Дайана подалась вперед, осторожно поставила на столик чашку.

– Ты никогда не рассказывал, как она погибла, – сказала она, стараясь говорить ровным спокойным голосом.

– Я обнаружил ее в саду дзен. Ирония судьбы. – Квентин грустно усмехнулся. – Там протекал небольшой ручей, возле которого мы частенько играли.

– Так ты искал ее?

– Да. Время шло к вечеру. Мисси не пришла на ужин. Обычно мы ужинали все вместе, на веранде. На Мисси это было не похоже, и я отправился искать ее. В последние два дня она была чем-то сильно напугана, пыталась поговорить со мной о своих страхах... Но я не слушал ее. Просто не верил. Мне казалось, что она все выдумывает. Она была немного мнительной.

– Что она тебе говорила?

– Дайана, я уже и не помню. Тогда я считал все ее опасения фантазией. Ну как я, мальчишка, мог поверить в то, что она слышит какие-то странные звуки, особенно ночью, что внутри ее сидят голоса и шепчут ей что-то?

– Что она слышала?

– Помню, все время повторяла, что слышит удары собственного сердца.

Дайана поежилась:

– А как ты теперь это понимаешь?

– Тебе не доводилось слышать в голове биение собственного сердца?

Дайана не ответила, спросив, в свою очередь:

– Ты считаешь, Мисси обладала экстрасенсорными способностями? Она была медиумом?

– Полагаю, да. Как и ты.

– Нет-нет! – отчаянно замотала головой Дайана. – Я много чего слышала в своем мозгу, но удары пульса – никогда! Во всяком случае, не помню такого.

Теперь настала очередь нахмуриться Квентину:

– Это не означает, что Мисси не обладала экстрасенсорными способностями. Просто данный факт объясняет, почему она слышала пугающие звуки.

Дайана помолчала.

– Кто-то убил ее, Квентин, и это факт. Кто-то реальный. Стало быть, у нее имелись причины бояться.

– Я знаю, – резко ответил Квентин.

– Прости, я не о том... Просто ты ищешь паранормальное объяснение тому, что...

– Ты хочешь сказать, что я не там ищу? – перебил девушку Квентин. – Я здесь потому и нахожусь, чтобы выяснить причину ее смерти. Не забывай, Дайана, прежде всего я сотрудник ФБР. Обладаю я паранормальными способностями или нет, моя задача – раскрыть преступление. Первое, что я должен сделать, – найти рациональное, разумное и убедительное объяснение случившемуся. Потому что чаще всего мы сталкиваемся именно с реальностью.

– Но в случае с Мисси речь идет не о реальности.

– Полиция вела расследование убийства Мисси и не нашла никого, кого можно было хотя бы с натяжкой назвать подозреваемым. Я изучил всю документацию и только потом начал свое расследование, которое веду уже много лет. Неофициально, конечно. Я переговорил с десятками людей, живших в то время в здешних местах, но похвастаться пока ничем не могу. – Несколько минут Квентин молча смотрел на Дайану, затем продолжил: – Мисси задушили куском бечевки, какими перевязывают траву. Бечевку нашли в нескольких метрах от тела. В то время на поле как раз косили траву, заготавливали на зиму корм лошадям. Иначе говоря, орудие убийства находилось под рукой. Это говорит о том, что убийца скорее всего человек импульсивный и преступление не планировал заранее, а совершил спонтанно. Что-то подхлестнуло его ненависть или садистскую жажду. Он схватил первое, что ему подвернулось под руку и годилось на роль орудия убийства.

– Ты говоришь «он»?

– Вероятнее всего, это был мужчина. Статистика показывает, что женщины крайне редко убивают чужих детей. Мисси жила со своей матерью. В тот день с утра она помогала на кухне, и ее многие там видели. На месте преступления не обнаружено никаких следов. Кто и почему убил ее – так и осталось невыясненным.

Насупившись, Дайана машинально спросила:

– Зачем ему понадобилось отрывать кусок бечевки? Не проще было бы вытянуть из ботинка шнурок? Или задушить ее руками?

– Здравое предположение, – кивнул Квентин. – Обследование тела показало, что девочка была задушена сзади. Значит, убийца или не хотел, чтобы Мисси его увидела, или боялся смотреть ей в глаза. Некоторые из них боятся взгляда жертвы в момент ее смерти.

