Ну вот, Прекрасный Принц таки женился, а жизнь на этом не кончилась. Скорей уж наоборот: жизни в нём стало больше, гораздо больше - так что он даже слегка раздался в щеках. Одна лишь единственная загогулина выделялась на фоне переполнявшего его счастья: та же самая любовь, благодаря которой изнеженный юноша наконец-то почувствовал себя настоящим мужиком (разумеется, в смысле принадлежности не к низшему сословию, но к древнему и славному мужскому роду), теперь изводила его комплексом неполноценности.

Мало того, что его избранница славилась, помимо своеобразной, но бесспорной красоты, ещё и умением метко стрелять, виртуозно фехтовать и держаться в седле. Так она ещё и сумела, в бытность свою принцессой, найти этим своим навыкам достойное применение, совершив пару подвигов - пусть не слишком эпических, зато высоко оцененных подданными. Прекрасный Принц же, вернее, теперь уже просто король Пеон II, ничем таким похвалиться не мог. И сколько бы супруга ни уверяла, что в её глазах он самый разгеройский герой, ему самому этого было недостаточно.

Раньше, когда Пеон не видел ничего прекрасного ни в себе, ни в окружающих, два мира - тот, в котором действовали герои любимых книг во главе с отважным сэром Дубиной по прозвищу Молот Справедливости, и этот, в котором приходилось жить, - существовали не пересекаясь, каждый сам по себе. Теперь же, убедившись, что идеал вовсе не обязан быть абстракцией, он с каждым днём всё острее чувствовал диссонанс между тем, кем себя считал, и тем, кем хотел бы себя видеть.

Из такой ситуации известны всего три выхода: запить, нанести визит психоаналитику или же, наконец, взять да и совершить какой-нибудь настоящий подвиг.

Первый вариант был для Пеона неприемлем по причинам чуть ли не физиологическим. Что до психоаналитиков, то они в Призаморье, конечно, водились, да только и слава за ними водилась такая, что лишь самые отчаявшиеся головы совались в мрачные лабиринты Подсознанья. Там у них, по слухам, отбирали всё, что накопилось в душе, оставляя лишь два непреодолимых стремления: к размножению и к смерти. «Нет уж, - рассуждал Пеон бессонными ночами, - лучше уж к монстру в пасть с копьём наперевес! Хотя… проще и быстрее - но ничуть не лучше: много ли насражаешь, будучи от рождения и по воспитанию утончённым хлюпиком? Способности к изящным искусствам, приятная внешность, хорошие манеры - все эти мнимые достоинства ничего не значат пред мордой даже не особо крупного великана…».

На что же полагаться тому, кому недостаёт ни решимости, ни силы, ни хотя бы хитрости? Только на удачу. Вот и нашему герою только и оставалось, что прибегнуть к последнему, специфически сказочному средству, а именно - отправиться куда глаза глядят. Что он, в конце концов, и сделал. Почти что в точном соответствии с традицией, то есть не то чтобы именно на рассвете, но всё-таки с утра. А также налегке, в одиночку, инкогнито и никому не сказавшись (но оставив записку) - так что только старая кухарка, насыпавшая свежеиспечённому искателю приключений полную котомку пирожков, да конюх, да стража у ворот… а больше никто и не узнал об его отбытии до самого завтрака.

Пеон любил свою столицу и был уверен, что она отвечает ему взаимностью. Всякий раз, как ему случалось надолго покидать Залужанск, город прощался с ним, а по возвращении встречал. Вовсе не праздничными толпами с цветами и транспарантами, хотя, конечно, и не без этого. Горожане приветствовали его по-своему, город - по-своему: неслышно, незримо и невыразимо на словах, но оттого не менее отчётливо. Молодой король не утратил дар слышать его голос, потому что не успел ещё выучиться той особой форме любви к родине, при которой граждане представляются важной, но, в общем, не обязательной частью неодушевлённого пейзажа. Наоборот: лавки, храмы и подворотни были для него такими же живыми существами, как ремесленники, нищие на паперти и бродячие собаки.

Но сегодня утренний город занимался своими делами, словно бы не замечая одинокого всадника в сером плаще. Поразмыслив, Пеон не стал обижаться, решив, что Залужанск понял его отчаянный замысел, одобрил и поддержал, включившись в игру. А всё-таки не удержался: выехав за ворота, обернулся и помахал рукой флагу на башне. Флаг встрепенулся, захлопал полотнищем под набежавшим порывом ветра, и Пеон счёл это добрым знаком.

Уже почти проехав раскинувшийся сразу за воротами беспошлинный рынок, Пеон сообразил, что забыл дома меч. Возвращаться, конечно, было уже поздно, хоть и плохая это примета - отправляться в путь безоружным. Но, по счастью, о мече он вспомнил не просто так, а под воздействием воплей, исторгаемых одним из торговцев:

– А вот кому волшебный меч! Только у меня, только сегодня! Волшебный меч, такой лёгкий, что вы совершенно не почувствуете его веса на поясе! Несравненно надёжный! Вам больше не придётся самостоятельно заботиться о своей безопасности: предоставьте это волшебному мечу! Подходите прямо сейчас, и в придачу к волшебному мечу вы получите эти великолепные ножны!

Богато, но безвкусно изукрашенные острокрылыми силуэтами ножны были почему-то пусты. И размахивавший ими тип выглядел весьма подозрительно: чего стоили хотя бы унизанные перстнями холёные пальцы, не говоря уж о непроглядной тени, скрывавшей лицо под капюшоном. Но Пеон всё равно подъехал поближе и поинтересовался, стараясь казаться не слишком вежливым:

– И почём у тебя эти мечи?

– Не «мечи», а уникальное предложение! В любом другом месте оно наверняка стоило бы жизни, и не одной, но сегодня, в рамках акции, - торговец понизил голос, - только для странствующих персон королевской крови… Специальная цена: все деньги с кошельком!

Надо сказать, магическое оружие и в самом деле частенько обходилось ох как недёшево. К примеру, Пеонов родной дед, король Железная Крыша, когда-то отдал полкоролевства за свой не знавший пощады клинок по имени Ястреб… потом, правда, с его помощью завоевал вчетверо большую территорию. Опять же, считать деньги бывший Прекрасный Принц не умел и не любил - в общем, названная цена показалась ему вполне справедливой.

– Беру!

Ловко подхватив брошенный кошель с монетами, торговец недоверчиво взвесил его на ладони и поинтересовался:

– А в карманах ничего случайно не завалялось?

– Да вроде не должно! - смутился Пеон и принялся для верности охлопывать себя по карманам. Странный же человек в капюшоне, воспользовавшись замешательством покупателя, свободной рукой начертал в воздухе некий знак, превратился в облачко пыли и начал стремительно развеиваться.

– Эй, куда же ты, я ведь заплатил! - возмутился Пеон, но в ответ из пустоты донеслось лишь: «Доставка в течение суток!».

При иных обстоятельствах молодой король немедленно поручил бы кому следует найти мошенника и как следует с ним разобраться. Но при сложившихся - только пробормотал сквозь зубы, что, мол, на то оно и путешествие: глядишь, еще повстречаемся… при других обстоятельствах. И пришпорил коня.

Насколько насыщенным выдалось утро - настолько же скучно прошёл день. Пеон ехал по большой дороге, периодически останавливаясь, чтобы полюбоваться особенно идиллическим пейзажем, перекусить… и так до самого вечера: ровным счётом ничего интересного. Понемногу он заскучал - пока что не по дому, а так, от однообразия. А когда солнце начало клониться к закату, решил, что настоящие искатели приключений так себя не ведут, и решительно свернул на первый же просёлок. С него - на другой, с другого - на третий… И где-то на одном из этих просёлков потерял представление о своём местонахождении.

Уже в сумерках он подъехал к здоровенной каменной глыбе, торчащей из земли рядом с очередным перекрёстком. На обтёсанном боку виднелись надписи, большей частью, увы, нечитаемые. За исключением одной, намазюканной самосветящейся краской прямо поверх древних рун: «Налево поедешь - голодным останешься! Направо поедешь - в стогу заночуешь! Прямо поедешь - буквально через четверть часа на постоялый двор «Царский рай» попадёшь! Самое свежее пиво, самые мягкие перины, небывалый комфорт!».

Насчёт четверти часа сладкоречивый вандал не обманул. А вот насчёт комфорта - увы, запущенный вид строений и неприветливость бородатой хозяйской рожи особого доверия не внушали. Но успевший утомиться путник особо привередничать не стал - только поинтересовался, найдётся ли для него отдельная комната.

– Если никого больше нелёгкая не принесёт, то будет отдельная, - осклабился бородач.

– А если принесёт? - недопонял Пеон.

– Тогда будет двухместная.

– А если я заплачу за оба места?..

– Ух ты, заплатит он! А может, ещё и ужин в постель желаешь? Да чтобы дочурка моя принесла, на блюде с голубой каёмочкой?!

– От ужина не откажусь, только я бы предпочёл за столом… или это была шутка?

– Это была угроза! Да ладно, шутка. Нет у меня дочери… сыновья только, да и те в отлучке.

Пеону показалось, что хозяин добавил себе под нос ещё что-то вроде «…на твоё счастье», но очень неразборчиво.

– Чего-чего, простите?

– Не расслышал, что ли?

– Не расслышал.

– А я специально сказал так, чтобы ты не расслышал. Ладно, будет тебе ужин.

Еда оказалась на удивление съедобной, обе постели - мягкими и, вроде бы, без клопов. Пеон выбрал левую, принял горизонтальное положение и, проваливаясь в сон, успел только подумать, какое же это утомительной, однако, дело - поиск приключений.

– Эй, сосед, ты чего, спишь, что ли? Ты это дело брось! Вставай давай, пивка выпьем.

Пеон натянул одеяло на голову, но от этого голос, хрипловатый и очень уверенный, зазвучал не намного тише.

– Я сплю. Сам пей.

– Нуты неправ! Вот тут ты капитально не прав. Одному пить нельзя, так и запомни накрепко. А то сопьёшься в два счёта, и всё - ты никто, и звать тебя, никак.

– Ну не пей, значит. Да что хочешь делай, только не буди.

– Во даёт! Ладно бы я напрашивался, а то ведь угощаю… Ты откуда такой настырный взялся?

– Из Залужанска, - буркнул Пеон. - И это не я настырный, а ты.

– Да ну?! Из Залужанска, в таком камзольчике да налегке?! Что-то ты темнишь. Или ты принц какой-нибудь странствующий, или разбойник. А на разбойника ты не похож. Хозяин наш похож, но не о нём сейчас речь. Так ты кто по жизни-то?

– Художник, - эта ложь на самом деле была почти что правдой: Пеон, действительно, брал уроки живописи и даже не раз удостаивался похвалы самого профессора Золотобуха.

– Ну, это, скажем, не профессия. Такое много кто про себя заявить может. Даже я вот, к примеру.

– Рисую я. За деньги. Людей. Художник-портретист.

– Это другое дело. А ты чего же из Залужанска-то своего уехал? Всех там нарисовал уже, что ли?

– Учиться уехал. Квалификацию повышать. В имскую Академию.

– Ишь ты! Ну и зачем тебе сдался этот Имск?! Чего тебе там такого хорошего повысят? - Отвечая односложно, Пеон рассчитывал поскорее истощить любопытство назойливого соседа, но с последним ответом явно не угадал. - Я вот как считаю: всё, что художнику нужно - это талант. И натура. Вот у натуры-то и учись. И никуда для этого ездить не надо. Или там, в Академии, люди какие-то особенные? Учебные, специально для рисования?

– Вообще-то да. Так и называются - натурщиками… Пеон, поняв, наконец, что выспаться сегодня не судьба, сел на кровати и протёр глаза. Принесённый нелёгкой однокомнатник на вид вполне соответствовал своему голосу: крепкий, жилистый мужчина лет тридцати с небольшим, одетый просто и безвкусно, зато практично. Рука с коротко оструганными ногтями, сжимавшая кружку, наверняка была тяжёлой. А лицо, вылепленное с грубоватой небрежностью и к тому же украшенное парой глубоких шрамов, казалось бы суровым, если бы не широко оттопыренные уши.

– Вот это, наконец-то, правильное поведение. Давай, поднимай ёмкость. И не беспокойся ты попусту - мне тоже с утра в дорогу, сам понимаешь, так что вот кувшинчик оприходуем - и на боковую. Тебя как зовут?

– Пеон, - имя своё, не слишком редкое, король не счёл нужным изменять, умолчал только о порядковом номере.

– А меня - Ястреб. Ну, значит, будем знакомы.

Пеон, как полагается, в первый приём опорожнил полкружки.

– Ну, и как? Ведь неплохое же здесь пиво, верно?!

– Неплохое. Хотя, на мой вкус, горьковатое.

– Зато не кислое. Так вот… ну, научат тебя, как правильно натурщиков этих рисовать, а живых людей изображать ты тем временем разучишься. И кто ты после этого будешь? Да никто, и звать тебя никак.

– Вот уж не думал, что повстречаю здесь дипломированного искусствоведа.

– Ха! - Ястреб почувствовал иронию, но смущаться и не подумал. - У меня, чтоб ты знал, такая школа за плечами, что никакие дипломы не заменят. Ты такого и не знаешь, что я повидал. Да лучше тебе такого и не знать. Так что ты со мной лучше не спорь, а слушай и воспринимай правильно.

Пеон, назвавшись простолюдином, был готов стоически переносить простецкое обращение, но не до такой же степени!

– Само собой, что в целом твой жизненный опыт богаче моего. Но согласись, что опыт бывает разным. И есть всё-таки вещи, в которых я разбираюсь лучше…

– Опыт, - Ястреб сделал выразительную паузу, разливая по новой, - если он, конечно, правильно усвоен, позволяет смотреть в самую суть вещей. А суть у всех вещей одна и та же. Но понимание этого факта приходит тоже с опытом. Ну что, осознал свою неправоту?

– Да как-то не очень.

– Это у тебя тоже от недостатка опыта. Ничего, я сейчас на примере объясню. Вот знавал я одного астролога-самоучку. Он, наверное, всего один такой на свете и был: гадание по звёздам - это ведь, чтоб ты знал, наука серьёзная, ей помногу лет в университетах обучаются. Зато когда выучатся, могут уверенно предсказывать что угодно в любое время суток, и даже вообще никогда глаза к небу не поднимая, по одним только расчётам. А этот парень, Поленом его звали, сам в своей деревне до всего дошёл, по наитию да по книжкам, что продаются на ярмарках. И поэтому ему обязательно нужно было сначала поглядеть на звёзды своими глазами (телескоп он тоже на ярмарке купил и доработал не без помощи кузнеца). Лишь тогда он мог задавать звёздам вопросы, а они ему нашёптывали ответы.

Метод, конечно, дикарский, но ему позволял достигать исключительной точности предсказаний. А главное - конкретности. То есть, к примеру, вместо «привычные, казалось бы, действия могут привести к неожиданным последствиям» - «не ходи сегодня в кабак, не то напьёшься в хлам, начнешь всем хамить и получишь по морде».

Со временем Полено прославился в местном масштабе, начал пользоваться уважением земляков. Ни одно важное дело не затевалось без его консультации. Да только какие там, в провинции, могут быть важные дела - одни только свадьбы, посевы, мелкие торговые сделки… а ему вдруг захотелось настоящего размаха.

И отправился он ко двору. А при дворе и так уже тесно от всяческих гадателей и просто провидцев, и дипломы у них один другого краснее. Посмеялись, конечно, но потом, видя настойчивость, сжалились. Дали простенький тест на профпригодность и времени до утра. Полено еле дождался ночи, залез на какую-то крышу, прильнул к окуляру… смотрит, а светила над городом все до единого незнакомые. Вроде бы находятся на тех же местах, излучают в том же спектре, но все такие важные, надутые, фамильярности не терпят: любые вопросы - только в письменной форме. Знаться с неучем не желают…

В общем, домой он так и не вернулся - стыдно. Поступил в итоге всё-таки на королевскую службу. Только уже не астрологом, а шутом. Хотя у шутов, надо сказать, возможности для верчения судьбами тоже немаленькие… Но смысл уже не в этом. А в том, что столичные художники нужны в столице, а в Залужанске - нужны залужанские. Сумеешь сделаться столичным - в столице и останешься, а не сумеешь - так там и пропадёшь совсем. И будешь ты никто, и звать тебя никак.

