И. Коваль,

полковник в отставке

В БОРЬБЕ С БАНДИТИЗМОМ

Когда звучит слово «чекист», в представлении возникает образ обстрелянного и закаленного в боях, зрелого если не по годам, то по жизненному опыту человека.

Но в те годы молоды были все те, которые завоевали ВЧК авторитет, любовь трудящихся и лютую ненависть врагов. Кое-кто еще и не начинал бриться. Если товарищи, пришедшие с фронтов, хоть оружием владели, то иные из нас, совсем зеленых, впервые брали в руки маузер. Но и фронтовики и мы одинаково незнакомы были с искусством оперативно-розыскной работы, одинаково были неподготовлены к сложной психологической борьбе во время ведения следствия.

Овладевать этим мастерством нам приходилось не в благоустроенных аудиториях юридического факультета или нынешних школах милиции. Учились мы методам борьбы с преступниками непосредственно в процессе этой борьбы, причем враг наш обладал немалым опытом.

Огромная армия уголовных преступников, доставшихся нам в наследство от царской России, являлась союзником всех врагов Советской власти. Судьба Советской России решалась не только на фронтах гражданской войны. Она в огромной степени зависела и от той опасной и жестокой борьбы, которая развернулась в тылу. Тыла, в обычном понимании, собственно, и не было, классовая война шла всюду: с внешним врагом, с контрреволюцией, с вооруженным бандитизмом.

Только в Москве и Московской губернии в то время орудовало более 30 крупных вооруженных бандитских групп. Главарями были преступники-профессионалы.

Бандитские шайки численностью от 20 до 80 человек совершали налеты на советские учреждения и отдельных граждан, отнимали деньги, вещи и другие ценности. Грабежи и налеты сопровождались убийствами.

Главари банд были тесно связаны между собой, нередко действовали совместно. В их распоряжении была сеть притонов, мест хранения награбленного, они имели укрывателей и пособников.

Уголовно-преступные элементы нередко устанавливали прямые связи с контрреволюционным подпольем, а уголовные преступления порой приобретали политическую окраску.

В январе 1919 года — как позднее выяснилось, по сговору главарей банд, под предводительством опытного негодяя по кличке Козуля — за одну ночь бандиты убили 22 постовых милиционера.

Прием во всех случаях был один и тот же. С проезжавшего автомобиля раздавался свисток. Постовой милиционер, решив, что едут проверять посты, подходил к автомашине. Раздавались выстрелы. Убив постового и забрав оружие, бандиты мчались дальше.

Вызывающая наглость бандитов, их контрреволюционные действия грозили вызвать смятение и панику. По сути, это был террор против работников милиции.

Все силы ВЧК, уголовного розыска и милиции были мобилизованы на борьбу с бандитизмом.

Уже тогда в опоре на широкие массы трудящихся работники ЧК и уголовного розыска видели залог успеха.

По указанию Ф. Э. Дзержинского 25 января в «Известиях» было опубликовано обращение ВЧК к населению Москвы, в котором говорилось:

«Чрезвычайная комиссия считает себя обязанной провести самую решительную и беспощадную борьбу с бандитизмом».

Все население призывалось оказывать максимальную помощь государственным органам в этой борьбе.

Был разработан детальный план по задержанию в первую очередь главарей бандитских групп. О некоторых операциях, проведенных по этому плану, я и хочу коротко рассказать.

Благодаря умелым действиям ЧК и угрозыска и при активной помощи населения уже 29 января удалось задержать участников банд Плещинского и Козули — Волкова, Михайлова, Алексеева и Лазарева. При аресте бандитов у них было изъято много денег, драгоценности и оружие.

По решению коллегии ВЧК схваченные участники банд были расстреляны, о чем было сообщено в газете «Известия».

Бандиты ответили новыми убийствами наших людей. Борьба становилась все более острой и опасной.

Уголовным розыском были получены сведения, что в ресторане Николаевского (ныне Ленинградский) вокзала Козуля назначил на 3 февраля встречу с официантом ресторана, который был у него наводчиком.

За рестораном было установлено наблюдение. Один из наших товарищей заменил в гардеробе швейцара.

Козуля, зайдя в ресторан, стал снимать пальто. «Швейцар», зная приметы бандита, вышел из-за стойки, чтобы взять пальто, и неожиданно схватил Козулю сзади за руки. Подоспевшие чекисты обыскали бандита, изъяли у него два револьвера и под усиленной охраной доставили Козулю в МЧК.

Однако же в результате халатности молодого часового Козуле удалось бежать. Весь розыск надо было начинать сначала.

Была создана особая группа в составе Данильченко, Мартынова, Зуева и Беляева по поимке Козули.

После нескольких дней напряженной работы наши люди вновь вышли на его след.

Удалось узнать, что Козуля часто бывал в Косом переулке у своей сожительницы Кузьминой. Кузьмину разыскали. На допросе она рассказала, что Козуля ее оставил, но ей известно, что он бывает на даче у ее бывшей подруги Лели Кирилловой, проживающей где-то вблизи станции Апрелевка.

В район Апрелевки отправились работники уголовного розыска, которые под предлогом покупки хлеба обследовали сельскую местность. Удалось установить, что в деревне Жадичи проживает мать Кирилловой. За домом было установлено наблюдение.

Двухдневное наблюдение положительных результатов не дало. Удалось завести разговор с матерью Кирилловой, которой оперативники представились как друзья дочери и Козули. Мать сказала, что ее дочь и Козуля отправились на свадьбу в деревню Кудиново.

Опергруппа тотчас двинулась туда же.

Был уже поздний вечер, но деревня не спала. Около большого дома, несмотря на мороз, толпилась молодежь. В доме была свадьба.

Смешавшись с толпой, наши люди сумели заглянуть в окно и увидели, что за большим столом рядом с молодыми сидит Козуля.

Он, по-видимому, чувствовал себя спокойно, рассчитывая на полную безопасность в глухой деревне далеко от Москвы.

К полуночи гости стали расходиться. Выбрав удобный момент, оперативники незаметно вернулись к дому и укрылись за амбаром.

Дверь заскрипела, в темноту, щурясь от света, шагнул Козуля. Сделал несколько шагов по двору, достал спички, закурил. Беляев ударил его рукояткой пистолета по голове. Козуля пошатнулся, оперативники свалили его на землю, обезоружили, связали руки. Данильченко и Зуев остались охранять Козулю, а Мартынов и Беляев вошли в дом.

Там уже готовились ложиться спать. Поджидавшая Козулю Кириллова, ничего не понимая, смотрела, как неизвестный человек вынул из бокового кармана пальто Козули маузер.

Мартынов взял пальто Козули, приказал Кирилловой одеться и вышел с ней из избы.

В наше время группу с задержанными поджидала бы невдалеке комфортабельная машина, а тогда оперативники вместе с Козулей и Кирилловой стали выбираться из деревни пешком заснеженными тропами.

Кириллова, видимо, подумала, что имеет дело с бандитами из шайки Сабана, которого Козуля убил из-за конкуренции. Она попыталась предложить оперативникам золотые вещи и деньги.

Но Козуля, оценивший ситуацию, прикрикнул на нее:

— Замолчи! Не суйся с побрякушками! От этих не откупишься! Тут жизнью расплачиваться надо…

Не один Козуля имел в Подмосковье обширные связи, позволявшие бандитам скрываться от милиции и угрозыска.

Долгое время не удавалось нашим людям выйти на след бандитов Плещинского и Капустина.

Григорий Плещинский, по кличке Гришка-адвокат, участвовал в грабежах и налетах с 1909 года. Его банда совершила в 1918—1919 годах более 30 вооруженных ограблений.

Плещинский всегда имел при себе два револьвера, его подручные были вооружены до зубов. Адвокат был очень хитер, и, где он скрывался, даже из преступников никто толком не знал.

Работникам уголовного розыска стало известно, что Гришка-адвокат готовит налет на кассу Волжско-Камского банка.

Кассир Коблов должен был сообщить ему, когда в кассу поступит большая сумма денег.

Через несколько дней по предложению наших товарищей в кассу банка было завезено несколько банковских мешков. В мешках лежала простая бумага, но Коблов был уверен, что завезено 800 тысяч рублей.

В тот же день после работы Коблов поехал на Киевский вокзал. Работники уголовного розыска Шиндлер и Кукушкин следили за ним.

Более часа Коблов неторопливо бродил среди пассажиров. Наконец к нему подошел человек. По приметам вроде Гришка-адвокат.

Взять его тут же было непросто: сам он вооружен, а в толпе, возможно, есть его сообщники.

Дождавшись ухода Коблова, Шиндлер внезапно подошел к Плещинскому и, протянув руку, сказал:

— Здорово, Гриша!

Плещинский явно растерялся и пожал протянутую руку. Шиндлер, как клещами, сдавил ее. Кукушкин моментально схватил другую руку бандита. В одно мгновение Гришка-адвокат был обезоружен. Из его карманов взяли два пистолета.

Шиндлер и Кукушкин вывели его на привокзальную площадь и стали ждать извозчика. Плещинский, несколько оправившись от потрясения, сказал:

— Здорово вы меня, ребята. Никак не думал, даже не снилось, что вы меня так…

Он огляделся по сторонам и добавил тише:

— Думаю, никто и не заметил, как вы меня взяли. Может, договоримся? Даю вам все, что имею, а имею я немало. Из Москвы обещаю уехать немедленно. Далеко уеду!

— До чего ж ты сообразителен, господин Плещинский, — серьезно сказал Шиндлер.

— Наверно, не один раз откупался от царской полиции? — полюбопытствовал Кукушкин.

— Что там от полиции! — Гришка-адвокат повеселел. — От самого большого полицейского начальства откупался. И при царизме и при Временном. Правду вам говорю. И вы получите сполна. Хватит вам и вашим детям. Отпустите. Из Москвы исчезну навсегда. Так далеко уеду, что вы обо мне больше и не услышите.

— При Советской власти, Гришка, далеко не уедешь, — сказал Шиндлер, оглядываясь, нет ли долгожданного извозчика.

Дежурный доложил начальнику угрозыска Трепалову, что Шиндлер и Кукушкин поймали Гришку-адвоката.

В кабинете Трепалова, заметив, что Шиндлер и Кукушкин встали у окна, Плещинский сказал:

— Не уйду, не беспокойтесь. Путь мой теперь только в землю. Хорошо сработали, без шума, культурно.

— Очень приятно, что вы довольны нашей работой, но нас больше интересует, кто из ваших соучастников остался на свободе, — прервал его Трепалов.

— Мелочи-то еще много, разных карманников, базарных воришек. А из крупных на свободе остались Ислам, Царьков и Капустин.

— Где они скрываются?

— Капустин, говорят, уехал в деревню и там грабит крестьян. В Москву на Хитров рынок часто приезжает спекулянтка хлебом и мясом, его сожительница, звать Мария. Она должна знать, где он скрывается…

На другой день на Хитровом рынке разыскали спекулянтку Марию.

На допросе Мария показала, что муку и мясо для продажи в Москве ей дает отец Иона, настоятель Борисоглебского монастыря в Дмитрове. У этого настоятеля Капустин в последнее время и скрывался.

Трепалов решил послать в Дмитров сотрудников, проверить показания Марии.

Добравшись к вечеру до Дмитрова, работники уголовного розыска Матин и Байков пришли в местное отделение милиции.

Начальник милиции Трофимов, узнав, по какому делу они приехали, рассказал, что вчера недалеко от города бандиты опять напали на крестьян, ехавших с мельницы, отобрали три мешка муки и скрылись. Разыскать их пока не удалось.

Посоветовавшись с Трофимовым, решили на следующий день рано утром при помощи Марии попытаться проникнуть за монастырскую стену, проверить, не хранят ли в монастыре награбленный хлеб и не скрываются ли там преступники.

Утром подошли к монастырским воротам. Послушник, услышав голос Марии, открыл калитку.

Дальше было уже проще. Растерявшийся послушник без задержки ответил на вопросы и указал путь. Работники милиции прошли в покои настоятеля.

В передней комнате на полу спали четверо. Троих Трофимов узнал. Во второй комнате на кровати похрапывал сам отец Иона.

Произвели обыск. Из-под голов спящих вытащили три револьвера, в комнате настоятеля взяли обрез.

В монастыре стояла мертвая тишина.

Собрав оружие, оперативники стали будить спящих. Настоятель монастыря, немолодой дородный человек, увидев Трофимова, как ошалелый заметался по комнате.

— О господи, спаси! — зычно крикнул он, придя наконец в себя.

Услышав крик настоятеля, послушник метнулся в дверь, и через несколько минут загудел колокол. Кто-то распахнул ворота. Окрестные крестьяне сбегались во двор монастыря на колокольный в неурочное время звон.

Раздались крики:

— Монастырь грабят! Бей грабителей!

Разъяренная толпа окружила дом. Поглядев в окно, Трофимов спокойно сказал настоятелю:

— Ну, святой отче, раз уж созвали людей, то идите и объясните им, что произошло. Только советую говорить народу правду. Как перед богом!

Недолго подумав, настоятель вышел на крыльцо. Трофимов стал за дверью. Настоятель медленно поднял руки вверх, призывая к молчанию. Трудно давалось ему каждое движение. Но выбор все-таки сделал.

— Простите, люди добрые! Грешен! — хорошо поставленным голосом, сразу перекрыв шум, сказал он.

Толпа затихла в недоумении.

Чуть приоткрыв дверь, Трофимов вполголоса предупреждающе сказал:

— Гражданин Иона! Про грехи прошу поподробнее.

И Иона продолжал:

— Вчера недалеко от города ироды-насильники муку у крестьян отобрали и поздним часом в мою обитель принесли. И сами ночевать остались. Милиция красных, узнав про злодеяние, по стопам разбойников в монастырь припожаловала и их тут повязала…

Время было голодное. Почти все собравшиеся во дворе давно досыта не ели, и сообщение о муке, отобранной у крестьян, которая таинственным образом осела в монастыре, прозвучало, как взрыв бомбы.

Тогда Трофимов вышел на крыльцо и обратился к прихожанам.

— Вот какое монастырское имущество мы здесь нашли! — он показал три револьвера и обрез.

Показал толпе гармонь, карты, бутылки из-под самогона и полотенце, на котором большими красными буквами гарусом было вышито:

«Отцу Ионе. Кого люблю — тому дарю. Мария».

Шум поднялся страшный. На крыльцо взошел крестьянин с окладистой бородой и обратился к собравшимся:

— Я так думаю, граждане. Провести надо эту шайку до милиции через весь город. Пусть ироды тащат мешки с мукой, а отец Иона на гармони играет. Пусть народ увидит их во всем естестве!

— Пусть! — закричали в толпе. — Пусть поиграет напоследок!

Трофимову и оперативникам не оставалось ничего другого, как согласиться. В толпе тотчас нашлись охотники, надели на отца Иону рясу, в карман воткнули бутылки из-под самогона, через плечо повесили обрез, в руки дали гармонь.

Грабителям закинули за спину мешки с мукой, а Марии перебросили через плечо ее рукоделие.

И вот вся эта компания, поневоле сопровождаемая милицией, окруженная толпой, двинулась через весь город.

Отец Иона никак не хотел играть, но его заставили.

— Давай, давай, батюшка! Раз гармонь держишь, должен уметь играть. Играй!

Оказалось, действительно умеет. Настоятель помедлил-помедлил, а потом, видно, отчаялся, понял, что в этом городе ему больше не бывать, и рванул: «Эх, полным-полна коробушка…»

Долго, очень долго вспоминали в Дмитрове эту удивительную процессию.

Как выяснилось на следствии, настоятель и бандит Капустин были давно знакомы. Началось с того, что верующий Капустин на исповеди на традиционный вопрос отца Ионы: «Грешен ли?» — не только ответил коротко, как полагалось: «Грешен, батюшка», но и в общих чертах поведал ему о своих прегрешениях.

Надо думать, его откровенность настоятеля не оттолкнула. Выслушав Капустина, он сказал, опять-таки как положено: «Отпускаю тебе грехи твои…»

Капустин расчувствовался, вынул из кармана кошелек с золотыми монетами и передал его священнику — на алтарь божий.

Вскоре Капустин пришел в монастырь уже не на исповедь, принес с собой самогону и закуски.

Когда выпили и закусили, отец Иона поцеловал Капустина и подарил ему нательный крест — на счастье и спасение от супостатов.

На очной ставке с отцом Ионой, подробно рассказавшим о похождениях Капустина, последний, не ожидавший такой откровенности, сорвал с себя дареный крест и бросил его в лицо отцу Ионе со словами:

— Антихрист ты, а не поп!

Слух о том, что в монастыре обнаружили притон бандитов, разнесся по округе, и престиж священнослужителей был основательно подорван.

Вскоре банды профессионалов-преступников были лишены главарей, а постепенно и совсем ликвидированы.

Первые годы… Мы, старые работники, часто вспоминаем, в каких нелегких условиях начиналась наша работа. Шиндлер и Кукушкин, которые были вынуждены ожидать извозчика, чтобы доставить куда следует матерого бандита… Убийство двадцати двух милиционеров за одну ночь… Если б было тогда радио!

Но уже в те трудные и прекрасные годы милиция и угрозыск располагали основным: связью с населением, поддержкой честных трудовых людей. Эта связь и решала исход борьбы.

 

В. Галкин,

генерал-майор милиции

ПЕРВАЯ ДОЛЖНОСТЬ

В юности я ходил за сохой, испытал унижения и побои, будучи «мальчиком» в услужении у фабриканта Грушина в Хотькове и у купца Суходаева в Дмитрове. На всю жизнь я запомнил веселого Илюшу из деревни Горбово под Дмитровом, с которым дружил и который послужил для меня примером в выборе жизненного пути.

Юный, энергичный, он всегда и во всем стоял за справедливость, не давал в обиду слабых и маленьких, презирал любителей легкой наживы, воров и жуликов.

В 1919 году Илюша стал сотрудником уголовного розыска.

А в 1923 году и я поступил на службу в милицию Ленинского уезда (сейчас Талдомский район).

В Талдоме в те годы шла бойкая торговля кожевенными и меховыми товарами. Со всей округи съезжались сюда сапожники, скорняки, спекулянты. Толкучка гудела множеством голосов. Стар и млад тащил сюда всякие изделия. Ловкачи и жулики ухитрялись сбывать обувь с подошвой из лубка или березовой коры. Пьянки, скандалы, драки были обычным явлением. Мы по мере сил боролись со спекуляцией, с кражами и грабежами, с хулиганством и самогоноварением, пьянством.

Трудно даже представить, сколько работы приходилось на долю милиции.

В Талдоме было три волостных отделения милиции. Кадры в милицию подбирались из рабочих и крестьян-бедняков. По решениям уездного комитета партии и уездного исполкома отдел комплектовался из лучших рабочих Вербилковской фабрики.

Специалистов мы в то время почти не имели. А единственным видом транспорта являлся конь. Да и конь-то полагался не каждому участковому уполномоченному. Служебные помещения нуждались в ремонте и оборудовании мебелью.

Наш отдел размещался в бывшем доме торговца обувью Садова. Начальником уездной милиции был Александр Петрович Емельянов, в прошлом партизан гражданской войны.

Уголовного и уголовно-процессуального кодекса мы еще не знали. В работе руководствовались революционным самосознанием. Примером строгого отношения к долгу, партийного подхода к делу служили старшие товарищи из укома партии и исполкома. Заместитель начальника уездной милиции по политчасти Алексей Васильевич Егерев по вечерам часто беседовал с рядовыми милиционерами на служебные, политические и бытовые темы. И в работе он и другие старшие товарищи служили для нас примером. Постепенно к нам, молодым сотрудникам, приходила уверенность, гордость за свою службу. В праздники к нам приходил председатель исполкома Георгий Митрофанович Соколов, выступал с докладом, вручал награды.

Свою первую награду, часы, получил на втором году службы и я, — мы успешно раскрыли несколько краж.

Большую помощь милиция получала от передовых рабочих и крестьян.

Немало труда вложили мы в борьбу с самогоноварением. Самогон был злом, порождал многие преступления. Самогонщики, главным образом кулаки, губили уйму зерна и картофеля, спаивали население. Пьянки, как правило, заканчивались драками, поножовщиной, особенно в дни религиозных праздников.

Одно время в Талдоме стали часто возникать пожары. Горели жилые дома. И каждый раз в результате поджогов. Мы с ног сбились, но поджигателей никак не могли обнаружить. Призвали на помощь все население. Общественники установили дежурство, патрулировали по улицам — все бесполезно. Но вот однажды на месте поджога, под лестницей двухэтажного дома задержали некоего Смирнова, сына бывшего купца.

