Рано утром, ни с кем не простившись, не оставив записки, Мира уехала в Старые Дороги.

А там, укрывшись ото всех в доме, дни напролет лежала на диване, натянув плед до подбородка, пялилась в экран ноутбука, якобы глядя фильмы, пыталась читать книги, переворачивая страницу за страницей, а мысли, тяжелые и черные, как вороны, кружили в голове. Когда становилось особенно невыносимо, Мира садилась за руль своей малолитражки и уезжала куда-нибудь без определенного маршрута.

Она плохо спала ночами, часто забывала поесть и неважно выглядела, однако не обращала на это внимания.

Вадим не звонил, но Мирослава уже и не ждала его звонков. Ее больше не волновало то, что произошло с ними в «Береге роз».

Зима, убаюкав ее, заставила впервые трезво и прямо взглянуть наконец правде в глаза. Иллюзии семнадцатилетней девочки остались позади. Мира простилась с ними, простилась с юностью и прошлой жизнью.

Теперь ей казалось, что все было обманом, и она не знала, как жить дальше.

Мирослава убедила себя, что работать в «Берег роз» ее больше не позовут. И пусть ее расходы были минимальными, тех денег, что она успела отложить, надолго не хватит. Ей следовало бы поискать работу. Вполне возможно, в одном из магазинов райцентра для нее найдется место продавца, но заставить себя отправиться на поиски не могла. Она ждала весны и вместе с тем не ждала ничего…

В середине февраля ей позвонили. Администратор «Берега роз» приглашала ее на работу. Растерявшись от неожиданности, Мира не сразу ответила, но сердце радостно забилось в груди. И, конечно, первые мысли были о Самарине: она снова увидит его. Он по-прежнему оставался единственным смыслом ее жизни.

В первое утро новой рабочей недели, когда Мира ехала на работу, шел снег. Невесомые, как пух, снежинки укрывали все вокруг легкой пеленой.

Припарковавшись, Мира вышла из машины, захлопнула дверцу, пликнула сигнализацией и вдруг застыла на месте. На автостоянку въехала машина Самарина. Он припарковался через две полосы от нее, вышел, небрежно захлопнув дверцу, поставил машину на сигнализацию, лишь на миг задержав взгляд на Мире, отвернулся и зашагал к воротам. Он не кивнул ей в знак приветствия, будто и не знал ее вовсе, но не это было страшным. Выражение его лица поразило девушку больше всего. Его губы были плотно сжаты. В темных глазах плескалось едва ли не презрение. Дрожащая улыбка, коснувшаяся было Мириных губ, тут же растаяла. Она хотела кивнуть ему, улыбнуться, но он уже здоровался с охранником.

В Старых Дорогах девушке казалось, что просто видеть его, пусть даже издалека, быть с ним рядом, пусть даже всегда на расстоянии, будет счастьем. Конечно, она надеялась, что, встретившись с ней снова, он забудет о недоразумении, произошедшем перед Новым годом, и они снова предадутся страсти. Но Самарин, видимо, думал по-другому и ничего не собирался забывать. Более того, вел себя так, будто она одна виновата в его унижении, в уязвленном самолюбии, в растоптанной гордости.

Самарин не желал ни здороваться с Мирой, ни разговаривать с ней, ни продолжать отношения. Его непроницаемое, холодное лицо стало настоящей пыткой для девушки. Невыносимо было, столкнувшись с ним в узких сумрачных коридорах, просто пройти мимо, не поднимая глаз, так хотелось протянуть руку и коснуться его руки, прижаться к нему.

Возможно, своим равнодушием и холодностью он наказывал ее, но поверить в то, что и ему не хотелось того же, что и ей, Мира не могла. Ведь еще недавно он не мог оторвать от нее взгляда, не мог пройти мимо и не коснуться ее, не улыбнуться, не поцеловать! Мира страдала и в отчаянии, теряя самообладание и выдержку, набирала его номер. Но Самарин не отвечал, сбрасывал ее звонки и никогда не перезванивал.

Когда однажды в апреле в разгар рабочего дня зазвонил ее мобильный, девушка вздрогнула. Не сразу сообразила, что звонит именно ее телефон. Вытащив его из кармана униформы, Мира несколько секунд тупо смотрела на дисплей, не веря собственным глазам. Высветился номер Самарина.

— Да? — дрожащим голосом произнесла Мирослава, поднеся телефон к уху.