– Пример, конечно, яркий, но нетипичный, - возразил Пеон. От прилагательного «столичный» на него повеяло духом старинных авантюрных романов, главные герои которых, прибыв из глубокой провинции, покоряли Имск своей предприимчивостью, отвагой и прочими несравненными достоинствами. Увы, но жанр естественным образом зачах тогда же, когда бывшее Сердце Призаморья утратило функции финансового и административного центра (взамен Имск приобрёл у приморского Уширска, с небольшой доплатой, репутацию средоточия культуры).

– И вообще, - всё более воодушевляясь, продолжал Ястреб, - если ты молодой, здоровый и с амбициями, то за каким чёртом тебя вообще несёт в эту столицу! Меч в руки, задницу в седло - и вперёд! Совершай подвиг, выручай из беды какую-нибудь принцессу, женись на ней, становись королём! Знаешь, сколько у нас принцесс неспасённых да королевств бесхозных?..

О существовании бесхозных королевств Пеону приходилось слышать и раньше - в основном от военного министра. Тот, правда, под «бесхозностью» подразумевал вовсе не отсутствие законного властителя, а слабость обороны. И потом…

– Ну не всем же быть королями! Должен кто-то и землю пахать, и дома строить, и картины писать. Подданных государству нужно много, а государь - всего один.

– Само собой. Быть королём получится не у всех. Но попытаться должен каждый!

– Несчастное то королевство, где каждый стремится стать королём!

– А то, где никто не хочет быть королём, ещё несчастнее… Так, а пиво у нас уже кончилось. Сбегай-ка за новым кувшинчиком. Снизу, я слышу, шум какой-то доносится - значит, тоже не спят.

Утихнувшее было раздражение всколыхнулось в Пеоне с новой силой.

– Я тебе, между прочим, не оруженосец! Чего раскомандовался?!

– А я, между прочим, и не командую. Пока что. Я по-человечески прошу. А ты как младший - по возрасту уж точно - мог бы и сам субординацию проявить.

Упрёк с учётом обстоятельств подействовал.

– Ладно, схожу. Но только за одним кувшином!

Хозяин, действительно, не спал. Шумел он, правда, уже не так сильно, но всё равно достаточно громко, чтобы с лестницы можно было легко расслышать каждое слово:

– Короче, ещё раз узнаю - своими руками придушу обоих! Всё поняли?!

Двое юношей вызывающего вида - крестовидные серьги в ушах, мешковатые бархатные куртки, сплошь обшитые кружевами, нечеловеческих размеров гульфики - дружно склонили повинные головы.

– Тогда клянитесь! И не так, как в прошлый раз. Руки - перед собой, чтоб я видел!

– Мы, папа… - начал было тот, что повыше да пошире в плечах, но тут второй резко вскинулся:

– А кто это там у нас ступенями скрипит?! Ну-ка, выходи-ка на свет!

Пеон, между прочим, и не думал подслушивать - просто остановился, раздумывая, уместно ли прерывать семейный разговор.

– Добрый вечер. Нацедите, пожалуйста, кувшин пива.

– Чего-чего?! - неадекватно набычился брат-здоровяк. - Какого ещё тебе пива?! Ты кто вообще такой?!

– Не горячись, Ствол, - голос меньшего из братьев теперь так и сочился елеем. - Неужели ты забыл? Наш папа занимается гостиничным бизнесом. Значит, это у нас постоялец. А постоялец всегда прав, даже если среди ночи спускается в холл, чтобы потребовать пива. Поэтому с ним надо вести себя учтиво. Правда, папа?

– Ты, засранец, соскользнуть с темы даже и не надейся, - хозяин вытащил из-под стола, сколоченного в виде грубого подобия барной стойки, пузатый бочонок. Наклонил бочонок над кувшином. Перевернул. Встряхнул. Помрачнел ещё больше (насколько это вообще было возможно).

– Что, неужели уже пустой?! А давай мы со Стволом сбегаем по-быстрому за новым? Нехорошо ведь постояльцу отказывать! Дай нам только ключи от подвала…

Проигнорировав предложенную помощь, бородач молча сгрёб тару под мышку и скрылся за дверью.

– Не доверяет он нам, - развёл руками названный засранцем. - Любит, но не доверяет. Что поделаешь, проблема отцов и детей… Меня, кстати, Стебель зовут, а это мой старший брат - Ствол.

– Пеон, - представился Пеон.

– Как же тебя, Пеон, в нашу глушь занесло? И откуда, если не секрет?

– Из Залужанска, по пути в Имск.

– Неужели из самого Залужанска?! - завосхищался Стебель. Пеон даже испугался - а ну как начнёт выискивать общих знакомых, но обошлось. - Я, правда, сам там ни разу не был, но наслышан… Это ведь, кстати, неправда, будто у вас там гоблины прямо по улицам ходят?

– Конечно, неправда! Кто тебе такую чушь рассказал?

– А я так и думал! Мало ли чего досужие люди болтают. Кстати, о досуге. Папа минут через пятнадцать вернётся, не раньше. Надо бы тебя как-то развлечь на это время… Как насчёт партии в кости?

– Спасибо, конечно, но я не играю.

– А почему?! - совершенно искренне изумился Стебель, извлекая из-за пазухи складной кожаный стаканчик и пару кубиков. - Правила-то простые. Есть, конечно, продвинутые варианты, но можно ведь и по-любительски, в чёт-нечёт… Да мы сейчас покажем. Ну-ка, Ствол, загадывай!

– Нечёт. Я всегда сначала на нечёт ставлю, - очень серьёзно пояснил старший брат.

– Один загадывает, другой мечет - всё по-честному… Ну вот, выпали тройка и четвёрка - в сумме семь, нечёт. Значит, он выиграл. Вот и всё! Ну, так как - чёт или нечёт?

– Но это же азартная игра… - промямлил Пеон.

– «Азартная» - это буквально значит всего-навсего «интересная»! И потом, я же не на боги весть что играть предлагаю, - Стебель, погремев содержимым стаканчика, перевернул его, прижав к столешнице, - а на просто так.

– Ну, разве что на просто так…

– Чёт или нечёт?

– Чёт!

Стебель поднял стаканчик. Кубики уставились на Пеона гранями с четырьмя… и, кажется, пятью точками? Точно, пятью.

– А ты ведь нас, наверное, обмануть пытался, - добродушно усмехнулся Стебель, сгребая кости. - Вовсе ты не в первый раз играешь.

– Почему это?

– Потому что новичкам везёт. А тебе вот - не повезло.

– Сейчас точно повезёт! Давай теперь нечёт.

– Ну, давай. Почему бы и нет. А что на кон ставишь?

– Как что?! - не понял Пеон. - Мы же на просто так играем.

– Простотак свой ты уже продул. - Подняв глаза, Пеон обнаружил, что усмешка на лице Стебля сменилась ухмылкой, а в прищуренных глазах играет злой огонёк. - Только не говори, что в Залужанске не знают, что это значит.

– Лично я не знаю.

– А зачем тогда ставил? Ладно, консультация для лохов сегодня бесплатная: «простотак» - это «все деньги с кошельком».

– Но… ведь надо же предупреждать!

– Незнание закона не освобождает от ответственности. Верно, Ствол?

– Проиграл - плати, - пробасил Ствол, незаметно очутившийся у Пеона за спиной.

Пеон почувствовал в коленях противную слабость.

– Да вы что, ребята?! У меня и денег-то нет, и даже кошелька. Меня как раз сегодня утром на рынке облапошили. Мне ехать ещё далеко…

– А вот твои проблемы нас не интересуют, - отрезал Стебель. - Хотя стоп! А как это ты собирался без денег расплачиваться за ночлег и за пиво? Ты что же это - папочку нашего обмануть хотел?! Да ты, оказывается, просто жулик! Вовремя мы тебя на чистую воду вывели…

– Колечком рассчитается, - предложил Ствол, приставляя к Пеоновой шее что-то холодное и острое.

Лишаться обручального кольца было никак невозможно. Продавать жизнь - дороговато получится за дурацкий должок. Рассчитывать не на что…

«Вот и вся моя сказка, - успел подумать бывший Прекрасный Принц. - И звать меня никак…»

– Что это у вас тут происходит? - вкрадчиво и в то же время грозно осведомился откуда-то сверху знакомый голос. - Какие-то претензии к моему оруженосцу?!

Ехали молча. Пеон постепенно переваривал пережитое, его великодушный спаситель то ли размышлял о чём-то своём, то ли проявлял деликатность. Что, конечно, вряд ли, но Пеон уж и не знал, чего от него можно ожидать. Возможно даже, что в силу пресловутого опыта он уже не нуждался в вопросах вроде «Как же это тебя угораздило»…

– Как же это тебя угораздило-то? - вопросил Ястреб. - Ты же пиво сразу заказал - значит, мы за него, считай, заплатили.

– Ну не брать же с собой кувшин!

– Так перелил бы во флягу.

– Но ты же сам торопил, мол, поехали скорее отсюда…

– Да перестань ты оправдываться! Вообще никогда не оправдывайся. Если прав - значит, прав. А если не прав… Тогда всё равно молчи - за правого сойдёшь.

– Я не оправдываюсь, а объясняю!

– Ну вот, опять, - Ястреб тяжело вздохнул. - Ты когда-нибудь про разбойника Соловья слышал?

Пеон пожал плечами.

– Ну конечно, откуда тебе… В общем, был такой профессионал с большой дороги. Прославился тем, что, в отличие от большинства коллег, никогда не брал на дело ни дубины, ни топора, ни даже ножа. Орудовал исключительно силой убеждения. Выходил как бы случайно из кустов навстречу путнику, спрашивал что-нибудь совершенно безобидное, заводил разговор. Слово за слово - и как-то так получалось, что путник перед Соловьем оказывался сильно виноват. Причём сам потом не мог вспомнить, в чём конкретно, но угрызения совести испытывал страшные. Сначала начинал оправдываться, потом извиняться, потом каяться. И в итоге безо всякого насилия сам отдавал разбойнику всё своё добро в качестве компенсации.

Никого Соловей не щадил, и никто перед ним не мог устоять - ни купец, ни мудрец.

Когда совсем уж житья от него не стало, король придумал хитрый план: объявил состязание по красноречию. Главный приз пообещал тому, кто соврёт всех нелепей, но при этом убедительнее. А по периметру площади, на крышах, тайно расставил самых метких лучников с заданием: победителя - сразу же на месте пристрелить. И уши им на всякий случай приказал залить воском.

Соловей понимал, конечно, что это ловушка, но удержаться не мог. Переоделся монахом, прибыл в город, принял участие… А как раз в это же время Безумный Император объявил себя повелителем всего Призаморья и начал рассылать во все концы глашатаев с первыми указами. И вот один такой глашатай на свою беду прибыл в город как раз во время состязания. Его-то и объявили лучшим вруном - ну и поступили с ним соответственно. А настоящий разбойник занял только второе место и ушёл ни с чем, зато живой.

В общем, не было на Соловья никакой управы. Хотели уж объявить его народным героем, но не успели. Случилось вот что: ехал к королю на службу новый шут. Известнейший дурак - шутка про хлопок одной ладонью от него пошла. Да я тебе про него уже рассказывал - Поленом его звали. Так вот, то ли Соловью осёл дурацкий понравился, то ли бубенцы золочёные на колпаке, но вышел он, как обычно, на дорогу, и завёл свой разговор. Дурак, разумеется, и пяти минут не продержался - заплакал и сказал: так мол, и так, добрый человек, вижу, что причинил я тебе много горя и страданий. И чтобы хоть как-то всё это загладить, отдаю тебе самое дорогое, что у меня есть. То, с чего живу. Свою глупость. И отдал.

И всё: был разбойник Соловей - стал никто, и звать никак.

– А почему же он сам в шуты не пошёл? - удивился Пеон. - С его-то красноречием мог бы сделать неплохую карьеру.

– Несмешной он был.

– Ас шутом что сталось?

– Устроился к тому же королю советником… Ладно, разъясни-ка мне, кстати, вот что. Ты, кроме как рисовать, ещё на что-нибудь годишься?

– В смысле?

– В смысле на пропитание зарабатывать. Мы же с тобой теперь оба вроде как без средств к существованию.

Пеон поёжился от неловкости.

– Да хватит уже пережёвывать! Мне этот кошелёк всё равно не нравился: вроде и не дырявый, а золото в нём никогда надолго не задерживалось.

Не переживать у Пеона не получалось. Мешала, в частности, привычка вознаграждать людей, заслуживших его личную признательность, по-королевски. То есть быстро и щедро. Что в данном случае было невозможно. Точнее, возможно, но… Поскольку королевская сокровищница располагалась в королевском дворце, то, чтобы попасть в неё, сначала необходимо было вернуться обратно в Залужанск. Но в таком случае дальнейшие поиски приключений наверняка пришлось бы отложить на неопределённый срок… Хотя, вообще-то, некоторая часть Леонова рассудка полагала такой исход наилучшим. Короче говоря, великодушие и малодушие с редким единодушием продиктовали Пеону следующую реплику:

– Слушай, а почему бы нам не сделать небольшой крюк? Завернём ненадолго в Залужанск… к моим родственникам.

Ястреб выразительно вытаращил глаза:

– Небольшой, говоришь?!

Не было такого синонима к слову «идиот», которым Пеон отказался бы наградить себя за то, что накануне не изучил внимательно все надписи на древнем каменном указателе. Потому что, как выяснилось, за объявленные пятнадцать минут он незаметно для себя пересёк всё Призаморье, и теперь от дома его отделяли многие недели обратного пути.

Ястреб философски пожал плечами - оттуда ли, мол, отсюда ли, а до Имска всё равно далеко. И вдруг предложил: раз уж Пеона так сильно тяготит долг, то его ведь можно и отработать.

– Вот кстати, скажем, в качестве оруженосца. Как раз за пару-тройку недель, пока не доберёмся до Имска. Нам с тобой ведь как раз по пути. А искать приключений на две головы не только веселее, чем на одну, но и безопасней. И потом, я, может, сто лет уж мечтаю об оруженосце! - Тут Ястреб вдруг поперхнулся и зачем-то поспешно добавил: - Это фигура речи такая.

В должности оруженосца не было ничего зазорного, более того, многие популярные герои, в том числе и благородного происхождения, начинали с неё свой славный путь. Пеон подумал и согласился.

Проблема с долгом, таким образом, благополучно решилась, но был ещё один вопрос, никак не дававший покоя свежеиспечённому оруженосцу:

– Слушай… а тебе не кажется, что эти братья были очень уж похожи на разбойников?

– Вот и я думаю! - иронично подхватил Ястреб. - Для странствующих комедиантов ножики у них что-то уж больно острые.

– Но тогда… тогда почему мы так запросто оттуда уехали?!

– Потому что я бы не удивился, если б ночью эти клоуны нас зарезали спящих. Или я неправильно понял вопрос? Ты хочешь знать, почему они нас так запросто отпустили? Потому что я был крайне убедителен, мог бы и обратить внимание. Или ты, - теперь недоумение в его голосе звучало искренне, - предпочёл бы затеять драку?!

Был бы Пеон из породы драчунов - спал бы сейчас спокойно в своей постели, вместо того чтоб мотаться по всему Призаморью в поисках подходящего Приключения. Но с другой стороны, разгром разбойничьей банды - это же первый подвиг, совершённый легендарным сэром Дубиной по прозвищу Молот Справедливости, которого и романисты, и менестрели единодушно называли достойнейшим из всех достойных подражания!

Справедливости ради надо отметить, что юному Дубине, который тогда ещё был простым подмастерьем, помогал его верный друг и будущий оруженосец, имени которого история не сохранила. Ловкий малый, прокравшись под покровом тьмы в разбойничий лагерь, связал всем злодеям ноги обрезками сапожной кожи. Сами злодеи при этом крепко спали, опоенные вином, каковое будущий сэр позаимствовал ради благого дела из погребов своего хозяина (каким образом удалось усыпить бдительность атамана история умалчивает). А уж потом герой спустился с дерева и перерезал им всем глотки. Вырученных за разбойничьи сокровища денег как раз хватило на покупку рыцарской лицензии, а также коня, доспехов, меча и щита, на котором Молот Справедливости приказал выбить девиз: «Не я такой - жизнь такая».

