IX

– Иоганн, просыпайся.

Он почувствовал, что кто-то трясет его за плечо, и открыл глаза.

У кровати стоял Альбин с масляной лампой в руках и широко ухмылялся.

– Кузнецом ты, может, и мог дрыхнуть до обеда, но здесь такое не пройдет. В хлеву много работы.

Иоганн откинул одеяло. В комнате стоял жуткий холод, одежда на ощупь будто заледенела. Поеживаясь, он натянул брюки и рубашку, подхватил негнущийся плащ и поспешил за Альбином.

* * *

Хлев располагался за домом. Альбин с Иоганном шагали через сугробы, и в морозном воздухе из их ртов вырывался пар.

Альбин посмотрел в небо. Над вершинами гор уже занимался рассвет.

– Снега сегодня не будет, – сообщил батрак. – Ну да грех жаловаться.

Иоганн подвигал руками, чтобы согреться.

– Когда идет снег, не так холодно.

Альбин усмехнулся.

– Здесь всегда холодно.

Они подошли к хлеву – массивному строению из камня и бревен, с крошечными окнами, заколоченными изнутри толстыми досками.

– Больше похоже на крепость, чем на хлев, – заметил Иоганн.

– Чтобы мухи не вылетали, – усмехнулся Альбин.

Шутка часто становится прикрытием правды.

Лист не стал допытываться.

Внутри пахло скотом, соломой и мочой, но все-таки было теплее, чем снаружи. В полумраке Иоганн разглядел Софи: она уже доила корову. Перед ней выстроились три котенка, жадно вытягивая головы. Софи подмигнула новенькому, затем чуть оттянула вымя и брызнула парным молоком в широко раскрытые рты. Искупавшись в молоке, котята принялись с громким мурлыканьем облизывать друг друга.

– Им так нравится! – с восторгом воскликнула Софи и помахала Иоганну.

Тот помахал в ответ. Потом Альбин вручил ему лопату.

– Давай за дело, надо навоз выгрести…

Софи закончила с первой коровой и пододвинула скамейку к следующей. Лист подошел и помог перенести деревянное ведро. Над молоком поднимался пар.

– Мне бы тоже понравилось, – Софи двусмысленно улыбнулась.

Иоганн знал девиц такого склада, непосредственных и с добрым сердцем, однако чувствовал, что сейчас в игру лучше не ввязываться. Он улыбнулся в ответ, словно не понял ее намека, и похлопал корову по шее.

Корова была красивая, черная с белыми пятнами. Софи с нежностью погладила ее по спине.

– Это Штанцерль, моя любимица. Она больше всех дает молока.

– И не только молока.

Иоганн принялся сгребать навоз лопатой и накладывать в тележку. Когда тележка заполнилась, он выкатил ее наружу и вывалил в большую кучу за хлевом.

Уже после первого захода лоб Иоганна покрылся холодным потом. И с каждой новой ходкой он чувствовал нарастающую слабость.

Каррер не станет держать слабого работника. Соберись!

Когда Лист вывалил третью тележку, в боку снова закололо. Он сделал глубокий вдох и постарался не думать о боли.

Не получалось.

Альбин забрал у него лопату.

– Накорми свиней, а потом передохни. Скоро завтрак.

Иоганн с благодарностью кивнул.

* * *

– Ну как, есть от него толк?

Якоб Каррер сидел во главе массивного стола, точно под распятием в углу. Альбин с Иоганном тоже сели.

– Работать умеет. Один выгреб весь навоз, – похвалил его Альбин.

Лист был благодарен ему за эту ложь. На самом деле Альбин и Софи почти всю работу проделали без него – он был еще слишком слаб.

– Ну, значит, на сегодня свой кусок ты заслужил, кузнец, – последнее слово в устах Каррера прозвучало почти как оскорбление.

Иоганн посмотрел хозяину в глаза, но говорить ничего не стал. Вместо этого обвел взглядом комнату и большую печь с лежанкой. Потолок был украшен искусной росписью на религиозные мотивы. Цвета с течением времени потускнели, но рисунок по-прежнему был различим. Судя по насыщенности красок, сначала был расписан угол над распятием, и с каждым годом что-то добавлялось, пока узор полностью не покрыл потолок. Иоганн различил несколько надписей, нанесенных поверх рисунка, – вероятно, выдержки из Библии.

– Красивая роспись. Ваша работа? – спросил он Якоба.

– Отца, – в пренебрежительном тоне ответил крестьянин.

Позади них отворилась дверь.

В комнату вошла Софи, внесла большой глиняный горшок, поставила его на стол, где уже стояли несколько деревянных мисок, и села. Следом за ней появилась юная девушка с караваем румяного хлеба в руках.

– Садись уже, Элизабет, сколько можно ждать! – прикрикнул на нее Каррер.

Иоганн уставился на девушку.

Элизабет.

Он разыскал своего ангела.

* * *

Элизабет поспешно села рядом с Софи.

– Радуйся, Мария… – начал Каррер, и остальные присоединились вполголоса.

– Благословенна Ты между женами, и благословен плод чрева Твоего Иисус…

Иоганн украдкой поглядывал на Элизабет, погруженную в молитву. Густые темные волосы, голубые глаза, бледное лицо в веснушках, стройная фигура.

– Святая Мария, Матерь Божия, молись о нас, грешных…

Но не только ее красота привлекала Иоганна. Элизабет излучала решимость, какую сложно было заподозрить в дочери такого строгого человека.

– …ныне и в час смерти нашей. Аминь.

Кто-то кашлянул и вывел Иоганна из задумчивости. Каррер уперся в него взглядом.

– Закончил, кузнец?

Тот поспешно пробормотал аминь.

Каррер вновь опустил голову.

– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь.

Иоганн вместе с остальными произнес аминь. Последняя часть молитвы была ему совершенно незнакома. Так или иначе, к «Аве Марии» она не относилась.

Элизабет стала разливать по мискам густой суп и передавать по столу – сначала, конечно же, отцу, как того требовал обычай. Каррер зачерпнул ложку супа и отправил в рот. Только потом остальные принялись за еду.

* * *

После завтрака Каррер громко рыгнул, откинулся на спинку и лениво поглядел на Иоганна.

– Понравилось?

– Да, благодарю, – ответил тот и помедлил. – И за то, что взяли меня к себе.

Якоб покровительственно отмахнулся.

– Не бросать же тебя замерзать. Что поделать, голодным ртом больше… Но весной пойдешь своей дорогой.

– Вы очень великодушны, – равнодушно проговорил Иоганн.

Каррер посмотрел на него с недоверием, как будто не знал, как расценить слова пришлеца. Затем повернулся к Альбину.

– Потом заколотите амбар.

Работник посмотрел на него с удивлением.

– Что, опять? Но…

Каррер гневно ударил ладонью по столу.

– Закрой рот и делай, что говорят!

Альбин поспешно закивал, бросил взгляд на Иоганна и поднялся.

– Тогда мы лучше сейчас и пойдем.

Он перекрестился. Лист последовал его примеру, и они скрылись за дверью.

Элизабет и Софи убрали со стола и тоже вышли.

Якоб остался один. Он набил трубку и зажег от тлеющей щепки из очага. Потом поднялся и посмотрел из маленького окошка на задний двор, увидел сквозь зеленоватое стекло искаженные контуры Альбина и Иоганна, как они шагают к амбару.

Может, старуха Зальцмюллер была права… Может, не следовало проявлять к дочери снисходительность и принимать этого кузнеца… Конечно, выгоды от него больше, чем убытков. Но и хлопот он доставил немало…

Якоб глубоко затянулся, едкий дым полностью окутал его лицо.

Однако еще не поздно исправить ошибку. Конечно, придется все делать самому, но ему не привыкать…

Каррер перекрестился и вышел из комнаты.

 

X

На снег перед амбаром высыпалась уже целая горка ценного содержимого. Сверху в обшивке зияла дыра, и по краям были заметны глубокие следы от когтей. Альбин примерился, потом взял доску и принялся обтесывать топором.

– Непохоже, что ее выдавило изнутри. Скорее кто-то выломал руками, – проговорил Иоганн, осмотрев отверстие. – Зверь вряд ли позарится на зерно.

– Верно, – отозвался Альбин.

Он поднял обтесанную доску и приложил к отверстию. Она подошла почти идеально.

– Придержи-ка.

Иоганн держал доску, и Альбин обухом топора приколотил ее к стенке. Зерно перестало сыпаться.

– Хорошо бы тебе сделать пару железных скоб… Прибьем их, и никто сюда больше не залезет.

– Откуда тут взялась дыра? – не унимался Иоганн.

– Надо собрать просыпанное зерно.

Больше Альбин ничего не добавил.

* * *

Когда они возвращались к дому, Лист заметил чью-то фигуру в окне второго этажа. Он остановился и попытался разглядеть, кто это. В следующее мгновение фигура скрылась.

Софи. Иоганн невольно усмехнулся. Он уж и забыл, когда в последний раз его вот так преследовала девушка.

* * *

Элизабет отпрянула от окна. Сердце колотилось в груди. Неужели он ее заметил? Что он теперь подумает? Если она его выходила, это еще ничего не значит. Все-таки она дочь крестьянина, а он – простой батрак…

Элизабет стиснула кулаки, поймав себя на этой мысли. Она никогда не придавала значения положению – во всяком случае, в душе́.

Но что ей теперь делать?

Господь укажет тебе путь.

«Господь или, по крайней мере, его наместник», – подумала Элизабет и поспешно вышла из комнаты.

* * *

В доме было тихо. Девушка осторожно спустилась по скрипучей лестнице, стараясь не привлекать к себе внимания отца. У него непременно найдется для нее задание – хотя бы по второму разу вымести комнаты.

На последней ступени она остановилась и заглянула за угол. Отец уснул в общей комнате, упершись локтями в подоконник. Время от времени он всхрапывал, и по его тучному телу разбегалась рябь.

В такие моменты его можно было принять за безобидного увальня.

Она накинула куртку и вышла из дома.

* * *

Элизабет была одна в церкви. Она стояла на коленях перед высокой, искусно расписанной статуей Девы Марии и молилась, перебирая четки, – одна из немногих вещиц, доставшихся ей от матери.

Элизабет любила бывать в церкви. В эти минуты она была свободна от отцовского надзора, могла побыть собой. Здесь ее никто не судил и не указывал, что делать. И это место, как ни одно другое, располагало к размышлениям.

– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь, – закончила Элизабет молитву.

Она поцеловала четки, перекрестилась и встала, чтобы сменить выгоревшие свечи к вечерней службе.

В этот момент дверь в ризницу открылась, и появился Кайетан Бихтер. Священник несильно удивился при виде Элизабет.

Она поприветствовала его поклоном.

– Здравствуй, Элизабет, – произнес священник, тяжелым ключом запирая дверь в ризницу. – Ты, как всегда, не можешь сидеть без дела.

– А, это сделал бы любой на моем месте, – застенчиво ответила девушка.

– И сердце доброе, Господь видит это…

Священник ласково похлопал ее по плечу, после чего взял метлу, прислоненную в углу, и принялся подметать.

– Господь видит это в каждом человеке, верно? – неуверенно спросила Элизабет.

– Верно, дитя мое, верно, – рассеянно пробормотал Бихтер.

– Неважно, мужчина это или женщина, крестьянин или батрак? – осмелилась уточнить Элизабет.

– Господу все равно, я в этом уверен, ибо перед Ним все люди равны.

Кайетан Бихтер заметил, что не расположен к долгим рассуждениям. Вообще-то подобные вопросы, какие задавала Элизабет, ему не досаждали. Но прошедшая ночь еще напоминала о себе ломотой в костях. Ему пришлось проделать неблизкий путь, и поспать толком не удалось.

Элизабет помедлила, потом собралась с духом.

– Но если люди равны перед Богом, то и между собой они не должны видеть различий, разве не так?

Священник усмехнулся.

– Все не так просто, дитя мое, – и продолжил поучительным тоном: – Кто станет сражаться, если все будут крестьянами? Кому работать в поле, если все станут феодалами? Кто станет править, будь все вокруг королями?

Элизабет взглянула на него с разочарованием, но Бихтер невозмутимо продолжал:

– Каждому предназначено свое место. И тот, кто противится судьбе, поступает вопреки Его воле и не найдет пути к спасению.

– Это касается и… – Элизабет говорила теперь совсем тихо, – и…

Бихтер остановился и оперся на метлу.

– Это касается всех и всякого, – прервал он ее резко. – Без исключений.

Несколько мгновений царило молчание.

– Конечно, вы правы, – робко проговорила Элизабет.

Священник пожалел о своих резких словах.

– Элизабет, – он примирительно поднял руку. – Элизабет, это…

– Нет-нет, всё так, как вы сказали. – Девушка выпрямилась. – Всех и всякого. Без исключений.

Она перекрестилась и, коротко попрощавшись, выбежала из церкви.

Кайетан Бихтер проводил ее задумчивым и внимательным взглядом.

Он чувствовал жалость к этой девчушке, но ее отец был из числа самых зажиточных в общине, и его слово имело вес.

Кроме того, ему следовало заботиться о делах более важных, о людях, которые действительно нуждались в его помощи. Бихтеру вспомнилась прошедшая ночь…

Господь Всемогущий, не оставь их.

Священник вздохнул и продолжил подметать.

 

XI

В последующие дни, что бы Иоганн ни делал – работал ли с Альбином во дворе, чистил хлев или рубил дрова, – Элизабет занимала все его помыслы.

Лист с нетерпением ждал общей трапезы или вечера, когда они собирались в общей комнате и он мог украдкой смотреть на нее. Когда они сидели вот так, все вместе, и после молитвы мужчины вырезали фигурки из дерева, а Элизабет и Софи сидели за прялками; когда ветер завывал за окном, а в печи потрескивали поленья и в нишах тлели лучины, распространяя запах смолы и тусклым светом заливая комнату, – в такие моменты деревенская жизнь казалась Иоганну хоть и тяжелой, но благословенной.

Если б…

Если б не «Аве Мария» с этой зловещей концовкой. Казалось, эти слова определяют всю жизнь в деревне – в работе ли, в дни отдыха или в церкви.

Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь.

От кого обитатели деревни просили защиты у Девы Марии?

Рано или поздно, но он это выяснит.

* * *

– Господи, прости нам прегрешения наши…

Было воскресенье, и жители деревни собрались на службу. Иоганн вместе с другими батраками и служанками стоял позади, а перед ними на скамьях сидели крестьяне с женами: мужчины с правой стороны, женщины – с левой. При этом зажиточные крестьяне, такие как Каррер и Риглер, занимали передние места.

Как в жизни, так и в церкви.

Если в течение недели мессу посещали, как правило, по одному человеку от каждой семьи – от Карреров это была Элизабет, – то к воскресной службе являлись все, и подобающе одетыми: крестьяне в темных валяных куртках, чистых рубашках и кожаных брюках, их жены – в темных платьях, с аккуратно зачесанными волосами. На челяди были простые, но чистые льняные рубахи и блузки. Все, от крестьянина до батрака, приводили себя в порядок, были вымыты и опрятны.

Иоганн потер озябшие руки – в церкви стоял нестерпимый холод. Он наблюдал за Кайетаном Бихтером: тот стоял с двумя румяными служками у алтаря и бормотал вступительные слова к причастию. Священник выглядел рассеянным и заметно нервничал, хотя Лист не понимал, в чем причина – ведь Бихтер повторял этот ритуал каждую неделю. Но со временем мысли его потекли в ином направлении, и вместо того чтобы следить за ритуалом, знакомым наизусть, Иоганн стал рассматривать церковь.

Внутреннее убранство отличалось простотой, пестрые витражи едва пропускали свет, и над стрельчатыми окнами можно было заметить уже знакомые символы. В выцветших фресках угадывались различные сцены крестного пути. Алтарь незатейливый, без лишних украшений. И только высокая статуя Девы Марии слева от алтаря, мастерски исполненная и ярко расписанная, приковывала внимание.

Затем произошло нечто удивительное.

В церкви стало светлее – должно быть, солнце выглянуло из-за облаков. Свет сквозь витражи переливался самыми разными оттенками. И лишь в одном месте падал белый луч, направленный точно на статую Богородицы, окружая ее ангельским сиянием.

Иоганн огляделся, но никто, похоже, не обратил на это внимания. Тогда он повернулся к Альбину и шепнул:

– Удивительно… Что это за стекло?

– Это? Оно сохранилось в руинах монастыря, и его принесли сюда, уж много лет тому назад, – шепотом ответил Альбин. – Одни называют это чудом; говорят, только на Богородицу через цветное стекло падает белый луч. Другие связывают это с особой техникой росписи… – Тут он ухмыльнулся. – Можешь догадаться, к какой партии склоняюсь я.

– Если поглядеть, сколько ты молишься, то я бы сказал, что к первой. Удивительно, почему ты не сидишь впереди, среди женщин.

– А было бы недурно, – снова ухмыльнулся Альбин и дружески ткнул Иоганна в бок, так что у него перехватило дыхание.

– Тсс… – шикнул на них стоявший рядом батрак и кивнул в сторону первой скамьи.

Лист проследил за его взглядом: Якоб Каррер оглянулся и наградил их свирепым взглядом. Они замолчали, и хозяин отвернулся.

Кайетан Бихтер торжественно поднял кубок.

– Подойдите же и примите тело Господне…

* * *

После службы жители собрались перед церковью; их дыхание паром клубилось в морозном воздухе. Стояло прекрасное зимнее утро. Облака расступились, на голубом небосводе засияло солнце, и снег переливался под его лучами.

Многие из жителей, в их числе и Каррер с Риглером, направились к харчевне. Иоганн заметил, что Элизабет и Софи задержались у могил, и помедлил.

Элизабет смахнула снег с одного из надгробий, зажгла потухшую свечу и опустилась на колени.

– Могила ее матери, – прошептал Альбин у него за спиной. – Она умерла во время родов. Хотя не думаю, что она долго протянула бы с Каррером. Говорят, женщина была весьма миловидная…

Иоганн не ответил.

– Ты как, пойдешь в харчевню? – спросил Альбин.

– Я догоню.

– Будем говорить насчет завтрашней игры в айсшток. Пропускать не стоит.

Лист бросил на него вопросительный взгляд.

– Ни разу не видел? Палки по льду! Пиво! Будет весело. – Альбин потер ладони.

– Я знаю, что это за игра, но…

– Но?

– Ступай вперед, я задержусь на пару минут, – ответил Иоганн.

– Дело твое.

Альбин пожал плечами и поспешил за остальными.

* * *

Элизабет поднялась с колен и перекрестилась. Лист огляделся – они были одни. Он помедлил в нерешительности, потом собрался с духом и подошел к девушкам.

– Элизабет…

– Да? – Она повернулась к нему.

– Я хотел поблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня. Когда я был болен и…

– Любой поступил бы так же, – холодно проговорила Элизабет и с беспокойством посмотрела в сторону харчевни, где скрылся ее отец.

– Да, но ты…

– У меня сейчас нет времени, Иоганн. Нам нужно готовить ужин, – прервала его Элизабет, без злости, хоть и с нажимом.

Они с Софи направились к дому. Последняя оглянулась и одарила Листа улыбкой. Но тот уже витал в своих мыслях.

Чем объяснить реакцию Элизабет? Ее самоотверженность сводилась к простому долгу, доброта сменилась холодностью. Иоганн не припоминал, чтобы он сказал или сделал что-то неподобающее. Хотя, когда дело касалось женщин, это мало что значило. Переменчивы, как погода в апреле, поговаривал один его приятель. Иоганн склонен был с ним согласиться.

Между тем он остался один среди заснеженных надгробий. Над старым кладбищем воцарилось безмолвие.

За спиной послышались шаги. Иоганн резко обернулся.

Перед ним стояла старуха, которая была в харчевне в тот первый день, когда его заставили снять рубашку. Мария Зальцмюллер.

Старуха молча смотрела на него. Листу стало не по себе под ее сверлящим взглядом.

Потом она осенила себя крестом, поцеловала средний и указательный пальцы и направила их сначала в сторону леса, а потом на Иоганна.

Тому был знаком этот жест. Mala fide, древний знак против скверны.

Старуха сплюнула чужаку под ноги и, волоча ноги, пошла прочь.

«Старая карга, – подумал он и почесал голову. – Суеверная до мозга костей». Последнее, что ему сейчас было нужно, – это религиозная фанатичка, которая настраивала жителей против него.

Исполненный тревоги, Иоганн зашагал к харчевне.

 

XII

– Погода вроде бы хорошая, – Альбин посмотрел в окно и просиял. – Значит, все остается в силе!

– Хм… – неопределенно протянул Якоб. – Видимо, так. Элизабет, приготовь там все. Два каравая и одну шквару, но не больше. Хотя можешь положить еще несколько яблок.

– Да, отец. – Девушка вышла из комнаты.

Каррер повернулся к Альбину.

– А вы пока вычистите хлев, а уж потом ступайте.

– Так ведь нужно помочь остальным на лугу…

– Делай, что сказано. И поживее! – напустился на него Каррер.

– Понял. Идем, Иоганн, – поспешно ответил Альбин и махнул своему товарищу.

* * *

После обеда, когда они явились на окраину деревни, взору их открылась внушительная картина. На лугу расчистили площадку и разровняли до зеркальной гладкости, утоптанный снег переливался под солнечными лучами. Посередине площадки был вбит столбик, а справа лежали в ряд четырнадцать штоков с деревянными рукоятями на круглых болванках из железа.

С левого края соорудили столы и скамьи, где своего часа дожидались ломти свежего хлеба с маслом и салом. Воздух полнился ароматом горячего вина с пряностями. От запаха у Иоганна рот наполнился слюной.

Собралась вся деревня: дети резвились в снегу, мужчины с довольным видом покуривали трубки, женщины судачили и смеялись. Царило непринужденное оживление, какого Лист еще ни разу не замечал за жителями деревни.

Якоб Каррер направился к Бенедикту Риглеру и Алоизу Бухмюллеру. Иоганн с Альбином, Элизабет и Софи присоединились к прочей челяди.

– Все сегодня в добром расположении духа, – заметил Лист и бросил взгляд на Каррера.

Альбин кивнул.

– Это событие всегда особенное. Сыграть нечасто удается, обычно снега лежит слишком много. Но если выпадает случай, рады все.

– Когда начнется?

– Когда священник изволит явиться, – ответила Софи за Альбина. – Без него тут ничего не происходит. Хоть и непонятно…

– Софи! Следи за словами и не говори о священнике в неподобающем тоне! – вскинулась на нее Элизабет.

Служанка покраснела.

– Простите, виновата.

– Ты правила-то хоть знаешь? – Альбин ткнул Иоганна в бок.

– Вроде бы… Чей шток ближе других к столбику, тот и победил, так?

– Точно. Играют две партии, друг против друга. После каждого кона определяют, кто ближе к центру. Победителям достается… ну, раньше мы играли на деньги, но священнику это стало не по нраву. Так что теперь победители могут бесплатно угоститься в харчевне, чем угодно. А если учесть, что побеждает обыкновенно Риглер, то у Бухмюллера в такие дни в погребе места заметно высвобождается.

Стоявшие вокруг батраки рассмеялись.

– Риглер настолько хорош? – спросил Иоганн и посмотрел на старосту.

– Лучший…

Наконец-то появился Кайетан Бихтер. Он коротко кивнул собравшимся и встал перед площадкой так, чтобы все его видели.

Разговоры смолкли, стало тихо.

Священник поднял руку. Вид у него был всполошенный.

