Изящный ящик радиорепродуктора на столе Функа сотрясался от звуков. Курт Рихтер половину своей жизни проработал токарем на заводах Функа, здесь его знали все. Поэтому, когда в цехи пришла весть о том, что на митинге будет выступать Рихтер, — заводской двор оказался переполненным.
Митинг был созван по поводу ночного покушения на Рихтера и тяжелого ранения Зиберта.
Гневно сжимая кулаки, рабочие слушали выступления ораторов. О самих Рихтере и Зиберте говорили мало, больше — о причинах покушения на них.
— Американцы хотят, чтобы им не мешали начать войну с немцами на Эльбе.
— Зиберт против братоубийственной войны одних немцев с другими.
— Рихтер срывает планы Карла Функа и его подручных, бывших гитлеровских генералов, готовящихся напасть на Германскую Демократическую Республику.
Потом говорил сам Курт Рихтер; говорил смело, правдиво.
— Функ и его подручные пытаются запугать меня. Им это не удастся! Американские лидеры не скрывают, что в своих военных планах они рассматривают нашу страну, как «фронт N1». Они запланировали у нас тут вторую Корею. В Корее, правда, не дошло до использования атомных бомб, а у нас мечтают начать с них!
Империалисты превратили Западную Германию в главную военную базу в Европе: надо довести до сознания населения Западной Германии, что возрождение германского империализма, превращение нашей территории в военную базу неизбежно означает крушение Германии.
Мы должны сесть за один стол с немцами из ГДР и договориться. Мы не пойдем на братоубийственную войну, не допустим здесь у себя повторения того, что было в Корее…
Послышались крики, неясный шум, выстрелы…
Карл Функ в бешенстве вскочил с кресла и выключил радиоприемник, транслировавший митинг с его завода…
— Когда же, наконец, их разгромят?! Слышали? — обернулся он к Гроссу. — Рихтер честит меня империалистом. Меня, всю жизнь отдавшего обороне родины!
— Вы пригласили меня для каких-то переговоров, я слушаю вас, — сказал Гросс, бесстрастно смотря на разгневанного хозяина, и добавил: — Я инженер и не вмешиваюсь в политику.
— Вот как! — Функ насмешливо склонил голову. — К сожалению, это ваше утверждение, кажется, не соответствует действительности. Можете не задавать мне вопросов, я и сам скажу, что следует… Итак, у американского командования, так же, впрочем, как и у наших властей, сложилось впечатление, что, говоря о своей аполитичности, вы попросту хитрите.
— Я хитрю?
— Именно вы. — Функ нервно прошелся по комнате. — Вы не хотите работать на оборону…
— На войну.
— Ну хорошо — на войну, не будем спорить… Но вы не желаете возглавить Управление гражданского строительства. Разве вы думаете, что дороги, мосты, аэродромы нам нужны только для военных целей?
Герман Гросс стоял перед Функом, вытянувшись во весь рост.
— А почему вам нужен для этого обязательно я? — спросил он.
Функ помолчал.
— Сказать откровенно? Хорошо! Вы — талант, гений строительного дела. Затем всем известно, что вы человек далекий от политики и не станете заниматься делами, имеющими отношение к войне. Поэтому, если бы во главе гражданского управления встали вы, это облегчило бы нам положение с кадрами рабочих, а красные вынуждены были бы прекратить свои нападки на управление. Но вы почему-то отказываетесь… Почему? Может быть, вы согласны с коммунистами? Нет? Значит, генерал Келли ошибается…
— Путать меня не следует, — все так же спокойно произнес Гросс. — О предложении я должен подумать. Полагаю, я имею на это право. Мне нужно несколько дней. — Он раскланялся.
Но Функ жестом удержал его.
— Послушайте, Герман, — заговорил он. — Я поддерживал вас всю вашу жизнь, вы знаете это… Вы построили колоссальную плотину. По моей рекомендации правительство поручило это строительство вам. Надеюсь, вы не будете утверждать, что выстроенная вами плотина имеет хоть какое-нибудь военное значение?
— Нет, я этого не думаю.
— И правильно делаете, — подхватил Функ с воодушевлением. — Но почему же вы не сдаете властям документацию, планы, чертежи вашего сооружения?
Гросс слегка улыбнулся:
— Я хочу быть уверенным, что с моей плотиной не произойдет недоразумение.
— Вы наслушались Рихтера?
