-1-

Невысокий юноша, пожалуй, учащийся школы, (взрослые таких обзывают «мелкими») одетый в красную куртку-толстовку «burn», которая скрывала тонкое тело, ни с того ни с сего пнул левую дверь двухподъездного жилья. Надо сказать, что правую дверь в целях безопасности крест-накрест давно забили досками.

Весной деревянный дом всегда походил на мёртвую рыбу, так как стоял без движения по щиколотку в воде. Стоял и достоялся. Рыба всегда гниёт с головы, поэтому, когда разложилась лестница, никто особо не возмущался.

Ударившись обо что-то мягкое, дверь без звука отскочила в размер узкого проёма. В этом действие не было какой-то особой злобы, тем более показного хулиганства, скорее этот поступок можно объяснить переходным возрастом, когда в хрупком мальчике вовсю бушует мужской гормон. Есть повод влюбиться. Впрочем, о влюблённости он в данную минуту, естественно, не думал.

Евстафий (так звали юношу) протиснулся в щель и краем глаза увидел в углу распластанного соседа, который от удара по мягкому месту не мычал и не телился, а только сонно высвистывал характерные запахи дешёвого алкоголя.

- На тебе, сука!

Евстафий, опять же без явной злобы (поверьте на слово), пнул пьяного соседа. В юноше, безусловно, глубоко засела скрытая неприязнь к этому «дядя Васе» (так называла его мама), который частенько к ним захаживал попить чайку. Евстафий чай не любил, возможно, поэтому дядя Вася всегда нагружал его мелочью и просьбой купить всем мороженного.

После возвращения Евстафий долго смотрел на мать, пытаясь понять причину видимых изменений, потому что женщина вся светилась изнутри, будто переносная мини-электростанция. Но запал быстро исчезал, и мама становилась прежней: задумчивой и грустной, как осенний дождь.

Евстафий догадывался, что виновником маминых превращений: как хороших, так и плохих, - этот грубоватый, приходящий шофёр дядя Вася. Но почему он не может по-хорошему зарядить её надолго Евстафий до определённого времени понять не мог.

Всё произошло случайно. Дядя Вася в очередной раз нагрянул в гости, а Евстафия, естественно, в очередной раз сопроводили за мороженым, но он, забыв губную гармошку, которую понемногу осваивал, вернулся.

Войдя в комнату, Евстафий увидел трясущуюся маму, которая упёршись руками в гардероб, силилась его передвинуть. Причём она так разгорячилась, что была вся в мыле и без одежды. А дядя Вася толкался сзади, так, что при каждом толчке мама скулила, как голодная бродячая дворняжка.

Евстафий с жалостью смотрел на маму. Увидев сына, мать вымаливала прощение.

- Блядь! – крикнул Евстафий и побежал на улицу.

-2-

Солнце, зацепившись за верхушки мохнатых ёлок, словно специально замедлило падение, чтобы горизонт, до конца пропитавшись этим малиновым джемом, растянулся как можно дальше и захватил убегающие облака, которые походили на сливочное мороженое.

Евстафий поражённый этой малиновой красотой ходил вокруг дома и думал о красном цвете, который его ко многому обязывал, потому что это цвет борьбы за справедливость и равенство. Стоит его разрезать на мелкие части и привязать к флагштоку, как тысячи обездоленных, таких же, как и он, встанут во весь рост и пойдут грозными рядами делать добро.