— Ты занята? — спросил Вадим, не сочтя нужным поздороваться.

— Вообще, да. Но не так чтобы очень. А что?

— Зайди ко мне в кабинет!

— Чуть позже я пойду выносить мусор и зайду…

— А сейчас что, не можешь?

— Ну… — растерянно протянула девушка, не зная, на что решиться.

— Зайди сейчас! — решительно изрек он и отключился.

Мира сунула телефон в карман, зашла к себе в «горничную», прихватила шаль, которую набросила на плечи, выходя из корпуса.

Быстро пробежав по дорожке от корпуса до здания администрации, она поднялась по ступеням высокого крыльца, остановилась перевести дыхание и унять бешено бьющееся сердце.

Последние несколько месяцев Мирослава часто представляла себе их встречу. Воображение рисовало, как он позвонит ей и попросит прийти. И она придет, но только затем, чтобы сказать ему то, что думает относительно его поведения, а потом уйдет и не обернется.

Но сейчас, стоя у дверей его кабинета, Мира могла думать только о том, что снова увидит его, увидит так близко, будет разговаривать с ним, слушать его, смотреть в его глаза. Неужели он решил положить конец бойкоту, объявленному ей?

Отдышавшись, потянула дверную ручку и вошла.

Самарин сидел за столом, небрежно откинувшись в кресле, и что-то сосредоточенно разглядывал в мониторе компьютера. Когда девушка переступила порог кабинета, он поднял на нее глаза, но не улыбнулся, как раньше. Мира, сбившись с шага, застыла на месте, растерянно глядя на него. Вдруг стало очевидно, что позвал ее Вадим не за тем, чтобы немедленно раскрыть объятия.

— Проходи, не стесняйся! — сказал он, заметив ее колебания, и для пущей убедительности даже рукой махнул.

— Что-то случилось? — спросила она, медленно преодолевая расстояние от порога к столу.

— Случилось, — кивнул Самарин и жестом руки предложил подойти поближе.

Мирослава обошла стол и остановилась рядом с его креслом.

— Хочу, чтобы ты мне сделала вот так же… — сказал он и кивнул на монитор компьютера.

Девушка проследовала за его взглядом, легкий румянец смущения выступил на ее бледных щеках. Мира не была ханжой, и секс в разных его проявлениях никогда не вызывал у нее каких-то категорических отрицаний. Она всегда считала: если любишь человека, с радостью сделаешь ему приятно. Сейчас, в двадцать первом веке, не пуритане ведь живут. Но после всех обвинений, предъявленных им претензий, после его молчания и упорного игнорирования пойти навстречу не могла. Все-таки она ему не девочка по вызову!

— А что, больше некому? — медленно произнесла она, чувствуя, как обида сдавила горло.

— Некому! — с усмешкой ответил он, поднимая на нее глаза.

Их взгляды встретились. Мира отвернулась, чтобы не заплакать, и вознамерилась сбежать. Она и убежала бы, если бы Вадим не остановил ее. Схватив за руку, притянул к себе.

— Иди сюда! — охрипшим голосом сказал, прижимая ее к столу.

— Нет, пусти меня! — вырывалась Мира. — Я не стану… Да как ты смеешь!..

Однако мужчина быстро пресек все ее протесты, прижав к себе, припал к ее губам страстным грубым поцелуем.

Мира, конечно же, сдалась. Отвечая на его поцелуй, обвила руками его шею, зарылась пальцами в его волосы, прижимаясь сильней всем телом.

Девушка откинула голову назад, позволяя мужчине касаться губами ее шеи, а руки его в это время лихорадочно блуждали по ее телу, забираясь под кофточку и кружевной бюстгальтер, сжимая ладонями маленькую грудь…

То, что последовало после, было тем, чему противостоять у Мирославы не хватило сил.

Она таяла в его руках, упивалась его прикосновениями. Снова и снова целуя его, не представляла, как смогла прожить без этого столько дней, жизнь без него казалась пустой и ненужной.

Потом, когда все закончилось и они смогли перевести дыхание, Самарин привел в порядок одежду и, пригладив волосы, усадил Миру к себе на колени и заглянул в ее глаза. Взгляд его потеплел, в улыбке появилась нежность. Не удержавшись, девушка провела пальцами по его щеке, покрытой мягкой темной щетиной, и прижалась лбом к его виску.

— Я так скучала без тебя, — прошептала она.

