- Что там, Швальбе?
- Опять он, господин майор.
- Что он делает?
- Слушает.
- За каким дьяволом ему понадобилось шататься возле тюрьмы?
- Не знаю, господин майор.
- Пойди и надавай ему по шее.
- Нельзя, господин майор.
- Что ты сказал, Швальбе? Повтори.
- Я один не справлюсь с ним, господин майор. Он отчаянный парень. С ним лучше не связываться. И… Мне известно, что он не расстается с револьвером.
- Кто он?
- Депутат ландтага Герман Гросс.
- Ах, этот… Ну, черт с ним!
Сквозь скрежет и грохот, неожиданно возникший в репродукторе, послышался отрывистый, как команда, голос диктора:
- Господа, внимание! В город только что вступила прославленная американская бронетанковая дивизия «Ад на колесах». Солдаты дивизии имеют опыт войны в Корее.
- Ура! Еще одна наша дивизия…
- Потише, господин майор, он еще не кончил.
Действительно, диктор продолжал:
- По приказу американских властей из Ландбергской тюрьмы за хорошее поведение досрочно выпущены сорок шесть так называемых военных преступников. Повторное рассмотрение дела Ильзы Грубер отложено на месяц.
Репродуктор умолк.
- Швальбе, что делает этот депутат Гросс?
- Слушает… Он, кажется, рассержен.
- Каналья! Идем дальше.
- Вы слишком быстро ходите, господин майор.
- Вы ожирели, Швальбе. Хо-хо! Смотрите на меня.
Швальбе умоляюще глядит на своего начальника: майору Грину можно позавидовать - высокого роста, в меру худ, сильные мускулы ног и рук, упрямо поднятая голова. Единственно, что, пожалуй, несколько портило его - шрам, проходящий через всю левую щеку. Но и шрам на лице не уродство, если на плечах погоны, - солдат! Другое дело Швальбе - невысокий толстяк, ноги - бревна, каким-то образом втиснутые в лакированные сапоги, физиономия похожа на огромный блин, всегда лоснится от жира и пота. Маленькие свиные глазки прикрыты клочками рыжих волос. Голова - голая.
- Господин майор шутит.
Но Грину явно некогда.
- Какие могут быть сегодня шутки! - с досадой бросает он.
- Что случилось, господин майор? - из-под ярко-рыжих клочков волос на Грина преданно смотрят свиные глазки помощника.
Грин нетерпеливо махнул рукой:
- Сегодня день больших событий… Но, послушайте, сколько раз я вам говорил, черт возьми, не стучите так сапогами, тут не парад эсэсовцев, а тюрьма.
- Извините, господин майор, привычка… Постараюсь…
Грин по-приятельски хлопнул Швальбе по спине:
- Олл-райт, Швальбе! Вот в это помещение завтра переезжает какой-то бывший фельдмаршал… Поставь на лампы специальные колпачки, говорят, он не выносит яркого света. Всем надзирателям, которые будут проходить мимо помещения фельдмаршала, поверх сапог надевать войлочные туфли: старик не любит шума.
- Слушаюсь, господин майор. Будет исполнено.
- А теперь, - говорит Грин, - ступайте к генералу Дрейнеру и предупредите - скоро он будет вызван.
- Кем вызван, господин майор?
- Он знает. Иди.
Переваливаясь, Швальбе выходит за дверь. Грин фальшивым голосом напевает:
Долог путь до Типперери…
Но телефонный звонок прерывает его. Грин поднимает трубку.
- Хэлло! - басит он. - Смелей, малютка! Отвечает тюрьма. Ах, это вы, фрейлен Луиза… Да, это я, начальник тюрьмы. Беспорядки? На заводах? - в голосе Грина появляется сочувствие. - Коммунисты и социал-демократы? Черт побери! Извините, фрейлен, это я в отношении саботажников. Принимаются меры?… Хорошо, передам, господин Функ гуляет в саду…
Грин кладет трубку и, продолжая напевать, подходит к письменному столу. Но сегодня ему определенно не везет - в дверях появилась коренастая фигура мужчины средних лет с проседью в волосах.
- Мистер Грин! - резко произносит он.
Грин делает шаг от стола и выпрямляется.
- Что вы здесь делаете? Исполняете служебные обязанности?
- Так точно! - поспешно отвечает майор.
- Ну хорошо, не будем ссориться, - говорит вошедший. - Что у вас?
- Вам надо поторопиться, господин Функ. - Грин смотрит на ручные часы. - С минуты на минуту должны приехать генерал Келли и мистер Гарольд Прайс-младший.
- Я иду принимать ванну, - говорит Функ подчеркнуто безразличным тоном. - Распорядитесь.
- Но они сейчас будут здесь! - почти кричит Грин.
