Вдоль всей извилистой линии фронта мир переходил в войну плавно и незаметно. Придорожные старушки одинаково бойко торговали мелкими яблоками в ведрах на фоне уцелевших заборов перед слегка разрушенными домами. Винно-водочные палатки гостеприимно ждали и укропов, и сепаров, и, ориентируясь по мелкой коммерции, можно было случайно заехать прямо на позиции военных. Но здесь граница боевых действий была хорошо заметной. Недостроенный мост – достаточно удобное сооружение для того, чтобы прятаться от мин и «Градов». Под мостом два-три внедорожника, танк и зеленые армейские фургоны, между которыми горели костры. Мчись, выжимая все возможное из своей колымаги, по дороге от Карловки, не оглядывайся, услышав подозрительные звуки, но обязательно остановись под мостом. Спроси, как там, впереди, сегодня дела. Сколько было с утра обстрелов, чем-то легким, чем-то тяжелым… Вздохни, угости ребят сигаретами или водой, перекрестись. И езжай дальше. На самой полной скорости.

Мост был абсолютно четкой границей между войной и миром. Ясной и понятной. Это вовсе не означало, что, оставаясь перед мостом, ты не рисковал попасть под обстрел. Но, проехав под бетонной секцией, ты автоматически становился мишенью для снайперов сепаратистов. А двигаясь дальше, ты получал все больше шансов услышать, как свистят мины и как они после глухого, сухого взрыва рассыпают осколки. Быстрее, быстрее, резкими движениями руля заставляя машину вилять влево и вправо по дороге, усеянной стальным мусором войны. Вот так нужно было ехать на базу добровольцев в центре села.

Слева, в разбитом окне пробитого осколками «мерседеса», появилась церковь. Издалека она казалась нетронутой, но, подъезжая ближе, можно было рассмотреть дыры в золотых куполах храма, тянувшихся в небо.

Комроты Леопард, проезжая мимо церкви, крестился. При этом не выпускал из поля зрения полотно заснеженной дороги. Особенно правую сторону. Оттуда могли щедро набросать ВОГов вражеские диверсанты, выходившие из Донецка в длинные посадки между позициями боевиков и добровольцев.

«Танками звідси вони не попруть, – думал Леопард, оглядывая дорогу, – але я про всяк випадок поставив би зліва мінне поле та з пару еспегешок».

Так он говорил себе всякий раз, проезжая участок трассы от моста до своей позиции. Его останавливало только понимание того, что сепары по этому полю уже разбросали свои мины и ловушки-растяжки. Посылать бойцов и рисковать ими Леопард никогда бы не стал, не имея на то более серьезных причин, чем свои подозрения.

Открытое пространство слева наводило на мысль о том, что сейчас кто-то держит тебя под прицелом. Впрочем, и с правой стороны, той, что была «своей», за пробитым и побитым «мерседесом» наблюдали внимательные глаза снайперов. О тех, кто провожал проезжающую машину спокойным взглядом из руин по левую сторону дороги, Леопард вообще не думал. Чего волноваться, они же свои. Он думал лишь о том, как не проехать мимо едва заметного переулочка, образовавшегося между двух соседских домов. Проезд можно было и проскочить. Угловая хибара развалилась от прямого попадания снаряда, и деревянный забор отбросило так, что он почти перекрыл дорогу. Но оставался промежуток, его вполне хватало для проезда одной машины. Две здесь бы не разошлись. Поэтому переулок тоже следовало проезжать быстро. Две неразъехавшиеся машины могут стать случайной мишенью для крупного калибра.

«Мерседес» быстро юркнул в этот промежуток. Его несколько раз подбросило на ухабах. Под днищем что-то грохнуло, конечно, не так сильно, как ВОГ, выпущенный из подствольника, но достаточно громко, чтобы напрячься. «Маячня», – сказал себе Леопард, но на всякий случай сразу же загнал машину в укрытие, как только заехал на базу пятого батальона. «База», правда, это слишком громкое слово для брошенного дома с выбитыми окнами, главное достоинство которого – глубокий подвал с бетонными перекрытиями. Зато во время обстрелов здесь было спокойно, тихо и тепло. Горела буржуйка, на газовой плите кипел чайник и успокаивающе, как большое мирное домашнее животное, ворчал генератор. На столе лежал хлеб, пластиковый пакет с растворимым кофе и копченое сало, от которого в любой момент каждый из бойцов, возвращающихся с задания, мог отхватить кусок и утолить первый порыв голода. А потом налить себе миску горячего борща с ароматом зелени и дома.

Повар, невысокий мужичок средних лет с кучерявой, окладистой, как у ассирийского царя, бородой, готовил невероятно вкусно. Вообще-то он по специальности был стрелок-пулеметчик, но в первом же своем бою впал в панический ступор. А Леопард никогда не упрекал своих людей в трусости. Ничего он не сказал и бородачу, только отправил его на кухню изучать кулинарные премудрости. И коротышка превзошел все ожидания. Он научился готовить так хорошо, что сумел вернуть уважение товарищей, которые были с ним в одном бою и видели, как он панически вцепился в пулемет, так и не сделав ни единого выстрела. Повар тоже нужная военная профессия. И не менее важная, чем стрелок.

Сейчас борща не было. Люди Леопарда с мрачными лицами сидели за столом, время от времени хватая заскорузлыми пальцами хлеб.

– А ты борщику, командир? – с надеждой спросил повар. Но Леопард, поглядев на лица побратимов, отказался. Они ждали его ответа.

– Они? – спросил его заместитель по прозвищу Мозес. Он любил хрипло, на армстронговский манер, напевать «Go down Moses», из-за чего и получил такой псевдоним.

– Вони, друже Моїсеюшка, – вздохнул тяжело Леопард. В ответственные моменты, когда комроты давал своему заместителю опасные поручения, он называл его именно так, доверительно, «Моїсеюшка». Но сейчас никаких поручений не было. Долговязый, с большими глазами и пухлыми губами, Леопард производил впечатление человека мягкого, хотя за небоевой внешностью скрывались решительность и коварство прирожденного воина, ценившего своих, беспощадного к чужим.

– Вони в Селідовому, у шпиталі.

– А это точно они? – переспросил Мозес.

– Вони, Мойсей, немає жодних сумнівів. У Вовка тату на руці, у Вікінга молитовник. Той самий, що з Майдана.

Мозес кивнул и положил рядом с собой кусок хлеба, который уже собирался поднести ко рту. Есть не хотелось.

Два дня назад рота попыталась атаковать позиции сепаратистов и отбросить их от села хотя бы на километр. «Чтобы они АГСами нас не доставали», – сказал тогда Леопард. Вылазка была удачной. Боевики отодвинулись от села. Но когда рота возвращалась с боевого задания, бронетранспортер нарвался на скрытую позицию сепаратистов. По броне ударили из гранатомета, и от взрыва несколько бойцов слетело с машины на землю. Двоих, побратимов с позывными Викинг и Волк, так и не смогли найти. Потом через комиссию по обмену пленными сообщили об их гибели и отдали. Но Леопард рассказал неизвестные детали.