Оказывается, он-то и был поджигателем. Почему же так долго мы не могли раскрыть его преступления? Да потому, что этот Смирнов сам состоял в пожарной дружине. Кто ж его мог заподозрить? Он был на каждом пожаре, вместе со всеми тушил огонь.

Запомнился мне еще такой факт. В одной из промартелей километрах в двадцати от Талдома зимней ночью была совершена крупная кража кожевенных товаров и готовой обуви. Рано утром начальник направил меня и Ивана Григорьевича Кудрявцева на место происшествия. Конюх заложил в сани лошадь, и мы двинулись в путь. По морозцу, по свежему снегу за разговорами быстро добрались до места.

Приехали, осмотрели место. У склада обнаружили следы нескольких человек, обутых в валенки. Тут же кое-где вырисовывались следы галош. И ясно обозначались полозья саней. Нашли войлок из-под седелки с клочками шерсти гнедой лошади. След саней вел в направлении Кимр. Туда мы и направились в погоню за преступниками.

В первой же деревне у магазина сельпо спрашиваем сторожа:

— Не проезжал ли кто-нибудь на лошадях в сторону Кимр?

— Как же, как же, — говорит старик, — проезжали после полуночи двое в черных тулупах на двух подводах. В санях было укрыто что-то. Приметил, приметил! Одна лошадь гнедая, а другая карей масти.

В деревне Савелово шедшая утром по воду женщина видела тех же ездоков. Так до самых Кимр. Поставив во дворе кимрской милиции сильно уставшую лошадь и дав ей сена, мы с Кудрявцевым пошли в уголовный розыск. Там были наши старые знакомые Виктор Никольский и Николай Стрелков.

Стрелков работал в розыске с 18-летнего возраста. Спокойный, выдержанный, он очень любил свою профессию, к каждому порученному делу относился с душой, никогда не торопился высказывать свои соображения, тщательно взвешивал каждое слово.

Мы рассказали друзьям, что́ нас привело в Кимры, и спросили, нет ли у них на примете таких людей, которые могли обворовать склад кожевенных товаров.

Не торопясь Стрелков порылся в картотеке и, подумав, ответил:

— Есть у нас на учете один такой — Завьялов. И лошадь у него есть гнедая. Знаем, что не чист на руку, а изобличить пока не можем. Очень хитро действует на пару со своим родственником Бачуриным.

Он дал нам его адрес и протянул руку:

— Желаю успеха, ребята.

Вскоре мы с Кудрявцевым подошли к дому № 36 на улице Урицкого. Завьялова не застали. Встретила жена. Отрекомендовались:

— Мы, хозяйка, из Москвы. За обувью. Найдется?

— Кажись, готовой нет. Была, да муж продал на базаре.

— А муж-то где?

— А кто его знает, ушел куда-то.

Разговариваем, а сами посматриваем по сторонам. Кудрявцев толкает меня в бок, да я уж и сам вижу: во дворе стоит гнедая лошадь, привязанная к задку саней и покрытая старым одеялом. В санях охапка сена.

— Что, ездил хозяин сегодня куда? — спрашиваем.

— Нонче вернулся из соседней деревни, распряг лошадь и ушел.

В комнатах большого пятистенного дома ничего подозрительного мы не заметили. Делать обыск? Но нет, так можно испортить все дело. Решили не торопиться.

Вскоре была совершена крупная кража обуви в другой промартели. Мы проинструктировали всех сторожей промысловой кооперации.

И вот как-то раз поздним вечером к одному из сторожей подошли двое, спросили дорогу, завели пустяковый разговор. А потом, выхватив пистолет, один из бандитов скомандовал: «Бросай ружье!» Сторож, однако, не растерялся. Сделав вид, что послушался команды, он снял с плеча ружье, неожиданно отскочил за угол и выстрелил в неизвестного. Второй пустился наутек.

— Ложись! — приказал сторож. Раненный в ногу бандит опустился на снег — пистолет его молчал. Как потом выяснилось, в нем перекосился патрон.

Работники розыска задержали налетчика. Это был Завьялов, главарь воровской шайки. У преступников отобрали значительное количество кожи и обуви.

Вскоре я стал сотрудником уголовного розыска. Сбылась моя мечта!

В уголовном розыске нас было четверо. В том числе Иван Григорьевич Кудрявцев, единственный специалист, овладевший дактилоскопией на шестимесячных курсах. Мне и Ивану Васильевичу Чистякову наука эта далась позже.

Смелым, волевым и талантливым работником был начальник уголовного розыска Александр Алексеевич Туманов. Не раз он брал меня на операции, давал ответственные поручения. У личного состава Туманов пользовался большим авторитетом.

До сих пор помню мой первый день в уголовном розыске — 11 ноября 1928 года. Захожу спозаранку к ответственному дежурному уездной милиции Григорию Ивановичу Воронову.

— Дело тебе есть, Галкин, — ответив на приветствие, сказал дежурный. — Звонил председатель упрофбюро Иван Петрович Волченков — у него из квартиры украли велосипед. Займись.

Велосипед по тем временам был вещью дорогой. Куда, думаю, преступник мог сбыть украденный велосипед? Повез на базар? В Талдоме на базаре шла бойкая торговля с шести утра. Нет, на базар вор не пойдет. Знает, что милиция начеку. Может быть, уехал проселочной дорогой? Едва ли. Там с велосипедом не пробраться. Единственный путь — по железнодорожному полотну.

Оседлал коня, поехал. У железнодорожного переезда встретилась женщина, сказала, что человек с велосипедом направился к станции Талдом. Я — туда. Приехал, осмотрел вокзал, платформы, садик, опросил пассажиров и узнал: человек с велосипедом подался к станции Власово, расположенной в шести километрах. Поскакал следом за похитителем. Километра через два заметил его, свернул с дороги коня и сразу увяз в грязи. Преступник тоже увидел меня. Я стреножил коня и бросился ему наперерез. Прыгаю с кочки на кочку. Выхватываю пистолет:

— Стой! Стрелять буду!

Вор вынужден был остановиться. Вместе с велосипедом он был доставлен мной в милицию.

Не успел я отдохнуть, как получил новое задание.

— Звонили со станции, — сказал дежурный. — В трех километрах от города, на опушке леса, вооруженная банда из пяти человек грабит возвращающихся с базара кустарей. Отбирают деньги, покупки. Угрожают, если те заявят в милицию.

Короткий инструктаж. Минутные сборы. И мы трое в пути. Я шел пешком по железной дороге, а по сторонам, проселочными тропами на лошадях справа милиционер И. Ф. Завьялов, слева уполномоченный уголовного розыска И. В. Чистяков. Стояла глубокая осень, моросил холодный дождь. Всюду непролазная грязь. Грабители издали заметили всадников и побежали в сторону. Чистяков окликнул их, выстрелил из нагана. В ответ раздались два выстрела. Мы с Завьяловым поспешили на выстрелы, но преступникам удалось оторваться от нас и скрыться. Вдруг видим, навстречу бегут люди. Оказалось, человек десять крестьян, вооружившись кто чем, по своей инициативе вышли ловить грабителей.

— Времени не теряйте, — сказали мы им, — возвращайтесь к платформе Лебзино. Если столкнетесь с преступниками, дайте выстрел из ружья. А ежели услышите наш свисток, спешите к нам на помощь.

Встретиться условились у старшего милиционера Ивана Григорьевича Барышникова в селе Великий Двор.

Мы решили, что кони нам уже не помогут, и отправили их с Завьяловым, а вдвоем с Чистяковым стали продолжать поиски грабителей.

В стогу сена провели ночь. А чуть рассвело, вышли на железную дорогу. Осмотрели место, откуда бежали преступники. В канаве на траве нашли кепку, заметили на подкладке русый волос. Это уже вещественное доказательство. Прочесали опушку леса, проселочные дороги, тропы и направились в сторону Талдома. На самой окраине города мы наконец-то напали на след бандитов. Оказывается, они провели ночь у кузнеца, сказали, что заблудились в темноте, а один даже потерял кепку, и кузнец дал ему старую шапку. В милиции на одном из фотоснимков кузнец опознал ночного гостя. Это был не раз судимый и еще не отбывший свой последний срок Бобров. Начальник милиции приказал немедленно разыскать бандита. На следующий день мы с Чистяковым ехали поездом на Кашин. Побывали в Кашине, Калягине, Савелове, Дмитрове. Вдруг на платформе Орудьево с поезда соскочили двое молодых высоких парней. На одном овчинная шапка. Мы за ними. Они устремились к лесу. Преследуем уже двадцать минут. Неизвестные свернули к дровосекам, поздоровались с ними, закурили. И тут мы выяснили, что они лесорубы, ездили в Дмитров за табачком и продуктами.

Словом, личный сыск никаких результатов не дал.

На третьи сутки мы решили еще раз заглянуть на Дмитровский вокзал. День был рыночный. Залы ожидания битком набиты людьми. Смотрим, возле кипятильника стоит парень высокого роста в овчинной шапке.

— Он, — говорю Чистякову.

Чистяков кивнул в знак согласия.

— Как брать будем? — спрашиваю.

В помещении вокзала многолюдно. Задерживать в такой обстановке вооруженного преступника уставом не рекомендуется. Но и пускать дело на самотек тоже нельзя. Не ждать же, когда он сам выйдет из вокзала. И времени много пройдет, и условия могут измениться. Что преступник вооружен и может оказать сопротивление, мы не сомневались.

Решили поступить так. Подойти с двух сторон. Наставить под бока пистолеты, чтобы никто не видел, а он почувствовал. Быстро осмотреть карманы, изъять оружие и вывести его из вокзала. Так и сделали.

— Розыск! Не шевелись! — твердо сказали парню.

Но оружия при нем не оказалось.

— Где оружие? Где приятели? — спрашиваем.

— Ведите в милицию, там буду разговаривать.

От вокзала до милиции примерно километр. Моросил холодный дождь со снегом. Транспорта никакого. Двинулись по городу пешком. До милиции добрались благополучно. Дежурный выделил нам кабинет, и мы сразу же приступили к допросу. Документов у задержанного не оказалось. Он долго не называл фамилии, имени, цели приезда. Тогда предъявили ему фотографию, и Бобров заговорил. Сознался в нескольких грабежах на территории Талдомского уезда, рассказал о соучастниках, сообщил, что у них было два пистолета. Он согласился показать место у вокзала, где в садике под деревом было спрятано оружие.

— В вокзальном ресторане я сильно выпил, — сказал он, — и свалился спать на лавке. Приятели ушли, хотели встретиться на рынке. Проснулся утром от холода, решил немного обогреться, а тут вы…

Мы с Чистяковым попросили дмитровских коллег организовать поиск остальных бандитов, а сами повели Боброва на вокзал — искать оружие и следовать в Талдом. Водил он нас вокруг вокзала, водил, потом свернул в садик, ступил за калитку и моментально бросился к дереву. Но мы держались начеку. Чистяков схватил его за кисть руки. Боброву ясно сказали:

— При первой попытке к бегству стреляем без предупреждения.

Бобров еще дважды пытался бежать из вагона поезда, шедшего на Талдом, но это ему не удалось. Сначала он намеревался выскочить из окна на ходу близ платформы Орудьево. Но у окна сидел Чистяков. Потом пробовал убежать из тамбура. И здесь помешал Чистяков.

В Талдоме личность доставленного установили окончательно. Эксперт-криминалист И. Г. Кудрявцев сделал отпечатки пальцев. Кузнец, владелец овчинной шапки, опознал его. Экспертиза доказала идентичность найденного в кепке волоса с волосами Боброва.

Бобров признался, что он главарь банды. Бандиты совершили немало грабежей вблизи железной дороги по маршруту Дмитров — Талдом — Кашин. Награбленное имущество прятали в Дмитрове на чердаке булочной Малышева, там же скрывались и сами. Вещи сбывали на барахолках.

Когда мы брали Боброва, его дружки как раз отсыпались на чердаке булочной. С помощью прибывших из Москвы сотрудников отдела по борьбе с бандитизмом МУРа банда была ликвидирована.

16 ноября 1928 года управление издало приказ, по которому мы с Чистяковым награждались денежной премией «за энергичную работу по задержанию руководителя шайки бандитов Боброва». Приказ объявили на собрании нашего коллектива. Нас поздравил заместитель председателя исполкома Михаил Васильевич Васильев.

А через два года Михаил Васильевич дал мне рекомендацию для вступления в партию.

 

В. Хуторов,

подполковник милиции в отставке

НА ДОРОГАХ ПОДМОСКОВЬЯ

Одни валенки на всех

В один из зимних вечеров 1943 года меня вызвал к себе начальник УНКВД Московской области комиссар милиции Александр Никитович Полукаров. Когда я вошел в кабинет, комиссар разговаривал по телефону, заверяя кого-то, что будут приняты все меры к розыску.

Положив трубку, он сказал мне:

— На Ярославском шоссе, в районе деревни Братовщина, машиной сбит заслуженный тракторист, недавно награжденный орденом Ленина. Поезжайте немедленно, разберитесь и разыщите нарушителя.

Многим молодым работникам милиции такой приказ может показаться странным. В самом деле, теперь работа дежурной части управления основана на использовании последних достижений науки и техники. По вызову на место происшествия выезжает оперативная группа: следователь, инспектор уголовного розыска, эксперт-криминалист и проводник со служебно-розыскной собакой.

Тогда, тридцать лет назад, на выполнение задачи я отправился в единственном лице.

Задача-то ясная, но что делать, если идет двенадцатый час ночи, машин нет? В нашем распоряжении всего четыре старых «газика», да и те находились на линии.

Решил добираться попутным транспортом.

На месте происшествия я обнаружил следующую картину.

На обочине в кромешной тьме стоит трактор с прицепом, груженным бревнами. Метрах в пятнадцати на середине проезжей части — труп тракториста, рядом погасший факел.

Вместе с милиционером на месте происшествия меня дожидался второй тракторист, напарник погибшего, молодой парень, на которого внезапная смерть товарища произвела ошеломляющее впечатление. Он почти непрерывно курил. Вспышки от махорочной самокрутки коротко освещали напряженное лицо.

Я даже стал тревожиться, сумеет ли он толком что-нибудь рассказать.

Но мой нарочито деловой тон на него подействовал успокаивающе. Постепенно мы разговорились.

Выяснилось, что они везли в дорожно-экспедиционный участок столбы. Один управлял трактором, а другой, сидя на прицепе, освещал факелом дорогу. Подъезжая к деревне, тракторист, который вел трактор, заметил, что свет факела дрогнул, а мимо на большой скорости прошла в обгон грузовая машина. Он выглянул из кабины и увидел валявшийся на шоссе затухающий факел и в слабых отсветах огня своего товарища на дороге. Остановил трактор, подбежал к нему, но помочь уже не смог. Человек был мертв.

Ни на шоссе, ни на деревенской улице никого не было видно. Сам он в темноте марку машины не опознал, а номера не видел. Через несколько минут подъехала еще автомашина, водителя которой тракторист и попросил сообщить о случившемся в милицию.

Вот и все данные, с коими приступил я к самостоятельному розыску.

Первым делом я проверил все близрасположенные автохозяйства, ориентировал всех инспекторов на дороге. На контрольных пунктах была организована тщательная проверка проходивших автомашин.

Следов преступника пока обнаружить не удалось.

На следующий день я опросил всех инспекторов, несших службу в вечерние часы, записал несколько номеров машин, не остановившихся по сигналу инспектора, и опять поехал на место происшествия — в деревню Братовщину.

Люди, которые знали погибшего, очень сожалели о случившемся. Вести же опрос было трудно: время тяжелое, военное, в редкой семье нет кого-нибудь на фронте. Люди много работают, скудно питаются, недосыпают. Им не до длинных разговоров.

Я ходил по деревне из дома в дом, надеясь установить какие-нибудь приметы разыскиваемой машины, но все взрослые — в большинстве женщины и старики — в один голос заявляли, что в такую поздноту на улицу не выходят, а стало быть, и никакой машины, сбившей человека, видеть не могли.

Отчаявшись что-либо узнать от взрослых, я решил поговорить с ребятами. И не напрасно.

В одном из домов жила большая семья. Муж на фронте, мать со скотного двора не выходит. Дисциплину в семье поддерживают сами ребята.

При первой беседе я обратил внимание на младшего, лет семи, мальчонку, который что-то уж очень хитро поглядывал на меня, когда я разговаривал с матерью, однако ж молчал.

Извинившись за беспокойство, я ушел, предупредив, что, возможно, зайду еще раз.

Узнав, когда на скотном дворе идет вечерняя дойка, я зашел. Матери, понятно, не было. Мальчик, звали его Саша, уже держался не так настороженно. Вышли мы с ним в сенцы, разговорились.

Я не ошибся. Паренек оказался и наблюдательным и смышленым. По-мужски взял с меня слово хранить тайну. Признаюсь, поначалу такое вступление меня озадачило: если знает что-либо о преступнике, почему боится сказать?

Оказалось, не в преступнике вовсе тайна.

Дело в том, что в семье на всех ребят имелись только одни валенки и берегли их как зеницу ока для старших, — тех, кто уже помогал в работе и ходил в школу.

Саша еще в школу не ходил, кроме того, от него по причине малолетства ожидали всякой шкоды, и валенки ему без особого разрешения категорически запрещалось надевать.

А ему ж погулять хочется. Он дождался, пока все старшие легли спать, надел потихоньку валенки и выбежал на шоссе. Мальчик видел, как трактор тащил сани с бревнами, на которых сидел дядя с факелом. Велик был соблазн прицепиться к саням. Он бы и прицепился, да побоялся грузовика, который нагонял сани.

Когда грузовик промчался мимо саней, факел оказался на шоссе. Саша поглядел вслед грузовику. Ему почему-то стало страшно. Он побежал домой, поставил валенки на место и лег спать.

На мой осторожный вопрос Саша ответил уверенно: машина грузовая, а огонек сзади очень яркий, красный, как у легковой.

Почему так? Может быть, мальчик напутал… Я останавливал несколько разных автомобилей, но мальчик настойчиво показывал на грузовик ЗИС-5, утверждая, что задний красный фонарь был другой.

— Какой?

Я продолжал останавливать машины. Похожий ярко-красный фонарь нашелся на легковом автомобиле марки М-1.

Прощаясь, Саша напомнил мне о необходимости соблюдения тайны насчет валенок.

В дальнейшем его показания пришлось все же оформить в присутствии матери. Я просил ее простить Саше незаконную вылазку.

И вот, имея небольшую ниточку, а именно — автомобиль, похожий на ЗИС-5 с нестандартным задним фонарем, я стал проверять все машины, которые в тот вечер не остановились на сигналы инспекторов.

На следующий день результаты проверки привели меня в одно автохозяйство. И тут снова загадка.

Под номером, записанным одним из наших инспекторов числился «студебеккер», по внешнему виду резко отличающийся от ЗИС-5.

Оказалось, что «студебеккер» неисправен, а номера с него переставлены молодым водителем самовольно на автомашину ЗИС-5, на которой он и ездил.

Проверили путевые документы. По времени и маршруту все сходилось, да и водитель подтверждал, что действительно ездил в Москву и возвращался вечером в день происшествия. Он отрицал только причастность к наезду на человека.

При тщательном осмотре машины на правой передней части кузова, около кабины, мне удалось обнаружить еле заметные масляные следы и следы пепла от факела, а на крючке кузова несколько волосков. Это были волосы человека.

Дальше, как говорится, дело техники. Оперативный допрос водителя и рабочих, ездивших с ним в Москву, заключение экспертов, и парень сознался в совершении наезда.

Он рассказал, что, подъезжая к саням, на которых сидел человек с факелом, видел, как тот спрыгнул с саней, но затормозить или отвернуть не сумел, почувствовал легкий удар по радиатору. Не остановился, потому что спешил.

Между прочим, задний фонарь автомашины ЗИС-5 действительно оказался нестандартным. Его переставили с легкового автомобиля М-1.

Разбирая это происшествие, не раз вспоминал я добрым словом наблюдательного малыша.

Нас тоже касается…

В дни моей молодости, двадцать, а то и тридцать лет назад, четкого разделения обязанностей между работниками милиции не было.

Были мы инспекторами ГАИ, но разве только транспортом приходилось нам заниматься? Молодые, недостаточно образованные, без должного опыта, богатые только желанием честно служить да повышенным чувством собственной ответственности, мы были обязаны браться за любое дело.

Однажды весной, когда установилась уже теплая погода и подсохли дороги, инспектор 7-го отделения ГАИ УВД Московской области Михеев нес патрульную службу в поселке Снигири на Волоколамском шоссе.

Наблюдал за движением автомобилей и мотоциклов, нарушителей правил движения останавливал, внушал, разъяснял, к чему может привести лихачество. Словом, все шло, как обычно.

