Разложив покупки, я достаю из своей заначки горсть шоколадок, рассовываю их по карманам и вылезаю в окно. Поднимаю окно Шесть и проникаю в её комнату. Четыре часа вечера, а она дрыхнет. На цыпочках подхожу к кровати, опускаюсь на колени. На глазах у неё маска от света, и к слюнке, бегущей из её рта, прилипла прядь золотистых волос. Я склоняюсь над ней как можно ниже и выкрикиваю её имя.

— ШЕСТЬ! ПРОСЫПАЙСЯ!

Она подскакивает с такой скоростью, что я не успеваю отпрянуть. Её локоть на развороте врезается мне прямо в глаз, и я падаю на спину. Прикрываю пульсирующий глаз ладонью и простираюсь на полу. Незадетым глазом смотрю на подругу: та сидит на кровати, держится за голову и хмурит брови.

— Какая же ты стерва! —  стонет она, отбрасывает одеяло, встаёт и устремляется в ванную.

— Ты наверняка посадила мне синяк, — хнычу я.

Не закрывая дверь ванной, она усаживается на унитаз.

— Отлично, ты это заслужила. — Отрывает кусок туалетной бумаги и пинком закрывает дверь. — И лучше расскажи мне что-нибудь такое, ради чего стоило меня будить. Я всю ночь  паковала шмотки!

Шесть никогда не была ранней утренней пташкой, а если вдуматься, она и не полуденная пташка. И, честно говоря, не вечерняя. Если бы меня спросили, какое время суток устраивает её больше всего, я бы предположила, что то, когда она спит. Наверное, поэтому она так ненавидит просыпаться.

Чувство юмора и прямолинейность Шесть — главные причины, почему мы до сих пор не разбежались. Фальшивые бойкие девицы бесят меня до невозможности. А в словаре Шесть, пожалуй, даже нет такого слова — «бойкость». Да любой, самый депрессивный подросток-эмо даст ей фору по части  живости.  А фальшь? Она выпаливает первое, что приходит ей в голову, хотите вы того или нет. В Шесть нет ни единой фальшивой ноты, если не считать её имени.

Когда ей было четырнадцать, родители сообщили, что семья переезжает из Мэна в Техас, и Шесть взбунтовалась, отказалась откликаться на своё имя. Вообще-то её зовут Семь Мари, но она стала отзываться на Шесть, только чтобы насолить родителям за переезд. Они по-прежнему зовут её Семь, а все остальные — Шесть. И это доказывает, что она такая же упёртая, как я — ещё одна причина, по которой мы остаёмся закадычными подругами.

— Думаю, ты будешь счастлива, что я тебя разбудила. — Перебираюсь с пола на кровать. — Сегодня произошло нечто грандиозное.

Шесть выходит из ванной, приближается к кровати, плюхается спиной ко мне, накрывается одеялом и взбивает подушку. Так, кажется, наконец, устроилась со всеми удобствами.

— Попробую догадаться. Карен подключила кабельное?

Я поворачиваюсь набок, и прижимаюсь к подруге, обхватив её рукой.

— Попробуй ещё разок.

— Ты кого-то встретила в школе, теперь ты беременна и выходишь замуж, а я даже не смогу быть подружкой невесты, потому что буду на другом краю этого чёртова мира ?

— Близко, но нет. — Я барабаню пальцами по её плечу.

— Тогда что? — раздражённо спрашивает она.

Я перекатываюсь на спину и испускаю глубокий вздох.

— После в школы я встретила в магазине одного парня, и это полный абзац, Шесть. Такой красавчик, блин, словами не передать. Перепугал меня до смерти, но краси-и-и-вый...

Шесть мгновенно поворачивается ко мне и по пути снова засаживает локоть в мой многострадальный глаз.

— Что? — громко вопрошает она, не обращая внимания, что я опять держусь за глаз и издаю стоны. Она садится и отводит мою руку от лица. — Что?! — верещит она снова. — Ты серьёзно?

Лёжа на спине, я пытаюсь загнать боль в пульсирующем глазу на задворки сознания.

— Правда-правда. Я только посмотрела на него — и сразу растеклась на полу лужицей. Он такой, такой… просто отпад.

— Ты с ним поговорила? Узнала его номер? Он тебя куда-нибудь пригласил?

Никогда прежде не видела Шесть такой возбуждённой. Что-то уж слишком она завелась, я не уверена, что мне это нравится.

— Господи, Шесть, остынь.

— Скай, я беспокоилась о тебе четыре года, — хмурится она. — Думала, это уже никогда не случится. Я бы смирилась, если бы ты оказалась лесбиянкой. Я бы смирилась, если бы тебе нравились тощие низкорослые придурки. Я бы смирилась, если бы тебе нравились только морщинистые старикашки с морщинистыми же членами. С чем я бы ни за что не могла смириться, так это с мыслью, что ты никогда не испытаешь похоть. — Она с улыбкой ложится обратно на кровать. — Похоть — лучший из смертных грехов.

— Осмелюсь не согласиться, — со смехом возражаю я и мотаю головой. — Похоть — гадость. Ты зря переживала все эти годы. Я по-прежнему голосую за чревоугодие.

С этими словами я достаю из кармана шоколадку, разворачиваю и кидаю в рот.

— Выкладывай подробности, — требует подруга.

Я сажусь, опираясь на спинку кровати.