Стоя на лестничной площадке, Евстафий размышлял, куда идти. Прямо домой или войти в прихожую и ждать, пока мама его простит. Он стоял перед дверью, которую облепили, словно стая навозных жуков кнопки звонков. У каждого звонка был свой неповторимый голос. И если нажать, то придёт тот сосед, который этот голос знал наизусть. Верхний звонок, голосистый, принадлежал шофёру дяде Васе. Евстафий обернулся и посмотрел вниз, в надежде, что сосед по-прежнему там, но его там давно не было. Следующий звонок, колокольчик, принадлежал соседке Вере, некрасивой и полной студентке-заочнице, которая подрабатывала официанткой в ресторане, по утверждению соседей: работала «по вызову». Чуть ниже ещё один звонок, тихоня, который тянулся к бабушке Любе. Она так увлеклась спиритизмом, добиваясь присутствия в своих хоромах Наполеона, что все давно считали её ненормальной. Нижний звонок для Евстафия был как старый знакомый, которого он называл «соловей-разбойник». Звенел трелью вызывающе громко; пока долетал до их маленькой комнаты, быстро стихал, как длиннохвостая птичка колибри.

Евстафий решил скоротать время у Веры.

- Ты чего звонишь? – открывая дверь, спросила она.

- К тебе можно? – спросил Евстафий.

- М-м-м, давай… - разрешила она. – А-а-а, значит решился?

- Ну, да… - согласился Евстафий. – Почти… что… решился…

Верина комната такая же крохотная, как и другое жильё этого коммунального барака, отличалась лишь аппетитным запахом еды, потому что Вера любила разную вкуснятину, например, красную икру, которую тибрила из ресторана. Что касается обстановки, то ни каких излишеств, всё то же самое, как и у других: стол, стулья, гардероб, железная кровать, старенький холодильник, правда, в убранстве комнаты преобладал вызывающий алый цвет.

- По-быстрому проходи. – Вера чуть подтолкнула Евстафия. – Тебе бутерброд с сыром или колбасой?

Евстафий промолчал и пожал плечами, что могло означать: зачем же спрашивать? давай и того и другого.

Пока Евстафий уминал за милую душу бутерброд с колбасой, Вера налила пива.

- Вот запей, - велела она.

- У-у-у, - Евстафий замотал головой.

- Да ладно ты… - Вера явно хотела угодить Евстафию. – Подумаешь… детский напиток. Пей.

Выпив залпом, как пьют взрослые, Евстафий потёр рукавом нос. Вера же пила небольшими глотками, внимательно следя за напросившимся гостем.

- Теперь по-быстрому говори. – Приказала она. – Зачем пришёл?

- Я решил вступить в вашу организацию. – Евстафий дрессированной собачонкой смотрел на Веру, словно ожидал после сказанных слов, пряник она достанет или кнут. – Я это давно решил. Сознательно… – пивной хмель вовсю кружил Евстафию голову. – Окончательно… и это… бесповоротно.

- Молодец! – похвалила Вера. – Наш революционный кружок могучая сила, став его членом ты сможешь открыто бороться за справедливость и светлое будущее. Любое поручение ты обязан выполнять, не раздумывая, в этом и есть залог будущих побед. Только насилие… м-м-м… - Вера остановилась, возможно, осознала: сказано более чем достаточно, а то этот мальчик испугается или ещё чего. – В общем, ты всё уразумел?

- Да, понял я, понял… - твёрдо сказал Евстафий. – Можно я пойду.

- Иди. – Разрешила Вера. – Учти. Собрание завтра… у меня… в двенадцать.

-3-

После одиннадцати невзрачная хибара погружалась в сонное царство, превращаясь в сказочный корабль под командованием непоколебимого рулевого, у которого в загашнике всегда имелся маршрут на любой вкус. Несколько часов тихого плаванья в райской тишине, где каждому пассажиру гарантировался любимый сон на выбор. Правда, было одно условие, чтобы отправиться туда, куда нужно, необходимо вовремя уснуть. А если не успел, и сон, словно бабочка упорхнул сквозь дырявый сачок, жди в гости бессонную стражу, которая разведёт в разные стороны, чёрт знает куда: голову, руки, ноги, туловище.

Евстафий лежал и смотрел на занавеску, за которой спала мама. Сон не приходил, потому что Евстафий всеми мыслями представлял себя в будущей борьбе. Вот он в гуще событий стоит на баррикадах с красным знаменем в руках и призывает: грабить магазины, жечь машины и так далее, так далее, так далее...

