По телевизору женщина с вытянутым лицом объясняет, что такое тайский секс. По ее словам, это что-то невероятное — человек, освоивший эту технику, познает истинное наслаждение. И всему можно научиться по книге.

— Тайский секс — это просто потрясающе, — говорит она. — Если сосредоточиться и войти в нужное состояние, то мужчина и женщина могут всецело раствориться друг в друге.

Я выключила телевизор.

Опять двадцать пять. Опять это чертово взаиморастворение.

В замке поворачивается ключ. В комнату входит Йоуни. На нем темные очки, в зубах — сигарета.

— Чао, — говорит он низким голосом и останавливается у дверей, прислонившись к косяку.

Я бросаюсь через всю комнату и падаю в его в объятья. Он крепко прижимает меня к себе, так что на бедрах остаются синяки.

— Боже мой, как же я по тебе соскучился! — говорит он.

Мы принимаем душ, съедаем все, что есть в холодильнике, болтаем без умолку. Я рассказываю ему о свадьбе, он мне об интервью с каким-то английским писателем. Все снова встает на свои места. Какой же он все-таки замечательный! Сколько в нем терпения, как быстро он забывает все плохое. У нас обязательно все получится. Иначе просто и быть не может…

Только вот притвориться не получается, уж слишком далеко все зашло…

Йоуни засыпает, как только его голова касается подушки. В темноте я долго рассматриваю его лицо. Оно такое нежное и чистое — даже не верится, что ему уже тридцать. Нижняя губа с трещинкой посередине, прыщик на подбородке.

— Ох, Йоуни, Йоуни — шепчу я.

Он обнимает меня во сне.

Утром Йоуни дарит мне плюшевую пантеру. У меня день рождения. Мне исполняется двадцать четыре. Он протягивает мне конверт. Внутри лежит билет в Будапешт.

— Это еще что? — спрашиваю я.

— По-моему, нам давно пора куда-нибудь съездить, проветриться. А то все время на нервах… Отдохнем, придем в себя.

— Откуда ты взял деньги?

Йоуни улыбается:

— Удовлетворил парочку домохозяек-извращенок. Грязное дело, надо сказать.

— Черт тебя побери, Йоуни…

Он наливает мне бокал коньяку, приносит его в постель и нежно гладит меня по спине, пока я смакую коньяк.

Все это ужасно приятно. Он уже давно не ласкал меня таким образом.

Вдруг он хватает меня за руки и привязывает их ремнем к спинке кровати. Потом резко переворачивает меня на спину.

— Не шевелись, — тихо говорит он. Я закрываю глаза. Он двигается по комнате и что-то ищет.

Потом возвращается. Скрипит кровать, шуршит простыня. Его голос гулко отдается в моей голове. Мягкая ткань ложится мне на глаза. Йоуни завязывает крепкий узел на затылке.

Я начинаю заводиться. Кожаные ремни врезаются в запястья, я чувствую, как пульсирует кровь в венах. Вокруг меня лишь темнота и шелест. Йоуни приподнимает меня, моя спина прогибается. Рука Йоуни медленно скользит по моей спине, все ниже и ниже. Я вздрагиваю и с трудом сдерживаю стон.

— Тихо, — говорит Йоуни. Неожиданно он задирает на мне юбку.

Его рука скользит по бедру, другой рукой он держит меня за волосы.

— Знаешь, что надо с тобой сделать? — шепчет он.

Я испускаю чуть слышный стон.

— Тебя надо запереть в темной комнате, привязать к столбу и заставить тебя сосать часами…

— Да, да, да!

Я трусь о спинку кровати, металлическая пряжка ремня бряцает о железо.

— А что потом, что потом? — кричу я в темноту, изнемогая от желания. Вот он, тот момент, вот оно, наслаждение. Сейчас, сейчас… Мое влагалище — словно наполненный медом цветок, и дрожащие на ветру ниточки-тычинки, и…

Йоуни резко встает и выходит из комнаты. Дверь с шумом захлопывается. Я замираю. Что случилось? Он пошел за чем-нибудь? Это часть игры? Проходит минута за минутой, и я понимаю, что игра окончена.

