В свой пятнадцатый день рождения Горен Безотцовщина мчался в сторону леса мимо окружающих Лирайн полей, к пятнистому от лучей солнца болоту, к деревьям с приятно шелестящими листьями. Он предпочитал держаться подальше от торговой дороги, на которой и в обычные дни царило оживленное движение, одна за другой катились запряженные лошадьми и быками телеги, груженные всевозможными товарами. А сегодня была ярмарка. В такие дни царила особая суета. Вопреки советам Дераты, на время ярмарки ворота широко открывали и пропускали всех подряд без особой проверки.

— Как я смогу прокормить такой город, если начну запирать ворота? — спросил Дарвин Среброволосый в присутствии Горена. — Я несу ответственность за свой народ. У нас и так весьма скромные доходы, уменьшать их я не имею права.

Для Горена открытые ворота давали колоссальное преимущество: в такие дни он мог незаметно уезжать, правда, брать с собой Златострелого не получалось, ведь он был слишком приметным. Конь, рядом с которым Горен вырос, прожил уже около девятнадцати лет, но до сих пор, как ни удивительно, оставался быстрым и непобедимым. Хотя Горен сильно вырос и был слишком тяжелым для своего возраста, конь без труда носил его на спине и при этом летел быстрее ветра.

— В этом нет ничего странного, — только вчера объясняла сыну Дерата. — Он ведет свое начало от особой, очень древней породы. И наверняка проживет больше тридцати лет. И долго сможет стрелой носиться по полям.

— Но это ведь твоя лошадь, — смущенно напомнил Горен.

За эти годы суммы, которые предлагали за Златострелого, выросли до невероятных размеров; наверное, за такие деньги можно было купить крепость. Гвардейцы давно расстались с надеждой получить когда-то назначенный золотой адлер. Скачки же устраивали два раза в год в дни солнцестояния, одновременно проводили большую ярмарку и праздник в честь Стражей.

— Ты же хотел получить золото, — ответила Дерата. — Шесть лет назад ты стремился к этому больше других. И вот он твой. — Она протянула Горену поводья. — Иногда, сынок, требуется немного терпения, а потом можно получить награду. — Она погладила коня и ушла.

Взволнованный Горен смотрел ей вслед. В горле у него стоял огромный ком. За эти годы мать, как и он сам, стала старше, но при этом еще красивее, силы ее не были сломлены, походка оставалась плавной, быстрой и бесшумной. Она не перестала быть строгой и требовала от Горена больше, чем от других. Но иногда, как, например, сегодня, за свои усилия он получал щедрую награду и тогда понимал, что в груди у нее все еще живут теплые чувства, которые она, к сожалению, демонстрировала крайне редко. Ему очень хотелось знать, что творится у нее в душе, но он давно уже не осмеливался задавать вопросы.

Союзника Горен приобрел в лице Дарвина Среброволосого, который не прекращал предпринимать осторожные попытки сближения, но Дерата всегда была настороже и не позволяла застать себя врасплох. Казалось, она живет только ради своих обязанностей капитана и ради обучения Горена. Между Гореном и Дарвином царило абсолютное доверие, что утешало мальчика, не забывшего трудное, проведенное без отца детство. Он уже давно не слышал никаких насмешек; после той драки Захарий держался от него подальше, а все остальные были гораздо меньше и слабее его, к тому же они знали о его особом положении у правителя и не собирались портить с ним отношения.

«Ну, — думал Горен, несшийся по тропинке вдоль поля, — я владею Златострелым, самым ценным сокровищем во всем Лирайне. Это мой лучший друг, верный, гордый, смелый. Почему мама так сделала, да еще и как бы между прочим, ничего не пояснив? Я знаю, это ее манера. У меня сегодня день рождения, а утром она ничего не сказала, только больше обычного нагрузила работой».

И сегодня он ее не выполнит, но на этот раз ему было безразлично, что на него обрушится материнский гнев. У него было замечательное настроение, его несло на волне приближающегося лета, на сердце стало совсем легко. Отныне Златострелый принадлежит ему! До сих пор не верится. Вчера он испытал шок, а сегодня с головой окунулся в счастье. Светило яркое солнце, пахло свежескошенной травой, первые розы раскрыли свои ароматные цветки, в воздухе порхали радостно чирикающие птицы.

Сегодня Горен был самым богатым пятнадцатилетним мальчишкой на всей Фиаре, и сердце его подпевало птицам. Он нырнул в лес и понесся по звериным тропам. Он летел к Небесной Опоре (так называли дерево неизвестной породы, самое высокое в лесу). Его раскидистая крона касалась облаков. Кора была волокнистой и бархатисто-мягкой; если постучать по стволу, казалось, что внутри пустота. Узкие и тонкие светло-зеленые с белыми прожилками листья свисали на длинных черенках вниз. Вытянутые вверх ветви были похожи на поднятые к небу руки священника, исполняющего торжественный обряд. Значит, Небесная Опора появилась здесь первой, а потом уже вокруг нее вырос лес.