– Я приїхав до Селідового, хлопці, і одразу ж поїхав до цього шпиталя. Мені навіть двері було не хотіли відчиняти. Але ж я сказав, що я їхній командир. Проте жодних документів. Це тут ми орли, а там – просто божевільні з рушницями. Та й то правда, що Селідове повне латентних сєпарів. Що там казати?

Леопард вздохнул и отхватил кусок от горбушки свежего черного хлеба. Медленно пожевал, видно, собираясь с мыслями. Заполнил хлебом паузу в словах.

– Це були вони. Але нам казали, що сєпари їх взяли вже загиблими. Це неправда. Їх вже потім зробили «двохсотими», я вам сто відсотків даю! Спочатку вони були «трьохсотими».

Он сыпал этими «сотнями», как судья приговорами.

– Почему ты так считаешь? – спросил Мозес.

– Та тому що у Вікінга на горлі слід від дроту. Його душили, просто душили дротом. А Вовк весь ніби обпалений і такий понівечений, що навіть той сєпарський лікар, що їх привіз, відводив від мене очі. Наш медик каже, що його били. Дуже сильно били. А потім облили кислотою. Хотіли, мабуть, випалити тату з тризубом. Ось таке.

Леопард замолчал, и в подвале стало тихо. Вдалеке послышался одиночный винтовочный выстрел.

– Да, – сказал боец с позывным Биатлон. – Этого, в принципе, и следовало ожидать.

– Так, друже Біатлон, – согласился Леопард, – ми для них потвори, але кожен, хто йде в «Правий сектор», це знає. Чи не так?

– Так, – кивнул Мозес. – Нас в плен не берут.

Впервые за всю войну люди, сидящие за столом, осознали, что означают эти слова – «не берут в плен». Они не боялись идти в бой, но в этот момент, когда Леопард сдержанно рассказал им о предсмертных мучениях товарищей, каждый в глубине души испугался перспективы оказаться взятым в плен. И, хотя никто из них не подал и виду, Леопард почувствовал, как от скрытого всплеска страха воздух в подвале стал плотным и тяжелым.

– Так, хлопці, я нагору, покурити.

Курение, как и хождение в туалет, было делом рискованным, требующим определенных навыков. Стоять на крыльце недостроенного дома нужно было так, чтобы не высовываться из-за мешков, плотно заполненных песком. А сигарету держать указательным и большим пальцами, прикрывая остальными предательски тлеющий огонек, чтобы не засек снайпер. На мешках, рядом с пепельницей, лежала пуля крупного калибра, попавшая в бетон. Леопард сам положил ее туда в качестве напоминания беспечным курцам о постоянной опасности. Правда, командир, бывало, и сам забывал о том, что противник иногда подходит очень близко к базе, на несколько сот метров.

Леопард выдыхал дым через ноздри, как огнедышащий дракон. Так было проще прогнать прочь комок слез, мешавший говорить, думать и действовать.

Утром им нужно было выходить на усиление девяносто третьей бригады. Конечно, бойцы «Правого сектора» были добровольцами и формально никому не подчинялись. Но фактически они были очень важной составляющей украинской обороны, и, понимая это, любую просьбу о помощи со стороны военных добровольцы воспринимали как приказ. Только вот Леопард чувствовал, что именно сейчас, когда его люди узнали о страшной судьбе пленных побратимов, он не может приказывать. Просить – да, но не приказывать.

Когда он спустился, они все так же сидели за столом и жевали хлеб. Бородатые мужики с тяжелыми, как гири, ручищами, с лицами, словно вырезанными из коричневого дерева. Ждали его, своего командира.

– Хлопці, ви знаєте, що нам треба підтримати «дев’яносто третю», в них замало бійців, що знають місцевість за монастирем. Я не хочу наказувати. Не маю права, бо техніки у сєпарів там сила-силенна. Кажуть, десь там захована «арта», треба це підтвердити. Отже, хто піде?

Мозес почесал рыжую короткую бороду.

– Ну, то треба так треба, – сказал он спокойно.

Леопард вздохнул с облегчением, не услышав от остальных ни слова возражения.

– Тільки треба добре поїсти, хлопці, перед виходом, – с благодарностью в голосе сказал он бойцам.

– Вот так бы сразу, парни! – воскликнул царь-повар, размахивая черпаком, как скипетром. От кастрюли шел ароматный пар.

Леопард отобрал пятерых. Черкес, Мозес и Апостроф давно просились на операцию.

– Цим по півтарілки, – строго сказал царь-повару командир.

– Да что они голодные пойдут? – застыл с черпаком бородач.

– Друже, – пояснил комроты. – Якщо в живіт прийде, то не треба, щоб він був повний. Так лікарі кажуть.

Черкес вздохнул с легким сожалением. Грузный серьезный мужик был не прочь хорошо поесть. Черкес отвоевал с россиянами и первую, и вторую чеченскую, но нелюбовь к государству Российскому не мешала ему любить русскую литературу, великую и прекрасную. Правда, когда Черкес начинал главами цитировать Булгакова и Толстого, не обращая внимания на скучные лица побратимов, комроты понимал, что кавказец засиделся без дела.

Апостроф, восемнадцатилетний сорвиголова, кажется, никогда не был знаком с чувством страха, и поэтому Леопард всегда отправлял его на задания с кем-то постарше и рассудительнее.

«Ідеальний варіант для хлопця – це, мабуть, Мойсеюшка», – подумал комроты, глядя на спокойное лицо Мозеса, проверявшего магазины и гранаты в бесчисленных карманах разгрузки.

Варан был прекрасным снайпером. А Эсквайр отлично знал все позиции боевиков, поскольку каждый день, используя доклады разведки, вносил изменения в электронную карту линии соприкосновения. День за днем эта линия все больше искривлялась, сжимая кольцо вокруг упорной твердыни небольшого поселка.

– Хлопці, – сказал командир, рассматривая карту на мониторе. – Наше завдання – пройти через мінне поле. Це наше поле. Проходи отут. Їх два. Запам’ятайте обидва, бо, якщо треба буде швидко тікати, треба знати куди. Ми маємо зрозуміти, де їхній укріпрайон. Але це не просто шанці. Вони там розгорнули ціле будівництво. Купа бетономішалок та кран.

– Может, элитный дом строят? – попытался пошутить Эсквайр. – Надо поинтересоваться, почем квадрат.

– От і поцікавимося, – серьезно заметил командир. – Нам потрібна детальна карта цього будівництва. Маємо зрозуміти, нащо воно їм.

– Якщо готуються до глухої оборони, то нехай готуються! – резонно заметил Апостроф.

– А якщо ні? – посмотрел ему в глаза Леопард. – Якщо звідси вони почнуть закривати котел і поженуть нас просто на ці кляті стіни?

Он хотел предусмотреть все возможности.

– І, до речі, це прохання суміжників. Хто знає, може й незабаром наступ, – предположил Леопард.

Они все хотели наступления. Сидеть под огнем, на хорошо пристрелянных боевиками позициях, было не очень приятно, особенно когда возникало ощущение, что крышка котла может захлопнуться. В такие моменты кажется, что война придумана генералами по обе стороны линии фронта для того, чтобы сохранять свои жирные тела в мундирах, а мундиры в креслах, а кресла в кабинетах. Впрочем, когда армия стоит, как мишень, и не маневрирует, тема генеральской подлости становится главной. Она занимает почти все пространство в мыслях и разговорах рядовых солдат. А от фразы, сказанной Леопардом, повеяло надеждой и победой.