«Так можно зайти очень далеко, - размышлял он. – Ну и пусть… подумаешь… я же не один. Таких как я – много. Они меня не дадут в обиду».

Тихий коридор вдруг наполнился грохотом копыт, и где-то в глубине заржала лошадь.

Евстафий вскочил и побежал в коридор, не раздумывая, как по команде, словно услышал победный клич, призывающий всех новоявленных революционеров, разом построиться.

Прислушавшись, Евстафий двинулся в стороны уборной, оттуда доносился редкий металлический стук копыт, будто забивали стомиллиметровый гвоздь.

Скрипнула дверь; из уборной в ночной сорочке-балахоне, с взлохмаченной копной седых волос выползла бабушка Люба.

- Ты Маренго видел? – хитро спросила она.

- Нет. – Евстафий покачал головой. – Не видел. А кто это там ржёт?

- Кто, кто? Конь в пальто… - бабушка Люба протянула руку. – На, держи, купишь ему завтра сена. А если не купишь, тебе Наполеон все уши оборвёт. Ха-ха-ха. Понял?

- Да. – Евстафий кивнул.

- Теперь убирайся отсюда! – Бабушка Люба усмехнулась кривым ртом. – Охламон.

-4-

Евстафий крутился в дремоте, словно в веретене. Волочившиеся к нему сверкающие нити ровно накручивались на хрупкое тело. Но не жгли, потому что в них тянулся обычный утренний свет, весеннего месяца апреля.

- Евстафий, вставай, - сказала мама. – Сегодня воскресенье. Выходной.

- Сейчас. - Приоткрыв глаза в свете восходящего солнца, Евстафий зажмурился. Его лицо выглядело смешным.

- Вставай лежебока. – Мама наклонилась к сыну. – Кашу проспишь.

- Не просплю…

Евстафий повернулся и открыл глаза. На прикроватной тумбочке под губной гармошкой лежали деньги.

- Послушай, мам, ты ночью ничего не слышала?

- Нет, а что?

- Так… – Евстафий теребил в руках две купюры. – Наверное, мне приснилось. Послушай, а сено где продаётся?

- Сено? Я думаю в зоомагазине. – Мама с любопытством смотрела на сына. - Ладно, иди, умывайся.

В уборную, которая была совмещена с ванной, выстроилась очередь. За разноцветной бабушкой Любой, любящей одеваться по утрам в пёстрые одежды, стоял опухший, после вчерашнего, потерянный дядя Вася. Евстафий для приличия остановился, поджидая момент, чтобы проскочить в кухню, где он обычно умывался и чистил зубы.

- Здрасти, - сказал Евстафий.

- Вера, ну, сколько можно? – не унималась бабушка Люба. – Это же коммунальная квартира.

- Я могу не стерпеть. – Дядя Вася прихватил живот. – М-м-м…

- Вера, открой. Василь Василичу плохо! – бабушка Люба повысила голос. – Ты что там повесилась?!

- Не дождётесь! – вытирая на ходу волосу, из уборной выскочила сияющая Вера. – Две минуты подождать не могут.

- А двадцать не хочешь! – выдавил из себя дядя Вася и сыграл на опережение.

- Даже здесь, у сортира, не желают уважать пожилого человека. И лезет… и лезут… Что, тоже полезешь через меня, а-а-а?

- Нет, - Евстафий прошмыгнул боком. – Мне туда…

О ночном разговоре не было сказано ни слова.

Позавтракав на скорую руку, Евстафий торопился к автобусной остановке (автобус ходил строго по расписанию), размышляя на ходу о предстоящем собрании революционеров, с которыми он связывал своё будущее.

«Только собрание в двенадцать дня или ночи? - думал он. – Конечно же, ночью. Тайна, покрытая мраком».

