Врач имеет дело с человеком. Но он не должен ограничивать свой интерес только человеком, если хочет ему помочь, он должен обращаться к силам, действующим в животном, растительном и минеральном царствах. Итак, врач должен стремиться к познанию природы, и можно сказать заранее: нет предела этому стремлению, пока он не охватит всю природу в целом.
С другой стороны, ясно, что с врачебной практикой мы не можем ждать, пока достигнем этой цели. И в этом заключается проблематика врачебной профессии: действуя, мы должны вмешиваться во взаимосвязи, которые мы в познании понимаем только в их самой малой части.
Те же трудности испытываем мы в отношении душевного. Конечно, врач должен прежде всего исследовать телесность больного и привести её в порядок, но при этом он не должен упускать из виду душу и дух. В противном случае все его усилия будут практически бесполезными. Ведь телесность сама по себе, без связи с душой и духом - это нечто непонятное; только благодаря им она получает характер осмысленной действительности.
Тем не менее, больной может ощущать свое состояние как лишенное смысла. Быть может, врач должен указать ему на то, что телесные повреждения имеют свои причины в душевном; он должен заняться психотерапией. Но тем самым он вступает в область, которую не может полностью обозреть. Если же врач хочет добиться длительного успеха, то он должен, не прибегая к помощи каких-либо иллюзий, привести больного к познанию духовно-душевной действительности и её неумолимых законов. - Здесь перед врачом открывается неизмеримая область науки о духе, и он часто находится в положении, когда ему очень нужен взгляд в эту область.
Какие внутренние затруднения испытывает, например, врач, когда он обнаруживает у пациента неизлечимую болезнь, а пациент требует сообщить ему «всю правду». В определенных обстоятельствах может хватить одного единственного слова, чтобы поселить в больном сомнение или обмануть его относительно серьезности заболевания и сохранить на некоторое время его работоспособность. Внешне это может показаться оправданным, например, если он выполняет важную работу, но не будут ли при этом упущены более важные решения? Судьба больного представляется целиком находящейся в руках врача, поэтому необычайно велика ответственность, которую он в любом случае берет на себя.
С двух сторон — со стороны познания природы и со стороны духовного познания — стоят перед врачом почти невыполнимые требования. До появления естествознания этой трудности для врача не существовало; он чувствовал себя со своими знаниями и деяниями так вчлененным в природу и духовный мир, что свою врачебную деятельность воспринимал как обоснованное и само собой разумеющееся продление природных процессов: Medicus curât, natura sanat (врач лечит, природа излечивает). Когда он говорил о земле, воде, воздухе и огне, то это означало для него не только внешние природные силы, но эти понятия охватывали и само существо человека. Но при этом следует учитывать, что человек в те древние времена переживал внешнее явление и понятие не раздельно; образы внешнего мира были для него откровениями духа.
Также и сегодня все еще есть значительное число врачей, которые хотя и оснащены всеми современными научными средствами, однако же рассматривают решающий плодотворный момент своего врачебного мышления и деятельности как «искусство», которое не укладывается в рациональные понятия. Часто это наблюдается, когда эти врачи, обычно отличные практики, во всем своем существе еще сохраняют остатки древней связи с природой, которые выражаются в более инстинктивных способностях, склонности к образному мышлению или искусству. Особенно часто это встречается у приверженцев «природного лечения».
Но большинству современных врачей это не свойственно. Ибо естественнонаучное развитие отделило врачей от этой наивной связи с природой. И это разделение зашло так далеко, что могли появиться сомнения в возможностях терапии. Но поскольку врач должен лечить, то понятно, что он пытается в своей области использовать методы естествознания, он старается ориентироваться на то, что показали научные эксперименты, особенно статистика, и опыты у постели больного.
Но эксперимент проводится в произвольно заданных условиях, и в сравнении со сложными отношениями, в которых он действует у постели больного, он слишком абстрактен (это подтверждают, например, наши учебники по фармакологии). С другой стороны, опыт у постели больного вынужден ориентироваться на симптомы. В одном конкретном случае помогло определенное средство; из этого легко сделать вывод — и такие выводы делаются постоянно, - что оно также должно помочь и в других случаях с похожими симптомами.