— Да неужели? — поддел ее Самарин. — И когда ж ты успевала? У тебя же отпуск был. А в Минске, я уверен, тебе скучать не давали!

— Я не была в Минске! — сказала девушка.

И увидела, как мужчина недоверчиво приподнял брови.

— Нет, была, конечно, раз ты меня все равно там видел. Но я почти сразу уехала! Весь отпуск я пробыла в Старых Дорогах! Вадим… — хотела сказать Мирослава что-то важное.

— Мира, — перебил ее Самарин, чуть отстраняясь. — Давай договоримся, ты ни с кем и никогда больше не станешь обсуждать наши отношения. Никто, ни одна живая душа не должна знать, что мы снова вместе!

— Я не знаю, почему ты так уверен, что я с кем-то обсуждаю наши с тобой встречи! Ты же знаешь, у меня нет друзей! У меня их нет вообще! — проговорила Мира. В его голосе ей слышались обвинения, а в своем — вина и оправдание. Но ведь она говорила правду, она…

— Серьезно? — удивленно приподнял он брови. — А вот мне кажется, у тебя есть друзья! — сказал он, глядя на нее снизу вверх.

Мира недоуменно смотрела в его глаза, не понимая, о ком он говорит и куда клонит. Потом до нее дошло. Гарик и Степик! Именно о них говорил Самарин. Именно их снова в чем-то подозревал. Не без оснований, конечно! Вот только Мира была уверена, сейчас они не виновны. Они ничего не знали о нем, пока не увидели на катке и по ее реакции не догадались обо всем остальном. Да и в том, что произошло много лет назад, Мирослава уже не так категорично винила ребят. Да, они сожгли хутор, и благодаря им она потеряла Вадима, оказалась в больнице, но теперь, оглядываясь назад, девушка сомневалась, а раскрыл бы ей любимый объятия, если бы она пришла в ту ночь на хутор? И как долго они прожили бы вместе? Незыблемая вера в его безгрешность и любовь, коей Мира жила все эти годы, пошатнулись.

Что-то отразилось в ее глазах, что-то темное, страшное, заставившее Самарина вздрогнуть и отвести взгляд.

Мира убрала от себя его руки и встала. Обойдя стол, прошлась по кабинету и остановилась у дверей.

— Им ничего не известно о нас, — медленно произнесла она, оборачиваясь.

— Ты так уверена? — усмехнулся Вадим. — А впрочем, ну да, конечно! Почему бы и нет? Ты ведь замужем за одним из них!

Ирония в его словах заставила Миру вздрогнуть, а скрытая горечь больно резанула по сердцу. Она не знала, что ему ответить на это. Ей бы броситься к нему, обнять и все-все рассказать, но девушка не сдвинулась с места. Стояла, опершись о дверной косяк, и не сводила с него глаз.

— Видишь ли, Мира, есть некоторые обстоятельства, — тяжко вздохнув, заговорил снова Самарин. — И отмахнуться от них сложно!

— Какие обстоятельства? Твое семейное положение? Или разные социальные ступени? Ты ведь начальник, а я горничная…

— Нет, дело не в этом! Мне вообще-то не хотелось бы говорить о них! Это довольно неприятно, и тебе совершенно не нужно забивать свою хорошенькую голову подобным… — Вадим улыбнулся, явно жалея, что вообще затеял разговор.

— Нет, скажи мне! Я хочу знать, в чем дело! Я не могу и не хочу жить зная, что случится что-то еще и ты снова обвинишь в этом меня!

— Мира, я вообще-то всегда честен и откровенен со своими женщинами! Я не хочу тебя обижать, но, видишь ли, то, что произошло в канун Нового года, в общем-то, цветочки, по сравнению с тем, что за этим последовало!

Самарин выпрямился в кресле, мельком взглянул на монитор компьютера, щелкнул мышью и поднялся из-за стола.

За спиной Мирославы заработал большой офисный ксерокс.

Девушка вздрогнула и обернулась. Самарин прошел мимо и, остановившись у ксерокса, стал разглядывать какие-то распечатанные документы.

— Скажи мне! — настоятельно попросила Мирослава.

— Незачем тебе это знать!

— Скажи!

