На политом дождём тротуаре, фактически посередине, если не считать прилегающий газон, который был естественно утоптан идущими в ногу со временем торопыгами, которые сейчас не особенно торопились, возможно, боясь банально соскользнуть в грязь, - лежал пухленький кошелёк. До поры до времени никем незамеченный: то ли из-за прибавки людской массы, так как рабочий день в основном кончился, то ли из-за самодостаточности каждого в проходящей массе, так как некоторая зажиточность предполагает определенное высокомерие. По отношению к тому, что плохо лежит. Придётся поверить на слово, кошелёк действительно лежал хуже некуда.
Александра Бродского, ведущего инженера - проектировщика подмосковного НИИ, никогда не смущал дождь, потому что у него был зонт, а за углом, в пяти минутах ходьбы от работы, стоял припаркованный старенький «форд».
Вливаясь в массу торопыг, где каждый на определённой дистанции чётко знал своё место, Бродский в свою пятиминутку надеялся получить в попутчики спину противоположного прекрасного пола, от которого бы веял аромат французских духов. Чтобы развеять скопившееся одиночество. На первых парах ему везло. Впереди шла, несомненно, блондинка. О! Её запах. Возбуждал аппетиты, которые совпадали с его желаниями и, как ни странно, с возможностями. В первую очередь хотелось прикоснуться к её прекрасной голове…
- Это моё место! Ну-ка, двинься…
Бродского грубо оттолкнули. Французский аромат мигом улетучился, а скалистая спина, которая внезапно выросла перед Александровым носом, низвергла на него зловоние скотобазы.
- Фу-у, козёл, - сказал, останавливаясь, Бродский.
- Да проходи ты, наконец, - сказал кто-то, толкаясь сзади так, что Бродский чуть не брякнулся на четвереньки.
Под ногами что-то валялось, и Бродский, недолго думая, надо признаться, совсем не думая, машинально вытянул руку, чтобы это поднять. Кошелёк на вид казался потерянным, каким-то невзрачным и серым, причём к нему была привязана тонкая, но суровая капроновая нить, которая вела к полуподвальному распахнутому окну. Между кошельком и Бродским возникли натянутые отношения, как у рыбака и крупной рыбёшки, случайно попавшейся на крючок. Поэтому ему, как существу разумному, пришлось шаг за шагом давать слабину. Так незаметно Бродский оказался у окна, в котором уже маячила физиономия (как бы сказать, не обидев) интеллигентного алкаша.
- Вы умница, что взяли кошелёк и подошли! – воскликнул алкаш вполне приличным голосом. – Разрешите представиться: Филипп Робертович Вишнявский. Подождите, не уходите! Вы не смотрите на мою отвратительную рожу. Я учёный физик-ядерщик в последнем эксперименте хватанул лишнюю дозу радиации. Теперь вот приходится лечиться. Пью чистый спирт, а что делать? Наследующей неделе возобновляются опыты и я должен быть на ходу. В моей группе дюжина учёных-экспериментаторов, практически у всех семьи, так что подвести никак нельзя.
- Возьмите, - Бродский попытался вернуть кошелёк. – Я думал у вас действительно проблемы жизни и смерти, а вы здесь просто так - дурью маетесь.
- Как раз всё у меня непросто так. Сейчас я вам докажу, - учёный вытянул в окно руки, словно собирался дирижировать. – Посмотрите: слева от вас к стене прислонённая решётка. Есть? Берите и вешайте вот сюда, на крючки. Так. Теперь три шага назад. – Учёный вцепился в решётку что есть мочи. – Ну как теперь, а-а-а?!
- Теперь вы похожи на узника совести. – Бродский покачал головой. – Впечатляет.
- А я что говорил, - учёный вздохнул полной грудью. – Меня… это… заперли. М-м-м. Там… в кошельке лежит ключ. И… налево по ступенькам… моя шестая дверь. Там ещё в углу железо от стелларатора. Идите ко мне.
- Зачем? – спросил Бродский.
- Поговорим, так сказать, в непринужденной обстановке. – Учёный прислонился щекой к решётке и перешёл на шёпот. – Я вам такое расскажу: ахнете.