Гросс нахмурился.
— Ни для кого не является тайной, что министерство внутренних дел выдало американцам планы мостов и иных сооружений на нашей территории. Многое теперь заминировано… Я не хотел бы, чтобы подобная участь постигла и мою плотину.
— Вы с ума сошли! Да как вы смеете предполагать подобное? Ведь… понимаете, это привело бы к затоплению огромной территории, к гибели миллионов жителей немцев! — Функ вытер платком покрасневшие глаза.
— Вот я и хочу быть уверенным, что подобного несчастья не произойдет, — бесстрастно произнес Гросс и еще раз откланялся.
Функ подошел к нему вплотную.
— Мне жаль вас, Герман… Ваше поведение может быть истолковано в невыгодном для вас смысле и тогда ничто не спасет вас от неприятностей… Правительство отберет у вас планы, чертежи. А работа… Тогда уж вы не получите никакой работы.
— Вы зря запугиваете меня, — ответил Гросс. — Мне надо подумать. Документацию же я сдать пока что не смогу.
Он повернулся и вышел. И почти в то же время из смежной комнаты в кабинет вошел Грин.
— Отказался? — озабоченно произнес он. — А мистер Прайс-младший требует ускоренного проведения мероприятий по «плану Дрейнера».
— По-видимому, я утратил на него влияние. — Функ явно был не в духе. — Придется отступить?
— Ни в коем случае! — возмутился Грин. — Не хотел добром, прибегнем к другому средству. — Он набрал номер телефона и кому-то приказал: — Немедленно доставить Гроссу телеграмму из Гамбурга.
Функ вспомнил разговор Келли с Прайсом в тюрьме.
— Ильза Грубер? — спросил он.
Грин утвердительно кивнул.
— «План Дрейнера» должен быть выполнен, так хочет Прайс-младший, — сказал он сухо.
У Германа Гросса в этот день было прескверное самочувствие — его не оставляла внутренняя уверенность, что с ним пытаются разыграть скверную шутку. Какую — он еще не мог понять, однако ему казалось, что это имеет непосредственное отношение к предложению возглавить Управление гражданского строительства. Гросс не очень доверял Карлу Функу, но сегодня тот сказал ему правду — рабочие не идут в это управление. Почему? Ведь, по словам Функа, это совершенно безобидное предприятие, не имеющее отношения к перевооружению Западной Германии. И все же что-то не то! По-видимому, он, инженер Гросс, знает об этом учреждении меньше многих из тех, кто говорит о нем вещи, неприятные Карлу Функу. Но при чем тут Функ? Очевидно, кто-то попросил его оказать давление на инженера. Кто же мог обратиться к Функу? Правительство и американские власти — в этом можно было не сомневаться. Но ведь Келли меньше всего интересуется гражданским строительством, и прибегать к давлению на него, Гросса, к угрозам только для того, чтобы он возглавил управление, он не стал бы. Нет, тут что-то другое. Но что именно?
Эрика Келлер пришла, как всегда, очень оживленная.
— Вы расстроены?
Гросс меланхолично смотрел в окно — оно выходило в сад.
— Наседают? — участливо спросила девушка.
— Да.
— Отказались?
— Да.
— Правильно сделали, документацию им передавать нельзя.
— Знаю… Но дело не только в этом… Вы сегодня чем-то возбуждены. Эрика?
— Все-таки заметили? У меня много причин быть возбужденной.
— Секрет?
— Нет, почему же… Начнем по порядку: сегодня утром я получила от «Консула» очередной сюрприз.
— Негодяи! Расскажите, что произошло.
— Ничего особенного… Почтальон принес мне письмо. Я проявила некоторую осторожность и попросила дворника отойти с ним в глубь сада и там вскрыть его… Предусмотрительность оказалась не лишней, но все кончилось маленьким фейерверком.
— Они упорно пытаются убить вас!…
— И знаете, это несколько удивляет меня… Они могли бы подождать, когда истечет срок представления мной в издательство рукописи о вас, тем более, что только вчера директор издательства просил меня поспешить.
— Какая же связь между действиями негодяев из «Консула» и вашей книгой обо мне? — спросил Гросс.
— Я прихожу к выводу, что связь тут имеется. Об этом я и решила поговорить с вами — это вторая причина моей… ну, взволнованности, что ли. Я боюсь, что вы не поймете меня, Герман Гросс.
