Остановив автомобиль на углу Большой Ордынки, полковник Соколов отправился дальше пешком. Через несколько минут он очутился перед зданием, построенным в старинном русском стиле. В этом, по виду напоминающем боярские хоромы доме помещалась знаменитая Третьяковская картинная галерея, или, как ее обычно называют, Третьяковка.

Полковник купил билет и поднялся по лестнице. Когда четверть часа тому назад в его кабинете раздался звонок и капитан Пчелин доложил об очередной поездке Шервуда, он решил, что полезно бы и ему самому понаблюдать за этим матерым разведчиком с дипломатическим паспортом: дела, какими полковнику Соколову пришлось заниматься последнее время, так или иначе были связаны с именем Шервуда. Пчелин сообщил, что Шервуд сначала заехал в часовую мастерскую, где пробыл всего несколько минут, а затем отправился в Третьяковку. Рабочий день, утро, почему же Шервуду оказалось необходимо именно в это время бросить все дела и мчаться в Замоскворечье, чтобы полюбоваться произведениями искусства? На Шервуда непохоже, чтобы он стал попусту шататься по Москве.

Соколов прошел несколько комнат и наконец увидел капитана Пчелина. Проследив за взглядом капитана, Соколов увидел Шервуда, пристально рассматривавшего какой-то пейзажный этюд. Вместе с группой экскурсантов, приехавших в Москву для участия в Сельскохозяйственной выставке, Соколов и Пчелин прошли ряд выставочных залов, очутились у полотен Васнецова. Неожиданно полковник услышал женский голос, быстро-быстро говоривший что-то по-английски: миловидная девушка давала, по-видимому, объяснения своему спутнику, средних лет мужчине с несколько брезгливым и высокомерным выражением лица. Англичанин кивал головой и иногда вставлял какие-то замечания. Полковнику не пришлось ломать голову, чтобы догадаться, кто перед ним: обращаясь к иностранцу, девушка, очевидно переводчица, несколько раз назвала его Макгайром. Имя известного ученого-атомщика было знакомо Соколову, он знал и о том, что Макгайр недавно прибыл в Советский Союз.

Взглянув на Макгайра, полковник Соколов заметил выражение тревоги, внезапно промелькнувшее в его глазах: англичанин увидел Шервуда. Взгляд, которым они обменялись, свидетельствовал о том, что они знакомы! Но почему же, в таком случае, они не поздоровались и не подошли друг к другу?

Шервуд прошел вперед. Англичанин остался позади него. Полковник Соколов с интересом следил, что будет дальше.

Переводчица предлагала Макгайру что-то посмотреть, но теперь незаметно для нее роль гида перешла к нему - Макгайр увлекал ее в том самом направлении, в котором уходил Шервуд. Они прошли значительную часть помещения и очутились в довольно обширном зале, одна из стен которого целиком была занята огромной картиной «Явление Христа народу». У самого шнура, мешающего публике подойти к полотну вплотную, толпилось много народу. Экскурсанты делились впечатлениями, которое на них произвело мастерство художника. Здесь находился и Шервуд. Соколов увидел у него в руке свернутую газету. Подошедший сюда же англичанин о чем-то спросил свою спутницу, и та, сосредоточив свое внимание на картине, с увлечением приступила к объяснениям. И вот то, чего ожидал полковник Соколов, случилось: Шервуд повернулся и, расталкивая экскурсантов, направился прочь. Газета, которую он только что держал в руках, выглядывала теперь из кармана пиджака англичанина. Шервуд передал ее ему с ловкостью иллюзиониста. Соколов бросил взгляд на Пчелина и по выражению его лица понял, что тот тоже заметил проделку Шервуда. Слушая свою переводчицу, Макгайр движением руки убедился в том, что газета ему вручена. Затем, осторожно осмотревшись, быстро переложил газету в боковой карман.

Шервуд уходил.

Немного выждав, полковник Соколов и капитан Пчелин тоже направились к выходу. Больше им тут делать было нечего: они предвидели, что произойдет дальше, - Макгайр скоро сошлется на усталость и, отделавшись от переводчицы, возвратится в гостиницу, закроется на ключ в своем номере и примется расшифровывать сообщение Харвуда, написанное на полях газеты симпатическими чернилами.

- Вы видели, как Христос явился народу? - спросил полковник Пчелина, когда они вышли на улицу.

- Видел, - понимающе ответил капитан. - А хотите, товарищ полковник, я незаметно лишу Макгайра полученного им подарка? И не почувствует!

- Н-нет… - ответил полковник - Этого не нужно делать. Пусть англичанин и не подозревает о своем провале, о том, что мы взяли его под наблюдение.

- Слушаюсь. Что мне делать теперь?

- Вместе со мной возвратитесь в управление.

В машине полковник молчал.

- Я так и думал, - сказал он Пчелину, как только они вошли в кабинет. - Англичанина вчера не было в Москве, вместе с группой других иностранных ученых он находился далеко за городом и вернулся к себе поздно ночью. Это обстоятельство объясняет нам, почему Шервуд оказался вынужденным сегодня с утра превратиться в любителя живописи - он должен был передать англичанину какое-то срочное сообщение, вчера он не смог этого сделать, сегодня сделал в не совсем подходящих условиях, на людях, потому что был обязан спешить. Это абсолютно ясно. Стало быть, Макгайр - агент Шервуда или связанный с Шервудом. Зная кое-что о прошлом Макгайра, я этим обстоятельством, признаюсь, удивлен… Но сейчас дело не в этом… Сегодня утром, до свидания с англичанином, Шервуд посетил часовую мастерскую. Вы ничего странного не видите в этом его визите?