Бродский спустился в полуподвальное помещение и в блике тусклого света определил правильный ориентир. Сваленные в углу блестящие детали напоминали средневекового рыцаря убитого на поле брани. На роль боевого коня претендовал дамский велосипед со срезанными покрышками, стоящий чуть в стороне. Ещё раз, окинув взглядом коридорную систему расположение дверей, которая была ему хорошо знакома ещё по женской общаге, Бродский вставил ключ в шестой замок.
- Ну что вы медлите? – спросили за дверью. – Открывайте.
- Ключ не подходит, - расстроился Бродский, словно за дверью томился не учёный алкоголик, а его последняя любовь.
- Что опять не подходит? – дверь приоткрылась и в проёме показалась удивлённое лицо учёного-ядерщика. – Значит, опять этот разгильдяй перепутал ключ. Ну, это и неудивительно. Вы проходите. Я сейчас…
- Зачем вас закрывают? – пройдя в комнату, Бродский увидел пьющего человека.
Показав на часы, затем на диван ученый замер в позе горниста.
- Фу-у, чёртова работа, - буркнул учёный. – Для большего эффекта приходится пить по расписанию. Двести граммов чистого спирта за раз, это вам не хухры-мухры.
- И что дальше? – иронично спросил Бродский.
- Дальше… - учёный улыбнулся. – До полного провала в бездну ещё пять минут, я должен вам много сказать. Главное: вы должны спасти Нюшу.
- Кого?!
- Нюшу. Она очень страдает.
Учёный говорил эмоционально, усиливая жестами трагичность положения, в котором оказалась особа по имени Нюша. Причём по мере опьянения жесты учёного стали всё реже совпадать с его речью, так как сказанные слова растягивались, будто прорезиненные.
Соображалка Бродского частенько давала сбой, как говориться, зависала, но в данную минуту она сработала точно, будто часовой механизм. Любитель поднимать чужие кошельки уразумел окончательно и бесповоротно.
«Влип, как муха в липучку».
Во-первых, как утверждал учёный, эта Нюша была страстно влюблена. Во-вторых, ждала ребёнка. И, в-третьих, эта самая Нюша, если верить учёному - женщина тонких чувств - совсем недавно была мужчиной с обыкновенным именем Константин, но из-за фанатизма к поэзии Бродского И. А. сменила пол.
«Я-то здесь причём?» - резонно спрашивал себя Александр Бродский.
«Если ей не помочь, она может наложить на себя руки, - убеждения учёного витали в воздухе. – Из всей толпы только вы подняли кошелёк. Поэтому и спасать вам».
«Но я не хочу!» - резонно отнекивался Бродский.
«Но хотя бы попытайтесь вернуть её, вернее его в науку, - учёного-ядерщика прошибла слеза. – Эта Нюша мой двоюродный брат Константин. Учёный от бога».
Выйдя в коридор, Бродский ещё раз взглянул на адрес загадочной Нюши, всунутый в руки настырным учёным, который в конце своей пятиминутки, как и обещал, отключился, не дав Бродскому вставить последнюю аргументированную реплику, которая крутилась на кончике языка.
- Вы позволите пройти?
- Да. – Бродский поднял глаза и увидел перед собой невысокую, полную женщину. – Пожалуйста.
Женщина оказалась соседкой учёного-ядерщика.
- Скажите: этот Филипп Робертович Вишнявский он?.. - Бродский не успел сформулировать вопрос.
- Нет! – воскликнула женщина. – Больше ни слова не скажу здесь. Вызывайте официально, по повестке. Меня уже муж начал подозревать. Говорит: я работаю, а ты здесь с мужиками прохлаждаешься. Я ему говорю: это из милиции. А он: ещё раз увижу - убью.
- Я только хотел… - Бродский виновато улыбнулся.
- Нет!! – восстала женщина и для убедительности отказа хлопнула за собою дверь.
Бродский любил детективные истории, иногда, от нечего делать, мог увлечься простецким женским детективом. Но сейчас ощутив за собой слежку, он осознал, что из стороннего наблюдателя превратился в объект повышенного внимания, потому что его вели сразу несколько агентов спецслужб, похожие друг на друга, как две капли воды. Причем вели тем маршрутом, где пунктом прибытия значился Нюшин адрес. Идя к Нюше, Бродский чувствовал себя почти молодцом, потому что его законопослушность не вызывала сомнения. Он ни разу не привлекался, не штрафовался, не судился, не крестился, то есть имел незамаранное имя, к которому прилагалась идеальная характеристика.