Вышеупомянутые менестрели и романисты истолковывали девиз сэра Дубины в том смысле, что великий герой, помимо прочих своих достоинств, отличался достойной подражания скромностью. Что до небесспорных методов, к использованию которых его порой принуждали обстоятельства, то во всей немаленькой библиотеке Пеонова замка имелась лишь одна книга, автор которой счёл необходимым о них упомянуть, и сей объёмистый труд, заслуженно считающийся классическим и послуживший, между прочим, источником вдохновения, а зачастую и складом готовых сюжетов для целого ряда более поздних сочинителей, был, увы, написан совершенно непроходимым языком.

Так что же всё-таки произошло? Разочаровал ли Пеон фортуну, упустив долгожданный счастливый случай, или же, наоборот, только благодаря счастливой случайности продолжил путь живым и невредимым?! Снова и снова взвешивал он шансы, прокручивал в голове варианты. С каждым разом всё более ловким движением высвобождаясь из захвата, всё более точными и сильными ударами укладывая на пол одного братца за другим…

– Хозяина не забудь, - словно бы угадав его мысли, напомнил Ястреб. - Даже если папаша сам и не при делах, за сыновей наверняка заступился бы.

Пеон, в очередной раз пристыженный, промолчал.

– А от вопроса, между прочим, тебе уклониться не удастся. Так как насчёт рыбной ловли? Или, может, силки на мелкую дичь умеешь ставить?

– У меня ещё пирожки, кажется, есть… - немного подумав, промямлил Пеон.

Ястреб, судя по всему, был привычен к трудностям походной жизни. А может, просто крайне неприхотлив. Королевский же желудок напрочь отказывался воспринимать половинку последнего пирожка и двух обугленных рыбок без соли иначе, чем как грубое издевательство. Именно поэтому Пеон первым почуял, что с деревней что-то не так.

– Интересно, почему ниоткуда не пахнет едой?..

– Какой едой?!

– Да хоть какой-нибудь. Жареным мясом, допустим. Или тушёным с овощами. Или гусем, запечённым с яблоками и картофелем. С такой, знаешь, хрустящей корочкой…

– Заткнись, - одобрительно отозвался Ястреб. - Наблюдение точное и даже, будем надеяться, своевременное. По существу есть что добавить?

– Голодом здесь тоже не пахнет, - призадумался Пеон. - Лица у селян круглые, румяные, вполне довольные… Куры бегают… За оградами виднеются огородики, засаженные свеклой и брюквой…

– Где ты брюкву увидел?! - изумился Ястреб.

– Да вон же она!

– А, по-моему, это скорее авокадо. Или вообще маракуя какая-нибудь.

– Да ты что, авокадо совсем по-другому выглядит! Нет, я, конечно, горожанин, так что… Но, в общем, на мой взгляд - вполне-обычная процветающая деревня. Во всяком случае, именно такая, как я себе представлял процветающую деревню. Наверное, местные жители просто постятся перед каким-нибудь праздником.

– Возможно. Знаешь, нехорошо так говорить, но я бы предпочёл, чтобы на них лежало какое-нибудь коллективное проклятие. Потому что в таком случае для нас с тобой, оруженосец, нашлась бы кой-какая работёнка.

– Ты умеешь снимать проклятия?!

– Я умею убедительно общаться с теми, кто их накладывает.

Пеон покосился недоверчиво. Ястреб, неправильно истолковав его взгляд, рассмеялся:

– Да ты не бойся, постоишь в сторонке с лошадьми. А ко мне вся эта дрянь уже не прилипает.

– «Уже»? - насторожился Пеон. Хотя в магии он разбирался весьма поверхностно, но помнил, что проклясть нельзя лишь того, кто и так уже проклят. На чём и основывается принцип действия так называемых защитных заклинаний: на самом деле все они являются не чем иным, как мощными, но безобидными, в сущности, проклятиями (к примеру, на могилу Пеона спустя три с половиной года после его смерти должна будет нагадить драная кошка). Ценность такой вакцинации, особенно для людей богатых и влиятельных, более чем очевидна - потому и стоит она дорого. Намного дороже, чем мог бы себе позволить безродный бродяга.

– Попадаются, конечно, и такие случаи, что лобовые меры не действуют, - словно бы не расслышав Пеонойой реплики, рассуждал Ястреб. - Тогда, конечно, нужен уже волшебник. Хотя и он ведь никакой гарантии не даст…

– Это точно, - закивал Пеон. - Эти умники и собственные-то ошибки с трудом исправляют, а уж чужую злонамеренность… Особенно, если неизвестно, кто проклял и за что, - тут уж никаких шансов.

– Ну, это смотря кто берётся за дело! - неожиданно заступился за волшебников Ястреб. - Настоящий специалист даже в самом крайнем случае что-нибудь да придумает. Вот, скажем, один мой знакомый. Был человеком - стал никем и звать никак… неодушевлённым предметом, в общем. Даже хуже: у таких предметов обычно хоть имена есть… В общем, долго он переходил из рук в руки, кому только не служил по назначению, пока однажды случайно не достался старому магу. Тот едва глянул - сразу всё понял и принялся расколдовывать…

– Добрый волшебник попался.

– Ну, это кому как, - усмехнулся Ястреб, - но, в общем, точно не злой. Да я тебе про него рассказывал: его когда-то, в обычной жизни, Поленом звали.

– Так ты же, вроде бы, утверждал, что он подался в королевские советники?

– Да кем он только после этого не успел побывать… Короче, полностью снять проклятие не удалось: накладывал хоть и любитель, но по большой любви. Зато получилось слегка подправить формулировку - так, что мой знакомый хоть и остался функционально тем же самым предметом, но уже в человеческом обличье. А главное: удалось выяснить, при каком условии чары спадут сами собой.

– И при каком же?

– А вот этого мой знакомый не должен говорить никому, - неожиданно резко отрезал Ястреб.

И самый одарённый рассказчик порой бывает не в ударе. Во всяком случае, если Ястреб намеревался своей историей отвлечь Пеона от лишних вопросов, то замысел его не удался. Пеон уже открыл было рот, но его опередил незаметно подошедший местный житель - румяный, как и все в деревне, здоровенный детина в расшитой красными петухами рубахе и блестящих чёрных сапогах.

– Приветствую вас, путники!

– И ты здравствуй, уважаемый, - откликнулся Ястреб.

– Вот смотрю я на вас, и сдаётся мне, что вы не отказались бы от хорошей работы.

– Ну, это смотря насколько хорошей. А так, в принципе, не отказались бы.

– Так вам, значится, не помешает знать, что пасечнику Щепке нужна новая вывеска на трактир.

– Мы что, по-твоему, похожи на художников?! - возмутился Ястреб.

– Так здесь, по крайней мере, есть трактир! - обрадовался Пеон.

– Я имею в виду - на тех художников, которые малюют вывески, - спохватился Ястреб. - Мы, вообще-то, высококвалифицированные профессионалы. Но и вывеску, конечно, можем. Так что твоему трактирщику, считай, крупно повезло.

– Пасечнику, - деликатно поправил селянин.

– А зачем ему вывеска на трактир, если он пасечник? - удивился Пеон.

– А где ж это ты видел вывеску над пасекой?! - в свою очередь изумился селянин. Пеон не нашёлся, что ответить.

– Заведение называется «Сэр Дубина и дракон», значится, на вывеске эти двое и должны красоваться. Причём один должен быть страшный, а другой - устрашающий. Ну и название, само собой, и ещё какой-то там текст, Щепка расскажет. Значится, сейчас поезжайте в эту сторону, возле коровника поворачивайте налево…

– Какого коровника?! - недопонял Ястреб.

– Так ведь отсюда, где мы стоим, только один и виден.

– К нему борона прислонена, - уточнил Пеон.

Ястреб вгляделся повнимательнее сначала в улицу, потом в лица обоих собеседников, а затем с обычно не свойственным ему философским спокойствием заметил, что, в конце концов, если дорогу будет знать только один из двоих, то этого вполне достаточно.

Закончив объяснять маршрут (необычайно длинный и извилистый для небольшого, на первый взгляд, поселения), так и не представившийся местный житель, не дожидаясь благодарности, повернулся и исчез за ближайшей калиткой - столь же внезапно, как и появился.

А Ястреб с Пеоном двинулись в указанном направлении.

– Есть всё-таки справедливость, на свете! - подтрунивал Ястреб. - Придётся мне ходить в подмастерьях у собственного оруженосца. Ничего, я не гордый. И ты, смотри, не загордись.

Пеон задумчиво отмалчивался.

– Справишься или нет - я даже не спрашиваю. Во-первых, надо справиться. А во-вторых, чего там сложного может быть, в вывеске-то? Людей портретировать ты умеешь, а уж драконов, как говорится, рисовать даже проще, чем собак.

– Вообще-то, так про демонов говорят, - поправил Пеон, - потому что их, в отличие от собак, никто своими глазами не видел.

– Живых драконов здесь тоже никто никогда не видел, я тебя уверяю.

– Да дракон-то меня как раз вообще не беспокоит. В отличие от сэра Дубины. Понимаешь, Молот Справедливости - он ведь персонаж не реальный, как дракон, и не виртуальный, как демон, а легендарный, да к тому же канонический. Это значит, что изображать его следует не как боги на душу положат, а как положено.

– Ив чём проблема-то?

– Сейчас объясню. Существует целых три несовместимых стандарта. На востоке принято изображать Молота Справедливости в облике стройного чернобородого юноши с огнём праведного гнева в очах. На западе - вступившим в пору зрелости мужчиной могучего телосложения, светловолосым, гладко выбритым, с печатью скорби на челе. И, наконец, Комитет по стандартизации и канонизации при имской Академии искусств постановил: во имя всеобщего покоя и согласия впредь изображать Молота Справедливости в полном доспехе и в шлеме с опущенным забралом. А проблема в том, что мы - на севере. И что здесь считается правильным - я не знаю. А спрашивать неудобно, ведь мы же профессионалы…

– Переговоры предоставь мне, - попытался успокоить напарника Ястреб, но Пеона, оседлавшего излюбленную тему, было уже непросто остановить:

– Единственное, что объединяет все три стандарта, - Молот Справедливости неизменно изображается с мечом в руках. Не с молотом, что было бы логично. И не с копьём - хотя для схватки с драконом копьё подходит гораздо лучше. А именно с мечом. Что, между прочим, довольно странно: если сэр Дубина так дорожил своим оружием, почему не удосужился дать ему какое-нибудь славное имя… хотя, возможно, оно нам просто неизвестно. Как, кстати, и имя его верного оруженосца. Жаль, конечно. Но ещё печальнее, что не сохранилось ни одного прижизненного портрета, ни единого достоверного описания… А ведь так интересно было бы узнать, как он выглядел на самом деле!

– Как козёл он выглядел, - с неожиданной злобой отозвался Ястреб. - Только пасть жабья безгубая, от уха до уха, да глазёнки свинячьи, а в остальном - натуральный вонючий козёл. Сам-то себя считал неотразимым красавцем, приставал подряд ко всем девчонкам. За что и получал от всех подряд - и от самих девчонок, и от их парней, и братьев. А однажды сговорились и отметелили его так, что, думали - всё, не оклемается… Но ничего, отлежался, только шрам остался на лбу. Такая вот печать скорби. Вот с тех самых пор он и начал заговариваться об иной, высшей участи…

Последние три слова Ястреб противно провизжал, явно кому-то подражая, - и осёкся, разглядев выражение Леонова лица.

– Так что, в общем, рисуй таким, каким его захочет увидеть заказчик. А вот, кстати, и он!

И действительно, пасечник (судя по бесформенному балахону, рукавицам и марле, свешивающейся с полей шляпы) сам торопился навстречу самозваным художникам.

– Рад приветствовать в нашем скромном поселении! - ещё издали закричал он. - Это ведь вы - те самые специалисты по вывескам? У нас, знаете ли, новости очень быстро разносятся. Очень рад!

– Да, это мы, - одновременно спешиваясь и напуская на себя солидный вид, отозвался Ястреб. - Меня зовут Ястреб. Профессор Ястреб. А это мой ученик, Пеон.

– Очень приятно, а я Щепка - пасечник и по совместительству немного трактирщик. Вы уж извините, что я с вами разговариваю, не открывая лица, - у меня, знаете ли, очень злые пчёлы.

Пеон испуганно заозирался.

– Да вы не пугайтесь, они же на меня злятся, а не на вас. Так вот, давайте я вас сразу введу в курс дела. Моё заведение - единственное во всей округе…

– Ни одного конкурента, значит?

– Ни единого! Даже странно… Хотя конкурировать со мной было бы трудновато. Скажу без лишней скромности: у меня превосходные повара и только самые качественные ингредиенты. Особенно я горжусь блюдами на основе натурального мёда. Но, представьте себе, «Сэр Дубина и дракон» не пользуется популярностью!

Ястреб с Пеоном покивали сочувственно.

– Я совершенно уверен, что всё дело в неэффективной рекламе. Как будет готова новая вывеска, дела сразу же пойдут на лад. Ключом к успеху станет сочетание новаторства с уважением к традициям. Задача, конечно, непростая, но я уверен, что вам она по плечу.

Пеону очень хотелось бы перенести дальнейшее обсуждение проекта поближе к месту предстоящих работ. Безусловно, для лучшего усвоения задачи неплохо было бы сразу вдохновиться чем-нибудь высококачественным, пусть хоть на основе мёда. Но Щепка, остановившись в нескольких шагах от самозваных художников, тараторил, словно бы и не собираясь двигаться с места:

– Итак, в правом углу вы изобразите дракона, как бы составленного из различных блюд: колбас, рулетов и так далее. Туловищем ему будет служить медовый пирог, а головой - пивная бочка. Слева на него будет нападать сэр Дубина, с мечом в одной руке и вилкой в другой. Ну, а над этим классическим сюжетом, конечно же, должно располагаться название заведения, а чуть ниже - надпись… обязательно выделите жирным шрифтом каждый её элемент! Текст будет такой…

Щепка горделиво выпрямился, повёл руками в приглашающем жесте и продекламировал:

– Проголодались так, что готовы заживо слопать дракона? Заходите к нам прямо сейчас! Вкусные и питательные блюда из натуральных продуктов созданы специально, чтобы утолять голод! Низкие цены, небывалый комфорт!

Что-то знакомое послышалось Пеону в звоне рекламных лозунгов. Да и в самом голосе потенциального работодателя. Совершенно точно знакомое! Будь Пеон в лучшей форме, он, конечно, не стал бы делать поспешных выводов, но сейчас, голодный и утомлённый, соображал плохо, но быстро.

– Скажи-ка, уважаемый пасечник-трактирщик, - вкрадчиво поинтересовался он, - а ты, случаем, ещё и торговлей мечами не занимаешься ли?

– Мечами? Какими мечами? - Щепка попятился. - Никаких мечей я и в руках-то никогда не держал.

– Вот именно, что никаких, - сыронизировал Пеон. - А к гостинице «Царский рай» ты, конечно же, ни малейшего отношения не имеешь?

– Что за беспочвенные подозрения! - Щепка всплеснул руками. Точнее сказать, взмахнул…

– Нет уж, постой! - завопил Пеон, бросаясь вперёд. В два прыжка (откуда силы взялись) он преодолел отделявшее его от мошенника расстояние и даже успел схватить за рукав, но, увы, без толку - послышался треск рвущейся ткани, и кусок балахона остался у Пеона в кулаке, а всё остальное исчезло.

Причём на сей раз - именно что всё. Вся деревня, с домами, жителями и курами, растворилась в воздухе. Осталась лишь пыльная дорога, уходящая, как обычно, куда-то вдаль.

– М-да, - протянул Ястреб. Оглянувшись, Пеон с облегчением обнаружил на его лице вовсе не злое, а скорее наоборот, глубоко удовлетворённое выражение. - Так я и подозревал. Я, конечно, тоже не ахти какой аграрий, но эта потёмкинская деревня явно строилась для кого-то вроде тебя. Странно, конечно… ты же у нас не король?

– Нет, что ты! - замотал головой Пеон.

– И я совершенно точно не король.

