Воду радостей живых, ту, что старит молодых, Молодит совсем седых, будем пить, но не пьянеть. Воду, что и пешехода может сделать конным с ходу, Пешим конного, – ту воду будем пить, но не пьянеть. Воду, что людей меняет, – тех смеяться заставляет, Тех слезами омывает, — будем пить, но не пьянеть. Веселящую унылых, шутников бросая милых В мрак унынья, – полной силой будем пить, но не пьянеть. Воду ценную стократы, золотящую заплаты, В нищету сводя богатых, будем пить, но не пьянеть. Воду восходящей силы, оживляющую хилых, В бой ведущую трусливых, будем пить, но не пьянеть. Ослабляющую ноги, затемняющую многих, Сделав наш язык убогим, будем пить, но не пьянеть. Воду – пить ее пристало, когда в желудке мало, В доме ж снеди до отвала — будем пить, но не пьянеть. Воду злую, коль без меры, воду пиршественной веры, Украшающую смертных, будем пить, но не пьянеть. Оглуплящую воду, наливая, как в колоду, Ту бессовестную воду будем пить, но не пьянеть. Льющуюся в темный час изо рта постыдно в таз, Унижающую нас, — будем пить, но не пьянеть. Пробуждающую спесь, расхищающую честь, Что ни пьешь – все жажда есть — будем пить, но не пьянеть. Воду – щедрую для друга, для врагов скупую – кругом Всю до дна в часы досуга будем пить, но не пьянеть.

Когда твое лицо охладевало, Мое багровым было от огня. Чем глуше сердце у тебя стучало, Тем чаще сердце билось у меня. Я сам не знаю, что со мною стало, Когда тебя не стало, дорогой. Там, где во мне надежда обитала, Разбило горе черный лагерь свой. Не только потому, что сердцем крепок, Я не упал, я горе перенес, Смирившись с неизбежностью нелепой, Я понял бесполезность слов и слез. К нам что-то смерть-старуха зачастила. Иль ей доносы пишет кто-нибудь? Она приходит к нашим близким, милым И снаряжает их в далекий путь. Ты для меня был всех родней и ближе, Но ты ушел, и нет тебя со мной. И все же я не плачу, мой родной, Твою слезами память не обижу.

Лучами глаз твоих я ослеплен. Взглянула и голубкой упорхнула. Я рад бы за тобой лететь вдогон — Куда там! Ты исчезла из аула. Рукою лишь махнула – мол, пока!.. Не видывал я существа коварней. Бычок дороже старого быка — Ты предпочла мне молодого парня. Ты думала: любовь – юнцов удел, Лишь молодой способен загореться. А я – представь! – пока не поседел, Не ведал мук взбесившегося сердца. Что ж, коли у тебя завелся друг, Расстаться, милая, давно пора нам. Но почему ты улыбнулась вдруг? Зачем со мною чокнулась стаканом? Не знаешь и сама, кого любить И подаваться в сторону какую. Того, кто любит, гонишь… Так и быть: Послушай – что почем я растолкую…

Внучка в наш явилась дом — Краше внучки не найти. Как девчонку назовем? Может, попросту, «Пати»? Заведется у отца Лишних несколько рублей, — Он подарков без конца Дочке навезет своей. Купит он тебе платок Да коралловый виток, Чтоб у колыбели Бусинки блестели. И браслетку и кольцо На тебя наденет мать. Выйдешь с мамой на крыльцо, В садик с ней пойдешь гулять. Шелковиночки волос Мама гребнем разберет. Нашей пташке между кос Птичье перышко вплетет. Папа дочке приберег Пару золотых серег. Люди сразу отличат: «Вон гуляет Патимат». Папа станет целовать: «Спи, дочурка, засыпай». Молочком покормит мать, Будет петь тебе «бай-бай». Манит бабушка: «Иди На руки ко мне, мой свет!» «Поиграй со мной, Пати!» — Просит внучку старый дед. Будешь новой жизнью жить. В школу ты начнешь ходить, Побежишь вприпрыжку, Книжку взяв под мышку.

С тобой мы распрощались не без боли, Пожали руки крепко, а потом Я сердце по рассеянности, что ли, Оставил в шумном городе твоем. Как будто годы, тянутся недели. Звенят ручьи в ущельях на бегу. Живу в Хунзахе. Думаю о деле, Но, веришь ли, работать не могу. Сажусь писать – напрасное занятье, Стих холоден, как звезды в синеве. Как буду в исполкоме заседать я, Когда оставил сердце я в Москве? Я занят, друг. Не смог бы мне помочь ты: В посылке сердце переслать сюда? Дня через три его с ближайшей почты Мне почтальон доставит без труда.

Вот странно – кто же умер из близких у зимы? В пути, одетой в траур, ее встречаем мы. Какой она, бедняжка, взволнована бедой, Что как ребенок плачет, льет слезы день — деньской? Покроет снежной тучкой иной утес – и вдруг Грозит: укройтесь в шубы от холода и вьюг. Потом повеет теплым-претеплым ветерком И шепчет: сбросьте шубы – ишь, как печет кругом. Из глаз ее, промокших от неуемных слез, Ручьев, потоков буйство по взгорьям пролилось. Кто без смекалки, смотришь – уж вон с сохой попер, Подумав, что, мол, это весна пришла на двор. Нет, встарь зима старалась держать в руках народ, — От белой, снежной бурки, бывало, кто уйдет? А нынче? Ливнем солнца, теплынью золотой Всласть дышащую зиму видали ль пред собой? Сроднившуюся с летом характером, душой, Вы чувствуете ль зиму, ее повадок злой?