С одной стороны, результаты экспериментов (controlled clinical trial) слишком абстрактны, поскольку посредством статистики индивидуум нивелируется или в качестве масштаба берется только один параметр (например, снижение давления; отсутствие болей; продление жизни при раке) или только один медикамент. С другой стороны, опыт у постели больного зачастую бывает слишком специален, т. е. нельзя полностью обозреть индивидуальную реакцию, поскольку почти невозможно учесть все условия в течении заболевания. Поэтому ценность обеих точек зрения ограничена, однако они могут дополнять друг друга. Переоценка контролируемых исследований со статистической их оценкой - это выражение господствующего естественнонаучного образа мыслей в медицине. Но индивидуальный врачебный опыт часто является выражением интуитивной способности проникнуть в конкретную ситуацию и относится тем самым к области искусства, которая как часть медицины выходит за рамки естествознания.
Здесь невозможно назвать все имена, которые должны были быть перечислены. Укажем только на двух рано умерших анатомов: Германа Брауса и Ганса Бёкера, которые в своей области преследовали подобные цели.
Бёкер поставил целью своей жизни создание «биологической анатомии»; он хотел понять построение организма из общего рассмотрения жизненных процессов. «Биологический анатом должен быть не столько анатомом, сколько биологом, и у него должно быть также понимание и открытый взгляд на смежные науки: ботанику, геологию, географию и климатологию». Метод исследования Бёкера должен был привести его к пониманию мышления Гете, чьи достижения и значение для биологического исследования Бёкер смог узнать еще глубже, когда его пригласили на кафедру анатомии в Йене. Что означало для него знакомство с идеями Гете, показывают его слова: «Образ мышления Гете, динамическое мышление, сегодня снова становится основой нашего научного мышления, основой требуемого от нас биологического мышления в морфологии и медицине». И о способе проведения своих занятий он пишет: «Я объясняю студентам анатомию руки, раскладывая конструкцию на составные части, анализируя её, а затем мысленно так провожу синтез, чтобы им стало понятным функционирование всей конструкции, чтобы им стала понятной живая рука... Студент не должен заучивать наизусть анатомию человека, но он должен так научиться понимать органы в их функциях и обусловленных этими функциями конструкциях и расположении, чтобы он был в состоянии логически выводить отдельные анатомические факты... таким образом, физиологическое наблюдение должно быть поводом к анатомическим исследованиям, но не наоборот».
Тот, кто вспомнит, какой идеал анатомического обучения имел в виду Гете в своей статье «Пластическая анатомия», тот скажет: «Ганс Бёкер, работавший в Йене спустя сто лет после Гете, попытался осуществить гетевский идеал в современной форме. К сожалению, как и Герман Браус, он оставил свое главное произведение незаконченным ».
В новое время анатом Й. Роен, следуя идее трехчленности Рудольфа Штейнера, попытался «дескриптивное описание анатомических отношений, основанное на голом перечислении, заменить более интегрирующим, исходящим из целого представлением, ориентированным на существование естественных функциональных систем,... и рассмотреть организм с функциональной точки зрения. Понимание системных взаимосвязей также и для физиологии, патофизиологии и клиники важнее, чем изолированное знание не связанных друг с другом отдельных фактов. Ключевые функциональные понятия могут стимулировать собственное творческое мышление и стать его источником, тогда как заученные наизусть специальные знания остаются мертвыми и более являются балластом, чем приносят пользу». Такие живые понятия могут быть приобретены через «функциональную морфологию».
Со стороны клиницистов расширению врачебного кругозора и возможностей целого поколения особенно способствовал Август Бир благодаря мужественной непредвзятости, с которой он постоянно переступал границы своей специальности и, наконец, открыл дискуссию о гомеопатии.
Еще до введения современных сильнодействующих медикаментов, таких как антибиотики, психотропные средства, кортизон, и последующей связанной с этим проблематики, произошел отчетливый поворот в клиническом образе рассмотрения. Г. фон Бергман говорил о «клинической реформации». Все более отчетливо стали звучать голоса в пользу «целостной медицины», «биологических лечебных методов», природных лекарственных средств, интеграции гомеопатии, акупунктуры и многих других направлений. Это явилось выражением очевидного кризиса медицины и попыткой его преодолеть.
Итак, в медицине произошел переворот - во всяком случае, в Европе. «Биологическая медицина» стремится понимать заболевание в связи со всей биологической личностью и находить способы лечения, исходя из связей телесности с окружающей природой. Однако при всяком «только биологическом» рассмотрении остается еще открытым вопрос, как дух и душа человека взаимодействуют с биологией.