Пеону вдруг подумалось, что хотя Ястреба никак нельзя было назвать молчаливым, о себе самом он до сих пор обронил не больше десятка слов, да и те - какие-то невнятные. Действительно ли он так много повидал на своём (на вид - не таком уж и долгом) веку? И если да, то в качестве кого? А если его обширные познания - понаслышке, то где и от кого он этого всего наслушался? Пеон очень хотел бы обо всём этом спросить, но стеснялся - всё-таки и сам он скрывал свою личность, а значит, не имел морального права приставать к другим с расспросами.

Поэтому спросил о другом:

– А откуда ты узнал, что деревня называется Потёмкинской? Указателя я не заметил.

– Да я уж навидался… Стоп. Или ты вообще не в курсе, что такое «потёмкинская деревня»?!

В течение следующего получаса молодой король с немалым интересом узнал (и постарался хорошенько запомнить) кое-что действительно полезное. Во-первых, что с помощью потёмкинских деревень министры демонстрируют своим повелителям, как сытно и комфортно живётся народу под их мудрым управлением. Во-вторых, что локальная оптимизация действительности (так это называется на профессиональном жаргоне) - дело сложное, кропотливое и в чём-то творческое, но взявшемуся за выполнение заказа волшебнику почти всегда приходится работать в условиях строжайшей секретности, жёсткого цейтнота и более чем скромного финансирования. Оттого обойтись без хотя бы пары-тройки ляпов никак невозможно. То местные жители все на одно лицо (и хорошо ещё, если незнакомое), то деревья не отбрасывают тени, а то и стадо пятиногих коров пробежит. Поэтому распорядок хождения в народ планируется так, чтобы созерцать оптимизированное поселение монарху приходилось, по возможности, вечером - то есть в потёмках. Отсюда и название.

– Хотя, конечно, бывают и исключения, - продолжал Ястреб. - Вот, скажем, когда Полено только-только стал волшебником (даже право обходиться совсем без имени не успел заслужить, а так и звался - «Волшебник, ранее известный как Полено»), он стажировался в должности придворного мага в одном маленьком северном королевстве. Сам король был большим любителем народа, а вот министры предпочитали чего позвонче. Соответственно, налоги всё росли, а казна всё пустела. Соответственно, придворный маг только и занимался, что возведением потёмкинских деревень. И вскоре так набил руку, что играючи сотворял шедевры, которые и при свете дня показывать было не стыдно. А набив руку, заскучал от однообразия - и принялся импровизировать, рационализировать, вносить усовершенствования в технологию…

А в этом деле, чтобы ты знал, самое сложное - соблюсти баланс. Не переборщить с оптимизмом. Пусть все жители пышут здоровьем, но хоть одна прыщавая девица должна попасться на глаза. Хоть один слегка покосившийся забор, хоть одна мелкая лужа посреди главной улицы. В мелких изъянах - вся убедительность (тебе, как художнику, это должно быть хорошо известно). Так вот, он и занялся поиском способов, которые позволили бы допускать как можно менее заметные недостатки, но при этом не в ущерб эффективности. К примеру, придумал персонифицировать проект под заказчика. Известно ведь: что для одного недостаток, то для другого - просто пустое место. Что для одного - нелепица, для другого без разницы. Ну и так далее. В общем, добился исключительных успехов, кандидатскую защитил с отличием.

Но вот однажды сотворил он деревню настолько чудную, так точно соответствующую королевским запросам на прекрасное и при этом настолько убедительную, что король как будто живьём попал в свою мечту. И покидать её уже не захотел. Так и заявил: мол, переношу сюда свою резиденцию. Там вот, на холмике, постройте мне замок, а пока обоснуюсь в местном трактире. Дальше - хуже: с первого же взгляда воспылал страстью к одной девице. А местные жительницы целомудрием не отличались - поскольку сам король его особым достоинством не считал…

Советники с министрами, конечно, поначалу попадали в панику. На близкое взаимодействие даже самая качественная, но оптимизированная реальность всё-таки не рассчитана. Сквозь лестницу не провалишься - так о перину ушибёшься. Зубы о пирог не сломаешь - так вкуса не почувствуешь. А даже если и почувствуешь, так всё равно не наешься. Хотя вот, кстати, вином можно напиться. При желании… Ну, а про секс и говорить нечего: в лучшем случае - слабое подобие левой руки.

В общем, вызывают они Волшебника, ранее известного как Дубина, и ставят в известность: так, мол, и так, если король заметит подвох - окажешься виноват один только ты.

– И будешь ты никто, и звать никак, - вставил Пеон.

– Вот именно. А не заметит, говорят, - тогда проси, что хочешь, только в разумных пределах (если ты понимаешь, о чём мы). Ну, Волшебник недаром считался самым перспективным: если, отвечает, вы так вопрос ставите - уж напрягусь, сделаю всё в лучшем не только виде, но и в лучшем вкусе, запахе и тактильном ощущении. А если вы свои разумные пределы ещё немного расширите (если вы понимаете, о чём я), то его величество не только не заметит подвоха, но и сам, по собственной доброй воле, через неделю отсюда уедет и возвращаться не захочет никогда. Вы же не собираетесь, в самом деле, заморачиваться с переносом резиденции - это ведь и вам самим придётся из столицы сюда переезжать, и расходы какие на одно только строительство замка…

Министры сразу согласились, и волшебник принялся за дело. План у него был простой, но хитрый. Недаром до того, как в последний раз сменить профессию, он успел побывать и дураком, и мудрецом. Король и в самом деле не заметил ничего необычного. А ничего необычного и не было: только самые обычные, незаметные мелочи. Незаметные, но раздражающие. Скажем, еду в трактире подавали вкусную, но немного слишком простую и жирную, так что его величеству по три раза за ночь пришлось ходить до удобств. И при этом он по шесть раз спотыкался о маленькую приступочку в коридоре. Простыни оказались свежими, но слегка перекрахмаленными. Затащенная в постель девица - податливой, но какой-то вяловатой и новомодным изысканным ласкам необученная. На рассвете второго же дня заморосил дождик, и вместо разноцветной свежести установилась влажная серая зябкость, грязь и лужи кругом…

Короче, вот таким вот образом Волшебник, ранее известный как Полено, потихоньку и аккуратно сгущал краски, и в итоге добился того, что обаяние пропало, а иллюзия осталась. Только уже не прекрасная, а самая обыкновенная, скучная и повседневная иллюзия. Так что спустя неделю король уже и сам не мог взять в толк, что же его так привлекло в этом зауряднейшем местечке и в этой банальной сельской бабе. Решил, в конце концов, что это у него просто настроение было такое лирическое. Собрался да и уехал обратно к себе в столицу. И никогда больше об этой своей поездке не вспоминал.

– Это мне, кстати, напомнило речи одного восточного монаха, - заметил Пеон, - который однажды проповедовал у нас на городском рынке. Он, помнится, утверждал, что вообще вся наша жизнь - это иллюзия. Причём по большей части как раз весьма неприятная. Но вот именно эта самая её неприятность и не позволяет нам раскрыть глаза и увидеть, что на самом деле нет никаких неприятностей - и вообще ничего нет. Вроде как в страшном сне, когда хочешь проснуться - и не можешь…

– Мне лично никакие кошмары не снятся, - усмехнулся Ястреб. - А вот стоит присниться чему-нибудь хорошему, как тут же какая-нибудь сволочь начинает будить. Ну ладно, допустим, весь мир - большая потёмкинская деревня. А на самом-то деле как - всё хорошо?

– А на самом деле всё вообще никак. Потому что на самом деле ничего нет. И даже мы сами - только часть иллюзии, которую сами же для себя создаём.

– Ничего себе! И что же с ним сделали?

– Да ничего. А что можно сделать с тем, кого на самом деле нет?

– Логично. Хотя я знаю парочку королевств, где такого монаха живо казнили бы за подстрекательство к бунту. А то ведь получается, что и государства на самом деле никакого нет, и даже самого короля… Тем не менее, - спохватился Ястреб, - перебивать будешь потом. Слушай дальше. Стоило королевскому кортежу скрыться из виду, как Волшебник, ранее известный как Полено, грохнулся в обморок от недосыпа и перенапряжения. И в тот же миг вся деревня разом пропала, будто бы и не было. Но! Не совсем вся. Осталась та девка, с которой король крутил любовь. Сначала никто даже особо не удивился, думали - ну, смухлевал волшебник, подменил на настоящую. Какая, по большому счёту, разница, раз уж сработало. Но очень уж странно она себя вела - всё сидела неподвижно, уставившись в одну точку, на вопросы отвечала бессмыслицей, ела только с ложечки. А волшебник, очнувшись через двое суток, чуть было снова не потерял сознание - уже от изумления. Потому что на самом деле никого он не подменял и мог поклясться (и поклялся), что сам понятия не имеет, в чём дело. Но случай уникальный - надо пронаблюдать.

Стали наблюдать. А девица по-прежнему не проявляла никакого интереса к жизни, и всё бледнела да бледнела, а потом и вовсе начала становиться прозрачной. В самом буквальном смысле, так что вскоре стало видно, что она - беременная. Переборщил всё-таки волшебник с реалистичностью.

Несмотря ни на что, плод развивался нормально, и в положенный срок родился совершенно обычный мальчик. И с его первым криком мать, даже во время родов не издавшая ни стона, облегчённо вздохнула - и, наконец, исчезла окончательно.

А ребёнок остался. Стали думать, что с ним теперь делать. Всё-таки принц, хоть и незаконнорожденный. В конце концов, отдали на воспитание одной надёжной женщине из маленького городка. Она его полюбила, растила как родного. А он рос совершенно нормальным - ну, не слишком красивым, не слишком здоровым, не особо умным… нормальным, короче. Но вот однажды он как-то провинился - то ли варенье без спросу съел, то ли груш в соседском саду нарвал… все нормальные мальчишки это делают. И она, как все нормальные матери, его наругала. Он весь затрясся, закрыл лицо руками - и она вдруг увидела, что он плачет. Понимаешь? Увидела прямо сквозь ладони.

Короче говоря, оказалось, что парень существует, только пока верит в себя. А стоит ему в себе усомниться - в своей правоте, в своих возможностях, в своей привлекательности - он тут же начинает понемногу исчезать. Это ему от матери передалось.

– Вот бедняга! - посочувствовал Пеон. - Как же он жил-то?

– А ты что, никогда не встречал людей, которые всегда на сто процентов уверены в своей правоте?

Пеон сначала хотел было ответить что-то вроде «да вот хотя бы тебя, к примеру», потом вспомнил своего покойного деда, короля Железная Крыша, и просто кивнул.

– И что - кому жилось тяжелее: им самим или окружающим?

– Ты прав, - признал Пеон.

– Ещё бы! Так вот и этот мальчишка просто приучился никогда в себе не сомневаться. Бессознательно, конечно, - вот как начинаешь прихрамывать, чтобы уменьшить нагрузку на больную ногу. Приучился всегда добиваться своего, любой ценой. Всегда во всём винить других и никого никогда не прощать. Жалеть людей, - он ведь на самом деле добрый был по-своему, - но никогда не прощать. Особенно никогда не прощать тех, кто осмеливался жалеть его самого.

Таким он и вырос, таким и прославился. И по заслугам, пожалуй. Вон, и монах твой учил, что мы вообще все существуем только потому, что в себя верим. Только, конечно, некоторые верят больше, а некоторые - меньше. И те, кто верит больше, те и живут полнее, да ещё и других заставляют жить по-своему. Или умирать…

– И под каким же именем он прославился?

– Дубина. Он же - Молот Справедливости.

– Тот самый сэр Дубина?! - изумился Пеон. На сей раз услышанное, вроде бы, не противоречило ничему из того, что он знал о любимом герое. Даже более того - многое объясняло. Например, как сэр Дубина сумел вернуться невредимым из лабиринтов Подсознанья, куда он спускался за своей невестой. Но, с другой стороны…

– Тот самый, - подтвердил Ястреб. - Только сэром он стал гораздо позже. Причём, что характерно, не благодаря своему какому-никакому, а королевскому происхождению, а выкупив титул у одного запойного рыцаря… На что это ты там уставился?!

Пеон разглядывал лоскут, выдранный им из балахона несостоявшегося нанимателя и выброшенный на дорогу. Пролетавший ветерок перевернул обрывок материи, и на изнаночной стороне обнаружились разноцветные линии и пятна, складывавшиеся, если приглядеться, в некое подобие карты.

Несмотря на отсутствие каких-либо надписей, Ястреб быстро нашёл на таинственной карте знакомые ориентиры.

– Вот это пятно в форме черепа - знаменитые Белые болота, ни с чем не спутаешь. Глазницы, соответственно, - островки. На одном из них стоит замок Зрачок, в котором живёт самый нелюдимый волшебник во всём Призаморье. А на другом растёт гриб самопознания: откусишь с одной стороны - вырастешь в собственных глазах, откусишь с другой - замаешься самоуничижением.

– Ух ты! - живо заинтересовался Пеон. - А как узнать, которая из сторон первая?

– Лучше никак: обе они ядовитые. Так… значит, эти вот ёлочки-палочки - Дремотные леса. Пока в них не поселилось чудище, там была замечательная охота. А вот эта дыра в углу - город Новопоглядск, куда мы с тобой, между прочим, как раз сейчас направляемся.

– А крест в самом центре Дремотных лесов что обозначает?

– Почём я знаю? - с деланным равнодушием пожал плечами Ястреб. - Тут же не написано ничего.

– Если бы перед нами была пиратская или же разбойничья карта, - принялся рассуждать Пеон, - я бы предположил, что под крестом зарыто сокровище. Слушай, а почему бы нам…

– Нет, - отрезал Ястреб. - Мы с тобой, как запланировали, доезжаем до Новопоглядска, и там я продаю эту замечательную картинку одному знакомому антиквару.

– Но почему?!

– Потому что я же сказал: там - чудище. Очень страшное и опасное. Поэтому я тебя туда с собой не потащу и одного не пущу. Жалко мне тебя. Нравишься ты мне потому что.

– Неужели напоминаю тебя в молодости? - съязвил Пеон.

Ястреб окинул Пеона критическим взглядом.

– Совершенно ничем не напоминаешь. Этим, наверное, и нравишься.

Озадачившись ненадолго, следует ли понимать высказанное Ястребом как комплимент или же совсем наоборот, Пеон чуть было не упустил из виду потенциальное сокровище. Но таки не упустил, ведь где сокровище - там и потенциальное приключение.

– А всё-таки я думаю… - начал было он, но Ястреб вновь не соизволил хотя бы дослушать.

– Думать - это, конечно, дело хорошее, но и злоупотреблять им не следует. А то получится, как у неправильного великана. Правильные великаны, чтоб ты знал, своего ума вообще не имеют, а живут строго по правилам. На все три случая жизни: во-первых, хватай всё, что плохо бежит, во-вторых, старый друг пищеварения не испортит и, в-третьих, люби еду только по прямому назначению. Кто эти правила выдумал - неизвестно, но для самих великанов уж слишком мудрёно сформулировано. Первые-то два они ещё понимают интуитивно, а вот третье доходит уже не до всех. Вот и получается порой, что от родительской глупости рождается ребёнок с лишними извилинами. Проявляется это не сразу: живёт себе такой урод до поры до времени, всем доволен и счастлив, а потом вдруг - бац! И всё: был ты правильным великаном, а стал никто, и звать тебя никак.

Ладно ещё, если забьёт себе голову смыслом жизни, - великанам это набивать брюхо не мешает. Д вот был, к примеру, такой Забей - так его прямо на охоте озадачило: кого из оглушённых дубиной человечков сожрать первым. Того, который побольше, или же того, который пожирнее? Даже нам с тобой понятно, что начинать надо с того, который поближе, а Забей вот задумался и с непривычки думал так долго и так крепко, что человечки успели очнуться, Один сразу убежал, а второй оказался доктором, да не каким-нибудь педиатром, а могущественным диетологом. И наложил он на Забея самую несовместимую с жизнью диету из своего арсенала - драконовскую. Это значит: есть ничего нельзя, кроме девственниц в самом собственном соку.