- Ванну, - повторяет Функ. - И умерьте ваше любопытство, майор, все, что нужно, ваши власти знают. Вам надо возвращаться к своей профессии разведчика, Грин, - насмешливо продолжает он.
Грин пытается улыбнуться, но его душат досада и гнев: черт побери, ему делает замечание, и кто же? Заключенный? Но этот заключенный - Карл Функ, пушечный король Германии, и приходится терпеть.
Функ уходит в ванную. Стуча каблуками, поспешно появляется Швальбе.
- Исполнено, предупредил, - говорит он задыхаясь.
- Вот что, - стараясь успокоиться, говорит Грин. - Заключенный моется, а я пойду встречать Келли. Проведи еще раз осмотр помещения.
- Слушаюсь, господин майор.
Грин быстро выходит, а Швальбе садится на краешек стула и начинает «осмотр» тюремных аппартаментов Функа, обставленных старинной мебелью и устланных дорогими коврами.
- Все в порядке… - бормочет он.
Но ему явно не до выполнения распоряжения: майора, его одолевают мысли, связанные не столько с прошлым, сколько с будущим. Он бессмысленно повторяет:
- Ильза Грубер… Непостижимо - жива, до сих пор жива!… И, конечно, на свободе…
- Кто здесь? - спрашивает входя генерал фон Дрейнер. - Ах, это вы, штурмбанфюрер Швальбе! Что вы тут делаете?
Швальбе поспешно вскакивает и подтягивается.
- Думаю, экселенц!
- Что такое? Думаете? - Приступ смеха не дает Дрейнеру говорить.
Он стоит перед Швальбе, одетый в спортивную куртку и широкие габардиновые брюки. Как всегда, на нем синий вязаный галстук. Он похож сейчас на атлета с рекламы мужских воротничков, Швальбе млеет перед ним: когда-то Дрейнер был адъютантом Гитлера!
- По-видимому, случилось что-то невероятное… - наконец произносит Дрейнер. - О чем же вы думаете?
- Об американской политике, экселени.
Дрейнер рассматривает Швальбе сквозь монокль, как ископаемое.
- Что случилось? - повторяет он.
- Ильза Грубер жива до сих пор, а ее повторный процесс снова отложили, - пытается объяснить Швальбе.
- Только и всего? - цедит Дрейнер и на минуту задумывается. - Ильза Грубер… помню.
- Ее должны были казнить еще в сорок седьмом году, - говорит Швальбе. - Тысячи людей послала она на уничтожение в печи Освенцима. Вы же знаете, какие опыты производила она над заключенными в Дахау, Саксенгаузене… там были и американцы… Абажур ее лампы - из человеческой кожи… Я знал того парня, он был поляк, экселенц.
Дрейнер с досадой заметил:
- Вы стали болтливы, Швальбе. Я буду в саду.
Дрейнер так и не понял того, что занимало сейчас бывшего штурмбанфюрера СС и офицера гестапо Швальбе: уж не думает ли он, что пора ему браться за старое? В тюрьме наград не дождаться…
Едва Швальбе покинул комнату, как в ней появились Прайс, Келли и Гаррис.
- Садитесь, господа, - пригласил Келли.
- Итак, сегодня Функ… - сказал Гаррис.
- В самое время, - поддержал Келли. - Мы восстановили его заводы… Функ - это подводные лодки, танки, самолеты.
- Помогите Функу, Джо, навести порядки на его заводах, - сказал Прайс.
- Мне говорили, что здесь верховодит всем какой-то коммунист, - подал голос Гаррис.
- Какой-то! - зло произнес Келли. - Курт Рихтер не «какой-то», а один из лидеров запрещенной компартии. Народ прислушивается к нему.
- Тем хуже для него. - Прайс сжал кулаки. - Я не узнаю тебя, Джо. Скажи, почему этот Рихтер до сих пор не убран?
- Это не так просто. Но я сегодня же займусь им…
Развить его мысль генералу не удалось - в комнату вошел Карл Функ. Прайс поднялся с кресла и стал рядом с Келли.
- Я счастлив, - напыщенно произнес он, - что именно на мою долю выпала честь привезти вам сообщение о досрочном освобождении. Вы свободны, господин Функ, и можете покинуть стены тюрьмы хоть сейчас.
- Наконец-то! - вырвалось у Функа, и он бросился пожимать руки гостям. - Я так страдал…
- Надеюсь, мы, как и прежде, будем плодотворно сотрудничать, - ободрил его Прайс.
- Да, да, конечно…
Со стороны улицы послышался нарастающий шум.
- Грин! - крикнул Келли и, когда майор появился, приказал: - Выясните, что там?
- Демонстрация рабочих завода Функа, - ответил Грин - Требуют изменения условий труда… Повышения заработной платы… Возражают против перевооружения…
- Та-ак… - зловеще протянул Прайс.