Они проверили снаряжение и дождались полночи. В темноте, ориентируясь на местности при тусклом свете звезд, прошли по улице вдоль разбитых домов. Перед ними зловещей чернотой расстелилась ночная степь, то тут, то там мигавшая редкими трассерами, рычавшая далеким движением техники.

– Сєпари, – беззлобно сказал комроты.

– Сепары, – эхом ответил Мозес.

– Эй, коллеги, нельзя ли потише? – донеслось до них из окопа.

Они вышли на передовые позиции девяносто третьей бригады, хорошо замаскированные и удачно расположенные. И уверенный голос командира армейской роты с позывным Лысый обещал несколько минут безопасности.

– Спускайтесь в окоп, коллеги, – пригласил их Лысый, который еженощно проверял, не спят ли его солдаты на постах. Они боялись своего капитана с круглым безволосым лицом, как у сказочного злодея. Заснувшему на посту солдату Лысый вместо побудки мог и заехать по зубам, после чего сонливость как рукой снимало. Хоть Леопард и Лысый давно знали друг друга, а традиционный обмен паролями все же довелось произвести. Лысый был человеком старой армейской закалки. Он уважал правосеков за бесшабашность и дисциплину, но в то же время был не в восторге от их вольницы. «Человек с оружием должен быть в армии, – спорил он с Леопардом. – А вы кто такие? Ни армия, ни Нацгвардия. Ни авторитета, ни генералитета. Сами по себе, гайдамаки какие-то».

Но сейчас времени на дискуссии на тему устройства армии не было.

– Чаю? – спросил Лысый.

– Пили вже, – отказался за всех Леопард. – А ви тут гарно накопали собі.

Он с легкой завистью посмотрел на траншеи, которые при смутном свете звезд, казалось, уходили в бесконечные степи.

– А то, – согласился Лысый. – Ты же знаешь, солдат либо стреляет, либо копает. Если ни то ни другое, то в голову лезут дурные мысли, а в руки стакан с белой. Как-то так.

Леопард усмехнулся. В «Правом секторе» проблем с алкоголем не было. В отличие от регулярной армии, о чем он хотел сказать своему армейскому коллеге. Но тут, впереди, километра за три от окопов, заработал пулемет.

– Они сегодня или пьяные, или дурные. Стреляют без причины в разные стороны, – заметил капитан.

– А вы отвечаете? – поинтересовался Моисей.

– Нет, – сказал ротный. – Зачем светить свои позиции? А так мы знаем, что у них перед монастырем.

– Так-то воно так, – заметил Леопард, – але що далі, ви не знаєте. А нам треба саме туди, до монастиря.

Лысый пил чай из термокружки, опершись локтем на станок автоматического гранатомета. Он раздумывал несколько секунд. Потом скрылся в блиндаже. А когда вышел, то заявил:

– Ладно, коллеги, они сегодня пьяные, а я трезвый. Значит, сбегаю туда с вами.

– А кто твоей ротой покомандует? – улыбнувшись, спросил Апостроф.

Солдат, если он к тому же безусый, как Апостроф, обратившись к ротному на «ты», рисковал остаться со сломанной челюстью. Но Лысый был достаточно умен, чтобы признавать другую схему отношений у смежников. Они даже к старшему по возрасту обращались фамильярно, лишь добавляя традиционное слово «друг».

– Мой зам, – сказал ротный. – Я его уже разбудил. И, кстати, Леопард, возьми «муху» на плечо.

Офицер протянул зеленый тубус одноразового гранатомета, еще один закинув себе на спину резким движением. Но правосек удивленно пожал плечами, мол, зачем мне еще эта обуза.

– Возьми, возьми, – настаивал Лысый. – Пригодится.

Сначала они шли в полный рост. Лысый, нисколько не волнуясь, объяснял, что у них есть метров восемьсот, пока они доберутся до территории, откуда их могут увидеть через прибор ночного видения наблюдатели противника.

– Но там есть неубранное поле подсолнуха, – весело успокоил товарищей офицер. – Если что, мы там спрячемся.

Пока шли до подсолнухов, время тянулось медленно– медленно, словно нехотя. Но когда от ударов ботинками зашуршали стебли, оказалось, что пустое вспаханное поле они прошли-пролетели быстро и незаметно для себя.

– Тише, – сказал Лысый. – Здесь могут быть их «секреты». Нам лишний шум не нужен.

– А як ми тоді пройдемо через кущі? – удивился Леопард.

– А ніяк, – передразнил его Лысый. – В подсолнухах будем прятаться, если придется бежать. А так обойдем слева и доберемся до их укрепки.

Неубранные заросли закончились так же внезапно, как и начались. Апостроф зашагал было в полный рост, обходя угол подсолнечного поля, и вдруг упал как подкошенный, больно ударившись лицом о морозное поле. Это Леопард смыкнул его за ботинок.

– Ложись! – рыкнул он на бойца. – Здесь нас могут увидеть.

Разбитые губы болели, но Апостроф вовсе не держал зла на командира. Вежливость и галантность не относятся к числу добродетелей, почитаемых на фронте. Вся группа двинулась вперед по-пластунски. Они ползли друг за другом, как стая хитрых ящериц, стараясь держаться края поля. Крайние подсолнухи сухо шуршали над ними, если чья-то нога случайно касалась плотных стеблей. Но гораздо чаще ботинок впереди ползущего товарища ударялся о кевларовый шлем того, кто извивался сзади, несанкционированно набирая скорость.

Сосредоточившись на себе, каждый тем не менее вслушивался в холодную ночь, опасаясь пропустить тот момент, когда боевики будут достаточно близко, чтобы слышать их разговоры. Первым услышал противника Леопард. Люди во вражеском окопе говорили спокойно и четко. Обсуждали порядок дежурства, понимая, что важно этой ночью быть бдительными.

«Щось не схоже, щоб вони були п’яні», – отметил про себя Леопард. Он включил тепловизор, хотя понимал, что излучение могут и заметить. Но что поделаешь, нужно было понять, что впереди. А впереди была стена из бетонных блоков, сложенных в два яруса. Кое-где в стене имелись бойницы, из которых в сторону украинских порядков зло выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов. Не пройти.

Группа подползла к командиру. Заговорили шепотом, по очереди. Устраивать дискуссию, упираясь головой в кусок промерзшей земли, конечно, не очень комфортно, но, с другой стороны, когда рядом нет более подходящей дискуссионной площадки, в таком положении как-то легче найти общий язык в споре. Особенно если тема спора касается вопроса, идти или не идти на пулеметы. Леопард считал, что надо идти. Капитан под псевдо Лысый доказывал, что надо повернуть назад. Они шипели друг на друга в промозглой ночной тишине, рискуя себя обнаружить, пока Леопард не прошептал:

– Та чого ж ти з нами пішов, капітане? Якщо йти сенсу немає?

Капитан подумал. Он вообще-то очень быстро соображал. И, хотя ясно понимал, что ползти на бетонные сооружения довольно бесперспективно, догадался, что именно это и хотят сделать его товарищи из «Правого сектора». Если он откажется, они все равно пойдут вперед. А раз вышел с ними, значит, с ними и должен вернуться.

