Поздно ночью я слышал какие-то далекие голоса. Крики. Улюлюканье. Что-то вроде звуков боевого танца. Все это продолжалось несколько секунд, и я подумал, что мне все это снится. Но утром все только и говорили об этом за завтраком, который состоял из чудесного рагу — Мать начала готовить его, как только рассвело.

— Я потом так и не сомкнула глаз, — объявила миссис Белдербосс.

— Я бы не стал особенно волноваться на этот счет, — усмехнулся отец Бернард. — Вполне возможно, что это фермеры подзывали своих собак, да, Монро?

Он протянул руку и потрепал Монро за шею.

— В три утра? — засомневалась миссис Белдербосс.

— У фермеров свое время, Мэри, — заметила Мать.

— Лучше бы, как у всех, — улыбнулась миссис Белдербосс.

— Мне казалось, что звук как будто исходил со стороны моря, — сказал мистер Белдербосс. — Как, по-вашему?

Все пожали плечами и занялись чаем. Только мисс Банс выдала еще один комментарий.

— В Гласфиниде ночью стоит полная тишина, — заявила она.

Мать бросила на нее уничтожающий взгляд и принялась собирать со стола посуду.

Я ничего не сказал, к тому же я не мог быть уверен в том, что рев ветра за стенами дома в эти ранние часы не обманул мой слух, но, когда я лежал в темноте, я был уверен, что голоса доносились из леса.

Я размышлял, не следует ли мне догнать отца Бернарда, когда все уже выходили из столовой, и рассказать ему об этом, но в этот момент из кухни донесся грохот, и мы услышали крик Матери.

Я пошел в кухню посмотреть, что произошло, и увидел, что она нагибает Хэнни над раковиной, засунув пальцы ему в рот. Хэнни схватился за край таза. Блюдо, в котором было рагу, оставленное на вечер, расколовшись на части, валялось на полу, залитом подливой с кусками мяса.

— Выплюни, — повторяла Мать. — Избавься от этого.

Хэнни проглотил то, что у него было во рту, и Мать издала вздох досады и отпустила его.

Рядом со мной появился отец Бернард. Затем пришел Родитель.

— Что случилось, миссис Смит? — спросил отец Бернард.

— Эндрю ел рагу, — ответила Мать.

— Ему явно не удалось съесть много, — засмеялся священник.

— Я же говорила вам, преподобный отец. Он должен соблюдать пост, как все мы, — сказала Мать. — Это очень важно. Он должен быть полностью подготовлен.

— Не думаю, чтобы немножко овощей с мясом сильно повредили ему, Эстер, — заметил Родитель.

— Он съел половину, — возразила Мать, указывая на коричневую подливку, которую уже с интересом обнюхивал Монро.

Отец Бернард позвал собаку, но Мать пренебрежительно махнула рукой:

— Пусть ест, преподобный отец. Теперь уже все равно.

Хэнни принялся облизывать пальцы. И тут Мать, тяжело дыша, схватила его за руку и потащила к задней двери. Открыв ее навстречу струям дождя, она до тех пор запихивала пальцы Хэнни все глубже в глотку, пока он не вывернул содержимое желудка на ступеньки.

Я умыл брата в кухонной раковине и отвел его в спальню прилечь.

Я попытался уговорить Хэнни еще поспать, но он по-прежнему был возбужден и постоянно ходил в туалет. Каждый раз он возвращался оттуда все более бледным, с покрасневшими, воспаленными глазами. Наконец он сел на край моей кровати, гремя банкой с гвоздями.

— Где болит, Хэнни? — спросил я, прикасаясь к его вискам, лбу и макушке.

Он расположил руки на голове, образуя каску. Болело везде.

— Попробуй уснуть, Хэнни, — предложил я. — Тебе станет лучше.

Брат взглянул на меня, затем коснулся матраса.

— Хорошо, — сказал я, — но только недолго.

Я лег рядом с ним, и через несколько минут он захрапел. Я постарался как можно тише выбраться из кровати и вышел из комнаты.