«В крайнем случая напишу явку с повинной, - размышлял Бродский, звоня в дверь к загадочной Нюше.
Бродскому не открыли, поэтому он позвонил ещё раз. Опять ноль внимания. Тогда для сверки он достал точный адрес. Всё совпало, как в гидрометцентре, правда, в конце следовала приписка. «Звонить: два длинных, один короткий».
«Тире, тире, точка», - вхожу в роль шпиона догадался он и ничуточки этому не удивился.
Дверь неуверенно приоткрылась, и в проём выглянуло испуганное женское личико. Оценив Бродского на твёрдую четвёрку (по пятибалльному счёту) женщина спросила:
- Вы кто такой?
- Я Бродский Александр Викторович. Пришёл по поручению Филиппа Робертовича Вишнявского. Мне нужна Нюша.
- Можете пройти, - разрешила женщина. – Стойте! Вытрите обувь.
Войдя в просторную прихожую, до Бродского долетел весёлый гомон, возможно в гостиной что-то праздновали.
- Скажите: Бродский Иосиф Александрович вам случайно не родственник? – спросила женщина.
- Что? А-а-а, по-моему, нет. – Непрошеный гость чуть приподнял плечи. - Если только очень дальний…
- Учтите в этом доме поэт Бродский гуру. Так что если хотите вписаться без трений, не вздумайте принижать его значения. – Женщина посмотрела взглядом учительницы. – И никаких панибратских отношений. Нюша для вас, Анна Сергеевна Вишнявская. Ясно?
- Да, да. Конечно, - почувствовав себя снова студентом, Бродский кивнул.
- Ванная комната, вторая дверь слева. – Женщине, безусловно, любила руководить. - Мойте руки и к столу.
Появление нового гостя застолица встретила как своего хорошего знакомого, который за своё опоздание обязан был, естественно, выпить. Причём принять на грудь требовалось непременно штрафную дозу.
- У Анны Сергеевны сегодня день ангела. – Народное многоголосие было неумолимо. – Пейте! Пейте до дна. Нет, нет. До дна.
Выпив залпом Бродский сел, чтоб не привлекать внимание к своей персоне, к тому же нужно было закусить. Рядом сосед начал на распев читать какие-то стихи. Окинув взором застолицу, Бродский, естественно, присматривался к женской половине, в надежде угадать загадочную Анну Сергеевну. Если раньше она относилась к сильному полу, то должны же остаться, хоть какие-то мужские признаки, например мускулистость. Но дамы, несмотря на разницу в возрасте, выглядели миловидно, а одна из женщин Бродскому просто нравилась. Его взгляд всё чаще задерживался на ней; секундная увлеченность складывалась во что-то большее: пьянящая влюблённость возносилась принятыми внутрь градусами алкоголя. Бродский заметил, что и она оказывает ему знаки внимания. Причём, как оказалось, вначале - они смотрели друг на друга по очереди – Бродский бросит взгляд, затем дама бросит взгляд. Наконец, их взгляды - наполненные первобытным чувством Адама и Евы – встретились и застыли, как оказалось ненадолго.
- Ваша очередь… - Бродского подтолкнул в бок, сидящий рядом мужчина. – Читайте.
- А-а-а? – Бродский пришёл в себя. – Что?
- Батенька, вы что там, спите?! – мужчина, сидящий во главе стола с замашками хозяина, повысил голос. – Читайте стихи!
- Зачем? – Бродский заметил, что его язык не успевает за мыслью. – Кого?! Стихи…
- Бродского!!
- А-а-а, Бродского?! Этого неудачника, который мне сам говорил, что семьдесят процентов своих… его… стихов он считал… так себе. Случайное попадание в рифму и всё такое… потом мне он никогда не нравился.
- Да как вы смеете?! – возмутилась дама, которая открывала Бродскому дверь.
- Смею! – издевался непрошеный гость. – Я его это… дальний родственник.
- Кто это?!! – хозяин навёл на Бродского угрожающий перст. – Кто сюда пустил этого варвара?! Вон отсюда!! Скрутите его… и вон!!
- Кто я? Я Бродский! - признался вконец опьяненный Бродский. – А-а-а, мне нужна Нюша.
- Ёонас, остановись! – вступилась за гостя дама, с которой непрошеный Бродский чувственно переглядывался. – Я не допущу, чтобы в моём доме так обращались с человеком.
