За два месяца до того, как Германия напала на Советский Союз 22 июня 1941 г., были составлены планы на случай непредвиденных обстоятельств, в соответствии с которыми Москва должна была получить возможность поддерживать прямую радио» связь с группами Харнака и Шульце-Бойзена. Указания, данные Короткову Центром 12 апреля, гласили:
«Степанов на своей следующей встрече с «Корсиканцем» должен обсудить этот вопрос и заручиться полным согласием «Корсиканца» на перевод его на прямую радиосвязь с Москвой. После этого «Корсиканец» станет нашим «нелегальным» резидентом и он же радистом. Задание срочное. Мы предоставим вам аппаратуру и средства. Следует разъяснить «Корсиканцу», что это настоятельно необходимо с учетом развивающейся ситуации».
Когда Короткое сообщил Харнаку об этом плане, согласно которому он в случае войны должен был стать настоящим «нелегальным» резидентом советской разведки в Берлине, Харнак высказал некоторые оговорки. В Москву было сообщено: «„Корсиканец" будет заниматься сбором информации и управлять радиосвязью, но отказывается быть ответственным за ведение радиопередач. Поэтому эта часть операции будет осуществляться через „Старшину"».
Харнаку была присуща природная осторожность, которая еще более усилилась после расследования, которое проводило гестапо в предыдущем году. Шульце-Бойзен, напротив, больше стремился к сотрудничеству. По словам Короткова, он был «более энергичной личностью» и немедленно согласился взять на себя риск, с которым была связана организация системы связи для обеих групп. Это не стало сюрпризом, поскольку Короткое только что обнаружил, что лейтенант «люфтваффе» и без этого подвергал себя риску, поддерживая регулярные контакты с коммунистами-подпольщиками.
«Мы обнаружили партийную линию и спрашиваем вашего мнения», — передал Короткое в Москву 18 апреля 1941 г. Это было серьезное отступление от правил работы,
установленных НКВД, и нарушало принятые методы работы, действовавшие с конца 20-х годов, когда их установил Артузов. Теперь Центр стоял перед дилеммой: Короткое не считал возможным расспрашивать Шульце-Бойзена о его партийной деятельности, поскольку пришлось бы непосредственно вмешаться в дела Коминтерна. «Что делать?» — спрашивал Короткое, поясняя, что, заняв жесткую позицию, он нанес бы ущерб своим отношениям со «Старшиной» в критический момент и отбил бы у него желание вербовать новые источники информации. В ответе от 25 апреля Центр дал указание Короткову «как-нибудь попытаться повлиять на их деятельность», заботясь о том, чтобы «не вмешиваться в партийные дела». Однако ему было дано указание «обеспечить изоляцию «Корсиканца», «Старшины» и «Старика» от всякой партийной работы».
Если под «партийной работой» Центр понимал подпольную антифашистскую деятельность, то это распоряжение было легче отдать, нежели выполнить. Но материалы НКВД свидетельствуют о том, что начальство было достаточно сильно заинтриговано меморандумом «Старшины» и поэтому рассмотрело возможность использования его для получения информации об антифашистской оппозиции. По словам Шульце-Бойзена, среди старших офицеров «люфтваффе» существовала «достаточно сильная неприязнь к Гитлеру», которая была видна по тому, как они иронически называли фюрера «Адольфом» и утрированно выкрикивали «Зиг хай ль!». Как сообщалось в меморандуме «Старшины», после того как не удалось разгромить Британию в 1940 году, в некоторых военных кругах возросло недовольство. Сомневаясь в том, что такое недовольство было достаточно глубоким, чтобы вылиться в путч, «Старшина» в то же время считал, что его время настанет «в случае, если Гитлер не сможет выиграть войну с Советским Союзом»
В деле «Корсиканца» есть схема берлинской сети «Красной капеллы», составленная в 1941 году; из нее видно, что Москва действительно планировала внедриться в антигитлеровскую оппозицию и использовать ее. Она сосредоточила свое внимание на сети Кукхоффа, и впоследствии — в мае 1941 года, после того как берлинская резидентура прислала в Москву досье на правящие круги нацистов, составленное начальником полиции Хелльдорфом, — был разработан план. Адольф Гримме — еще один член сети «Старика» — был назначен Москвой на роль потенциального связника для установления контактов между Москвой и группами антигитлеровского подполья, которые возглавляли Лейхнер и Гёрделер. Были подготовлены соответствующие задания для Кукхоффа, но осуществление плана пришлось отложить, после того как связь между Москвой и ее берлинской подпольной сетью была нарушена в результате немецкого вторжения в Советский Союз.