Дождь перестал, последние капли воды стекали по старым водосточным канавкам, проложенным по булыжнику к массивной сточной решетке посередине двора.

Снаружи, как и внутри, «Якорь» производил впечатление места, которое жители многократно покидали. Места, обманувшего надежды и заброшенного. Стены, окружающие двор, развалились, превратившись в мозаику из камней разного размера, которые никто не мог сложить заново, поэтому разломы были просто затянуты проволокой. В углу можно было видеть небольшой сарай с жестяной крышей. Он был заперт, обнесен цепью, птичий помет обильно покрывал, его стенки. А дальше, за пределами двора, начинались огромные пустынные поля, так давно не возделывавшиеся, что ржавые плуги, культиваторы, сеялки, брошенные там еще с тех времен, когда мы только начали ездить в Лоуни, были почти полностью погребены под зарослями крапивы и терновника.

С моря дул порывистый ветер, словно проводя гигантской расческой по низкорослой траве и бросая в дрожь стоячую воду в крупных водоемах. Послышались какие-то звуки. Я обернулся. Рядом со мной стоял отец Бернард.

— Эндрю в порядке?

— Да, преподобный отец. Он спит.

— Хорошо.

Священник улыбнулся и кивнул головой в сторону моря:

— Вы раньше приезжали сюда каждый год?

— Да.

Он недоверчиво присвистнул:

— Не сказать чтобы здесь было много развлечений для мальчишки.

— Нормально было.

— Напоминает мне места, где я вырос. Мне не терпелось уехать оттуда. Скажу тебе, когда меня направили в Ардойн, жилье, которое мне предоставили, было просто райским по сравнению с тем, что на острове Ратлин. Для начала, в доме был туалет.

— И как там было? Как в Белфасте? — спросил я.

Я каждый вечер смотрел репортажи про него в новостях: баррикады, бутылки с огнесмесью…

Отец Бернард посмотрел на меня, понял, о чем я спрашиваю, и снова перевел взгляд на поле:

— Ты не захочешь там оказаться, Тонто. Поверь мне.

— Пожалуйста, преподобный отец.

— Откуда такой внезапный интерес?

Я пожал плечами.

— В другой раз, ладно? Хватит того, что Крамлин-Роуд в июле совсем не забава… — Отец Бернард кивнул в сторону поля. — Я собираюсь прогуляться. Хочешь со мной?

Священник раздвинул проволоку, я пролез сквозь нее и в свою очередь сделал то же самое для него. Оказавшись с другой стороны ограды, отец Бернард оправил куртку, и мы двинулись в сторону «Танка», спугнув пару куликов, которые с шумом вырвались из травы и улетели.

— Она желает добра, — сказал отец Бернард. — Твоя мать. Она только хочет помочь Эндрю.

— Я знаю, — вздохнул я.

— Со стороны это, может быть, выглядит и не так, но она сейчас в страхе.

— Да.

— А страх толкает людей на странные вещи.

— Да, преподобный отец, я знаю.

Священник похлопал меня по плечу и сунул руки в карманы.

— Ему станет лучше? — спросил я. Вопрос вырвался, прежде чем я смог себя остановить.

Отец Бернард оглянулся на дом:

— Что ты имеешь в виду под словом «лучше», Тонто?

Я колебался, и тогда отец Бернард, подумав секунду, задал этот вопрос по-другому.

— Я хочу сказать, что бы ты изменил в нем? — спросил он.

Я никогда раньше не думал об этом.

— Не знаю, преподобный отец. Чтобы Хэнни мог говорить.

— Это то, что тебе хотелось бы? Чтобы он заговорил?

— Да.

— Похоже, ты не очень уверен.

— Я уверен, преподобный отец.

— А ты думаешь, что Эндрю из-за этого несчастлив? Из-за того, что он не может говорить?

— Не знаю. Вроде бы не очень похоже.

Отец Бернард взвесил мои слова с глубоким вздохом, а затем заговорил:

— Послушай, не знаю, будет ли Эндрю лучше в том смысле, в каком ты хочешь. Тут Бог решает. Все, что ты можешь, это молиться и положиться на Него в том, что, как Он решит, так и будет лучше всего для Эндрю. Ты еще молишься, Тонто?