-5-

Пятнадцать минут езды на автобусе, и ты попадаешь, словно на другую планету: в красивую, размеренную жизнь, где высокие дома, красивые витрины, быстрые машины, - где другой мир, смотрящий в будущее. А далеко позади, на островке неудачи, по-прежнему стоит гнилой барак, в котором продолжается (или заканчивается?) жизнь.

Евстафий зашёл в зоомагазин, о котором знал заранее, и, чувствуя себя не в своей тарелке, так как разволновался, продолжал ходить из угла в угол в надежде наткнуться на сено.

- Молодой человек вам чего? – спросила продавщица.

- Мне… это… сено… - тихо ответил Евстафий.

- Это вам нужно в «Zoobig (Зубик)» идти.

- Куда?

- Открылся новый суперзоомагазин. Здесь недалеко. Вот там есть всё.

Уже на подходе к суперзоомагазину Евстафий заметил ходячую рекламу, которая зазывала не проходить мимо. У зеркального входа ряженые в костюмах кенгуру распространяли красочные буклеты. Если сказать просто, что «Зубик» - впечатлял, значит не сказать ничего, этот зоопарк, который оккупировал многоэтажный дворец, - убивал наповал своею экзотикой. Сюда шли просто поглазеть.

Евстафий чуть не потерял голову, потому что вначале попал в мир рыб, где огромные аквариумы пугали глубиной, затем очутившись в стране ползучих гадов, раболепно почувствовал себя наживкой. Вокруг бурлила планета животных. Собаки большие и маленькие, кошки лохматые и лысые, птицы певчие и не певчие кружились, словно в карусели. Оскал сменялся добрым «мяу».

- Эй, что с тобой? У тебя такой потерянный вид.

- Я… это… ищу сено.

- А… сено… тогда пошли.

Евстафия вели за руку, как водят ребёнка-несмышлёныша, например, в детский сад, потому что он такой маленький: не знает куда идёт и зачем. Евстафий пришёл в себя и посмотрел на спутницу. Он знал, что рядом с ним девушка. Во-первых, в её голосе такая нежность, во-вторых, от неё исходил пьянящий запах косметики, и, в-третьих, рука - такая невесомая и ласковая. Да, рядом с ним она. Но какой пробы? Как же хорошо по крупицам собирая образ, за тем взглянуть на оригинал, поражающий тебя в правах, восхититься красотой и тут же огорчиться, потому что эта прелесть не для тебя.

- Тебя как зовут? – спросила девушка.

- Евстафий.

- А я - Даша. – Она приветливо улыбнулась. – Вот и наше сено. Идём выбирать.

Даша со знанием дела погрузила несколько тюков сена на металлическую тележку, передав бразды управления удивлённому Евстафию.

- Кстати, тебе сколько тюков? – спросила она.

- Один, - ответил мальчик. – Только я плачу сам.

- Конечно сам…

На кассу Евстафий прошёл первым.

- Одну упаковку пробейте отдельно, - попросил Евстафий.

- Юноша, - обращаясь к Евстафию, кассирша предложила: – У нас проводится беспроигрышная лотерея. Чтобы участвовать в ней, доплатите двести рублей.

- А… что… можно… купить?

- Вот… хотя бы черепашку. Она быстро вырастит. Станет черепахой Тартилой, которая подарит тебе золотой ключик. – Кассирша улыбнулась. – Желаю удачи…

Евстафий вынул деньги.

-6-

«Пятёрка и шесть нулей – это сколько? Отдельно или вместе? Конечно вместе. 500000. А это много или мало? Смотря в каких единицах? Ну, например, в рублях. Приличная сумма…»

- О чём ты думаешь? – спросила Даша.

- Я не знаю, как теперь с этим буду жить. – Евстафий посмотрел на Дашу. – Почему выиграл именно я?

- Вот глупенький…

Даша уверенно вела машину; от быстроты движения создавалась иллюзия, что колёсные диски вращаются в противоположную сторону, разматывая вспять перечень событий в их временной последовательности. Причём от стремительности перемещений рябило в глазах.

