В. Цепков,

генерал-лейтенант внутренней службы, начальник УВД Мособлисполкома

ВСЕГДА НА ПЕРЕДНЕМ КРАЕ

Советская милиция была создана сразу же после победы Великого Октября. Это вызывалось необходимостью охраны революционного порядка, пресечения посягательств со стороны свергнутых классов на завоеванные в боях социальные и политические нрава трудящихся. Уже на третий день существования Республики Советов было принято постановление Народного комиссариата внутренних дел «О создании рабоче-крестьянской милиции», в котором говорилось:

«1. Все Советы Рабочих и Солдатских Депутатов учреждают рабочую милицию.

2. Рабочая милиция находится всецело и исключительно в ведении Совета Рабочих и Солдатских Депутатов.

3. Военные и гражданские власти обязаны содействовать вооружению рабочей милиции и снабжению ее техническими силами вплоть до снабжения ее казенным оружием».

12 октября 1918 года Народный комиссариат внутренних дел издал инструкцию, в которой подчеркивалось, что

«советская рабоче-крестьянская милиция является исполнительным органом рабоче-крестьянской власти на местах, состоящим в непосредственном ведении местных Советов, и подчиняется общему руководству Народного комиссариата по внутренним делам».

В мае 1919 года В. И. Ленин подписал декрет СНК РСФСР «О советской рабоче-крестьянской милиции», а в 1920-м ВЦИК утвердил первое положение «О рабоче-крестьянской милиции».

Созданная для охраны революционных завоеваний трудящихся милиция с первых дней своего существования живет общими с ними заботами. В труднейшие для молодой Советской республики годы интервенции и гражданской войны, ожесточенного сопротивления свергнутых эксплуататорских классов работники милиции с честью несли свою нелегкую службу. Им всегда была свойственна высокая революционная сознательность, беспредельная преданность партии, народу, советской Родине.

Это в полной мере относится и к подмосковной милиции. Характерно постановление собрания личного состава серпуховской уездной милиции, принятое 6 ноября 1920 года.

«Мы, милиционеры Серпуховского уезда, — говорилось в нем, — поклялись стоять на страже завоеваний Октябрьской революции и зорко следить за всеми, осмеливающимися выступать против Советской власти, и бороться до конца, твердо держать Красное знамя Всемирной революции. Да здравствуют плотные ряды советской рабоче-крестьянской милиции!»

Этот документ свидетельствует о высокой политической зрелости, самоотверженности милиции Подмосковья, о ее неразрывной связи с народом. Во время гражданской войны милицейские подразделения Московской губернии не раз приходили на помощь фронту. Из их числа формировались группы добровольцев, отправлявшиеся на борьбу с интервентами и белогвардейцами. Испытывая невероятные трудности, милиционеры делились с бойцами Красной Армии своим скромным жалованьем и довольствием.

После гражданской войны милиция успешно вела борьбу с кулацким бандитизмом и самогоноварением, с разрухой и голодом. В эти годы крепнут ее боевые традиции. С присущей им классовой ненавистью ко всему, что мешает строительству новой жизни, милиционеры не раз вступали в схватку с вооруженным врагом, принимая на себя первый удар озверевших бандитов.

История подмосковной милиции знает немало примеров самоотвержения, проявленного ее сотрудниками. В деревне Авсюнино Орехово-Зуевского района есть дорогая сердцу каждого местного жителя могила, украшенная скромным обелиском с красной звездой. Здесь похоронен комсомолец милиционер Поликарп Луканов. В далекие двадцатые годы, когда в борьбе за утверждение принципов нового строя приходилось преодолевать сопротивление враждебных элементов, молодой сотрудник сумел сплотить актив местной фабрики и окрестных деревень, возглавил борьбу с бандитизмом, спекуляцией, воровством. Все это не давало покоя кулацкому отребью. В бессильной злобе, предательским выстрелом через окно они убили отважного милиционера.

Героическую страницу вписала милиция в летопись Великой Отечественной войны. Многие наши милиционеры за проявленное в боях с врагом мужество, за самоотверженный труд в тылу отмечены высокими правительственными наградами. Среди тех, кто громил захватчиков под Сталинградом и на Курской дуге, кто освобождал Европу и брал Берлин, было немало милицейских работников из Подмосковья.

Особо отличились они в битве за родную столицу. Вот что писала в октябре 1941 года газета «На боевом посту» о волоколамских милиционерах:

«…Город опустел. Враг подобрался к его окраинам. Но сотрудники Волоколамского районного отдела НКВД продолжают работать каждый на своем посту. В райотдел приходит представитель военного командования. Надо отступать. Наркомвнудельцы решают бороться до конца, драться на том участке земли, на котором охранять порядок было их боевой службой. Началась партизанская жизнь группы наркомвнудельцев, в которую входили оперуполномоченные, пожарные инспектора, работники уголовного розыска».

Так же было во всех районах, куда подходила линия фронта. Заранее создавались и оснащались всем необходимым базы, комплектовались отряды и группы. На оккупированной территории Московской области действовали 35 партизанских отрядов и более 160 диверсионных групп, сформированных из партийно-советского актива, работников НКВД и милиции. Партизаны принимали участие в боевых операциях, добывали ценные разведывательные данные, совершали диверсии на железных дорогах; налаживали жизнь, укрепляли порядок в освобожденных районах. В прифронтовой полосе работники милиции вылавливали лазутчиков и диверсантов, пресекали распространение всевозможных слухов, предупреждали панику, обеспечивали порядок во время эвакуации, внося тем самым достойный вклад в разгром фашистов под Москвой.

В числе тех, кто отдал жизнь за свободу отчизны в годы войны, более четырех тысяч работников милиции Московской области. В вестибюле здания Управления внутренних дел установлена всегда окруженная цветами мемориальная доска, на которой золотыми буквами написаны имена сотрудников милиции, погибших за честь, свободу и независимость своей Родины. Мы помним о них, об их подвиге и будем хранить эту память всегда.

Те же, кому выпало жить, и по сей день на переднем крае. Бывших фронтовиков в наших рядах насчитывается около тысячи человек. Их подвиги в годы войны и добросовестный труд по охране общественного порядка в наши дни служат примером для младшего поколения сотрудников подмосковной милиции, примером преданности делу Коммунистической партии.

*

Московская область — один из крупнейших индустриальных районов страны. Ее промышленность производит мощные тепловозы и швейные машины, станки-гиганты и миниатюрные фотоаппараты, высококачественную сталь и красочные ткани. В то же время это область с высокоразвитым сельским хозяйством: здесь сосредоточено около 400 сельскохозяйственных предприятий, совхозов и колхозов.

Подмосковье является одним из крупнейших в стране центров науки и культуры. Здесь размещаются всемирно известные научные учреждения, институты и конструкторские бюро, десятки вузов и техникумов. Область славится уникальными памятниками старины, мемориальными и историко-архитектурными комплексами. Богата и живописна природа нашего края.

Территорию области пересекает множество железнодорожных, шоссейных и водных магистралей, связывающих различные районы нашей страны. Здесь расположены воздушные ворота столицы — крупнейшие аэропорты.

Подмосковье — это сотни городов и поселков, тысячи сел и деревень, где живет и трудится свыше шести миллионов человек. В летнее время население области значительно увеличивается. Москвичи выезжают на свои дачные участки. Сотни пионерских лагерей оглашаются детскими голосами. Десятки санаториев, домов отдыха и пансионатов принимают на лечение и отдых тысячи трудящихся, приезжающих со всех концов нашей страны.

Высокая плотность населения, огромная, под стать целым государствам, территория, множество автомобильных дорог с самым интенсивным движением транспорта в стране, а также большое количество автовокзалов, речных пристаней и аэропортов, постоянная миграция населения — все это в значительной степени осложняет работу сотрудников подмосковной милиции, требует постоянного совершенствования оперативно-служебной деятельности.

Практически невозможно отделить нашу столицу город-герой Москву от того, что ее окружает и что все называют одним словом — Подмосковье. Вот почему задачу, поставленную партией, — превратить Москву в образцовый коммунистический город — работники подмосковной милиции восприняли как стоящую и перед ними. Для ее претворения в жизнь сотрудники органов внутренних дел столичной области не жалеют сил и энергии.

Новый прилив творческого вдохновения вызвали у личного состава милиции созидательные планы Коммунистической партии на предстоящее пятилетие. Для нас, как и для всего советского народа, XXV съезд КПСС — это исключительно важное и знаменательное событие.

Главной задачей на десятую пятилетку наряду с повышением эффективности общественного производства, ускорением научно-технического прогресса и ростом производительности труда Коммунистическая партия выдвинула всемерное улучшение качества работы во всех звеньях народного хозяйства.

Для нас, работников органов внутренних дел, пятилетка качества означает прежде всего дальнейшее повышение эффективности служебной деятельности, обеспечение комплексного решения оперативно-служебных задач. Мы должны всемерно совершенствовать взаимодействие всех служб, широко использовать научно-технические средства и резко улучшить качество работы по предупреждению и раскрытию преступлений, постоянно укреплять общественный порядок в городах и населенных пунктах области, обеспечивать сохранность социалистической собственности от преступных посягательств.

Пятилетка качества для нас означает также дальнейшее совершенствование работы по устранению причин и условий, способствующих совершению преступлений и правонарушений, при активном вовлечении в эту работу широких масс трудящихся и общественных организаций.

Сотрудники органов внутренних дел Подмосковья хорошо понимают, что планы партии отвечают коренным интересам советских людей, служат целям дальнейшего подъема материального благосостояния и культурного уровня народа. Они не пожалеют сил и энергии, внесут свой достойный вклад в великое и благородное дело претворения в жизнь предначертаний партии. Порукой тому — их верность революционным, боевым и трудовым традициям нашего народа, которую они постоянно подтверждают своим упорным трудом по укреплению общественного порядка на территории столичной области.

Часовые общественного порядка, которые службу в органах внутренних дел столичной области рассматривают как высокую честь, день и ночь несут свою почетную вахту, чтобы миллионы жителей Подмосковья могли с хорошим настроением трудиться и спокойно отдыхать.

*

Коммунистическая партия и Советское правительство проявляют постоянную заботу об укреплении законности и правопорядка, о воспитании у людей честного отношения к государственному и общественному долгу, уважения к правилам социалистического общежития. В этом почетном и благородном деле большие задачи возлагаются на советскую милицию. В постановлении ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему укреплению советской милиции» (ноябрь 1968 г.) говорится:

«Важная роль в поддержании правопорядка и законности, обеспечении охраны интересов социалистического государства, созидательного труда, отдыха и законных прав советских граждан от преступных посягательств принадлежит органам советской милиции».

В решениях съездов КПСС, постановлениях Пленумов Центрального Комитета партии неоднократно обращалось внимание на необходимость укрепления общественного порядка.

Выполняя эти требования партии, милиция столичной области значительно улучшила работу по искоренению преступности. Этому во многом способствовал ряд организационных мер, предпринятых в последние годы. Прежде всего заметно изменился состав нашей милиции, изменились принципы и содержание работы с ее кадрами. Благодаря постоянному вниманию к этому важному вопросу со стороны Московского областного комитета партии, Мособлисполкома, местных партийных и советских органов ряды милиции Подмосковья сегодня почти на 90 процентов состоят из коммунистов и комсомольцев. Свыше 80 процентов сотрудников — из рабочих, что позволяет с полным правом называть ее рабочей милицией. Особенно усилился приток рабочего пополнения в милицию после ноябрьского (1968 г.) постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, в котором был поставлен вопрос об укреплении кадров органов внутренних дел. Верные традициям, коллективы заводов, фабрик и строек столичной области восприняли эту задачу как свое кровное дело. Они как бы перенесли часть своих неисчерпаемых сил на определенный партией участок работы, направив на службу в милицию тысячи лучших своих представителей.

Вот уже в течение нескольких лет мы принимаем на службу только лиц, имеющих как минимум среднее образование. Это требование выдвинула сама жизнь. Сейчас сотрудник милиции не только пресекает и раскрывает преступления, он еще и воспитывает, учит строго соблюдать закон, правила социалистического общежития, непримиримо относиться к правонарушителям. Это сложная и кропотливая работа. Она под силу лишь людям всесторонне и основательно подготовленным. Вот почему подавляющее большинство среднего и старшего начальствующего состава имеет высшее и среднее специальное образование, а каждый третий из наших сотрудников учится в вузе или техникуме.

Интересны изменения и в профессиональном составе наших кадров. Если совсем недавно в милиции работали преимущественно юристы, то сейчас бок о бок с ними вопросы борьбы с преступностью решают педагоги, инженеры, товароведы, экономисты, врачи. А в последнее время в ее рядах заняли свое место социологи, психологи, математики-программисты, инженеры-электронщики.

Постовые милиционеры, участковые инспектора, инспектора профилактики и ГАИ, работники детских комнат милиции по роду выполняемых ими обязанностей постоянно находятся в контакте с населением. От их деятельности во многом зависит авторитет всей милиции. Поэтому подготовке этой категории сотрудников придается особое значение.

В 1975 году для занятий с младшим и средним начальствующим составом построена новая школа. Это еще одно свидетельство постоянной заботы областного комитета партии и облисполкома о кадрах подмосковной милиции. В просторном, прекрасно оборудованном и оснащенном современной техникой четырехэтажном здании одновременно могут проходить подготовку несколько сот сотрудников. К их услугам кабинеты для разработки специальных тем, библиотека, спортивный зал. В учебном процессе широко используются технические средства и программированное обучение.

Таким образом, база подготовки и переподготовки сотрудников областной милиции увеличилась втрое.

Для закрепления знаний и навыков, полученных в школе, для обмена опытом регулярно проводятся областные семинары, слеты сотрудников по профессиям. Они проходят на базе передовых отделов внутренних дел. Занятия ведут, как правило, опытные специалисты, мастера милицейского дела, главное внимание уделяется практической отработке методов борьбы с преступностью. Такая форма обучения особенно полезна начинающим сотрудникам, молодым специалистам.

Работа по повышению профессиональной подготовки неотделима от привития сотрудникам высоких моральных качеств. С этой целью как в школе, так и в подразделениях милиции проводятся политико-воспитательные мероприятия. В последнее время широко практикуются отчеты молодых сотрудников перед производственными коллективами, рекомендовавшими их на работу в милицию, встречи с ветеранами милиции, ведется пропаганда традиций милицейских коллективов, развито наставничество.

«Милиционер, поставленный блюсти общественную нравственность, прежде всего должен сам быть безупречным» —

так говорил один из первых организаторов и руководителей советской милиции Ф. Э. Дзержинский.

Для того чтобы наши сотрудники всегда шли в ногу со временем, имели возможность повышать уровень своей политической подготовки, расширять кругозор, во всех коллективах области организована учеба. Марксистско-ленинскую подготовку офицерский состав проходит в системе партийного просвещения, а рядовые — в специальных группах, по разработанной МВД СССР программе. Во всех отделах внутренних дел при активной помощи культурно-просветительных учреждений области функционируют филиалы университетов культуры. Наши сотрудники стали частыми гостями московских театров, музеев и различных творческих выставок, устраиваемых в столице.

В конце прошлого года в Управлении внутренних дел проведена первая областная выставка самодеятельного творчества сотрудников органов внутренних дел, на которой было представлено свыше ста произведений живописи, чеканки и других видов прикладного искусства.

Выставка привлекла внимание общественности и получила высокую оценку посетителей. Они единодушны в том, что выставка чрезвычайно интересна, что представленные на ней произведения не только доставляют взыскательным зрителям удовольствие, но и помогают лучше понять нашего современника, на более высокую ступень поднимают уважение к часовым правопорядка, людям вдумчивым, содержательным и одаренным.

Подготовка идейно закаленных, профессионально грамотных, всесторонне развитых духовно и физически работников было, есть и будет предметом особой заботы партийных, комсомольских организаций и всех руководителей подразделений внутренних дел.

*

Появление в органах внутренних дел целого ряда новых, на первый взгляд вовсе не милицейских, профессий вызвано внедрением в практику борьбы с преступностью достижений научно-технического прогресса, организацией этой работы на плановой, научной основе.

Это направление все более становится главным в деятельности милиции Подмосковья. Использование информационно-поисковых систем, счетно-решающих машин, радио, телевидения, различных множительных устройств, новейшей криминалистической техники и т. д. в нашей работе стало повседневным делом.

Оборудованная по последнему слову техники дежурная часть УВД Мособлисполкома является центром оперативного управления силами и средствами органов внутренних дел всей области. Отсюда необходимая информация в считанные минуты поступает в самые отдаленные районы.

С большинством из них поддерживается двусторонняя телетайпная связь. Единые центры управления созданы и в большинстве городов и районов. Мы добиваемся, чтобы они стали хорошо оснащенными технически и высоко оперативными подразделениями. Сегодня в распоряжении милицейских нарядов имеется современный автомототранспорт, средства связи. Все это позволяет работникам милиции в кратчайший срок прибывать на место происшествия. Все чаще преступления раскрываются по горячим следам.

Научный подход к проблемам борьбы с преступностью требует разработки эффективных форм и методов воздействия на причины и условия, способствующие правонарушениям. Поиск путей к искоренению антиобщественных проявлений, координация усилий всех милицейских служб возложена на штабные подразделения, созданные во всех районных отделах милиции.

С организацией штабов заметно улучшилась аналитическая работа, повысился уровень управленческой деятельности. Теперь мы все чаще обращаемся к социологическим, криминологическим, психологическим исследованиям. В этой работе нам помогают специалисты различных научно-исследовательских учреждений. За последние два года, например, изучены социологические характеристики лиц, не занятых общественно полезным трудом, склонных к пьянству и алкоголизму; условия, способствующие совершению повторных преступлений; состояние преступности несовершеннолетних.

На основе исследований составляются практические рекомендации, которые оказывают помощь милицейским подразделениям на местах в их повседневной работе. В организации исследовательской деятельности нам активно помогают научные учреждения.

Управление внутренних дел и его горрайорганы плодотворно сотрудничают с Научно-исследовательским институтом МВД СССР. Результатом этого сотрудничества является повышение культуры в работе, внедрение новых приемов в тактику борьбы с преступностью.

В 1975 году наша связь с институтом окрепла. В органах внутренних дел создано 12 базовых горрайотделов, каждое из которых с помощью ученых разрабатывает одну из актуальных проблем охраны правопорядка. Кроме того, мы заключили договор о содружестве с другим институтом МВД СССР — Всесоюзным научно-исследовательским институтом безопасности движения.

Сотрудничество с научно-исследовательскими учреждениями имеет и еще одну положительную сторону. Совместная работа с научными сотрудниками способствует развитию у наших специалистов инициативы и творческого отношения к исполнению служебных обязанностей.

*

Глубокие социальные преобразования, происшедшие в нашей стране, создали реальные предпосылки для искоренения преступности. В борьбе с преступностью и раньше уделялось немало внимания предупредительной работе. Сейчас же профилактика стала главным направлением борьбы с антиобщественными проявлениями. Значение профилактической работы определяется тем, что она обращена на причины, порождающие правонарушения, и поэтому она наиболее соответствует гуманной природе социалистического общества, отвечает требованиям нашей партии.

«Наряду с применением мер наказания, предусмотренных законом, у нас, — говорил тов. Л. И. Брежнев в Отчетном докладе ЦК КПСС XXIV съезду партии, — проявляется все большая забота о профилактике преступлений, о том, как их предупредить, не допустить» [1] .

Для организации предупредительной работы в системе органов внутренних дел области создана специальная служба профилактики. Ее основными задачами являются выявление и устранение причин и условий различного рода правонарушений, разработка и проведение общепрофилактических рейдов и операций, использование средств массовой информации для предупреждения антиобщественных явлений. Однако главное — это индивидуальная воспитательная работа с конкретными правонарушителями и с лицами, склонными к противоправным действиям.

Любому умышленному преступлению, как известно, предшествует период формирования соответствующих факторов в сознании личности. Криминологи называют его периодом социальной дезориентации. Активно воздействуя на человека именно в этот период, помогая ему преодолеть дурные влечения и наклонности, мы тем самым предупреждаем преступления в будущем. В этом суть профилактики. В этом ее гуманный характер.

В 1974 году в службу профилактики влился наиболее многочисленный отряд офицеров нашей милиции — участковые инспектора. Главным содержанием их работы наряду с пресечением и раскрытием преступлений является индивидуальная профилактическая работа с местным населением.

Особое внимание уделяется предупреждению так называемых бытовых правонарушений. В быту нередко еще дают себя знать мещанская потребительская психология и частнособственническая мораль, тунеядство, пьянство, стяжательство, на почве которых порой совершаются тяжкие преступления.

Успешная борьба с этими пережитками возможна лишь при условии объединения сил милиции и широкой общественности. Формой такого объединения стали создаваемые повсеместно опорные пункты охраны порядка. У жителей Красногорска, Домодедова, Орехово-Зуева, Люберец и других городов опорные пункты пользуются большой популярностью, в короткий срок они стали центрами профилактической работы в микрорайонах.

Объединяя усилия товарищеских судов, добровольных народных дружин, депутатских групп, агитколлективов, домовых комитетов, детских комнат на общественных началах, участковых инспекторов милиции, опорные пункты создают благоприятные условия и для массовой воспитательной работы в микрорайоне, и для индивидуального воздействия на нарушителей норм социалистического общежития.

Рожденные инициативой трудящихся, опорные пункты как новая эффективная форма профилактики находят в Московской области все большее признание. Постоянную заботу об их создании проявляют партийные и советские органы. Они же направляют и контролируют деятельность общественных формирований, утверждают состав советов профилактики. В партийном руководстве сила и жизненность опорных пунктов. Не случайно большинство советов профилактики возглавляют секретари парторганизаций наиболее крупных предприятий. Это придает советам авторитет, повышает их общественную значимость.

Можно привести множество примеров, когда хорошо организованная целенаправленная работа общественности и милиции на опорных пунктах правопорядка не только позволяет добиться исправления отдельных правонарушений, но и оздоровляет моральный климат в микрорайоне.

Большую помощь в укреплении общественного порядка в столичной области оказывают добровольные народные дружины. Идя по пути специализации, ДНД взаимодействуют с различными милицейскими подразделениями: уголовным розыском, органами БХСС, ГАИ, постовой службой и т. д. Особенно укрепилась связь нашей милиции с добровольными помощниками после постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 20 мая 1974 года «О дальнейшем совершенствовании деятельности добровольных народных дружин по охране общественного порядка». Сейчас одной из главных забот добровольных часовых порядка стало предупреждение правонарушений, индивидуальная воспитательная работа. При опорных пунктах создаются специализированные группы ДНД. Участковые инспектора обучают дружинников методам профилактического воздействия. Помимо народных дружин в области действует более 300 комсомольских оперативных отрядов, объединяющих восемь с половиной тысяч комсомольцев. Их прямое назначение — шефская воспитательная работа с подростками и молодежью.

Народные дружинники и члены комсомольских оперативных отрядов в большинстве своем коммунисты и комсомольцы. Их отличает высокая сознательность, непримиримость к антиобщественным проявлениям. На милицию возложена ответственная задача — обучить их наиболее эффективным формам и методам охраны общественного порядка. С этой целью наши сотрудники регулярно проводят занятия по изучению и практической отработке основ тактики борьбы с преступностью, инструктируют наряды дружинников, осуществляют совместное патрулирование и т. д.

Вся деятельность ДНД должна основываться на строжайшем соблюдении социалистической законности. Поэтому одним из главных вопросов в подготовке дружинников является повышение их правовой культуры. Работники милиции читают лекции, ведут семинары на правовые темы, знакомят добровольных помощников с основами советского законодательства, учат правильно, юридически грамотно составлять документы.

Мы понимаем, что сила милиции — в ее связи с народом. Поэтому, совершенствуя взаимодействие и опираясь на советы профилактики, созданные на предприятиях, народные дружины и других добровольных помощников, мы будем и дальше всемерно развертывать профилактическую работу среди населения, строить ее так, чтобы меры административного принуждения умело сочетались с силой общественного воздействия.

*

В 1974 г. Московский комитет партии обсудил вопрос «О работе Московской областной партийной организации по выполнению решений XXIV съезда КПСС об усилении коммунистического воспитания молодежи и задачах, вытекающих из выступления Генерального секретаря ЦК КПСС тов. Л. И. Брежнева на XVII съезде ВЛКСМ». В принятом пленумом постановлении были намечены конкретные меры по усилению политического, трудового, патриотического и нравственного воспитания молодежи, по повышению роли комсомольских организаций области в хозяйственном и культурном строительстве.

Большая роль в выполнении этой ответственной задачи принадлежит органам внутренних дел, которым решение пленума указало очередные задачи в работе по предупреждению безнадзорности и преступности среди несовершеннолетних.

Милиция столичной области вносит свой достойный вклад в воспитание молодежи, в формирование у подростков высоких моральных и нравственных качеств. Однако мы не можем считать свою работу вполне успешной, пока подростками совершаются правонарушения. Решение задачи во многом зависит от состояния работы с несовершеннолетними. С чувством профессиональной и гражданской ответственности трудятся наши детские работники, нередко устраняя промахи воспитания, допущенные в семье и школе. Ведь не секрет, что в поле зрения милиции попадают самые «трудные», «педагогически запущенные» ребята.

В настоящее время мы располагаем большими возможностями по предупреждению преступности среди подростков. Инспекторами детских комнат милиции работают, как правило, высококвалифицированные специалисты, люди с высшим педагогическим образованием и большим жизненным опытом. Ими установлены тесные контакты с педагогическими коллективами школ, комсомольскими организациями, общественностью.

Широкий размах получило создание детских комнат милиции на общественных началах. Сейчас их в Подмосковье более шестисот. Здесь самоотверженно трудятся тысячи педагогов, студентов, комсомольских активистов, отдавая свою душевную теплоту перевоспитанию оступившихся ребят.

В работе с несовершеннолетними активно используются и такие формы, как организация при домоуправлениях и жилищно-эксплуатационных конторах подростковых клубов и кружков по интересам, вовлечение их в общественно полезную деятельность, закрепление за «трудными» шефов; организуется все больше трудовых и военно-спортивных лагерей для подростков, их направляют также в студенческие строительные отряды.

Среди форм и методов перевоспитания несовершеннолетних особое место занимает индивидуальное шефство. Значение личного влияния на воспитуемого трудно переоценить. К. Д. Ушинский подчеркивал, что в воспитании

«все должно основываться на личности воспитателя, потому что воспитательная сила изливается из живого источника человеческой личности» [2] .

Между тем в организации индивидуальной работы с оступившимися подростками использованы еще не все возможности. В частности, шефство над несовершеннолетними правонарушителями еще не получило широкого размаха. Одну из своих главных задач сотрудники органов внутренних дел Подмосковья видят в том, чтобы совместно с коллективами школ, производственно-технических училищ, комсомольскими организациями и другими силами общественности усиливать профилактическую работу и правовое воспитание молодежи.

*

В настоящей книге собраны невыдуманные рассказы о делах и людях подмосковной милиции. Повествуя о ее славной истории и сегодняшних буднях, авторы стремятся подчеркнуть неразрывную связь милиции с народом, ее верность ленинским принципам социалистической законности и правопорядка.

Материалы книги, естественно, не охватывают всего многообразия трудовой жизни подмосковной милиции, но, думается, что они помогут читателю получить лучшее представление о ее сложной и ответственной работе, проникнуться благодарностью к людям в милицейской форме. Они учат строго соблюдать закон, правила социалистического общежития, быть бдительным, непримиримо относиться к правонарушениям и правонарушителям, охранять высокое звание, честь и достоинство советского гражданина.

В нашей стране ликвидированы социальные причины преступности, присущие капиталистическому обществу. Однако унаследованные от прошлого пережитки — стяжательство, пьянство, нарушения трудовой дисциплины, норм правопорядка, к сожалению, еще не вполне преодолены. Борьбу с чуждыми нам нравами и их носителями необходимо вести общими силами и постоянно.

Уважение к праву, к закону должно стать личным убеждением каждого человека, говорил Л. И. Брежнев.

В практическом осуществлении этого требования исключительно важную роль призваны играть сотрудники органов внутренних дел. Для них настойчивость в предупреждении правонарушений и решительность в пресечении преступлений при строгом соблюдении социалистической законности являются важнейшей государственной обязанностью.

Одним из условий успешной борьбы с проявлениями неуважительного отношения к закону, и особенно с уголовными проявлениями, является соблюдение ленинского принципа неотвратимости наказания. Добиваться, чтобы ни одно правонарушение не осталось без внимания и чтобы всякое преступление, если его не удалось предотвратить, было раскрыто, — главная задача в работе каждого работника милиции. Мы уверены в том, что при непосредственной поддержке и помощи народа, во имя охраны его интересов эта задача будет успешно решена.

Источникам этой уверенности и постоянно крепнущей силы милиции было, остается и всегда будет партийное руководство. Оно ощущается во всем: и в огромной помощи по организации служебной деятельности, и в создании материально-технической базы, и в каждодневной заботе об укреплении органов внутренних дел идейно закаленными, обладающими высокой коммунистической убежденностью кадрами.

Мы бесконечно благодарны Коммунистической партии и Советскому правительству за огромную заботу, которую они постоянно проявляют об органах внутренних дел и их сотрудниках. В ответ на эту заботу и внимание, сознавая свою ответственность перед ленинской партией и советским народом, будем день ото дня, не жалея своих сил и энергии, укреплять общественный порядок в городах и селах нашей трижды ордена Ленина Московской области. Будем с честью выполнять свою главную обязанность — добросовестно служить своему народу.

 

В. Добросклонский,

генерал-майор милиции

СЛАВНЫЙ ПУТЬ

Подмосковная милиция с первых дней своего существования выполняла функции вооруженной охраны общества, обеспечивая социалистический правопорядок.

Уже в первые годы Советской власти она с честью несла свою многотрудную службу. В ее рядах было немало беспредельно преданных Коммунистической партии бойцов. Их отличали высокая сознательность, большая любовь к людям — строителям новой жизни и революционная ненависть ко всему, что метало спокойному созидательному труду.

В подмосковном городе Наро-Фоминске и сейчас хорошо знают имя Василия Андреевича Дегтярева — одного из первых начальников местной милиции. 24-летний рабочий по заданию уездного комитета большевиков возглавил борьбу против бандитов и налетчиков, самогонщиков и спекулянтов. Не хватало знаний, не было опыта, но была жгучая ненависть к врагам революции, к контрреволюционному отребью и их пособникам; было страстное желание отстоять новую жизнь, новый порядок.

В уезде с помощью милиции национализировали землю, частные промышленные и торговые предприятия. В те трудные годы милиция не только обеспечивала революционный порядок, но и активно боролась с голодом и разрухой. Молодой начальник милиции во главе продовольственного отряда выехал в Сибирь и доставил оттуда в Наро-Фоминск 30 вагонов зерна.

Василию Андреевичу посчастливилось услышать выступление В. И. Ленина. Слова вождя он запомнил на всю жизнь.

И сейчас славный ветеран не порывает связи с милицией. Свой богатый опыт борца за правопорядок он передает молодежи.

История подмосковной милиции знает немало имен сотрудников, беззаветно и преданно служивших народу.

Героически погиб при исполнении служебных обязанностей один из первых милиционеров Павловского Посада — Петр Солдатов. В бессильной злобе бандиты убили его выстрелом из-за угла.

Солдатом Красной гвардии встретил Октябрьскую революцию Борис Домбровский. Назначенный на должность первого начальника милиции в подмосковном городе Пушкино, он вел беспощадную борьбу с бандитами и грабителями. Борис Конрадович очень любил детей и много сил отдавал искоренению беспризорности в уезде. Люди шли к нему со своими бедами и заботами. Все это вызывало звериную ненависть у врагов. Домбровский погиб.

Благодарные жители Пушкино воздвигли памятник герою. Его именем названа одна из улиц города.

Славные боевые традиции милиции, зародившиеся в годы гражданской войны, в годы борьбы с бандитизмом и кулачеством, крепли и приумножались во время Великой Отечественной войны.

Милиция вела борьбу с фашистской агентурой и преступными элементами, оказывала помощь в эвакуации населения и тушении пожаров, поддержании порядка в городах и населенных пунктах.

В боях под Москвой самоотверженно действовал сформированный из работников областной милиции истребительный полк. За два с немногим месяца бойцами полка было уничтожено свыше тысячи немецких солдат и офицеров, много техники. Добывались ценные разведданные для армейских частей.

В районах, временно оккупированных фашистами, создавались партизанские отряды, костяк которых составляли работники милиции.

Хорошо знавшие местность и население, партизаны-милиционеры были грозной силой в тылу врага. Они совершали дерзкие налеты на вражеские штабы и колонны, подрывали мосты, распространяли листовки, которые несли жителям сел и деревень правду о положении на фронтах. Земля горела под ногами захватчиков. Под Волоколамском и Рузой, под Звенигородом и Клином, под Серпуховом и Можайском гитлеровцы несли огромные потери. А когда началось наступление Красной Армии под Москвой, вместе с красноармейцами в освобожденные города входили народные мстители — работники милиции. Но не все дожили до этих дней.

Жители города Рузы свято хранят память о Сергее Ивановиче Солнцеве. С первых дней войны он возглавил партизанский отряд. Человек беспредельной храбрости, Солнцев личным примером увлекал товарищей по оружию на смелые вылазки. На площади Партизан высится величественный памятник. На нем высечены имена людей, отдавших жизнь за освобождение Подмосковья от гитлеровских захватчиков. Первым в списке — имя Героя Советского Союза, коммуниста, бывшего начальника милиции Сергея Ивановича Солнцева.

Жителям Подмосковья хорошо знакомо имя героя Великой Отечественной войны, кавалера трех орденов Славы Василия Игнатьевича Сучкова. 19-летним юношей ушел он добровольно на фронт защищать Родину. Здесь, на фронте, он стал коммунистом. После войны Василий Игнатьевич выбрал нелегкий труд работника милиции. За время службы в милиции он предотвратил много преступлений, разыскал не один десяток опасных преступников, не раз рисковал жизнью, вступая с ними в борьбу. Каждый случай — это своя история. За образцовое выполнение служебного долга майор В. И. Сучков удостоен высокой правительственной награды — ордена Ленина.

В подмосковной милиции служит Виктор Сергеевич Иванов — кавалер ордена Славы трех степеней, награжденный двумя орденами Отечественной войны и многими медалями.

В рядах работников милиции немало женщин. Многие из них прошли трудный путь военных лет, защищая Родину от фашистских захватчиков.

В Раменском отделе внутренних дел работает Валентина Ивановна Мартынюк. В грозное время войны она добровольно вступила в ряды 3-й Московской коммунистической дивизии. Эта отважная женщина была помощником политрука противотанковой батареи и закончила войну заместителем командира отдельного артиллерийского дивизиона. Имеет много боевых наград. И в мирное время не покинула боевого поста Валентина Ивановна. Сейчас она — майор милиции.

Орденом Октябрьской Революции награждена капитан милиции Ирина Григорьевна Сиверцева, старший инспектор детской комнаты милиции Жуковского отдела внутренних дел. Это подлинный мастер своего дела, педагог и тонкий психолог, умеющий понять душу ребенка, заставить его поверить в свои силы, поставить случайно оступившегося подростка на правильный путь.

Советская милиция развивалась и крепла вместе с развитием социалистического государства. Ее задачи и функции изменялись в зависимости от изменений социальной обстановки в стране. Особенно заметные перемены произошли в ее кадрах. И это не случайно.

Наряду с заботой о создании материально-технической базы коммунизма партия целеустремленно и последовательно проводит в жизнь мероприятия по дальнейшему развитию социалистической демократии и государственности, совершенствованию общественных отношений, укреплению социалистической законности, дисциплины и правопорядка.

После ноябрьского (1968 г.) постановления партии и правительства в строй защитников правопорядка встали тысячи замечательных людей, коммунистов и комсомольцев. Постоянно увеличивается число работников, имеющих высшее образование. Сейчас в различных службах подмосковной милиции работает две с половиной тысячи юристов, более двух тысяч инженеров и техников, почти тысяча педагогов, экономистов, товароведов и врачей. Многие сотрудники учатся в высших и средних специальных учебных заведениях.

На должности милиционеров принимаются лица только с аттестатом зрелости. В большинстве районов области руководителями горрайорганов назначены молодые и перспективные работники. Все начальники городских и районных отделов внутренних дел имеют высшее образование.

Органы милиции наделены большими правами, их деятельность затрагивает интересы значительного числа людей. Поэтому важно, чтобы идейный уровень наших кадров был высок, чтобы их сознание, чувство ответственности за свое дело соответствовали той роли, которая им отведена партией и правительством. В органах внутренних дел могут работать только политически зрелые, до конца преданные делу партии люди. Служба в милиции такая же почетная и уважаемая, как профессия сталевара, летчика, врача. Появились семьи, где любовь к этой профессии передается из поколения в поколение.

Многие работники милиции Подмосковья избраны депутатами местных Советов депутатов трудящихся.

За образцовое выполнение служебного долга 600 наших сотрудников награждены орденами и медалями Союза ССР.

Молодые сотрудники внедряют передовые формы и методы работы на базе современных достижений науки и техники. Им доверяются ответственные участки, требующие самостоятельности и инициативы.

Мастером расследования сложных преступлений зарекомендовал себя выпускник Волгоградской высшей следственной школы В. Коньков. В Жуковском отделе внутренних дел энтузиастом использования научно-технических средств является выпускник Всесоюзного заочного юридического института В. Д. Артемов. В расследовании уголовных дел он успешно применяет средства обнаружения и фиксации следов преступлений, киносъемку и звукозапись. Он автор любительских кинофильмов о жизни коллектива отдела милиции.

Высокая культура и добросовестное выполнение служебных обязанностей обеспечиваются постоянным совершенствованием организационно-партийной и политико-воспитательной работы с личным составом. В партийном руководстве заключен источник силы органов внутренних дел, это незыблемая основа их жизни.

Славный героический путь прошла советская милиция. Под руководством Коммунистической партии работники органов внутренних дел идут в первых рядах строителей коммунизма. Решения партии указывают нам пути дальнейшей работы, принципы деятельности милиции в борьбе за социалистический правопорядок, за полное искоренение преступности.

 

В. Чачин,

журналист, член общественного совета УВД Мособлисполкома

МОЯ МИЛИЦИЯ

Окончилась гражданская война. Вместе с разрухой, вместе с революционными гимнами молодая республика принимала на руки беспризорных детей. В те годы родилась тяжелая недетская песня: «Позабыт, позаброшен с молодых юных лет, я остался сиротою…»

Лучших своих людей, с «холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками», партия направляла спасать и воспитывать детей. Хлеба нет. Топлива нет. Одежды нет. Для детей остались только игрушки: стреляные патронные гильзы. Чего-чего, а этого хватало.

…Подмосковный городок Пушкино. Ночь. Дождь. На столе начальника отделения милиции коптит щедро выкрученный фитиль керосиновой лампы. Тесно сгрудились над столом сотрудники. Каждому хочется прочитать, потрогать маленькую бумажку с печатью и размашистой резолюцией. Начальнику отделения Борису Конрадовичу Домбровскому удалось выцарапать для Пушкинского детского дома ордер на получение полутора пудов жиров. Москва дала.

Капала вода с кавалерийской шинели Домбровского, с кожанок и телогреек милиционеров. Никто этого не замечал: давно уж не было такой радости.

Потом успокоились, разделись, развесили на просушку свою одежонку (в то время у работников милиции формы не было) и стали мечтать. Ну что же, пока хоть жиры детям дали, потом, может, уголек дадут, там, глядишь, какую-нибудь «реквизированную буржуазную роялю» подкинут. А вдруг в их Пушкинском детдоме окажутся таланты?..

А через два дня жиры пропали. Завхоз детского дома понуро показывал милиционерам взломанный замок от кладовки, многозначительно кивал на окна детдома, откуда смотрели большеглазые бледные лица ребят.

Старшие из беспризорников неотступно ходили рядом, божились, клялись всеми детскими и взрослыми клятвами в том, что они не виноваты.

В воскресный день Борис Домбровский отправился на самый дальний от города сельский базарчик. Здесь и повстречал завхоза детдома. Под прилавком ведерко. В нем жиров на глаз больше пуда…

А ночью в домик Домбровского стук в окно: «В райсовет вызывают! Срочно!»

Начальник милиции подшивал валенок для сынишки. Иголку оставил в ее последнем надколе, шинель внакидку, шапку в карман, задул лампу, шагнул за порог в темноту. Грянули в упор два выстрела…

И сейчас стоит береза у порога этого дома. Стоит, уже состарившись, немая свидетельница трагедии. Я ее видел.

Эх, если бы она тогда, молодая, сильная, чуткая, смогла бы ударить ветками, смогла бы листьями прошептать тревогу!

Сыну Бориса Домбровского, Александру, остались в наследство доброе имя и кавалерийская «дзержинская» шинель, а беспризорным детям страны прибавилось игрушек: еще две стреляные гильзы.

…Сегодня в центре города Пушкино высится памятник милиционеру Борису Конрадовичу Домбровскому.

Молодой скульптор Игорь Лурье решил тему так: на постаменте высокий человек в длинной шинели, к нему прижался оборванный беспризорник в буденовке. Мальчуган доверчиво смотрит снизу вверх на милиционера, и в глазах ребенка надежда.

По сей день бытует у трудящихся Пушкино легенда, что их милиционер Борис Конрадович Домбровский — потомок знаменитого генерала Парижской коммуны Ярослава Домбровского. Это же горячо утверждают и местные краеведы. Так ли это — я не знаю. Но в одном я уверен, что храброго, честного генерала далекой Парижской коммуны роднят с милиционером из Пушкино беспредельная любовь к трудовому народу, готовность отдать жизнь за правое дело революции.

Убитого Бориса Конрадовича Домбровского сменил на милицейском посту его сын Александр. Теперь в милиции работает внук Бориса Конрадовича — Сергей Александрович Домбровский. На эту почетную, мужественную работу рекомендовал паренька коллектив Пушкинской мебельной фабрики, где тот был секретарем комсомольской организации.

Партия, правительство, чутко прислушиваясь к голосу советского трудового народа, поставили перед Министерством внутренних дел и его органами главную задачу — совершенствовать работу на основе строжайшего соблюдения социалистической законности, охранять покой трудящихся и наше народное добро.

На работу в милицию народ посылает своих лучших сынов. Это парни от станков — ударники коммунистического труда, это наши демобилизованные герои-пограничники, комсомольские работники, выпускники юридических факультетов. У них есть все: молодость, любовь к Родине, чистота сердца. Быстро накапливается и опыт, и в этом им на помощь приходят бывалые сотрудники.

Вот один из них. Секретарь парторганизации подмосковного Ашукинского отделения милиции старшина Николай Яковлевич Бакатин — коренастый, подтянутый, с открытой улыбкой. Голубые с прищуром глаза его смотрят на мир спокойно, уверенно. На груди орден Красной Звезды, медаль «За оборону Сталинграда».

Бакатин рассказывает:

— Однажды вор обокрал сельский магазин. Бежал. Я преследовал. Ночью дело было. Он укрылся в развалинах старого дома. Я за ним. Он выстрелил. Пуля пробила фуражку да еще висок задела. Я за ним. Опять стреляет. Я не отвечаю. Не люблю стрелять в человека. На фронте настрелялся. Так и не расстегнул кобуру, взял голыми руками.

— Как же вам это удалось?

Смеется:

— Нас под Сталинградом сам командующий 62-й армией Василий Иванович Чуйков учил, как в домах драться. «Языка» без выстрела добывали.

Примолк, загородился папиросным дымком, опять ушел в воспоминания.

— А раз, знаете, специально оставил товарищу оружие, пошел, так сказать, в психологическую атаку. Как-то прибежала испуганная женщина: пьяный муж вконец озверел, схватил два ружья, опоясался патронташем, открыл стрельбу, всех разогнал, сидит дома, никого не подпускает. Я спросил, как зовут мужа по имени-отчеству. Иду в дом предельно спокойно. Он — ружье на изготовку, взвел курки, хрипит: «Не подходи! Даю минуту, говори, что надо?» Я пыль с табуретки смахнул, уселся. Он в угол попятился, навел ружье. Потрогал я чайник на столе, говорю: «Холодный. Подогрел бы, Василий Петрович, брось ружье-то. Видишь, я к тебе без оружия. Посидим, поговорим. Сахар-то есть? Чего разволновался-то?» Дрогнуло ружье. На секунду обмяк мой собеседник. Тут я его и обезоружил…

И заключил:

— Вот, делимся с молодыми. Учить надо.

Один из молодых рядом сидит, уважительно слушает. Это Сергей Домбровский, внук Бориса Конрадовича. В прошлом году в общем строю молодых у памятника своему деду Сергей торжественно принимал милицейскую присягу. Удостоверение ему вручал заместитель начальника управления В. И. Добросклонский, бывший первый секретарь подмосковных райкомов партии — Волоколамского и Талдомского, человек с большим жизненным опытом.

Так в строй нашей милиции встал еще один молодой сотрудник.

Спустя недолгое время у проходной мебельной фабрики появилось объявление:

«Сегодня в 19 часов состоится встреча с лейтенантом милиции тов. Домбровским С. А.

На повестке: 1) Отчет тов. Домбровского С. А. 2) Вопросы граждан. 3) Танцы».

Вот она, первая встреча с товарищами в фабричном клубе. Пока парторг призывал к тишине, Сергей мучился. В перестрелках, в погонях не участвовал, матерых бандитов не ловил. Пока ничего героического. А люди в зале притихли, ждут. В блокноте у Сергея короткая запись: «8 мешков картофеля». Это его самое первое дело. Кто-то утащил восемь мешков колхозного картофеля. И все. Сергей разобрался, нашел жулика. Вот и весь героизм. Кому это интересно? А тут еще знакомые девчонки пришли, приодетые, по-праздничному причесанные.

На столе президиума цветы. Эх, всего лишь восемь мешков колхозной картошки! Хоть бы один выстрел в воздух, хоть бы какая-нибудь погоня…

— Слово для отчета предоставляется воспитаннику и посланцу нашей фабрики, внуку милиционера Бориса Конрадовича Домбровского, лейтенанту Сергею Домбровскому, — начал парторг.

Уж хоть бы не хлопали. Прошел к трибуне, глотнул водички и смущенно, как будто извиняясь, рассказал про эти восемь мешков.

Тихо в зале. Ждал, что сейчас засмеются, но — тишина, а потом неуверенные хлопки, а затем дружные аплодисменты. Дружок столяр в первом ряду старается:

— Молодец, Серега! То есть товарищ лейтенант! Молодец!

Так прошла первая встреча. А потом состоялась и вторая. Лейтенант Сергей Домбровский отчитывался перед товарищами в раскрытии серьезного преступления, когда жулик, пользуясь своим служебным положением в одном из подмосковных совхозов, длительное время обманывал государство. Преступник разоблачен и строго осужден по советским законам.

Парторг в заключительном слове сказал:

— Как видите, товарищи, милиция деятельно помогает нам выполнять решения нашей партии.

Сергей ответил:

— Чем весь народ живет, тем и мы. Вы же сами послали меня в милицию…

 

И. Борисов,

капитан милиции

УХОДИЛИ В ПОХОД ПАРТИЗАНЫ…

Осенние дни сорок первого года. Пожарище войны тянет свои щупальца на восток. Враг рвется к Москве.

В ту грозную осень никто не мог сказать, где мы остановим немецко-фашистских захватчиков. И только в одном не сомневались советские люди — в том, что враг будет разгромлен.

В эти дни к райкому партии непрерывным потоком шли клинчане, записывались в партизанский отряд. Мирный, зеленый, приветливый Клин притих, насторожился. Все чаще и чаще раздавались протяжные звуки сирены, возвещавшие о воздушном налете. На улицах появились противотанковые ежи, на стенах домов плакаты: «Родина-мать зовет!»

В Клинский отдел НКВД из управления пришло распоряжение:

«…Объединить усилия добровольцев, отобрать самых смелых и выносливых, обеспечить партизан оружием и продовольствием».

Все ближе и ближе слышалась канонада. Вот уже и на окраине города стали рваться снаряды. В райотделе НКВД дребезжали стекла, подрагивали стены.

В это-то время в ленинской комнате собрались работники милиции. Партийное собрание открыл начальник райотдела майор милиции Н. Д. Тихонов.

Равнодушных выступлений на этом собрании не было, да и долгих речей не пришлось говорить. Первым взял слово инспектор уголовного розыска В. К. Садовников. За ним выступили участковые уполномоченные братья Бухтояровы, милиционеры Бойков, Щербак.

— У кого в этот грозный для нашей Родины час может спокойно биться в груди сердце? Жизнь отдадим, а врага к Москве не пропустим!

Так или примерно так говорил каждый. Все просили направить их в партизанский отряд.

23 ноября вражеские войска подошли к окраинам города. Уже завязывались уличные бои, а сотрудники районного отдела НКВД оставались на своих местах.

В этот день в районный отдел милиции зашел представитель военного командования.

— Товарищи! — сказал он. — Вы уже пересидели, пора!

Начальник отдела милиции майор Н. Д. Тихонов объявил боевую тревогу. Во дворе райотдела выстроились в полной боевой готовности, с винтовками, автоматами, гранатами, сотрудники милиции. Лица небывало сосредоточенные, суровые. Начиналась для каждого фронтовая страда.

Часто бывает — да и написано об этом немало, — что в особо суровые, переломные часы человеку вспоминается его жизнь. Может случиться, что и пожалеет человек о бесплодно потраченных годах. А другой, наоборот, найдет в своем прошлом что-то, что и на будущее даст ему силы.

Обходя строй, и Тихонов вспомнил свое нелегкое детство на Рязанщине. С тринадцати лет работал он «мальчиком» в пекарне купца Попова. Весь день на побегушках, чуть что — оплеухи и затрещины. В девятнадцатом году добровольно ушел в Красную Армию. Служил в конном экспедиционном отряде особого назначения по борьбе с бандитами. В одной из схваток с бандитами был ранен. Демобилизовался, поступил в рабоче-крестьянскую милицию.

…Нет, все правильно у него в прошлом. Выстоит он и на новом огневом рубеже. И люди его выстоят. Не приходится в них сомневаться.

Вечером над городом нависли свинцовые тучи. Шел мокрый снег. Светились зарева недальних пожаров. Ухали тяжелые разрывы…

Под огнем вражеских минометов в лесу пробиралась полуторка. Там, в глубине лесного массива, на границе между Солнечногорским и Клинским районами, в нескольких километрах от деревни Селифоново, находилась партизанская база, подготовленная В. К. Садовниковым.

Василий Кузьмич Садовников, инспектор уголовного розыска, до войны был председателем районного комитета физкультуры и спорта. С первого дня войны Садовников исполнял обязанности комиссара призывного пункта, потом командовал 4-м взводом истребительного батальона работников милиции и по заданию горкома партии готовил партизанскую базу.

Клин В. К. Садовников покидал одним из последних. Ему было поручено сохранить самые дорогие реликвии — два Красных знамени с изображением Владимира Ильича Ленина, которые еще много лет назад были вручены райотделу за борьбу с кулачеством и контрреволюцией.

До леса добрались благополучно. Наутро взялись за кирки и лопаты. Долбили землю, рыли землянки, строили блиндажи. Готовили надежные склады для продовольствия, обмундирования, боеприпасов.

В глухом, заросшем тальником овраге выстроились сорок два человека. У развернутого знамени они давали партизанскую клятву:

«Я, гражданин великой Советской Социалистической Республики, преданный сын своего народа, вступая в партизанский отряд, перед лицом моей Родины, моего народа клянусь, что не выпущу из своих рук оружия, пока священная земля моей социалистической Родины не будет очищена от немецко-фашистской мрази, предателей и изменников моей Родины…»

— Клянемся! — повторяли партизаны, работники милиции братья Бухтояровы и Алексей Бойков, Яков Широков и Яков Щербак, Иван Порфирьев и Василий Садовников, Павел Дьяков и Иван Парфенов.

«Клянемся…» — эхом подхватил лес.

Все более ощутимыми для оккупантов становились удары народных мстителей. Само слово «партизан» в Подмосковье становилось для врага синонимом смертельной угрозы. Фашисты свирепели. Расстреливали мирных советских людей. В одном из приказов их командования говорилось:

«…Перестать быть безразличными к этой коварной стране. Партизаны, независимо от пола, в форме или в гражданской одежде, должны быть публично повешены».

Партизанский отряд Н. Д. Тихонова продолжал борьбу.

…Ночь. Покинув базу, партизаны сквозь густой кустарник пробирались к полотну шоссейной дороги Москва — Ленинград. Отчетливо слышались гул моторов, грохот и лязг гусеничных тягачей. Видно, как по дороге движется колонна немецких автоцистерн. По данным разведки, цистерны направляются к месту стоянки танковых частей у Клина. Через час они должны быть на месте. В 23.00 танки начнут заправляться бензином, а на рассвете двинутся в атаку. Однако партизаны внесли в планы врага свою «поправку». Шепотом была передана команда:

— Приготовить взрывчатку!

Подрывник Илья Кузин, чекист Песков и милиционеры Соколов и Краснов совершают бросок к шоссе. В считанные минуты мины расставлены в шахматном порядке и замаскированы.

— В укрытие! Перебежками, по одному к лесу! — вполголоса командует Кузин.

Видно, как восьмитонная машина идет прямо на мины. Сверкнуло пламя, лес дрогнул от взрыва. Вторая машина врезалась в подорванную и тоже запылала. Третья цистерна резко затормозила и сделала разворот, пытаясь отъехать от огромного костра. Тогда из засады к ней протянулись огненные пунктиры зажигательных пуль, и вспыхнул третий огромный факел.

Целые сутки немцы бешено обстреливали лес из минометов, несколько дней держали усиленные засады, но партизаны потерь не понесли.

По данным ли немецкой разведки, по доносу ли старосты из некогда раскулаченных, но фашистам стало известно о месте расположения базы партизанского отряда. Однажды утром, когда партизаны-милиционеры готовились к выполнению очередного задания, неподалеку от базы разорвался снаряд, потом другой, третий… Фашисты пристреливались.

По тревоге люди заняли круговую оборону, приготовили гранаты, станковый пулемет.

Снаряды рвались уже непосредственно в расположении партизанских землянок, складов боеприпасов и продовольствия. Вскоре послышалась и автоматная стрельба.

Фашисты подошли так близко, что находившиеся в засаде партизаны-разведчики отчетливо слышали немецкую речь.

Василий Садовников побежал к дальнему оврагу, неся завернутые в вещевой мешок знамена. Откопал под корнями огромной сосны тайник, спрятал полотнища, засыпал сухими листьями. Вернулся на огневой рубеж.

Бой шел несколько часов. Фашисты не решились на рукопашную. На другой день после неудачной попытки ворваться в расположение партизанской базы они пустили в ход звуковещатель:

— Рус партизан! Вы окружены! Сдавайс! Доблестные германские войска уже вошли в Москву!

Партизаны ответили огнем.

Отряд Тихонова взрывал мосты, нарушал связь противника. Работники милиции, отлично знавшие местность, проводили через леса и болота в тыл врага части Красной Армии. Выводили за линию фронта бойцов и командиров, попавших в окружение. Раздавали листовки и газеты советским людям, сообщали сводки Совинформбюро.

Однажды из действовавшего по соседству партизанского отряда Рюмкина к Тихонову прибыл связной. Он принес с Большой земли свежие листовки «Московских известий», но вместе с ними и печальную весть. Фашисты схватили командира партизанского отряда, начальника Рузского райотдела НКВД С. И. Солнцева.

Вскоре советские войска наголову разбили фашистов под Москвой. Отступая из Клина, немцы взорвали водонапорную башню, электростанцию, разгромили телеграф, разграбили усадьбу великого русского композитора Петра Ильича Чайковского.

Вместе с войсками Красной Армии, чеканя по брусчатке шаг, с песней вернулся в Клин и партизанский отряд майора милиции Тихонова. Над строем колыхались овеянные пороховым дымом красные знамена.

*

Если зайти в Звенигородский краеведческий музей, то среди многих документов, рассказывающих о защитниках Родины в годы Великой Отечественной войны, можно увидеть небольшую фотографию. Под снимком строки:

«Минеры истребительного батальона под командой младшего сержанта милиции Шведова Александра Яковлевича после изгнания немцев из пределов Звенигородского района работали над разминированием немецких минных полей. При исполнении очередного боевого задания младший сержант милиции Шведов А. Я. погиб 9 мая 1942 года».

Много прошло с тех пор времени, и нелегко было найти свидетелей этого печального события. После долгих поисков удалось разыскать родственников, сослуживцев Шведова и документы, которые рассказали нам о сержанте милиции, его короткой, но яркой жизни, участии в боях и гибели на боевом посту.

…Осень сорок первого года. На подступах к Звенигороду шли ожесточенные бои. В эти дни в Звенигороде была создана группа подрывников-минеров под командой Шведова. Группа действовала в тылу противника, минировала дороги и мосты, не раз добывала ценные сведения о расположении войск врага. При выполнении одного из заданий командования Красной Армии группа заминировала мост в районе деревни Локотны, на котором подорвалось несколько фашистских автомашин, груженных снарядами.

8 декабре сорок первого года гитлеровцы были вынуждены отступить от Звенигорода. Они отходили, минируя за собой пути отступления.

Теперь перед саперами была поставлена задача — обезвредить минные поля, неразорвавшиеся снаряды, мины, авиабомбы.

Не щадя сил и жизни, работали саперы. За несколько месяцев младший сержант милиции Шведов обезвредил 1400 мин. Там, где на фанерках значились три коротких слова: «Мин нет. Шведов», колхозники спокойно сеяли на полях хлеб, работали в огородах, а дети играли на лугах и в лесу.

9 мая 1942 года после выполнения очередного задания по обезвреживанию мин усталый Александр Яковлевич возвращался домой к жене, детям. Около деревни Волково к нему подошла колхозница.

— Сынок, — обратилась она к Шведову, — посмотрел бы, что это там такое в траве лежит. Ребятишки из школы шли, увидали. Не мина ли?

Да, это была мина с «сюрпризом», оставленная фашистами при отступлении.

Эту, тысяча четыреста первую, мину младший сержант обезвредил ценой своей жизни. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 2 июля 1942 года командир отделения взвода саперов младший сержант милиции А. Я. Шведов был посмертно награжден орденом Красного Знамени.