Поначалу Забей даже обрадовался - как если бы ребёнку прописали питаться одним шоколадом. Но местные жители и особенно жительницы, быстро смекнули что к чему, и вскоре во всей округе не осталось ни одной половозрелой девственницы. За одним-единственным исключением: учительница из местной школы заявила, что предпочитает быть съеденной (род свой она производила от эльфов, но, по-моему, без великанов тут не обошлось). И вот в один прекрасный день Забей, повалив частокол, ворвался в деревню, вломился в школу и сожрал училку прямо за кафедрой. Под аплодисменты класса вытер пасть журналом, рыгнул довольно - и тут же на месте издох. Острое отравление желчью… Ну что, мораль ясна?

– Мораль-то ясна, - усмехнулся Пеон, - неясно только, куда подевался твой вездесущий Полено? Дай-ка я угадаю… он был тем самым диетологом?

– А вот и неправильно.

– Директором школы?

– Я, как ты выразился, в молодости, - заметил Ястреб не без ехидства, - был гораздо сообразительнее.

– Неужели в этой истории для него не нашлось подходящей роли?!

– Ну почему же, нашлось. Только не в самой истории, а, так сказать, в эпилоге. Полено в то время работал в городском музее. Чучельщиком.

Архитектура города Новопоглядска не изумляла, как ажурные дворцы древнего Гардограда, и не поражала, как жилые параллелепипеды Имска. Она приводила в недоумение. Здания выглядели или так, словно бы кто-то очень большой, зубастый и голодный прошёлся по улицам, откусывая отовсюду арки, портики, балконы и галереи, а порой так оттяпывая сразу по полдома, или же так, словно бы этот кто-то, оказавшийся ко всему ещё и дурно воспитанным, изверг проглоченное беспорядочной кучей. При этом даже лачуги бедняков здесь были сложены из белого камня.

Ястреб объяснил: раньше город назывался просто Поглядск, в честь того плотника, который первым придумал пропитать древесину красной сосны особым составом. Получился замечательный строительный материал: лёгкий, прочный, негорючий. А главное, очень дешёвый до пропитки и дорогой - после. Потому как растет красная сосна только в Дремотном лесу и более нигде. Бывший посёлок лесорубов стремительно разбогател и разросся - и, само собой, для себя поглядцы строили только из красной сосны. Красивейший у них получился город: великий эстет Соловейчик даже поставил рассветный вид с балкона графского дома на восьмое место в своём списке зрелищ, которыми хотя бы раз в жизни обязан насладиться каждый ценитель прекрасного.

Но потом Безумный император провозгласил новую эпоху - «Борьбы с пожарной опасностью», и начать было решено, разумеется, с самого деревянного города. Робкие попытки объяснить, что как раз именно это дерево не горит, не увенчались успехом: император не любил вникать в частности. Поглядск сровняли с землей, а затем возвели заново, но уже из камня (а заодно уж и переименовали). Стройматериал приходилось возить аж из-под Стрелецка, рабочих так вообще сгоняли со всего Призаморья, и многие из них не выдержали ударных условий труда - но ради блага своей родины император готов был уморить хоть всех её граждан.

После развала империи стрельчане наконец-то смогли заломить за свой камень реальную цену, а новопоглядцы, тоже вздохнув с облегчением, послали стрельчан куда подальше. Но тут на них свалилась новая напасть: в Дремотном лесу поселилось нечто ужасное. После того как в чаще без следа сгинули три десятка лесорубов и все посланные за ними спасательные экспедиции, а следом, уже по собственной инициативе, несчётное количество отважных героев, единственным доступным источником материала для строительства новых домов в Новопоглядске остались старые дома. Вот почему город выглядит так, словно пожирает сам себя и собой же испражняется…

– Но на сегодняшний день проблема стоит не так уж и остро, потому что всё равно население уменьшается, - с оптимизмом висельника заключил Ястреб. Они с Пеоном как раз доехали почти до самого центра. - А теперь мне налево, а тебе со мной нельзя. Уж извини, но мой знакомый антиквар незнакомцев очень не любит - такой уж он нелюдимый человек.

– Странноватые повадки для торговца, пусть даже и древностями.

– Обыкновенные повадки - если зайдёшь к нему в лавку в будний день с парадного входа. А по выходным каждый имеет право на странности. В общем, встречаемся через полчаса на площади. Слышишь, гудит впереди? Не заблудишься.

Прогуливаться по улицам Пеону совсем не понравилось, и он сразу направился на площадь, в надежде, что гудит она по случаю циркового представления или ещё по какому-нибудь жизнеутверждающему поводу. Однако толпа, плотно окружавшая помост в центре площади, шумно выражала хотя и бодрые, но отнюдь не добрые чувства.

Над помостом возвышалась железная виселица. Справа от неё стоял палач в красном колпаке, слева - человек в простом чёрном камзоле и высоких сапогах, с лицом, выражавшим суровую властность и лёгкую скуку. По краям помоста застыли вооружённые стражники. Благообразный старик в расшитой золотом мантии, выступив вперёд, остановился, сжимая в руках свиток пергамента, - очевидно, ожидая тишины. И, наконец, под самой виселицей Пеон увидел двоих юношей, в которых не без труда признал давешних Ствола и Стебля. Физиономии обоих братьев превратились в один сплошной кровоподтёк, от щегольских нарядов остались одни лохмотья.

В душе у Пеона не обнаружилось ни сочувствия, ни злорадства. Однако саму по себе публичную экзекуцию он считал варварским обычаем, а потому решил воздержаться от участия в ней, пусть даже и в качестве зрителя. Ну вот разве что послушать приговор, а потом сразу же удалиться в один из прилегающих переулков и уже там дожидаться Ястреба.

Толпа, меж тем, всё не утихомиривалась, и тогда на край помоста шагнул господин в чёрном. Сохраняя невозмутимость, он лишь вскинул руку ладонью вперёд - и вопли тотчас же смолкли. Сделав полшага назад, он приглашающе кивнул старику. Тот торопливо развернул свиток и принялся оглашать.

Братья Ствол и Стебель Стоевы, как и следовало ожидать, обвинялись в грабеже и убийстве. Правда, настолько циничной, бессмысленной жестокости Пеон от них всё-таки не ожидал. Всё-таки одно дело - вымогать деньги у богатого простака и совсем другое дело - нацепив маски, врываться в дом к бедной вдове, наносить два десятка ножевых ранений её единственному сыну ради нескольких жалких монет… Однако, как следовало из приговора, оба брата под давлением неопровержимых улик сознались и были признаны виновными в совершённом в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое преступлении.

– Итак, согласно закону, и в соответствии с волей народа… - окончание последней фразы потонуло в новом шквале проклятий, которыми народ однозначно подтверждал: да, суд не ошибся, воля его именно такова.

На сей раз господин в чёрном не стал мешать народному волеизъявлению. По-прежнему не раскрывая рта и не выказывая никаких эмоций, одним лишь кивком, как взмахом дирижёрской палочки, он ввёл в действие палача.

Чётко срежиссированный спектакль не оставил Пеона равнодушным. Но всё-таки он почувствовал некую фальшь - сначала почувствовал. И лишь затем понял, в чём дело.

– Стойте! - воскликнул Пеон, но его никто не услышал.

– Остановитесь! Я свидетель! Свидетель защиты! - во весь голос закричал он. Некоторые из тех зрителей, что теснились поближе, обернулись с недоуменными лицами, но и не подумали расступиться. И тогда Пеон, пришпорив коня, бросился прямо в бурлящую толпу.

Он не был особенно храбрым, этот юный король, бывший прекрасный принц. Он боялся чудовищ. И людей - если, скажем, двое на одного. А массами простолюдинов он привык повелевать, так что в его поступке было больше презрения, чем храбрости. Впрочем, и про настоящих героев порой говорят, что они, мол, презирают опасность…

Преодолев живую преграду, Пеон спрыгнул прямо на помост, оказавшись лицом к лицу с невозмутимым господином.

– Я свидетельствую, что в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое сего месяца сего года эти двое находились в трактире «Царский рай», где я видел их своими глазами! - выпалил он единым духом.

Над площадью в очередной раз повисла мёртвая тишина («Вроде бы никого не затоптал», - подумал Пеон.) Палач, уже успевший накинуть осуждённым петли на шеи, замер в ожидании. Господин в чёрном слегка приподнял левую бровь. А потом заговорил, обращаясь к толпе звучным, хорошо поставленным баритоном:

– Граждане Новопоглядска! Как вы только что слышали, этот человек желает сообщить нам новые подробности ужасного преступления. Закон суров и справедлив: суд выслушает его прямо здесь и сейчас, на ваших глазах. Возможно, мы поторопились, недооценив вину этих подонков, и виселица для них - слишком мягкое наказание!

Граждане отреагировали с предсказуемым энтузиазмом. Они завопили, взревели и принялись выкрикивать проклятия.

Оставив их бесноваться, господин в чёрном мягко, но крепко взял обалдевшего от такого оборота Пеона под локоть и увлёк в центр помоста.

– Нигде конфиденциальность не сохраняется столь надёжно, как посреди орущей толпы, - прокричал он, - не так ли?

Пеон тупо кивнул.

– Я вижу, ты человек интеллигентный. Это хорошо. И ты впервые в наших краях. Это плохо. Я - граф Первокрай. Формально председателем суда является почтенный Ухонос. Но сейчас это неважно. Итак, что связывает тебя с этими висельниками?

Пеон сбивчиво, но со всеми подробностями изложил историю своего недолгого и не слишком приятного знакомства со Стволом и Стеблем. Только инкогнито не стал раскрывать, потому что не счёл нужным. Граф слушал внимательно, без наводящих вопросов, лишь когда впервые было упомянуто имя Ястреба, едва заметно вздрогнул и даже приоткрыл было рот, но сдержался. Дождавшись, пока Пеон закончит, он ещё выдержал небольшую паузу и лишь затем осведомился:

– И это всё?!

Пеон кивнул утвердительно.

– Ты, кажется, собирался сообщить мне доказательства невиновности этих двоих. Я их не услышал. Или, по-твоему, так ведут себя честные люди? По-твоему, грабители и убийцы так не поступают?! Я не знаю, как там у вас в Залужанске, а в Новопоглядске бандитов принято вешать.

– Я не утверждаю, что они честные люди. Но они не виновны в том, в чём их обвиняют!

– Их обвиняют в грабежах и убийствах. Они - грабители и убийцы. Следовательно, они виновны. До сих пор им удавалось не оставлять улик. И что - по-твоему, я должен за это их отпустить? А может, ещё и наградить за отменную ловкость? Это ты называешь справедливостью?! Нет, я понимаю справедливость иначе. Справедливость и безопасность - для честных людей. А не для преступников.

– Но наказание должно соответствовать преступлению!

– Так тебе недостаточно?! Что ещё они, по-твоему, должны натворить, чтобы заслужить наказание? Что ж, я мог бы отпустить их. Они снова взялись бы за старое. И в новых жертвах недостатка не было бы. Но взгляни вон туда. Видишь, в первом ряду рыдает безутешная женщина. У неё нет больше детей.

– Но ведь тот, кто убил её сына, останется на свободе!

– Он попадётся в следующий раз. А если следующего раза не будет - что ж, тем лучше.

– Но…

– Ты упорствуешь. Жаль. Но я милостив. Я даю тебе последнюю возможность одуматься. Не воспользуешься - пеняй на себя. Посмотри на этих людей там, на площади. Взгляни в их глаза, жаждущие возмездия. Ты защищаешь преступников - значит, ты заодно с преступниками. Я объявлю людям, что ты - один из бандитов. Что ты явился, чтобы спасти своих подельников. Даже у подонков есть своеобразное представление о чести. Но ты попался в нашу ловушку и теперь разделишь их судьбу. За лишней верёвкой дело не станет. И это будет справедливо.

Руки Пеона дрожали от гнева, щёки горели. Весь окружающий мир поглотило холодное белое пламя. В поле зрения осталась лишь омерзительная маска железной уверенности, непрошибаемая словами. И Пеон, исчерпав все разумные аргументы, врезал бы по ней со всего размаху, но в последний момент на плечо его легла тяжёлая ладонь, и знакомый голос хрипло проорал прямо в ухо:

– Не надо нервничать! Этим господина графа тоже не проймёшь. Верно я говорю, господин граф?

В одно мгновение от невозмутимости Первокрая не осталось и следа. Рот его перекосился, как от червивого лимона, - впрочем, стоял он так, что толпящиеся вокруг помоста зрители не могли видеть этой поразительной метаморфозы.

Пеон встряхнул головой, сбрасывая наваждение. Ястреб же продолжал как ни в чём не бывало:

– Или ты уже герцог? Давненько мы с тобой не виделись!

– Чего тебе надо? - спросил Первокрай. Если бы не необходимость кричать, он наверняка процедил бы эти слова сквозь зубы.

– Мне-то? - Ястреб, напротив, демонстрировал жизнерадостное дружелюбие. - Да ничего! Так, проезжал мимо, заглянул поприветствовать старого приятеля. Я, кстати, твоих родственников недавно видел. Интересовались твоим здоровьем. Я им сказал, что у тебя всё хорошо… А вот чего вы с моим оруженосцем-то не поделили?

Граф не удостоил его ответом.

– Я тут краем уха слышал что-то про двух братьев и какое-то убийство?.. А?.. Что молчишь, или не понял, про кого спрашиваю? Про этих вот, - Ястреб кивнул в сторону виселицы.

Первокрай помолчал немного, размеренно вдыхая и выдыхая, а затем с видимым трудом вернул на лицо непроницаемое выражение.

– Ты же сам понимаешь - я не могу просто так взять и снять с них все обвинения. Дело зашло слишком далеко. Приговор оглашён. Я обещал народу!

– Не понимаю! - пожал плечами Ястреб. - С каких это пор народ стал для тебя проблемой? Он же верит всему, что тебе угодно! Ну не хочешь - не говори, что они невиновны. Скажи, к примеру, что я - Худонос собственной персоной. И Пустобрёх со мной за компанию. Вылезли из-под земли специально для того, чтобы забрать этих молодцев заживо в пекло. Ты их нам отдаёшь - и все довольны!

И добавил, адресуясь уже к Пеону:

– Господин граф начал торговаться. Это хороший признак, но надо держать ухо востро!

– Ну что ж! Если ты не настаиваешь на формальной реабилитации… - овладев собой, Первокрай тотчас же нашёл способ овладеть ситуацией. - В конце концов, цивилизованные люди не должны руководствоваться примитивными инстинктами. Правосудие существует не ради мести. Наша цель - порядок и безопасность. Преступные элементы необходимо изолировать. Любым способом. Не так уж и важно, каким именно. Повесить, конечно, проще всего. Но самое простое решение - не всегда самое дальновидное.

– Вот-вот! Были преступники - стали никто, и звать никак… Хорошо, что ты совсем не изменился! А то я уж начал побаиваться, не опознался ли часом, - Ястреб заговорщицки подмигнул. - Просто вышвырни придурков из города. Я бы на их месте возвращаться не стал.

– Я очень надеюсь, что ни один из вас никогда не вернётся в мой город. Нет, я хочу быть в этом уверен! Полностью! Моя гуманность не беспредельна. Ты меня хорошо понял?!

– Понял, не дурак.

– Хорошо. Значит, поступим так. Я объявляю вас сообщниками. Раскаявшимися. В преступлениях столь ужасающих, что виселицы вам недостаточно. Четвертовать наш палач не обучен. Поэтому - отдадим вас на съедение чудищу. Стражники - надёжные люди, они доставят вас на границу Дремотных лесов. Там отпустят. Старой дорогой вдоль границы леса отправитесь в Стрелецк. Оттуда - куда хотите, но чем дальше, тем лучше. Это - моё последнее предложение. Устраивает?!

Пеона, меж тем, снова затрясло, но теперь уже от страха. Он совершенно не понимал, зачем этот страшный человек опять занимается поиском оправданий, вместо того чтобы, в самом деле, просто взять да и вздёрнуть всех четверых при полном ободрении и поддержке толпы. Но, очевидно, Ястреб имел над ним некую тайную власть.

– А как же наши лошади?! Осуждённым на лютую смерть полагается идти пешком! А мы, знаешь ли, в дороге поиздержались. Если и последнего лишимся - даже и не знаю, доберёмся ли до Стрелецка.

– Хорошо. Лошади со всей поклажей будут ждать вас на постоялом дворе «У Пня». И ещё по пятьсот монет у каждого в седельной сумке. Но только чтоб никогда вас здесь больше не видеть!