Горен подпрыгнул, вытянул руку, и его сильные пальцы схватились за нижнюю ветку. Мальчик был достаточно высоким, чтобы дотянуться, а тяжелые материнские уроки внесли свою лепту. Легко, словно белка, он раскачался на ветке, встал на ноги и ухватился за следующий сук. Как ласка, он лез наверх, все выше и выше.

У другого давно бы закружилась голова. Но Горену любая высота была нипочем. Вскоре верхушки других деревьев остались далеко внизу; эта часть ствола Небесной Опоры была молодой, с более тонкими ветками.

Теперь действительно стало опасно. В любой момент ветка могла обломиться под тяжестью Горена. Но именно это и любил он — эту неуверенность, от которой бьется сердце, эту узкую перемычку между небом и землей, прекрасный вид, открывающийся перед ним. В такие минуты он был доволен устройством мира.

В ясные дни далеко-далеко на востоке был виден Гвоздь — высокая узкая скала невзрачного серого цвета, мистический символ Фиары, о тайне которого почти не сохранилось никаких сведений.

Там, за лесом, насколько хватало глаз, чередовались покрытые травой холмы и длинные степи. На западе вдоль горизонта тянулось побережье, затянутое вечным туманом.

Горен подставил лицо ветру и тихонько запел. Голос его, все еще юный и чистый, постепенно становился по-мужски зрелым и низким.

Горен вслушивался в музыку своей песни, верхушки деревьев подхватили последние звуки, заставив их танцевать над самыми листьями, а потом они постепенно исчезли.

Он не знал, почему в голову пришла именно эта грустная песня, но ему понравились и ее мелодия, и мягкость слов. Он почувствовал себя чуть ли не героем. В свете заходящего солнца он представлял себе поле боя, слышал жалобные стоны и звон мечей, видел, как одни мужчины падали и умирали, а другие побеждали. Над полем с грустным свистом пролетал ветер, наполненный горем и страданием. Горену казалось, что он летит прямо к нему. Картина становилась все более отчетливой, краски темнели, солнце посылало вниз кровавые лучи. Ветер трепал черные волосы Горена, метался вокруг него. Горен видел в воздухе маленькие бурунчики, синие, красные, зеленые, они словно раскачивались на морских волнах. У них появились уста, которыми они шептали и шептали о том, что происходило, происходит и будет происходить.

Веки его затрепетали, взгляд затуманился. Он не в первый раз слышал шепот ветра, совсем не похожий на его внутренний голос. Каким-то необъяснимым образом он знал, что это не сон и что он не разговаривает сам с собой. Ветер метался вокруг него, хватал своими пальцами-туманами, которые тут же растворялись, пел, свистел и шептал на разные голоса. Такое с Гореном уже бывало в детстве, хотя тогда он ничего не понял.

— Мам, ветер со мной разговаривает, — сказал он однажды, когда они сидели перед камином; это был один из редких спокойных вечеров, когда она рассказывала ему истории.

— И что же он говорит? — насторожилась Дерата.

— Не знаю, мне никак не разобрать.

— Тогда продолжай слушать, сынок, и когда-нибудь научишься понимать язык ветра. Чем внимательнее будешь слушать, тем быстрее поймешь.

Может быть, именно поэтому Горен так любит бывать здесь, наверху? Чтобы слушать песни ветра в надежде понять, что же он хочет сказать? Тогда ему больше не придется разговаривать с самим собой…

— Поговорите со мной, — прошептал он. — Я вас слушаю, я вижу все, что вы мне показываете… Я слушаю уже так давно. Поговорите со мной, чтобы я научился понимать…

Он прислушивался. Долго и очень внимательно. Так, как это часто делал магистр Альтар, занимаясь магией.

— В тебе, мой мальчик, живет мана, — сказал ему расчувствовавшийся старик, когда выпил слишком много ягодного вина и Горену пришлось нести его в постель. — Мана — это сила магии. Если она у тебя есть, конечно. О, если это так, ты должен научиться собирать эту силу в пучок, чтобы потом выталкивать из себя. Таким образом ты сможешь использовать магию, которая нас окружает, потому что она повсюду, это аура нашего мира. Все магистры добывают свою силу из самих себя и используют поток магии, вот так.

На следующий день Альтар наверняка не помнил, о чем болтал под воздействием винных паров, но Горен ничего не забыл, потому что подозревал, что то была не пустая болтовня, а важный элемент учения.

А поскольку он был единственным, кто слушал пение ветра и шепот внутри себя, то не сомневался, что это часть магии.

Но раньше он ни разу не размышлял об этом столь серьезно, как сегодня, в день рождения, когда у него было странное настроение и его тянуло к звездам, как любого молодого человека, который повзрослел и мечтает ни больше ни меньше как покорить весь мир.