– Ладно, парни, ползем дальше. Только не подумайте, что струсил. Плюс?

– Плюс-плюс, – улыбнулся Леопард. – Я тут дещо роздивився. Нам треба доповзти до їхнього бруствера і рухатись вздовж нього. Там, праворуч, де блоки закінчуються, чорна пляма, і я думаю, що це болото. Я бачив його на карті. За болотом уже монастир. Тож, хто бажає холодної освіжаючої ванни?

Каждый из группы разведчиков засмеялся. Но беззвучно. Чтобы смешок предательски не слетел с обмороженных губ.

– Тепер слухайте сюди, – продолжал командир. – Ми не знаємо, що там далі. Але наразі знаємо, як ми будемо відступати. Двоє мають залишитися тут, щоб прикрити наш відступ. Снайпер та картограф. Друг Варан та друг Есквайр. Ясно?

Ни тот ни другой не хотели останавливаться на полдороге, но приказ есть приказ. Леопард, несмотря на отчаянный характер, прекрасно разбирался в людях и знал, на что способен каждый из его бойцов. А они отлично понимали командира и бесконечно ему доверяли. Если Леопард сказал, значит, приказал. А если приказал, значит, на то есть веские основания.

Ну, а логика командира была очень простой. Снайпер может оборудовать себе позицию, спокойно определить цели и, значит, вовремя прикрыть группу при отходе. А картограф единственный, кто в его роте мог вносить изменения чужих позиций в компьютерную карту. Его надо сберечь. Им всем нужны его способности.

– Друже Черкес, тобі не важко? – спросил Леопард.

Он очень корректно намекал на лишний вес бойца.

– Да ты что, командир, – ответил тот. – В горах мы таскали на себе минометы и просто летали с ними, как птицы. А миномет с «бэка» весит почти как я.

«Це правда, але тоді ти був років на п’ятнадцять молодший», – про себя подумал командир.

Они удачно проползли под носом у противника до самого болота. План был на грани срыва с первых минут, потому что в это время года коричневая жижа могла замерзнуть или хотя бы покрыться ледяной коркой, которая громко трещит, ломаясь под весом тела. Но, чудесным образом нарушая все законы природы, вязкое болото не замерзло.

– Нельзя в одну и ту же реку войти дважды, – сказал себе тихо Черкес.

– Це в ріку не можна, а в багнюку можна, – прошептал Лысый.

Они шли через вязкое болото, стараясь не шуметь и не вызвать и малейшего всплеска. Это у них получалось, хотя местами грязевая масса доходила до груди. Апостроф хотел было снять с себя разгрузочный жилет, чтобы не замочить боекомплект, но Леопард остановил его, положив ему руку на плечо:

– Не варто, воно не встигне відсиріти.

– Они нас не увидят? – спросил Мозес.

– Звідки ж я знаю, – честно ответил Леопард, с сомнением разглядывая в тепловизор заросли камышей, окаймлявшие болото.

Вода не сразу пропитала штаны. Сначала ногам стало просто холодно, а потом еще и мокро. Влага коварно и постепенно затекала в берцы, месившие скользкое дно, и до противоположного края болота они добрались до шнурков промокшие.

– Вот и все, – промолвил Лысый, – мы в тылу у сепаров.

– А можно точнее? – попросил Мозес.

– Монастир, – уточнил Леопард. – Чотириста метрів від нас. А попереду має бути колектор. Туди ми й прямуємо.

Они, пригибаясь, добежали до бетонного колодца с открытым люком и не глядя нырнули в темноту, из которой тянуло зловонной сыростью.

– Опять купаться, – проворчал Черкес. Но, на удивление, дно колодца оказалось сухим, а зловонный запах, похоже, исходил от липких стен коллектора. Группа шла вперед, неторопливо нащупывая дорогу. Леопард время от времени включал тепловизор, осматривая путь. Здесь высока была перспектива нарваться на растяжки, хотя бравые сепары, будучи уверенными в том, что укры не настолько сошли с ума, чтобы забраться в их тыл, могли просто полениться устроить ловушки в коллекторе.

Что-то темное попискивало и шуршало, разбегаясь под ногами Леопарда. Командир не обращал внимания. Он еще раньше заметил в видоискателе тепловизора движущиеся пятна. Но встреча с мелкими грызунами пугала его меньше, чем стычка с двуногими животными.

Лазутчики по бетонной трубе дошли до следующего колодца и заметили, как в круглом проеме над их головами сереет небо. Наступал рассвет. Им нужно искать место, где они могли бы незаметно закрепиться и определить, что здесь есть, в арсенале противника.

– Я полезу наверх, – предложил Апостроф.

– Я с тобой, – сказал ему Мозес.

– Ишь какой! – ухмыльнулся юноша. – Хочешь примазаться к моему подвигу? Ну ладно, Мозес, валяй со мной.

Милостиво позволив товарищу следовать за собой, Апостроф полез наверх, по-обезьяньи цепляясь за ржавые скобы, вбитые в стены колодца.

– А я пройду дальше по трубе, – сказал Черкес и грузно двинулся в темноту.

– Почекай, – остановил его Леопард, – візьми тепловізор.

Он протянул товарищу пластиковую трубу.

– А мы что? – спросил Лысый.

– Будемо чекати з тобою тут, капітане, хто з них перший повернеться.

Первым вернулся Черкес.

– Там, с той стороны, тоже колодец. Но выходит он возле частного сектора. И все. Эта труба тупиковая. Я не могу понять, где сток из монастыря. Тупиковый он, этот коллектор, что ли?

Леопард скривил губы в сомнении. Он не боялся неизвестности, но очень не любил нелогичность. Огромная бетонная труба длиной в сотни метров, по которой мог свободно гулять человек выше среднего роста, должна была иметь свое предназначение, свой вход и выход. А так получается, что тонны высокопрочного бетона закопали в землю непонятно зачем.

Его размышления прервал голос Апострофа. Голова бойца почти закрыла круглое отверстие.

– Вылезайте, здесь никого нет.

– Лисий, друже, пройди з Черкесом вперед по цій трубі, прикрий той другий колодязь, – бросил капитану Леопард и полез наверх, туда, откуда доносился голос бравого юноши.

Наверху уже все было видно. Солнце пробивалось сквозь серые тучи и словно ощупывало лучами златоглавую колокольню монастыря.

– Там никого нет, Леопард, и Мозес уже пошел туда, – кивнул на колокольню Апостроф.

– Добре перевірили? – спросил больше для проформы Леопард и двинулся к колокольне. – А ти, друже Апостроф, залишайся контролювати вихід із цієї труби.

– А можно я с тобой? С тобой мне веселее, – попросил Апостроф.

– Добре, пішли, – милостиво согласился Леопард, не желая выслушивать нудные причитания бойца, которые, как он разумно предвидел, обязательно прозвучат после отказа.

В монастыре было пусто. Под ногами трещало битое стекло. В воздухе висел неподражаемый запах плавленого воска. Перед алтарем, на подставках, оставались желтоватые свечи. Сколько они стояли тут, неубранные, чернея потухшими фитилями, неизвестно. Мозес был здесь. Он достал зажигалку, подпалил фитиль одной из свечей и, глядя на грустные лики святых, перекрестился.