– Странно...

– Возможно, видеть смерть человека для убийцы означает осознание того, что это он лишает его жизни.

– Как можно обманывать себя столь жалким способом?

– Легко. Люди постоянно себя обманывают, по большей части в мелочах. Мы вводим себя в заблуждение, думая, что сокращение штатов на фирме обойдет нас стороной. Что наша любимая команда выиграет чемпионат. Что мы сможем купить себе шикарный автомобиль...

– Ты говоришь о ерунде. А тут – убийство! Человек накидывает петлю, начинает душить и обманывает себя, считая, что это делает не он? Да ты что?! – воскликнула Дайана.

– Совершенно верно, разница громадная. Полагаю, к моменту, когда он рвал бечевку, убийца уже осознавал, что он собирается сделать. И когда душил Мисси, понимал, что лишает ее жизни. Возможно, он шел к этому годы – не исключено, что Мисси стала первой его жертвой. До того дня он только думал, что способен убить, но не представлял себя в роли убийцы. – Квентин специально говорил бесстрастным тоном, как врач-патологоанатом, свыкшийся с видом смерти, но по мере рассказа безучастность покидала его, а голос становился все более хриплым. – Как бы там ни было, он убил Мисси, а тело сбросил в ручей. Оно застряло между валунами. Шнурок врезался ей в шею. – Квентин замолчал, а когда снова начал рассказывать, Дайана удивилась зазвучавшим в его голосе мягким теплым ноткам. – Она лежала с открытыми глазами. Когда я ее увидел, мне вдруг почудилось, что она смотрит на меня как живая. Молит о помощи. Как будто я мог ей чем-то помочь. Должен помочь.

– Квентин...

– Мисси стала для меня младшей сестрой, которой мне всегда так не хватало. Я стоял возле нее, ошалев от ужаса, не в силах оторвать взгляда от ее глаз, и только тогда понял, что я предал ее. Я оказался никудышным братом и плохим другом. Я не слушал ее, не защитил. Меня словно кто-то ударил в грудь, все вокруг померкло, потемнело. Я ничего не видел – кроме Мисси, ее глаз, ее бледного лица. И шнурка на шее. Мне показалось странным, что такая ерунда способна лишить человека жизни. Жалкий кусок обычной бечевки, какими перевязывают копны.

Дайана не ожидала такого жестокого рассказа. Знай она, что ее ждет, она бы не стала ни просить, ни слушать Квентина. Раздумывая, девушка внезапно почувствовала, что способна сосредоточиться. Необычное ощущение ошеломило ее больше слов Квентина, поскольку никогда еще она не испытывала такого. Голова была совершенно ясная, мысли не прыгали и никуда не исчезали, не было знакомых вспышек просветления и погружения в темноту, обрывочные куски информации складывались в законченные картины, не звучали в голове странные голоса. Прошли паника и страх, не оставлявшие ее с момента встречи и разговора с призраком.

Был только Квентин, говоривший низким, чуть дрожащим голосом. Он произносил кошмарные слова, трагическое полотно, нарисованное им, пугало, но не так, как раньше. Взволнованно, но без удушающего страха и не теряя самообладания, Дайана смотрела на возникший перед ее глазами образ мертвой маленькой девочки, лежащей в ручье. Вода перебирала ее длинные темные волосы, словно играя. Мисси лежала как живая. Глаза ее были раскрыты.

– Полиция не обнаружила следов сексуального насилия, – выдавил из себя Квентин. – Мисси была полностью одета, характерных травм на ее теле не нашли. Конечно, вода могла многое смыть, но не раны и кровоподтеки. А их не нашли. Если не считать следа от шнурка на шее. Позже сделали анализ соскобов из-под ее ногтей и тоже ничего необычного не обнаружили. Никаких улик. Кто убил ее – неизвестно... Не исключено, что смерть наступила в ручье или недалеко от него. Следов борьбы не нашли – значит, убийца напал на нее неожиданно. Как выяснилось, последним, кто ее видел живой, был я.

– Ты? – удивилась Дайана.