Перерыв в связи продолжался более четырех месяцев. Здесь не было вины Короткова, организовавшего доставку группе «Старшины» двух передатчиков (точные даты не установлены). Один из них был маленьким, с батарейным питанием, а другой — более крупным аппаратом с питанием от сети, но и он в разобранном виде умещался в чемодан и становился переносным. Аппаратура была доставлена из Москвы в Берлин в конце мая дипломатической почтой вместе с новой системой шифрования, которую предстояло использовать.
Короткое сообщил Шульце-Бойзену, что очень важно не хранить никаких шифрованных сообщений. Для дополнительного повышения безопасности предусматривалось, что ключи от шифров будут запоминаться, а само шифрование будет выполняться с помощью внешне вполне безобидных книг немецкой прозы. Берлинские группы подобрали несколько безопасных мест на верхних этажах домов надежных товарищей, живших за городом, где можно было собирать передатчики и выводить их антенны на чердак для связи с Москвой. Центр сообщил, что он будет ждать радиограмм в заданные часы и по заданным числам, кратным числам четыре и семь.
На роль радиста в группе Харнака подобрали инженера фирмы «АЭГ» Карла Беренса; ему присвоили позывной D5 и дали оперативный псевдоним «Штральман». Шульце-Бойзен выбрал скульптора и резчика по дереву Курта Шумахера для работы радистом на передатчике с позывным D6, под оперативным псевдонимом «Тенор». Однако Шумахера призвали в армию, и Шульце-Бойзен заменил его молодым техником с фабрики по имени Ханс Коппи; ему был дан оперативный псевдоним «Кляйн». Получив в мае инструктаж от опытного радиста из «легальной» берлинской резидентуры НКВД, Коппи стал квалифицированным «музыкантом», как называли радистов, работавших с азбукой Морзе, на жаргоне разведчиков. С 7 по 16 июня 1941 г. Коппи проводил успешные испытания передатчика D6, передавая сообщение «Ein tausend Griisse an alle Freunde», которое в Москве успешно приняли и расшифровали.
После этой экспериментальной передачи радиоотдел Специального управления НКВД не услышал ничего ни от D5, ни от D6. Дни складывались в недели, недели — в месяцы, но с передатчиков «Корсиканца» и «Старшины» не приходило никаких вестей, хотя советским станциям прослушивания в посольствах в Лондоне и Стокгольме было дано указание настраиваться на заданную частоту. По прошествии более чем трех месяцев руководство НКВД отчаялось и решило обратиться за помощью в восстановлении связи к коллегам из ГРУ.
«В сентябре 1941 года в ответ на нашу просьбу о помощи в восстановлении связи через разведывательное управление Красной Армии управление согласилось помочь восстановить связь с нашими ценными агентами в Берлине, — написал Короткое в 1946 году в своей справке об истории сетей «Корсиканца» и «Старшины». — Разведывательное управление предложило устроить это через свою нелегальную сеть в Бельгии, под руководством «Кента», которого считали абсолютно надежным и достойным доверия офицером Красной Армии и у которого была возможность совершить поездку в Берлин».
11 сентября 1941 г. в Москве были подписаны приказы об установлении такого сотрудничества, и ГРУ в Бельгии было приказано вступить в контакт с Куртом Шульце Агентом, которому было поручено осуществить эту операцию, стал «нелегал» ГРУ, использовавший в качестве прикрытия для своих операций бельгийскую фирму под названием «Симекско» Согласно материалам гестапо, это был Виктор Суколов, выдававший себя за уругвайца Винсенте Сьерру. Однако из документов НКВД явствует, что его подлинное имя было Анатолий Маркович Гуревич. С 1939 года он под оперативным псевдонимом «Кент» обслуживал нелегальной радиосвязью бельгийскую и французскую сети «Красной капеллы». Эти сети, созданные Красной Армией, работали под руководством Леопольда Треппера — коммуниста польского происхождения, который называл себя «Le grand chef» — «Большой шеф».