*

Три подруги — Мария Кутузова, Клавдия Максакова и Мария Торопова до войны работали паспортистками в Наро-Фоминском отделе милиции. Все три — комсомолки. Каждой из них не было и семнадцати лет, когда началась война. В октябре сорок первого года девушки направились в райвоенкомат с просьбой отправить на фронт. Туда, куда ушли сражаться их отцы и братья. Три заявления легли на стол райвоенкома. Резолюция была одна — отказать. Вскоре фашистские войска подошли к городу Наро-Фоминску. Здесь по реке Наре прошел огневой рубеж. С утра до вечера фашистские самолеты бомбили город.

В эти дни в горкоме формировались партизанские отряды. Одним из отрядов командовал начальник райотдела милиции. Сюда и привела своих подруг секретарь комитета комсомола райотдела милиции Маруся Торопова.

Начальник райотдела знал всех троих, и все трое знали своего начальника.

— Ну а если тебя и твоих подружек направим в разведку? Придется работать в немецком тылу. Не струсите? — спросил он.

В ту же ночь трех девушек отвезли в деревню Крутилово, где размещался оперативный пункт разведотдела штаба Западного фронта.

Подготовка для заброски в тыл врага длилась недолго. Учиться воевать было некогда. Воевали уже сегодня.

Однажды морозной ноябрьской ночью девушек снова вызвал к себе начальник передового разведпункта. Расстегнул планшет, достал карту, сказал:

— Пойдете в район деревень Слизнево, Горчухино. Надо разведать дислокацию войск и расположение огневых позиций противника. Через линию фронта вас переведет Павлик. — Он указал на мальчишку лет четырнадцати, в больших, не по росту, валенках, стоявшего у двери. — Павлик местный, и все тропинки ему там знакомы.

Четверо шли всю ночь, увязая по колено в снегу. К рассвету перешли линию фронта. Распрощались с пареньком.

Семь суток они провели в тылу врага. Ходили поодиночке. Потом встречались в условном месте, обменивались на всякий случай добытыми данными. Снова расходились и снова собирали сведения.

Однажды Клаву Максакову около деревни Горчухино остановил немецкий патруль.

— Рус, партизан?

— Нет, я иду к бабушке. Я здешняя, — с грехом пополам ответила по-немецки Клава. Учили же в школе немецкому языку.

— Пух-пух! — фашист погрозил ей автоматом. Ему, видно, и в голову не пришло, что девочка эта может быть чем-нибудь опасна.

Подруги вернулись благополучно и принесли ценные сведения, которые с успехом были использованы при наступлении наших войск.

После разгрома немцев под Москвой подруги снова вернулись к своим обязанностям. Опять выдавали паспорта, оформляли прописку, собирали средства на постройку танковой бригады, ездили на фронт с подарками для красноармейцев, выступали с концертами…

Давно отгремели бои. Мария Ивановна Торопова — теперь Волкова — работает директором книжного магазина в Наро-Фоминске. Мария Кузьминична Кутузова (Саралиева) трудится в Москве, а Клавдия Ивановна Максакова переехала в Харьков.

Связи друг с другом они не теряют. Дружба их испытана, как металл, — на прочность, на сопротивление. Теперь у них есть дети, в которых живет их комсомольская юность.

*

Никто не забыт, ничто не забыто. Сегодня мы вместе с ветеранами милиции, бывшими партизанами, и с молодыми нашими работниками приходим к могилам дорогих нам людей. Склоняем голову у надгробья Героя Советского Союза начальника Рузского районного отдела НКВД Сергея Ивановича Солнцева…

Давно умолк гром боев войны, но не закончилась борьба работников милиции за порядок на подмосковной земле, за спокойную жизнь и труд советского народа.

 

А. Новов,

майор милиции

ПОЧЕТНОЕ ДЕЛО

До поступления в органы милиции я работал в Донбассе, на шахте имени Ильича, механиком. С милицией познакомился, когда меня выдвинули командиром добровольной народной дружины. Здесь и зародилась мысль посвятить свою жизнь службе порядка.

Я уже носил форму, но все еще не мог для себя окончательно решить: правильно ли поступил? Будет ли мой труд в милиции так же нужен и полезен обществу, как на шахте? Даже с братом на эту тему поспорил. Он токарь и доказывал, что рабочий — самое почетное звание, материальные ценности, мол, создает. Милиция же необходима только на крайний случай. С братом тогда я не согласился, конечно. И весь более чем десятилетний опыт работы убедил меня в том, что служба наша — дело не менее важное, чем работа у станка.

Сколько помнится людей, сколько судеб! Обо всех не рассказать. Но истории некоторых из них поучительны.

Одно время я работал участковым. А в поселке жил паренек шестнадцати лет, хулиган из хулиганов. Валя Устинкин по кличке «Маркиз». Дня не пройдет, чтобы не подрался. Арестовали Устинкина однажды на 15 суток, а он к девчонке на именины сбежал и драку учинил. Встал вопрос об уголовном деле. А я Устинкина уже знал немного, и жалко мне его стало. Рос без отца парень, а мать с ним не справлялась. Неделю ходил я по кабинетам и выпросил Устинкина к себе на поруки. Больше года я с ним, как с ребенком, возился. И на работу устраивал, и домой к нему ходил, и к себе вызывал. Перестал было Маркиз хулиганить. Только раз дошло до меня известие, что Валька опять подрался. Вызываю его в отдел, ругаю, а он в ответ:

— Дядя Саша, а я не на твоем участке ребят бил, я их на нейтральной территории.

Потом-то я узнал, что Валентин встал на защиту слабого.

Однажды поздно вечером пришла ко мне его бабка, и только с порога — на колени. Испугался я, в уме одна мысль мрачнее другой.

— Встаньте, бабушка. В чем дело?

— До тех пор не поднимусь, пока не пойдешь моего внука в армию провожать. За родного отца у него на проводах будешь. Твоими заботами он человеком стал.

С Борисом Полукаровым я познакомился, когда работал в уголовном розыске. Парнишка учился еще в четвертом классе, а репутацией обладал незавидной. Даже наган раздобыл, чтобы «врагам» отомстить. Встречу Борю на улице и веду к себе в кабинет, сам сижу бумаги пишу, а он уроки готовит…

Проходят годы, подрастают подшефные, становятся хорошими людьми. Какая охватывает гордость за свою милицейскую работу, когда встретишь рабочего Метростроя Валентина Устинкина, матроса дальнего плавания Александра Ионова, шофера Михаила Ларионова — уважаемых людей!

Иногда приходится слышать: не та сейчас молодежь, лодыри, хулиганы. Хочется сказать: ошибаетесь, отличные ребята растут, трудолюбивые и любознательные. В 18—19 лет они управляют техникой, какая нам в свое время и не снилась. А как часто мы сами упускаем молодого человека. Кто-то формально отнесся к делу, кто-то пожалел час времени, чтобы проверить, чем занимается подросток. Если к тому же в семье у мальчишки неладно, то считай, поехал он под гору. А ведь бывает же момент, когда не все еще потеряно, когда протяни руку помощи, и по-иному пойдет жизнь.

Помню, как пришла ко мне домой ночью девочка и говорит, что папка мамку убивает. Спешим к ним. По дороге разговариваем. На вид она показалась лет восьми, а рассуждает уж совсем по-взрослому. Спрашиваю: «Сколько же тебе лет?» — «Четырнадцать», — отвечает. «А почему же маленькая такая?» — «Да папка деньги пропивает, мы мало кушаем, оттого и не растем». Поверьте, страшно мне стало. Это в наше-то время! Разозлился так, что и передать трудно. Пришли. Я дверь на себя, а в меня топор летит. В косяк вонзился, покачался и стал падать на девочку. Еле успел оттолкнуть ее. Ну тут я и со злости и с испугу, откровенно говоря, немного превысил предел необходимой обороны.

Пока пьяного хозяина в чувство приводили, жена все плакала, умоляла: «Не сажайте, детей у нас двое, сама инвалид…»

Не стал я протокол составлять, а начал после службы каждый день к ним наведываться. Прошло два месяца. Не пьет. Наконец взмолился: «Не ходи ты больше, от людей стыдно. Слово даю, что бросил я старое!» И сдержал он свое обещание. Стал порядочным человеком, а дочь с серебряной медалью школу окончила.

Активно вторгаясь в жизнь, предупреждая преступления, мы не только выполняем свои обязанности. Мы приносим людям радость.

Сегодня мы в состоянии решить самые ответственные задачи. Взять наш Солнечногорский отдел внутренних дел. 31 офицер имеет высшее образование, 16 учатся в вузах. Рядовой состав, особенно те сотрудники, которые пришли в последние годы, практически весь со средним образованием. Молодые ребята, направленные на службу коллективами трудящихся, быстро овладевают вершинами профессионального мастерства, самостоятельно выполняют сложные оперативные задания.

От имени тех, кто уже имеет опыт милицейской службы, выскажу пожелание молодым солдатам порядка:

— Учитесь, дерзайте, перенимайте опыт старших, отдавайте все силы делу борьбы за социалистический правопорядок.

 

И. Чернов,

подполковник милиции

В. Таранченков,

лейтенант милиции

ЧЕРЕЗ ГОДЫ, ЧЕРЕЗ РАССТОЯНИЯ…

Годы Великой Отечественной войны связали между собой многих людей отношениями боевого братства, дружбы, сердечной человеческой благодарности, не менее прочными и сильными, чем родственные связи. Товарищ вытащил тебя, раненого, из гущи боя, спас, рискуя своей жизнью… Семья крестьянина под угрозой расстрела спрятала попавшего в окружение красноармейца… Мальчик укрыл пленного, помог ему бежать к своим…

С. С. СМИРНОВ, писатель, лауреат Ленинской премии.

Обстоятельства и время нарушили эти связи. Но через годы и десятилетия проносит уже стареющий ветеран мечту обнять боевого друга, поблагодарить своих спасителей. И тем, кто спас человека, хочется узнать его судьбу, вместе с ним вспомнить давние грозовые годы и все пережитое вместе.

У нас нет розыскного бюллетеня, какой выпускался после войны в некоторых странах, у нас нет специальной организации, занимающейся подобными розысками, а на огромной территории нашей советской земли найти человека нелегко. И добрыми волшебниками в этом тяжелом деле становятся работники нашей милиции. Сколько кропотливой долгой работы порой приходится выполнить им, проводя такие розыски. Без искреннего сочувствия к людям, без участливого желания принести им радость и счастье долгожданной встречи, словом, без щедрого человеческого сердца вести такие розыски было бы невозможно.

На рассвете 18 октября 1941 года до ста пятидесяти вражеских танков и не меньше полка мотопехоты начали наступление на поселок Осташево под Волоколамском.

Весь день шел жестокий бой. Только на следующие сутки врагу удалось ворваться в поселок…

Две ночи провел красноармеец Макар Докучаев в лесу над речкой Рузой. Спал, стоя по колено в снегу, прислонившись к дереву. Два дня бродил вокруг Осташева, надеясь выбраться к своим частям. Дела солдата были плохи: еще в перовую ночевку обморозил он руки и лицо, потом провалился в полынью. Ноги в лед обуты, а не в валенки.

Из трех домиков, стоявших на отшибе, Докучаев выбрал средний. Черными, негнущимися пальцами поскреб в стекло:

— Пустите, свой я, красноармеец, из окружения иду.

Сквозь иней заметил, как испуганно прижалось к окну женское лицо. На крылечко выскочил парень лет семнадцати в наспех накинутой телогрейке.

Облако ворвалось в сени вслед за Докучаевым, и он поначалу не разглядел хозяев. А те бросились к нему, раздели, разули, вымыли.

— Как звать, солдат, откуда? — пожилая женщина, чуть не плача, смотрела на Макара.

— Не повезло нам, мать. Уж и не знаю, кто из наших в живых остался. Эх, нам бы людей да техники побольше, танков бы… А до Москвы, верно говорят, недалеко?

— Недалеко, недалеко, — бормотал сердито хозяйкин сын, тот, что с крыльца привел. — Чего спрашивать-то? Ишь куда гадов допустили.

— Ты, Тихон, не ругай его. Разве он виноват? — мягко, не по возрасту рассудительно сказала меньшая девочка.

— Прячь скорей автомат, одежду. Ну как немцы нагрянут.

День минул спокойно. Но за околицей уже гудели моторы, слышались крики.

— Если придут, — поучала Анна Ефимовна детей, — говорите, что наш родной, обгорел, мол, когда детишек из горящего дома вытаскивал.

Едва забрезжило, застучали в дверь тяжелые сапоги:

— Матка, яйки, млеко! Немцы шумно ввалились в избу.

— Рус зольдат?

— Что вы, что вы! — скороговоркой объясняла Анна Ефимовна. — Он детишек спасал, не троньте его!

Фашисты стащили с Докучаева одеяло, заставили снять белье. Они искали солдатские метки. Не найдя ничего подозрительного и набрав из печи съестного, да прихватив добротную шубу, немцы ушли. Концовы привели в порядок избу, уложили в постель своего солдата.

— Тихон, — подозвал Докучаев мальчика, — может, мне уйти? Убьют ведь вас, если дознаются.

Вскоре наведался и полицай из местных, подозрительно покосился на Макара.

Ночью Концовы отвели Докучаева в другой дом, за лесочком. Жила там старшая дочь Анны Ефимовны, Анна, с мужем и детьми. Здесь советский солдат нашел заботу и тепло.

В тревоге прошел месяц. С Макара сняли бинты; он повеселел, почувствовал силу. Тихон приносил радостные вести — фашисты удирают, Волоколамск освобожден.

16 января ранним утром в Осташево пришла наша разведка, чуть позже вступили передовые части. Макар Докучаев стоял на крыльце, поправлял шинель, ушанку, поглаживал только что смазанный автомат. Искал своих. И нашел.

— Товарищ Гусев! Товарищ Гусев! Это же я — Докучаев!

Старший политрук обернулся, внимательно пригляделся, крикнул изумленно:

— Докучаев! Ты? Живой? А мы жене сообщили — пропал без вести. Давай в штаб скорее. Наступаем. Гоним немцев от Москвы. Дождались, понимаешь, дождались!

Вскинул Докучаев вещмешок, побежал догонять роту. Только и успел своим спасителям рукой махнуть.

…Этого дня они ждали десятилетия. Ждали Мария Максимовна и Анна Максимовна Концовы. Анна Ефимовна не дожила, на фронте погиб боевой парнишка Тихон.

А как торопил время Макар Федорович Докучаев! Сколько он писал, сколько искал! И все напрасно. В 1942-м из Осташева сообщили — выехали; через несколько лет пришел ответ — не проживают. В 1965 году снова написал председателю сельсовета — не ответили. Не смогла помочь и газета «Известия».

Солдат искал своих спасителей. Обидно ему было. Скольким обязан, а как отблагодарить людей? Где они? А Концовы решили: погиб их солдат, иначе откликнулся бы.

Когда Докучаев писал в волоколамскую милицию, надежды особой на запрос не возлагал. И вдруг в Челябинск пришло письмо. Всего три строчки:

«Концова-Молчанова М. М. проживает в гор. Лыткарино, Коммунистическая, 18. Начальник Волоколамского отдела внутренних дел полковник милиции М. Рыженков».

Что испытал солдат, прошедший от Москвы до Германии, трудно передать словами. Но чувство признательности добрым людям никогда не покидало его.

…Михаил Николаевич Рыженков оторвался от дел — навстречу шел пожилой седой человек и протягивал руку:

— Спасибо, товарищ полковник. От меня, от детей моих.

Робко вышел из-за спины и восьмиклассник Саша:

— Спасибо…

Отец и сын остановились на опушке леса. Сосны сбегали к самой Рузе, неузнаваемой, полноводной.

— Смотри, сынок. Отсюда поднялся я на берег. Прошел по тропке к избушке. Столько лет прошло. Но разве можно такое забыть?

Там, где на пепелище старого концовского дома поднялись молодые березки, стояли Мария Максимовна и Анна Максимовна. Женщины платками смахивали слезы…

Встречи, встречи… Через двадцать пять лет, через тридцать. С той поры, как гремели залпы войны, с надеждой ждут люди этих встреч. Сколько времени прошло! А все ищут, ищут друг друга родные и знакомые. Ищет Красный Крест, Всесоюзное радио, милиция.

Мы видим слезы радости. Мы удивляемся, восхищаемся. А где-то в скромном паспортном столе отделения милиции изо дня в день в ответ на запросы получают из разных концов страны листочки со штампами адресных бюро.

Документ к документу полнится папка. Уже включена настольная лампа, а перед инспектором еще немалая стопка конвертов. А где-то к полуночи заказан телефонный разговор с далеким городом.

— Люберцы, Люберцы! Макеевка слушает.

— Евгений Федорович! Женя! Братишка…

Взрослый, солидный человек не может сдержать слез. Смущенно смотрит он на инспектора паспортного отделения Люберецкого отдела внутренних дел А. М. Соколенко.

— Анастасия Матвеевна, не могу…

А из далекого шахтерского города несется по проводам:

— Юра, Юра, это ты?

Двадцать пять лет прошло, и вот братья вновь услышали друг друга…

Долгие годы сын тосковал по матери, близким. Уж и не верилось, что доведется когда-нибудь встретиться. Страна не оставила мальчишку, затерявшегося в лихую военную годину, воспитала его, поставила на ноги. Твердо идет по жизни донецкий шахтер Евгений Федорович Боков. Трудится, растит дочь. Вокруг дружная горняцкая семья. Однако грустит, и товарищи знают о причине его грусти.

— Ищи, Женя, мать, ищи.

— Да как? Времени-то сколько пролетело! Где уж теперь!

— Напиши на радио, в передачу «Найти человека». Помогут.

С этого первого письма и началась большая работа по розыску потерявших связь родственников Боковых. Бюро розыска Красного Креста и Красного Полумесяца сообщило в Люберецкий отдел внутренних дел:

«Нам известно, что Евгений был найден 24 июня 1943 года на Рогожском рынке г. Москвы и отправлен через 33-е отделение милиции в Центральный детский приемник, оттуда его отправили в Юсьвинский детский дом Пермской области. В личной карточке Евгения указано, что отец Боков Федор находится в РККА, мать Бокова работает.

В детской картотеке нашего бюро имеется сторожевой листок на Бокова-Соловова Евгения Федоровича, 1938 года рождения, в котором записано, что 24 июня 1943 года мальчика увезла гр-ка Тихачева, местожительство родителей — Ухтомский район, розыск Евгения производил Ухтомский райотдел милиции.

Мы полагаем, что этот сторожевой листок относится к нашему заявителю Бокову Евгению. Просим проверить по архивам бывшего Ухтомского РОМ, нет ли данных о том, кто разыскивал Бокова-Соловова Евгения Федоровича».

Розыск был поручен инспектору паспортного отделения люберецкой милиции Анастасии Матвеевне Соколенко. У инспектора Соколенко богатый опыт: скольких она разыскала, скольким людям помогла в жизни! Сердце ее не знает покоя, болит за чьи-то поломанные судьбы. Судьба самой Анастасии Матвеевны тоже не из легких. С пяти лет росла без отца. Их, семерых, кормила, одевала, учила мать.

И вот перед Анастасией Матвеевной сидит старушка и с трудом выводит под заявлением свою фамилию — Бокова.

«Начальнику Люберецкого горотдела милиции от Боковой Прасковьи Леонтьевны, 1900 года рождения, проживающей в поселке Малаховка Люберецкого района, ул. Малаховская, 13.

Прошу разыскать моего сына Бокова-Соловова Евгения Федоровича, 1938 года рождения. 24 июня 1943 года Евгения увезла в Москву моя знакомая Тихачева Евдокия. Вечером и в последующие дни знакомая и сын не вернулись. С 1943 по 1955 год мы разыскивали Евгения, но результатов это не дало».

— Расскажите, Прасковья Леонтьевна, о себе, о сыне, — просит Соколенко.

Нелегко дается рассказ пожилой женщине, тяжело воспоминание.

— У нас с мужем, Федором Сергеевичем Солововым, было двое детей. Юрий родился в 1929 году, Евгений — в 1938 году. Муж как ушел на фронт, так и пропал без вести. Осталась я с ребятишками одна, сама работала стерженщицей на заводе. Дружила я в ту пору с Евдокией Тихачевой. Приходит она как-то и говорит, что собралась в Москву за продуктами, пусть, мол, Женя с ней поедет. Ни к вечеру, ни на другой день они не явились. Поехала я сама в Москву, в управление милиции. Искала и наша районная милиция…

Заполнен протокол объяснения. Через два дня Соколенко вновь приглашает Бокову и ее сына Юрия. Протягивает Прасковье Леонтьевне маленькую фотокарточку, присланную из бюро розыска Красного Креста. Мать мучительно вглядывается в снимок, рука теребит кончик платка.

— Женя…

— Да, это брат, — уверенно подтверждает Юрий Боков.

Но ведь надо еще доказать, что Е. Ф. Боков, который обратился в Красный Крест, и Боковы, что сидят в кабинете Соколенко, родственники. Мало ли людей, в чьих биографиях много схожего. Ошибиться нельзя: не дано такого права скромному труженику паспортного отделения милиции. Все было бы ладно, все бы пошло своим чередом. Да вот уж так получилось, что адреса Бокова-неизвестного паспортный стол не получил. Все, чем располагала Соколенко, это маленькая частичка почтового штампа на краешке конверта — УССР…

Вздохнула Анастасия Матвеевна, поняла, что не скоро еще состоится встреча. Надо же такому случиться! Живут мать и сын на одной земле, ищут друг друга, а разлуку пока не преодолеть.

— Будем искать Бокова-неизвестного Евгения Федоровича, проживающего на Украине, — решила Соколенко.

По одному, по два стали возвращаться адресные листочки в Люберцы. Слетались из десятков городов республики:

«Гр. Боков-неизвестный Е. Ф. на территории Житомирской области не значится», «По сведениям Днепропетровского областного адресного бюро прописанным не значится», «По г. Николаеву Боков-неизвестный Евгений Федорович, 1938 года рождения, в прописке не значится», «Адресное бюро города Севастополя сообщает, что гр. Боков-неизвестный Евгений Федорович прописанным не значится».

Тернополь, Сумы и Енакиево, Полтава и Ровно, Харьков, Чернигов… Не значится, не значится. Но живет же на Украине Женя, в сорок третьем на долгие годы уехавший из Малаховки! И снова пишет Анастасия Матвеевна, снова перед ней карта и справочники.

Из Запорожья ответили:

«Боков-неизвестный Евгений Федорович, 1938 года рождения, не значится. Есть Боков Евгений Семенович, 1938 года рождения. Многое сходится. Воспитывался в детском доме, потерял родителей в том же году».

Может, он?

Соколенко пишет письмо. Увы, ответ не обрадовал…

«Я не тот человек, которого вы разыскиваете. Могу сообщить, что в 1945—1946 годах в детском доме у нас были и другие Боковы. Со мной учились Виктор, Владимир и, кажется, Евгений».

Подходили октябрьские праздники. Все реже почта приносила ответы адресных бюро. Больше стало поздравительных открыток. Многие семьи желали счастья «крестной маме». А рядом в Малаховке не знала покоя семья, в тревоге жила старая мать. Что сказать ей? В папке аккуратно подшиты телеграммы и справки, копии записи акта о рождении Евгения Соловова. 26 ноября 1938 года Малаховским поселковым Советом было зарегистрировано рождение сына у Соловова Федора Сергеевича и Боковой Прасковьи Леонтьевны. Но в военные годы Женя жил с матерью, и звали их в поселке Боковы…

Не хватало самого главного — письма самого Евгения Бокова, получившего, видимо, еще в детприемнике добавление «неизвестный». Те, кто нашли пятилетнего мальчика на Рогожском рынке во время бомбежки, не очень-то тогда поверили ему.

— Кто ты?

— Женя Боков.

— Как зовут маму?

— Мама.

— Папу?

— Федор.

— Где ты живешь?

— У нас дома сосны во какие огромные растут. И поезд ходит высоко-высоко, — рассказывал малыш работнику милиции под грохот рвущихся бомб.

Решили, что мальчонка издалека. И от родного Подмосковья поехал Женя в Пермскую область, подальше от войны, в детский дом.

На стол Соколенко в тот осенний день лег тридцать девятый по счету конверт с примелькавшимся штампом адресного бюро. Только взглянула Анастасия Матвеевна, и радостно забилось сердце.

«Боков Евгений Федорович, 1938 года рождения. Донецкая область, г. Макеевка, ул. Ленина, д. 2, кв. 2».

…Евгений ответил Анастасии Матвеевне скоро. Рассказал о своей жизни, сообщил, что тщетно ищет свою мать, родных, как щемит порой сердце от тоски по домику под соснами. В конверте лежала фотография. А потом состоялся телефонный разговор с братом.

Очень переживала Соколенко за больную Прасковью Леонтьевну. Как-то она выдержит встречу? И потому уговорила ее не ездить на вокзал, ждать дома.

От станции братья шли в обнимку, вспоминали, вспоминали. Вдруг Евгений остановился как вкопанный, побледнел. Перед ним среди высоких сосен стоял маленький деревянный домик. По высокой железнодорожной насыпи с грохотом мчался тяжелый поезд. Евгений сорвался с места, распахнул калитку, вбежал на крылечко.

В памяти вспыхнули дни далекого детства.

Вот он ранним утром, когда солнышко слепит еще сонные глаза, выходит на крыльцо, провожает отца на работу. Вот сюда, под эти половицы, забился его щенок, и он горько плакал и звал маму. Последний раз он сошел по этим ступенькам с тетей Дуней, отправляясь в Москву за продуктами. Мама только что вернулась с завода и, усталая, провожала их на крыльце.

Грохот бомб, крики испуганных людей, милиционеры, торопливо записавшие его имя. Детский дом, и школа, и шахта. И через четверть века — отчий дом, ухоженный заботливыми мамиными руками…

 

В. Черноглазов,

генерал-майор милиции

ВОСПИТЫВАЯ НА ТРАДИЦИЯХ

С момента создания рабоче-крестьянской милиции партия постоянно уделяла внимание подготовке и воспитанию кадров как ее центрального аппарата, так и местных органов. Постепенно улучшалась специальная, политическая и общеобразовательная подготовка личного состава.

Уже в начале 1921 года боевой задачей Главного управления милиции стало обучение ее личного состава, и в первую очередь командных кадров. Было открыто 47 курсов, где занималось около 3 тысяч работников милиции.

14 апреля 1922 года Всероссийская чрезвычайная комиссия по ликвидации безграмотности выпустила обращение, в котором наряду с призывом ко всему населению покончить с безграмотностью есть конкретные указания относительно милиции.

«…1 Мая является днем поголовной грамотности Красной Армии. Для милиции таковым днем намечается 1 июля», — говорилось в обращении.

Этот документ лег в основу работы с милицейскими кадрами в тот период. Приказом Главного управления милиции республики от 20 апреля 1922 года неграмотные и малограмотные работники милиции были привлечены к обязательному обучению в школах.

Значение воспитательной работы в милицейских коллективах невозможно переоценить. Надо очень любить людей, чтобы в любую минуту быть готовым прийти им на помощь, вступить в опасную схватку нередко с вооруженным преступником.

В первые годы Советской власти на милицию были возложены ответственные задачи по охране революционного правопорядка.

Кто же осуществлял эти важнейшие государственные функции? Каков был кадровый состав тогдашней милиции Московской губернии? В основном это рабочие заводов и фабрик, вчерашние красноармейцы.

Многие были малограмотны и даже совсем неграмотны. Свои многотрудные обязанности по борьбе с контрреволюционным отребьем и их пособниками: бандитами, ворами, грабителями, хулиганами и самогонщиками — милиция исполняла в неимоверно сложных условиях. Не хватало обмундирования, обуви, оружия, средств транспорта.

«Плохо обстоит дело с обувью для милиционеров, некоторые ходят босиком и часть в опорках», —

сообщалось в докладе по обследованию Козловского волостного Совета Московского уезда в сентябре 1920 года. Показателен в этом смысле и другой документ — отчет о работе губернской милиции за 1920 год. В нем, в частности, говорится:

«…40% милиционеров ходят в своей одежде, есть милиционеры, прослужившие полтора и более лет, абсолютно ничего не получавшие. Паек, получаемый милиционерами, тоже неудовлетворителен, так как в полном размере получается только хлеб, все же остальное выдается по значительно уменьшенной норме и то нерегулярно.

Отсутствуют перевозочные средства. Например, в таких уездах, имеющих по 5—6 районов, как Богородский, Клинский, Подольский и другие, совершенно нет лошадей» [4] .

В тех суровых условиях выковывались славные боевые традиции подмосковной милиции, неуклонно возрастало политическое сознание ее сотрудников. В годы гражданской войны московская губернская милиция не только вела беспощадную борьбу с бандитизмом и прочими уголовными преступлениями, но и помогала фронту. По всей губернии прошли собрания милицейских работников, на которых они клялись еще теснее сплотить свои ряды, крепить дисциплину и организованность, единодушно принимали резолюции о посильной помощи фронту. Архивные документы хранят примеры высокого революционного сознания, доносят до нас волнующую атмосферу того героического времени.

«Принимая во внимание, что наши братья сражаются за рабочее дело, несут все тяжести походной жизни, мы, милиционеры серпуховской уездной милиции, собравшись на общем собрании, шлем свой привет нашей доблестной Красной Армии и клянемся, что по первому зову наших братьев-фронтовиков двинемся им на помощь».

«Протокол общего собрания милиционеров верейской городской милиции от октября 19 дня, 1920 года.

С л у ш а л и: о помощи фронту тов. Припускова.

П о с т а н о в и л и: предложение тов. Припускова о том, чтобы дать пожертвования, по две восьмых табаку и за семь дней сахару, принять единогласно».

Славные боевые традиции милиции Подмосковья крепли и приумножались во время Великой Отечественной войны.

Война застигла Ф. Г. Фролова в Калининской области. Учебный танковый полк, в котором он тогда служил, с тяжелыми боями отходил на восток. Калинин, Клин, Солнечногорск… В разгар фашистского наступления старший сержант получил приказ выехать в Челябинск получать новый танк.

Со своим КВ прошел Филипп Григорьевич нелегкий путь до победы, которую встретил в освобожденной Австрии, бывал ранен, но возвращался в строй. Отважный танкист награжден орденом Великой Отечественной войны II степени.

Сейчас старшине милиции Ф. Г. Фролову больше пятидесяти. Однако ему никак не дашь столько. Особенно, когда видишь его с отделением на занятиях по боевой и физической подготовке. С иного молодого пот сыплется градом, а командир как ни в чем не бывало отрабатывает строевую выправку, показывает приемы самбо, учит метко стрелять. Однажды в глухую полночь он один задержал трех особо опасных преступников.

Свыше двадцати лет служит бывший танкист в милиции. За эти годы он обучил милицейской профессии и воспитал не один десяток молодых сотрудников. Многие из них стали офицерами милиции. Отделение, которым командует славный ветеран, уже несколько лет держит по всем показателям первое место в Люберецком отделе внутренних дел. Родина высоко оценила самоотверженный труд старшины милиции Ф. Г. Фролова, наградив его орденом Ленина.

Сейчас, когда в деле борьбы с преступностью все более возрастает роль профилактических мероприятий, значение воспитательной работы в милицейских коллективах особенно велико. Нам нужен милиционер, способный понимать политическую сущность возложенных на него задач, высокую ответственность за порученное дело, умеющий при всей строгости быть справедливым, завоевать симпатию и доверие советских людей.

Работникам милиции приходится нередко вторгаться в область сложных человеческих отношений, сталкиваться с различными характерами и судьбами. Тем более важно, чтобы каждый из них неустанно повышал свой общеобразовательный и культурный уровень.

Работник милиции сегодня — это пропагандист основ советского законодательства. Вот почему правовому воспитанию сотрудников подмосковной милиции уделяется постоянное внимание.

На службу в милицию сейчас идут посланцы трудовых коллективов, в большинстве своем коммунисты и комсомольцы. Их отличает высокий уровень образованности и культуры, стремление быстрее стать полноправными солдатами порядка. Но без всесторонней юридической подготовки немыслима борьба с преступностью. Поэтому в повышении правовой культуры сотрудников мы видим одну из главных задач воспитательной работы.

Сотрудники милиции овладевают правовыми знаниями на занятиях в системе служебной подготовки и в школах профессионального мастерства. Проводятся лекционная и пропагандистская работа, вечера вопросов и ответов, конкурсы на лучшее знание основных нормативных документов. В области проходят смотры-конкурсы на лучший отдел милиции по пропаганде правовых знаний среди населения и личного состава.

У нас стало традицией проводить торжественный прием присяги молодыми милиционерами в местах революционной, боевой и трудовой славы.

В Ленинской комнате Одинцовского отдела внутренних дел как дорогая реликвия хранится Красное знамя, врученное в 1922 году в день пятилетия звенигородской уездной милиции за успехи в борьбе с преступностью и за укрепление революционного порядка. Здесь, у знамени, принимают милицейскую присягу молодые солдаты порядка.

41-й километр Ленинградского шоссе, где были остановлены фашистские полчища, рвавшиеся к столице осенью 1941 года. Сейчас здесь у легендарной «тридцатьчетверки» дают торжественную клятву милиционеры из Солнечногорска.

В Домодедовском отделе внутренних дел оборудован мемориальный уголок славы в честь старшего лейтенанта милиции Юрия Корнеева, погибшего при защите советских граждан. Отсюда начинается служба сотрудников домодедовской милиции.

Ежегодно Колонный зал Дома союзов встречает отличников милиции, ветеранов и молодых сотрудников отделов внутренних дел. Подразделения области посылают в Москву на слет лучших из лучших — тех, кто бдительно несет вахту по охране общественного порядка.

Отличники советской милиции — это подлинные мастера своего дела, люди большого трудолюбия и настойчивости. Их знания, навыки, опыт являются своеобразным эталоном для всего личного состава подмосковной милиции. Сейчас в органах внутренних дел Подмосковья более 2 тысяч отличников милиции. В Клинском, Волоколамском, Ногинском, Серпуховском, Коломенском, Солнечногорском отделах каждый четвертый сотрудник — отличник милиции.

Отличник милиции коммунист участковый инспектор Анатолий Воронцов обратился к личному составу с призывом сделать отстающие административные участки передовыми и попросился на самый трудный из них. И вот Анатолий Иванович принял самый сложный участок в городе Солнечногорске. Дела там шли плохо, было много жалоб со стороны населения. За год Воронцов добился положительных результатов. Он установил связи с культурно-просветительными учреждениями. Часто выступает перед трудящимися по радио и в местной газете, добиваясь, чтобы о нарушителях общественного порядка знало все население участка. Активная профилактическая работа, связь с общественностью, содействие народных дружинников позволили А. И. Воронцову улучшить обстановку на участке, сократить детскую преступность, обеспечить полную раскрываемость преступлений.

Славные боевые и трудовые традиции как эстафета переходят от ветеранов к молодежи. С приходом нового пополнения повысилась культура в работе подмосковной милиции, вырос ее авторитет у населения, укрепились связи с общественностью.

Хорошо зарекомендовал себя участковый инспектор И. В. Пигуль. Вот что писали о нем в областное Управление внутренних дел жители деревни Папушево Одинцовского района:

«Деревня Папушево расположена вдали от других населенных пунктов. Год-другой назад у нас и преступления случались, и правонарушений было немало. С назначением нового участкового надежд особенных не связывали. Больно молод да неопытен. Только из армии. Но Иван Васильевич Пигуль (а зовем мы его по имени и отчеству потому, что уважаем) вскоре работой своей развеял наши сомнения.

Новый участковый познакомился с жителями, чуть ли не с каждым провел беседы, на особый учет взял тех, кто склонен к правонарушениям. Среди населения, особенно молодежи, появились у И. В. Пигуля добрые помощники. Младшего лейтенанта можно встретить в любое время. Ночью, днем ли, в дождь видна его фигура на сельских улицах. И вот результат его повседневной профилактической работы — более года в Папушеве нет правонарушений. Многие из нас, писавших это письмо, в отцы и деды годятся Ивану Васильевичу. Но не считаем мы зазорным низко поклониться ему за самоотверженный труд, за честную службу».

Комсомолец Виктор Коротков, милиционер Красногорского отдела, еще молод; стаж службы в милиции невелик. Но за это время Виктор сумел усвоить лучшее из опыта старших товарищей. Когда ему пришлось встретиться лицом к лицу с опасностью, Виктор не спасовал. Действуя смело и решительно, он задержал двух вооруженных преступников.

Подобных примеров можно привести немало.

Энергия, нетерпимость к правонарушениям в сочетании с опытом и мудростью ветеранов милиции — залог того, что наша область станет областью образцового общественного порядка.

 

И. Полякова,

старший лейтенант милиции

НАСТАВНИКИ

Это время суток Василий Васильевич Говорухин любит больше всего. Город окутывают мягкие сумерки, пустеют кабинеты, тихо становится в коридорах. В этот час хорошо работается. Вот и сегодня Василий Васильевич не спешит домой, нужно обдумать предстоящий разговор с новым подопечным — молодым милиционером Василием Сорокиным. Парень старательный, работает с охотой, жадно впитывает знания, и в будущем из него должен получиться толковый работник. Но хотя и рвется к самостоятельной работе, а еще неопытен, горяч, может поначалу дров наломать. Выпускать его из-под своего крыла рановато. Завтра надо помягче, потактичнее поговорить с ним…

18 молодых ребят ввел В. В. Говорухин в большую трудовую жизнь. Какие они все разные! Не со всеми было просто. Но за плечами у старшины милиции из Луховицкого отдела внутренних дел большая школа жизни, тридцать с лишним лет службы. Вот судьба только одного из его воспитанников — Вячеслава Корнеясова. В органы внутренних дел он пришел шесть лет назад и сразу попал под начало В. В. Говорухина. Василий Васильевич начал шефство над новичком с тщательного разъяснения ему на практических примерах наиболее важных положений приказов, инструкций и других руководящих документов. Затем стал брать его с собой на патрулирование. Показывал, как надо действовать в тех или иных сложных обстоятельствах, на что обращать усиленное внимание. Дела у подопечного шли вроде бы неплохо: он стал более уверенным в работе, прошла напряженность первых дней, определился круг друзей, появилось чувство ответственности за коллектив. Но Василий Васильевич не спешил радоваться. Его тревожило, что Вячеслав порой скучен, раздражается по пустякам. Попробовал поговорить с ним откровенно — отмалчивается. «В чем дело? Работа не нравится? Нет. Парень с восторгом говорит о милицейской службе. Надоела, верно, Корнеясову моя опека? Хочет проявить свои способности в серьезном деле? А я поручаю ему второстепенные задания. Что ж, проверим». Через несколько дней Корнеясов принял первое ответственное поручение. И показал себя инициативным работником, быстро ориентирующимся в сложной обстановке. В. В. Говорухин перед строем поздравил Вячеслава с успешным выполнением задания.

Началась самостоятельная служба. Как-то Корнеясов допустил серьезный промах. Хорошо, что Василий Васильевич вовремя поправил его, подсказал правильное решение. А когда вечером наставник с подопечным обсуждали итоги этого злополучного дня, В. В. Говорухин откровенно сказал Вячеславу:

— Ошибка эта не случайная. Знаний у тебя маловато, и не начнешь учиться — подобных промахов тебе не избежать.

По совету наставника Корнеясов пошел в школу рабочей молодежи, успешно ее закончил. Четыре года назад стал отличником милиции. Учится заочно в средней школе милиции. Сейчас это вполне сложившийся, крепко стоящий на ногах специалист, человек с твердыми жизненными позициями.

В Луховицком отделе внутренних дел говорят, что это счастье — быть учеником Василия Васильевича Говорухина. Да, одной такой оценки достаточно, чтобы считать, что жизнь прожита не зря.

Старшина милиции Говорухин — один из тысячи высококвалифицированных специалистов, ветеранов милиции, занимающихся благородным и замечательным делом — наставничеством молодежи.

Движение это началось в 1964 году на Подольском машиностроительном заводе имени Орджоникидзе по инициативе члена Центрального Комитета партии, Героя Социалистического Труда токаря Михаила Егоровича Захарова. Наставничество принимает подлинно массовый характер и в органах внутренних дел Подмосковья. Появились подлинные энтузиасты этого дела, которые много, увлеченно и с успехом работают с юношами и девушками, недавно пришедшими на службу в органы внутренних дел.

С ноября 1955 года служит в милиции Иван Матвеевич Кульбицкий. На работу в Егорьевский отдел внутренних дел он пришел после демобилизации из Советской Армии по рекомендации Егорьевского горкома комсомола.

Двадцать лет милицейского стажа — срок немалый. Учитывая высокую профессиональную подготовку командира отделения взвода наружной службы И. М. Кульбицкого, опыт работы с молодежью, руководство отдела утвердило его наставником. Через руки ветерана прошло свыше двадцати воспитанников. Сейчас Иван Матвеевич «опекает» молодых милиционеров С. Г. Никулина и В. Н. Викулова.

— За годы службы, — говорит старшина милиции, — я убедился, что наша работа имеет ряд особенностей: большие физические и психические нагрузки, значительная степень риска при исполнении служебных обязанностей, особое правовое положение с вытекающими отсюда полномочиями и ответственностью, высокие требования к уровню профессиональной подготовки. С этим молодому сотруднику приходится сталкиваться с первых же шагов самостоятельной работы, и если не помочь ему поверить в свои силы, найти свое место в коллективе, то может прийти разочарование.

Прикрепили к Ивану Матвеевичу новичка — В. Н. Ваняшина. То ли юноша начитался детективной литературы, то ли насмотрелся фильмов, которые нередко дают превратное представление о работе в милиции, но у него создалось впечатление, что служба в милиции — это сплошная «романтика»: погони, схватки, перестрелки с преступниками. На первых порах учеба и служба показались скучными, повседневные обязанности мелкими и незначительными. Где же подвиги? Где романтика?

Иван Матвеевич нашел единственно правильный путь, чтобы разрешить сомнения молодого работника. Ежедневно, терпеливо и настойчиво разъяснял он Ваняшину смысл требований милицейского порядка, общественную значимость так называемых милицейских будней, внедрял в сознание молодого человека ту простую истину, что настоящий героизм — это повседневный напряженный творческий труд. Не поленился составить индивидуальный план работы с подопечным. В нем тщательно расписал, что и когда надо изучить, показать, разъяснить… Не один вечер просидел Кульбицкий над этим планом, все боялся что-нибудь упустить.

И труд не пропал даром. В. Н. Ваняшин нашел свое место в милицейской семье. Сейчас он инспектор уголовного розыска, хороший специалист.

После случая с Ваняшиным И. М. Кульбицкий старается как можно ближе познакомиться с подшефными, что имеет немаловажное значение для их профессионального образования. Иван Матвеевич чувствует себя ответственным не только за работу подопечного, но и за его поведение вне службы. Наставника интересует все: как живет молодой сотрудник, какие книги читает, каким видом спорта увлекается.

Умелым воспитателем молодежи в Клинском отделе внутренних дел стал командир подразделения Петр Николаевич Савельев. Его рабочий день проходит в основном на маршрутах патрулирования. После инструктажа, на котором ставятся главные задачи по охране общественного порядка, он выходит с нарядом на улицы и площади. Предоставляя молодым работникам возможно большую инициативу, он вмешивается в их действия только в крайних случаях. И они чувствуют себя уверенно, ибо знают, что в любую минуту Петр Николаевич им поможет, даст совет. По окончании смены наставник об одних недостатках говорит публично, другие замечания высказывает в индивидуальной беседе.

— Был за мной закреплен молодой милиционер Забарный, — рассказывает Савельев. — Нравился мне этот парень! Молодой, подтянутый, очень внимательный и добросовестно относился к делу. Только иногда горячился сверх меры. Молодых людей нередко отличает излишняя категоричность суждений. Забарный не был исключением. В тех случаях, когда он высказывал ошибочные мнения, я спокойно, на конкретных жизненных примерах показывал ему его заблуждение.

П. Н. Савельев старался не подавлять ученика своим авторитетом, считая, что молодежь с бо́льшим вниманием выслушивает доказательства, чем декларации, и уважает в первую очередь знания, умение убедительно обосновать возражения.

Как-то раз, помещая в машину пьяного правонарушителя, Забарный сказал:

— Кроме презрения, такие люди у меня не вызывают никаких чувств!

«Круто берешь, парень!» — подумал Петр Николаевич. Наутро выяснилось, что задержанный был участником Великой Отечественной войны, в 1943 году получил на Курской дуге серьезное ранение, а ныне работает стеклодувом, и хороший специалист. Его антиобщественный поступок явился следствием случайного стечения обстоятельств.

— Об этом я и рассказал на разводе, — закончил свой рассказ П. Н. Савельев, добавив, что поспешность в оценке людей и фактов может привести к ошибке. Краска стыда залила лицо моего подшефного.

Петр Николаевич постоянно внушает своим воспитанникам, что в каждом правонарушителе необходимо видеть прежде всего человека — со всеми его достоинствами и недостатками, подчас со сложной судьбой. Гуманизм — это замечательнейшее свойство советского человека — должен быть прежде всего присущ работнику милиции.

Майор милиции Анатолий Филиппович Кукушкин — воспитатель по складу характера. Наставничество — его подлинное призвание. В милицию он пришел, имея за плечами солидный опыт работы с молодежью в комсомольских организациях.

Почти все сотрудники возглавляемого им отделения профилактики Коломенского отдела внутренних дел — его воспитанники. Особенно памятно Анатолию Филипповичу шефство над Володей Брыксиным и Виктором Вяткиным. Виктор пришел в отдел после окончания Каунасской средней школы милиции. Имел необходимый минимум теоретических знаний, а вот практических навыков, профессионального опыта фактически не было. Назначили его участковым инспектором, и не заладилась работа с первых дней. Перевели на рядовую должность в дежурную часть. И материально труднее, и перед товарищами неловко — не справился, да и душа не лежала к новой службе. Он был готов уйти из милиции.

Анатолий Филиппович давно приглядывался к парню и вовремя уловил его колебания.

— Хочешь вернуться на должность участкового? — прямо спросил он Владимира. — Если да, то помогу, не трусь!

Брыксин с радостью согласился. Наставник добился перевода сотрудника к себе в отделение. Начали с азов. Кукушкин обошел со своими подшефными вверенные им участки обслуживания, вместе посещали они квартиры, знакомились с населением, устанавливали связи с общественностью. Первый протокол и тот составляли вместе.

Анатолий Филиппович не раз присутствовал на приеме граждан, который вели Брыксин и Вяткин, а потом подробно обсуждал с ними все их действия как участковых уполномоченных. Составил перечень нормативных документов, которые в полном объеме должен знать участковый инспектор, установил срок и принял от подшефных сотрудников зачеты.

Однажды на участке Вяткина была совершена кража из булочной. Работу по раскрытию этого преступления наставник и воспитанник провели сообща. Выехали на место преступления, опросили свидетелей, собрали улики. Это было первое дело, расследованное Виктором.

Наставничество А. Ф. Кукушкина послужило для Вяткина хорошей школой. Недолгое время спустя он был представлен к поощрению за умелое раскрытие опасного преступления.

Заместитель А. Ф. Кукушкина также прошел выучку у своего шефа. Постовой, участковый инспектор — на всех участках проявил себя М. К. Колесняк толковым и вдумчивым работником. Руководство отдела решило выдвинуть его на более ответственную должность. Кукушкин шефствовал над Колесняком около года. Учил всему, что должен знать и уметь руководитель: проводить совещания, готовить выступления и составлять документы, разбирать наиболее кляузные жалобы и заявления, работать с подчиненными. Для этого закрепил за Михаилом Константиновичем двух участковых инспекторов, поручив ему контроль над их работой.

— Трудно быть руководителем, но еще труднее научить быть им другого, — смеется Анатолий Филиппович.

Теперь можно и пошутить. М. К. Колесняк уже состоялся как руководитель. Свидетельство тому — успехи в работе профилактического отделения, которым он руководит вместе со своим другом и учителем А. Ф. Кукушкиным.

Двадцать три года работает в милиции инспектор уголовного розыска Волоколамского ОВД А. И. Седов. Тревожная служба, требующая постоянного напряжения ума, воли, нервов. Но, как и прежде, ему, участнику Великой Отечественной войны, помогает фронтовая выучка и школа. Свой служебный опыт он охотно передает молодежи. Долг наставника он видит в том, чтобы зажечь юношей и девушек огнем поиска, жаждой непрестанного движения вперед, научить их думать… Седов строг и требователен к себе, никогда ни в чем ни на шаг не отступает от требований социалистической морали. За такими, как он, полное право вести за собой других.

С сердечной теплотой и проникновенностью говорил о наставниках на XVII съезде комсомола Л. И. Брежнев. В его речи было высказано пожелание, чтобы зародившееся в среде рабочего класса движение наставничества стало массовым, охватило все уголки страны. Наставничество в органах внутренних дел Подмосковья получило широкий размах. В. В. Говорухин, Ф. Г. Фролов, И. М. Кульбицкий, П. Н. Савельев, А. Ф. Кукушкин и многие другие — это наставники не по должности, а по душевной склонности. Нельзя служить в органах внутренних дел и не любить милицейский труд, быть равнодушным к этой мужественной и беспокойной профессии. Людей с холодным сердцем она попросту не терпит. Ведь сотрудники органов внутренних дел выполняют работу, которая требует полной отдачи сил, сложную и в высшей степени ответственную. Вот почему каждый из наставников молодежи невольно задает себе вопрос: какой он, нынешний молодой сотрудник милиции? Так же ли предан он службе, так же ли готов сносить все ее тяготы? Так же ли всецело принадлежит делу, как безраздельно принадлежат ему люди старшего поколения, ветераны милиции? Все ли я сделал, чтобы передать свой опыт, знания, свои нравственные и моральные качества явившейся смене?

 

И. Коваль,

полковник в отставке

В БОРЬБЕ С БАНДИТИЗМОМ

Когда звучит слово «чекист», в представлении возникает образ обстрелянного и закаленного в боях, зрелого если не по годам, то по жизненному опыту человека.

Но в те годы молоды были все те, которые завоевали ВЧК авторитет, любовь трудящихся и лютую ненависть врагов. Кое-кто еще и не начинал бриться. Если товарищи, пришедшие с фронтов, хоть оружием владели, то иные из нас, совсем зеленых, впервые брали в руки маузер. Но и фронтовики и мы одинаково незнакомы были с искусством оперативно-розыскной работы, одинаково были неподготовлены к сложной психологической борьбе во время ведения следствия.

Овладевать этим мастерством нам приходилось не в благоустроенных аудиториях юридического факультета или нынешних школах милиции. Учились мы методам борьбы с преступниками непосредственно в процессе этой борьбы, причем враг наш обладал немалым опытом.

Огромная армия уголовных преступников, доставшихся нам в наследство от царской России, являлась союзником всех врагов Советской власти. Судьба Советской России решалась не только на фронтах гражданской войны. Она в огромной степени зависела и от той опасной и жестокой борьбы, которая развернулась в тылу. Тыла, в обычном понимании, собственно, и не было, классовая война шла всюду: с внешним врагом, с контрреволюцией, с вооруженным бандитизмом.

Только в Москве и Московской губернии в то время орудовало более 30 крупных вооруженных бандитских групп. Главарями были преступники-профессионалы.

Бандитские шайки численностью от 20 до 80 человек совершали налеты на советские учреждения и отдельных граждан, отнимали деньги, вещи и другие ценности. Грабежи и налеты сопровождались убийствами.

Главари банд были тесно связаны между собой, нередко действовали совместно. В их распоряжении была сеть притонов, мест хранения награбленного, они имели укрывателей и пособников.

Уголовно-преступные элементы нередко устанавливали прямые связи с контрреволюционным подпольем, а уголовные преступления порой приобретали политическую окраску.

В январе 1919 года — как позднее выяснилось, по сговору главарей банд, под предводительством опытного негодяя по кличке Козуля — за одну ночь бандиты убили 22 постовых милиционера.

Прием во всех случаях был один и тот же. С проезжавшего автомобиля раздавался свисток. Постовой милиционер, решив, что едут проверять посты, подходил к автомашине. Раздавались выстрелы. Убив постового и забрав оружие, бандиты мчались дальше.

Вызывающая наглость бандитов, их контрреволюционные действия грозили вызвать смятение и панику. По сути, это был террор против работников милиции.

Все силы ВЧК, уголовного розыска и милиции были мобилизованы на борьбу с бандитизмом.

Уже тогда в опоре на широкие массы трудящихся работники ЧК и уголовного розыска видели залог успеха.

По указанию Ф. Э. Дзержинского 25 января в «Известиях» было опубликовано обращение ВЧК к населению Москвы, в котором говорилось:

«Чрезвычайная комиссия считает себя обязанной провести самую решительную и беспощадную борьбу с бандитизмом».

Все население призывалось оказывать максимальную помощь государственным органам в этой борьбе.

Был разработан детальный план по задержанию в первую очередь главарей бандитских групп. О некоторых операциях, проведенных по этому плану, я и хочу коротко рассказать.

Благодаря умелым действиям ЧК и угрозыска и при активной помощи населения уже 29 января удалось задержать участников банд Плещинского и Козули — Волкова, Михайлова, Алексеева и Лазарева. При аресте бандитов у них было изъято много денег, драгоценности и оружие.

По решению коллегии ВЧК схваченные участники банд были расстреляны, о чем было сообщено в газете «Известия».

Бандиты ответили новыми убийствами наших людей. Борьба становилась все более острой и опасной.

Уголовным розыском были получены сведения, что в ресторане Николаевского (ныне Ленинградский) вокзала Козуля назначил на 3 февраля встречу с официантом ресторана, который был у него наводчиком.

За рестораном было установлено наблюдение. Один из наших товарищей заменил в гардеробе швейцара.

Козуля, зайдя в ресторан, стал снимать пальто. «Швейцар», зная приметы бандита, вышел из-за стойки, чтобы взять пальто, и неожиданно схватил Козулю сзади за руки. Подоспевшие чекисты обыскали бандита, изъяли у него два револьвера и под усиленной охраной доставили Козулю в МЧК.

Однако же в результате халатности молодого часового Козуле удалось бежать. Весь розыск надо было начинать сначала.

Была создана особая группа в составе Данильченко, Мартынова, Зуева и Беляева по поимке Козули.

После нескольких дней напряженной работы наши люди вновь вышли на его след.

Удалось узнать, что Козуля часто бывал в Косом переулке у своей сожительницы Кузьминой. Кузьмину разыскали. На допросе она рассказала, что Козуля ее оставил, но ей известно, что он бывает на даче у ее бывшей подруги Лели Кирилловой, проживающей где-то вблизи станции Апрелевка.

В район Апрелевки отправились работники уголовного розыска, которые под предлогом покупки хлеба обследовали сельскую местность. Удалось установить, что в деревне Жадичи проживает мать Кирилловой. За домом было установлено наблюдение.

Двухдневное наблюдение положительных результатов не дало. Удалось завести разговор с матерью Кирилловой, которой оперативники представились как друзья дочери и Козули. Мать сказала, что ее дочь и Козуля отправились на свадьбу в деревню Кудиново.

Опергруппа тотчас двинулась туда же.

Был уже поздний вечер, но деревня не спала. Около большого дома, несмотря на мороз, толпилась молодежь. В доме была свадьба.

Смешавшись с толпой, наши люди сумели заглянуть в окно и увидели, что за большим столом рядом с молодыми сидит Козуля.

Он, по-видимому, чувствовал себя спокойно, рассчитывая на полную безопасность в глухой деревне далеко от Москвы.

К полуночи гости стали расходиться. Выбрав удобный момент, оперативники незаметно вернулись к дому и укрылись за амбаром.

Дверь заскрипела, в темноту, щурясь от света, шагнул Козуля. Сделал несколько шагов по двору, достал спички, закурил. Беляев ударил его рукояткой пистолета по голове. Козуля пошатнулся, оперативники свалили его на землю, обезоружили, связали руки. Данильченко и Зуев остались охранять Козулю, а Мартынов и Беляев вошли в дом.

Там уже готовились ложиться спать. Поджидавшая Козулю Кириллова, ничего не понимая, смотрела, как неизвестный человек вынул из бокового кармана пальто Козули маузер.

Мартынов взял пальто Козули, приказал Кирилловой одеться и вышел с ней из избы.

В наше время группу с задержанными поджидала бы невдалеке комфортабельная машина, а тогда оперативники вместе с Козулей и Кирилловой стали выбираться из деревни пешком заснеженными тропами.

Кириллова, видимо, подумала, что имеет дело с бандитами из шайки Сабана, которого Козуля убил из-за конкуренции. Она попыталась предложить оперативникам золотые вещи и деньги.

Но Козуля, оценивший ситуацию, прикрикнул на нее:

— Замолчи! Не суйся с побрякушками! От этих не откупишься! Тут жизнью расплачиваться надо…

Не один Козуля имел в Подмосковье обширные связи, позволявшие бандитам скрываться от милиции и угрозыска.

Долгое время не удавалось нашим людям выйти на след бандитов Плещинского и Капустина.

Григорий Плещинский, по кличке Гришка-адвокат, участвовал в грабежах и налетах с 1909 года. Его банда совершила в 1918—1919 годах более 30 вооруженных ограблений.

Плещинский всегда имел при себе два револьвера, его подручные были вооружены до зубов. Адвокат был очень хитер, и, где он скрывался, даже из преступников никто толком не знал.

Работникам уголовного розыска стало известно, что Гришка-адвокат готовит налет на кассу Волжско-Камского банка.

Кассир Коблов должен был сообщить ему, когда в кассу поступит большая сумма денег.

Через несколько дней по предложению наших товарищей в кассу банка было завезено несколько банковских мешков. В мешках лежала простая бумага, но Коблов был уверен, что завезено 800 тысяч рублей.

В тот же день после работы Коблов поехал на Киевский вокзал. Работники уголовного розыска Шиндлер и Кукушкин следили за ним.

Более часа Коблов неторопливо бродил среди пассажиров. Наконец к нему подошел человек. По приметам вроде Гришка-адвокат.

Взять его тут же было непросто: сам он вооружен, а в толпе, возможно, есть его сообщники.

Дождавшись ухода Коблова, Шиндлер внезапно подошел к Плещинскому и, протянув руку, сказал:

— Здорово, Гриша!

Плещинский явно растерялся и пожал протянутую руку. Шиндлер, как клещами, сдавил ее. Кукушкин моментально схватил другую руку бандита. В одно мгновение Гришка-адвокат был обезоружен. Из его карманов взяли два пистолета.

Шиндлер и Кукушкин вывели его на привокзальную площадь и стали ждать извозчика. Плещинский, несколько оправившись от потрясения, сказал:

— Здорово вы меня, ребята. Никак не думал, даже не снилось, что вы меня так…

Он огляделся по сторонам и добавил тише:

— Думаю, никто и не заметил, как вы меня взяли. Может, договоримся? Даю вам все, что имею, а имею я немало. Из Москвы обещаю уехать немедленно. Далеко уеду!