Он подошел к окну и стал смотреть на улицу.
- Вот он, Рихтер, - указал Келли.
- Бывший токарь на моем заводе, - злобно бросил Функ. Никто не заметил, как в комнате появился Дрейнер. Он тоже подошел к окну.
- Рихтер! Опять Рихтер! - вскричал он. - Эй, Швальбе!
Швальбе буквально ворвался в помещение:
- Слушаю, экселенц!
Все смотрели теперь не только на то, что делалось вне стен здания, но и на сцену, разыгравшуюся перед их глазами здесь, в аппартаментах Функа.
- Я помню приказ, который тебе дал фюрер, - резко сказал Дрейнер. - Уничтожить Рихтера. Я сам передавал тебе этот приказ. Почему же ты до сих пор не выполнил его?
Швальбе растерялся…
- Но, экселенц… - начал он заикаясь. - Я гонялся за ним несколько лет. Мне удалось арестовать его.
- Почему же он жив? Ты не выполнил приказа фюрера!
- Рихтера бросили в концлагерь…
- Таким мы рубили головы, - сказал Дрейнер.
- Участь Рихтера была хуже: я передал его в руки Ильзы Грубер… Он должен был погибнуть мучительной смертью во время опытов. Но ему повезло - он был еще жив, когда концлагерь заняли русские.
- Курта Рихтера уничтожить, - продолжал Дрейнер, не сводя глаз с Швальбе. - Приказ есть приказ. Ты слышишь?
- Да, экселенц.
Функ быстро подошел к Дрейнеру и пожал ему руку. Келли сделал вид, что он ничего не слышал:
- Грин, - обратился он к майору, - с сегодняшнего дня вы возвращаетесь в отдел разведки. Возьмите с собой и вашего помощника, - кивнул он в сторону Швальбе.
Когда Грин и Швальбе удалились, Келли объявил бывшему адъютанту Гитлера о досрочном его освобождении.
Итак, человек, по приказу Прайса-младшего разработавший какой-то секретный военный проект, был на свободе. Никто не спорил о его достоинствах и недостатках, для Прайса и его спутников он являлся непререкаемым авторитетом. Лайт отсутствовал и не имел возможности дать Прайсу очередную справку о бывшем адъютанте Гитлера, генерале Дрейнере. А Лайт мог бы сказать о нем следующее.
Имя генерала Герхарда фон Дрейнера принадлежало к одной из старинных графских фамилий. В 1918 году Дрейнер служил в германской нефтяной фирме и попал в Польшу и Румынию. Там он завязал дружбу с американскими бизнесменами. В 30-х годах он приехал в США. Доверие к нему за океаном было велико - он стал секретным экспертом американской армии и, таким образом, превратился в двойного агента: германскому генштабу поставлял данные о секретных военных мероприятиях США; американской разведке передавал секретные сведения о вооружении и обучении гитлеровской армии. На родину Дрейнер вернулся накануне войны, в 1938 году, и поступил в генштаб.
Дрейнер резко возражал против войны на Западе, а когда война все-таки началась, ушел из генштаба.
После гитлеровского нападения на Советский Союз Дрейнер командовал отборной 116-й танковой дивизией «Гончая». Армия Холлидта, в которую входила дивизия, была разбита частями 3-го Украинского фронта. Головорезы «Гончей» не раз с позором бежали с поля боя. Как объяснял Дрейнер однажды в рапорте Холлидту, солдаты и офицеры 116-й дивизии «двинулись в том направлении, куда их вел инстинкт». Больше всего подверженным «инстинкту» оказался командир дивизии Дрейнер - он бросил своих солдат, вооружение, штабные документы и бежал в тыл. Холлидт приказал ему сдать командование дивизией другому и представить в главную квартиру объяснения, возникло дело «о самовольном оставлении командиром 116-й моторизованной дивизии графом фон Дрейнером занимаемых им позиций». В своих рапортах Холлидту и командиру 30-го корпуса Фреттер-Пико генерал Дрейнер писал: «Все в целом можно приравнять к такому случаю, когда солдата сначала лишили ног, чтобы он не мог больше двигаться, а затем рук, чтобы он не мог больше драться, и, наконец, заткнули ему рот, чтобы он не мог призывать и приказывать. Эта жалкая беспомощность перед катастрофой приводит каждого, над кем бы такая катастрофа ни разразилась, все равно офицер он или солдат, в состояние шока».