- Мне бросилось в глаза одно обстоятельство, - проговорил Пчелин, - человек едет от места службы совсем в другой район Москвы, чтобы показать мастеру свои часы. Довольно странно - ведь прежде, чем до этого мастера добраться, он проехал мимо многих мастерских.

- Стало быть, его в этой мастерской кто-то знает?

- Да, товарищ полковник. И этот «кто-то» - тот самый парень, который сидит у окошка и принимает часы в починку, ставит им, так сказать, диагноз. Кроме него, Шервуд ни с кем не разговаривал, - это я утверждаю.

- Вы рассмотрели парня? Какое он на вас произвел впечатление?

- Лет тридцати, по наружности - хлыщ, одет так, как одеваются стиляги, - все не по-нашему, с претензией на буги-вуги… Сытая физиономия, черные масленые глазки и усики, за которыми он, кажется, ухаживает больше, чем иная модница за ногтями.

- Портрет красочный! Теперь о помещении мастерской.

- Типичная забегаловка. Комнатка, в которой приходится стоять в очереди к окошку, - размером не больше трех квадратных метров.

- Та-ак… - полковник оживленно потер руки. - Именно в таком помещении удобно устраивать встречи: каждый посетитель на виду, для наблюдений тут уж незаметно не задержишься - моментально засыпешься! Ясно… Допустим, стиляга связан с вражеской разведкой… Зачем же в таком случае Шервуд приезжал к нему? Чтобы что-то получить от него, и, скажем, передать англичанину? Нет, Шервуд на роль «почтового ящика» никак не подходит. Н-да… Ну, а если предположить, что он приезжал туда для того, чтобы не получить, а, наоборот, - передать? Кому-то что-то передать… Ваш стиляга по роду его работы вполне может оказаться «почтовым ящиком» - это раз. Передал же Шервуд какое-то срочное сообщение Макгайру, почему бы не предположить, что это или другое сообщение он должен был передать кому-то другому, с кем непосредственно встретиться не рискует? Конечно, может быть, я ошибаюсь, но проверить это предположение мы обязаны.

- Разрешите, товарищ полковник, - сказал Пчелин. - Мне хотелось бы продолжить вашу мысль… Итак, если предположить, что Шервуд передал тому парню с усиками какое-то сообщение, то ведь за этим документом кто-то обязательно должен явиться. Для вручения шпионского документа вражескому агенту - связному Шервуда незачем даже отлучаться со своего рабочего места, именно оно и дает ему возможность выполнять поручения Шервуда. Если принять это предположение, то мне следует спешить к часовой мастерской.

- Идите, капитан, - полковник пожал Пчелину руку. - Будьте осторожны. Если наша версия правильна, - ваш стиляга передаст сообщение Шервуда сегодня же, у нас нет оснований предполагать, что оно менее срочно, чем то, которое Шервуд вручил Макгайру.

- Когда прикажете доложить вам об инженере Горелове? - спросил капитан, направляясь уже к двери.

- Вечером. Полагаю, к тому времени вы вернетесь с задания. Не забывайте о тщательной маскировке.

- Слушаюсь…

За Пчелиным закрылась дверь.

Горелов… Макгайр… что ни день - какая-нибудь загадка, которую полковник Соколов обязан разгадать и в одном случае схватить вражеского лазутчика, а в другом - спасти советского человека от гибели. Англичанин - одно дело, но инженер Горелов - что с ним? И ведь не подойдешь к человеку и не спросишь, все установить надо, проверить и тогда уже решать. А медлить нельзя: удары в темноте всегда неожиданны, об этом забывать не следует.

Совместные усилия генерала Бондаренко и Соколова дали результаты: удалось проследить путь сброшенного у Краснотала «невидимки» до Загорска, а затем установить, что именно он покушался на убийство учителя Иванова.

- Для чего ему потребовался именно Иванов? - генерал Тарханов в упор посмотрел на Бондаренко и Соколова. - Для того, чтобы заменить липовые документы настоящими? Но мы знаем, что документы Иванова были подброшены убитому в поезде…

- Следовательно, агент «невидимка» взял себе документы убитого в поезде, - заметил Бондаренко.

Начальник управления укоризненно покачал головой:

- Я тоже уверен теперь, что человек, труп которого обнаружен возле железной дороги там, в Киргизии, - жертва вражеского агента, сброшенного близ Краснотала, - сказал он. - Однако не надо думать, что враг работает уж очень топорно. Нет, я полагаю, он действует по сценарию, куда более сложному, Харвуд - специалист на замысловатые ходы. Но ваша настойчивость, товарищи, оправдала себя, дело все более проясняется.

Бондаренко с сожалением произнес:

- Плохо, товарищ генерал, то, что мы не всегда оказываемся в состоянии быстро найти и обезвредить врага.

Тарханов с удивлением взглянул на него.