Я распутываю узел, связывающий мои руки. На запястьях остаются красные следы. Я сдвигаю на лоб повязку и понимаю, что это плавки Йоуни. Поднимаю глаза и вижу себя в зеркале напротив. На голове — ярко-желтые плавки. Мое лицо раскраснелось от страсти и кажется обгорелым, глаза выпучены, как у беспомощной Красной Шапочки. Есть чего испугаться.

Срываю с себя дурацкие плавки и неподвижно сижу на кровати. Сижу нагая и слушаю, как Йоуни беспокойно ходит в соседней комнате. Потом он возвращается, держа в руках сигарету и бокал вина.

— Что случилось? — тихо спрашиваю я.

На его лице отрешенное выражение. Он стряхивает пепел на пол и ставит бокал на стол.

— Мне стало страшно.

— Почему?

Он не отвечает. Он встает, подходит к окну и долго смотрит на улицу.

Потом продолжает:

— Я тебе не подхожу.

— Что значит не подходишь?

Я повышаю голос.

— Что значит не подходишь? Я не хочу никого другого!

— Другого ты, может, и не хочешь, — отвечает Йоуни спокойным мягким голосом, — но ты хочешь, чтобы для тебя постоянно придумывали всякие спектакли… А мне этого не надо. Мне достаточно того, чтобы ты была рядом.

— Господи боже мой!

Мой голос срывается. Я знаю, что плакать нельзя, и все же плачу. Меня охватывает животная, безумная, неистовая ярость, какая бывает только в детстве, когда у тебя во дворе отнимают конфету и, дразня тебя, трясут ею прямо перед твоим носом.

— Ну и катись к черту! — кричу я.

Йоуни только горько улыбается.

— Какого хрена ты тогда изгаляешься надо мной, если тебе так страшно? Я тебе не подопытный кролик!

— Я просто хотел, чтобы тебе было хорошо.

— И ты в этом преуспел!

Йоуни отворачивается, поднимает стакан и большими глотками пьет вино, театрально откинув голову.

Я рыдаю взахлеб. Я пытаюсь вспомнить какое-нибудь ужасно грубое и обидное ругательство, но в голову ничего не лезет. Я не в состоянии думать, я чувствую лишь разочарование и стыд. Боже мой, я стонала, как беременная телка, а он взял и бросил меня одну! А потом пришел, потягивая вино, весь из себя спокойный и рассудительный, чтобы сообщить, что он просто хотел, чтобы мне было хорошо!

— О чем же ты думал все это время? — взвыла я. — Что, так всю дорогу и боялся?

Йоуни сел на кровати и уставился в пол.

— Нет. Я же сказал — я хотел, чтобы тебе было приятно. И все же надеялся, что тебе это не понравится.

— Но мне это нравится. Поэтому найди кого-нибудь другого для своих экспериментов.

— Ну не надо…

Он осторожно коснулся моего плеча.

— Может, тебе нравятся все эти штуки, потому что это что-то новенькое? Может, со временем это пройдет?

У меня перехватило дыхание.

— Черт, ты говоришь так, словно я чем-то больна!

— Да ты сама лелеешь в себе мысль, что это болезнь, хотя ничем ты не больна. Просто ты — это ты, и ничего с этим не поделаешь! Но ты зациклилась на одном и том же, ты даже не пытаешься попробовать что-то новое. Ты просто не хочешь принять секс таким, какой он есть.

— И какой же он есть?

Йоуни не отвечает. Он тяжело дышит.

— Надеюсь, когда-нибудь ты поймешь, насколько приятным может быть обычный секс. Без всяких идиотских фантазий.

— Если ты еще раз скажешь слово «обычный», я запущу в тебя сковородкой! И главное, сам ведь — ходячий комплекс. Кем угодно мог бы стать, так нет — ему, видите ли, не хватает духу.