— Постараюсь понять… Я не так безнадежен, как вам представляется, Эрика. Говорите.
— Вы не задавали себе вопроса, почему издательство поручило именно мне написать книгу о вас?
— Нет.
— Напрасно. Я тоже сначала об этом не подумала, меня радовала возможность писать о вас… говорить с вами… видеть вас, Герман… — голос девушки дрогнул.
— Эрика!… — Гросс почти растерялся: что значит этот ее тон? Разве он не безразличен ей?
— …Мне было приятно и то, что директор издательства захотел, чтобы о вас писали как о человеке, не имеющем ничего общего с перевооружением страны.
— Но это только правда, — заметил Гросс.
— Возможно… Кто же мне все-таки скажет, почему потребовалась книга о вас? Потребовалась именно сейчас? Почему ваше имя приходится то и дело слышать по радио? Наконец, почему эту книгу поручено написать именно мне, если не совсем «красной», то во всяком случае «ярко-розовой», человеку, статьи которого расцениваются, как вредные, только потому, что я против Круппа, Функа, против войны.
— И что же вы по этому поводу думаете, Эрика?
Она грустно посмотрела ему в глаза.
— Я начинаю думать, что нас с вами дурачат, что мы, сами о том не подозревая, играем скверные роли, которые кто-то нам дал.
— Яснее, Эрика, яснее.
— Вам не предлагали возглавить какие-нибудь военные работы?
— Военные? Нет. Они знают, что я никогда не соглашусь. Но… вот Функ настаивает на том, чтобы я занялся делами Управления гражданского строительства. — Гросс сделал ударение на слове «гражданского».
— Все понятно, Герман. — Эрика стиснула руки. — Вот для чего им нужна моя книга о вас! И когда книга вышла бы в свет, в газетах можно было бы напечатать некролог обо мне, о красной, почти коммунистке, павшей жертвой террористов из «Консула», — им это было бы выгодно, да нет, просто необходимо для того, чтобы придать вам в глазах народа тоже красноватый оттенок.
— Я решительно ничего не понимаю, — сказал Гросс. — Если вы думаете, что вас убьют, когда вы окончите книгу, — не пишите ее.
— Нет, я напишу книгу о вас, Герман, но не для них, и окончу ее чуточку позже, когда вы будете лучше разбираться что к чему.
— Но я хочу разобраться сейчас, мне это необходимо.
— Хорошо, я скажу вам… На Управление гражданского строительства все чаще возлагаются поручения военного характера, особенно по подготовке к взрыву всевозможных сооружений. Рабочие не хотят иметь дело с этой «гражданской» организацией, тем более, что упорно говорят о секретном плане превращения нашего города в «немецкий Сталинград» на Рейне. Все это штучки генерала Келли и его хозяев, но нашим недобитым воякам эта мысль нравится. В связи с этим возлагаются особые задачи на Управление гражданского строительства. Назначая туда вас, они сразу убивают двух зайцев: приобретают талантливого специалиста и могут использовать в своих целях репутацию человека, не желающего работать на войну, — это облегчит им дело, рабочие вам верят, к вам они пойдут. Да и самые работы получат, по крайней мере на некоторое время, иной, безобидный вид. Вы им нужны как ширма.
— Гм… гм… — Гросс шагал из угла в угол. — В этом придется разобраться. Спасибо вам, Эрика. А в затеи «Консула» я вмешаюсь.
— Не спешите, Герман. Пока будем делать вид, что работаем над книгой, какую им хочется получить от меня.
— Хорошо. Пусть будет так. Какие еще причины вашего возбуждения?
— Как, разве недостаточно того, о чем я рассказала? — она усмехнулась.
Гросс чувствовал, что Эрика чего-то недоговаривает, но не хотел допытываться. А девушка действительно о многом умолчала. Не сказала она о взволновавшем ее свидании с американцем Лайтом, вместе с которым ей пришлось долго ломать голову над тем, как спасти Макгайра. Не рассказала и о том, как бросилась за помощью к Курту Рихтеру, беседа с которым неожиданно оказалась иной, чем Эрика ожидала: он был серьезно озабочен заигрыванием Функа с Гроссом и просил ее быть настороже. Не сообщила она Гроссу и о том, что после обстоятельной беседы с Рихтером побывала в Берлине, повидалась с ранее незнакомыми ей людьми и только сегодня возвратилась домой; она была в курсе «Акции "Б"» и делала все необходимое, чтобы провалить ее.