– Как и во все эти годы, объявляю игру открытой. Играйте честно пред лицом Господа и Девы Марии. Аминь!

– Аминь! – хором отозвались жители, некоторые, как заметил Иоганн, насмешливо. Похоже, Кайетан Бихтер не пользовался особым уважением в общине. Хотя так ему могло лишь показаться…

– Что ж, можем начинать. – Бенедикт Риглер хлопнул в ладоши. – Мы с Францем выбираем по три человека. Как всегда, Франц, можешь выбирать первым, все равно не поможет. – При этих словах он самодовольно улыбнулся, уверенный в своей победе.

– Гордыня до добра не доводит, – предостерег священник. Но при этом он даже не повернул головы, а задумчиво смотрел в сторону леса.

– Может, вы и правы… Ну так что, Франц?

– Беру тех же, что и всегда. Альбин, Игнац, Мартин, – он показал на троих батраков.

Альбин посмотрел на Франца, потом перевел взгляд на Листа и снова на Франца. Губы его растянулись в ухмылке.

– Франц, мне сегодня что-то нехорошо… Может, Иоганн сыграет вместо меня?

– Тебе бы сразу вина налакаться?.. Ну да ладно, мне без разницы. – Франц оглядел Листа с головы до ног. – Играть-то умеешь?

– Мне он говорил, что умеет, – поспешно вставил Альбин. Иоганн покраснел от злости.

Франц пожал плечами.

– Ну, тогда давай ко мне.

Лист помедлил. Все смотрели на него.

Выбора нет. Но действуй разумно.

Кивнув, Иоганн встал рядом с Францем и двумя другими работниками и взглянул на Альбина. Тот уже раздобыл чашу вина – пиво разливали только после игры, поскольку первая кружка полагалась победителю. Батрак нахально поднял чашу, словно говорил: давай, покажи, на что ты способен.

Что ж, он покажет. А уж после игры покажет и этому паршивцу.

Бенедикт Риглер набрал команду так же быстро. Игра началась.

Игроки стали по очереди запускать штоки – так близко к центру, насколько могли. Риглер запустил свой шток с такой сноровкой, что снаряд остановился точно у столбика. Староста с довольной улыбкой повернулся к Иоганну, за которым еще оставался бросок.

– Прошу, господин Лист.

Тот сделал вид, что не заметил насмешки в голосе Риглера. Взглянул на свой шток: сработан на совесть и украшен, да к тому же превосходно сбалансирован. Сразу видна работа мастера.

Игра будет легкой.

Иоганн взвесил шток в руке, качнул для пробы из стороны в сторону.

– Ты до вечера примеряться будешь? – со скучающим видом спросил Риглер.

Несколько человек рассмеялись.

Иоганн отвел руку назад, разбежался и запустил шток.

Снаряд проехал по укатанному снегу, оттолкнул шток Риглера и остановился вплотную к столбику.

Воцарилось молчание. Потом в тишине раздался язвительный голос старухи Зальцмюллер:

– Ты чего так покраснел, Риглер? Проиграть боишься?

Крестьянин недоверчиво глянул на Иоганна. Тот пожал плечами.

– Повезло, – сказал он небрежно.

– Не иначе… – ответил Риглер. – Доводилось уже играть?

– Доводилось смотреть, раз или два.

– Раз или два… будем надеяться, что не три. – Он развернулся. – По новой.

* * *

Игра шла своим чередом. Впереди оказывалась то одна команда, то другая – в основном потому, что Риглер растерял уверенность и часто промахивался. Но настроение это никому не испортило. Дети постарше следили за игрой, малыши резвились в снегу. Мужчины и женщины, которые не играли, обсуждали происходящее, заключали пари на исход игры.

Элизабет и Софи смотрели на Иоганна после очередного успешного броска.

– А здорово у него выходит, – проговорила Софи, явно впечатленная.

– Вроде того, – безучастно ответила Элизабет.

Рядом стоял Якоб Каррер, не спускал с Листа глаз.

Последний кон близился к завершению, а победитель так и не был выявлен. И только у Иоганна и Риглера оставалось по броску.

Первым по очереди был Риглер. Все напряженно следили за его безупречным броском. Снаряд сбил ближайший к центру шток и остановился точно у столбика.

Староста уступил место Иоганну.

– Давай, кузнец.

Он заметно нервничал.

Иоганн приготовился. Снова качнул штоком из стороны в сторону. Отвел руку назад, разбежался и запустил шток. Все затаили дыхание. Шток стрелой проехал по снегу и…

…прошел мимо и остановился в стороне от штока старосты.

Выпуская рукоять, Иоганн придал штоку небольшое вращение, так чтобы тот прошел чуть левее.

Действуй разумно.

Никто не заметил этого неуловимого движения кистью. Кроме одного человека…

Зрители ликовали, все чествовали победителя. Риглер подошел к Иоганну, лицо его сияло самодовольной улыбкой.

– Ты был хорош. Недостаточно хорош, но все-таки… Такого соперника мне давно не попадалось. Хоть ты и не выиграл, но первую кружку заслужил.

Он подал Иоганну кружку пива, а вторую налил себе.

– Твое здоровье.

– И ваше, господин Риглер.

Они сделали по большому глотку. Крестьянин от души рыгнул и повернулся к жителям.

– Ваше здоровье. Отличная вышла игра. А теперь угощайтесь! – провозгласил он.

Теперь уж и остальные принялись за еду и питье.

Альбин и Софи подошли к Иоганну, неся хлеб с салом. Вид у них был более чем довольный.

– Недурно сыграл, – похвалил Альбин.

Софи повисла у Иоганна на шее и смачно поцеловала в щеку.

– Заслужил, – заявила она и выпустила его из объятий.

– Благодарю.

– Да, совсем недурно для человека, который прежде только смотрел, – добавил, причмокнув, батрак.

– Альбин…

Тот посмотрел на него с набитым ртом.

– Твое счастье, Альбин. Не будь так вкусно, я бы тебя протащил по дорожке.

– Брось, Иоганн. У тебя неплохо выходило, что тебе не нравится? – Работник ухмыльнулся. – Я ведь знал, что ты…

Он не договорил. К ним подошел Якоб Каррер.

– Тебе, можно сказать, повезло с последним броском. Не промахнись ты, и добряк Риглер сейчас так не веселился бы. – Он сплюнул.

– Старался как мог, – сдержанно ответил Иоганн.

Каррер подступил к нему почти вплотную.

– Я даже готов тебе поверить… Но если и не дотянешь, никто особо не расстроится. Ясно тебе?

Лист кивнул.

Якоб развернулся и направился к столу с едой.

– А вы поладили, как я погляжу, – отметил Альбин.

– Ладил и не с такими… – вполголоса проговорил Иоганн.

* * *

Солнце уже садилось, но, несмотря на жгучий холод, никто и не думал расходиться. К этому времени все наелись, дети катались по ледяной дорожке под неусыпным надзором матерей, мужчины пили шнапс и курили трубки.

Потом они услышали.

Все затихли.

Из леса донесся вой жуткий, исполненный боли. Он то нарастал, то снова стихал, резал слух…

Иоганн так и не понял, кто это. Волк? Но вой казался почти…

Кто-то из детей вдруг заплакал. Вой в лесу резко оборвался. Женщина взяла плачущего ребенка на руки. Разговоры возобновились, но в них уже не было той непринужденности, и настроение стало натянутым. Женщины принялись убирать со столов.

Праздник окончился.

Иоганн посмотрел в сторону леса, откуда доносился вой. Снег слепил своей белизной, и холодное синее небо в сумерках медленно окрашивалось в оранжевый – прелестный пейзаж, в одно мгновение омраченный тенью.

Тенью, от которой горы стали казаться враждебными, а снег – убийственно холодным.

Тенью, способной за долю секунды лишить радости любой праздник.

Тенью, которая легла на них всех – Лист вдруг ясно это почувствовал. Он невольно поежился и стал помогать остальным со сборами.

 

XIII

Иоганн с Альбином и Софи сидели на кухне за полдником, состоявшим из хлеба с молоком. Мартин Каррер, отец Якоба, был тут же – сидел на лавке у стены. Вит положил голову ему на колени, и старик чесал его за ухом. Элизабет хлопотала возле очага, готовя клецки к обеду, как это было принято по вторникам и четвергам во всем Тироле.

Прошло уже больше недели с тех пор, как Лист поднялся после лихорадки. Он быстро поправлялся, и рана заживала день ото дня – скоро о схватке с крестьянином будет напоминать только шрам.

Иоганн понимал, как ему в действительности повезло. Хотя некоторые из жителей относились к нему с недоверием, его хотя бы стали воспринимать всерьез – в особенности после игры. Конечно, новый хозяин Листа не отличался человеколюбием или жалостью, но Иоганну доводилось переживать и не такое. К тому же теперь у него была крыша над головой и он досыта ел. За последний год такая милость выпадала ему нечасто.

С Альбином и Софи приятно было иметь дело, Иоганн доверял им. Только Элизабет держалась с ним несколько холодно и временами даже избегала его. Неужели он ощутил ее доброту лишь в лихорадочном бреду?

Кто-то хлопнул его по плечу и вывел из задумчивости.

– Верно я говорю? – проорал ему в самое ухо Альбин.

– Будь по-твоему, – неопределенно проговорил Иоганн и отрезал себе еще хлеба.

– Да брось ты, он даже не понял, о чем ты, – вмешалась Софи. – Он витал в своих мыслях… – Она подмигнула Иоганну. – О девице, поди?

Элизабет оглянулась через плечо.

– Что? Нет! – принялся оправдываться Лист. – Просто задумался, что это за знак такой, которым осенила меня Зальцмюллер в прошлое воскресенье.

Альбин рассмеялся.

– И тебя, значит?.. Не бери в голову, от нее уже всем досталось. И не принимай близко к сердцу – старуха умом тронулась с тех пор, как потеряла обеих дочерей.

– Я смотрю, она тут не одна такая суеверная, – заметил Иоганн.

– Ну, ты же знаешь этих стариков, – уклончиво ответил Альбин.

– Старики не всегда были такими, – возмутился Мартин Каррер. Вит при звуке его голоса поднял голову, и старик потрепал его по голове. – Жизнь здесь никогда не была простой, но мы жили и по-другому.

Элизабет при этих словах повернулась и предостерегающе взглянула на деда.

– Все меняется, – ответил Иоганн.

– В этом ты прав, – согласился старик. – К лучшему или к худшему. Но порой совсем уж к скверному.

– Во всем есть что-то хорошее, нужно только увидеть.

– Это мне в тебе и нравится. – Софи взяла Иоганна за руку. – Тебя не так просто напугать, в отличие от других.

Она стала перебирать его пальцы.

Это не укрылось от Элизабет. Иоганн заметил, как демонстративно она отвернулась к котлу.

Он высвободил руку.

– Напугать, может, и не просто, но когда мне лгут, я тоже вижу. Или пытаются что-то утаить. Это иногда даже хуже.

Иоганн посмотрел на Мартина, и тот опустил голову.

Софи пододвинулась к нему.

– Ну, я-то ничего от тебя утаивать не собираюсь…

– И слово свое Софи держит, – добавил Альбин и подмигнул.

Все засмеялись. В этот миг распахнулась дверь, и в комнату влетел Якоб Каррер.

– Штанцерль пропала! Иоганн, Альбин, разыщите скотину! – проревел он вне себя от бешенства.

Все уставились на него в недоумении. Софи побледнела и тихо заплакала.

– Почему именно Штанцерль? – всхлипнула она.

– Чего уставились? Шевелитесь! – заорал Каррер на Альбина.

– Вы же сами знаете, что это бессмысленно. Они ничего не найдут, – проговорила Софи сквозь слезы.

– А тебя кто спросил? Убирайся в хлев, надои молока, или что ты там еще делаешь!

Софи покраснела и вышла прочь.

– Наверное, по снегу они далеко не ушли и корову оставили, – пробормотал словно самому себе Каррер.

Элизабет обернулась.

– Значит, она уже замерзла, и…

Якоб шагнул к ней и отвесил звонкую пощечину.

Иоганн хотел было подняться, но Альбин положил ему руку на плечо и тихо покачал головой.

Трус всегда скор на расправу.

– Закрой рот! – закричал Каррер на Элизабет.

Девушка посмотрела на отца и, не проронив ни слова, вернулась к очагу. Якоб грозно навис над Иоганном и Альбином.

– Пошевеливайтесь оба! Повторять не стану!

Они вскочили и поспешно удалились с кухни.

* * *

Деревня осталась позади. Иоганн и Альбин молча поднимались по заснеженному склону. Вит увязался за ними и теперь резво носился по сугробам.

Небо над ними было ясное, но солнечные лучи не давали тепла. Горные пики были видны как на ладони, ясно очерченные на синем фоне, и снег сверкал белизной, так что глаза начинали болеть.

Следы почти занесло, и теперь сложно было разобрать, кто или что их оставил.

– Альбин, ты что, оставил хлев открытым? – спросил Иоганн и плотнее закутался в плащ.

Батрак помотал головой.

– Хоть бы и так, разницы все равно никакой.

Они двинулись дальше. Лист обдумывал сцену, разыгравшуюся на кухне, как Якоб ударил Элизабет и с каким смирением вздохнул его отец.

– Кстати, почему Мартин живет отдельно? Каррер отцу, видно, спуску не дает.

– Скверная история…

Альбин почесал затылок, задумался, стоит ли посвящать Иоганна в это дело. Хотя особенной тайны это не составляло. Не расскажет он, так расскажут другие.

– Когда-то давно у Мартина была жена, то есть мать Якоба. Так вот, она заболела, тяжело заболела. Мартин покупал лекарства в ближайшем городе. А стоили они так дорого, что пришлось влезать в долги. Якоб тогда еще молодой был, но ему не понравилось, что нужно занимать столько денег. «Она все равно помрет», – так он и говорил. Про собственную-то мать! Так или иначе, лекарства не помогли, и она умерла. А Карреры оказались по уши в долгах. Через какое-то время Якоб переселил отца в маленький дом, взял хозяйство на себя и в кратчайшие сроки расплатился по всем долгам.

– И каким же образом?

Альбин взглянул на него с насмешливой улыбкой. В деревне эту историю предпочитали не вспоминать, но раз уж он начал, придется рассказать до конца.

– Говорят, молодой Каррер заключил сделку с богатым герцогом. На большие деньги. Никто не знает, о чем они договорились, но через некоторое время в деревне пропали две юные девицы. Их разыскивали несколько дней подряд, да так и не нашли. – Он остановился. – Мартин рассказывал, что это были дочери старухи Зальцмюллер, настоящие прелестницы, смысл ее жизни. Нетрудно догадаться, почему она теперь такая… – Альбин сочувственно покачал головой. – Как бы там ни было, Каррер вернулся из города с полными карманами денег. Он тогда похвалялся, как удачно поиграл в кости, да только никто ему не поверил. Потом Каррер расплатился по долгам, вернул все до последнего пфеннига, прикупил столько земли, сколько сумел урвать, да еще пожертвовал церкви на новые скамьи. Кто же станет спрашивать? – Альбин зловеще улыбнулся. – А потому как он стал выгодной партией, старый кабан Ганс выдал за него свою единственную дочь, мать Элизабет. Говорят, во время венчания она произносила клятву с таким холодом, что майские заморозки наступили на три недели раньше. И потому, если не считать Риглера, у Каррера теперь самые большие владения в деревне.

Альбин на мгновение задумался, а потом добавил:

– Единственный…

– Да?

– Единственный, кто выступил против Каррера, старый Винценц, тоже в один прекрасный день пропал. Но здесь то и дело кто-нибудь пропадает. На секунду зазеваешься – и угодишь в расселину под снегом или провалишься под лед.

– Практично…

– И не говори.

Вит, между тем, скрылся из виду, но они слышали его лай.

– Альбин, что до Элизабет…

Батрак снова остановился и резко повернулся к Иоганну.

– Даже не думай, а не то снова будешь отлеживаться у Мартина.

Иоганн вопросительно посмотрел на друга.

– Брось, я ведь вижу, что она тебе нравится. И не я один. Или как думаешь, почему я удержал тебя на кухне? Каррер только и ждет повода, чтобы проучить тебя как следует… – Альбин помедлил. – Последнего, кто решился приударить за Элизабет, он избил до полусмерти.

– Еще посмотрим, кто кого, – холодно проговорил Лист.

Альбин взглянул на него с сомнением.

– Ну, на тебя бы я не поставил. Если его вывести из себя…

– Тихо!

Иоганн остановился. Альбин удивленно посмотрел на него.

Вит больше не лаял. Потом до них донесся жалобный скулеж.

– Там, смотри! – Иоганн прищурился. – Впереди!

Вит остановился у кромки леса. Иоганн с Альбином осторожно приблизились и увидели наконец, что обнаружил пес. Это была Штанцерль: она лежала у опушки, спиной к ним. Они подбежали к корове – и замерли.

У животного был вспорот живот, мясо вырезано крупными кусками. Под шкурой проступали черные вены.

Альбин в ужасе обошел корову.

– Бедняжка, должно быть, сломала ногу… Вот они и оставили ее здесь, – произнес он раздумчиво.

– Кто они?

– Нам лучше уйти, – прошептал Альбин и перекрестился.

Вит поджал хвост и заскулил. Иоганн погладил его – пес прижался к нему, пригнул уши. Он был напуган. Листу не в чем было винить его. На снегу вокруг выпотрошенной коровы темнели пятна крови. Иоганн посмотрел внимательнее – от туши в глубь леса тянулся красный след.

– Альбин, смотри!

– Довольно! Мы сделали то, что велел нам Каррер. Идем обратно.

Лист не ответил. Он смотрел в темноту леса.

– Иоганн, прошу тебя!

Страх туманит рассудок. Лишает способности к суждению.

Он двинулся по следу.

Значит, страх следует отбросить.

– Осел упрямый! – сердито пробормотал Альбин. – Ты и понятия не имеешь, во что ввязываешься…

Он постоял еще в нерешительности, а потом нехотя поспешил следом.

Вит не сдвинулся с места. Вжался в снег и смотрел людям вслед…

* * *

Иоганн медленно крался через подлесок, то и дело озираясь по сторонам. Стояла мертвая тишина, и солнце едва пробивалось сквозь густую хвою.

Не лезь на рожон.

Обычно Лист трезво оценивал происходящее. Но что-то подгоняло его, и он все глубже заходил в лес.

Когда Альбин почти нагнал его, послышался тихий треск, словно сломалась ветка.

Они замерли.

Среди деревьев заскользили тени.

– Надо уходить, – в панике прошептал Альбин и потянул Иоганна за рукав.

Тот медлил. Хруст веток слышался теперь со всех сторон, становился громче.

– Пожалуй, ты прав, – вполголоса ответил Лист.

Они развернулись и медленно двинулись обратно.

За спиной послышались шаги. Иоганн хотел обернуться, но Альбин с силой потянул его за рукав.

– Нет, не надо – бежим, или мы покойники!

И он побежал.

Теперь Иоганн отчетливо чувствовал: за ними что-то двигалось и стремительно догоняло.

Он мчался вслед за Альбином. Тот добежал уже до кромки леса. Шаги приближались. Лист ощутил за спиной чье-то дыхание, кто-то схватил его… В этот момент он вырвался из леса и оказался на лугу, под слепящим солнцем. Вит был еще здесь, прятался в снегу за коровьей тушей.

Тяжело дыша, Иоганн стал всматриваться в темноту леса.

Ничего не было видно.

Получив внезапный удар по плечу, он покачнулся.

– Ну, дурень, что я тебе говорил? Чуть Богу души не отдали…

На лице Альбина была написана паника.

Лист взглянул на него, еще с трудом переводя дух.

– Успокойся. Все обошлось… – Он сделал паузу. – Кто…

– Больше ни о чем не спрашивай. Идем, пора возвращаться.

Альбин сердито покачал головой и пошел прочь.

Иоганн стоял, вглядываясь в лес.

Вит резво припустил за Альбином. Его лай вывел Иоганна из задумчивости.

Он медленно двинулся следом.

 

XIV

Софи сидела на скамейке в хлеву и безутешно плакала. Почему именно Штанцерль?.. Она выхаживала ее с самого рождения, чувствовала себя ответственной за нее. Каждый вечер Софи заглядывала в коровник – убедиться, что всё в порядке. Но вчера ей нездоровилось, и она отправилась спать раньше обычного.

Это не имело никакого значения, но Софи об этом не знала. Как и о том, что Иоганн с Альбином уже разыскали корову.

К ней подкрался один из котят и стал тереться о ее ногу. Софи подняла его и прижала к себе. Мурчащий комочек шерсти давал хоть какое-то успокоение.

В дверь неожиданно заглянула Элизабет.

– Софи?

Девушка торопливо вытерла слезы и встала.

– Чем могу помочь?

– Ах, Софи… – Элизабет подошла к ней и взяла за руку. – Может, Штанцерль еще найдется?

Софи покачала головой.

– Вы сами знаете, что не найдется. Кто попадет к ним в руки, уже не вернется.

Возражать было бессмысленно. Но Элизабет могла хотя бы приободрить служанку.

– Значит, она уже в коровьем раю.

Софи сдавленно рассмеялась.

– Спасибо вам.

Элизабет отстранилась и направилась к выходу.

– Пойдем, надо готовить ужин. – В дверях она вновь развернулась. – Софи?

Служанка подняла голову.

– Иоганн… – Элизабет не смогла подобрать слов.

Софи все поняла.

– Мне все ясно, вам не о чем тревожиться.

– Спасибо, Софи.

Элизабет скрылась за дверью.

* * *

К вечеру все в деревне знали о зарезанной корове, найденной у леса. В харчевне за большим столом сидели Якоб Каррер, его брат Франц, Бенедикт Риглер, священник Кайетан Бихтер и Алоиз Бухмюллер.

Все молчали, слушали, как потрескивают поленья в печи.

Наконец Риглер прервал молчание.

– В такой холод даже удивительно, как они раньше не явились. Говорю вам, непросто будет пережить эту зиму.

– Но почему именно мою корову… – со злостью процедил Якоб.

Бихтер уставился на него в изумлении.

– Господь всемогущий, Каррер! Из-за одной коровы ты с голоду не помрешь! Если б вы не скупились и…

– Может, нам еще подкармливать эту нечисть? – резко перебил его Якоб.

– Толика милосердия никому из вас не повредила бы. Как-никак все мы дети Божьи!

У Якоба на лице было написано презрение.

– Никогда не понимал твоего сочувствия к ним, святой отец.

– И по всей видимости, не поймешь. Ни один из вас не поймет! – громко произнес священник.

Остальные смотрели на него в недоумении.

Бихтер одним духом допил пиво и резко поднялся. Сбитые с толку, все ждали, что будет дальше. Священник же лаконично произнес:

– Любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас. – Потом поставил кружку и тихим голосом добавил: – Лука, шесть, двадцать семь. Доброго адвента вам, господа!

Он развернулся и стремительным шагом покинул харчевню.

– Что это с ним? – спросил в недоумении Риглер.

– Ибо предался он возлиянию, Каррер, один, девяносто девять, – проговорил Франц и звучно рыгнул.

Остальные разразились хохотом.

– Перед Рождеством он всегда немного чудной, – заметил Бухмюллер.

– Да, но с каждым годом все чуднее, – добавил Франц.

– Когда-нибудь меня его причуды достанут… – проворчал Каррер.

– Успокойся ты, Якоб, – попытался успокоить его Риглер. – Если тебе что-то нужно, просто скажи.

