– У него есть еще что-то, – губы Диего дрожали, когда он это говорил. Писарро, слегка скривившись, кивнул головой в знак согласия. Он был спокоен.

– Он нам готов продать свои несметные сокровища за небольшую, в сущности, цену. За свою жизнь.

– Диего, я услышал, что ты сказал. Причем, с первого раза понял смысл сказанного.

Франсиско долго думал над тем, что же следует делать с Атауальпой. Он уже стал владельцем огромного богатства, просто-таки гор золота. И это после всех расчетов, которые, кстати, командор доверил проводить Альмагро. Диего был верным другом. Он всегда подставлял свое плечо и прикрывал спину, если в том была нужда. А такое часто случалось во время стычек с дикарями и в более опасных ситуациях, когда сходившие с ума вдали от родины конкистадоры готовы были пронзить насквозь даже своего офицера – от накопившейся ненависти или вследствие скуки, часто овладевающей душой после неблаговидных поступков, как похмелье овладевает телом после угрюмой попойки. Да, и правду сказать, неблаговидными были почти все поступки, совершаемые этими людьми в чужой сельве. Ведь героями конкистадоры становились после того, как далекая прожорливая родина, удовлетворившись новыми землями и богатствами, объявляла их «аделантадо», первооткрывателями, – был и такой жалованный королем титул. А сначала для всех они были преступниками и авантюристами.

Диего был одним из самых честных людей, которых знал Писарро. Если, конечно, о такой добродетели, как честность, можно говорить, имея в виду тех, кто бежал сюда от закона, судебных преследований и родственников врагов, заколотых на дуэлях. У Диего был свой особый кодекс чести. Он мог обмануть или со всей подлостью первооткрывателя убить своего противника, но другу оставался верен настолько, что ему смело можно было доверять и жизнь, и кошелек. Вот, кстати, в отношении кошельков де Альмагро и был предельно щепетилен. Все, что удавалось вырвать конкистадорам из диких лап этого нового враждебного мира, Диего делил на всех. Не поровну, конечно, но честно, в зависимости от составленных ранее договоров. И если кому-то была обещана двадцатая часть добычи, то будь то просто солдат или всадник, он получал сполна все, что обязан был получить. Именно за этим и следил Альмагро, взвешивая золотые украшения и что-то царапая на кусках пергамента, которые были спрятаны в различных местах его поизносившейся одежды.

Корона получала львиную долю выкупа Атауальпы. Но и того, что оставалось конкистадорам, было достаточно, чтобы обеспечить им безбедную жизнь. Да что там им! Их далекие потомки через века могут быть благодарными героическим прадедам за это богатство, найденное на чужом континенте. Одного только не понимал Диего: почему бы не взять еще больше? И почему его друг Писарро не хочет получить все, вместо того чтобы довольствоваться частью? Он уже спрашивал об этом командора и не услышал ответа. Между тем, это никак не повлияло на список участников дележа, в котором были учтены интересы всех, кто так или иначе способствовал поимке Атауальпы.

Из всей группы испанцев первым получил официальное звание «аделантадо» дон Франсиско Писарро. Именно с ним, со своим верным другом и покровителем, Диего де Альмагро обсуждал список будущих обладателей сокровища.

– Итак, – говорил Писарро, – сколько мы отдаем короне?

К тому времени, когда пришло время делить деньги в этом прибыльном проекте, общий объем сокровища был измерен, его вес посчитан, а Диего оставалось скрупулезно перенести все исходные данные с обрывков пергамента на свиток хорошего качественного пергамента, оказавшегося в распоряжении брата Висенте де Вальверде. Так звали монаха, сумевшего спровоцировать аборигенов на действия, которые обоснованно можно было считать оскорбительными. И это дало испанцам вполне легальный CASUS BELLI, повод к войне. Все хорошо, что хорошо кончается! Теперь слитки надо было разделить.

– Король получает сто тысяч песо золота, – сверился со списком Диего.

– Сто тысяч? – хмыкнул Франсиско. – Но это значительно меньше пятой части.

По испанским законам, государство должно было получать пятую часть всех найденных во время экспедиций сокровищ. В самой нижней строчке этого списка стояла цифра 1 262 682 песо. Если бы король оказался одним из участников дележа, то он бы не допустил явного унижения короны и ущемления своих прав суверена и монарха, а эти два героя тут же отправились бы на дыбу или на костер. Но монарх и суверен был далеко, а чужое золото – совсем рядом, в нескольких шагах от того места, где находились двое «аделантадо». Франсиско проявил щедрость:

– Набрось государю еще серебра.

– Сколько? – спросил де Альмагро.

– А сколько у нас есть? – переспросил командор, хотя и так уже знал все цифры.

– Пятьдесят две тысячи двести девять марок, сеньор. – В голосе Диего прозвучали сухие нотки официального обращения к старшему по званию. – Если быть точным.

– Тогда отпиши ему… ну, скажем… пять тысяч. Для ровного счета.

