Ребенок родился в июле, восемнадцатого числа. В больницу меня отвез Сьюард. Был довольно прохладный, облачный день. Сьюард кусал губы, тряс головой и поминутно справлялся о моем самочувствии. Всегдашняя выдержка изменяла ему, и выглядел он забавно. Я бы посмеялась над ним, если бы не мои собственные страхи и волнения.
Родилась девочка. Я назвала ее Марианна Джоан. Эрнестина прорвалась ко мне в палату на второй день. На ней было обычное платье для работы в саду. Только широкая нарядная шляпа показывала ее желание как-то приодеться. На ее бледных щеках на этот раз играл неяркий румянец.
— Нэнси, у тебя девочка! — закричала она. — Так я и думала! — Откинув розовое одеяло, новоиспеченная бабушка стала с умилением рассматривать внучку, лежавшую рядом со мной. — Какая красивая! Милая! Вылитый Джеф, — сюсюкала она.
По-моему, ничего особенного в младенце не было: сморщенное красное тельце, как у тысяч других.
— Нэнси! Можно мне подержать ее? — стала умолять Эрнестина. — Я тихонечко!
Мне не хотелось давать ей дочь, но было стыдно обижать так обрадовавшегося человека. Она взяла на руки завернутую в одеяло девочку, как самую хрупкую вазу, и стала покачивать ее, напевая:
— Лотти, милая Лотти.
Я испугалась.
— Ее зовут Марианна, — с тревогой произнесла я, но она меня не услышала, мысленно возвратившись в прошлое и не желая уходить из него.
— Мы с тобой заживем, Лотти! Милая Лотти, вдвоем!
Мои тревога и страх возросли.
— Эрнестина! — сказала я резко, совсем как миссис Кингсли. — Это не Лотти! Это Марианна! Не путайте!
Она жалобно посмотрела на меня, и мне стало стыдно. Что мне, жалко, что ли? Старая женщина, ослабевшая от невзгод, потерявшая когда-то своего ребенка, хочет пофантазировать, вернуться хоть на мгновение в свой самый счастливый миг жизни. Что стало бы со мной, потеряй я свою дочь? Не могу даже представить! И больше я не упрекала Эрнестину, когда она называла мою девочку «Лотти».
Чтобы прийти в себя после родов, я на время наняла няню. В будущем я собиралась, конечно, сама ухаживать за своим ребенком. Но пока препоручила свои заботы миссис Фоулер. Это была полноватая, живая, краснощекая, пышущая здоровьем дама средних лет, олицетворение идеальной няни. Если бы не постоянное словоизвержение, она была бы вполне сносной женщиной. Ее язык умножал число ее врагов. Тараторила она без умолку обо всем на свете: о погоде, о войне, о своих семейных неурядицах, о последних «мыльных операх» по радио, закрывая рот только во сне. Только ночью я отдыхала от нее. Но, несмотря на этот недостаток, она была очень умелой и ласковой в обращении с детьми.
Эрнестина возненавидела миссис Фоулер. Она просто не переносила ее, избегая даже находиться рядом. Она как бы играла с няней в прятки. Однажды я спросила ее, чем она так обижена, что такого ей сделала милейшая миссис Фостер.
— Мне она не нравится, — ответила Эрнестина. — Она похожа на Тесси Блаунт.
— А кто такая Тесси Блаунт?
— Весьма вредная персона, — сказала Эрнестина с отвращением. — Тебе бы она тоже не понравилась. И, знаешь, я не верю ей. — Она кивнула в сторону детской. — Она может оставить Лотти одну, и Лотти упадет в воду!
Тут в комнату вошла миссис Фоулер, и Эрнестина, нервно кривя губы и подрагивая подбородком, выскочила вон.
Я так и не узнала, кто такая Тесси Блаунт. Может быть, думала я, это была няня Лотти? Откуда столь сильное недоверие к миссис Фоулер? Почему такой непроницаемой тайной окутана смерть Лотти? Связано ли это с Тесси Блаунт?
Улучив минуту, я спросила об этом миссис Кингсли. Она сильно рассердилась.
— У Эрнестины длинный язык! Тесси Блаунт была няней Лотти. Прекрасной няней! Но Эрнестина невзлюбила ее. Она всех ненавидела, кого любила Лотти. Наверное, она теперь ненавидит миссис Фоулер?
— Нет-нет, что вы!
— Если Эрнестина вобьет себе что-нибудь в голову, она не отступит. Берегитесь, предупреждаю вас!
— Что вы имеете в виду?
— Она не остановится даже перед похищением вашей дочери!
— Ну что вы!
— Ответьте, она называет вашу малышку Лотти?
— Ну и что же?