Горен попытался представить, что же имел в виду магистр Альтар, говоря, что он может высвободить скрытую в нем ману. Он сосредоточился на своих ощущениях, представил себе, что мана — это маленький сияющий шарик, который медленно движется в его голове и открывает ему глаза и уши.

Все это он увидел на удивление четко. И на удивление ясно услышал. А потом… Потом он понял песню ветра.

— В Далекой стране проснутся они, под широкими мрачными скалами, — шептал ветер.

Горен сидел тихо и внимательно слушал.

- Я не понимаю смысла ваших слов, — прошептал Горен. Холодный пот ручьем стекал по его спине, во рту пересохло. Обычно мальчик так легко не пугался.

Из бурунчиков выползли тонкие длинные щупальца, они коснулись лица Горена, и ему показалось, что ветер опалил его ледяным дыханием.

А потом ветер снова запел:

Сердце Горена готово было выскочить из груди. Что это значит? Наконец он разобрал слова ветра, но они складывались в какие-то мрачные предсказания, смысл которых был ему непонятен. Совсем другого он хотел. Особенно в такой день. Он думал, что ветер расскажет ему о дальних странах, в которые его манила жажда приключений, о других народах, о легендарных крепостях, славных героях и прекрасных принцессах. А услышанное ему не понравилось. Его первое путешествие в магию почти что провалилось.

— Ах, замолчи! — гневно крикнул он в пустой воздух. День вдруг показался ему совсем не таким светлым и радостным. Несмотря на теплую улыбку сияющей на небе Тиары, его бил озноб. Горен мгновенно спустился с дерева, желание побродить по лесу пропало.

И тут он почувствовал угрызения совести, ведь он сбежал, никому ничего не сказав и бросив работу. Он решил вернуться в город, купить что-нибудь на ярмарке (может, немного овощей), у него хотя бы будет отговорка, почему же он до сих пор бездельничал.

Но сначала ему нужно сделать кое-что еще.

Запыхавшись, Горен влетел в башню. Мастер Альтар дремал в потрепанном кресле, сложив руки на животе, на носу неизменные очки. Привычный ритуал перед обедом. Хотя маленький старичок был худым как щепка, он обладал невероятным аппетитом, соревноваться с ним в поглощении пищи уже давно никто даже не пытался.

Магистр Альтар подскочил, когда ворвавшийся Горен задел столик. Сегодня утром его здесь не было, а сейчас на нем валялись пачки карт и фолиантов. Столик перевернулся и с грохотом упал, листы с шелестом разлетелись во все стороны.

— Эй! — закричал магистр, схватил посох и начал дико вращать им. — Что за дела?

Если бы Горен стоял чуть ближе, ему бы здорово досталось. Хотя большой беды от этого все равно бы не было: своими хрупкими руками Альтар не смог бы убить даже воробья. Но такое поведение тоже было частью ритуала; вся жизнь магистра Альтара состояла из таких вот чудачеств, в которые давно уже был втянут и Горен.

Придя к Альтару шесть лет назад, Горен быстро понял, что магистр капризен, охотно впадает в гнев, но на самом деле он добродушный, приветливый старик, и для мальчика наступили славные времена.

Конечно, ему приходилось много работать, чтобы поддерживать в башне хоть какой-то порядок, потому что Альтар был ужасно небрежен, но зато Горен многому научился. Узнав, что помощник крайне любознателен и вовсе не такой тупой, как он его частенько обзывал, магистр научил его читать, писать и считать, и постепенно Горен набрался храбрости и стал браться за довольно сложные произведения.

— Извините, мастер, но это крайне важно, — закричал Горен. — Со мной только что разговаривал ветер! Нет, вернее, у ветра было много голосов, если можно так выразиться.

— Что за чушь ты несешь, тупица! — заорал магистр Альтар, с трудом вылезая из продавленного кресла. Провел по вечно растрепанным волосам и заозирался: — Ты не видел моих очков?

— Они у вас на носу, мастер, как всегда.

Альтар ощупал нос, и по его помятому лицу пробежала радостная улыбка.

— Надо же, так и есть. Нет, так не годится, — он нетерпеливо помахал рукой, — что за кавардак ты тут устроил! Ты уничтожил всю мою сегодняшнюю работу!

Горен посчитал за лучшее не спорить и молча принялся за дело. Альтар, бурча что-то себе под нос, рылся в сундуке у самой лестницы. Эта деревянная винтовая лестница вела до самого верха. На каждом этаже от нее отходили галереи.

Наконец магистр повернулся к своему помощнику, держа в руках пачку бумаг:

— Все это следует сегодня же рассортировать и занести в перечень, вот так.

— Конечно, мастер.

— Ах да, мальчик мой, кстати, поздравляю тебя с днем рождения.

Лицо Горена просветлело:

— Спасибо, мастер. Сегодня мне исполнилось пятнадцать!

Магистр Альтар поднял голубые глаза на ребенка, который перерос его на целую голову:

— Вот так? Почти взрослый мужчина, правда? — Качая головой, он бросил бумаги на стол, на котором Горен только что навел порядок. Пачка закачалась и снова развалилась.