Диего тут же принялся вписывать цифры в третью колонку, для которой он заранее подготовил место на желтоватой поверхности пергамента. Во второй колонке были указаны золотые песо, которые предполагалось раздать соратникам. А в первой в столбик были выписаны их имена. Что касается золота, то с каждым из солдат его доля обсуждалась заранее. Неутвержденной и не расписанной пофамильно оставалась часть выкупа, состоявшая из серебра. Ведь само количество драгоценного металла – пятьдесят тысяч марок в серебряных слитках – впечатляло не только на первый взгляд, но даже и на слух. Любой испанец потеряет дар речи, пытаясь выговорить эти слова: «пятьдесят тысяч марок в слитках». Попробуйте произнести: ПЯТЬДЕСЯТ ТЫСЯЧ МАРОК СЕРЕБРА! Прислушайтесь к себе, и вы почувствуете, как от этих слов начинают вибрировать ваши мышцы – особенно в нижней части живота. И вот сказка о несметных сокровищах страны Эльдорадо становится былью. Но, правда, только для двухсот счастливчиков, терпевших страшные лишения новых земель не годы, а десятилетия. В список счастья, кроме монарха, пришлось внести еще и церковь. Что поделаешь, без них, братьев в серых и черных клобуках, проповедующих мир, согласие и взаимопонимание, не обходится ни одна война, даже такая странная, как та, которую ведет здесь старый командор Писарро. А ведь это, кажется, он первым назвал количество золота, которое собирался передать церкви. «Мне нравится число девять тысяч девятьсот девяносто», – усмехнулся он во время первого обсуждения размеров выкупа. И Диего просто вписал указанную командором сумму в список. А теперь Франсиско увидел, что в графе «католическая церковь» было написано: «Две тысячи двести двадцать песо».

– Где остальные деньги? – указал он пальцем на явную недостачу.

– Здесь, – поправил его де Альмагро. – Хуан де Соса взял себе остальное и сказал, что позаботится о церковных средствах.

Хуан де Соса был одним из первых священников, который согласился отправиться в неизведанные края. И, видимо, на правах первенства решил воспользоваться правом управления церковными деньгами. Хотя, как справедливо считал Франсиско, больше других в этой миссии рисковал брат Висенте, согласившись выйти на треугольную площадь и начать разговор с Атауальпой и его свирепой охраной.

– А почему я не вижу в этом списке нашего храброго монаха? – заметил де Альмагро как бы невзначай.

– Брат Висенте? – уточнил Диего и произнес: – Он отказался от своей доли,

– Что? Это еще почему?! – не удержался от возгласа Писарро.

Диего пришлось терпеливо объяснять командору, что, мол, монах долго размышлял над событиями до и после пленения столь могущественного и, одновременно, наивного императора, и затем пришел к выводу о том, что намерения конкистадоров были корыстными, а значит, противоречащими истинам Господа нашего Иисуса Христа и постулатам Святой Церкви. И в этой связи, не имея ни малейшего права судить деяния Церкви, он не выступает против того, чтобы конкистадоры передавали ей выкуп, но как служитель Церкви и ее малая часть отказывается от возможности обогатиться за счет поверженного императора этих земель.

– Ну что ж, – согласился Писарро, – его право. Мы не против свободы выбора.

Он мельком взглянул на строчку напротив своего имени и с удовлетворением отметил, что пятьдесят семь с лишним тысяч песо прекрасного инкского золота делают его одним из богатейших людей Испании.

Они продолжали обсуждать детали, касающиеся серебра Великого Инки. И Альмагро подумал, что Писарро ни разу его не спросил, доволен ли друг своей долей от выкупа Атауальпы. Конечно, после того, как список был составлен, Диего из старого солдата-конкистадора превратился в весьма обеспеченного сеньора. Но ему досталось в три раза меньше золота, чем командору. К тому же это золото он обещал разделить вместе с ветеранами конкисты, выполнявшими во время атаки его, де Альмагро, приказы.

Разве мог Франсиско не заметить эту несправедливость? Конечно не мог. И если бы его спросили, почему его близкий друг получает так мало по сравнению со своим командиром, он бы нашелся, что ответить. Ответ был заготовлен. Писарро многократно повторял про себя фразу: «Диего, если тебе мало, я готов отдать тебе половину моего богатства!» И командор верил, что поступит именно так. Но его друг ни о чем не спрашивал и ни о чем не просил. Поэтому командор не торопился делиться.

Все же алчность испанца имела свои пределы. На марше, в походе, преодолевая непролазные джунгли и с риском для жизни перебираясь через каньоны быстрых рек, он любил подбадривать своих людей рассказами о золоте, которое их ждет в далеком Эльдорадо. И тут же, когда кто-нибудь из испанцев робел на краю обрыва, шутил, что это не пропасть, а рытвина на их пути. «Самая большая пропасть, ребята, это алчность. Падать в нее можно всю жизнь, – говорил он, – и при этом так и не достичь дна».