- Это происходит, во-первых, потому, что свои планы он нам предварительно, естественно, не сообщает; у агента, попавшего на нашу территорию, всегда сто дорог, а у нас в поисках его - куда меньше. Однако мне кажется, что для пессимизма у нас оснований нет. Конечно, не все обстоит так хорошо, как иногда пишут в книжках, но кое-какие успехи по «Незваному гостю» мы имеем: своевременно откомандировали Русакова в Киргизию, Ухваткин - под наблюдением, пограничники там начеку. Шервуда нам удалось разоблачить… А сегодня удалось установить связь с Шервудом еще одного иностранного агента. Правда, я пока не могу понять, как такой прогрессивный ученый, участник конференций сторонников мира в Англии мог вдруг оказаться самым вульгарным сотрудником разведки Харвуда… Тут нам придется кое-что проверить. Но полковник Соколов своей оперативностью сделал сегодня большое дело - ведь Макгайр атомщик, гость нашей Академии наук, вы понимаете, какие возможности он имел бы в качестве разведчика? Этот случай лишний раз напоминает нам о необходимости быть все время начеку. Харвуд из кожи лезет вон - это вы знаете. А Уильям Прайс - так тот черт знает до чего додумался!

- Что же он придумал? - спросил Бондаренко.

Генерал Тарханов усмехнулся.

- Несколько лет тому назад в американском журнале «Кольерс» была опубликована статья «Крепость в небе». «Кольерс» призывал американских миллионеров к созданию управляемого небесного спутника Земли, с которого можно было бы беспрепятственно и безнаказанно сбрасывать атомные бомбы на Советский Союз, на Китай, на страны народной демократии в Европе. Подобных статей в американской прессе опубликовано много, никто всерьез их и не принимал. Но вот оказалось, что Прайс посвятил себя осуществлению этой мечты - поскорее забраться в межпланетное пространство! Особенно его расстроили разговоры наших ученых о предполагаемой в ближайшие годы посылке искусственного спутника Земли. Прайс рвет и мечет - боится опоздать: а вдруг мы не пустим его на небо?!

Тарханов внимательно посмотрел на Бондаренко и сказал подчеркнуто значительно:

- Аллен Харвуд, шеф разведки - интимный друг Прайса, он и материально заинтересован в делах его концерна.

- А это значит - Харвуд бросит своих псов на выполнение любого задания Прайса, - заметил Соколов.

- У меня есть кое-какие соображения относительно вашей дальнейшей работы, - сказал Тарханов Бондаренко. - Отдохните два-три дня и - прошу ко мне.

- Слушаюсь, товарищ генерал.

От начальника управления Бондаренко и Соколов вышли озабоченными.

- Может, пообедаем вместе? - предложил Бондаренко.

Соколов взглянул на часы:

- Не успею. Пора ехать.

- Далеко собрался?

- За город, в Институт ядерных исследований. Хочу еще раз посмотреть на Макгайра.

Капитан Пчелин правильно рассудил… Прежде всего нужно было создать предлог, который позволил бы ему в нужную минуту зайти в часовую мастерскую. Он снял с руки часы и старательно покрутил завод - пружина лопнула.

Вручив сидевшему за окошечком парню с усиками свои часы, Пчелин, сославшись на спешное дело, ушел, пообещав скоро возвратиться и забрать их.

Дело было сделано. Пчелин вышел из мастерской и смешался с толпой людей, рассматривавших фотоснимки на уличных витринах, посвященные показу жизни Китая, Монголии, Индии… Народу тут всегда было много, одни уходили, другие приходили. Рассматривая большой снимок дворца Тадж-Махал, капитан Пчелин увидел возле себя высокого сутулого человека с асимметричной физиономией. Глубоко в орбитах спрятались маленькие злые глаза. Просмотрев снимки, человек этот ушел. Капитан Пчелин даже не поинтересовался, в каком направлении он удалился, его занимали лишь люди, направлявшиеся в мастерскую. Каждый раз, когда туда кто-либо входил, капитан спрашивал себя: не стоит ли ему вот именно теперь оставить свой наблюдательный пост и пойти следом, посмотреть, как будет вести себя парень у окошка? Но Пчелин останавливал себя - нет, это не тот! Потом капитан пришел к выводу, что вражеский агент появится в мастерской перед самым концом работы. Придя к такому заключению, Пчелин почувствовал голод и вспомнил о том, что с утра еще ничего не ел. Купив в палаточке несколько пирожков, он прошел в сквер и уселся на скамейке. Отсюда ему хорошо был виден не только вход в мастерскую, но и стиляга за окошком.

Прошло никак не менее трех часов, но ничего, вернее никого подозрительного, капитан не заметил. Он гулял, удаляясь от мастерской и снова приближаясь к ней, но подсознательное чувство говорило ему, что тот, кого он ждет, еще не появился.

Русоволосый, кареглазый крепыш, молодой чекист считался в управлении способным оперативным работником. Он много читал, учился и, как говорили товарищи, был более других склонен к философствованию и тонкому психологическому анализу. О шутках по поводу его склонности к психологии капитан Пчелин сегодня впервые вспомнил с досадой, когда, сидя в сквере, поглощал пирожки с повидлом: неожиданно ему показалось, что на него кто-то смотрит. Он осторожно и внимательно огляделся, но ничего подозрительного не заметил. Однако ощущение чьего-то неприязненного взгляда, наблюдающего за каждым его движением, не покидало его. Потом он ушел из сквера, ходил по улице, снова толкался у витрин, однако избавиться от ощущения, что за ним следят, ему так и не удалось. Это обстоятельство наконец рассердило его. Ну кто и зачем стал бы следить за ним? Да и нет никого. Просто устал, распустились нервы. Правда, в подобных случаях чекисты говорят, что они «слышат» врага. Пчелин знал об этом, но был уверен, что его ощущение сейчас всего лишь результат усталости и замеченной сослуживцами избыточной склонности к «тонкой психологии».

