Под вечер пришли первые заморозки. С серого неба ветер срывал белые хлопья, похожие на пух, которые кружились, словно в хороводе, и казалось не падали - просто исчезали – коснувшись земли, потому что в ней всё ещё хранилась теплота бабьего лета. В облаках забрезжила синева. И тут же, словно золотые рыбки, показались звёзды. Добавив бескрайним просторам: полям и лесам, убегающей вдаль реке, - света, от которого эта родная земля, уходящая в бесконечность, приобретала особый, священный смысл и от этого значения замирало сердце.
- Что-то сердце ноет, - сказал человек, стоящий посередине этой бескрайней земли. – Точно к снегопаду…
Эти слова он адресовал самому себе: вслух, громко, чтобы обозначить своё присутствие, возможно, как напоминание тому, кто наверху – главный - и от которого зависит будущее пожилого человека.
«Кто я, - спрашивал он про себя. – Сейчас древний Иван, вечный дед, не помнящий родства…»
После этих слов дед всегда улыбался. Как-то не произвольно они всегда выскакивали, можно сказать, случайно. Затем шутка зависала над бездной, над желанием уйти, чтобы не возвращаться, потому что давным-давно настало дедово время. А небесная канцелярия, как назло, молчала, словно издевалась, возможно, специально путала списки претендующих ввысь лиц. Или ещё хуже – главный - от которого зависело будущее вечного деда, специально его вычёркивал, как до конца не определившегося.
«Ты кто?» – спрашивал деда во сне голос.
«Я защитник, а ещё валяльщик, - отвечал дед. - Но больше защитник».
«Валяльщик, это кто валяет валенки?» - спрашивал голос.
«Да. Да, - соглашался дед. – Точно так».
«Ты уж определись защитник ты или валяльщик, - предлагал голос. – Хотя защитников у нас здесь хоть пруд пруди. Да и валяльщиков хватает».
«Ну не могу я быть вечным дедом», - умолял дед. – Я хочу к вам».
«Ещё не время», - предупреждал голос.
«Ну, что же мне делать?»
«Ждать».
Дни вечного деда тянулись медленно, словно прорезиненные, за одним сезоном проходил другой, а он всё ждал, когда же голос озвучит долгожданный конец. И он с одухотворённым лицом, взяв давно собранный чемоданчик, где всё необходимое: нижнее бельё, выходной костюм, носки и валенки, - наконец-то отправиться в путь. Но голос молчал, дни наслаивались одни на другие, и ничего не происходило. Одинокая, монотонная жизнь стирала временные границы. Он уже не помнил дату своего рождения, где учился и работал, когда воевал и с кем. Выцветшие документы уже не имели значения, потому что даты выветрились, а без них человеку сложно доказать: где он родился, жил, да и жил ли вообще. Фотографии пожелтели, и уже нельзя было сказать определенно, кто на них запечатлён в смысле личности. Танкист у боевой машины, хорунжий на коне, драгун с роскошными усами, - все были когда-то защитниками отечества. Были в прошедшем времени; и от них осталось только мгновение – зафиксированный миг - приуроченный к определённой дате истории.
Дед разглядывал фото и узнавал себя, но сказать точно, когда это было и где, он, естественно, не мог. Только слеза, сбегающая по щеке, да унылая боль от осколка под сердцем, будто подтверждала: что на фотографиях именно он, вечный дед, защитник отечества.
Порой деду казалось, что он подступился к самому краю, что осталось сделать лишь один шаг, чтобы, сорвавшись вниз, воспарить на законное место. Но голос в это время молчал, а идти в никуда без благословения дед не решался.
Ожидание так и не было озвучено голосом. А когда в абсурдную жизнь деда вклинился событийный реализм, стало понятно, кто-то специально, словно режиссёр, закручивает сюжет по-новому, добавляя в провинциальность других, продвинутых персонажей, чтобы не соскучиться.
В один воскресный день приехали мотоциклисты, и дед с ними долго возился.
- Самогон есть? – спрашивали они.
- Нет? – отнекивался дед.
- А валенки почём?
- Если нужно бери так.
- Ты не думай, у нас деньги есть. Скажи сколько…
- Зачем мне здесь деньги. Берите даром! Я себе ещё наваляю...