Обратно к входу в зоомагазин подлетает машина, из неё выскакивают двое, семеня от ускорения ногами, задом несутся по лестнице.

Грузчик жонглирует тюками сена.

Директорский кабинет, круговорот мельтешащих сотрудников, все трясутся, будто наэлектризованные. Рукопожатия, восхищения, смех.

Юноше вручают банковскую карту. Мелькает Дашин паспорт.

Кассирша чернеет от злости.

Евстафий вскрывает лотерейный билет.

Такого не может быть в принципе! Потому что на билете написано: «выигрыш 500000 тысяч рублей!»

Евстафий снова закрывает глаза и видит прошедшее время, словно повторно смотрит нереальный фильм со счастливым концом. В ушах жужжит кинопроектор, и голос за кадром издевается: «Буржуазия!» Мысли сразу путаются и рвутся, нестерпимая боль в голове от осознания, что выиграв случайно главный приз, Евстафий проиграл главное – свою мечту, которая, будто птица вырывается из рук. Забыв Дашину улыбку и понимание, хочется бежать во вчера, потому что там он прежний борец за справедливость.

- Даша, я хочу оказаться от приза. – Евстафий смотрел в сторону, словно боялся с ней встретиться взглядом. - Возьми карточку себе.

- Это невозможно, ты что… - она хотела сказать «свихнулся», но вовремя остановилась, почувствовав, что с парнем что-то происходит. – Евстафий, что случилось?

Евстафий молчал.

- Кажется, приехали. – Даша остановила машину. – Ты вот что: посоветуйся с мамой. Хочешь, поговорю с ней я?

- Нет. Я сам.

- Вот моя визитка. Звони…

-7-

Евстафий поднимается по лестнице, будто возносится на пьедестал, который, возможно, кем-то занят, но герою вчерашнего дня придётся потесниться, если не сказать большего: исчезнуть, потому что идёт наверх юноша, в кармане которого лежит кругленькая сумма. К банковскому счёту прилагается лицо, всё совпадает: возьмите билет и проходите, в поезде счастья вам забронировали место у окна. Лавровый венок уже повешен на гвоздь и ждёт шею новоявленного героя. Сейчас брызнет шампанское, и музыканты рванут туш. Аплодисменты, аплодисменты, аплодисменты.

От звонка в дверь Евстафий очнулся. Погружение в светлое будущее закончилось, на поверхности знакомый до боли обтрёпанный верх, - уродливое житие… бытие…

- Ну, здравствуй, Евстафий. – У бабушки Любы в глазах хитринка. – Заходи…

- Да… мне… собственно… домой… - Евстафий в замешательстве. Кажется, звонил к себе, а открыла дверь бабушка Люба. – Я…

- Ты сено купил? Вижу. Молодец. Донеси до моей комнаты и…- бабушка хитро улыбнулась. – Поговорим…

У бабушки в комнате беспорядок, место старых вещей заняли более старые – вещи, словно музейные экспонаты, они напоминают другую эпоху. У Евстафия поначалу разбегаются глаза. Сфокусировать картинку получается лишь со второй попытки. От попадания в цель появляется душевное беспокойство. До Евстафия доходит; перед ним на столе возвышается треуголка. Как будто парусный корабль наглотался попутного ветерка.

- Это? – спрашивает Евстафий.

- Да, это… - вторит бабушка Люба. – Его… его…

- На… поле… он… а?

- Он… самый… поджигатель Москвы. Я специально его вызвала. Потому что у него есть опыт выкуривания вселенцев-чужаков. Красная… Москва… горит… у-у-у… - у бабушки Любы страшный вид, глаза на грани катастрофы. – Клади сено и уходи…

Евстафий пятится к спасительному выходу.

- Стой, назад! – останавливает его бабушка Люба. – Не смей давать ни кому взаймы!

- Как?! – удивляется Евстафий.

- Вот так! – бабушка Люба показывает кукиш. – Убирайся отсюда, охламон!