Поначалу небольшую процессию сопровождала толпа, на ходу выплёскивающая остатки агрессии. Но по мере того, как жилые кварталы сменялись полузаброшенными, энтузиазм постепенно стихал, граждане один за другим незаметно сворачивали в переулки или просто отставали, и в район бывших складов и мастерских вступили лишь Ястреб, Пеон, Ствол со Стеблем и пятеро стражников.

Некоторое время тишину нарушали лишь стук шагов, да сдавленное постанывание братьев, да завывание ветра, да ещё загадочные шорохи, поскрипывания и позвякивания, периодически доносившиеся из остовов полуразобранных зданий. Даже Ястреб был непривычно молчалив и задумчив.

Стражники настороженно вертели головами, а когда дорогу преградила обрушившаяся стена и пришлось идти в обход, сбились в тесную группку и вовсе перестали обращать внимание на конвоируемых. Самый молодой, дёрнувшись на очередной шорох, потянул из ножен меч. Лишь после этого сержант собрался с силами и разрядил напряжение остротой. Каламбур по поводу неаппетитного вида Ствола и Стебля получился громоздким даже по казарменным меркам, но все охотно заржали и смеялись до тех пор, пока ещё кто-то не выразил шутливое сожаление, что чудище - не дракон: сопровождать предназначенных на съедение девственниц было бы куда как веселее.

Тут уж все стали наперебой вспоминать разные забавные случаи с девственницами, драконами и прочими чудовищами. От простых девственниц плавно перешли к принцессам, от анекдотов - к случаям из жизни. И, наконец, кто-то спросил:

– А знаете, почему бывший Нелюдимый Волшебник с Края Призаморья теперь зовётся Добрым Волшебником из замка Зрачок?

Стражники отреагировали с воодушевлением - видимо, спросивший считался у них хорошим рассказчиком. Тот, для порядка, слегка поотнекивался, мол, это, вообще-то, долгая история, но раз уж все так настаивают… Все заверили, что будут слушать и не перебивать, сколько потребуется.

– Так вот, раньше этот волшебник и в самом деле был страшно нелюдимым. Таким Нелюдимым, что даже сам с собой с трудом уживался. Бывало, так на себя разозлится, что специально прольёт какао на любимую книгу. И тут же, сам себе в отместку, схватит любимую чашку - и об стену вдребезги! Ростом его Мера не обидела - так он специально дверные проёмы в замке спроектировал пониже, чтобы стукаться лбом о притолоку.

Хуже того, фамильяры у него не приживались. Дохли или даже просто сбегали. А волшебнику без фамильяра - никак. Вроде бы, подумаешь, ну ручной зверёк, говорящая записная книжка… ну даже пусть помощник, если особенно смышлёный. А, однако, вот! Заниматься магией без фамильяра - всё равно, что пить без собутыльника. Чревато для душевного здоровья.

В общем, хоть и не был он пока что полным психом, но к этому всё шло. И вроде бы всем на это было наплевать - кроме профсоюза. Как-никак, старейший из членов правления, кавалер прямоходящей доски почёта и прочая и прочая. Впадёт в буйство - последствий не оберёшься. Вон, скандал с Влюблённым Волшебником до сих пор ещё не повсюду улёгся. Ну, с тем, который всем подряд женщинам насильно примеривал безразмерную туфельку…

– Точно! Вон, Корыто всякий раз, как напьётся - допрашивает жену, точно ли она там, у Волшебника в гареме, только танцу живота обучалась.

– Ага, а потом они полночи соседям спать мешают. Сначала думали - он её бьёт…

– Дурак он был, этот Влюблённый Волшебник. Умыкнул бы мою - я бы жаловаться не стал, ещё и спасибо сказал бы, - вздохнул сержант. - Хотя на её ногу, может, и безразмерная туфелька не налезла бы.

– Так, ну вы совсем обратно на баб переключились, или я дальше рассказываю?! В общем, лучшие умы сели думать, что делать. Думали долго, а сделать решили вот что: подарить Нелюдимому Волшебнику нового фамильяра. Но не какого-нибудь, а такого, чтобы был его самого неуживчивей и при этом мог за себя постоять. Тогда либо волшебник перевоспитается, либо зверушка его просто сожрёт - тоже неплохо.

Подходящих тварей в Призаморье, слава Доброхоту, водится немного: василиски, драконы да ещё, пожалуй, коренные имчане. Остановились на драконе. Как раз и повод подходящий подвернулся: юбилей Отца-основателя. По этому случаю устроили торжественное собрание, как водится - с вручением памятных подарков ветеранам. Кому достались золотые часы, кому - почётная грамота с золотым тиснением, а Нелюдимому Волшебнику - золочёная драконья уздечка. Он сразу почуял неладное, но гордость взыграла, да и не принято от подарков отказываться. Особенно если в торжественной обстановке.

Теперь надо было как-то добираться с подарочком домой. А дракон был большой бескрылый - вроде того, с которым сражался сэр Дубина.

– Знаем, - подтвердил сержант, - самая поганая порода. Достоинство у них одно: жрут всё подряд. А всё остальное - недостатки. Главное, умные, гады, но ловко прикидываются тупыми, когда им надо.

– Это уже потом оказалось главным. А сначала было важнее, что на ковёр-самолёт дракон никак не помещался, а уменьшить фамильяра магией Волшебнику та же гордость не позволила. Так и вёл его в поводу до самых Белых болот.

Ну, довёл кое-как, а дальше как? Единственная гать к острову, где стоит замок Зрачок, прогнила и затонула - так давно к нему никто не ходил в гости, а брести наугад через трясину шибко умная зверюга отказалась напрочь. Так что хочешь - не хочешь (да и лишних глаз там уже никаких не было), а пришлось Нелюдимому Волшебнику готовить уменьшающее заклинание.

Ну что, умники, кто расскажет, как готовятся заклинания? Небось, думаете, что надо только щелкнуть пальцами, сказать «трах-тибидох», и готово? А вот и нет! Сначала надо отобрать по рецепту ингредиенты всякие, смешать в нужной пропорции, вскипятить или там выпарить, провести предварительные обряды… иногда целых несколько дней на это уходит. Получается такой полуфабрикат, вроде замороженной котлеты. А уж потом, в нужный момент, трах-тибидох! - и заклинание срабатывает.

У любого нормального волшебника в кармане мантии всегда имеется запас таких полуфабрикатов на всякий случай. А уж у ненормального и подавно. Но есть ещё одна тонкость: чем мощнее заклинание, тем меньше оно может храниться, пока не протухнет. Само собой, уменьшающего заклинания такой силы, чтобы подействовала на драконью тушу, у Нелюдимого Волшебника с собой не нашлось. Зато под рукой нашлось всё необходимое, чтобы приготовить его прямо на месте. И вот развёл он огонь и давай чертить знаки, размахивать руками, выкрикивать мудрёные слова, швырять в котёл порошки и травы… короче, колдовал он долго и тщательно, ничего кругом не замечая. А тем временем дракон потихоньку подползал всё ближе.

И вот, наконец, у Волшебника всё уже было готово: оставалось только показать пальцем и трах-тибидохнуть. Распрямил он поясницу, утёр пот со лба, повернулся к дракону и увидел… - рассказчик выдержал драматическую паузу, - во-первых, наставленный прямо на него драконий коготь, во-вторых, раззявленную драконью пасть, а в-третьих, услышал, как эта самая пасть проговаривает ключевое слово!

– Трах-тибидох?!

– Ну, на самом деле другое слово. Но, в общем, главное, что от него заклинание сработало, и Волшебник в мгновение ока сделался меньше былинки. Или даже пылинки…

– Что-то ты заврался, - встрял самый младший из стражников. - Я его недавно видел в городе, так он был самого обыкновенного размера.

– Да?! Ну, раз так - давай тогда сам и рассказывай, как он снова стал обыкновенным.

Остальные товарищи дружно поддержали рассказчика, и тот, успокоившись, продолжил:

– Другой спросил бы, как старый Ухват: неужели же всякий, кто знает ключевое слово, может использовать заклинание? А я бы ответил, что кроме самого Волшебника - только его фамильяр… Ну, да ладно. В общем, быть бы Незадачливому Волшебничку (так он теперь начал прозываться) растоптанным или же съеденным. Но тут, на его счастье, налетел ветерок, подхватил его и понёс.

Ветерок был молодой, порывистый - летел быстро, наигрался не скоро. А когда наигрался, приземлил Волшебничка не на твёрдую землю, а на клумбу в дворцовом саду. Прямо на лепесток цветка, над которым склонилась принцесса.

Принцессу звали Ясноглазка, и садовые прогулки ей, вообще-то, были не очень-то по душе. То ли дело верховые! А фехтование и стрельба ей нравились гораздо больше, чем танцы и вышивание…

– Погоди-ка, это не та ли Ясноглазка, что собственноручно зарубила Чернодура?!

– Она самая. И с великаном Наплюем тоже она разделалась.

– Вот же крутая деваха! Я бы с такой без пряников заигрывать не стал.

– Да она, небось, страшная, как твоя жизнь!

– А я слышал - симпатичная, только очень уж своенравная.

– Да заткнитесь вы уже! Нормальная девка, не корова и не швабра, всё при ней. А что не женственная - так это, как говорится, на вкус и цвет. Сама она по этому поводу не особо комплексовала, пока не влюбилась в соседского прекрасного принца, Пеона. Тот был парень гламурный, ей не чета… Но даже и тогда, вместо того чтобы зарёвывать подушку, проявила характер. Принялась прокачивать женственность. И по саду она прогуливалась не для удовольствия, а для эстетического развития.

Так вот, сгребла принцесса Волшебничка в кулак вместе с цветком: кто, мол, такой и зачем вторгся? Не шпион ли?! Тот и не подумал отпираться, сразу же всё рассказал. Помощи, само собой, попросил. А Ясноглазка - она хоть и влюблённая была, но не дура. Просто у неё все мысли были повёрнуты в одну сторону. И предложила она Незадачливому Волшебничку вот что: она ему - убежище и поддержку, он ей - приворотное заклинание, да помощнее. Волшебничек согласился.

Ясноглазка быстренько закупила всё что надо, доставила секретно во дворец, зазвала Пеона в гости под каким-то дипломатическим предлогом. Оставалось только уединиться с ним в интимной ситуации. Принцесса всё заранее продумала в подробностях: как заговорит о погоде, об искусстве, как предложит осмотреть замок, как он возьмёт её под руку… Только вот как она ни старалась, дальше погоды продвинуться не могла. При этом обмахивалась закрытым веером, всё время спотыкалась на каблуках и валилась всем телом прямо на Пеона - короче, вела себя как полная баба-дура. В конце концов, она просто схватила его в охапку и молча потащила в сад. А там уже Незадачливый Волшебничек засел в засаде с приворотным заклинанием наготове.

И вот, как только парочка показалась в пределах видимости, Волшебничек наставил на них палец, и…

– И вот за это его и переименовали в Доброго?!

– Ты сам в Молчаливого переименуешься, или тебе помочь? - угрожающе поинтересовался сержант. - Ну, и что там дальше было?

– А дальше получилось так, что волшебничка подвело его же собственное мастерство. Заклинание, которое его уменьшило, он сам и состряпал. А халтурить он не любил, да и не умел, - так что помимо роста и веса уменьшилось в нём вообще всё, в том числе и волшебная сила. И вот этот факт он позабыл учесть, когда готовил приворотное заклинание, - так что оно вышло сильным, но поверхностным. Ну, чтобы вам, похабникам, было понятнее, можно сказать: толстым, но коротким.

И вот: вместо вечной высоковозвышенной любви получилась у него мгновенная вспышка неудержимой животной страсти. Так что Пеон, умопомрачившись, завалил Ясноглазку прямо на клумбу и поимел, как сумел, - а она, вся в шоке, почти и не сопротивлялась.

А когда вспышка угасла… Ну, Пеон, вообще-то, был неплохим парнем, но, по своей гламурности, просто не представлял, что ему делать в такой ситуации. Так что он просто сбежал.

– Ничего себе! Вот из-за таких принцев бабы и обзывают нас козлами.

– Ты на себя-то посмотри! И потом, он же был под заклинанием.

– Да этих баб вообще не поймёшь: то ли она не сопротивляется потому, что в шоке, то ли ей самой хочется, но стесняется…

– Короче, как только Ясноглазка пришла в сознание, тут же пришла и в ярость. Требовать какой-то там женитьбы ей и в голову не пришло - такой уж гордый характер. Сразу объявила войну.

Причём Волшебничка ни на секунду не заподозрила - только Пеона обвинила во всём. А Волшебничек сам сознаваться не спешил, хоть и совестно ему было. Пеону тоже было совестно, но война есть война, да и не решал он ничего в собственном королевстве - вся власть была у первого министра, он же и главнокомандующий. А тот был уверен в победе, потому что как раз незадолго до этого нанял в армию дракона. Того самого: дракон хоть и не особо был ручной, но всё-таки вырос в неволе и сам себе пропитание добывать не умел. А потому, избавившись от хозяина, вскоре сам продал себя в рабство за харчи. Такое вот совпадение.

И вот в назначенный день выстроились по краям бранного поля: с одного края войско, и с другого воинство. Перед войском - принцесса Ясноглазка с Незадачливым Волшебничком на плече, в лёгких доспехах эльфийского образца (то есть прикрывающих лишь самое необходимое) и без шлема, чёрными косами по ветру. Перед воинством - прекрасный принц Пеон с драконом на поводке. Едва завидев обидчика, Ясноглазка, забыв даже подать сигнал к атаке, выхватила меч, пришпорила коня и поскакала вперёд. Дракон, которого перед битвой не кормили для злобности, увидел одинокую добычу, взревел и затопотал навстречу, волоча за собой Пеона. Все остальные и в затылках почесать не успели, как они уже встретились в центре поля.

Принцесса на полном скаку, не разводя церемоний, взмахнула мечом и снесла дракону башку. Дракон сдох, и от этого заклинание, наложенное на Волшебничка, развеялось, и тот увеличился до нормальных габаритов. Поскольку он в это время сидел у Ясноглазки на плече, та потеряла равновесие и упала с коня. А драконья туша, оседая наземь, придавила ей ноги, так что дна осталась совершенно беспомощной. Увидев это, главнокомандующий Пеоновой армией скомандовал атаку и сам поскакал впереди, наставив копьё принцессе прямо в грудь. Дракона он мысленно тут же списал с довольствия, с непонятным старикашкой решил разобраться как-нибудь потом, а своего принца привычно в расчёт не принял. И зря. Потому что Пеон с первого же взгляда на Ясноглазку в её естественном виде влюбился по уши. И понял, что если она погибнет - то и ему, значит, жить будет больше незачем. В общем, он сам толком и не понял, как так получилось, что он закрыл её своим телом.

Все остальные не поняли вообще ничего. Только Ясноглазка поняла, что, пожалуй, Пеона всё-таки можно простить - если, конечно, выживет и женится. А Волшебник понял, что если он прямо сейчас не исправит ситуацию, то не простит себя никогда. Что-то у него там, в голове, перезамкнуло от потрясений. И колданул он так, что не только Леонова рана зажила, но и у самого молодого солдата мигом затянулись порезы от бритья.

Вот с этого самого момента он и стал Добрым Волшебником с Края Призаморья. А в фамильяры взял себе крысу, с которой познакомился в Ясноглазкином замке.

Пеон последние несколько минут еле сдерживался, чтобы не заявить, что вовсе не так всё было на самом деле (по крайней мере, что касается его самого и Ясноглазки). И не сдержался бы, успей рассказчик добавить что-нибудь ещё. Но тут последний переулок кончился, и процессия остановилась на широкой полосе голой земли между городом и лесом.

– Всё, пришли, - облегчённо выдохнув, сообщил сержант. - Это и есть Старая дорога. Стрелецк - направо.

На первый взгляд лес выглядел вполне обыкновенно: травы снизу, кроны сверху. Кажущиеся неестественно сочными краски резали уставший от созерцания ржавчины и серого камня глаз. Солнечные блики на красноватых стволах придавали картине оттенок торжественности, но ничего такого особо зловещего Пеон не почувствовал.

Сама дорога выглядела гораздо интереснее: хоть она и пролегала между двумя стенами - живой и каменной - как по дну ущелья, но вся была освещена ярким солнечным светом: ни город, ни лес не отбрасывали тени на утрамбованный грунт.

