Тихая комната с высокими потолками.

В комнате узкая кровать и деревянная коричневая лошадь-качалка, пышно украшенная, словно праздничный пряник.

Я лежу, обхватив лошадку руками и тихонько раскачиваясь. Я к ней прикована. На мне лишь полупрозрачная сорочка. Так я более доступна.

Я качаюсь на деревянной лошадке. Сжимаю в руках кожаные поводья, провожу рукой по гладкому крупу и чувствую голой кожей бедер прохладу ее деревянной поверхности. Я качаюсь и качаюсь, долго и монотонно, и комнату наполняет радостный скрип. Я истекаю от желания, но не могу прикоснуться к себе, не могу удовлетворить себя. Седло, выкрашенное в красный цвет, становится подо мной мокрым. Я сжимаю деревянную шею, и слезы стоят у меня в глазах. Лошадь останавливается. Скрип прекращается. Тишина.

Дверь открывается, и в комнату входит мужчина. Так происходит каждый раз — дверь открывается, и появляется мужчина. Этот мужчина — мой хозяин. Я ему принадлежу. Он тихо подходит ко мне, кладет руки на мои бедра, и я вздрагиваю от его прикосновения.

Мужчина берет меня на руки и несет к кровати. Он привязывает мои руки к изголовью пеньковой веревкой, которая оставляет следы на запястьях, и пристально смотрит на меня. Он разглядывает мои ягодицы, стесненную сорочкой грудь. А я не смею поднять взора.

Или нет. Он хватает меня, как только входит в комнату. Снимает меня с лошади и бросает на пол. Он никогда не спрашивает у меня, чего хочу я. Здесь не принято ничего спрашивать. Я просто вещь, теплокровная кукла. Я сижу в этой комнате целыми сутками. Мне регулярно приносят еду, меня регулярно бьют. Но я ничего не помню. Я ничего не знаю. И я не хочу отсюда уходить.

— О чем ты сейчас думала? — вдруг спрашивает меня Йоуни. Он никогда раньше об этом не спрашивал. Я все еще дрожу, сжимая одеяло во влажных ладонях.

— Так, ни о чем, — отвечаю я.

Он одной рукой собирает мои волосы в маленький пучок.

— Попасть бы внутрь твоей головы…

— Не думаю, чтобы тебе там понравилось.

— Ну почему же.

Мне хочется плакать. Но я улыбаюсь.

Светает, а мы все не спим, трепемся, как два идиота. Йоуни обнимает меня так крепко, что я не могу дышать.

— Милый, ты не мог бы немного отодвинуться?

— He-а. Не гони меня, а то я умру от горя. Жить без тебя не могу!

Он еще крепче прижимается ко мне и обвивает рукой мою шею. Я начинаю тихо повизгивать и пытаюсь вырваться.

— Ты мое сокровище, — шепчет Йоуни мне на ухо. — Как же мне повезло, что я тебя нашел. Одну тебя люблю, больше никого! Нет, вру, инвалидов еще люблю.

Он выпускает мою шею, откидывается на спину и пытается закурить.

— Я когда-то работал в клубе настольного тенниса для больных ДЦП. Знаешь, они такие прикольные. Главное, веселые. Если кто-то играет не по правилам, тут же начинают ему орать: «Эй ты, инвалид несчастный», хотя все в одинаковой степени инвалиды. Мы с напарником иногда брали их с собой в бар, только у них так руки дрожали, что они даже кружку удержать не могли. И что ты думаешь, мы им пиво прямо в рот заливали.

— А я как-то записалась на курсы рукоделия в Инари, — подхватываю я. — У меня по труду в школе двойка была, вот я и решила подтянуться. Ну, в общем, для начала я туда опоздала на целую неделю, разволновалась перед отъездом. Потом, правда, позвонила и спросила, не поздно ли еще приехать. Усталый женский голос ответил: «Вообще-то остальные девочки на курсе уже приступили к шитью лопарской шапки, но ты можешь сделать это позже». Ну я и поехала. Эти остальные пять девочек были страшны как ночь. Квадратные задницы и ни капли юмора. В этой глуши был один-единственный бар и мужиков раз, два и обчелся — такие, знаешь, узкоглазые лопари. Я бросила все и уехала домой. Привезла маме в подарок пять прихваток с Санта-Клаусом.