Время шло. Остались уже считанные минуты до закрытия мастерской. «Неужели я просмотрел, не почувствовал врага?» - нервничал Пчелин. Еще десять минут - и придется зайти за своими часами… И в этот момент у входа в мастерскую появился человек, при одном виде которого в капитане Пчелине все напряглось: он! Так вот это кто! Полный, с бледным одутловатым лицом, с мешками под глазами, в сером костюме, с портфелем, он подошел к окошку и протянул часы. Пчелин стоял позади него.

- Посмотрите, что-то испортилось, - произнес вошедший.

Мастер за окошком открыл крышку часов, посмотрел в лупу на механизм и, вооружившись инструментом, стал что-то делать. Минуты через три он неожиданно опустил руки с часами под стойку и тотчас же с улыбкой протянул их владельцу.

- Можете получить, - сказал парень со слащавой улыбкой, - немного разладились, только и всего. Теперь будут ходить.

Пчелин мог поклясться, что парень подал клиенту не те часы, которые он у него брал, а другие. И он тотчас убедился в справедливости своей догадки: новый ремешок мешал человеку с одутловатым лицом надеть часы на руку, он не был еще обмят, топорщился. У тех же часов, которые он снял, был старый ремешок, приспособленный к его руке.

Парень за окошком рылся в ящиках: он делал вид, что ищет часы Пчелина, явно стремясь дать возможность этому человеку уйти. И лишь когда мужчина в сером вышел, Пчелин получил свою вещь.

Выйдя на улицу, Пчелин повернул налево и быстро пошел по направлению к площади за сквером.

Дойдя до угла сквера и внимательно осмотревшись, Пчелин увидел интересовавшего его человека: тот быстро входил под арку большого проходного двора. Капитан почти бегом пересек площадь и устремился за агентом Шервуда, который несколько опередил его. Расстояние сокращалось, и когда человек в сером выскочил в переулок и бросился к машине, Пчелин был от него на расстоянии всего десяти - пятнадцати метров. ««Победа» выкрашена в серый цвет», - отметил про себя капитан и подумал: «Сейчас я увижу ее номер, а затем возьму такси и двинусь следом». Но увидеть номера машины Пчелину не пришлось: кто-то сзади неожиданно нанес ему сильный удар по голове, и он без сознания упал на ступеньки подъезда.

«Что ему нужно здесь?» - думал полковник Соколов, внимательно рассматривая английского профессора-атомщика, в то время как академик, еще не старый и энергичный человек, давал пояснения группе иностранных ученых, приехавших в Институт ядерных исследований. Одетый, как и научные сотрудники института, в белоснежный халат, Соколов присутствовал при встрече академика, одного из крупнейших физиков нашей страны, с иностранными учеными.

Полковника Соколова, естественно, занимало, какие шпионские сведения агент Шервуда хочет получить, используя для этого свое положение специалиста-атомщика и репутацию честного и прогрессивного человека.

В неожиданной метаморфозе с профессором Макгайром, в превращении его в агента одной из иностранных разведок, во вражеского лазутчика было что-то непонятное, загадочное… Соколов знал, что генерал Тарханов через особые каналы примет все меры к тому, чтобы выяснить эту неприглядную сторону биографии Макгайра. Однако именно теперь, когда Макгайр получил от своих хозяев какое-то новое указание, за ним следовало смотреть в оба с тем, чтобы установить, во-первых, с кем он будет пытаться наладить связь, во-вторых, выяснить, что его конкретно интересует. Вот он приехал в Институт ядерных исследований - зачем? Для отвода глаз или ему некуда девать время? Вряд ли, раз Шервуд вынужден был спешить с передачей ему какого-то распоряжения, наверное, и Макгайр должен спешить и не стал бы тратить дни на развлекательные экскурсии - ведь он мог бы сегодня поехать не сюда, а туда, где ему нужно быть в соответствии с приказом Шервуда или самого Харвуда. Не значит ли это, в таком случае, что полученный им сегодня утром в Третьяковке приказ и обязывал его быть именно здесь и слушать объяснения маститого советского академика?

Но то, о чем с интересом может слушать известный английский ученый, профессор ядерной физики Джон Макгайр, ничего не даст Макгайру - шпиону Харвуда и Шервуда. И Соколов, внимательно слушая академика, продолжал незаметно наблюдать за англичанином.

Если сто миллионов атомов расположить в ряд, вплотную друг к другу, то длина этого ряда составит всего один сантиметр. А «сердце» атома, его ядро, примерно в сто тысяч раз меньше самого атома! Если мысленно увеличить атом до размеров здания в три десятка этажей, то мысленно увеличенное в такой же пропорции ядро атома имело бы размеры песчинки диаметром в несколько десятых долей миллиметра. Однако вся масса вещества атома заключается именно в его ядре, плотность которого тоже не имеет ничего общего с обычными представлениями, к которым человечество привыкло за тысячелетия своего существования: если например, спичечную коробку наполнить атомными ядрами, то она весила бы более трех миллиардов тонн.

