Неразборчивый текст этого мира. Всё двоится. Сильные часы признают правоту время-раскола, с хрипом. Ты, втиснут в собственную глубину, выбираешься из себя навсегда.

Я слышу, топор зацвёл, я слышу, место не называемо, я слышу, хлеб, когда смотрит на повешенного, излечивает его, хлеб, который испекла ему женщина, я слышу, они называют жизнь единственным прибежищем.

Мир, вслед которому следует заикаться, мир, в котором я буду побывавшим в гостях, имя, испариной стёкшее со стены, которую лижет снизу вверх рана.

Ты, с сумеречной рогаткой, ты, с камнем: Уже перевечер, я свечу вслед себе самому. Отведи меня вниз, займись нами.

Листок, лишённый дерева, для Бертольта Брехта: Что это за времена, когда разговор уже почти преступление, потому что он многое из того, что было сказано, подразумевает {24} ?