— До чего ж ты сообразителен, господин Плещинский, — серьезно сказал Шиндлер.

— Наверно, не один раз откупался от царской полиции? — полюбопытствовал Кукушкин.

— Что там от полиции! — Гришка-адвокат повеселел. — От самого большого полицейского начальства откупался. И при царизме и при Временном. Правду вам говорю. И вы получите сполна. Хватит вам и вашим детям. Отпустите. Из Москвы исчезну навсегда. Так далеко уеду, что вы обо мне больше и не услышите.

— При Советской власти, Гришка, далеко не уедешь, — сказал Шиндлер, оглядываясь, нет ли долгожданного извозчика.

Дежурный доложил начальнику угрозыска Трепалову, что Шиндлер и Кукушкин поймали Гришку-адвоката.

В кабинете Трепалова, заметив, что Шиндлер и Кукушкин встали у окна, Плещинский сказал:

— Не уйду, не беспокойтесь. Путь мой теперь только в землю. Хорошо сработали, без шума, культурно.

— Очень приятно, что вы довольны нашей работой, но нас больше интересует, кто из ваших соучастников остался на свободе, — прервал его Трепалов.

— Мелочи-то еще много, разных карманников, базарных воришек. А из крупных на свободе остались Ислам, Царьков и Капустин.

— Где они скрываются?

— Капустин, говорят, уехал в деревню и там грабит крестьян. В Москву на Хитров рынок часто приезжает спекулянтка хлебом и мясом, его сожительница, звать Мария. Она должна знать, где он скрывается…

На другой день на Хитровом рынке разыскали спекулянтку Марию.

На допросе Мария показала, что муку и мясо для продажи в Москве ей дает отец Иона, настоятель Борисоглебского монастыря в Дмитрове. У этого настоятеля Капустин в последнее время и скрывался.

Трепалов решил послать в Дмитров сотрудников, проверить показания Марии.

Добравшись к вечеру до Дмитрова, работники уголовного розыска Матин и Байков пришли в местное отделение милиции.

Начальник милиции Трофимов, узнав, по какому делу они приехали, рассказал, что вчера недалеко от города бандиты опять напали на крестьян, ехавших с мельницы, отобрали три мешка муки и скрылись. Разыскать их пока не удалось.

Посоветовавшись с Трофимовым, решили на следующий день рано утром при помощи Марии попытаться проникнуть за монастырскую стену, проверить, не хранят ли в монастыре награбленный хлеб и не скрываются ли там преступники.

Утром подошли к монастырским воротам. Послушник, услышав голос Марии, открыл калитку.

Дальше было уже проще. Растерявшийся послушник без задержки ответил на вопросы и указал путь. Работники милиции прошли в покои настоятеля.

В передней комнате на полу спали четверо. Троих Трофимов узнал. Во второй комнате на кровати похрапывал сам отец Иона.

Произвели обыск. Из-под голов спящих вытащили три револьвера, в комнате настоятеля взяли обрез.

В монастыре стояла мертвая тишина.

Собрав оружие, оперативники стали будить спящих. Настоятель монастыря, немолодой дородный человек, увидев Трофимова, как ошалелый заметался по комнате.

— О господи, спаси! — зычно крикнул он, придя наконец в себя.

Услышав крик настоятеля, послушник метнулся в дверь, и через несколько минут загудел колокол. Кто-то распахнул ворота. Окрестные крестьяне сбегались во двор монастыря на колокольный в неурочное время звон.

Раздались крики:

— Монастырь грабят! Бей грабителей!

Разъяренная толпа окружила дом. Поглядев в окно, Трофимов спокойно сказал настоятелю:

— Ну, святой отче, раз уж созвали людей, то идите и объясните им, что произошло. Только советую говорить народу правду. Как перед богом!

Недолго подумав, настоятель вышел на крыльцо. Трофимов стал за дверью. Настоятель медленно поднял руки вверх, призывая к молчанию. Трудно давалось ему каждое движение. Но выбор все-таки сделал.

— Простите, люди добрые! Грешен! — хорошо поставленным голосом, сразу перекрыв шум, сказал он.

Толпа затихла в недоумении.

Чуть приоткрыв дверь, Трофимов вполголоса предупреждающе сказал:

— Гражданин Иона! Про грехи прошу поподробнее.

И Иона продолжал:

— Вчера недалеко от города ироды-насильники муку у крестьян отобрали и поздним часом в мою обитель принесли. И сами ночевать остались. Милиция красных, узнав про злодеяние, по стопам разбойников в монастырь припожаловала и их тут повязала…

Время было голодное. Почти все собравшиеся во дворе давно досыта не ели, и сообщение о муке, отобранной у крестьян, которая таинственным образом осела в монастыре, прозвучало, как взрыв бомбы.

Тогда Трофимов вышел на крыльцо и обратился к прихожанам.

— Вот какое монастырское имущество мы здесь нашли! — он показал три револьвера и обрез.

Показал толпе гармонь, карты, бутылки из-под самогона и полотенце, на котором большими красными буквами гарусом было вышито:

«Отцу Ионе. Кого люблю — тому дарю. Мария».

Шум поднялся страшный. На крыльцо взошел крестьянин с окладистой бородой и обратился к собравшимся:

— Я так думаю, граждане. Провести надо эту шайку до милиции через весь город. Пусть ироды тащат мешки с мукой, а отец Иона на гармони играет. Пусть народ увидит их во всем естестве!

— Пусть! — закричали в толпе. — Пусть поиграет напоследок!

Трофимову и оперативникам не оставалось ничего другого, как согласиться. В толпе тотчас нашлись охотники, надели на отца Иону рясу, в карман воткнули бутылки из-под самогона, через плечо повесили обрез, в руки дали гармонь.

Грабителям закинули за спину мешки с мукой, а Марии перебросили через плечо ее рукоделие.

И вот вся эта компания, поневоле сопровождаемая милицией, окруженная толпой, двинулась через весь город.

Отец Иона никак не хотел играть, но его заставили.

— Давай, давай, батюшка! Раз гармонь держишь, должен уметь играть. Играй!

Оказалось, действительно умеет. Настоятель помедлил-помедлил, а потом, видно, отчаялся, понял, что в этом городе ему больше не бывать, и рванул: «Эх, полным-полна коробушка…»

Долго, очень долго вспоминали в Дмитрове эту удивительную процессию.

Как выяснилось на следствии, настоятель и бандит Капустин были давно знакомы. Началось с того, что верующий Капустин на исповеди на традиционный вопрос отца Ионы: «Грешен ли?» — не только ответил коротко, как полагалось: «Грешен, батюшка», но и в общих чертах поведал ему о своих прегрешениях.

Надо думать, его откровенность настоятеля не оттолкнула. Выслушав Капустина, он сказал, опять-таки как положено: «Отпускаю тебе грехи твои…»

Капустин расчувствовался, вынул из кармана кошелек с золотыми монетами и передал его священнику — на алтарь божий.

Вскоре Капустин пришел в монастырь уже не на исповедь, принес с собой самогону и закуски.

Когда выпили и закусили, отец Иона поцеловал Капустина и подарил ему нательный крест — на счастье и спасение от супостатов.

На очной ставке с отцом Ионой, подробно рассказавшим о похождениях Капустина, последний, не ожидавший такой откровенности, сорвал с себя дареный крест и бросил его в лицо отцу Ионе со словами:

— Антихрист ты, а не поп!

Слух о том, что в монастыре обнаружили притон бандитов, разнесся по округе, и престиж священнослужителей был основательно подорван.

Вскоре банды профессионалов-преступников были лишены главарей, а постепенно и совсем ликвидированы.

Первые годы… Мы, старые работники, часто вспоминаем, в каких нелегких условиях начиналась наша работа. Шиндлер и Кукушкин, которые были вынуждены ожидать извозчика, чтобы доставить куда следует матерого бандита… Убийство двадцати двух милиционеров за одну ночь… Если б было тогда радио!

Но уже в те трудные и прекрасные годы милиция и угрозыск располагали основным: связью с населением, поддержкой честных трудовых людей. Эта связь и решала исход борьбы.

 

В. Галкин,

генерал-майор милиции

ПЕРВАЯ ДОЛЖНОСТЬ

В юности я ходил за сохой, испытал унижения и побои, будучи «мальчиком» в услужении у фабриканта Грушина в Хотькове и у купца Суходаева в Дмитрове. На всю жизнь я запомнил веселого Илюшу из деревни Горбово под Дмитровом, с которым дружил и который послужил для меня примером в выборе жизненного пути.

Юный, энергичный, он всегда и во всем стоял за справедливость, не давал в обиду слабых и маленьких, презирал любителей легкой наживы, воров и жуликов.

В 1919 году Илюша стал сотрудником уголовного розыска.

А в 1923 году и я поступил на службу в милицию Ленинского уезда (сейчас Талдомский район).

В Талдоме в те годы шла бойкая торговля кожевенными и меховыми товарами. Со всей округи съезжались сюда сапожники, скорняки, спекулянты. Толкучка гудела множеством голосов. Стар и млад тащил сюда всякие изделия. Ловкачи и жулики ухитрялись сбывать обувь с подошвой из лубка или березовой коры. Пьянки, скандалы, драки были обычным явлением. Мы по мере сил боролись со спекуляцией, с кражами и грабежами, с хулиганством и самогоноварением, пьянством.

Трудно даже представить, сколько работы приходилось на долю милиции.

В Талдоме было три волостных отделения милиции. Кадры в милицию подбирались из рабочих и крестьян-бедняков. По решениям уездного комитета партии и уездного исполкома отдел комплектовался из лучших рабочих Вербилковской фабрики.

Специалистов мы в то время почти не имели. А единственным видом транспорта являлся конь. Да и конь-то полагался не каждому участковому уполномоченному. Служебные помещения нуждались в ремонте и оборудовании мебелью.

Наш отдел размещался в бывшем доме торговца обувью Садова. Начальником уездной милиции был Александр Петрович Емельянов, в прошлом партизан гражданской войны.

Уголовного и уголовно-процессуального кодекса мы еще не знали. В работе руководствовались революционным самосознанием. Примером строгого отношения к долгу, партийного подхода к делу служили старшие товарищи из укома партии и исполкома. Заместитель начальника уездной милиции по политчасти Алексей Васильевич Егерев по вечерам часто беседовал с рядовыми милиционерами на служебные, политические и бытовые темы. И в работе он и другие старшие товарищи служили для нас примером. Постепенно к нам, молодым сотрудникам, приходила уверенность, гордость за свою службу. В праздники к нам приходил председатель исполкома Георгий Митрофанович Соколов, выступал с докладом, вручал награды.

Свою первую награду, часы, получил на втором году службы и я, — мы успешно раскрыли несколько краж.

Большую помощь милиция получала от передовых рабочих и крестьян.

Немало труда вложили мы в борьбу с самогоноварением. Самогон был злом, порождал многие преступления. Самогонщики, главным образом кулаки, губили уйму зерна и картофеля, спаивали население. Пьянки, как правило, заканчивались драками, поножовщиной, особенно в дни религиозных праздников.

Одно время в Талдоме стали часто возникать пожары. Горели жилые дома. И каждый раз в результате поджогов. Мы с ног сбились, но поджигателей никак не могли обнаружить. Призвали на помощь все население. Общественники установили дежурство, патрулировали по улицам — все бесполезно. Но вот однажды на месте поджога, под лестницей двухэтажного дома задержали некоего Смирнова, сына бывшего купца.

Оказывается, он-то и был поджигателем. Почему же так долго мы не могли раскрыть его преступления? Да потому, что этот Смирнов сам состоял в пожарной дружине. Кто ж его мог заподозрить? Он был на каждом пожаре, вместе со всеми тушил огонь.

Запомнился мне еще такой факт. В одной из промартелей километрах в двадцати от Талдома зимней ночью была совершена крупная кража кожевенных товаров и готовой обуви. Рано утром начальник направил меня и Ивана Григорьевича Кудрявцева на место происшествия. Конюх заложил в сани лошадь, и мы двинулись в путь. По морозцу, по свежему снегу за разговорами быстро добрались до места.

Приехали, осмотрели место. У склада обнаружили следы нескольких человек, обутых в валенки. Тут же кое-где вырисовывались следы галош. И ясно обозначались полозья саней. Нашли войлок из-под седелки с клочками шерсти гнедой лошади. След саней вел в направлении Кимр. Туда мы и направились в погоню за преступниками.

В первой же деревне у магазина сельпо спрашиваем сторожа:

— Не проезжал ли кто-нибудь на лошадях в сторону Кимр?

— Как же, как же, — говорит старик, — проезжали после полуночи двое в черных тулупах на двух подводах. В санях было укрыто что-то. Приметил, приметил! Одна лошадь гнедая, а другая карей масти.

В деревне Савелово шедшая утром по воду женщина видела тех же ездоков. Так до самых Кимр. Поставив во дворе кимрской милиции сильно уставшую лошадь и дав ей сена, мы с Кудрявцевым пошли в уголовный розыск. Там были наши старые знакомые Виктор Никольский и Николай Стрелков.

Стрелков работал в розыске с 18-летнего возраста. Спокойный, выдержанный, он очень любил свою профессию, к каждому порученному делу относился с душой, никогда не торопился высказывать свои соображения, тщательно взвешивал каждое слово.

Мы рассказали друзьям, что́ нас привело в Кимры, и спросили, нет ли у них на примете таких людей, которые могли обворовать склад кожевенных товаров.

Не торопясь Стрелков порылся в картотеке и, подумав, ответил:

— Есть у нас на учете один такой — Завьялов. И лошадь у него есть гнедая. Знаем, что не чист на руку, а изобличить пока не можем. Очень хитро действует на пару со своим родственником Бачуриным.

Он дал нам его адрес и протянул руку:

— Желаю успеха, ребята.

Вскоре мы с Кудрявцевым подошли к дому № 36 на улице Урицкого. Завьялова не застали. Встретила жена. Отрекомендовались:

— Мы, хозяйка, из Москвы. За обувью. Найдется?

— Кажись, готовой нет. Была, да муж продал на базаре.

— А муж-то где?

— А кто его знает, ушел куда-то.

Разговариваем, а сами посматриваем по сторонам. Кудрявцев толкает меня в бок, да я уж и сам вижу: во дворе стоит гнедая лошадь, привязанная к задку саней и покрытая старым одеялом. В санях охапка сена.

— Что, ездил хозяин сегодня куда? — спрашиваем.

— Нонче вернулся из соседней деревни, распряг лошадь и ушел.

В комнатах большого пятистенного дома ничего подозрительного мы не заметили. Делать обыск? Но нет, так можно испортить все дело. Решили не торопиться.

Вскоре была совершена крупная кража обуви в другой промартели. Мы проинструктировали всех сторожей промысловой кооперации.

И вот как-то раз поздним вечером к одному из сторожей подошли двое, спросили дорогу, завели пустяковый разговор. А потом, выхватив пистолет, один из бандитов скомандовал: «Бросай ружье!» Сторож, однако, не растерялся. Сделав вид, что послушался команды, он снял с плеча ружье, неожиданно отскочил за угол и выстрелил в неизвестного. Второй пустился наутек.

— Ложись! — приказал сторож. Раненный в ногу бандит опустился на снег — пистолет его молчал. Как потом выяснилось, в нем перекосился патрон.

Работники розыска задержали налетчика. Это был Завьялов, главарь воровской шайки. У преступников отобрали значительное количество кожи и обуви.

Вскоре я стал сотрудником уголовного розыска. Сбылась моя мечта!

В уголовном розыске нас было четверо. В том числе Иван Григорьевич Кудрявцев, единственный специалист, овладевший дактилоскопией на шестимесячных курсах. Мне и Ивану Васильевичу Чистякову наука эта далась позже.

Смелым, волевым и талантливым работником был начальник уголовного розыска Александр Алексеевич Туманов. Не раз он брал меня на операции, давал ответственные поручения. У личного состава Туманов пользовался большим авторитетом.

До сих пор помню мой первый день в уголовном розыске — 11 ноября 1928 года. Захожу спозаранку к ответственному дежурному уездной милиции Григорию Ивановичу Воронову.

— Дело тебе есть, Галкин, — ответив на приветствие, сказал дежурный. — Звонил председатель упрофбюро Иван Петрович Волченков — у него из квартиры украли велосипед. Займись.

Велосипед по тем временам был вещью дорогой. Куда, думаю, преступник мог сбыть украденный велосипед? Повез на базар? В Талдоме на базаре шла бойкая торговля с шести утра. Нет, на базар вор не пойдет. Знает, что милиция начеку. Может быть, уехал проселочной дорогой? Едва ли. Там с велосипедом не пробраться. Единственный путь — по железнодорожному полотну.

Оседлал коня, поехал. У железнодорожного переезда встретилась женщина, сказала, что человек с велосипедом направился к станции Талдом. Я — туда. Приехал, осмотрел вокзал, платформы, садик, опросил пассажиров и узнал: человек с велосипедом подался к станции Власово, расположенной в шести километрах. Поскакал следом за похитителем. Километра через два заметил его, свернул с дороги коня и сразу увяз в грязи. Преступник тоже увидел меня. Я стреножил коня и бросился ему наперерез. Прыгаю с кочки на кочку. Выхватываю пистолет:

— Стой! Стрелять буду!

Вор вынужден был остановиться. Вместе с велосипедом он был доставлен мной в милицию.

Не успел я отдохнуть, как получил новое задание.

— Звонили со станции, — сказал дежурный. — В трех километрах от города, на опушке леса, вооруженная банда из пяти человек грабит возвращающихся с базара кустарей. Отбирают деньги, покупки. Угрожают, если те заявят в милицию.

Короткий инструктаж. Минутные сборы. И мы трое в пути. Я шел пешком по железной дороге, а по сторонам, проселочными тропами на лошадях справа милиционер И. Ф. Завьялов, слева уполномоченный уголовного розыска И. В. Чистяков. Стояла глубокая осень, моросил холодный дождь. Всюду непролазная грязь. Грабители издали заметили всадников и побежали в сторону. Чистяков окликнул их, выстрелил из нагана. В ответ раздались два выстрела. Мы с Завьяловым поспешили на выстрелы, но преступникам удалось оторваться от нас и скрыться. Вдруг видим, навстречу бегут люди. Оказалось, человек десять крестьян, вооружившись кто чем, по своей инициативе вышли ловить грабителей.

— Времени не теряйте, — сказали мы им, — возвращайтесь к платформе Лебзино. Если столкнетесь с преступниками, дайте выстрел из ружья. А ежели услышите наш свисток, спешите к нам на помощь.

Встретиться условились у старшего милиционера Ивана Григорьевича Барышникова в селе Великий Двор.

Мы решили, что кони нам уже не помогут, и отправили их с Завьяловым, а вдвоем с Чистяковым стали продолжать поиски грабителей.

В стогу сена провели ночь. А чуть рассвело, вышли на железную дорогу. Осмотрели место, откуда бежали преступники. В канаве на траве нашли кепку, заметили на подкладке русый волос. Это уже вещественное доказательство. Прочесали опушку леса, проселочные дороги, тропы и направились в сторону Талдома. На самой окраине города мы наконец-то напали на след бандитов. Оказывается, они провели ночь у кузнеца, сказали, что заблудились в темноте, а один даже потерял кепку, и кузнец дал ему старую шапку. В милиции на одном из фотоснимков кузнец опознал ночного гостя. Это был не раз судимый и еще не отбывший свой последний срок Бобров. Начальник милиции приказал немедленно разыскать бандита. На следующий день мы с Чистяковым ехали поездом на Кашин. Побывали в Кашине, Калягине, Савелове, Дмитрове. Вдруг на платформе Орудьево с поезда соскочили двое молодых высоких парней. На одном овчинная шапка. Мы за ними. Они устремились к лесу. Преследуем уже двадцать минут. Неизвестные свернули к дровосекам, поздоровались с ними, закурили. И тут мы выяснили, что они лесорубы, ездили в Дмитров за табачком и продуктами.

Словом, личный сыск никаких результатов не дал.

На третьи сутки мы решили еще раз заглянуть на Дмитровский вокзал. День был рыночный. Залы ожидания битком набиты людьми. Смотрим, возле кипятильника стоит парень высокого роста в овчинной шапке.

— Он, — говорю Чистякову.

Чистяков кивнул в знак согласия.

— Как брать будем? — спрашиваю.

В помещении вокзала многолюдно. Задерживать в такой обстановке вооруженного преступника уставом не рекомендуется. Но и пускать дело на самотек тоже нельзя. Не ждать же, когда он сам выйдет из вокзала. И времени много пройдет, и условия могут измениться. Что преступник вооружен и может оказать сопротивление, мы не сомневались.

Решили поступить так. Подойти с двух сторон. Наставить под бока пистолеты, чтобы никто не видел, а он почувствовал. Быстро осмотреть карманы, изъять оружие и вывести его из вокзала. Так и сделали.

— Розыск! Не шевелись! — твердо сказали парню.

Но оружия при нем не оказалось.

— Где оружие? Где приятели? — спрашиваем.

— Ведите в милицию, там буду разговаривать.

От вокзала до милиции примерно километр. Моросил холодный дождь со снегом. Транспорта никакого. Двинулись по городу пешком. До милиции добрались благополучно. Дежурный выделил нам кабинет, и мы сразу же приступили к допросу. Документов у задержанного не оказалось. Он долго не называл фамилии, имени, цели приезда. Тогда предъявили ему фотографию, и Бобров заговорил. Сознался в нескольких грабежах на территории Талдомского уезда, рассказал о соучастниках, сообщил, что у них было два пистолета. Он согласился показать место у вокзала, где в садике под деревом было спрятано оружие.

— В вокзальном ресторане я сильно выпил, — сказал он, — и свалился спать на лавке. Приятели ушли, хотели встретиться на рынке. Проснулся утром от холода, решил немного обогреться, а тут вы…

Мы с Чистяковым попросили дмитровских коллег организовать поиск остальных бандитов, а сами повели Боброва на вокзал — искать оружие и следовать в Талдом. Водил он нас вокруг вокзала, водил, потом свернул в садик, ступил за калитку и моментально бросился к дереву. Но мы держались начеку. Чистяков схватил его за кисть руки. Боброву ясно сказали:

— При первой попытке к бегству стреляем без предупреждения.

Бобров еще дважды пытался бежать из вагона поезда, шедшего на Талдом, но это ему не удалось. Сначала он намеревался выскочить из окна на ходу близ платформы Орудьево. Но у окна сидел Чистяков. Потом пробовал убежать из тамбура. И здесь помешал Чистяков.

В Талдоме личность доставленного установили окончательно. Эксперт-криминалист И. Г. Кудрявцев сделал отпечатки пальцев. Кузнец, владелец овчинной шапки, опознал его. Экспертиза доказала идентичность найденного в кепке волоса с волосами Боброва.

Бобров признался, что он главарь банды. Бандиты совершили немало грабежей вблизи железной дороги по маршруту Дмитров — Талдом — Кашин. Награбленное имущество прятали в Дмитрове на чердаке булочной Малышева, там же скрывались и сами. Вещи сбывали на барахолках.

Когда мы брали Боброва, его дружки как раз отсыпались на чердаке булочной. С помощью прибывших из Москвы сотрудников отдела по борьбе с бандитизмом МУРа банда была ликвидирована.

16 ноября 1928 года управление издало приказ, по которому мы с Чистяковым награждались денежной премией «за энергичную работу по задержанию руководителя шайки бандитов Боброва». Приказ объявили на собрании нашего коллектива. Нас поздравил заместитель председателя исполкома Михаил Васильевич Васильев.

А через два года Михаил Васильевич дал мне рекомендацию для вступления в партию.

 

В. Хуторов,

подполковник милиции в отставке

НА ДОРОГАХ ПОДМОСКОВЬЯ

Одни валенки на всех

В один из зимних вечеров 1943 года меня вызвал к себе начальник УНКВД Московской области комиссар милиции Александр Никитович Полукаров. Когда я вошел в кабинет, комиссар разговаривал по телефону, заверяя кого-то, что будут приняты все меры к розыску.

Положив трубку, он сказал мне:

— На Ярославском шоссе, в районе деревни Братовщина, машиной сбит заслуженный тракторист, недавно награжденный орденом Ленина. Поезжайте немедленно, разберитесь и разыщите нарушителя.

Многим молодым работникам милиции такой приказ может показаться странным. В самом деле, теперь работа дежурной части управления основана на использовании последних достижений науки и техники. По вызову на место происшествия выезжает оперативная группа: следователь, инспектор уголовного розыска, эксперт-криминалист и проводник со служебно-розыскной собакой.

Тогда, тридцать лет назад, на выполнение задачи я отправился в единственном лице.

Задача-то ясная, но что делать, если идет двенадцатый час ночи, машин нет? В нашем распоряжении всего четыре старых «газика», да и те находились на линии.

Решил добираться попутным транспортом.

На месте происшествия я обнаружил следующую картину.

На обочине в кромешной тьме стоит трактор с прицепом, груженным бревнами. Метрах в пятнадцати на середине проезжей части — труп тракториста, рядом погасший факел.

Вместе с милиционером на месте происшествия меня дожидался второй тракторист, напарник погибшего, молодой парень, на которого внезапная смерть товарища произвела ошеломляющее впечатление. Он почти непрерывно курил. Вспышки от махорочной самокрутки коротко освещали напряженное лицо.

Я даже стал тревожиться, сумеет ли он толком что-нибудь рассказать.

Но мой нарочито деловой тон на него подействовал успокаивающе. Постепенно мы разговорились.

Выяснилось, что они везли в дорожно-экспедиционный участок столбы. Один управлял трактором, а другой, сидя на прицепе, освещал факелом дорогу. Подъезжая к деревне, тракторист, который вел трактор, заметил, что свет факела дрогнул, а мимо на большой скорости прошла в обгон грузовая машина. Он выглянул из кабины и увидел валявшийся на шоссе затухающий факел и в слабых отсветах огня своего товарища на дороге. Остановил трактор, подбежал к нему, но помочь уже не смог. Человек был мертв.

Ни на шоссе, ни на деревенской улице никого не было видно. Сам он в темноте марку машины не опознал, а номера не видел. Через несколько минут подъехала еще автомашина, водителя которой тракторист и попросил сообщить о случившемся в милицию.

Вот и все данные, с коими приступил я к самостоятельному розыску.

Первым делом я проверил все близрасположенные автохозяйства, ориентировал всех инспекторов на дороге. На контрольных пунктах была организована тщательная проверка проходивших автомашин.

Следов преступника пока обнаружить не удалось.

На следующий день я опросил всех инспекторов, несших службу в вечерние часы, записал несколько номеров машин, не остановившихся по сигналу инспектора, и опять поехал на место происшествия — в деревню Братовщину.

Люди, которые знали погибшего, очень сожалели о случившемся. Вести же опрос было трудно: время тяжелое, военное, в редкой семье нет кого-нибудь на фронте. Люди много работают, скудно питаются, недосыпают. Им не до длинных разговоров.

Я ходил по деревне из дома в дом, надеясь установить какие-нибудь приметы разыскиваемой машины, но все взрослые — в большинстве женщины и старики — в один голос заявляли, что в такую поздноту на улицу не выходят, а стало быть, и никакой машины, сбившей человека, видеть не могли.

Отчаявшись что-либо узнать от взрослых, я решил поговорить с ребятами. И не напрасно.

В одном из домов жила большая семья. Муж на фронте, мать со скотного двора не выходит. Дисциплину в семье поддерживают сами ребята.

При первой беседе я обратил внимание на младшего, лет семи, мальчонку, который что-то уж очень хитро поглядывал на меня, когда я разговаривал с матерью, однако ж молчал.

Извинившись за беспокойство, я ушел, предупредив, что, возможно, зайду еще раз.

Узнав, когда на скотном дворе идет вечерняя дойка, я зашел. Матери, понятно, не было. Мальчик, звали его Саша, уже держался не так настороженно. Вышли мы с ним в сенцы, разговорились.

Я не ошибся. Паренек оказался и наблюдательным и смышленым. По-мужски взял с меня слово хранить тайну. Признаюсь, поначалу такое вступление меня озадачило: если знает что-либо о преступнике, почему боится сказать?

Оказалось, не в преступнике вовсе тайна.

Дело в том, что в семье на всех ребят имелись только одни валенки и берегли их как зеницу ока для старших, — тех, кто уже помогал в работе и ходил в школу.

Саша еще в школу не ходил, кроме того, от него по причине малолетства ожидали всякой шкоды, и валенки ему без особого разрешения категорически запрещалось надевать.

А ему ж погулять хочется. Он дождался, пока все старшие легли спать, надел потихоньку валенки и выбежал на шоссе. Мальчик видел, как трактор тащил сани с бревнами, на которых сидел дядя с факелом. Велик был соблазн прицепиться к саням. Он бы и прицепился, да побоялся грузовика, который нагонял сани.

Когда грузовик промчался мимо саней, факел оказался на шоссе. Саша поглядел вслед грузовику. Ему почему-то стало страшно. Он побежал домой, поставил валенки на место и лег спать.

На мой осторожный вопрос Саша ответил уверенно: машина грузовая, а огонек сзади очень яркий, красный, как у легковой.

Почему так? Может быть, мальчик напутал… Я останавливал несколько разных автомобилей, но мальчик настойчиво показывал на грузовик ЗИС-5, утверждая, что задний красный фонарь был другой.

— Какой?

Я продолжал останавливать машины. Похожий ярко-красный фонарь нашелся на легковом автомобиле марки М-1.

Прощаясь, Саша напомнил мне о необходимости соблюдения тайны насчет валенок.

В дальнейшем его показания пришлось все же оформить в присутствии матери. Я просил ее простить Саше незаконную вылазку.

И вот, имея небольшую ниточку, а именно — автомобиль, похожий на ЗИС-5 с нестандартным задним фонарем, я стал проверять все машины, которые в тот вечер не остановились на сигналы инспекторов.

На следующий день результаты проверки привели меня в одно автохозяйство. И тут снова загадка.

Под номером, записанным одним из наших инспекторов числился «студебеккер», по внешнему виду резко отличающийся от ЗИС-5.

Оказалось, что «студебеккер» неисправен, а номера с него переставлены молодым водителем самовольно на автомашину ЗИС-5, на которой он и ездил.

Проверили путевые документы. По времени и маршруту все сходилось, да и водитель подтверждал, что действительно ездил в Москву и возвращался вечером в день происшествия. Он отрицал только причастность к наезду на человека.

При тщательном осмотре машины на правой передней части кузова, около кабины, мне удалось обнаружить еле заметные масляные следы и следы пепла от факела, а на крючке кузова несколько волосков. Это были волосы человека.

Дальше, как говорится, дело техники. Оперативный допрос водителя и рабочих, ездивших с ним в Москву, заключение экспертов, и парень сознался в совершении наезда.

Он рассказал, что, подъезжая к саням, на которых сидел человек с факелом, видел, как тот спрыгнул с саней, но затормозить или отвернуть не сумел, почувствовал легкий удар по радиатору. Не остановился, потому что спешил.

Между прочим, задний фонарь автомашины ЗИС-5 действительно оказался нестандартным. Его переставили с легкового автомобиля М-1.

Разбирая это происшествие, не раз вспоминал я добрым словом наблюдательного малыша.

Нас тоже касается…

В дни моей молодости, двадцать, а то и тридцать лет назад, четкого разделения обязанностей между работниками милиции не было.

Были мы инспекторами ГАИ, но разве только транспортом приходилось нам заниматься? Молодые, недостаточно образованные, без должного опыта, богатые только желанием честно служить да повышенным чувством собственной ответственности, мы были обязаны браться за любое дело.

Однажды весной, когда установилась уже теплая погода и подсохли дороги, инспектор 7-го отделения ГАИ УВД Московской области Михеев нес патрульную службу в поселке Снигири на Волоколамском шоссе.

Наблюдал за движением автомобилей и мотоциклов, нарушителей правил движения останавливал, внушал, разъяснял, к чему может привести лихачество. Словом, все шло, как обычно.

Так бы и кончиться спокойно его дежурству, но к инспектору неожиданно подбежала взволнованная, заплаканная женщина. Чуть успокоившись, рассказала, что неподалеку от железнодорожной станции Снигири на нее напали несколько человек, пригрозили оружием, отняли деньги…

Женщине не было дела, инспектор ли он ГАИ, работник ли уголовного розыска или участковый. На нем форма рабоче-крестьянской милиции, значит, обязан защитить.

Лейтенант Михеев внимательно выслушал потерпевшую, записал кое-какие данные.

— Поедемте, — предложил он, отстегивая клеенчатый фартук на коляске. — Догоним — опознаете. Скорее и деньги вернем.

Женщина отшатнулась от мотоцикла и медленно покачала головой.

— Ну уж нет, — сказала она. — Они пистолет на меня навели. Ножом грозили. Убьют…

Что тут делать, история старая. Сказать скажут, а лицом к лицу с преступником стать боятся. С ходу, по горячим следам, когда как раз и нужно бы, редко кто соглашается идти.

Лейтенант Михеев поехал в село Ленино Истринского района, где жили два активиста, не раз помогавших ему.

К счастью, они оказались дома. У одного из них было охотничье ружье. Взяли его и втроем двинулись в указанном направлении ловить грабителей.

Честно говоря, лейтенанту казалось, что потерпевшая со страху наговорила лишку. Ну пусть ножи, дело возможное. А с какой стати перед одной перепуганной женщиной пистолетом размахивать?

Проехали по дороге, где было совершено ограбление, потом проселок свернул в лес, за лесом уже и станция…

Михеев решил проехать к станции. Вполне вероятно, что преступники, будь то местные жители или залетные «гастролеры», постараются уехать, не попадаться сегодня никому на глаза.

Выехали из леса. Следуя по проселку вдоль железнодорожного полотна, увидели впереди идущих по направлению к станции двух мужчин. Едва заслышав звук мотоцикла, оба резко обернулись. «Слишком резко», — подумал Михеев.

Показания потерпевшего часто оказываются неточными. Оно и понятно, человек взволнован, напуган, многое может напутать. Но все же приметы, данные ограбленной женщиной, могли подойти к этим двум мужчинам.

Михеев остановился, оставил одного из помощников у машины, а со вторым направился к неизвестным. Однако те не стали дожидаться более близкого знакомства с работниками милиции и поспешно свернули в лес.

— Стойте! — крикнул Михеев. Они не остановились. Он крикнул еще раз. Неизвестные побежали. Он — за ними. Побежал, не прикрываясь. Ему все-таки казались преувеличением слова женщины о пистолете.

И это могло дорого ему стоить. Один из бегущих обернулся и дважды выстрелил в Михеева. И неплохо стрелял, если на бегу, не прицелившись толком, сумел сбить с милиционера фуражку.

Вероятно, преступники рассчитывали скрыться у кого-то из знакомых в пристанционном поселке. Но Михеев хорошо знал расположение строений. Он обошел бегущих стороной и встретил их уже около ближайших строений. Бежать пришлось резво.

Услышав уже со стороны поселка команду «Стой!», преступники растерялись. Пистолет попробовали выбросить. Оружие было найдено потом. У бандитов кончились патроны. Сзади подоспел помощник с ружьем. Поставив его охранять сарай, куда заперли задержанных, Михеев, подобрав пробитую фуражку, вернулся к мотоциклу.

Женщина — теперь он ее показаниям верил больше — говорила, что грабили ее шесть или семь человек, что грозили ей пистолетом и ножом. У задержанных при обыске ножей не оказалось. Где остальные грабители?

Продолжая поиск, около станции заметили группу из пяти подростков, которые быстрым шагом шли в поселок. Обогнав ребят, остановились. Увидев милиционера и человека в штатском, разом остановились и подростки.

Михеев заглушил мотор, не торопясь, вразвалочку направился к ребятам. Вроде бы без особого интереса спросил:

— Куда путь держите? Где проживаете?

Вопросы простые, а компания, похоже, насторожилась. Двое как-то растерянно переглянулись, инстинктивно зашарили в собственных карманах.

Михеев остановился, опустив руку в правый карман. О том, что карман пуст, знал только он один. Приказал коротко:

— Сдать ножи!

Ножи как будто только и ждали приглашения. Один… второй…

У двоих при обыске, который тут же провели Михеев с помощником, оружия не оказалось.

Подростков доставили в поселковый Совет, а затем, вызвав машину, направили в отделение милиции. Туда же привезли и двоих взрослых, которые сидели в сарае под охраной.

Старая двустволка — единственное оружие, которым располагал инспектор ГАИ с двумя его помощниками при задержании вооруженной группы.

Вернули деньги ограбленной женщине.

Я поинтересовался позднее этими грабителями. Двое взрослых оказались рецидивистами. Они получили свои сроки. А вот задержанным подросткам, можно сказать, крепко повезло, что они оказались задержанными.

Это было первое преступление, на которое подбили их опытные бандиты. Не попадись они на этом первом грабеже, может быть, и поверили бы в легенду о безнаказанности, о «легком заработке», в сказку, которой обычно морочат головы таким юнцам.

Думаю, что и суд, и по первому разу относительно мягкий приговор удержали их на краю обрыва.

Погоня

Хороши зимние ночи в Подмосковье! Стоят в снежном наряде красавицы ели, покачиваются слегка, тихо касаясь друг друга, будто шепчутся.

На морозе легко дышится, вдохнешь глубоко — ощущаешь словно бы легкий ожог. Постепенно замирает дневное движение на дорогах, а в домах гаснут огоньки. Подмосковье погружается в сон.

Но не всем положено в эти часы отдыхать. Сотрудники ГАИ на своих постах бдительно несут службу.

Условия теперь для наших инспекторов созданы нормальные. Стоит инспектор на шоссе, как маяк, в добротном, теплом полушубке, в валенках, и мороз перед ним бессилен. Присматривается к проходящему транспорту, иногда для проверки и контроля спрашивает документы.

Для оформления документов в случае надобности заходит в служебную будку. В будке чисто, светло, электрическое отопление. Имеется телефонная и радиосвязь. Если потребуется, сними трубку селектора — на постах прозвучат звонки, с любым постом переговоришь, а надо — так и со всеми одновременно.

Ушли те времена, когда, чтобы сообщить о нарушении, надо было писать записку и посылать ее соседу-инспектору с попутной машиной.

В случае необходимости инспектор может сам догнать любой автомобиль, его друг-мотоцикл или автомашина всегда в боевой готовности. Но в наше время такая необходимость возникает нечасто.

В морозную погоду ночью издалека слышно приближение автомашины. Опытные инспектора по звуку определяют ее марку и ориентировочно скорость.

И вот 19 января 1970 года около часа ночи к посту ГАИ на пятидесятом километре Симферопольского шоссе приближалась автомашина. По звуку мотора инспектор определил, что скорость большая.

Шоссе местами покрыто снегом, ехать с большой скоростью опасно. Необходимо предупредить водителя. Выйдя на центр дороги, инспектор поднял светящийся жезл, прося остановиться.

Однако «Волга», не сбавляя скорости, шла прямо на него. Не доезжая нескольких метров до перекрестка, водитель выключил свет, очевидно не желая показать номер, и, обдав работника милиции снежной пылью, проскочил мимо.

Инспектор тотчас сообщил о нарушителе по селектору соседям на шестидесятый и шестьдесят шестой километры. В ответ на настойчивые требования инспекторов ГАИ остановиться водитель «Волги» так же гасил свет и, создавая аварийную обстановку, на большой скорости проезжал мимо. Машину на всем ходу заносило на снежной дороге из стороны в сторону.

Посовещавшись тут же по телефону, инспектора всех постов решили: добровольно водитель не остановится, возможно, за рулем преступник, необходимо задержать автомобиль.

Старший инспектор 17-го отделения ГАИ УВД Мособлисполкома капитан милиции Анатолий Петрович Семенов, получив данные о нарушителе, вышел на дорогу, выбирая место, где удобнее всего задержать нарушителя.

Метрах в пятидесяти от поста виднелся мост через реку Лопасню. Сообщив о принимаемых мерах в отделение милиции города Чехова, Семенов остановил проезжавший грузовик, развернул его на мосту поперек, загородив проезжую часть, и вместе с водителем грузовика стал дожидаться нарушителя. Объезда нет.

«Если нарушитель жить хочет — остановится», — решил Семенов.

С моста хорошо просматривалось освещенное шоссе, пересекавшее город Чехов. Через несколько минут на спуске в город показалась автомашина «Волга». На большой скорости приближалась она к мосту.

Увидев препятствие, водитель резко затормозил. Распахнулась дверца. Выскочив из кабины, человек побежал вдоль реки к лесному массиву. «Волга» была брошена.

— Поезжай! — сказал водителю грузовика капитан Семенов, не сводя глаз с бегущего человека. — Тут дело ясное.

Да, дело было ясное. Нарушитель-угонщик уходил. Если его не задержать сейчас же, он уйдет, и нет времени ни к селектору бежать, ни на связь выходить. Сейчас вся власть, все возможности и вся ответственность только на капитане Семенове.

И капитан побежал за вором.

Бежать по глубокому снегу трудно: добротный полушубок, спасительный на посту, теперь только стеснял движения.

Но, видно, и вору приходилось нелегко. Во всяком случае, он первый на ходу расстегнул и бросил на снег куртку.

«Меховая, денег стоит», — отметил про себя Семенов, пробегая мимо куртки, и сам оставил на снегу полушубок. Бежать стало гораздо легче.

За полушубком и курткой остались на снегу четыре валенка. Вот когда пригодилась Семенову хорошая спортивная подготовка — расстояние между ним и угонщиком сокращалось.

Вор понял, что от преследователя не уйти, и решил сопротивляться. Он подхватил оброненную с чьих-то саней орясину и, тяжело дыша, ждал Семенова.

Пришлось сделать предупредительный выстрел.

Угонщик был задержан. Он — впереди, Семенов — сзади медленно возвращались на пост, подбирая свои вещи. На посту уже ждала помощь из райотдела.

Задержанным оказался некий Трубицын. «Волгу» он угнал в Москве. У него были подготовлены другие номерные знаки и поддельный талон технического паспорта из Одессы. Он намеревался, уехав подальше, заменить номерные знаки, а с талоном одесского техпаспорта пробираться на юг…

«Волга» была возвращена владельцу.

Новогодняя ночь

Каждому хочется провести новогоднюю ночь в кругу родных, друзей и знакомых. Несмотря на это людям многих профессий приходится встречать праздник на своих рабочих местах: работают электростанции, несут вахту моряки на кораблях…

Если для всех прочих это обычная работа, то для нас, сотрудников ГАИ, новогодняя ночь таит в себе нередко особые трудности.

В самом деле, в сотни раз по сравнению с теми годами, когда я начинал свою службу на дорогах Подмосковья, вырос парк автомашин. Какой же владелец автомашины отправится встречать Новый год на общественном транспорте, оставив в гараже своего четырехколесного друга? Кто отправит на метро или на автобусе гостей?

Редко кто поступает так, хотя, может быть, и был бы в таком решении смысл, поскольку трудно представить себе гражданина, который, сидя за праздничным столом, не чокнулся бы бокалом или стопкой.

А статистика говорит: четверть всех автодорожных происшествий связана с опьянением водителя.

Вот и получается, что в праздничную новогоднюю ночь госавтоинспекция бросает все свои силы на профилактику, чтобы по мере возможности проверить каждую машину, появляющуюся на улицах в ночное время, во что бы то ни стало не допустить аварий, дать людям спокойно и счастливо встретить первое утро нового года.

В новогоднюю ночь нас, четырех сотрудников отдела безопасности движения, направили на оперативной машине в подмосковный город Клин для оказания помощи городскому отделу милиции.

Восемьдесят пять километров проехали незаметно, в машине тепло, за окнами ночь лунная, морозная, все поселки вдоль шоссе в огнях.

Водитель включил радио, во всем чувствовалось приближение праздника, да и мы сами чувствовали себя по-праздничному, несмотря на то что предстояла бессонная, напряженная ночь.

Смеялись, шутили, говоря, что свой Новый год мы завтра после дежурства встретим и будут нам за то какие-нибудь особые подарки, а сегодня — что ж поделаешь? Милиции не привыкать.

Приехали в горотдел. Встретили нас радостно: какой начальник не приветствует подмогу в такую боевую ночь?

Посоветовались, как целесообразнее распределить силы. Решили двоих наших товарищей оставить на самом бойком перекрестке, а двоим — в том числе и мне — патрулировать по городу. К нам подсел заместитель начальника отделения, чтобы заодно проверить службу постовых.

Патрулируя по городу, побывали мы во всех отдаленных поселках, на площадях, у вокзала, несколько раз пересекали город вдоль и поперек.

Мы с сочувствием вспоминали наших двух товарищей, которые остались на перекрестке, открытом морозу и всем ветрам.

Стрелка часов на приборном щитке машины приблизилась к двенадцати. Народу на улицах заметно поубавилось. Прошел полупустой автобус, почти не задерживаясь на остановках — никто его не ждал. Редкие прохожие со свертками торопились к праздничным столам.

Вот и полночь. Самое тихое время на дорогах.

Луну слегка заволокло, небольшой снежок прошел, однако видимости особенно не ухудшил.

Мы еще несколько раз побывали на окраинах и теперь уже с удвоенным вниманием присматривались к машинам, появлявшимся на магистралях. Делали это, разумеется, незаметно, чтобы ни в коем случае попусту не испортить людям настроение.

В такой ситуации многое от мастерства и понимания водителя зависит, когда прибавить газку, а когда и притормозить, чтоб незаметно было наблюдение.

Проедем за машиной некоторое время, если не заметим ничего подозрительного, другой объект избираем.

А уж если видим, идет машина неровно, неуверенно, дорога, видно, становится узка, тогда проверяем более тщательно.

Двоих до самого дома так проводили. Они, наверное, и по сей час об этом не догадываются.

Часа уж, наверно, два было, когда на центральную улицу выехал «Москвич». «Почерк» у машины был хороший, уверенный, но мы решили проверить, куда это так поздно местный житель собрался.

Следуем сзади на почтительном расстоянии. Проехав несколько улиц, «Москвич» остановился у ресторана.

Мы тоже остановились, ждем, что будет дальше.

Из машины вышли трое и весьма неуверенной поступью направились в ресторан. Потом вышел водитель, заботливо запер дверцы машины и хотел, видно, последовать за своими товарищами.

Я только тронул Володю, он мгновенно дал газ. Водитель «Москвича» с удивлением остановился, оглядывая неведомо откуда взявшуюся машину.

Увидев людей в форме — надо ему отдать должное, — сразу все понял.

Оказалось, он хирург городской больницы. Откровенно признался, что после тяжелого дежурства — трудная операция была — хотел было с товарищами «согрешить». Но им-то можно, а он за рулем.

— Спасибо, что вовремя напомнили, — просто сказал он мне.

Мы с ним поговорили немного о том о сем — первая новогодняя беседа. Он дождался своих приятелей, дружески со мной простился, пожелал мне весь год так же вовремя всюду поспевать и укатил домой.

Настроение у нас было отличное: начало удачное, может, и вся ночь спокойно пройдет.

Опять проехали в конец города по центральной улице. Только развернулись обратно, увидели свет приближающегося к нам автомобиля и решили подождать. Посмотреть, как он «держит дорогу».

Остановились на обочине, выключили по всем правилам подфарники, двигатель работает на малых оборотах. Стоим.

Автомобиль приближался к нам с приличной скоростью. Не доезжая до нас несколько метров, водитель вдруг выключил весь свет и на большом газу проследовал к городу.

Зачем понадобилось выключать свет, если не было встречного транспорта? Только в одном случае это имело смысл — если не хочешь показать номер.

Мы решили проследить за странно застенчивой «Победой». Водитель ее, заметив, очевидно, что его нагоняют, не решился пересечь площадь. А может быть, заметил двух наших патрульных инспекторов. Не доехав до них, он свернул вправо, по-видимому, надеясь объехать площадь около вокзала.

Но ему не повезло. Шлагбаум у железнодорожного переезда был закрыт: шел товарный поезд.

Мы приблизились к «Победе», намереваясь предупредить водителя, что так водить машину по скользкой дороге рискованно. Однако я даже не успел выйти, как «Победа», мастерски осадив назад, с одного раза развернулась и так дала газу, что из-под ее колес всех нас обдало снегом с песком.

Ну, тут сомнениям пришел конец. Ясное дело: перед нами преступники и их во что бы то ни стало нужно задержать.

«Победа» на полной скорости удалялась из Клина по направлению к Калининской области. Выжимая все что можно из нашей машины, мы медленно, но неуклонно нагоняли ее.

Водитель «Победы» попытался на полном ходу свернуть вправо, на дорогу, ведущую в лесной массив, однако, не рассчитав, не попал на мостик, перескочил через кювет и вырулил на булыжную мостовую.

Мы на резкий поворот не решились. Развернулись и снова стали преследовать удаляющуюся к лесу машину.

«Победа» свернула на проселок, пыталась оторваться от нас на обледенелой ухабистой дороге.

Мы дали свисток. Просигналили. Открыв окно, дали предупредительный выстрел — «Победа» не останавливается.

Надо отдать должное нашему Володе: великое мастерство вождения проявил он в этой сумасшедшей гонке ночью, в лесу, по ледяным ухабам проселочной дороги.

Угонщики — а их, как выяснилось потом, было двое — поняли, что от погони им не уйти.

Они притормозили, намереваясь бросить машину и скрыться. Водитель распахнул левую дверцу, но выскочить не успел. Мы подъехали, остановились, что называется, впритирку, и он очутился меж двух машин и двух открытых дверей.

Его сообщник выскочил вправо, метнулся было в лес, но, проваливаясь в глубоком снегу, успел пробежать только несколько метров. Задержали и его. «Победа» с двумя ворами-угонщиками была доставлена в отделение милиции.

Настроение у нас, несмотря на усталость, было самое радужное: автодорожных происшествий в городе нет, преступников задержали, машина цела. Недолго осталось, а там и мы наконец сядем за новогодний стол.

Однако на том не кончилась оказавшаяся далеко не спокойной новогодняя ночь.

Едва начало светать, в отделение прибежал бледный, взволнованный человек. Одет по-праздничному, а сам чуть не плачет.

Встречать Новый год он приехал к родным, машину поставил под окном. До полуночи каждые полчаса смотрел. Да и после двенадцати смотрел, и все-таки не заметил, когда…

Нет машины. Угнали. А она — новая, семьсот пятьдесят километров только прошла, всей семьей деньги на нее копили…

Рабочий человек — по рукам видно, с металлом дело имеет. Немолодой, а похоже — слезы на глазах.

Когда показали ему задержанную машину, сколько было радости, как благодарил! Как живую, поглаживал он свою «Победу».

С удивительно приятным чувством возвращались мы утром в Москву.

 

Ф. Невзоров,

полковник милиции

О ТОМ, ЧЕГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ

Первое дело

Вероятно, все, кто впервые приступает к самостоятельной работе, испытывают робость, неуверенность в себе. С подобными сомнениями начинал и я свой путь оперативника. Признаюсь, очень трудно давались мне первые шаги. 1943 год. Война. Я только что окончил Центральную школу милиции НКВД СССР.

Побороть сомнения и нерешительность мне помогли опытные сотрудники ОБХСС: мой непосредственный начальник полковник милиции М. М. Конкин, его заместитель майор милиции А. Д. Голубев и бывший начальник нашего отдела комиссар милиции 3-го ранга В. Я. Громилов. Всегда с большой благодарностью вспоминаю этих людей.

Первое мое дело — разоблачение опасной преступной группы, возглавляемой крупным спекулянтом Мирзоевым.

На рынках Москвы и Московской области орудовала группа спекулянтов, которая в значительных количествах сбывала табачные изделия фабрики «Дукат».

Я должен был определить участников шайки и установить, откуда они получают товар: скупают у граждан или похищают непосредственно на фабрике.

Свою работу я начал с фабрики «Дукат». Изучил технологию производства, порядок учета поступающего сырья, правила выпуска и реализации готовых изделий. Одновременно знакомился со всеми, кому были вверены материальные ценности. При моем небольшом опыте работа эта отнимала уйму времени, а поскольку спекулятивная группа действовала активно, мне пришлось забыть об отдыхе.

В процессе отработки ряда оперативных версий возможного воровства папирос и табака с фабрики выявил, что условия для совершения хищений на фабрике имелись. Табак сюда поступал импортный, отходы от него при изготовлении папирос были значительно меньше, чем от отечественного. Кое-кто из материально-ответственных работников мог этим воспользоваться. Можно изготавливать из сэкономленного табака неучтенное количество «левых» папирос и сбывать их спекулянтам.

Одна из поставленных задач была решена. Оставалось главное: установить конкретных лиц, занимающихся хищением, выяснить, как вывозятся с фабрики неучтенные папиросы и кому они сбываются. Разумеется, без помощи руководства фабрики и общественности мне было не обойтись.

Вместе со своими помощниками, комсомольцами и коммунистами фабрики, изучил большой круг лиц, имевших непосредственное отношение к изготовлению, сбыту и охране табачных изделий.

Постепенно выяснилось, что отдельные работники папиросного цеха связаны с экспедицией и охраной. Настораживало, что эти люди живут не по средствам.

Одновременно с работой по установлению расхитителей на фабрике сотрудники ОБХСС вели наблюдение за выявленным к тому времени организатором спекулятивной группы Мирзоевым — «гастролером», как мы называем преступников, не проживающих постоянно в одной местности.

С помощью полковника Конкина удалось за сравнительно короткое время установить всех участников хищений. Было решено приступить к ликвидации преступной группы.

В один из летних дней на Люберецком рынке спекулянтов задержали, когда они продавали папиросы и табак. На квартире Мирзоева мы обнаружили в большом количестве табачные изделия, предназначенные для продажи.

Предъявили улики, Мирзоев и его подручные назвали расхитителей, орудовавших на фабрике «Дукат», фамилии которых к тому времени были нам уже известны.

Процесс хищения на табачной фабрике был несложен. Когда поработаешь, выяснишь, многое выглядит просто. Некий Петров передавал неучтенно изготовленные табачные изделия в экспедицию Сорокиной. Она при содействии охранников фабрики беспрепятственно вывозила их с предприятия и доставляла спекулянту Мирзоеву. А Мирзоев через своих соучастников переправлял табачные изделия на рынки Москвы и области, имея от продажи большие деньги.

Конец вакханалии

В начале 1950 года меня пригласил к себе начальник Управления БХСС Главного управления милиции полковник Летин и предложил заняться проверкой нескольких приезжих граждан. Они давно живут в Москве, в гостиницах, и занимаются вроде бы какими-то нечистыми делами.

Полковник сказал, что задача не из легких, но решить ее надо в короткий срок.

Так приступил я к изучению специальной… винодельческой литературы. Да-да, винодельческой. Ведь разоблачать-то предстояло торговцев вином.

Старые московские виноделы рассказали мне о тех звеньях в производстве и сбыте вин, которые нередко используют расхитители в своей практике.

По крупице собирал материал, постепенно нащупывая методы, применяемые жуликами в этой отрасли. Наладил связь с ОБХСС Москвы, Грузинской, Армянской и Молдавской ССР.

Мне довольно быстро удалось установить, что некоторые южане длительное время проживали в московских гостиницах и тратили большие деньги в ресторанах.

Безделье и кутежи. Что это — самоцель? Не похоже. По всему видать, что люди чего-то ждут. Таково было мое предположение. И оно подтвердилось. В то время Главвино открывало в нескольких областях Российской Федерации винодельческие предприятия.

Назначал на должности главных виноделов или директоров винзаводов сам заместитель начальника Главвино Мирзоянц. Но как назначал! По двадцать — двадцать пять тысяч рублей за должность получал. Многие из тех, кто давал Мирзоянцу взятку, в прошлом имели отношение к крупным преступлениям, располагали большими суммами и отлично знали, что на купленных должностях получат возможность нажиться.

Поскольку винзаводы и винбазы, расположенные в городах РСФСР, не имели достаточного количества виноматериалов (сырье, из которого изготовлялись винные изделия), дельцы с согласия Мирзоянца заключали договоры на поставку вина с предприятий Грузии, Молдавии, Узбекистана, где у них было немало «своих» людей.

Собрав эти данные, я установил адреса винзаводов и винбаз, фамилии руководящих работников, назначенных главком. Дал задания местным аппаратам БХСС, а в некоторых случаях и сам выезжал для организации оперативно-розыскной работы.

Хищения осуществляли, в основном фальсифицируя вина, то есть разбавляли их водой или в дорогие вина добавляли дешевые сорта. Вин не хватало, и дельцы-расхитители, сбывая фальсифицированные вина населению, легко зарабатывали на этом крупные суммы денег.

Радостный укатил в Куйбышев один из завсегдатаев столичных ресторанов — некто Алабидзе. Мирзоянц назначил его директором нового винного завода «Самтрест».

Выехал следом и я. Несколько дней с группой финансистов и работников санэпидстанции трудился на заводе. Проверил учет сырья, выпуск готовой продукции и реализацию через торговую сеть. Познакомился с материально-ответственными и многими должностными лицами. Бок о бок со мной работали сотрудники Куйбышевского ОБХСС.

Основные должности на заводе занимали приезжие люди. Многие из них даже в городе не были прописаны, жили на частных квартирах. Но зато в ресторанах их знали хорошо, деньги там летели бешеные. Что же я узнал, «работая» на винзаводе? Виноматериал поступал из ряда совхозов Грузии по железной дороге в деревянных бочках большого габарита. Внешне все соответствовало документам. А все-таки крадут. Как?

Над этой загадкой пришлось нам не один день поломать голову, до позднего вечера споря в дымной комнате начальника ОБХСС.

Разговорился я как-то с грузчиком. Он и поведал удивительную историю.

— Много, — говорит, — видал я в своей жизни, но такого не помню!

Оказывается, кто-то обронил спичку в стакан с вином, а оно возьми и вспыхни ярким пламенем. Берем пробу и… эффектно горит грузинское вино!

Предварительно решили, что виноматериал поступает на винзавод не меньше чем с двойной кондицией как сахара, так и спирта.

Анализ это подтвердил. Действительно, в сопроводительных документах значилось: крепость 36° вместо 18°, сахар 18% вместо 9% и т. д.

Расхитители боялись на большие расстояния по железной дороге доставлять неучтенные излишки виноматериалов, а потому направляли полуфабрикат с двойной концентрацией. Алабидзе и его компания при обработке и разливе на заводе разбавляли вино и получали стопроцентные излишки.

Но на этом махинации не заканчивались. Виноматериал из Грузии поступал на завод по весу в килограммах, а на заводе после переработки он переводился в литры.