Так бы и кончиться спокойно его дежурству, но к инспектору неожиданно подбежала взволнованная, заплаканная женщина. Чуть успокоившись, рассказала, что неподалеку от железнодорожной станции Снигири на нее напали несколько человек, пригрозили оружием, отняли деньги…

Женщине не было дела, инспектор ли он ГАИ, работник ли уголовного розыска или участковый. На нем форма рабоче-крестьянской милиции, значит, обязан защитить.

Лейтенант Михеев внимательно выслушал потерпевшую, записал кое-какие данные.

— Поедемте, — предложил он, отстегивая клеенчатый фартук на коляске. — Догоним — опознаете. Скорее и деньги вернем.

Женщина отшатнулась от мотоцикла и медленно покачала головой.

— Ну уж нет, — сказала она. — Они пистолет на меня навели. Ножом грозили. Убьют…

Что тут делать, история старая. Сказать скажут, а лицом к лицу с преступником стать боятся. С ходу, по горячим следам, когда как раз и нужно бы, редко кто соглашается идти.

Лейтенант Михеев поехал в село Ленино Истринского района, где жили два активиста, не раз помогавших ему.

К счастью, они оказались дома. У одного из них было охотничье ружье. Взяли его и втроем двинулись в указанном направлении ловить грабителей.

Честно говоря, лейтенанту казалось, что потерпевшая со страху наговорила лишку. Ну пусть ножи, дело возможное. А с какой стати перед одной перепуганной женщиной пистолетом размахивать?

Проехали по дороге, где было совершено ограбление, потом проселок свернул в лес, за лесом уже и станция…

Михеев решил проехать к станции. Вполне вероятно, что преступники, будь то местные жители или залетные «гастролеры», постараются уехать, не попадаться сегодня никому на глаза.

Выехали из леса. Следуя по проселку вдоль железнодорожного полотна, увидели впереди идущих по направлению к станции двух мужчин. Едва заслышав звук мотоцикла, оба резко обернулись. «Слишком резко», — подумал Михеев.

Показания потерпевшего часто оказываются неточными. Оно и понятно, человек взволнован, напуган, многое может напутать. Но все же приметы, данные ограбленной женщиной, могли подойти к этим двум мужчинам.

Михеев остановился, оставил одного из помощников у машины, а со вторым направился к неизвестным. Однако те не стали дожидаться более близкого знакомства с работниками милиции и поспешно свернули в лес.

— Стойте! — крикнул Михеев. Они не остановились. Он крикнул еще раз. Неизвестные побежали. Он — за ними. Побежал, не прикрываясь. Ему все-таки казались преувеличением слова женщины о пистолете.

И это могло дорого ему стоить. Один из бегущих обернулся и дважды выстрелил в Михеева. И неплохо стрелял, если на бегу, не прицелившись толком, сумел сбить с милиционера фуражку.

Вероятно, преступники рассчитывали скрыться у кого-то из знакомых в пристанционном поселке. Но Михеев хорошо знал расположение строений. Он обошел бегущих стороной и встретил их уже около ближайших строений. Бежать пришлось резво.

Услышав уже со стороны поселка команду «Стой!», преступники растерялись. Пистолет попробовали выбросить. Оружие было найдено потом. У бандитов кончились патроны. Сзади подоспел помощник с ружьем. Поставив его охранять сарай, куда заперли задержанных, Михеев, подобрав пробитую фуражку, вернулся к мотоциклу.

Женщина — теперь он ее показаниям верил больше — говорила, что грабили ее шесть или семь человек, что грозили ей пистолетом и ножом. У задержанных при обыске ножей не оказалось. Где остальные грабители?

Продолжая поиск, около станции заметили группу из пяти подростков, которые быстрым шагом шли в поселок. Обогнав ребят, остановились. Увидев милиционера и человека в штатском, разом остановились и подростки.

Михеев заглушил мотор, не торопясь, вразвалочку направился к ребятам. Вроде бы без особого интереса спросил:

— Куда путь держите? Где проживаете?

Вопросы простые, а компания, похоже, насторожилась. Двое как-то растерянно переглянулись, инстинктивно зашарили в собственных карманах.

Михеев остановился, опустив руку в правый карман. О том, что карман пуст, знал только он один. Приказал коротко:

— Сдать ножи!

Ножи как будто только и ждали приглашения. Один… второй…

У двоих при обыске, который тут же провели Михеев с помощником, оружия не оказалось.

Подростков доставили в поселковый Совет, а затем, вызвав машину, направили в отделение милиции. Туда же привезли и двоих взрослых, которые сидели в сарае под охраной.

Старая двустволка — единственное оружие, которым располагал инспектор ГАИ с двумя его помощниками при задержании вооруженной группы.

Вернули деньги ограбленной женщине.

Я поинтересовался позднее этими грабителями. Двое взрослых оказались рецидивистами. Они получили свои сроки. А вот задержанным подросткам, можно сказать, крепко повезло, что они оказались задержанными.

Это было первое преступление, на которое подбили их опытные бандиты. Не попадись они на этом первом грабеже, может быть, и поверили бы в легенду о безнаказанности, о «легком заработке», в сказку, которой обычно морочат головы таким юнцам.

Думаю, что и суд, и по первому разу относительно мягкий приговор удержали их на краю обрыва.

Погоня

Хороши зимние ночи в Подмосковье! Стоят в снежном наряде красавицы ели, покачиваются слегка, тихо касаясь друг друга, будто шепчутся.

На морозе легко дышится, вдохнешь глубоко — ощущаешь словно бы легкий ожог. Постепенно замирает дневное движение на дорогах, а в домах гаснут огоньки. Подмосковье погружается в сон.

Но не всем положено в эти часы отдыхать. Сотрудники ГАИ на своих постах бдительно несут службу.

Условия теперь для наших инспекторов созданы нормальные. Стоит инспектор на шоссе, как маяк, в добротном, теплом полушубке, в валенках, и мороз перед ним бессилен. Присматривается к проходящему транспорту, иногда для проверки и контроля спрашивает документы.

Для оформления документов в случае надобности заходит в служебную будку. В будке чисто, светло, электрическое отопление. Имеется телефонная и радиосвязь. Если потребуется, сними трубку селектора — на постах прозвучат звонки, с любым постом переговоришь, а надо — так и со всеми одновременно.

Ушли те времена, когда, чтобы сообщить о нарушении, надо было писать записку и посылать ее соседу-инспектору с попутной машиной.

В случае необходимости инспектор может сам догнать любой автомобиль, его друг-мотоцикл или автомашина всегда в боевой готовности. Но в наше время такая необходимость возникает нечасто.

В морозную погоду ночью издалека слышно приближение автомашины. Опытные инспектора по звуку определяют ее марку и ориентировочно скорость.

И вот 19 января 1970 года около часа ночи к посту ГАИ на пятидесятом километре Симферопольского шоссе приближалась автомашина. По звуку мотора инспектор определил, что скорость большая.

Шоссе местами покрыто снегом, ехать с большой скоростью опасно. Необходимо предупредить водителя. Выйдя на центр дороги, инспектор поднял светящийся жезл, прося остановиться.

Однако «Волга», не сбавляя скорости, шла прямо на него. Не доезжая нескольких метров до перекрестка, водитель выключил свет, очевидно не желая показать номер, и, обдав работника милиции снежной пылью, проскочил мимо.

Инспектор тотчас сообщил о нарушителе по селектору соседям на шестидесятый и шестьдесят шестой километры. В ответ на настойчивые требования инспекторов ГАИ остановиться водитель «Волги» так же гасил свет и, создавая аварийную обстановку, на большой скорости проезжал мимо. Машину на всем ходу заносило на снежной дороге из стороны в сторону.

Посовещавшись тут же по телефону, инспектора всех постов решили: добровольно водитель не остановится, возможно, за рулем преступник, необходимо задержать автомобиль.

Старший инспектор 17-го отделения ГАИ УВД Мособлисполкома капитан милиции Анатолий Петрович Семенов, получив данные о нарушителе, вышел на дорогу, выбирая место, где удобнее всего задержать нарушителя.

Метрах в пятидесяти от поста виднелся мост через реку Лопасню. Сообщив о принимаемых мерах в отделение милиции города Чехова, Семенов остановил проезжавший грузовик, развернул его на мосту поперек, загородив проезжую часть, и вместе с водителем грузовика стал дожидаться нарушителя. Объезда нет.

«Если нарушитель жить хочет — остановится», — решил Семенов.

С моста хорошо просматривалось освещенное шоссе, пересекавшее город Чехов. Через несколько минут на спуске в город показалась автомашина «Волга». На большой скорости приближалась она к мосту.

Увидев препятствие, водитель резко затормозил. Распахнулась дверца. Выскочив из кабины, человек побежал вдоль реки к лесному массиву. «Волга» была брошена.

— Поезжай! — сказал водителю грузовика капитан Семенов, не сводя глаз с бегущего человека. — Тут дело ясное.

Да, дело было ясное. Нарушитель-угонщик уходил. Если его не задержать сейчас же, он уйдет, и нет времени ни к селектору бежать, ни на связь выходить. Сейчас вся власть, все возможности и вся ответственность только на капитане Семенове.

И капитан побежал за вором.

Бежать по глубокому снегу трудно: добротный полушубок, спасительный на посту, теперь только стеснял движения.

Но, видно, и вору приходилось нелегко. Во всяком случае, он первый на ходу расстегнул и бросил на снег куртку.

«Меховая, денег стоит», — отметил про себя Семенов, пробегая мимо куртки, и сам оставил на снегу полушубок. Бежать стало гораздо легче.

За полушубком и курткой остались на снегу четыре валенка. Вот когда пригодилась Семенову хорошая спортивная подготовка — расстояние между ним и угонщиком сокращалось.

Вор понял, что от преследователя не уйти, и решил сопротивляться. Он подхватил оброненную с чьих-то саней орясину и, тяжело дыша, ждал Семенова.

Пришлось сделать предупредительный выстрел.

Угонщик был задержан. Он — впереди, Семенов — сзади медленно возвращались на пост, подбирая свои вещи. На посту уже ждала помощь из райотдела.

Задержанным оказался некий Трубицын. «Волгу» он угнал в Москве. У него были подготовлены другие номерные знаки и поддельный талон технического паспорта из Одессы. Он намеревался, уехав подальше, заменить номерные знаки, а с талоном одесского техпаспорта пробираться на юг…

«Волга» была возвращена владельцу.

Новогодняя ночь

Каждому хочется провести новогоднюю ночь в кругу родных, друзей и знакомых. Несмотря на это людям многих профессий приходится встречать праздник на своих рабочих местах: работают электростанции, несут вахту моряки на кораблях…

Если для всех прочих это обычная работа, то для нас, сотрудников ГАИ, новогодняя ночь таит в себе нередко особые трудности.

В самом деле, в сотни раз по сравнению с теми годами, когда я начинал свою службу на дорогах Подмосковья, вырос парк автомашин. Какой же владелец автомашины отправится встречать Новый год на общественном транспорте, оставив в гараже своего четырехколесного друга? Кто отправит на метро или на автобусе гостей?

Редко кто поступает так, хотя, может быть, и был бы в таком решении смысл, поскольку трудно представить себе гражданина, который, сидя за праздничным столом, не чокнулся бы бокалом или стопкой.

А статистика говорит: четверть всех автодорожных происшествий связана с опьянением водителя.

Вот и получается, что в праздничную новогоднюю ночь госавтоинспекция бросает все свои силы на профилактику, чтобы по мере возможности проверить каждую машину, появляющуюся на улицах в ночное время, во что бы то ни стало не допустить аварий, дать людям спокойно и счастливо встретить первое утро нового года.

В новогоднюю ночь нас, четырех сотрудников отдела безопасности движения, направили на оперативной машине в подмосковный город Клин для оказания помощи городскому отделу милиции.

Восемьдесят пять километров проехали незаметно, в машине тепло, за окнами ночь лунная, морозная, все поселки вдоль шоссе в огнях.

Водитель включил радио, во всем чувствовалось приближение праздника, да и мы сами чувствовали себя по-праздничному, несмотря на то что предстояла бессонная, напряженная ночь.

Смеялись, шутили, говоря, что свой Новый год мы завтра после дежурства встретим и будут нам за то какие-нибудь особые подарки, а сегодня — что ж поделаешь? Милиции не привыкать.

Приехали в горотдел. Встретили нас радостно: какой начальник не приветствует подмогу в такую боевую ночь?

Посоветовались, как целесообразнее распределить силы. Решили двоих наших товарищей оставить на самом бойком перекрестке, а двоим — в том числе и мне — патрулировать по городу. К нам подсел заместитель начальника отделения, чтобы заодно проверить службу постовых.

Патрулируя по городу, побывали мы во всех отдаленных поселках, на площадях, у вокзала, несколько раз пересекали город вдоль и поперек.

Мы с сочувствием вспоминали наших двух товарищей, которые остались на перекрестке, открытом морозу и всем ветрам.

Стрелка часов на приборном щитке машины приблизилась к двенадцати. Народу на улицах заметно поубавилось. Прошел полупустой автобус, почти не задерживаясь на остановках — никто его не ждал. Редкие прохожие со свертками торопились к праздничным столам.

Вот и полночь. Самое тихое время на дорогах.

Луну слегка заволокло, небольшой снежок прошел, однако видимости особенно не ухудшил.

Мы еще несколько раз побывали на окраинах и теперь уже с удвоенным вниманием присматривались к машинам, появлявшимся на магистралях. Делали это, разумеется, незаметно, чтобы ни в коем случае попусту не испортить людям настроение.

В такой ситуации многое от мастерства и понимания водителя зависит, когда прибавить газку, а когда и притормозить, чтоб незаметно было наблюдение.

Проедем за машиной некоторое время, если не заметим ничего подозрительного, другой объект избираем.

А уж если видим, идет машина неровно, неуверенно, дорога, видно, становится узка, тогда проверяем более тщательно.

Двоих до самого дома так проводили. Они, наверное, и по сей час об этом не догадываются.

Часа уж, наверно, два было, когда на центральную улицу выехал «Москвич». «Почерк» у машины был хороший, уверенный, но мы решили проверить, куда это так поздно местный житель собрался.

Следуем сзади на почтительном расстоянии. Проехав несколько улиц, «Москвич» остановился у ресторана.

Мы тоже остановились, ждем, что будет дальше.

Из машины вышли трое и весьма неуверенной поступью направились в ресторан. Потом вышел водитель, заботливо запер дверцы машины и хотел, видно, последовать за своими товарищами.

Я только тронул Володю, он мгновенно дал газ. Водитель «Москвича» с удивлением остановился, оглядывая неведомо откуда взявшуюся машину.

Увидев людей в форме — надо ему отдать должное, — сразу все понял.

Оказалось, он хирург городской больницы. Откровенно признался, что после тяжелого дежурства — трудная операция была — хотел было с товарищами «согрешить». Но им-то можно, а он за рулем.

— Спасибо, что вовремя напомнили, — просто сказал он мне.

Мы с ним поговорили немного о том о сем — первая новогодняя беседа. Он дождался своих приятелей, дружески со мной простился, пожелал мне весь год так же вовремя всюду поспевать и укатил домой.

Настроение у нас было отличное: начало удачное, может, и вся ночь спокойно пройдет.

Опять проехали в конец города по центральной улице. Только развернулись обратно, увидели свет приближающегося к нам автомобиля и решили подождать. Посмотреть, как он «держит дорогу».

Остановились на обочине, выключили по всем правилам подфарники, двигатель работает на малых оборотах. Стоим.

Автомобиль приближался к нам с приличной скоростью. Не доезжая до нас несколько метров, водитель вдруг выключил весь свет и на большом газу проследовал к городу.

Зачем понадобилось выключать свет, если не было встречного транспорта? Только в одном случае это имело смысл — если не хочешь показать номер.

Мы решили проследить за странно застенчивой «Победой». Водитель ее, заметив, очевидно, что его нагоняют, не решился пересечь площадь. А может быть, заметил двух наших патрульных инспекторов. Не доехав до них, он свернул вправо, по-видимому, надеясь объехать площадь около вокзала.

Но ему не повезло. Шлагбаум у железнодорожного переезда был закрыт: шел товарный поезд.

Мы приблизились к «Победе», намереваясь предупредить водителя, что так водить машину по скользкой дороге рискованно. Однако я даже не успел выйти, как «Победа», мастерски осадив назад, с одного раза развернулась и так дала газу, что из-под ее колес всех нас обдало снегом с песком.

Ну, тут сомнениям пришел конец. Ясное дело: перед нами преступники и их во что бы то ни стало нужно задержать.

«Победа» на полной скорости удалялась из Клина по направлению к Калининской области. Выжимая все что можно из нашей машины, мы медленно, но неуклонно нагоняли ее.

Водитель «Победы» попытался на полном ходу свернуть вправо, на дорогу, ведущую в лесной массив, однако, не рассчитав, не попал на мостик, перескочил через кювет и вырулил на булыжную мостовую.

Мы на резкий поворот не решились. Развернулись и снова стали преследовать удаляющуюся к лесу машину.

«Победа» свернула на проселок, пыталась оторваться от нас на обледенелой ухабистой дороге.

Мы дали свисток. Просигналили. Открыв окно, дали предупредительный выстрел — «Победа» не останавливается.

Надо отдать должное нашему Володе: великое мастерство вождения проявил он в этой сумасшедшей гонке ночью, в лесу, по ледяным ухабам проселочной дороги.

Угонщики — а их, как выяснилось потом, было двое — поняли, что от погони им не уйти.

Они притормозили, намереваясь бросить машину и скрыться. Водитель распахнул левую дверцу, но выскочить не успел. Мы подъехали, остановились, что называется, впритирку, и он очутился меж двух машин и двух открытых дверей.

Его сообщник выскочил вправо, метнулся было в лес, но, проваливаясь в глубоком снегу, успел пробежать только несколько метров. Задержали и его. «Победа» с двумя ворами-угонщиками была доставлена в отделение милиции.

Настроение у нас, несмотря на усталость, было самое радужное: автодорожных происшествий в городе нет, преступников задержали, машина цела. Недолго осталось, а там и мы наконец сядем за новогодний стол.

Однако на том не кончилась оказавшаяся далеко не спокойной новогодняя ночь.

Едва начало светать, в отделение прибежал бледный, взволнованный человек. Одет по-праздничному, а сам чуть не плачет.

Встречать Новый год он приехал к родным, машину поставил под окном. До полуночи каждые полчаса смотрел. Да и после двенадцати смотрел, и все-таки не заметил, когда…

Нет машины. Угнали. А она — новая, семьсот пятьдесят километров только прошла, всей семьей деньги на нее копили…

Рабочий человек — по рукам видно, с металлом дело имеет. Немолодой, а похоже — слезы на глазах.

Когда показали ему задержанную машину, сколько было радости, как благодарил! Как живую, поглаживал он свою «Победу».

С удивительно приятным чувством возвращались мы утром в Москву.

 

Ф. Невзоров,

полковник милиции

О ТОМ, ЧЕГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ

Первое дело

Вероятно, все, кто впервые приступает к самостоятельной работе, испытывают робость, неуверенность в себе. С подобными сомнениями начинал и я свой путь оперативника. Признаюсь, очень трудно давались мне первые шаги. 1943 год. Война. Я только что окончил Центральную школу милиции НКВД СССР.

Побороть сомнения и нерешительность мне помогли опытные сотрудники ОБХСС: мой непосредственный начальник полковник милиции М. М. Конкин, его заместитель майор милиции А. Д. Голубев и бывший начальник нашего отдела комиссар милиции 3-го ранга В. Я. Громилов. Всегда с большой благодарностью вспоминаю этих людей.

Первое мое дело — разоблачение опасной преступной группы, возглавляемой крупным спекулянтом Мирзоевым.

На рынках Москвы и Московской области орудовала группа спекулянтов, которая в значительных количествах сбывала табачные изделия фабрики «Дукат».

Я должен был определить участников шайки и установить, откуда они получают товар: скупают у граждан или похищают непосредственно на фабрике.

Свою работу я начал с фабрики «Дукат». Изучил технологию производства, порядок учета поступающего сырья, правила выпуска и реализации готовых изделий. Одновременно знакомился со всеми, кому были вверены материальные ценности. При моем небольшом опыте работа эта отнимала уйму времени, а поскольку спекулятивная группа действовала активно, мне пришлось забыть об отдыхе.

В процессе отработки ряда оперативных версий возможного воровства папирос и табака с фабрики выявил, что условия для совершения хищений на фабрике имелись. Табак сюда поступал импортный, отходы от него при изготовлении папирос были значительно меньше, чем от отечественного. Кое-кто из материально-ответственных работников мог этим воспользоваться. Можно изготавливать из сэкономленного табака неучтенное количество «левых» папирос и сбывать их спекулянтам.