Изучение медицины еще и сегодня опирается на естествознание и начинается с физики, химии, анатомии, т. е. с мертвого мира. Могут ли эти «основания» пробудить понимание жизни, не говоря уже о духе и душе? Позже материал становится таким обширным, что отдельный человек, даже наделенный большими способностями, не в состоянии им овладеть и представить его, например, в виде справочника: различным авторам приходится делить материал между собой.
Если добавить к этому специальное образование врачей, то возникает опасность упустить из виду целое. Этим, разумеется, ничего не сказано против специализации. Никакой разумный врач сегодня не будет возражать против, например, возможного сегодня углубления диагностики.
Сегодняшнюю ситуацию в медицине кратко можно охарактеризовать следующим образом: материал так обширен, что отдельный человек не может им овладеть - а материал ежедневно расширяется. Но, несмотря на это обилие знаний, мы во многих случаях не знаем как раз о простейших процессах. В особенности же среди порой необозримого многообразия отдельных фактов мы не можем распознать скрытый за ними смысл какого-либо симптома или заболевания; это может возникать только из общего взгляда на предмет. Одним словом, мы имеем слишком много отдельных знаний, но слишком мало видим целое. Это состояние нельзя преодолеть открытием все новых фактов, это проблема познания. Только целостный взгляд на человека может создать противовес этому распылению и помочь овладеть всем объемом знаний.
Конечно, повсеместно внедряемое «общее образование», начала философии, духовная история человечества, художественная деятельность и многое другое представляют собой серьезную попытку преодолеть односторонность. Однако все эти попытки потому не могут привести к удовлетворительным результатам, что люди не могут решить бесповоротно признать следующий из этой дилеммы вывод, что медицина по своему существу вообще не может быть чистым естествознанием, и без точного духовного знания обречена оставаться мертвым каркасом.
Химики, например, имеют точные представления о том, что происходит с солью, если ее растворить в воде. Но что знает практический врач о процессах, происходящих в человеке, когда он выпивает стакан воды? Это явление невероятной сложности для организма. А что происходит с организмом, когда мы принимаем лекарство? Там разыгрываются бесконечно сложные процессы, и мы в лучшем случае можем установить только конечный эффект, тогда как, возможно, очень важные промежуточные ступени ускользают от нашего внимания.
В физике и химии мы по праву видим пример естественнонаучного метода исследования. Но ботаника и зоология, биология вообще и, прежде всего, медицина вынуждены расширять естественнонаучные методы до «созерцания целого », как впервые это сознательно пытался сделать Гете, а позже Дриш и многие другие. И практическая медицина всегда склонялась (даже если теоретически она должна была быть естественной наукой) к целостному взгляду и интуитивным методам, которые она сохранила как наследие прошлого (народная медицина, традиционная медицина, такая как кровопускание, акупунктура), то есть она бессознательно тяготеет к древним духовным воззрениям.
То, что отмеченный переход через границы естествознания еще не всеми признан и не везде произошел, является следствием того, что сегодня еще не хватает философского проникновения в естественнонаучные методы. Как таковое оно должно было бы признать, что уже вопрос о жизни выводит нас за границы классического естествознания. Также и так называемое эмпирическое естествознание требует, кроме чувственного наблюдения, еще и мышления, то есть элемента, который по своему существу недоступен чувственному наблюдению, то есть имеет «сверхчувственную» природу.
Но целостное рассмотрение делает еще один шаг дальше: оно рассматривает сверхчувственное как сущее, действующее в органической природе. В этом смысле оно выходит за рамки «физики» и вступает в область «метафизики».
В высшей мере это справедливо для медицины. Поскольку ее объектом является человек, представляющий собой не только биологическое, но и душевно-духовное существо, она должна охватывать также «психологию» и «духовную науку». При этом мы ни в коем случае не должны переносить на эти области закономерности естествознания, ибо они имеют свои закономерности, так же как и жизнь имеет свои. Если на жизнь, душу и соответственно на дух распространить только естественнонаучное мышление, то это современное «прокрустово ложе» лишит их собственного содержания; тогда жизнь, душа, дух и Я останутся только расплывчатыми понятиями. Также невозможны попытки прямого переноса физического на духовное, это приводит только к материалистическому спиритуализму.