— Даже не знаю, как описать. Я посмотрела на него —  и уже не могла оторвать глаз. Могла бы так и таращиться до завтрашнего утра. Но тут он на меня посмотрел — и я обалдела. Знаешь, он так пялился, будто я его разозлила уже тем фактом, что обратила на него внимание. Потом он пошёл за мной до машины и потребовал назвать моё имя, да ещё  с таким видом, будто и это его взбесило. Или я его чем-то сильно не устраивала. А мне то хотелось облизать его ямочки, то сбежать ко всем чертям.

— Он пошёл за тобой до машины? — скептически спрашивает она. Я киваю и выкладываю все до единой подробности моего похода в магазин до момента, когда преследователь врезал кулаком по ближайшей машине.

— Фигня какая-то, — комментирует Шесть, когда я заканчиваю свою историю, и садится рядом со мной. — Ты уверена, что он с тобой не флиртовал?  Не пытался выведать номер телефона? Скай, я же видела, как ты ведёшь себя с парнями — прекрасно умеешь прикидываться, даже если они тебе не нравятся. Знаю, ты разбираешься в парнях, но, может, твоей интуиции помешало, что ты нашла его привлекательным? Как думаешь?

Я пожимаю плечами. Наверное, она права. Может, я просто неправильно его поняла, и когда я выказала неприязнь, он передумать меня клеить.

— Возможно. Но как бы там ни было, всё рухнуло, не успев начаться. Его выгнали из школы, он мрачный и бешеный… он просто… просто безнадёжен. Не знаю, кто мой типаж, но мне не хотелось бы, чтобы это был Холдер.

Шесть сжимает мои щёки и поворачивает к себе моё лицо.

— Ты сказала: Холдер? — спрашивает она, и её ухоженные брови ползут на лоб от любопытства.

Поскольку мой рот зажат между щеками, ответить словами я не могу, просто киваю.

— Дин Холдер? Тёмные волосы, вечно лохматый? Горящие голубые глаза? Бешеный, как будто заявился прямо из Бойцовского клуба?

Я пожимаю плечами.

— Уроде пахоз, — отвечаю я, едва слыша саму себя, потому что Шесть всё ещё сжимает мои щёки. Она отпускает меня, и я повторяю снова: — Вроде, похож. — Массирую щёки. — Ты его знаешь?

Она подскакивает на кровати и всплёскивает руками.

— Почему, Скай? Ну почему, чёрт тебя дери, из всех парней на свете тебе приглянулся именно Дин Холдер?

Кажется, она разочарована. Интересно, почему? Она никогда раньше не упоминала Холдера, значит, она с ним не крутила любовь. И почему вся эта история постоянно вращается по одному и тому же кругу: от приятного возбуждения до какой-то мерзопакости?

— Выкладывай подробности, — требую я.

Она опускает голову и слезает с кровати. Подходит к шкафу, достаёт из коробки джинсы и натягивает на себя.

— Скай, он сволочь. Раньше он ходил в нашу школу, а потом, в начале прошлого года его отправили в колонию для несовершеннолетних. Я не очень хорошо его знаю, но достаточно, чтобы понимать, что на роль бойфренда он совершенно не годится.

То, как она описала Холдера, нисколько меня не удивляет. Хотелось бы мне сказать, что и не разочаровывает, да не получится.

— А кто вообще подходит на роль бойфренда?

Не думаю, что у Шесть когда-нибудь был бойфренд дольше, чем на одну ночь.

Она смотрит на меня и пожимает плечами.

— Тушé.

Натягивает через голову рубашку, подходит к раковине, выдавливает на зубную щётку немного пасты и возвращается в комнату, чистя зубы.

— Почему его отправили в колонию? — спрашиваю я, не уверенная, что хочу услышать ответ.

Шесть вынимает изо рта щётку.

— Ему пришили преступление на почве ненависти. Избил какого-то парнишку в школе, гея. Наверняка наказали разом за всё, включая прошлые грехи.

Она снова засовывает в рот щётку и идёт к раковине, чтобы сплюнуть.

Преступление на почве ненависти? Меня снова пробирает озноб, но на сей раз неприятный.

Завязав волосы в хвост, Шесть возвращается в комнату.

— Вот же пакость, — говорит она, перебирая украшения. — А вдруг у тебя на парней больше никогда не встанет? Вдруг это было в первый и последний раз?

Ну и словечко она выбрала.

— И ничего у меня не встало, — кривлюсь я.

— Ну, встало, пленилась, без разницы, — легкомысленно отмахивается она и садится на кровать. Кладёт одну серёжку на колено, другую продевает в ухо. — Впрочем, похоже, есть повод для радости — ты не совсем уж безнадёжна.  — Она прищуривается, наклоняется ко мне, берёт за подбородок и поворачивает мою голову влево. — Что, чёрт возьми, случилось с твоим глазом?

Я смеюсь и спрыгиваю с кровати от греха подальше.

— Ты случилась. — Ретируюсь к окну. — Мне надо проветрить мозги. Пожалуй, побегаю. Хочешь со мной?

— Да нет, — морщит нос подруга. — Это твоё развлечение.

Я перекидываю ногу через подоконник, и тут Шесть снова обращается ко мне.

— Ты ещё не рассказала про первый день в школе. И у меня для тебя подарок. Вечером приду.