Одна из поставленных задач была решена. Оставалось главное: установить конкретных лиц, занимающихся хищением, выяснить, как вывозятся с фабрики неучтенные папиросы и кому они сбываются. Разумеется, без помощи руководства фабрики и общественности мне было не обойтись.

Вместе со своими помощниками, комсомольцами и коммунистами фабрики, изучил большой круг лиц, имевших непосредственное отношение к изготовлению, сбыту и охране табачных изделий.

Постепенно выяснилось, что отдельные работники папиросного цеха связаны с экспедицией и охраной. Настораживало, что эти люди живут не по средствам.

Одновременно с работой по установлению расхитителей на фабрике сотрудники ОБХСС вели наблюдение за выявленным к тому времени организатором спекулятивной группы Мирзоевым — «гастролером», как мы называем преступников, не проживающих постоянно в одной местности.

С помощью полковника Конкина удалось за сравнительно короткое время установить всех участников хищений. Было решено приступить к ликвидации преступной группы.

В один из летних дней на Люберецком рынке спекулянтов задержали, когда они продавали папиросы и табак. На квартире Мирзоева мы обнаружили в большом количестве табачные изделия, предназначенные для продажи.

Предъявили улики, Мирзоев и его подручные назвали расхитителей, орудовавших на фабрике «Дукат», фамилии которых к тому времени были нам уже известны.

Процесс хищения на табачной фабрике был несложен. Когда поработаешь, выяснишь, многое выглядит просто. Некий Петров передавал неучтенно изготовленные табачные изделия в экспедицию Сорокиной. Она при содействии охранников фабрики беспрепятственно вывозила их с предприятия и доставляла спекулянту Мирзоеву. А Мирзоев через своих соучастников переправлял табачные изделия на рынки Москвы и области, имея от продажи большие деньги.

Конец вакханалии

В начале 1950 года меня пригласил к себе начальник Управления БХСС Главного управления милиции полковник Летин и предложил заняться проверкой нескольких приезжих граждан. Они давно живут в Москве, в гостиницах, и занимаются вроде бы какими-то нечистыми делами.

Полковник сказал, что задача не из легких, но решить ее надо в короткий срок.

Так приступил я к изучению специальной… винодельческой литературы. Да-да, винодельческой. Ведь разоблачать-то предстояло торговцев вином.

Старые московские виноделы рассказали мне о тех звеньях в производстве и сбыте вин, которые нередко используют расхитители в своей практике.

По крупице собирал материал, постепенно нащупывая методы, применяемые жуликами в этой отрасли. Наладил связь с ОБХСС Москвы, Грузинской, Армянской и Молдавской ССР.

Мне довольно быстро удалось установить, что некоторые южане длительное время проживали в московских гостиницах и тратили большие деньги в ресторанах.

Безделье и кутежи. Что это — самоцель? Не похоже. По всему видать, что люди чего-то ждут. Таково было мое предположение. И оно подтвердилось. В то время Главвино открывало в нескольких областях Российской Федерации винодельческие предприятия.

Назначал на должности главных виноделов или директоров винзаводов сам заместитель начальника Главвино Мирзоянц. Но как назначал! По двадцать — двадцать пять тысяч рублей за должность получал. Многие из тех, кто давал Мирзоянцу взятку, в прошлом имели отношение к крупным преступлениям, располагали большими суммами и отлично знали, что на купленных должностях получат возможность нажиться.

Поскольку винзаводы и винбазы, расположенные в городах РСФСР, не имели достаточного количества виноматериалов (сырье, из которого изготовлялись винные изделия), дельцы с согласия Мирзоянца заключали договоры на поставку вина с предприятий Грузии, Молдавии, Узбекистана, где у них было немало «своих» людей.

Собрав эти данные, я установил адреса винзаводов и винбаз, фамилии руководящих работников, назначенных главком. Дал задания местным аппаратам БХСС, а в некоторых случаях и сам выезжал для организации оперативно-розыскной работы.

Хищения осуществляли, в основном фальсифицируя вина, то есть разбавляли их водой или в дорогие вина добавляли дешевые сорта. Вин не хватало, и дельцы-расхитители, сбывая фальсифицированные вина населению, легко зарабатывали на этом крупные суммы денег.

Радостный укатил в Куйбышев один из завсегдатаев столичных ресторанов — некто Алабидзе. Мирзоянц назначил его директором нового винного завода «Самтрест».

Выехал следом и я. Несколько дней с группой финансистов и работников санэпидстанции трудился на заводе. Проверил учет сырья, выпуск готовой продукции и реализацию через торговую сеть. Познакомился с материально-ответственными и многими должностными лицами. Бок о бок со мной работали сотрудники Куйбышевского ОБХСС.

Основные должности на заводе занимали приезжие люди. Многие из них даже в городе не были прописаны, жили на частных квартирах. Но зато в ресторанах их знали хорошо, деньги там летели бешеные. Что же я узнал, «работая» на винзаводе? Виноматериал поступал из ряда совхозов Грузии по железной дороге в деревянных бочках большого габарита. Внешне все соответствовало документам. А все-таки крадут. Как?

Над этой загадкой пришлось нам не один день поломать голову, до позднего вечера споря в дымной комнате начальника ОБХСС.

Разговорился я как-то с грузчиком. Он и поведал удивительную историю.

— Много, — говорит, — видал я в своей жизни, но такого не помню!

Оказывается, кто-то обронил спичку в стакан с вином, а оно возьми и вспыхни ярким пламенем. Берем пробу и… эффектно горит грузинское вино!

Предварительно решили, что виноматериал поступает на винзавод не меньше чем с двойной кондицией как сахара, так и спирта.

Анализ это подтвердил. Действительно, в сопроводительных документах значилось: крепость 36° вместо 18°, сахар 18% вместо 9% и т. д.

Расхитители боялись на большие расстояния по железной дороге доставлять неучтенные излишки виноматериалов, а потому направляли полуфабрикат с двойной концентрацией. Алабидзе и его компания при обработке и разливе на заводе разбавляли вино и получали стопроцентные излишки.

Но на этом махинации не заканчивались. Виноматериал из Грузии поступал на завод по весу в килограммах, а на заводе после переработки он переводился в литры.

Работа по раскрытию преступления продолжалась. Начальник Куйбышевского ОБХСС должен был обеспечить разоблачение преступной группы на местном винном заводе, а я вылетел в Грузию, чтобы там совместно с республиканским ОБХСС заняться винсовхозом.

Я знал, что винсовхоз отправил 90 бочек, емкостью по 500—600 литров каждая, виноматериала с двойной крепостью и сахаристостью и, стало быть, непременно должна быть недостача. А покрыть ее мошенники не могли, не занижая содержание спирта и сахара в винном сырье, отправляемом в другие места. Вместе с сотрудниками республиканского ОБХСС я поехал в совхоз, чтобы с помощью специалистов снять остатки спирта-ректификата, применяемого при обработке вина.

Меня ожидал сюрприз. Главный винодел, не сдав громадные ценности, сбежал. Директор выехал в неизвестном направлении. А ведь необходимо было провести немедленное снятие остатков спирта и виноматериалов.

Результаты инвентаризации показали, что недостача спирта и виноматериалов была почти на миллион рублей.

В Куйбышеве на винзаводе, «руководимом» Алабидзе, установили излишки вина в количестве 25 тонн. Часть его он уже сбыл в торговую сеть.

Так была разоблачена, а несколько позднее и арестована опасная преступная группа из шестнадцати человек, действовавшая в нескольких городах.

Завершилась операция «Вакх». Пришел конец и вакханалии Мирзоянца, Алабидзе с компанией.

Деньги и тряпки

Капитан милиции Черников и подполковник милиции Марфенков получили задание проверить сведения о том, что на Подольской и Щелковской фабриках по переработке вторичного сырья подвизаются какие-то дельцы.

Как это обычно бывает, те, о ком сообщило письмо, жили не по средствам. Некоторые из них ранее уже были судимы за хищения и должностные преступления.

Какие конкретно махинации совершаются с сырьем? Связаны ли дельцы между собой или действуют в одиночку? Каким образом совершаются хищения?

Наши сотрудники изучили процесс заготовки вторичного сырья (попросту говоря, тряпок), порядок оформления приемки, организацию денежных расчетов, вникли в технологию производства. Общение с рабочими дало возможность выяснить некоторые интересные для нас дополнительные обстоятельства.

В войлок, к примеру, тряпья вкладывается иногда меньше, чем следует. Занижается таким же образом качество и другой продукции — технической ваты, мягкой кровли.

Но пока нам не было известно, когда и какими способами осуществляются преступные сделки, как реализуются создаваемые излишки, каков круг расхитителей.

Координировать операцию поручили мне. Ежедневно я получал сведения от сотрудников, «проникшихся» делами безобидных палаток утильсырья. Постепенно вырисовывалась картина бурной жизни, протекавшей за шаткими стенами этих развалюшек.

«Сэкономив» сырье, преступники перерабатывали его затем в готовую продукцию, а документы оформляли как на якобы вновь заготовленное и принятое от заведующих пунктами. В свою очередь заведующие приемными пунктами на это количество утиля выписывали фиктивные приемные накладные сборщикам, а уж они оформляли фиктивные квитанции на вымышленных лиц. Деньги текли в карманы ручьем. Мало того, заведующие пунктами, палатками и приемщики незаконно получали зарплату и прогрессивку, хотя фактически никакой работы по заготовке сырья у населения не проводили.

Комбинаторам было невдомек, что каждую их операцию, будь то переписка накладных, передача денег или уничтожение документов, мы фиксировали в толстой папке под трехзначным номером.

Однажды мне сообщили такой факт. На фабриках, где орудовали дельцы, деньги в подотчет заготовителям выдавались два раза в месяц в одно и то же время. После получения денег заготовители сразу же передавали их (плата за оформление бестоварных накладных) заведующим приемными пунктами, а те, в свою очередь, рассчитывались с «шефами» на фабриках.

Чтобы доказать, что отдельные заготовители тряпье у населения не принимают, оперативники прибегли к помощи комсомольцев и дружинников, организовали наблюдение за палатками по приему утиля, составляя специальные акты о том, чего и сколько сдано.

Из комсомольцев и дружинников были созданы десятки групп наблюдения, по два-три человека в каждой. Больше месяца добровольцы не спускали глаз со сборщиков тряпья — пеших, конных, работающих в палатках.

Так у меня на столе появился документ, свидетельствующий о том, что объем заготовок значительно меньше указанного в отчетных квитанциях. Некоторые приемщики находились в отпусках, болели, а на их фамилии выписывались накладные о сдаче вторичного сырья.

Фотографии подтверждали, что многие палатки сборщиков сырья снегом занесло по крышу и двери в них не открывались по два-три месяца. И стали всплывать на поверхность подлоги и приписки.

Для фиксирования приписок на заготовительных пунктах мы сравнивали записи в путевых листах машин, перевозивших утиль на фабрики, с приходными документами, в которых указывалось значительно большее количество сырья, чем его фактически завезли машины.

С помощью общественности мы произвели контрольные закупки небольших партий готовой продукции фабрики — ваты, войлока и т. д. Продукцию эту направляли для анализа в Научно-исследовательский институт хлопчатобумажной и шерстяной промышленности. Институт дал официальное заключение, что представленные образцы не соответствуют утвержденным технологическим нормам: засоренность превышает нормальную на 20—30 процентов, а шерстяного тряпья недостает на 15—20 процентов.

Доказательства совершаемых преступлений были собраны во всех звеньях, от заготовителя до фабрики. Для разоблачения мы решили использовать момент, когда деньги, получаемые заготовителями в подотчет, переходили к дельцам на заготпунктах и фабриках.

По договоренности с руководством Московской областной конторы Госбанка перед выдачей фабрикам подотчетных сумм в районных отделениях банка были переписаны номера и серии денежных купюр, на каждой из них бесцветным карандашом работниками милиции сделаны надписи «ОБХСС».

Мы ждем сигнала. Там, на фабрике, деньги пошли в оборот. Звонок! Заготовители передают добычу своим «шефам»!

Задержанные заведующие приемными пунктами разыграли возмущение. Какие деньги? Наши деньги! Надо было видеть их бледневшие лица и округляющиеся глаза, когда на извлеченных при личном обыске денежных купюрах стали явственно проступать буквы: ОБХСС.

Как Дымов червонцы ел

Работая в контакте с постовыми милиционерами, сотрудниками ГАИ и сторожевой охраны, мы, работники УБХСС, черпаем много полезных для себя сведений.

Однажды после развода ко мне подошел инспектор ГАИ и рассказал:

— Вчера я проверял документы у одного шофера. Машина из Винницкой области. Нагружена оцинкованным кровельным железом. Путевой лист, товарный чек — все в порядке. Но вот что мне показалось странным. Я увидел у водителя еще один, причем незаполненный бланк товарного чека. Спросил, откуда он у него. Водитель сказал, что это испорченный бланк, при мне порвал его и выбросил. Я собрал обрывки. Может быть, вам пригодятся.

Для чего потребовался шоферу незаполненный бланк? Это можно узнать только на лесоторговом складе Химкинского горпо, которому принадлежал чек.

Оперативные сотрудники Химкинского ОБХСС сообщили мне, что заведующий складом Овсянников был дважды судим за хищения. Отбыл срок наказания за спекуляцию и рабочий склада Балитов.

Лесоторговый склад имеет обширную клиентуру. Сюда приезжают за строительными материалами из Винницкой, Сумской, Воронежской и Курской областей. Особым спросом пользуются кровельное железо, шифер, черепица.

Совет Министров РСФСР установил Рослесстройторгу и МОСПО строгий лимит отпуска кровельных материалов в одни руки, исходя из реальной потребности застройщиков. Шифера, скажем, разрешалось продавать одному лицу не более 30 листов, железа — трех листов. В машине, следовавшей в Винницкую область, инспектор обнаружил 502 листа железа. Значит, заведующий складом Овсянников явно нарушил инструкции. Трудно поверить, что делал он это бескорыстно.

Работники Химкинского ОБХСС организовали проверку, в результате которой выявили еще 16 грубейших нарушений правил отпуска стройматериалов. Сотрудники выехали в области, куда направлялись грузы с химкинского склада. На местах установили, что завскладом потребовал с покупателей из Винницкой области взятку в 800 рублей. Вымогательство матерого жулика было доказано и в ряде других случаев.

Преступник получил по заслугам.

Борьба с вымогательством чрезвычайно сложна. Успех зависит от того, насколько правильно определено, где созданы условия безнаказанности, где имеются лазейки для взяточников.

Вспоминаю случай, когда мы разоблачили опытного взяточника, бывшего директора Балашихинского продторга Дымова.

Дымов обложил «данью» многих директоров продовольственных магазинов, заставляя их заниматься злоупотреблениями по службе. Один из директоров магазина не выдержал «эксплуатации» и пришел к нам в отдел. Он согласился помочь разоблачить преступника.

Наш добровольный помощник должен был в условленный срок передать Дымову в служебном кабинете 70 рублей. Так сказать, рядовая контрибуция! Согласовав этот вопрос в облпрокуратуре, мы с заместителем начальника следственного отдела Королевым и другими сотрудниками выехали в Балашиху.

Деньги, предназначенные для передачи Дымову, были предварительно переписаны и сфотографированы. Мы в роли посетителей находились в приемной Дымова.

Как и предполагалось. Дымов деньги взял. В момент передачи их вошли мы с Королевым и понятыми. Ну, думаю, взяли с поличным. Реакция Дымова была мгновенной. Нечасто такое увидишь. Схватив семь десятирублевок и запихав их в рот, он с необыкновенной быстротой заработал челюстями. Еще минута, и вещественное доказательство будет проглочено.

Но и мы не промахи. Вытащили купюры изо рта. Тогда взяточник применил другой испытанный прием матерых жуликов. Принялся кричать, что его избивают, поднял шум, на который в его кабинет сбежались сотрудники торга.

Деньги в присутствии понятых мы изъяли и приобщили к уголовному делу как доказательство. Московским областным судом Дымов был приговорен к 12 годам лишения свободы.

Когда я начинал работу в ОБХСС, меня поражало, как могут вполне, казалось бы, достойные люди оказываться замешанными в уголовных делах, жить двойной жизнью.

Теперь, после четверти с лишним века службы в органах милиции, меня волнует и радует другое: какое бесчисленное множество самых разных людей в нашей стране с горячей непримиримостью относится к этим чуждым явлениям, ко всему, что нечестно, грязно, чего у нас не должно быть.

 

И. Сиверцева,

капитан милиции

ВЫСШАЯ ОЦЕНКА ТРУДА

По образованию я педагог, начинала свою трудовую деятельность в детском саду воспитателем, позже работала в школе. Но делом всей жизни стала для меня детская комната милиции в Жуковском. Ей отданы лучшие годы. Очень люблю я детей. С их радостями и горестями, их неповторимыми характерами. Наверное, поэтому в нелегком труде по перевоспитанию оступившихся детей не знаешь усталости. Хотя кто считал часы сотрудника детской комнаты!

Приходится сталкиваться с судьбами сотен подростков, которых обделили лаской и теплом родители. Каждый мальчонка, каждая девчушка ждет от «тети милиционера» доброго слова, в глазах грусть смешалась с мольбой о помощи.

И как отрадно сознавать, что труд твой не пропадает даром. Нет высшей оценки ему, чем простая детская благодарность. Однажды прихожу в детскую комнату, смотрю — на столе в вазе изумительной красоты пионы. Читаю: «Ирина Григорьевна, я вам дарю подарок от всего сердца. Спасибо вам за все. Толя». Лишь вдвоем с ним мы знали, как трудно было ему стать на путь исправления, а мне — помочь подростку.

Или вдруг поздно звонят в квартиру. Открываю дверь. На пороге ладный солдат. «Извините, Ирина Григорьевна, это я, Коля, отпустили вот на несколько часов. Пришел вас проведать. Служу отлично. Вам спасибо…» В памяти всплывает судьба маленького Коли, которого по решению комиссии по делам несовершеннолетних должны были направить в колонию. Но из детского приемника мне удалось его вернуть, несмотря даже на возражения родителей. Не все шло тогда хорошо. Срывался иногда парень. В армию все-таки ушел со своими сверстниками. Не забыл, значит, Николай наших встреч и бесед, долгих разговоров. На свадьбу приглашает. Нередко бывает, родится сын или дочь у бывших наших подопечных — идут они поделиться радостью. Семейная жизнь не ладится — тоже приходят за советом. Одним словом, мы надолго остаемся друзьями. Пишут в детскую комнату солдаты Советской Армии, присылают письма их родители, получаем мы вести из воспитательных колоний и детских домов.

Работа инспектора детской комнаты многогранна. В одиночку не справиться. Поэтому мы ищем поддержки у актива общественности. Помогают нам люди разных профессий, образования, занимаемых должностей. Да и по возрасту далеко не равные. Энтузиастов объединяет любовь к детям, стремление воспитать из них настоящих строителей коммунизма.

Как-то в детскую комнату обратились родители и общественность школы с просьбой направить в детскую воспитательную колонию Сергея С. Мальчик бросил учебу, поведения он был такого, что в округе окрестили его «бандитом». Родители учащихся установили около школы дежурство, чтобы оградить своих детей от обидчика. Вот до чего дело дошло! Мелкие правонарушения, отказ учиться, требование родителей — хватало причин, чтобы направить Сергея в детское воспитательное учреждение. Я хорошо знала этого подростка, изучила его характер и причины его плохого поведения.

Тогда и решила я обратиться к молодому коммунисту технику Лидии Ивановне Пушкаревой с просьбой взять шефство над Сергеем. Долгие месяцы кропотливой воспитательной работы дали положительные результаты. Подросток вернулся в школу, с помощью шефа наверстал упущенное, а окончив семь классов, поступил работать автослесарем. Из части, где Сергей проходил воинскую службу, родителям командование прислало благодарность за примерную службу сына. Сейчас Сергей сам стал отцом, работает шофером, у него дружная семья.

В нашей работе нет мелочей, второстепенных дел и забот. Держа в руках судьбу ребенка, многое приходится взвешивать, обдумывать. Какой характер у этого мальчонки, чем интересуется он? Поможет ли данному подростку направление в воспитательную колонию.

Володю М. исключали из нескольких школ и даже из школы-интерната за хулиганство и пьянку. После каждого очередного исключения в комиссию по делам несовершеннолетних приходили заявления с просьбой направить подростка в спецучилище. Но актив детской комнаты делал все, чтобы оставить парня в семье. Он приходил к нам трижды в неделю с дневником и дисциплинарной тетрадью. С трудом окончив восемь классов, Володя стал работать. И вдруг в цехе, в трудовом коллективе он начал преображаться, его приняли в комсомол, он увлекся музыкой.