Р. Штейнер придавал большое значение тому, чтобы на примере естествознания с его ясным образом мышления человек методически обучался и применял к сферам жизни, души и духа лишь методы естествознания, но не его содержание. Так, одно из его главных произведений, «Философия свободы», имеет подзаголовок: «Результаты душевных наблюдений по естественнонаучному методу». Вообще, Гете ясно сознавал необходимость изменения методического подхода к пониманию жизни в сравнении с методами изучения минерального мира, однако до сего дня эти основополагающие знания и методы Гете остаются мало признанными. Рудольф Штейнер примкнул к этому гетеанизму и развил его дальше.
Методы Гете в форме гетеанизма с его феноменологическим подходом к познанию нашли немало последователей, противопоставивших восходящему материализму спиритуальное, живое постижение природы и мира. Однако их деятельность не имела большого влияния. И все же в их сочинениях заложены ценные основы для будущего расширения научной методики. К счастью, существуют более поздние издания этих сочинений.
Многое из того, что сегодня считается «новым воззрением », было с удивительной ясностью и величайшей основательностью предвосхищено в таких произведениях, как «Дух и материя » В. Г. Пройса; например, мысли и факты, приводимые им в отношении эволюции человека и мира, или рассуждения относительно дарвинизма и теории Канта и Лапласа. Если бы эти мысли были восприняты или, по крайней мере, стали бы предметом дискуссии, мог бы существенно измениться образ мира с соответствующими последствиями. В отношении расширения естествознания посредством гетеанистических методов мы укажем здесь только на образцовые в плане методологии труды Громанна по ботанике и труды Поппельбаума по зоологии.
Человек первично является духовным существом, поэтому также и в медицине все должно быть направлено на внутреннее ядро его существа, на «Я» человека.
«История Я», на мой взгляд, еще отсутствует. Однако краткий обзор двух последних столетий показывает, что философия в той же мере теряла понятие «Я», в какой расцветал материализм. И это негативное развитие, так же как и сам материализм, шло от западного мышления. Так, английский философ Юм (1711-1776) определил «Я» как «совокупность представлений», то есть он только то рассматривал как содержание Я-сознания, чем оно обязано восприятию внешнего мира. - Т. Циен в своей «Психиатрии» вообще не пользуется понятием «Я»; к проблеме «самосознания» он делает замечание, что введение этой «новой душевной способности совершенно необоснованно». В своем «Руководстве по физиологической психологии» он выводит Я-представление из совокупности «ассоциативно связанных образов-воспоминаний», физиологическую основу которой он видит в «принадлежности одному и тому же мозгу и в ассоциативной системе последнего ». Поэтому не может быть речи об «идентичности Я », но только об «относительно стабильном и относительно непрерывном Я-комплексе».
Швейцарский психиатр Е. Блейлер пишет в своем «Учебнике психиатрии»: «Я при точном рассмотрении состоит из энграмм всех наших переживаний плюс актуальные психизмы, » — то есть он придерживается материализованного воззрения Юма. Хотя Блейлер и знает, что различные составные части не равноценны, поскольку в каждый отдельный момент времени многие из них отходят на задний план вплоть до полной бездейственности, тогда как другие присутствуют часто или постоянно. Но он совершенно выпускает из виду то, что как раз эта неравноценность указывает на некий вышестоящий, оценивающий принцип. Иначе он не дал бы следующего, совершенно неподходящего сравнения: «Составление Я из отдельных образов-воспоминаний можно сравнить с собранием "публики" в определенном общественном месте, посетители которого могут произвольно сменять друг друга; некоторые находятся там постоянно, некоторые приходят часто, иные появляются там только несколько раз». (Подробно представленные, но по сути те же воззрения содержатся в его книге «Естественная история души и ее сознания». )
Этот наивный материализм стоит в резком противоречии с ясным понятием Я в немецком идеализме, в особенности у Фихте и его последователей.
Так, Е. Кречмер в своей «Медицинской психологии» дает хорошо обдуманное определение проблемы Я, поскольку она важна для явлений сознания. Для него Я — это «воображаемая точка, лежащая за всем пережитым», с другой стороны, это «непосредственно самое определенное».
Также Г. Дриш освещает проблему Я в своей книге «Повседневная загадка душевной жизни». Он говорит: «Таким образом, знающее и волящее Я — это словно "высшая инстанция", господин над телом и бессознательным душевным».
