Звенит будильник и я сразу начинаю спорить с самой собой: бегать сегодня или не бегать, пока не вспоминаю, кто ждёт меня на улице. Быстро одеваюсь — быстрее, чем когда-то бы то ни было с того момента, как начала делать это самостоятельно, — и устремляюсь к окну. К стеклу прилеплен стикер со словом «шлюха», написанным почерком Шесть. Я с улыбкой отрываю бумажку и бросаю её на кровать, прежде чем выбраться наружу.

Холдер сидит на краю тротуара и делает растяжки. Спиной ко мне, это хорошо. Иначе заметил бы, как я нахмурилась, увидев, что сегодня он в футболке. Он слышит моё приближение и оборачивается.

— Привет! — Улыбается и встаёт. Футболка на нём уже влажная. Он бежал сюда. Он бежал сюда больше двух миль, потом пробежит со мной три мили и ещё больше двух до дома. Серьёзно, не понимаю, зачем ему все эти заморочки. Или почему я это позволяю. — Тебе не нужно сначала сделать растяжку?

— Уже сделала.

Он вытягивает руку и касается моей щеки большим пальцем.

— Выглядит не так уж страшно. Болит? — спрашивает он.

Я отрицательно мотаю головой. И на что он рассчитывает? Что я смогу выдавить из себя хоть слово, когда его пальцы прикасаются к моему лицу? Очень, знаете ли, непросто одновременно говорить и сдерживать дыхание.

Он отводит руку и улыбается.

— Хорошо. Готова?

— Да, — выдыхаю я.

И мы бежим. Мы бежим довольно долго бок о бок, а потом дорожка сужается, и Холдер пропускает меня вперёд, отчего я страшно смущаюсь. Обычно во время бега я полностью забываюсь, но сейчас я остро чувствую всё: свои волосы, длину своих шорт и каждую каплю пота, стекающую по спине. Мне становится чуточку легче, только когда дорожка расширяется, и Холдер догоняет меня и идёт рядом.

— Тебе и правда стоит заняться лёгкой атлетикой. — Голос у него ровный, как будто он не отмахал этим утром целых четыре мили. — Выносливости у тебя больше, чем у некоторых парней из прошлогодней команды.

— Не знаю, хочу ли я. — А вот я совершенно непривлекательно задыхаюсь. — Ни с кем в школе незнакома. Вообще-то я собиралась попробовать, но они все такие противные. Почти все. Не уверена, что мне хочется с ними общаться дольше, чем нужно, даже в команде.

— Ты провела в школе всего один день. Не торопись с выводами. Всю жизнь училась дома, и хочешь в первый же день обзавестись толпой друзей?

Я врастаю в землю. Он делает ещё несколько шагов, прежде чем замечает, что меня нет рядом. Оборачивается, видит меня, застывшую на мостовой, бросается назад и хватает за плечи.

— Что с тобой? Тебе плохо?

Я встряхиваю головой и отталкиваю его руки.

— Всё нормально, — буркаю я, не скрывая раздражения.

— Я сказал что-то не то? — настороженно спрашивает он.

Я начинаю идти в сторону дома, и мой спутник пристраивается рядом.

— Есть немного, — отвечаю я, стараясь на него не смотреть. — Вчера я пошутила насчёт преследования, но ты сам признался, что искал меня в Фейсбуке после первой встречи. Потом ты настоял на том, чтобы бегать со мной, хотя тебе это явно неудобно. Теперь оказывается, ты откуда-то знаешь, как долго я хожу в школу? И что я училась дома? Не буду врать, это слегка нервирует.

Я жду объяснений, но Холдер лишь сощуривается и наблюдает за мной. Мы идём молча, и он не отрывает от меня глаз. Прежде чем начать говорить, он испускает тяжёлый вздох.

— Я немного поспрашивал, — решается он наконец. — Мы живём здесь с тех пор, как мне исполнилось десять, так что у меня много друзей. Было любопытно узнать о тебе побольше.

Я некоторое время всматриваюсь в него, потом опускаю взгляд. Думаю только об одном: что ещё рассказали обо мне его друзья? Знаю, слухи ползут с того самого момента, как мы с Шесть подружились, но сейчас я запоздало чувствую смущение и желание защититься. Холдер решил бегать со мной и даже отказался ради этого от некоторых своих привычек — и это может означать только одно. Он в курсе слухов и надеется, что они верны.

Он видит, что я не своей тарелке, поэтому хватает меня за локоть и останавливает.

— Скай.