Но и ядро атома не является чем-то неделимым, оно в свою очередь состоит из мельчайших частиц - нейтронов и протонов, количество которых в атомах таких тяжелых элементов, как, например, уран, превышает две сотни. Лишь ядро атома простейшего элемента - водорода состоит из одного протона. Однако недавно сотрудникам Института ядерных исследований удалось установить, что и протон - не простая элементарная частица, ибо он в свою очередь имеет ядро и оболочку. Гениальное утверждение В.И. Ленина о неисчерпаемости атома в каждой его частице подтвердилось.

Что же удерживает вместе частички ядра? Внутриядерные силы. Сила внутриядерного сцепления чудовищна.

Ученым пришлось вести изучение столь малых частиц материи, что по сравнению с ними частицы, видимые под микроскопом, - гиганты. С помощью какого же инструмента можно производить операции над «сердцем» атома и отдельно над каждой его частицей, порой одной из многих, входящих в ядро? Никакой самый тонкий инструмент тут не годился. Пришлось прибегнуть к бомбардировке атомов атомными же частицами, которые принято называть «элементарными», а чаще - частицами высоких энергий. Попадая в ядро атома, такая частица, к примеру, нейтрон, электрически незаряженный, расщепляет ядро. При этом происходит превращение одного элемента в другой. Осколки ядра и радиоактивное излучение внимательно изучаются в лабораториях. Но, естественно, для работы нужны не отдельные частицы, а мощные потоки их. И чем выше быстрота движения этих частиц, чем больше их кинетическая энергия, тем большую возможность получают физики заглянуть в бездну мира бесконечно малых величин, имеющих колоссальное значение для овладения энергией атома, а также, в конечном счете, для судеб человечества в будущем. Ведь то, чего пока достигло человечество в подчинении себе энергии атома, - лишь первый шаг. Мы научились расщеплять только ядро атома урана, да и то плохо - в результате цепной реакции освобождается лишь ничтожная доля грандиозных запасов энергии в ядре атома урана - менее одной тысячной доли всей скрытой в нем «волшебной силы»! Так что работать ученым физикам есть над чем. Но им для этого нужен «инструмент» - частицы высоких энергий. Однако получить такие частицы было нелегко, добиться этого удалось лишь на ускорителях - огромных и сложных установках, перед одной из которых и находился сейчас полковник Соколов.

Он вспомнил о недавно прочитанной книге «Жизнь с молнией»… Соревнование с молнией устарело. Но колоссальные установки сверхвысоких электрических напряжений подвели к энергии только в 5-10 миллионов электрон-вольт. И стоп! Природа не хотела сдаваться: утечки электричества и сокрушительный пробой изоляторов не давали двигаться дальше.

Атака в лоб не удалась. Тогда ученые пошли в обход - решили вообще избавиться от необходимости идти только по пути увеличения мощности «прямого» напряжения электрического тока, а заставить ускоряемые частицы много раз подвергаться воздействию одного и того же электрического напряжения. Дело было в том, чтобы, обращаясь по почти замкнутой орбите, частицы с каждым оборотом накапливали все большую скорость. Так был создан циклотрон Лоуренса, позволивший, не прибегая к высокому напряжению, сообщать частицам энергию, равную 10-20 миллионам электрон-вольт. Однако этого было совершенно недостаточно, ибо чем выше скорость частиц, тем больший эффект получают ученые при изучении ядра атома. Но и позволив опередить молнию, природа снова не хотела открывать своих тайн: 20 миллионов вольт стали пределом на целое десятилетие - при попытке дальнейшего ускорения частиц циклотрон вместо того, чтобы способствовать их ускорению, наоборот, замедлял их движение. И вот ученые одержали новую победу: Векслер в Советском Союзе, а затем Макмиллан в Америке нашли выход из тупика. Векслер предложил принцип автофазировки, открывший дорогу для колоссального повышения энергии ускорителей ядерных частиц. На этом принципе в Советском Союзе и был построен мощный ускоритель - синхроциклотрон, дающий пучки прогонов с энергией в 680 миллионов вольт, нейтронов - с энергией в 600 и альфа-частиц с энергией в 840 миллионов вольт. В синхроциклотроне «элементарные» частицы ускоряются ритмическими толчками электрического поля. По спирали частицы заставляет двигаться сильное магнитное поле - только магнит установки весит 7 тысяч тонн, ширина его полюса достигает шести метров. Между полюсами магнита помещена камера для разгона частиц размером с большую комнату. Воздух из камеры выкачан. В стенке камеры - «окна» из алюминия, через которые поток частиц проходит так же легко, как свет через стекло.

Но для развития советской науки об атоме и этого оказалось недостаточно. Ведь чем выше будет скорость частиц, тем больший эффект получают ученые при изучении ядра атома. И вот советские ученые и промышленность создали и ввели в 1957 году в строй крупнейший в мире ускоритель ядерных частиц - синхрофазотрон, дающий протоны с энергией… в 10 миллиардов электрон-вольт! Вес магнита новой установки - 36 тысяч тонн, а диаметр его достигает почти шестидесяти метров. Потребляемая синхрофазотроном электроэнергия составляет почти четверть мощности Днепрогэса. Ускорение протонов в синхрофазотроне происходит всего за 3,3 секунды. За это время они успевают совершить в камере ускорителя четыре с половиной миллиона оборотов и проходят путь в два с половиной раза больший, чем расстояние от Земли до Луны.