– Да, я, – кивнул Квентин. – Часа в четыре я возвращался в коттедж из конюшни и столкнулся с Мисси возле входа в сад дзен. Она снова попыталась заговорить со мной о своих страхах, о том, что чувствует... Но было так жарко, я страшно устал и торопился домой. Мне хотелось только одного – поскорее принять душ. Я подумал, что она мне страшный сон рассказывает или снова выдумывает всякую ерунду непонятно зачем... В общем, я ушел.

– Не знаешь, а какая-то причина для ее страхов могла быть?

Квентин поморщился.

– Не знаю. Помню, она очень боялась лошадей, никогда с нами верхом не каталась, а мы в те дни только этим и занимались. Жара стояла страшная, мы все как мухи сонные ходили. Иногда нам даже не хотелось общаться друг с другом. Утомляла она меня своими рассказами. Короче говоря, я от нее попросту отмахнулся. – Квентин снова немного помолчал. – Как установило следствие, умерла она двумя часами позже.

– И после никто ее не видел?

– Во всяком случае, никто не признавался, что видел. Скорее всего, не обманывали. Мисси могла незаметно проскользнуть мимо человека. Словно становилась невидимой.

– Как привидение?

– Именно. Как привидение.

Оставшись в своем кабинете, Стефания поморщилась и покачала головой. Затем сняла трубку и набрала номер. Она не боялась разговора с шефом, поскольку очень хорошо умела скрывать и свои мысли, и эмоции. Во время телефонного общения с боссом Стефания позволяла себе немного расслабиться, хотя бы физически, в мыслях оставаясь настороже.

Она не нашла ничего удивительного в том, что Даг Уоллес довольно болезненно отреагировал на сообщение о страшной находке на территории Пансиона, а когда услышал о расследовании, окончательно расстроился.

– И вы не могли их остановить? – нервно спросил он.

– Как? – ответила Стефания, подавляя желание съязвить. – Найден труп. Полиция обязана провести расследование. Какое я имею право запрещать им выполнять свою работу? К тому же речь идет об убийстве ребенка. В такое дело ни один судья, ни один политик местного масштаба не полезет. – Она тихо вздохнула. – Представьте, что я буду препятствовать действиям полиции. Как это отразится на репутации Пансиона? Да нас сразу же обвинят в желании замять зверское преступление! Все газеты взорвутся...

– Да-да. Простите, Стефания, вы, конечно же, правы. – Уоллес заговорил таким сочувственным тоном, словно всю жизнь только тем и занимался, что помогал полиции раскрывать дела десятилетней давности. Стефания усмехнулась. Душещипательными речами провести ее было трудно. Уж она-то понимала, что босса беспокоит не раскрытие преступления, а будущее Пансиона. Сама она старалась излагать мысли кратко, по-деловому.

– В подобных обстоятельствах нам необходимо сотрудничать с полицией. Капитан, руководящий расследованием, заверил меня, что полиция будет действовать осторожно, не привлекая внимания прессы. – Стефания решила ничего не говорить про агента ФБР, тем более что здесь он находился неофициально.

Уоллес вздохнул:

– Такое я уже слышал.

Стефания посчитала нужным надавить на босса:

– Надеюсь, вы разрешите мне предоставить полиции необходимую документацию – регистрационные журналы и личные дела на некоторых служащих Пансиона.

– Господи помилуй! – воскликнул босс. – А это еще зачем?

Стефания отметила странную реакцию босса, прищурила глаза, непроизвольно наклонила вбок голову, как она делала всегда, когда замечала что-либо необычное.

– А в чем проблема, мистер Уоллес?

Босс с полминуты молчал.

– Видишь ли, Стефания... Наши клиенты больше всего ценят в Пансионе уединенность...

– Я знаю, сэр, – проговорила Стефания и замолчала. Она по опыту знала, что молчанием нередко добьешься большего, чем назойливыми вопросами.

– А у нас бывают влиятельные, очень влиятельные люди...

– И это мне тоже известно, сэр.