Мы поворачиваемся друг к другу, но я не отрываю взгляда от мостовой. Сегодня я надела футболку, а не топ, но всё равно обхватываю себя руками. Вроде бы, я прилично прикрыта, прятать нечего, но почему-то чувствую себя голой.

— Думаю, вчера в магазине мы начали неудачно, — говорит он. — И насчёт преследования, клянусь, это была шутка. Я не хочу, чтобы тебе было со мной неуютно. Может, тебе станет лучше, если ты побольше обо мне узнаешь? Спроси что-нибудь, я отвечу. Всё что угодно.

Надеюсь, он искренен, потому что уже понимаю — он не из тех парней, которыми можно всего лишь слегка увлечься. Он из тех, в кого крепко влюбляются, и это пугает меня. Честно говоря, не хочу ни в кого влюбляться, особенно в того, кто думает, что со мной не возникнет проблем. И тем более в того, кто пишет слово «безнадежно» на своей руке. Но меня терзает любопытство, сильное любопытство.

— Если я спрошу, ты ответишь честно?

Он склоняет ко мне голову.

— Я буду сама честность.

Произнося это, он понижает голос, отчего у меня кружится голова, и на какое-то мгновение я пугаюсь, что если он продолжит в том же духе, я снова шлёпнусь в обморок. К счастью, он делает шаг назад и ждёт моего вопроса. Мне хочется спросить о его прошлом. Мне хочется знать, почему его упекли, почему он сделал то, что сделал, и почему Шесть ему не доверяет. Но я опять не уверена, что готова услышать правду.

— Почему ты бросил школу?

Он вздыхает так, словно это как раз один из тех вопросов, от которых ему бы хотелось уклониться. Снова пускается бежать, и на сей раз пристраиваться рядом приходится мне.

— Строго говоря, ещё не бросил.

— Ну, ты же не был там целый год. Я бы сказала, что это и называется «бросить».

Он кидает на меня неуверенный взгляд, словно хочет что-то сказать, но не решается. Даже открывает рот, но после недолгих колебаний, снова его захлопывает. Меня злит, что я не могу разгадать этого парня. Большинство людей незамысловаты, понять их не сложно. Холдер же полон загадок.

— Просто я вернулся домой несколько дней назад, — наконец говорит он. — Прошлый год у нас с мамой был дерьмовый, поэтому я ненадолго уехал к отцу в Остин. Там я ходил в школу, но в какой-то момент почувствовал, что пора возвращаться домой. И вот я здесь.

Он ни словом не упомянул о своём пребывании в колонии. А значит, так ли уж он искренен? Я понимаю, наверное, ему не хочется об этом говорить, но зачем заявлять, что будешь сама честность, а потом вести себя строго наоборот?

— Ты объяснил только, почему вернулся. А решение бросить школу?

Он пожимает плечами.

— Не знаю. Если честно, я пока не могу решить, что делать. Обломный был год, правда. Не говоря уже о том, что я ненавижу эту грёбаную школу. Я устал от всего этого дерьма, и иногда мне кажется, что легче всего было бы просто сдать экзамены.

Я останавливаюсь и поворачиваюсь к нему.

— Фиговое оправдание.

Он задирает бровь.

— А в чём фиговое? В том, что я ненавижу школу?

— Нет. В том, что ты позволяешь одному обломному году влиять на всю твою дальнейшую жизнь. До окончания школы всего-то девять месяцев, и ты всё бросаешь? Это просто… просто глупо.

Он разражается смехом.

— А ты довольно красноречива.

— Смейся-смейся. Бросить школу — значит сдаться. И ты доказываешь всем, кто в тебе сомневался, что они были правы. — Я опускаю взгляд на его татуировку. — Хочешь бросить школу и показать всему миру, насколько ты безнадёжен? Флаг в руки!

Он следует за моим взглядом и некоторое время смотрит на свою татуировку, играя желваками. Конечно, я зря сорвалась, но пренебрежение к образованию для меня болезненная тема. Плоды воспитания Карен — это она постоянно вбивала мне в голову, что я единственная несу ответственность за то, как повернётся моя жизнь.

Холдер отрывает взгляд от татуировки и кивает в сторону моего дома.

— Ты на месте, — роняет он сухо и уходит, не удостоив меня ни улыбкой, ни прощанием.

Я стою на мостовой и наблюдаю, как он исчезает за углом, ни разу не обернувшись в мою сторону.

И на этом самом месте я задумываюсь, не беседовала ли я сейчас с очередной из его многочисленных личностей.

Вот тебе и поговорили.