— Ладно, раз ты просишь. Знаешь, оказывается, о наших с тобой отношениях известно не только здесь, в «Береге роз». О них известно и в Минске, где находится головной офис нашего предприятия. За прошедшие после Нового года месяцы я не раз бывал там, да и оттуда приезжали сюда. И здесь и там я замечал на лицах ухмылочки и слышал грязные намеки. Более того, не стесняясь в выражениях, меня прямо спрашивали об интимных подробностях, которые касаются только нас с тобой! Намекали, что здесь, на базе отдыха, я твоя «крыша», так сказать, и только благодаря мне ты вообще работаешь! — рассказал Самарин.

Мира, потрясенная услышанным, глядела на него широко открытыми глазами и не могла поверить, что он говорит правду. Это немыслимо! Подобными подробностями даже с близкими подругами не делятся, а он говорит о начальстве из головного офиса! Но что же это такое? Зачем? Кому все это нужно?

Слезы выступили на глазах у Миры.

Заметив их, Самарин сделал шаг в ее сторону.

— Ты только не обижайся, ладно? Ну вот, я так и знал, что не следовало тебе все это говорить! Глаза на мокром месте! — он протянул руку и погладил ее по щеке.

Как же могла она думать, что он ее не любит и она не нужна ему, если из-за нее ему приходится терпеть такое, сносить грязные намеки и оскорбления! Да другой бы на его месте не только бы обвинил ее во всем, другой бы за такое просто голову оторвал и не стал бы ни в чем разбираться и выслушивать жалкие оправдания. Его же не просто оскорбили, унизили, задели. Его уязвили и затронули самое больное — мужское самолюбие!

Мирославе вдруг так жалко его стало. Да и себя тоже. За что им все это? Почему бы окружающим просто не оставить их в покое? Почему бы не позволить быть хоть чуточку счастливыми? Они ведь никому не причиняют вреда, не вмешиваются ни в чью жизнь, да и семье Вадима особого ущерба их отношения не наносят…

— Но как же ты… — едва смогла произнести девушка. — Это же ужасно!

— Ужасно, да! Но что поделаешь? Я ведь не могу им всем затыкать рты! Да и нереально это! Им доставляет удовольствие смаковать подробности такого рода, а мне приходится терпеть и улыбаться! А что делать? Работать-то надо!

Да, работать надо! И быть неискренним не только с окружающими, улыбаться тем людям, которые считают, что высокое служебное положение дает им право вмешиваться в личную жизнь людей, стоящих чуть ниже по служебной лестнице. Улыбаться их бестактности, граничащей с хамством. Сносить унижения, как само собой разумеющийся факт, согласно кивать, даже если точно знаешь, что они не правы, признавать ошибки, которые не совершал. Смеяться, даже если вовсе не смешно, и говорить вещи, которые они хотят услышать, даже если говорить их вовсе не хочется!

И все это лишь затем, чтобы иметь возможность здесь работать!

Да, так надо! Возможно, так не только в «Береге роз»! Возможно, так везде, но как быть с собственной душой? Ведь обмануть себя куда сложнее, чем других! И как с этим жить?

— Хочешь, я уйду? — вдруг сказала Мира.

Она не собиралась этого говорить.

Слова вырвались сами собой, но ей вдруг показалось, что сейчас это то единственно правильное, что она может сделать для него.

Он сидел перед ней в кресле за столом, смотрел ей в глаза и улыбался. Только Мира видела, что улыбка у него невеселая, скорее по привычке, да и в глазах нет знакомых веселых огоньков. Вот он сидел перед ней, уже немолодой мужчина, с сеточкой морщин вокруг глаз, с обозначившимися залысинами на высоком лбу, усталый и потрепанный жизнью. Мира смотрела в его глаза, и чувство бесконечной жалости заставляло ее сердце болезненно сжиматься. Она не представляла, как будет жить без него. Не понимала, как смогла жить без него, но если все же ее не будет в его жизни, возможно, и проблем у него станет меньше. По крайней мере, не придется больше терпеть бестактность и насмешки начальства.

Они долго не отводили глаз друг от друга.

— Нет, не хочу! — наконец медленно произнес он, отводя глаза. — Все как-нибудь устроится, только нам нужно быть более осторожными. Никто не должен знать, что мы снова вместе! Теперь мы не можем позволить себе быть неосторожными. Никаких вольностей, никаких бесконечных хождений друг к другу, да и телефонных звонков без крайней необходимости. Хорошо?

— Хорошо! — легко согласилась девушка.

Она согласилась бы с чем угодно, только бы он по-прежнему оставался в ее жизни. И пусть их встречи не будут частыми, не важно. Главное, знать, что он снова с ней.