Горен готов был рвать на себе волосы. Иногда он не обращал внимания на чудачества магистра. Но сегодня у него были и другие дела, кроме того, случившееся на Небесной Опоре все еще занимало его мысли.

— Голоса сказали, что грядут тяжелые времена, еще что-то о Клинке Аонира, который является хранителем, и что я должен поговорить с Уром. Я вообще ничего не понял, может быть, разберутся другие, те, кто старше и мудрее меня. Но никто меня не слушает и не воспринимает всерьез, — зло пробормотал он, принимаясь за повторную уборку.

Очки магистра Альтара закачались у него на носу, который вдруг стал еще более острым.

— Так что это за история с голосами, мальчик?

Но Горен обиделся:

— У меня наверняка что-то с головой, мастер, вы правы.

— Позволь мне самому судить, — возразил алхимик строгим голосом. — Сообщи мне предельно точно. Теперь я готов тебя выслушать, а ведь именно этого ты и добивался, не так ли?

Горен набрал в легкие побольше воздуха и начал рассказывать, даже песни воспроизвел слово в слово. Магистр Альтар внимательно слушал, ни разу не перебив. Иногда он почесывал нос и поправлял очки.

Когда Горен закончил рассказ, он сказал:

— Феноменальная память. Красиво рассказываешь, мне казалось, что я и сам при этом присутствовал, что это вокруг моего носа летал поющий ветер. — Он легонько ткнул своим посохом Горену в грудь и посмотрел ему прямо в глаза: — Ничего с твоей головой не случилось, глупый мальчишка.

Он, кажется, совсем забыл, что недавно назвал своего помощника тупицей, который постоянно мелет чушь.

— Тогда не могли бы вы пояснить, что пытался сообщить мне ветер.

— Нет, для меня это слишком смутно. Но я могу объяснить тебе кое-что другое, сынок: для тебя этот день особенный.

Магистр Альтар искусно выдержал паузу (он имел склонность к драматическим эффектам). Горен промолчал и, хотя воздух буквально звенел от напряжения, сделал вид, что эта история его больше не интересует. Еще одна их игра, отказываться от которой не хотели ни один, ни другой.

— Похоже, — заговорил, наконец, старый волшебник, — ты обладаешь магическим талантом, да еще и не совсем обычным. Если научишься правильно его использовать, то это может оказаться для тебя огромным подспорьем, скажем, ветер мог бы предупреждать тебя о грозящей опасности. Это что-то вроде ясновидения, вот так.

Горену очень хотелось сесть, но поблизости не было ни одного стула, к тому же Альтар постоянно постукивал указательным пальцем по его груди, чтобы придать вес своим словам, так что отойти за стулом не представлялось возможным.

— Значит, у меня получилось? — прошептал он, чувствуя, что кровь отхлынула от лица. — Я собрал в пучок ману, как вы и говорили…

— Я? Что я говорил? Когда это я такое говорил? — Разгневанный Альтар ткнул его пальцем в живот. — О таких вещах я просто так не треплюсь, понятно? Дурачина, тебе просто повезло, как везет всем дуракам, но то, что получилось один раз, в другой — может закончиться пшиком. Я хочу сказать, что ты должен учиться использовать свой талант, чтобы иметь возможность держать его под контролем и правильно применять. Иначе он может стать крайне опасным.

— А вы сможете мне помочь? — взволнованно спросил Горен. День вдруг снова стал ярким и солнечным.

— Я просто обязан это сделать, сынок. Но не торопись! Кто знает, насколько выражен этот твой талант, может быть, на самом деле ты просто трепло, а никакой не Говорящий с ветром. — Магистр Альтар привстал на цыпочки и поводил указательным пальцем у носа Горена. — Я насквозь вижу любого шарлатана, так что смотри у меня, малыш!

Горен так распереживался, что чуть не выронил пачку бумаг, которые только что собрал. Магистр Альтар собирается учить его магии! О таком счастье Горен даже и мечтать не смел. Он всегда считал себя бесталанным, чокнутым, у которого не все в порядке с головой, потому что он слышит какие-то там голоса. По-настоящему Горен в себя не верил даже тогда, когда впервые попытался сконцентрировать свою ману.

— Говорящий с ветром… Говорящий с ветром… Горен Говорящий с ветром, — бормотал он себе под нос, снова складывая бумаги, на этот раз кое-как. — Звучит гораздо лучше, чем Горен Безотцовщина.

— Что ты там копаешься, тупица? — рассеянно спросил магистр Альтар, перерывавший другую пачку в поисках какого-то манускрипта. Он ошарашено заморгал, когда Горен вдруг кинулся его обнимать:

— Мастер, простите, но мне нужно идти, у меня еще очень много дел!

И тут же исчез.