– Вот именно. А теперь пропустим еще по одной. Может, тогда нас и озарит… – Бухмюллер кивнул на жену, которая подошла к столу с четырьмя кружками пива. – Ваше здоровье!

Кружки стукнулись друг о друга.

* * *

Глупец, почему ты не выложишь им всю правду?

Кайетан Бихтер стоял в ризнице. Он был в отчаянии. Споры, подобные сегодняшнему, не были редкостью, но никогда еще он не высказывал своего мнения так открыто. И ни разу не раскрывал перед ними свои карты.

Разумеется, каждый в приходе был ему по-своему дорог. Но как жить ему среди тех, милостью тех, кто принимал в штыки дело, в котором он сам видел смысл жизни?

Священник огляделся. Ризница была и убежищем, и тюрьмой одновременно. Здесь хранились старинные записи, те немногие, которые удалось спасти. Он знал их все наизусть – внушительная горка натаявшего воска свидетельствовала о его ночных изысканиях. И неустанных поисках помощи – или избавления.

«Может, нам еще подкармливать эту нечисть?» Слова Якоба Каррера до сих пор звучали в голове. Бихтер не ведал, как преодолеть упрямство своей паствы.

Священник открыл обитый железом сундук и вынул деревянную колоду треугольной формы. С благоговением он поставил ее перед письменным столом, на котором высились стопки старинных книг. В торцевой части, направленной кверху, колода была уже немного продавлена.

Бихтер взял увесистую книгу, переплетенную в толстую кожу, и раскрыл на первой попавшейся странице.

Книга книг.

Затем он опустился коленями на колоду, так что острые края впились в коленные чашечки. На мгновение священник закрыл глаза, чтобы перетерпеть боль. Потом развязал пояс, стянул рясу и с религиозным трепетом стал читать Священное Писание, ища утешение в страданиях Христа.

Что-то связывало его со Спасителем, священник знал это. Подобно Христу, ему пришлось бежать из родных мест. Но сил, чтобы открыто защитить свое дело, Кайетан Бихтер в себе не нашел. Он только и надеялся, что его паства когда-нибудь постигнет истину. Надеялся тщетно.

Страдания Христовы…

Бихтер достал из сундука кожаную плеть. Если его ближние вынуждены страдать, то и он не желал оставаться в стороне.

Священник взмахнул плетью и хлестнул себя по спине.

Кожа окрасилась в темно-красный, рубцы на многострадальной спине стали кровоточить…

 

XV

В следующие несколько дней снова шел снег. Работать во дворе стало невозможно, поэтому Каррер велел Иоганну и Альбину привести в порядок инструменты и перековать несколько разогнутых крюков.

Они трудились в сарае рядом с коровником. Иоганн сидел на скамейке и занимался крюками, между тем как Альбин чинил рукояти инструментов.

Работали молча. Через некоторое время Лист прервался и глотнул воды из железного кувшина – и только теперь обратил внимание, как искусно украшен сосуд. В глаза ему бросился уже знакомый таинственный символ…

Иоганн как-то уже заговаривал об этом с Альбином и выяснил, что этот символ существовал издавна, и никто не знал его значения.

Очередные отговорки, на которые Лист наталкивался с того самого дня, как оказался в этой деревне. Отговорки, намеки и ложь.

Наберись терпения.

Иоганн вновь принялся стучать молотом по крюку. Работа была монотонная и не то чтобы сложная, и взгляд его блуждал по маленькому сараю. Сквозь открытую дверь внутрь залетали снежные хлопья.

Сквозь снежную завесу вдруг показалась чья-то фигура. В сарай заглянула Элизабет.

– Бог в помощь!

– И тебе того же, – откликнулся Альбин, не подняв головы.

Иоганн открыл было рот… и с силой ударил молотом по большому пальцу. Он подавил вскрик и вымученно улыбнулся.

– Здравствуй, Элизабет.

Девушка усмехнулась на его оплошность.

– Вот, принесла вам хлеба и яблок… Может, еще что-то нужно?

Альбин заухмылялся.

– Разве что повязку для нашего кузнеца.

Лист метнул на него свирепый взгляд. Альбин ухмыльнулся еще шире.

– Брось, Иоганн. Такой крепкий малый – и бьет себя по пальцу, стоит девушке с ним поздороваться…

Теперь уж засмеялись все трое.

Потом улыбка на лице Альбина погасла. Он посмотрел мимо Элизабет на дверь.

– Тебе лучше вернуться, Элизабет.

Девушка кивнула.

– Обед будет через час, – сказала она и скрылась за дверью.

Не успела Элизабет выйти, как Иоганн уронил молот и, скривившись от боли, схватился за палец.

– Черт возьми, больно-то как…

Альбин невозмутимо надкусил яблоко.

– Обед. Отлично. А то я уже проголодался…

* * *

После обеда снегопад пошел на убыль. Несколько батраков, а с ними и Альбин с Иоганном вышли расчищать тропы между домами. Лист работал наравне со всеми, хотя ушибленный палец распух и дьявольски болел.

Когда с работой управились наполовину, сделали перерыв, раскурили трубки. И пустили по кругу бутыль с полюбившимся Иоганну травяным шнапсом.

К нему обратился Игнац, один из батраков:

– Альбин говорит, ты с кузнечным молотом лихо управляешься. Мой хозяин спрашивал, сможешь ты ему пару сковородок подлатать?

Лист кивнул.

– Попробуем.

Игнац хлопнул его по плечу.

– Если у тебя пальцы в запасе есть, – съязвил Альбин.

Все рассмеялись. Иоганн воспользовался моментом доверия и спросил Игнаца:

– Кстати, выяснили уже, кто корову увел?

Батраки переглянулись, но ничего не сказали.

– Хватит уже тайну из всего делать, – не унимался Лист.

– Это случилось, и ничего уже не изменить. Пройдет зима, и все об этом забудут, а тебя и след простынет, – серьезно промолвил Игнац.

– Там видно будет, – сказал Иоганн.

– Вот именно. А теперь за работу, – положил конец разговору Альбин.

* * *

К сумеркам дороги были расчищены. Иоганн и Альбин пришли на ужин. Все, включая Мартина Каррера, собрались за общим столом.

Появилась Элизабет с увесистым горшком в руках. Ей было явно тяжело, и она спешила поставить горшок на стол, пока не выскользнул из рук. Немного супа выплеснулось через край в сторону отца.

Якоб вскочил и отвесил дочери крепкую пощечину.

Повисла мертвая тишина. У Элизабет на глазах выступили слезы.

Иоганн ударил ладонью по столу. Каррер воззрился на него в изумлении.

– Сколько можно? – злобно процедил Лист.

Лицо Якоба налилось кровью, но Элизабет успела вмешаться.

– Отец, прошу, не надо! – Затем наклонилась к Иоганну и посмотрела ему в глаза. – Тебя это не касается, батрак. Не лезь!

Тот взглянул на нее в недоумении.

Каррер неприятно ухмыльнулся.

– Хоть кто-то за этим столом умеет себя вести…

Элизабет налила суп сначала отцу, потом деду. Руки у нее дрожали, и свою тарелку она оставила пустой.

– Я не голодна, – проговорила она тихим голосом.

– Как знаешь, – проворчал Каррер и жадно принялся за суп.

Мартин не притрагивался к еде и неподвижно смотрел на сына. Якоб, словно почувствовав его взгляд, замер, поднял глаза.

– Что-то не нравится? Прошу, выкладывай, – бросил он с пренебрежением.

«Что же ты хочешь от меня услышать? – подумал старик. – Что ты чудовище и тиран? И единственное, что ты создал в своей жизни хорошего, – это Элизабет? И только по этой причине я не жалею, что породил тебя?»

Он опустил голову и молча принялся за еду.

Якоб презрительно кивнул, после чего зачерпнул новую ложку и с аппетитом продолжил трапезу.

* * *

Дрова огромной кучей лежали в сарае рядом с коровником. К этому сараю примыкал еще один – там дрова кололи и через окошко закидывали в дровяник.

Зимой они уходили в огромных количествах, при этом топили только на кухне и в общей комнате. У батраков и служанок не топили никогда: они довольствовались горячими камнями – клали их под одеяло, чтобы согреть постель. Лишь хозяин дома обладал особой привилегией: его спальня располагалась над общей комнатой, а в полу имелось отверстие. Перед сном крестьянин открывал задвижку, и теплый воздух поднимался из комнаты снизу.

Иоганн и Альбин набирали дрова в плетеные корзины. За последние дни внушительная некогда куча заметно подтаяла.

– Скоро, видно, опять придется в лес идти, – проговорил Альбин.

Лист не ответил. Произошедшее за столом не выходило у него из головы.

Альбин недвусмысленно ухмыльнулся.

– Про Элизабет все думаешь, верно?

Иоганн кивнул.

– Не пойму, что на нее нашло.

– А до тебя так и не дошло? – Альбин покачал головой. – Ты, в общем-то, не дурак, но касательно женщин, особенно тех немногих, у кого голова имеется, тебе еще многому надо научиться. – Он наградил приятеля дружеским подзатыльником.

Лист посмотрел на него в недоумении.

– Она уберегла тебя, болван!

Внезапно Иоганн все понял. Своим поведением, демонстративной холодностью Элизабет пыталась уберечь его от отцовской злобы.

Кто с огнем не играет, тот и не обожжется.

Элизабет испытывала к нему какие-то чувства.

Иоганн задумался на мгновение, потом вынул из внутреннего кармана небольшой мешочек. Развязал его и выудил клочок грубой бумаги и тонкий угольный стержень. Быстро записал на листке несколько слов, подумал и добавил еще пару.

Альбин понаблюдал за ним, но ничего не сказал.

Иоганн сложил листок и вместе с мешочком положил обратно в карман. Потом оба взвалили корзины на плечи и вышли из сарая.

* * *

Когда Иоганн и Альбин вошли через заднюю дверь в дом, Элизабет возилась у кухонного порога. На щеке был еще заметен след от удара. Альбин направился со своей корзиной в комнату. Лист поставил свою ношу на пол и стал ждать, чтобы пройти на кухню.

Элизабет приподняла доску под дверью, достала образ святого и аккуратно отложила в сторону.

– Оберегает от всех зол, – пояснила она, заметив вопросительный взгляд Иоганна.

Затем взяла другой образ – цветную гравюру с изображением Иисуса, исцеляющего больных чумой, – и аккуратно положила в выемку.

– От тех, что снаружи, или тех, что внутри? – с иронией спросил Иоганн.

Элизабет придвинула доску на место, поднялась и посмотрела ему в глаза.

– Это уж как посмотреть.

Она развернулась и прошла на кухню. Лист подхватил корзину и, последовав за ней, принялся складывать дрова под лавкой. Элизабет встала у очага и занялась тестом для выпечки на завтра. Покончив с дровами, Иоганн вновь взвалил на плечо корзину. Помедлив мгновение, он вынул из кармана сложенный листок и без всяких объяснений отдал Элизабет.

– Иоганн, пошли уже. Каррер выходит из коровника! – Альбин стоял в дверях и смотрел на них.

Элизабет поспешно взяла листок и развернула. Потом смущенно кивнула, спрятала записку в фартук и вновь занялась тестом.

Хлопнула задняя дверь. Иоганн бросил недоуменный взгляд на Элизабет и вслед за Альбином вышел из кухни. В коридоре их встретил Якоб.

– Вы до сих пор не в хлеву, бездельники?

* * *

Выгрузив несколько тележек навоза, Иоганн с Альбином сделали перерыв. Они стояли рядом с навозной кучей и курили трубки. На вечернем небе зажигались звезды, и над деревней царил покой.

– А что ты дал на кухне Элизабет? – спросил через некоторое время Альбин.

– Так, записку, – бросил коротко Иоганн.

Батрак рассмеялся и покачал головой.

– Так ведь Элизабет читать не умеет. У нас тут грамотных и нет почти. Священник вот разве что, ну и Риглер, пожалуй.

Иоганн задумался.

– А научиться она не хотела?

Альбин отмахнулся.

– Каррер считает, это ни к чему. – Он сделал паузу и равнодушно добавил: – Да и я, в общем-то, тоже.

Он выбил трубку об стену и вернулся в коровник.

 

XVI

Элизабет по обыкновению прибиралась в комнате отца. Убрала постель, потом вылила грязную воду из таза, выплеснула ночной горшок и поставила все на свои места. Когда она взялась за крышку сундука, за спиной послышались чьи-то шаги. Элизабет развернулась: в комнату вошел Иоганн.

– С ума сошел? Если отец увидит нас тут… – взволнованно начала Элизабет.

Лист отмахнулся.

– Он где-то в деревне… – Он чуть помедлил. – Прости.

Элизабет недоуменно нахмурилась.

– Я не знал, что ты не умеешь читать.

Они помолчали. Потом Элизабет подняла на него глаза.

– Где же это подручный кузнеца выучился читать и писать?

– Настоятель, у которого я рос, был добр ко мне и научил меня. Чтению и еще много чему.

– И где же ты вырос?

– В монастыре.

– Но ты же не… – Она не сразу решилась. – Протестант?

Иоганн усмехнулся. Бог знает, чего он ожидал, но уж точно не этого.

– Не волнуйся, я католик, как и все вы.

У Элизабет отлегло от сердца, хотя виду она не подала.

– И ты не стал священником?

Лист улыбнулся.

– Не желал провести всю жизнь в аббатстве, хотел увидеть мир.

– И потому пошел в подручные к кузнецу?

– Да, было дело… – Иоганн коротко рассмеялся. – Вот и теперь им стал… – Он немного помолчал. – Если хочешь, я и тебя научу.

– Ковать? – насмешливо спросила Элизабет.

Оба рассмеялись.

– Читать и писать.

Внизу вдруг хлопнула входная дверь. Элизабет вздрогнула.

– Отец! Ступай!

Лист пожал ее руку, после чего поспешно вышел из комнаты.

Девушка открыла сундук, достала толстое одеяло и расстелила на кровати. Потом тоже вышла из комнаты.

* * *

На лестнице она прислушалась, но в доме было тихо. Должно быть, отец снова куда-то ушел. Лишь бы он не столкнулся с Иоганном… Она прошла по темному коридору на кухню, открыла дверь.

Отец сидел перед открытым очагом и ворошил угли кочергой.

Элизабет вздрогнула.

– А я как раз обед готовлю, – сказала она и подошла к очагу.

– Сколько усердия… – насмешливо бросил отец. – А сейчас где была?

Это был не вопрос – угроза.

– У тебя. Застелила постель и…

– А Иоганн?

– Откуда мне знать… Как будто мне есть дело до батрака.

Элизабет прикусила губу – ответ слишком быстро сорвался с языка.

Некоторое время отец смотрел на нее, потом подошел, схватил за волосы и притянул к себе.

– Вот пусть так оно и остается, – произнес он тихо и грозно.

Затем отпустил ее и вышел из кухни.

Элизабет потерла голову и показала язык в спину отцу.

– Отправляйся к дьяволу, – прошептала она и тотчас перекрестилась.

* * *

– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь. – Как всегда после молитвы, Элизабет поцеловала четки, перекрестилась и встала.

Кайетан Бихтер, стоявший рядом на коленях, тоже поднялся.

– Ну, до завтра, Элизабет, – произнес он. – Спасибо, что помолилась сегодня со мной. Остальным, видно, недосуг…

– Это, наверное, из-за холода. Даже Зальцмюллер из дома не высовывается.

– Может, оно и так. – Священник тихо рассмеялся.

Они стояли друг напротив друга.

– Что-то еще, дитя мое? – неуверенно спросил Бихтер.

– Святой отец…

– Да, Элизабет?

– Помните, я спрашивала про людей? Какими видит нас Господь?

Священник вздохнул.

– Элизабет, у меня тогда выдался непростой день, и возможно, я был слишком резок. Если ты…

– «Каждому предназначено свое место. И тот, кто противится судьбе, поступает вопреки Его воле и не найдет пути к спасению». Так вы сказали.

– И не отказываюсь от своих слов.

– Но это ведь не касается… – Девушка запнулась, потом собралась с духом, – любви?

Бихтер заглянул ей в глаза.

– Я же чувствую, ты хочешь спросить меня о чем-то другом, Элизабет. Что у тебя на сердце?

Она покраснела. И кто ее за язык тянул! Но отступать было поздно. Сердце учащенно забилось, Элизабет набрала воздуха и выдала единым духом:

– По-вашему, Господь не одобряет любви, даже если она соединяет людей из разных миров?

Она опустила голову в ожидании неизбежной отповеди. Но священник мягко положил руку ей на плечо.

– Элизабет, Господь и есть любовь. Хотя многие и твердят неустанно, что перед Ним до́лжно трепетать и молить у Него прощения. Но я-то знаю, что все обстоит иначе.

Девушка подняла на него взгляд, полный надежды.

– Значит, вы считаете…

– Дело не в Боге… – Тут Бихтер чуть помедлил. – Дело в нас самих. Нам куда легче согласиться с тем, что все наши труды и связанные с ними заботы служат высшему благу. Но в конечном итоге это мы, по собственному разумению, истолковываем Его волю. Так что страшись не Его гнева… – Священник заглянул ей в глаза. – А своего собственного.

– Да, – ответила Элизабет едва слышно. – Я поняла, что вы хотите сказать.

– Тогда ступай, дитя мое. Господь с тобою.

– Спасибо вам, святой отец.

Элизабет развернулась и медленно пошла к выходу.

Кайетан Бихтер стоял неподвижно, пока не отзвучали ее шаги и в церкви не воцарилась тишина.

Давно он не говорил с такой искренностью. И вероятно, не скоро еще заговорит вновь…

Священник вздохнул и направился в ризницу.

* * *

Элизабет спешила домой. Ночь выдалась звездная и морозная, но идти, к счастью, было недалеко. Дом стоял погруженный в безмолвный мрак. Элизабет тихо прокралась по лестнице и юркнула в свою комнату.

Комната была обставлена довольно скудно: кровать и распятие над ней, рядом сундук для одежды. Стены заботливо украшены вышитыми рисунками – цветы, выдержки из Библии, сцены крестьянской жизни; они по-своему оживляли комнату.

Холод пробирал до костей. Элизабет быстро умылась и влезла в ночную сорочку. Откинув одеяло, она обнаружила на постели сложенный клочок бумаги, вроде того, какой Иоганн дал ей накануне. Девушка развернула его и улыбнулась: на листке были нарисованы два значка, а рядом с ними яблоко. Конечно же, это были буквы. Похоже, Иоганн настроен серьезно…

Она тоже.

Элизабет спрятала листок под подушку, произнесла короткую молитву и закрыла глаза. Ее обуревало множество мыслей. Она подумала о поучительных словах Бихтера, потом об Иоганне и тех переменах, которые произошли в деревне после его появления. Элизабет чувствовала, что он не такой, как остальные. До сих пор мало кто осмеливался открыто перечить ее отцу, но Иоганн без колебаний вступился за нее. Несмотря на его сдержанность, в нем ощущалась сила. Сила, которой так недоставало в деревне.

Которой так недоставало ей самой.

Возможно, этот клочок бумаги у нее под подушкой – лишь начало. Может, теперь все обернется к лучшему…

Элизабет задула свечку у кровати, послушала, как воет ветер за окном, и через несколько мгновений погрузилась в сон.

* * *

Последующие дни девушка жила словно во сне. Ей давно хотелось научиться читать и писать, но возможности для этого не было. Даже священник отказался ей помочь. Он сказал как-то, что смысла в этом не более чем в курах, запряженных в повозку. Тогда Элизабет на какое-то время исключила его имя из своих вечерних молитв.

Но теперь появился человек, который хотел ее научить.

Иоганн тайком давал ей все новые листки, в каждом по одной букве алфавита – заглавной и прописной – и рисунку. Позже он дал ей маленький требник и книжку изречений, чтобы упражняться.

Элизабет читала каждый вечер у себя в комнате, и теперь это дело давалось ей на удивление легко. Словно она только и ждала случая проверить свои способности. Когда они оставались наедине, Иоганн помогал ей – и он тоже отметил ее талант.

И все-таки несколько раз Элизабет сама чуть было не выдала себя. Как-то раз она стояла на кухне и задумчиво выводила буквы на тесте, и в это время вошел отец. В последний момент ей удалось перемешать тесто.

Но разве могли остановить ее эти редкие минуты опасности? Элизабет с нетерпением ждала дня, когда может прочесть ту записку, которую Иоганн отдал ей тогда на кухне.

Этот день станет особенным.

 

XVII

– Лист, пощади!

Холодная лунная ночь. Фрески на каменных стенах – изображения смерти, мрачного жнеца в последней пляске со своими жертвами.

А перед стеной – бледное лицо, тщетные мольбы о пощаде, кровь, забрызгавшая фреску, черная в бледном свете луны.

Кровь стекает тонкими нитями, и кажется, что в самой стене пульсируют вены…

* * *

Иоганн резко открыл глаза и сел. На соседней кровати спокойно спал Альбин.

Просто дурной сон. Один и тот же, он преследовал его с тех пор, как…

Ты убил их всех.

Иоганн прижал пальцы к вискам.

Не у всех бывает выбор.

Но Лист понимал, что сам себя обманывает. Выбор есть всегда, это они с Пруссаком знали точно. Однако какой выбор был правильным для них – этого они не знали…

Дверь вдруг содрогнулась от удара.

– Альбин! Иоганн! Поднимайтесь, чертовы бездельники!

Элизабет пыталась говорить грубым басом в подражание отцу, в чем преуспела лишь отчасти. Потом все-таки не сдержалась и хихикнула.

Иоганн встал с постели и натянул брюки. Альбин поворочался и снова засопел. Лист встряхнул его за плечо – Альбин лишь отмахнулся.

– Хочешь, чтоб Каррер лично поднялся и чмокнул тебя? – нетерпеливо спросил Иоганн.

Батрак резко сел и протер глаза.

* * *

Лист спустился вниз, прислонился к кухонной двери. Элизабет собирала им еду в дорогу. Софи стояла с заспанным видом у очага и ворошила тлеющие угли.

По лестнице нетвердой поступью спустился Альбин.

– Два часа. Выходит, до подъема еще целых три, – проворчал он.

– По-твоему, мне можно будет лечь досыпа́ть? – кичливо откликнулась Элизабет.

– Почему нет… – пробормотал работник, нацепил шапку и направился к двери.

– Это ты отцу моему скажи! – Элизабет улыбнулась и протянула Иоганну сверток. – Вот, перекусите.

Лист взял сверток и завязал плащ. Он медлил.

Скажи ей.

– Элизабет…

– Иоганн, пойдем уже! – Альбин стоял у открытой двери, и с улицы задувал морозный ветер.

Он шагнул к выходу.

– Иоганн? – Элизабет говорила едва слышно.

– Да?

– Будьте осторожны. В горах опасно.

Лист молча кивнул и вышел вслед за Альбином.

* * *

Звездное небо куполом нависло над деревней. Иоганн и Альбин направились сначала в сарай, где погрузили цепи и крюки на длинные сани и потащили их к центру деревни. Там уже дожидались другие батраки и несколько крестьян. Все были тепло одеты, у некоторых имелись при себе стальные кошки.

– Ну, чтобы Альбин явился раньше других, это было б что-то новенькое, – съязвил Игнац.

– А мне как раз твоя сестра снилась, – сухо отозвался Альбин.

– Ага, иначе как во сне ничего тебе с ней не светит, – ухмыльнулся Игнац.