Работа по раскрытию преступления продолжалась. Начальник Куйбышевского ОБХСС должен был обеспечить разоблачение преступной группы на местном винном заводе, а я вылетел в Грузию, чтобы там совместно с республиканским ОБХСС заняться винсовхозом.

Я знал, что винсовхоз отправил 90 бочек, емкостью по 500—600 литров каждая, виноматериала с двойной крепостью и сахаристостью и, стало быть, непременно должна быть недостача. А покрыть ее мошенники не могли, не занижая содержание спирта и сахара в винном сырье, отправляемом в другие места. Вместе с сотрудниками республиканского ОБХСС я поехал в совхоз, чтобы с помощью специалистов снять остатки спирта-ректификата, применяемого при обработке вина.

Меня ожидал сюрприз. Главный винодел, не сдав громадные ценности, сбежал. Директор выехал в неизвестном направлении. А ведь необходимо было провести немедленное снятие остатков спирта и виноматериалов.

Результаты инвентаризации показали, что недостача спирта и виноматериалов была почти на миллион рублей.

В Куйбышеве на винзаводе, «руководимом» Алабидзе, установили излишки вина в количестве 25 тонн. Часть его он уже сбыл в торговую сеть.

Так была разоблачена, а несколько позднее и арестована опасная преступная группа из шестнадцати человек, действовавшая в нескольких городах.

Завершилась операция «Вакх». Пришел конец и вакханалии Мирзоянца, Алабидзе с компанией.

Деньги и тряпки

Капитан милиции Черников и подполковник милиции Марфенков получили задание проверить сведения о том, что на Подольской и Щелковской фабриках по переработке вторичного сырья подвизаются какие-то дельцы.

Как это обычно бывает, те, о ком сообщило письмо, жили не по средствам. Некоторые из них ранее уже были судимы за хищения и должностные преступления.

Какие конкретно махинации совершаются с сырьем? Связаны ли дельцы между собой или действуют в одиночку? Каким образом совершаются хищения?

Наши сотрудники изучили процесс заготовки вторичного сырья (попросту говоря, тряпок), порядок оформления приемки, организацию денежных расчетов, вникли в технологию производства. Общение с рабочими дало возможность выяснить некоторые интересные для нас дополнительные обстоятельства.

В войлок, к примеру, тряпья вкладывается иногда меньше, чем следует. Занижается таким же образом качество и другой продукции — технической ваты, мягкой кровли.

Но пока нам не было известно, когда и какими способами осуществляются преступные сделки, как реализуются создаваемые излишки, каков круг расхитителей.

Координировать операцию поручили мне. Ежедневно я получал сведения от сотрудников, «проникшихся» делами безобидных палаток утильсырья. Постепенно вырисовывалась картина бурной жизни, протекавшей за шаткими стенами этих развалюшек.

«Сэкономив» сырье, преступники перерабатывали его затем в готовую продукцию, а документы оформляли как на якобы вновь заготовленное и принятое от заведующих пунктами. В свою очередь заведующие приемными пунктами на это количество утиля выписывали фиктивные приемные накладные сборщикам, а уж они оформляли фиктивные квитанции на вымышленных лиц. Деньги текли в карманы ручьем. Мало того, заведующие пунктами, палатками и приемщики незаконно получали зарплату и прогрессивку, хотя фактически никакой работы по заготовке сырья у населения не проводили.

Комбинаторам было невдомек, что каждую их операцию, будь то переписка накладных, передача денег или уничтожение документов, мы фиксировали в толстой папке под трехзначным номером.

Однажды мне сообщили такой факт. На фабриках, где орудовали дельцы, деньги в подотчет заготовителям выдавались два раза в месяц в одно и то же время. После получения денег заготовители сразу же передавали их (плата за оформление бестоварных накладных) заведующим приемными пунктами, а те, в свою очередь, рассчитывались с «шефами» на фабриках.

Чтобы доказать, что отдельные заготовители тряпье у населения не принимают, оперативники прибегли к помощи комсомольцев и дружинников, организовали наблюдение за палатками по приему утиля, составляя специальные акты о том, чего и сколько сдано.

Из комсомольцев и дружинников были созданы десятки групп наблюдения, по два-три человека в каждой. Больше месяца добровольцы не спускали глаз со сборщиков тряпья — пеших, конных, работающих в палатках.

Так у меня на столе появился документ, свидетельствующий о том, что объем заготовок значительно меньше указанного в отчетных квитанциях. Некоторые приемщики находились в отпусках, болели, а на их фамилии выписывались накладные о сдаче вторичного сырья.

Фотографии подтверждали, что многие палатки сборщиков сырья снегом занесло по крышу и двери в них не открывались по два-три месяца. И стали всплывать на поверхность подлоги и приписки.

Для фиксирования приписок на заготовительных пунктах мы сравнивали записи в путевых листах машин, перевозивших утиль на фабрики, с приходными документами, в которых указывалось значительно большее количество сырья, чем его фактически завезли машины.

С помощью общественности мы произвели контрольные закупки небольших партий готовой продукции фабрики — ваты, войлока и т. д. Продукцию эту направляли для анализа в Научно-исследовательский институт хлопчатобумажной и шерстяной промышленности. Институт дал официальное заключение, что представленные образцы не соответствуют утвержденным технологическим нормам: засоренность превышает нормальную на 20—30 процентов, а шерстяного тряпья недостает на 15—20 процентов.

Доказательства совершаемых преступлений были собраны во всех звеньях, от заготовителя до фабрики. Для разоблачения мы решили использовать момент, когда деньги, получаемые заготовителями в подотчет, переходили к дельцам на заготпунктах и фабриках.

По договоренности с руководством Московской областной конторы Госбанка перед выдачей фабрикам подотчетных сумм в районных отделениях банка были переписаны номера и серии денежных купюр, на каждой из них бесцветным карандашом работниками милиции сделаны надписи «ОБХСС».

Мы ждем сигнала. Там, на фабрике, деньги пошли в оборот. Звонок! Заготовители передают добычу своим «шефам»!

Задержанные заведующие приемными пунктами разыграли возмущение. Какие деньги? Наши деньги! Надо было видеть их бледневшие лица и округляющиеся глаза, когда на извлеченных при личном обыске денежных купюрах стали явственно проступать буквы: ОБХСС.

Как Дымов червонцы ел

Работая в контакте с постовыми милиционерами, сотрудниками ГАИ и сторожевой охраны, мы, работники УБХСС, черпаем много полезных для себя сведений.

Однажды после развода ко мне подошел инспектор ГАИ и рассказал:

— Вчера я проверял документы у одного шофера. Машина из Винницкой области. Нагружена оцинкованным кровельным железом. Путевой лист, товарный чек — все в порядке. Но вот что мне показалось странным. Я увидел у водителя еще один, причем незаполненный бланк товарного чека. Спросил, откуда он у него. Водитель сказал, что это испорченный бланк, при мне порвал его и выбросил. Я собрал обрывки. Может быть, вам пригодятся.

Для чего потребовался шоферу незаполненный бланк? Это можно узнать только на лесоторговом складе Химкинского горпо, которому принадлежал чек.

Оперативные сотрудники Химкинского ОБХСС сообщили мне, что заведующий складом Овсянников был дважды судим за хищения. Отбыл срок наказания за спекуляцию и рабочий склада Балитов.

Лесоторговый склад имеет обширную клиентуру. Сюда приезжают за строительными материалами из Винницкой, Сумской, Воронежской и Курской областей. Особым спросом пользуются кровельное железо, шифер, черепица.

Совет Министров РСФСР установил Рослесстройторгу и МОСПО строгий лимит отпуска кровельных материалов в одни руки, исходя из реальной потребности застройщиков. Шифера, скажем, разрешалось продавать одному лицу не более 30 листов, железа — трех листов. В машине, следовавшей в Винницкую область, инспектор обнаружил 502 листа железа. Значит, заведующий складом Овсянников явно нарушил инструкции. Трудно поверить, что делал он это бескорыстно.

Работники Химкинского ОБХСС организовали проверку, в результате которой выявили еще 16 грубейших нарушений правил отпуска стройматериалов. Сотрудники выехали в области, куда направлялись грузы с химкинского склада. На местах установили, что завскладом потребовал с покупателей из Винницкой области взятку в 800 рублей. Вымогательство матерого жулика было доказано и в ряде других случаев.

Преступник получил по заслугам.

Борьба с вымогательством чрезвычайно сложна. Успех зависит от того, насколько правильно определено, где созданы условия безнаказанности, где имеются лазейки для взяточников.

Вспоминаю случай, когда мы разоблачили опытного взяточника, бывшего директора Балашихинского продторга Дымова.

Дымов обложил «данью» многих директоров продовольственных магазинов, заставляя их заниматься злоупотреблениями по службе. Один из директоров магазина не выдержал «эксплуатации» и пришел к нам в отдел. Он согласился помочь разоблачить преступника.

Наш добровольный помощник должен был в условленный срок передать Дымову в служебном кабинете 70 рублей. Так сказать, рядовая контрибуция! Согласовав этот вопрос в облпрокуратуре, мы с заместителем начальника следственного отдела Королевым и другими сотрудниками выехали в Балашиху.

Деньги, предназначенные для передачи Дымову, были предварительно переписаны и сфотографированы. Мы в роли посетителей находились в приемной Дымова.

Как и предполагалось. Дымов деньги взял. В момент передачи их вошли мы с Королевым и понятыми. Ну, думаю, взяли с поличным. Реакция Дымова была мгновенной. Нечасто такое увидишь. Схватив семь десятирублевок и запихав их в рот, он с необыкновенной быстротой заработал челюстями. Еще минута, и вещественное доказательство будет проглочено.

Но и мы не промахи. Вытащили купюры изо рта. Тогда взяточник применил другой испытанный прием матерых жуликов. Принялся кричать, что его избивают, поднял шум, на который в его кабинет сбежались сотрудники торга.

Деньги в присутствии понятых мы изъяли и приобщили к уголовному делу как доказательство. Московским областным судом Дымов был приговорен к 12 годам лишения свободы.

Когда я начинал работу в ОБХСС, меня поражало, как могут вполне, казалось бы, достойные люди оказываться замешанными в уголовных делах, жить двойной жизнью.

Теперь, после четверти с лишним века службы в органах милиции, меня волнует и радует другое: какое бесчисленное множество самых разных людей в нашей стране с горячей непримиримостью относится к этим чуждым явлениям, ко всему, что нечестно, грязно, чего у нас не должно быть.

 

И. Сиверцева,

капитан милиции

ВЫСШАЯ ОЦЕНКА ТРУДА

По образованию я педагог, начинала свою трудовую деятельность в детском саду воспитателем, позже работала в школе. Но делом всей жизни стала для меня детская комната милиции в Жуковском. Ей отданы лучшие годы. Очень люблю я детей. С их радостями и горестями, их неповторимыми характерами. Наверное, поэтому в нелегком труде по перевоспитанию оступившихся детей не знаешь усталости. Хотя кто считал часы сотрудника детской комнаты!

Приходится сталкиваться с судьбами сотен подростков, которых обделили лаской и теплом родители. Каждый мальчонка, каждая девчушка ждет от «тети милиционера» доброго слова, в глазах грусть смешалась с мольбой о помощи.

И как отрадно сознавать, что труд твой не пропадает даром. Нет высшей оценки ему, чем простая детская благодарность. Однажды прихожу в детскую комнату, смотрю — на столе в вазе изумительной красоты пионы. Читаю: «Ирина Григорьевна, я вам дарю подарок от всего сердца. Спасибо вам за все. Толя». Лишь вдвоем с ним мы знали, как трудно было ему стать на путь исправления, а мне — помочь подростку.

Или вдруг поздно звонят в квартиру. Открываю дверь. На пороге ладный солдат. «Извините, Ирина Григорьевна, это я, Коля, отпустили вот на несколько часов. Пришел вас проведать. Служу отлично. Вам спасибо…» В памяти всплывает судьба маленького Коли, которого по решению комиссии по делам несовершеннолетних должны были направить в колонию. Но из детского приемника мне удалось его вернуть, несмотря даже на возражения родителей. Не все шло тогда хорошо. Срывался иногда парень. В армию все-таки ушел со своими сверстниками. Не забыл, значит, Николай наших встреч и бесед, долгих разговоров. На свадьбу приглашает. Нередко бывает, родится сын или дочь у бывших наших подопечных — идут они поделиться радостью. Семейная жизнь не ладится — тоже приходят за советом. Одним словом, мы надолго остаемся друзьями. Пишут в детскую комнату солдаты Советской Армии, присылают письма их родители, получаем мы вести из воспитательных колоний и детских домов.

Работа инспектора детской комнаты многогранна. В одиночку не справиться. Поэтому мы ищем поддержки у актива общественности. Помогают нам люди разных профессий, образования, занимаемых должностей. Да и по возрасту далеко не равные. Энтузиастов объединяет любовь к детям, стремление воспитать из них настоящих строителей коммунизма.

Как-то в детскую комнату обратились родители и общественность школы с просьбой направить в детскую воспитательную колонию Сергея С. Мальчик бросил учебу, поведения он был такого, что в округе окрестили его «бандитом». Родители учащихся установили около школы дежурство, чтобы оградить своих детей от обидчика. Вот до чего дело дошло! Мелкие правонарушения, отказ учиться, требование родителей — хватало причин, чтобы направить Сергея в детское воспитательное учреждение. Я хорошо знала этого подростка, изучила его характер и причины его плохого поведения.

Тогда и решила я обратиться к молодому коммунисту технику Лидии Ивановне Пушкаревой с просьбой взять шефство над Сергеем. Долгие месяцы кропотливой воспитательной работы дали положительные результаты. Подросток вернулся в школу, с помощью шефа наверстал упущенное, а окончив семь классов, поступил работать автослесарем. Из части, где Сергей проходил воинскую службу, родителям командование прислало благодарность за примерную службу сына. Сейчас Сергей сам стал отцом, работает шофером, у него дружная семья.

В нашей работе нет мелочей, второстепенных дел и забот. Держа в руках судьбу ребенка, многое приходится взвешивать, обдумывать. Какой характер у этого мальчонки, чем интересуется он? Поможет ли данному подростку направление в воспитательную колонию.

Володю М. исключали из нескольких школ и даже из школы-интерната за хулиганство и пьянку. После каждого очередного исключения в комиссию по делам несовершеннолетних приходили заявления с просьбой направить подростка в спецучилище. Но актив детской комнаты делал все, чтобы оставить парня в семье. Он приходил к нам трижды в неделю с дневником и дисциплинарной тетрадью. С трудом окончив восемь классов, Володя стал работать. И вдруг в цехе, в трудовом коллективе он начал преображаться, его приняли в комсомол, он увлекся музыкой.

Когда исполнилось восемнадцать лет, Володя пошел в армию, служил в музыкальной роте. Командование рекомендовало его в военно-музыкальное училище, где он и продолжил образование. Недавно Володя написал нам в детскую комнату: «Здравствуйте, дорогая Ирина Григорьевна. Пишет вам бывший ваш мучитель…» Он писал, что служба идет хорошо, что он уже имеет несколько благодарностей. Письмо заканчивалось словами: «Большое спасибо вам, что заступились тогда за меня в гороно. Ведь если бы не вы, не знаю, где бы теперь я был. Обещаю вам, что больше не подведу».

Равнодушие в нашей работе нетерпимо. Однажды к нам поступил сигнал, что брошен ребенок, а мать, женщина без определенного места жительства и работы, проживает на частной квартире. Ни адреса, ни фамилии. Все-таки мы начали поиски. И нашли. Молодая мать, сама воспитывавшаяся без родителей, не имела крыши над головой, не работала. Мы помогли ей найти работу, устроили в общежитие. А сына определили в детский дом, который находился неподалеку. Мать и сын счастливы и благодарны сотрудникам милиции за помощь. Людмила, так зовут эту женщину, написала: «Вы мне сделали то, чего не делал никто и никогда. Не обижайтесь, если я назову вас мамой. Ведь я не имела такого счастья произносить слово «мама».

Работникам милиции часто приходится выступать в роли педагогов. А воспитываем мы тех, от кого отказываются и школа и порой родители. Трудно, очень трудно. Но никакие трудности не омрачат ту радость, что приносят нам плоды нашей деятельности.

 

Н. Герасимова,

майор милиции

ИЗ ЗАПИСОК СЛЕДОВАТЕЛЯ

Случай в Катуаре

У древнего вала, где застыл устремленный на запад легендарный Т-34, мы договорились встретиться. Москвичка Таня не знает Дмитрова. Вижу, как она, расспрашивая дорогу, неуверенно приближается к центру. Махнула ей рукой.

— Ну здравствуй, здравствуй, Танюша.

Обнявшись, мы медленно переходим площадь. Румяная, веселая, стройная девушка идет рядом. Таня впервые увидела меня в форме капитана милиции, стесняется, молчит, только доверчиво ловит взгляд…

Мы познакомились в больничной палате, после того как Таня перенесла сложную операцию, а я, следователь Дмитровского отдела внутренних дел, задала потерпевшей первый вопрос.

…Под утро усталый дежурный инспектор милиции поднял трубку московского телефона.

— Говорит дежурный врач Института имени Склифосовского. В ноль пятнадцать из поселка Катуар к нам привезли 16-летнюю Таню И. Ножевая рана в области сердца.

В рассветном молочном тумане вдоль спящей глади канала имени Москвы, ныряя с холма на холм, мчался по Дмитровскому шоссе наш желто-синий «газик» с оперативной группой.

Рабочий поселок спал крепким предутренним сном. Лишь в одном доме забыли выключить свет, осталась распахнутой калитка. Несчастье, ворвавшееся минувшей ночью, еще более согнуло пожилую женщину, всего несколько часов назад счастливую бабушку, которая не могла нарадоваться на милую внучку.

Опергруппа тщательно обследовала палисадник, сотрудники милиции осмотрели небольшую улочку, были составлены первые документы будущего уголовного дела: протоколы осмотра места происшествия и опроса свидетельницы.

Никаких вещественных доказательств, которые помогли бы проникнуть в тайну случившегося, оперативники не обнаружили. Если не считать, правда, маленькой белой пуговицы, обычно пришиваемой к мужским рубашкам. Но улика ли эта пуговица? Ответить не мог даже опытный следователь Виктор Васильевич Занегин, возглавивший группу.

Может быть, прольют свет показания Таниной бабушки?

— Запишите, запишите, да быстрей найдите лиходея этого! Внученька, моя внученька, Танюша дорогая, зарезали… Шестнадцать годочков ведь родименькой было… Танюшка-то частенько ездила ко мне на выходной с матерью, с дочкой моей, значит. В Москве они живут, без отца. На прошлой неделе приехали. Танюшка вечером принарядилась — и в клуб. Ходила она туда на танцы. Вдруг слышим, стучит каблучками по крыльцу. Торопится. Вбежала в сенцы и дверь на крючок, а сама так дышит, так дышит, и глазки испуганные у нее. Я к окну. Темно уж, а разглядела — парень по тропке от нашей калитки уходит. Повернулся и крикнул: «Не лампу к телевизору тебе надо, а пулю в сердце!» Внучка сказала, что парень тот увязался провожать ее, около самого дома поссорились. Неделя прошла. Я уж и позабыла о том. Приехала Танюшка с матерью снова. Часов в двенадцать ночи слышу, дочь моя кричит: «Танюшку зарезали!» «Скорая» увезла внучку…

— Парень-то чей? Местный, с поселка?

— Да кто его знает, темно было на дворе. Незнакомый вроде. Какие такие приметы? Не знаю примет.

Короткое сообщение из больницы, протокол осмотра места происшествия, маленькая белая пуговица, протокол допроса Таниной бабушки…

Вот и все, чем я располагала, когда приняла дело к производству. Внимательно выслушала начальника отдела. Ознакомилась с результатами работы опергруппы. Про себя подумала: «Не густо».

Вполне резонно предположить, что Таня (жива ли она?) и ее мать знают парня. В этом случае задача решается просто: личность преступника устанавливается, остается его изобличить. Да, но если не знают?

— Саша, поезжай в Москву. Поговори с Таней и ее матерью, — попросила я инспектора уголовного розыска Мирошкина.

С нетерпением ждала его возвращения. То, что рассказал Мирошкин, ясности не прибавило.

— Приехали они в субботу к бабке в Катуар. А там у нее еще брат живет. Ну и надумали его навестить. Возвращались около полуночи. Только к дому подошли, вдруг из темноты человек вырос. И к Тане, за руку берет: «Пойдем, поговорить надо». Мать почуяла недоброе, всполошилась. Взяла его за рубашку, держит, дрожащим голосом просит: «Сыночек, отпусти, не тронь». Парень рванулся от нее, подскочил к девочке, чем-то ударил и бежать. Так толком она его и не разглядела. Говорит, раньше не встречался. Запомнила лишь рубашку в красную и синюю клетку. Спрашиваю: «Не оторвали ли вы ему пуговицу?» «Может», — говорит. А впрочем, и этого твердо не запомнила. Испугалась тогда сильно. Девочка в очень тяжелом состоянии, с ней я не виделся.

Славный он, думаю я о Саше. Сколько работает у нас? Год, не больше. Снова придется ему ехать в Москву. По неопытности он не понимает, что Танина мать знает больше, чем сообщила ему. А почему я так считаю? У меня ведь нет оснований ей не верить. Да и не видела я ее сама. Лет десять, кажется, назад я не могла никак в толк взять, как это мать избитого до полусмерти сына наотрез отказалась назвать имя хулигана. Вот тебе и неотвратимость наказания! Поди докажи таким.

Из института наконец-то позвонили: с Таней можно беседовать.

Александр вернулся возмущенный:

— Нина Сергеевна! Что это за люди? Мать, так та прямо заявила: «Ни я, ни моя дочь никаких показаний давать не будем. Прошу работников милиции закрыть дело. Дочь жива и, даст бог, поправится». Я ей: «Вы что? Вы понимаете, что преступник опасен не только для Тани, но и для других?» Я ей о долге, о неотвратимости… А она и девчонку подговорила.

Беседа инспектора с Таней ничего не дала. Та отвечала односложно либо вообще молчала, отвернувшись к стенке. К тому же беспокоились врачи. Девушка была очень слаба после операции.

С тяжелыми думами поехала я в Москву. Слишком много неразгаданных вопросов. Почему мать и дочь так упорно молчат? Возможно, они знают больше, чем рассказали. Но что-то мешает им быть откровенными.

В институте поговорила с хирургом, оперировавшим девушку, с лечащим врачом. Кое-какие подробности удалось узнать. Но и с людьми, спасшими ей жизнь, Таня не была откровенной до конца. По ее словам выходило, что она стояла на автобусной остановке, к ней подошел какой-то парень, они поссорились, и он ее ранил.

Почему мать и бабушка сообщают, что Таня была ранена возле дома, а врачам она сказала, что около автобусной остановки? Кто говорит правду, с какой целью кто-то из них лжет?

В сопровождении медицинской сестры иду длинным коридором Института имени Склифосовского.

Как начну разговор? Чем расположить девочку, доверится ли она мне? Но ведь я иду к ней с добром, и она должна это понять. Иначе не разобраться в этом преступлении.

С невеселыми думами открыла я дверь в палату, где лежала Таня, огляделась. Медсестра показала на койку у окна: «Она». Но я и сама узнала Таню, хотя видела ее впервые. Под белоснежной простыней угадывалась небольшого росточка, хрупкая девчушка, почти ребенок. Смоляные волосы разметались по подушке. Может быть, от темных волос лицо ее казалось особенно бледным.

Таня смотрела настороженно, в глазах показался испуг, когда я прошла через всю палату и приблизилась к кровати. Тихонько присаживаюсь рядом, здороваюсь:

— Добрый день, Таня.

Она смотрит исподлобья, что-то в ней от затравленного зверька. Здоровье еще не восстановилось, слабость чувствовалась во всем. Медсестра внимательно наблюдала, напоминая о считанных минутах, отведенных на беседу с потерпевшей. Накануне с ней пытались поговорить работники уголовного розыска. Увы, безрезультатно. Ничего не выяснили и врачи. Таня замкнулась, страдала, но молчала. И вот чувствую, что ускользает последняя нить. Надо менять тактику, надо искать пути-дорожки к сердцу несчастного ребенка.

Решаю: о несчастье ни слова. Но каков же будет первый вопрос?

— Танюша, кем ты хочешь быть? Ты учишься или работаешь?

Девушка ждала другого. Она думала, что ее спросят о приметах, о взаимоотношениях с ним. Поначалу ее ответы были односложны: «Да», «Нет». Напряженность долго не проходила. Но уже нащупывалась та ниточка, которая ведет к Таниному сердцу. Таня хочет быть взрослой. Она потеряла отца, видит, как нелегко приходится маме. Скорее, скорее стать взрослой! Работать самостоятельно. А как ей нравится выбранная профессия! В школе торгового ученичества она лучшая ученица.

— Понимаете, Нина Сергеевна, у нас есть девочки, которые не любят свою профессию, пошли — лишь бы пристроиться. Ну как так можно? Вот вы любите свою работу? Вы милиционер, правда?

— Да, Таня, это дело моей жизни.

Мы разговорились. Передо мной был не зверек, а девочка, подросток, девочка-мечтательница, любящая жизнь, с восторгом думающая о своем будущем.

— Нина Сергеевна, если бы вы только представить себе могли, какие хорошие у нас в группе мальчики и девочки! Какие верные друзья!

На пороге стоял врач. Время! В тот день я не занесла ни слова на бумагу. Бланк протокола остался чист. Но об этом дне не пожалела.

— Нина Сергеевна, вы еще придете? — спросила Таня на прощание.

Это была моя маленькая победа.

Через день снова отправляюсь в Москву, к Тане. Тем временем работники уголовного розыска поинтересовались ее друзьями, знакомыми. Когда вошла в палату, Таня встретила меня приветливо, с улыбкой. Но после вопросов о здоровье надо было задавать главный вопрос.

— Таня, поговорим о том случае?..

— Нет.

— Но почему, Таня? Что заставляет тебя так упорно молчать? Может быть, ты жалеешь того человека, не хочешь его выдавать?

— Что вы, я совсем его не знаю.

— Почему же ты молчишь?

Долгим, испытующим взглядом посмотрела девушка.

— Я просто боюсь, — тихо призналась она.

— Чего же? — как можно спокойнее спросила я.

— А того, что он придет и убьет меня. Я даже ночью спать боюсь, все думаю, вот он влезет в окно. Мы так и с мамой договорились, что я ничего вам рассказывать не буду, а то все равно подкараулит где-нибудь и убьет.

И Таня горько расплакалась. Слезы из-под ее тонких пальцев скатывались на подушку, волосы прилипли к щекам. Теперь это был ребенок, настоящий ребенок, которого терзал недетский страх. Плакала она безутешно. С большим трудом с помощью врача удалось ее успокоить и убедить в том, что на территорию больницы постороннему пройти невозможно, тем более влезть в окно.

— Мы непременно найдем и арестуем преступника. Но, Таня, чтобы это случилось быстрее, нужна твоя помощь.

Мало-помалу девушка успокоилась, рассказала о том, что произошло темным летним вечером в Катуаре:

— В клубе ко мне подошел какой-то парень и пригласил на танец. От него сильно пахло водкой. Я отказалась. Парень ухмыльнулся, отошел. Но чувствую, что он наблюдает за мной. Закончился последний танец, и все пошли к выходу. Смотрю, он идет за мной. Ну, думаю, обману его, пойду домой не своим переулком, а через станцию, будто я приезжая. Показалось, что он отстал. Я и пошла к дому. Только свернула в свой переулок, а он темный-претемный, слышу — бежит, нагоняет. Мне стало страшно. Дрожу, ноги не слушаются. А он прямо мне в лицо водкой дохнул: «Тебя как зовут?» «Маша», — соврала я. «А меня Федя. Вот и знакомы». У меня на уме одна дума: скорей бы домой прийти. «Ты меня не знаешь? Странно. Я артист, по телевидению выступаю. Видела?» — «Н-нет, у нас телевизор не работает, лампа перегорела». — «Так я немного соображаю в этом деле. Принесу лампу и починю. Хочешь?» Наконец подошли к бабушкиному дому. Я быстро вбежала и закрыла дверь. Слышу, этот Федя кричит: «Не лампу к телевизору тебе надо, а пулю в сердце!»

Назавтра мы с мамой уехали в Москву, и я совсем забыла о том случае. Через неделю мы опять приехали к бабушке. Днем ходили в гости, а вечером, когда возвращались, почти у дома появился Федя. Мама пыталась его оттащить. Тогда он подскочил ко мне и чем-то тяжелым ударил в грудь. Больше я ничего не помню.

Внимательно слушаю рассказ.

— Таня, постарайся вспомнить, как выглядит Федя. Характерные приметы его.

Девушка неуверенно пожала плечами:

— Нет у него ничего особенного. Ростом повыше среднего, темный. Одет был в черный костюм, белую рубашку и ботинки… тоже белые, с дырочками. Да вот еще. Говорит он как-то…

— Картавит, заикается, шепелявит?

— Нет, а странно как-то…

Каков же итог? Костюм, рубашка. Мало ли ходят в таких же. Речь? Сколько людей имеют речевые дефекты! Ботинки с дырочками? Видя, что я задумалась, Таня огорчилась. Она искренне желала помочь.

— Танечка, у тебя есть в Катуаре знакомые?

— Нет.

— И ты ходила на танцы одна?

— Одна.

— А кто из ребят или девчат тебе запомнился? С кем разговаривал Федя?

— Когда я танцевала, Федя подходил к двум парням. Они все время кривлялись, твист изображали. Их из клуба даже выгнать хотели. Один был седой и в очках с толстыми стеклами. Второй — черный, в голубом свитере с белыми оленями. Они втроем о чем-то говорили и все смотрели на меня.

Находка! Уже ниточка.

— А не запомнила ли ты, Таня, кого-нибудь еще? — настаиваю мягко, осторожно.

— Девушку одну я приметила. Когда Федя приставал ко мне, она позвала меня и усадила среди своих подруг. Тогда Федя и отстал от меня.

— Как выглядит девушка?

— Среднего роста, худенькая. На ней были серая юбка и голубая блузка. Знаете, Нина Сергеевна, эта девочка совсем не красится, и волосы не завиты, просто стрижка короткая.

Еще удача! Не составит большого труда в нынешние времена найти некрашеную девушку.

Через несколько дней в милицию по вызову пришла девушка. Действительно, ей незачем было краситься и завиваться. Она выглядела юной и прекрасной. Девушка жила в поселке Катуар. Это вселяло надежду. Она должна знать Федю. Новая знакомая довольно быстро вспомнила тот случай на танцах.

— Эту девочку я не знала. Вижу, к ней подошел какой-то парень в черном костюме и белой рубашке. Она ему отказала. Парень не отходил, ухмыляясь, что-то говорил. Жалко мне стало приезжую, уж больно она испугалась, я ее и позвала. Парень? Понятия не имею, откуда он, не встречала раньше.

Снова обрыв, снова пытаюсь нащупать ускользнувшую нить. Надо искать тех пижонов, что наделали столько шуму своим твистом. Они-то наверняка знакомы с Федей; судя по показаниям свидетелей и потерпевшей, говорили ребята с ним по-дружески. Сотрудники Икшанского отделения милиции были ориентированы на розыск любителей западных танцев. День, два, три жду вестей из Икши. Наконец звонок: «Найдены».

Текущие дела в сторону, спешу в Икшу. Первым приглашаем на беседу «седого». Знакомимся, и тут же отмечаю: он вовсе не седой, а рыжий. Но очки с толстыми стеклами на месте. В ответ на вопрос о Феде Павел (так звали рыжего) сказал:

— Что-то припоминаю… Точно! Подходил такой. Спросил, не знаем ли мы вон ту черненькую девчонку. А я ее сам в первый раз увидел. Как и парня этого.

— Скажи, как он выглядел? Что ты запомнил?

Молодой человек мнется, со стыдом сознается:

— Мы с другом поддавши были…

Ничего не прояснил и друг. А ведь их с таким трудом отыскали…

Оставалось искать самого Федю — артиста, выступавшего по телевидению.

Оперативники сделали свое дело. «Из-под земли» достали Федю. «Из-под земли» — это проверка выступавших в подходящий период на телевидении, эстрадных площадках и т. д. В цирковом училище Мирошкину подали экзаменационный лист на имя некоего Федора, проживающего в Катуаре и пытавшегося стать артистом.

…В кабинет вошел высокий черноволосый молодой человек. «Высокий!» — сразу подчеркивает сознание. А Таня говорила, что Федя чуть повыше среднего роста. Да и брюнет он, а не «темноватый». И тут же возражаю себе: потерпевшая могла ошибиться. Назвала же она рыжего Павла седым. А если учесть, что Таня сама невысокая, то, возможно, в ее памяти рост высокий и «чуть выше среднего» не особенно и различаются.

Внимательно изучаю Федю — открытое лицо, спокойный взгляд, довольно независимый, но не наглый. Рубашка… Рубашка в красно-синюю клетку! Охватывает волнение. На рубашке белые пуговицы — родные сестры той, что приложена к протоколу. Более того, все пуговицы пришиты белыми нитками, а верхняя черными!

Однако нельзя давать волю первому чувству. В эти минуты следователь не должен ошибаться даже в малом. Значит, на Феде та же рубашка, в которой он был в день совершения преступления? Тогда почему же он пришел в милицию именно в ней? Что это: вызов закоренелого преступника или его задержали настолько неожиданно, что переодеться не успел?

Устанавливаем личность. По паспорту он Федор. Однако лет гораздо меньше, чем определила Таня. Впрочем, ее определениям доверяться уже нельзя.

Первые же слова беседы настораживают. Не картавит, не шепелявит, но произношение такое, будто говорит с набитым ртом.

Внимательно вслушиваюсь, вглядываюсь. Он или не он? Стараюсь направить его рассказ в нужное русло. Живет в Катуаре, работает на заводе, увлекается самодеятельностью, пытался даже поступить в цирковое училище. С гордостью вспомнил, как в составе коллектива заводской художественной самодеятельности выступал по телевидению.

Одно совпадение за другим. А я не чувствую облегчения. Почему так охотно Федя рассказывает о себе? Почему спокоен? Не может же быть, чтобы он не догадывался, что его подозревают в тяжком преступлении? Если он совершил преступление — должен насторожиться приглашением в милицию, если нет… Если нет, то поведение моего собеседника вполне логично и естественно.

— Кстати, в телевизорах вы разбираетесь? — неожиданно задаю вопрос.

— Чего нет, того нет. Никогда не занимался.

Неужто эта нехитрая уловка разгадана матерым преступником и он ведет тонкую, до мелочей рассчитанную игру?

Разговор переходит на случай в Катуаре.

— Слышал. Но толком ничего не знаю. В тот день я ездил в Москву, ходил по магазинам, потом гулял в парке культуры имени Горького. Вернулся с последней электричкой. С девчонкой той я не знаком, говорят, она нездешняя.

Следовательно, свою причастность к преступлению Федор отрицает. Но столько совпадений…

Как поступить? Если он преступник, его нужно немедленно водворить в камеру. А если цепь улик против Федора действительно роковое стечение обстоятельств и парень невиновен? Какую душевную травму получит молодой человек, проведя хотя бы ночь за решеткой! И поверит ли он потом в добро и справедливость…

Выход? Каков же выход? Слишком велик риск оставить этого человека на свободе. Как будет расценен такой промах на службе… Несколько часов длилась беседа. Разговор сменялся минутами раздумий. Тяжелыми и мучительными минутами. Пока Федя выходил в коридор курить, я спрашивала и спрашивала себя: «Он или не он?»

Единственным человеком, который мог бы твердо ответить, была Таня. Но она прикована к больничной койке, и опознание, как того требует закон, в сложившейся обстановке невозможно. Чтобы провести опознание по фотографиям, требовалось время.

Час был уже поздний. Что-то подсказывало: не тот перед тобой Федя, не тот! Рискну.

— Вы свободны. Прошу вас в течение нескольких дней не уезжать из дому. — И с горечью подумала: «Так он и послушает меня, если виноват».

На оперативном совещании у начальника доложила о проделанной работе, поделилась и сомнениями.

Заместитель начальника по оперативной работе предложил отобрать в паспортном столе фотоснимки молодых людей лет до тридцати, проживающих на территории Икшанского отделения милиции, и показать потерпевшей.

В создавшейся ситуации это был, пожалуй, единственный выход. Надежды на успех, правда, прибавилось немного. Не обязательно же Федя должен жить именно здесь.

Когда я получила от паспортиста объемистую пачку фотографий, то пришла в ужас. Где уж больной Тане найти силы все пересмотреть! И здоровый устанет. Даже если будет там Федя, она может пропустить.

В больнице попросила Таню внимательно просмотреть снимки и отложить те, которые хоть немного походили на Федю. Тонкими восковыми пальчиками стала она перебирать этот ворох. Не спеша рассматривала она фотографии, некоторые откладывала в сторону. В руках у девушки карточка Феди, с которым я вчера беседовала в милиции. Перехватило дыхание. Таня равнодушно отложила фото в большую груду. Не он! Значит, я не ошиблась, не обидела невиновного. Короткой была радость, ее сменила тревога. Таня не нашла «своего» Федю. Выходит, он не местный.

Отсортированную стопку из тридцати бланков девушка разглядывала особенно пристально. Наконец она отложила семь фотографий и, подавая поочередно их мне, комментировала:

— Нос, как у того, но глаза совсем не те.

Вдруг воскликнула:

— Вот совсем его глаза! Только у этого очень широкое лицо. А здесь прическа похожа.

Постепенно вырисовывался собирательный портрет преступника. В Дмитров я возвращалась, имея более или менее определенные данные.

Приметы «артиста» Феди были розданы всем сотрудникам милиции, народным дружинникам. Установили дежурство на вокзалах, в клубах и других местах. Федя исчез. В Катуаре, где особенно широко была развернута оперативная работа по обнаружению преступника, нервничали: сколько, мол, можно, других дел тоже хватает. Некоторые высказывались за снятие дежурств.

Инспектор уголовного розыска Александр Мирошкин обходил клубы, танцплощадки, людные места, приглядывался. Как-то воскресным вечером заглянул он и в клуб Катуарского завода. Играла музыка, кружились нарядные пары. Всюду шум, смех. «Так же было и в тот вечер, когда веселилась здесь Таня, — подумал инспектор. — И к ней приставал подвыпивший парень, совсем как вон тот. И чего он привязался к девчонке, проходу не дает?»

Мирошкин решил вмешаться, подозвал гуляку. «Где я видел этого парня? Черный костюм, белая рубашка без галстука, прическа. Туфли! Белые, с дырочками! Он!» Стараясь не обнаружить своего возбуждения, инспектор сухо отчитал нарушителя:

— Разве можно приходить на танцы пьяным? Прошу пройти со мной в комнату дружины.

Задержанного немедленно доставили в отделение, тут же вызвали меня.

Свою причастность к покушению на жизнь Тани Федор К. отрицал категорически.

— Я здесь первый раз, — уверенно заявил он.

Слова задержанный выговаривал невнятно, падали они тяжело и неестественно.

У работников милиции сложилось убеждение, что именно К. совершил преступление. Улик хватало, чтобы взять его под стражу. Подозреваемого сфотографировали, снимки его разместили наряду со снимками похожих лиц, и я отправилась в Москву.

С Таней мы встретились, как добрые знакомые. Девушка уже вставала. В присутствии понятых Таня без колебаний опознала парня, который приставал к ней в клубе и ранил ее.

Когда К. узнал, что девушка опознала его, он сразу во всем признался. Подробно рассказал о тех двух воскресных вечерах, показал дом, возле которого нанес удар своей жертве. Примечательно, что от клуба к дому К. повел сотрудников не прямой дорогой, а в обход, через станцию. Тем путем, которым он шел за Таней.

Показал преступник и участок картофельного поля на частном огороде, куда он бросил нож. Долго опергруппа искала этот нож и, не обнаружив, уехала.

Личность это была довольно темная. Неоднократно был судим. Жил и работал в Лобне, поэтому никто его в Катуаре не знал. Имел семью. Незадолго до происшествия вернулся из мест заключения.

— Были ли вы артистом? — спрашиваю его.

— Никогда.

— Почему же вы сказали Тане, что артист и выступали по телевидению?

— Девчонки любят знакомиться с артистами.

— За что же вы ударили Таню ножом?

— Обидно показалось, что не захотела со мной разговаривать. Неделю караулил. Но убивать, гражданин следователь, не хотел.

— Но вы же знали, что, ударив ножом в левую половину груди, можете попасть в сердце?

К. опустил голову.

Дело передали в прокуратуру. Я с головой ушла в новые заботы. Стало уже забываться происшествие в Катуаре, но однажды в кабинет робко постучали.

— Извините, я видела вас у соседки на огороде, — объяснила незнакомая женщина, — вы и ваши товарищи там что-то искали. Потом я копала картошку у себя и нашла вот это.

Женщина положила на стол сверток. В нем оказался кусок полотна от пилы. С одной стороны он был обернут синей изоляционной лентой, с другой — остро заточен.

Прекращенное дело

Как правило, следователь не любит работать по делам, подлежащим прекращению, особенно когда приходится прекращать уголовное дело за отсутствием состава или события преступления.

Однако уголовное дело, о котором хочется рассказать, я прекратила с чувством удовлетворения.

…Несколько лет назад в один из августовских вечеров в дежурную часть Деденевского отделения милиции пришли парень лет двадцати и небольшого роста, худенькая заплаканная девушка. Брат и сестра принесли заявление об ограблении. Примерно часа полтора назад Рая (так звали потерпевшую) возвращалась с работы домой на электричке, следовавшей из Москвы, сошла на станции Турист и направилась к деревне Целеево, где жила с мамой и братом. Дорога проходила тропинкой в лесном массиве. Уже темнело, но идти ей было не страшно, так как в окрестных деревнях проживало много дачников, которые гуляли по лесу. Обе руки у девушки заняты. Ноша ее нетяжелая: в одной руке маленькая черная сумочка, в другой — авоська, в которой хлеб и два бублика. В маленькой дамской сумочке, как рассказывала позже Рая, кроме предметов женского туалета было еще и 22 рубля денег: две новенькие купюры по 10 рублей и 2 рубля. Эти деньги несколько дней назад ей дала мама. Готовились провожать брата в армию, вот и попросила продуктов привезти из Москвы.

Когда Рая миновала последнюю встреченную ею группу людей в лесу, услышала сзади шаги. Оглянувшись, увидела, что ее догоняет один из мужчин, мимо которых она только что прошла.

— Девушка, вашу сумочку, — незнакомец протянул руку.

— Что вы, зачем? — испуганно прошептала Рая.

Но незнакомец больше разговаривать не стал, выхватил сумочку, вытащил из нее 22 рубля, зачем-то из авоськи взял бублик. Сумочку кинул к ее ногам и снова ушел в лес.

Вот что рассказала Рая в милиции.

— Ну а как выглядел грабитель? — был задан Рае вопрос.

Она очень хорошо запомнила внешность человека, ограбившего ее. Выше среднего роста, возраст лет 35, брюнет, лицо продолговатое, но не худое, волосы расчесаны на пробор слева направо, одет в белую с коротким рукавом «прозрачную» рубашку, черные брюки и кожаные светло-желтые босоножки. В общем, получился полный «словесный портрет».

Работники уголовного розыска и участковые инспектора стали искать, нет ли на их участках похожего человека. И вот один из сотрудников назвал такого.

В деревне Шукалово, недалеко от Целеева, две недели назад поселился дачник. Он снял полдома у местных жителей — супругов Овсянкиных.

Живет этот дачник у Овсянкиных один, а на воскресенье к нему приезжает женщина, может быть жена, иногда она привозит с собой какого-то мужчину, видимо родственника.

Пока выяснили все это, уже и светать стало. Решили отложить до утра, чтобы пораньше проверить дачника-москвича.

В восемь часов к Николаю Павловичу — будем так называть теперь уже не просто дачника, а подозреваемого в совершении грабежа гражданина — пришли работники милиции. Николай Павлович быстро поднялся, натянул пижаму.

— Николай Павлович, расскажите, как и где вы провели прошедший вечер.

— Как и все дачники. В субботу вечером ко мне приехала жена со своим братом, в воскресенье она уехала, а брат остался. Мы пошли гулять, затем сходили на станцию, выпили пива, и шурин последней электричкой уехал в Москву, а я пошел домой спать.

— Не были ли вы в лесу на дороге к Целееву?

— Да, мы с братом жены там гуляли.

— Не встречали ли вы в лесу молоденькую, небольшого роста девушку?

— Что-то не припомню.

— Как вы были одеты?

— Как обычно: белая рубашка-сетка, черные брюки и вот эти желтые босоножки.

— Скажите, Николай Павлович, у вас есть деньги и какая сумма?

— Что вы, какие деньги? Питаюсь я у хозяев — жена заботу проявила, а на папиросы оставляет два рубля в неделю. Вот и вчера «ссудила».

На столе лежали две бумажные купюры по рублю.

— Николай Павлович, вам придется пройти с нами.

— Ну что же, пожалуйста. А в чем дело?

Николай Павлович был спокоен, признаков волнения в его поведении не замечалось.

В отделении милиции при личном обыске у Николая Павловича в потайном карманчике брюк были обнаружены две новенькие купюры по 10 рублей. Николай Павлович явно смущен:

— Видите ли, от жены спрятал. Мало ли на какие непредвиденные расходы могут понадобиться деньги. Ведь жены этого не понимают, вот и приберег тайно.

— Ну а нам-то, работникам милиции, почему сразу не сказали?

— Забыл о них начисто!

Когда Николаю Павловичу было объявлено, в совершении какого преступления его подозревают, он очень растерялся.

Вскоре пришла Рая. Она успокоилась, больше не плакала. Среди других, схожих по внешности лиц ей был предъявлен на опознание Николай Павлович. В нем она категорично признала своего обидчика.

Далее вести следствие поручили мне. Ознакомившись с материалами дела, я составила определенное мнение и о Рае, и о Николае Павловиче. Мне было жаль Раю, и невольно создалось какое-то предубеждение против Николая Павловича. Очевидно, потому, что состав преступления характеризовал личность преступника: на такое может пойти человек, до предела опустившийся в своем цинизме и дерзости.

Но такие размышления может позволить себе любой, но не работник милиции, следователь. Сейчас я не имею права на собственные чувства, обязана исследовать все факты и обстоятельства как в пользу подозреваемого, так и против него.

Николай Павлович обстоятельно рассказал мне все, о чем я его спрашивала, по существу повторив, что уже говорил в отделении, лишь уточнив некоторые детали и внеся кое-какие подробности.

Живет он в Москве вдвоем с женой, он — плановик, она — бухгалтер, хотели провести отпуск вдвоем, для чего и сняли дачу, но жену задержали дела на работе, а ему пришлось пойти в отпуск. Жена приезжает на выходные дни, иногда берет с собой брата, с которым он дружит.

Так и вчера провели с женой и ее братом весь день, немного выпили, жена заторопилась домой, а брат решил остаться. Проводили жену до вокзала, на станции выпили пива и пошли погулять. В лесу встретили женщину, она обоим им понравилась, поговорили с ней. Николай Павлович решил оставить своего друга с новой знакомой и пошел по тропинке. Кажется, в это время мимо проходила какая-то женщина или девушка, но он не обратил на нее внимания. Поздно вечером проводил шурина на электропоезд и ушел домой спать.

Свое участие в ограблении девушки Николай Павлович отрицал.

Была проведена очная ставка между Раей и Николаем Павловичем. Каждый из них полностью повторил свои показания. Рая утверждала, что именно этот человек ограбил ее. Николай Павлович отрицал ограбление.

Необходимо побывать на месте происшествия, восстановить место ограбления. Может, там удастся найти что-либо из вещественных доказательств. Хотя надежды мало: место многолюдное, а после совершения преступления шли уже вторые сутки.

Оперативная группа вместе с потерпевшей на месте происшествия. Узкая, хорошо утрамбованная тропинка среди высоких вековых деревьев. Рая спокойно, деловито показывает место, где стояли трое — женщина и двое мужчин, место, где ее догнал один из них и отнял сумочку; идем по следам Раи, внимательно осматривая окружающую территорию. Там, где стояли трое, обнаружено несколько окурков, два из них от папирос «Беломорканал». Вспомнила, что у Николая Павловича изъята неполная пачка папирос этого сорта. Идем за Раей. И вот тропинка выходит на опушку леса. Рая наклонилась и подняла с земли половинку бублика.

— Его у меня отнял грабитель и, очевидно, бросил здесь, — сообщает Рая и тут же говорит, что на опушке леса сидел их колхозный пастух дядя Ваня, он ее тоже видел.

Я попросила Раю показать, где был дядя Ваня. Рая охотно выполняет мою просьбу.

Все это было оформлено протоколом осмотра места происшествия, к которому приложили схему.

Позже мы допросили брата жены Николая Павловича, саму жену. А вот женщину, с которой Рая видела мужчин, поискать пришлось подольше. Все подтвердили имеющиеся в деле показания. Женщина сказала, что они действительно сначала стояли втроем, затем Николай Павлович пошел вслед за проходившей девушкой. Они подумали, что это его знакомая, но Николай Павлович вскоре вернулся, ничего не сказав о своей встрече, они тоже у него ни о чем не спросили.

С каждым из названных выше свидетелей и с Николаем Павловичем мы выходили на место происшествия и к каждому протоколу прилагалась схема. Все показания и все схемы по месту расположения участников происшествия и свидетелей полностью совпадали.

Был допрошен и пастух дядя Ваня. Он подтвердил, что видел Раю. Она проходила недалеко от него, ничего ему не сказала, шла спокойным шагом.

Проведенная по делу экспертиза установила, что изъятые с места происшествия два окурка папирос «Беломорканал» принадлежали именно Николаю Павловичу. Да и сам Николай Павлович не отрицал, что курил эти папиросы в лесу.

На одной из бесед с Раей я спросила ее:

— Почему ты не кричала о помощи?

— Когда я проходила мимо, то видела, что они все трое стояли вместе. Если бы я закричала, они бы меня убили. Я так испугалась.

При этом Рая посмотрела на меня широко открытыми, полными ужаса глазами. Искренен и наивен был этот взгляд настолько, что мне как-то неудобно стало за свои сомнения в правдивости ее показаний.

Но подозреваемый, с которым неоднократно беседовали работники милиции, подтверждая все имеющиеся в деле показания, упорно отрицал свою вину в совершенном преступлении.

Еще и еще раз беседую с Николаем Павловичем, знакомлю его с показаниями свидетелей, схемами выхода на место и другими материалами дела.

— Николай Павлович! Что можете сказать по поводу предъявленных материалов дела? Может быть, припомните какую-либо деталь, факт, говорящий в вашу пользу? — обращаюсь я к нему.

— Так сложились обстоятельства, что все говорит не в мою пользу, некому даже подтвердить, что найденные у меня деньги принадлежат мне. Столько совпадений в этом деле, что вряд ли кто поверит в мою невиновность. Больше мне добавить нечего. Я понимаю, что меня осудят, но могу сказать лишь одно: никого я не грабил…

Проверялись и личности как подозреваемого, так и потерпевшей. Никто ранее не был судим.

Допрошенная по делу мать потерпевшей подтвердила, что действительно давала дочери незадолго до происшествия 25 рублей одной купюрой, чтобы дочь привезла из Москвы кое-что из продуктов на проводы сына.

А что, если встретиться с друзьями, близкими, сослуживцами потерпевшей и подозреваемого, нет, не допрашивать их, а просто поговорить…

Несколько лет работает на заводе Николай Павлович, отзывы товарищей о нем самые хорошие. Правда, не без слабостей человек — любит и выпить, и поухаживать за женщинами. Потому и перешла два года назад к нему на завод жена. Сейчас живут они в достатке, дружно. Нет, не похоже, чтобы он пошел на преступление. По месту жительства в ЖКО о семье Николая Павловича также ничего плохого не сказали.

Потерпевшая — уроженка нашего района, родилась в деревне Ртищево, сейчас с матерью проживают в деревне Целеево. Нужно побывать и там и там.

Схожу с поезда на станции Турист. Иду лесом по той же тропинке, по которой шла Рая в день ограбления. В деревне тишина, все в поле. Идти в дом, где живет Рая, бессмысленно. Родные уже все сказали. Захожу в соседний дом, беседую с хозяйкой.

Да, она Раю знает. Но приехали сюда они недавно, раньше жили в деревне Шукалово.

— Дочь моя сначала с ней дружила, но не понравилась мне Рая, не разрешила я дочери с ней водиться. Почему? Да так, не нравится мне Рая, очень уж бойкая.

Странно, вот уж никогда бы не подумала, что Рая может быть бойкой. Но что-то еще недоговаривала моя собеседница, а что, так и не могла я добиться. В душу закралось сомнение, и решила я поговорить еще. И вот иду из дома в дом, беседую о Раиной семье, о ее друзьях. Но снова какие-то недомолвки, когда речь заходит о самой Рае. Чаще всего отговариваются тем, что недавно они в деревне, знают их плохо.

С чувством чего-то недоделанного уезжаю домой. А на другой день я поехала в Шукалово. Утром начался проливной дождь. По деревенской грязи обхожу снова дворы и задаю жителям все тот же вопрос. Многие хорошо знают Раю, часто говорят о ней с усмешкой, характеризуют как отчаянную девушку. Рассказали мне и о ее «проказах».

Когда Рая была еще подростком, ее семья переселилась в деревню Шукалово. Вступили в колхоз. Рае старались давать работу полегче. Однажды послали ее в город сдать колхозную клубнику. Корзины с клубникой поставили в телегу, впрягли лошадь, что посмирней, и отправили. Не прошло и часа, как вся в слезах вернулась Рая, без клубники и без документов на сданные ягоды. Корзины были пусты, телега измазана раздавленными ягодами.

— Стала спускаться под гору, лошадь понесла, телега перевернулась, и все ягоды рассыпались, — объяснила, плача, Рая.

Пожалели сельчане тогда Раю, правление списало ягоды в убыток колхозу. А через некоторое время узнали, что она, проехав от деревни километра два, распродала все ягоды, деньги присвоила.

— Да что там, поговорите в Ртищеве, где они жили, бывший председатель колхоза там живет, — рекомендует мне собеседник.

Следующим утром спешу в Ртищево. И снова слышу о Раиных проделках.

— Рабочих рук в колхозе не хватало, всем находилась работа. Рая девочка была бойкая, вот и поручили ей возить колхозное молоко на дмитровский молокозавод. С этого времени все чаще и чаще колхоз стал получать с завода претензии о низкой жирности молока. Мы не могли ума приложить, чем бы это объяснить. И вот кто-то из правления колхоза увидел такую картину: подъезжает наша Рая с молоком к мосточку, что через речку под горой, а там ее ждут с бидонами дачники. Рая бойко продаст часть молока, спустится к речке, разбавит молоко водицей и везет в Дмитров. Поговорили мы тогда с ней, с матерью, поплакали они обе, а потом уехали от нас в другую деревню… Да, бедовая эта Райка, — говорит с улыбкой Иван Егорович, бывший председатель колхоза имени Калинина.

Ах, наивная и простодушная Рая! Но почему никто из деревенских не упомянул о ее друзьях, ведь дружит же она с кем-нибудь?

Еду к Рае на работу. Сначала она работала санитаркой, но вдруг стали пропадать вещи, а потом ее уличили в краже скатерти. Перевели на кухню, вскоре и там начались пропажи, у Раи нашли похищенную из кухни гречневую крупу. Стала Рая подвозить воду на лошади. Были у Раи и подружки, она быстро сходилась с людьми, но дружила недолго.

Познакомилась я с некоторыми Раиными подружками, среди них и с «потерпевшими». Медсестра Нина П. рассказала, что Рая обещала ей сшить блузку, взяла материал. Через некоторое время Рая сказала, что блузку сшила, получилась очень хорошо, но стала гладить и прожгла. Некоторым из подружек Рая сулила сшить платье, и тоже — ни платья, ни материала.

Так дружба и распадалась. Но, оказывается, была у Раи и более постоянная подружка, о которой не очень хорошо отзывались в госпитале, — несерьезная, любит выпить, погулять.

Вскоре я встретилась с этой подружкой — Людой Р. Люда проговорилась, что несколько дней назад они с Раей вдвоем были в ресторане «Красная Горка», расположенном на Дмитровском шоссе у поворота на Лобню.

— И много вы там потратили денег?

— Да рублей 20. Погуляли хорошо, пили коньяк, потом вино, закуска тоже была приличная, — разоткровенничалась Люда.

— Наверное, с мальчиками?

— Нет, сначала пили вдвоем, потом подсели знакомые парни.

— А кто же расплачивался, парни?

— У Райки были деньги, она за всех и заплатила.

Затем, когда были записаны показания Люды и я предложила ей прочитать их и расписаться, она внезапно замкнулась, очевидно, рассказала больше, чем хотела.

Мне удалось установить официантку, которая обслуживала Раю с Людой. Она их помнила, так как знала в лицо: девушки и раньше бывали в ресторане. В тот вечер выпили много…

А дальше все просто. При очередной встрече с Раей я спросила, откуда у нее деньги на ресторан. И Рая вынуждена была рассказать правду. Мать дала 25 рублей и попросила что-то купить. Однако выяснилось, что брата в этом году в армию не возьмут, значит, и покупать не надо. Она с подружкой эти деньги прогуляла, осталось лишь 2 рубля. Думала, получит заработную плату и вернет матери. Когда в тот вечер приехала домой, узнала, что брат стал спрашивать, где деньги. Рая тут же придумала вариант с ограблением. Брат настоял на том, чтобы заявить в милицию, и потащил ее в отделение. Рая не ожидала, но отступать было поздно. Она вспомнила обстановку в лесу, мужчин и женщину, вспомнила и то, что один из мужчин пошел вслед за ней. Созрел план, и она написала заявление об ограблении. Она легко опознала «грабителя», потому что запомнила хорошо черты его лица…

— Николай Павлович, вы действительно невиновны, уголовное дело против вас прекращено, — вполне официально объявила я бывшему «обвиняемому», — но в суд вы все-таки будете вызваны. В качестве свидетеля по обвинению Раисы Н.

— Как же так? — явно растерялся Николай Павлович. — Я уж смирился с тем, что вы меня арестуете, такое роковое стечение обстоятельств.

Взрослый, здоровый, полный сил человек сидит в кабинете следователя и плачет. И теперь уже следователь растерялся. Просто не знаю, что ему говорить, как успокаивать.