Гросс сказал:
— Они хотят запугать меня! Я люблю играть честно, в открытую: когда они откроют свои карты, тогда и поговорим.
— Они никогда не откроют перед вами своих карт. — Эрике стало жаль этого хорошего, честного, но несколько наивного человека. Она всем сердцем понимала, что Рихтер прав: против Гросса затеяна сложная игра, смысл которой заключается в том, чтобы во вред нации использовать его имя, репутацию, знания. Она подошла к нему и взяла его за руку:
— Вы очень хороший человек, Герман, но вы, друг мой, неопытны в интригах. Будьте осторожнее — они сделают все, чтобы сломить вас. Сделают все, — последние слова она произнесла с особой силой. — Не забудьте, «Консул» может взяться и за вас. А может, за вас уже принялись псы генерала Келли, как знать!
У входной двери раздался звонок. Послышались шаги.
— Луиза, — позвал Гросс прислугу. Но вошла его мать, седая, строгая на вид женщина.
— Тебе телеграмма из Гамбурга, — сказала она, обращаясь к сыну.
Гросс быстро прочел текст и закрыл глаза рукой.
— Прошлое возвращается… — тихо сказал он счастливым голосом. — Ильза, Ильза Цандер едет ко мне. Наконец-то… — и он направился в свой кабинет.
Фрау Гросс с непонятной Эрике горечью прошептала:
— Несчастный день. Два несчастья, одно за другим…
Эрика не понимала.
— Ильза Цандер — его невеста, — пояснила фрау Гросс. — Во время войны она неожиданно куда-то исчезла, а затем очутилась в Аргентине. Писала — от гитлеровского режима спасалась. И вот… Цандер возвращается сюда, к нему.
— Она хорошая? — почему-то шепотом спросила Эрика.
Фрау Гросс посмотрела ей в глаза.
— Нет… Я всегда боялась ее…
Эрика направилась к выходу, но фрау Гросс встала на ее пути.
— Помогите же мне спасти сына от этой женщины, — произнесла она в отчаянии.
— Он любит ее?
— Любил… они оба были тогда юны… Но, клянусь, она — страшный человек… Где она была до сих пор? Чем занималась? Почему именно сейчас появилась?
— Я буду приходить сюда, — успокоила ее Эрика. — Но разве с вами случилось сегодня еще какое-то несчастье?
— Да. Больше я не главврач клиники и вообще не врач, сегодня меня уволили.
— За что?
— Я дала медсестре почитать книгу русского писателя Горького «Мать», за это меня обвинили в коммунистической пропаганде.
— Так было при Гитлере. — Эрика пыталась подыскать слова утешения и не могла найти их. Все ее существо говорило: надо не хныкать, а бороться и за Германа, и за эту женщину, его мать, и за какую-то новую жизнь в стране.
Швальбе определенно не везло — поторопившись, в темноте он вместо Рихтера стрелял в рабочего Ганса Зиберта. Зиберт всю жизнь проработал на заводах Функа и был профсоюзным активистом. Газеты писали, что Швальбе в темноте ошибся, но сам-то Курт Рихтер хорошо знал, что дело обстояло иначе — Ганс, старый друг, в последнюю минуту заметив Швальбе, своей грудью защитил его, Рихтера, от пули убийцы. Об этом Рихтер рассказал тысячам рабочих на митингах. Поэтому, когда Анне Гросс стало известно об аресте сына Ганса Зиберта — юноши Вальтера, она неожиданно обратилась к Герману с просьбой вмешаться. «Ты же депутат ландтага», — сказала она.
— Я не хочу вмешиваться в политику, мама, я инженер. — Герман Гросс недовольно поморщился: — Пусть мальчишки не суют носа в дела, которые их не касаются. Кстати, а за что его арестовали, этого парня?
Пристально смотря на сына, фрау Анна ответила:
— Ночью он разминировал мост, подготовленный американцами к взрыву. На всякий случай, ты же знаешь. Тебе следовало бы вмешаться.
Герман Гросс лениво потянулся в кресле:
— Я не занимаюсь политикой. Конечно, Ганс Зиберт — герой, он не пожалел своей жизни ради старого приятеля… Но… Его сын понесет наказание, если он виновен. Мне, право, до всего этого нет никакого дела.