До того как стали доступны документы НКВД, Треппер, который опубликовал в 1974 году мемуары о собственной деятельности, приписывал себе львиную долю заслуг идейного руководителя «Красной капеллы». Но эта система, которую ранее, основываясь на результатах гестаповского расследования военного времени, считали исключительно операцией ГРУ, теперь предстает перед нами как гораздо более широкая и сложная связка сетей, которая работала под руководством как Красной Армии, так и НКВД. Адресованный Гуревичу документ с указанием вступить в контакт с бездействующими агентами НКВД в Берлине был подписан генералом Панфиловым, начальником Разведывательного управления Красной Армии, и его комиссаром Ильичевым с одобрения начальника разведки Павла Фитина. Радиограмма (согласно послевоенному отчету ГРУ) была передана «Кенту» 10 октября 1941 г. вместе с дополнительной шифрограммой, гласившей:
«Во время Вашей уже запланированной поездки в Берлин зайдите к Адаму Кукхоффу или его жене по адресу: Вильгельмштрассе, дом 18, телефон 83-62-61, вторая лестница слева, на верхнем этаже, и сообщите, что Вас направил друг Арвида. Напомните Кукхоффу о книге, которую он подарил Эрдбергу незадолго до войны, и о его пьесе «Тиль Уленшпигель». Предложите Кукхоффу устроить Вам встречу с Арвидом и Харро, а если это окажется невозможным, спросите Кукхоффа:
1) Когда начнется связь и что случилось?
2) Где и в каком положении все друзья — в частности, известные Арвиду: «Итальянец», «Штральман», «Леон», «Каро» и другие?
3) Получите подробную информацию для передачи Эрдбергу.
4) Предложите направить человека для личного контакта в Стамбул или того, кто сможет лично установить контакт с торгпредом в Стокгольме в [советском] консульстве.
5) Подготовьте [конспиративную] квартиру для приема людей.
В случае отсутствия Кукхоффа пойдите к жене Харро, Либертас Шульце-Бойзен, по адресу Альтенбургер-аллее, 19, телефон 99-58-47 Сообщите, что Вы пришли от человека, с которым ее познакомила Элизабет, в Маркварте. Задание то же, что и для встречи с Кук хоффом».
Предписание Гуревичу прийти на помощь товарищам из НКВД случайно совпало с уже полученным им приказом отправиться в Берлин. Согласно этому приказу, он должен был вступить в контакт с разведчиком-радистом ГРУ Куртом Шульце, оперативный псевдоним «Берг». Он служил каналом для связи с другим агентом ГРУ, псевдоним «Альта», — сотрудницей министерства иностранных дел Ильзе Штёбе, которая также передавала в Москву предупреждения о готовившемся нападении Германии на Россию. Штёбе, бывшая журналистка, была завербована советской военной разведкой в Варшаве в 1931 году. Получив в 1939 году указание возвратиться в Германию, она была назначена на должность в управлении информации германского министерства иностранных дел, где создала группу агентов, которые позднее — в 1942 году — были арестованы в ходе облавы гестапо.
По сообщению Гуревича, он прибыл в Берлин 26 октября и находился там две недели; за это время он успеЩно установил контакт с Шульце, а через Либертас встретился с Харро Шульце-Бойзеном. Он выяснил, что Шульце и Коп пи — радиста сети «Старшины» — уже свел их общий знакомый-коммунист по имени Вальтер Хуземанн. Они вместе пытались починить испортившиеся передатчики сети «Старшины» Когда это сделать не удалось, они безуспешно пытались установить связь с Москвой с помощью передатчика Шульце, пока он тоже не сломался.
Гуревич не смог оказать никакой технической помощи двум радистам, но передал Шульце новую систему шифрования. «Кент» находился в Берлине с 26 октября по 5 ноября, а затем вернулся в Брюссель и сообщил о неисправности берлинских раций. Он передал подробные разведывательные сведения, полученные им от сетей «Корсиканца» и «Старшины» в серии радиограмм, посланных 21, 23, 25, 26, 27 и 28 ноября 1941 г. Документы свидетельствуют о том, что именно от Разведывательного управления Красной Армии в центральном аппарате НКВД, который к этому времени был эвакуирован в Куйбышев в связи с приближением немцев к Москве, узнали, что за четыре месяца — с июня, когда были получены последние отчеты от Харнака и Шульце-Бойзена, — их сеть значительно расширилась.