Кое-как уйдя от расплаты за трусость, Дрейнер отсутствие храбрости как в себе, так и у своих подчиненных возместил затем свирепостью: убивать стариков и детей, мирных безоружных людей оказалось занятием и нетрудным и выгодным. О Дрейнере заговорили, и одно время он очутился в приемной Гитлера в качестве его военного адъютанта и советника. Однако на новом месте дела генерала пошли неважно: вешать и расстреливать он тут никого не мог, удивить фюрера никакими, самыми неожиданными проектами массового уничтожения людей он был не в состоянии - у Гитлера фантазия была богаче; в военных же его советах особой нужды не ощущалось: другие генералы до него и за него разработали планы ведения войны с Россией и «уничтожения азиатских орд». В соответствующий момент Дрейнеру удалось ретироваться, и он снова появился в 116-й дивизии. Однако «шок», полученный им на фронте ранее, не прошел - полководца из него не получилось.
Но вот кончилась война, открылись ворота тюрем и концлагерей, народы заговорили о наказании военных преступников, и Дрейнера посадили на целых двадцать лет за каменные стены каземата: ему вспомнили виселицы и расстрелы заложников. Это могло быть концом карьеры и жизни. Но не успел еще Дрейнер испугаться и хотя бы в помыслах отрешиться от мирских дел, как в его камере появились из-за океана представители тех, кто сотрудничал с ним на протяжении многих лет. Двери камеры распахнулись. Но теперь Дрейнер не скулил и не спешил бежать из тюрьмы, он снова «работал» совместно со своими старыми друзьями. И основное задание, над которым ему пришлось потрудиться, Дрейнеру было передано от имени Прайса-младшего. Дрейнер забыл об «инстинкте», когда-то приведшем его под суд. Свойственные прусскому юнкеру надменность и чванство, а также сознание, что Прайсы в нем нуждаются, пробудили в бывшем адъютанте Гитлера высокомерие и наглость, качества, как известно, присущие в первую очередь именно трусам. Вот и теперь, услышав о том, что он «досрочно»-освобождается из заключения, Дрейнер брезгливо скривил губы и произнес:
- Благодарю… Мое пребывание в тюрьме слишком затянулось.
Демонстранты шли по улице мимо тюрьмы. Отчетливо слышались лозунги, которые выкрикивали рабочие:
«Долой ремилитаризацию!»
«Янки, убирайтесь домой!»
Функ, казалось, был потрясен.
- Германия, я не узнаю тебя! - патетически восклицал он, стоя у окна.
Прайс недовольно и резко бросил ему:
- Но вам придется иметь дело именно с такой Германией. Тут уж ничего не поделаешь… - Он обратился к Дрейнеру: - Покажите!
Тот подошел к стене и быстро повесил большой белый лист - это была карта, выполненная от руки. На белом поле зловеще лежали жирные, черные, непомерно большие стрелы.
Карта испещрена знаками и надписями:
Икс+1, икс+2…
Берлин - Вена=один день;
Берлин - Прага=три дня;
Берлин - Варшава=17 дней.
Дрейнер пояснил:
- Днем «икс» в приказах Гитлера назывался день внезапного нападения. По привычке я сохранил старую терминологию.
Прайс и Функ приблизились к карте.
- Это ваше дело, - пробурчал Прайс. - Но вот сроки надо сжать. Семнадцать дней до Варшавы очень долго… Кстати, у вас отправная точка Берлин, а сколько же времени потребуется на то, чтобы отсюда добраться до Берлина?
- Это в компетенции генерала Келли, - сказал Дрейнер.
- Ну а где же «план Дрейнера»? - спросил Прайс.
Дрейнер подал запечатанный портфель.
- Здесь. Но истинным автором этого плана являетесь вы, сэр. - Дрейнер говорил по-английски безупречно, хотя и несколько медленно.
- Этот сверхсекретный план, - ответил Прайс, - ваш. Вы его создали - и никто другой. Я сегодня же изучу его в деталях… Кого вы думаете привлечь к выполнению плана?
- Германа Гросса, конечно, - вмешался Функ, который был в курсе плана Дрейнера.
- Но он может и не согласиться… И тогда он разоблачит нас, - заметил Прайс.
На губах Функа появилась насмешливая улыбка:
- Мы и не собираемся посвящать Гросса в наши дела… Это не обязательно… Герман Гросс, сам о том не ведая, уже работает над претворением «плана Дрейнера» в жизнь.
Прайс удивленно поднял бесцветные брови:
- Я всегда говорил, что немцы отличные организаторы, - и направился к выходу. - Теперь создайте армию и тогда с богом - опять на Восток! - бросил он и, по-видимому вспомнив изречение из библии, по-своему перефразировал его: - «Кто убоится крови своей, да преклонит колени свои перед нами и положит знамена свои к ногам воинов наших».
Генералы Келли и Гаррис переглянулись.
- А если не преклонят и не положат?… - с тревогой шепнул Келли и поспешил вслед за Прайсом.
По радио опять передавали сообщение об Ильзе Грубер.