– Вот ведь раньше умели на совесть, - пробормотал сержант. И уже в полный голос добавил: - Ну вот, теперь вы - люди свободные, мы - люди по-прежнему подневольные, не поминайте лихом, если что.

Сказав это, он кивнул своим подчинённым, и двое из них парой хорошо отработанных движений скрутили Ствола и Стебля, а ещё двое, выхватив кинжалы, приставили по лезвию к многострадальным шеям каждого из братьев.

– Мы Люди подневольные, - повторил сержант, - у нас есть приказ господина графа, и мы его выполняем. Приказано так: в Стрелецк идут только двое. Либо вы двое идёте прямо, то есть в лес, и тогда эти двое, живые и невредимые, идут в Стрелецк. Либо вы двое идёте в Стрелецк, а эти вот - уже совсем никуда не идут. Понятно?

Пеон оглянулся на Ястреба. Тот отвёл взгляд, пробурчал что-то вроде «сам заварил - сам и расхлёбывай» и принялся, задрав голову, с демонстративным вниманием разглядывать крыши складов.

Что ж, в таком случае Пеону не нужно было ничего решать, он и так прекрасно знал, как ему следует поступить. Точно так же, как поступил в аналогичной ситуации его дед, король Железная Крыша. Правда, в тот раз кучка бунтовщиков захватила в заложники самого Пеона, тогда ещё малолетнего принца. И требовали они прекращения кровопролитных и разорительных, хотя и победоносных, войн. Король тогда изрёк: «Принц - это всего лишь принц, а интересы государства - это интересы народа, и ни внешний, ни внутренний враг не заставит меня ими поступиться». Во всяком случае, именно в таком виде его слова вошли в историю. Хотя Пеон, зная своего деда, был уверен, что на самом деле тот высказался куда как короче и решительней. Так или иначе, Железная Крыша без колебаний перешёл от слов к делу. С не знающим пощады волшебным мечом в руках он первым ворвался в захваченное смутьянами здание и лично зарубил семерых. Несмотря на то, что никто, как выяснилось, на самом деле не собирался убивать ребёнка (и обращались с ним не хуже, чем во дворце), немногих сдавшихся в плен на следующий же день повесили на площади. «Слабаки! - сказал король. - Запомни, внук: никогда не берись за дело, если не готов идти до конца».

На следующей же неделе Пеона услали от греха подальше в интернат при имской Академии. Вслед за ним отправилось и большинство наследников знатных залужанских семей. А ещё через полгода старый король исчез при загадочных обстоятельствах вместе со своим мечом. На престол вступил мягкосердечный отец Пеона (некоторые даже называли его мягкотелым), который первым же делом помирился со всеми соседями. Тем самым то ли доведя до логического конца, то ли предав дело своего воинственного отца (последней точки зрения придерживалось большинство Леоновых товарищей по интернату).

Нет, всё-таки не стоило Пеону погружаться в размышления. Как сказал один чудаковатый принц перед тем, как погибнуть на дуэли, «с практической точки зрения склонность к раздумьям и трусость - это одно и то же». И вот, пожалуйста: Пеон замялся, запутавшись в мотивах и намерениях. С одной стороны, он твёрдо знал, что должен добиваться своей цели, игнорируя угрозы. С другой стороны, разве его цель не состояла как раз в том, чтобы спасти Ствола и Стебля? То есть жалости к бандитам он по-прежнему не испытывал ни малейшей: вполне вероятно, что они действительно заслужили смерть. Но ведь если они сейчас погибнут, то получится, что весь недавний страх и унижение - зря! Опять же, в Стрелецке он ничего не забыл, а вот к кресту, нацарапанному на загадочной карте, интереса не потерял. И потом, если уж на то пошло, необязательно ведь углубляться в лесной массив: достаточно скрыться за деревьями, а затем, сделав крюк, снова выйти на дорогу…

– Не смотри на меня так, не я это придумал, - заявил сержант. - По мне, так гораздо проще было бы вас скрутить, раскачать за руки - за ноги, да и зашвырнуть подальше. Но господину графу видней.

Кстати, да! С третьей (или уже с четвёртой?) стороны, Пеон чувствовал во всём этом какой-то подвох, только вот не мог понять, какой.

В тот самый момент, когда он уже совсем было собрался принять какое-нибудь решение, Ястреб молнией метнулся к Пеону, вскинул руку - в кулаке у него оказалась зажата стрела с чёрным оперением. Спустя мгновение самый молодой из стражников, охнув, начал оседать на землю: ещё одна такая же стрела вонзилась ему в спину. С крыши ближайшего склада раздались вопли - один разочарованный, один радостный и ещё несколько просто леденящих душу.

– Гоблины! - истошно заорал сержант. Стражники, мигом позабыв про заложников, бросились бежать - почему-то не в сторону леса, где можно было бы укрыться за деревьями, а обратно в переулок, навстречу новым выстрелам. Ствол со Стеблем торопливо заковыляли за ними следом.

Ястреб выхватил из воздуха ещё одну стрелу, на сей раз предназначавшуюся ему самому. Раненный стражник попытался подняться. Пеон, пригибаясь, подбежал к нему, подхватил, подставил плечо, поволок к лесу. Парнишка, покряхтывая, в такт с Пеоном сосредоточенно переставлял ноги. На последнем полушаге он, наконец, поднял голову - и внезапно лицо его, до того выражавшее лишь страдальческое недоумение, перекосилось от ужаса.

Прохрипев что-то нечленораздельное, стражник с неожиданной силой отпихнулся от Пеона. Пеон потерял равновесие, оступился и упал. Точнее, полетел кубарем.

Пеон падал долго - кувыркаясь, перекатываясь, пытаясь уцепиться за ломкие ветки кустов, оцарапывая руки, ушибаясь всеми частями тела - и, наконец, относительно благополучно приземлился на мягкий травяной ковёр.

Убедившись, что остался жив и даже не получил серьёзных повреждений, он сразу же полез обратно по склону невесть откуда взявшегося обрыва. Чем выше он забирался, тем круче становился склон, пока не стал неприступной отвесной стеной. Пеон задрал голову, чтобы посмотреть, далеко ли до края, и чуть было снова не покатился на дно: края не было. Склон поднимался всё выше, выше и ещё немного выше, а потом начинал загибаться внутрь и, в конце концов, переходил в горизонтальную поверхность - как будто несколько минут назад Пеон свалился на дно гигантской кастрюли, которую тут же закрыли крышкой. На этой «крышке» тоже росли деревья (верхушками вниз), протекал, не проливаясь, ручей, а прямо над собой Пеон увидел вцепившуюся в склон человеческую фигурку. Довольно неприглядного вида: чумазую, со свежей ссадиной на щеке и с таким выражением лица, какое бывает только у человека, увидевшего в небе своё отражение.

Пеон осторожно спустился вниз, улёгся на траву, закинув руки за голову, и попытался осмыслить ситуацию. Ситуация осмыслению не поддавалась и это не добавляло ему душевного комфорта. Не то чтобы Пеон привык всегда держать ситуацию под контролем (хотя, теоретически, положение и обязывало), скорее уж наоборот - считал себя человеком вялым, слабовольным и нерешительным. Но зато отнюдь не глупым.

Ну, по крайней мере, не узколобым и не пустоголовым: любая мысль, даже самая масштабная, размещалась в его голове с комфортом. Правда, только одна за раз, но хоть какая-нибудь мысль там крутилась обязательно. Оттого-то он так смущался и затруднялся с ответом, когда Ясноглазка в полумраке спальни вдруг нежно, но настойчиво спрашивала: «О чём ты сейчас думаешь?». Ну невозможно же объяснить любимой, что хотя в твоей голове сейчас переписывается сегодняшний указ или проговариваются завтрашние переговоры, или систематизируется ещё какая-нибудь совершенно не связанная с данным моментом ерунда, но вся эта ерунда нисколько не мешает тебе бездумно наслаждаться прелестью этого самого чудесного момента…

Тут Пеон осознал, что за последние несколько дней впервые вспомнил о жене. И устыдился. То есть не то чтобы он забывал о ней хоть на секунду… Нет, просто «помнить» и «вспомнить» - разные вещи, хоть слова и похожи.

Обычно образ Ясноглазки, который Пеон хранил в своём сердце, был для него ничуть не обременительней кольца, которое он носил на пальце. Но вот как раз сейчас этот светлый и лёгкий образ переместился из сердца в голову - и парадоксальным образом на сердце тотчас же стало тяжело, а в голове - пусто.

Пеон никогда не сравнил бы любимую с путеводной звездой - звезда всегда маячит где-то там, в недоступной вышине, где бы ты ни находился, а Ясноглазка… она тоже была для него ориентиром, но совсем другим. Только вспомнив о ней, Пеон понял, как же далеко его занесло и как глубоко он вляпался. Как будто он забрался на высокую башню и стоял там, любуясь россыпью горизонтов, не испытывая ни малейшего страха, до тех пор, пока не глянул прямо вниз, на землю далеко-далеко под ногами, и вот тут-то с ним и приключился приступ акрофобии.

Пеон еще немного полежал на траве, а потом поднялся и сделал то, что представлялось ему наиболее уместным в данной ситуации: отправился искать ручей. Потому что ему очень хотелось пить.

На том берегу ручья Пеон увидел двоих странных людей. Не слишком, впрочем, странных для этой странной местности. Один, совершенно голый, был высечен из камня с исключительным мастерством и вниманием к деталям, граничащим с грубым натурализмом. Словно бы мужчина средних лет, атлетического сложения, но с намечающимся брюшком, опустился на четвереньки, чтобы напиться из ручья, и в этот момент какой-то звук, донёсшийся из-за спины, привлёк его внимание, он повернул голову - да так и окаменел в полуобороте.

Второй человек был жив и одет, но одет весьма странно. Предметы его гардероба, даже истрепавшись до состояния обносков, образовывали исключительно негармоничное сочетание: холщовая рубаха явно с чужого плеча, генеральские штаны с осыпавшимися золотыми лампасами и высокие сапоги со шнуровкой. В то же время его круглое, румяное лицо, так и лучившееся умиротворённой благостью, заставило Пеона отбросить ассоциации с уличными попрошайками.

Странно одетый человек, заметив Пеона, приветливо помахал рукой и высоким голосом, напевно растягивая гласные, произнёс:

– Здравствуй, пришелец из суетного мира, и добро пожаловать в Дремотные леса! Меня зовут Городьба, когда-то давно я был странствующим рыцарем, но теперь это не имеет значения, потому что здесь я обрёл путь радостного смирения!

– Здравствуй, Городьба. Меня зовут Пеон, я… художник, хотя, вообще-то, сейчас оруженосец, но это временно… и, пожалуй, тоже не важно. Ты не будешь ли возражать, если я напьюсь из этого ручья?

– Какой замечательный вопрос! - ласково улыбнулся Городьба. И как же легко и приятно на него отвечать! Я слышу в нём простоту, ведущую к смирению. Разве возможен отказ? Так пей же!

– Спасибо, - с той же похвальной простотой ответил Пеон, опустился на корточки и принялся пить, жадно зачерпывая ладонями студёную вкусную воду. Городьба наблюдал за ним с отеческим умилением.

– Полагаю, что это - не единственный вопрос, смущающий твой ум. Позволь же пригласить тебя в нашу уютную обитель, где я мог бы за скромной трапезой постараться разрешить твои сомнения… Одну лишь смиренную просьбу осмелюсь высказать: не бередить мою несовершенную душу, а равно и души братьев моих во смирении, новостями из суетного мира. Как бы тебя ни спрашивали, как бы ни упрашивали рассказать, что там творится новенького, - не отвечай ни слова. Сам же спрашивай о чём угодно, не стесняйся.

– С удовольствием приму твоё приглашение, - откликнулся Пеон. - Кстати, а почему ты так странно одет?

– О, благодарю тебя! - воскликнул Городьба. - Ничто так не укрепляет смирение, как необходимость отвечать на бестактные вопросы.

– Ну, извини, - пожал плечами Пеон. - В таком случае, что это за статуя?

– Не стоит извиняться! Вообще никогда не стоит извиняться. Ведь если в какой-то момент ты признаёшь свою неправоту - это значит, что во все другие моменты ты полагаешь себя правым. Позволь рассказать тебе чудесную историю о шуте по имени Полено и разбойнике Соловье…

– Вообще-то, я её уже слышал.

– Неужели? От кого же?! - изумился Городьба. - Впрочем, погоди, не отвечай. Этот вопрос касается суетного мира - значит, я не хочу его задавать.

Городьба подхватил с земли наполненные водой бадьи и пошёл по тропе в глубь леса (двигался он так же неспешно и плавно, как говорил). Пеон, перепрыгнув через ручей, зашагал следом.

– Что касается твоих вопросов, то, видишь ли, мы все тут бывшие герои, охотники за сокровищами и прочие искатели приключений. В прежней, суетной жизни мы в гордыне своей не считали нужным овладевать ремёслами. А теперь вот некому нас научить. Кое-какие простейшие вещи мы научились делать самостоятельно, но ткачество, кройка и шитьё нам, увы, не по силам. Поэтому одеваемся мы в то, что снимаем с окаменевших гордецов. Всё равно этим несчастным одежда больше не нужна. Кому какой предмет достанется - решает жребий. Вот потому-то я так и одет. Что касается этих, как ты выразился, статуй… Тебе наверняка известно, что в Дремотном лесу обитает Чудище. Собственно, ты ведь назвался оруженосцем - значит, наверняка явился сюда из дальних краёв… возможно, даже из Имска… о, умоляю, не рассказывай мне про Имск!

– Не буду, - пообещал Пеон.

– Спасибо. Так вот, ты явился сюда со своим господином, чтобы уничтожить Чудище и тем самым положить конец проклятию… Кстати, а где твой господин?

– Понятия не имею, - ответил Пеон. И забеспокоился. Но не слишком сильно - что-то ему подсказывало, что Ястреб не пропадёт. И в том смысле, что самостоятельно выпутается из любой передряги, и в том смысле, что обязательно найдётся.

– Будем надеяться, что он также повстречает кого-нибудь из братьев. Так вот, вы явились сюда для того, чтобы уничтожить Чудище…

– Честно говоря, не для этого.

– Ну, значит, для того, чтобы добыть сокровище, обозначенное крестом на таинственной карте.

– Однако! - изумился Пеон. - Ив скольких же экземплярах существует эта карта?

– Для смиренной простоты условились считать, что в одном экземпляре. Переходящем от одного временного владельца к другому и никогда не пересекающем границу суетного мира. Впрочем, это неважно, ведь сокровище всё равно на самом деле не существует.

– Надо думать, его давным-давно уже выкопал первый владелец карты?

– Не надо думать! Соображать - можно, и даже приветствуется, но думать и, тем более, размышлять - только в случае крайней необходимости. Немотивированные раздумья провоцируют сомнения, сомнения ведут прямо к гордыне. Это же очевидно! Позволь мне поведать тебе чудесную историю о неправильном великане по имени Забей…

– И эту историю я тоже уже слышал. Ладно, значит, на самом деле ни сокровище, ни чудовище не существуют?

– Чудище, увы, существует… Позволь, наконец, поведать тебе поучительнейшую историю, которую ты наверняка ещё не слышал. Давным-давно жил на свете величайший из достойнейших - сэр Дубина, известный также как Молот Справедливости. Был он единственным подлинно безупречным героем: всё, что он думал и говорил, было правильно. Все его деяния были во благо людей. Бесконечно великодушный, он принимал восхваления как должное, клеветников же (находились и такие) строго карал во имя правды и справедливости.

Однажды, во время одного из путешествий, он встретил прекраснейшую из девушек - единственную, достойную чести стать его невестой. И он сделал её своей невестой. Он поселил её во дворце, окружил роскошью, осыпал подарками. Он устранил с её жизненного пути всех недостойных людишек, считавших себя её поклонниками, а также и родственников, пытавшихся оказывать на неё вредное влияние. Он совершил в её честь множество подвигов. Одним словом, он превратил её жизнь в райское блаженство. А когда с ней случилась беда - внезапное безумие поразило её разум - он спустился за ней в лабиринты подсознанья и вырвал её из лап психотерапевтов. Вот какова была его любовь!