«Харро намерен ответить на все заданные ему вопросы», — говорилось в шифрограмме «Кента», отправленной 28 ноября из Брюсселя. Он сообщал, что «Старшина» уже начал работу по сбору информации, но и те сведения, которые он уже передал, оказались бесценными. Они должны были воодушевить командиров Красной Армии, сражавшихся у ворот Москвы: стало известно, что «люфтваффе» уже понесло в русской кампании гораздо более тяжелые потери, чем ожидалось. Еще важнее была информация о том, что танковые дивизии вермахта, приближавшиеся к Москве, ощущали серьезную нехватку горючего и других материальных средств.
«Запасов горючего, имеющихся сейчас у немецкой армии, хватит только до февраля или марта будущего года. Те, кто отвечает за снабжение немецкой армии горючим, озабочены положением, которое может возникнуть в связи с этим после февраля — марта 1942 года, прежде чем немецкое наступление достигнет Кавказа, и прежде всего Майкопа, взять который предполагается в первую очередь. Немецкая авиация понесла серьезные потери и сейчас насчитывает только 2500 пригодных к использованию самолетов. Вера в быструю победу Германии испарилась. Эта потеря уверенности в наибольшей степени затронула высший состав офицерского корпуса».
Среди других важных разведывательных сведений из доклада «Старшины», переданных «Кентом», была информация о том, что немцы могут прибегнуть к необычным способам ведения войны. В нем также содержались данные о точном местонахождении ставки фюрера на Восточном фронте и точные сведения о серьезных утечках информации в системе связи союзников:
«Несмотря на то что немцы еще не установили на своих самолетах приборы для ведения химической войны, крупные запасы показывают, что ведется подготовка к ведению химической войны.
Ставка Гитлера часто меняет свое местонахождение, и ее точное расположение известно лишь нескольким людям. Предположительно Гитлер сейчас находится в окрестностях Инстебурга. Ставка Геринга находится сейчас в районе Инстебурга.
У немцев есть дипломатический шифр СССР, который был захвачен в Петсамо; однако, по сообщениям, этот шифр не удалось разгадать настолько, чтобы это позволило расшифровать сколько-нибудь значительное количество советских документов. Начальник немецкой разведки адмирал Канарис за большую сумму денег завербовал французского офицера из штаба генерала де Голля для работы на немцев. [Его] вербовка была осуществлена в Португалии. [Он] был также в Берлине и в Париже, и с помощью немцев вскрыл сеть шпионов де Голля во Франции, где произведены серьезные аресты, главным образом среди офицерского корпуса.
Немцы расшифровывают большую часть телеграмм, посылаемых британским правительством американскому. Немцы также вскрыли всю британскую разведывательную сеть на Балканах. Поэтому «Старшина» предупреждает нас, что опасно вступать в контакт с британцами для совместной работы в балканских странах. Немцы имеют ключ ко всем шифрограммам, посланным в Лондон югославскими представителями в Москве».
Что касается того, как НКВД использовал такие жизненно важные разведывательные данные, то существует красноречивая записка, написанная для архивного дела 25 ноября 1941 г. Геннадием Журавлевым — старшим офицером разведки, ответственным за руководство сетью «Корсиканца» в Центре, в которой он выражает свою очевидную озабоченность: «Все сообщения переданы Народному комиссару товарищу Берии по указанию тов. Фитина, указаний о реализации этих докладов не поступало [курсив авторов. — Ред.].
Это высказывание является еще одним намеком на организационные недостатки' в деятельности НКВД, в том что касалось оценки полученной развединформации. Не имея подготовленных сотрудников, которые могли бы квалифицированно выполнить анализ, руководители НКВД, очевидно, беспокоились о том, сколько разведывательных данных пропадало оттого, что они передавались в Кремль в сыром виде, чтобы начальник НКВД Берия и «Большой Хозяин» могли по своему усмотрению отбирать важную, по их мнению, информацию. В отчете говорится, что только потому, что в передаче доклада «Старшины» участвовало разведывательное управление Красной Армии, его сведения дошли до соответствующего военного командования.
Поддержание радиосвязи с берлинскими сетями «Красной капеллы» оставалось проблемой для Москвы. В делах «Корсиканца» и «Старшины» записано, что до февраля 1942 года Специальное управление НКВД по связи только два раза приняло сигнал D6. К тому времени уже не было возможности восстановить связь через «Кента», так как гестапо запеленговало передатчик брюссельской сети.