Евстафий тихо входит к себе. Мама не слышит. Она стоит у окна и смотрит в прошлое: уходящий день такой же бесцветный, как и вчерашний, а позавчерашний запомнился лишь тяжестью в сердце и беспросветностью. Если сосчитать её минуты счастья, их хватит на песочные часы, в которых не бывает золотой середины, а только край – предельная линия. Дальше конец.

Евстафий подходит и берёт мамину руку.

- А сынок. Ты вернулся…

Звучит словно приговор. Тихий голос. И не разобрать: оправдательный он или обвинительный…

«Я хочу, чтобы ты была счастлива», - Евстафий молчит и думает.

Хлопает дверь и на пороге в образе закадычного друга семьи явился (не запылился) дядя Вася.

- Ну, друзья, вы даёте! Евстафий, молодец! Такой куш сорвал. – Дядя Вася тараторит без остановки. – Мне баба Люба говорит, а я не верю. Как такое может быть?! Она говорит, а я…

- Евстафий… - мама в недоумении хлопает глазами. – Что случилось?

- Я выиграл пятьсот тыщ. – Евстафий делает паузу и смотрит на маму, надеясь, что она хотя бы улыбнётся. – Вот здесь деньги… - он хлопает рукой по карману.

Видно, что дядя Вася не доверяет. А мама смотрит, как обычно, с надеждой.

- А ты пришёл в займы просить? – Евстафий переводит взгляд на соседа.

- Я это… да… хотел, но… ведь мы почти… нет ни так… - Дядя Вася спотыкаясь, подбирает слова. - Мне немного надо: тысяч пятьдесят. Я обязательно отдам.

- Иди отсюда! – приказывает Евстафий.

- Как?! – дядя Вася раздавлен, как лежалое яблоко.

- Уходи! Ни копейки не дам…

-8-

На часах без малого двенадцать. Время для крепкого сна или, например, для секретного сговора наступило. Евстафий в комнате у Веры в окружении неизвестных ему подростков. Тишину накрывает полумрак, язычок лампы плюётся мутным светом, почти гаснет, возможно, поэтому все в ожидании. Лица напряжены, как у восковых фигур. Вера исчезает и практически тут же входит обратно в сопровождении молодого человека. Все поднимаются. Евстафий видит в этом знак преклонения. Ему кажется, что его поставили на колени; рабски угодное поведение передаётся по цепочке, - ощущение не самое приятное.

- Садитесь, - говорит вошедший.

- Алексей, это Евстафий. – Вера и молодой человек делают шаг в сторону Евстафия. – Я тебе говорила. Помнишь?

- Алексей… - руководитель революционного кружка протягивает руку.

- Евстафий…

- Как? – в голосе Алексея звучит ирония.

- Евстафий!

- Ну, нет. Я буду звать тебя Остапом. Коротко и ясно.

Алексей открывает собрание. У каждого присутствующего свой отчёт о проделанной работе: один подпалил машину, вызвав гнев законопослушного населения, другой расколотил витрину, разбросав на месте агитационные листовки, третий просто избил такого же подростка, назвав последнего «чуркой». Скоро очередь дойдёт до Евстафия.

«Дать себе отчёт, сейчас, пока не поздно – в чём смысл твоей жизни, Евстафий? Равенство и справедливость добиваться любым способом. Любым».

Евстафий слышит своё имя. Поднимается, не чувствуя высоты, словно по-прежнему стоит на коленях.

- Вера, - говорит Алексей. – Проверишь его.

Евстафий чувствуя затылком Верин взгляд, приближается к машине. В пакете лежит бутылка с коктейлем Молотова. Попасть в цель не составит труда, главное не думать, за тебя думают другие. Белая «Ауди», как на ладони. Евстафий смотрит на номер.

«Эта ведь Дашина машина!»

Евстафий в недоумение оборачивается.

Вера нервно трясёт кулаком.

Евстафий нащупывает зажигалку…