Когда исполнилось восемнадцать лет, Володя пошел в армию, служил в музыкальной роте. Командование рекомендовало его в военно-музыкальное училище, где он и продолжил образование. Недавно Володя написал нам в детскую комнату: «Здравствуйте, дорогая Ирина Григорьевна. Пишет вам бывший ваш мучитель…» Он писал, что служба идет хорошо, что он уже имеет несколько благодарностей. Письмо заканчивалось словами: «Большое спасибо вам, что заступились тогда за меня в гороно. Ведь если бы не вы, не знаю, где бы теперь я был. Обещаю вам, что больше не подведу».

Равнодушие в нашей работе нетерпимо. Однажды к нам поступил сигнал, что брошен ребенок, а мать, женщина без определенного места жительства и работы, проживает на частной квартире. Ни адреса, ни фамилии. Все-таки мы начали поиски. И нашли. Молодая мать, сама воспитывавшаяся без родителей, не имела крыши над головой, не работала. Мы помогли ей найти работу, устроили в общежитие. А сына определили в детский дом, который находился неподалеку. Мать и сын счастливы и благодарны сотрудникам милиции за помощь. Людмила, так зовут эту женщину, написала: «Вы мне сделали то, чего не делал никто и никогда. Не обижайтесь, если я назову вас мамой. Ведь я не имела такого счастья произносить слово «мама».

Работникам милиции часто приходится выступать в роли педагогов. А воспитываем мы тех, от кого отказываются и школа и порой родители. Трудно, очень трудно. Но никакие трудности не омрачат ту радость, что приносят нам плоды нашей деятельности.

 

Н. Герасимова,

майор милиции

ИЗ ЗАПИСОК СЛЕДОВАТЕЛЯ

Случай в Катуаре

У древнего вала, где застыл устремленный на запад легендарный Т-34, мы договорились встретиться. Москвичка Таня не знает Дмитрова. Вижу, как она, расспрашивая дорогу, неуверенно приближается к центру. Махнула ей рукой.

— Ну здравствуй, здравствуй, Танюша.

Обнявшись, мы медленно переходим площадь. Румяная, веселая, стройная девушка идет рядом. Таня впервые увидела меня в форме капитана милиции, стесняется, молчит, только доверчиво ловит взгляд…

Мы познакомились в больничной палате, после того как Таня перенесла сложную операцию, а я, следователь Дмитровского отдела внутренних дел, задала потерпевшей первый вопрос.

…Под утро усталый дежурный инспектор милиции поднял трубку московского телефона.

— Говорит дежурный врач Института имени Склифосовского. В ноль пятнадцать из поселка Катуар к нам привезли 16-летнюю Таню И. Ножевая рана в области сердца.

В рассветном молочном тумане вдоль спящей глади канала имени Москвы, ныряя с холма на холм, мчался по Дмитровскому шоссе наш желто-синий «газик» с оперативной группой.

Рабочий поселок спал крепким предутренним сном. Лишь в одном доме забыли выключить свет, осталась распахнутой калитка. Несчастье, ворвавшееся минувшей ночью, еще более согнуло пожилую женщину, всего несколько часов назад счастливую бабушку, которая не могла нарадоваться на милую внучку.

Опергруппа тщательно обследовала палисадник, сотрудники милиции осмотрели небольшую улочку, были составлены первые документы будущего уголовного дела: протоколы осмотра места происшествия и опроса свидетельницы.

Никаких вещественных доказательств, которые помогли бы проникнуть в тайну случившегося, оперативники не обнаружили. Если не считать, правда, маленькой белой пуговицы, обычно пришиваемой к мужским рубашкам. Но улика ли эта пуговица? Ответить не мог даже опытный следователь Виктор Васильевич Занегин, возглавивший группу.

Может быть, прольют свет показания Таниной бабушки?

— Запишите, запишите, да быстрей найдите лиходея этого! Внученька, моя внученька, Танюша дорогая, зарезали… Шестнадцать годочков ведь родименькой было… Танюшка-то частенько ездила ко мне на выходной с матерью, с дочкой моей, значит. В Москве они живут, без отца. На прошлой неделе приехали. Танюшка вечером принарядилась — и в клуб. Ходила она туда на танцы. Вдруг слышим, стучит каблучками по крыльцу. Торопится. Вбежала в сенцы и дверь на крючок, а сама так дышит, так дышит, и глазки испуганные у нее. Я к окну. Темно уж, а разглядела — парень по тропке от нашей калитки уходит. Повернулся и крикнул: «Не лампу к телевизору тебе надо, а пулю в сердце!» Внучка сказала, что парень тот увязался провожать ее, около самого дома поссорились. Неделя прошла. Я уж и позабыла о том. Приехала Танюшка с матерью снова. Часов в двенадцать ночи слышу, дочь моя кричит: «Танюшку зарезали!» «Скорая» увезла внучку…

— Парень-то чей? Местный, с поселка?

— Да кто его знает, темно было на дворе. Незнакомый вроде. Какие такие приметы? Не знаю примет.

Короткое сообщение из больницы, протокол осмотра места происшествия, маленькая белая пуговица, протокол допроса Таниной бабушки…

Вот и все, чем я располагала, когда приняла дело к производству. Внимательно выслушала начальника отдела. Ознакомилась с результатами работы опергруппы. Про себя подумала: «Не густо».

Вполне резонно предположить, что Таня (жива ли она?) и ее мать знают парня. В этом случае задача решается просто: личность преступника устанавливается, остается его изобличить. Да, но если не знают?

— Саша, поезжай в Москву. Поговори с Таней и ее матерью, — попросила я инспектора уголовного розыска Мирошкина.

С нетерпением ждала его возвращения. То, что рассказал Мирошкин, ясности не прибавило.

— Приехали они в субботу к бабке в Катуар. А там у нее еще брат живет. Ну и надумали его навестить. Возвращались около полуночи. Только к дому подошли, вдруг из темноты человек вырос. И к Тане, за руку берет: «Пойдем, поговорить надо». Мать почуяла недоброе, всполошилась. Взяла его за рубашку, держит, дрожащим голосом просит: «Сыночек, отпусти, не тронь». Парень рванулся от нее, подскочил к девочке, чем-то ударил и бежать. Так толком она его и не разглядела. Говорит, раньше не встречался. Запомнила лишь рубашку в красную и синюю клетку. Спрашиваю: «Не оторвали ли вы ему пуговицу?» «Может», — говорит. А впрочем, и этого твердо не запомнила. Испугалась тогда сильно. Девочка в очень тяжелом состоянии, с ней я не виделся.

Славный он, думаю я о Саше. Сколько работает у нас? Год, не больше. Снова придется ему ехать в Москву. По неопытности он не понимает, что Танина мать знает больше, чем сообщила ему. А почему я так считаю? У меня ведь нет оснований ей не верить. Да и не видела я ее сама. Лет десять, кажется, назад я не могла никак в толк взять, как это мать избитого до полусмерти сына наотрез отказалась назвать имя хулигана. Вот тебе и неотвратимость наказания! Поди докажи таким.

Из института наконец-то позвонили: с Таней можно беседовать.

Александр вернулся возмущенный:

— Нина Сергеевна! Что это за люди? Мать, так та прямо заявила: «Ни я, ни моя дочь никаких показаний давать не будем. Прошу работников милиции закрыть дело. Дочь жива и, даст бог, поправится». Я ей: «Вы что? Вы понимаете, что преступник опасен не только для Тани, но и для других?» Я ей о долге, о неотвратимости… А она и девчонку подговорила.

Беседа инспектора с Таней ничего не дала. Та отвечала односложно либо вообще молчала, отвернувшись к стенке. К тому же беспокоились врачи. Девушка была очень слаба после операции.

С тяжелыми думами поехала я в Москву. Слишком много неразгаданных вопросов. Почему мать и дочь так упорно молчат? Возможно, они знают больше, чем рассказали. Но что-то мешает им быть откровенными.

В институте поговорила с хирургом, оперировавшим девушку, с лечащим врачом. Кое-какие подробности удалось узнать. Но и с людьми, спасшими ей жизнь, Таня не была откровенной до конца. По ее словам выходило, что она стояла на автобусной остановке, к ней подошел какой-то парень, они поссорились, и он ее ранил.

Почему мать и бабушка сообщают, что Таня была ранена возле дома, а врачам она сказала, что около автобусной остановки? Кто говорит правду, с какой целью кто-то из них лжет?

В сопровождении медицинской сестры иду длинным коридором Института имени Склифосовского.

Как начну разговор? Чем расположить девочку, доверится ли она мне? Но ведь я иду к ней с добром, и она должна это понять. Иначе не разобраться в этом преступлении.

С невеселыми думами открыла я дверь в палату, где лежала Таня, огляделась. Медсестра показала на койку у окна: «Она». Но я и сама узнала Таню, хотя видела ее впервые. Под белоснежной простыней угадывалась небольшого росточка, хрупкая девчушка, почти ребенок. Смоляные волосы разметались по подушке. Может быть, от темных волос лицо ее казалось особенно бледным.

Таня смотрела настороженно, в глазах показался испуг, когда я прошла через всю палату и приблизилась к кровати. Тихонько присаживаюсь рядом, здороваюсь:

— Добрый день, Таня.

Она смотрит исподлобья, что-то в ней от затравленного зверька. Здоровье еще не восстановилось, слабость чувствовалась во всем. Медсестра внимательно наблюдала, напоминая о считанных минутах, отведенных на беседу с потерпевшей. Накануне с ней пытались поговорить работники уголовного розыска. Увы, безрезультатно. Ничего не выяснили и врачи. Таня замкнулась, страдала, но молчала. И вот чувствую, что ускользает последняя нить. Надо менять тактику, надо искать пути-дорожки к сердцу несчастного ребенка.

Решаю: о несчастье ни слова. Но каков же будет первый вопрос?

— Танюша, кем ты хочешь быть? Ты учишься или работаешь?

Девушка ждала другого. Она думала, что ее спросят о приметах, о взаимоотношениях с ним. Поначалу ее ответы были односложны: «Да», «Нет». Напряженность долго не проходила. Но уже нащупывалась та ниточка, которая ведет к Таниному сердцу. Таня хочет быть взрослой. Она потеряла отца, видит, как нелегко приходится маме. Скорее, скорее стать взрослой! Работать самостоятельно. А как ей нравится выбранная профессия! В школе торгового ученичества она лучшая ученица.

— Понимаете, Нина Сергеевна, у нас есть девочки, которые не любят свою профессию, пошли — лишь бы пристроиться. Ну как так можно? Вот вы любите свою работу? Вы милиционер, правда?

— Да, Таня, это дело моей жизни.

Мы разговорились. Передо мной был не зверек, а девочка, подросток, девочка-мечтательница, любящая жизнь, с восторгом думающая о своем будущем.

— Нина Сергеевна, если бы вы только представить себе могли, какие хорошие у нас в группе мальчики и девочки! Какие верные друзья!

На пороге стоял врач. Время! В тот день я не занесла ни слова на бумагу. Бланк протокола остался чист. Но об этом дне не пожалела.

— Нина Сергеевна, вы еще придете? — спросила Таня на прощание.

Это была моя маленькая победа.

Через день снова отправляюсь в Москву, к Тане. Тем временем работники уголовного розыска поинтересовались ее друзьями, знакомыми. Когда вошла в палату, Таня встретила меня приветливо, с улыбкой. Но после вопросов о здоровье надо было задавать главный вопрос.

— Таня, поговорим о том случае?..

— Нет.

— Но почему, Таня? Что заставляет тебя так упорно молчать? Может быть, ты жалеешь того человека, не хочешь его выдавать?

— Что вы, я совсем его не знаю.

— Почему же ты молчишь?

Долгим, испытующим взглядом посмотрела девушка.

— Я просто боюсь, — тихо призналась она.

— Чего же? — как можно спокойнее спросила я.

— А того, что он придет и убьет меня. Я даже ночью спать боюсь, все думаю, вот он влезет в окно. Мы так и с мамой договорились, что я ничего вам рассказывать не буду, а то все равно подкараулит где-нибудь и убьет.

И Таня горько расплакалась. Слезы из-под ее тонких пальцев скатывались на подушку, волосы прилипли к щекам. Теперь это был ребенок, настоящий ребенок, которого терзал недетский страх. Плакала она безутешно. С большим трудом с помощью врача удалось ее успокоить и убедить в том, что на территорию больницы постороннему пройти невозможно, тем более влезть в окно.

— Мы непременно найдем и арестуем преступника. Но, Таня, чтобы это случилось быстрее, нужна твоя помощь.

Мало-помалу девушка успокоилась, рассказала о том, что произошло темным летним вечером в Катуаре:

— В клубе ко мне подошел какой-то парень и пригласил на танец. От него сильно пахло водкой. Я отказалась. Парень ухмыльнулся, отошел. Но чувствую, что он наблюдает за мной. Закончился последний танец, и все пошли к выходу. Смотрю, он идет за мной. Ну, думаю, обману его, пойду домой не своим переулком, а через станцию, будто я приезжая. Показалось, что он отстал. Я и пошла к дому. Только свернула в свой переулок, а он темный-претемный, слышу — бежит, нагоняет. Мне стало страшно. Дрожу, ноги не слушаются. А он прямо мне в лицо водкой дохнул: «Тебя как зовут?» «Маша», — соврала я. «А меня Федя. Вот и знакомы». У меня на уме одна дума: скорей бы домой прийти. «Ты меня не знаешь? Странно. Я артист, по телевидению выступаю. Видела?» — «Н-нет, у нас телевизор не работает, лампа перегорела». — «Так я немного соображаю в этом деле. Принесу лампу и починю. Хочешь?» Наконец подошли к бабушкиному дому. Я быстро вбежала и закрыла дверь. Слышу, этот Федя кричит: «Не лампу к телевизору тебе надо, а пулю в сердце!»

Назавтра мы с мамой уехали в Москву, и я совсем забыла о том случае. Через неделю мы опять приехали к бабушке. Днем ходили в гости, а вечером, когда возвращались, почти у дома появился Федя. Мама пыталась его оттащить. Тогда он подскочил ко мне и чем-то тяжелым ударил в грудь. Больше я ничего не помню.

Внимательно слушаю рассказ.

— Таня, постарайся вспомнить, как выглядит Федя. Характерные приметы его.

Девушка неуверенно пожала плечами:

— Нет у него ничего особенного. Ростом повыше среднего, темный. Одет был в черный костюм, белую рубашку и ботинки… тоже белые, с дырочками. Да вот еще. Говорит он как-то…

— Картавит, заикается, шепелявит?

— Нет, а странно как-то…

Каков же итог? Костюм, рубашка. Мало ли ходят в таких же. Речь? Сколько людей имеют речевые дефекты! Ботинки с дырочками? Видя, что я задумалась, Таня огорчилась. Она искренне желала помочь.

— Танечка, у тебя есть в Катуаре знакомые?

— Нет.

— И ты ходила на танцы одна?

— Одна.

— А кто из ребят или девчат тебе запомнился? С кем разговаривал Федя?

— Когда я танцевала, Федя подходил к двум парням. Они все время кривлялись, твист изображали. Их из клуба даже выгнать хотели. Один был седой и в очках с толстыми стеклами. Второй — черный, в голубом свитере с белыми оленями. Они втроем о чем-то говорили и все смотрели на меня.

Находка! Уже ниточка.

— А не запомнила ли ты, Таня, кого-нибудь еще? — настаиваю мягко, осторожно.

— Девушку одну я приметила. Когда Федя приставал ко мне, она позвала меня и усадила среди своих подруг. Тогда Федя и отстал от меня.

— Как выглядит девушка?

— Среднего роста, худенькая. На ней были серая юбка и голубая блузка. Знаете, Нина Сергеевна, эта девочка совсем не красится, и волосы не завиты, просто стрижка короткая.

Еще удача! Не составит большого труда в нынешние времена найти некрашеную девушку.

Через несколько дней в милицию по вызову пришла девушка. Действительно, ей незачем было краситься и завиваться. Она выглядела юной и прекрасной. Девушка жила в поселке Катуар. Это вселяло надежду. Она должна знать Федю. Новая знакомая довольно быстро вспомнила тот случай на танцах.

— Эту девочку я не знала. Вижу, к ней подошел какой-то парень в черном костюме и белой рубашке. Она ему отказала. Парень не отходил, ухмыляясь, что-то говорил. Жалко мне стало приезжую, уж больно она испугалась, я ее и позвала. Парень? Понятия не имею, откуда он, не встречала раньше.

Снова обрыв, снова пытаюсь нащупать ускользнувшую нить. Надо искать тех пижонов, что наделали столько шуму своим твистом. Они-то наверняка знакомы с Федей; судя по показаниям свидетелей и потерпевшей, говорили ребята с ним по-дружески. Сотрудники Икшанского отделения милиции были ориентированы на розыск любителей западных танцев. День, два, три жду вестей из Икши. Наконец звонок: «Найдены».

Текущие дела в сторону, спешу в Икшу. Первым приглашаем на беседу «седого». Знакомимся, и тут же отмечаю: он вовсе не седой, а рыжий. Но очки с толстыми стеклами на месте. В ответ на вопрос о Феде Павел (так звали рыжего) сказал:

— Что-то припоминаю… Точно! Подходил такой. Спросил, не знаем ли мы вон ту черненькую девчонку. А я ее сам в первый раз увидел. Как и парня этого.

— Скажи, как он выглядел? Что ты запомнил?

Молодой человек мнется, со стыдом сознается:

— Мы с другом поддавши были…

Ничего не прояснил и друг. А ведь их с таким трудом отыскали…

Оставалось искать самого Федю — артиста, выступавшего по телевидению.

Оперативники сделали свое дело. «Из-под земли» достали Федю. «Из-под земли» — это проверка выступавших в подходящий период на телевидении, эстрадных площадках и т. д. В цирковом училище Мирошкину подали экзаменационный лист на имя некоего Федора, проживающего в Катуаре и пытавшегося стать артистом.

…В кабинет вошел высокий черноволосый молодой человек. «Высокий!» — сразу подчеркивает сознание. А Таня говорила, что Федя чуть повыше среднего роста. Да и брюнет он, а не «темноватый». И тут же возражаю себе: потерпевшая могла ошибиться. Назвала же она рыжего Павла седым. А если учесть, что Таня сама невысокая, то, возможно, в ее памяти рост высокий и «чуть выше среднего» не особенно и различаются.

Внимательно изучаю Федю — открытое лицо, спокойный взгляд, довольно независимый, но не наглый. Рубашка… Рубашка в красно-синюю клетку! Охватывает волнение. На рубашке белые пуговицы — родные сестры той, что приложена к протоколу. Более того, все пуговицы пришиты белыми нитками, а верхняя черными!

Однако нельзя давать волю первому чувству. В эти минуты следователь не должен ошибаться даже в малом. Значит, на Феде та же рубашка, в которой он был в день совершения преступления? Тогда почему же он пришел в милицию именно в ней? Что это: вызов закоренелого преступника или его задержали настолько неожиданно, что переодеться не успел?

Устанавливаем личность. По паспорту он Федор. Однако лет гораздо меньше, чем определила Таня. Впрочем, ее определениям доверяться уже нельзя.

Первые же слова беседы настораживают. Не картавит, не шепелявит, но произношение такое, будто говорит с набитым ртом.

Внимательно вслушиваюсь, вглядываюсь. Он или не он? Стараюсь направить его рассказ в нужное русло. Живет в Катуаре, работает на заводе, увлекается самодеятельностью, пытался даже поступить в цирковое училище. С гордостью вспомнил, как в составе коллектива заводской художественной самодеятельности выступал по телевидению.

Одно совпадение за другим. А я не чувствую облегчения. Почему так охотно Федя рассказывает о себе? Почему спокоен? Не может же быть, чтобы он не догадывался, что его подозревают в тяжком преступлении? Если он совершил преступление — должен насторожиться приглашением в милицию, если нет… Если нет, то поведение моего собеседника вполне логично и естественно.

— Кстати, в телевизорах вы разбираетесь? — неожиданно задаю вопрос.

— Чего нет, того нет. Никогда не занимался.

Неужто эта нехитрая уловка разгадана матерым преступником и он ведет тонкую, до мелочей рассчитанную игру?

Разговор переходит на случай в Катуаре.

— Слышал. Но толком ничего не знаю. В тот день я ездил в Москву, ходил по магазинам, потом гулял в парке культуры имени Горького. Вернулся с последней электричкой. С девчонкой той я не знаком, говорят, она нездешняя.