– Все, выдвигаемся.

С этими словами крестьянин Иосия Вельтер возглавил группу. Они колонной двинулись через деревню, миновали кладбище и оттуда по протоптанной заранее тропе стали подниматься к горам…

Сани длиной примерно в пять локтей напоминали гигантские салазки. Полозья были окованы железом, и с каждой стороны имелось по рычагу, чтобы управлять этой громадиной, нагруженной бревнами. По крутому склону такие сани с трудом втаскивали два взрослых человека.

Иоганн опустил голову и смотрел на проплывающий под ногами снег.

Он уже начал выдыхаться – а сколько еще предстояло идти? И что главное, выдержит ли он этот подъем?

Лист взглянул на Альбина: тот не выказывал никаких признаков усталости.

* * *

Альбин почувствовал взгляд Иоганна, увидел напряжение на его лице. Он вспомнил, как его самого впервые взяли в лес. Ему было лет восемь, и к тому времени пацана уже принял на службу Каррер – родители, не в силах прокормить всех детей, искали, куда бы пристроить старшего. Так он и попал сюда из Ландекка – и с тех самых пор трудился на Каррера. Такая работа хотя бы обеспечивала его пропитанием.

И тем не менее Альбин нередко задавался вопросом, стоит ли ради этого жить рядом с ними?

* * *

По пути то и дело попадались поминальные кресты, занесенные снегом. Некоторые, сколоченные из досок, смотрелись довольно скромно; другие были затейливо украшены ковкой и стояли под маленьким навесом с полочкой для свечи.

– Что-то вроде крестного пути? – осведомился Иоганн.

Альбин помотал головой.

– Кресты в память о тех, кто не вернулся.

Лист присвистнул сквозь зубы.

– Немало их…

Альбин пожал плечами.

Остальные поджидали их за поворотом и покуривали трубки. Передышка была весьма кстати. Иоганн совершенно выдохся, и на лбу выступил пот. Он стянул плащ и бросил на сани рядом с цепями.

– А ты горяч, – отметил Игнац.

Альбин положил руку ему на плечо.

– Да ладно, он просто хочет, чтобы за ним снова поухаживали.

Иоганн изобразил возмущение.

– Отказаться от такого достойного общества?

Иосия махнул своему батраку, и они снова впряглись в сани.

– Двинули, раз есть силы на болтовню.

* * *

Небо постепенно светлело. Солнце показалось из-за гор, и теплые его лучи заливали долину.

Свет пробивался сквозь верхушки сосен, и снег переливался бриллиантовым морем. Иоганн и Альбин невольно остановились, завороженные зрелищем непостижимого покоя.

– День сегодня прелестный будет, вот увидишь, – умиротворенно произнес Альбин.

– Конечно, вот только поднимемся, – отозвался Лист.

Они двинулись дальше, и скоро Иоганн кое-что заметил.

Чем выше они поднимались, тем чаще мужчины поглядывали на лес справа от них, как будто что-то выискивали. На их лицах было написано беспокойство: они словно боялись, что из чащи кто-то выскочит и пожрет их.

Кто-то или что-то…

Но Иоганн не стал расспрашивать Альбина. Он и так знал, что в ответ услышит какую-нибудь отговорку, а лишний раз испытывать собственное терпение не хотелось. Следовало поберечь силы на этот проклятый склон.

* * *

И вот когда Иоганну уже казалось, что подъем этот никогда не окончится, впереди показались огромные снежные кучи. Под снегом, едва различимые, лежали толстые, неохватные бревна около трех саженей в длину – их повалили еще в конце лета и уложили на небольшом плато.

Небо было ясное, и солнце начало пригревать. Мужчины принялись откапывать бревна из снега и готовить их к погрузке. Они забивали в бревна крюки и цепями втаскивали на сани. Чтобы справиться с одним таким бревном, требовалось четыре человека. Полозья скрипели под тяжестью. На сани помещалось по шесть бревен, их укрывали ветками и корой, после чего накрепко стягивали цепями. Нижние бревна были выдвинуты вперед и служили сиденьем.

Когда с погрузкой было покончено, мужчины расселись и стали разворачивать еду. Иоганн в предвкушении раскрыл свой сверток, и в животе у него заурчало. Элизабет положила им круг хлеба, но, судя по запаху, не простого. Иоганн разломил хлеб, отдал половину Альбину и жадно принялся за свою долю. Сквозь хрустящую пряную корку закапал свиной жир. Иоганн слизнул его и закрыл глаза. «Уже за это стоило бы жениться на такой девушке», – подумал он.

– Хотя бы ради этого стоит работать на Каррера, а? – Альбин словно прочел его мысли.

– Разве что на его дочку, – ответил Лист достаточно тихо, чтобы не услышали другие.

Альбин хмыкнул.

– А ты так просто не сдаешься…

* * *

Отдых затягивался, и на лицах мужчин ясно читалось беспокойство. Это было особенно заметно по Иосии Вельтеру. Иоганн наблюдал за ними какое-то время и в конце концов не выдержал.

– Чего вы так забеспокоились?

Мужчины вскинулись, словно застигнутые за чем-то постыдным. Никто не ответил.

– Что за опасность таится в лесу? – упорствовал Лист. – Кабаны? Медведи? Или что-то еще…

– Никого в лесу нет, – единым духом выпалил Игнац.

– Если не хочешь говорить об этом, так и скажи. Но врать мне не надо.

– Я вру, значит? – Этого Игнац не стерпел. – Вы все слышали, он меня оскорбил?!

– Да брось, – попытался успокоить его Альбин. – Иоганн ведь не слепой.

– Не вмешивайся! – одернул его Иосия.

– Понятно, не хотите говорить – не надо, – раздраженно бросил Лист.

Повисло напряженное молчание. Потом Игнац прокашлялся.

– Так бывает только в суровые зимы…

– Игнац, я сказал…

– Чего молчать, Иосия? Иоганн проведет с нами по меньшей мере несколько месяцев. Он имеет право знать, – встал на сторону Игнаца Альбин.

Иосия что-то невнятно проворчал, выражая свое несогласие. Вынув из кармана серебряную коробочку, он с шумом втянул щепоть табака и громко чихнул, после чего кивнул Игнацу.

– Ладно, бог с тобой, рассказывай. Только быстрее.

Игнац серьезно взглянул на Иоганна.

– Когда зима особенно суровая, они спускаются к нам, ищут еду…

– Кто? – нетерпеливо перебил Лист.

И в этот миг из леса донесся крик.

 

XVIII

Все развернулись на звук. Над лесом поднялась стая ворон. Птицы с шумом описали полукруг над поляной и скрылись.

– Чертовы твари… – выдавил Иосия, но на лице его читалось облегчение.

Остальные тоже выдохнули.

Иоганн пристально посмотрел на Игнаца.

– Кто приходит в суровую зиму?

Святая Матерь Божья, защити нас от них.

Игнац задумчиво посмотрел в ту сторону, куда улетели вороны.

– Изгои, – произнес он тихим голосом. – Они живут в горах, уже лет пятьдесят или шестьдесят. А может, и дольше. У них убежище в развалинах монастыря.

– Изгои? – Лист не поверил своим ушам.

Игнац кивнул.

– Это не люди, хотя похожи на нас. Скорее… звери, зараженные бешенством.

– Если зазеваешься, они прыгнут на тебя со спины и убьют! – добавил Альбин. – А если ранят, ты будешь таким же. Кожа станет бледной, как воск, а сквозь нее просвечивают черные вены… А солнечный свет сожжет тебя.

– А зубы у тебя станут длинные и острые. Превратишься в такую же злобную тварь… – Игнац перекрестился.

– Никогда про такое не слышал, – с сомнением проговорил Лист.

– Так ты же не отсюда, куда тебе, – раздраженно ответил Игнац.

– И откуда взялись эти… изгои?

– Они были всегда, – поспешно вставил юный Бернхард.

– Не совсем так, – поправил его Иосия. – Когда-то они были такими же, как мы. Господь наказал их за греховную жизнь, какую они вели, обрушив на них свой бич. С тех пор они обитают там, среди гор, а мы живем в страхе.

– И когда они нападали в последний раз? – спросил Иоганн.

– Ну, давно это было, – протянул Иосия. – Если так подумать, то очень давно. Но это лишь затишье перед бурей. Учти, что эта зима будет особенно суровой, такой уж много лет не было… – Он чуть помедлил. – Эти твари только и ждут подходящего момента. Любой может угодить к ним в лапы.

Вельтер отвернулся и как следует высморкался. Потом утерся рукавом.

– Ну что, доволен теперь?

Иоганн счел все это суеверным вздором и не поверил ни единому слову. Но все-таки кивнул.

Иосия поднялся.

– Тогда двинули.

Не успел Лист соскочить с бревен, как остальные замерли и стали по обычаю молиться перед опасным спуском. Иоганн присоединился.

– Отче наш, сущий на небесах… – Слова разносились над поляной и затихали среди деревьев.

* * *

– Молитва, конечно, дело хорошее, но перед спуском нужно кое-что покрепче, – с нахальным видом заявил Антон, один из батраков.

Иосия наградил его подзатыльником.

– Придержи язык! И радуйся, что Господь присматривает за тобой.

– Так ведь он прав, – заметил Альбин, доставая кожаный бурдюк. – К тому же таков обычай…

Остальные согласно забормотали.

Альбин выдернул затычку, произнес «С Богом!» и щедро глотнул. Затем поморщился и протянул бурдюк Иоганну.

– Не бойся, не краутингер. Для спуска у нас есть кое-что получше.

Иоганн сделал большой глоток. В нос ударил знакомый гниловатый привкус.

Травяной шнапс, что же еще.

Он заметил, как Альбин и остальные заухмылялись, но говорить ничего не стал и передал бурдюк. Выпив, все хором произнесли «С Богом!» и разбрелись по саням.

– Значит так, Иоганн, мы трогаемся последними. Смотрим вниз, – Альбин показал на изгиб, за которым колея терялась среди деревьев. – Когда остальные скроются из виду, начинаем толкать. Как только сани наберут ход, запрыгиваем на бревна. Тормоз я возьму на себя, а ты можешь тянуть рычаг – вот эту жердь, – чтобы править в свою сторону. Только не перестарайся! Тут как с женщиной: затянешь поводья, все застопоришь, но дашь ей волю – и она сама на тебе прокатится.

Лист неуверенно взглянул на гигантские сани, потом на Альбина.

Батрак рассмеялся и хлопнул его по плечу.

– Не боись, не впервой!

* * *

Лес дышал спокойствием. Колея, уходящая вниз по склону, была пустой.

Из подлеска показался заяц, остановился посреди колеи.

Тут послышался громкий треск, земля дрогнула. Заяц в мгновение ока скрылся в зарослях.

Восторженный крик взрезал воздух, и по склону пронеслись Иоганн и Альбин на своем бревенчатом монстре. Краткий миг, и они скрылись из виду.

Лес снова погрузился в тишину…

* * *

Снег успел подтаять на солнце, и полозья скользили превосходно. Слева стремительно проносились деревья, справа в долину уходил почти отвесный склон.

Сани стрелой неслись по склону, и, несмотря на очевидную опасность, Иоганн был в восторге. Встречный ветер обжигал лицо, глаза слезились, щеки раскраснелись. У него против воли вырвался радостный вопль.

– Ну, что я говорил? – прокричал Альбин. Спуск и ему доставлял немалое удовольствие.

У Листа захватило дух.

– Сейчас будет левый поворот. Твой черед, Иоганн!

Альбин уперся ногами в тормозную цепь. Сани начали замедляться, их качнуло из стороны в сторону. Из-под полозьев взметнулись снежные вихри.

Лист потянул рычаг, но сани никак не отреагировали. Тогда он уперся ногами в загнутые кверху полозья и навалился на рычаг всем своим весом. Сани дернулись и плавно вошли в поворот, описав изящную дугу.

– Недурно, Иоганн; как будто всю жизнь этим и занимался! – похвалил Альбин.

– А это не слишком быстро?

– Испугался? Ну ты даешь! – В притворном негодовании батрак направил сани в следующий поворот.

– Не в этом дело…

Тут Иоганн запнулся. И уставился на опрокинутые сани, загородившие им дорогу.

Игнац с Антоном пытались оттащить сани в сторону, что было сил тянули цепи, но не могли сдвинуть с места такую тяжесть. Иоганн с Альбином летели на них, точно ядро, выпущенное из пушки.

– Альбин, берегись! – заорал Лист.

Тот ударил ногой по тормозной цепи. Сани перекосились и затрещали, корму стало кидать из стороны в сторону. Антон с Игнацем отскочили от перевернутых саней и сбежали вниз по склону.

– Рычаг! – проревел Альбин.

Иоганн изо всех сил рванул на себя рычаг, Альбин сделал то же самое. Жерди вспахали снег, но сбавить ход не удалось. Столкновение казалось неизбежным. Альбин в панике выпучил глаза.

– Отпускай! – крикнул Иоганн и ударил товарища локтем.

Тот выпустил рычаг, и теперь правил только Лист. Сани отклонились влево…

И прошли впритирку с перевернутыми санями.

Альбин резко обернулся.

– Да ты просто…

– Держись! – закричал Иоганн, но было уже поздно.

Они оказались слишком близко к склону. Сани завалились на правый бок, Иоганн с Альбином слетели с бревен.

Все смешалось в снежном вихре.

* * *

Потом все стихло. Сани лежали перевернутые, цепи лопнули, и бревна разбросало по всему склону.

Под снегом что-то шевельнулось. Иоганн приподнялся и огляделся. Ему с трудом верилось, что он еще жив.

Лист встал и отряхнул снег с одежды. Левая часть лица была ободрана, однако он чудом остался невредим. Иоганн огляделся в поисках Альбина, но тот пропал без следа.

– Альбин! Альбин!

Ничего. Работник как сквозь землю провалился.

И вдруг до него донесся слабый, беспомощный голос:

– Иоганн!

Тот подбежал к обрыву и заглянул через край. То, что он увидел, повергло его в ужас: Альбин висел над пропастью и из последних сил цеплялся за ветки хлипкого кустарника. Из рассеченного лба текла кровь, в глазах застыла паника.

– Помоги, – произнес он в отчаянии.

Иоганн упал на живот и вытянул руку насколько смог. Впустую.

– Альбин, я не дотянусь…

Он сполз еще ниже, но почувствовал, что сам начинает соскальзывать. Ему нужно за что-то уцепиться, какая-нибудь острая ветка, чтобы вогнать ее в снег, или…

Нож!

Иоганн запустил руку в карман и вынул нож. Со всей силы вонзил его в мерзлую землю, но короткий клинок засел недостаточно глубоко.

Не выдержит!

Он выдернул нож и нажал маленькую кнопку на рукояти. Клинок теперь стал вдвое длиннее. Лист с размаху вогнал его в лед – так нож держался крепче.

– Иоганн, я соскальзываю! – крикнул Альбин.

Лист заметил, что куст, за который цеплялся Альбин, вытягивается из мерзлой земли.

Он схватился за рукоятку ножа, свесился со склона…

И ухватил Альбина за предплечье в тот самый миг, когда тот сорвался в пропасть.

В первое мгновение Иоганн ничего не почувствовал. Затем руку рвануло так, что ее, казалось, выдернет из плеча. Время словно остановилось: вот Альбин болтается над пропастью, пальцы одной руки сомкнуты вокруг рукояти, другая рука сжимает запястье Альбина…

Лист понимал, что долго держать Альбина не сможет: он чувствовал, как запястье друга неумолимо выскальзывает из его хватки.

Был лишь один выход.

– Альбин, попробуй забраться по моему плащу!

– Не могу…

Иоганн посмотрел батраку в глаза.

– Мужайся! Давай!

Тот собрался с духом, из последних сил ухватился за плащ Листа и начал медленно, пядь за пядью, карабкаться вверх. Казалось, руку вот-вот вырвет, но Иоганн продолжал сжимать рукоять ножа.

Когда Альбин оказался наверху, Лист оттолкнулся и перекатился обратно на лесную тропу. Затем выдернул нож и, глотая ртом воздух, упал рядом с товарищем.

Некоторое время они лежали молча, пытались отдышаться. Потом Альбин повернул голову.

– Иоганн?

– Да?

– Спасибо, ты…

– Брось.

Батрак посмотрел в небо.

– А все равно было здорово, а?

– В следующий раз можно и побыстрее, – сухо отозвался Лист.

Не глядя друг на друга, оба рассмеялись.

* * *

Иоганн сложил нож и спрятал обратно в карман. В этот момент прибежали Игнац с Антоном.

– Вы как раз вовремя, – съязвил Альбин.

– Так значит, все обошлось? – выдавил, задыхаясь, Игнац.

– Да, благодаря Иоганну.

Игнац с благодарностью похлопал Листа по плечу. Затем беспокойно оглянулся на лес.

– Идемте, надо выбираться отсюда…

Вчетвером они поставили на полозья опрокинутые сани и заново погрузили бревна. Когда все было готово, по очереди разогнали сани и продолжили спуск.

Никто из них не заметил закутанную в тряпье фигуру, наблюдавшую за ними все это время. Когда мужчины потерялись из виду, она скрылась среди деревьев.

 

XIX

Когда Иоганн и Альбин спустились к деревне, солнце уже опускалось, и маленькая церковь купалась в оранжевых отсветах. Тени от надгробий тянулись до самой кромки леса и сливались с темнотой чащи.

Стало холодать.

Местом сбора был назначен небольшой участок к югу от деревенской площади. Какое-то время сани еще катились своим ходом, но последние несколько метров их все равно пришлось толкать.

Когда они подошли ближе, Иоганн почувствовал: что-то не в порядке. Другие сани стояли нагруженные, вокруг не было ни души. Зато с деревенской площади доносились голоса. Иоганн с Альбином оставили свои сани и поспешили туда.

Голоса стали громче.

– Похоже на баварский… – с отвращением заметил Иоганн.

– Боже правый, лучше б ты ошибся! – выдавил Альбин и пустился бегом.

Лист догнал его и на углу последнего дома ухватил за воротник.

– Куда ты ломишься! Черт его знает, что там происходит…

Батрак кивнул. Он походил на ребенка, которого уличили в какой-то глупой провинности.

– Верно. Я и не подумал…

Иоганн выглянул из-за угла. На площади собралась вся деревня. Слышно было, что в середине толпы кто-то спорит, но разобраться, что к чему, оказалось невозможным. Иоганн обернулся к Альбину.

– Пойдем, выбора у нас нет.

Он медленно приблизился к людям. Альбин последовал за ним.

Никто не обратил на них внимания. Лист стал проталкиваться сквозь толпу, и в этот момент кто-то удержал его за плечо. Это была Элизабет, и на ее лице ясно читалось облегчение. Рядом стояла Софи и с тревогой следила за происходящим.

– Где вы столько времени пропадали? – шепотом спросила Элизабет.

– Что тут стряслось? – Иоганн оставил ее вопрос без ответа.

– Баварские солдаты. Появились средь бела дня.

Иоганн кивнул и протолкался вперед. Оказавшись наконец в первых рядах, он попытался оценить происходящее.

В середине стояли лицом к лицу Бенедикт Риглер и, по всей видимости, командир отряда. За ним сгрудились человек пятнадцать солдат, на вид потрепанных и усталых. У одного даже не хватало руки, другие сидели, перевязанные, рядом с товарищами. Повязки были грязные, пропитанные кровью. Под их изношенными плащами были видны синие мундиры и широкие ремни с пороховницами. Доходившие до колен сапоги были истоптаны, гамаши истрепались. У некоторых имелись треугольные, с загнутыми полями, шляпы, какие носили только кавалеристы. Немногочисленные дульнозарядные мушкеты были покрыты сажей и не имели фитилей.

Капитан, на вид лет сорока, держал руку на рукояти сабли и, казалось, в любую секунду готов был пустить ее в ход. Лоб, изборожденный глубокими рубцами, на правой кисти, лишенной мизинца, – неумело зашитый порез от сильного удара. По его лицу, отмеченному голодом и боями, было видно, что ни на какие уступки он идти не намерен.

– Вы требуете невозможного! Нам и самим-то, чтоб прокормиться зимой, едва хватает запасов! – возмущался Риглер. – Лишние рты нам тут не нужны.

– Это был не вопрос, крестьянин, – прорычал капитан. – Но раз уж ты желаешь, спрошу: что требуется для хорошего костра?

Сбитый с толку, Риглер огляделся – остальные смотрели на него в полной растерянности.

– Дрова?..

– Верно! А из чего построены ваши дома?

– Из… бревен… – Староста робел на глазах.

– Ну, вот видишь!

Некоторые из солдат заухмылялись.

– А мы ведь этого не хотим, верно? – спросил капитан, словно говорил с маленьким ребенком.

Риглер помотал головой.

Иоганн присмотрелся к солдатам. Каким-то особым боевым настроем они не отличались. А чтобы зарядить мушкеты, ушла бы не одна минута. Нападать на деревню никто не собирался: происходящее было не более чем попыткой запугать жителей – впрочем, вполне удачной. Тем не менее, если б дело дошло до драки, у крестьян не было бы ни малейшего шанса. Так что Иоганн стоял и помалкивал.

Капитан возвысил голос.

– У вас очень разумный староста! Слушайте внимательно! Моим людям нужен отдых. Но, поверьте мне, вам нечего бояться, если вы со своей стороны отнесетесь к нам должным образом. И мы пробудем здесь, сколько потребуется, не дольше! Мы сыты по горло от вас и от вашей проклятой земли!

Риглер вздохнул.

– Что вам нужно?

– Сухой кров и еды вдоволь.

– И только-то? – насмешливо спросил Франц Каррер, стоявший в первом ряду.

Капитан медленно повернул к нему голову.

Над толпой пронесся возбужденный ропот. Франц вдруг осознал последствия столь легкомысленно брошенных слов.

Слишком поздно.

Капитан шагнул к Францу, молниеносно выхватил саблю и приставил к его правому уху. У Каррера затряслись коленки.

– У тебя длинный язык, крестьянин, а я этого не люблю!

Ловким движением капитан отсек Францу половину уха. Тот вскрикнул и зажал рану ладонью, кровь потекла между пальцами и закапала на снег. Остальные подались в стороны, несколько женщин заплакали.

– А теперь встань среди своих, пока я не передумал! – крикнул на Франца капитан.

Сквозь толпу протолкался Кайетан Бихтер.

– Довольно, все мы здесь по милости Божьей. И это никому не принесет пользы.

– Вы только гляньте, священник… Вечно вы проповедуете против силы, когда вам это на пользу.

– Среди детей Божьих…

– Хватит языком молоть! – резко оборвал его капитан.

Бихтер замолчал.

– Вы получите, о чем просите, – миролюбиво произнес Риглер, не осмеливаясь посмотреть в глаза капитану.

– Хорошо, тогда освободите для нас дом, – капитан показал на Франца острием сабли. – Его дом. – Он вложил клинок в ножны и снова повернулся к старосте. – Кроме того, кто-то должен позаботиться о наших раненых. Есть желающие?

Никто не проронил ни слова, Риглер уставился себе под ноги. Капитан терял терпение.

– Ну? Выбери нам кого-нибудь, или я сам это сделаю.

Риглер поднял глаза и беспомощно оглянулся на жителей.

– Кто…

– Я помогу им!

Из толпы вышла Софи. Остальные уставились на нее в изумлении. Капитан окинул ее взглядом, и по лицу его скользнула улыбка.

– Гляньте, какая храбрая девица… А ты моих солдат не тронешь?