Виктор фон Вайцзекер, говоря об «обращении к антропологической форме медицины», подчеркивает: «речь идет о признании субъекта в предмете медицинского рассмотрения»... «Человек — это не только объект, в котором содержится субъект, и этот факт лежит не вне науки, он принадлежит ей». (Klinische Vorstellungen, Stuttgart 1941. - Soziale Krankheit und soziale Gesundheit, Berlin 1930. - Studien zur Pathogenese, Leipzig 1936).
Оригинально философствующий врач Готтхольд Штайнфюрер в своей книге «Наше Я как живущее бытие без тела» (Веймар 1933) развивает, хотя и в обличий материалистических мыслей, но в основе своей духовно воспринимаемое монадическое понимание Я.
В сознательном противопоставлении ассоциативной психологии «гештальтпсихология » познает сложенность (гештальт) мира, данного нам в восприятии как «целостность», а над этим миром — центральную целостность Я. Также Е. Шпрангер, О. Кюльпе, Р. Мюллер-Фрайпфелъс признают за Я более или менее центральное и самостоятельное значение. Мы опускаем обсуждение этих направлений, тем более что они не имели влияния на излагаемую здесь позицию.
Дальнейшее развитие медицины существенно определялось недостатком этого познания Я. Только этим объясняется колоссальное влияние психоаналитического направления. Хотя по сравнению с пустыней одностороннего материализма оно подействовало на медицинское мышление исключительно плодотворно, однако сам Фрейд остался в материализме, более или менее идентифицируя душевное с влечениями. Индивидуально-психологический подход преодолел примитивность направления Фрейда и признал индивидуальное строение и значение душевного. И только К. Г. Юнг впервые поднял метод до духовно-исторического уровня, однако, не проникая в действительное познание Я.
Тем не менее, значение душевного для становления болезни было снова доведено до сознания врачей, и вопрос, как действует душа на телесное, не мог не возникать.
Для многих результатом этого развития было познание того, что душевная жизнь протекает не в одной «плоскости», но является результатом более или менее самостоятельного взаимодействия подчиненных друг другу «слоев сознания». Это было констатировано, прежде всего, на основании глубоких психологических наблюдений.
Обширнейшее представление проблемы слоев и попыток ее разрешения мы находим у Е. Ротхакера в книге «Слои личности». Без сомнения, по большей части очень расплывчатое «рассмотрение целостности» в теории слоев расширяется и дифференцируется. Ротхакер различает вегетативный, эмоциональный, личностный слои и Я. Точка Я для него — это носитель бодрственного сознания. От этого источника исходят функции внимания, напряженного мышления, собранной и четко организованной воли. Поэтому Я можно сравнить — как это сделал уже Платон — с наездником, который едет на этом «Оно» как на лошади. Это контролирующая инстанция, душевный центр личности, ее «верхний слой». Слой Я представляется также как верхний этаж многоэтажного дома. По мнению Ротхакера, традиционное учение, наивно рассматривающее душевные функции человека как мышление, чувство и волю, потому впадает в заблуждение, что оно вызывает представление, будто эти функции находятся на одной плоскости, тогда как эти функции в действительности относятся к различным слоям личности. Поэтому это учение должно быть полностью перестроено, исходя из истории развития и теории слоев.
Некоторые попытки выполнения этого требования были Ротхакером сделаны или процитированы, но действительное следование этой точке зрения, по моему мнению, с его предпосылками или предпосылками современной науки вообще невозможно. Это связано с тем, что различные слои были открыты путем психологического наблюдения, но их связь с телесностью ищут только в нервной системе; напротив, такие же важные связи со всей остальной телесностью не обнаружены. Таким образом, все теории слоев обнаруживают свой абстрактный характер; различные слои представлены хотя и не в одной плоскости, но еще слишком похожими (как показывает пример с многоэтажным домом).