Гости появлялись нежданно-негаданно, словно грибы после дождя, целыми семействами и поодиночке: то цыгане завернут на огонёк, то коммивояжёр с чемоданом всякой всячины, который в разговоре скорее походил на агитатора, чем на порядочного коммерсанта.
- Поверь мне, - утверждал коммивояжёр. - Большевики не удержаться у власти, потому что они все мерзавцы. Корнилов ещё всем даст прикурить… Хороший у тебя дом, дед, основательный… Ты сам-то кому симпатизируешь, «белым» или «красным»? Не волнуйся, всё останется по-старому. Сколько у тебя здесь валенок… а-а-а… подари… а две пары можно?
- Можно… - соглашался дед и после небольшой паузы огорошил бедного коммивояжёра. – Ты вот что, мил человек, скажи: когда будет конец света?
- Да ты, дед, совсем здесь одурел от скуки! – возмутился коммивояжёр. – Какой конец света… мировая революция на носу…
Совсем выбился из колеи дед, осунулся и помрачнел. Нужно думать о будущем, а думать некогда, потому что смена декораций происходит так быстро, что голова идёт кругом: одних персонажей сменяют другие герои вчерашних дней.
Когда в очередной раз у дедова дома показался скользящий на лыжах экипаж, запряжённый парой лошадей, из ноздрей которых струился пар, хозяин был уже готов к словесному выпаду. От роли «сибирского валенка», недалёкого и тёмного как ночь человека, дед наотрез отказался. Правда, шапку с головы хозяин машинально сорвал, потому что из экипажа в пышных нарядах, поддерживаемая с двух сторон франтами в чёрных цилиндрах, сошла дама.
- Здорово, люди добрые… - приветствовал их дед. – Как там мировая революция поживает?
- Ты что, дед, белены объелся?! – возмутился один из франтов. – Какая ещё революция? Царь как сидел, так и сидит. Чего ему будет. У нас другая беда Пушкин А. С. смертельно ранен.
- Так я вам и поверил, - стоял на своём дед. – Вы на верно «красные» лазутчики. Понаехали здесь… агитировать.
- Да ты знаешь, с кем так разговариваешь?! – возмутился другой франт. – Совсем простолюдины от рук отбились. Да я его сейчас тростью огрею. Старый осёл!
- Господа, не надо ссориться, - остановила перебранку дама. – Дедушка, а я к вам с просьбой.
- С какой, моя золотая? – спросил подобревший дед.
- От долгой дороги ножки мои замерзли, - дама приветливо улыбнулась. – Холодно здесь у вас…
- А у меня есть для тебя отличное средство, - дед хитро усмехнулся. – Валенки!
- Валенки? – переспросила дама. – А что это?
- Ну-у-у… - дед развёл в сторону руки. – Это средство от всех людских проблем. Пойдём в дом покажу. Только вашим спутникам не дам. Ей-богу не дам, пусть мёрзнут…
Разный люд проходил через дедов дом, были и такие: кто на руку не чист. Дед чувствовал это, но виду не подавал. Относился ко всем ровно: с душою, как и положено вечному деду. После задушевных разговоров было слышно, как теплел их голос; говорили искренне, словно просили прощение. А на прощание:
- Долгих лет жизни тебе дед. Спасибо за валенки.
«Нет, друзья, хватит, завтра же иду на повышение», - давал себе установку хозяин здешних мест.
Непроглядная ночь заполнила пространство. Дед зажёг свечу и лёг на диван.
«Сейчас я услышу голос, - сказал про себя дед и прислушался – Ну, что же ты: говори, я дождался».
«Послезавтра в двенадцать», - сказал голос.
«Ну, наконец-то».
За дверью, где находились сенцы, заиграла музыка.
«Какая красивая музыка. – Подумал дед. - Неужели пианино? Как же мне хорошо. Всё идёт так, как я задумал… с музыкой. Я уже почти там».
Музыка прервалась. За стеной отдаленно послышались шаги; кто-то быстро, переступая ногами, возможно, таким способом пытался согреться.
«Что же это такое? Надо играть, а он ногами топочет. - Дед потихоньку встал и, направляясь к двери, прихватил пару валенок. – Интересно, какой у него размер?»
Чтобы не спугнуть удачу, дед, аккуратно приоткрыв дверь, выставил валенки в темноту.
Затем дед снова прилёг и не заметил, как задремал. А музыка всё звучала и звучала.
Его разбудил стук в окно.