– Им уже не терпится, – съязвила Софи.

– У моей служанки нет времени выхаживать ваших людей. – Якоб Каррер шагнул вперед и сплюнул. – Подыщите кого другого.

Риглер закатил глаза.

– Якоб, прошу тебя…

– Нет! Софи не пойдет, – хмуро заявил Каррер.

Он знаком подозвал к себе девушку, но та медлила в нерешительности.

– Ты, конечно, можешь запретить своей служанке, воля твоя, – спокойно произнес капитан и шагнул к Якобу. Тот напрягся, но не сдвинулся с места. – Но в таком случае… – тут он понизил голос, – ухаживать за моими людьми будешь ты. Ясно?

Каррер хмуро глядел на капитана. Тот спокойно выдержал его взгляд.

Над площадью повисла тишина.

– Ладно, работы там немного, управится, – произнес наконец Якоб, теперь заметно тише, и отступил на шаг. – Но приходить будет, только когда понадобится.

– Конечно, приятель, конечно. Получишь ты назад свою служанку в целости и сохранности, даю слово. – Капитан развернулся к своим людям. – На постой!

Старый солдат – вероятно, адъютант – встал перед отрядом.

– Стройся!

Вояки пытались вытянуться по стойке, создать видимость порядка.

– Марш!

Солдаты двинулись строем, и толпа стала расходиться. Элизабет кинулась к Францу.

– Дядя Франц!

– Не волнуйся, Лизель, этот только выглядит страшно, – утешил ее Франц и зажал покалеченное ухо ладонью.

Якоб Каррер подошел к брату.

– Тебя, видно, тоже не учили держать язык за зубами, а? – крикнул он на Франца.

– Знал бы ты, что я еще хотел наговорить ему… – Франц не удостоил брата взглядом и повернулся к Софи. – Сразу пойдешь?

Девушка кивнула.

– Так, наверное, лучше. Тогда я сразу смогу сказать, что нужно солдатам.

– Софи… почему ты это делаешь? – тихо спросила Элизабет.

Та пожала плечами.

– Кто-то ведь должен. К тому же… – Она перевела взгляд на Иоганна, потом снова на Элизабет, – полезно иногда заняться чем-то еще. Помогает отвлечься.

Якоб при этих словах побагровел, но ничего не сказал.

– Я недолго, – Софи улыбнулась Иоганну и Элизабет, и они с Францем двинулись прочь.

– Только не мечтай, что сможешь поселиться у меня! – крикнул Якоб вдогонку брату.

– Но, отец…

– Закрыли тему. Приготовь перекусить, – одернул он Элизабет. – Пошли.

И, нахмурившись, пошел в сторону дома. Дочь последовала за ним.

Альбин шагнул к Иоганну.

– Это добром не кончится.

– Не так страшен черт, Альбин. Если б они желали разорить деревню, то давно бы это сделали. Хотели нагнать страху, и только. Когда они наберутся сил, то уйдут быстрее, чем ты думаешь.

– Безбожники они, все до одного, – Альбин сплюнул вслед солдатам и пошел за Каррером и Элизабет.

На площади стало тихо. Все ушли, остались только Иоганн и Кайетан Бихтер. Священник взглянул на Листа, словно хотел что-то сказать, но потом как-то поник, развернулся и побрел к церкви.

Иоганн проводил его взглядом. Странный малый, подумал он. Бихтер выглядел каким-то несчастным, загнанным, и душу его тяготила непосильная ноша, но другие этого не замечали. А может, им было все равно…

Дверь в церковь с грохотом закрылась.

Иоганн остался один. Он посмотрел поверх церкви с кладбищем, леса и гор на красное закатное солнце. Затем взгляд его опустился к темному пятну под ногами. Он уставился на капли крови, стекшиеся в маленькую лужицу на утоптанном снегу.

Казалось, сама земля исходит кровью.

В глубине души Иоганн чувствовал, что Альбин прав. Это добром не кончится, с какой бы стороны ни исходила опасность. Но что он мог сделать?

Ничего.

Все, что угодно.

Иоганн медленно пошел к дому.

* * *

Франц Каррер носился по дому и никак не мог решить, что ему прихватить с собой. Солдаты были уже здесь: те, кому досталось поменьше, разместились в натопленной общей комнате, тяжелораненые лежали в комнатах наверху.

Софи пришла вместе с Францем. Она захотела сразу подняться к раненым, но караульный у подножия лестницы стоял столбом. Софи встала перед ним, чтобы он заметил ее и дал пройти. Солдат не двигался с места. В конце концов Софи потеряла терпение.

– Вы меня пропустите или сами будете выхаживать своих раненых? – проворчала она.

Солдат бросил на нее удивленный взгляд и отступил в сторону.

– Я тебя и не заметил…

Софи стала подниматься по узкой лестнице.

– Пес безмозглый, – ругнулась она вполголоса.

Она заглянула в первую комнату. На кровати лежали двое солдат. У одного были туго забинтованы правая нога и правое бедро, у второго замотана голова – на повязке, с левой стороны, темнело красное пятно.

Софи перешла к следующей комнате. Там на полу сидел солдат и с тяжелыми стонами стягивал сапоги. Носок одной ноги почернел – Софи сразу поняла, что стопу придется ампутировать. Рядом лежал его товарищ, бледный и весь в поту. У него, по всей видимости, был сильный жар – возможно, даже горячка.

В последней комнате солдат уже отодрал грязную повязку с культи и уныло рассматривал место, где до недавних пор была левая рука. Мясо по краям раны почернело. Солдат, судя по его лицу, прекрасно понимал, что его ждет: мертвую плоть придется срезать, пока гнилостный яд не разошелся по всему телу.

Софи задумалась, не ошиблась ли она в своем решении. Но потом напомнила себе, что в милосердии и любви к ближнему нельзя делать исключений. Даже для баварцев. Она знала, что нужно делать, собралась с духом и перебрала в уме все, что ей требовалось, после чего поспешила к лестнице.

* * *

Из первой комнаты донесся крик. Софи оступилась и пролетела несколько ступеней. Она тщетно попыталась ухватиться за перила, и тут ее кто-то подхватил. С некоторым смущением девушка поняла, что это тот самый солдат, которого она отругала прежде. Он улыбнулся.

– Откуда ты, такая бойкая?

Софи посмотрела на него в недоумении.

– Люблю таких! Я Готфрид! – проговорил он низким голосом и поставил ее на ноги.

Софи торопливо пригладила волосы и недовольно посмотрела на солдата.

– Софи.

– Так что тебе понадобится? – спросил Готфрид.

Девушка невольно улыбнулась.

– Таз с горячей водой, тряпья побольше, нож и… пила. И несколько ребят покрепче.

– Меня одного тебе не хватит?

– Посмотрим, Готфрид, посмотрим, – с задором ответила Софи.

Солдат кивнул и отправился собирать все необходимое.

«Неплохой парень, – усмехнулась про себя Софи, – совсем неплохой».

* * *

В печи потрескивали поленья, и в комнате было тепло и уютно. Сквозь маленькое оконце еще падал сумрачный свет. Иоганн и Альбин стояли у закрытой двери. Элизабет складывала в льняной мешок копченое мясо, колбасы и ковриги хлеба.

Каррер со злостью наблюдал за ее действиями.

– Чертовы солдаты, их нам только и не хватало…

– Все до одного мародеры и убийцы! – согласился Альбин.

Иоганн промолчал.

– Альбин, отнесешь мешок этому сброду. Но в споры не ввязывайся, понял?

– Давай лучше я отнесу, – вызвался Лист.

– Или хоть ты, – согласился Каррер. – Но это и тебя касается! Потом разгрузите сани и обдерите кору с бревен, понятно?

Иоганн взял мешок и вышел.

* * *

Лист подходил к сторожевому посту перед домом. Навстречу ему шел Франц. В руках он нес икону в раме и небольшой деревянный короб. Порезанное ухо уже не кровоточило.

– Все, что сумел прихватить. Остальное эти собаки, наверно, переломают.

– Куда ты теперь подашься? – спросил Иоганн.

– У Алоиза есть местечко на чердаке, вот он и предложил.

– Все наладится, Франц. Будь здоров.

– Ладно, Иоганн, и тебе того же.

Лист подошел к караульному. Тот бросил на него хмурый взгляд.

– Я с провизией, от Якоба Каррера.

Солдат пропустил его.

* * *

Воздух, тяжелый от табачного дыма, резал глаза, смешивался с запахом гари и пота в удушающий смрад. Пол был устлан глиняными осколками. Несколько солдат сгрудились за столом и ели кашу, другие спали, свернувшись по углам.

Настроение царило подавленное.

– Вот, принес еще еды.

Иоганн положил мешок в углу, где уже стояли несколько корзин с хлебом, салом, колбасами и шнапсом. Солдаты не удостоили его вниманием.

– До Баварии путь неблизкий, – словно бы вскользь отметил Лист.

– Какое твое дело, батрак? – проворчал старый вояка с красным лицом. Это был адъютант, который строил солдат на площади. Лицо его украшали несколько глубоких рубцов, один из которых тянулся над левой скулой.

Иоганн уже сталкивался с вояками такого сорта. Эти люди многое повидали, через многое прошли. В них не осталось никаких чувств, кроме усталости, и они жили в ожидании последнего удара.

– Просто задумался, как вы забрели в эту богом забытую долину. Баварцы как-никак славятся своими картами…

Старик ухмыльнулся.

– Верно, не по своей воле мы сюда пришли. После боя под Инсбруком хотели перейти границу, но тирольцы взяли нас в клещи. И постепенно изводили нас, свиньи… – Он сплюнул на пол сжеванный табак. – Под Инсбруком нас было двести человек, можешь ты себе представить? Две сотни!

Со второго этажа вдруг донесся душераздирающий вопль. Спустя несколько секунд все стихло. В комнате повисло тяжелое молчание, некоторые из солдат перекрестились.

Старый солдат отхлебнул из кожаной фляги и поморщился. Иоганн старался не подавать виду, но в глубине души искренне жалел этого беднягу наверху. Должно быть, ему отсекли какую-то часть тела. Жуткое зрелище, которое Листу не единожды приходилось наблюдать.

С другой стороны, мертвому рука без надобности, как пошутил в свое время один его приятель. А потом очередь дошла и до него. Ампутацию он выдержал, но позже все-таки умер – от гангрены.

Иоганн повернулся к адъютанту.

– А дойти до границы помешала зима… – возобновил он разговор.

– Да, зима нас доконала. Много наших полегло в горах. Слишком много… Но тебе-то какое дело? – Старик шмыгнул носом. – Проваливай!

Наберись терпения. Иначе кто-нибудь вздумает докопаться до твоего прошлого.

А этого Лист хотел меньше всего. Он направился к выходу.

Старый вояка проводил его взглядом…

* * *

– Любопытный он, этот батрак, – проворчал солдат, свернувшийся на скамье; повязка у него на голове была черной от грязи.

– Чтоб мне пусто было, если он батрак, – ответил ветеран. – Он из нашей братии, нутром чую.

– Из баварцев?

– Йозеф, ты и впрямь такой болван или прикидываешься? Из солдатни он. – Старик откусил от копченой колбасы и стал упоенно жевать с открытым ртом.

– А ты, значит, самый умный, да? – обиженно отпарировал Йозеф.

– Да уж малость поумней тебя, – ухмыльнулся старик.

Солдат не успел ответить – дверь распахнулась, и в комнату вошел капитан. Старик вскочил было по стойке, но командир лишь махнул рукой.

– Ладно, брось, Альбрехт.

Он взглянул на своих измотанных солдат. Потом с удовлетворением отметил, что в комнате тепло и провизии вдоволь.

– Ну что, поживем еще? – донеслось из угла.

Капитан кивнул и повернулся к старому адъютанту.

– Всех разместили, Альбрехт?

– Так точно! – отчеканил старик и проглотил пережеванный кусок. – Раненых распределили по комнатам наверху.

– Знаю, я как раз оттуда, – ответил капитан и добавил после короткой паузы: – Выдержал.

Альбрехт взглянул на него в недоумении.

– Фридрих. Пришлось ему…

Адъютант все понял и кивнул.

– Крестьяне еще еды принесли, – переменил он тему.

– Хлопоты с ними были?

Старик мотнул головой.

– Послушные, как овечки.

– Будем надеяться, что так оно и останется. Если кто станет выступать, немедленно доложить мне. Это касается и наших. Напомни еще раз, чтоб не трогали женщин, ясно?

– Есть.

Капитан похлопал адъютанта по плечу.

– Славно, Альбрехт, славно… Все мы хотим вернуться домой, верно?

С этими словами он взял кусок сала и сел рядом со своими людьми.

 

XX

В харчевне было непривычно пусто. За столом сидели лишь Алоиз Бухмюллер, Бенедикт Риглер и Якоб Каррер. Перед ними стояли пивные кружки и полупустая бутылка шнапса, но ничто не могло поднять им настроение.

– Франц сам виноват. Никогда не умел за языком следить, – проворчал Каррер.

– И все-таки он прав. С этой солдатней мы сами без еды останемся. Я трижды сплюнул в каждый бочонок, который пришлось отнести баварцам, – похвастался Бухмюллер.

– От этого они раньше не уйдут. – Риглер отхлебнул из кружки. – Нам еще повезло, что они не разграбили деревню. Сами знаете, что творилось этим летом у границы… И с нашей стороны, и у них.

– Да-да, помним мы твои россказни, сколько раз ты их повторял. Вот что я скажу: лучше успокоиться и ждать, пока они не уберутся, – предложил Бухмюллер.

Каррер злорадно ухмыльнулся.

– А лучше всего было бы натравить баварцев на них. Перегрызли бы друг друга, и всё.

Он расхохотался, и Риглер присоединился к нему.

– Но такого не будет, Якоб, – проговорил Бухмюллер и принялся набивать трубку. – Кстати, слышали про Иоганна?

– А что?

– Тебе ничего уже не рассказывают, – съязвил трактирщик. – Сегодня в лесу этот парень спас жизнь Альбину. Я с самого начала понял, что он толковый малый.

Каррер растерялся на мгновение.

– Ах это… да, они мне уже рассказали, – соврал он.

– И руки у него из нужного места. Сковородки мне славно починил, – добавил Риглер.

Якоб почувствовал прилив злости. «Иоганн и впрямь неплохо тут освоился», – подумал он и сделал большой глоток из бутылки.

* * *

Опускалась ночь. За окном падал снег.

Печь дышала приятным теплом. Элизабет сидела за столом и штопала куртку. Иоганн стоял возле очага. Он положил в огонь несколько сухих сучьев – те мгновенно вспыхнули и на секунду осветили комнату. В воздухе приятно запахло смолой.

Лист закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Вот так будет пахнуть у него дома…

Через несколько лет.

Он открыл глаза и заметил, что Элизабет смотрит на него. Она поспешно отвела взгляд и вновь занялась курткой. Иоганн сел рядом и принялся обстругивать деревяшку.

Оба хранили молчание.

Неожиданно щепка отлетела в лицо Элизабет.

– Прошу прощения, сударыня, – пошутил Лист.

– Думаешь, если выучил меня читать и писать, теперь можешь выкинуть что вздумается?

– Ты так говоришь, как будто я какой безделице тебя научил.

Элизабет лукаво улыбнулась.

– Смотрите, какие мы обидчивые…

Иоганн чувствовал, что она над ним подтрунивает, но было в этом что-то теплое, приятное.

– Что это будет? – Девушка показала на деревяшку в руках Иоганна.

– Сам пока не знаю. Каждая щепа имеет свою предначертанную форму, нужно только найти ее. – Иоганн внимательнее рассмотрел деревяшку. – Но похоже на… лицо. Может, какой-нибудь артист? Или шутовская маска? Или… – тут он посмотрел Элизабет в глаза, – кто-нибудь из них?

Улыбка на ее лице померкла.

– Откуда… – выдавила девушка.

– Откуда я узнал про эти россказни?

– Россказни? – возмутилась Элизабет и отложила куртку. – Это, по-твоему, россказни? Ты не знаешь, о чем говоришь. Ты не отсюда.

– Точно. Я много где побывал и повидал немало. Но ничего из этого не похоже на то, что я сегодня услышал.

– Что ты хочешь этим сказать? Что мы тут все дураки?

– Брось, Элизабет. Я хочу лишь сказать, что все это звучит невероятно.

– А почему же, по-твоему, никто об этом не говорит?

Иоганн пожал плечами.

– Вы вообще видели хоть одного из них?

Элизабет посмотрела на него с испугом и перекрестилась.

– Слава богу, еще нет.

– И откуда ты знаешь, что все это правда? – не унимался Лист.

– Просто знаю, – она скрестила руки на груди. – Необязательно обо всем расспрашивать.

Иоганн заглянул ей в глаза и все понял – порой намного легче жить в неведении. Он взял ее за руку.

Масляная лампа понемногу гасла, и пламя в печи отбрасывало на стены красные отсветы. В тусклом свете Элизабет казалась даже красивее, чем всегда. Иоганн только-только отдался волшебству момента, как девушка высвободила руку.

Мгновение миновало.

Лист встал и собрался заново зажечь лампу, как вдруг Элизабет ухватила его за руку.

– Иоганн? Почему тебе так обязательно все знать?

Они смотрели друг другу в глаза. У Элизабет перехватило дыхание, напряжение между ними нарастало с каждым вдохом. Иоганн осторожно наклонился к ней. Девушка чуть отклонила голову и закрыла глаза.

Дверь внезапно распахнулась, Иоганн и Элизабет оторопели. На пороге стоял Альбин, и на лице его играла широкая ухмылка.

– Не хотелось вас прерывать… – сообщил он ехидно. – Но твой отец, Элизабет, как раз возвращается от Бухмюллера. Я бы посоветовал вам чуть отодвинуться друг от друга. – Тут он сделал паузу. – И не смотрите вы так затравленно. Вы как дети, застуканные за проделкой.

Альбин развернулся и скрылся в коридоре. Скоро стало слышно, как он поднимается по лестнице.

Элизабет уставилась в пол.

Иоганн подошел к двери и у порога снова обернулся.

– Доброй ночи, Элизабет.

Он вышел и прикрыл за собой дверь.

Элизабет посмотрела ему вслед.

– И тебе, Иоганн.

* * *

Когда Лист уже поднимался к себе в комнату, кто-то схватил его за плечо и развернул. Перед ним стоял Якоб Каррер. От него пахло дымом и шнапсом.

Хозяин одарил его свирепым взглядом.

– Слышал про вас с Альбином. Остальные уже считают тебя славным малым.

Не успел Иоганн выдохнуть с облегчением, как Якоб схватил его за горло и прижал к стене.

– Но если выяснится, что ты и с Элизабет такой бойкий, пожалеешь, что не сдох тогда перед домом, – негромко процедил крестьянин.

– Я соблюдаю приличия…

– Вот так пусть и остается впредь, парень.

Каррер выпустил его и пошел в комнату. Дверь с грохотом захлопнулась на замок.

 

XXI

Снегопад, начавшийся ночью, усилился и продолжался весь следующий день. Поскольку расчищать тропы не имело смысла, в подобных случаях жителям оставалось лишь одно – запереться дома, как следует топить печь и молиться, чтобы снегопад поскорее прекратился.

* * *

– Аминь! – громко произнес Каррер и откинулся на спинку.

– Аминь! – повторили Иоганн, Элизабет, Альбин и Софи.

Девушки поднялись и стали убирать со стола. Мужчины принялись набивать трубки.

– Нам, видно, повезло, не то что другим, – заметил Альбин. – Баварцы ведут себя мирно, кто бы мог подумать…

– Дурак! – процедил Каррер. – Думаешь, что им мешает? Как только снег чуть сойдет и им будет где развернуться…

– До тех пор они наберутся сил и уйдут, – вставил Иоганн.

– Опять умничаешь, кузнец… ты, видно, знаешь, как поладить с этим сбродом.

Лист спокойно выдержал его взгляд.

– Их командир с виду вполне благоразумный. Если б они хотели, то давно разграбили бы деревню.

Якоб не успел ответить. В дверь постучали, и через секунду в комнате появился Мартин Каррер. С его плотного шерстяного плаща сыпался сухой снег.

– Здравствуй, Якоб, – поздоровался он с сыном, потом кивнул Иоганну и Альбину.

– А тебя чего принесло в такую погоду? Или что, метель тебе нипочем?

– Просто хотел позвать к себе. Франц уже пришел. Можно было бы попеть старые песни… Давно мы не собирались.

– Я из дома точно не выйду, мне и тут неплохо, – грубо ответил Якоб.

– А остальные?

Хозяин дома с безразличием посмотрел на Иоганна и Альбина.

– Да пожалуйста.

Дверь отворилась. Вошли Элизабет и Софи.

– Но девки никуда не пойдут, – отрезал Якоб.

– Брось, Якоб. Без Элизабет это и смысла не имеет. У нее же голосок, как у ангела.

– Баварцам ее голосок тоже придется по вкусу, если они прознают, – возразил Каррер-младший.

– Единственный баварец сейчас сторожит у окраины. Он продрог до костей, и его даже мышь не испугается.

– Отец, прошу тебя! Ты ведь знаешь, как я люблю старые песни, – попросилась Элизабет.

Якоб закатил глаза.

– Господи… Иди, так уж и быть. Только чтобы недолго! Иоганн, Альбин, вы несете за нее ответственность. И…

Все смотрели на него.

– Софи останется. Не хватало еще, чтобы я сам хлопотал на кухне.

Он с довольной ухмылкой взглянул на Софи. Она поняла, что ее ожидало. Такое бывало уже не раз: ей придется прислуживать Карреру, словно какому-то вельможе, и все равно он найдет к чему придраться. Не отпустив ее с остальными, хозяин, конечно же, мстил ей за то, что она вызвалась ухаживать за солдатами. Но этого и следовало ожидать.

– Можешь сразу принести шнапса, Софи, – громко заявил Каррер-младший. – Только смотри, чтобы холодный был.

Девушка кивнула и поднялась. Все же одна хорошая черта у Якоба была – он никогда к ней не приставал. Но и этому имелось объяснение: однажды Каррер заявил ей, что не желает ничего брать, если прежде него к этому приложилось еще полдеревни. Это замечание очень ранило Софи. Тем более что правды в этом не было ни крупицы. С другой стороны, лучше остаться в его глазах шлюхой, чем терпеть от хозяина побои, как приходилось многим другим.

Софи вышла из комнаты.

* * *

Они шагали к дому Мартина Каррера. Промозглый ветер пробирал до костей. Стало совсем темно, и слабый свет из окон выхватывал узенькую тропу, стиснутую снежными стенами.

– Кто это расчистил тропу? – спросил Иоганн.

– Кто же еще? – отозвался Мартин. – Любимчик капитана, Франц. С одним батраком. Им ведь нужен проход, чтобы сменять караул.

Альбин не сдержал ухмылки.

– Не может Франц за языком уследить… Но чтобы это стоило ему половины уха, такого он и представить не мог.

– У него еще одно есть. Больше ему без надобности.

Комната в доме Мартина была обставлена довольно просто, но стены и потолок украшала резьба. Под распятием в углу стояли несколько лавок и грубый стол. Печь была хорошо натоплена и дышала приятным теплом.

Франц уже сидел за столом, голова у него была перемотана. Перед ним стояла кружка шнапса. Он поднял ее.

– Ваше здоровье. И твое, Элизабет, в особенности.

– Угощайся, Франц, ты сегодня хорошо потрудился, – с легкой усмешкой произнес Мартин.