– Ану, загаси її негайно! – крикнул Леопард, и эхо пустого храма многократно повторило командирский приказ. Мозес не ослушался. Его заскорузлые, натруженные войной пальцы даже не почувствовали ожога от пламени. Ничто не должно было выдать присутствие лазутчиков.

Они поднялись на колокольню. Деревянные ступени ворчливо поскрипывали в такт каждому шагу бойцов. Поднявшись наверх, разведчики устроили себе удобную лежку и, достав бинокли, принялись наблюдать на три стороны.

Отсюда хорошо просматривался аэропорт и все подходы к нему, вплоть до передовых украинских позиций. Серая громада разбитого терминала молчаливо лежала возле взлетной полосы, как туша выброшенного на берег кита, обглоданная дикими собаками. Взгляд опытного военного мог разглядеть на местности следы массивного укрепрайона, связавшего сетью окопов и блиндажей линию обороны сепаратистов. Леопард вытащил из нагрудного кармана пластиковый файл, в который были аккуратно завернуты блокнот и коротенькая ручка. Он принялся записывать координаты, сверяя их с портативным навигатором, и рисовать схемы укреплений. То же самое делали и его бойцы. И вдруг из-за посадки рыкнул мощный мотор.

До посадки было около километра. Никто не разглядел за деревьями тяжелый бронированный механизм, который вдруг завелся и поехал. Да, может, и не стоял он вовсе, а просто незаметно для разведчиков подъехал к высоким деревьям. Звук мотора приближался к монастырю. Вскоре бойцы смогли определить, что моторов было как минимум три. На колокольню принесло запахи масла и сожженной солярки.

– Они едут сюда, – шепнул Апостроф, но Леопарду это и так было ясно.

Техника медленно сворачивала с проселочной дороги на пустое монастырское подворье. Машин и в самом деле было три. Первым заехал разрисованный зелеными и черными пятнами немецкий джип с высокими колесами. Рядом с ним остановился более скромный уазик с брезентовой крышей. А за ними двигался необычный агрегат исполинских размеров.

Он был похож на танк. Его гусеницы тяжело и безразлично переворачивали покрытую инеем землю. Двигатель выпускал клубы вонючего дыма. Но вместо башни у него была совсем странная конструкция, напоминавшая ракетную установку с несколькими пусковыми блоками. То, что это какое-то мощное оружие, становилось ясно с первого взгляда. Бойцы на колокольне нервно зашептались.

– Что это? – спросил Мозес.

– Не знаю, – покачал головой Апостроф.

– Я знаю, – заметил Леопард. – Ця фігня крутіша від атомної зброї. Це «Град» та вогнемет, два в одному, як то кажуть. Залповий термобаричний вогнемет. Випалює все.

– Весело, – сказал невеселым голосом Мозес. – И до наших позиций может достать?

– Легко, – ответил командир.

– А что мы можем? – Вопрос Апострофа явно был адресован самому себе. – А мы можем это только снять и показать всему миру, чем нас россияне сжигают.

Он засунул руку в разгрузку и достал оттуда маленькую камеру в прозрачном чехле, похожем на походную мыльницу. Камера легко крепилась на шлеме, для чего, собственно, там уже был предусмотрен кронштейн, и Апостроф присоединил к нему чехол одним легким движением. Боец старался не слишком быстро мотать своей головой, чтобы картинка получалась четче и стабильнее.

Гигантская установка была российской. На вооружении украинской армии не было таких систем, и поэтому у разведчиков не оставалось сомнений, откуда сюда затащили гусеничного исполина.

Из пятнистого джипа вышли двое в российском камуфляже. Один, оставив автомат в машине, направился к зданию главного монастырского храма.

– Ждите меня здесь! – крикнул он остальным двум экипажам. – Оставайтесь в машинах! А ты, Николаич, куда?

Тот, кому это было адресовано, торопился к люку бетонного колодца, из которого до этого выбрался Леопард с двумя бойцами. Второй сепар – или, может, и не сепар вовсе, а российский офицер – вытащил из разгрузки круглую гранату, разжал острый металл усиков и, сорвав кольцо, бросил ее в открытый люк. Через пять секунд раздался громкий хлопок, а над люком выросло облако дыма и пыли.

– Зачем это ты, Николаич?

– Береженого, майор, Бог бережет.

Мозес перекрестился. Бойцы на колокольне переглянулись. И без слов было ясно, что он молится, чтобы парни в коллекторе остались живы. И не раскрыли себя.

Тот, кого назвали Николаичем, вернулся к машине.

– А ты почему автомат в машине оставил? – крикнул он товарищу, который уже был у входа в церковь.

– Так ведь в храм с оружием нельзя, – ответил тот.

Мозес кивнул, словно в знак согласия, и в то же время крепче сжал свой автомат.

Майор в российском камуфляже вошел в храм и приблизился к алтарю. Он трижды торопливо осенил себя крестом и прошелся по храму, кроша разбитые стекла крепкими подошвами ботинок. Он как будто выбирал перед каждым шагом, куда ставить ногу. В его движениях было что-то от большой домашней птицы, разгребающей лапой траву в поисках рассыпанных зерен. Сходство с курицей добавляла длинная шея и сравнительно маленькая голова, качавшаяся в такт осторожным шагам. Человек-птица побродил под главным куполом и вернулся к алтарю. Его взгляд прошелся по иконам, с которых на него смотрели внимательные глаза святых, и вдруг остановился на тяжелом подсвечнике. Он всего лишь несколько секунд раздумывал, а потом быстро выскочил в монастырский двор.

Майор трусцой подбежал к машине и, схватив автомат, передернул затвор.

– Что случилось? – спросил Николаич.

– Здесь кто-то есть, – ответил майор. – Свечи пахнут дымом. Свежим дымом.

Николаич слегка напрягся и посмотрел на колокольню. Но разведчики хорошо замаскировались, и с земли их было не видно.

– Так давай свалим отсюда, пока не поздно, – предложил Николаич решение, которое лежало на поверхности.

Майор не задумываясь отклонил это предложение:

– Нельзя. Если здесь кто-то есть, мы должны убедиться, что он не видел нашу лялю. – И он кивнул на установку. – И сделать так, чтобы о ней никто не знал, понял?

– Понял, что тут непонятного, – согласился Николаич.

С колокольни хорошо было видно, как из машин выходят люди и быстро осматривают свое оружие.

– Их восемь, нас трое. Что будем делать? – спросил Мозес командира шепотом.

– Їх більше. Почнемо стріляти – нас почують в укріпрайоні. Та впіймають, як тих зайців.

Сказав это, Леопард поглядел на Мозеса. Он достаточно долго был на этой войне, чтобы понять, как противник заподозрил неладное. И Мозес это тоже понимал. Но ни слова упрека не услышал от командира.

– Маємо те, що маємо, – резюмировал Леопард. – Треба пробиватися до колектора.

Люди внизу совещались, время от времени указывая в сторону храма черными от грязной фронтовой работы пальцами.

– Не пробиться, – сказал Апостроф. – Я их отвлеку, а вы уйдете. Это наш единственный шанс спастись.