И был у сэра Дубины оруженосец, единственный человек, которого он считал достойным доверия. Отправляясь за новыми подвигами, Молот Справедливости оставил возлюбленную на его попечение. Поскольку сэр Дубина всегда поступал правильно, очевидно, что сделал он это не потому, что боялся оставить невесту одну, а потому, что желал подвергнуть испытанию верность близких людей. И, увы, они не выдержали испытания. Подлейший из оруженосцев позволил себе воспылать страстью к невесте своего господина. Ослеплённый гордыней, он вообразил себя достойным любви прекраснейшей из женщин и, воспользовавшись её слабостью, соблазнил её, похитил и сбежал с ней.

Вернувшись и найдя свой замок пустым, сэр Дубина воспылал праведным гневом и пустился в погоню. Он настиг изменников здесь, в Дремотном лесу. И уже приготовился свершить возмездие, но вероломный оруженосец нанёс удар первым, и Молот Справедливости покинул суетный мир. Столь полным было его совершенство, что он не умер, как обычный человек, не обратился в прах и тлен, но в прямом смысле перестал существовать, словно бы растворившись в воздухе. Остался лишь его праведный гнев, обернувшийся проклятием. И проклятие это было столь же грандиозным, как и все его деяния. Предатель-оруженосец превратился в волшебный меч, обречённый беспрекословно служить своим владельцам. Прекраснейшая из женщин стала Чудищем, столь чудовищным на вид, что одного лишь взгляда на неё, хоть краешком глаза, достаточно, чтобы любой мужчина, не отринувший гордыню и не обратившийся к смирению, в мгновение ока окаменел - подобно тому несчастному, которого ты видел у ручья. Лес же, в котором рассеялся Молот Справедливости, стал ловушкой для ложных героев, обуреваемых гордыней.

И будет так до тех пор, пока не явится подлинный герой, на которого чары Чудища не подействуют. Вооружённый тем самым мечом, в который превратился предатель-оруженосец, он поразит Чудище - лишь тогда, наконец, месть свершится окончательно и проклятие спадёт.

– Поразит, говоришь… - Пеон чуть было не растрогался, но вдруг обнаружил, что сыт поучительными историями по самое горло. И с неожиданной для себя самого практичностью поинтересовался:

– А ловушки не пробовали? Ну, скажем, можно же вырыть яму, вкопать в дно заострённые колья, сверху замаскировать ветками…

– Пробовали, но она не попадается. Много чего пробовали, но если ты не подлинный герой, то действенный способ лишь один - обратиться к смирению. Ничто иное не помогает.

– А если, скажем, завязать глаза?

– Азарт, с которым ты ищешь решение, похвален, - вздохнул Городьба. - Но отдаёшь ли ты себе отчёт в том, насколько проблема актуальна для тебя самого? Взгляни, - тропа как раз делала петлю, огибая пару нерукотворных изваяний, - в эти выпученные глаза. Всмотрись в искажённые ужасом лица. Пойми, что это отнюдь не абстракция. А теперь представь себя на месте одного из них - недвижимым, холодным, каменным истуканом… И спроси себя ещё раз: хочешь ли ты искать спасения самостоятельно, или же всё-таки мудрее будет воспользоваться опытом, советом и помощью тех, кто знает единственно правильный путь?

Аргумент попал в точку. И всё же Пеон не смог удержаться, чтобы не задать ещё один бестактный вопрос:

– А почему у всех окаменевших такая ярко выраженная эрекция? Будь это всё-таки обычные скульптуры, я бы решил, что это как-то связано с культом плодородия…

– Отличный вопрос, похвальная наблюдательность! - казалось, Городьбу невозможно смутить ничем. - Это из них рвётся наружу гордыня.

– Гордыня?..

– Некоторые называют это мужским достоинством, но на самом деле это - гордыня. Лишь отринув гордыню, можно вступить на путь смирения, ведущий к спасению.

– Отринуть гордыню?! - с нажимом переспросил Пеон. - В каком смысле «отринуть»?!

– В прямом, - отрезал Городьба. - Ведь иначе и окаменеешь в самом что ни на есть прямом смысле. Пойми, ни один мужчина не способен устоять против Чудища. А значит…

– Знаешь, а ведь я, на самом деле, совершенно не голоден, - Пеон резко остановился, словно бы вспомнив о чём-то важном. - Пойду-ка я поищу своего господина, покуда он не повстречался с этим Чудищем…

Городьба с сожалением покачал головой.

– Ну, что ж. Поступай, как знаешь… Только, будь добр, не ломись без нужды сквозь заросли. Постарайся беречь одежду.

– Обязательно-обязательно! - пообещал Пеон, развернулся и, стараясь не бежать, направился обратно к краю леса. И буквально через пару десятков шагов наткнулся на Ястреба.

Ястреб стоял возле окаменевших рыцаря с оруженосцем, задумчиво отколупывая с рыцарева плеча засохший птичий помёт.

– Тебе эта физиономия никого не напоминает? - спросил он вместо приветствия.

– Напоминает, - кивнул Пеон. Перед ним стояла точная копия графа Первокрая, только помолодевшая на полтора десятка лет. - И я ничуть не сомневаюсь, что его история весьма занимательна и поучительна. Только давай ты мне её расскажешь чуть позже. Буквально сразу, как только мы отсюда выберемся. Ты ведь знаешь, как отсюда выбраться?..

– Что, уже? - усмехнулся Ястреб. - А как же сокровище?

– Так ведь говорят, что нет никакого сокровища.

– Говорят, что выбраться отсюда никак нельзя.

– Зачем же ты здесь?

– За тобой. Помолчали.

– Тогда пошли, - наконец решился Пеон.

– Куда?

– В первоначальном направлении. Куда глаза глядят.

– А если там - Чудище?

– Там и посмотрим.

Запоздало сообразив, что каламбур получился не слишком удачным, Пеон сделал несколько шагов, и тут ему навстречу вышла, вернее, выплыла, едва касаясь босыми ногами земли, прекраснейшая из женщин. Совершенно нагая. Ошеломляюще обворожительная, ослепительно восхитительная, умопомрачительно привлекательная, невыразимо, невозможно совершенная. Всем своим существом, самим фактом своего существования манящая, зовущая, вызывающая непреодолимое, судорожное, раздирающее мышцы желание наброситься и смять в объятиях, ворваться, овладеть - и в то же время застыть, не дышать, не спугнуть… окаменеть!

Подобное (хотя и не столь противоречивое) чувство бывшему прекрасному принцу довелось испытать лишь однажды, в результате ошибки Незадачливого Волшебника. И воспоминание о том случае до сих пор оставалось столь острым, что ледяной стыд, нахлынув, мгновенно отрезвил его. Красота незнакомки ничуть не померкла, но очарование пропало напрочь. Пеон переступил с ноги на ногу и деликатно кашлянул.

– Ну, и чего стоишь, как истукан?! - послышался из-за спины знакомый голос.

Оглянувшись, Пеон без особого удивления обнаружил на месте, где только что стоял Ястреб, Доброго Волшебника с Края Призаморья. На хитрой физиономии Волшебника (на сей раз ничем не замаскированной) застыло выражение озабоченной торжественности.

– Чего ждёшь-то, герой? - повторил Волшебник, протягивая Пеону сверкающий клинок с длинной рукоятью, увенчанной навершием в форме птичьей головы. - Вот твой меч, острый и несравненно надёжный. Вот Чудище. Поражай!

– Зачем? - тупо спросил Пеон.

– То есть как это «зачем»?! Так надо!

– Кому «надо»? Лично мне она ничем не угрожает.

– Поразительно! А разве ты не горишь желанием отомстить за своего кумира?

– Да какой он мне теперь кумир! - пожал плечами Пеон. - Разочаровался я в нём.

– А как насчёт спасти всех этих окаменевших бедолаг?

– Да поделом им.

– Ну, а ради себя? Ты же так хотел совершить хоть какой-нибудь подвиг!

– Ну, знаешь! - возмутился Пеон. - Тоже мне, подвиг - женщину зарубить. Не буду я этого делать.

– Никакая это не женщина, а Чудище!

Чудище, как подкошенное, упало наземь и горько зарыдало. Пеон невольно отметил, что слёзы ему совсем не к лицу - теперь оно выглядело как симпатичная, но, в общем, самая обыкновенная, только очень измождённая и грязная девушка. И очень, очень жалкая.

– Ну вот, - неодобрительно заявил Волшебник, - оно, между прочим, жаждет смерти, как избавления. А ты своим неадекватным поведением поражаешь его в самое сердце!

Пеон искренне сочувствовал Чудищу. Но, действительно, ничего не мог тут поделать. От бессильной жалости он разозлился. На Ястреба, которого считал настоящим зрелым мужчиной, а тот оказался покорным орудием судьбы. На сэра Дубину, которого считал образцом для подражания, а тот оказался вовсе ничем. На Ствола и Стебля, на их отца, на жестокого графа Первокрая, на безвольных новопоглядских горожан и стражников. На Доброго, Незадачливого, или как его там, Волшебника. Но более всего - на самого себя.

– Я же сказал - не буду! - заорал Пеон, выхватывая у Волшебника меч и занося его над головой. И, на выдохе, вонзил блистающее лезвие глубоко в землю.

И чуть не оглох от страшного вопля. На какое-то мгновение Пеону показалось, что он нечаянно нанёс смертельный удар гигантскому, размером с весь лес, монстру, состоящего сплошь из отчаянной ненависти, - но в следующую минуту понял, что это всего лишь сотни окаменевших глоток выдохнули, оживая, застоявшиеся возгласы изумления: «Ну ни хрена себе!», и «Обалдеть!», и «Пустобрёх меня побери!», и так далее, в зависимости от воспитания и уровня фантазии.

Завопил и Ястреб, вновь принявший человеческий облик:

– Чего застыли, спасители худоносовы?! Ноги помогите из земли вытащить!

А потом вдруг стало темно. Подняв глаза, Пеон увидел, над головой ночное небо с луной и звёздами. Такое обыкновенное и такое прекрасное…

– Нет, ну я просто поверить не могу! - не унимался Ястреб. - Тоже мне, мудрый и древний. Разыграл такую шикарную многоходовку. И так позорно лопухнулся в финале! И как тебя после этого называть?..

– Во-первых, если уж «многоходовку» - то не в финале, а в эндшпиле. Во-вторых, на самом деле вообще не в эндшпиле, а, можно сказать, в конце дебюта. В-третьих, я не мудрый, а неглупый. В-четвёртых, я не лопухнулся, а как раз таки перемудрил. В-пятых, не намного-то я и древнее некоторых!

– А вот оправдываться не надо, - вставил Пеон не без ехидства.

– Вот именно! - подхватил Волшебник. - Чего это я должен перед вами оправдываться? Уж вы-то трое всяко могли бы хоть «спасибо» для начала сказать. Так что валяйте, называйте, как хотите - вам хорошо, к вам прозвище «Неблагодарные» вместо имени не прилепится.

Пеон молча пожал плечами, отвернулся и вновь принялся созерцать проплывающие под ковром-самолётом пейзажи. И снова живописные, в сущности, виды показались ему невыносимо однообразными и унылыми, к тому же они сменяли друг друга так редко… Потому что все эти реки, поля и деревни были всё ещё незнакомыми, чужими. А он торопился домой!

Но и для того, чтобы продолжать участие в перепалке, не оставалось уже ни сил, ни желания, ни невысказанных аргументов.

Конечно же, Ястреб был прав. Герои - они и есть герои: они же не привыкли, чтобы их кто-то спасал. Они сами кого хочешь спасут, догонят и ещё раз спасут. Так что ожидать от них признательности было, по меньшей мере, наивно. Ну, максимум, можно было рассчитывать на благородство - так ведь и этим Мера далеко не каждого одарила. Даже при Безумном Императоре, когда на поиски приключений требовалась лицензия, и то, говорят, каждому второму заветная корочка доставалась за взятку.

Опять-таки, идея сформировать несокрушимую армию из этого сборища воинственных индивидуалистов - чтобы уж не сказать «сброда» - вызвала у Пеона (какого-никакого, а всё-таки профессионального короля) приступ неудержимого смеха, так что он даже прослушал, на борьбу с каким таким всеобщим злом Волшебник собрался её повести.

И уж в любом случае никак не следовало выкладывать всю историю целиком, с самой первопричины - ни экс-окаменевшим, ни, тем более, отринувшим гордыню.

Что до самого Пеона… Ну, с одной стороны, он терпеть не мог, когда кто-то пытался им манипулировать, - и как король, да и вообще. С другой стороны - он ведь хотел совершить подвиг? Ну, вот и совершил. Единственным доступным ему способом - и нечего жаловаться. Или даже можно сказать по-другому: он оказался единственным, способным этот подвиг совершить, - есть чем гордиться. Так что зерно истины в последнем заявлении Волшебника определённо имелось…

А вот ничуть не пристыженный Ястреб, похоже, настроился препираться до самого Залужанска:

– Вот надо было сначала дать нам хотя бы первое доесть, а потом уже речь толкать, - парировал он. - Тогда бурчание в моём животе не заглушало бы голос совести.

– Ребята, вы меня уже вконец утомили своим пустым спором! Всё хорошо, что хорошо кончается, - вымолвила Роза (бывшее Чудище), и все трое мужчин в очередной раз вздрогнули всем телом - так, словно бы в жаркий летний день кто-то, незаметно подкравшийся со спины, быстро, но плавно провёл вдоль позвоночника кусочком чуть подтаявшего льда - от основания шеи до самой поясницы. Пеон поёжился, Ястреб непроизвольно прижал возлюбленную к себе покрепче, а Волшебник тяжело вздохнул.

– Когда-то, давным-давно, - задумчиво сказал он, - я служил антрепренёром в одном небольшом театре. Однажды давали мы детскую сказку «Новое платье короля». Ну, вы все должны её помнить. Пьеса замечательная, труппа подобралась превосходная, публика была в восторге - и только один мальчик не смеялся и не хлопал, а смотрел на сцену со всё возрастающим изумлением. После спектакля я подошёл к нему и спросил, что ему, собственно, не понравилось. А мальчик ответил, что он просто не понял, что здесь смешного, - а так-то ему всё понравилось, особенно само королевское платье: оно было такое красивое, красное с золотым шитьём… Я это так, ни к чему конкретному - просто подумалось вдруг: магия - это, конечно, мощная штука, но порой бывает и так, что не всё дело только лишь в магии.

– Кстати, о делах! - с нарочитой бодростью продолжил Волшебник. - Нашу-то с тобой, Ястреб, историю теперь придётся начинать сначала. Жаль, конечно, что с армией не получилось, но у меня уже начинает вырисовываться новая комбинация, ещё лучше прежней. Розу пока оставишь погостить у Пеона… ты ведь не против, величество? Нет лучшего способа продемонстрировать друзьям своё бережное отношение к вашим совместным переживаниям, чем традиционное гостеприимство!

Пеон обернулся - не для того, чтобы ответить на обращенный к нему вопрос, а чтобы полюбоваться на реакцию Ястреба… Но, на счастье Волшебника, первой отреагировала Роза. Причём по-женски, то есть непредсказуемо.

– Не хочу я ни у кого гостить! - заявила она. - Сначала я томилась в родительском доме за семью замками. Потом - в заточении у Дубины. Потом целую вечность бродила туда-сюда по этому кошмарному лесу. Мне надоело сидеть взаперти! Я хочу, наконец, повидать мир, познакомиться с новыми людьми… Знаешь, милый, если уж свадебное путешествие у нас сорвалось - так пусть уж будет хотя бы приключение.

– Ну вот и замечательно! - подытожил Волшебник. - Значит, все втроём гостим у Пеона, скажем, неделю отдыхаем, всё хорошенько обдумываем - и в путь!

Теперь вздохнул Пеон. Но тихонько, почти что про себя: чтобы Ястреб не услышал и, не приведи Доброхот, не подумал чего лишнего. А ещё потому, что мысль о том, как его товарищи уже скоро вновь отправятся странствовать, а его даже из вежливости с собой не позовут, и он останется дома, с головой погрузившись в государственные и семейные хлопоты… Эта радостная, казалось бы, мысль наводила на него лёгкую грусть. Но признаваться в этом, пусть даже самому себе, он почему-то боялся.