Он снова вздохнул и нетерпеливо произнес:

– Изо всех услуг, что мы предлагаем нашим гостям, главной является приватность, Стефания. На ней зиждется вся репутация Пансиона. Единственная приманка, которой мы привлекаем к себе гостей, – конфиденциальность. То есть когда некая очень важная персона приезжает к нам не с женой, а со своей знакомой, мы ценим его свободу. Когда какая-то киноактриса приезжает к нам отдохнуть после пластической операции или восстановить здоровье после нервного срыва, вызванного неудачной игрой или сплетнями, мы обязаны... подчиниться ее желаниям. Если группа бизнесменов желает провести важные деловые переговоры вдали от чужих глаз, мы предоставляем им такую возможность.

– Да, сэр.

– Черт подери, Стефания, мы только ведем бизнес. Все остальное нас не касается. А в бумагах можно найти разное.

– Сэр, я очень сомневаюсь, – директор говорила, не повышая голоса, – что наши регистрационные журналы заинтересуют полицию. Скорее полицейские взглянут на них для проформы – ведь никакой связи с их расследованием они не имеют.

Уоллес, не стесняясь, выругался.

– Стефания, сколько времени мне нужно втолковывать вам одну очень простую вещь – в прошлом были такие моменты, когда мы никаких записей не вели. Не регистрировали наших гостей.

– Сэр, когда меня принимали на работу, об этом не предупреждали, – ответила Стефания жестко.

– Естественно, – немедленно отозвался Уоллес. – Все это было в прошлом. Сейчас для таких случаев мы завели специальный журнал, в который заносим имена гостей, желающих сохранить инкогнито, и вам его показывали. Но в прошлом имели место такие прискорбные моменты, когда нам приходилось не оставлять никаких записей. Кроме того, сотрудники Пансиона оказывали... – он помялся, – некоторые дополнительные услуги нашим гостям. Разумеется, их мы в учетные журналы не заносили.

Стефания начала понимать, во что она ввязалась, и ей стало не по себе. «Хорошую же я подыскала себе работенку, ничего не скажешь», – мрачно подумала она.

– Я вас понимаю, сэр, – произнесла Стефания.

Уоллес продолжал недовольным, но ровным тоном:

– Не знаю, что уж там полиция будет искать в наших журналах, но в них несомненно можно заметить определенные несоответствия... нестыковки в оплате.

Стефания покачала головой:

– Все понятно. Кушанья и напитки в фактически незанятые номера, прогулки и ванны, заказанные непонятно кем...

– Совершенно верно, – подтвердил Уоллес, тяжело вздохнув. – Можете мне поверить – с этих денег мы заплатили все налоги, но, раскрыв платежи, мы будем вынуждены назвать имена, а мы гарантировали нашим клиентам полную анонимность.

«Так вот оно что. Сколько же за всем этим может крыться тайн? И чем их раскрытие может грозить лично мне?» – печально раздумывала Стефания.

– Да, сэр, – ответила она. А что еще она могла ответить?

Уоллес кашлянул.

– Я говорю вот о чем. Если полиция копнет наши журналы, она возьмет не тот след. Начнет заниматься бесполезным для себя делом, выясняя имена наших клиентов. В расследовании им это не поможет, а нам создаст головную боль. Им нужно убийцу ребенка искать, а не в чужом белье копаться.

Стефания прямо спросила:

– Что, по вашему мнению, я должна делать?

– Вы можете... направлять... действия полиции. Концентрируйте их усилия на том, что им действительно необходимо по ходу расследования.

– Направлять?

– Не мешайте им, но и не позволяйте совать нос во все наши документы без разбора. Установите границы и следите, чтобы они не выходили за них.

– У меня попросили разрешения просмотреть личные дела наших сотрудников. Они у нас в подвале лежат, помните?

– Помню. Но они-то им зачем?

– Меня заверили, что это обычная проформа. Им нужно знать, кто из наших теперешних сотрудников работал десять лет назад, когда был убит мальчик.

– Понятно. Личные дела дайте, но прежде просмотрите их сами.

– Сэр, вы предлагаете мне вмешиваться в ход расследования?

– Никоим образом. – Стефании показалось, что Уоллес не только разволновался, но и обиделся. – Я не прошу вас что-либо скрывать от полиции. Просто сначала сами полистайте документы. Спрячьте то, что им не понадобится. Что именно? Это вам подскажет ваш здравый смысл. А если наткнетесь на что-либо... необычное... сразу дайте мне знать.

– Сэр, что вы имеете в виду под словом «необычное»?