– А ти ж як? – спросил Леопард.

– А я от них сбегу.

Он постарался улыбнуться и отогнать от себя воспоминания о Волке и Викинге. Снял со шлема пластиковый чехол с камерой и сунул его Леопарду.

– На, командир. Это важнее всего.

И, не пытаясь даже услышать слова возражения, Апостроф с быстротой молнии сбежал вниз. Они услышали треск битых стекол в главном зале храма. Но и сепары его тоже услышали. Они метнулись к дверям церкви. Апостроф оказался проворнее. Он пулей выскочил из храма и прямо под носом у майора с куриной походкой помчался за церковь к посадке.

– Укроп, укроп! – закричали военные во дворе и открыли огонь изо всех стволов. Частые пули били почти у ног Апострофа, поднимая брызги мерзлой почвы, но он словно уворачивался от свинцового града, петляя, как быстрый заяц, затравленный псами.

Разгорячившись, сепары лупили по парню изо всех стволов. Тот, кого называли Николаич, запрыгнул за руль «немца» и, зло надавив на газ, стартовал на перехват Апострофа. Тот бежал изо всех сил.

– Сафари, твою мать! – сплюнул майор, вскидывая свой ствол. Бойцы щедро расходовали свой боекомплект по бегущей мишени.

Апостроф бежал к посадке, превращаясь в маленькую точку. Машина с Николаичем шла ему наперерез. Офицер изо всех сил давил на педаль газа. Он вращал руль правой рукой, а левой нажимал на спусковой крючок, оперев автомат на чуть приподнятое стекло. Стекло вибрировало, стонным визгом сообщая наглому водителю, что в любой момент готово расколоться. Но тот не обращал внимания на стенания стекла и давил, давил на курок, пытаясь попасть в бегущего человека.

Леопард понимал, что у Апострофа слишком мало шансов. «Божевільний хлопець, – промелькнуло у комроты, – але він рятує не тільки нас. Треба донести додому ось це». Рука Леопарда сжимала маленькую камеру, а глаза продолжали следить за петляющей в поле точкой. И чем меньше она становилась, тем спокойнее чувствовал себя Леопард. Если он уведет россиян и сепаров от монастыря, то они смогут выйти отсюда живыми.

Еще. Еще чуть-чуть! Беги, Апостроф, добеги, черная точка, скройся, спрячься в черных голых стволах деревьев! Сохрани живым и себя, и товарищей. Но расстояние между бойцом и машиной сокращалось. Оставалось всего лишь несколько метров. Один рывок, один прыжок. И Апостроф уже готовился его сделать. Он перестал петлять и помчался к спасительным деревьям по кратчайшему расстоянию. По прямой. Как вдруг тупой капот автомобиля закрыл его от взглядов наблюдателей. А когда машина отъехала, черная точка больше никуда не двигалась, просто оставалась неподвижной на морозном поле. Люди возле монастыря перестали беспорядочно стрелять. Из динамиков сепарских радиостанций послышалась команда, и люди с оружием двинулись к посадке, до которой так и не добежал украинский боец.

Теперь бежали они, хотя можно было бы сесть на уазик и рвануть вперед, к деревьям, не тратя силы на бесцельный бег по мерзлым донецким степям. Но, видно, люди в российском камуфляже решили, что лишний раз не стоит заводить чудо поволжского автопрома. Не ровен час откажет в самый неподходящий момент.

– Что там? – спросил Моисей командира.

– Немає більше Апострофа, – холодно вымолвил тот.

Он сдерживал слезы и берег эмоции.

Забрать погибшего не было возможности. И это понимали оба.

Во дворе монастыря оставались уазик и страшная термобарическая установка. Находился ли кто-нибудь внутри гусеничного монстра, с колокольни не было видно. А рядом с рашен-джипом стоял майор. Его так и подмывало заглянуть в церковь, туда, откуда выбежал этот быстрый укроп. Майор с походкой курицы рассчитывал найти снайперскую лежку бойца, но вместо этого увидел нечто другое. Его длинная птичья шея выгнулась от страха, когда глаза уперлись в ствол автомата.

– Сюрприз, – показалась над стволом улыбка Мозеса. – В церкви не стрелять, однако.

Майор с птичьей походкой, не дожидаясь команды, стал вынимать оружие и документы и осторожно, медленно класть их на осколки разбитого церковного стекла.

Мозес, сложив дудочкой губы и напряженно подняв вверх подбородок, спросил врага:

– Местный?

Майор отрицательно мотнул своей головой. Даже это движение у него вышло по-птичьи.

– Россиянин?

Теперь уже человек-птица кивнул головой утвердительно.

– Ясно, – сказал Леопард, спустившись с колокольни.

– Кто в машине? – спросил Мозес.

– Никого, – ответил майор.

– Тоді вперед, – Леопард указал ему на дверь.

Они тихо вышли во двор и двинулись к машинам.

– Не стоит, Леопард, – сказал Мозес. – На ней мы не вырвемся.

Командир согласился.

– Стой здесь, – сказал он майору по-русски, и офицер понятливо кивнул. Они остановились возле машин.

Направив оба ствола на российского офицера, бойцы «Правого сектора» пятились к коллектору. Они осторожно ступали по земле и так же осторожно, прикрывая друг друга и не отводя стволов от россиянина, один за другим принялись спускаться вниз, в бетонный колодец. Стрелять в майора не стали, но не по гуманным соображениям. Он оставался живым и невредимым из-за нежелания правосеков поднимать шум. Леопард скрылся в люке, за ним туда полез и Мозес.

И тут вдруг любитель классических джазовых напевов попросил командира:

– А дай мне «муху», Леопард.

Командир мог отказать. И наверняка отказал бы в более спокойной ситуации. Если бы успел подумать о последствиях. Но сейчас его мозг, перевозбужденный адреналином, страхом и азартом, не смог понять, что хочет делать Мозес с зеленым тубусом.

Леопард был на дне бетонного колодца, когда услышал от бойца невнятное «Вальну-ка я по этой дрезине». Леопард безошибочно определил, что речь идет вовсе не о зеленом «бобике», а о тяжелой установке. Был у бойца соблазн одним ударом покончить со страшной машиной. Но это вряд ли могло получиться. Слишком массивной она была для одноразового гранатомета.

– Вот и пригодилась труба, – сказал Мозес, взводя гранатомет. Леопард снизу увидел, как ноги бойца, наполовину высунувшегося из люка, ищут точку опоры. Но все снова пошло не так. В этот момент во двор монастыря вернулся Николаич на джипе. Он по дороге пособирал своих бойцов, и теперь они недолго думая открыли огонь в сторону Мозеса. Сразу несколько пуль вошли в слабую человеческую плоть, и тело задергалось в конвульсиях. Он погиб почти мгновенно, но рука уже мертвого солдата нажала на спуск гранатомета. Снаряд, издав страшный грохот и шипение, вырвался из трубы и помчался в сторону цели. Конвульсии вынудили его поменять первоначальную траекторию, и вместо гусеничной установки он вошел в распахнутую дверь уазика. Снизу Леопард услышал взрыв, но видел над головой только черно-красные клубы и ноги Мозеса. Они соскользнули с металлических скоб и безвольно повисли почти что у самого края колодца. Разгрузка Моисея, зацепившись за выступ арматуры, не дала упасть ему на дно колодца и тем самым спасла жизнь командира.