Все, что догадалась сделать, это пригласить жену Николая Павловича, которая сидела в коридоре. С ее помощью удалось его успокоить, и они ушли. А я вздохнула с облегчением.

Против Раи Н. было возбуждено уголовное дело по ст. 180 УК РСФСР за заведомо ложный донос. Кроме того, при обыске у нее обнаружили два отреза на платье, которые она мошенническим способом взяла у сослуживцев, а также блузку из материала, данного ей подружкой.

Рая скрылась, пропадала где-то пять месяцев. Дело было приостановлено. Решив, что времени прошло достаточно и ее снова простят, Рая вернулась в деревню, где и была арестована. Позже состоялся суд.

Чтоб невиновный не страдал

Журналист Е. Шацкая в беседе с Ниной Сергеевной Герасимовой спросила:

— Почему вы стали следователем?

Вопрос не прост, чтобы ответить на него, человеку бывает необходимо вспомнить все свое прошлое. Нина Сергеевна рассказала, как однажды, совсем еще девочкой, ученицей музыкальной школы, она вместе с матерью Марьей Дмитриевной, тогда администратором в Уфимской филармонии, слушала в переполненном концертном зале Первый фортепьянный концерт Чайковского. До сих пор помнятся ей радостно взволнованные лица людей. В тот день Нина Герасимова твердо решила: «Буду пианисткой».

Кончила десятилетку. Выпускной вечер совпал с проводами бывших одноклассников на фронт. Без устали крутили патефон, пели, танцевали. А утром пошли на призывной пункт. Не забыть ей строгие лица вдруг повзрослевших мальчишек. Там девушки договорились тоже пойти на войну.

…Фотографии, газеты военных лет, пожелтевшие письма-треугольники. В них раскрывается еще одна страница жизни коммунистки Нины Сергеевны Герасимовой, фронтовая. С 1943 года она — хирургическая сестра полевого подвижного госпиталя 3-й танковой (позднее 2-й гвардейской) армии, прошедшей путь от Орла до Берлина. Там, на колоннах рейхстага, среди множества росписей, одна сделана рукой гвардейца Герасимовой.

Орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», 24 благодарности. Вспоминая эпизоды фронтовой жизни, Нина Сергеевна разволновалась, потому что, рассказывая, ей пришлось как бы заново пережить бессонные ночи в операционной, стоны раненых, глубокое отчаяние, когда понимаешь, что ничем нельзя помочь.

— После войны работала в госпиталях, поликлиниках и заочно училась в юридическом, — рассказывает Нина Сергеевна. — Был один случай. Он, собственно, и перевернул всю маю жизнь. На территории Германии к нам в госпиталь попал один тяжело раненный офицер, отмеченный за подвиги восемью орденами. И вдруг его взвод обвинили в мародерстве: якобы ребята отобрали в одной немецкой семье курицу. Я спросила офицера: «Виноват?» «Нет», — сказал он твердо. И в этом «нет» было столько искренности, что не поверить ему было нельзя. Но дело не в словах. Весь образ мыслей этого человека, его поступки (буквально легенды ходили о его лихой смелости) — все говорило о том, что не мог он позволить себе такого шага. Я чувствовала, понимала, что тот, кто высказал страшное обвинение, поторопился? Но как доказать, что в данном случае проявлена поспешность? Что человек обвинен ложно? Хотя потом и восторжествовала справедливость, я решила: буду следователем или судьей. Чтоб все было строго по закону. Чтоб невиновный не страдал…

 

Е. Абрамов,

майор милиции

В «ДАРЬЯЛЬСКОМ УЩЕЛЬЕ»

В апреле — мае 1970 года на территории Истринского, Красногорского и Одинцовского районов Московской области обокрали десять магазинов.

Ни одну из краж по горячим следам раскрыть не удалось. Все дела об ограблениях были переданы мне, и я засел за их изучение.

Ограбления совершались одним и тем же способом. Во всех магазинах взломаны двери или окна и выведена из строя охранная сигнализация. Почти во всех магазинах похищались деньги, которые продавцы и кассиры прятали на своих рабочих местах.

В нескольких случаях преступники поджигали магазины. Это особенно затрудняло расследование.

Словом, сходного было много, и это обстоятельство давало возможность предположить, что кражи совершаются одними и теми же лицами.

Для розыска была создана оперативная группа. Все отделы внутренних дел Московской области должны были немедленно сообщать нам о кражах, сопряженных с поджогами. Крайне желательно было нам приступить к расследованию непосредственно с осмотра места происшествия.

Как бы точно ни были составлены протоколы кем-то до тебя, они не могут заменить собственного взгляда на местность, на обстановку, в которой совершено преступление.

Дела о поджогах мне приходилось расследовать и прежде. Они, как правило, очень сложны. В любом учебнике криминалистики говорится, что «с точки зрения раскрытия преступления наибольшие трудности представляют дела о поджогах».

Ведь пожар в значительной мере уничтожает саму обстановку, предметы и следы, которые могли бы помочь выяснению причин пожара.

В делах, которые должна была раскрыть наша оперативная группа, причины как будто бы были ясны: поджигают преступники, воры.

Однако следователь всегда обязан иметь полную уверенность, чтобы отвергнуть и другие версии. Поджоги ведь совершаются и с целью сокрытия хищений.

Словом, очень желательно было нам самим, не по документам, осмотреть место происшествия и попытаться по горячим следам выйти на преступника.

Случай не замедлил представиться.

В ночь на 6 мая в поселке Жаворонки из продовольственного и книжного магазинов были похищены деньги.

Мы тотчас выехали в Одинцовский район.

Книги преступники подожгли, а в продмагазине оставили включенную электроплитку. По счастливой случайности пожара не произошло, хотя стол под плиткой уже начал прогорать. На плитке стояла сковородка с остатками яичницы, под столом несколько бутылок вина, частично опорожненных. Но об этом позднее…

С нашей оперативной группой прибыла и служебно-розыскная собака. От магазина «Книги» и продмага она повела нас к универмагу № 47 Перхушковского торгцентра, тоже расположенного в поселке Жаворонки.

Запоры на дверях этого магазина были целы, только стекло во входной двери, оказалось выбитым. Собака, до этого работавшая по следу активно, вдруг стала проявлять признаки нерешительности и беспокойства и отказалась идти в универмаг через раскрытую дверь даже при повторном посыле.

Проводнику поведение собаки было непонятно. При всех обстоятельствах по следу она должна была стремиться туда.

Тогда мы решили войти сами. Открыли дверь, и навстречу нам повалил дым — его-то, очевидно, и учуяла собака.

Дым был настолько густой, что приехавшим пожарникам пришлось работать в противогазах. Несмотря на принятые меры, почти все отделы универмага были охвачены огнем. Перхушковскому торговому центру был причинен большой материальный ущерб.

Осмотром мест происшествия было установлено, что преступники вели себя дерзко. В продовольственном магазине, например, на бутылках были даже обнаружены отпечатки пальцев.

После ликвидации огня в универмаге № 47 в течение двух суток место происшествия тщательно изучалось. В процессе осмотра был расчищен пожарный мусор. В уцелевшем отделе одежды были обнаружены паспорта от часов различных марок, паспорт от магнитофона «Мрия». Самих вещей в магазине не оказалось.

Кроме того, были обнаружены поношенная рубашка, брюки и ботинки. Осмотром рубашки установлено, что на левом рукаве имеется порез ткани и пятна, похожие на кровь.

Из допросов сотрудников универмага выяснилось, что вещи эти принадлежат постороннему лицу.

Наиболее сильному воздействию огня подверглась кладовая галантерейного отдела, хотя электропроводки в кладовой не было вообще, а в магазине после недавнего ремонта проводка была в хорошем состоянии, без каких бы то ни было следов короткого замыкания.

Из показаний пожарных можно было сделать вывод, что очаг пожара находился именно в кладовой галантерейного отдела. Впоследствии этот вывод был подтвержден заключением пожарно-технической экспертизы. Она установила также, что «причиной пожара послужило воспламенение пола и стеллажа от горения не менее 100 граммов материала с теплотой сгорания 3200—3300 килокалорий (бумага, древесина, тряпки)».

Ясно, что во всех случаях имел место поджог. Вероятней всего, поджигали грабители, однако мы не имели права оставить без внимания и все другие возможные версии, а поэтому в магазинах были проведены документальные ревизии с целью установления, не было ли нарушения финансовой дисциплины.

Итак, даже на бутылках имелись отпечатки…

Оставлять отпечатки пальцев мог только или совсем неопытный преступник, или человек, твердо уверенный в том, что следы преступления будут уничтожены огнем. Видимо, в продмаге кто-то спугнул преступника, а огонь-союзник подвел его, пожар не успел возникнуть. Да и мы не задержались.

В универмаге Перхушковского торгового центра картина получилась другая. Там, как я уже говорил, пожар разбушевался не на шутку, однако и там нам многое удалось обнаружить.

Номера паспортов часов, магнитофонов и фотоаппаратов, которые так удачно не сгорели в торге, мы передали в картотеку похищенных вещей Москвы и Московской области. Не для личной же услады похитил преступник эти дорогостоящие предметы. Ему нужны деньги. Сам или через кого-нибудь, но он будет стараться вещи продать.

Кроме того, мы предупредили всех работников спецслужб на рынках.

И вот в начале июня на Преображенском рынке в Москве был задержан некто Прохоров, который продавал фотоаппарат. Номер фотоаппарата совпал с номером по ориентировке похищенных вещей из магазина № 1 Красногорского района.

Проверили Прохорова. Оказалось, он недавно вернулся из мест лишения свободы, где отбывал наказание за кражи государственного и личного имущества граждан.

Следователь не робот, и преступники не похожи один на другого. Бывает, допрашиваешь человека, в виновности которого уже убежден, и все же испытываешь к нему если не сочувствие, то жалость, что ли, досаду: да, виновен и ответит по закону, но жаль, что провинился, и хорошо бы — понял и исправился.

А бывает — сразу неприязненное ощущение. Нет какого-то глубокого внутреннего контакта, нет надежды на то, что последний раз сидит этот человек на привинченном стуле перед тобой в следовательской комнате тюрьмы. Такое чувство — ничего доброго от этого человека никогда не будет.

Вот такое неприятное ощущение возникло у меня при первых же допросах Прохорова, хотя ему было всего двадцать три года.

Он был довольно высок, худ. Лицо еще не пропитое, но уже тупо-равнодушное. Держится довольно спокойно, даже, пожалуй, привычно.

На первом допросе он вообще был спокоен. Показал, что фотоаппарат купил с рук, а теперь продает за ненадобностью.

На какие деньги купил? Ну как же… Когда вернулся из колонии, его устроили на работу, заработал там сколько-то… Жил в семье. Мать, отчим, сестра… Нет, все хорошие. Нет, теперь не живет. Ну, выпивши пришел, мать поругала. А что он, не человек, что ли? На работе? Нет, с мастером не поладил…

— Ну да какие это деньги! — с искренним презрением вдруг ответил он на мой вопрос о зарплате.

Некоторое время мы оба молчали.

— Ну а когда ты в первый раз вкус к хорошим деньгам почувствовал? — спросил я.

Я не сказал, к каким деньгам, но Прохоров понял. Он ухмыльнулся:

— Когда пацаном на автобазе стал работать. Мне бы три дня вкалывать, а частник за свечу враз пятерку отвалил. А кто там этой свечи хватится?

Первых своих показаний Прохоров держался крепко, пока не было получено заключение дактилоскопической экспертизы о том, что отпечатки пальцев рук на бутылках в магазине, где была оставлена включенная электроплитка, принадлежат ему.

Ознакомившись с заключением этой экспертизы, Прохоров сразу же признал себя виновным в краже денег из магазина № 10. Он рассказал, что плитку включил, чтобы пожарить яичницу, но в это время его якобы кто-то спугнул, и он вынужден был бежать, оставив включенной плитку.

На последующих допросах Прохоров подробно рассказал о кражах — в тех магазинах, где загораний не произошло.

Прохорову, конечно, было легко проверить, был ли пожар в магазинах, где он «поработал». Если пожара не было, а следы обнаружены — запираться не имело смысла. Во время следствия он занял вполне грамотную, так сказать, для преступника позицию.

Он выдал нам ряд вещей, но все они не имели отношения к тем магазинам, где произошли пожары, да и ценностью большой не обладали. А нам было необходимо раскрыть кражи в сгоревших магазинах, особенно в торговом центре, где были похищены ценные вещи.

Прохоров, несомненно, знал, что в универмаге № 47 был большой пожар, поэтому он смело отрицал свою причастность к ограблению этого магазина.

Но он никак не мог предположить, что оставленные им в этом магазине вещи уцелели и нами обнаружены. Огонь и в данном случае его подвел.

Прохоров показал на допросах, что часть похищенных им в других магазинах вещей и денег находится в автоматической камере хранения Белорусского вокзала; кроме того, он имеет тайник в Дарьяльском ущелье. Он согласен поехать туда и показать места захоронения похищенных вещей и денег.

К этому времени судебно-медицинская экспертиза определила, что кровь на рубашке, найденной в универмаге, может по группе принадлежать Прохорову. Кроме того, рубашка была опознана матерью Прохорова.

Дарьяльское ущелье, когда дело дошло до поездки, оказалось… городом Орджоникидзе. Прохоров вообще, как я заметил, любил соврать для красного словца.

Выезжая в Орджоникидзе, я надеялся обнаружить среди похищенных вещей те, которые помогли бы полностью изобличить Прохорова в краже с поджогом в универмаге № 47 и в других кражах с поджогами, которые до сего времени оставались нераскрытыми.

Однако таких вещей не оказалось и в тайнике Прохорова в Орджоникидзе.

На одном из допросов Прохоров, бравируя своим опытом, обмолвился, что, находясь в Орджоникидзе, подрался в одном из ресторанов, был арестован на десять суток, но сбежал.

Сказал он это как бы к слову и заверил меня, что пусть ему и пришьют срок, отбывать его от звонка до звонка он все равно не будет — сбежит.

Обмолвка эта меня заинтересовала, Редко бывает, чтобы, приехав в незнакомый город, человек кутил, пил да еще и скандалил в ресторанах совсем один.

Навели справки в Орджоникидзе, кто из местных жителей и при каких условиях привлекался к ответственности за ресторанные дебоши за последнее время.

Приехавшие со мной в Орджоникидзе оперативные работники совместно с сотрудниками МВД Северо-Осетинской АССР установили, что Прохоров в ресторане находился не один и за драку вместе с ним был арестован житель Орджоникидзе Гусов.

Дальнейшая проверка показала, что Прохоров во время поездок в Орджоникидзе останавливался именно у Гусова.

Гусов на допросе и не отрицал знакомства с Прохоровым. Он сказал, что Прохоров представился ему как отдыхающий и оставил у него на хранение магнитофон «Мрия», который Гусов и передал добровольно органам следствия.

Номер магнитофона совпал с номером в паспорте, обнаруженном на месте происшествия в универмаге № 47.

Прохорову были предъявлены магнитофон «Мрия», показания матери, опознавшей рубашку, заключения пожарно-технической и судебно-медицинской экспертиз.

Под давлением улик Прохоров подробно рассказал об обстоятельствах совершения им всех краж с поджогами, показал тайники с теми вещами, которые не успел продать. Номера часов и фотоаппаратов совпали с номерами паспортов.

Следствие установило, что Прохоров похитил государственного имущества на сумму 10 459 рублей и причинил умышленный вред путем поджогов на сумму более чем 134 тысячи.

Собранными следствием вещественными доказательствами Прохоров был полностью изобличен и приговорен к 15 годам лишения свободы.

Итак, дело было закончено. Опасный рецидивист Прохоров из колонии строгого режима навряд ли сбежит. Мне же иногда думается: а не стоит ли сейчас у ворот какой-нибудь автобазы элегантный владелец автомашины и не торгует ли у пацана за пятерку свечу?

 

В. Шашков,

подполковник милиции

ОРЕНБУРГСКИЙ ПУХОВЫЙ…

Электричка пришла в Серпухов. На перрон выплеснулась суетливая толпа пассажиров. Среди других к выходу на привокзальную площадь шла пожилая женщина с небольшим чемоданом в руке и вещевым мешком за плечами. Уверенно выбрав автобусную остановку, никого ни о чем не расспрашивая, она заняла место в автобусе.

На Пролетарской улице женщина вышла из машины и направилась в сторону моста через речку, разделяющую город почти пополам.

На мосту она остановилась, сняла мешок с плеч, поставила рядом с чемоданом.

Можно было подумать, что женщина отдыхает. Между тем ее быстрый внимательный взгляд зорко ощупывал каждого из проходивших. Постояв так несколько минут, приезжая решительно зашагала вперед. Легкость походки свидетельствовала, что чемодан и вещмешок ее не тяготят, а усталость была напускной.

Свернув на Тульскую улицу, женщина подошла к одному из домов и, еще раз оглянувшись, открыла калитку…

— А вот и Анна Алексеевна! — радостно встретила ее хозяйка. — С приездом, дорогая! Хорошо ли съездилось?

— Спасибо, милая, спасибо! Как всегда, все хорошо, все благополучно. Устала только. Чайку хочется с вишневым вареньицем, — ласково ответила приезжая, снимая пыльник и усаживаясь на тахту, — организуй, пожалуйста, Раечка.

Через несколько минут они сидели за столом, пили чай и мирно беседовали. Больше говорила Анна Алексеевна. Голос у нее мягкий, улыбка приятная, речь спокойная, степенная:

— Остановилась я, как всегда, у Халиулиной. Встретила она меня хорошо. В тот же вечер я обошла всех. Посылки получены, деньги мне отданы. Только Байза что-то хитрит. Говорит, что трех посылок не получала. Ну да потом разберемся. В общем, пока все хорошо, получай сбою долю. Вот тебе 300 рублей.

— Ну а как там в Оренбурге? Ничего подозрительного нет? — спросила хозяйка, пересчитывая деньги.

Подождав, пока Раиса убрала полученную сумму, Анна Алексеевна задумчиво проговорила:

— В Оренбурге-то все спокойно, а вот как приеду в Серпухов, так меня что-то тревога одолевает. У вас-то как?

— Да тоже вроде все в порядке. Вчера только были Кузьма с Николаем. Как всегда, принесли 5 килограммов. А до этого были и Анька-большая и Анька-маленькая. Рассказывают, что отгрузка началась большая, заготовлено товара уже порядочно. Дней за пять — десять столько натаскают, что только успевай поворачиваться. А что тебя тревожит-то? Или кто что видел?

— Понимаешь, еще в прошлый приезд проезжала я в автобусе через центр, увидела через окно одного человека. Думаю, что и он меня видел. Когда глазами встретились, он вроде удивился и отвернулся тут же. Вот я и думаю, а не из ОБХСС ли этот парень? Уж больно он похож на того, который чуть меня не застукал лет шесть назад.

Раиса внимательно выслушала, подумала. Стала успокаивать гостью, а заодно и себя:

— Да нет, не может быть. Если бы это был он, они бы давно тут все перевернули. Не пугай ты меня и сама не бойся. Он мог и не на тебя глядеть. Станет он тебя, старую, разглядывать. Небось свою увидел с другим, вот и оторопел, — окончательно успокоившись, сделала вывод хозяйка.

— Все может быть, — согласилась Анна Алексеевна, отодвигая стакан и пустую розетку из-под варенья. — Он не он, тревожно не тревожно, а дело будем продолжать. Уж больно жалко все ломать, так все ладно организовано.

*

Дело, которое имела в виду Анна Алексеевна, действительно было хорошо налажено. Деньги текли, если не рекой, то обильным ручьем. Было бы желание не упускать их. А такое желание было как у Анны Алексеевны, так и у хозяйки дома.

Впервые о Раисе Киселева услышала в 1964 году в исправительно-трудовой колонии, где уже в третий раз отбывала наказание за спекуляцию.

Подружившись с одной из заключенных, Анна Алексеевна рассказала ей, что осуждена за спекуляцию пуховыми платками. Задержали ее в Ивановской области, куда она привезла продавать знаменитые платки из Оренбурга — тридцать штук. Успела продать только шесть из тридцати, на седьмом попалась.

Новая подружка Анны Алексеевны тоже занималась спекуляцией, на чем и попалась в Воронеже.

Промышляя в разных городах Подмосковья, она встретилась с Раисой. Они поняли друг друга с полуслова. С тех пор спекулянтка из Воронежа в другие города не ездила. Маршрут у нее стал постоянным — в Серпухов, к Раисе.

Однажды по пути из очередной поездки домой ее встретили на вокзале работники милиции и задержали с поличным.

— Когда меня задержали с товаром, деваться мне было некуда: билет-то был куплен в Серпухове. Я и сказала, что товар скупила у незнакомой женщины. Но следователь как-то разузнал про Раису. На очной ставке она отрубила: «Впервые вижу эту женщину». Вот так-то. Я тоже сказала, что ее не знаю. На том и кончилось. Видно, у следователя чего-то не хватало против Раисы.

Анна Алексеевна внимательно слушала свою новую знакомую. Однако ее рассказ мало занимал матерую спекулянтку. Она привыкла получать барыши сотнями, на худой конец — десятками рублей. Здесь же речь шла о каких-то копейках и рубликах.

Отбыв положенный срок наказания, эта шестидесятилетняя женщина отправилась на покой, к сыну в Волгоград, намереваясь покончить с прежним занятием. Но вскоре ее вновь потянуло к полюбившемуся «делу». Тогда-то и вспомнила она про Раису из Серпухова.

*

Оперативное совещание затянулось. Начальник отделения по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией подполковник милиции Сергей Александрович Рагузов, подводя итоги, сказал:

— Наша сила — в связи с общественностью. Не замыкайтесь в своем кругу, идите в рабочие коллективы. Вам всегда помогут. Расхититель и спекулянт живет среди людей, а от глаза людского ничего скрыть невозможно.

После совещания начали расходиться. В кабинете начальника отделения остался старший инспектор капитан Завалий.

— Что у вас? — спросил его Рагузов.

— Да хотел посоветоваться с вами, Сергей Александрович. Шел на работу, заметил в автобусе знакомое лицо. Правда, прошло много лет, но думаю, не обознался.

— Кого имеете в виду?

— Анну Киселеву. Шесть лет назад она спекулировала оренбургскими пуховыми платками. Мы готовились задержать ее, но она почуяла неладное, скрылась. С годами о ней забыли. А вот теперь она вновь появилась.

— Конкретно, что вам известно о ее деятельности в настоящее время?

— Пока ничего. Увидел, и все, но полагаю, что ее появление в городе не случайно.

Подполковник поморщился. Убеленный сединами, бывший фронтовик, прошедший путь от Сталинграда до Берлина, он любил четкость и конкретность. Война, а затем многолетняя кропотливая работа по разоблачению любителей легкой наживы, взяточников и спекулянтов не ожесточили, не обессердечили его. Строгий, даже несколько суровый на вид, на самом деле он был человеком мягким и добрым. У капитана Завалия убедительных доводов на этот раз не было, что и вызвало недовольство Сергея Александровича.

— А вы не допускаете мысли, что эта самая Анна Киселева уже давно встала на честный путь в жизни? Так ведь можно заподозрить кого угодно. Мы не можем так думать о людях, даже о тех, кто ранее нарушал закон.

Завалий понял, что начальник учиняет ему справедливый разнос, но отступать не хотел:

— Сергей Александрович, я все понимаю, но Киселева не из тех, кто может стать на честный путь в жизни. В этом я убежден твердо.

— Извольте доложить факты.

— Факты будут, разрешите только провести предварительную проверку. Уверен, что факты будут, — настаивал капитан.

Начальник отделения задумался. Настойчивость, а главное, уверенность подчиненного в своей правоте ему нравились. Не поверить Завалию — значит, обидеть, сковать инициативу. Разрешить проверку — возможно, незаслуженно обидеть порядочного человека. Как быть?

— Вот что, Николай Александрович, — сказал подполковник. — Разыщите предшествующие материалы проверки Киселевой и доложите их мне.

Изучив документы, можно было сделать определенный вывод о личности Киселевой. Подполковник Рагузов убедился в необходимости проверки и приказал в три дня провести ее так, чтобы Киселева ни о чем не догадалась.

Назначенный срок пролетел быстро. Капитан Завалий в эти дни появлялся дома, когда не только его дочки-близнецы, но и жена уже спали. И уходил из дому он раньше всех. Его усилия не пропали даром. Многого узнать не удалось, но идти к подполковнику было с чем.

— Нам известно, — докладывал он, — что Киселева останавливается у Шапошниковой. Но мы не знаем, чем они там занимаются. Удалось узнать, что незнакомая женщина, по описанию похожая на Киселеву, иногда проходит по улице с посылками в мягкой упаковке. Но пока неизвестно, кому и что она отправляет. Киселева месяца на два-три исчезает из дому. Куда и зачем она уезжает, мы еще не знаем. Возвращается всегда с легким чемоданом и полупустым рюкзаком. Прогулов на работе Шапошникова не допускает. В проходной никогда ни с чем не задерживалась. Характеризуют ее, в общем, положительно. Отмечают лишь ее необщительность.

Доклад начальник выслушал молча, иногда делая в своем блокноте какие-то пометки.

— Вывод и предложения? — спросил он.

— Киселева и Шапошникова занимаются скупкой какого-то товара. Для перепродажи посылками отправляют его в другие города. Необходимо провести обыск и задержать их с поличным.

— Авантюра! — резко бросил подполковник. — Обыск может ничего не дать. Сами говорите, что Киселева возвращается с пустым чемоданом и рюкзаком.

— Тогда надо устанавливать, что за товар, куда они его отправляют, где и как его приобретают. За домом Шапошниковой установить круглосуточное наблюдение, поговорить с работниками всех почтовых отделений.

— Правильно, — одобрил Рагузов. — Главное — кому отправляются посылки. Узнаем это — значит, будем знать все.

К капитану Завалию на следующий день подключилось еще несколько оперативных работников. Вечерами все собирались в кабинете начальника и обсуждали, кто что успел сделать, намечали план действий на следующий день. К концу недели подвели итоги. Стало известно, что примерно восемь-девять месяцев назад в почтовых отделениях города и окрестных сел стала появляться полная пожилая женщина с круглым лицом, карими глазами, которая отправляла посылки в мягкой упаковке в Оренбург от имени разных лиц на разные фамилии.

Постоянных получателей набралось пять человек. Что в посылках, работники почтовых отделений сказать не могли, что-то мягкое.

Наблюдение за домом Шапошниковой ничего не дало.

— Доложите подробней, как было организовано наблюдение, — потребовал Рагузов.

Информация оперативных работников его не удовлетворила.

На оперативное совещание по разработке дальнейших мероприятий пришел начальник отдела внутренних дел полковник Алексей Филиппович Егоров. Богатый опыт борьбы с преступностью помог ему сразу же избрать верное направление поиска.

— Немедленно сообщите адреса получателей посылок оренбургским товарищам. Поставьте перед ними конкретные вопросы, которые нас интересуют.

Полковник пригласил всех присутствующих в свой кабинет, где на одной из стен у него висел подробный план города. У этой карты практически был найден ключ к решению стоявшей перед работниками милиции задачи. Но в то время этого еще не знал никто, в том числе и сам начальник отдела.

Стоя у карты в окружении оперативных работников, Алексей Филиппович высказал свои предложения. Он убедил присутствующих в том, что в посылках спекулянты переправляют либо ситец, краденный с находящейся неподалеку от дома Шапошниковой фабрики, либо шерстяную пряжу, склады отгрузки которой располагались еще ближе.

Начальник отдела предложил обратить внимание прежде всего на эти предприятия, как возможные объекты хищения.

В заключение он приказал Рагузову готовить группу для поездки в Оренбург. Люди туда должны были вылететь, как только поступит ответ от оренбургских коллег.

Должны были, но не вылетели…

*

На свете много профессий хороших и разных. Много их и в современной милиции. Когда вы встретите человека в милицейской форме, не торопитесь говорить: вон идет милиционер. Сегодня в форменной одежде милиции можно встретить не только юриста, но и педагога, инженера, врача, химика, физика. Но есть в органах внутренних дел среди следователей и профессия на любителя. Это — следователи, специализирующиеся на расследовании уголовных дел о замаскированных хищениях, спекуляции, взятках и т. д.

За дела этого сорта следователи обычно берутся с неохотой, но ведут их с увлечением.

Увлеченность вызывается тем, что расследовать их интересно. Перед тобой противник не из каких-нибудь алкоголиков или алиментщиков. Наоборот, перед тобой хитрый, ловкий, а иногда и довольно образованный человек. С ним идет действительно психологический поединок.

В то же время следователи не любят принимать такие дела к производству. Получил такое дело — прощай нормальная жизнь. Засучивай повыше рукава, успевай поворачиваться от темна до темна. Накладные, счета, пропуска, квитанции и прочие документы, входящие в бумажную империю, так тебя опутают, что едва из них выберешься. А иначе нельзя. Спекулянт, расхититель и взяточник — это не квартирный вор. Его без письменных доказательств не изобличишь. С работниками ОБХСС у меня, как говорится, был полный контакт. Частым гостем в нашем отделении был и Сергей Александрович Рагузов.

Разница в годах не мешала нам поддерживать дружеские отношения. Я был немного в курсе дел и забот подполковника и поэтому не удивился, когда однажды он зашел к нам в кабинет. С ним был незнакомый мне капитан.

— Вот, знакомьтесь, товарищ из Оренбурга, — представил мне его Сергей Александрович.

— Понимаешь, пока мы тут разрабатываем планы, как нам разоблачить не только спекулянтов, но и тех, кто им поставляет похищенный товар, они в Оренбурге уже все сделали. Вот он приехал обыск делать у Шапошниковой.

Оказывается, оренбургские товарищи, получив сообщение от нас, из Серпухова, сопоставили содержавшиеся в нем сведения со своими накопившимися материалами и увидели, что у них появилось недостающее звено. Пять фамилий адресатов — получателей посылок им были известны и без данных серпуховчан. А вот кто их отправлял, они не знали, так как посылки к ним шли не только из Серпухова, но и из других городов: Чехова, Подольска, Москвы и даже Рязани.

У них было все. Не хватало только одного звена. И вот приехала Киселева.

Как только она появилась в городе, ее задержали на квартире у одного из оренбургских адресатов с поличным.

Сначала она не говорила, где брала товар. Но когда в кабинет, где ее допрашивали, стали одну за другой приносить посылки, изъятые из почтовых отделений, спекулянтка поняла, что отрицать свою вину бесполезно.

Капитан из Оренбурга приехал в Серпухов для производства обыска у Шапошниковой. Ее на одном из допросов Киселева назвала как человека, у которого она скупала товар.

Рагузов категорически возражал против этого. Связи Шапошниковой с расхитителями еще не были установлены. Источник хищения и способ его сокрытия неизвестны. Оренбургского капитана его доводы убедили, но он не знал, как поступить с делом. Вести расследование преступления, совершенного в двух городах, расположенных друг от друга на расстоянии в две тысячи километров, дело весьма и весьма сложное. Обстановка складывалась так, что следствие было целесообразнее сосредоточить в одних руках. Более того, этими руками могли быть только наши: Шапошникова-то живет в Серпухове.

Я понял, что этим придется заниматься мне. Из всех следователей отделения в это время я был меньше всех загружен. К тому же дело было моего профиля. Именно поэтому Сергей Александрович и привел капитана сразу ко мне.

Оренбургские товарищи поработали неплохо. Киселева ими была изобличена, вина ее доказана. Но в полном ли объеме? Над этим вопросом еще следовало думать и работать. Тем более, что преступная деятельность Шапошниковой и стоявших за ней хапуг и расхитителей оставалась неподнятой целиной.

Составив подробный план дальнейшего расследования дела, мы с Николаем Завалием вылетели в Оренбург. В Серпухове группу по установлению источника хищения и лиц, его совершающих, возглавил Сергей Александрович Рагузов.

В Оренбурге мы пробыли неделю. Киселева подтвердила и нам, что состояла в преступной связи с Шапошниковой. Но кто и откуда ей поставлял товар, не знает. Она расчеты производила только с Шапошниковой. Мы верили ей и не верили.

В то время мы еще не знали, что Киселева вспомнила рассказ своей воронежской подружки и характеристику, данную Раисе: «Женщина твердая, оборотистая. Никогда не выдаст». Она рассчитывала, что Раиса от знакомства с ней откажется. А так как милицией Серпухова элемент внезапности был упущен, Шапошникова успела замести следы. Доказать ее вину будет нечем.

Назвав Шапошникову своей сообщницей, Киселева надеялась заставить следователя поверить в ее искренность. Если это удастся, следователь не станет, мол, разбираться в остальных ее преступлениях, ограничится тем, что есть, при определении меры наказания суд учитывает и сумму материального ущерба, размах преступной деятельности виновного.

Но в то время мы замысла Киселевой еще не знали. Настораживало в ее показаниях то, что-уж очень охотно и подробно рассказывала она о последних двух-трех месяцах своей жизни, но очень осторожно отвечала на вопросы, касающиеся более отдаленного прошлого.

Наше недоверие еще больше окрепло после мимолетного разговора с Анной Алексеевной в оренбургской тюрьме перед тем, как отправить ее в Серпухов.

Прощаясь, я спросил Киселеву, где ее справка об освобождении из мест заключения.

— В трудовой книжке, — ответила она.

— А разве вы когда-нибудь работали?

— Да, целых семь месяцев на одном предприятии да потом еще одиннадцать на другом. И все это записано в трудовой книжке. (Преступница уже готовила для себя смягчающие вину обстоятельства.)

— Так где же эта книжка? Предъявите ее нам, — вмешался в разговор Завалий.

Киселева хотела что-то сказать, но как-то сразу стушевалась и промолчала.

Мы переглянулись. Нам стало ясно, что книжку надо искать у Шапошниковой. Киселева поняла, что, если мы найдем книжку, Раисе будет трудно отрицать знакомство и преступную связь с ней. А это в ее планы не входило.

Мы знали, что за товар переправляла в Оренбург Киселева. Им оказалась самая обыкновенная хлопчатобумажная пряжа.

В Серпухове мы как-то не до конца осмыслили сообщение об этом, полученное от оренбургского капитана. Когда же своими глазами увидели содержимое посылок, нас с Завалием охватило разочарование. Мы предполагали все что угодно, но чтобы из Серпухова в Оренбург пересылать пряжу, не шерстяную, не мохер, а обыкновенную хлопчатобумажную… Это сразу и в голове-то не укладывалось. Хлопчатобумажную пряжу за многие годы никто не пытался похищать.

Уже по пути домой мы с Завалием стали делать прикидку: кто, из какого склада или цеха мог совершить хищение пряжи. При осмотре самой пряжи мы ничего узнать не могли, так как в посылках она находилась в двухсотграммовых мотках, намотанных кустарным способом. Одна-две бобины, находившиеся внутри посылок, картонных патронов не имели. Патроны были выбиты.

Дома нас ждали приятные новости. Было установлено, что к Шапошниковой частенько заходят молодые парни со свертками, что всего их пять человек и работают они на перевалочном складе Занарской хлопчатобумажной фабрики.

Дом Раисы Шапошниковой находился недалеко от железнодорожной товарной станции. Сюда подавались под разгрузку вагоны с сырьем, поступающим в адрес фабрики. Отсюда же отгружалась готовая продукция. Занарская фабрика имела здесь свой склад.

Готовая пряжа в бобинах и початках на фабрике укладывалась в фанерные ящики, которые затем перевозились на этот склад. По мере ее накопления делали заявку на вагоны, а когда они подавались, ящики грузили и пряжа отправлялась потребителям.

Грузчики этого склада, систематически посещавшие дом Шапошниковой со свертками, и были взяты на заметку как возможные похитители пряжи.

Проверили, были ли претензии в адрес серпуховской фабрики от фабрик-потребителей на недостачу ящиков в вагонах. Претензий не оказалось.

Может быть, на склад завозились неучтенные ящики? Пропуска, накладные, показания работников пропускной системы, экспедиторов и шоферов дали исчерпывающий ответ и на этот вопрос. Ни одного факта попытки вывезти с территории фабрики хотя бы один ящик с пряжей не было. Объективных доказательств того, что пряжа похищается именно грузчиками склада и что именно ее они носят в свертках к Шапошниковой, у нас не было. А доказательства эти были крайне необходимы.

Грузчики не отрицали, что иногда заходили к Шапошниковой. Зачем? Так, то стаканчик взять, чтобы после работы бутылочку распить, то трешкой взаймы на выпивку разживиться. Свертки? Какие свертки? Может быть, и были в руках свертки. Так ведь то спецодежду домой возьмешь постирать, то обед из дома берешь, посуду домой несешь, а то и покупки какие по поручению жены делаешь.

Шапошникова, как и ожидалось, заявила категорически, что никакой Киселевой она не знает. Обыск в ее квартире ничего не дал. Обнаруженные при обыске шесть тысяч рублей и некоторые золотые изделия еще мало о чем говорили.

За помощью мы обратились к инженерам-технологам фабрики. Шаг за шагом они помогли изучить технологию производства, порядок и правила отгрузки пряжи потребителям. Однако ответа на вопрос, каким способом похищалась пряжа, пока не было.

Вскоре из Оренбурга к нам поступила изъятая там пряжа. Она была предъявлена специалистам фабрики. Осмотрев ее, они заявили, что пряжа могла быть изготовлена как на их фабрике, так и на других. Их фабрика не единственная в стране.

По закону всякое сомнение должно толковаться в пользу обвиняемых. У нас обвиняемых еще не было, а сомнения были. Мы должны были прежде всего сами знать точно, сказать и доказать в обвинительном заключении, что эта пряжа изготовлена на такой-то фабрике и похищена.

Специалисты внесли сомнение, они же его и рассеяли. В процессе беседы один из них, держа в руках бобину, предложил:

— А давайте-ка размотаем бобину. Патрон из нее выбит, но не исключено, что ярлык мотальщицы, который кладется перед намоткой на его внешнюю сторону, остался.

Мы ухватились за это предложение. Нам здорово повезло. Почти в каждой из бобин внутри, где раньше находился картонный патрон, мы находили либо клочок, либо целехонький ярлык мотальщицы. Всего несколько слов, отпечатанных типографским способом, но как много они значили для нас! Они доказывали нам, что перепроданная в Оренбург пряжа похищалась с нашей фабрики. Более того, специалисты категорически заявили, что пряжа могла быть похищена только со склада готовой продукции, который находится на товарной станции. Для этого надо только вскрыть ящик. Они же нам, сами того не подозревая, подсказали, что́ надо искать в доме Шапошниковой.

Дело в том, что початки с пряжей укладываются россыпью, а на бобины, прежде чем им занять свое место в ящике, обязательно надеваются специальные мешочки. Делается это для того, чтобы при перевозках нитка не оказывалась перебитой. На каждом мешочке обязательно стоит штамп «Занарская фабрика».

*

Мы вновь поехали к Шапошниковой с обыском. На этот раз нам повезло больше. В надворных постройках, в тряпье на чердаке и в щелях забора удалось обнаружить 43 мешочка со штампом «Занарская фабрика», а из-за притолоки дровяного сарая извлекли и трудовую книжку Киселевой.

Не обманула нас старая спекулянтка. Справка о последнем освобождении из мест заключения действительно находилась в книжке. Соответствовал ее показаниям и трудовой стаж. За всю свою долгую жизнь она честно трудилась только полтора года.

Трудовую книжку мы приобщили к уголовному делу. Она поможет суду лучше понять, сколь целеустремленно Анна Алексеевна Киселева занималась преступной деятельностью. Полтора года полезного труда из шестидесяти прожитых, вопреки ее расчету, не являются для нее смягчающим вину обстоятельством.

Дальше дело пошло лучше. Заговорила Раиса, вслед за ней разговорились и грузчики.

Проведенный следственный эксперимент подтвердил способ хищения початков и бобин из ящиков. Вскрыть их, изъять один-два килограмма пряжи и вновь прибить крышку никакого труда не составляло. Грузчики и кладовщицы Анька-большая и Анька-маленькая, как их назвали участники преступной группы, заявили, что именно таким способом они похищали пряжу — брали из каждого ящика понемногу, килограмма по два, чтобы было незаметно. Потребители не обращали внимания на незначительную недостачу. Тем более, что правилами перевозки и здесь предусматривалась скидка на усушку.

Доставили из Оренбурга Киселеву. Она по-прежнему утверждала, что переправила только то количество товара, которое было обнаружено. Нам же предстояло установить точное количество похищенной и перепроданной пряжи. Это можно было сделать только по почтовым извещениям на посылки, которые хранились в архиве почтамта Оренбурга. Еще находясь в этом городе, мы с Завалием предусмотрительно дали соответствующее задание. Были пересмотрены десятки архивных томов, перелистаны и перечитаны тысячи почтовых извещений. И все это ради того, чтобы найти двести двадцать четыре извещения на посылки общим весом около двух тонн. Широко организовала дело Анна Алексеевна! Не удивительно, что, даже почуяв опасность, она не захотела его бросить.

Но фактов обнаружения почтовых извещений и показаний их получателей о том, что в посылках была пряжа, высланная Киселевой, ей показалось мало. Она не признавала посылки своими, используя то обстоятельство, что обратные адреса были разные и отправители посылок значились под разными фамилиями.

Вот, например, как пришлось нам доказывать, что посылку по почтовому извещению отправил никто иной, как именно она.

При предъявлении очередного извещения ей задается вопрос:

— Вами отправлена посылка?

— Как вам не стыдно задавать мне провокационные вопросы? Вы же видите, извещение заполнено не моей рукой, отправителем является какой-то Губай Ибрагимов! — возмущается Анна Алексеевна.

— Все правильно, гражданка Киселева, почерк не ваш. Но извещение по вашей просьбе мог заполнить любой присутствующий в почтовом отделении. Странно не это. Странно, как Ибрагимов Губай мог отправить посылку из Чехова своей жене в Оренбург, если он два года назад умер. Прошу заметить, что его жена — та самая женщина, на квартире которой вас задержали.

— Ладно. По этому квитку ваша взяла, — вздыхая, соглашается Анна Алексеевна. — Давайте следующий.

— А следующий квиток, как вы выражаетесь, Анна Алексеевна, на посылку Жирновой из Рязани от Серафимы Смоляевой.

— Ну а это-то зачем вы мне шьете? Уж Чехов — куда ни шло. До него от Серпухова рукой подать. Откуда посылку отправить, можно найти и поближе. В Рязань-то я зачем поеду?

— А вот зачем, Анна Алексеевна, — отвечаем мы ей. — Серафима Смоляева — ваша племянница. Вы полгода назад были у нее в гостях в Рязани и оттуда отправили несколько посылок от ее имени. Она очень возмущена вашей бесцеремонностью.

И так по каждому документу. Чтобы его предъявить, приходилось проверять каждую фамилию.

Наконец изобличение преступной группы завершено.

Когда были подведены итоги, выяснилось, что из так называемого неходового товара Киселева сумела извлечь и для себя, и для своих сообщников немалую выгоду.

Грузчикам и кладовщикам она через Шапошникову платила за 1 килограмм по 50 копеек и столько же самой Раисе. В Оренбурге же со своих клиентов брала по 5 рублей. Те же, в свою очередь, сбывали пряжу кустарям по 10 рублей. Ведь эта пряжа необходима при изготовлении пуховых платков. В итоге каждый имел выгоду.

Килограмма пряжи кустарю хватало, чтобы на ее основе связать пять платков, которые он мог реализовать минимум за 300 рублей.

Через руки же Киселевой прошло свыше 10 тысяч рублей. Вот тебе и копеечное дело!

…Сейчас, когда время отодвинуло те события в прошлое, кажется, что они были ясны с самого начала и никаких сложностей при расследовании вроде бы не должно возникать. Но так только кажется.

Оглядываясь назад, мы часто недоумеваем и удивляемся: почему что-то было сделано нами именно так, когда можно было бы поступить иначе. Но когда находишься в гуще событий, то все, что делаешь, все выводы и принимаемые решения кажутся единственно верными.

Остается лишь сказать, что и Сергей Александрович Рагузов, и Николай Александрович Завалий, и полковник Алексей Филиппович Егоров — все они по-прежнему в строю, зорко стоят на страже интересов государства и нашего социалистического общества.

 

И. Михайлин,

полковник милиции

ОПОРНЫЙ ПУНКТ

В последние годы в органах внутренних дел Московской области продолжается поиск новых, наиболее эффективных форм и методов предупреждения правонарушений.

В 1972—1973 годах в некоторых районах, в частности в Одинцовском и Орехово-Зуевском, на базе участковых пунктов милиции были созданы своеобразные формирования, позволившие объединить усилия милиции и общественности для профилактической работы среди населения. Убедившись в полезности этого начинания и учитывая опыт, накопленный в других областях страны, в 1974 году местные партийные и советские органы по указаниям областного комитета партии и исполкома областного Совета депутатов трудящихся помогли общественности организовать опорные пункты правопорядка во всех городах и районах Подмосковья.

Сегодня можно сказать, что создание их полностью себя оправдало. В этом можно убедиться на примере деятельности хотя бы одного из них.

Дачный поселок Малаховка, расположенный в живописном лесном массиве в 25 километрах от Москвы, хорошо известен жителям Подмосковья. Прекрасные парки, озера, сосновый бор привлекают, особенно в летнее время, тысячи москвичей. Малаховка постепенно разрастается, превращаясь в поселок с современными жилыми кварталами.

Одним из быстро растущих микрорайонов является жилой поселок Малаховского экспериментального завода Гипроуглемаша, где живет около 14 тысяч человек. Этот микрорайон считался наименее благополучным в поселке Малаховка. На его улицах, в садах и скверах случались нарушения общественного порядка, совершались и уголовные преступления.

По инициативе отдела внутренних дел исполкома Люберецкого горсовета в микрорайоне был организован и теперь активно действует опорный пункт охраны порядка. В соответствии с решением горсовета завод выделил под опорный пункт прекрасное помещение, обеспечил его мебелью и всем необходимым для работы. Сотрудники милиции и активисты общественных организаций повесили плакаты, стенды, графики, диаграммы. На видных местах появились выписки из указов Президиума Верховного Совета СССР, а также из постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР по вопросам организации борьбы с преступностью, пьянством и о работе добровольных народных дружин. В одной из комнат разместились товарищеский суд, уличные и домовые комитеты, в другой — штаб ДНД, в остальных четырех — совет опорного пункта, участковые инспектора милиции, детская комната на общественных началах, родительский комитет, советы ветеранов и наставников.

Работу общественных организаций, представленных в совете опорного пункта, и участковых инспекторов милиции координирует совет опорного пункта во главе с секретарем парткома экспериментального завода Виталием Алексеевичем Дмитраком. Вся работа строится на основе плана, который ежеквартально утверждает совет опорного пункта. Его работе помогают дирекция, партийный комитет и все общественные организации завода. Не стоят в стороне от этих забот и депутаты поселкового Совета.

Душой опорного пункта является старший участковый инспектор капитан милиции Александр Александрович Полюшкин. В милицию на должность участкового инспектора он пришел в 1966 году с преподавательской работы в школе. Уже будучи сотрудником милиции, он получил второе образование, юридическое. А. А. Полюшкин хорошо знает население участка, особенно микрорайона. Как опытный специалист он пользуется заслуженным авторитетом среди руководителей общественных организаций и государственных учреждений. Как педагог он умеет располагать к себе людей и получает поддержку и помощь со стороны широкой общественности.

В зоне действия опорного пункта существует добровольная народная дружина, объединяющая в своих рядах 265 человек, имеются товарищеские суды, комсомольский оперативный отряд, большая группа актива детской комнаты милиции на общественных началах.

С созданием опорного пункта количество правонарушений в поселке, особенно бытовых, заметно сократилось. Поступление заявлений граждан в милицию уменьшилось. Теперь люди со своими заботами обращаются прежде всего в опорный пункт.

В добровольной народной дружине образовались специализированные группы по предупреждению бытовых правонарушений, по контролю за лицами, вернувшимися из мест лишения свободы, по борьбе с пьянством, по предупреждению правонарушений среди несовершеннолетних. Работают эти группы сравнительно недавно, но на их счету уже немало хороших дел.

Участковые инспектора и общественность опорного пункта ежедневно ведут индивидуально-профилактическую работу с конкретными лицами, либо склонными к правонарушениям, либо уже их совершавшими.

Горькой была жизнь в семье Турбановых. Отец семьи — добрый, рассудительный, трудолюбивый человек, когда трезв. Пьяный же он становился неузнаваемым. Но пьяным он бывал чаще, чем трезвым. Жена боялась идти в милицию, говорила: «Муж он мне и детям отец. С ним плохо, а без него будет хуже». Так и дальше, наверное, она терпела бы обиды и оскорбления, да устроил ей Турбанов скандал в неурочный час, и по вызову соседей явились старший участковый инспектор Полюшкин и дружинники. Они усмирили буяна, а когда он отбыл наказание, взяли под свой контроль. И победила общественность, наблюдавшая за образом жизни и поведением Турбанова. В семье установился мир и покой.

Таких примеров немало. Хорошо налаженная работа опорного пункта способствует не только поддержанию общественного порядка на улицах поселка, но и укреплению трудовой и производственной дисциплины в коллективах трудящихся. И устаревает поговорка «Моя хата с краю». В борьбу за порядок включилась вся общественность. А она может быть не только доброй, воспитывая и предупреждая, но и грозной, вставая на пути преступника.

 

В. Новиков,

полковник милиции

ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ

Стоит человеку набрать номер телефона 02 — ив любое время суток отзовутся люди, готовые прийти ему на помощь. 02 — это дежурные части милиции.

О чем только не сообщают дежурному сотруднику взволнованные голоса. После бури над дорогой наклонилось дерево. Из квартиры убежала собака, которую очень любили дети. В лесу заблудился подросток. Мальчишки, не спросясь, катаются на колхозных лошадях. В девятой квартире вот уже пятый день никаких признаков жизни…

Нередко поступают сигналы и другого рода. В новогоднюю ночь в дежурную часть УВД из Одинцовского отдела внутренних дел (ОВД) поступило сообщение: вооруженный преступник, совершив тяжкое преступление, скрылся в лесу.

Дежурный по указанию руководства УВД немедленно объявил тревогу для личного состава Одинцовского и соседних с ним городских и районных органов. Им было приказано приступить к осуществлению мероприятий, типовые планы которых составлены и отработаны заранее. Всем участникам операции этими планами предписано, что, когда и как делать. Моментально о происшествии и приметах разыскиваемого были оповещены работники автобусных и железнодорожных станций, вокзалов, аэропортов, все, кто как-либо мог содействовать поимке преступника. В дежурных частях управления и отделов началась нелегкая, поистине творческая работа: надо «передумать» правонарушителя; предвосхитить любой его шаг, исключить любую неожиданность.

Среди тех, кто был поднят по тревоге и включился в поиск, был и инспектор-кинолог Наро-Фоминского ОВД Николай Солуянов.

Вчера у сержанта милиции Николая Солуянова родился сын. У четырехлетнего Валерки появился младший братишка. Сослуживцы, как полагается, подшучивали над счастливым отцом. Весь день он видел вокруг себя улыбки и принимал поздравления. Вечером вместе с Валеркой пошел в гости к родственникам. Уложив сына спать, сел к праздничному столу. Здесь и настиг его неожиданный вызов.

Дом неподалеку. Николай бросился туда, спешно переоделся — в таких случаях полагается быть в форменной одежде. У подъезда райотдела уже урчал автомобиль. В дежурной части Николаю объяснили, что произошло в соседнем районе, предупредили: преступник вооружен. Удивительно чуткое существо собака — когда Николай открыл вольер, его Принц, взглянув на хозяина, весь подобрался, посерьезнел. Ему передалось волнение Николая.

У железнодорожного переезда машину, в которой ехал Николай Солуянов с четвероногим Принцем, остановил патруль. Николаю показали место, где скрылся преступник, и предупредили, что по его следу уже пошел с собакой кинолог из Звенигородского отделения милиции. Начинать отсюда преследование еще одному проводнику было бессмысленно. Из разговора с патрульными сержант узнал, что машинист электропоезда видел подозрительного человека неподалеку от станции Скоритово. В автомобиль сели еще шесть сотрудников милиции, и старшина Е. Зиборов повел машину к этой станции.

Действительно, в двух километрах от Скоритово Солуянов обнаружил на снегу четкие следы. Они вели от железной дороги в лес. Осмотрев их при свете электрического фонаря, Николай начал преследование. По пятам за ним двинулись шесть незнакомых ему товарищей — прикрытие и одновременно группа захвата. Сначала бежали. Потом пошли медленнее. Снег в лесу был глубоким, приходилось экономить силы. Преступнику не откажешь в сообразительности, видимо, он решил пробиться к Минскому шоссе и сесть на попутную машину.

Но сотрудники, шаги которых слышны за спиной, по дороге сказали Николаю, что Минское шоссе перекрыто, проверяются все проходящие по нему автомобили. «И все-таки, — подумал Николай, — надо не дать преступнику выйти на Минское шоссе. Там его брать будет сложнее».

Километров десять осталось позади. Принц заметно устал. Николаю и шестерым парням тоже досталось. Одно радовало, что устал и преступник. Теперь уже ясно, до шоссе он не дойдет, остановится передохнуть. Надо быть начеку. Миновав небольшую полянку, вышли к молодому ельнику.

Следы сворачивали в сторону. Неподалеку куча запорошенного снегом хвороста. Вовремя заметив все это, Николай отпустил Принца и спрятался за дерево. Ребята из группы захвата мгновенно рассредоточились. Принц зарычал. «Все, — подумал Николай, — не ушел». Тем временем преступника уже выволакивали из-под хвороста.

Решили выйти на Минское шоссе, до которого оставалось несколько километров. Выбравшись из леса на твердую дорогу, увидели милицейскую машину, которая патрулировала автостраду. Николай удивился совпадению — автомобиль словно поджидал их. На нем они и доставили задержанного в милицию.

По горячим следам. Это не просто красивая фраза. Для работников милиции и прежде всего уголовного розыска установить преступника в кратчайший срок — одна из главных обязанностей. Задержать, обезвредить его — значит пресечь его дальнейшую противоправовую деятельность, значит осуществить на практике ленинский принцип неотвратимости наказания.

Обеспечение милиции современными техническими средствами, необходимыми видами транспорта позволяет дежурным нарядам в считанные минуты организовать выезд оперативных групп к месту преступления, поддерживать с их членами устойчивую связь и своевременно снабжать информацией патрули, подвижные милицейские группы и соседние органы.

 

М. Маклярский,

писатель, заместитель председателя общественного совета УВД Мособлисполкома

НЕЖЕНСКАЯ ПРОФЕССИЯ

Из всех разнообразных милицейских профессий служба в уголовном розыске — самая опасная. Это в полном смысле мужская профессия. Сотруднику уголовного розыска приходится смотреть смерти в глаза, вступая в поединок с вооруженным преступником. И тем более достойна восхищения сражающаяся в рядах бойцов уголовного розыска женщина, чьи доблесть и героизм могут служить примером для многих работников-мужчин.

Именно об этом думал я, слушая генерал-майора милиции Владимира Ивановича Добросклонского, много лет занимающегося кадровой работой в Управлении внутренних дел Московской области. В своей памяти Владимир Иванович хранит множество фамилий и поучительных примеров.

Мы сидим в его просторном кабинете. За окнами поздние сумерки. Из груды дел, лежащих на полированном столе, Владимир Иванович вытаскивает объемистую папку.

— Вот, — говорит он, — полистайте. Личное дело майора милиции Екатерины Ивановны Пантелеевой. Ее трудовой подвиг заслуживает глубокого признания. Екатерина Ивановна неоспоримо доказала, что нет недоступных для женщин профессий…

Из служебной аттестации:

«Майор милиции Екатерина Ивановна Пантелеева, 1920 года рождения, член КПСС, при исполнении служебных обязанностей волевая, настойчивая, проявляет смелость и решительность, личную инициативу и смекалку, подлинно воинское мужество. За время работы в уголовном розыске имела ряд характерных задержаний опасных, подчас вооруженных преступников. По инициативе и при непосредственном участии Пантелеевой раскрыто много крупных краж, убийств и других сложных преступлений. Имея большой оперативный опыт, она умело передает его молодым сотрудникам… Должности инспектора уголовного розыска соответствует».

За этими скупыми строками официального документа большая, трудная жизнь. Тридцать пять лет милицейской службы.

Екатерина Ивановна Байкова (Пантелеева по мужу) родилась на Волге, в Симбирске. Семья Байковых жила трудно. Девять детей. Всех надо кормить, одевать, учить, а зарплата железнодорожного мастера в те годы была небольшой. Когда Кате исполнилось четыре года, Байковы переехали в Москву. Старшие дети пошли учиться. В свободное от учебы время они помогали матери по хозяйству. В 1928 году пошла учиться и Катя. Училась она прилежно. Из класса в класс переходила с похвальными грамотами.

В 1936 году семью постигло тяжелое горе, умер отец. Старшим братьям и сестрам пришлось совмещать работу с учебой. После окончания семилетки Катя поступила на курсы машинописи. Это была единственная возможность быстро получить специальность и начать зарабатывать на жизнь. Средств продолжать образование не было.

«Днем буду работать, — думала тогда Екатерина, — а вечером учиться». Она, как и ее братья и сестры, мечтала стать инженером-строителем.

Но, как это порой бывает, все сложилось по-другому.

В 1938 году, завершив с отличием учебу на курсах, Екатерина Байкова пошла на работу в Управление рабоче-крестьянской милиции по Московской области.

Проработав короткое время в отделе кадров, грамотная, быстро печатающая машинистка была переведена в машбюро уголовного розыска.

Екатерина была обыкновенной девушкой с обычными для ее возраста девичьими интересами. Она не увлекалась детективными книжками и приключенческими фильмами и не представляла себе уголовный розыск.

Здесь она узнала людей, которые работают круглые сутки, а порой даже по нескольку суток, сидят в засадах и в мирное время ходят всегда вооруженными. В коридоре отдела иногда появлялись траурные объявления с черными буквами, с горестными словами:

«Погиб при исполнении служебных обязанностей», «Убит в перестрелке с преступниками».

По улицам ходили веселые, счастливые люди. Они строили дома, спускались в шахты метро, водили трамваи и троллейбусы, пекли хлеб, ткали ситец. У каждого, правда, были свои заботы, свои радости, свои печали, но все они ночью спали дома и в них никто не стрелял. В уголовном розыске все было по-иному. В каждом телефонном звонке звучала тревога.

Новые товарищи по работе, эти с виду несколько угловатые, угрюмые люди, на самом деле оказались чуткими друзьями и интереснейшими рассказчиками, наделенными чувством юмора и удивительной наблюдательностью.