Его собственной, личной пропастью была не жадность, а непомерное, неутолимое честолюбие. Он завидовал Кристобалю Коломбу, первому из европейцев, ступившему на новый берег. Соревноваться с Коломбом в славе было бесполезно. И Писарро это очень хорошо понимал. Конкистадоров много, но славных «аделантадос», людей, носивших официальный статус первооткрывателя, были единицы. А сеньор Кристобаль Коломб, он – единственный. Шагнув на мокрый песок острова Эспаньола, он поставил свой личный оттиск на пропуске в вечность. И те, кто пошел за ним, возможно, были храбрее и благороднее этого наемника-итальянца. Но они всего лишь шли вслед за ним. Та мечта, которую воплощал в жизнь Писарро, заключалась лишь в том, чтобы быть в первых рядах идущих вслед. И это было вполне достижимо. Ему хватало и смелости, и силы, и жестокости для победы над врагами. Но обстоятельства были сильнее его врагов. Он мог бы стать победителем ацтеков, но слава выбрала другого, баловня авантюрной судьбы Кортеса, бросившего к ногам короля сокровища Монтесумы. Он собирался выйти на западный берег нового континента вместе с экспедицией Вашко Нуньеша де Бальбоа, но этот португальский выскочка сказал, что проткнет своим мечом любого, кто раньше него омоет сапоги в Тихом океане. И вся немногочисленная экспедиция стояла на берегу и смотрела, как вода плещется у ног командора Вашко. Первые всегда бывают жадными и тщеславными, усвоил Писарро урок истории. Но вот появился верный шанс. Не просто верный, а единственный. И это Писарро почувствовал сразу, как только услышал в Панаме легенду о стране Биру, в которой золото используют для того, чтобы выкладывать из него стены домов и мостить широкие улицы. Мечта стоила того, чтобы рисковать. И он рисковал, пробиваясь сюда с упорством быка на корриде, не желающего замечать тореадора и чувствовать шпаги в своей холке. На то, чтобы снарядить поход в страну Биру, ушли годы. Удачной экспедиции предшествовали несколько неудачных. Больше всего Писарро рисковал тогда, когда его солдаты, умирая от малярии и не заживающих во влажном климате ран, едва не подняли мятеж. Они не просто устали от тяжелого похода, они потеряли терпение и веру – именно то, что в любых обстоятельствах заставляет человека идти вперед. Писарро, воплощение безмерной любви и доверия конкистадоров, стал для них объектом ненависти. Им казалось – устрани они командора, и бессмысленный поход тут же закончится. Командор Франсиско находился на волосок от смерти, но сумел собрать волю в кулак и произнести речь, которая охладила и одновременно зажгла его людей.

«Мы стоим на пороге, – сказал Франсиско, – за которым нас ждут богатство и слава. Шагнув за него, мы разделим славу на всех и наполним наши карманы золотом. Никто не останется обделенным, я вам обещаю. Мы рискуем умереть, это правда. А те, кто сейчас остановится и примет решение возвращаться назад, останутся в живых. Но они никогда не добудут себе ни славы, ни денег. Решать вам и только вам». После этих слов лишь несколько солдат решили вернуться назад, в Панаму, где была основная база испанцев. Большинство, даже те, кто грозился вызвать пожилого командора на поединок, решили остаться с ним. И он не обманул ни одного человека из славной когорты своих суровых и жестоких спутников. Они держали в руках славу и слушали звон золота, пожалуй, самую веселую мелодию из тех, которые знали конкистадоры.

Все шло так, как хотел Писарро. Но мысль о монахе, отказавшемся от своей части вознаграждения, не давала ему покоя. Почему он вспомнил о святости церкви именно сейчас, когда решалась судьба инкского короля Атауальпы? Это неспроста. Это знак. Опытный командир должен уметь их читать и даже видеть между строк то, к чему, казалось бы, эти знаки не имеют отношения.

Брат Висенте, тот самый, кто заманил Атауальпу в руки конкистадоров, считал, что совершил неправедный поступок. Согрешил, иными словами. Сейчас он искупает вину перед своей болезненной совестью, отказываясь от вознаграждения. Да, такой человек в его конкисте пока был один – среди двух сотен ни в чем не сомневающихся авантюристов. Но, возможно, вслед за ним появится еще один святоша. И еще. И еще. Когда сомневающихся будет большинство, тогда императора дикарей придется отпустить. И вся их немногочисленная экспедиция погибнет под мощными ударами тысяч и тысяч солдат, которые вновь встанут под знамена Великого Инки. «Каков же вывод?» – не удержался от вопроса к самому себе Писарро. Ответ он уже знал заранее. Человека по имени Атауальпа ни в коем случае нельзя отпускать на волю. И нельзя соглашаться на заманчивые посулы императора, даже если он говорил правду и где-то в джунглях у него припасены несметные сокровища. И даже если эти сокровища в сотни, тысячи раз больше, чем те, которые удалось собрать в Кахамарке, не стоило давать волю своей алчности. Сейчас риск не был оправдан. Вместо того чтобы сохранить часть, можно было потерять все. Теперь Франсиско знал, что делать. И знал, как остановить свое падение в пропасть под названием «алчность». Он сделает то, что задумал.