Горные пастбища — как им зеленеть? — Горлинку милую унесла беда. Рощам, садам моим в горе как цвести? — Друг мой, оделась ты в саван навсегда. Легкою поступью ты по жизни шла, Мало насчитано быстролетных лет. Шаг затерялся твой на речном песке, Но не изгладится в моем сердце след. Тень быстрой ласточки промелькнула вмиг — Не удержали мы дорогую тень. Тела цветущего аромат ушел — Не надышались мы: отцвела сирень. Жалко жемчужину хоронить в земле, — Сердце утешится ль хоть когда-нибудь? Смотрим в смятении на безгласный прах, — Скорби мучительной не вмещает грудь. Солнце бессмертное озарит лазурь — Скажут: похитило свет твоих очей. Тщетно молю его — не утешит, нет, О, лучезарное, горести моей. Даст облегчение мне, быть может, ночь: Образ прекрасный твой отразит луна. Камень песчаника пусть хранит навек Имя бесценное дорогой Зейнаб!

Убита куропатка белоснежная, Могильным саваном укрыта пава. Распустятся ль в садах бутоны нежные? Зазеленеют ли на склонах травы? Не тосковал я раньше над легендою, Где ищет Гагу верная Мадина. Теперь в беду зову подругу бедную, Я понял скорбь легенды той старинной. Ты дразнишь вновь мое воображение… Ты на земле следов не оставляла. Твой голос птицы славили весенние. Жаль – на земле ты пела слишком мало… И, брови сдвинув, спрашиваю снова я: Как, грудь жемчужную пробить осмелясь, Сгубила пуля подлая, свинцовая Певучий смех, весны цветущей прелесть? Кто станет подражать неподражаемой? Кому теперь достанется походка Быстрее тени, ею же бросаемой? Где стан благоуханный, голос кроткий? Кладу на гроб я плиты изумрудные. И над могилою стою в ознобе. Засыпаны землею очи чудные. Они – двух солнечных зеркал подобье… Коль мать обидела тебя нечаянно — Зачем со мною ты не поделилась? Коль сплетнями соседок ты измаяна — Зачем ты предо мною не открылась? На солнце ясное гляжу угрюмо я: Украло солнце яркий свет у милой! Взойдет луна – и я, вздыхая, думаю: Своей красой луну ты одарила! Навеки ты похищена могилою. Ты крепко спишь – а я не сплю, тоскуя. Спокойна ты – а я страдаю, милая. Ты не скорбишь – а я скорблю, тоскуя… Глядела ты из-под платка приветливо, И на тебя заглядывались люди; Ты прядь со лба зачесывала светлого. Кто эту прядь когда-нибудь забудет? Теперь душа идет одной дорогою — К надгробью, под которым ты уснула. Я знаю: камня плачем не растрогаю, Не буду ныть на улице аула. Но знай, Зайнаб: всех благ мне драгоценнее Твой взгляд, что навсегда запал мне в душу. Он до смерти мне дан как утешение. Тебе я клялся, – клятвы не нарушу. Ты с утренней звездой меня покинула. В окне лучи рассветные блестели… Когда на щеки краска смерти хлынула, Сжав зубы, ты привстала на постели. Взглянув в глаза, коснулась ты руки моей, Душа томилась, вырваться готовясь. Два слова прошептала мне любимая, Они во мне, как сердце и как совесть.

Зайцам – степи, Лес – медведям, А подполье — Грызунам. Дол – коровам, Овцам – горы, А кутаны — Табунам. Тот – чабанит, Этот – пашет: Всем в хозяйстве Дело есть. И в работе Общей, дружной Молодежной Песне – честь!.. Выскочил я Из постели Пулею, Как говорят, И черкеску Вмиг надел я: Удальцу Под стать наряд. И, на палку Сев верхом, я — По батыру, Мол, конек — Темной степью, Лесом, кручей, Сквозь потоки Скок да скок. Через долы, Через горы Мчусь и мчусь я, Молодец. Оставляю За собою Каф-гору я Наконец. Надышался! Насладился Сладкой влагой, Сил набрав; На цветущих Мягких травах Спал под сенью Тех дубрав. Было вёдро, Был и дождик, Было солнце И туман. Я блаженствовал, Плодами И цветами Сыт и пьян. На орлице С журавлями В землю Цора Я слетал; Жил на башне У Немруда, Сураката Край видал; Был у нарта — Одноглаза; Пятиногих Навестил И в чертогах Дивных дэвов, Как почетный Гость, гостил. Я столкнулся С людоедом — Чудищем Превыше гор. Хворь я встретил В белом платье, Маслом ноги Ей натер. Чуть не стал я Жертвой джиннов. Но смотри-ка: Что со мной, — Обошел я Полвселенной, — Без сапог Пришел домой.

Не все друзья верны, – хвалить иных нельзя, Когда твои дела прекрасны, на обед Они к тебе толпою сбегутся, лебезя, Когда ж карман дыряв, – глядишь, – их нет, как нет. Ты с книгою дружи, чьи щедрые листы Ждут взгляда твоего. Она всегда верна. Пусть ты богат, как хан, пусть без копейки ты, — Не станет изменять, не подведет она. Прилежнее склонись челом к страницам книг, Где каждая строка мед мудрости таит. Будь жаден к знаньям, сын! Знай: ты не все постиг, — Лишь черпая из них, твой разум будет сыт. Оружье это ты не выпускай из рук. Брани его иль нет, – надежен друг такой. В обиде на тебя не будет этот друг. Хоть бросишь ты его, в сердцах махнув рукой. Будь знанья кунаком. Богат его очаг, Щедры его дары, густы его сады. А ты – желанный гость в цветущих тех садах: Иди и собирай румяные плоды. Ты книге поверяй свои мечты и жизнь. Знай: в сердце, не спросясь, врывается поэт. Ты всем, что на душе, с поэзией делись: В ее улыбке ты на все найдешь ответ.