Полковник Соколов с любопытством смотрел на пронзившие восьмиметровую бетонную стену стальные трубы, похожие на орудийные стволы, - через них мощные потеки частиц высоких энергий выбрасываются в соседний зал, на экспериментальные установки - в одних приборах они пролетают через пар и за ними остается туманный след, в других - они вторгаются в доведенную почти до кипения жидкость, и след их обозначается полосой из крошечных пузырьков. Поток частиц падает на твердые тела и проникает в них, разбивая ядра атомов.

Почему ученым нужно изучать именно «элементарные» частицы? Потому, что они - эти «элементарные» частицы - активные участники сложнейших процессов, происходящих в глубине атома. Да, в глубине. Чтобы вникнуть в смысл этого слова, достаточно сказать, что входящий в оболочку атома электрон легче входящего в ядро атома протона в 1836 раз. А только протонов в ядре, например, урана 92 штуки. А сам-то атом - величина, находящаяся вне досягаемости микроскопа!

И вот с помощью синхрофазотрона, который академик сейчас показывал иностранцам, в Институте ядерных исследований удалось искусственно, в лабораторных условиях, получить ряд таких «элементарных» частиц, которые до этого были обнаружены только в космических лучах, да и то в мизерном количестве.

Соколов продолжал наблюдать за англичанином: агент Шервуда заметно насторожился лишь тогда, когда академик рассказывал о том, что в институте удалось получить частицы огромной скорости, что в Советском Союзе ведутся работы по созданию ускорителя невиданной мощности - на 50 миллиардов электрон-вольт. И уж совсем в охотничью собаку на стойке превратился Макгайр, когда академик упомянул об успехах сотрудников института, добившихся рассеяния нейтронов пучками нейтронов же. Полковник Соколов не был большим специалистом в области атомной энергии, но все же его знаний оказалось достаточно для того, чтобы понять, что именно в сообщении академика могло так заинтересовать англичанина: в военных условиях, в случае применения атомного оружия, именно мощное нейтронное излучение обрушивается на землю и, мгновенно разбивая ядра атомов элементов, входящих в состав земли, камней, материалов, из которых построены здания и укрепления, превращает в смертельно-радиоактивное все, что окружает человека. Соколов представлял себе, какие переживания обуревали сейчас вражеского лазутчика, - ведь ему так и не сказали ничего о конкретных данных, позволивших советским ученым добиться таких успехов.

Гости, наконец, стали прощаться. Англичанин растроганно пожал академику руку.

- Уэлл… Карашо… - говорил он, широко улыбаясь. - Я хотел бы остаться на некоторое время у вас, поработать с моими русскими коллегами.

- Пожалуйста, - радушно ответил академик. - В какой области вы хотели бы поработать у нас?

Казалось, англичанин на мгновенье задумался, но полковник Соколов понимал, что он хитрит, что ответ у него готов давно, еще до сегодняшнего визита в институт.

- Я с удовольствием отдался бы любимому делу под руководством такого вашего прославленного ученого, как профессор Ясный, - произнес он наконец.

«Вот оно что - опять Ясный!» - полковник понял, что, приехав сюда, он не потерял времени даром.

Академик выразил сожаление:

- С этим придется пока повременить, мистер Макгайр.

- Почему?

- Потому что в лаборатории, которая вас интересует, как, впрочем, и в любой другой, можно работать только с разрешения ее руководителя, а профессор Ясный в настоящее время находится в командировке. Но скоро он вернется, и мы этот вопрос уладим.

- Извините, я не знал, что мой коллега Ясный в отъезде. Скажите, как скоро он возвратится в Москву?

- Недели через полторы.

- Так долго еще… - Макгайр был явно обескуражен. Соколов крепко пожал академику руку и сел в свою машину. Когда он возвратился в управление, его немедленно вызвали к генералу Тарханову, и тут он узнал о покушении на капитана Пчелина.

- Я только что от него, - сказал генерал. - Мы с вами еще поговорим насчет этого покушения. Сейчас же надо действовать. Дело в том, что, по описанию Пчелина, личность человека, за которым он следил, соответствует внешности неизвестного, с которым Шервуд встречался на Дмитровском шоссе и которого мы знаем под фамилией Силина. Второе важное обстоятельство - крупный инженер одного из номерных институтов Павел Васильевич Горелов, человек семейный, увлекся молодой особой, некоей Аллой Цветковой, часто посещает ее на даче. Капитан Пчелин решительно утверждает, что, интересуясь обитателями дачи, на которой бывает инженер Горелов, он заметил там того самого человека, который явился в часовую мастерскую. Вы понимаете, Иван Иванович, что это значит?

- Это значит, что линия Харвуд - Шервуд - Силин - Макгайр не случайна. По-видимому, все это звенья одной шпионской операции, - твердо произнес полковник.