- Анна!! – бушевал хозяин. - Этот плебей оскорбил великого поэта Бродского!
Гостя скрутили и потащили к выходу.
- Вы Анна?! – кричал напоследок непонятый гость. – Красавица! Нюша-а-а…
Выход гостя на исходную позицию сопровождался толчеёй, причём перед тем как оказаться за дверью, Бродский получил два пинка с размаху, один толчок исподтишка и три смачных подзатыльника, которые всегда кажутся унизительными, так как нет возможности ответить.
Оказавшись на улице, Бродский дышал полной грудью. Ветер, словно из пульверизатора, впрыскивал прохладу местами моросящего дождя.
«Ещё минутку вот так постою, - размышлял он. – Затем соберусь с мыслями».
Запах сигаретного дыма ударил в нос, и Бродский ощутил напряжение.
- Бродский Александр Викторович? – спросил кто-то.
Бродский промолчал.
- Пойдёмте, вас ждут.
Он пошёл следом за крепким и высоким человеком, который по манерам поведения, безусловно, относился к коллективу наружных наблюдателей. Примерно в двадцати шагах от Нюшиного подъезда стоял тонированный микроавтобус с открытой дверью. Бродскому ничего не оставалось, как шагнуть в неизвестность.
«Влип, как муха в липучку», - усаживаемый кем-то в кресло, Бродский уже не думал, за него думали другие.
- Ну что начнём, - сказал кто-то.
Загорелся свет. Напротив Бродского расположился грузный мужчина в возрасте, очевидно, руководитель. На заднем плане, по всей видимости, его подчинённый работал за специальной аппаратурой.
- Вас там не сильно помяли? - спросил толстяк с некоторой долей иронии.
- Вы меня сюда за этим пригласили? – Бродский старался быть строгим. – Если отвечу сильно: я могу идти.
- Конечно, пойдете. Вот только куда?
- Домой.
- Домой? Сейчас не получится. Вы должны помочь мне.
- Кто вы?
- Я генерал ФСБ Сидоренко Вадим Семёныч. Давайте знакомиться.
- Бродский Александр Викторович.
- Дело государственной важности, - сразу предупредил генерал. – Времени в обрез. Всё дело в том, что учёный Вишнявский Константин Сергеевич занимался секретной ядерной проблемой связанной с темой вооружения. Кстати, занимался очень успешно. И вот когда до завершения проекта осталось всего ничего он из серьёзного учёного (мужика) превратился в лёгковесную Нюшу, которой кроме стихов Бродского ничего не нужно. Да это мы проворонили, вернее один генерал, который курировал эту тему. Теперь он уже не генерал, но мне от этого не легче. Проблема не решена, а решать её надо.
- Я-то чем могу помочь? – спросил Бродский.
- Сейчас дойдём и до этого. – Генерал не поворачиваясь, спросил: - Сергей, ну что там?
- Стихи читают, - ответил подчинённый.
- Вот, вот. Эти стихи Иосифа Бродского. Существует в них какая-то магия воздействия на человека. Учёный с бухты-барахты меняет пол и становится женщиной. Теперь вот хочет родить продолжателя дела Бродского. Мистика какая-то.
- Зачем это ему… вернее… ей? – спросил Бродский.
- Вот вы это и узнаете. Подождите, дайте я договорю. Вы думаете, мы сидели, сложа руки. – Словно оправдываясь, сказал генерал. – Как бы ни так. Этого Ёонаса Мыутыса мы знаем давно. Да, да. Тот, который больше всех на вас наезжал. Он эстонский националист, один из руководителей «секты отщепенцев». Сотрудничает с английской разведкой «МИ-6». Я думаю, он захочет вывести Нюшу в Англию. Вы понимаете?
- Смутно. – Бродский развёл руками. – Хотя…
- Шесть человек приходили к Нюше и получали от ворот поворот. И только на вас она обратила внимание. Теперь ясно?
- Вообще-то она симпатичная…
- Сейчас же берёте цветы, шампанское, томик Бродского и к ней с признанием в любви… к поэту Иосифу. Фу-у чёрт.
- Я если она мне ответить взаимностью? Начнутся чувства в совместном проживании. И что… после страстной любви я должен буду каждый раз её уговаривать? Дорогая, а не поменять ли тебе пол?! Мужчиной ты будешь бесподобна... – Бродский говорил быстро, понимая, что сказанные им слова, - простое пустозвонство. Всё уже решено.