Быстро печатающая профессиональная машинистка почти никогда не вдумывается в содержание печатаемых бумаг. Однако сейчас, печатая различные документы — сводки, сообщения, справки, запросы, — Екатерина Байкова все больше и больше вдумывалась в их суть. И с каждым днем рос интерес к работе, которой еще недавно она не понимала и побаивалась.

И Екатерина Ивановна решила обратиться к начальнику уголовного розыска Алексею Николаевичу Малышеву с просьбой перевести ее на оперативную работу.

Больше часа шла беседа в кабинете у Малышева. Екатерина Байкова просила, убеждала, уговаривала. И Малышев понял, что это не прихоть, не мимолетное увлечение, навеянное чьими-то рассказами, а серьезное желание.

— А ты подумала, — спросил ее Алексей Николаевич, — что здесь страшно? Что здесь настоящая война с преступниками, у которых всегда или нож, или пистолет, или обрез?.. И пускают они это в ход и против мужчин, и против женщин. Они ведь никого не щадят.

— Подумала! — решительно ответила Байкова. — А что касается оружия, то стреляю я не хуже их. — Она показала на значок «Ворошиловский стрелок», прикрепленный к ее жакету. — Я уже два года работаю в аппарате. Прежде чем явиться к вам, я все взвесила. Чувствую, что справлюсь. — Не дождавшись ответа, она пошла к двери.

Со времени этого разговора прошло более тридцати лет. Но и сейчас, рассказывая об этой беседе, полковник в отставке Малышев помнит все детали.

— Знаете, выпалила она мне все это и встала, а в глазах у нее слезы блестят. И я задумался: «А может, она права? Ведь были же в нашей истории женщины — чекистки, разведчицы, участницы большевистского подполья, и не хуже мужчин дрались? Главное, думаю, это желание, энтузиазм, вера в свои силы. Важные качества для нашей работы». И когда она дошла до двери, гордая, с поднятой головой, я остановил ее: «Не огорчайся, Катя. Завтра о твоей просьбе буду докладывать комиссару».

Екатерину Ивановну назначили помощником оперативного уполномоченного уголовного розыска, присвоили звание лейтенанта милиции и выдали личное оружие — браунинг № 1. Объявляя Байковой это решение, начальник уголовного розыска предупредил ее:

— Запоминай наши принципы: на нож, на пулю, на кастет без нужды не лезь. Это первое. Не всякая лихость — геройство. Это второе. В нашем деле нужна мгновенная ориентация, правильный расчет, быстрая реакция и осторожность. И всегда помни: нам нужны живые работники, а не покойники. Но трусы при этом, конечно, тоже не нужны. Трусливый работник уголовного розыска способен и себя погубить, и дело провалить. Словом, не лихачи, но и не трусы.

— И что же, — спрашиваю я Алексея Николаевича, — запомнила Екатерина Ивановна эти ваши советы?

Малышев улыбнулся:

— Советы эти, конечно, правильные, но порой так складывается обстановка, что вора или грабителя надо брать сразу и самому. Звать на помощь нет времени. Уйдет преступник, и его придется снова искать неделями, месяцами, а то и годами… А сколько за это время он принесет бед людям?

Екатерина энергично взялась за новое дело, старалась во всем разобраться. Опыт старших товарищей помог ей овладеть техникой службы. И полковник Малышев ни разу не пожалел, что взял ее в уголовный розыск…

Из оперативной сводки:

«7 июня 1949 г. в отдел уголовного сыска Управления милиции Московской области обратился священник Ново-Алексеевской церкви Черников Ф. В. с заявлением, что несколько дней тому назад, ночью к нему на квартиру в поселке Перово явились двое неизвестных, один из них был в форме лейтенанта МВД. Предъявив ордер, напечатанный на машинке, без печати, на право производства обыска, неизвестные потребовали, чтобы священник выдал им 15 тысяч рублей, хранящихся у него в подполе.

Заподозрив неладное, Черников заявил, что, во-первых, у него таких денег нет и, во-вторых, без понятых он не разрешит производить обыска, так как это противоречит советскому закону.

В этот момент кто-то из соседей постучался в квартиру священника. Грабители испугались, сказали, что вопрос о присутствии понятых им необходимо «согласовать с подполковником», и удалились, пообещав скоро вернутся.

Одновременно Черников передал полученное им по почте после этого посещения анонимное письмо от имени «четырех сердец» с требованием в четырехдневный срок вручить лицу, которое назовет себя «Чайка», 10 000 рублей. В противном случае авторы анонимки угрожали священнику убийством.

Расследование заявления Черникова было поручено лейтенанту милиции Екатерине Ивановне Пантелеевой (в 1945 году Байкова вышла замуж за балтийского моряка Пантелеева и теперь носила фамилию мужа. — М. М.).

В течение нескольких дней Пантелеева и другие сотрудники вели наблюдение за Черниковым в целях предупреждения возможного на него нападения и задержания грабителей. За эти дни было установлено, что у Черникова много знакомых женщин, некоторые из них оставались у него ночевать, что живет он широко — вино, фрукты, конфеты, посещает ювелирные магазины. Никаких других данных пока добыть не удалось. Расследование продолжается».

О дальнейшем ходе расследования этого дела нам рассказала Е. И. Пантелеева.

— Приступая к расследованию заявления священника Черникова, я знала, что по области зафиксировано несколько нераскрытых ограблений, осуществленных под видом самочинных обысков. В каждом случае, как показали потерпевшие, действовал «человек в лейтенантской форме». Возможно, сказали мне, что вымогатели, посетившие священника, это те же самые преступники, которые совершили и предыдущие грабежи. Почерк один и тот же.

Изучив все материалы по самочинным обыскам, я решила встретиться со священником.

Дождавшись конца церковной службы — это было в пятницу, — пришла к нему домой. Передо мной был высокий, черноволосый, с чуть зеленоватыми глазами человек лет 45—50. Я предъявила удостоверение, которое он внимательно изучил, записав номер, дату выдачи, мою фамилию, должность. Я попросила Черникова ответить на некоторые вопросы. Священник согласился ответить на все.

Я спросила, есть ли у него знакомые женщины.

— Есть, — сказал он, — и больше, чем надо. Никак не могу совладать с греховными помыслами.

И тут же попросил не записывать этих слов и не сообщать о них его церковному начальству. Потом он подробно описал приметы грабителей, которые не совпали с приметами, названными другими потерпевшими. Затем я стала выяснять, действительно ли у него в подполе хранятся 15 тысяч рублей. Не фантазия ли это преступников. После длительного раздумья, предварительно выяснив, не будут ли эти деньги конфискованы, священник подтвердил, что действительно в момент прихода к нему с «обыском» в подполе находилась такая сумма.

— Однако, — сказал он, — ни одна живая душа, кроме меня, не знала об этом.

В то же время он категорически заявил, что никого из своих знакомых, в том числе и «приятельниц», не подозревает в связях с бандитами.

— Но не дух же святой сообщил преступникам, где вы храните деньги и сколько их.

— Возможно, дьявол их надоумил.

— Уголовный розыск, — сказала я, — в дьяволов не верит.

Несмотря на утверждение священника, что все посещавшие его дом — честные, религиозные люди, я все же решила выяснить, что на самом деле представляют собой знакомые Черникова. Обстоятельства дела ясно говорили о том, что без наводчика здесь не обошлось. Единственным лицом, имевшим постоянный доступ в квартиру священника, пользовавшимся его абсолютным доверием, являлась некая Мария Митрофановна Шепилова, 39-летняя незамужняя продавщица палатки фруктовых вод, проживавшая по соседству с Черниковым.

Шепилова убирала комнаты священника, покупала ему продукты, готовила еду, стирала. Словом, была у него полной домоправительницей. Черников был ею доволен: «Богомолка, ни одной службы не пропускает. Ни одного поста не нарушает, честнейшая раба божия. Соседи называют ее монахиней».

Встретившись с Шепиловой, я спросила ее, что она думает об этом происшествии, кого подозревает. Но ничего толком она мне не сообщила. Отвечая на мои вопросы, Шепилова опускала глаза к полу, крестилась и каждый раз глубоко вздыхала. Однако, как она ни старалась предстать передо мной этаким отрешенным от всяких мирских сует человеком, притворство ей не удалось. Это была игра откровенно плохой актрисы. Правда, поначалу я подумала, что, может быть, Шепилова метит на роль жены зажиточного священника-вдовца и поэтому изображает этакую богомолку.

Шепилова вела себя крайне осторожно. Кроме службы, квартиры священника, церкви и своей комнаты, она нигде не бывала. Ни с кем не разговаривала. Никому не звонила по телефону, ни от кого не получала писем.

Шепилова жила в коммунальной квартире. И я сочла необходимым поговорить с ее соседями, не раскрывая, конечно, ни место своей работы, ни цель моих расспросов. Один из жильцов, плотник-строитель, рассказал мне: «Есть у Шепиловой любовник. Фролов его фамилия, зовут Борисом. Живет на нашей улице. Судимый. После того как она у священника стала служить, как будто порвала с ним. Но как-то поздно вечером я возвращался от приятеля домой. Вижу, стоят они в переулке, это недалеко отсюда, и прижимаются». Так была обнаружена первая маленькая ниточка по этому делу. Стали мы заниматься Фроловым и вскоре выяснили, что вокруг него целая группа вертится. Уткин, Власов, Курцанов и Киселев. Добыли образцы их почерков. Научно-технический отдел определил: несколько слов анонимного письма к священнику написаны рукой Власова. Остальные — Курцановым.

Показали их на фотоснимках Черникову. И он сразу опознал Курцанова: «Вот этот! Был в форме лейтенанта». Удалось выяснить, что отец Курцанова одно время служил в МВД в пожарной охране и у него дома хранится форма с лейтенантскими погонами.

Одновременно поступили данные, что Фролов, Уткин и Власов готовятся на днях совершить вооруженное ограбление в Можайском районе. Встал вопрос о задержании всей группы. Операция была назначена на поздний вечер. А мне поручили собрать дополнительные данные об Уткине, работавшем в деревообделочной мастерской.

— Только будьте осторожны, — сказал мне начальник. — Раньше времени не вспугните.

Оставив машину в переулке, я пришла в мастерскую и спросила, как найти бригадира. Он у себя в конторе, ответили мне. Вхожу. Бригадир сидит за столом, что-то записывает, а в углу человек в комбинезоне проверяет наряды.

— Здравствуйте, — говорю. — Уткин работает у вас?

Бригадир удивленно посмотрел на меня:

— Работает. — И показывает на человека в комбинезоне: — Вот он и есть Уткин.

Я растерялась. Что делать? Как вести себя дальше? И я решила, как говорят картежники, идти ва-банк.

— Вы, — говорю, — Уткин?

— Уткин.

— Очень хорошо. Вы мне нужны. Я из милиции, — показываю удостоверение, не раскрывая его. Там ведь написано «уголовный розыск». — Из паспортного отдела. На вас пришла жалоба из военкомата. Почему не встаете на военный учет?

— Давно уже встал. И военный билет получил. Дома он у меня.

Тогда я стала лепетать, что вечно этот военкомат путает, отрывает людей от дела, что вы, мол, извините меня. Словом, прикидываюсь вежливой овечкой. Уткин слушает меня и молчит. А я по-прежнему не знаю, что делать. Извиниться и уйти? А если Уткин сделал только вид, что поверил мне? А на самом деле обдумывает, как бы ему исчезнуть и дружков своих предупредить. Задержать? А если он вооружен? Выхватит сейчас пистолет и убьет бригадира и меня. Машину я оставила далеко. Шофер ничего не услышит. За окном визжит электропила. Не только пистолет, гранату не услышат. Продолжаю жаловаться на военкомат, а сама обдумываю решение.

— Вот что, — говорю, — гражданин Уткин, чтобы вас больше зря не беспокоили, поедемте сейчас вместе в военкомат и выясним их претензии к вам. Потом я сама доставлю вас обратно.

Когда садились в машину, я незаметно шепнула шоферу, чтобы смотрел в оба. А шоферы в уголовном розыске, скажу вам, золотые ребята. Сколько раз выручали они оперативных работников в трудной обстановке!

Подъехали к дому № 11 в Дурасовском переулке, к управлению милиции. А Уткин меня спрашивает:

— Разве военкомат сюда теперь переехал?

— Нет, — отвечаю, — здесь только их представитель сидит.

Словом, завела я его в свою комнату, а там шесть столов. Тесно сидели, да и сейчас, правда, не просторней. Я мигнула ребятам, а сама быстро к начальству. Так, мол, и так. Уткин доставлен. Ну, мне за такую лихость справедливый нагоняй дали. А когда вошел шофер и показал начальнику финку, острую, как бритва, которую Уткин за подушку сиденья спрятал, полковник пообещал пять суток ареста дать.

Из спецсообщения:

«…С целью предупреждения вооруженного ограбления квартиры в г. Можайске 19 сентября были задержаны Фролов, Уткин, Власов и их соучастники Курцанов и Киселев.

При обыске по месту жительства Курцанова изъята офицерская форма с погонами лейтенанта. По месту жительства Уткина обнаружены пистолет, металлическая «фомка» и гвоздодер.

Все участники преступной группы признали себя виновными в попытке изъять деньги у священника путем самочинного обыска и в посылке ему анонимного вымогательского письма. Арестованный Власов показал также, что, когда им стало известно об обращении Черникова в милицию, они решили его убить.

Арестованные признались также в намерении произвести вооруженное ограбление в Можайске. В процессе следствия выяснилось также, что участники преступной группы причастны к предыдущим ограблениям, совершенным путем самочинных обысков, в Балашихинском и других районах области и в г. Москве.

Таким образом, в результате правильного проведения розыска и настойчивости оперативных работников, занимавшихся этим делом, в частности лейтенанта Е. Пантелеевой, удалось обезвредить опасную преступную группу и предотвратить намечавшиеся ею новые преступления — убийство и вооруженное ограбление».

Я спрашиваю Екатерину Ивановну:

— Вот в ваших аттестациях и служебных характеристиках есть такая фраза: за раскрытие особо сложных преступлений. А бывают несложные преступления, обыкновенные?

Екатерина Ивановна улыбнулась:

— Всякое преступление делается простым, когда его раскроешь…

Без вести пропавший

— …Утром вместе с мужем вышли из дому, — рассказывала, держа в руках мокрый платок, которым она все время вытирала глаза, пожилая женщина с рано состарившимся лицом. — Я на работу, муж на станцию. Он собирался в Москву, устраиваться на работу. Вечером дома я застала только сына. Муж не приехал. Не приехал и на следующий день. Три дня прошло, а его все нет. Объездила все больницы, морги, была в бюро несчастных случаев. Нигде ничего не известно. — Женщина снова вытерла платком глаза.

— Фамилия вашего мужа? — спросил женщину дежурный по Раменскому отделу внутренних дел, раскрывая толстую книгу записи происшествий.

— Алексей Петров (фамилия изменена. — М. М.), — ответила она.

Так возникло дело о пропавшем без вести Петрове.

Петров был хорошо известен Раменскому отделу. В прошлом он был дважды судим. После освобождения нигде не работал, пьянствовал, неоднократно вызывался в милицию. Но если пропал человек, хороший он или плохой, его надо искать. Таков закон.

Розыском Петрова занимался молодой работник уголовного розыска оперуполномоченный Серов. Он опросил свидетелей, сделал множество запросов, но никаких сведений о местопребывании Петрова не получил.

Каждую неделю в милицию приходила жена пропавшего, плакала, требовала, грозила обратиться с жалобой в Москву… Явившись в очередной раз, она застала в кабинете Серова Екатерину Ивановну Пантелееву.

— Садитесь, — придвигая стул, сказала ей Пантелеева. — Я знаю ваше дело и понимаю, какое у вас горе. У вас претензии есть к нам? Жалобы? Я работник областного управления и готова вас выслушать.

Женщина заплакала.

— Никаких претензий у меня нет, — сказала она. — Только просьба. Помогите найти мужа.

— Все, что от нас зависит, будет сделано. Я это вам обещаю. Единственное, о чем прошу, не торопите нас.

Женщина ушла.

Екатерина Ивановна видела, как тяжело переживает женщина постигшую ее беду, и решила сама заняться розыском исчезнувшего Петрова. Пантелеева перечитала все протоколы допросов свидетелей, все посланные запросы и полученные ответы, всю папку оперативных материалов.

— Куда же он все-таки мог деваться? — спросила капитан Пантелеева Серова. — Ваше мнение?

— Если говорить откровенно, — уверенно произнес Серов, — тут все ясно.

— Ясно?!

— Безусловно. Вы же читали все материалы. Петров сбежал от жены. Жили они плохо. Часто ссорились, дрались. Она постоянно попрекала его за тунеядство, за пьянство. Ему надоела эта канитель, и он ушел. И живет теперь где-нибудь в свое удовольствие.

— Но где? — прервала его Пантелеева. — На все запросы пришел отрицательный ответ. Иголку и то в стоге сена найти можно, а тут живой человек. Странная история получается.

— Объявим всесоюзный розыск, и сразу найдется.

Прошло несколько месяцев, а о Петрове по-прежнему никаких сведений не было. Исчез человек, и все. Словно сквозь землю провалился.

Жена каждый раз появлялась в райотделе внутренних дел. Спрашивала о муже, а ответить ей было нечего. Пантелеева выдвинула версию: возможно, Петров мертв.

— Но трупа нет, — возразил ей Серов.

— Если бы был труп, мы бы не гадали с вами, где Петров. Все было бы ясно. Я думаю, что Петрова нет в живых. Будем заниматься поиском возможного убийцы или убийц. Что же касается трупа — сейчас зима, снег. Посмотрим, что даст весна.

Изучая связи Петрова, Екатерина Ивановна особое внимание обратила на некоего Авилова, постоянного собутыльника Петрова. В прошлом Авилов судился за кражу. После отбытия наказания, как свидетельствовали материалы, поддерживал контакт с уголовными элементами, нигде постоянно не работал, часто отлучался из района, отсутствуя по нескольку дней.

Нашлась свидетельница, которая показала, что видела, как Авилов поручал Петрову продажу краденых вещей.

Может быть, подумала Пантелеева, на этой почве и возник между ними конфликт, кончившийся убийством?

Еще одно обстоятельство зафиксировала Пантелеева: Авилов раньше чуть ли не ежедневно заходил к Петрову домой и они вместе пьянствовали. А как только стало известно об исчезновении Петрова, сразу перестал ходить к ним, всячески избегая встреч с членами семьи своего пропавшего «закадычного дружка».

Вскоре случилось так, что Авилов был задержан милицией по подозрению в совершении квартирной кражи. На первом допросе, в котором принимала участие и Пантелеева, он сразу сознался в краже, назвал фамилии и адреса людей, которым продал похищенные вещи.

Такое быстрое признание и словоохотливость настораживали. Не потому ли, размышляла Пантелеева, Авилов так охотно рассказывает о совершенной им краже, что хочет уйти от ответа за убийство? На вопросы, связанные с исчезновением Петрова, Авилов твердо отвечал, что ему ничего об этом не известно.

Пришла весна. Вскрылись замерзшие пруды и озера, и в райотдел поступило сообщение, что на одном из озер обнаружен труп мужчины. Это был исчезнувший Петров. Эксперты определили: убит ударом тяжелого тупого предмета по голове. Екатерина Ивановна снова вызвала на допрос Авилова.

День за днем продолжался этот напряженный поединок. Авилов стоял на своем: ничего не знаю, ничего не ведаю.

— Вам нужно дело списать, а мне под вышку. Не убивал.

И только на шестой день он заговорил:

— Напрасно мучаетесь. Не там ищете. Вы бы со старшим сыном Петрова поговорили…

— А что вы о нем знаете? — спросила Пантелеева.

— Ничего, кроме того, что он часто ссорился с отцом.

Когда ведешь расследование, нельзя игнорировать никакую мелочь, даже самую пустяковую. Все надо исследовать. Так говорит многолетняя практика уголовного розыска.

От соседей, знакомых и других свидетелей Пантелеева узнала, что старший сын Петрова, Анатолий, действительно находился с отцом в крайне враждебных отношениях. Постоянно спорил с ним, ругал за пьянство. Иногда дрался. Важные показания дал допрошенный в качестве свидетеля мастер завода Моисеев, в подчинении которого работал Анатолий.

«…Анатолий пришел на завод очень возбужденный. Весь день нервничал. Перед концом работы, часа за два, он попросил разрешения уйти. На вопрос, что случилось, он долго не отвечал, а потом сказал: у меня отец пропал. Хочу съездить к матери и вместе с ней пойти в милицию».

Версия о причастности Авилова к убийству дополнилась еще одним подозреваемым. Кто же убийца? Авилов или Анатолий?

С санкции прокурора Пантелеева произвела тщательный обыск в квартирах убитого Петрова и его сына Анатолия, но ничего там не обнаружила.

— Господи… у меня такое горе, а вы сына подозреваете, — плача, упрекнула Пантелееву жена Петрова.

— Это в ваших интересах делается, — ответила ей Екатерина Ивановна. — Мы должны найти убийцу.

Вызванный на допрос Анатолий очень волновался, отвечал не по существу, плакал, однако причастность к убийству, как и Авилов, категорически отрицал: не убивал, ничего не знаю.

Несколько дней с утра до вечера Екатерина Ивановна еще и еще раз изучала дело, допрашивала Авилова, говорила с Анатолием, со свидетелями, но так ничего и не добилась.

Начальник отдела, которому она докладывала о ходе расследования, сказал ей:

— Да не мучай ты себя так. Взгляни в зеркало. Под глазами синие круги. Мучиться должен преступник, а не наш сотрудник.

— Я обещала жене Петрова, — ответила Пантелеева, — что найду убийцу…

— Думаешь, сын?

— Не знаю. Но ведет он себя неискренне. Чувствую, что-то знает, но не хочет или боится сказать. Прокурор дал мне санкцию на временное его задержание. Может быть, это на него подействует?

На очередном допросе Пантелеева сказала Анатолию:

— Мне не хочется верить, что вы убийца своего отца. Но факты против вас. До окончания расследования я вынуждена взять вас под стражу. Вот постановление, санкционированное прокурором. Прочтите.

Задерживая Анатолия, Пантелеева рассчитывала, что полная изоляция от всех и разлука с женой, которую Анатолий любил и без которой, как говорил, не может и дня прожить, заставят его сказать правду.

Через два дня Анатолий попросил Пантелееву:

— Разрешите свидание с женой.

— Пока не окончится расследование — не могу.

Анатолий заплакал. Потом попросил воды, сигарету и долго молчал. Пантелеева терпеливо ждала. Она представила себе, какая борьба должна происходить сейчас в сознании Анатолия.

— Ну хоть на минуту дайте увидеться с женой, потом делайте со мной что хотите, — повторил свою просьбу Анатолий.

— Не могу.

Он опять замолчал. Опять курил. Заходил по комнате и наконец произнес:

— Ладно. Пишите. Отца убила мать.

Привыкшая за время своей работы в уголовном розыске ко всяким неожиданностям, Екатерина Ивановна на этот раз от удивления даже привстала. В ее памяти возникло заплаканное лицо женщины, ее бесконечные визиты в милицию, требования найти мужа.

— Вы понимаете, Анатолий, что вы сейчас сказали?

— Понимаю. Это правда.

Когда жена Петрова вошла в кабинет Пантелеевой и увидела сидящего там сына, она все поняла.

— Это правда? — спросила ее Екатерина Ивановна.

Женщина заплакала.

— Да! — ответила она.

Петров нигде не работал, пропивал все вещи семьи, скандалил, избивал жену. Однажды пьяным он явился домой. Буянил. Разбил всю посуду. Гонялся за ней с топором, грозя убить. И доведенная до отчаяния женщина решилась на преступление. Дождавшись, когда муж уснет, она обухом топора ударила его по голове, а ночью спустила тело в прорубь озера. Потом она пошла в милицию с заявлением. Она думала, что это никогда не раскроется.

— Вам не было жаль этой женщины, — спросил я Екатерину Ивановну, — когда вы писали постановление на ее арест?

Екатерина Ивановна ответила:

— Право убивать человека не дано никому. Потом, карает же суд, мы только ловим.

Последние годы Екатерина Ивановна Пантелеева работает инспектором по розыску преступников, скрывшихся от следствия и суда. Это важный и ответственный участок.

В одном очерке трудно, разумеется, рассказать о всех раскрытых майором милиции Пантелеевой делах. За тридцать с лишним лет работы в уголовном розыске их было много. Но вот об одном деле мне все же хочется поведать читателю.

Поединок на перроне

Несколько лет назад Раменский район Московской области был взбудоражен дерзкими квартирными кражами. На протяжении нескольких недель их было совершено шестнадцать.

— Пройдет неделя-другая, беспокойство уляжется, — рассказывает Екатерина Ивановна, — смотришь, новая кража, нахальнее предыдущей.

Судя по методу совершения преступления, кражи осуществлялись одной и той же группой. Преступники действовали осторожно, не оставляя никаких следов.

Но вот по частной записке, оброненной ворами в одной из обокраденных квартир, стало как будто ясно, что все эти преступления дело рук рецидивиста Ковалева.

Владимир Ковалев, он же Романенков, он же Жуков, двадцати трех лет, в прошлом шесть раз судимый, был опытным вором.

После очередного освобождения из исправительно-трудовой колонии Ковалев поселился у матери в Люберцах.

Первое время поведение и образ жизни Ковалева давали основания полагать, что он решил порвать с преступным прошлым и заняться честным трудом. Но это была лишь искусная маскировка. Убедившись, что надзор за ним ослабел, Ковалев бросил работу, сколотил воровскую шайку и возобновил преступную деятельность.

Екатерину Ивановну Пантелееву вызвал начальник отдела внутренних дел уголовного розыска областного управления внутренних дел.

— Надо выехать в Раменское, — сказал он, — и найти этого Ковалева. Это же позор! Преступник почти открыто шагает по нашей земле, обкрадывает квартиры советских граждан, а мы не можем его взять. Без Ковалева не возвращайся.

— Понятно, — как всегда в таких случаях, ответила Пантелеева.

— Только, пожалуйста, учти, Екатерина Ивановна, — предупредил комиссар, — Ковалев человек отчаянный. Ему терять нечего. Седьмая судимость. Это значит — максимальный срок. Он шагу без ножа не сделает. Сама его не бери. Это приказ. В твоем распоряжении будут два инспектора.

Трое суток напряженной работы, подробная проверка всех связей Ковалева не дали никаких результатов, кроме одного вывода: территориально кражи происходили в Раменском и соседних с ним районах. Люберцы же, место своего жительства, Ковалев щадил. Значит, решила Пантелеева, надо искать преступника в Люберцах.

Пантелеева приехала в Люберцы. И первое, о чем она узнала, что буквально накануне один из инспекторов вечером видел Ковалева на улице.

— Почему же вы его не задержали? — возмутилась Пантелеева.

— Испугался, — откровенно признался инспектор. — Ковалев без ножа не ходит.

Пантелеева покачала головой. Она вспомнила слова ее первого начальника Алексея Малышева: «Трус в уголовном розыске — не работник».

Вместе с тем это сообщение утвердило ее в мнении, что Ковалева надо искать именно здесь, в Люберцах. Пантелеева привлекла к розыску наиболее способных дружинников, сотрудников железнодорожной милиции. Подробно рассказала им о приметах преступника. Поздно вечером поступило срочное сообщение: на станции Панки проживает гражданка, которая недавно приобрела у Ковалева несколько краденых вещей.

Молодую женщину, известную своим сомнительным поведением, доставили в Люберецкое отделение милиции.

— Ничего не знаю, — заявила она.

— Странно, — сказала ей Пантелеева, — сарафан, который на вас, украден в Раменском всего неделю тому назад. Хотите очную ставку с потерпевшей?

И женщина стала рассказывать. Да, она знает Ковалева. Действительно, купила у него несколько платьев, туфли. Познакомила же ее с Ковалевым приятельница по имени Аза, живущая в вагонах на станции Панки.

— Когда вы последний раз видели Ковалева?

— Вчера. У Азы в вагоне. Мы там выпивали, песни под гитару пели. Потом Ковалев на велосипеде поехал в сторону Люберецкого механического завода.

— Что пели — это хорошо, — иронически заметила Пантелеева. Сейчас она была настроена оптимистически. — Выходим на след, — сказала она своим товарищам.

Было около четырех часов дня. На перроне станции Панки безлюдно. Сотрудник железнодорожной милиции, дежуривший на платформе, только что ушел в линейное отделение.

— Проверьте буфет, — сказала приданным ей инспекторам Пантелеева, — а я подежурю на перроне.

Инспектора ушли. И в ту же минуту пришла электричка из Москвы. И Пантелеева увидела, как в один из вагонов быстро садятся трое молодых людей. Один из них был похож по приметам и по фотокарточке на Ковалева. А инспектора, как назло, не появляются. И милиционер тоже еще не вернулся. Выбора не было. Пантелеева одна последовала за преступником.

— Одна мысль: задержать, не упустить, — продолжала свой рассказ Е. И. Пантелеева. — Вспоминаю приметы. Осторожно разглядываю лежащую в сумочке фотокарточку. Не очень похож. Как одна буду задерживать? У него же, наверное, нож? Смотрю в окно: на платформах станций, где останавливается электричка, сотрудников не вижу. Милиционеров тоже нет. Куда же все подевались? Малаховка — опять на платформе никого. А эта тройка сидит на скамье у входа и о чем-то шушукается. О чем? Может быть, они догадались, кто я? «Станция Удельная», — звучит в репродукторе голос машиниста. Принимаю решение брать их одна. Вытащила пистолет из сумки и положила в карман жакета. Смотрю, готовится к выходу один военнослужащий. Подхожу к нему и говорю: «Помогите задержать преступника». Он посмотрел на меня, смутился: «Я боюсь, — отвечает, — я же без оружия». На одной из скамей четверо, по виду рабочие. Я к ним. Они тоже отказываются: «На работу опаздываем». Станция Быково. Ковалев и его дружки поспешили к выходу. Я за ними. На платформе опять никого из наших. Словно нарочно. Неужели они не догадались сесть в машину и догнать меня? А Ковалев и его дружки идут в сторону туннеля. Я подхожу к нему. «Предъявите, — говорю, — паспорт». Ковалев усмехнулся. Полез в боковой карман. Вот сейчас, думаю, вытащит нож. Я уже мысленно приготовилась к этому: схвачу его сразу за руку, приемом самбо. А справлюсь ли? Парень — косая сажень. Но Ковалев дает мне паспорт. Читаю: Ковалев Владимир Петрович. «Вам придется пройти со мной в отделение», — говорю. На мгновение он растерялся, потом схватил меня за руку, пытаясь вырвать паспорт. Я его за пиджак. Тогда он со всей силой наносит мне удар. Очень больно, но я его не отпускаю. Вижу, хочет достать нож. В этот момент шедшие за мной четверо рабочих подбежали и помогли доставить его в дежурную комнату Быковского аэропорта. Оттуда я по телефону вызвала машину и наряд из Быковского отделения милиции… Между прочим, это были те самые рабочие парни, к которым я обращалась в вагоне.

Я пытаюсь представить себе эту схватку 40-летней женщины с физически сильным бандитом, за плечами которого много тяжких преступлений. Какие, думается, надо иметь нервы! Какой сильный, мужественный характер, какую высокую преданность служебному долгу, чтобы вступить в такой поединок!

— Задерживая Ковалева или других преступников, а их было немало, — объясняет мне Екатерина Ивановна, — я никогда не чувствовала себя героиней. Просто я всегда делала и делаю то, что полагается делать работнику уголовного розыска, преследующему преступника.

И в этих ясных и бесхитростных словах — жизненное кредо инспектора уголовного розыска майора Екатерины Ивановны Пантелеевой.

В уголовном деле по розыску Ковалева хранится трехстраничный рапорт Пантелеевой об обстоятельствах задержания преступника. В этом документе нет ни слова о том, какой опасности подвергалась Екатерина Ивановна на перроне станции Быково Московской железной дороги. Но в личном деле Пантелеевой появилась запись об очередной награде «за смелые и решительные действия при задержании опасного рецидивиста».

Работники отдела кадров мне сказали, что по возрасту и выслуге лет она, если бы пожелала, давно могла бы уйти на заслуженный отдых, на пенсию. А она не собирается.

— Пока не подготовлю себе настоящей замены, не уйду, — говорит Екатерина Ивановна. — И это непременно будет женщина.

— А верите ли вы в возможность исправить преступника?

— На этот вопрос просто не ответишь, — сказала Екатерина Ивановна, — преступник преступнику рознь. Но если бы речь шла только о наказании правонарушителя, а не об исправлении его, нечего б мне было делать в уголовном розыске, и я, наверное, попросилась бы в другую службу. Вы не представляете, какая это великая радость — помочь оступившемуся человеку снова стать на правильный путь!

И Екатерина Ивановна рассказала нам еще один случай из своей практики.

— Вот что случилось не так давно. Вернувшийся из заключения молодой человек, в задержании которого я принимала активное участие, долго не мог устроиться на работу. Узнав об этом, я прежде всего явилась к его больной матери, для которой сын был единственной опорой, поговорила с ним самим, помогла ему. Добилась устройства на работу. Потом несколько раз встречалась с ним, беседовала по душам, помогала советами и даже деньги в долг давала. Небольшие, правда. Он аккуратно их возвращал. Сейчас он женился. На каждый праздник шлет мне поздравительные открытки.

Это не единственный пример участия Екатерины Ивановны, майора из уголовного розыска, в судьбах людей, с которыми она столкнулась по долгу службы.

Екатерина Ивановна Пантелеева награждена орденом Красной Звезды, медалями, ее не раз награждало Министерство внутренних дел и Управление внутренних дел Мособлисполкома. Фотография этой смелой женщины на управленческой доске Почета. Она член партийного бюро Управления уголовного розыска, член редколлегии стенной газеты «Чекист».

В 1941 году, более тридцати лет назад, ей присвоили первое звание — лейтенант. В 1967 году она надела майорские погоны.

— Со званиями мне не везло, — говорит Екатерина Ивановна. — И все из-за того, что женщина. По три срока передерживали. — Она улыбнулась. — Знаете, до чего доходило? Придумал какой-то умник, что женщинам-офицерам хромовых сапог не полагается. Только кирзовые. Как будто у женщин грубее ноги, чем у мужчин. Смешно, не правда ли? Свистка не давали… Но все это в прошлом. Сейчас отношение другое. Среди космонавтов и то своя «Чайка» есть, Валентина Терешкова.

— Ну а если бы пришлось все сначала, — задаю ей стандартный вопрос, — как бы вы поступили?

— Точно так же. Но не сразу. Прежде пошла бы в Высшую школу МВД. Много знаний требуется в нашем деле.

Я выхожу из небольшой рабочей комнаты Пантелеевой, где четыре стола и много телефонов, с чувством благодарности судьбе за то, что она свела меня с этой замечательной женщиной, о жизни и делах которой должны знать люди. И в первую очередь — молодые.

 

Б. Соколов,

майор милиции

СЕЛЬСКИЙ УЧАСТКОВЫЙ

Уж сколько раз начальник горотдела говорил Сучкову:

— Оставь ты свой велосипед. Возьми мотоцикл. Ведь специально для тебя приобрели. Ей-богу, даже неудобно за тебя! Один ты этим допотопным средством передвижения пользуешься.

— Товарищ полковник, — оправдывался участковый инспектор. — Я, конечно, возьму, если прикажете, да ведь все равно стоять будет. На велосипеде мне сподручней. Участок, сами знаете, сельский, дороги не ахти какие, чуть дождик, и раскисли. Мотоцикл тяжелый, не везде пройдет. Вот и тащи его на себе. А на велосипеде-то я быстро в любую погоду поспею. Велосипед, он вроде спорта, для здоровья полезен.

— Ну как знаешь.

Привык майор милиции к своему велосипеду. Проедет за день 30—40 километров, и хоть бы что, чувствует себя бодрым, свежим. Может быть, велосипед и помог ему сохранить завидное здоровье. И фигура у Сучкова спортивная. Крепкий, сухощавый мужчина, хотя лет ему уже немало. В милиции около тридцати лет служит. Воевал. Не раз был ранен. Награжден правительственными наградами. В течение дня Сучков успевает побывать в самых различных уголках его участка. Повсюду у него знакомые, друзья, помощники, которые вместе с ним следят за порядком в селениях. Везде у него дела и по линии сельсовета. Николай Васильевич вот уже больше двадцати лет подряд избирается депутатом Аксиньинского сельсовета, неосвобожденным заместителем председателя исполкома.

Нередко звонит ему директор совхоза Пышкин:

— Николай Васильевич, помогите. Отстаем с уборкой картофеля.

Сразу и не поймешь: при чем здесь участковый инспектор? Но ведь он еще и заместитель председателя сельсовета, в ответе и за хозяйственные дела. В каждом населенном пункте проживает по 10—12 пенсионеров. Многие в состоянии и не прочь оказать помощь совхозу. Надо только организовать.

Сучков собирает руководителей депутатских групп — а они есть в каждой деревне, — дает задание, и, глядишь, на поля дополнительно выходят 70—80 человек. Большая помощь хозяйству!

Весной к Николаю Васильевичу обращаются с просьбой организовать переправу детей в школу через реку, зимой — наладить доставку тех же детишек на автомашине, чтобы по пути не обморозились. В приемной участкового инспектора всегда многолюдно. Вопросы он решает быстро, энергично. Авторитет его велик. Если говорят: так сказал Николай Васильевич — значит, надо делать именно так, а не иначе.

Цифры на газете

Заведующая магазином встретила Сучкова вся в слезах.

— Что же мне теперь делать-то, миленький Николай Васильевич! — причитала она. — Все, проклятые, унесли, и выручку за неделю, и товар!

— Успокойся, Марья Ивановна! Время теряем. Расскажи все по порядку, — прервал женщину участковый инспектор.

Марья Ивановна кончила всхлипывать:

— Утром пришла открывать магазин, смотрю, а подсобка взломана. Я скорее звонить в милицию. Не отвечают, должно быть, связь нарушилась. Ну, я к вам мальчишку своего послала.

Николай Васильевич в глубокой задумчивости оглядывал торговый зал магазина. Ночью здесь побывали настоящие погромщики. С полок и витрин все сброшено на пол. Перемешались рассыпанные конфеты, сахар, соль, различные крупы. Расплылось темной лужей подсолнечное масло. «Хулиганство какое-то, — подумал Сучков. — Опытный жулик так поступать не будет. А может быть, это ловкая маскировка?» Взглянул на продавщицу, постучал по столу пальцем:

— Сколько раз я говорил тебе, Марья Ивановна: не копи деньги, сдавай своевременно их, не оставляй в магазине. Теперь отвечать будешь. Ну вот что: в магазин не ходи и никого не пускай туда. Поскольку телефон не работает, я сейчас скажу этому шоферу — мимо магазина проезжал грузовик, — чтобы он слетал в Звенигород, в милицию.

Шофер был знакомый, с полуслова понял участкового. Сучков отошел в сторону, глядел на магазин, соображая, откуда всего удобнее было ворам к нему подойти. Вероятнее всего, с овражка, что метрах в трехстах пролегает от магазина. Ночь была лунная, светлая. Конечно, они шли по овражку. На самом дне его тропинка. И какой умник построил магазин в таком месте? Прямой соблазн для жуликов.

Николай Васильевич осторожно, чтобы не нарушать следы, подошел к пролому. Дерево было трухлявое, выломать пару бревен не представляло большого труда. На бревнах остались глубокие вмятины от лома. «Великолепный слепок можно сделать, — с удовлетворением отметил он. — Лом, вероятно, был тяжелый. Такой преступники далеко с собой не понесут. А в овражке, помнится, был бочажок. В полдень к нему всегда коров пригоняли. Посмотреть надо».

Сучков, наказав заведующей магазином никуда не отлучаться и ждать прибытия оперативной группы, отправился к роднику. Шел берегом оврага. Овраг был довольно глубокий. Пройдя с километр, участковый инспектор заметил голубое зеркальце родника. Спустился вниз. Дна не было видно. Сучков сбегал к рощице. Нашел длинную сухостоину, сломал ее.

Родник оказался глубоким, метра три. Николай Васильевич стал квадрат за квадратом прощупывать слегой дно. Вскоре нащупал что-то твердое. Разделся, потрогал ногой ледяную воду, нырнул. Вынырнул с довольным возгласом:

— Вот он!

В руках был короткий, но увесистый лом. Выбрался из воды, бросил орудие взлома на траву. Поблизости раздался говор, топот ног. Из кустов, туго натянув поводок, стремительно выбежала овчарка. За ней едва поспевали проводник Ноздрань и инспектор уголовного розыска Клубочкин.

— Вот так встреча! — со смехом сказал Ноздрань, глядя на Сучкова, который поспешно натягивал брюки.

— Жарко что-то, покупаться захотелось, — безразлично бросил Николай Васильевич, лязгая зубами.

— А это что такое? — спросил Клубочкин, показывая на лом. — Ага, понятно! Ну и молодец же ты, Николай Васильевич!

— Вы, ребята, давайте дальше, пока следы не остыли. А я вас на велосипеде догоню, — сказал Сучков.

Сотрудники побежали за собакой. Через несколько минут участковый догнал их. Тропинка круто пошла наверх. По ту сторону оврага начинался лес. Овчарка свернула с тропинки. Сучков пытался было поехать по бездорожью, велосипед начал прыгать, натыкаться на коряги. Мешал и тяжелый лом. Оставил все у заметной сосны с разбитой молнией верхушкой.

Бежать за собакой пришлось минут сорок. Все изрядно измучились. Ищейка остановилась под развесистой елью, где лежало несколько пустых бутылок из-под вина, объедки колбасы, сыра. Воры, видимо, почувствовав здесь себя в безопасности, решили устроить привал, выпили и закусили. Работники милиции тщательно осмотрели остатки трапезы. Николая Васильевича заинтересовала хлебная корка. Продавщица говорила, что хлеба в магазине не было. Значит, преступники принесли хлеб с собой. Это тоже серьезная улика, которая окажет в свое время неоценимую услугу следствию. Дальше: хлеб они, вероятно, во что-то заворачивали, не исключено, что в газету. Сучков перевернул еловый лапник, на котором сидели воры. Четвертушка аккуратно оторванной газеты лежала под хвоей. Названия и даты не было, но можно было определить, что газета большого формата, содержала международную информацию. Внизу, у самого обреза, шариковой ручкой нечетко записано какое-то число, семь цифр.

— Вероятно, номер телефона, — высказал предположение Клубочкин. — Вы, Николай Васильевич, поезжайте с этой газетой обратно, в магазине работает оперативная группа. Эта газета там очень пригодится. А мы пойдем дальше по следу.

Осмотр в магазине подходил к концу. Работники милиции записали, что пропало, сняли слепки следов лома, обследовали местность вокруг магазина. Особых зацепок, за что можно было бы ухватиться для разработки версии, не было. Все ждали, что даст погоня по следам. Поэтому возвращение Сучкова было встречено с особым интересом. Руководивший группой заместитель начальника горотдела Юрий Иванович Соколов дал задание найти владельца лома и узнать, что означают цифры на газете, выяснить ее название, кто выписывает такие газеты. Розыск сразу стал целенаправленным, конкретным.

Задание получили все участники группы. Но каждый понимал, и прежде всего Николай Васильевич Сучков: раз преступление совершено на его участке, так и основная тяжесть работы ляжет на участкового. Он здесь хозяин. Обязан знать всех людей, их прошлое и настоящее, взаимоотношения друг с другом.

В первую очередь майор милиции решил заняться ломом. По всей вероятности, его украли. Не пойдут же преступники со своим ломом! В этот же день Сучков оповестил — кому позвонил, к кому сам приехал на велосипеде — всех своих внештатных сотрудников. Прикинул, где можно спросить о ломе. Насчитал адресов двадцать, где ведутся строительные работы. Для начала решил поехать к тем, кто ставит новую изгородь, роет погреб. Здесь без лома не обойтись.

Пригодилась профессиональная, десятилетиями натренированная память. Как только пришел на работу в милицию, на первом же инструктаже ему сказали: запоминай каждую мелочь, потом пригодится. Это стало для него, тогда молодого инспектора, законом, а затем сложилось в привычку. Николай Васильевич иногда даже уставал, оттого что мозг автоматически час за часом, день за днем штамповал образы увиденного, укладывал в запасники, с тем чтобы выдать, когда потребуется, необходимую информацию.

Николай Васильевич припомнил обрывки разговора, который состоялся недели две назад с одним механизатором, работавшим в совхозе. Сучков отчитал его за то, что тот перевозил без разрешения директора бутовый камень для строительства своего гаража. Парень умолял Сучкова не сообщать директору, не то снимут с работы. А у него жена родить собралась, расстроится. Участковый тогда строго предупредил тракториста, взял с него слово, что он прекратит свои безобразия.

К нему-то и отправился Николай Васильевич, благо повод был: приехал, мол, проведать, как держишь свое слово.

Иван Григорьев встретил участкового приветливо, радостно сообщил, что жена родила мальчишку.

— А насчет того, что вы мне говорили тогда, Николай Васильевич, железно. Никаких отступлений от маршрута.

— Ну молодец, — сказал майор. — Показывай, какой гараж отгрохал.

— Да ну, гараж, закуток для мотоцикла. Хотел сегодня закончить, да никак лом не найду. Помню, дня три тому назад у стены стоял. Знать, ребятня стащила. По вечерам тут бегают.

— Да зачем он тебе?

— Хотел его вместо балки приспособить. Он толстый, здоровый такой, чертяка. Как раз подошел бы.

— А… Ну, бывай здоров. Как-нибудь навещу, парня посмотрю.

— Обязательно приезжайте, товарищ майор. И жена будет рада. А парень у нас — во! Николаем назвали.

Не только потому, что Иван Григорьев строил гараж, приехал в эту деревню участковый инспектор. Знал он, что здесь живет Алексей Цыганков, по прозвищу Цыганок, полгода назад освободившийся из заключения, где отбывал срок за кражу из магазина. «Неужели опять за старое принялся? — размышлял Сучков. — Почерк его. Разворотил подсобку. В магазине все расшвырял. И этот лом…» Сказал Григорьеву:

— Ты, Иван, никому не говори, что я у вас тут был. Знаешь, разговоры могут быть лишние, понял?

— О чем речь, конечно, понял.

— Это первое. А второе — мне нужна твоя помощь. В милиции есть сведения — не знаю, насколько они верны, нужно проверить, — будто бы Лешка Цыганок часто выпивает, бузит, от работы отлынивает. От такой жизни до преступления — один шаг. Надо помочь ему. Но осторожно, тактично, чтобы не обидеть человека. Ну, будь здоров. Завтра заеду.

…Овчарка потеряла след на шоссе. Но она помогла добыть важные улики, используя которые члены оперативной группы узнали многое. Цифры на газете оказались телефонным номером областного отделения Сельхозтехники. Установлены название и дата выпуска газеты. Осталось узнать подписчика.

В районной конторе Союзпечать дали более пятисот адресов, куда рассылается эта газета. Началась кропотливая работа по просеиванию длинного списка фамилий. Огромное большинство отпало сразу же.

Остановились на нескольких фамилиях — людях, чье поведение было небезупречным.

Руководитель оперативной группы сразу же сделал оговорку: совсем необязательно, чтобы кто-то именно из этих людей совершил преступление. Поэтому поиск надо расширить.

Сучков сообщил о своих подозрениях в отношении Цыганкова.

— Сам Цыганков не выписывает ни одной газеты, — сказал заместитель начальника горотдела Соколов, — но в деревне, где он живет, эту газету выписывают семнадцать человек. Вам, Николай Васильевич, необходимо там поработать. Особое внимание обратите на номер телефона. Кому он потребовался? Кто связан с Сельхозтехникой? Предъявите Григорьеву лом на опознание.

В деревне было тридцать восемь дворов. В сельсовете для Сучкова в течение получаса отпечатали список жителей. Долго изучал участковый перечень имен, фамилий, профессий. Никто вроде бы не связан с Сельхозтехникой. Вот только разве Григорьев… Но он же сам не ездит за запчастями. Он их получает у кладовщика, и газету он не выписывает. Впрочем, надо проверить… Наталья Смирнова, счетовод совхоза. Незамужняя. Имеет ребенка. Газет, судя по списку, не читает…

Чем больше читал майор, тем глубже увязал в массе подробностей, порой никчемных и ненужных. Сунул бумагу в планшетку, вскочил на велосипед и покатил к Ивану Григорьеву. Все же он кое-что уловил из списка, вспомнил. Например, о давнишних связях Цыганкова с Наташей Смирновой.

Тракторист встретил майора милиции с виноватым выражением на лице:

— Не удалось мне повлиять на Цыганка. Загудел он. Пьет горькую. На работу второй день не выходит.

— Жаль, жаль, — бесстрастным голосом произнес участковый. Немного подумал и спросил: — А в каких отношениях он с Наташей Смирновой?

— Похаживает к ней. Мальчишку он любит.

— Иван, ты говорил, что у тебя пропал лом. Ты бы узнал его среди других?

— Само собой, узнал бы. Как же свой лом не узнать!

— Тогда пойдем к соседу. У него там пять ломов собрано. Только не подумай что-нибудь плохого на соседа. Твой лом нашел я, далеко отсюда.

В присутствии понятых Григорьев, немало удивленный, сразу же показал на короткий толстый лом. Воскликнул так же, как и участковый:

— Вот он!

Дальнейший путь участкового инспектора лежал к дому Наташи Смирновой. Она еще не вернулась с работы. На крылечке сидела ее мать. Возле нее вертелся аккуратно одетый, чистенький мальчик лет трех.

— Добрый вечер, Пелагея Семеновна! — поздоровался Сучков. — Как здоровье? Все ли хорошо дома?

— Какое уж там здоровье, седьмой десяток пошел.

Мальчуган подбежал к офицеру, завороженно глядя то на планшетку, то на золотистую кокарду.

— Дяденька, а ты настоящий милиционер или нет? — спросил он, задрав голову вверх.

— Конечно, настоящий!

— А разве настоящие милиционеры на велосипедах ездят?

Николай Васильевич рассмеялся. Бабка схватила за руку внука:

— И куда ты, безотцовщина, лезешь?

— У меня есть папа! — упрямо сказал мальчуган.

Лицо старухи помрачнело. Ей не хотелось при постороннем человеке говорить о своей семейной тайне.

Мальчик повторил:

— У меня есть папа!

Последовал шлепок. Внучонок захныкал. Сучков почувствовал себя неловко. Быстро соображал, как перейти к разговору на нужную ему тему:

— Понять его надо, Пелагея Семеновна. Мальчику отец нужен.

Старуху прорвало:

— Только не такую пьянь, ворюгу. Упаси боже! А Наташка — свет на нем клином сошелся — совсем голову потеряла. Ну что он ей? Камень на шее! Живут нерасписанные. Да на что глядя расписываться? Ведь он дня не проходит, чтоб глаза свои паскудные не заливал. Откуда только деньги на винище берет?

— Ай-ай-ай, мама! — послышался сзади звонкий голос. — Кого это ты так?

К крыльцу подошла молодая женщина лет двадцати пяти.

— Алешку, что ли, моего? А какое кому до него дело? Ах, это он вам, конечно, понадобился? — обратилась она к участковому инспектору. — Прошу прощения, товарищ Сучков. Не заметила вас.

Тон у нее был вызывающий. «Трудненько придется, — мелькнула у Сучкова мысль. — Как к ней подступиться? А что, если дать ей газету…»

— Во-первых, здравствуйте, Наташа, — начал майор. — А во-вторых, я к вам совсем по другому делу. — Инспектор торопливо открыл планшетку. — Вот тут у меня газетка. Вернее, четверть газеты. А на ней семь цифр. Вы не подскажете, что они обозначают?

— Вот еще! — фыркнула Наталья, но, явно заинтригованная, подошла к Сучкову. С любопытством посмотрела на газетный обрывок. — Да ведь это мой почерк. Ну да, пришел механик и сказал, чтобы я позвонила по этому номеру, когда кончится обед, в Сельхозтехнику. Я на газете записала. Потом завернула в нее хлеб и принесла домой. Как она к вам попала? — в глазах женщины сквозила плохо скрытая тревога.

— Наташа! — инспектор взял ее за руку, приглашая сесть. Присел рядом на скамейку. — Вспомните, кто мог взять из вашего дома эту газету?

— Да зачем это вам? — уходила от ответа Смирнова.

— Наталья Гавриловна! — уже строго приказал Сучков. — Говорите, кто взял эту газету?

— Ну, может быть, Алексей. Он искал, во что кусок хлеба завернуть. В командировку позавчера он ездил.

— Точно он? — переспросил Николай Васильевич.

— Да он, кому же еще! — уверенно сказала женщина. — У меня даже остальная часть этой газеты сохранилась.

Она быстро сбегала домой, вынесла газету. Сучков приложил свою четвертушку. Линия разрыва совпадала.

— Опять что-нибудь натворил? — уже со слезами прошептала Наташа. — Ох, горе мое!

Участковый инспектор, не отвечая, поехал на другой конец деревни. Там жил Цыганков.

Дверь была заперта. Хозяин сидел за столом. Перед ним стояла наполовину опорожненная бутылка.

Доставленный в отделение милиции, он все отрицал. Однако, когда работники милиции нашли похищенное им из магазина, Цыганков сознался в преступлении и назвал своих сообщников.

Возвращение Николая Беспятова

Нет у участкового инспектора свободного времени. Сегодня воскресенье, а он едет по служебным делам. Неделю назад в паспортном столе ему сказали, что вернулся из мест лишения свободы Николай Беспятов. Обычно после прописки такие люди идут к своему участковому инспектору — доложить о возвращении, месте жительства, дальнейших намерениях. Таков порядок. Эти люди когда-то нарушили закон. Участковый инспектор должен знать о них все до тех пор, пока твердо не убедится, что человек исправился окончательно.

Николай Беспятов не явился к Сучкову. Майор милиции решил сам навестить его. Другого дня, кроме воскресенья, Николай Васильевич не нашел.

Он хорошо помнил Беспятова. Много хлопот доставил этот мальчишка участковому. Пожалуй, не было недели, чтобы на Кольку не приходили жалобы: то сад обломает, то драку затеет, то трактор угонит у механизатора. Водил по деревням ватагу таких же, как и он сам, сорванцов. С возрастом его проделки становились все опаснее. Николай Васильевич подолгу разговаривал с ним. Предупреждал. Просил бросить хулиганство. Часто бывал дома у Беспятовых. Отец, слабовольный человек, к тому же большой любитель выпить, не смог оказать никакого влияния на своего недоросля. Парень бросил учиться.

— Погуляю, пока в армию не забреют, — отвечал он на укоры взрослых.

— Смотри, Коля, как бы тебя не забрили по другому поводу, — говорил ему Сучков.

Однажды в клубе произошла драка. Зачинщиком был Беспятов.

Вызванный повесткой, он пришел к участковому, беспечно улыбаясь. Когда услышал, что материалы будут переданы в суд, не поверил:

— Да меня через три недели в армию призовут.

— Советской Армии хулиганы не нужны, — холодно ответил Николай Васильевич.

Приговор суда ошеломил Беспятова: полтора года заключения в исправительно-трудовой колонии. Не выдержал, заплакал. В последнем слове сказал, обращаясь к общественному обвинителю:

— Что же вы меня не одернули раньше-то, построже надо было бы со мной…

«Ничего-то он не понял, — подумал тогда майор, — ищет виноватых. Напакостят, нахулиганят, а когда отвечать наступает пора: что же вы меня просмотрели, не воспитали…»

С такими мыслями Сучков теперь подъезжал на велосипеде к деревне, где жил Николай Беспятов. У первого дома остановился.

— Добрый день, Николай Васильевич, — раздался из-за густой листвы палисадника женский голос — Проходите сюда.

Инспектор узнал пенсионерку Степаниду Гавриловну Самсонову. Отворил калитку. Прислонил к изгороди велосипед. Поздоровался. Самсонова сидела на скамейке в тени сирени. Присел рядом с ней. Старушка, поглядев по сторонам, доверительно спросила:

— К Беспятовым? Пришел Колька-то ихний. С дружками снова кружит. Пьянка целую неделю идет. Видно, ума-то в тюрьме не набрался.

Сучков поднялся:

— Верно, Степанида Гавриловна, к Николаю Беспятову я, проведать, как он тут себя ведет.

— Да зря выпустили. Сидел бы там, спокойнее было бы.

— Нельзя так, Степанида Гавриловна, — возразил инспектор — Перевоспитывать надо людей.

Дом Беспятовых стоял на отлете. Глухой дощатый забор опоясывал его. За забором слышались голоса. Инспектор открыл калитку. Под вишнями, расстелив байковое одеяло, лежали четверо парней. Играли в домино. На траве поблескивали две пустые бутылки из-под водки. Сучков с трудом узнал в загорелом мускулистом парне Николая Беспятова. «Поздоровел. Словно из санатория вернулся».

— А ну-ка, пошли, Николай, в дом! — приказал майор.

Беспятов недовольно посмотрел на участкового, нехотя поднялся и молча пошел за Сучковым.

На кухне, усадив парня за стол, инспектор сказал:

— Не советовал бы возвращаться к старому. Помню, как ты в суде сопли размазывал, хныкал: вот если бы со мной построже! Почему ко мне не явился? Почему до сих пор не работаешь? Некогда? Боишься, пьянку запустишь?

— Дядя Коля! Только пять дней прошло, как освободился. Друзья тут пришли, ну отметили… — пытался смягчить участкового Николай.

— Завтра чтобы у меня быть! О водке и думать забудь! — закончил разговор Сучков.

Напрасно ждал Николай Васильевич беспутного парня. Не пришел он и на следующий день.

Участковый инспектор встретил его опять в пьяной компании. Посоветовался с председателем сельсовета и предложил обсудить Беспятова и его дружков на деревенском сходе.

Никогда еще не было такого. Люди с интересом шли на собрание. Все знали, что Николай Беспятов после отбытия наказания не исправился. Немного стал тише вести себя, и только. Пьет, бездельничает. Односельчане — все народ работящий, трезвомыслящий — не одобряли парня: деревню позорит! Пришли на сход семьями. Николай Васильевич коротко доложил:

— Вот он перед вами. Отбыл за хулиганство наказание, да, видно, не впрок оно ему пошло. Ваших сыновей мутит. Пьянки да гулянки. Давайте решать, что с ним делать.

Что тут началось! Особенно горячились матери. Как пришел Беспятов, парни совсем от рук отбились. Вино стали пить.

— Выселять его надо из деревни!