— А то! Хотите добрый совет? Не оставляйте их надолго вдвоем!
— Не могу себе представить, чтобы Эрнестина могла сделать что-нибудь плохое…
— Ну, так знайте, что с ней иногда случаются припадки.
— Какие?
— Она впадает в бешенство и начинает метаться, как тигр в клетке.
— Лотти утонула во время припадка?
— Не знаю, — окончательно рассердилась миссис Кингсли. — Я не видела.
— А вы когда-нибудь расскажете мне обо всем, что знаете?
— О чем? — Вопрос прозвучал почти грубо.
Я не стала настаивать на откровенном разговоре, давно убедившись в наличии заговора молчания, окружавшем смерть Лотти. Стена глухого непонимания всякий раз вырастала между мной и моим собеседником, едва я затрагивала эту тему.
Но все-таки я не могла не думать о тайне семьи Вейдов. Верна ли моя догадка о смерти Лотти в момент припадка Эрнестины? Зачем Эрнестина называет Марианну Лотти? Может быть, в ее слабом мозгу произошла подмена? Или просто она, как многие другие, хочет взять себе чужого младенца взамен своего, погибшего? Но куда она унесет похищенного ребенка? Нет, это совершенно невозможно представить! Но, лишенная спокойствия, я тем не менее последовала совету миссис Кингсли и никогда не оставляла дочь без присмотра.
Миссис Кингсли продолжала меня удивлять. Ее внимание ко мне совершенно исчезло после родов и перешло на Марианну. «Вылитый Джеф», — постоянно повторяла она, слоняясь вокруг детской кроватки. Теперь уже маленькая девочка стала предметом ее религиозных забот. Опять мне чудилось, что миссис Кингсли, как шаман, готовит человеческое жертвоприношение, потому что ничего материнского не проглядывало в ней.
Положение ухудшилось после отъезда миссис Фоулер. Я уговаривала ее остаться еще ненадолго, но она не согласилась. «Меня уверили, что помогут вам», — сказала она. И мне нечего было возразить. Могла ли я доверить кому-нибудь свои страхи, сомнения и подозрения? Могла ли я запретить Эрнестине и миссис Кингсли ухаживать за Марианной? Теперь, когда моя дочь лишилась постоянного стража, я осталась одна перед лицом едва угадывающихся опасностей.
Тяжелая атмосфера дома Вейдов угнетала меня. Не помогло и присутствие морских офицеров. Мы жили отдельно от них, почти не встречаясь друг с другом. Иногда до меня доносились звуки их шагов по лестнице черного хода, смех и разговоры. Редко попадали они в нашу половину, разве что за какой-нибудь мелочью, типа спичек или одеяла. Я стала нервной и подозрительной, вздрагивала от малейшего шороха или мелькнувшей тени. Кошмары мучили меня с удесятеренной силой, меняли сюжет и расцвечивались подробностями. Джеф выкрадывал у меня ребенка, а я, вся в поту и отчаянии, остро сожалела, что не убила его.
Я показалась врачу. Доктор Дэвис убеждал меня не нервничать, прописал успокоительное.
— Ваше положение мне знакомо по другим молодым мамам. Успокойтесь, здесь нет ничего нового. Такое часто случается, Особенно в семьях, где есть много бездетных женщин. Постарайтесь отвлечься и не думать о плохом, а то ваше состояние может вредно сказаться на маленькой.
Я постаралась. Лекарство мало помогало мне. Моя борьба с самой собой не прерывалась ни днем, ни ночью. Днем я воевала со своими зубами, приглушая их скрип всякий раз, как Эрнестина приближалась к внучке, а ночью старалась уйти от кошмаров, постоянно просыпаясь и ненадолго проваливаясь в дрему. Но в глубине души я чувствовала, что все эти жалкие потуги не остановят надвигавшейся катастрофы.
Однажды летним погожим днем я подкатила коляску с малышкой к подъезду и решила оставить ее на свежем воздухе, пока сама немного перекушу на кухне. С тех пор как у миссис Кингсли появились обязанности, связанные с новыми жильцами, еда перестала быть для нас священным ритуалом, опустившись до уровня простого приема пищи. На пустующей кухне, в простой, мирной обстановке нашлись стакан молока и кусочек хлеба. Тишина нарушалась только ровным гулом холодильника и мерным тиканьем настенных часов. Мне стало уютно, я расслабилась. Рядом обнаружилась газета, я стала ее просматривать, налив себе дополнительный стакан молока. Так прошло, наверное, с полчаса. Внезапно мне послышался какой-то странный звук. Я вздрогнула, сорвалась с места и с замеревшим сердцем помчалась к коляске.
Коляска была пуста!