– Только то, что вам лично может показаться странным. Разумеется, не имеющее отношения к раскрытию убийства.

Интуиция у Стефании была развита хорошо. Она внимательно вслушивалась в каждое слово босса. Задачи тот поставил ясные и понятные: во-первых, увести полицию от несоответствий в бухгалтерских книгах; во-вторых, прежде чем показывать какие-то бумаги полицейским, просмотреть их самой и в случае необходимости связаться с Уоллесом. Последнее казалось ей подозрительным. «Какие странности в тех бумагах, собственно, могут быть?»

– Стефания, ничего неординарного я от вас не прошу.

Все вполне разумно, не так ли? Давайте вместе блюсти интересы дела, и не более того.

Стефании очень хотелось каким-либо невинным вопросом вытянуть из босса еще что-нибудь интересное, а то и подпустить шпильку, но она решила не рисковать. Как ни был Уоллес глуп, он мог догадаться, что она его разыгрывает. К тому же Уоллес был мастер уходить от ответа. А заподозрив что-то, он вполне мог сесть в самолет и прилететь сюда из своей Калифорнии. Стефания подумала, что лучше будет успокоить босса. Да он и так наговорил вполне достаточно, чтобы сделать нужные выводы.

Она еще с юности уяснила, что чем больше у человека информации, тем лучше он защищен и тем быстрее придет к правильному решению. «Надежно прикрывай тыл и фланги, пока есть время и возможности», – любил говорить ее отец.

Ровным, разве что чуть нетерпеливым, словно она очень занята, голосом Стефания сказала:

– Все, сэр. Я отлично поняла вас. Бумаги я обязательно просмотрю и в случае чего буду звонить вам. Ни на шаг не буду отходить от полиции, чтобы знать, как идет расследование.

– Ну вот и правильно, – ответил Уоллес, скрыв за наигранной радостью раздражение: словно догадался, о чем думает Стефания. – Жду от вас регулярных отчетов. Случится что-нибудь неожиданное или нет – все равно звоните мне регулярно.

– Да, сэр. Думаю, до пятницы полиция ничего существенного все равно не предпримет – времени до уик-энда осталось мало. Так что мой первый звонок вам будет в понедельник. – Она прижала плечом трубку, скрестила пальцы.

– Замечательно. Всего хорошего.

Стефания повесила трубку на рычаг и снова принялась размышлять.

«Так. Давай начнем. Значит, что мы имеем? Первое: в бухгалтерских книгах существуют расхождения. Второе: Дуглас Уоллес, финансовый директор группы инвесторов, владельцев Пансиона, очень обеспокоен тем, что полиция может наткнуться на них. Третье: то, что взволновало Уоллеса, возможно, имеет, а возможно, и не имеет отношения к убийству мальчика десять лет назад. Уоллес здорово напуган и не смог этого скрыть. Общий вывод только один – как ни крути, а плохие новости будут. Частный вывод: сидишь ты, Стефания Бойд, в самом центре горячей сковородки, с чем тебя и поздравляю».

– Вот зараза, – прошептала она. – Ведь чувствовала, что здесь что-то не то. Ну не бывает таких работ, чтобы все было замечательно.

– Ты ни в чем не виноват, – проговорила Дайана.

– Умом я это понимаю, – кивнул Квентин. – Сколько раз я уговаривал себя забыть обо всем! То же самое мне советовали и другие. Но то ли паранормальные способности, то ли угрызения совести, а может быть, простой инстинкт, не знаю, но что-то внутри меня все эти годы убеждает найти убийцу Мисси. Чтобы дать ей покоиться с миром. Я должен разыскать его. Для этого я сюда приехал.

Дайана вспомнила худенькое личико и печальные глаза девочки – такой она ее нарисовала.

– Хотела бы я успокоить тебя, сказать, что она уже покоится с миром, но...

– Но ты не можешь этого сделать. Ты ее видела, и это значит, что она находится, как принято считать, в лимбе. Задержалась там, тогда как ей нужно идти дальше.

– Куда?

– Ты хочешь, чтобы я сказал «в рай»? – слабо улыбнулся Квентин.

– Не знаю. Ты веришь, что он существует?

– Не могу ответить на твой вопрос. Сам ничего не знаю ни о царстве духов, ни о том, есть ли жизнь после смерти. Пока не знаю, – поправился он.