Стремглав выбежав из башни, Горен столкнулся с Хелим, которая несла магистру Альтару корзину с фруктами. Корзина упала. Яблоки и сладкие как мед персики покатились по земле, а Хелим начала ругаться:

— Горен Безотцовщина, ты всегда был неуклюжим, еще более неуклюжим, чем мастер!

И тут же замолчала, потому что Горен предостерегающе поднял палец.

— Не Горен Безотцовщина, Хелим Рыжая, — сказал он серьезным голосом. — Я Горен Говорящий с ветром.

Она открыла рот, но тут же на ее симпатичном личике появилась язвительная ухмылка. Ей исполнилось шестнадцать, и она превратилась в очаровательную девушку с огненно-рыжими волосами и сияющими глазами, округлыми формами и дерзкой походкой.

— Ах, вот оно что, Говорящий с ветром, — с нажимом повторила она. — Что ж, тогда сейчас я тебе кое-что нашепчу. — Она слегка наклонилась вперед и заорала: — Если ты немедленно не соберешь все фрукты, не вымоешь их и не сложишь аккуратно в корзину, то почувствуешь на щеке жаркий ветер моей оплеухи!

Горен поспешил исполнить ее требования, потому что все боялись темпераментной, скорой на расправу Хелим. Закончив, он сказал:

— Кстати, сегодня у меня день рождения. Я пойду в «Свирепого орка». Если хочешь, приглашаю тебя на гном пива. (Гномом называлась маленькая кружка пива за медную монету, такое угощение мог себе позволить даже Горен.)

Хелим Рыжая повесила корзину на руку и одарила Горена плутовской улыбкой.

— Посмотрим, — ответила она и, покачивая бедрами, отправилась в башню.

Горен с удовольствием пригласил бы и мать, но Дерата никогда не ходила в трактиры. Она, все еще молодая женщина, вела себя так, словно жизнь ее подходила к закату. Горен помнил, что мать всегда была такой, но сегодня очень жалел об этом. Ему так и не удалось заставить ее рассмеяться, она казалась замкнутой, и все ее думы были исключительно о работе. Возможно, она была самым одиноким человеком на континенте, но это она сама себя такой сделала.

«Почему? — который раз спрашивал себя Горен. — За что она так себя казнит? Почему не обращает внимания на любовь Дарвина Среброволосого, почему не соглашается быть его женой? Ей было бы гораздо легче, она могла бы стать счастливой. Никто не заслуживает такой жизни, как у нее».

Как всегда, трактир был полон. Горен заказал себе гном пива и молча выпил за свою удачу. В течение вечера он угостил нескольких случайно зашедших на огонек гвардейцев. Хелим Рыжая так и не появилась. Около полуночи Горен поднялся. Он устал, день выдался предельно насыщенный. Он получил два удивительных подарка: стал владельцем Златострелого и приобрел право называться Говорящим с ветром. Достаточно для того, чтобы лечь спать вполне удовлетворенным.

Горен вышел из душного помещения и с наслаждением вдохнул свежий воздух. И тут же решил провести ночь возле Златострелого, самого лучшего и верного друга. Завтра снова начнется каждодневная суета, но ночь он хотел провести в свое удовольствие.

Войдя в конюшню, он сразу понял, что там кто-то есть. Невольно рука потянулась к поясу, на котором с начала весны висел короткий острый меч.

— Выходи на свет, — велел он незнакомцу. Бледная луна, заглядывавшая в открытую дверь и щели, мрачным холодным светом осветила кипы соломы.

Что-то блеснуло, и глаза Горена широко раскрылись от удивления, когда он узнал длинные распущенные рыжие волосы Хелим. Она вышла из-за балки и медленно, со странной улыбкой и сияющими глазами, приблизилась к Горену.

— У меня чуть было не лопнуло терпение, — сказала она мурлыкающим голосом. На ней было тонкое, почти прозрачное платье с крохотным лифом, в лунном свете ее женственные формы казались особенно привлекательными.

В горле у Горена пересохло.

— Ты… здесь… я думал… — запинаясь, бормотал он.

— Ты действительно тупица, — проворковала она, прижимаясь к нему и кладя ему на затылок обнаженные бледные руки.

У Горена закружилась голова, он перестал понимать, что с ним происходит. Все его тело вдруг превратилось в костер, на него обрушилась лавина доселе не изведанных ощущений. Еще ни разу в жизни он не подходил так близко к женщине; времена, когда Дерата брала его на руки, давно прошли — к тому же это совсем другое.

— Я… — начал он растерянно, но так и не смог договорить.

Хелим прижала свои мягкие полные губы к его губам, а потом начала делать и вовсе неслыханное. Он чувствовал движение ее страстного теплого языка, дергающегося у него во рту, как вытащенная на берег рыба, язык стучал по его зубам, обвивался вокруг его языка.

Но ужас продлился не долее секунды, потом Горен освоился. Существуют вещи, которым не нужно учиться, они присутствуют в человеке как данность; сначала, возможно, он был несколько неуклюж, но потом четко знал, что именно нужно делать, и опыт его рос с каждой минутой.