- Я тоже так думаю, - сказал генерал. - Нужно сейчас же взять под непрерывное наблюдение этого англичанина. Я принял кое-какие меры, чтобы выяснить, как могло случиться, что зарубежный прогрессивный деятель, приехав к нам, оказался самым обыкновенным лазутчиком, правда, с далеким прицелом. Но вы обратите внимание вот на что… Из вашего недавнего сообщения видно, что и тут их интересует Ясный, работа его лаборатории. Значит, мы правильно поняли, куда они целят. Боюсь, что капитану Русакову будет трудновато. Ему надо помочь. Этим сейчас же займусь я. А вы организуйте наблюдение за англичанином и дачей Цветковой. Вот адрес Цветковой… Станция… улица… номер дома. Пчелин пока вам не поможет - ему предписано недельку полежать.

- На станцию я поеду сам, - сказал Соколов. - Там - Силин.

- Правильно, поезжайте, Иван Иванович, сами взгляните. Об установлении нами оперативного наблюдения не должна подозревать ни одна живая душа!

Снэйк-Силин переходил от приступов бешенства к унынию. Виной этому было сообщение, полученное им сегодня в часовой мастерской. В крошечной шифрованной записке Шервуда, спрятанной под крышкой часов, Снэйк-Силин обнаружил приказ Харвуда и даже самого Уильяма Прайса: с этой минуты он, Снэйк, терял самостоятельность и поступал под начало Чумы, который уже прибыл на территорию Советского Союза. Чума - уполномоченный Харвуда и Прайса по проведению операции «Вирус», и теперь не только благополучие, но и жизнь Снэйка зависели от этого страшного человека. Снэйк никогда не видел Чуму и не знал его настоящей фамилии, но о репутации этого человека был достаточно наслышан. Товарищи по работе в разведке не раз с восхищением рассказывали ему об этом человеке, которому они хотели бы подражать: его специальностью являлся главным образом террор, убить человека для Чумы столь же легко, как для заядлого курильщика выкурить сигарету «Кэмэл». Убийство людей шло, естественно, неразрывно с предварительным выслеживанием жертв. В этом деле Чума добился поразительных успехов. Переброска сюда «Чумы» не умаляла роли Снэйка, наоборот, придавала особый вес и особое значение делам, которыми он занимался. Но Снэйку было известно, что среди жертв Чумы находился не один провалившийся разведчик. Вовремя убрать своего агента - великое дело, и Аллен Харвуд, когда требовали интересы разведки, не признавал другого исхода. «Убить самим своего агента, но не допустить его ареста» - стало неписанным правилом, которому шеф разведки неукоснительно следовал. И Чума - это не являлось секретом - «вовремя», как раз накануне предполагаемого ареста, устранял своего же агента, ставшего опасным или просто нежелательным. Для секции «И», в которой Чума работал, подобного рода убийства являлись обычным делом. В разведке сложились легенды насчет того многообразия способов, при помощи которых Чума убирал с дороги ставших ненужными разведке людей.

Снэйк отнюдь не был сентиментальным, и на его совести имелись чужие жизни. Но одно дело иметь жертвой кого-то и совсем другое - самому оказаться жертвой, хотя бы потенциально. Это - вещи разные! А Снэйк хорошо понимал, что уполномоченный Харвуда получил от шефа право на жизнь и смерть своих подчиненных, в число которых совершенно неожиданно для себя попал и он, Джо Снэйк, попал, очевидно, потому, что вся операция «Вирус» - предприятие Уильяма Прайса, для которого Харвуд и старается. Вот почему при мысли о предстоящей встрече со своим новым начальником он определенно трусил.

Шервуд сообщал, что в соответствующий момент Чума явится к нему, к Снэйку, сам или вызовет его к себе. Пароль: «Далеко ли до Подольска?» - «Это совсем в другом направлении».

Пробыв довольно долго в одном из летних кафе, Снэйк сел за руль и не спеша повел машину по Ярославскому шоссе. Он ехал на дачу, снятую по его указанию Аллой Цветковой и ее «теткой», - они работали по его заданиям и на его деньги. Инженер Горелов мог сообщить много важного, нужно было только взяться за него как следует. Собственно, Снэйку вовсе не следовало бы ехать к Цветковым, но беспризорная и бесприютная жизнь холостяка утомила его, а «тетка» Аллы еще хорошо сохранилась и была к нему благосклонна. Это обстоятельство и привело к тому, что иногда «Михаил Иванович», то есть Снэйк, появлялся на той самой даче, куда с некоторого времени зачастил инженер Павел Горелов. Сумерки сгущались. У поворота с шоссе на проселок незаметно возникла высокая фигура. Это был тот самый человек, которого днем капитан Пчелин заметил у стенда с фотоснимками Индии. Незнакомец спросил несколько насмешливым тоном:

- Далеко ли до Подольска? - и, не дожидаясь ответа, поспешно открыл дверцу и сел на заднее сиденье. - Сейчас будет дорога направо, сверните на нее, - резко приказал он.

- Почему? - спросил Снэйк.

- Боитесь? - Фокс-Чума явно издевался, - Я должен был бы вот сейчас убить вас, Джо Снэйк, но не бойтесь - вы будете жить, в этой стране нам трудно.

- Почему вы хотите, чтобы я ехал по той дороге? - хрипло повторил свой вопрос Снэйк; в нем боролись испуг и гнев.