При всех этих представлениях отношений души и духа с физическим телом уместно упомянуть Рудольфа Штейнера. Уже в 1917 году в своей книге «О загадках души» он обстоятельно описал, в каком смысле мышление, чувства и воля представляют различные градации сознания - факт, который должен бы иметь основное значение для современной психологии. Но прежде всего уже в этом произведении была показана связь душевных явлений с физиологическими процессами всего организма. (В главе «Трехчленность человеческого организма» мы подробнее остановимся на этом вопросе). Уже в 1904 году (в своей книге «Теософия ») Рудольф Штейнер представил человека как существо, состоящее из нескольких членов, а позже в «Тайноведении» подробно описал связь этого членения с земным развитием. Конечно, представленные Рудольфом Штейнером члены имеют существенно иную природу, чем это современная наука себе представляет и вообще может представлять, исходя из своих предпосылок. Но, в конце концов, дело не в том, что мы себе думаем, а в том, что есть. И представления Р. Штейнера всегда начинаются там, где наука с ее методами достигает границ познания. И как раз рассмотрение слоев показывает (так же как вопрос о существе жизни), что исследование человеческого существа переходит здесь с одной границы познания на другую.
Теория слоев абстрактным образом приходит к тому, что Рудольф Штейнер представил в конкретном виде. Когда Рудольф Штейнер описывает члены существа человека - которыми мы будем основательно заниматься в дальнейшем — то речь идет не о теориях, как это могло бы быть, но о конкретном восприятии сверхчувственных фактов, т. е. о содержании эмпирического познания. Заметим уже сейчас, что, например, при описании отношения тела к душе и духу речь идет не о более или менее независимых «слоях», но решающим является их взаимное проникновение, которое, как мы увидим, должно быть точно исследовано.
Препятствием на пути к надлежащему пониманию этого взаимодействия и взаимного проникновения является современный образ мыслей, согласно которому практически все импульсы должны исходить из головного мозга: мозг рассматривается как центр управления. Большой вклад в этот образ мыслей внесло развитие компьютерной техники, создающее впечатление, будто компьютер «мыслит» как мозг - гротескное недопонимание как мышления, так и функций мозга. В действительности же в компьютере аппаратно изолирована и тем самым доведена до совершенства одна единственная, конечно, связанная с мозгом комбинаторная способность, при этом значительно превзойдена эта одна человеческая способность - проблема всякой специализации, которая, в конечном итоге, становится абстрактной, когда выступает изолированно. Мы еще вернемся к тому, что мышление есть нечто совершенно иное, чем комбинирование.
Часто возражают, что учение Рудольфа Штейнера представляет собой, в основном, воспроизведение древних воззрений, в частности, греческой натурфилософии. Но при этом не замечают, что в древности знали, например, о четырех элементах в человеке и на Земле, но рассмотрение этого параллелизма не делало достаточным образом возможным познание собственных закономерностей духовно-душевного. А душевно-духовное лишь начиная с греческих времен прошло определенный путь развития в направлении индивидуализации. Отсюда становится понятным, что слоистость сегодня усматривается только в душевном плане, тогда как телесность еще представляется этому рассмотрению непрозрачной компактной массой.
Воззрение Рудольфа Штейнера относительно человека не является односторонним в сторону психологии или телесности, оно как раз не является «возвышенным материализмом », но оно охватывает тело, душу и дух, и в своей универсальности представляет собой истинное духовное познание. Тело и душа у Рудольфа Штейнера не стоят несвязанно друг напротив друга, а приведены в живую взаимосвязь посредством идеи метаморфозы. Ибо человек- это телесно-душевно-духовная целостность. Сегодня нам недоступно непосредственное познание этого. В прежние времена это знание в виде непосредственных фактов сознания было представлено в мифологических образах, имевших одновременно материальное и духовное значение.
Образ - это единственное адекватное выражение целого, поскольку он сводит отдельные части к обозримому единству. Попытки естественнонаучной эпохи прийти на основе исследованных ею фактов к единому образу человека были обречены на неудачу, поскольку при сосредоточении ее взгляда на микроскопически малых элементах мозаики из поля зрения исчезает план общего. Или, иначе говоря, поскольку наука утратила образное знание целого, она направляет свой взгляд на микроскопические детали.
Типичным примером является клеточная теория. Конечно, открытие клетки и раскрытие ее значения было важным этапом в познании живого, и определение «Omnis cellula e cellula» представляет собой открытие чрезвычайно важного биологического закона. Отсюда понятно, что клетку стали рассматривать изолированно, как господствующий элемент в организме, и пришли к заключению, что организм потому заболевает, что заболевают клетки (клеточная патология, Вирхов). В этом отчетливо проявилась потеря целого, собственно организма, в пользу деталей. Но было бы только несправедливо и самонадеянно осуждать эти воззрения и их результаты. Они были необходимыми для развития человека, иначе отдельные детали не были бы познаны. Однако пришло время снова собрать эти детали воедино, чтобы не потеряться в бессвязности, другими словами, перейти к познанию целого.