По крайней мере, он очень быстро заставил Хелим не только мурлыкать, но и издавать резкие короткие звуки. Оказалось, что у него врожденный талант. Он хотел еще и еще, луна давно уже скрылась за лесом, когда он наконец остановился и, изможденный, рухнул на солому.

— Мне и в голову не приходило… — прошептал он, блаженно улыбаясь.

Хелим склонилась к нему и погладила его по груди.

— Ты сам себя сделал, Горен Говорящий с ветром, к тому же мне очень понравились твои способности, — прошептала она. — Мы займемся этим еще…

Горен не спрашивал, с чего вдруг она так переменилась: сначала полное неприятие, а теперь эта готовность отдаться. Он был счастлив, и это счастье подарила ему Хелим, чудесная девушка, страстная и нежная. Не успел он оглянуться, как его настигла первая любовь, и пока это было самое лучшее из всех испытанных им чувств.

— Ну, что случилось, соня! — Магистр Альтар сильно толкнул Горена в бок. — У нас экзамен, а ты спишь!

— Нет, я не сплю! — заверил его Горен и быстро выпрямился.

Хелим сдержала слово. Они встречались почти каждую ночь и активно продолжали заниматься тем, что началось в день рождения Горена. Молодой человек не мог думать ни о чем другом, только о ней, о ее ямочках, которые появлялись, когда она улыбалась, о ее блестящих рыжих волосах, которые как медь сияли на солнце, о ее грациозных движениях и гибком теле. Это было как дурман, но без сопутствующих дурману головной боли и похмелья, и его постоянно тянуло к ей.

— Так, — с сомнением произнес алхимик, мрачно сдвигая кустистые брови. — Посмотрим. Мы остановились на истории. Ты меня слышишь?

— Да, мастер!

— Хорошо, начнем с появления первых драконов в Годеланде.

— Это произошло приблизительно сорок пять тысяч лет назад, мастер. «Я поцелую ее сорок пять тысяч раз».

- Появление первого человека?

— Пять тысяч лет спустя. «Я посажу для нее пять тысяч кустов роз»:

- Когда гномы обнаружили людей?

— Миллион лет назад. «Я достану для нее с неба миллион звезд».

- Скрипка Цербо! Что за чушь ты несешь! — Он схватил линейку и треснул ею Горена по голове, что заставило юношу прийти наконец в себя.

— Извините, мастер, я хотел сказать, тысячу лет назад, — поправился он и, не переводя дыхания, продолжил: — Примерно шестьдесят лет спустя была провозглашена Гибернийская империя, на трон взошел первый Божественный император. Позднее были исследованы отдаленные континенты, а потом, около семисот пятидесяти лет назад, началась Первая война между народами. Через тридцать лет империя развалилась на Нортандер, Хоенмарк и Новую империю, где мы не бываем. Эльфы обосновались в Финонмире. Шестьсот лет назад благодаря вмешательству Стражей заканчивается война Шести Народов. Не в последнюю очередь из-за того, что Фиал Дарг…

Горен испуганно замолчал, потому что в комнате вдруг потемнело, хотя на улице ярко светило солнце. Но его лучи не проникали в башню, вмиг погрузившуюся в сотканный из тумана мрак. Даже воздух стал тяжелым и густым. Горен услышал голоса, шепчущие какие-то слова на незнакомом языке, и спина его тут же взмокла от пота.

Магистр Альтар подскочил.

— Замолчи, глупый мальчишка! — Он описал в воздухе несколько кругов и пробормотал заклятие. Горен заметил, что вокруг них образовался странный туман, который непонятным образом отделял их от всего остального мира.

— Что за дурь! Тех, о ком не говорят, нельзя называть по имени! — испуганно пробубнил Альтар. — Ты снова рылся в старых бумагах? Не помню, чтобы я тебя этому учил!

— Просто я прочитал о них в старых Хрониках. Прошу прощения, мастер, но кто они, Те, о ком не говорят? — Горен, отошедший от испуга и не заморачивающий себе голову суевериями, превратился в слух, надеясь, что на этот раз получит ответ на свой вопрос. Похоже, речь идет об очень увлекательной истории.

В виде исключения магистру захотелось поговорить.

— Вижу, — вздохнул он, — придется тебе рассказать, иначе ты не оставишь меня в покое, к тому же тогда ты, возможно, станешь более осмотрительным и не будешь произносить их имен, не защитив себя предварительно магической формулой!

— Да, господин, обещаю.