- Дедушка, вы дома?!
Дед открыл глаза и от яркого света прищурился.
- Кто там ещё?
- Это я, внучка ваша Светлана.
- Сейчас… сейчас… уже иду…
На улице было белым-бело. Зима вступала в свои права без раскачки, выставляя напоказ свои главные аргументы: пушистый снег и пронизывающий морозец, от которого, прежде всего, страдали ноги. Дед распахнул дверь. На пороге стояли мужчина и женщина, к которой жалась маленькая девочка.
- Здравствуй, дедушка, - поздоровалась женщина.
Дед в ответ кивнул.
- Вот, внучка… м-м-м… ваша… замёрзла. Можно мы оставим её у вас… до завтра… до утра?
- Извините, - сказал дед. – Я завтра ухожу… потом мне нужно собраться. Извините, никак… не могу…
- Куда же вы пойдёте? – спросил мужчина, показывая рукой на дорогу, где стоял их чёрный внедорожник. – Дорогу замело… снега по колено… холодно.
Дед молчал.
- Обогреватель салона сломался, - виновато добавил мужчина. - Мы-то как-нибудь доехали бы, а вот дочь замёрзла. Заболеть может.
- Иван Иванович, вы же всегда нас выручали, - напомнила женщина.
Ни кому не отказывал дед, правда. Может быть, поэтому к нему и тянулись люди, благодарили за добрые дела: кто с подарками возвращался, кто с угощениями, - наполнялся дедов дом родственными отношениями.
- Хорошо, - согласился дед. – Оставляйте. Только утром как штык. Не опаздывать!
- Не волнуйтесь, приедем, - сказал мужчина.
- Может, горячего чаю? – предложил дед.
- Нет, нет, - сказала женщина. – Мы спешим.
«Вот так всегда, - подумал дед. – Люди торопятся, чтобы жить. А мне нужно поторапливаться по другому поводу».
Дед протянул девочке руку.
- Пойдём в дом. Сейчас печь затопим. Мёд с чаем будем пить. Ты какие пирожки любишь с капустой или с вареньем?
- Я не знаю, - сказала девочка.
- Вот тебе раз… не знает, - сказал дед. – Ладно, разберёмся.
Они прошли в дом. Перед тем как раздеться девочка осмотрелась. То ли незнакомая обстановка её смущала, то ли она хотела понять, как в этой обстановке себя вести: что можно делать, а что нельзя. Не подавая виду, дед принялся собирать на стол.
- Тебя сколько лет? – спросил дед.
- Восемь, - снимая куртку, сказала девочка.
- Э-э-э, сапожки не снимай, - попросил дед. – Учишься?
- Учусь в спецшколе с математическим уклоном. А ещё: занимаюсь музыкой и танцами. - Девочка говорила так, чтобы дед мог ей гордиться. – А на следующий год папа запишет меня в бассейн.
- Ах, ты, моя золотая, - дед улыбнулся. – Давай чай пить.
- Вы зовите меня Света. Светлана, как-то длинно и важно. Правда? – девочка потихоньку привыкала. - А я вас буду звать Иван Иваныч.
- Хорошо, Света, - согласился дед.
- Иван Иваныч, а зачем здесь столько валенок?
- Для родственников. Много их у меня.
- У вас как в музее, - утверждала она.
Затем они пили чай. Девочка задавала вопросы, а дед отвечал.
- Это ваш папа?
- Нет. Генералиссимус Суворов.
- А это что?
- Станок, который валенки валяет.
- А для детей есть валенки?
- М-м-м, я как-то не подумал.
- А это Пушкин?
- Да.
- А чья это сабля?
- Моя?
- А пистолет чей?
- Мушкет. Тоже мой.
- Иван Иваныч, а сколько вам лет?
Дед, чуть приподняв плечи, подумал.
«Завтра точную дату скажут».
Весь день звучал её звонкий голос. По всей видимости, нравилось ей в дедовом доме; увидит непорядок, тут же к деду.
- Иван Иваныч, мне нужна тряпка. Там пыль.
Дед поторапливался, а она ему в след.
- И веник дайте. Здесь мусор.
Так они ходили целый день друг за другом, пока не стемнело.
- Иван Иваныч, темно. Зажгите вот это, - просила девочка.
- Канделябр зажечь? Сейчас. - Нравилась деду эта суета. - Ты спать-то, где будешь?