– Лисий, Черкес! – крикнул он в темноту гулкого тоннеля. – Сюди!

Тело Мозеса уже оттягивали от люка, и Леопард понимал, что будет дальше. В колодец полетит граната, и если она их не порвет, то наверняка контузит. И тогда они вряд ли дойдут к своим. Но если он решился оставить мертвых на поле боя, то с живыми так поступить он не мог. И Лысый с Черкесом успели подбежать по тоннелю до того, как вход в колодец открылся перед противником. Вперед! Опасность оставалась позади.

– Что там? – спросил Лысый, экономя слова и дыхание.

– Обидва «двохсоті» вони. Але ми маємо щось дуже важливе. Друг Апостроф записав, Царство йому небесне. – И, почти незаметно крестясь, тяжело и прерывисто дыша, комроты помахал на бегу пластиковой камерой. – Тільки твоя «муха», Лисий, нас не врятувала, а, навпаки, не вберегла Мозеса. Ех, Мойсеюшко.

Сзади разорвалась граната. Но они были уже достаточно далеко от колодца. Лишь осколки визгливо чиркнули по стенам тоннеля, да ударная волна чуть толкнула их вперед, помогая уйти от преследователей. Так на мгновение показалось Леопарду. По тоннелю он шел первым. За ним Лысый. Замыкал их маленькую группу Черкес.

– Кажется, оторвались, – сказал Черкес.

– Зарано радіти, – с сомнением прокомментировал его слова Леопард.

И он опять пожалел, что оказался прав. За их спинами слышались грохот и шум. Но гранаты больше не рвались, и это все означало, что сепары решили спуститься в коллектор.

– Быстрее, парни, быстрее, – сипел Лысый, борясь с одышкой. – Зря я забил на физо!

Черкес засмеялся. Сейчас он отлично понимал офицера. Его живот, размерам которого мог позавидовать сам Гаргантюа, абсолютно не мешал, когда его владелец стрелял из гранатомета или крупнокалиберного пулемета, но создавал массу проблем при беге. И Черкес ждал, когда можно будет перейти с бега на шаг. К тому же бежать в трубе, пускай и большого диаметра, – это не утренняя пробежка трусцой на свежем воздухе. Двигаться приходилось, постоянно пригибаясь, словно выполняя на физкультуре ненавистное всем неспортивным студентам упражнение «походка уточкой». Черкесу казалось, что колени цепляются за его живот и скоро протрут хорошую немецкую разгрузку, которую привезли волонтеры. И что магазины с грохотом стукнутся о бетон. Его мысли вернул к реальности совсем другой грохот. Автоматной очереди.

В бетонной трубе автомат грохочет, как пушка. Пули цепляют бетон и с неприятным визгом теряются в темноте. Противник уже на дне колодца.

– Не зажигай факел, – донеслось до беглецов. – Можем задохнуться.

– Они нас тут поймают, как зайцев, – сказал Лысый.

– Не поймают, – возразил Черкес. – А ну, Лысый, дай свою трубу.

И, не дожидаясь ответа, он подтянул к себе офицера, схватившись за гранатомет на его спине, и, с изяществом силача-эстета, одним движением высвободил Лысого из лямки. Дальше все произошло в течение нескольких секунд.

Черкес направил гранатомет в сторону злых вспышек автоматных очередей.

– Аллах акбар! – крикнул он, нажимая спуск. Это были его последние слова. От взрыва дрогнули железобетонные стены трубы. Резкая боль в ушах не помешала бойцам услышать дикие вопли преследователей. Но шок у них прошел быстрее, чем ожидал Черкес, хватаясь за гранатомет. С той стороны коллектора застучали автоматы. Теперь они стреляли точнее. Они видели вспышку и смогли оценить расстояние до беглецов. Пули с глухим ударом вошли в большое и сильное тело Черкеса, и он молча упал на колени, а потом свалился на левый бок, так и не выпуская пустой зеленый тубус из рук.

Но огромный Черкес, даже мертвый и молчаливый, прикрывал и спасал своих товарищей. Преследователи были очень сильно озадачены тем, как оттащить в сторону Черкеса и продолжить дикую погоню. Он мешал им идти вперед.

– Прости, друг, что оставляем тебя, – тихо произнес Лысый.

Он понял, что мертвый Черкес остановил погоню.

– Колись ми ще повернемось за тобою, друже Черкес, хоч я і не знаю коли, – быстро перекрестился Леопард, не сбавляя шага.

Они выбрались из коллектора, оглянулись. Потом короткими перебежками помчались в сторону болота.

– Два гранатомета, – бормотал Лысый. – Оба пригодились.

– Та ні, друже Лисий, – обескуражил его правосек. – З першого Мойсеюшка шмальнув і розкрив нас. Якби не той перший, то й другий не став би у нагоді. Що я можу сказати? Хто зна, може, й хлопці тоді б вціліли. Хто зна…

Но он заставил себя не продолжать этот разговор. Времени для пустых слов не было. Холодная вода вязким грязным киселем цеплялась за ноги. Леопард на ходу замотал драгоценную камеру в целлофановый пакет, который всегда носил с собой, и спрятал ее в нагрудный карман.

Болото становилось все более вязким. Сверху поверхность уже покрылась тонкой корочкой льда, и Леопард, как ледокол, уверенно рассекал ее мощной грудью. А илистое дно так и норовило стянуть хорошие канадские берцы. Леопарду на мгновение показалось, что он спит и, как это было в детстве, видит страшный сон. За ним гонятся злые люди, а он хочет от них убежать и не может пошевелить ни рукой ни ногой. Наконец из последних сил он переставляет ватные ноги, но преследователи уже тут как тут. Вот они тянут к нему свои корявые руки, еще мгновение – и они схватят его, и… Он просыпается. Так было в детстве. Во сне. А сейчас не детство и не сон, а реальное болото и реальные злодеи за спиной.

И над головой. Лысый ткнул его кулаком в широкое плечо:

– Посмотри наверх, Лео.

Леопард поднял голову и увидел небольшой самолет. Нелепый, несуразный, как детская игрушка, он кружил над ними, издавая смешное жужжание, от которого у комроты мурашки просто стаей пробежали по спине.

– Безпілотник. Це вони нас шукають, Лисий.

– Если они беспилотник ради нас запустили, значит, мы им очень нужны. Очень.

– Навіщо? Вони ж не знають, що ми цю залізну арбу зняли, хай би їй грець.

– Какую арбу? – удивился Лысый.

– Термобаричний залповий вогнемет. Щось типу того. Я жодного разу такої дури не бачив. Апостроф відзняв. А я тепер маю донести це відео.

Лысый посмотрел вверх, на смешные пируэты жужжащего самолетика.

– Значит, мы ее видели. Арбу, как ты говоришь. Им важно любыми способами скрыть факт ее пребывания на Донбассе. Беспилотники они используют только во взаимодействии с артиллерией. Что это означает на сей момент?

– Що, друже?