— Ладно. Слушай. Фиал Дарг — это принцы Тьмы, самые совершенные из созданий ренегата Цараха. Ты ведь знаешь, что раньше его называли Ульмом Заботливым. Он создал орков и троллей, а для Нора Серебряного Ткача, собрата по оружию, — темных эльфов. Оба они — Стражи-изгои, интриганы и хозяева Хаоса — требуют полной власти над Эо. Когда Царах увидел, что народам Тьмы не одолеть народы Света, он собрал все свои силы и создал истинное произведение искусства. Фиал Дарг могут принимать любое обличье и обладают самыми большими магическими силами. Они чуть было не сделали ренегатов владыками Эо. Но впервые проиграли в войне против гибернийцев. Зато потом набрались сил и в войне Шести Народов завоевывали победу за победой. Пока не вмешались Стражи, осознавшие, что на этот раз Эо действительно близка к закату. Они наложили на Фиал Дарг заклятие и заточили их в пещерах, расположенных глубоко под скалами, которые мы называем Клинок Аонира. С тех пор они пребывают там в магическом сне, связанные оковами мощного волшебства. И храни нас Свет Аонира, если они вдруг проснутся… Ладно, хватит, о таких вещах долго говорить не следует! Итак, продолжай, мой мальчик, война Шести Народов закончилась… — Магистр сделал рукой жест, снимающий чары. Комнату снова наполнило солнце, казалось, все вернулось на свои места.

Горен почувствовал, что больше вопросов задавать не следует, и послушно продолжил:

— Были созданы Лар и Грак, магические школы переживали период расцвета, а потом, когда магия попала под запрет, были разрушены. Примерно пятьсот лет назад был основан Альянс, развязавший пять лет назад Конвокационные войны, которые идут и сейчас. До Конвокации осталось меньше полувека.

— Гм-м-м-гм, — протянул Альтар. — Я более или менее удовлетворен. Ты заработал сладкое.

Магистр Альтар любил засахаренные фрукты; у него в башне их был целый склад. Фрукты валялись повсюду, приклеивались к ценным рукописям и коврам, но реже всего они оказывались в предназначенных для них тарелке или миске.

— Благодарю вас, мастер, но я… — Горен терпеть их не мог, но делать было нечего. Альтар сунул в его полуоткрытый рот желтый липкий фрукт. А потом угостился и сам. Жевал он с явным наслаждением.

— До чего вкусно, не так ли?

Но Горен жевал с таким видом, словно во рту у него оказался кусок тухлого мяса.

— Великолепно, — с трудом выдавил он. Когда Альтар на мгновение отвернулся, он быстро выплюнул угощение в руку и приклеил к стулу снизу. Куском больше, куском меньше, ничего страшного. — Спасибо, мастер.

— Не за что, мальчик мой, ты заслужил. — Альтар улыбнулся и потрепал помощника по щеке. — Прежде чем ты уйдешь, отнеси, пожалуйста, этот перечень гербов на третий этаж, положи в крайний слева шкаф с заклятиями. — Альтар сунул в руки Горену толстую стопку бумаг.

Горен поднимался по лестнице и одновременно складывал бумаги. Неожиданно он поскользнулся. Собирая листы, мельком увидел знакомый рисунок. Вытащил из пачки и стал разглядывать.

Там была золотая голова дракона на красном поле. Внизу надпись: «Шейкан».

Одно-единственное слово, но внутри у Горена все затрепетало, хотя сам он не смог бы объяснить почему. Ему показалось, что в голове снова раздался шепот, который, как он полагал, давно исчез. Шепот был быстрый и неразборчивый, но он сумел уловить слова «кровь Дракона».

- Что ты там застрял? — нетерпеливо завопил снизу магистр Альтар. — Спускайся и убирайся прочь, сегодня с тобой все равно каши не сваришь!

Горен вздрогнул и вернулся в реальность. Зажав листок в руке, он быстро побежал вниз по лестнице. Спустившись, сунул листок Альтару под нос:

— Мастер, что это?

— Там же написано, — недовольно ответил учитель. — Это герб шейканов!

— Но… кто такие шейканы?

Альтар недоверчиво посмотрел на Горена:

— Странный вопрос, особенно от тебя, мальчик. Ты и твоя мать, вы же шейканы. Понятно?

— Я? — Горену показалось, что пол уходит из-под ног. Он закачался и схватился за стол.

— Твоя мать никогда тебе не рассказывала?

— Нет…

— Ну, тогда и я вмешиваться не буду. — В ответ на протесты Горена Альтар поднял руку: — Мне жаль, сынок, но это не мое дело. Говорить про вас никто не любит, а если мать скрыла от тебя твое происхождение, значит, на это у нее есть свои причины. Мешать ей я не буду. Лучше забудь про это и, главное, отдай мне бумаги. — Он вырвал у Горена листок и быстро сунул его в какую-то пачку. — Чтобы успокоиться, вот тебе лакомство.

Горен не успел отвернуться, как во рту у него оказался еще один засахаренный фрукт. Голова закружилась, кровь в жилах стала горячей-горячей. Он побледнел.

— Мне нужно идти.

Не дождавшись разрешения магистра, Горен бросился прочь.

Мать Горен увидел у входа в крепость: она собиралась объезжать город. Но его дело не терпело отлагательств.