- Вот здесь, где много подушек.
- Хорошо, а я рядом на диване лягу, как старый пёс буду тебя охранять.
- Иван Иванович, а сказку вы мне расскажите?
- Сказку… даже не знаю, как рассказать-то, какую…
- Мама всегда мне сказки рассказывает. Я без сказки не усну.
За окном, встречаясь с постоянной стихией дующего ветра, снег равномерно разносился по земле, покрывая её пушистым, бескрайним одеялом. Приподнявшись, дед посмотрел на кровать, где под одеялом лежала девочка.
- Слава богу, уснула.
Вновь заиграла музыка.
- Иван Иваныч, вы слышите музыку? – спросила девочка. – Это Чайковский.
- Что?! – испугался дед. – Какой Чайковский?
- Чайковский… великий русский композитор… я в школе его слушала.
«Как же так? Это ведь моя музыка. Света не может, не должна, не имеет право её слышать. Зачем я её оставил здесь?»
- Иван Иваныч, ну, расскажите сказку, - напомнила о себе девочка. – Пожалуйста.
- Не знаю я сказок, Света, забыл все, - дед тяжело вздохнул. – А вот одну историю хорошо помню. Слушай. Давно это было. Враги напали на нашу землю, страшные, в железе все, с рогами на голове.
- Так они не люди были? – спросила девочка.
- Да, внучка, правильно говоришь: нелюди они. Зверьё и то ласковее бывает. Захотели они наш народ поработить, а землю всю разграбить, чтоб исчез с этой святой земли дух русский.
- А много их было? – спросила девочка.
- Очень много. Лезли они, как насекомые, а мы защищались. Зима стаяла тогда лютая, снегу навалило видимо-невидимо. Вызывает меня командир и говорит: «Вагон с теплыми вещами в снегу на подходе застрял, нельзя, чтобы враги его захватили. Сможешь поджечь?» Смогу, говорю. А он мне в ответ: «Действуй». Быстро я добрался до того вагона, открыл, а там валенки. Нельзя мне их жечь, валенки для меня - святое. А тут как назло враги окружают. Я в них стреляю, они в меня…
- Иван Иваныч, а как это… святое? – спросила девочка.
- Когда холодно, лучше валенок нет, - сказал дед. – Потом я их всю жизнь валяю, поэтому они для меня святые.
- Я знаю, как эта история закончилась, - в голосе девочки звучала некоторая обида.
- Ну-ка, скажи: как… - удивился дед.
- Из лесу вышли большие медведи. Враги увидели их, испугались и убежали. Мне мама эту сказку много раз рассказывала.
- Да. Да… - согласился дед, так, кажется, и было.
- Иван Иваныч, – девочка сделала паузу, словно решалась, спрашивать или нет. - Я тоже хочу валенки.
- Хорошо, - пообещал дед. - Будут тебе валенки.
Утром дед собирался осторожно, ходил на цыпочках, чтобы не шуметь, потому что девочка ещё спала. Скоро приедут её родители, и он им тихо скажет…
«При ней говорить нельзя, - дед остановился и посмотрел на девочку. - Она смышлёная сразу догадается, куда старый собрался. Значит надо уйти по-тихому».
В окне дед увидел, как, пробиваясь по снегу, к дому подъезжал чёрный внедорожник. Одевшись, дед вышел навстречу. Сегодня был его день, долгожданный: снег искрился на солнце, словно серебро, где-то в глубине прозрачного неба ветер гонялся за кудрявыми облаками, каждый новый глоток морозного воздуха добавлял лёгкости и какого-то необъяснимого празднества, - возможно, вот так человек и должен уходить.
- Уже уходите? – спросила женщина.
- Да. Там на столе завтрак, - сказал дед. – Она ещё спит…
- Спасибо вам… - сказал мужчина.
- Не за что…
Он шёл по белому снегу и не проваливался; твёрдый наст под ногами, словно ковровая дорожка, направляла его туда куда нужно. В белом поле старинные ворота; три ступеньки, словно пьедестал для награждения, где победитель получает главный приз – вечность…
Сделав шаг, дед приоткрыл дверь.
- Иван Иваныч, подождите я с вами!
- Света!! Ты! Куда?! Сюда нельзя!
- А валенки?! Ты обещал мне валенки.
Дед своей внучке не смог отказать.
Он уйдёт завтра…