- Всё уже решено, - сказал генерал. – Поберегите своё красноречие для Нюши.
- А если я откажусь? Что меня ждёт? Ну-у, скажите … вы...
Генерал безразлично посмотрел на Бродского и опять не поворачиваясь, попросил:
- Сергей, дай мне папку. Вот здесь в этой папке вся ваша дальнейшая жизнь расписана по минутам.
- Расписана до старости? – спросил Бродский с долей иронии.
- До глубокой старости, - уточнил генерал.
«Сейчас я позвоню в дверь… и как ни в чём не бывало, войду… - размышлял Бродский, поднимаясь по лестнице. – Признаюсь в любви к Иосифу, Нюше и этому злобному Ёонасу. Мне нальют, а затем снова дадут тумаков».
Бродский провёл рукой по дерматину двери и, выдержав некоторую паузу, позвонил, как и в первый раз: два тире…точка... Роль второго плана в этом заговоре его явно не устраивала, а главное роль по-прежнему пугала, потому что в таком заговоре может произойти всё что угодно, например, случится раздвоение личности. Возможно, только сейчас Бродский ощутил в себе личность.
Дверь распахнулась, будто приход Бродского ждали с минуты на минуту. Уже после первого звонка, Нюша не доверяя ни кому, бежала открывать дверь.
- Вы вернулись! – воскликнула она.
- Вот… - Бродский протянул книгу. – Редкое издание стихов Иосифа Александровича. Простите, цветы… вам.
- Спасибо. – Нюша засмеялась. – А шампанское?
- Что?..
- Ну что вы стоите, проходите, - Нюша кокетливо качнула головой и, видя, что Бродский в растерянности, поманила его пальчиком.
Навстречу вереницей шли гости; замыкающим был суровый Ёонас.
- Нюша, пока… - попрощался он. – Я завтра позвоню.
- До завтра. Всего хорошего. – Уходящие гости говорили невпопад. – Пака. Пока.
С не покидаемым волнением Бродский прошёл в гостиную, где полумрак поддерживался лишь тусклым светом настольной лампы, от которой разбегались в разные стороны разноцветные кольца. Нюша дотронулась до его спины, и он едва не уронил бутылку шампанского.
- Я хочу ребёнка, - сказала она. – Сейчас. Обязательно мальчика. Ты будешь читать мне стихи Бродского, а он будет там слушать и запоминать. Слушать и запоминать. А когда он появиться на свет он будет много читать. Читать стихи. Настанет день, и он сам что-то обязательно напишет, очень важное и искреннее. Мы назовем его Иосифом, а фамилию он возьмёт твою. Бродский Иосиф Александрович – наш сын. Раздевайся.
- Как вот так… сразу… в постель? – Бродский повернулся и обнял Нюшу.
- Нет ни сразу. Прими вначале душ. Красное полотенце в ванной твоё.
- Подожди, ты меня любишь? – спросил Бродский.
Нюша поднялась на цыпочки и поймала своими губами губы Бродского.
- Я жду тебя в спальне…
В ванной Бродский ни как не мог освободиться от брюк и рубашки, потому что от чувств банально тряслись руки. Несколько пуговиц вырванных с мясом улетели под раковину.
- Эй, Бродский не торопись.
Откуда-то снизу до Бродского долетели шипящие слова, будто в углу притаилась говорящая гадюка.
- А-а-а, что? – растерялся Бродский.
- Это генерал говорит. Наклонись к унитазу. Ещё ниже, не бойся. Теперь слушай сюда: Нюша сейчас закатит истерику, ты только ей не мешай. Понял?
- А-а-а! - простонал Бродский - Вы и в спальне за нами будете подслушивать?!
- Тише идиот, сорвешь операцию, я тебя за Можай загоню! Лучше подыграй ей.
Бродский возбуждённый и злой, разнося аромат полевых цветов, так как по ошибке помылся женским гелем, естественно, в чём мать родила (желание убивает любой стыд) ворвался в спальню, где ярко горел свет.
- Нюша, ты где?!! – закричал Бродский.
- Я здесь, - Нюша одетая в вечернее платье вошла в спальню. – Слушаю стихи Бродского.
- А-а-а, почему ты в платье? - закрывая руками мужской стыд, который естественно стоял, спросил вконец поражённый Бродский.