Дайана нахмурилась, отпила несколько глотков остывшего чая.

– Тот рисунок. Ну, на котором я изобразила Мисси. Я сделала его до того, как увидела ее.

Квентин понял, о чем девушка хочет его спросить.

– Феномен называется автоматическим письмом. Подсознание и паранормальные способности работают в режиме, как мы говорим, автопилота. Сознание отключено.

– Это как?

– Есть несколько гипотез. Автоматическое письмо или рисование обычно вызывается стрессом. Я знаю только двух экстрасенсов, способных пробудить их самостоятельно.

Дайана недоверчиво смотрела на него.

– Твои способности постоянно пытались проявиться, но медикаменты, лечение и твое нежелание признавать себя нормальной загоняли их все глубже и глубже. Они оказались задавленными, скованными. Но как бы ты ни сжимала пружину, она все равно распрямится, рано или поздно найдет такую возможность, вырвется из того, что ее сдерживает. Ты мне как-то говорила, что иногда впадала в забытье.

– Разве?

– Да. Думаю, такие состояния начались у тебя еще в подростковом возрасте, которому присущ физический и эмоциональный хаос. А дальше – либо твои паранормальные способности возросли естественным образом, либо их проявление подхлестнул стресс.

– Второе, – неохотно призналась Дайана.

Квентин отвернулся. Он не хотел, чтобы Дайана увидела довольный блеск его глаз. Он оказался прав – если Дайана эпизодически, под воздействием стресса, впадала в забытье, то тогда ее экстрасенсорные способности не представляли для нее большой опасности. Скорее всего, не представляли. Ну, или очень небольшую.

– И тогда что? – спросила Дайана.

– Это означает, что когда твои способности находят возможность вырваться, они оглушают тебя, и ты впадаешь в забытье.

Девушка откинулась на спинку стула, скрестила руки на груди.

– Ты что, решил совсем меня задурить? Сначала наговорил мне про способности, а теперь хочешь убедить в том, что они живут сами по себе?

– Дайана, энергия, все зависит от энергии. Твой мозг создан для того, чтобы плыть в энергетическом море, он ее поглощает и выпускает. Представь себе котел с наглухо закрытой крышкой, в котором кипит вода. Давление в нем постоянно повышается и в конце концов достигает критической точки, за которой последует его разрушение. Пар необходимо время от времени выпускать.

– Ладно, хорошо. – Дайана махнула рукой. – Только...

– Энергия, сконцентрированная в мозгу, должна иметь возможность выхода, – продолжил Квентин, не дав ей договорить. – Твой инстинкт самосохранения это знает, и если ты не обеспечиваешь выход энергиям осознанно, позволив себе, к примеру, видеть то, что ты испытала сегодня, твое подсознание сделает это само, ради твоей же собственной безопасности. Твое впадение в забытье – работа твоего подсознания.

– Но я не помню, что в эти моменты со мной происходит, – произнесла Дайана, помялась, затем прибавила: – Хотя... иногда я приходила в себя в странных местах, совершала странные поступки.

– Ничего удивительного. Забытье экстрасенса – это и его спасательный круг, и одновременно экстремальное состояние, свидетельствующее о том, что запас скопившейся энергии огромен.

– А что происходит, когда человек впадает в забытье? – спросила Дайана, не зная, что сейчас говорит в ней – любопытство или страх.

Квентин пожал плечами:

– Не могу сказать наверняка. Экстрасенсорные способности зависят от уникальных свойств человека, который ими обладает. Бессознательный выброс энергии может иметь самые причудливые формы. Что это за странные места и поступки, о которых ты упомянула?

– Однажды я очнулась в озере, стояла там по пояс в воде. – Дайана поежилась. – Тогда я еще не умела плавать. Потом научилась.

Квентин покачал головой.

– Было еще что-то?

– В другой раз я оказалась в отцовском «ягуаре», гнала по шоссе с бешеной скоростью. А мне едва исполнилось четырнадцать.

– Ничего себе!

– Да. Я перепугалась страшно.

– Когда ты вышла из забытья, ты понимала, где находишься и что делаешь?

– Нет, я только чувствовала, как меня что-то влечет... – Дайана посмотрела в чашку.