– Будь они прокляты, собаки баварские… Еще повезло, что они мне второе ухо не оттяпали.

– Или еще кое-чего, – съязвил Альбин.

– Если вспомнить, как поглядывал на меня их капитан, с него станется… Он лично стоял у меня за спиной и следил, чтобы я чистил как следует. – Франц покачал головой.

– У него нет выбора. Он в ответе за своих солдат, и караул тут на первом месте. Без караула нечего и говорить о безопасности, – заметил Иоганн.

Он вдруг заметил, как тихо стало в комнате. Все смотрели на него.

Болван. Помалкивай.

– Безопасности? Ты на чьей стороне-то? И вообще, кто сюда придет? – с удивлением спросил Франц. – Эта деревня отрезана от мира.

– Это не помешало кому-то увести корову из сарая.

– Давайте-ка лучше рассаживайтесь. Выпьем, а потом будем петь, – вмешался Мартин.

– Печь, конечно, греет, но это снаружи. Надо бы добавить чего-нибудь изнутри… Иоганн, как насчет шнапса? – Франц ухмыльнулся. – Я слышал, у тебя к нему особая страсть.

Лист смиренно кивнул и закатил глаза. Остальные рассмеялись.

Франц налил всем понемногу. Они подняли кружки.

– За деревню!

– За деревню!

Иоганн выпил. Как ни странно, шнапс оказался яблочным.

* * *

Когда выпили еще по одной, Мартин хлопнул в ладоши.

– Ну, давайте начнем. Я читаю «Аве Марию», Элизабет, ты потом споешь, а ты, Альбин, бери цитру.

Элизабет кивнула.

– Хорошо, дедушка.

Альбин поднялся, взял висевшую над скамьей цитру и снова сел. Все сложили руки.

– Радуйся, Мария…

Иоганн задумался, что же последует после молитвы.

– Святая Матерь Божья, обереги нас от бедствий и защити нас от них. Аминь.

С другой стороны, если местные жители даже молитвы заканчивали подобным образом, то и с песнями дело обстояло так же.

Лист не ошибся.

Все перекрестились и теперь в ожидании смотрели на Элизабет. Она негромко кашлянула и запела. Альбин подыгрывал ей на цитре.

Никогда еще Иоганн не слышал такого красивого голоса. Густой и выразительный, и в то же время мягкий. Элизабет пела старую песню о Тироле, однако куплеты перемежались псалмами и строками из молитв, и получалось нечто новое, самобытное.

Все это время девушка смотрела на Иоганна, и он отвечал ей тем же. Казалось, что-то связало их, и это…

Элизабет сделала паузу. Теперь к ней присоединились и остальные, запевая один и тот же припев всякий раз, когда она допевала.

Исполненное красоты, пение создавало в комнате особое настроение. И все-таки Лист отчетливо слышал истинный смысл звучавших куплетов – он словно врезался в саму мелодию. Просьба к Деве Марии защитить.

От них.

* * *

Из маленьких окон, различимые даже сквозь ветер, пробивались мелодичные голоса. В это самое время по занесенной снегом тропе шагал баварский солдат – его только что сменили на посту, и он возвращался в расположение отряда. Солдат остановился, посмотрел на освещенные окна, прислушался к пению. Его охватывала тоска. Он вспомнил собственный дом, жену и детей, с которыми так долго не виделся. Странно, подумал солдат. Стоит вот так, на мгновение, прислушаться к людям, против которых ты воевал, и только тогда понимаешь, насколько же вы в действительности похожи… Друзья или враги – всеми движет одно.

Мир и покой.

Любовь.

Или такие вот посиделки в морозную ночь…

Солдат вслушивался в пение, и на душе у него становилось тягостно. Было что-то тревожное и в мелодии, и в самой песне. Горло словно чем-то сдавило…

Солдат невольно перекрестился и пошел прочь. Старина Альбрехт прав, подумал он. Лучше убраться отсюда, как только появится возможность, что-то в этой долине не так, будь она проклята.

* * *

Было в этом что-то волшебное: метель за окном, теплая комната, песни, пусть и странные, но такие знакомые…

Хотя и без шнапса тут, конечно, не обошлось. Франц еще трижды подливал ему в кружку. Когда Иоганн попытался было отказаться от пятой, тот ехидно заметил:

– Ты же не хочешь, чтобы я один завтра в церкви мучился. К тому же скоро Рождество, а значит, Бихтер наговорится вволю. Тяжелая проповедь на тяжелую голову…

Когда они кончили петь, голова у Иоганна ощутимо кружилась.

В комнате воцарилась тишина.

– Лишь бы они только помогли, песни эти, – прервал молчание Мартин.

Иоганн взглянул на него.

– Дайте угадаю. Вы поете их только зимой, когда особенно холодно.

Старик промолчал.

– И они должны уберечь вас от изгнанных.

Мартин перевел взгляд на Альбина.

– У тебя, видно, язык подлиннее, чем у Франца…

– Это Игнац ему рассказал, в лесу, – стал оправдываться батрак. – И правильно сделал. Иоганн имеет право знать правду.

– Что ты в этом понимаешь? – недовольно проворчал Мартин.

Иоганн не унимался:

– Я слышал россказни про изгоев, про них, обитающих в лесу. Про Божью кару, бледную кожу и острые зубы, – тут он сделал паузу и заглянул в глаза старику. – Мне интересно другое. Если они действительно существуют, то откуда же они взялись?

– Они всегда были, – быстро ответил Мартин. – А больше я и сам ничего не знаю. – Он поднялся. – Думаю, вам пора возвращаться, пока Якоб ничего не подумал.

При этих словах он взглянул сначала на Элизабет, затем на Иоганна.

Лист чувствовал, что старик лжет и знает куда больше, чем пытается показать. Однако момент был не самый подходящий. Иоганну не хотелось допытываться при Элизабет.

Он поднялся. Его качнуло в сторону, голова готова была взорваться.

Суровый жнец в смертельной пляске со своими жертвами. Бледное лицо, мольбы о пощаде.

Откуда взялись эти голоса? Почему именно теперь перед глазами возникли образы, которые преследовали его в кошмарах?

Кровь забрызгала стену, стекает по фрескам, черная в блеклом свете луны, пульсирует точно в венах…

Альбин ухватил его за плечо и придержал.

Голоса и видения исчезли, в глазах прояснилось. Иоганн стряхнул с плеча руку Альбина.

– Спасибо. Я уже в порядке.

– Тебе лучше знать, – сказал с ухмылкой Альбин и подмигнул Францу. Тот подмигнул в ответ.

Элизабет поцеловала деда в щеку.

– До завтра, дедушка.

– До завтра, дитя мое.

Элизабет вышла. Альбин последовал за ней. Старик посмотрел Иоганну в глаза.

– Береги себя, парень.

Лист молча кивнул и вышел из комнаты.

 

XXII

Тяжелая проповедь на тяжелую голову.

Надо же сморозить такую глупость, подумал Иоганн и потер виски. Чувствовал он себя ужасно. Его мутило, голова гудела, во рту до сих пор ощущался яблочный привкус шнапса. Глаза распухли и покраснели.

И что самое скверное, в этом состоянии он вынужден был стоять в церкви и выслушивать нескончаемую проповедь Кайетана Бихтера. В церкви было не протолкнуться. Как верно заметил Франц, близилось Рождество, и у Бихтера нашлось немало слов к предстоящим празднествам. Когда Иоганн думал уже, что больше не вытерпит, проповедь наконец-то завершилась.

– Аминь, – хором произнесли прихожане.

– Аминь, братья мои и сестры.

Бихтер помедлил в нерешительности. Обвел взглядом первые ряды, посмотрел на Каррера и Риглера. Потом как будто собрался с духом и произнес:

– Позвольте еще слово…

Иоганн простонал про себя.

– Как нам известно, пути Господни неисповедимы, – Бихтер сделал глубокий вдох. – Он забрал у нас корову и навлек на деревню солдат. А зима в этом году пришла слишком рано. И я понимаю, что многие из вас обеспокоены. Но вам не придется ни голодать, ни мерзнуть. – Снова короткая пауза. – И ваша потеря пойдет на пользу тем, кто сейчас нуждается особенно остро. И те среди вас, кто не желает проявить милосердие даже в такое суровое время, пусть поднимутся.

Никто не отозвался. Прихожане смущенно смотрели в пол. Иоганн заметил, как налилось кровью лицо Якоба Каррера.

– Не позволяйте же злости, страху или зависти управлять вами. Им нет места ни здесь, ни тем более в Царствии Небесном!

От дверей вдруг повеяло холодным воздухом. Все обернулись.

На пороге стоял капитан, а позади него – солдаты. Он похлопал в ладоши, и по лицу его скользнула улыбка.

– Хорошо сказано, святой отец, просто замечательно, – начал капитан. – Если так, то вы, надеюсь, позволите и нам поучаствовать в службе. Мои солдаты – добрые христиане и давно не получали причастия.

Бихтер колебался.

Капитан спокойно дожидался ответа. Угрожающе спокойно.

– В церкви не хватит места на всех. Разве не видно?

Слова эти принадлежали Якобу Карреру.

Капитан смерил его равнодушным взглядом, заметил рядом с ним Франца с повязкой на голове. Снова посмотрел на Якоба.

– Один лучше другого… – произнес он чуть слышно и покачал головой.

Затем медленно прошел вперед, встал прямо перед священником.

– Что ж, думаю, будет справедливо и не станет в тягость, если кое-кто из ваших прихожан, которые бывают здесь каждое воскресенье, уступит место моим людям. Для вас одно воскресенье не сыграет роли, для моих людей это много значит.

– Я… я… – пробормотал Бихтер.

– Замечательно, я знал, что и вам не чуждо милосердие, – сказал капитан.

Он отвернулся от потрясенного священника и обвел взглядом жителей – сначала крестьян в первых рядах, затем стоявших позади служанок и рабочих. А после вновь уперся взором в Якоба Каррера.

– Мне кажется, вы тут уже насиделись. Лучше разомните ноги перед церковью.

Якоб уставился на него в недоумении. Капитан повысил голос:

– Ну, долго нам ждать? Выметайтесь, освободите место для моих людей!

Каррер раскрыл рот. Снова закрыл.

В церкви стояла мертвая тишина. Все смотрели на Якоба.

Капитан положил ладонь на рукоять сабли.

– Братья, прошу вас. Это дом Господень…

Громкий стук оборвал мольбы священника. Якоб Каррер поднялся так резко, что едва не опрокинул скамью, молча протолкался сквозь ряды прихожан и вышел из церкви. После короткой паузы за ним последовали Риглер, Бухмюллер и остальные.

– Ну, вот так бы сразу… – с иронией проговорил капитан, наблюдая за уходом крестьян.

Он знаком подозвал своих людей. Солдаты заняли места в первых рядах, и капитан развернулся к священнику.

– Можете продолжать.

И с этими словами устроился на скамье.

Все это время остальные сидели затаив дыхание. Теперь же поднялся приглушенный ропот, но и тот сразу смолк, стоило Бихтеру произнести слова, предваряющие причастие.

Произошедшее встревожило Иоганна. Насчет солдат можно было не беспокоиться – он знал, что с деревней ничего не случится, если жители ничего не выкинут. Эта сцена представлялась ему не чем иным, как демонстрацией силы. Которую Лист оценил по достоинству. Тревогу вызывала жгучая, безграничная ненависть, написанная на лице Каррера. Иоганну было знакомо такое выражение.

Когда бы он ни увидел его, дело оканчивалось чьей-то гибелью.

Лист перевел взгляд на Мартина, стоявшего среди батраков. Старик, словно почувствовав его взгляд, повернул голову.

Иоганн прочел в его взгляде такую же тревогу, какую ощущал сам.

* * *

Может, накануне он обошелся с Иоганном слишком грубо? Мартин Каррер терзался сомнениями. Он посмотрел на Лиса, потом перевел взгляд на Элизабет.

Рано или поздно придется принять решение.

Старик чувствовал, что грядет нечто судьбоносное. О себе он не беспокоился. Несмотря на все горечи и удары, он прожил добрую жизнь. Но Элизабет – у нее все еще впереди…

Решение.

Она хотела быть с Иоганном, и никто не мог помешать ей в этом. Мартин погладил бороду и чуть подкрутил ее кончик. Он должен был принять решение, сейчас.

– Подойдите же и примите тело Господне…

Солдаты поднялись и стали один за другим подходить к алтарю.

* * *

Когда служба подошла к концу, солдаты вышли первыми, за ними последовали остальные. Снаружи люди сбились в кучки, вполголоса переговариваясь. Падал снег, правда, совсем немного – непогода, по всей видимости, миновала.

На какое-то время.

Некоторые из солдат откровенно разглядывали женщин. Те смущенно опускали глаза, и мужчины бросали на солдат хмурые взгляды.

– Ступайте домой, живо! – велел Якоб, обращаясь к Элизабет и Софи.

Остальные крестьяне говорили то же самое своим женам и дочерям. Народ быстро расходился.

Каррер и остальные крестьяне направились в харчевню. Франц подошел к Мартину.

– А ты, отец, пойдешь к Бухмюллеру?

– Нет, не сегодня. Чувствую себя неважно, пойду домой.

– Как знаешь. – Франц развернулся и последовал за братом.

Старик пересек площадь и, когда поравнялся с Иоганном, чуть помедлил.

– Приходи чуть позже. И Элизабет пусть придет, – сказал он вполголоса.

– Но…

– Сделай, как я прошу! – Старик произнес это с таким жаром, что Иоганн невольно кивнул.

– Ладно, попробуем незаметно уйти…

– Будьте осторожны.

Старик побрел в сторону своего маленького дома.

Иоганн мог бы поклясться, что он был смертельно напуган.

* * *

– Так, теперь строимся и возвращаемся в расположение.

На площади, словно из ниоткуда, появился Альбрехт. Он не был в церкви, и нетрудно было предположить, как бы старый вояка отозвался о принятии плоти Господней.

Солдаты нехотя повиновались. Из церкви, между тем, вышел капитан, кивнув адъютанту.

– Вот и славно. А то взбредет им что-нибудь на ум…

Он обвел взглядом жителей, которые еще стояли на площади. Задержал взор на Иоганне.

Не привлекай внимания. Опусти глаза.

Гордость против здравого смысла.

Гордость взяла верх.

Лист неподвижно смотрел на капитана. Тот нахмурился и медленно подошел. Встал перед Иоганном, лицом к лицу.

– Ага… я смотрю, кому-то все же перепало храбрости в штанишки.

Иоганн промолчал.

– Альбрехт! – бросил через плечо капитан. – Ко мне!

Адъютант двигался с проворством, неожиданным для старого солдата.

– Да, капитан?

– Посмотри на этого малого. Что ты видишь?

– Я и прежде его заприметил, когда он провизию нам приносил.

Капитан кивнул.

– Чем ты занимаешься, парень?

– Я кузнец.

– Ты здесь вырос?

Иоганн понимал, что лгать бессмысленно. Капитан в любое время мог проверить его слова.

– Нет, я тут недавно.

– И как же тебя занесло в эту долину? Для тебя в любом месте нашлась бы работа.

Иоганн помедлил.

– Забрел так же, как и вы.

– Заблудился, значит? Ну-ну… – протянул адъютант.

– Альбрехт, как по-твоему, что могло вынудить человека забрести сюда? – с насмешкой спросил капитан.

– Я бы задержался здесь лишь с одной целью.

– А именно?

– Тут можно укрыться…

– Вот и я подумал о том же. – Капитан держался со зловещим спокойствием, как и в церкви. – Например, если у кого-то пропадает желание драться… – Сейчас он смотрел Иоганну прямо в глаза. – Что скажешь на это, кузнец?

– Вы ошибаетесь. Я никогда не был солдатом.

– Альбрехт, он никогда не был солдатом.

– Среди солдат есть не только тирольцы. Фронты тянутся повсюду. Я слышал, кайзер набирает себе в армию немало способных горцев, кого добровольцами, кого по принуждению…

Капитан и адъютант пристально разглядывали Иоганна.

– Повторяю вам – я не солдат.

– Конечно, теперь ты уже не солдат, – согласился капитан.

Повисло молчание.

Потом капитан принял решение.

– Хотя в конечном счете это не имеет значения. Будь ты баварским дезертиром, болтался бы на веревке. Но если ты тирольский дезертир – значит, одним тирольским солдатом на фронте меньше.

– Если он и впредь останется кузнецом, – добавил адъютант.

– Верно, Альбрехт. Если он и впредь останется кузнецом. – Он посмотрел Иоганну в глаза. – А ты таковым останешься, кузнец?

– Даю слово, – сдержанно ответил Лист.

Они еще какое-то время мерили его взглядами. Наконец капитан кивнул.

– С виду ты человек благоразумный. Поверю тебе на слово. Можешь идти.

– Благодарю. – И Иоганн поспешил удалиться.

Капитан с адъютантом проводили его глазами.

– Альбрехт?

– Слушаю?

– Не спускать с него глаз.

Старый солдат ухмыльнулся.

– Само собой, капитан.

 

XXIII

Мартин Каррер сидел за столом и молился – так истово, как не молился уже многие годы, – чтобы для деревни и для жителей еще осталось время.

Он молился за Элизабет.

И молил Господа о прощении за то, что одного человека он все-таки не включал в свои молитвы. Пусть человек этот и был плотью от его плоти. После той зимы, когда Якоб обрек на смерть собственную мать, Мартин уже и не верил, что его сын заслуживал искупление.

В дверь постучали. Старик поднял голову, перекрестился.

– Входите!

В комнату вошли Иоганн и Элизабет.

– Якоб еще в харчевне, Иоганн?

Элизабет ответила вместо него:

– Он вернется не раньше чем через час. Так уж у него повелось.

Мартин кивнул.

– Этого должно хватить. – Он смерил их цепким взглядом.

– Что такое, дедушка? – спросила Элизабет. Ей стало не по себе от его взгляда.

– Присаживайтесь.

Они сели за стол.

– Для начала скажу без утайки: вам следует как можно скорее уйти из деревни.

– Что? Но, дедушка…

Старик предостерегающе вскинул руку.

– Я рад, что вы полюбились друг другу. Но я не единственный, кто это заметил. Якоб тоже не слепой. И ты знаешь, что будет, если он вас поймает… – Он чуть помедлил. – К тому же настроение в деревне может перемениться в любую минуту. Солдаты и…

– Изгнанные? – спросил Иоганн.

– Да, – коротко ответил Мартин.

– Но ведь давно уже ничего такого не было. Ну, до случая с коровой, – добавила Элизабет. – В смысле, такого явного.

– У меня дурное предчувствие, и с каждым днем оно все сильнее. Прошу вас, берите самое необходимое и уходите из этой долины. – Старик нахмурил лоб. – Лизель, я уже далеко не молод, а Иоганн будет для тебя надежной опорой.

Элизабет упрямо мотнула головой.

– Без тебя я никуда не уйду.

– При всем уважении, мне тоже непонятно, зачем нам срываться с места, все бросать? По снегу мы все равно далеко не уйдем. Лишь когда немного подтает… И даже если так… – Иоганн поскреб подбородок. – Все равно я не понимаю.

– Все понимать необязательно, Иоганн, – заметила Элизабет.

– Разумно, – поддержал ее Мартин.

– Нет в этом ничего разумного. Вот поэтому люди и совершают ошибки. Просто принимают слова на веру, просто потому что им так сказали. Они не хотят думать. Справедливо и обратное: чем больше человек знает, тем больше у него шансов принять верное решение.

Элизабет склонила в недоумении голову. И только Мартин догадывался, на что намекает Иоганн. И чувствовал, что не сможет больше молчать о том, что знает.

А может, молчать и не следовало…

Он вздохнул и откинулся на спинку.

– Полагаю, переубеждать тебя бессмысленно?

Иоганн помотал головой.

Старик принялся задумчиво набивать трубку. Потом собрался с духом.

– Что ж, ладно. Так тому и быть.

И он рассказал им все.

Это случилось более ста лет назад. Казалось, все шло своим чередом: годы были урожайные, стада росли, и людям жилось хорошо.

Возможно, слишком хорошо. Жители впали в гордыню.

Все произошло внезапно. Несколько лет подряд то и дело появлялись на свет дети… не совсем обычные. С восковой кожей, которая буквально таяла на солнце, и по всему телу проступали черные вены. Десны постоянно кровоточили, зубы были как у зверей.

Конечно, люди пришли в ужас. Поначалу они прятали детей, поскольку стыдились. Считали, что так они хотя бы избегнут позора.

Они ошиблись.

Через некоторое время заразились и другие. Матери, отцы, братья и сестры. От укуса или царапины. У кого-то первые признаки появлялись лишь через несколько дней, у других не проходило и дня.

Их становилось все больше. Они носились по деревне и по лесам, вселяя страх и ужас в жителей.

Тогда старейшины собрали совет, чтобы найти управу.

Решение далось непросто, но было принято единогласно. Если не считать тогдашнего священника – тот, конечно, был против. К детям проявили милосердие – их отдали старым францисканцам, которые жили в лесу, на уединенной горе.

Но тем самым жители тяжело согрешили – отказаться от собственных детей!

Остальных, кто заразился, изловили как зверей и сожгли в лесу на огромном костре. Как утверждалось, чтобы очистить их души. Их душераздирающие крики было слышно до самой деревни. Но жители зажали уши своим детям и ждали, пока все не закончилось…

Спустя много лет – я был тогда совсем еще мал, но хорошо помню, что зима выдалась жутко холодная, – в деревне стали то и дело находить убитых. Все были из тех семей, в которых отвергли детей.

Конечно, мы знали, кто за этим стоит.

Убийства не прекращались. Тогда мужчины отправились к францисканцам. Но те отказались выдавать своих подопечных. Нельзя грешить против тварей Божьих, так они сказали. Мол, все мы – создания Его.

И тогда жители спалили монастырь дотла. Пламя было видно даже отсюда, и столб дыма поднимался такой, что на целый день заволокло солнце.

Но кто посеет ветер, пожнет бурю.

Изгои, из тех, кто выжил, напали на деревню. Это было ужасно, как будто наступил Судный день. Закутанные в тряпье, нечеловечески сильные, эти создания с когтями и черными глазами уничтожали все живое.

Жители, конечно, оборонялись, но это оказалось бессмысленно.

В конце концов все собрались на площади перед церковью, чтобы вместе положить конец резне. Изгои надвигались на них, безжалостные и неумолимые, но внезапно остановились как вкопанные.

Потому что церковь вдруг вспыхнула.

Жители тоже стояли в оцепенении.

Священник потребовал тогда, чтобы мы прекратили бойню. Он стоял там, перед горящей церковью, и говорил громовым голосом – казалось, сам Господь вещал его устами.

И мы примирились.

Они вернулись к себе, мы все заново отстроили и остались. Так нам сказал священник – если уйдем, то нарушим волю Господню, и поэтому должны остаться, чтобы помогать им в холодные зимы, когда они не смогут сами себя прокормить. Ведь они были частью нас, а мы – частью их.

Так оно и повелось. Мы не трогали их, они – нас. Только в особенно суровые зимы они, бывает, уводят скот или берут пшеницу, чтобы выжить.

Там, наверху, в этих проклятых лесах…

Старик замолчал. В комнате воцарилась тишина. Элизабет сидела как пришибленная.

– И потому об этом никто не говорит, – прервал молчание Иоганн.

Мартин кивнул.

– Хотят забыть…

– А все эти знаки должны отвадить нечисть.