— Это я ходячий комплекс? — возмутился он. — Кто бы говорил! Это ты требуешь, чтобы я всегда был только таким, каким ты хочешь меня видеть. По-твоему, я вообще ни на что права не имею. А я, между прочим, не машина!

— Какая жалость!

— Да пошла ты!

Я сажусь на кровати и смотрю ему прямо в глаза.

— Ты мог бы хоть раз притвориться сильным. Ты должен научиться обращаться со мной. Ты должен предугадывать мои желания. Ты должен быть сильным. Мне нужен сильный мужчина.

Взгляд Йоуни бродит по потолку.

— В таком случае ты обратилась не по адресу…

— Не строй из себя мученика! И нечего распускать нюни! Заявления типа «мне стало страшно» больше не в моде. И, знаешь что, Йоуни, — я перевела дыхание, — ты с самого начала дал мне понять, что принимаешь меня такой, как есть, и будешь со мной, что бы ни случилось. Ты обещал. А теперь взял и предал.

— Я ничего тебе не обещал.

— А кто заставлял меня рассказывать о моих фантазиях?! Сам, между прочим, меня вынудил. Я-то, дура, думала, он мне помочь сможет, а ему, видите ли, страшно стало!

Йоуни беспомощно смотрит на меня:

— Может, и вынудил. Но я же не знал, что у тебя их так много и что ты от них так зависишь! Ты все время ждешь от меня воплощения своих фантазий, только для этого я тебе и нужен…

— Да не нужен ты мне! Мне никто не нужен! Мне и фантазий хватает!

Йоуни закрывает глаза и пытается снова собраться с силами.

— Странные у тебя представления о сексе…

Я молчу.

— Такое ощущение, что какое-то дешевое порно настолько въелось тебе в голову, что ты теперь и шагу ступить без него не можешь. Неужели ты не понимаешь, как это выглядит со стороны?!

Я продолжаю молчать.

— Ты все время пытаешься кем-то быть. Воплотить в себе какую-то несуществующую мужскую мечту. Стать такой, какой, по-твоему, тебя хотел бы видеть мужчина. При этом ты требуешь, чтобы мужчина был «настоящим». И это ужасно гнетет…

— По какому, интересно, принципу ты делишь сексуальность на мужскую и женскую?

— Я ничего не делю. Конечно, так грубо делить нельзя. То есть вообще делить нельзя…

Он тяжело вздыхает. Я тоже.

— Ну хорошо. Допустим, во мне слишком много «мужской сексуальности», и что из этого?

— Да откуда я знаю? Не воспринимай все буквально и не требуй от меня точных формулировок! Это просто мысли вслух и больше ничего.

— А если я не понимаю, что ты имеешь в виду!

— Я ничего не имею в виду.

Йоуни встает и надевает пиджак.

— Что с нами случилось? Как мы до этого докатились? — плачу я.

— Да ты же сама все испортила! — закричал Йоуни. — Выдумала проблемы, которых и в помине не было. Так что смотри теперь и радуйся, какую кашу заварила! Ты ведь этого хотела?

Йоуни наматывает на шею шарф и хватает с телевизора ключи от машины.

— Ты не можешь так со мной поступить! Ты не можешь уйти и оставить меня сейчас одну!

— Боже, видела бы ты себя со стороны: полуголая баба валяется на кровати и орет благим матом. Иди ты к черту!

Он уходит, захлопывая за собой дверь. По его лицу видно, что мне все же удалось его задеть.

Я натягиваю на себя одеяло и плачу, но скоро перестаю. Какой толк плакать, когда некому оценить?

Я цепенею, в голове — ни единой мысли. Меня переполняют стыд и отчаяние. Может быть, Йоуни прав и я вдолбила себе в голову какие-то бредни и даже не пытаюсь испробовать что-то новое. Не знаю. Не знаю. Да и какое это теперь имеет значение?

Ночью я просыпаюсь от того, что Йоуни ложится рядом и пытается в темноте нащупать меня рукой.

— Сара, — шепчет он. — Ты никогда не думала, что с нами будет дальше?