- Потому, что вам нельзя больше появляться на даче, вы провалились, Джо Снэйк, - спокойно сказал Чума. - И теперь, если хотите, чтобы вы, а заодно с вами и я, не попали в лапы чекистов, гоните машину подальше отсюда. У вас должно быть еще несколько квартир, не правда ли?

- Я провалился? - почти вскрикнул Снэйк; он не верил этому человеку.

- Провалились, - подтвердил Фокс. - Но я думаю, мы еще выкрутимся, - и он коротко рассказал о том, что случилось в этот день неподалеку от часовой мастерской.

Автомобиль опять выскочил на шоссе и пошел на предельно дозволенной скорости. Снэйк был подавлен: он не мог простить себе беспечности, хотя тогда, когда он шел на явку, ему казалось, что им приняты все меры предосторожности. Чума спас его, с этим нельзя было не согласиться.

Снова ехали проселком. Чума часто смотрел на часы.

- Здесь, - Снэйк остановил «Победу» в самом конце безлюдной улицы, такой, какие под Москвой часто называют просеками. На этой улице было всего несколько домов, отгороженных один от другого высокими глухими заборами, над которыми поднимались фруктовые деревья. Где-то яростно лаяла собака. Улица упиралась в лес.

Снэйк закрыл за собой ворота.

- Эту половину дачи вместе с участком снимаю я, - пояснил он.

Вошли в комнату.

- Нас здесь не могут подслушать? - спросил Фокс.

- Нет. Можете говорить свободно. Вы, наверное, хотите есть?

- Да, я голоден. Но сейчас некогда. Впрочем, я вижу у вас коньяк, налейте мне рюмку. Не наливайте себе, Джо Снэйк, я не разрешаю вам пить ни капли, - голос Фокса стал резким. - Вам сегодня предстоит еще одно дело… Я вижу тут телефон - это очень кстати. Соедините меня вот с этим номером, у вас это получится, наверное, скорее. Спешите, он ждет моего звонка.

Снэйк дозвонился. К аппарату подошла женщина. Под диктовку своего нового начальника Снэйк попросил ее позвать к телефону товарища Чурсина, который в данный момент у них обедает. Затем трубку взял Фокс.

- Узнаете? - почти весело проговорил он. - Вам надо сейчас же уходить из ресторана. В гостиницу не заходите. Поняли? Возьмите такси и отправляйтесь к Рижскому вокзалу. Там к вам подойдет человек от меня и доставит вас куда нужно. Всё. Спешите. Дорога каждая минута.

Фокс швырнул телефонную трубку, устало откинулся на спинку стула и выпил коньяк. Снэйк со страхом смотрел на его уродливое костлявое лицо, на котором почти не было видно глаз. Фокс заговорил.

- Вы, должно быть, поняли, что к Рижскому вокзалу придется ехать вам. Вы привезете сюда того парня, с которым я только что разговаривал. Но предварительно я все же скажу, Снэйк, что оба вы с Шервудом - болваны и ослы. Не возражать! Шервуду придется немедленно убраться из Москвы, теперь он тут бесполезен, а насчет вас я подумаю…

- Но как это случилось? - Снэйк трусил все больше.

Фокс рассмеялся.

- Очень просто: Шервуд когда-то успел провалиться, и чекисты установили за ним слежку. Не подозревая этого, Шервуд явился на явку в часовую мастерскую и притащил за собой «хвост». Я решил сам проверить, засекли или нет чекисты вашу явочную квартиру. Когда через некоторое время за мастерской стали следить, я понял, что это провал. Мне удалось спасти вас - это было очень рискованно, и я пошел на этот риск только потому, что не хотел позволить им изолировать меня, превратить меня в полководца без армии.

Парень следил за мастерской несколько часов, но бросился только за вами: это значит - он знает или где-то встречал вас. Вот почему вы не должны больше появляться на даче у Цветковых - если парень не умер, то еще сегодня ночью агенты КГБ возьмут дачу в кольцо, и вы, Снэйк, оказались бы в незавидном положении! Вас мне удалось спасти, а вот с Алхимиком покончено - этот осел Шервуд, провалив явку в часовой мастерской, отправился в картинную галерею в Замоскворечье и, вступив там в контакт с Алхимиком, провалил и его. К сожалению, я не знал, куда и зачем Шервуд едет, и ничего не мог сделать. Ну, а чекистов, следивших и за Шервудом и за Алхимиком, я видел своими глазами. Один из них был тот самый, которого я пристукнул. Теперь Алхимику нельзя уже оставаться в роли английского профессора Макгайра. Но я дам ему другое задание, а чекисты… Посмотрим кто будет смеяться последним… Как только вы встретите Алхимика, позвоните по автомату Шервуду и прочтите ему вот этот текст. - Фокс написал несколько строк. - Пусть он немедленно передаст этот шифр в Берлин: раз мы провалились с нашим англичанином тут, пусть на Рейне займутся операцией с настоящим Макгайром. Понимаете, Снэйк, это будет великолепно - сначала все газеты мира поднимут вой о том, что в Советском Союзе похищен известный английский ученый-атомщик, а потом все газеты сообщат: изуродованный труп англичанина обнаружен на территории Восточной Германии. Его пытали и убили большевики, к которым он приехал как друг. Это будет здорово!

Через несколько минут серая «Победа» мчалась по направлению к Москве. За рулем сидел Снэйк.