– Отвадить? – возмутился Мартин. – Они призваны оберегать, а не отпугивать!

Иоганн понимал, что старик просто-напросто приукрашивает. Неважно, хотелось ли жителям отгородиться от кого-то или уберечься, смысл был один: им следует держаться подальше.

– А что вообще означает этот символ? – спросил Иоганн.

Старик устало покачал головой.

– Я точно не знаю, да сейчас это и не имеет значения. Это как-то связано с астрологическим символом Овна. Прежний священник говорил, что в то время они и появились впервые… – Он поднялся. – Повторяю вам: уходите из деревни. Боюсь, что ждать осталось недолго и скоро это случится.

Иоганн с Элизабет переглянулись.

– О чем это ты говоришь? – спросила девушка; голос у нее слегка дрожал.

– О ярости, которая обрушится на деревню. И окончательно похоронит их прошлое.

– Божий… суд? – При этих словах Элизабет перекрестилась.

– Почему это должно произойти именно сейчас? До сих пор молчание вполне себя оправдывало, – заметил Иоганн.

История еще не вполне укладывалась у него в голове.

Старик поднялся и посмотрел в окно, почти целиком занесенное снегом.

– Я и сам не знаю. Это как с собакой, если ее бить. Она терпеливо снесет все побои, но в конце концов укусит. А побоев было достаточно.

Как по приказу, Вит подошел к хозяину и уставился на него в ожидании.

Старик почесал его за ухом, и пес заскулил от удовольствия.

– Это я не про тебя, Вит, не про тебя, – приговаривал при этом Мартин.

– Но мы не можем оставить тебя одного. Особенно теперь, когда в деревне солдаты. – Теперь голос у Элизабет звучал твердо; похоже, она справилась с первым потрясением от услышанного.

Старик отвернулся от окна.

– Обо мне не беспокойтесь, старику они ничего не сделают. Только уходите, пока еще есть время.

Иоганну стало не по себе. Что, если старик говорил правду и вся эта история происходила в действительности?

– Что станет с остальными жителями? – спросил он с тревогой.

– Возможно, пришло время ответить нам за свое постыдное прошлое, – ответил старик. – Господь всегда с теми, кто искренне, с чистым сердцем готов покаяться. А это никогда не поздно.

Готов покаяться… Звучит неплохо, подумал Иоганн. Возможно, это коснется не всех, а лишь немногих… Он взял Элизабет за руку.

– Мы уйдем, обещаю. – Он сделал паузу. – Но только после того, как уйдут солдаты.

Старик смотрел на него в недоумении.

Элизабет кивнула.

– И возьмем каждого, кто захочет присоединиться. Мы не можем оставить людей на произвол судьбы.

– Не выйдет. Дороги замело, старики и дети не справятся, – предостерегающе заговорил Мартин.

– Мы найдем выход. Правда, Иоганн?

Лист прочел решимость в ее глазах. В это мгновение Элизабет была не только красива – она олицетворяла собой все то, к чему когда-то стремился он сам.

Он любил ее.

– Обещаю, – Иоганн сжал ее руку.

Элизабет улыбнулась.

– Глупцы, – проворчал старик.

Но за его недовольством крылась улыбка. Он был горд за свою внучку, ибо в глубине души догадывался, как она отреагирует. И он гордился человеком, которого она избрала.

Возможно, не все еще потеряно…

 

XXIV

– Лист! Прошу, не надо! Пощади!

Иоганн проснулся и распахнул глаза. Сердце бешено колотилось. Несмотря на холод, он обливался по́том.

Снова этот кошмар… Снова этот ненавистный голос… Когда же он наконец замолкнет?

Когда ты расплатишься за свои грехи.

В горле пересохло. Иоганн потер глаза и поднялся. На столе у маленького окошка стоял кувшин с водой.

Альбин мирно посапывал.

Иоганн взял кувшин и сделал несколько глотков. Ледяная родниковая вода освежала. Ему стало немного лучше. Он поставил кувшин. Окно было сплошь покрыто морозным узором. Иоганн отскреб ногтем небольшой участок и выглянул на улицу.

Деревня раскинулась под звездным небом, и снег переливался в свете луны. На самой окраине высилась церковь.

Картина умиротворения. Если не знать историю деревни, ее тайну, сокрытую под слоем снега…

Иоганн вспомнил рассказ, услышанный накануне, и содрогнулся. Он на собственной шкуре познал, каково это – расти без отца и матери, однако болезни всегда обходили его стороной. А жить в лесах, не видеть белого света – со временем душа станет черной, как мрачные бездны, в которых они вынуждены обитать…

Если Господь и вправду самые суровые испытания посылал тем, кого любил больше остальных, то изгнанным заранее уготовано место на небесах, в обход чистилища.

Лист провел рукой по растрепанным волосам. Чистилище, небеса – снова эти россказни, дарящие утешение страждущим…

Надежда умирает последней.

Иоганн зевнул и уже отворачивался от окна, как вдруг заметил какое-то движение возле церкви. Он присмотрелся получше, и верно: дверь церкви приоткрылась, и снаружи показалась чья-то фигура.

Это был Кайетан Бихтер.

Священник огляделся и торопливо зашагал через кладбище. В их сторону.

Лист быстро оделся, накинул кожаный плащ и вышел из комнаты.

* * *

Ночь стояла морозная. Иоганн пересек кладбище и двинулся по следам священника. К счастью, луна висела почти полная, и блеклого сияния хватало, чтобы различить отпечатки в снегу.

Иоганн старался ступать неслышно – кругом стояла мертвая тишина, и любой шум разносился на большое расстояние. Он перевалил через невысокий холм и наконец-то увидел его: Кайетан Бихтер шел примерно в сотне шагов впереди, взбираясь по крутому открытому склону, прямиком к лесу.

Священник вдруг остановился.

Иоганн замер.

Бихтер медленно повернулся. Иоганн рухнул в снег, погрузившись в мягкую холодную перину. Должно быть, священник что-то услышал. Сердце Листа колотилось с удвоенной силой.

Потом снова послышались шаги.

Хорошо. Вероятно, Бихтер ничего не заподозрил.

Иоганн осторожно поднял голову. Кайетан уже поднялся по склону и скрылся в лесу. Лист выждал еще немного, затем встал, наскоро отряхнулся и вслед за священником двинулся в темноту леса.

* * *

Едва Иоганн оказался в ночном лесу, его охватило то же ощущение, что и в тот раз, когда они с Альбином разыскали корову. Он не мог с точностью описать, что это было. Чувствовал только неясную угрозу, исходившую от зарослей и слишком уж плотно стоящих деревьев.

В темноте ощущение угрозы даже усиливалось и стало до того неохватным, что у Листа перехватило дыхание. К счастью, ему хватало благоразумия – иначе он мог бы поклясться, что весь лес…

Иоганн споткнулся и едва успел ухватиться за дерево. Кора была мерзлая и жесткая, от прикосновения к ней стало не по себе. Он отдернул руку и при этом поцарапал ладонь.

На снег упало несколько капель крови.

Лист посмотрел на нее, как она впитывается в снег, черная в свете луны.

Черная, как их кровь.

Он поднял голову, посмотрел на деревья. Они тянули к нему свои мерзлые ветви, как будто хотели…

Не теряй рассудка! Сосредоточься на цели!

Священник между тем, едва различимый, без устали пробирался сквозь заросли. Иоганн набрал пригоршню снега и растер лицо, чтобы избавиться от всех наваждений. Снег холодным огнем обжигал кожу, однако Лист снова мог трезво мыслить.

Сосредоточься на цели…

Иоганн сделал глубокий вдох и вновь двинулся по следу. С каждым шагом к нему возвращалась прежняя уверенность. Он пошел быстрее, но при этом то и дело прятался за деревьями – теперь это были просто деревья, а не воплощения кошмаров.

Тем не менее Иоганн старался к ним не прикасаться.

* * *

Через некоторое время лес начал редеть, и в отдалении снова показалась фигура Бихтера. Иоганн перебегал от одного дерева к другому, стараясь при этом не сокращать дистанции.

Затем перед ним раскинулась поляна. Он остановился, завороженный.

Посреди поляны громоздились развалины: почернелые стены торчали из сугробов, и оставалось только догадываться о первоначальных размерах монастыря. В самом центре в небо вздымалась полуразрушенная башня. Вероятно, это и были останки старой крепости, куда монахи поместили детей из деревни.

Величественное зрелище: заснеженные руины в холодном лунном свете, затерянные посреди леса, а за ними лишь горные гряды…

Величественное и устрашающее.

Иоганн спрятался за деревом и наблюдал. Священник уверенно двинулся к одному из участков стены и скрылся среди сугробов.

Лист выждал какое-то время. Бихтер не показывался.

Тогда Иоганн покинул укрытие и осторожно двинулся к стене, не теряя при этом бдительности. За сугробом оказалось отверстие в земле. Вглубь уводили стоптанные ступени.

Лист чуть помедлил, затем стал спускаться во тьму.

 

XXV

Он осторожно спускался по влажным, скользким ступеням. Вначале была кромешная тьма, и Иоганн с трудом нащупывал ногами ступени, то и дело придерживаясь правой рукой о стену, чувствуя холодные, грубо вытесанные камни.

Внизу неожиданно забрезжил слабый свет. Лист резко остановился, но свет не приближался. Должно быть, это горел факел, закрепленный в стене. Иоганн стал спускаться к свету.

Снизу веяло холодом, с каждым шагом Лист острее ощущал его дуновения. Последняя ступень – и он оказался в сводчатой комнате. В стене был закреплен факел, а под ним – массивная дверь. Что бы за ней ни скрывалось, об этом оставалось только догадываться. На двери, на уровне лица, висело железное кольцо.

Иоганн приложил ухо к двери, прислушался – ничего; лишь где-то монотонно капает вода. Тогда он осторожно потянул за кольцо, приоткрыл дверь и заглянул внутрь.

Коридор, едва освещенный, уходил куда-то во тьму. От этого коридора тянулись другие, создавая впечатление мрачного лабиринта. Казалось, никому, кто войдет сюда, не суждено выйти обратно.

Иоганн чувствовал опасность.

Он сделал глубокий вдох и шагнул в коридор.

* * *

Коридор был узкий, но факелы в стенах давали хоть какой-то свет, так что Иоганн видел, куда ступает. Над головой нависала каменная толща, справа и слева то и дело попадались комнаты.

Из любопытства он вошел в одну из комнат. В воздухе стоял запах плесени и гнили, на утоптанном земляном полу стояло несколько дощатых коробов. Лист шагнул ближе, заглянул в один из коробов.

Внутри, сложенные друг на друга, обнаружились несколько караваев хлеба, подернутых плесенью. Рядом лежало что-то еще, завернутое в холстину. Иоганн приподнял отсыревшее полотно и увидел кусок мяса, кишащий личинками.

Значит, здесь изгои хранили запасы еды, если это вообще можно было назвать едой. Излишки, на которые так скупились жители деревни… Лист ощутил прилив злобы; жадность некоторых из крестьян приводила его в бешенство.

Часто невежество и глупость неразделимы.

Иоганн накрыл испорченное мясо холстом. У него мороз пробежал по коже – он вспомнил, как в плену его кормили гнилой едой, которую не стали бы давать даже скотине. И как он был благодарен своим палачам за то, что его вообще чем-то кормили…

Лист выпрямился. Если крестьяне называли это жизнью, то сами они воистину жили на широкую ногу. И если однажды им придется ответить, это будет вполне заслуженно.

Он вышел из комнаты и двинулся дальше по коридору.

* * *

Через некоторое время Иоганн услышал голоса. Они становились все громче. Коридор оканчивался тяжелой дверью, чуть приоткрытой. Сквозь щель падала полоска света – должно быть, оттуда и доносились голоса.

Лист неслышно преодолел оставшееся расстояние. Оказавшись перед дверью, он осторожно заглянул в узкую щель и затаил дыхание.

Сквозь щель была видна лишь небольшая часть комнаты. Иоганн увидел большой открытый очаг посередине; пол был выложен крупными плитами, местами потрескавшимися. Факелы на стенах отбрасывали неверные отсветы, и потолок комнаты терялся в непроглядном мраке.

Перед очагом стоял Кайетан Бихтер. Он с кем-то разговаривал – Лист не видел собеседника, но слышал его голос. И этого оказалось достаточно, чтобы по спине пробежали мурашки. Голос этот, несомненно, принадлежал человеку и в то же время звучал как-то иначе: холодно, с присвистом.

– Какое-то время вам придется довольствоваться этим мясом, Ансельм, – говорил Бихтер. – В деревне объявились баварские солдаты и изъяли все наши запасы.

– И поделом им. Nunc и они узнают, что есть нужда, – голос стал громче. – Usus, с коим мы миримся изо дня в день!

Иоганн не слышал до сих пор ничего подобного: этот тип говорил на странной смеси архаичной латыни и немецкого. Должно быть, прежняя жизнь среди монахов оставила в них свой след, и в результате родился новый, их язык. А если учесть место их обитания, то язык этот как ни один другой подходил для того, чтобы шелестеть под мрачными сводами и теряться в подземном лабиринте…

Голос священника прервал его размышления.

– Вы забрали останки коровы? – спросил Бихтер.

– По-вашему, мы позволим пропадать добру?

– И все-таки воровство неугодно Господу. Как вам известно, это противно Его заповедям… – наставительно произнес священник.

– Всего одно из ваших пастбищ – и нам не пришлось бы забирать корову. Вам это известно, и Ему тоже!

– Знаю, Ансельм, знаю… – Бихтер опустил голову. – Господь подвергает вас суровым испытаниям…

– Воистину, – последовала короткая пауза. – Маттеус уже несколько дней не появляется. На прошлой неделе умерли двое старших, Исайя и Маркус. От них остались лишь кожа да кости. Et Марии не стало прошлой ночью – она была слишком слаба, чтобы справиться с простудой, – в голосе прозвучала горечь. – На что Господу отнимать жизнь, даруя ее лишь на три месяца? Cum vita innocenti?

В комнате повисло молчание.

– Не тревожьтесь, Он примет ее к себе, – проговорил наконец Бихтер.

– Мы ее уже похоронили, вместе с другими. Вы произнесете над ней последнее слово? – Голос слегка дрожал.

– Конечно, сын мой, конечно.

Вновь повисло неловкое молчание, прерванное в конце концов Ансельмом.

– А кроме того, мы решили, что в этот раз заявим о себе. Скоро минует пять лет, и он снова явится.

Бихтер при этих словах сердито нахмурился.

– Но вам же известно, что иезуит приходит, лишь чтобы наблюдать. Чтобы наблюдать и докладывать. Не вмешиваться. Не примирять! Не отпускать грехи!

– Так было до сих пор, – невозмутимо продолжал Ансельм. – Но в этот раз у нас для него unam notiam. Донесение. И быть может, нам удастся восстановить справедливость, в которой нам так долго отказывали.

– Не смешите меня! – вскинулся на него Бихтер. – Неужели вы решили, что кто-то обратит внимание на вас? Что же вы можете предложить? Или святой отец в Риме должен сойти с престола и протянуть вам руку?

– Только мертвые ближе, чем мы, apud Christum, – робко возразил Ансельм.

Бихтер успокоился и положил собеседнику руку на плечо.

– Ансельм…

Иоганн наклонился вперед и при этом задел дверь.

Дверь чуть приоткрылась, медленно и со скрипом.

Лист оцепенел, сердце подскочило к самому горлу. Эти двое не могли не услышать шум. Он уже перебирал в голове возможности к бегству, но тут священник снова заговорил.

– Я постараюсь повлиять на своих прихожан, – сказал он.

Иоганн опять наклонился к двери. Теперь он смог заглянуть в другую часть комнаты. Слева от очага вырисовывалась человеческая фигура. Ансельм подался вперед, и Бихтер невольно отпрянул.

– Обещаю вам, отче, настанет день. Pro culpa maxima, ваши люди ответят за свои деяния.

На него упал свет одного из факелов. Теперь Иоганн мог разглядеть это лицо. У Листа перехватило дыхание. То, что он увидел, мгновенно врезалось в его сознание – этой картины ему не забыть уже никогда.

Мертвенно-бледная, восковая кожа, сплошь иссеченная.

Глаза стеклянные, безо всякого выражения.

Рот в струпьях, сквозь черные губы выглядывают острые желтые зубы.

На голове ни единого волоса. Черные сосуды ясно проступают сквозь бледную кожу. Они словно пульсируют и плотной паутиной расходятся от ушей вниз.

Тощее тело, закутанное в ветхую монашескую рясу.

Иоганн затаил дыхание. Столь схожи они были с людьми в своих страданиях и так мало человеческого осталось в их облике… Сам того не желая, он с шумом втянул воздух.

Бихтер и Ансельм резко замолчали. И стали медленно поворачиваться в сторону двери.

Лист бесшумно скользнул назад, развернулся и побежал со всех ног по коридору. Им овладела паника, он не думал ни о чем, кроме спасения. Домчался до большой комнаты и бросился вверх по ступеням, не останавливаясь, пока над головой не показался проем.

Уже задыхаясь, Иоганн преодолел последние ступени и выскочил на свет.

Теперь в безопасности.

Он сделал глубокий вдох и с трудом взял себя в руки. Потом бросил взгляд на провал – бездну, в которой не было места свету.

В безопасности?

Он смотрел на ступени, ведущие вглубь, в коридоры…

К ним.

Иоганн прислушался, но кругом стояла тишина. На небе уже занималась первая заря, блеклый свет тонул в холодном тумане, окутавшем руины и лес.

Лист выждал еще немного – но нет, никто его не преследовал. Он торопливо пересек поляну и по своим же следам двинулся обратно в долину.

* * *

Когда Иоганн добрался до деревни, уже рассвело. Оставалось только порадоваться, что в лесу никто не устроил ему засаду. Полусонный он спустился по склону. Происшедшее в подземелье не выходило у него из головы.

Изгнанники действительно существовали: теперь сомнений на этот счет не возникало. Иоганн мог с уверенностью сказать, что наряду с Бихтером он единственный воочию смог узреть положение этих несчастных. И, Господь свидетель, тут нечему было завидовать – оно резко противоречило тому, что рассказывали в деревне. Там, в развалинах, жили никакие не монстры, а обреченные на гибель существа, которым каждый день приходилось бороться за жизнь. И все-таки оставалось неясным – кем они были? Людьми? Демонами?

Иоганн остановился.

Должно быть, и то, и другое вместе. Как и всякая Божья тварь…

И о какой справедливости они говорили? Погруженный в раздумья, Иоганн двинулся дальше.

Обещаю вам, отче, настанет день. Pro culpa maxima, ваши люди ответят за свои деяния.

Как следовало понимать его слова? Относились ли они к настоящему? Или он имел в виду Судный день, когда каждому придется ответить за свои деяния? С последним Иоганн готов был смириться – а вот в первом случае под угрозой оказывалась вся деревня.

И Элизабет…

Мартин Каррер, похоже, и не догадывался, насколько верны его слова.

* * *

Элизабет взяла несколько поленьев и как раз несла их в дом, когда заметила Листа.

– Где ты был? Отец уже спрашивал про тебя.

Иоганн оставил ее вопрос без внимания.

– Священник ходил этой ночью к ним, в развалины. – Он посмотрел в сторону леса. – Твой дед говорил правду.

Элизабет выронила дрова.

– И ты пошел за Бихтером? Ты с ума сошел? – Она схватила его за руку.

– Но они его принимают. Священник обманывает всех вас.

Тут из дома донесся раскатистый голос Каррера:

– Элизабет! Ты чего там копаешься?

Девушка торопливо подобрала поленья.

– Иоганн, если ты и вправду хочешь увести меня отсюда, то не ходи туда больше. Обещай мне.

– Но…

– Обещай!

Лист помедлил, потом кивнул.

– Хорошо.

– Спасибо.

Элизабет быстро огляделась, а затем неожиданно поцеловала Иоганна в щеку. Она начала уже разворачиваться, но Лист удержал ее и привлек к себе.

Они смотрели друг другу в глаза. Сердце у девушки учащенно забилось, так долго она…

– Элизабет! – вновь раздался голос Каррера.

Иоганн выпустил ее из объятий. Они по-прежнему смотрели друг на друга: Элизабет – разочарованно, Иоганн – со злостью. В конце концов она развернулась и скрылась в доме.

Иоганн с силой пнул по поленнице.

Недолго еще, Каррер, недолго…

* * *

Софи сидела в небольшой комнатке и мыла руки. До нее долетали приглушенные стоны. Вода в жестяном тазу стала красной, загустела, так что дна не было видно. Отмыть кровь оказалось непросто.

Софи открыла окно и выплеснула воду на улицу. Потом налила в таз чистой воды и принялась с усердием оттирать пальцы.

За спиной выросла чья-то тень. Софи вздрогнула.

– Готова, сударыня? – послышался голос Готфрида.

Девушка обернулась и хихикнула.

– Так меня еще никто не называл…

– У меня дома тебя все так называли бы.

– Да брось, даже твоя жена? – съязвила Софи.

Готфрид смотрел на нее с задором. «Эта за словом в карман не полезет, – подумал он. – И хороша, ко всему прочему». Солдат понял по ее взгляду, что она ждет от него объяснений.

– Она умерла шесть лет назад. Под телегу попала.

– Мне жаль, – искренне сказала Софи.

– Если все будет хорошо, я смогу через пару-тройку недель оставить службу. Мне пригодилась бы в хозяйстве женская рука…

Софи шагнула к нему и ткнула его в грудь.

– Ты каждой встречной эту историю рассказываешь? – спросила она возмущенно.

Готфрид ухмыльнулся.

– Может, и так… Только до сих пор не срабатывало.

Софи почувствовала, как сердце начинает биться сильнее. С виду он был порядочный малый. Быть может, ей наконец подвернулся шанс оставить это все позади? Деревню, Каррера…

Их.

– А как наиграешься, бросишь меня где-нибудь, так? – спросила она.

Готфрид взял ее за руки и привлек к себе.

– Нет, я бы на тебе женился.

Софи не поверила своим ушам.

Он притянул ее еще ближе. Девушка отвесила ему слабую пощечину.

– Я тебе не какая-нибудь…

– С какой-нибудь я и не связывался бы, – отпарировал Готфрид и поцеловал ее.

У нее и в мыслях не было сопротивляться. Она ответила на поцелуй и отдалась объятиям Готфрида.

Казалось, минула целая вечность. Наконец Софи отстранилась.

– До завтра, – сказала она негромко и выскользнула из комнаты.

 

XXVI

Народу в харчевне почти не было. За столом посередине сидели Франц Каррер, Бенедикт Риглер, Алоиз Бухмюллер и еще несколько крестьян. Они пили вот уже несколько часов кряду, перед ними выстроились пивные кружки и чарки. Глаза у всех были красные от спиртного и дыма, который наполнял комнату и, казалось, вытеснил весь остальной воздух. Крестьяне с ненавистью поглядывали на трех солдат, сидевших чуть в стороне и пивших крепкое вино.

Франц бросил на троицу хмурый взгляд, после чего повернулся к Риглеру.

– Они тут уже несколько дней. Чертов сброд… – Он сплюнул на пол.

– Кому ты жалуешься? Что я могу сделать? Голыми руками вышвырнуть их из деревни? – Риглер взглянул на обрубленное ухо Франца и ткнул его в грудь. – Сам знаешь, как бывает с теми, кто выступает. – Он отхлебнул пива и громко рыгнул. – И ты еще легко отделался.

– Но до сочельника они должны убраться, – процедил Франц. – Нечего и праздновать, если они останутся.