– Влечет?

– Да. Словно меня кто-то звал и тянул к себе.

– И куда ты ехала?

– Понятия не имею.

– Подумай. Постарайся вспомнить.

– Это так важно?

Собравшись с мыслями, Дайана попыталась пробиться сквозь завесу страха и паники, вызвать эмоции, которые охватили ее тогда, когда она очнулась за рулем мчавшегося «ягуара». Что она сделала? Дайана сбросила скорость, стала искать глазами какой-нибудь указатель. Сердце у нее стучало, как молот. Холодными руками она вцепилась в руль. В предрассветных сумерках все ей казалось чужим. И самое главное – ею овладело чувство страшного одиночества.

Перед глазами вдруг вспыхнул свет, и в нем Дайана увидела тот указатель.

– Я оказалась на шоссе между двумя штатами, – быстро проговорила она, – ехала куда-то на юг. Примерно через час я увидела телефонную будку, остановилась и позвонила отцу. Он... здорово испугался, не меньше меня. – Девушка ненадолго замолчала. – Для меня эта поездка закончилась новой клиникой, новым врачом и новой методикой лечения.

– Извини, Дайана, я не подумал...

Она подняла голову, посмотрела на Квентина.

– Это был единственный раз, когда я соглашалась на любое лечение. Представь, Квентин, что тебе нет и четырнадцати, а ты приходишь в сознание за рулем автомобиля, в пять часов утра, едешь черт знает куда и того гляди разобьешься. Сначала я подумала, что так и хотела поступить. Думаю, отец именно этого и испугался.

– А что говорили врачи?

– Верили ли они, что я склонна совершить самоубийство? – Дайана тяжело задышала. Грудь и плечи ее часто вздымались и опускались. – Некоторые верили, я точно знаю. Но я никогда не делала того, что такие люди обычно делают. Я не пыталась вскрыть вены и вообще причинить себе какой-либо вред. Я не думала об отравлении лекарствами. Я никогда не заговаривала о самоубийстве, не рисовала картин, которые хотя бы косвенно указывали на склонность к суициду.

– Часто ты впадала в забытье?

– Да нет. – Дайана поморщилась. – Раза два в год. Обычно все происходило спокойно – я вставала с постели и садилась в кресло, где и приходила в себя. Мне самой иной раз казалось, что я так спала. Но снов я не видела – это точно.

– Подсознание – хороший страж, оно защищает нас от того, что мы не можем либо сделать, либо вынести, – сказал Квентин. – Не удивлюсь, если теперь, когда ты понимаешь, что ты экстрасенс, перед тобой откроются новые двери.

Дайана с ужасом подумала об этой перспективе – возможно, более пугающей, чем страшные провалы в памяти.

– Один из врачей, с год назад, предположил, что в забытье я впадаю по причине побочного действия медикаментов, – сказала она.

– И тогда он отменил тебе все лекарства? – насторожился Квентин.

Девушка кивнула:

– Первые два месяца стали для меня сущим адом. Поначалу я находилась на амбулаторном лечении, но вскоре меня поместили в клинику, под постоянное наблюдение врачей. Состояние у меня было жуткое. Мне прописали кучу лекарств, но не таких сильных, как прежде.

– Седативные препараты? Успокоительные, антидепрессанты, да?

– Да. Как только я перестала принимать свои обычные лекарства, я впала в сверхрвозбудимость. Потеряла почти девять килограммов, все время ходила. Места не могла себе найти. Говорила настолько быстро, что меня никто не понимал. Не могла спать, концентрировать внимание. Больше двух минут ни о чем не могла думать. Отец настаивал, чтобы меня снова посадили на прежние таблетки, но врач держался стойко. И ты знаешь, постепенно я стала успокаиваться, научилась владеть собой.

– И сколько с тех пор прошло времени?

Сначала Дайана не хотела ему говорить, но, подумав, решилась:

– Сильнодействующие таблетки я принимала с одиннадцати лет. Не помню, чтобы их когда-нибудь было меньше двух видов. Всегда что-то прописывали. Теперь мне тридцать три. Надеюсь, считать ты умеешь?

– Двадцать с лишним лет?! Треть жизни под наркотиками.

– Вот где оно, забытье. А ты говоришь...