— Да.

Отец Бернард насмешливо улыбнулся. Хоть он и задал вопрос, но я думаю, он знал, что я не молюсь, и причем уже давно. Священники, как доктора, знают, что люди врут, чтобы не разочаровывать их.

Мы подошли к «Танку», и отец Бернард положил руку на камень и пощупал поверхность. Он провел пальцем вдоль длинной трещины и выудил клок мха, пропуская его волокна между пальцев:

— Богу известно, что нелегкий это путь, понимаешь? Он позволяет сомневаться в вере снова и снова. — Отец Бернард пристально разглядывал окаменелых моллюсков и аммониты. — А теперь, великий мудрец, скажи-ка, что там говорится в пятнадцатой главе у Луки.

— Насчет заблудшей овцы?

— Да. Ишь, раз ты помнишь это, значит, ты точно еще не проклят на веки вечные.

Отец Бернард двинулся вокруг камня, нащупывая, за что ухватиться, потом подтянулся и влез на самый верх. Уперев руки в бедра, он оглядел пейзаж, а затем его внимание привлекло что-то под ногами.

— Эй, Тонто, — позвал он. — Лезь сюда.

Он опустился на колени и принялся водить пальцами в наполненной водой выемке. Потом озадаченно посмотрел на меня.

— Это буллаун, — сказал он. — Мальчишкой я видел такой у нас на ферме…

Он снова взглянул на меня, взял мою руку и прижал пальцы к краям выемки.

— Чувствуешь, как гладко? Это не вода прорезала. Это вырезано человеком.

— А для чего, преподобный отец?

— Такие вырезали лет сто назад, чтобы собирать дождь. Тогда считали, что, когда вода не касается земли, она обладает магическими свойствами.

Он поднялся и вытер руки о куртку.

— Бабушка заставляла коров на нашем поле пить из него. А если у меня случался жар, она вела меня к нему и купала в воде, чтобы вылечить меня.

— И получалось?

Священник глянул на меня, нахмурился, потом коротко рассмеялся:

— Нет, Тонто, не получалось.

Он слез вниз. Я уже собирался сделать то же самое, как увидел, что на дороге внизу остановился «лендровер». По кресту на дверце я определил, что это была машина Клемента, но самого его в машине не было.

Два человека на переднем сиденье повернули головы в мою сторону, хотя трудно было сказать, смотрят они на меня, на «Якорь» или на рощу позади дома. На что бы они ни смотрели, даже с этого расстояния было видно, что это те двое, которых накануне отец Бернард просил помочь. Один был похож на быка, второй был с собакой. Паркинсон и Коллиер.

— Что это был за шум ночью, преподобный отец? — спросил я.

— Между нами, — отвечал он, — я не слышал ни звука.

— Но вы сказали, что это фермеры.

— Я малость приврал.

— Вы солгали им?

— Слушай, Тонто, я просто старался уверить их в том, что им не грозит быть убитыми в собственных постелях. Ты идешь?

— Да, преподобный отец.

Я оглянулся на «лендровер», и мгновение спустя автомобиль тронулся, выпустив струю серо-голубого дыма.

* * *

Когда я вернулся, Хэнни по-прежнему спал. Мать все еще не простила его, и поднимать его, одевать и возиться с его головной болью было ей не по силам. Поэтому она позволила брату оставаться в постели, пока сами они отправились в церковь на мессу благословения елея и обряд омовения ног. В комплекс мероприятий по подготовке Хэнни к обители это не входило, и если он придет, то только все испортит.

— Но не давай ему бездельничать целый день, — перед уходом предупредила меня Мать, взглянув наверх.

— И не балуйтесь, — напутствовал Родитель, сдергивая кепку с вешалки и помогая Белдербоссам выйти.

Я проводил их взглядом, а когда закрыл дверь и повернулся к лестнице, Хэнни уже стоял наверху на лестнице. Он тоже ждал, когда взрослые уйдут. Теперь мы можем наконец пойти на побережье. Можем покинуть их мир и обрести собственный.