Я не могла сразу осознать случившегося и с минуту рассматривала скомканные белые пеленки и розовое одеяло, надеясь, что это наваждение, которое скоро рассеется, и я снова увижу свою девочку. Но увы, как ни напрягались мои глаза, я не могла силой взгляда вернуть пропавшую дочь. Паника охватила меня. Я стала кричать как сумасшедшая:
— Марианна, Марианна! — На крик выбежал Сьюард. — Марианна исчезла! — продолжала кричать я. — Надо ее скорее найти! Где моя девочка?
— Подождите убиваться, — стал успокаивать меня Сьюард. — Может быть, миссис Кингсли или Эрнестина…
— Да, — подхватила я в отчаянии. — Это Эрнестина. Где Эрнестина? Это она украла!
Могла ли я не впасть в отчаяние? Разве не понятно мое состояние любому человеку, даже никогда не имевшему детей? В моем мозгу возникла картина: Эрнестина подкрадывается к спящей Марианне и хватает ее, приговаривая: «Лотти, Лотти».
— Где Эрнестина? — закричала я совершенно вне себя от горя.
— Только что была здесь.
— Помогите мне найти ее! — твердо произнесла я, беря Сьюарда за руку. — Разве вы не знаете ее? Разве вы не знаете, на что она способна?
— Пойдемте в ее комнату, она, наверное, там.
Я видела, что он не верит мне, но это меня не беспокоило. Главное — чтобы он помог. Вместе мы пошли через весь дом в комнату Эрнестины. Комната оказалась маленькой каморкой, едва вмещавшей кровать, зеркало и комод. На осмотр этого убранства хватило одного беглого взгляда. Каморка была пуста.
— Она куда-то унесла мою дочь!
— Нэнси, будьте благоразумны. Откуда у вас такая уверенность? Может быть, это и не Эрнестина вовсе, а миссис Кингсли…
— Нет. Это Эрнестина!
— Не могу поверить. Она без меня никуда не выходит.
— Она все может! Она, наверное, вышла за ворота и села в автобус!
Сьюард взял меня за руку, стараясь хоть как-то успокоить.
— Это невозможно, Нэнси!
Но меня ничто уже не могло успокоить, я вся тряслась. Вдруг страшная мысль пронзила меня.
— Конечно! Как я сразу не догадалась! Эрнестина понесла Марианну к морю, к бухте, к тому месту, где в последний раз видела Лотти! К бухте!
— Не может быть, Нэнси! Это нелепица!
— Я уверена!
В меня как будто вселилась неземная сила. Оттолкнув Сьюарда, я птицей полетела к воротам, отодвинула створку и побежала дальше. Не помню, чтобы я переставляла ноги, меня несло как на крыльях, а когда я увидела нелепую фигуру Эрнестины, последние остатки самообладания покинули меня.
А Эрнестина спокойно сидела на берегу. Ее лицо излучало счастье. Морщины разгладились, выражение печали исчезло, она выглядела лет на десять — двадцать моложе и с умилением смотрела на Марианну, лежавшую у нее на коленях.
— Посмотри! — сказала она мне, едва я приблизилась. — Как Лотти довольна! Она не хотела играть на песке — боялась замочить ножки. Она проснулась, но не плачет! Ей хорошо со мной.
Марианна серьезно посмотрела на меня, продолжая сосредоточенно сосать соску. Я протянула руки.
— Ты ведь не хочешь забрать ее у меня, — со страхом спросила Эрнестина и сильнее прижала девочку к себе.
— Эрнестина, запомните хорошенько: это не Лотти, а Марианна! Это моя дочь, а не ваша, — твердо произнесла я и опять протянула руки к Марианне, но Эрнестина все еще не решалась отдать свое сокровище. — Отдайте! — повторила я.
— Будь хорошей девочкой, Эрнестина! — подоспел на помощь запыхавшийся Сьюард. — Отдай!
Несчастная старая женщина переводила взгляд с меня на Сьюарда и обратно, не понимая, почему она должна отдать столь дорогое ей существо. Но, видимо, ее воля не выдержала натиска посторонней воли. Она дрожащими руками протянула девочку мне. Я торопливо схватила маленькое тельце и невольно причинила девочке боль своими крепкими объятиями. Доченька расплакалась, но я не могла заставить себя разжать руки. Она была со мной! Цела и невредима! Это было огромное счастье!
— Не ругайте слишком уж Эрнестину, — донесся до меня как будто издалека голос Сьюарда. — Она не хотела ничего дурного.
Но я не ответила — мне было все равно. Какое все это имеет значение? Пусть все провалится в тартарары! Моя дочь — со мной! И я больше ни на секунду не спущу с нее глаз!