— Да? — Мать подошла вплотную. — Так знай же, сын Зиберта арестован за то, что разминировал мост, недавно построенный тобой.
Инженер медленно поднялся. Анна Гросс знала своего сына: он вмешается, поедет в министерство внутренних дел и вырвет юношу из тюрьмы.
Гросс, ничего не говоря, взял трость и вышел, все такой же сосредоточенный и молчаливый. После увольнения матери с работы в больнице это второй удар, полученный в течение последних нескольких часов.
«Куда он пошел? В «Адлон», к только что приехавшей из-за границы Ильзе Цандер, или к властям по поводу Вальтера?»
Время шло, а Герман не возвращался. Под вечер раздался звонок — на пороге дома встала огромная фигура Рихтера.
— Курт! Рада вас видеть. — И Анна Гросс обеими руками горячо сжала огромную ладонь Рихтера.
— Я пришел к вам, фрау Анна, потому, что верю в вашу способность возвращать людей к жизни. — Рихтер еле заметно улыбнулся. — В концлагере Саксенхаузен Ильзе Грубер почти удалось доканать меня своими опытами.
— Ваш могучий организм… — заметила женщина.
Но Рихтер мягко перебил ее:
— Я жив потому, что меня вылечили вы, фрау Анна. Теперь тяжело ранен мой друг Зиберт. Его положение опасно, и я пришел к вам за помощью: спасите его!
Анна Гросс выпрямилась, глаза ее строго блеснули из-за стекол очков:
— Я пойду к нему с вами, Курт. Пройдите в кабинет моего покойного мужа и посмотрите его библиотеку… Мне надо подготовить инструментарий, переодеться.
Рихтер поклонился.
В кабинете вдоль стен стояли массивные шкафы, полки которых были заполнены любовно подобранными старинными, в тяжелых переплетах изданиями. Неожиданно открылась входная дверь и Рихтер услышал голоса — с Германом Гроссом была женщина. Рихтер подумал, что ему, пожалуй, надо выйти к ним в гостиную, нельзя же было оставаться, хотя бы и невольно, на положении подслушивающего чужие разговоры. Но первая же сказанная женщиной фраза, которую он услышал, заставила его замереть на месте.
— И плотина твоя прекрасна, и ты прекрасен, — весело смеясь, говорила женщина, — но пойми, Герман, милый, мне надо спешить, я ухожу. Лучше я приеду к тебе вечером, и мы куда-нибудь отправимся.
Гросс запротестовал:
— Нет, нет, Ильзен, ты должна побыть со мной… Я истосковался по тебе… Всю жизнь я любил только тебя, веришь?
— Тебе верю, — это было произнесено подчеркнуто серьезно.
— Но скажи, почему ты все эти годы ничего не писала мне из Аргентины?
Послышались поцелуи.
— Пусти, сумасшедший… Я же опять с тобой. Почему не писала? Я жила в Патагонии — это на краю света… жалкий поселок, и в нем я, твоя бывшая невеста Ильза Цандер…
— Почему же бывшая?
— Я думала, ты давно забыл обо мне, милый.
— И все же я получил от тебя телеграмму.
— Какую телеграмму?
— Как это какую? Из Гамбурга.
— Ах, да… Забыла.
Рихтер стоял как вкопанный: неужели это она, ведь это ее голос! Инстинктивно он сделал шаг вперед, взглянул в приоткрытую дверь и отшатнулся… Теперь ему было все ясно: спасать следовало не только Ганса Зиберта, но и Германа Гросса!
Инженер вышел проводить невесту.
Рихтер не почувствовал прикосновения руки вошедшей в кабинет Анны Гросс, смотревшей на него с удивлением.
— Что-нибудь случилось, Курт?
— Пока не знаю, — ответил он уклончиво. — Мне нужно поговорить с вашим сыном… Сейчас, немедленно.
— Хорошо, подождите его здесь. А я поеду к Зиберту.
Возвратился Гросс.
— Вы хотели спросить меня об этом мальчике, Вальтере? — обратился он к Рихтеру. — Его освободят.
— Я хочу говорить с вами о другом, господин Гросс… — начал Рихтер. — Я не собираюсь льстить вам, вы и сами знаете, что нашему народу не безразлично, чем вы, известный инженер, занимаетесь, чему отдаете ваш талант…
— Вы пришли сюда для того, чтобы читать мне мораль? — сказал Гросс. — Не кажется ли вам, что это уж слишком?