— Так ты лопарскую шапку-то в итоге сшила? — спрашивает Йоуни, затушив сигарету и снова прижимаясь ко мне.

— He-а, на меня материала не хватило.

Под утро Йоуни будит меня, чтобы заняться любовью. Я сплю на ходу, но в желании выглядеть страстной так сильно хватаю его за задницу, что на ней остаются синяки. На этот раз он особенно старается и с тройным усердием повторяет все то, что делаю я сама. Порой я даже испытываю некое физическое удовольствие, но наслаждением это не назовешь. Мне все время кажется, что Йоуни идет на полшага впереди меня, а я пытаюсь за ним поспеть. Под конец он осыпает меня поцелуями с головы до ног:

— Спасибо, спасибо, спасибо! Это было чудесно. Ты была чудесна!

И он снова принимается ласкать меня, словно выполняя какое-то обязательство.

— Йоуни, давай не сейчас. Я никак не могу сконцентрироваться.

— А тебе и не надо концентрироваться. Расслабься, и все.

— Как это не надо? Да пойми ты, все это требует усилий. Надо собраться с мыслями, а я сейчас не могу.

— С какими еще мыслями? Неужели ты не можешь думать только о том, что происходит здесь и сейчас? Например, что я тебя хочу?

— Милый, давай лучше поспим.

Он отстраняется от меня:

— Спокойной ночи.

— Ну, не обижайся…

— Я не обижаюсь. Просто ты не даешь мне доставить тебе удовольствие. А потом еще удивляешься, что ничего не чувствуешь.

— Что значит «ничего не чувствую»?

— Ну, ты же никогда не кончаешь…

— Ох, Йоуни.

Я крепко обнимаю его и провожу рукой по его жестким волосам. Еще не хватало, чтобы он начал в себе сомневаться.

— Поверь, сейчас для меня это не важно. Я знаю, ты прав и со временем все изменится.

— Угу.

Я глажу его до тех пор, пока он не засыпает. А у меня появляется дурацкое чувство, которое сопровождает меня всегда и во всем — чувство вины. Я виновата. Виновата в том, что теперь Йоуни чувствует себя неуверенно. Мне нужно было позволить ему сделать все так, как он хотел. Я могла бы изобразить возбуждение, притвориться, в конце концов. Меньше всего на свете я хотела его обидеть. В то же время я чувствую, как во мне начинает расти раздражение, ведь в начале нашего знакомства Йоуни производил впечатление человека, у которого не бывает проблем в постели.

Просыпаюсь — его нет. На подушке записка. «Доброе утро, свет очей мой. Ушел на работу. Но если ты думаешь, что избавилась от меня, то ты ошибаешься. Да, кстати, твоя киска благоухает просто божественно. Твой Котяра».

Я иду на кухню выпить воды. Из комнаты Ирены доносятся странные звуки. Первое, что приходит мне в голову, это что кто-то задыхается. Я подкрадываюсь к ее двери. Она приоткрыта.

Я осторожно заглядываю внутрь. Ирена сидит верхом на каком-то длинном смуглом мужчине. Он держит ее за бедра, подбрасывая то вверх, то вниз. Ногти Ирены впиваются в спину мужчины, клочьями сдирая с нее кожу. Из ее горла вырывается прерывистый стон.

На ее лице такое выражение, словно она готова в любой момент вцепиться ему в горло. Я, как завороженная, наблюдаю за этим душераздирающим действом и прихожу в себя только тогда, когда Ирена издает страшный вопль, обхватив дрожащими руками мужчину за шею. Я разворачиваюсь и, обескураженная увиденным, плетусь к себе.