Рано утром 13 декабря 1941 г. подразделение зовдерко-манды, которому было приказано выследить «Красную капеллу», под командованием штурмбанфюрера СС Фридриха Пан-цингера ворвалось в явочный дом «Кента» на рю-дез-Атребат, 101, в Эттербеке. Его радист Антон Данилов, оперативный псевдоним «Хемниц», был арестован вместе с шифро-валыцицей «Ферунден» и учеником-радистом «Деми», который работал на передатчике в тот самый момент, когда ворвались гестаповцы. Треппер, каким-то чудом задержавшись с приходом на встречу, назначенную в доме на рю-дез-Атребат, сумел уйти от немецкой облавы. Ему удалось предупредить Гуревича, и тот бежал во Францию. «Кент» скрывался от ареста до 12 ноября; менее чем через месяц — 5 декабря 1942 г. — схватили самого Треппера.
Ликвидацию резидентуры «Кента» немцы считали крупным успехом, так как ее «музыканты» давали о себе знать чаще, чем все другие советские подпольные радиостанции, составлявшие «красный оркестр». По данным послевоенного опроса Гуревича, проводившегося в КГБ, просчетом его группы было чрезмерное использование радиостанции. Они были так перегружены передачей дополнительных сообщений для других сетей, в том числе для берлинских групп НКВД, что их радистам не оставалось иного выбора, кроме как пренебречь строгими правилами безопасности, требующими ограничивать радиопередачи. В последние недели перед налетом гестапо радиостанция «Кента» работала на передачу по пять часов в сутки, становясь легкой добычей для немецких пеленгаторов. Гуревич сообщил также, что гестапо захватило шифрованные тексты передававшихся станцией сообщений, которые радисты не потрудились уничтожить. Именно это в конечном счете сыграло роковую роль для сетей «Корсиканца» и «Старшины», когда радистов заставили заговорить под пытками. Теперь лишь время требовалось для того, чтобы немецкие шифровальщики получили достаточно Информации о ключах к шифрам и выяснили имена и адреса, содержавшиеся в сообщении от 10 октября 1941 г., в котором «Кенту» предписывалось установить контакт с «Корсиканцем» и «Старшиной». Используя пленных радистов, гестапо привело в действие операцию по передаче в Москву дезинформации — начало сложную радиоигру — «функшпиль». Она велась при непосредственном участии Треппера. «Большой шеф» предал и членов своей сети (как он утверждал, по приказу Москвы), а затем в сентябре 1943 года бежал из-под стражи гестапо, когда он находился в парижской аптеке.
В марте 1942 года Центр прибег к другим способам для восстановления связи с «Корсиканцем» и «Старшиной» в Берлине. Первая попытка была сделана в апреле, когда в Берлин был послан агент стокгольмской резидентуры под оперативным псевдонимом «Адам». Ему было поручено передать Курту Шульце шифрованное сообщение и дополнительные средства — 500 рейхсмарок. «Адаму» удалось установить контакт, но по соображениям безопасности его не уполномочили встретиться ни со «Старшиной», ни с «Корсиканцем». В сообщении, которое он передал, возвратившись в Стокгольм, говорилось о том, как он спрятал деньги и как их следовало искать:
«Адам зарыл 500 марок в коричневой бутылке с черным пластмассовым колпачком в назначенном месте: если встать около Бранденбургских ворот лицом к Шарлоттенбургштрассе, то слева от ворот Видна дорожка, ведущая к Тиргартену. В десяти метрах от ворот стоит скульптура раненой львицы. С двух сторон от скульптуры находятся по четыре скамьи. За второй скамьей слева, если подходить от ворот, растет дерево, на которое смотрит вниз львица; бутылка зарыта неглубоко, в вертикальном положении у его основания, с внешней стороны от скамьи».
«Заступаете утром», — такое сообщение о предстоящем «контакте» должны были опустить в почтовый ящик Шульце. Получив сигнал, в тот же день в 6 часов вечера на станций берлинского метро «Ам зоо», у входа с виадука, он должен был ожидать советского курьера. Кроме того, «Адам» сообщил Шульце, что зарыл деньги на случай непредвиденных расходов около Бранденбургских ворот под взглядом бронзовой львицы.