Рихтер тепло посмотрел на него.
— Я пришел сюда не для того, чтобы втягивать вас в политику, а для того, чтобы спасти для Германии очень нужного ей человека… И спасти — не в переносном, а в буквальном смысле.
— Черт возьми, это становится интересно. — Гросс не перил словам Рихтера. — А я-то полагал: вам известно, что защитить себя я всегда сумею.
— Вы заблуждаетесь… Но у нас с вами нет времени для пререканий, далекий от политики человек! Перейдем же к делу… Последнее время я много думал о том, чего собственно хотят от вас такие негодяи, как Келли и Функ, ответ на этот вопрос я получил всего несколько минут назад.
Гросс весело взглянул на собеседника:
— Может, вы поделитесь со мной вашими соображениями на сей счет, господин Рихтер?
— Обязательно. Но чтобы не продолжать серьезную беседу в несерьезном тоне, я сначала задам вам один, только один вопрос интимного характера, на который попрошу вас ответить. Согласны?
— Согласен.
— Вам лучше будет сесть в это кресло, — указал Рихтер.
— Ого! Вы полагаете, что ваш вопрос свалит меня с ног?
— Полагаю.
— Хорошо, я сел. Спрашивайте.
— Кого вы целовали несколько минут назад? Кого вы ходили сейчас провожать?
Гросс сделал протестующий жест, но Рихтер резко произнес:
— Мы честно договорились — я жду ответа.
— Гм… Черт возьми! Вы не очень деликатны, Рихтер, но это моя бывшая невеста Ильза Цандер.
— Ошибаетесь. Это была Ильза Грубер, жена бывшего коменданта концлагеря Саксенхаузен.
Почти беззвучно Гросс прошептал:
— Патагония…
— Вздор! Она — заключенная Ландсбергской тюрьмы.
Гросс молчал.
— Вы все сказали? — произнес он наконец с трудом. — Я проверю сам.
— Нет, я не все сказал. Американец Келли предоставил Ильзе Грубер месячный отпуск и дал ей какое-то секретное задание, от успешности которого зависит ее дальнейшая судьба — быть ей снова в тюрьме или нет. Мне известно больше — поручение ей дано по указанию другого американца — Прайса-младшего. Чем же занимается Ильза Грубер, временно покинув тюрьму? Она является к вам и разыгрывает известную вам роль. Зачем все это? Ведь ей не до флирта, у нее каждый день на счету! Вывод — ее направили именно к вам. И если так, то становится понятен и весь шум, поднятый в последние дни вокруг вашего имени, им нужны вы, в крайнем случае припрятанные вами чертежи плотины. Зачем? Сейчас объясню… Вы помните те дни, когда перед советскими дивизиями на берлинском направлении отступала гитлеровская девятая армия под командой генерала Буссе? О, это была крепкая армия, уверяю вас, Гросс, в нее входили пятый горнострелковый корпус СС, одиннадцатый танковый корпус СС, пятьдесят шестой танковый и сто первый армейские корпуса. Помимо шестнадцати дивизий в первой линии, Буссе имел еще бесчисленное множество различных запасных, охранных, полицейских, рабочих, саперных и фольксштурмовских батальонов.
В помощь дивизиям первого эшелона гитлеровское командование ввело в бой двадцать третью и одиннадцатую мотодивизию СС, танковую дивизию «Мюнхеберг», мотодивизию «Курмарк», сто пятьдесят шестую пехотную, восемнадцатую и двадцать пятую мотодивизии и танко-истребительную бригаду «Гитлерюгенд». В бой была брошена превращенная в пехоту первая учебная авиадивизия генерала Виммера… В общей сложности Берлин защищало около миллиона солдат, но все усилия Гитлера были напрасны.
— Вы торжествуете?
— А почему бы нет? Советская Армия смела гитлеровский «новый порядок». Берлин очутился в «котле», его не смогли уже спасти ни генерал Вейдлинг, поставленный во главе обороны, ни генерал Венк, командующий двенадцатой резервной армией в районе Магдебурга, открывший по приказу Гитлера фронт американцам и поспешивший на выручку Берлина. Советская Армия шла вперед, заняла Мекленбург, Бранденбург, Саксонию. Сталинградцы пришли теперь штурмовать Берлин.