Собрание уже совсем склонилось к этому решению. Виновник сидит ни жив ни мертв.

«А ведь могут и выселить, — подумал Сучков. — Будет ли это ему на пользу? Среди чужих людей кому он будет нужен? Пропадет».

Попросил слова:

— Может быть, поверим ему в последний раз, с таким условием, чтобы он завтра же устраивался на работу?

На том и порешили.

На следующее утро Николай Васильевич, подходя к отделению милиции, увидел своего незадачливого тезку, ожидающего участкового.

— Ну что, выпороли вчера немножко? Стыдно? Давай торопись с работой. Все дурное — от безделья. В колонии какую специальность получил?

— Слесарил там.

— Ну что ж, можно слесарем в совхозные мастерские. — Увидев, что парень мнется, спросил: — Не хочешь?

— Николай Васильевич, знают там, что я сидел. Стыдно. Ведь я и пил-то из-за этого. Разве я хуже других? Работать хочу, чтобы уважали меня… В колонии я многое понял.

Николай Васильевич с интересом посмотрел на Беспятова. А ведь парень не потерянный. Будет из него человек. Надо только помочь ему.

— А на механизатора широкого профиля хочешь учиться?

— Конечно!

Николай Васильевич набрал номер телефона:

— Соедините, пожалуйста, с директором совхоза. Петр Иванович? Это Сучков. Вспомнил я тут вашу просьбу насчет кандидатуры в училище механизации. Есть у меня такой человек. Вполне подходящий. Сейчас он будет у тебя…

Майор милиции заезжает иногда в этот совхоз. Однажды в центральной усадьбе остановился у доски Почета. С фотографии на него глядело знакомое лицо с озорным прищуром глаз. «Добро, не ошибся в человеке. Крепко стоит на ногах», — с удовлетворением подумал участковый инспектор.

 

Б. Соколов,

майор милиции

ЗАБОТЫ МАЙОРА ТРОФИМОВА

Утром, по дороге на службу, майор милиции Трофимов любил поразмышлять, в деталях представить предстоящий рабочий день. Сегодня он был под впечатлением вчерашнего письма из мест заключения. Оно вернуло его в прошлое.

…Еще на школьной скамье Андриан Трофимов мечтал поступить в педагогический институт. Но мечте не суждено было сбыться. Вместо института он пошел в военкомат, оттуда — на фронт. И после войны учиться не пришлось. В горкоме партии сказали, что такие, как он, нужны в органах милиции. Человек решительный, волевой и в то же время увлекающийся, он не любил половинчатости, с головой ушел в интересную работу уголовного розыска. И вскоре понял, что здесь тоже нужно быть педагогом.

По роду своей службы ему приходилось сталкиваться с людьми, в воспитании которых когда-то был допущен просчет.

Если молодому деревцу что-то мешает, оно начинает расти вкривь. Не приди ему вовремя на помощь, может совсем погибнуть. Кем-то вроде садовника чувствовал себя Андриан Николаевич Трофимов. Сколько ребят прошло через его руки! Почти все сейчас уважаемые люди. При встрече почтительно здороваются с майором милиции:

— Если бы не вы, Андриан Николаевич!..

Но бывало, что эту фразу несколько переиначивали: «Если бы вы раньше за меня взялись».

«Не понимаю я безусых юнцов, которые бездумно прожигают лучшие годы в попойках, карточной игре, — размышлял старший инспектор. — Ни мечты, ни цели. А причина одна: плохое воспитание в семье, на производстве, отсутствие умного руководителя. Но, с другой стороны, парням по 17—18 лет. Сами должны понимать, что к чему. Правда, некоторые начинают соображать, да поздно. Такого накуролесят, что…»

До слуха майора откуда-то из-за глухого забора донеслось:

— Деньги на бочку, проиграл — плати.

В ответ юношеский извиняющийся басок:

— У меня сейчас нету.

Снова назидательный злой голос:

— «У меня нету»… Тогда нечего было садиться!

Трофимов поискал глазами калитку, нашел, с силой распахнул. Под молодыми тополями, за фанерным столиком сидели трое великовозрастных парней. Позади них стоял подросток. «Да никак это Колька Логин? Значит, его тут обчищают?»

Первым заметил работника милиции парень с нависшим чубом. Он сгреб карты и быстро сунул под стол. «Еще один старый знакомый», — майор милиции узнал в чубатом недавно вернувшегося из мест заключения Николая Кобелева. Кобелев как ни в чем не бывало обратился к сидящим напротив:

— Ну вот, ребятки, покурили и на работу пора. И ты, Коля, иди, да не забудь, о чем я тебя просил.

Парни поднялись.

— А вот и товарищ майор за нами пришел. Заботится, как бы мы на работу не опоздали, — с ухмылкой проговорил Кобелев.

— Развеселый ты человек, Кобелев, — в тон ему ответил Трофимов. — Легко живется с таким характером.

— Это точно, легко. А потому, что совесть моя чиста.

— Даже после того, как ты обобрал этого пацана? — Андриан Николаевич кивнул на Логина. И, не дав опомниться Кобелеву, быстро приказал: — А ну, достань карты!

— Это какие?

— Те, что под столом спрятал.

Кобелев с недоумением обратился к дружкам:

— Ребятки, а разве у меня были карты и я их спрятал?

«Ребятки» дружно протянули:

— Не-ет.

— Ну вот видите, — развел руками Кобелев, — А впрочем, надо посмотреть. Вдруг действительно там карты?

Он нагнулся.

Андриану Николаевичу надоело смотреть на эту комедию. Сдвинув брови, он сурово произнес:

— Не советую валять дурака, Кобелев. Предупреждаю тебя: если замечу еще раз за картами, оштрафую. Идите! А ты, Николай, — сказал Трофимов Логину, — останься!

Парни ушли.

— Садись, — предложил старший инспектор.

— Ничего, постоим.

— Ну-ну, — Трофимов окинул глазами Колю Логина.

Это был не по годам развитый подросток. Крупные руки, широкие плечи, высокий.

— Значит, сколько же ты проиграл?

— Да мы не играли, просто так сидели.

Коля Логин врал, не моргнув глазом, выгораживал своих приятелей.

— И когда ты должен принести деньги? — словно не слыша его, продолжал спрашивать майор.

Колю словно подменили. Побагровев, он от обороны перешел в наступление:

— Я зарабатываю. Хозяин своим деньгам. Что хочу, то и делаю.

— Хозяин? Давай посчитаем, кто хозяин. Сколько тебе лет, Николай? Так, семнадцатый год. А «зарабатываешь» ты, если не ошибаюсь, не больше пяти месяцев. Зарплата у тебя, поскольку ты ученик, 30—35 рублей в месяц. Итого ты в своей жизни своим трудом заработал от силы 150 рублей. А за шестнадцать лет родители и государство израсходовали на тебя… На́ ручку, садись подсчитывай!

— Они обязаны.

— А ты что обязан? Или твоя обязанность только в том, чтобы ложкой за столом работать?

Логин провел ребром ладони по горлу:

— Мне ваши нравоучения вот так! Надоело, хочу жить, как нравится.

Разговора не получилось.

«Даже слушать не захотел, — с досадой подумал майор милиции. — А ведь перед тем же Кобелевым уши развесит, не оторвешь. Возле Кобелева всегда какой-нибудь пацан. Надо отдать должное, язык у него подвешен хорошо».

Бывший уголовник действительно знал много «историй». Угощал пацанов папиросами, пивом, в картишки поигрывал. На их же деньги угощал. Неладно получалось. Ребята зеленые, в голове хлама полно. Надо было вырвать их из-под влияния Кобелева.

В отделе внутренних дел Трофимов вновь перечитал вчерашнее письмо. Из исправительно-трудовой колонии от Анатолия Губаря, которого полтора года назад осудили за разбой.

«Здравствуйте, гражданин старший следователь из города Жуковский Трофимов Андрей Николаевич! («Сколько я с ним провозился, а он даже должность мою и имя позабыл», — поморщился Трофимов.) Пишет вам хорошо знакомый Губарь Анатолий Иванович…»

Действительно хорошо знакомый. Всякий раз, когда на участке случалось ЧП, Трофимов вспоминал Губаря: не его ли рук дело? Кто мог увезти чужой велосипед? Губарь. Кто способен проверить карманы пьяного? Он же. Кто может устроить поножовщину? Опять Губарь!

Андриан Николаевич и по-хорошему и по-плохому уговаривал парня взяться за ум:

— Еще не поздно. Ведь ты же хотел поступить в авиационное училище. Иди учись. Нельзя жить без мечты. Ты плохо кончишь. Пожалеешь, да будет поздно.

А Губарь только усмехался. Нагло глядел на работника милиции и говорил:

— Я еще несовершеннолетний. А чтобы отправить меня в колонию, надо сначала доказать, что именно я обчистил того пьянчужку.

И вот сейчас иные речи:

«Я многое обдумал и осознал за эти полтора года. Так жить, как жил я, нельзя. Возьмите мой любой день, прожитый на свободе, он, как вся моя жизнь, прожит впустую… Сколько раз вы сильно меня ругали. Ваши слова я пропускал мимо ушей. Считал себя самым умным. А делал одну глупость за другой. Даже на суде я был уверен, что меня не посадят, во всяком случае, не осудят так строго. Но теперь, в колонии усиленного режима, я часто вспоминаю те разговоры. Боже мой, какой же я был осел! Вы заставляли меня учиться на летчика. Вы, работник милиции, который, по идее, должен презирать таких, как я. А вы переживали за меня и на суде. Надеялись, что так строго меня не осудят. А сколько других хлопот и волнений доставил я вам! Винить, кроме себя, мне некого. Вот если бы можно было начать жизнь снова. Я бы этих поступков не сделал.

С искренним уважением Губарь».

Андрей Николаевич, а сейчас я у вас спрошу, как там дела на свободе? Много ли еще осталось таких хулиганов, каким был я? Я вас прошу, будьте с ними построже. Можете почитать некоторым мое письмо. Для них это будет уроком.

Трофимов решил обязательно показать письмо Коле Логину. Пусть призадумается. Он, кажется, знал Губаря.

Но так случилось, что старший инспектор уголовного розыска Трофимов не смог быстро увидеть своего подопечного.

Знать бы Андриану Николаевичу, чем закончит компания, в которую попал Коля Логин, упросил бы он своего начальника дать несколько дней, чтобы поработать с подростком, взять под свое влияние его ненадежных друзей, установить шефство, подключить к этому делу горком комсомола, общественные организации на предприятиях…

Но даже работники милиции не могут всего предусмотреть.

18-летний шалопай Николай Кобелев принадлежал к той породе людей, которые редко усваивают урок с первого раза. Отсидев за кражу полтора года в колонии, он сделал глубокомысленный вывод: случайность. Кто-то проболтался. Продовольственный ларек был взят чисто. О краже узнали только утром следующего дня, а они все трое сидели на чердаке заброшенного сарая, пили сладкий ликер, закусывали шоколадом и, покатываясь от смеха, представляли себе изумление заведующей ларьком тети Даши, когда она придет торговать. Напившись вина, заснули. Домой Кобелев пришел вечером бледный, в испачканном, помятом костюме. У подъезда его ждал Андриан Николаевич Трофимов.

— Я все знаю, Коля, не надо рассказывать, — произнес он, положив руку на Колино плечо. — Пошли в милицию.

Хотя Кобелев держался, по его мнению, стойко, решил ни за что не сознаваться и действительно долгое время твердил: «Знать ничего не знаю», ему как на блюдечке выложили все обстоятельства кражи. Запираться было бессмысленно. «Выдали, гады!» — горько подумал Кобелев и подписал протокол допроса.

Даже после того, как ему популярно объяснили, что он и его приятели-бездельники были на виду всего города, что их часто замечали пьяными, предупреждали, говорили с родителями — одним словом, взяли на заметку, даже после этого Кобелев не поверил, что столь быстрое раскрытие кражи — закономерность, а не случайность. Урок, преподанный ему, он усвоил плохо.

…Однажды, распечатав пачку сигарет и угостив подростков, Кобелев достал новенькую колоду карт.

— Ого, в дурачка сыграем! — радостно воскликнул Коля Логин.

Кобелев приметил этого не по годам развитого паренька, как только тот появился в компании. Видел, что ребята его слушаются.

Коля был горяч, не сдержан, чуть что — пускал в ход свои увесистые кулаки. Сам Коля обожал своего тезку, Кобелева, старался подражать ему. Даже курить стал, притом те же сигареты, что и Кобелев. Кобелев молча поощрял Логина.

Помешивая карты, Кобелев насмешливо произнес:

— В дурачка играют дурачки вроде тебя. А мы будем играть на денежку.

Коля покраснел, насупился.

— Ну-ну, — Кобелев обхватил его за плечи, — шуток не понимаешь. На, дели. По одной карте сдавай. Будем: в очко играть. А как это делается, каждый поймет, когда у него пустые карманы будут. Садись, парни!

Парни сели. Через полчаса все медяки, гривенники и пятиалтынники, выпрошенные у матерей на кино и мороженое, перекочевали в объемистый карман Николая Кобелева.

— Эх вы, игрочишки! — весело смеялся он. — Вот ваши гроши. Забирайте! — он высыпал мелочь на землю.

Мальчишки несмело потянулись за деньгами.

— А впрочем, стоп! — Кобелев испытующе оглядел пацанов. — Весь проигрыш в общий котел. — Покопался в потрепанном бумажнике, вынул замусоленный рубль, великодушно бросил в общую кучу. — Коля, собери деньги, пошли за мной.

Веселая компания вышла на окраину городка. Кобелев обратился к Коле Логину:

— Ты, Коля, самый большой, тебе дадут. Видишь палатку у самого леса? Дуй туда! Возьмешь две бутылки портвейна и пачку печенья.

Пили из горлышка, пустив бутылку по кругу. Для мальчишек, в жизни не бравших в рот спиртного, доза оказалась сногсшибательной — почти по целому стакану. Один Коля Логин чувствовал себя бодро. Остальных развезло.

Кобелев, придвинувшись к нему, неожиданно серьезно сказал:

— Коля, ты из всех самый стоящий парень. Я тебе доверяю. Командуй ими. Ребята пойдут за тобой.

— Хоть в-в огонь и в-в воду, — заикаясь, ответил Коля, преданно глядя на тезку.

— Вот и я говорю, — Кобелев обнял широкие плечи подростка. — У нас должна быть своя компания, а в ней железные законы.

— Только железные!

— Ты будешь вожаком. Итак, первое, чтоб никто не знал, что мы делаем, — ни отец с матерью, ни другие пацаны. Мертво! Тайна! То же самое и о нашем договоре. Как проснутся, — Кобелев кивнул на троих раскинувшихся на траве мальчишек, — дай им задание: завтра после обеда сбор у озера. Пусть возьмут из дома по рублю. Сыграем.

Андриан Николаевич, конечно, помнил о своем намерении встретиться с Колей Логиным, поговорить с ним по душам, предупредить, чтобы подальше держался от Кобелева. Хотел приструнить и самого Кобелева. Но день за днем встречу приходилось откладывать из-за срочных заданий. Едва успевал выполнить одно, как получал другие. Не было свободного часа. Задерживался на работе допоздна.

Старший инспектор с особой остротой понял, что откладывать больше нельзя, когда начальник прочитал на оперативном совещании заявление гражданина Гуцая о таинственной пропаже из квартиры многих ценных вещей.

Несмотря на ряд незаконченных дел, требовавших от Трофимова максимума энергии, Андриан Николаевич все же попросил, чтобы разобраться с этим заявлением поручили ему.

Гуцай… Эта фамилия что-то говорила ему. Трофимов вспомнил, что недалеко от стола, где играли картежники, стоял, вытирая слезы, вихрастый подросток лет двенадцати. Увидев появившегося в калитке человека в милицейской форме, он убежал. А Коля вроде крикнул: «Куда ты, Гуцай?» Ну да, Гуцай! Тогда Андриан Николаевич не придал значения этому эпизоду. Теперь же он приобрел весьма скверный смысл. Гуцая, вероятно, обыграли в карты, и он ревел от досады. Трофимов решил немедленно разыскать мальчишку.

Дверь долго не открывали. Андриан Николаевич хотел было уже уходить, но услышал тяжелые, шаркающие шаги. Шаги замерли у самой двери. Трофимов понял, что его изучают через глазок. Он сказал:

— Я к вам из милиции по поводу вашего заявления.

Послышался звон цепочки, скрежет задвижек, поворот ключа. Дверь приоткрылась. Майор милиции увидел старую женщину в очках.

— Входите, пожалуйста, прошу вас, — тихо проговорила она, внимательно оглядывая Трофимова. — А почему вы не в форме? — спросила вдруг старая дама и взялась за дверную ручку.

Андриан Николаевич поспешно вынул из кармана удостоверение. Вид красной книжечки успокаивающе подействовал на хозяйку. Она повторила:

— Прошу вас. Извините, что не могу принять в комнатах. Пожалуйста, на кухню.

На кухне Трофимов сел на предложенную трехногую табуретку и вопросительно поглядел на старушку. Тихим, скорбным голосом она начала:

— И что же это получается? Трудились, недоедали, недосыпали, копили… Все запоры и замки сменила, а вещи пропадают.

— Простите, — перебил ее Трофимов, — вы одна живете?

— Что я теперь скажу Людмиле, Аркадию? — продолжала старушка. — Аркашин костюм, туфли, часы «Полет» на золотом браслете. На них три буквы АСГ — Аркадий Степанович Гуцай. Людочкина шубка, серьги, плащ — ничего не осталось.

— Людмила и Аркадий, кто они? — спросил Трофимов.

— Как кто? — удивилась старушка. — Дочь и зять.

— Где они сейчас?

— Отдыхать уехали.

— Стало быть, вы одни?

— С внуком, с Игорьком.

— Большой мальчик?

— Двенадцать лет.

— Ну что ж, бабуля, давайте посмотрим, откуда пропали вещи, проверим запоры на двери. Да, кстати, познакомимся. А то говорим уже скоро десять минут, а как звать друг друга, не знаем.

Хозяйка, назвавшись Надеждой Ивановной, повела сотрудника милиции по комнатам, рассказывая, в какой последовательности исчезали вещи.

— Сначала часы Аркашины с Людочкиными серьгами пропали. Они на видном месте в хельге лежали. Я сразу же — к Игорю: куда девал вещи? Игорек целыми днями в городском пионерском лагере пропадает. Он расплакался. Я, говорит, бабуля, не брал. Игорек у нас — кристальная душа. Он, конечно, не возьмет. Значит, в квартире побывали чужие. Наверно, подобрали ключи. Выследили, когда квартира остается пустой…

— У вас на кого-нибудь подозрения?

— Нет. Не возьму греха на душу. Я сразу же вызвала слесаря, сменила замок…

«М-да, странно получается, Надежда Ивановна, — размышлял по дороге в городской пионерский лагерь Андриан Николаевич, — замки и запоры вы поставили новые, а шубка и костюм уплыли. Очень странно. Уж не ваш ли кристально чистый внук здесь поработал? Но не будем спешить с выводами, товарищ майор. Вы ничего не знаете, кроме того, что вещи пропали. Надо найти вора. Задача с одним неизвестным».

В пионерском лагере Трофимова ждала неудача. Большая группа ребят, среди которых был Игорь Гуцай, ушла в трехдневный туристический поход. Начальник лагеря, военный в отставке, показал на карте маршрут похода.

— Вот в этих пунктах у них будут ночевки… Но педагогично ли будет вам, работнику милиции, появляться ни с того ни с сего среди туристов-школьников, о чем-то беседовать наедине с мальчиком? Пойдут разговоры, перешептывания. Мальчик будет психически травмирован. Через три дня он вернется. Вы без помех сможете поговорить с ним, и никто об этом не узнает.

С начальником лагеря нельзя было не согласиться.

Уходя, Андриан Николаевич спросил, как вел себя Гуцай.

— Ничего предосудительного. Правда, часто отлучался из расположения лагеря. Но у него уважительная причина. Бабушка прихварывает. Он в магазин бегает, помогает по дому.

— А вы не слыхали, Игорь никому не говорил, что у них из квартиры пропадают вещи?

— Нет, этого я не слыхал.

Трофимов решил посоветоваться с начальником Жуковского горотдела В. И. Тарабриным. Многое тревожило его в поведении Гуцая: и то, что он часто отлучался из лагеря, и то, что говорил неправду о болезни бабушки, — Надежда Ивановна на здоровье не жаловалась и по магазинам ходила сама.

Подозрение, что Игорь Гуцай имеет отношение к пропаже вещей, укрепилось помимо воли Андриана Николаевича. А если он виноват, его надо немедленно разыскать и допросить. Ждать, когда он вернется из похода, нецелесообразно. Усложнится поиск вещей. Дело может запутаться.

С таким решением майор милиции вошел в кабинет начальника горотдела полковника Тарабрина.

В кабинете полковника была женщина, которая то и дело прикладывала платок к глазам, и худощавый парнишка лет тринадцати-четырнадцати.

— Поступила жалоба. Надо срочно разобраться, — сказал начальник. И вкратце изложил суть дела: группа хулиганов зверски избила подростка.

Андриан Николаевич бросил взгляд в сторону паренька. Тот еще ниже опустил голову, но все же майор успел заметить багровые подтеки на его лице.

— Разрешите приступить?

— Да. Вот Анастасия Ивановна Кацаева и ее сын сообщат вам подробности.

— Ну рассказывай, Володя, как все это получилось? — предложил старший инспектор, усадив их в своем кабинете.

— Иду я это вечером, уже темнело. На меня трое с кулаками. Избили ни за что ни про что.

— Так уж и ни за что?

— Ни за что.

— Ну а кто бил?

— Темно, не разглядел.

— Так и не разглядел?

— Уж и не разглядел! Дружки твои, кто ж еще! В карты он играет, товарищ Трофимов, — Анастасия Ивановна заплакала. — Деньги стал воровать.

— Проигрался? — спросил Трофимов. — Денег нет, а с тебя требуют. Потом встретили и избили. Так, что ли?

Володя отрицательно затряс головой.

— Анастасия Ивановна, кто у него приятели?

— В лицо я их не знаю. Слышала только, одного Пузырем зовут.

— Колька Пузырь? — живо спросил Трофимов у Володи.

Тот пожал плечами: мол, первый раз слышу.

Пузырь — была кличка Коли Логина. Его прозвали так за вздорный характер. «Неужели это он расправился с Кацаевым? — думал Трофимов. — Вполне возможно. Логина обыграл в карты Кобелев, а тот, в свою очередь, Володьку. У Володьки денег нет. Ну и излупил. Кацаев — мышонок по сравнению с Логиным».

Трофимов нашел Логина к вечеру того же дня в маленькой мастерской, пропахшей кислотой, резиной и машинным маслом. Коля Логин в заплатанном, но опрятном комбинезоне орудовал у верстака напильником. Увидев Трофимова, смутился. Андриан Николаевич решил действовать напрямик:

— Ты, конечно, догадываешься, зачем я пришел? — И, не дожидаясь ответа: — По поводу Кацаева.

— Я его не бил, — сорвалось у Логина.

— А кто?

— Не знаю.

— Коля, мы встречаемся не первый раз. Ты знаешь, зря я тебя тревожить не буду. Поначалу ты всегда отрицаешь, а потом приходится рассказывать. Дело подсудное. Кто избил Кацаева?

Логин молчал.

— Сколько ты у него выиграл?

— Ведь все знаете, а спрашиваете.

— Сколько?

— Ну, восемьсот шестьдесят рублей.

Володька Кацаев частенько вертелся возле картежников. Ему самому страсть как хотелось сыграть. Он даже сэкономил на мороженом и кино целый рубль, но взрослые парни гнали его.

Однажды, в скверном настроении оттого, что до копейки проиграл аванс, Коля Логин встретил Володьку.

— Где твой рубль, на мороженом еще не проел?

— Нет.

— Тогда пошли, покажу, как играют настоящие игроки.

Через десять минут Володька со слезами на глазах отсчитывал Коле потные медяки. А Коля поучал:

— Не хнычь! На ошибках учатся. Следующий раз отыграешься. Да смотри, матке ни слова.

Следующий раз Володька проиграл три рубля. Потом Коля великодушно разрешил ему поиграть без денег. «Если проиграешь, завтра принесешь».

— Что ты играешь с ним по мелочи? — сказал Кобелев Логину.

— А что с него взять?

— Поручи это дело мне.

В один день подросток стал огромным должником. Коля Логин даже растерялся от внезапно привалившего к нему богатства. Шутка ли, восемьсот шестьдесят рублей! Но как их получить?

Подсказал Кобелев:

— Дома-то что-нибудь есть у него. Деньги или кое-какое барахлишко…

Володька стал таскать вещи. Логин и Кобелев оценивали их и соответственно уменьшали долг.

Пропажи бабка обнаружила, воровать стало невозможно, но кредиторы были неумолимы. После неоднократных предупреждений Кацаеву намяли бока.

Логин сказал Андриану Николаевичу, что в драке не участвовал: мать послала в деревню проведать родственников.

— Это мы проверим. А если бы не послала? — спросил Трофимов.

— Был бы с ними.

— И попал бы под суд.

— Ну да! Мне бы ничего не было. Я по возрасту не подхожу.

Майор усмехнулся:

— Уж не Кобелев ли тебя так проинструктировал? Бейте, мол, ребята, Кацая, вам за это ничего не будет. Ошибаешься. За нанесение телесных повреждений и другие особо опасные преступления судят даже четырнадцатилетних. Тебе же, слава богу, семнадцатый год.

В Уголовном кодексе есть десятая статья. Так вот, согласно этой статье ответственность, я имею в виду уголовную ответственность, наступает после исполнения шестнадцати лет.

Логин слушал раскрыв рот.

— Но ведь Колька Кобелев говорил, что…

— Вот с кем ты дружбу водишь! — перебил его Андриан Николаевич. — Чуть в тюрьму тебя твой друг не засадил. Уж он-то знает законы… Пошли в милицию, там объяснение напишешь.

Коля стал нехотя снимать комбинезон. На руке блеснул золотой браслет.

— Часы дорогие, золотой браслет… — строго сказал Трофимов, — откуда это у тебя? А?.. — старший инспектор крепко взял парня за руку, пристально глядя ему в глаза. — Твой очередной выигрыш? Да? А ну-ка сними!

Логин заупрямился, хотел вырваться.

— Коля, не шути! Я знаю, откуда у тебя эти часики. — Парень снял часы и протянул Трофимову. — Быстрей собирайся. И учти: в твоих же интересах рассказать всю правду.

Андриан Николаевич внимательно осмотрел часы, браслет. Без сомнения, они принадлежали Аркадию Степановичу Гуцаю: марка «Полет», на задней крышке тонко выгравировано «АСГ».

Всю дорогу в горотдел молчали. Трофимов корил себя за то, что не выкроил время заняться Кобелевым и Логиным. Что они еще натворили — неизвестно. Ведь если бы они не избили этого пацана Кацаева, кто знает, заявили бы его родители в милицию, что их сын ворует?

Рабочий день в горотделе уже закончился. Светились окна только в дежурной части да в кабинете начальника.

Взяв у дежурного ключ, Трофимов открыл свой кабинет.

— Садись, Коля. Сейчас я тебе дам кое-что почитать. Не подумай, что хочу тебя сагитировать. В этом кабинете много таких ребят побывало. Сначала им море по колено было, а потом спохватывались. Я не хочу, чтобы ты повторял их ошибки. На, почитай, — Андриан Николаевич взял из стола два распечатанных конверта и положил перед Колей.

Юноша недоуменно посмотрел на конверты, потом на майора.

— Читай, читай.

Коля достал из одного конверта листок, исписанный неровным, неустоявшимся почерком.

«Может быть, мое письмо вызовет у вас удивление, что я обращаюсь именно к вам, — писал какой-то Зорин. — Только вам я верю, и только вы разрешите интересующие меня вопросы. Вы не должны мне отказать. Это очень важно для меня. Вот уже шесть месяцев, как я нахожусь в заключении. За это время я многое передумал. Как мне жить дальше? Мне нужно посоветоваться.

Недавно я смотрел замечательный кинофильм «Жизнь прошла мимо». Он очень взволновал меня. Я подумал: неужели и меня жизнь обойдет стороной? Нет. Не может этого быть. Я должен стать человеком. Меня волнует не мое прошлое, а мое будущее. Раньше я гордился тем, что меня называли вором. Как теперь ненавистно мне это слово! Я надеюсь освободиться досрочно. Когда освобожусь, что я должен сделать, чтобы заслужить доверие? Конечно, я буду работать, но этого мало. Что бы ни случилось в городе, вы будете в этом подозревать меня.

Конечно, я мог бы уехать в другой город. Мог бы там скрыть свое прошлое. Честным трудом заслужить доверие у людей, устроить свою жизнь. Но в Жуковском у меня старенькая мать. Ей нужен сын, нужен помощник. Поэтому я возвращусь только в Жуковский. С нетерпением жду ответа».

А другое письмо было полно отчаяния:

«…иногда хочется себе лоб расколоть на мелкие части. Прошел год, а в памяти еще так свежо, что было за этот короткий промежуток времени пребывания на свободе. Часто вспоминаю вас. Сейчас жалею о том, что не смог пойти по тому пути, на который так настойчиво вы толкали меня. Сейчас у меня нелегкая жизнь. Работаю как вол. До двух третей еще два года. Да и надежда на эти трети слабая. Так что на ближайшее будущее перспектива неблестящая.

Интересно одно. Казалось бы, я должен проклинать на чем свет стоит милицию, испытывать ненависть ко всем вам, но почему-то этих чувств в себе не испытываю. А совсем наоборот. Понял, что эти люди хотели мне добра. А сколько хлопот причинил я вам. Жаль, что не имею возможности как-то извиниться перед всеми вами.

У меня к вам просьба, Андриан Николаевич. Если будет у вас свободное время, напишите мне пару слов. Я буду очень рад».

Перекладывая в папке бумаги, Андриан Николаевич время от времени взглядывал на Логина. Лицо парня было угрюмо, губы крепко сжаты. Трудный тип. Упрям.

Прочитал. Аккуратно сложил письма, спрятал в конверты. Несколько мгновений сидел неподвижно, уставившись в одну точку. Крупные, тяжелые руки на столе. Сказал:

— Ну и что? Я-то здесь при чем? Они что-то натворили. Теперь лазаря поют: ах, какие мы были глупые, бяку сделали, больше не будем. Но я-то не воровал, не грабил.

— А вовлечение в азартные игры малолетних? А вот эти часы, украденные у Гуцаев? Это разве не преступление?

— Я не воровал, он сам принес!

— Ах, вот как! Значит, Игорь Гуцай подарил их тебе. Чем же объяснить такую щедрость?

— Проиграл.

— Костюм отца, шубу матери тоже проиграл? Это вымогательство под угрозой. За это, Коля, судят.

Андриан Николаевич встал, нервно прошелся по комнате. Взял чистый лист бумаги. Положил перед Колей:

— Пиши: по существу заданных мне вопросов поясняю… Одним словом, все как было! Обязательно назови всех, у кого сколько выиграл с Кобелевым.

Пробежав написанное, Трофимов присвистнул:

— Ого! Семь человек обыграл! Один триста рублей тебе должен, другой — шестьсот, а тот даже целую тысячу. Надо полагать, у Кобелева должников не меньше. И как же они расплачиваются с вами? Ведь на тысячу рублей вещей из дому не наворуешь! А вы с Кобелевым долги не прощаете. Кацаев долго будет ваши кулаки помнить.

Тут Андриан Николаевич с досадой подумал, что при опросе Володьки Кацаева упустил важный момент. Не установил: а не заставляли ли его кредиторы каким иным путем достать деньги? Не исключено, что Кобелев мог этих лопоухих подговорить совершить, скажем, кражу из магазина. И вообще, кто знает, на какое преступление могут пойти подростки, попавшие в сети уголовника. И самое главное — это преступление может совершиться завтра, сегодня в ночь, сию минуту. Нужно принимать срочные меры. Прежде всего нужно вызвать на откровенность Колю Логина. Если такой сговор был — добыть деньги преступным путем, — он должен об этом знать. Хитрить с Логиным не имело смысла. Надо прямо рассказать о своей тревоге.

— Коля, послушай меня и правильно пойми. Я не спрашивал Кацаева, каким способом вы предлагали ему достать деньги: может быть, кого-нибудь ограбить, где-нибудь украсть. Но факт остается фактом: он отказался и был за это жестоко избит. Другие ваши так называемые должники оказались слабодушными, пошли у вас на поводу. И сейчас готовят преступление. Неужели ты, рабочий человек, способен на такую подлость? Послать несмышленышей вроде Игоря Гуцая обворовать магазин… Не могу поверить, Коля!

Коля Логин посмотрел на майора милиции, уронил голову на руки. Срывающимся от слез голосом произнес:

— Ну зачем вы меня мучаете? Ведь все знаете, а тянете из меня жилы. Да, сегодня ночью мы решили обчистить магазин. Игорь Гуцай приедет через два часа из похода на электричке… — Поднял голову и яростно продолжал: — Запишите это как мое чистосердечное признание. Ведь это учитывается на суде, меньше срок дадут? Этого вы добиваетесь? Захотелось потешить себя: какой я добренький, о преступнике забочусь. Ненавижу всех вас!

Андриан Николаевич спокойно выждал, когда кончится истерика. Затем приказал:

— Коля, надо немедленно ехать за Гуцаем. Предупредить преступление. Разыскать Кобелева, всю группу. Мы сейчас за них в ответе. Не допустим преступления — ребята останутся на свободе. Время еще есть.

Эти слова и тон, каким они были произнесены, по-видимому, заставили Логина подняться, развеяли туман, помогли взглянуть на вещи по-другому. Он удивился взволнованности майора милиции, понял, что тот искренне переживает за ребят, попавших в беду из-за своей глупости.

— Что я должен делать? — спросил Коля.

— План такой: я еду за Гуцаем. Начальник пионерского лагеря сказал, что первая ночевка туристического отряда недалеко от Кратовского озера. А ты разыщешь других мальчишек, особенно Кобелева. Тебе помогут наши сотрудники.

Доложив начальнику горотдела об открывшихся обстоятельствах и предложив свой план действий, Андриан Николаевич уехал на мотоцикле разыскивать Гуцая, а Коля Логин в сопровождении двух работников уголовного розыска ушел в город.

Было начало лета. Стояли длинные, светлые вечера. В низинах столбом вилась мошкара.

Трофимов пожалел, что в спешке позабыл надеть защитные очки. Глаза слезились от встречного ветра. Донимала мошка. Пришлось щуриться и ехать на небольшой скорости.

Вот и озеро. На берегу горят несколько костров. Старший инспектор подошел к одному, второму. Наконец ему ответили:

— Мы из городского лагеря.

Командир отряда, коренастый крепыш в яркой клетчатой рубашке и белой полотняной шапочке с пластмассовым козырьком, узнав, что приехал родственник Игоря Гуцая, пренебрежительно махнул рукой:

— В первый же переход выдохся. Спит.

Андриан Николаевич вошел в палатку. Включил фонарик. На подстилке, тесно прижавшись друг к другу, спали несколько мальчишек. Кто из них Игорь? Позвал командира. Тот пересчитал пацанов:

— Одного не хватает.

Побежал в другие палатки. Вернулся к костру, где сидело человек пять туристов, их оглядел и вернулся к Трофимову:

— Исчез!..

Андриан Николаевич взглянул на часы. Было начало первого ночи.

— Не отчаивайся, парень. Я знаю, где Гуцай. Всего хорошего.

Гулкие выхлопы мотора далеко разнеслись по притихшим окрестностям. Андриан Николаевич на чем свет ругал себя за то, что медленно ехал, — мог бы захватить Гуцая. Оставалась надежда на то, что сотрудники уголовного розыска вместе с Колей Логиным разыщут ребят из группы Кобелева, не дадут им обворовать магазин.

Трофимов выжимал из мотоцикла все заложенные в нем лошадиные силы. Приехал в дежурную часть с красными, исхлестанными ветром глазами. Инспектор-дежурный знал о проводимой операции.

— Кобелева задержали, — сказал он. — Но тот молчит.

— Где Кобелев?

— У начальника.

Трофимов бросился наверх. Без стука открыл дверь. За маленьким столиком сидел Кобелев и, склонившись, что-то писал. Полковник озабоченно ходил по кабинету.

— Пишет признание, — кивнул на Кобелева. — Да, пожалуй, поздновато. Кража назначена на два часа тридцать минут. В нашем распоряжении было пятнадцать минут. Осталось пять. Оперативная группа выехала на место предполагаемого преступления.

— Где это?

— Промтоварный магазин на улице Свердлова.

— Товарищ полковник, разрешите я выеду туда. Мотоцикл со мной.

— Разрешаю.

Не доезжая до магазина, Андриан Николаевич увидел на пустынной улице в свете фонарей группу людей. Трое подростков, руки назад, шли в сопровождении работников милиции.

— Кто здесь Игорь Гуцай? — спросил Трофимов.

— Я! — тихо ответил щуплый чернявый парнишка. Андриану Николаевичу стало горько: не успел, ускользнул-таки шпаненок. И куда — под конвой!

Суд учел, что ребята не успели совершить преступление — они были взяты на подходе к магазину. Их приговорили к условной мере наказания. Так же условно был осужден Коля Логин. Николай Кобелев, как подстрекатель несовершеннолетних, организатор преступной группы, уже судимый за кражи, понес суровое наказание. На суде были зачитаны письма, которые майор Трофимов получил от воспитанников исправительно-трудовых колоний.

Дело группы Кобелева получило широкий резонанс. Отдавая должное работникам милиции, которые сумели в последний момент пресечь преступление и тем самым уберечь подростков от пагубного шага, горком партии и исполком Жуковского горсовета потребовали извлечь уроки из этой истории, усилить профилактическую работу. Совместно с горкомом комсомола, общественными организациями предприятий и учреждений сотрудники милиции провели комплекс мероприятий. В частности, они создали спортивно-трудовой лагерь для трудновоспитуемых подростков, организовали шефство лучших рабочих, ветеранов труда над ребятами, стоящими на учете в милиции.

Так закончилась эта поучительная история.

 

Е. Абрамов,

майор милиции

А. Корнюхин,

журналист

«ЦЕРКОВНИКИ»

Они листали тонкую книжицу Артюра Рембо. Следователя Анатолия Егоровича Потехина и старшего инспектора уголовного розыска Адольфа Михайловича Баварского она заинтересовала по той причине, что была найдена в двух шагах от церковной паперти в деревне Гребнево Щелковского района Московской области. В церкви была совершена кража икон и других предметов культа.

Книжицу кто-то аккуратно обернул серой бумагой и на ее шершавой поверхности изобразил привлекательную женскую головку с длинными распущенными волосами и большими глазами. Поля некоторых страниц были испещрены пометками на английском языке.

— Возможно, он суеверен, — Баварский, запрокинув голову, рассматривал звонницу.

— Вряд ли, — Потехин взмахнул книжицей, — это же кража не единственная.

Это была уже не первая кража. Баварский с Потехиным занимались расследованием дел, связанных с хищениями из церквей. Почти во всех случаях взламывались двери либо перепиливались решетки на окнах. Возле стен церквей или около оград были найдены обломки ножовок по металлу и куски распиленных решеток. «Почерк» в каждом случае был очень похожим.

— «Похищены, — громко читал Потехин протокол осмотра места происшествия, — иконы Казанской божьей матери, Иоанна Предтечи, кресты напрестольные золотые, дароносицы серебряные».

Судя по всему действовала квалифицированная группа. После возвращения из Гребнева Баварский и Потехин утвердились в этом мнении и теперь с нетерпением ожидали заключения эксперта по найденной книжке. Он представил его в конце следующего дня.

«Отпечатков пальцев не обнаружено ни на обложке, ни на страницах. Пометки на английском языке свидетельствуют о том, что человек, который их делал, знает этот язык в объеме обычного гуманитарного вуза; технических терминов не встречается. Из складок серой бумаги, которой обернута книга, извлечены ворсинки темно-серой ткани, состоящей из шерстяных и лавсановых нитей.

Рисунок женской головки выполнен в спокойной обстановке. Линии четкие, твердые, никто не мешал их наносить. Библиотечных штампов ни на одной странице не обнаружено. Видимо, книжка находилась в частном собрании».

— Ну что ж, — сказал Потехин, — попытаемся построить модель предполагаемого преступника.

Они сидели друг против друга в кабинете следователя и рассуждали, опираясь на детали и факты, которые были зафиксированы в уголовных делах. Оброненные обломки ножовок по металлу и стихи Рембо как-то не совмещались. Может, между ними все-таки существует причинная связь, которая выявится со временем? Из церквей крадут не все подряд, со знанием дела выбирают то, что представляет художественную ценность. Выходит: хотя бы один из преступников наверняка обладает определенным культурным уровнем. Книжка стихов — обстоятельство, подкрепляющее именно такой вывод. Логика в такой версии есть, значит, резонно ее проверить. Потехин и Баварский встретились с множеством людей, посетили коллекционеров и художников-реставраторов, вызвали и опросили тех, кто был связан с нашумевшим в свое время так называемым «загорским делом», но следов преступников пока не обнаружили.

Однажды Баварский и Потехин дежурили в управлении внутренних дел. Они входили в состав оперативной группы и были готовы немедленно выехать в любой район. Телетайпы молчали, изредка звонили телефоны в дежурной части УВД. Информация, которая поступала по этому каналу связи, была в основном о мелких и очевидных преступлениях. В них разбирались местные сотрудники милиции без вмешательства оперативной группы управления внутренних дел.

Ночь близилась к концу. Оперативный дежурный поднялся из-за своего многокнопочного пульта, потер ладонями утомленное лицо.

Вдруг затрещал зуммер. Дежурный нажал кнопку. Из динамика послышался голос.

— Кража? Откуда, откуда? Да не торопитесь вы! Из церкви? Так. Где? Поселок Никольское Балашихинского района. Сейчас к вам выезжает наша оперативная группа. Начинайте производить осмотр. Обеспечьте охрану места происшествия.

Потехин и Баварский уже бежали к оперативной «Волге», стоявшей около подъезда. Машина с места набрала скорость.

Около ограбленной церкви их встретил заместитель начальника Балашихинского отдела внутренних дел подполковник Н. Г. Домахин.

— Допросил сторожа, — сказал он. — У нас взяли, что и везде. Убита собака.

Сторож был перепуган насмерть. Его побили, связали скрученной в жгут скатертью. Он не мог понять, почему не лаяла собака. Лица преступников показались ему непонятно страшными.

— Сколько их было? — Потехин делал пометки в своем блокноте.

— Четверо. Это я хорошо запомнил. Лиц не разглядел, а что их было четверо — запомнил. Страху я натерпелся! Лежу и думаю: ножом в сердце ткнут — и дух вон. Обобрали они церковь и — ходу.

— Пешком пошли? — поинтересовался Баварский.

— Нет, на машине. Я слышал, как мотор затарахтел.

Если сторож слышал шум двигателя, искать преступников в Балашихинском районе бесполезно. Через дорогу Москва. Там гораздо проще сбыть иконы и прочие предметы культа. И затеряться в многомиллионной толпе тоже легче.

…В этот золотистый осенний день в сокольническом храме Воскресения массивные дубовые двери с металлическими накладками в виде крестов были открыты. Несколько старух, преклонив колени перед образами, клали поклоны. Церковный староста, невысокий благообразный человек, неслышно ступал по тяжелым каменным плитам, снимая нагар со свечей.

По ступеням паперти кто-то шумно протопал. На светлом пятне открытой двери обозначилась темная фигура парня со свертком под мышкой. Изо рта у него торчала дымящаяся сигарета.

— Загаси! — староста замахал руками на вошедшего. — Это же храм.

Тот смял в кулаке сигарету, выкинул ее за дверь, громко спросил, нарушив благолепную тишину:

— Ты кто?

— Церковный староста. Прошу потише.

— Мне с тобой перетолковать надо, — парень понизил голос. — Тут у меня святые книги, — парень ткнул пальцем в сверток.

— Книги? — Староста холодными глазами ощупывал неожиданного гостя. Было парню не больше тридцати, щеки не бриты, веки набрякли, ботинки не чищены.

— Купишь? А то снесу в другое место.

— Обожди. Посоветуюсь с батюшкой.

Староста вскоре вернулся.

— Разверни книги, — он тронул парня за рукав. — Полегче, полегче. Нешто так можно обращаться с божьим словом?

Пока староста неторопливо переворачивал страницу за страницей, осматривал обложки, одетые в серебро, в церкви за спиной парня появились два милиционера. Когда милиционеры подошли, староста с облегчением вздохнул.

— Этот? — тихо спросил один из миллионеров. Староста кивнул. Милиционер крепко взял парня за руку у локтя:

— Ну, пошли.

Потехин и Баварский в это время молча изучали скудные материалы уголовных дел по кражам из церквей: сбивчивые показания немногочисленных свидетелей, протоколы осмотров мест происшествий.

Телефонный звонок прервал их занятие. Трубку поднял Баварский:

— Задержали человека с церковными книгами? Фамилия? Крюков… Откуда он? Местный… Что говорит? Подробно не допрашивали… Сейчас будем.

Они приехали в Сокольническое отделение. Привели Крюкова.

— Где ты взял эти книги? — Баварский легонько постучал пальцами по обложке.

— Купил.

— У метро «Сокольники»? — на лице Баварского промелькнула улыбка.

— Ага.

— Около правого выхода?

— Точно.

— У незнакомого молодого человека, — теперь Баварский, не таясь, улыбался.

— Ну да.

— Его кличка Пижон?

— Нет, Кисель.

— Где он живет?

— Кто?

— Кисель.

— Я никакого Киселя не знаю.

— Не крути, Крюков. Включить магнитофон?

— Не надо. Книги я по дешевке купил у Киселя в парке «Сокольники». Но, где он живет, убейте меня, не знаю.

— Его фамилия?

Крюков пожал плечами. «Скрывает, — подумал Баварский, — или в самом деле не осведомлен? Это тоже не исключено».

— Что ты еще покупал у Киселя?

— Ни-че-го!

Крюкова вновь водворили в камеру предварительного заключения. На стол перед Баварским и Потехиным лег листок с краткими биографическими данными человека по кличке Кисель, подготовленными работником 24-го отделения милиции Самохиным:

«Киселев Николай Николаевич, 1924 года рождения, уроженец Кировской области. Образование 8 классов, холостой. Работает слесарем-трубоукладчиком в городе Анжеро-Судженске…

Судим за кражи. 21 октября 1970 года освобожден условно-досрочно из мест лишения свободы и направлен на стройки народного хозяйства».

— Так-так, — Баварский побарабанил пальцами по столу. — Если верить Крюкову, не исключено, что этот самый Кисель приехал в Москву.

— Нам пока не удалось установить место его жительства в Москве, — сказал Самохин. — Установим — задержим.

— Кисель — единственная связь Крюкова? — Потехин вопросительно смотрел на Самохина.

— Есть еще Коган, который встречается с Татьяной. По-моему, это интересная личность.

— Чем же?

— Живет неподалеку от сокольнической церкви Воскресения. В 1968 году был осужден на три года за хулиганство, теперь вернулся. Пока нигде не работает.

Киселев, Коган… Знакомы они между собой или же не имеют никакого представления друг о друге? У каждого человека обычно столь обширный круг различных знакомых, что одним ничего не известно о существовании других. Если же они встречаются, тогда… Что, собственно, тогда? Коган прежде привлекался к уголовной ответственности лишь за хулиганство.

Совещание по делу «церковников» в УВД области проходило в кабинете начальника управления уголовного розыска полковника милиции В. И. Новикова. В нем кроме Баварского и Потехина принимал участие начальник следственного управления полковник милиции А. Е. Булгаков.

О ходе расследования по делу, о первых предложениях и выводах докладывал Потехин. Новиков и Булгаков задавали уточняющие вопросы, высказывали свои предложения, разговор шел вполголоса, атмосфера была спокойно-деловой.

— Как долго вы намерены проверять Киселева и Когана? — Новиков вопросительно смотрел на следователя и на инспектора уголовного розыска.

— Время и за и против нас. Положение осложнено тем, что Коган не был судим за кражи, — пояснял Потехин. — Естественно, у нас возникли сомнения, и мы приняли решение установить связи Когана и Киселева, а уже после этого делать окончательные выводы.

— Сомнения в наших делах скорее приводят к положительным результатам, чем самоуверенность, — заметил Булгаков и спросил: — Свидетели установлены, опрошены? Как с вещественными доказательствами? Потерпевшие опознали свои вещи? Следоведческая экспертиза назначена?

В течение примерно часа продолжалось обсуждение дальнейших планов по изучению Когана, Киселева и выявлению тех, кто с ними связан.

— Из совета по делам религии, — сказал в заключение В. И. Новиков, — поступило письмо. Подготовьте на него ответ. Вы установили человека со шрамом на носу? — Новиков обратился к Баварскому.

— По нашим сведениям, он живет где-то в районе Рижского вокзала, но фамилия пока неизвестна.

— Какая вам нужна помощь?

— Думаю, справимся сами.

— Да, вот еще что, — сказал Булгаков, — не спешите кого-либо задерживать. Никаких «на всякий случай». Мы должны быть абсолютно уверены в каждом своем действии.

После совещания Баварский и Потехин ознакомились с письмом.

Из совета по делам религии писали:

«За последнее время в ряде районов Московской области участились кражи культовых предметов из действующих православных церквей путем взлома дверей, а чаще всего через оконные проемы.

В числе похищенных вещей значатся иконы небольшого размера, но старинного письма, представляющие историческую ценность, так называемые напрестольные кресты и другие предметы.

Сообщая о вышеизложенном, просим вас ускорить розыск похищенных культовых предметов…»

— Вот что, — предложил Потехин, — ответ я напишу сам, а ты отправляйся-ка в ресторан. Вроде ты говорил, Коган собирается праздновать день своего рождения. Кроме того, я проведу опознание похищенных вещей.

Баварский связался с московскими работниками уголовного розыска и условился с ними посетить ресторан.

Примерно за час до назначенного времени Баварский и работник местного отделения милиции пришли в сверкающий огнями ресторан гостиницы «Ленинградская». Им с трудом удалось отыскать свободный столик на двоих.

Пока они дожидались официанта, в дверях ресторана появилась оживленная компания молодых людей, среди которых Баварский узнал Когана и Киселева. Темноволосая девушка лет девятнадцати держала Когана под руку.

— Эти, — тихо произнес Баварский.

Компания взяла стремительный старт. Рюмки и бокалы то и дело наполнялись коньяком и шампанским, звучали приличествующие моменту тосты.

Разговор за их столом сначала был общим и шумным, но чем больше они пили, тем явственнее слышались жаргонные словечки, а сама компания на глазах распадалась на группы. Баварский подумал, что этих людей, очевидно, объединяет только застолица. Хотя праздновался день рождения Когана, каждый стремился чокнуться с высоким, стройным, белокурым парнем элегантной наружности. Парень держался независимо и посматривал на всех с легким превосходством. Говорил он мало. Все захмелели, а он оставался трезв.

Сам Коган как будто заискивал перед белокурым парнем. Что общего между этим молодым интеллигентным человеком, вероятно не лишенным ума, и теми, кто был с ним за одним столом? Может, ровным счетом ничего?

— Пойдем, Хлыст, потанцуем, — предложил Коган белокурому.

— Ты слышал? — спросил Баварского его спутник. — Что это — сокращенная фамилия или кличка?

— Поживем — увидим, — обронил Баварский свою обычную фразу.

К полуночи компания покинула ресторан. Баварский и его спутник двинулись следом.

Гардеробщик суетился около молодых людей.

— Дамы одеваются в первую очередь, — сказал Хлыст. Уходя, он щедро расплатился с гардеробщиком, небрежно кинув на стойку три рубля.

— Прошу, — гардеробщик держал пальто Баварского.

— Благодарю, я сам, — скромно улыбнулся Баварский, — мы в Москве проездом. — И выразительно потер пальцами, давая понять, что лишних денег нет. — В другой раз, отец. На обратном пути расплатимся не хуже этих, — он кивнул вслед уходящей компании.

— Валера — человек, — одобрительно произнес гардеробщик, — никогда не скупится.

На следующий день Потехин и Баварский обменивались добытой информацией.

— Ну как? — спросил следователь.

— Мне кажется, за вчерашний вечер я получил больше, чем за прошедшие два месяца.

— А именно?

— Есть новая колоритная фигура — Валерий Хлыст.

— Хлыст… Фамилия или кличка?

— Это мы выясним… Внешне интеллигент. Почему-то перед ним все заискивали. Мне единственно неясно, какая между ними связь: обычное знакомство или нечто большее… У тебя что?

— Я тут вызвал священников всех церквей, в которых совершены кражи, — Потехин протянул Баварскому протокол опознания, — церковные книги похищены в Гребневе.

— И стихи Рембо мы там же нашли, — сказал Баварский.

Чего только не скупают у населения в большом современном городе: книги, фарфор, меха, полотна художников. Скупочные магазины и приемные пункты разбросаны по всей Москве. Чтобы не бить понапрасну ноги, Баварский и Потехин старательно изучали увесистый справочник. Листая уже последние страницы, они приуныли, но вот наконец адрес найден.

Захватив с собой копию списка похищенного из церквей, инспектор уголовного розыска и следователь поехали на улицу Разина.

Скупка икон располагалась в реставрированной массивной церкви. Приемщик икон, низенький, скромного вида человек, выжидательно смотрел на Потехина и Баварского сквозь стекла очков, оседлавших его горбатый нос.

— Вам вот этих вещей не приносили? — Потехин предъявил ему свое удостоверение и протянул список похищенного.

Приемщик быстро пробежал его глазами, отрицательно мотнул головой:

— Ничего такого через мои руки не проходило. Но если бы и появилось, все равно я не смог бы вам оказать никакой помощи. Нас ведь не интересуют фамилии людей, которые решили расстаться с предметами культа. Дело это, сами понимаете, деликатное…

Когда они вышли на улицу, Баварский предложил:

— Отсюда недалеко до Третьяковки. Давай зайдем.

— Ты думаешь…

— Поживем — увидим…

Циклы лекций и тематические экскурсии по русскому изобразительному искусству организуются в Третьяковской галерее давно. Группы слушателей формируются произвольно. В любом случае работники Третьяковки нигде не фиксируют фамилии своих слушателей. Отмечают лишь общее количество.

Что касается древнерусского искусства, и в частности иконографии, то по этой теме организованы специальные лекции.

У Потехина и Баварского, слушавших эти разъяснения, все меньше оставалось надежды узнать что-либо важное.

Запомнился ли экскурсоводам кто-нибудь из тех, кто проявлял повышенный интерес к иконографии?

Людей проходит много.

Может быть, за последние несколько месяцев кто-либо все-таки бросился в глаза?

Пожалуй, произвел впечатление высокий белокурый молодой человек. Однако мало ли людей, которые читают не только популярную, но и специальную литературу?!

— Меня не покидает ощущение, что Хлыст и молодой человек, прослушавший курс лекций по древнерусскому искусству, одно и то же лицо, — сказал Баварский.

— Чувства, ощущения… Все это эмоции. А нам с тобой нужны запротоколированные факты, — возразил Потехин. — Не проверить ли нам, с кем Коган освобожден из мест лишения свободы?

— Пожалуй.

Администрация мест лишения свободы на запрос Потехина ответила, что 21 марта 1970 года по истечении срока наказания одновременно с Коганом освобождено двенадцать человек. Перечислялись фамилии, сопровожденные краткими биографическими данными. Среди них одна остановила на себе внимание Баварского и Потехина:

«Хлыстов Валерий Иванович, 1946 года рождения, 30 апреля 1968 года был осужден по ст. 206 части II УК РСФСР на 2 года лишения свободы».

Баварский бережно взял этот документ из рук следователя с видом полководца, выигравшего решающее сражение.

— Хлыстов — хулиган, — охладил его пыл Потехин, — а у нас кражи. И отнюдь не простые, не легкие. Квалифицированные кражи из церквей.

— Видел бы ты его в ресторане. Сама корректность, благовоспитанность.

— Что же из этого следует? — Потехин как будто располагал еще какой-то информацией.

— Сегодня же организую его проверку, — сказал Баварский.

— Прежде чем ее начинать, познакомься вот с этим, — Потехин открыл свой сейф и, покопавшись в нем, достал копию приговора. Прислонившись плечом к сейфу, прочел:

— «На ваш запрос народный суд сообщает…», на наш с тобой, Адольф, запрос, «…студент института народного хозяйства имени Плеханова Хлыстов В. И. в пивном баре запустил тяжелой кружкой в голову своего товарища, но, к счастью, промахнулся. Когда его пытались утихомирить, он, разъярившись, пустил в ход кулаки». Поезжай-ка ты в этот институт, поговори там с людьми, заодно возьми характеристику на Хлыстова.

В официальной характеристике было сказано, что в сентябре 1970 года, то есть вскоре после возвращения из мест не столь отдаленных, Хлыстов был восстановлен на втором курсе института. Меньше чем через год — 30 марта 1971 года — последовал приказ ректора исключить студента Хлыстова В. И. за систематические пропуски занятий и академическую неуспеваемость из института.

Баварский установил, что Хлыстов поддерживал дружеские отношения с Каргополовым, который по аналогичным мотивам был отчислен из того же института еще в 1970 году.

Где сейчас Хлыстов? Покинул он пределы Москвы или у кого-то задержался? Проверка по Центральному адресному бюро показала, что вскоре после исключения из института Хлыстов был выписан из столицы. Но куда он мог уехать? Его мать живет в городе Славуте Хмельницкой области. Баварский позвонил туда, ему ответили, что Хлыстов в Славуте не появлялся.

— Где живет Каргополов? — спросил Потехин.

— В Москве, на Черноморском бульваре, в отдельной двухкомнатной квартире.

— У него жена, дети?

— Одинок. С женой развелся… Ты предполагаешь, что Хлыстов временно обосновался у него?

— А почему бы и нет?

— Пожалуй, нужно приглядеться к квартире Каргополова.

— Для обыска у нас с тобой еще нет оснований, — сказал Потехин.

— Никакого обыска, — улыбнулся Баварский. — Как это говорится?.. Журналист меняет профессию.

В подъезд нового кооперативного дома на Черноморском бульваре вошли двое молодых людей в спецовках, с сумками. В сумках позвякивал слесарный инструмент. Они остановились около квартиры 252, один из них надавил на кнопку звонка, безуспешно позвонил еще несколько раз.

Слесари-сантехники собрались уже уходить, когда открылась дверь соседней квартиры и на лестничную площадку выглянула старушка.

— Вам Михаила?