«У нас нет анодов. Пытаюсь достать батареи. Ханс [Коп-пи] вызывал вас — безуспешно. Стараемся сделать все возможное. Берг». Это сообщение Шульце вручил «Адаму» для передачи в Центр из Стокгольма. В послании Москве сообщалось, что причиной отсутствия связи по-прежнему является неисправность рации Шульце, и в связи с этим выработаны планы, предусматривавшие доставку группам «Корсиканца» и «Старшины» новых, более мощных передатчиков. Это была сложная задача, которую, по мнению Москвы, лучше всего можно было выполнить, воспользовавшись предложением о сотрудничестве в проведении нелегальных операций, которое только что поступило от англичан. Разобранные передатчики предстояло доставить по воздуху из Англии и сбросить на парашюте вместе с двумя сотрудниками на севере Голландии откуда передатчики можно было бы доставить на восток — в Берлин. Для осуществления этой операции были отобраны двое немцев — опытные агенты НКВД. Их псевдонимы были «Бригадир» и «Вахе»; второй был специалистом по оружию, взрывчатым веществам и радиосвязи и выполнил множество опасных заданий в Испании по поручению Орлова. Документы НКВД свидетельствуют о том, что эти два сотрудника в конце ноября 1941 года были направлены в Лондон для обучения в Управлении специальных операций — организации по ведению подпольной войны, на которую в то время работал Филби. Первоначально их заброска в Голландию была намечена на декабрь 1941 года, но операцию пришлось отложить из-за плохой погоды. Пока ожидали улучшения погоды, «Вахе» получил травму при тренировочном прыжке, и всю операцию пришлось отменить.
Только к лету 1942 года Центр смог подготовить для выполнения этого задания еще двух агентов-парашютистов, говоривших по-немецки. На этот раз было принято решение сбросить их с самолета Красной Армии над советской территорией, оккупированной немцами, откуда они должны были направиться на запад, в Берлин, выдавая себя за немецких рабочих. Старшим в этой группе из двух человек был Альберт Хесслер — бывший член КПГ, член Интернациональной бригады, прошедший подготовку в секретной разведывательной школе Орлова в Испании. Хесслера, под оперативным псевдонимом «Франц», сопровождал Роберт Барт — другой агент НКВД немецкого происхождения, псевдоним которого был «Бек». Оказавшись на немецкой территории, они должны были раздельно направиться в Берлин, где Хесслеру предстояло вступить в контакт с Куртом Шульце или Шумахерами в сети «Старшины», а Барту было поручено войти в контакт с «Брайтенбахом» — офицером гестапо, много лет сотрудничавшим с НКВД.
Успешно приземлившись с парашютами 5 августа 1942 г. у города Брянска, недалеко от старой прусской границы, они уже через неделю были в Берлине. Хесслера укрыли в своей квартире Шумахеры, после чего он установил контакт с Шульце, а через него — с радистом Коппи. Они вместе собрали новую радиостанцию и безуспешно вызывали Москву — сначала из дома Эрики фон Брокдорф, а затем — из дома Оды Шоттмюллер. Изо всех сил стараясь привести в действие злополучные передатчики, ни они, ни Харнак, ни Шульце-Бойзен не подозревали, что гестапо уже сжимает вокруг них кольцо.
Лишь в конце августа 1942 года Шульце-Бойзен получил первое предупреждение об опасности от Хорста Хайльмана. Он пригласил Хайльмана прогуляться на яхте, с тем чтобы задать ему некоторые вопросы Наедине и завербовать в свою сеть. Когда они вышли на озеро Ваннзее, он сказал Хайльману, что ведет разведывательную работу в пользу Советского Союза, и спросил, не может ли тот помочь. Он знал этого человека с 1940 года, когда вел семинары по вопросам внешней политики в Берлинском университете, где Хайльман в то время учился. Под влиянием Шульце-Бойзена он тайно проникся идеями коммунизма, а в следующем году поступил на службу в вермахт. Там, на озере, среди сверкавшей на солнце водной глади, Хайльман уверил Шульце-Бойзена в своем страстном желании сотрудничать, а затем сообщил, что благодаря связям в шифровальном отделе Верховного главнокомандования армии (ОКН) уже узнал, что гестапо подобрало ключи к радиопередачам, которые вели советские подпольные агенты. Направив лодку к берегу, Шульце-Бойзен попросил Хайльмана срочно проверить эту информацию. Крайне важно было знать, не перехвачены ли какие-либо сообщения, ставящие под подозрение членов его группы.
Лишь сорок восемь часов потребовалось Хайльману для выполнения его первого и последнего задания Москвы: тщательно просмотрев папки в шифровальном отделе ОКН, он наткнулся на копию радиограммы, которую советская военная разведка передала «Кенту» в Брюссель одиннадцатью месяцами ранее. Расшифровка, помеченная грифом «секрет командования», была результатом многомесячной работы специальной зондеркоманды гестапо по борьбе с «Красной капеллой». Хайльман был потрясен, увидев в телеграмме фамилию и адрес своего друга Шульце-Бойзена, упоминание о его жене Либертас и о других членах их сети.