- Читай, не стесняйся! Бродского. Лучше Маяковского. Цветаева не хуже. Пастернака обязательно. Есенина со свистом. Высоцкого с хрипотцой. Великого нашего Рейна почитай. К чёрту Бродского, он смотался, а Евгений Рейн остался с нами навсегда. – Голос Нюши нарастал. – Читай всё подряд, а я больше не буду слушать. Потому что я! Ты слышишь я!! Больше не хочу быть бабой.
- Нюша, а как же я? – спросил Бродский. – Ты не хочешь быть женщиной. Значит, ты собираешься снова стать мужчиной? Но я люблю тебя! Как же я буду любить? – Бродский закрыл лицо руками. – Зачем ты из меня делаешь гомосексуалиста?
- Любовь зла полюбишь и… сначала ты меня, потом я тебя. – Нюша засмеялась. – Мужские браки самые крепкие!
- Так ты в той жизни страдала педерастией? – у Бродского вырвался стон. – М-м-м… у-у-у.
В дверь позвонили. Пароль был другим: два коротких и два длинных звонка.
- Александр Викторович одевайтесь, - сказала Нюша. – Я иду открывать дверь.
В квартиру ворвался счастливый генерал и, обнимая смущённую Нюшу, закричать во всё горло:
- Молодцы!! Разыграли как по нотам! Наконец-то я поймал эту сволочь! Кто им оказался? Кх-кх-кх… – по лицу генерала было видно, что резидент хорошо ему знаком. – Потом… потом…
- Товарищ генерал они же нас прослушивают, - предупредила Нюша и показала на стену.
- Ну и хрен с ними пусть слушают! Американцы, англичане и прочие эстонцы - это говорю я: генерал Сидоренко В. С. Слушайте все: во вам!! – генерал показал согнутою в локте руку. – Анна Сергеевна, мечи всё из холодильника сейчас ребята подойдут. Кстати, где наш герой Бродский?
- В ванной.
Из ванной, немного покачиваясь, вышел потерянный человек.
- Генерал я вас ненавижу. - Чтобы не упасть Бродский облокотился на стену. – Вы в дребезги разбили мою любовь.
- Идите сюда. – Позвал генерал. – Садитесь.
Бродский как попало плюхнулся в кресло. Нюша подошла и встала рядом.
- Бродский, знакомьтесь: Анна Сергеевна Ковалёва, майор Федеральной Службы Безопасности России, - торжественно произнёс генерал.
Бродский неуклюже мотнул головой и бессмысленно посмотрел на Нюшу.
- Операция «Нюша» завершена. – Генерал от удовольствия хлопнул в ладоши. – Только что Ёонас Мыутыс оказавшейся в критической ситуации сделал очень важный для нас звонок. Я вам говорил: что и он, и двое агентом «МИ-6», и даже секретная троица из ЦРУ была у нас на крючке. Мы знали про каждый их чих. А вот главный босс, вдохновитель их идей, был строго засекречен. Этот хитрый лис координировал своих агентов через десятые руки. Кто он не знал ни кто. Нюша и до вас несколько раз собиралась в мужики, закатывая истерику за истерикой. Но Мыутыс никогда не верил. И только сегодня, благодаря вам Бродский, когда вы так искренне отнекивались от гомосексуалистов, Мыутыс наконец поверил и напрямую позвонил боссу. Задав ему риторический вопрос: что делать?
Бродский, используя остаток сил, старался подняться, чтобы прикоснуться к Нюше.
- Так Нюша это не учёный Константин… нет? – у Бродского кружилась голова.
- Нет. – Успокоил генерал. – Она сама по себе. А учёный Константин Сергеевич Вишнявский продолжает работать.
Три дня спустя
Бродский лежал в постели и смотрел в потолок, по которому прыгал отбившейся от своих солнечный зайчик. Закинув ногу на Бродского и крепко обнимая, рядом лежала Нюша.
- Аня, ты спишь? – спросил Бродский.
- Нет?
- У тебя есть его фотография?
- Да. Только небольшая и чёрно-белая.
- Покажи.
Она потянулась к тумбочке; одеяло съехало, обнажив красивую грудь.
- Поэт в России - больше чем поэт, – сказал Бродский, рассматривая фотографию. – Это его слова?
- Нет. Евтушенко…
02.08.12