В стремлениях к реформе современной медицины, часто очень различных, отчетливо выражено стремление к новому образу человека. Однако результатом всех реформаторских устремлений, с какими бы благими намерениями они ни начинались, будет, в конце концов, лишь эмпиризм, расширенный традициями и природными методами терапии, если не удастся уже студентам сообщить образ человека, понятийно ясный и наглядный, и поэтому позволяющий связать с ним всю полноту современного научного материала, тем самым осмыслить его и сделать терапевтически пригодным.
Если это возможно, то образность при этом не должна быть достигнута за счет точности, иначе она сведется к голому аналогизированию и символизированию. Поэтому необходимо, чтобы путь от естествознания к новой образности был пройден с такой же точностью, какой мы обязаны естествознанию.
Этим требованиям удовлетворяют, на мой взгляд, основополагающие произведения Рудольфа Штейнера. Однако понятия Рудольфа Штейнера здесь не просто переняты, но сделана попытка сформировать их из области естествознания и медицины.
Это образование понятий имеет основополагающее значение для структуры нашего постижения человека и, следовательно, для плана книги; но именно для структуры. И так же как образ ландшафта посредством перспективных линий получает свою структуру, но не свое содержание, так и в данном случае понятийная структура осталась бы мертвой, если бы ее нельзя было наполнить живым содержанием. Но это может быть достигнуто только путем по возможности более объемлющего рассмотрения феноменов. Поэтому не следует удивляться, что среди них могут встретиться общеизвестные. То, что говорится о растении, животном и т. д., должно не сообщать «новые» знания, но так группировать известные факты, чтобы получить образ, непосредственно выражающий идею, т. е. ведущий к познанию.
Тот, кто думает, что можно пропустить эти основополагающие рассмотрения, поскольку ему известны описываемые феномены, тот недопонимает замысел, лежащий в основе книги: путем рассмотрения феноменов привести к образованию основополагающих понятий.
Можно даже с уверенностью сказать, что такое образование понятий должно стать постоянным упражнением, и что студент, как и врач, скоро ощутят это как здоровую «медитацию».
Ибо это повторяющееся сознательное направление внимания на один и тот же феномен — если его рассматривать в духе Гете «спокойным, подобным божественному взглядом » - это уже медитация. И в этом смысле можно сказать: только медитация продвигает нас в жизни познания - это может засвидетельствовать всякий духовно-действующий человек. И опять же, дело не в том, чтобы назвать этот духовный процесс медитацией; однако кто хочет его изучить, может узнать существенные к нему требования, познакомившись с существом медитации у Рудольфа Штейнера.
Всякая феноменология предполагает, в сущности, медитативный настрой духа: все снова и снова спокойно рассматривать феномены, предоставляя на их основе расти душе, пока они не расскажут свои тайны, что Гете и предлагал в качестве методики.
Эта проблематика является кардинальной проблемой естественнонаучного исследования вообще. Иоганн Мюллер (1801-1858), духовный отец почти всех ведущих физиологов 19 столетия, опирался на гетевскую методику, в которой рассмотрены соответствующие вопросы относительно эксперимента в его основных вариантах, а именно, на труд «Эксперимент как посредник между объектом и субъектом »(1793). Иоганн Мюллер настойчиво указывает на то, что естествоиспытатель или экспериментатор «должен иметь в себе также что-то религиозное «, и что природа не выдаст свои тайны, если пытаться заставить ее при помощи «рычагов и винтов» (Гете). «Можно применять к природе любую жестокую силу; в свой нужде она всегда будет давать страдальческий ответ. - А физиолог познает природу тем, что он ее "мыслит" ».
Как точный путь познания ведет от такого медитативного настроя к постижению более высоких действительностей, чем те, что доступны органам чувств, описано в многочисленных произведениях Рудольфа Штейнера. Но предлагаемое здесь изложение не предполагает знания тех или иных сочинений Рудольфа Штейнера. Предполагалось построить его так, чтобы оно было понятно само по себе. Для тех, кто еще не знаком с трудами Рудольфа Штейнера, опишем по крайней мере кратко, каким может быть начало пути познания, как для врачей, так и вообще для современных людей.