Следовательно, свою причастность к преступлению Федор отрицает. Но столько совпадений…

Как поступить? Если он преступник, его нужно немедленно водворить в камеру. А если цепь улик против Федора действительно роковое стечение обстоятельств и парень невиновен? Какую душевную травму получит молодой человек, проведя хотя бы ночь за решеткой! И поверит ли он потом в добро и справедливость…

Выход? Каков же выход? Слишком велик риск оставить этого человека на свободе. Как будет расценен такой промах на службе… Несколько часов длилась беседа. Разговор сменялся минутами раздумий. Тяжелыми и мучительными минутами. Пока Федя выходил в коридор курить, я спрашивала и спрашивала себя: «Он или не он?»

Единственным человеком, который мог бы твердо ответить, была Таня. Но она прикована к больничной койке, и опознание, как того требует закон, в сложившейся обстановке невозможно. Чтобы провести опознание по фотографиям, требовалось время.

Час был уже поздний. Что-то подсказывало: не тот перед тобой Федя, не тот! Рискну.

— Вы свободны. Прошу вас в течение нескольких дней не уезжать из дому. — И с горечью подумала: «Так он и послушает меня, если виноват».

На оперативном совещании у начальника доложила о проделанной работе, поделилась и сомнениями.

Заместитель начальника по оперативной работе предложил отобрать в паспортном столе фотоснимки молодых людей лет до тридцати, проживающих на территории Икшанского отделения милиции, и показать потерпевшей.

В создавшейся ситуации это был, пожалуй, единственный выход. Надежды на успех, правда, прибавилось немного. Не обязательно же Федя должен жить именно здесь.

Когда я получила от паспортиста объемистую пачку фотографий, то пришла в ужас. Где уж больной Тане найти силы все пересмотреть! И здоровый устанет. Даже если будет там Федя, она может пропустить.

В больнице попросила Таню внимательно просмотреть снимки и отложить те, которые хоть немного походили на Федю. Тонкими восковыми пальчиками стала она перебирать этот ворох. Не спеша рассматривала она фотографии, некоторые откладывала в сторону. В руках у девушки карточка Феди, с которым я вчера беседовала в милиции. Перехватило дыхание. Таня равнодушно отложила фото в большую груду. Не он! Значит, я не ошиблась, не обидела невиновного. Короткой была радость, ее сменила тревога. Таня не нашла «своего» Федю. Выходит, он не местный.

Отсортированную стопку из тридцати бланков девушка разглядывала особенно пристально. Наконец она отложила семь фотографий и, подавая поочередно их мне, комментировала:

— Нос, как у того, но глаза совсем не те.

Вдруг воскликнула:

— Вот совсем его глаза! Только у этого очень широкое лицо. А здесь прическа похожа.

Постепенно вырисовывался собирательный портрет преступника. В Дмитров я возвращалась, имея более или менее определенные данные.

Приметы «артиста» Феди были розданы всем сотрудникам милиции, народным дружинникам. Установили дежурство на вокзалах, в клубах и других местах. Федя исчез. В Катуаре, где особенно широко была развернута оперативная работа по обнаружению преступника, нервничали: сколько, мол, можно, других дел тоже хватает. Некоторые высказывались за снятие дежурств.

Инспектор уголовного розыска Александр Мирошкин обходил клубы, танцплощадки, людные места, приглядывался. Как-то воскресным вечером заглянул он и в клуб Катуарского завода. Играла музыка, кружились нарядные пары. Всюду шум, смех. «Так же было и в тот вечер, когда веселилась здесь Таня, — подумал инспектор. — И к ней приставал подвыпивший парень, совсем как вон тот. И чего он привязался к девчонке, проходу не дает?»

Мирошкин решил вмешаться, подозвал гуляку. «Где я видел этого парня? Черный костюм, белая рубашка без галстука, прическа. Туфли! Белые, с дырочками! Он!» Стараясь не обнаружить своего возбуждения, инспектор сухо отчитал нарушителя:

— Разве можно приходить на танцы пьяным? Прошу пройти со мной в комнату дружины.

Задержанного немедленно доставили в отделение, тут же вызвали меня.

Свою причастность к покушению на жизнь Тани Федор К. отрицал категорически.

— Я здесь первый раз, — уверенно заявил он.

Слова задержанный выговаривал невнятно, падали они тяжело и неестественно.

У работников милиции сложилось убеждение, что именно К. совершил преступление. Улик хватало, чтобы взять его под стражу. Подозреваемого сфотографировали, снимки его разместили наряду со снимками похожих лиц, и я отправилась в Москву.

С Таней мы встретились, как добрые знакомые. Девушка уже вставала. В присутствии понятых Таня без колебаний опознала парня, который приставал к ней в клубе и ранил ее.

Когда К. узнал, что девушка опознала его, он сразу во всем признался. Подробно рассказал о тех двух воскресных вечерах, показал дом, возле которого нанес удар своей жертве. Примечательно, что от клуба к дому К. повел сотрудников не прямой дорогой, а в обход, через станцию. Тем путем, которым он шел за Таней.

Показал преступник и участок картофельного поля на частном огороде, куда он бросил нож. Долго опергруппа искала этот нож и, не обнаружив, уехала.

Личность это была довольно темная. Неоднократно был судим. Жил и работал в Лобне, поэтому никто его в Катуаре не знал. Имел семью. Незадолго до происшествия вернулся из мест заключения.

— Были ли вы артистом? — спрашиваю его.

— Никогда.

— Почему же вы сказали Тане, что артист и выступали по телевидению?

— Девчонки любят знакомиться с артистами.

— За что же вы ударили Таню ножом?

— Обидно показалось, что не захотела со мной разговаривать. Неделю караулил. Но убивать, гражданин следователь, не хотел.

— Но вы же знали, что, ударив ножом в левую половину груди, можете попасть в сердце?

К. опустил голову.

Дело передали в прокуратуру. Я с головой ушла в новые заботы. Стало уже забываться происшествие в Катуаре, но однажды в кабинет робко постучали.

— Извините, я видела вас у соседки на огороде, — объяснила незнакомая женщина, — вы и ваши товарищи там что-то искали. Потом я копала картошку у себя и нашла вот это.

Женщина положила на стол сверток. В нем оказался кусок полотна от пилы. С одной стороны он был обернут синей изоляционной лентой, с другой — остро заточен.

Прекращенное дело

Как правило, следователь не любит работать по делам, подлежащим прекращению, особенно когда приходится прекращать уголовное дело за отсутствием состава или события преступления.

Однако уголовное дело, о котором хочется рассказать, я прекратила с чувством удовлетворения.

…Несколько лет назад в один из августовских вечеров в дежурную часть Деденевского отделения милиции пришли парень лет двадцати и небольшого роста, худенькая заплаканная девушка. Брат и сестра принесли заявление об ограблении. Примерно часа полтора назад Рая (так звали потерпевшую) возвращалась с работы домой на электричке, следовавшей из Москвы, сошла на станции Турист и направилась к деревне Целеево, где жила с мамой и братом. Дорога проходила тропинкой в лесном массиве. Уже темнело, но идти ей было не страшно, так как в окрестных деревнях проживало много дачников, которые гуляли по лесу. Обе руки у девушки заняты. Ноша ее нетяжелая: в одной руке маленькая черная сумочка, в другой — авоська, в которой хлеб и два бублика. В маленькой дамской сумочке, как рассказывала позже Рая, кроме предметов женского туалета было еще и 22 рубля денег: две новенькие купюры по 10 рублей и 2 рубля. Эти деньги несколько дней назад ей дала мама. Готовились провожать брата в армию, вот и попросила продуктов привезти из Москвы.

Когда Рая миновала последнюю встреченную ею группу людей в лесу, услышала сзади шаги. Оглянувшись, увидела, что ее догоняет один из мужчин, мимо которых она только что прошла.

— Девушка, вашу сумочку, — незнакомец протянул руку.

— Что вы, зачем? — испуганно прошептала Рая.

Но незнакомец больше разговаривать не стал, выхватил сумочку, вытащил из нее 22 рубля, зачем-то из авоськи взял бублик. Сумочку кинул к ее ногам и снова ушел в лес.

Вот что рассказала Рая в милиции.

— Ну а как выглядел грабитель? — был задан Рае вопрос.

Она очень хорошо запомнила внешность человека, ограбившего ее. Выше среднего роста, возраст лет 35, брюнет, лицо продолговатое, но не худое, волосы расчесаны на пробор слева направо, одет в белую с коротким рукавом «прозрачную» рубашку, черные брюки и кожаные светло-желтые босоножки. В общем, получился полный «словесный портрет».

Работники уголовного розыска и участковые инспектора стали искать, нет ли на их участках похожего человека. И вот один из сотрудников назвал такого.

В деревне Шукалово, недалеко от Целеева, две недели назад поселился дачник. Он снял полдома у местных жителей — супругов Овсянкиных.

Живет этот дачник у Овсянкиных один, а на воскресенье к нему приезжает женщина, может быть жена, иногда она привозит с собой какого-то мужчину, видимо родственника.

Пока выяснили все это, уже и светать стало. Решили отложить до утра, чтобы пораньше проверить дачника-москвича.

В восемь часов к Николаю Павловичу — будем так называть теперь уже не просто дачника, а подозреваемого в совершении грабежа гражданина — пришли работники милиции. Николай Павлович быстро поднялся, натянул пижаму.

— Николай Павлович, расскажите, как и где вы провели прошедший вечер.

— Как и все дачники. В субботу вечером ко мне приехала жена со своим братом, в воскресенье она уехала, а брат остался. Мы пошли гулять, затем сходили на станцию, выпили пива, и шурин последней электричкой уехал в Москву, а я пошел домой спать.

— Не были ли вы в лесу на дороге к Целееву?

— Да, мы с братом жены там гуляли.

— Не встречали ли вы в лесу молоденькую, небольшого роста девушку?

— Что-то не припомню.

— Как вы были одеты?

— Как обычно: белая рубашка-сетка, черные брюки и вот эти желтые босоножки.

— Скажите, Николай Павлович, у вас есть деньги и какая сумма?

— Что вы, какие деньги? Питаюсь я у хозяев — жена заботу проявила, а на папиросы оставляет два рубля в неделю. Вот и вчера «ссудила».

На столе лежали две бумажные купюры по рублю.

— Николай Павлович, вам придется пройти с нами.

— Ну что же, пожалуйста. А в чем дело?

Николай Павлович был спокоен, признаков волнения в его поведении не замечалось.

В отделении милиции при личном обыске у Николая Павловича в потайном карманчике брюк были обнаружены две новенькие купюры по 10 рублей. Николай Павлович явно смущен:

— Видите ли, от жены спрятал. Мало ли на какие непредвиденные расходы могут понадобиться деньги. Ведь жены этого не понимают, вот и приберег тайно.

— Ну а нам-то, работникам милиции, почему сразу не сказали?

— Забыл о них начисто!

Когда Николаю Павловичу было объявлено, в совершении какого преступления его подозревают, он очень растерялся.

Вскоре пришла Рая. Она успокоилась, больше не плакала. Среди других, схожих по внешности лиц ей был предъявлен на опознание Николай Павлович. В нем она категорично признала своего обидчика.

Далее вести следствие поручили мне. Ознакомившись с материалами дела, я составила определенное мнение и о Рае, и о Николае Павловиче. Мне было жаль Раю, и невольно создалось какое-то предубеждение против Николая Павловича. Очевидно, потому, что состав преступления характеризовал личность преступника: на такое может пойти человек, до предела опустившийся в своем цинизме и дерзости.

Но такие размышления может позволить себе любой, но не работник милиции, следователь. Сейчас я не имею права на собственные чувства, обязана исследовать все факты и обстоятельства как в пользу подозреваемого, так и против него.

Николай Павлович обстоятельно рассказал мне все, о чем я его спрашивала, по существу повторив, что уже говорил в отделении, лишь уточнив некоторые детали и внеся кое-какие подробности.

Живет он в Москве вдвоем с женой, он — плановик, она — бухгалтер, хотели провести отпуск вдвоем, для чего и сняли дачу, но жену задержали дела на работе, а ему пришлось пойти в отпуск. Жена приезжает на выходные дни, иногда берет с собой брата, с которым он дружит.

Так и вчера провели с женой и ее братом весь день, немного выпили, жена заторопилась домой, а брат решил остаться. Проводили жену до вокзала, на станции выпили пива и пошли погулять. В лесу встретили женщину, она обоим им понравилась, поговорили с ней. Николай Павлович решил оставить своего друга с новой знакомой и пошел по тропинке. Кажется, в это время мимо проходила какая-то женщина или девушка, но он не обратил на нее внимания. Поздно вечером проводил шурина на электропоезд и ушел домой спать.

Свое участие в ограблении девушки Николай Павлович отрицал.

Была проведена очная ставка между Раей и Николаем Павловичем. Каждый из них полностью повторил свои показания. Рая утверждала, что именно этот человек ограбил ее. Николай Павлович отрицал ограбление.

Необходимо побывать на месте происшествия, восстановить место ограбления. Может, там удастся найти что-либо из вещественных доказательств. Хотя надежды мало: место многолюдное, а после совершения преступления шли уже вторые сутки.

Оперативная группа вместе с потерпевшей на месте происшествия. Узкая, хорошо утрамбованная тропинка среди высоких вековых деревьев. Рая спокойно, деловито показывает место, где стояли трое — женщина и двое мужчин, место, где ее догнал один из них и отнял сумочку; идем по следам Раи, внимательно осматривая окружающую территорию. Там, где стояли трое, обнаружено несколько окурков, два из них от папирос «Беломорканал». Вспомнила, что у Николая Павловича изъята неполная пачка папирос этого сорта. Идем за Раей. И вот тропинка выходит на опушку леса. Рая наклонилась и подняла с земли половинку бублика.

— Его у меня отнял грабитель и, очевидно, бросил здесь, — сообщает Рая и тут же говорит, что на опушке леса сидел их колхозный пастух дядя Ваня, он ее тоже видел.

Я попросила Раю показать, где был дядя Ваня. Рая охотно выполняет мою просьбу.

Все это было оформлено протоколом осмотра места происшествия, к которому приложили схему.

Позже мы допросили брата жены Николая Павловича, саму жену. А вот женщину, с которой Рая видела мужчин, поискать пришлось подольше. Все подтвердили имеющиеся в деле показания. Женщина сказала, что они действительно сначала стояли втроем, затем Николай Павлович пошел вслед за проходившей девушкой. Они подумали, что это его знакомая, но Николай Павлович вскоре вернулся, ничего не сказав о своей встрече, они тоже у него ни о чем не спросили.

С каждым из названных выше свидетелей и с Николаем Павловичем мы выходили на место происшествия и к каждому протоколу прилагалась схема. Все показания и все схемы по месту расположения участников происшествия и свидетелей полностью совпадали.

Был допрошен и пастух дядя Ваня. Он подтвердил, что видел Раю. Она проходила недалеко от него, ничего ему не сказала, шла спокойным шагом.

Проведенная по делу экспертиза установила, что изъятые с места происшествия два окурка папирос «Беломорканал» принадлежали именно Николаю Павловичу. Да и сам Николай Павлович не отрицал, что курил эти папиросы в лесу.

На одной из бесед с Раей я спросила ее:

— Почему ты не кричала о помощи?

— Когда я проходила мимо, то видела, что они все трое стояли вместе. Если бы я закричала, они бы меня убили. Я так испугалась.

При этом Рая посмотрела на меня широко открытыми, полными ужаса глазами. Искренен и наивен был этот взгляд настолько, что мне как-то неудобно стало за свои сомнения в правдивости ее показаний.

Но подозреваемый, с которым неоднократно беседовали работники милиции, подтверждая все имеющиеся в деле показания, упорно отрицал свою вину в совершенном преступлении.

Еще и еще раз беседую с Николаем Павловичем, знакомлю его с показаниями свидетелей, схемами выхода на место и другими материалами дела.

— Николай Павлович! Что можете сказать по поводу предъявленных материалов дела? Может быть, припомните какую-либо деталь, факт, говорящий в вашу пользу? — обращаюсь я к нему.

— Так сложились обстоятельства, что все говорит не в мою пользу, некому даже подтвердить, что найденные у меня деньги принадлежат мне. Столько совпадений в этом деле, что вряд ли кто поверит в мою невиновность. Больше мне добавить нечего. Я понимаю, что меня осудят, но могу сказать лишь одно: никого я не грабил…

Проверялись и личности как подозреваемого, так и потерпевшей. Никто ранее не был судим.

Допрошенная по делу мать потерпевшей подтвердила, что действительно давала дочери незадолго до происшествия 25 рублей одной купюрой, чтобы дочь привезла из Москвы кое-что из продуктов на проводы сына.

А что, если встретиться с друзьями, близкими, сослуживцами потерпевшей и подозреваемого, нет, не допрашивать их, а просто поговорить…

Несколько лет работает на заводе Николай Павлович, отзывы товарищей о нем самые хорошие. Правда, не без слабостей человек — любит и выпить, и поухаживать за женщинами. Потому и перешла два года назад к нему на завод жена. Сейчас живут они в достатке, дружно. Нет, не похоже, чтобы он пошел на преступление. По месту жительства в ЖКО о семье Николая Павловича также ничего плохого не сказали.

Потерпевшая — уроженка нашего района, родилась в деревне Ртищево, сейчас с матерью проживают в деревне Целеево. Нужно побывать и там и там.

Схожу с поезда на станции Турист. Иду лесом по той же тропинке, по которой шла Рая в день ограбления. В деревне тишина, все в поле. Идти в дом, где живет Рая, бессмысленно. Родные уже все сказали. Захожу в соседний дом, беседую с хозяйкой.

Да, она Раю знает. Но приехали сюда они недавно, раньше жили в деревне Шукалово.

— Дочь моя сначала с ней дружила, но не понравилась мне Рая, не разрешила я дочери с ней водиться. Почему? Да так, не нравится мне Рая, очень уж бойкая.

Странно, вот уж никогда бы не подумала, что Рая может быть бойкой. Но что-то еще недоговаривала моя собеседница, а что, так и не могла я добиться. В душу закралось сомнение, и решила я поговорить еще. И вот иду из дома в дом, беседую о Раиной семье, о ее друзьях. Но снова какие-то недомолвки, когда речь заходит о самой Рае. Чаще всего отговариваются тем, что недавно они в деревне, знают их плохо.

С чувством чего-то недоделанного уезжаю домой. А на другой день я поехала в Шукалово. Утром начался проливной дождь. По деревенской грязи обхожу снова дворы и задаю жителям все тот же вопрос. Многие хорошо знают Раю, часто говорят о ней с усмешкой, характеризуют как отчаянную девушку. Рассказали мне и о ее «проказах».

Когда Рая была еще подростком, ее семья переселилась в деревню Шукалово. Вступили в колхоз. Рае старались давать работу полегче. Однажды послали ее в город сдать колхозную клубнику. Корзины с клубникой поставили в телегу, впрягли лошадь, что посмирней, и отправили. Не прошло и часа, как вся в слезах вернулась Рая, без клубники и без документов на сданные ягоды. Корзины были пусты, телега измазана раздавленными ягодами.

— Стала спускаться под гору, лошадь понесла, телега перевернулась, и все ягоды рассыпались, — объяснила, плача, Рая.

Пожалели сельчане тогда Раю, правление списало ягоды в убыток колхозу. А через некоторое время узнали, что она, проехав от деревни километра два, распродала все ягоды, деньги присвоила.

— Да что там, поговорите в Ртищеве, где они жили, бывший председатель колхоза там живет, — рекомендует мне собеседник.

Следующим утром спешу в Ртищево. И снова слышу о Раиных проделках.

— Рабочих рук в колхозе не хватало, всем находилась работа. Рая девочка была бойкая, вот и поручили ей возить колхозное молоко на дмитровский молокозавод. С этого времени все чаще и чаще колхоз стал получать с завода претензии о низкой жирности молока. Мы не могли ума приложить, чем бы это объяснить. И вот кто-то из правления колхоза увидел такую картину: подъезжает наша Рая с молоком к мосточку, что через речку под горой, а там ее ждут с бидонами дачники. Рая бойко продаст часть молока, спустится к речке, разбавит молоко водицей и везет в Дмитров. Поговорили мы тогда с ней, с матерью, поплакали они обе, а потом уехали от нас в другую деревню… Да, бедовая эта Райка, — говорит с улыбкой Иван Егорович, бывший председатель колхоза имени Калинина.

Ах, наивная и простодушная Рая! Но почему никто из деревенских не упомянул о ее друзьях, ведь дружит же она с кем-нибудь?

Еду к Рае на работу. Сначала она работала санитаркой, но вдруг стали пропадать вещи, а потом ее уличили в краже скатерти. Перевели на кухню, вскоре и там начались пропажи, у Раи нашли похищенную из кухни гречневую крупу. Стала Рая подвозить воду на лошади. Были у Раи и подружки, она быстро сходилась с людьми, но дружила недолго.