Будучи не в состоянии связаться с Харро, который в это время работал не в Берлине, а в Потсдаме, Хайльман в тот же вечер смог организовать тайную встречу, чтобы предупредить Либертас Шульце-Бойзен. На следующий день он передал предупреждение Иону Грауденцу — другому члену сети «Старшины» — и помог ему уничтожить компрометирующие документы. Но было поздно. Шульце-Бойзен, Харнак и Кукхофф уже были схвачены гестапо. Началась массовая облава на других членов их организации, вскоре был арестован и сам Хайльман.
Как ни странно, согласно материалам НКВД, первые сведения о раскрытии берлинской сети Москва получила от самого гестапо. Это произошло 8 октября 1942 г., когда в Москву поступила радиограмма с радиопередатчика Хесслера D6, который вдруг прорвался в эфир. В донесении, переданном на правильной частоте и в заданное время, говорилось, что он «установил контакт с группой», но что «наши люди в опасности», потому что «происходят аресты», отчего он вынужден «часто менять местонахождение». Лишь позднее советская разведка установила, что это сообщение послало гестапо в ходе «функшпиль» — своей операций по дезинформации. Беспокоясь о том, что Москва вскоре обнаружит раскрытие своей берлинской сети, начальник зондеркоманды Панцингер решил перехватить инициативу с помощью радиоигры. Таким образом, передача сигнала тревоги должна была прибавить достоверности немецким передачам с дезинформацией, которые должны были начаться.
Только в феврале 1944 года НКВД узнало, что его провели. Об этом сообщил племянник Харнака Вольфганг Хавеманн, псевдоним «Итальянец». Гестапо так и не обнаружило, что он в полной мере участвовал в работе сети «Корсиканца», но вины его дяди оказалось достаточно для того, чтобы его перевели с немецкого флота в пехотную дивизию, действовавшую на Восточном фронте. В ноябре 1943 года, когда подразделение Хавеманна оказалось в тылу у Красной Армии, он был взят в плен. После этого он смог рассказать, кто он такой, и передать НКВД из первых уст некоторые подробности того, как была разгромлена организация «Старшины». Хавеманн рассказал, как во время допроса его самого 5 или 6 октября гестапо показало ему фотографию советского агента, которого они называли Хесслер. Поскольку и после этого в Москве принимались передачи D6, стало ясно, что другой радист — Барт, очевидно, был перевербован немцами и стал пешкой в обманной игре. Это предположение подтвердилось в 1945 году, когда Барт попал в плен к американцам. В материалах НКВД указывается, что это был еще один пример существовавшего в годы войны сотрудничества этого органа с британской разведкой, поскольку именно она сообщила, что Барт работал на немцев на оккупированной территории в Европе. Его передали Советам захватившие его американцы. Из протоколов допросов, проводившихся в гестапо, видно, что после своего ареста Барт предал и Хесслера, и агента НКВД в гестапо «Брайтенбаха». Хесслер отказался сотрудничать и был казнен, но та же участь ждала и Барта: он был расстрелян советскими властями за предательство.
О размерах и масштабах советских разведывательных сетей, которые действовали в Берлине, красноречиво свидетельствует тот факт, что в 1942 году при облаве гестапо были арестованы 130 членов сетей «Красной капеллы». Шестерых замучили или довели до самоубийства в тюрьме. После скорого суда 71 человека бросили в тюрьму, 49 были казнены, в том числе Харнак, Шульце-Бойзен и их жены. По приказу Гитлера Либертас Шульце-Бойзен была предана суду повторно, и снова последовал смертный приговор. Она храбро встретила смерть, заявляя о своей ненависти к нацизму. В последнем письме из тюрьмы Плётцензее она писала, что подобно Христу, «умирает за людей».
Советские документы свидетельствуют о том, что в ходе немецкой облавы было схвачено менее половины всех подпольщиков, входивших в состав сетей «Корсиканца», «Старшины» и «Старика». Как указывается в материалах НКВД, общее число членов сетей «Красной капеллы» достигало почти 400 человек, включая в сеть в Гамбурге, которую возглавляли немцы Роберт Абсхаген, Франц Якоб и Бернхард Бэстлейн.