— Избавьте меня от лекций, — резко сказал Гросс, — они меня не интересуют.
— Напрасно, Герман Гросс, — Рихтер сдвинул брови. — Но я вовсе и не читаю вам лекции. Имейте же терпение выслушать меня… Итак, Гитлеру стало ясно, что война им проиграна. Он отдал приказ о выполнении заранее составленного для него Гудерианом секретного плана — «Нахт унд небель» («Ночь и туман»). «Ночь и туман» должны были окутать территорию всей восточной части Германии — превратить ее в мертвую зону. Понимаете, Гросс, какое злодейство было задумано Гитлером, и если оно не выполнено, то только потому, что этому помешало стремительное наступление Советской Армии.
— К чему вспоминать прошлое?
— Потому, господин Гросс, что оно само пришло к вам. — Рихтер выпрямился во весь рост. — Оно пришло к вам в отвратительном облике Ильзы Грубер… Я видел на ее столе абажур из человеческой кожи, она сама изготовила его… Смотрите, — и Рихтер сбросил с себя пиджак и сорочку. — Это сделала она, ваша нежная голубка. Вы видите следы ее опытов! Прошлое пришло к вам, Герман Гросс, от вас теперь требуют участия в новом плане превращения нашей родины в выжженную землю. Такой план существует, он составлен гитлеровским генералом Дрейнером по указке американца Прайса. Битые гитлеровцы вместе с американцами готовятся к новому походу на Восток. Они хотят напасть и на наших братьев немцев, живущих в созданной ими республике, — это общеизвестно. Но, готовясь наступать, они заранее готовятся и к отступлению. Как раньше Гитлер, эти авантюристы говорят, что если им суждено погибнуть, то пусть вместе с ними погибнет и вся Германия! Душой и вдохновителем нового плана уничтожения Германии является американец Гарольд Прайс, ему плевать на немцев.
— Но я отказался работать даже в Управлении гражданского строительства.
— Скажем точнее — еще не отказались, тянете. Разве не так?
— Что вам еще нужно от меня?
— Предупредить вас и поправить… Да, да, Гросс, поправить: к выполнению нового, теперь американского издания, злодейского плана «Ночь и туман» вы уже приступили.
— Вы с ума сошли!
— Ничуть… Планом Прайса-Дрейнера предусмотрен взрыв театров, больниц, заводов, туннелей, шлюзов, водохранилищ. Почти все уже заминировано. Вы же знаете, что подготовлена к взрыву скала Лорелей для того, чтобы преградить путь Рейну и затопить огромный район, включая и такие города, как Франкфурт-на-Майне, Вормс, Людвигсгафен, Майнц, Маннгейм. На гибель обречены миллионы ни в чем не повинных немцев.
Тактика «выжженной земли» в Германии — что может быть ужаснее? Однако в связи именно с этой тактикой и создается гигантское водохранилище, плотину которого вы, Гросс, только что построили. Вы, Гросс, кричали в газетах о том, что трудитесь на благо мира. Я не в претензии — вы не подозревали чудовищной истины. Вот оно прошлое, Герман Гросс, — оно пришло к вам в дом и взяло за горло: отдай чертежи и планы твоей плотины, ее надо по всем правилам подготовить к взрыву, чтобы миллиарды кубометров воды утопили миллионы наших граждан, нас самих, наши жилища. Вот она — истина, господин Гросс. Вы наивны и не искушены. Вот к вам и подпустили Ильзу Грубер, они надеются, что она-то сумеет обвести вас вокруг пальца, уговорить, выведать, в случае нужды — уничтожить вас… Да, да, не сомневайтесь в ее способностях, если этот проходимец Келли прикажет — сна отправит вас на ют свет любыми способами, в этом деле она имеет опыт. Она не посмеет ослушаться Прайса и Келли, ведь смертный приговор, вынесенный ей когда-то, не отменен, и они в любое время могут привести его в исполнение. Я сказал все, Гросс. Захотите посоветоваться, я к вашим услугам. А от политики, как видите, вам никуда не уйти.
Рихтер вышел. Гросс сидел в кресле и широко открытыми, застывшими в бешеном гневе глазами смотрел прямо перед собой: вот они — мирный труд, шум, слава, многочисленные интервью с руганью по адресу «красных», телеграмма из Гамбурга, нежная Ильзен… Где же ты, славный мой друг, Эрика Келлер? Твои худшие опасения оправдались.