– Да и без них особо не попразднуешь, – вставил Иосия Вельтер. – Сначала эта корова, потом солдатня… Я предложил бы подождать с приготовлениями к Рождеству, пока солдаты не уйдут из деревни. Если они прознают, что мы отмечаем праздники, нам от них не избавиться.

– Вот именно, – согласился Риглер. – Никаких украшений, веток или песен. И к столу ничего особенного не подавать. Они сами уберутся, стоит только подождать пару-тройку дней.

– Хозяин, три пива! – выкрикнул пьяным голосом один из солдат.

– Сию минуту! – отозвался Бухмюллер и кинулся к бочонку.

Остальные безучастно наблюдали за ним. Франц презрительно скривил губы.

«Трусы, все до одного», – подумал он и отхлебнул из кружки.

* * *

Алоиз Бухмюллер наполнил три кружки и поставил их на деревянный поднос. Он прекрасно знал, что о нем думали остальные, но ему не было до этого дела. Ему нужно было кормить семью. Баварцы ни гроша не платили за выпивку, но при этом и не пили сверх меры. А капитан следил за тем, чтобы солдаты не засиживались подолгу. Лучше уж так, чем остаться без ничего, в разгромленной харчевне.

Бухмюллер убедился, что никто на него не смотрит, и быстро наплевал в каждую кружку. После чего подхватил поднос и с широкой улыбкой направился к баварцам.

– Прошу! На здоровье!

– Какое здоровье от твоего пойла… Хочешь научиться варить пиво – поезжай в Баварию, толстяк, – нагло заявил один из солдат.

– Вас никто не заставляет пить. Но, быть может, после отведаете нашего шнапса и перемените свое мнение? – ответил Бухмюллер елейным голосом.

Баварское пиво, да уж!.. Но было бы неразумно вступать в спор с этим воякой. Его грубое, обветренное лицо не сулило ничего хорошего. Да еще бычья шея, и…

Бухмюллер насторожился. Он посмотрел внимательнее – нет, ошибки быть не могло. Немыслимо! Здесь, в деревне, в его харчевне, при дневном свете…

– Ну… рад служить… – запинаясь, проговорил Бухмюллер и медленно вернулся к своему столу.

Баварцы лениво смотрели ему вслед.

– Недурно ты его отбрил, Ганс, – ухмыльнулся один из солдат.

– Лицемеры, все до одного. Знаю я таких, повидал… Ну, будем!

И солдаты подняли кружки.

* * *

– Бенедикт! Бенедикт!

Бухмюллер уселся за стол. Он был сам не свой.

– Ну, что еще стряслось? Неужто баварцы с тобой заигрывают, или…

– У среднего и у того, что слева…

Риглер недоуменно уставился на трактирщика.

– Что с ними?

– На них клеймо! – прошептал Бухмюллер и перекрестился.

Над столом повисло молчание.

– Ты уверен? – спросил Риглер.

– Я своими глазами видел. У них на шее… – Не в силах договорить, Бухмюллер провел пальцем по венам у себя на шее.

Остальные смотрели на него в ужасе. Франц вдруг ударил кулаком по столу.

– Ну что ж… – Он поднялся.

– Франц, постой! – воскликнул Риглер и попытался удержать его.

Но тот стряхнул его руку и направился к столу баварцев.

– Ты смотри, кто к нам пожаловал! – протянул солдат с обветренным лицом. – Чего тебе, свинопас?

Его товарищи засмеялись.

– Расстегни воротник, – спокойно произнес Франц.

Смех мгновенно смолк. Солдат вскочил и грубо оттолкнул Франца, сбив его с ног.

– Ты что себе позволяешь, пес? Как ты со мной разговариваешь?

Его товарищи тоже встали и теперь с тревогой поглядывали на крестьян, обступивших их стол.

Риглер и Иосия Вельтер помогли Францу подняться.

Они переглянулись и, не сговариваясь, бросились на солдат.

Для баварцев это оказалось полной неожиданностью. К тому же они были в меньшинстве. Однако солдаты и не думали отступать, их боевой опыт уравновешивал численное превосходство крестьян. Кулаки мелькали в воздухе, чаша весов склонялась то в одну сторону, то в другую, но потом…

Франц выхватил перочинный ножик и вонзил в грудь толкнувшему его солдату.

Баварец захлебнулся кровью. Он в изумлении посмотрел на свою грудь, откуда торчал нож, перевел взгляд на Франца, после чего снова уставился на нож.

Затем медленно взялся за рукоять и рывком выдернул нож из груди. Кровь толчками хлынула из раны, как вино из пробитого меха.

Солдат вложил нож Францу в руку и стал заваливаться на спину. Когда его тело ударилось об пол, он был уже мертв.

Под ним быстро растекалась темная лужа.

На какой-то миг время в харчевне словно остановилось. Солдаты уставились на своего убитого товарища, потом на крестьян. Те тоже таращились на труп. Затем все посмотрели на Франца – тот, похоже, и сам не верил в то, что сотворил.

Когда оцепенение спало, солдаты попытались сбежать из харчевни. Одному это удалось, но второго схватили Риглер и Вельтер.

– Гнусные убийцы! Мы всех вас перевешаем! – орал солдат вне себя от злости.

– Заткнись! – крикнул на него Франц. – Вы нам еще спасибо скажете… Смотри!

Он склонился над убитым и разорвал на нем рубаху.

Увидев обнаженную грудь своего товарища, солдат в ужасе замолчал.

У остальных выдержки оказалось побольше, но и их увиденное повергло в шок: по всей груди паутиной расходились черные сосуды. Солдат смотрел на них, и они, казалось, пульсировали.

– Колдовство! – заорал он. – Вы его заколдовали!

Никто не обращал на него внимания.

– Господи, помилуй нас! – прошептал Бухмюллер и перекрестился.

Риглер повернулся к Иосии Вельтеру.

– Приведи священника! – распорядился он.

Иосия кивнул и выбежал из харчевни.

* * *

Через минуту в харчевню ворвались солдаты под предводительством старого Альбрехта.

Крестьяне подняли руки.

Альбрехт опустился на колени рядом с убитым. Он закрыл ему глаза, пару мгновений посидел неподвижно и только потом поднялся. Затем обвел крестьян холодным взглядом и бросил лаконично:

– Вывести! На площадь!

 

XXVII

На площади собралась почти вся деревня. Те, кто не пришел, наблюдали из окон с любопытством и страхом.

Две группы встали друг против друга: с одной стороны – жители деревни во главе с Бенедиктом Риглером и Францем Каррером, с другой – баварские солдаты под предводительством капитана.

Между ними на снегу лежал убитый солдат.

Со стороны гор задувал холодный ветер. Жители вполголоса переговаривались между собой.

Капитан взглянул на Риглера. Лицо у него было неподвижное.

– Что произошло? Отвечай!

Не успел Риглер ответить, как вперед выступил Франц.

– На ваших людях Божье клеймо! – выкрикнул он со злостью. – Посмотрите на них, скоро вы все станете такими же!

Он показал на мертвого солдата и черные вены на его груди.

– Он прав. Теперь вас только Господь может спасти! – сказал Иосия Вельтер.

– Молчать! Суеверные олухи! Единственное, что я здесь вижу, так это своего убитого солдата! – Голос капитана громом разнесся над площадью.

Все испуганно замолчали.

– Он его избавил! – упрямо прошептала старая Зальцмюллер.

Капитан резко развернулся.

– Что ты сказала, старая карга?

Старуха выдержала его взгляд. Потом поцеловала два пальца, сложила в защитный знак и сплюнула капитану под ноги.

Тот побелел от ярости, и ладонь его легла на рукоять сабли.

– Старая ведьма, я тебе покажу…

– Успокойтесь. Успокойтесь все! – С этими словами к капитану подбежал Кайетан Бихтер. – Прошу вас. Вы не понимаете, о чем говорите. Кто получит однажды Божье клеймо, станет как они. – Он показал дрожащим пальцем в сторону леса. – Посмотрите же внимательнее на покойного. Видите эти черные паутины? Это верный признак заражения.

Теперь слово взял и Бенедикт Риглер.

– Вам попадался кто-нибудь на пути в деревню? – спросил он капитана.

Капитан кивнул.

– Да. Когда опустились сумерки, мы наткнулись на одного, закутанного в тряпье. Мы хотели только спросить у него дорогу. Он ничего не сказал, а сразу бросился на нас. – Командир выдержал короткую паузу. – Это было последнее, что он сделал.

Бихтер покачал головой.

– Никто не давал вам на это права.

Капитан шагнул вплотную к священнику.

– Заруби себе на носу, поп: никто безнаказанно не нападает на моих людей. И никто не ставит под сомнение мои решения! Если б я допустил такое, то мои люди, за которых я несу ответственность, не прожили бы и часа на поле боя. – Он отступил назад, голос его разносился над площадью. – Когда мы пришли в эту деревню, разве я неясно дал понять, как нам следует держаться друг с другом? – Он обвел жителей взглядом. – Мы придерживались договоренности, вы – нет.

Он встал рядом с убитым солдатом.

– Кто это сделал? Кто убил моего солдата?

Молчание.

Капитан развернулся и посмотрел на бойца, который доложил о происшествии. Тот молча показал на Франца Каррера. Когда капитан повернулся к Францу, остальные невольно отступили от него.

Тот побледнел, но не двинулся с места.

Капитан кивнул. Двое солдат обступили Франца с обеих сторон и крепко схватили за руки.

Капитан взглянул на Каррера и произнес так, чтобы все слышали:

– Я объявляю тебя виновным в убийстве моего солдата. И выношу приговор по законам военного времени. Альбрехт!

Он подал знак адъютанту. Тот вынул нож.

Франц стал отчаянно вырываться, но тщетно – солдаты держали его как в тисках. Над толпой прошел ропот.

– По какому праву вы устраиваете суд в моей деревне? – возмутился Риглер.

– Прошу вас, ради Господа, проявите милосердие! – взмолился священник.

Капитан презрительно сплюнул.

– Ту же милость, отче, какую вы проявили к моему солдату? – Тут он холодно улыбнулся. – Раз уж вы заговорили о Господе, не сказано ли: око за око и зуб за зуб?

Он кивнул адъютанту. Тот подошел к Францу и без колебаний всадил ему нож в горло, с левой стороны, затем схватил за волосы и оттянул голову вниз. Кровь ручьем хлынула на снег; Франц широко распахнул глаза и издал звук, похожий на поросячий визг.

Жители словно оцепенели. Даже некоторые из солдат отвернулись.

Франц медленно опустился на колени и рухнул лицом в снег. Его ноги несколько раз дернулись, и он затих.

Люди стали постепенно осознавать, что произошло. Женщины заплакали. Мужчины опустили головы и крестились.

Потом над площадью разнесся гневный крик. Появился Якоб Каррер, за ним Иоганн, Элизабет и Софи. Он стиснул кулаки и медленно прошел вперед. Люди молча расступались перед ним. Якоб склонился над телом своего брата, провел рукой по его волосам.

– Франц… – прошептал он едва слышно, затем поднялся и взглянул на капитана. – Ты… – он набрал воздуха, – ты за это заплатишь, ублюдок!

Капитан посмотрел на него с любопытством.

– Даже так? Тогда лучше не откладывать.

– Отец, не надо! – вскричала Элизабет. – Они тебя…

В этот момент в толпе поднялся крик. Якоб схватил дубину и бросился на капитана. Тот даже не пошевелился, потому как знал, что может положиться на своего адъютанта. И действительно, Альбрехт внезапно оказался на пути у Якоба и так ловко ударил в живот, что вышиб из него весь воздух. Каррер согнулся пополам. Все произошло молние-носно.

– Отец! Отец! – Элизабет бросилась было вперед, но Иоганн удержал ее.

– Пусть это станет для вас уроком! Если кто и может вершить здесь суд, так это я! – заявил капитан.

– Суд вершить может лишь Господь! – проговорил Бихтер и перекрестился.

Баварец сомкнул губы и подступил вплотную к священнику.

– Отче, – процедил он. – Предупреждаю, держите в узде свою паству или крови прольется куда больше.

После этого он повернулся к Риглеру.

– Эй, ты! Ты говорил, что это… клеймо у двоих солдат. Кто второй?

Риглер показал на того, кто был в харчевне. Капитан кивнул ему.

– Оголить торс!

– Но, капитан…

– Оглох?

Солдат принялся послушно стягивать рубаху, и тогда все увидели его грудь, опутанную сетью черных сосудов. Не так явно, как у его убитого товарища, но ошибки быть не могло.

– Я думал, это какое-нибудь заражение или вроде того… – робко пробормотал солдат.

Капитан повернулся к Альбрехту.

– Под замок его. – Он показал сначала на Якоба Каррера, а затем на растерянного солдата. – И его тоже. Запереть обоих в сарае и держать под караулом! Утром решу, что с ними делать.

Солдаты, в их числе и Готфрид, без проволочек исполнили приказ и потащили обоих к ближайшему сараю. И Каррер, и солдат сопротивлялись, но безуспешно. Их втолкнули внутрь и заперли.

Софи в ужасе наблюдала за происходящим. Как мог Готфрид так поступить?

В этот миг тот развернулся и бросил на нее беспомощный взгляд.

Дверь заложили тяжелой доской, и два солдата остались перед ней на посту.

* * *

– Вы не можете так поступить, этот солдат заразит моего отца! Прошу вас! – в отчаянии крикнула Элизабет.

– Она права. Вы подписали смертный приговор им обоим! – добавил Бихтер.

Капитан вздохнул.

– Отче, ваши суеверия меня не интересуют, и больше я повторять не стану. Лучше позаботьтесь о благополучии тех, кто еще не провинился. И… обеспечьте достойное погребение обоим убитым!

Он развернулся и зашагал прочь. Солдаты последовали за ним.

Жители, по-прежнему ошеломленные, подняли тела со снега.

– Отнесите их ко мне на задний двор, положите в малый амбар, – распорядился Риглер. – Там пусто. Долго им лежать там не придется, завтра мы их похороним. – Он посмотрел на священника.

Тот рассеянно кивнул.

Под предводительством старосты жители унесли тела с площади. Бихтер, казалось, хотел что-то сказать Элизабет, но потом лишь покачал головой и направился к церкви.

Софи тоже покинула площадь. Она понимала, что Готфрид не мог оспорить приказ своего командира. Девушка вздохнула – теперь все только усугубится… Но когда все останется позади, они вряд ли придадут этому значение.

* * *

Иоганн и Элизабет остались одни на площади. Элизабет посмотрела на сарай и на двух солдат перед дверью.

Потом перевела взгляд на кровавое пятно посреди площади – и залилась слезами.

Лист обнял ее – сначала осторожно, а потом крепко прижал к себе.

– Все будет хорошо, Элизабет. Обещаю.

Он запрокинул голову. С неба хлопьями посыпал снег…

Ему вдруг вспомнились слова Игнаца, произнесенные еще тогда, в лесу.

Когда зима особенно суровая, они спускаются к нам.

По всей видимости, солдаты должны волновать их меньше всего.

Он еще крепче обнял Элизабет.

 

XXVIII

Сгустились сумерки, и в деревне стало совсем тихо. После всех недавних событий жители сидели по домам, хорошенько заперев двери.

Двое караульных расхаживали перед сараем, куда поместили Якоба Каррера и зараженного солдата. Снегопад усиливался, и часовые кутались в плотные плащи. Оба хранили молчание, но потом один ткнул другого в бок.

– Глянь, какие гости…

К сараю приближалась Элизабет с небольшим горшком в руках. Она остановилась перед солдатами.

– Чего тебе? – резко спросил один из них.

– Я принесла отцу поесть, – ответила девушка.

– Поесть? Покажи!

Элизабет неохотно подняла крышку. Воздух наполнился ароматом мясной похлебки. Солдат потянул носом.

– А голодать вам не приходится, как я вижу… С крестьянами вечно так. Сначала утверждают, что у них ничего нет, а как начнешь грабить, так в амбарах столько запасов, что сам курфюрст позавидует!

– У нас запасов ровно столько, чтобы пережить суровую зиму, и вам ничего от них не достанется! – сердито огрызнулась Элизабет.

Солдат невозмутимо пожал плечами.

– А мне бы и тебя хватило, – заявил он с беззубой ухмылкой. – Ладно уж, корми своего папашу. Но к нему я тебя не пущу. – Он постучал прикладом мушкета по дощатой стене. – Эй, Каррер! Сюда!

Второй солдат окинул Элизабет взглядом и осклабился.

– Я тоже проголодался. Для меня что-нибудь найдется?

Она не обратила на него внимания. В стене между досками была широкая щель. Элизабет наклонилась к ней и попыталась что-нибудь разглядеть. Но ничего не увидела, только солома и…

Внезапно из темноты возникло искаженное злостью лицо.

Элизабет отпрянула, но быстро взяла себя в руки.

– Отец, я принесла…

– Что ты здесь забыла? Убирайся! – крикнул на нее отец.

– Но я только хотела…

– Ты не поняла? Отправляйся домой и запри дверь! Мне помощь не нужна!

Столь же внезапно, как и возникло, лицо его скрылось во мраке.

Элизабет не двигалась с места. Даже в минуту опасности отец не проявлял ни капли человечности. К глазам девушки подступили слезы, но ей не хотелось показывать слабость перед солдатами.

А может, отец накричал на нее, чтобы она пошла домой и держалась подальше от солдат?

Элизабет втянула морозный воздух, так что легкие едва не обожгло холодом.

Потом медленно двинулась прочь от сарая, позабыв о горшке в своих руках. Солдаты смотрели ей вслед.

– Эй, девка! – крикнул один из них. – А нам перепадет что-нибудь?

Элизабет, не оборачиваясь, швырнула горшок в снег и двинулась дальше.

– Подавитесь… – процедила она со злостью.

* * *

С наступлением ночи начало холодать, и караульный перед домом Франца Каррера поднял ворот плаща. Изнутри не доносилось ни звука. Раненые старались набраться сил. Их товарищи делили с ними тишину, потому как минуты затишья редко выпадали на их долю, и это, наверное, было единственное, что осталось ценного в их жизни.

В окне второго этажа горела масляная лампа.

– Вы хотели поговорить, – Альбрехт вопросительно посмотрел на капитана.

Тот сидел за массивным столом, на котором были разложены несколько карт. Командир поднял голову и принялся набивать трубку.

– Входи, Альбрехт, и закрой дверь, – сказал он спокойно.

Адъютант сделал, как ему велели.

– Садись.

Старый солдат опустился на шаткий стул, который заскрипел под его тяжестью.

– Мы больше десяти лет сражаемся с тобой бок о бок, – продолжал капитан. – И все эти годы, если то было в моей власти, я старался не трогать без необходимости мирных жителей. Тебе лучше других это известно, Альбрехт.

Адъютант кивнул и откинулся на спинку стула. Он нечасто видел своего командира в такой задумчивости.

– Но как мне поступить с этими упрямыми крестьянами? Я даже готов им поверить. Они, похоже, и впрямь считают, что есть какое-то проклятие и что они поступили правильно. – Капитан смерил адъютанта взглядом.

– Согласен, я тоже так думаю.

– Но что это значит для нас, Альбрехт? – Капитан глубоко затянулся и медленно выпустил дым. – Если я велю казнить завтра этого жирного крестьянина, на нас, чего доброго, ополчится вся деревня. Мы наверняка потеряем всех раненых, а на нашей совести будет кровавая баня. Нам придется разорить деревню… – Он сделал паузу. – Женщины, старики, дети. Нам всех тогда придется перебить.

Альбрехт задумчиво провел рукой по лицу.

– Знаю, капитан, знаю.

– А все из-за чего? Потому что люди помешались на какой-то глупости!

Он резко поднялся и подошел к окну. Посмотрел на караульного, как тот то и дело приседает, чтобы согреться.

Альбрехт чуть поколебался.

– Хотя…

Этого-то и ждал капитан.

– Да, Альбрехт?

– Что, если завтра мы сменим гнев на милость? И к этому жирному крестьянину, и к нашему солдату. В качестве жеста, так сказать…

– Жеста?

Капитан невольно усмехнулся. Альбрехт был не только верным соратником – адъютант всегда мог дать ценный совет.

И зачастую оценивал ситуацию даже лучше, чем он сам.

Капитан кивнул.

– Такой жест, чтобы понял любой тирольский крестьянин, а самое главное – любая крестьянка.

– Просто подумал, – Альбрехт и не думал приписывать себе заслуги.

Капитан подошел к нему и похлопал по плечу.

– Милосердие. В качестве рождественского жеста. Спасибо, Альбрехт.

Тот вышел из комнаты.

Капитан вернулся к окну и обвел взглядом деревню.

Так тому и быть.

Оставалось только надеяться, что до утра никто не наделает глупостей.

* * *

Якоб Каррер и солдат молча сидели друг против друга. В сарае царила мертвая тишина.

Каррер напряженно наблюдал за солдатом. Глаза уже привыкли к темноте, и он видел перемены в его лице: черные узлы неумолимо расходились под бледной кожей…

Он понимал, что предстоит сделать. Опять ему все расхлебывать…

Солдат беспокойно ерзал и обливался по́том. Он боролся со сном, то и дело клевал носом, но тут же вскидывал голову.

Баварец нутром чувствовал, что засыпать нельзя, ощущая опасность, исходившую от крупной, неподвижной фигуры напротив.

Время тянулось мучительно медленно.

В конце концов солдат не выдержал. Сон одолел его: он уронил голову на подтянутые к себе колени.

Каррер только этого и ждал.

Он тихо поднялся. Мимоходом взял тяжелый черен от сломанных вил, прислоненный к стене, и медленно скользнул к солдату, стараясь при этом не издать ни звука. Посмотрел на мирно спящего солдата – он уже не считал его человеком. Это был один из них, зараженных, к которым он питал жгучую ненависть.

Чтоб вам всем сдохнуть.

Каррер замахнулся.

В этот момент солдат проснулся, словно почуял смерть. Он увидел Каррера, мгновенно перекатился вбок и сумел избежать смертельного удара. Потом вскочил на ноги и выбил у Якоба черен из руки. Крестьянин кинулся на него, завязалась борьба.

Безмолвная и безжалостная.

А потом сарай сотрясся от рева.

* * *

Полусонные часовые резко вскинули головы.

– Что это?

– Не знаю. Кажется, внутри кричали?

– Трудно сказать, – солдат заглянул между досками, но ничего не разглядел. – Каррер! Что там у вас творится?

* * *

Якоб в ужасе смотрел на свою руку, на чернеющий след от зубов. Это не сулило ничего хорошего. В отчаянии он попытался оттереть его, но тщетно.

Каррер перевел взгляд на солдата, увидел его рот, перепачканный кровью.

Он понимал, что это означает.

Жизнь никогда уже не станет прежней. Ни подворья, ни земли, ни Элизабет, ни солнца – никакой жизни. Лишь жалкое существование в полумраке.

Он станет одним из них.

Каррер почувствовал, как в руке что-то пульсирует. Рана начала гореть; его вдруг обдало жаром, багровый туман стал заволакивать разум.

Каррер издал звериный рык.

Они заплатят за это, все, кто не помог ему. Все, кто есть в деревне.

Тут послышался грохот. С двери сняли засов, внутрь ворвался тусклый свет. Затем в сарай ворвались часовые, но тут же замерли, глядя на две неподвижные фигуры.

– Каррер? Какого дьявола…

Медленно, не сговариваясь, Якоб и солдат повернулись к часовым…