Познакомилась я с некоторыми Раиными подружками, среди них и с «потерпевшими». Медсестра Нина П. рассказала, что Рая обещала ей сшить блузку, взяла материал. Через некоторое время Рая сказала, что блузку сшила, получилась очень хорошо, но стала гладить и прожгла. Некоторым из подружек Рая сулила сшить платье, и тоже — ни платья, ни материала.

Так дружба и распадалась. Но, оказывается, была у Раи и более постоянная подружка, о которой не очень хорошо отзывались в госпитале, — несерьезная, любит выпить, погулять.

Вскоре я встретилась с этой подружкой — Людой Р. Люда проговорилась, что несколько дней назад они с Раей вдвоем были в ресторане «Красная Горка», расположенном на Дмитровском шоссе у поворота на Лобню.

— И много вы там потратили денег?

— Да рублей 20. Погуляли хорошо, пили коньяк, потом вино, закуска тоже была приличная, — разоткровенничалась Люда.

— Наверное, с мальчиками?

— Нет, сначала пили вдвоем, потом подсели знакомые парни.

— А кто же расплачивался, парни?

— У Райки были деньги, она за всех и заплатила.

Затем, когда были записаны показания Люды и я предложила ей прочитать их и расписаться, она внезапно замкнулась, очевидно, рассказала больше, чем хотела.

Мне удалось установить официантку, которая обслуживала Раю с Людой. Она их помнила, так как знала в лицо: девушки и раньше бывали в ресторане. В тот вечер выпили много…

А дальше все просто. При очередной встрече с Раей я спросила, откуда у нее деньги на ресторан. И Рая вынуждена была рассказать правду. Мать дала 25 рублей и попросила что-то купить. Однако выяснилось, что брата в этом году в армию не возьмут, значит, и покупать не надо. Она с подружкой эти деньги прогуляла, осталось лишь 2 рубля. Думала, получит заработную плату и вернет матери. Когда в тот вечер приехала домой, узнала, что брат стал спрашивать, где деньги. Рая тут же придумала вариант с ограблением. Брат настоял на том, чтобы заявить в милицию, и потащил ее в отделение. Рая не ожидала, но отступать было поздно. Она вспомнила обстановку в лесу, мужчин и женщину, вспомнила и то, что один из мужчин пошел вслед за ней. Созрел план, и она написала заявление об ограблении. Она легко опознала «грабителя», потому что запомнила хорошо черты его лица…

— Николай Павлович, вы действительно невиновны, уголовное дело против вас прекращено, — вполне официально объявила я бывшему «обвиняемому», — но в суд вы все-таки будете вызваны. В качестве свидетеля по обвинению Раисы Н.

— Как же так? — явно растерялся Николай Павлович. — Я уж смирился с тем, что вы меня арестуете, такое роковое стечение обстоятельств.

Взрослый, здоровый, полный сил человек сидит в кабинете следователя и плачет. И теперь уже следователь растерялся. Просто не знаю, что ему говорить, как успокаивать.

Все, что догадалась сделать, это пригласить жену Николая Павловича, которая сидела в коридоре. С ее помощью удалось его успокоить, и они ушли. А я вздохнула с облегчением.

Против Раи Н. было возбуждено уголовное дело по ст. 180 УК РСФСР за заведомо ложный донос. Кроме того, при обыске у нее обнаружили два отреза на платье, которые она мошенническим способом взяла у сослуживцев, а также блузку из материала, данного ей подружкой.

Рая скрылась, пропадала где-то пять месяцев. Дело было приостановлено. Решив, что времени прошло достаточно и ее снова простят, Рая вернулась в деревню, где и была арестована. Позже состоялся суд.

Чтоб невиновный не страдал

Журналист Е. Шацкая в беседе с Ниной Сергеевной Герасимовой спросила:

— Почему вы стали следователем?

Вопрос не прост, чтобы ответить на него, человеку бывает необходимо вспомнить все свое прошлое. Нина Сергеевна рассказала, как однажды, совсем еще девочкой, ученицей музыкальной школы, она вместе с матерью Марьей Дмитриевной, тогда администратором в Уфимской филармонии, слушала в переполненном концертном зале Первый фортепьянный концерт Чайковского. До сих пор помнятся ей радостно взволнованные лица людей. В тот день Нина Герасимова твердо решила: «Буду пианисткой».

Кончила десятилетку. Выпускной вечер совпал с проводами бывших одноклассников на фронт. Без устали крутили патефон, пели, танцевали. А утром пошли на призывной пункт. Не забыть ей строгие лица вдруг повзрослевших мальчишек. Там девушки договорились тоже пойти на войну.

…Фотографии, газеты военных лет, пожелтевшие письма-треугольники. В них раскрывается еще одна страница жизни коммунистки Нины Сергеевны Герасимовой, фронтовая. С 1943 года она — хирургическая сестра полевого подвижного госпиталя 3-й танковой (позднее 2-й гвардейской) армии, прошедшей путь от Орла до Берлина. Там, на колоннах рейхстага, среди множества росписей, одна сделана рукой гвардейца Герасимовой.

Орден Красной Звезды, медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», 24 благодарности. Вспоминая эпизоды фронтовой жизни, Нина Сергеевна разволновалась, потому что, рассказывая, ей пришлось как бы заново пережить бессонные ночи в операционной, стоны раненых, глубокое отчаяние, когда понимаешь, что ничем нельзя помочь.

— После войны работала в госпиталях, поликлиниках и заочно училась в юридическом, — рассказывает Нина Сергеевна. — Был один случай. Он, собственно, и перевернул всю маю жизнь. На территории Германии к нам в госпиталь попал один тяжело раненный офицер, отмеченный за подвиги восемью орденами. И вдруг его взвод обвинили в мародерстве: якобы ребята отобрали в одной немецкой семье курицу. Я спросила офицера: «Виноват?» «Нет», — сказал он твердо. И в этом «нет» было столько искренности, что не поверить ему было нельзя. Но дело не в словах. Весь образ мыслей этого человека, его поступки (буквально легенды ходили о его лихой смелости) — все говорило о том, что не мог он позволить себе такого шага. Я чувствовала, понимала, что тот, кто высказал страшное обвинение, поторопился? Но как доказать, что в данном случае проявлена поспешность? Что человек обвинен ложно? Хотя потом и восторжествовала справедливость, я решила: буду следователем или судьей. Чтоб все было строго по закону. Чтоб невиновный не страдал…

 

Е. Абрамов,

майор милиции

В «ДАРЬЯЛЬСКОМ УЩЕЛЬЕ»

В апреле — мае 1970 года на территории Истринского, Красногорского и Одинцовского районов Московской области обокрали десять магазинов.

Ни одну из краж по горячим следам раскрыть не удалось. Все дела об ограблениях были переданы мне, и я засел за их изучение.

Ограбления совершались одним и тем же способом. Во всех магазинах взломаны двери или окна и выведена из строя охранная сигнализация. Почти во всех магазинах похищались деньги, которые продавцы и кассиры прятали на своих рабочих местах.

В нескольких случаях преступники поджигали магазины. Это особенно затрудняло расследование.

Словом, сходного было много, и это обстоятельство давало возможность предположить, что кражи совершаются одними и теми же лицами.

Для розыска была создана оперативная группа. Все отделы внутренних дел Московской области должны были немедленно сообщать нам о кражах, сопряженных с поджогами. Крайне желательно было нам приступить к расследованию непосредственно с осмотра места происшествия.

Как бы точно ни были составлены протоколы кем-то до тебя, они не могут заменить собственного взгляда на местность, на обстановку, в которой совершено преступление.

Дела о поджогах мне приходилось расследовать и прежде. Они, как правило, очень сложны. В любом учебнике криминалистики говорится, что «с точки зрения раскрытия преступления наибольшие трудности представляют дела о поджогах».

Ведь пожар в значительной мере уничтожает саму обстановку, предметы и следы, которые могли бы помочь выяснению причин пожара.

В делах, которые должна была раскрыть наша оперативная группа, причины как будто бы были ясны: поджигают преступники, воры.

Однако следователь всегда обязан иметь полную уверенность, чтобы отвергнуть и другие версии. Поджоги ведь совершаются и с целью сокрытия хищений.

Словом, очень желательно было нам самим, не по документам, осмотреть место происшествия и попытаться по горячим следам выйти на преступника.

Случай не замедлил представиться.

В ночь на 6 мая в поселке Жаворонки из продовольственного и книжного магазинов были похищены деньги.

Мы тотчас выехали в Одинцовский район.

Книги преступники подожгли, а в продмагазине оставили включенную электроплитку. По счастливой случайности пожара не произошло, хотя стол под плиткой уже начал прогорать. На плитке стояла сковородка с остатками яичницы, под столом несколько бутылок вина, частично опорожненных. Но об этом позднее…

С нашей оперативной группой прибыла и служебно-розыскная собака. От магазина «Книги» и продмага она повела нас к универмагу № 47 Перхушковского торгцентра, тоже расположенного в поселке Жаворонки.

Запоры на дверях этого магазина были целы, только стекло во входной двери, оказалось выбитым. Собака, до этого работавшая по следу активно, вдруг стала проявлять признаки нерешительности и беспокойства и отказалась идти в универмаг через раскрытую дверь даже при повторном посыле.

Проводнику поведение собаки было непонятно. При всех обстоятельствах по следу она должна была стремиться туда.

Тогда мы решили войти сами. Открыли дверь, и навстречу нам повалил дым — его-то, очевидно, и учуяла собака.

Дым был настолько густой, что приехавшим пожарникам пришлось работать в противогазах. Несмотря на принятые меры, почти все отделы универмага были охвачены огнем. Перхушковскому торговому центру был причинен большой материальный ущерб.

Осмотром мест происшествия было установлено, что преступники вели себя дерзко. В продовольственном магазине, например, на бутылках были даже обнаружены отпечатки пальцев.

После ликвидации огня в универмаге № 47 в течение двух суток место происшествия тщательно изучалось. В процессе осмотра был расчищен пожарный мусор. В уцелевшем отделе одежды были обнаружены паспорта от часов различных марок, паспорт от магнитофона «Мрия». Самих вещей в магазине не оказалось.

Кроме того, были обнаружены поношенная рубашка, брюки и ботинки. Осмотром рубашки установлено, что на левом рукаве имеется порез ткани и пятна, похожие на кровь.

Из допросов сотрудников универмага выяснилось, что вещи эти принадлежат постороннему лицу.

Наиболее сильному воздействию огня подверглась кладовая галантерейного отдела, хотя электропроводки в кладовой не было вообще, а в магазине после недавнего ремонта проводка была в хорошем состоянии, без каких бы то ни было следов короткого замыкания.

Из показаний пожарных можно было сделать вывод, что очаг пожара находился именно в кладовой галантерейного отдела. Впоследствии этот вывод был подтвержден заключением пожарно-технической экспертизы. Она установила также, что «причиной пожара послужило воспламенение пола и стеллажа от горения не менее 100 граммов материала с теплотой сгорания 3200—3300 килокалорий (бумага, древесина, тряпки)».

Ясно, что во всех случаях имел место поджог. Вероятней всего, поджигали грабители, однако мы не имели права оставить без внимания и все другие возможные версии, а поэтому в магазинах были проведены документальные ревизии с целью установления, не было ли нарушения финансовой дисциплины.

Итак, даже на бутылках имелись отпечатки…

Оставлять отпечатки пальцев мог только или совсем неопытный преступник, или человек, твердо уверенный в том, что следы преступления будут уничтожены огнем. Видимо, в продмаге кто-то спугнул преступника, а огонь-союзник подвел его, пожар не успел возникнуть. Да и мы не задержались.

В универмаге Перхушковского торгового центра картина получилась другая. Там, как я уже говорил, пожар разбушевался не на шутку, однако и там нам многое удалось обнаружить.

Номера паспортов часов, магнитофонов и фотоаппаратов, которые так удачно не сгорели в торге, мы передали в картотеку похищенных вещей Москвы и Московской области. Не для личной же услады похитил преступник эти дорогостоящие предметы. Ему нужны деньги. Сам или через кого-нибудь, но он будет стараться вещи продать.

Кроме того, мы предупредили всех работников спецслужб на рынках.

И вот в начале июня на Преображенском рынке в Москве был задержан некто Прохоров, который продавал фотоаппарат. Номер фотоаппарата совпал с номером по ориентировке похищенных вещей из магазина № 1 Красногорского района.

Проверили Прохорова. Оказалось, он недавно вернулся из мест лишения свободы, где отбывал наказание за кражи государственного и личного имущества граждан.

Следователь не робот, и преступники не похожи один на другого. Бывает, допрашиваешь человека, в виновности которого уже убежден, и все же испытываешь к нему если не сочувствие, то жалость, что ли, досаду: да, виновен и ответит по закону, но жаль, что провинился, и хорошо бы — понял и исправился.

А бывает — сразу неприязненное ощущение. Нет какого-то глубокого внутреннего контакта, нет надежды на то, что последний раз сидит этот человек на привинченном стуле перед тобой в следовательской комнате тюрьмы. Такое чувство — ничего доброго от этого человека никогда не будет.

Вот такое неприятное ощущение возникло у меня при первых же допросах Прохорова, хотя ему было всего двадцать три года.

Он был довольно высок, худ. Лицо еще не пропитое, но уже тупо-равнодушное. Держится довольно спокойно, даже, пожалуй, привычно.

На первом допросе он вообще был спокоен. Показал, что фотоаппарат купил с рук, а теперь продает за ненадобностью.

На какие деньги купил? Ну как же… Когда вернулся из колонии, его устроили на работу, заработал там сколько-то… Жил в семье. Мать, отчим, сестра… Нет, все хорошие. Нет, теперь не живет. Ну, выпивши пришел, мать поругала. А что он, не человек, что ли? На работе? Нет, с мастером не поладил…

— Ну да какие это деньги! — с искренним презрением вдруг ответил он на мой вопрос о зарплате.

Некоторое время мы оба молчали.

— Ну а когда ты в первый раз вкус к хорошим деньгам почувствовал? — спросил я.

Я не сказал, к каким деньгам, но Прохоров понял. Он ухмыльнулся:

— Когда пацаном на автобазе стал работать. Мне бы три дня вкалывать, а частник за свечу враз пятерку отвалил. А кто там этой свечи хватится?

Первых своих показаний Прохоров держался крепко, пока не было получено заключение дактилоскопической экспертизы о том, что отпечатки пальцев рук на бутылках в магазине, где была оставлена включенная электроплитка, принадлежат ему.

Ознакомившись с заключением этой экспертизы, Прохоров сразу же признал себя виновным в краже денег из магазина № 10. Он рассказал, что плитку включил, чтобы пожарить яичницу, но в это время его якобы кто-то спугнул, и он вынужден был бежать, оставив включенной плитку.

На последующих допросах Прохоров подробно рассказал о кражах — в тех магазинах, где загораний не произошло.

Прохорову, конечно, было легко проверить, был ли пожар в магазинах, где он «поработал». Если пожара не было, а следы обнаружены — запираться не имело смысла. Во время следствия он занял вполне грамотную, так сказать, для преступника позицию.

Он выдал нам ряд вещей, но все они не имели отношения к тем магазинам, где произошли пожары, да и ценностью большой не обладали. А нам было необходимо раскрыть кражи в сгоревших магазинах, особенно в торговом центре, где были похищены ценные вещи.

Прохоров, несомненно, знал, что в универмаге № 47 был большой пожар, поэтому он смело отрицал свою причастность к ограблению этого магазина.

Но он никак не мог предположить, что оставленные им в этом магазине вещи уцелели и нами обнаружены. Огонь и в данном случае его подвел.

Прохоров показал на допросах, что часть похищенных им в других магазинах вещей и денег находится в автоматической камере хранения Белорусского вокзала; кроме того, он имеет тайник в Дарьяльском ущелье. Он согласен поехать туда и показать места захоронения похищенных вещей и денег.

К этому времени судебно-медицинская экспертиза определила, что кровь на рубашке, найденной в универмаге, может по группе принадлежать Прохорову. Кроме того, рубашка была опознана матерью Прохорова.

Дарьяльское ущелье, когда дело дошло до поездки, оказалось… городом Орджоникидзе. Прохоров вообще, как я заметил, любил соврать для красного словца.

Выезжая в Орджоникидзе, я надеялся обнаружить среди похищенных вещей те, которые помогли бы полностью изобличить Прохорова в краже с поджогом в универмаге № 47 и в других кражах с поджогами, которые до сего времени оставались нераскрытыми.

Однако таких вещей не оказалось и в тайнике Прохорова в Орджоникидзе.

На одном из допросов Прохоров, бравируя своим опытом, обмолвился, что, находясь в Орджоникидзе, подрался в одном из ресторанов, был арестован на десять суток, но сбежал.

Сказал он это как бы к слову и заверил меня, что пусть ему и пришьют срок, отбывать его от звонка до звонка он все равно не будет — сбежит.

Обмолвка эта меня заинтересовала, Редко бывает, чтобы, приехав в незнакомый город, человек кутил, пил да еще и скандалил в ресторанах совсем один.

Навели справки в Орджоникидзе, кто из местных жителей и при каких условиях привлекался к ответственности за ресторанные дебоши за последнее время.

Приехавшие со мной в Орджоникидзе оперативные работники совместно с сотрудниками МВД Северо-Осетинской АССР установили, что Прохоров в ресторане находился не один и за драку вместе с ним был арестован житель Орджоникидзе Гусов.

Дальнейшая проверка показала, что Прохоров во время поездок в Орджоникидзе останавливался именно у Гусова.

Гусов на допросе и не отрицал знакомства с Прохоровым. Он сказал, что Прохоров представился ему как отдыхающий и оставил у него на хранение магнитофон «Мрия», который Гусов и передал добровольно органам следствия.

Номер магнитофона совпал с номером в паспорте, обнаруженном на месте происшествия в универмаге № 47.

Прохорову были предъявлены магнитофон «Мрия», показания матери, опознавшей рубашку, заключения пожарно-технической и судебно-медицинской экспертиз.

Под давлением улик Прохоров подробно рассказал об обстоятельствах совершения им всех краж с поджогами, показал тайники с теми вещами, которые не успел продать. Номера часов и фотоаппаратов совпали с номерами паспортов.

Следствие установило, что Прохоров похитил государственного имущества на сумму 10 459 рублей и причинил умышленный вред путем поджогов на сумму более чем 134 тысячи.

Собранными следствием вещественными доказательствами Прохоров был полностью изобличен и приговорен к 15 годам лишения свободы.

Итак, дело было закончено. Опасный рецидивист Прохоров из колонии строгого режима навряд ли сбежит. Мне же иногда думается: а не стоит ли сейчас у ворот какой-нибудь автобазы элегантный владелец автомашины и не торгует ли у пацана за пятерку свечу?

 

В. Шашков,

подполковник милиции

ОРЕНБУРГСКИЙ ПУХОВЫЙ…

Электричка пришла в Серпухов. На перрон выплеснулась суетливая толпа пассажиров. Среди других к выходу на привокзальную площадь шла пожилая женщина с небольшим чемоданом в руке и вещевым мешком за плечами. Уверенно выбрав автобусную остановку, никого ни о чем не расспрашивая, она заняла место в автобусе.

На Пролетарской улице женщина вышла из машины и направилась в сторону моста через речку, разделяющую город почти пополам.

На мосту она остановилась, сняла мешок с плеч, поставила рядом с чемоданом.

Можно было подумать, что женщина отдыхает. Между тем ее быстрый внимательный взгляд зорко ощупывал каждого из проходивших. Постояв так несколько минут, приезжая решительно зашагала вперед. Легкость походки свидетельствовала, что чемодан и вещмешок ее не тяготят, а усталость была напускной.

Свернув на Тульскую улицу, женщина подошла к одному из домов и, еще раз оглянувшись, открыла калитку…

— А вот и Анна Алексеевна! — радостно встретила ее хозяйка. — С приездом, дорогая! Хорошо ли съездилось?

— Спасибо, милая, спасибо! Как всегда, все хорошо, все благополучно. Устала только. Чайку хочется с вишневым вареньицем, — ласково ответила приезжая, снимая пыльник и усаживаясь на тахту, — организуй, пожалуйста, Раечка.

Через несколько минут они сидели за столом, пили чай и мирно беседовали. Больше говорила Анна Алексеевна. Голос у нее мягкий, улыбка приятная, речь спокойная, степенная:

— Остановилась я, как всегда, у Халиулиной. Встретила она меня хорошо. В тот же вечер я обошла всех. Посылки получены, деньги мне отданы. Только Байза что-то хитрит. Говорит, что трех посылок не получала. Ну да потом разберемся. В общем, пока все хорошо, получай сбою долю. Вот тебе 300 рублей.

— Ну а как там в Оренбурге? Ничего подозрительного нет? — спросила хозяйка, пересчитывая деньги.