— Нам все равно кого, — сказал один из слесарей. — Лишь бы краны не текли и туалет был в порядке. У вас все в исправности?

— А вы заходите, — пригласила их старушка, — или по выбору ходите?

— Нет, бабуся, осматриваем все квартиры подряд.

Они повозились на кухне около раковины, заглянули в ванную, туалет.

— Вашего соседа когда-нибудь можно застать? Третий раз наведываемся, и все без толку.

— Это верно, это верно, — закивала головой старушка. — А Михаил, что ж ему, человек он вольный. Ходит ли на работу, нет ли — не поймешь. Холостой вроде, но живет не один. Поселился тут у него такой воспитанный паренек. Студент, говорит, Валерием его зовут. Всегда поклонится, справится о здоровье.

— Ну, счастливо, мать.

Баварский вернулся в управление внутренних дел довольный.

— Ну? — Потехин выжидательно смотрел на него.

— Наши предположения подтвердились: Хлыстов живет у Каргополова и успел завоевать расположение соседей своей обходительностью.

— Круг связей Киселева и Когана расширяется, — задумчиво сказал Потехин. — Вдвоем нам при задержании не справиться.

…Позвонил Самохин, заместитель начальника 24-го отделения милиции Сокольнического района.

— Как дела? — Баварский спросил в надежде услышать новое о связях Когана.

— Разбираемся с одним странным случаем, — сказал Самохин. — Двое заспорили, вмешался третий, ранил одного из споривших. Кто он и откуда — пока неясно, но думаем, отыщется… Кстати, Адольф, у Татьяны, с которой встречается Коган, появились какие-то сногсшибательные сапоги. У нее на работе только и разговору, что о них. Прямо фурор произвела.

— При чем здесь сапоги? — Баварский поскучнел. — Какая-нибудь безделушка из золота, похожая на предмет культа, тогда бы другое дело… А то сапоги…

— Подарил-то их Коган.

— Коган? Это любопытно, — Баварский оживился. — Ты думаешь, он на квартиры перекинулся?

— На Ростовской набережной, в Москворечье, в проезде Шокальского недавно были квартирные кражи. Между прочим, среди похищенных вещей числятся и женские сапоги.

— По-моему, это не наши, — усомнился Баварский. — Хотя все может быть. Для маскировки, например.

Он зашагал по кабинету. Коган, Татьяна, сапоги. Сногсшибательные сапоги. Что связывает Татьяну и Когана? Ни на одной краже из церквей никто не видел молодую женщину. Может, Татьяна исполняет роль переносчика похищенного? Но при чем здесь сапоги? Квартирные кражи и Коган. Не вяжется что-то, хотя чем черт не шутит.

Да, пора встретиться с Татьяной. Она кое-что прояснит, но не исключено, что и промолчит, запуганная.

Потехин и Баварский заехали за Татьяной на работу, а сотрудников 24-го отделения милиции попросили вызвать потерпевшую, у которой похищены сапоги.

— Вы догадываетесь, почему мы решили с вами переговорить? — Потехин заполнял бланк протокола допроса, изредка взглядывая на девушку. Стройная, привлекательная, на тонких ногах белые английские сапоги.

— Что-нибудь с Виктором? — Татьяна нервничала.

— Почему вы так думаете?

— Я ждала, что меня вызовут. Давно ждала. Хотела сама прийти к вам, но боялась. Да, боялась. Он — страшный человек. Очень страшный. Вы видели его глаза? В них такой холод. Он приказал мне молчать.

— О чем молчать?

— Ну вы же все знаете, о том случае около метро «Сокольники».

— Расскажите подробнее.

— Это было, кажется, в конце сентября 1971 года. Мы шли из парка «Сокольники». Впереди нас двигалась группа ребят и девушек. Двое вдруг начали ссориться. Из-за чего между ними возник конфликт, не знаю, только вижу: вот-вот съездят друг другу по физиономии. Виктор направился к ним, что-то сказал. Что именно, я не разобрала. Услышала, как один из парней сказал Виктору: «Иди отсюда, козел! Без тебя разберемся». Виктор выхватил из кармана нож. Я хотела крикнуть, но не успела. Виктор ударил ножом этого парня, схватил меня за руку. Мы убежали. Как ни в чем не бывало отправились к Виктору домой. С тех пор я его боюсь. Ведь он и меня может так…

Потехин и Баварский снова переглянулись и поняли, что подумали об одном и том же. Татьяна рассказала о том страшном случае, который интересует Самохина, и теперь у них есть веское и законное основание задержать Когана и произвести у него обыск.

— Таня, мы с вами встретились не только в связи с этим, — сказал Потехин. — Нам бы также хотелось услышать, кто вам подарил вот эти сапоги.

— Виктор, — без запинки ответила Татьяна. — Позавчера принес откуда-то. Говорит, случайно купил в комиссионке.

— Вам придется предоставить эти сапоги в распоряжение следствия, — сказал Потехин, заполнявший протокол допроса.

— Тогда разрешите мне съездить домой переобуться?

— Я провожу вас, — поднялся Баварский. — У нас есть машина.

Потерпевшая, которой среди других предъявили эти сапоги, без колебаний опознала их.

По первоначальному плану задержание Когана предполагалось произвести по месту его жительства. Когда же было достоверно установлено, что Коган дома ночует редко, что его тоже не единожды видели в квартире Каргополова, план операции изменился. Специальная группа блокировала дом, где был прописан Коган, другая, в состав которой входили Потехин и Баварский, во второй половине дня выехала на Черноморский бульвар.

«Волга» и «газик» остановились неподалеку от последнего подъезда девятиэтажного дома.

— Будем брать? — Баварский наблюдал за каждым движением Когана, входившего в телефонную будку.

Потехин согласился: в плане задержания была предусмотрена и эта ситуация.

Коган кончал набирать нужный номер, когда ему на плечо легла тяжелая рука.

— Вам придется пройти с нами.

— Что здесь происходит? — он попытался сбросить с плеча руку, но это ему не удалось. — Кто вы такие?

— Уголовный розыск, — сказал Баварский. — Нам придется надеть вам наручники.

— Вот как?

Коган пытался сопротивляться. Его под руки отвели в «газик», в котором находились два милиционера.

— Что дальше? — спросил оперативный работник.

— Пойдем в квартиру, — Баварский обдумывал, как лучше это осуществить.

— Не советую, — предупредил Коган, — вас превратят в мясо. У них там автомат.

Злая шутка, или действительно те, кто в квартире, серьезно вооружены? Окна квартиры, расположенной на первом этаже, были зашторены и темны. Никаких признаков жизни.

— Пойдем? — оперативный работник выжидательно смотрел на Баварского.

Они постучали:

— Милиция!

Дверь открылась. В прихожей было темно, как и во всей квартире. Баварский пошарил рукой по стене, нащупал выключатель. Вспыхнул свет. Около зашторенного окна сидели на стульях трое. Хлыстова и Киселева Баварский узнал сразу — они были в ресторане в день рождения Когана. Третий, очевидно, хозяин квартиры — Каргополов.

Мебели в квартире мало: несколько стульев, стол, сервант с посудой, две раскладушки, платяной шкаф. Разные вещи: иконы, дароносицы, подсвечники, церковные книги, кресты — свалены на полу. Как на складе, где еще не успели разложить по полкам и стеллажам поступивший товар.

— Ни с места! — скомандовал Баварский, не забывший о предупреждении Когана.

Троица не шелохнулась. Молодых людей тут же обыскали. Никакого оружия у них не оказалось. Коган захотел попугать.

Потехин устроился за столом и принялся описывать вещи, сваленные в квартире.

На следующее утро обыск произвели и в квартире Когана. Он жил напротив станции метро «Сокольники», в деревянном двухэтажном многонаселенном доме. Занимал комнату метров двенадцать.

Облезлая железная кровать, потемневший от времени стол, притиснутый к углу, два стула. Стены вместо обоев оклеены фотоснимками обнаженных девиц и выдержками из иностранных журналов скабрезного содержания. На подоконнике, под кроватью и под столом опорожненные винные и пивные бутылки.

Закончив все формальности, предусмотренные законом, Потехин и Баварский устроили короткое совещание. Теперь необходимо было разыскать и задержать Женьку со шрамом на носу и решить, с кого начинать допрос.

Интуиция и многолетний опыт подсказали Баварскому, что Коган, с первого взгляда производивший впечатление сильной личности, не устоит перед логикой фактов. Есть в его внутреннем облике какая-то тупая прямолинейность, толкающая его на поступки, которые редко совершают люди хитрые и осторожные.

— Логика фактов? — задумчиво сказал Потехин. — Не начать ли нам с Каргополова, чтобы эта самая логика приобрела еще большую неотразимость.

— Пожалуй, ты прав, — отозвался Баварский. — Но прежде нам нужен Женька. Им-то я и займусь.

Этот человек с необычной приметой обитал где-то в районе Рижского вокзала Москвы. Адрес, хотя и неточный, в какой-то мере облегчал поиск.

В местном отделении милиции, куда обратился Баварский, ему назвали четырех Евгениев, по приметам похожих на того, который его интересовал.

— Постойте, — вспомнил один из работников отделения, — я, кажется, где-то видел парня со шрамом на носу. Ну да, это определенно он… Обратитесь на Рижский вокзал. Его фамилия вроде Евтюшин. Человек он дерзкий.

Баварский и старший инспектор уголовного розыска майор А. И. Солопов, которому поручили принять непосредственное участие в задержании Евтюшина, двигались по железнодорожным путям к участку, где работал Женька со своими напарниками.

Вдали замаячили три неясные фигуры. Чем ближе подходили к ним Баварский и Солопов, тем крепче становилось у них убеждение, что один из этой троицы Евтюшин. На ногах они держались нетвердо, в руках у них были ломы. Баварский и Солопов переглянулись и решили на улице не задерживать: силы неравные.

— Пойдем-ка к мастеру участка, — сориентировался Баварский.

Убедившись, что покачивающиеся фигуры растаяли вдали, Солопов и Баварский повернули назад и, перешагивая через шпалы, заспешили в контору мастера.

— Евтюшин? — переспросил тот и провел пальцем по носу. — Есть такой. Я его сейчас приглашу сюда.

Как только Евтюшин переступил порог конторки мастера, на его руках защелкнулись наручники: риск в обращении с ним ничем не оправдывался. Евтюшин был высок и плотен. Нос наискось пересекал шрам.

Евтюшина посадили в «Волгу» и с ветерком доставили в камеру предварительного заключения. По дороге он успел рассказать, что нос ему порезал Коган, когда он, то есть Евтюшин, стал было отказываться от участия в преступлениях.

— Этот пес Коган убрал бы меня, — сказал Евтюшин. — А жить-то хочется.

— Он что, главарь? — поинтересовался Солопов.

— Главарь? — Евтюшин с презрением скривил губы. — Головой у нас был Хлыстов.

…Основные участники преступных посягательств на памятники древнерусского искусства и личное имущество граждан были изолированы, и расследование переместилось в несколько иную плоскость.

Потехин тщательно готовился к допросам. Снова и снова листая материалы уголовного дела, он размышлял, какую избрать тактику. У него, как и у всякого специалиста, выработались свои профессиональные навыки и приемы распознавать человека, к каким бы ухищрениям тот ни прибегал, в какие бы одежды ни рядился.

Облик Когана, Евтюшина и Киселева был ему ясен. У него укрепилось убеждение, что они исполнители чьих-то преступных замыслов, исполнители ловкие и хладнокровные. А почему Каргополов оказался в компании этих людей? Что его толкнуло в болото преступлений? Что он собой представляет? Каргополов никогда прежде не конфликтовал с законом. Учился в институте, был женат. Родители — обеспеченные люди. Они помогли ему приобрести кооперативную квартиру. На стяжателя он не похож. Может, слабоволен? А если его окрутили, скомпрометировали, запугали?

Течение мыслей Потехина было прервано приходом Баварского. Среди нескольких томов уголовного дела он увидел книжку Рембо. Перехватив его взгляд, Потехин сказал:

— Тебя ожидает благодарность.

— Очередная шутка?

— Завтра я встречаюсь с владельцем этой книжки.

— Почему завтра? Ты что, Хлыстова отпустил?

Потехин, довольный произведенным эффектом, рассмеялся:

— И не думал. Книжка стихов Рембо никогда не принадлежала Хлыстову. Она случайно утеряна жителем деревни Гребнево.

— Кого сегодня будем допрашивать? — спросил Баварский.

— На мой взгляд, — Потехин положил руку на раскрытый том уголовного дела, — надо начинать с Каргополова. Мне не совсем понятно, каким образом этот человек с развитым, в общем-то, интеллектом оказался в одной компании с Коганом, Евтюшиным, Киселевым и Хлыстовым. Непонятно.

— Клюнула рыбка на золотой крючок, — уверенно сказал Баварский.

— По-моему, ты несколько упрощаешь. Он ни в чем не нуждался.

— Видимо, им не столько был нужен сам Каргополов, — вслух рассуждал Баварский, — сколько его отдельная двухкомнатная квартира.

— Это, пожалуй, ближе к истине, — согласился Потехин. — Поехали в следственный изолятор.

Щуплый, невысокий, светловолосый Каргополов даже в следственном изоляторе выглядел испуганным и держался настороженно. Озирался, точно его кто-то преследовал.

Когда были выполнены все процессуальные требования закона и Потехин объявил, в чем подозревается Каргополов, тот весь сжался и отрывисто спросил:

— Коган на свободе?

— Вопросы теперь задаем мы, — напомнил следователь и предложил рассказать о себе.

Облизнув пересыхающие губы, сглотнув комок, подступивший к горлу, Каргополов сбивчиво и торопливо, не всегда заканчивая начатую мысль, рассказал, как он бегал в школу, мечтал стать экономистом, но год назад все рухнуло, а почему это случилось, он и сам хорошенько не знает.

— И это все? — следователь внимательно наблюдал за выражением лица Каргополова, которое то бледнело, то покрывалось розовыми пятнами.

— А Коган на свободе? — снова спросил Каргополов.

Почему это его беспокоит? Потехин секунду помолчал и, поняв, что страшит Каргополова, спросил:

— Вас тревожит судьба друга?

— Прежде всего — моя жизнь.

Потехин быстро взглянул на Баварского, тот слегка наклонил голову, и следователь успокоил Каргополова:

— Коган в таком же положении, как и вы, только содержится в другом изоляторе.

Каргополов прикрыл глаза, провел по лицу повлажневшей, дрожащей рукой и ощутил, как волна расслабляющего облегчения разлилась по всему телу. Это Потехин и Баварский поняли по его глубокому вздоху и успокоенности, появившейся в его глазах.

— Ну а теперь давайте говорить по существу, — сказал следователь. — При каких обстоятельствах вы участвовали в разбойном нападении на Николо-Архангельскую церковь?

— Разбойное нападение? — Каргополов вновь задрожал. — Нет, нет, я не разбойник! Я никого не трогал. Никого.

Потехин протянул Каргополову заключение криминалистической экспертизы:

— Познакомьтесь… Там, кстати, ясно сказано, что кусок материала, которым был связан сторож Николо-Архангельской церкви, и тот, который найден в вашей квартире при обыске, первоначально составляли одно целое. Одно целое…

Каргополов еще больше изменился в лице, пальцы его нервно хватались за край стола:

— Я его не связывал.

— Кто же тогда?

— Коган и Евтюшин.

— И как это происходило?

— Я не хотел туда ехать, я предчувствовал, чем все это кончится. Меня заставили, пригрозив расправой. Если бы вы знали, что это за люди! — воскликнул Каргополов. Его начинал бить нервный озноб, у него едва хватало сил удержаться от истерики.

— Насколько нам известно, — тихо сказал Потехин, — вы приютили в своей квартире Хлыстова, не возражали и против встреч с остальными.

— Не возражал?! А что мне оставалось делать? — Голос Каргополова звучал с надрывом. — Что? Они задумали покончить со мной. В расход — точка. Однажды из моей квартиры непостижимым образом исчезло несколько краденых икон. Я этого не заметил, а от Когана ничего не скроешь. Кто их взял и куда сплавил, я не знал. Но заподозрили меня, как хозяина квартиры. Положили на кровать, привязали. Коган разодрал у меня на груди рубаху, поставил на голое тело электрический утюг, включил его в сеть, с издевкой поинтересовался: «Ну как, не жарко?» — «Холодно», — машинально ответил я. «Скоро будет тепло», — пообещал Хлыстов. Они добивались, чтобы я во всем признался. А в чем признаваться, если я ничего не брал? Понимаете, не брал. Утюг уже начал нагреваться, когда Хлыстов снисходительно бросил: «Дарую тебе жизнь, но это в последний раз…» Коган выключил утюг и развязал веревки. Спустя примерно неделю пьяный Евтюшин рассказал, что он и Хлыстов втихомолку от всех взяли иконы и Хлыстов продал их. Он вручил Евтюшину за удачно проведенную операцию не то двадцать, не то тридцать рублей и уверял его, что эти произведения большой ценности не представляют, что ему едва удалось найти на них покупателя. Евтюшин впоследствии дознался, что Хлыстов реализовал их за пять сотен, но сказать об этом Когану не посмел. Каргополов замолчал, стер со лба капли пота.

— И это все? — спросил Потехин.

— Дайте мне немного подумать, собраться с мыслями. Я готов рассказать все.

Через двое суток следователь занимался проверкой показаний Каргополова на местах совершения преступлений.

— Прежде чем поехать в Никольское, мы все обдумали, — пояснил Каргополов, двигаясь в ограде церкви и указывая, где стояли и ходили преступники, как они действовали, чтобы проникнуть в само здание церкви. — Взяли с собой ломик, ножовки по металлу, капроновые чулки, которые потом натянули на голову. Мы приехали на платформу Никольское на электричке, которая отходит с Курского вокзала. Нас было четверо: Хлыстов, Коган, Евтюшин и я. Мне поручили накормить собаку сторожа бутербродами, специально купленными для этой цели в Москве. Пока она их жевала, я привязал ее к ограде могилы. Остальные перелезли через церковную ограду. Когда они подходили к зданию церкви, собака залаяла. Коган ударил ее ломиком и убил. В церковь проникли Хлыстов, Коган и я. Евтюшин остался на дворе: вдруг появится сторож. И он действительно вскоре вынырнул откуда-то из-за угла, наверно, шум услышал. Евтюшин отступил в тень и условленным свистом предупредил нас. Мы затащили сторожа в его сторожку, связали куском материала. В остатки этой ткани завернули иконы, кресты и другие предметы и привезли все ко мне домой, на Черноморский бульвар.

Показания Каргополова на местах совершения преступлений, так же как затем и Евтюшина, были записаны на видеомагнитофон.

На допрос Коган пришел с хорошим настроением. Держался он уверенно и независимо. Чувствовалось, что окружающая обстановка давно ему знакома и не вызывает у него отрицательных эмоций. Увидев на столе следователя видеомагнитофон, он игриво тронул его пальцем:

— Что это за штуковина?

— Видеомагнитофон, — ответил Потехин. — Мы вам покажем, как он работает.

— Каждый раз, как только сажусь, милиция придумывает что-нибудь новое, — пошутил Коган.

— Мы хотим поговорить с вами о кражах из квартир, — сказал Потехин.

— А что тут говорить? Писать надо. Я чистосердечно признаюсь в этих кражах. Пусть суд учтет это при определении мне меры наказания.

Коган без утайки, с подробным перечислением различных деталей рассказал, как он якобы в одиночку совершал квартирные кражи, сообщил, какие вещи похитил. Куда он их сбыл? Продал неизвестным лицам. Коган не сказал лишь о том, что белые английские сапоги он подарил своей подруге.

Потехин и Баварский догадывались, что Коган ловчит. Спросить его напрямую или немного обождать? Потехин прикинул, что у него достаточно неопровержимых улик, чтобы заставить Когана заговорить.

— А что вы нам расскажете о кражах из церквей?

— Это вы о чем? — Коган недоуменно поднял брови. — Неужели воруют и оттуда? Кому может взбрести в голову такая шальная мысль? Что там взять-то?

Молчавший до этого времени Баварский придвинул к себе видеомагнитофон и спросил:

— И собаку не убивал, и сторожа не связывал?

— За собаку уже статья появилась? Дополнение к сто второй? Если есть, то не убивал.

— Ну, пошутили, и хватит, — Потехин нажал клавишу видеомагнитофона, подключенного к телевизору.

На экране засветились кадры выхода Каргополова и Евтюшина на место происшествия, зазвучали их голоса, сопровождаемые внешними шумами, гудками автомобилей, шорохом листьев под ногами, свистом ветра в обнажающихся ветвях деревьев.

Некоторое время Коган, не шелохнувшись, следил за происходящим на экране и даже пытался комментировать технические возможности видеозаписи. Внезапно он помрачнел и коротко бросил:

— Выключите ящик… Неинтересно. Они там были, с них и опрашивайте, а я ничего не знаю. Не моя стихия.

— Они называют вас, — сказал Потехин.

— Ну и что? И я могу назвать вас. А чем доказывать?

Баварский выключил видеомагнитофон и как бы с сожалением произнес:

— Н-да, хорошая техника. Жаль вот только, что не все прошлые события она может воспроизвести. Скажем, твои операции с утюгом и носом Евтюшина.

— К сожалению, я не довел их до конца. Им бы не пришлось тогда выступать в этом КВН.

— Так, значит, в краже из церквей вы не участвовали. — Потехин поднялся из-за стола, убрал в портфель протокол допроса. — На сегодня закончим. Событий около метро «Сокольники» коснемся в другой раз.

Потехин протянул руку к кнопке вызова конвоира.

— Каких событий около метро? — встрепенулся Коган. На его лице отразилась неподдельная тревога. Он понял, что следователю известно гораздо больше, чем можно было предположить.

— Вы о них хорошо осведомлены как их участник, ну а мы — по долгу службы, — сказал Баварский.

Коган с опаской покосился на видеомагнитофон, словно там была зафиксирована вся его жизнь и дальнейшая судьба, и произнес:

— Какой-то несерьезный разговор у нас получается. Вы, очевидно, полагаете, что лишь следователи умеют писать, а ведь я тоже грамотный. Может, вы мне оставите бумагу? Я на досуге кое-что вспомню.

— Мы и не сомневаемся в вашей грамотности. — Потехин протянул Когану стопку белой бумаги. — Когда вас побеспокоить?

— Я сам пришлю, — сказал Коган. — Явку с повинной.

Когда за ним затворилась дверь кабинета следователя, Баварский, довольный ходом событий, сказал:

— Коган, вероятно, думает, что тот парень, которого он ударил ножом около метро «Сокольники», скончался, а ведь этот человек жив и поправляется.

— Я о том же подумал, — отозвался Потехин, — но мы пока не станем его разубеждать.

На следующий день Коган, истомленный бессонной ночью, в течение которой он исписал несколько листов убористым почерком, явился к администрации следственного изолятора с повинной, в которой обстоятельно изложил все, что натворил совместно с Хлыстовым, Евтюшиным, Киселевым и Каргополовым.

Теперь оставался недопрошенным один Хлыстов. Как он поведет себя?

Небольшой, тихий городок Славута в Хмельницкой области встретил Баварского и одного из авторов этих строк мелким холодным дождем.

Обыск у матери Хлыстова решили произвести утром. Она жила в центре городка в четырехэтажном доме. Когда Баварский и следователь представились ей, она всплеснула руками, заплакала, повторяя:

— Это не очень серьезно? Скажите, ничего страшного?

Обыск ничего существенного не дал: ни икон, никаких других вещей после квартирных краж Хлыстов к матери не привозил. Однако во время обыска удалось обнаружить письмо, в котором Хлыстов предупреждал мать о том, как она должна отвечать на вопрос работников милиции, где он находился 26 июля 1971 года — именно тогда была совершена одна из краж икон и других предметов культа.

«Ты, мама, не волнуйся, — писал он. — Тут на меня наговаривают всякую ерунду. Если тебя спросят, скажи, что 26 июля я приезжал домой».

На допросе Хлыстов манерничал, тщательно подбирал слова, отвечал на вопросы снисходительно.

Когда следователь предложил ему рассказать о совершенных преступлениях, Хлыстов заявил:

— Если мне память не изменяет, закон предоставляет право обвиняемому не давать никаких показаний. Так вот разрешите мне воспользоваться этим правом.

Хлыстов выпрямился на стуле, скрестил руки на груди и принялся смотреть в окно.

— Что ж, память вам не изменяет, — в тон ему сказал Потехин, — однако мне все-таки хотелось бы услышать от вас, где вы находились 26 июля 1971 года.

— Дома… в Славуте, — игра в молчанку пока у Хлыстова не выходила. — Можете проверить.

— А мы уже проверили.

— То есть?

— Вместо вас дома было вот это, — Потехин показал Хлыстову письмо.

— Что здесь такого? Я действительно послал письмо, но никаких показаний по этому поводу давать не намерен.

— Коган, Евтюшин, Каргополов и Киселев, с которыми мы вам проведем очные ставки, оказались гораздо благоразумнее, — сказал следователь. — Кроме того, мы уже имеем показания сбытчиков, получавших от вас произведения древнерусского искусства. По делу изъяты многочисленные вещественные доказательства. Есть и свидетели вашей преступной деятельности. Так что вы ведете себя, по меньшей мере, неразумно. Ваши сообщники дружно заявляют, что организатором всех преступлений, совершенных вашей группой, являетесь именно вы, Валерий Иванович.

— Ну, конечно, конечно! Где уж с их серым веществом организовать что-нибудь стоящее, — заявил Хлыстов.

Следствием было установлено, что, возвратившись из мест лишения свободы и будучи исключенным из института, Хлыстов стал искать путей к легкой наживе. У него давно созрел план хищения произведений древнерусского искусства, которым он еще в местах лишения свободы поделился с Коганом и Евтюшиным.

— Зачем лезть в магазины или красть какие-то вещички? В магазинах милиция теперь ставит сигнализацию. Сгоришь сразу. Вещички тоже не вдруг продашь. На них немного охотников. А на произведения древнерусского искусства сейчас большой спрос. Конечно, тут есть один пробел: никто из нас не силен в этом самом искусстве. Я освобождаюсь раньше вас и восполню этот пробел.

Пока Коган и Евтюшин продолжали отбывать наказание, Хлыстов регулярно посещал лекции по древнерусскому искусству в Третьяковской галерее и прочитал несколько книг.

Буквально в первый же день после возвращения Когана Хлыстов наведался к нему, и они договорились заняться «маклями» (кражами и продажей) произведений древнерусского искусства.

Перед каждой кражей Хлыстов, чаще всего в одиночку, производил рекогносцировку. Он заходил в церковь, представлялся то бедным семинаристом, то поклонником старых художников, завязывал непринужденные беседы со священнослужителями и неизменно производил на них впечатление своими познаниями в иконописи. Один из настоятелей был им так очарован и настолько расчувствовался, что оказал Хлыстову вспомоществование в размере пятидесяти рублей.

После глубокой разведки Хлыстов разрабатывал план кражи. Сбывать краденое он не доверял никому. Ни Когана, ни Евтюшина, ни Киселева он никогда не знакомил с перекупщиками. Никто из них не имел ни малейшего представления о том, сколько денег получал Хлыстов за «макли». Истинную сумму он обычно существенно занижал, считая обман своих сообщников в порядке вещей.

К предложению Когана иногда переключаться на квартирные кражи Хлыстов отнесся скептически, полагая, что они не только не запутают работников уголовного розыска, но как раз облегчат задачу поиска и разоблачения преступников. И в принципе он не ошибся.

*

Только покинув зал суда, Потехин и Баварский почувствовали, какого напряжения стоило им распутывание этого дела. Однако у них и мысли не мелькнуло об отдыхе; предстояла новая работа.

 

В. Таранченков,

лейтенант милиции

ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СЛУЖЕБНЫХ ОБЯЗАННОСТЕЙ…

Февральским вечером

Они не думали о подвиге, о том, что когда-нибудь их имена высекут в граните. Они просто работали изо дня в день. И ушли в бессмертие, немного оставив потомкам сведений о себе. Их боевые товарищи покидают посты — годы берут свое.

Но и за далью десятилетий не померкнет светлая память о скромных и незаметных тружениках подмосковной милиции, героях суровых лет.

…Студеным февральским вечером более двадцати лет назад погиб на посту человек. Пуля, оставив свой рваный след на партийном билете, пронзила его сердце. Человек хранил партбилет у сердца, человек берег его, не расставался с ним никогда. Студеным февральским вечером 1950 года погиб на посту работник милиции коммунист Андрей Петрович Кочкин.

…Весь день мело. Зима словно спохватилась, наверстывала упущенное. Снег заносил дома, палисадники, заметал тропинки. Часам к пяти метель улеглась, бисером рассыпались по небу звезды.

На остановке ни души. Василий Гаврилович Филин, участковый Краснооктябрьского отделения Химкинского отдела милиции, не впервые шел на ночное дежурство. И все-таки в душе он чуточку завидовал тем, кто был сейчас в тепле.

Автобус проюзил по отполированной обочине и со скрипом раскрыл заиндевевшие двери. Среди нескольких пассажиров Филин увидел своего сослуживца — старшего инспектора розыска Андрея Петровича Кочкина. Они встретились еще утром в отделе и поэтому до Никольского кирпичного завода доехали почти молча.

Филин хорошо знал, чем живут люди, какие у них заботы, тревоги. Не занимать было опыта и Кочкину. Андрей Петрович уверенно шел по полузанесенной дороге, лишь изредка обмениваясь короткими фразами с товарищем. Десяток-другой метров, и вот уже в ногах заметались слабые тени: навстречу с трудом пробивался мутный свет от единственного в округе фонаря у магазина.

— Слышь, Филин, шумят что-то. Зайдем, — не оборачиваясь, сказал Кочкин.

— Товарищи милиционеры, — обратился шофер, — вот эти говорят, будто они из милиции, в магазин им надо…

Кочкин обошел толпу, остановился. Филин встал напротив. Василий Гаврилович сразу приметил незнакомцев. На том, что повыше, было кожаное пальто, на голове серая каракулевая шапка. Справа вертелся невысокий, в очках. А вот третьего, к которому подошел Кочкин, не разглядел, не успел…

Работники милиции Москвы и Химок нередко бывали на участках друг друга. Поэтому Кочкин с Филиным не нашли ничего подозрительного в том, что неизвестные назвались милиционерами. Но все же Кочкин сказал:

— Предъявите ваши документы.

— Документы? Документы — пожалуйста, — говоривший не торопясь полез во внутренний карман пальто. Вдруг он рывком выдернул руку: короткая вспышка, и воздух разорвал выстрел.

В ту же секунду два бандита скрылись в темноте. Третий, сбив с ног Филина, бросился в противоположную сторону. Не успел Филин подняться, как пули вновь прижали его к земле. В несколько прыжков он все же добежал до магазина, за которым исчез преступник. Ночь, непроглядная ночь растворила на глазах и так еле мелькнувшую в поле темную точку.

Выстрел за выстрелом загремели вслед — первый, второй, третий… Сухой щелчок — все, восьмого не будет. Ушел…

А в голове стучит: «Что же с Кочкиным? Как он там? Скорей к нему!»

Кочкин лежал на снегу, зажав рукой рану на груди…

…Управление внутренних дел. Чеканная строка на светло-сером граните:

«Кочкин Андрей Петрович. Капитан милиции, инспектор уголовного розыска Химкинского отдела милиции». И — «Вечная память погибшим при исполнении служебных обязанностей».

Верность присяге

Сергея Михайловича Расторгуева только что поздравили с высокой правительственной наградой. Он смущенно поправил на кителе орден Трудового Красного Знамени. На минуту задержался у мемориальной доски с именами павших на боевом посту сотрудников серпуховской милиции. Склонил седую голову… Тихо сказал своему юному спутнику:

— Это и его награда. Учителя моего — Кузьмы Васильевича Сотникова… После войны шла тяжелая борьба с бандитизмом. И теряли мы в той борьбе своих товарищей…

…Сорок шестой год прошел нерадостно. В магазинах по-прежнему были очереди, рынки кишели спекулянтами. Кое-где «пошаливали» вооруженные бандиты. В это трудное время уголовный розыск возглавил коммунист Кузьма Васильевич Сотников, тогда же пришли сюда Расторгуев, Курочкин…

Той поздней ночью так и остался нетронутым скромный новогодний ужин семьи Сотниковых. Уставший за день напряженной работы начальник угрозыска собрал все силы, чтобы на Вокзальной улице задержать подозрительного прохожего. А едва рассвело, постучал в кабинет дежурный: прошедшей ночью ограблен продовольственный склад райпотребсоюза. В отделе уже находился доставленный Сотниковым один из организаторов грабежа.

Сотников никогда не ошибался в человеке. Преступника, пусть и хитрого, замаскировавшегося, он распознавал по ему одному известным признакам.

Не успели высохнуть чернила на протоколе, как появился встревоженный старший инспектор розыска Иван Сидоров:

— Кончился праздник, Кузьма Васильевич. Крупная кража в яслях ситценабивной фабрики.

— Собирай наших — Курочкина, Карасева, Сергеева, Расторгуева. Машины нет?

Преступники орудовали нахально. Детские ясли находились в центре города. Сторож, которого запихнули в сундук, толком так ничего и не сказал.

Повезло Расторгуеву. Он узнал, что в налете участвовали рецидивисты Петров и Андреев по кличке Куриный.

Через весь город опергруппа спешила на обыск. Тощий мерин словно понимал важность дела — семенил ногами изо всей мочи.

— Не опоздать бы. Загонят продукты, тогда попробуй докажи.

— Едва ли, Сергей. Наверняка и сами захотят полакомиться.

Сотников был уверен: что-нибудь из дефицита преступники обязательно припрячут.

Опытный оперативник оказался прав. Расторгуев достал из тайника подсолнечное масло. Бережно держал он в руках бутылку, как драгоценность. Дома у них масла не видели который год. Последнее страна отдавала детям.

И не выдержал молодой сотрудник, сказал сгоряча преступникам:

— Сволочи, у детишек отняли!

Лишь слегка тронул его за рукав Сотников.

За повседневными заботами забылось дело Куриного, тем более что и он, и его дружки давно находились в самом подходящем для них месте. Начальника розыска с помощниками видели всюду. Там, где появлялись они, затаивались спекулянты, укрывались в темные углы бандиты.

Но однажды мартовским пасмурным утром посуровели лица оперативников, их руки потянулись к оружию. Начальник отдела С. Г. Соколов был немногословен:

— Снова ограблены ясли ситценабивной фабрики. Значит, корень еще цел. Сторож убит. Похоже, что это работа известных вам Мельникова и Корнеева. Задача, думаю, ясная!

Тут же создали опергруппы и разошлись по засадам в местах предполагаемого появления преступников. Ночь прошла в тревожном ожидании. Нервы натянуты до предела. Неужели так и не придут?

На рассвете Сотников решает:

— Расторгуев и Курочкин остаются здесь. Возможно, бандиты все-таки явятся домой. Я, Алексеев и Карасев идем в город.

А город не торопился встречать воскресное утро. Только рынок уже гудел роем барахольщиков, продавцов снеди, любителей базарной толчеи.

— Нет их, все осмотрел. Нет, — оперативник развел руками.

— Нет, говоришь? Да куда ж им деться? Пройдем еще раз. Внимательнее смотрите, товарищи. Мельников и Корнеев не успокоятся, пока не сбудут награбленное.

Через несколько минут трое сотрудников подошли к улице Луначарского.

— Считай, зиму пережили. Жизнь наладится, вот только нечисть разную выведем… — Сотников не договорил. Алексеев тронул его за плечо:

— Смотри, Кибита!

В конце улицы мелькнула фигура в черном.

— Стой!

Кибита (Мельников), а рядом с ним Корнеев, застигнутые врасплох, злобно уставились на сотрудников милиции.

Сотников приказал Кибите:

— Сдать оружие!

В ответ прогремел выстрел…

Верен милицейской присяге, которую принял еще в 1937 году, майор Расторгуев. Верен делу, за которое отдал жизнь его учитель. В беспредельной преданности этому делу, в большой любви к людям черпает Сергей Михайлович силы.

 

Л. Ромиков,

старший лейтенант милиции

ЖИЗНЬ, ОТДАННАЯ ЛЮДЯМ

Письма

В маленьком домике на окраине подмосковного городка Домодедово в семье Корнеевых сегодня радость: получили письмо от сына. Юрий пишет часто, почти каждую неделю почтальон приносит знакомый конверт из Куйбышева, и его письмам нельзя не радоваться — такие они теплые да приветливые, столько в них спокойной уверенности. Прочли такое письмо и будто поговорили с Юрой, будто и не уезжал он в далекий Куйбышев, а живет здесь, в семье.

Юрий Корнеев вот уже несколько лет учится в суворовском училище. В своих первых письмах он сообщал, что ему там нравится, хотя порой бывает и нелегко, что быстро усвоил воинский режим и дисциплину, к чему многие привыкают далеко не сразу.

Шли годы. Взрослел паренек, складывался характер. Взрослели и письма. Юра рассказывал, что их взвод лучший в роте и что им доверили шефство над малышами. И как приятно видеть, что первогодки с помощью старших ребят становятся настоящими суворовцами. Комсомольцы роты в четвертый раз избрали его своим вожаком, а областной комитет ВЛКСМ наградил Почетной грамотой за отличную учебу и активное участие в жизни училища. И о том, что он с гордостью носит алые погоны.

Больше других, пожалуй, радовался успехам Юрия отец. Александр Федорович, сам кадровый военный, очень хотел, чтобы кто-то из четырех сыновей пошел по его стопам. Нередко, перечитывая письма, он говорил:

— А что, мать, похоже, из Юрки неплохой командир получится… Дай только срок.

А последнее письмо озадачило Александра Федоровича. Сын писал, что успешно сдает выпускные экзамены и что решил пойти на службу в милицию, будет поступать в Саратовскую среднюю специальную школу милиции. Думал об этом давно, и горком комсомола его рекомендует.

«Сейчас это нужнее. Пока хулиганы, воры и пьяницы — этот сорный чертополох на здоровой ниве — мешают спокойно жить людям, мое место в рядах борцов с этим злом. Уверен, что вы правильно меня поймете».

Так писал Юрий Корнеев.

Задумался Александр Федорович, но не надолго. Коммунист почти с тридцатилетним стажем, он не мог не понять сына. Да и все домашние поддержали. Уже назавтра полетел ответ в Куйбышев: «Правильно решил! Действуй…»

*

Солнечный морозный день. На заснеженной лесной поляне неподалеку от городской лыжной базы выстроились курсанты Саратовской школы милиции. Разыгрывается первенство школы в эстафетной гонке. Впереди четыре этапа по пять километров. Поднято знамя спортивного коллектива. Звучит короткое «марш!», и первая группа лыжников срывается со старта.

На четвертом этапе за команду второго взвода принимает старт лыжник под номером 33, невысокого роста, крепкий, коренастый парень. Его соперники уже больше минуты на лыжне. Болельщики-однокурсники кричат: «Юра, давай! На тебя надежда». Хотя мало кто верит, что удастся отыграть.

Но вот уже впереди виден лыжник. На спине номер 32. А на следующем тягуне достать 31-го. Не зря же в суворовском занимался гимнастикой, боксом…

На финише первым был 33-й. Юрий Корнеев вырвал победу своей команде.

Юрий ничего не делал вполовину. Жадный до знаний, понимая, что будущему офицеру милиции необходимо знать и уметь многое, он исключительно добросовестно относился к учебе, будь то теоретические занятия по криминалистике или тренировка по самбо. Он писал родным:

«Огромное удовлетворение получаю от того, что каждый день в школе узнаю что-то новое. Так что первые впечатления, наполнившие меня радостью, укрепляются. Выбор сделан верно…»

Молодо, да не зелено

Инспектор уголовного розыска — на переднем крае борьбы с преступностью, борьбы за человека, за его покой и благополучие. Само название «уголовный розыск» определяет сферу людских отношений, далеко не самых лучших, с которыми имеют дело его работники. Приходится сталкиваться не только с оступившимися, впервые перешагнувшими рубеж закона, но и с матерыми рецидивистами, которым, как говорят, терять нечего. «Наша служба и опасна и трудна…» — говорится в песне о них, инспекторах розыска. Выпускник Саратовской средней специальной школы милиции Юрий Корнеев попросил направить его на работу в уголовный розыск.

В домодедовской милиции молодого инспектора встретили приветливо и одновременно чуть-чуть настороженно. Отличник учебы — это хорошо. Но ведь здесь не учеба. Как-то работать будет?

Но очень скоро от этих сомнений не осталось и следа. Общительный по характеру, Юрий быстро сошелся с товарищами по службе, перенимая у них лучшее. Не прошло и месяца, и опытный специалист, прикрепленный для оказания помощи ему на первых порах, докладывал, что Корнеев вполне готов к самостоятельной работе.

В короткой биографии Корнеева-инспектора были и погони, и задержания — это обычное дело, так сказать, милицейские будни. Сослуживцы, товарищи Юрия, взрослые и более опытные, говорят о нем как об оперативнике незаурядном и весьма перспективном. Чем же брал Юрий? Прежде всего своим особенным умением расположить к себе, вниманием к людям. Люди верили этому приятному парню с открытой улыбкой.

Можно точно сосчитать количество раскрытых преступлений, задержанных правонарушителей. Но сколько их, этих преступлений, предупреждено! Скольким людям Корнеев сумел помочь понять, что до беды недалеко… Скольким помог он крепко и уверенно стать на ноги… Такой статистики, к сожалению, не ведется.

Вспоминают, что один из сослуживцев Юрия, видя, как настойчиво тот пытается спасти от пьянства опустившегося парня, завел приблизительно такой разговор. И что, мол, ты с ним возишься, не жалко тебе времени. Вот выкинет-де что-нибудь серьезное, тогда и воюй, раскрывай. Товарищи, пожалуй, никогда не видели его таким взволнованным и возмущенным, как после этих слов.

Не по службе, а по зову души шел он к тому несчастному парню после трудного рабочего дня. Шел, зная, что каждый такой возвращенный к жизни — это и раскрытие и предупреждение…

Позднее этот парень, ставший инженером, писал:

«Когда-то обо мне шла дурная слава, и не встреться мне Юрий, неизвестно, как сложилась бы моя судьба. Он человека во мне пробудил».

Так могли бы написать многие.

Нередко приходилось молодому оперативнику заниматься подростками. Предметом особой заботы были «трудные». Как внештатный инструктор горкома комсомола, Юрий часто выступал с беседами в общежитиях, в школах. Он шел в классы, где этих самых «трудных» больше, и ему удавалось то, что порой не удается учителям. В классе исчезали «трудные». «Они ведь только с виду, как ежи, — говорил о таких ребятах Юрий, — а в душе-то они добрые. И совершают правонарушения часто оттого, что не знают грани между шалостью и преступлением».

Однажды во время одной из таких бесед со старшеклассниками Юрий заметил, что двое подростков на задней парте чем-то очень озабочены. Перешептываются, похоже — спорят. Ответив на все вопросы и выходя из класса, Корнеев как бы невзначай задержал ребят в дверях:

— Вы что-то хотите мне сказать, ребята?

— Нет! Да! — вразнобой ответили мальчишки.

— Ну, смелее.

— Да мы про Сережку Ильина. Он раньше в нашем классе учился…

Ребята, перебивая друг друга, рассказали, что этот самый Сережка Ильин (фамилия изменена. — Л. Р.) теперь работает учеником электрика. Надо помогать матери. У нее кроме него трое. Отца нет. Работает недавно, еще и зарплаты не получал. А тут на днях ребятне во дворе часы показывает. Золотые, со светящимся циферблатом «командирские». Говорит, подарил дядя Витя, приезжавший к ним из Москвы. А скоро, говорит, если захочу, куплю спортивный велосипед. Деньги будут.

Часы. А уж не те ли это? Недавно совершена кража в доме отдыха. Там среди прочего похищены и часы такой же марки. Пообещав ребятам не выдавать их Сережке, он просил их передать, чтобы тот завтра пришел в милицию к Корнееву Юрию Александровичу.

Следующий рабочий день Юрий построил так, чтобы по возможности не отлучаться из кабинета. Вот уже и день к концу. Сережа давно уже должен вернуться с работы, а Корнеев все с надеждой посматривает па дверь: неужели не придет?.. А может быть, ребята не передали, струсили? Можно, конечно, вызвать повесткой, можно побеседовать дома при матери. Но ведь замкнется парнишка. Да и часы куда-нибудь запрячет. Все дело испортишь. Надо, чтобы пришел сам.

Домой Юрий вернулся позднее обычного: все ждал. Едва успел раздеться — звонок в дверь.

— Юра, тебя, — позвала жена.

На пороге рослый парнишка. Смущенно протягивает часы в желтом корпусе:

— Вот возьмите, Юрий Александрович.

— Да погоди ты с часами-то… Проходи, поговорим, — улыбаясь пригласил Юрий. Он так обрадовался, что не знал, где и усадить парня. И не столько оттого, что нашел помощника в раскрытии кражи, сколько потому, что не ошибся в парне, не зря поверил. Не пропадет теперь человек.

Вскоре опасный преступник, вор-гастролер «дядя Витя» был взят с поличным. Преступление было раскрыто. На очной ставке преступник, глядя исподлобья на Сергея, проворчал: «Чего тебе не хватало? Мало я тебе давал…» Он не мог понять, что человеческое доверие, вера людская не имеет цены, что Корнеев поделился с парнем куда щедрее всех его денег и подачек.

Так служил Юрий. Его успехи неоднократно отмечались руководством. Частенько его ставили в пример другим. Через год он стал «Отличником милиции», был назначен старшим уполномоченным уголовного розыска. Ему досрочно присвоили звание старшего лейтенанта. Он стал слушателем заочного отделения Высшей школы МВД СССР.

В жизни каждого человека бывает день, когда он, задумываясь над прожитым, как бы подводит первый итог. Он заметно взрослеет в этот день. Как будто переступает какую-то условную возрастную грань. Был такой день и у Юрия Корнеева: его принимали в партию. К этому событию он готовился тщательно и очень волновался.

— Собрались в приемной, — вспоминал Юрий, — бригадир с завода, известный на весь город, знатная доярка из совхоза, директор школы… Переговариваются, своими трудовыми успехами делятся. А что, думаю, я скажу, И рассказал про Сережку. Приняли! Все проголосовали «за».

В этот день Юрий был весел по-праздничному.

Удар на себя

В жаркий июльский день Корнеев вместе с участковым Николаем Девяткиным и шофером-милиционером Иваном Зварчуком дежурили при отделении милиции. Сегодня они оперативная группа и должны по первому сигналу спешить туда, где людям нужна помощь, туда, где нарушается порядок… И ничего, что сегодня воскресенье: милиция и по воскресеньям работает. Дежурство было спокойным. Видимо, из-за жары. Люди с утра разъехались на речку, в лес.

Лишь несколько раз группе пришлось выезжать на мелкие происшествия. В поселке Константиново рабочий местной фабрики устроил пьяный дебош в доме: перебил посуду, до мебели добирался. Хотели было задержать дебошира для принятия административных мер, да жена не позволила.

— Я ведь и вызвала вас, чтобы припугнуть его немного. Он сейчас успокоится да будет спать, — причитала женщина.

И хозяин дома, надо сказать, при виде милиции заметно отрезвел и заверил, что действительно ложится спать, шуметь больше не будет.

— Вот люди, — возмущался на обратном пути Юрий. — «Попугать вызвала», а тем временем, может быть, где-то преступление совершается!

Во второй половине дня дежурный по отделению Кичин принял по телефону сообщение: на берегу речки Рожайки драка. И желто-синий милицейский «газик», свернув с шоссе на проселок, поднимая клубы душной пыли, спешит к месту происшествия.

*

Владимир Родкин и его друзья пришли на речку с утра. Они заранее позаботились об «отдыхе», закупив еще в Москве спиртного. Купались, загорали и… пили.

Рожайка близ Домодедова — речка неширокая, но чистая, и берега хорошие — зеленые, живописные. Потому народу здесь собирается в теплые дни немало. Приходят местные жители из прилегающих деревень, идут и из Домодедова, приезжают из Москвы.

Четверо молодых людей, напившись, пошли по берегу. Им уже не хотелось купаться, их тянуло туда, где играют в волейбол, где загорают девушки. И везде, где появлялась эта четверка, слышались плоские хамские шутки, брань. Когда кто-то из местных попытался унять парней, Родкин наскочил на него:

— Ну ты, деловой… Тебе что, больше всех надо?

Друзья кое-как успокоили его. И снова пили… А Родкин, пьянея, все повторял: «Проучу делового!..»

«Газик» резко затормозил у самого берега. Выйдя из машины, Корнеев и Девяткин быстро разделись и поплыли на другой берег. Еще подъезжая, они видели, что дерутся там. Юрий пытался успокоить, а Николай тем временем выяснял, что произошло. Оказалось, что москвичи (Родкин с друзьями) пытаются избить двоих местных парней.

— Вам придется проехать с нами в отделение. Машина на том берегу, — предложил Юрий, беря за руку Родкин а.

— Как бы не так! — злобно процедил в ответ хулиган.

И тут произошло непоправимое. В руках Родкина блеснул нож, который до того был предусмотрительно спрятан в плавках. Все произошло мгновенно.

«Сейчас ударит, — успел подумать Юрий. — Не дать, успеть перехватить…»

Поздно. Бандит нанес коварный удар в живот и бросился в речку. У Юрия хватило сил преследовать. Трусость всегда жестока. Озверев от страха, уже в воде Родкин, пытаясь вырваться, ударил раненого Корнеева еще и еще раз. Только бы сбежать сейчас, а там будь что будет… Лишь потеряв сознание, выпустил Юра руку бандита.

Был ранен и подоспевший Девяткин, но все же с помощью Ивана Зварчука он сумел задержать одного из четверки.

Герой не забыт

Когда Юрий в больнице пришел в себя, рассказывают, что он пытался уступить место на операционном столе Николаю Девяткину. Даже в таком положении он остался человеком большого благородства, умел думать, заботиться о ближнем. А положение его было тяжелым. Три раны в живот, большая потеря крови. Человеком необычайной воли, большого мужества показал себя Юрий.

В дни, когда ему становилось лучше, в его палате собирались друзья, приносили новости, делились радостями. Юрий был, как всегда, внимательным, ему хотелось все знать о жизни отделения.

Однажды раньше других пришел Николай Девяткин.

— Смотри, Юра, нас наградили медалями «За отвагу», — он протянул газету с текстом указа.

А через несколько дней начали приходить письма. Узнав из газет о подвиге милиционеров, люди восхищались их мужеством, выказывали гордость за нашу народную милицию, поздравляли, желали скорейшего выздоровления. Писем много. Из самых разных городов: Тбилиси и Таллина, Ленинграда и Ташкента, Иркутска и Днепропетровска… Писали школьники и многоопытные ветераны милиции, писали по одному и коллективно.

Более трех месяцев боролись врачи за жизнь героя, все это время он мужественно помогал им. И все же силы оказались неравными. 24 сентября Юрия Корнеева не стало.

Давно отгремел прощальный салют на могиле героя, но Юрий Корнеев не забыт.

Время, неумолимо наслаивая одно событие на другое, бессильно перед благодарной памятью людской. Люди свято помнят своих защитников. Юрий не думал о подвиге, он не мог поступить иначе, он защищал людей.

Не сразу вошла беда в маленький домик на окраине Домодедова. Входила постепенно, основательно. А оттого была еще тяжелей и горше. И все же Александр Федорович и Глафира Сергеевна не сдались, не согнулись. Помогли выстоять люди. Писали, поддерживали, ободряли, успокаивали. Вот выдержки из письма учеников 3-го «А» класса 28-й восьмилетней школы из Сызрани:

«…Хороший у вас сын, Александр Федорович. Мы гордимся им. Сегодня мы дали клятву быть такими, как Юрий Александрович. А когда вырастем большими, будем беспощадно бороться с теми, кто мешает нам строить коммунизм.

У нас в отряде много работы. Нам нужно жить так, чтобы не стыдно было смотреть в светлые глаза Юрия Александровича, портрет которого висит у нас в классе, чтобы мы своим поведением и учебой не запятнали дорогое имя человека, которым назван наш отряд. Отряд имени Юрия Александровича Корнеева.

Дорогой Александр Федорович! Не огорчайтесь. Ваш сын не умер. Он жив. Он зовет нас вперед. Мы любим его и пронесем светлую память о нем через всю жизнь.

Считайте нас всех 39 человек своими сыновьями и дочерьми…»

А в далеком Куйбышеве к секретарю горкома комсомола пришел суворовец-выпускник Борис Горбачев:

— Юра Корнеев был моим шефом. Я хочу быть похожим на него. Прошу направить меня в Саратовскую школу милиции.

В лесу близ Саратова курсанты школы разыгрывают традиционный приз имени Юрия Корнеева — вымпел с его изображением. Сегодня эстафету лучше других прошла команда 4-го взвода. Почетный вымпел вручается Анатолию Михальчуку. Михальчук в единоборстве с преступником был ранен в грудь, но остался в рядах курсантов и поклялся быть непримиримым к нарушителям порядка. Приз в достойных руках.

Мало в каком из подмосковных городов нет Вокзальной улицы. Обычно она ведет от станции к городу, к его центру. Была Вокзальная и в Домодедове. Сейчас — это улица Корнеева.

В Домодедовском отделе внутренних дел оборудован мемориальный уголок памяти Юрия Корнеева. Портрет героя. Строгая надпись: «Погиб при защите советских граждан», и годы жизни: «1938—1962 гг.». Юрий прожил 24 года.

Здесь в торжественной обстановке принимают присягу молодые милиционеры. Отсюда начинается их служба, здесь клянутся они с честью нести гордое имя корнеевца.

Юрий Корнеев писал стихи. Некоторые из них опубликованы. В его заветной тетради немало строф, посвященных милиции. Он мечтал написать повесть или хотя бы очерк о людях милиции, об их самоотверженном труде. Не успел. Его короткая жизнь вся без остатка отдана людям.

 

М. Кашевник,

журналист, член общественного совета УВД Мособлисполкома

БЕССТРАШИЕ

Ранним утром 25 июня 1975 г. лейтенант милиции Владимир Кузьмин подходил к дому № 119 на окраине деревни Рахманово.

В рассветной тишине неестественно громко прогремел выстрел. Старшина Жихарев, который шел слева и сзади Кузьмина, увидел кровь падающего на траву лейтенанта, увидел, как Владимир, уже умирая, успел выстрелить несколько раз, — и рванулся к дому. С другой стороны на помощь спешил третий член оперативной группы старший сержант Мешков…

Теперь вернемся на два часа назад.

Дежурному по Павлово-Посадскому ОВД сообщили о том, что на садовый участок забрались два подвыпивших парня, обирают клубнику, шумят. В ответ на предложение уйти угрожают расправой. Хозяева участка сбегали за сторожем. Тот пришел с ружьем, выстрелил для острастки в воздух. Тогда хулиганы отобрали у старика оружие.

Через минуту оперативная группа во главе с лейтенантом Кузьминым выехала на место происшествия. Жихарев рассказывал мне потом:

— Ехали спокойно. Дело казалось пустяковым. Володя даже сказал: «Оформим протокол по мелкому хулиганству, суток десять получат, и все». Клубника… Чего там серьезного! Когда приехали, парней и след простыл. По описанию мы поняли, что это были братья Костровы. Хотя одному 19, а другому 21, оба уже имели судимость. Хулиганы известные. Кузьмин говорит: «Раз у них ружье, надо быть осторожным». Быстро определил, как нам подходить к дому (а они живут рядом с дачными участками), откуда кому заходить. Сам пошел наиболее опасным путем. До забора оставалось метров двадцать. Вдруг Володя кричит: «Бросай оружие!» Он заметил ствол, торчащий в углу между сараем и забором. В ответ раздалось: «На тебе!» И сразу же грохнул выстрел. Одна дробинка порвала сонную артерию. Володя умер почти сразу…

Так дело о клубнике вылилось в трагедию.

Спустя неделю мы вместе с заместителем начальника городского ОВД В. А. Сухаревым и заместителем начальника по политико-воспитательной работе В. В. Двояшовым приехали к этому дому № 119. Дождей не выпадало, и на том месте, где лежал Кузьмин, на траве еще остались бурые пятна. Я подошел к забору, заглянул. Дом как дом. На клумбах — цветы. Зреют яблоки, вишни. На веревках висит белье. Мирный деревенский дом. Дом, откуда навстречу Кузьмину полыхнул огонь.

Со смертью мысль всегда трудно соглашается. Но все же… Все же… Есть какая-то высшая несправедливость, когда обрывается жизнь молодого, полного сил и энергии человека. Обрывается внезапно, по чужой воле. Хотелось бы сказать — случайная смерть. Но нет! Не случайная. Потому что работа в милиции — это работа на линии фронта. Владимир Кузьмин знал, что преступники вооружены, но он знал и то, что пойдет вперед, невзирая на опасность. Не случайным был и выстрел одного из братьев Костровых. Всей безалаберностью, пустотой, бессмысленностью своей предыдущей жизни они готовили себя к преступлению. В то трагическое утро пути преступников и лейтенанта сошлись. Потому что они стояли на разных нравственных полюсах.

Владимира Кузьмина многие знали в Павловском Посаде. Отслужив в пограничных войсках, он стал работать на заводе «Экситон». В милицию пришел пять лет назад по направлению партийной и общественных организаций этого предприятия. Мастер спорта, отличный стрелок. Просто прекрасный парень с голубыми глазами и мягкой, по-детски располагающей улыбкой. Спортсмен, он не позволял себе курить, только так — баловался. У него в столе так и осталась лежать нераспечатанной пачка сигарет «Пегас». Заместитель районного прокурора Сергей Иванович Молодцов говорил мне:

— У меня даже слезы навернулись на глаза, когда узнал. А я ведь на своем веку всякое повидал. Буквально накануне Володя звонил: «Сергей Иванович, можно зайти? Задачка заковыристая, помогите решить». Он учился заочно на третьем курсе Высшей школы МВД.

Я видел кандидатскую карточку Кузьмина. Он получил ее 11 июня. На собрании коммунисты проголосовали за него единогласно.

Его хоронил весь город. Тысячи людей вышли проводить бесстрашного лейтенанта милиции (кстати, одна из улиц Павловского Посада теперь носит имя Владимира Кузьмина — так решил исполком горсовета). Высоко смыкаются деревья на кладбище. Прошла неделя, а к его могиле, заваленной горой венков, все время идут люди. Он похоронен рядом с воинами, которые во время Великой Отечественной скончались от ран в местном госпитале.

Солдату — место с солдатами.