– А это означает, что они могут болото накрыть «артой» или выжечь тем же залповым огнеметом. Я бы на их месте именно так и сделал. Представь всю эпичность ситуации. Украинские бойцы гибнут от того самого оружия, весть о наличии которого торопились передать своим товарищам.

– Лисий, як на мене, ти дуже розумно розмовляєш. Не базікай зайвого, – возмутился Леопард. – Я не збираюсь прямо тут…

– И я не собираюсь, – перебил его Лысый, – но нам нужно решить, что делать.

Двое загнанных людей в грязном камуфляже пытаются выжить и проводят военный совет посреди болота в тылу у противника. А всевидящее око беспилотника наблюдает за ними. Ехидно жужжа, посланец смерти напоминает бойцам о своем присутствии.

– Они будут бить сюда. Через несколько минут, максимум через полчаса.

– Давай його зіб’ємо?

– А смысл? Он нас уже нашел.

– Твоя пропозиція, Лисий?

– Разделиться. Ты – левее, я – правее. Беспилотник один. Не будет же он метаться между тобой и мной. Мы разделим шанс на выживание. Поделим его на двоих. Пятьдесят на пятьдесят. Либо ты, либо я. А иначе мы получим сто процентов вероятности… ты сам знаешь чего…

– Так-то воно так, – сказал Леопард, и это означало, что он думает.

А думал он быстро.

– Хто візьме камеру? – спросил он Лысого и загадал про себя: «Як цей хлоп скаже, так і буде».

– Какая разница, кто ее несет. Это же лотерея, – бросил Лысый. – Хочешь, неси ты.

Они крепко сомкнули загрубевшие ладони и обнялись. Две разгрузки глухо звякнули магазинами.

– Прощавай, друже Лисий. Побачимось… колись…

«Колись», – грустным эхом отозвались у Лысого в сознании слова побратима.

Страшный детский сон все не кончался. Преодолевая мягкую силу болота, Леопард шел вперед и не оглядывался на Лысого. А Лысый решил повысить свои шансы на выживание и двинулся в сторону сепарских блокпостов в надежде, что по своим противник стрелять не будет.

Когда в небе что-то мощно свистнуло, Леопард инстинктивно втянул голову в плечи и сгруппировался.

За свистом последовал взрыв, далекий, единственный. Он думал, что бить будут «саушки», но оттуда прилетела одиночная «градовская» ракета.

Леопард догадался, что это был пристрелочный выстрел. Дальше они положат как минимум пакет. Об этом несложно было догадаться. Вопрос только, кому достанется море огня – Лысому или Леопарду.

Комроты шел и шел. Ему казалось, что целая вечность прошла между пристрелочным выстрелом и основной порцией выстрелов «Града».

«Хто? – гудело в его голове. И он пытался унять этот гул, увещевая самого себя: – Це не важливо хто. Це лотерея. Мовчи, боягузе, мовчи».

Страшно было молчать. Но страшно было и думать. «Хто?! Він чи я?! Він?! Чи я?!»

Он готовился к тому, что его сознание должно отключиться, как выключают свет, только вся разница в том, что и темноты он не ощутит.

«Ні, – перекрикивал разум ползучую гидру страха. – Там щось є. Я в це вірю, я до церкви хожу. Там щось є!»

А страх кричал и каждой клеткой напоминал о себе.

«Хто? Він?»

И когда в стороне от него вверх поднялись столбы воды, он понял, что ему достался спасительный шанс. Вода кипела. Воздух неистово шипел. От грохота содрогалась земля. Его трясло то ли от ужаса, то ли от ярости. Ракеты ложились туда, где он распрощался с Лысым. Он время от времени нырял с головой в холодную ледяную крошку, но не переставал считать ракеты. Один, два, три. Они падали, как дождь. Как наказание за существующие и несуществующие грехи. Десять, пятнадцать. Как последнее веское слово царя соседней страны. Тридцать девять.

Их было сорок. Он насчитал. Даже пакет не пожалели.

Целый пакет на одного-единственного человека, отводившего смерть от Леопарда. «Дякую тобі, брате, тепер я в довічному борзі перед тобою!» Вот что думал Леопард.

Он не помнил, как добрался до снайперской лежки возле подсолнухов. Она вроде бы не понадобилась, и Варан с Эсквайром лежали без дела, разглядывая подходы. Они слышали грохот и затаились. А потом, когда огненная буря прошла, из воды вылез человек. Ни Варан, ни Эсквайр не смогли быстро определить, кто это, и Варан как самый молодой и самый горячий из двоих хотел использовать свое снайперское умение, но Эсквайр попросил того не стрелять. И Варан сделал так, как попросил старший.

Он не стрелял. И Леопард добрался до своих. Лежа на спине, он засунул руку во внутренний карман и потом, достав целлофан с камерой, передал ее Эсквайру.

– Что это? – спросил картограф, покрутив в руках пакет.

– Ти розумний, друже Есквайр, розберешся.

Леопард приказал товарищам уходить и оставить его на позиции. Бросить. Они хотели его тащить на себе, но Леопард понял, что это невозможно. Они никак не могли понять, что с ним происходит, почему он не может идти. Ведь он не ранен, не контужен, все цело, руки-ноги двигаются, почему ж не идти? А он уже не мог объяснить им, что он просто выжал из себя все, что только возможно. Вязкий сон еще не отпустил его, а батарейка уже села. Некстати.

И тут Эсквайр увидел два БМП. Они двигались на них, медленно вращая башнями из стороны в сторону. Когда до снайперской лежки им оставалось не более четырехсот метров, задние двери боевых машин открылись и на морозное поле высыпала пехота. Бойцы двигались профессионально, с перекатами, то рассредоточиваясь, то собираясь в одну точку, чтобы скоординировать свои действия с командиром их небольшого отряда. Перекаты, короткие аритмичные перебежки… Это были не ополченцы-боевики, а профессиональные солдаты. Ясно без слов.

Варан уже загнал патрон в патронник и стал выбирать свою первую цель.

Леопард остановил его:

– Не треба. Бо ми всі тут загинемо. Хтось має донести це відео. Друг Апостроф встиг зняти. Не заради мене, не заради Апострофа… Заради братів. Рідних. Дойдіть, донесіть, хлопці. Всі мають це побачити.

БМП, деловито вращая гусеницами, продвигались к подсолнухам. Когда они добрались до лежки, командир отряда ополченцев увидел одинокого неподвижного бойца, лежавшего на спине и смотревшего в серое безразличное небо, сложив широкие ладони. Сначала он подумал, что укроп давно мертвый, и потерял к нему интерес, но его солдаты заметили, что грязная форма шевелится. Боец дышит. И что-то шепчет. Тогда командир вернулся к укропу и наклонился, чтобы расслышать шепот. Укроп, спокойно улыбаясь небу с чуть прикрытыми глазами, бормотал что-то абсолютно невнятное.

– Апостроф, Мойсеюшко, Черкес, Лисий, пробачте мені. Простіть мене всі. Скоро побачимось, Лисий. Ми переможемо. Ми вже перемогли.

А потом он со знакомым щелчком раскрыл ладони, и у командира ополченцев оставалось только мгновение, чтобы с ужасом рассмотреть, что укроп держит в руках две гранаты. На обеих не было колец.