— Мне нужно с тобой поговорить, прямо сейчас.

Он запыхался и тяжело дышал. Она нахмурилась, но согласилась.

— У тебя в комнате, пожалуйста. Это очень важно.

Горен бежал впереди, ему очень хотелось схватить Дерату за руку, чтобы она шла быстрее, но он не осмелился.

Дерата молча шла за ним, молча смотрела, как он открывает старый сундук, выкидывает на пол вещи и достает рубаху с гербом.

— Я нашел ее много лет назад, но не решился спросить, что это такое. — Горен раскраснелся не только от волнения, но и от гнева. — А сегодня в башне у магистра я нашел лист с рисунком герба и надписью под ним «Шейкан». Случайно Альтар проговорился, что мы с тобой тоже шейканы. Это меня не удивляет, ведь ты так бережно хранишь эту рубаху. Но сейчас я хочу все узнать!

Дерата, как всегда, казалась спокойной и хладнокровной. Взяла упорно протягиваемую ей рубаху и некоторое время задумчиво ее разглядывала.

— Я уже почти забыла это слово. Хотела воспитать тебя нормальным человеком, Горен. Воином, конечно, потому что ты рожден быть воином. Но мне не хотелось, чтобы на тебе лежало позорное пятно.

— Позорное пятно, — повторил он, и голос его дрогнул.

— Да. Шейканы, сынок, — это народ, возникший после того, как наш первый предок заключил союз с драконом. С тех пор шейканы не принадлежат ни Свету, ни Тьме, они сами себе хозяева. Живут обособленно и почти не общаются с другими народами, не такими, как они. Шейканы — наемники, еще их презрительно называют продажными воинами. Высоко ценят мечи и руки, которые их держат, но не дух, который ими управляет. Я покинула свой народ, потому что не хотела жить такой жизнью. И хотела лучшей доли для тебя.

— Но ведь об этом все равно все знали, — прошептал Горен. Теперь ему стали наконец понятны неприятие, вечные издевки и насмешки своего детства. — По нас сразу видно.

— Не везде, — возразила Дерата. — Я собиралась, когда ты станешь совсем взрослым, послать тебя в Нортандер, там ты сможешь вести обычную жизнь.

— А когда ты собиралась мне рассказать?

— Когда придет время. — Дерата поднялась, аккуратно сложила рубаху и вернула ее на дно сундука. — А сейчас иди, Горен.

— Но у меня есть еще вопросы, — упорствовал он.

— Сегодня ты уже получил достаточно ответов, мне бы не хотелось продолжать этот разговор. Я знаю, что делаю. И чем меньше сведений ты получишь, тем меньший груз окажется на твоих плечах. — Дерата отвернулась от сына. Уже сейчас они были одного роста. А совсем скоро он ее перерастет.

— Иди, — повторила она. — Тебя ждет работа.

Он подчинился. А что ему еще оставалось?

Листья падали на землю, пришла осень, а вместе с осенью пришел конец счастью Горена. С Хелим они провели чудесное лето, наполненное любовью и страстью, но однажды вечером, когда ночи стали совсем холодными, она сказала:

— Знаешь, Горен, сегодня я не приду.

— Почему? — удивленно спросил он. — Я чем-то тебя обидел? Что-то не то сказал?

— Да нет, конечно нет. Просто стало слишком холодно. А встречаться у меня или у тебя в комнате не стоит.

Из опасения потерять Хелим Горен ни разу не спросил ее, почему днем она держится с ним столь отчужденно, хотя вечером дарит свою любовь. Никто не догадывался об их связи, она сразу поставила такое условие. Горен считал, что она передумает, когда сильнее полюбит его. Но он ошибся.

— Вот как… — прошептал он, опустив плечи.

— Не притворяйся, Горен, ты ведь и сам знал, что на большее я не согласна, — чуть ли не со злостью сказала Хелим. — Неужели ты серьезно думал, что я выберу тебя? Меня давно обещали Захарию, скоро я выйду за него замуж, в следующем году или через год.

— Ты… ты… со мной… и с ним… одновременно? — Он начал заикаться. Ему казалось, что сердце выскочило из груди, упало на пол и разбилось на тысячу кусков.

Хелим приблизилась к нему, не догадываясь, что своими башмаками давит жалобно стонущие обломки. Она осторожно коснулась его щеки.

— Ты красивый, замечательный парень, с тобой я прекрасно провела время, — ласково произнесла она. — Но ведь у тебя ничего нет. И никогда ничего не будет. А Захарий в один прекрасный день станет правителем, так как у Дарвина Среброволосого нет собственных детей, и даже если старик от тебя без ума и считает тебя своим сыном, так высоко тебе никогда не подняться. — Она встала на цыпочки, коснулась его щеки легким поцелуем и ушла, улыбаясь.

Горен разглядывал обломки под ногами и прислушивался к воющему на улице ветру, который сулил ему холодные дни, наполненные дождем и туманом.