Вначале необходимо активизировать само мышление. Мы слишком много мыслим по привычке, следуя за миром восприятий. Наше мышление происходит статично, ассоциативно, вместо того чтобы быть активным, динамичным. В этом отношении особенно незаменимым учебным материалом представляются мне книги Рудольфа Штейнера «Философия свободы» и «Практическое образование мышления».
В дополнение к активизации мышления необходимо оживить также способность восприятия, т. е. деятельность чувств. Современная цивилизация делает прямо противоположное: вследствие чрезмерно сильных впечатлений (большие громкоговорители, шум улиц, скорость средств сообщения, самолеты, световая реклама и т. д. ) она все больше притупляет органы чувств. В особенности уже сильно приглушена способность воспринимать качества. Со стороны врачебной области уже часто указывалось, что современный врач вследствие технизации диагностики больше не учится правильно перкутировать, аускультировать и пальпировать, что «врачебный взгляд» - как раз та интуитивная составляющая врачебной диагностики, которая отличает опытного врача - уже больше не развивается. Врач теперь больше доверяет «твердым» результатам лабораторных исследований, чем своему личному опыту. Поэтому крайне необходимо обучение чувственному восприятию. Здесь, например, очень может помочь изучение и особенно практическое упражнение в гетевском «Учении о цвете», далее рассмотрение минералов, растений и животных, а также деятельность в области искусства.
Определенный синтез способностей, приобретенных на этом пути, необходим для понимания гетевского учения о метаморфозе. (Причина того, что оно не понято многими учеными, лежит в том, что с обычным статическим мышлением к нему не подступиться.) Оно непосредственно образует подготовительную ступень к книге Рудольфа Штейнера «Как достигнуть познания высших миров? ».
Возможно, теперь проблемы медицины представляются нам еще большими, чем в начале нашего рассмотрения. Но избежать этого нельзя. Ибо то, что медицина является такой сложной наукой, связано с тем, что в человеке все царства природы связаны в новое единство. Но каждое царство природы требует своего особого метода познания. Методы современного естествознания годятся для неорганической, минеральной области. Они подходят для мертвого мира, химии, физики и их высшего выражения в технике.
Биологическая область требует целостного рассмотрения и применения понятия метаморфозы. Хотя сегодня большинство исследователей и признают, что жизнь представляет собой нечто большее, чем химия и физика, однако в биологической области они продолжают действовать так, как если бы эти проблемы можно было разрешить с помощью химии или физики. В действительности же насущные проблемы жизненного пространства на Земле (умирание лесов, загрязнение окружающей среды и т. д. ) возникли именно потому, что игнорируются собственные закономерности жизни. Лишь изредка принимается во внимание своеобразие жизни как более высокого принципа.
В области душевного понятие жизни должно быть модифицировано. Здесь к области биологического добавляется нечто существенно новое.
Как мы уже видели, более всего от естественнонаучного наблюдения ускользает Я. Чтобы постигать его, наблюдатель должен находиться в его собственной области, т. е. он должен развивать «духовную науку » (в смысле Рудольфа Штейнера).
Сначала мы должны познавать человека в его различных слоях и отыскивать их связи с окружающей природой. Но лишь принятие Я как центра рассмотрения различных слоев дает тот образ человека, в котором мы нуждаемся, если хотим развить действительно соответствующее существу человека учение о врачевании. Это имеющий внутреннее членение образ человека, показывающий связь человека с царствами природы: минеральным, растительным, животным; не догматически обрисованный образ, но подвижный и живой, как сама природа; такой образ нельзя передать другому, но он должен быть создан самим человеком посредством постоянного упражнения.
Или скажем точнее: врачу нужны два образа - образ Человека и образ Космоса, связанные и взаимодействующие друг с другом, так что если образ Человека метаморфозируется болезнью, образ Космоса, как покоящаяся основа, указывает на возможность исцеления.
И поскольку в центре этого полученного из природных царств образа стоит духовное существо человека, его Я, медицина, в принципе, возможна лишь в том случае, если она возвысится до духовной науки. Если медицина хочет заслужить называться наукой, то в основе ее должны лежать ясные формулировки основных понятий. К этому мы и будем стремиться в последующих главах.