Подождав, пока Раиса убрала полученную сумму, Анна Алексеевна задумчиво проговорила:

— В Оренбурге-то все спокойно, а вот как приеду в Серпухов, так меня что-то тревога одолевает. У вас-то как?

— Да тоже вроде все в порядке. Вчера только были Кузьма с Николаем. Как всегда, принесли 5 килограммов. А до этого были и Анька-большая и Анька-маленькая. Рассказывают, что отгрузка началась большая, заготовлено товара уже порядочно. Дней за пять — десять столько натаскают, что только успевай поворачиваться. А что тебя тревожит-то? Или кто что видел?

— Понимаешь, еще в прошлый приезд проезжала я в автобусе через центр, увидела через окно одного человека. Думаю, что и он меня видел. Когда глазами встретились, он вроде удивился и отвернулся тут же. Вот я и думаю, а не из ОБХСС ли этот парень? Уж больно он похож на того, который чуть меня не застукал лет шесть назад.

Раиса внимательно выслушала, подумала. Стала успокаивать гостью, а заодно и себя:

— Да нет, не может быть. Если бы это был он, они бы давно тут все перевернули. Не пугай ты меня и сама не бойся. Он мог и не на тебя глядеть. Станет он тебя, старую, разглядывать. Небось свою увидел с другим, вот и оторопел, — окончательно успокоившись, сделала вывод хозяйка.

— Все может быть, — согласилась Анна Алексеевна, отодвигая стакан и пустую розетку из-под варенья. — Он не он, тревожно не тревожно, а дело будем продолжать. Уж больно жалко все ломать, так все ладно организовано.

*

Дело, которое имела в виду Анна Алексеевна, действительно было хорошо налажено. Деньги текли, если не рекой, то обильным ручьем. Было бы желание не упускать их. А такое желание было как у Анны Алексеевны, так и у хозяйки дома.

Впервые о Раисе Киселева услышала в 1964 году в исправительно-трудовой колонии, где уже в третий раз отбывала наказание за спекуляцию.

Подружившись с одной из заключенных, Анна Алексеевна рассказала ей, что осуждена за спекуляцию пуховыми платками. Задержали ее в Ивановской области, куда она привезла продавать знаменитые платки из Оренбурга — тридцать штук. Успела продать только шесть из тридцати, на седьмом попалась.

Новая подружка Анны Алексеевны тоже занималась спекуляцией, на чем и попалась в Воронеже.

Промышляя в разных городах Подмосковья, она встретилась с Раисой. Они поняли друг друга с полуслова. С тех пор спекулянтка из Воронежа в другие города не ездила. Маршрут у нее стал постоянным — в Серпухов, к Раисе.

Однажды по пути из очередной поездки домой ее встретили на вокзале работники милиции и задержали с поличным.

— Когда меня задержали с товаром, деваться мне было некуда: билет-то был куплен в Серпухове. Я и сказала, что товар скупила у незнакомой женщины. Но следователь как-то разузнал про Раису. На очной ставке она отрубила: «Впервые вижу эту женщину». Вот так-то. Я тоже сказала, что ее не знаю. На том и кончилось. Видно, у следователя чего-то не хватало против Раисы.

Анна Алексеевна внимательно слушала свою новую знакомую. Однако ее рассказ мало занимал матерую спекулянтку. Она привыкла получать барыши сотнями, на худой конец — десятками рублей. Здесь же речь шла о каких-то копейках и рубликах.

Отбыв положенный срок наказания, эта шестидесятилетняя женщина отправилась на покой, к сыну в Волгоград, намереваясь покончить с прежним занятием. Но вскоре ее вновь потянуло к полюбившемуся «делу». Тогда-то и вспомнила она про Раису из Серпухова.

*

Оперативное совещание затянулось. Начальник отделения по борьбе с хищениями социалистической собственности и спекуляцией подполковник милиции Сергей Александрович Рагузов, подводя итоги, сказал:

— Наша сила — в связи с общественностью. Не замыкайтесь в своем кругу, идите в рабочие коллективы. Вам всегда помогут. Расхититель и спекулянт живет среди людей, а от глаза людского ничего скрыть невозможно.

После совещания начали расходиться. В кабинете начальника отделения остался старший инспектор капитан Завалий.

— Что у вас? — спросил его Рагузов.

— Да хотел посоветоваться с вами, Сергей Александрович. Шел на работу, заметил в автобусе знакомое лицо. Правда, прошло много лет, но думаю, не обознался.

— Кого имеете в виду?

— Анну Киселеву. Шесть лет назад она спекулировала оренбургскими пуховыми платками. Мы готовились задержать ее, но она почуяла неладное, скрылась. С годами о ней забыли. А вот теперь она вновь появилась.

— Конкретно, что вам известно о ее деятельности в настоящее время?

— Пока ничего. Увидел, и все, но полагаю, что ее появление в городе не случайно.

Подполковник поморщился. Убеленный сединами, бывший фронтовик, прошедший путь от Сталинграда до Берлина, он любил четкость и конкретность. Война, а затем многолетняя кропотливая работа по разоблачению любителей легкой наживы, взяточников и спекулянтов не ожесточили, не обессердечили его. Строгий, даже несколько суровый на вид, на самом деле он был человеком мягким и добрым. У капитана Завалия убедительных доводов на этот раз не было, что и вызвало недовольство Сергея Александровича.

— А вы не допускаете мысли, что эта самая Анна Киселева уже давно встала на честный путь в жизни? Так ведь можно заподозрить кого угодно. Мы не можем так думать о людях, даже о тех, кто ранее нарушал закон.

Завалий понял, что начальник учиняет ему справедливый разнос, но отступать не хотел:

— Сергей Александрович, я все понимаю, но Киселева не из тех, кто может стать на честный путь в жизни. В этом я убежден твердо.

— Извольте доложить факты.

— Факты будут, разрешите только провести предварительную проверку. Уверен, что факты будут, — настаивал капитан.

Начальник отделения задумался. Настойчивость, а главное, уверенность подчиненного в своей правоте ему нравились. Не поверить Завалию — значит, обидеть, сковать инициативу. Разрешить проверку — возможно, незаслуженно обидеть порядочного человека. Как быть?

— Вот что, Николай Александрович, — сказал подполковник. — Разыщите предшествующие материалы проверки Киселевой и доложите их мне.

Изучив документы, можно было сделать определенный вывод о личности Киселевой. Подполковник Рагузов убедился в необходимости проверки и приказал в три дня провести ее так, чтобы Киселева ни о чем не догадалась.

Назначенный срок пролетел быстро. Капитан Завалий в эти дни появлялся дома, когда не только его дочки-близнецы, но и жена уже спали. И уходил из дому он раньше всех. Его усилия не пропали даром. Многого узнать не удалось, но идти к подполковнику было с чем.

— Нам известно, — докладывал он, — что Киселева останавливается у Шапошниковой. Но мы не знаем, чем они там занимаются. Удалось узнать, что незнакомая женщина, по описанию похожая на Киселеву, иногда проходит по улице с посылками в мягкой упаковке. Но пока неизвестно, кому и что она отправляет. Киселева месяца на два-три исчезает из дому. Куда и зачем она уезжает, мы еще не знаем. Возвращается всегда с легким чемоданом и полупустым рюкзаком. Прогулов на работе Шапошникова не допускает. В проходной никогда ни с чем не задерживалась. Характеризуют ее, в общем, положительно. Отмечают лишь ее необщительность.

Доклад начальник выслушал молча, иногда делая в своем блокноте какие-то пометки.

— Вывод и предложения? — спросил он.

— Киселева и Шапошникова занимаются скупкой какого-то товара. Для перепродажи посылками отправляют его в другие города. Необходимо провести обыск и задержать их с поличным.

— Авантюра! — резко бросил подполковник. — Обыск может ничего не дать. Сами говорите, что Киселева возвращается с пустым чемоданом и рюкзаком.

— Тогда надо устанавливать, что за товар, куда они его отправляют, где и как его приобретают. За домом Шапошниковой установить круглосуточное наблюдение, поговорить с работниками всех почтовых отделений.

— Правильно, — одобрил Рагузов. — Главное — кому отправляются посылки. Узнаем это — значит, будем знать все.

К капитану Завалию на следующий день подключилось еще несколько оперативных работников. Вечерами все собирались в кабинете начальника и обсуждали, кто что успел сделать, намечали план действий на следующий день. К концу недели подвели итоги. Стало известно, что примерно восемь-девять месяцев назад в почтовых отделениях города и окрестных сел стала появляться полная пожилая женщина с круглым лицом, карими глазами, которая отправляла посылки в мягкой упаковке в Оренбург от имени разных лиц на разные фамилии.

Постоянных получателей набралось пять человек. Что в посылках, работники почтовых отделений сказать не могли, что-то мягкое.

Наблюдение за домом Шапошниковой ничего не дало.

— Доложите подробней, как было организовано наблюдение, — потребовал Рагузов.

Информация оперативных работников его не удовлетворила.

На оперативное совещание по разработке дальнейших мероприятий пришел начальник отдела внутренних дел полковник Алексей Филиппович Егоров. Богатый опыт борьбы с преступностью помог ему сразу же избрать верное направление поиска.

— Немедленно сообщите адреса получателей посылок оренбургским товарищам. Поставьте перед ними конкретные вопросы, которые нас интересуют.

Полковник пригласил всех присутствующих в свой кабинет, где на одной из стен у него висел подробный план города. У этой карты практически был найден ключ к решению стоявшей перед работниками милиции задачи. Но в то время этого еще не знал никто, в том числе и сам начальник отдела.

Стоя у карты в окружении оперативных работников, Алексей Филиппович высказал свои предложения. Он убедил присутствующих в том, что в посылках спекулянты переправляют либо ситец, краденный с находящейся неподалеку от дома Шапошниковой фабрики, либо шерстяную пряжу, склады отгрузки которой располагались еще ближе.

Начальник отдела предложил обратить внимание прежде всего на эти предприятия, как возможные объекты хищения.

В заключение он приказал Рагузову готовить группу для поездки в Оренбург. Люди туда должны были вылететь, как только поступит ответ от оренбургских коллег.

Должны были, но не вылетели…

*

На свете много профессий хороших и разных. Много их и в современной милиции. Когда вы встретите человека в милицейской форме, не торопитесь говорить: вон идет милиционер. Сегодня в форменной одежде милиции можно встретить не только юриста, но и педагога, инженера, врача, химика, физика. Но есть в органах внутренних дел среди следователей и профессия на любителя. Это — следователи, специализирующиеся на расследовании уголовных дел о замаскированных хищениях, спекуляции, взятках и т. д.

За дела этого сорта следователи обычно берутся с неохотой, но ведут их с увлечением.

Увлеченность вызывается тем, что расследовать их интересно. Перед тобой противник не из каких-нибудь алкоголиков или алиментщиков. Наоборот, перед тобой хитрый, ловкий, а иногда и довольно образованный человек. С ним идет действительно психологический поединок.

В то же время следователи не любят принимать такие дела к производству. Получил такое дело — прощай нормальная жизнь. Засучивай повыше рукава, успевай поворачиваться от темна до темна. Накладные, счета, пропуска, квитанции и прочие документы, входящие в бумажную империю, так тебя опутают, что едва из них выберешься. А иначе нельзя. Спекулянт, расхититель и взяточник — это не квартирный вор. Его без письменных доказательств не изобличишь. С работниками ОБХСС у меня, как говорится, был полный контакт. Частым гостем в нашем отделении был и Сергей Александрович Рагузов.

Разница в годах не мешала нам поддерживать дружеские отношения. Я был немного в курсе дел и забот подполковника и поэтому не удивился, когда однажды он зашел к нам в кабинет. С ним был незнакомый мне капитан.

— Вот, знакомьтесь, товарищ из Оренбурга, — представил мне его Сергей Александрович.

— Понимаешь, пока мы тут разрабатываем планы, как нам разоблачить не только спекулянтов, но и тех, кто им поставляет похищенный товар, они в Оренбурге уже все сделали. Вот он приехал обыск делать у Шапошниковой.

Оказывается, оренбургские товарищи, получив сообщение от нас, из Серпухова, сопоставили содержавшиеся в нем сведения со своими накопившимися материалами и увидели, что у них появилось недостающее звено. Пять фамилий адресатов — получателей посылок им были известны и без данных серпуховчан. А вот кто их отправлял, они не знали, так как посылки к ним шли не только из Серпухова, но и из других городов: Чехова, Подольска, Москвы и даже Рязани.

У них было все. Не хватало только одного звена. И вот приехала Киселева.

Как только она появилась в городе, ее задержали на квартире у одного из оренбургских адресатов с поличным.

Сначала она не говорила, где брала товар. Но когда в кабинет, где ее допрашивали, стали одну за другой приносить посылки, изъятые из почтовых отделений, спекулянтка поняла, что отрицать свою вину бесполезно.

Капитан из Оренбурга приехал в Серпухов для производства обыска у Шапошниковой. Ее на одном из допросов Киселева назвала как человека, у которого она скупала товар.

Рагузов категорически возражал против этого. Связи Шапошниковой с расхитителями еще не были установлены. Источник хищения и способ его сокрытия неизвестны. Оренбургского капитана его доводы убедили, но он не знал, как поступить с делом. Вести расследование преступления, совершенного в двух городах, расположенных друг от друга на расстоянии в две тысячи километров, дело весьма и весьма сложное. Обстановка складывалась так, что следствие было целесообразнее сосредоточить в одних руках. Более того, этими руками могли быть только наши: Шапошникова-то живет в Серпухове.

Я понял, что этим придется заниматься мне. Из всех следователей отделения в это время я был меньше всех загружен. К тому же дело было моего профиля. Именно поэтому Сергей Александрович и привел капитана сразу ко мне.

Оренбургские товарищи поработали неплохо. Киселева ими была изобличена, вина ее доказана. Но в полном ли объеме? Над этим вопросом еще следовало думать и работать. Тем более, что преступная деятельность Шапошниковой и стоявших за ней хапуг и расхитителей оставалась неподнятой целиной.

Составив подробный план дальнейшего расследования дела, мы с Николаем Завалием вылетели в Оренбург. В Серпухове группу по установлению источника хищения и лиц, его совершающих, возглавил Сергей Александрович Рагузов.

В Оренбурге мы пробыли неделю. Киселева подтвердила и нам, что состояла в преступной связи с Шапошниковой. Но кто и откуда ей поставлял товар, не знает. Она расчеты производила только с Шапошниковой. Мы верили ей и не верили.

В то время мы еще не знали, что Киселева вспомнила рассказ своей воронежской подружки и характеристику, данную Раисе: «Женщина твердая, оборотистая. Никогда не выдаст». Она рассчитывала, что Раиса от знакомства с ней откажется. А так как милицией Серпухова элемент внезапности был упущен, Шапошникова успела замести следы. Доказать ее вину будет нечем.

Назвав Шапошникову своей сообщницей, Киселева надеялась заставить следователя поверить в ее искренность. Если это удастся, следователь не станет, мол, разбираться в остальных ее преступлениях, ограничится тем, что есть, при определении меры наказания суд учитывает и сумму материального ущерба, размах преступной деятельности виновного.

Но в то время мы замысла Киселевой еще не знали. Настораживало в ее показаниях то, что-уж очень охотно и подробно рассказывала она о последних двух-трех месяцах своей жизни, но очень осторожно отвечала на вопросы, касающиеся более отдаленного прошлого.

Наше недоверие еще больше окрепло после мимолетного разговора с Анной Алексеевной в оренбургской тюрьме перед тем, как отправить ее в Серпухов.

Прощаясь, я спросил Киселеву, где ее справка об освобождении из мест заключения.

— В трудовой книжке, — ответила она.

— А разве вы когда-нибудь работали?

— Да, целых семь месяцев на одном предприятии да потом еще одиннадцать на другом. И все это записано в трудовой книжке. (Преступница уже готовила для себя смягчающие вину обстоятельства.)

— Так где же эта книжка? Предъявите ее нам, — вмешался в разговор Завалий.

Киселева хотела что-то сказать, но как-то сразу стушевалась и промолчала.

Мы переглянулись. Нам стало ясно, что книжку надо искать у Шапошниковой. Киселева поняла, что, если мы найдем книжку, Раисе будет трудно отрицать знакомство и преступную связь с ней. А это в ее планы не входило.

Мы знали, что за товар переправляла в Оренбург Киселева. Им оказалась самая обыкновенная хлопчатобумажная пряжа.

В Серпухове мы как-то не до конца осмыслили сообщение об этом, полученное от оренбургского капитана. Когда же своими глазами увидели содержимое посылок, нас с Завалием охватило разочарование. Мы предполагали все что угодно, но чтобы из Серпухова в Оренбург пересылать пряжу, не шерстяную, не мохер, а обыкновенную хлопчатобумажную… Это сразу и в голове-то не укладывалось. Хлопчатобумажную пряжу за многие годы никто не пытался похищать.

Уже по пути домой мы с Завалием стали делать прикидку: кто, из какого склада или цеха мог совершить хищение пряжи. При осмотре самой пряжи мы ничего узнать не могли, так как в посылках она находилась в двухсотграммовых мотках, намотанных кустарным способом. Одна-две бобины, находившиеся внутри посылок, картонных патронов не имели. Патроны были выбиты.

Дома нас ждали приятные новости. Было установлено, что к Шапошниковой частенько заходят молодые парни со свертками, что всего их пять человек и работают они на перевалочном складе Занарской хлопчатобумажной фабрики.

Дом Раисы Шапошниковой находился недалеко от железнодорожной товарной станции. Сюда подавались под разгрузку вагоны с сырьем, поступающим в адрес фабрики. Отсюда же отгружалась готовая продукция. Занарская фабрика имела здесь свой склад.

Готовая пряжа в бобинах и початках на фабрике укладывалась в фанерные ящики, которые затем перевозились на этот склад. По мере ее накопления делали заявку на вагоны, а когда они подавались, ящики грузили и пряжа отправлялась потребителям.

Грузчики этого склада, систематически посещавшие дом Шапошниковой со свертками, и были взяты на заметку как возможные похитители пряжи.

Проверили, были ли претензии в адрес серпуховской фабрики от фабрик-потребителей на недостачу ящиков в вагонах. Претензий не оказалось.

Может быть, на склад завозились неучтенные ящики? Пропуска, накладные, показания работников пропускной системы, экспедиторов и шоферов дали исчерпывающий ответ и на этот вопрос. Ни одного факта попытки вывезти с территории фабрики хотя бы один ящик с пряжей не было. Объективных доказательств того, что пряжа похищается именно грузчиками склада и что именно ее они носят в свертках к Шапошниковой, у нас не было. А доказательства эти были крайне необходимы.

Грузчики не отрицали, что иногда заходили к Шапошниковой. Зачем? Так, то стаканчик взять, чтобы после работы бутылочку распить, то трешкой взаймы на выпивку разживиться. Свертки? Какие свертки? Может быть, и были в руках свертки. Так ведь то спецодежду домой возьмешь постирать, то обед из дома берешь, посуду домой несешь, а то и покупки какие по поручению жены делаешь.

Шапошникова, как и ожидалось, заявила категорически, что никакой Киселевой она не знает. Обыск в ее квартире ничего не дал. Обнаруженные при обыске шесть тысяч рублей и некоторые золотые изделия еще мало о чем говорили.

За помощью мы обратились к инженерам-технологам фабрики. Шаг за шагом они помогли изучить технологию производства, порядок и правила отгрузки пряжи потребителям. Однако ответа на вопрос, каким способом похищалась пряжа, пока не было.

Вскоре из Оренбурга к нам поступила изъятая там пряжа. Она была предъявлена специалистам фабрики. Осмотрев ее, они заявили, что пряжа могла быть изготовлена как на их фабрике, так и на других. Их фабрика не единственная в стране.

По закону всякое сомнение должно толковаться в пользу обвиняемых. У нас обвиняемых еще не было, а сомнения были. Мы должны были прежде всего сами знать точно, сказать и доказать в обвинительном заключении, что эта пряжа изготовлена на такой-то фабрике и похищена.

Специалисты внесли сомнение, они же его и рассеяли. В процессе беседы один из них, держа в руках бобину, предложил:

— А давайте-ка размотаем бобину. Патрон из нее выбит, но не исключено, что ярлык мотальщицы, который кладется перед намоткой на его внешнюю сторону, остался.

Мы ухватились за это предложение. Нам здорово повезло. Почти в каждой из бобин внутри, где раньше находился картонный патрон, мы находили либо клочок, либо целехонький ярлык мотальщицы. Всего несколько слов, отпечатанных типографским способом, но как много они значили для нас! Они доказывали нам, что перепроданная в Оренбург пряжа похищалась с нашей фабрики. Более того, специалисты категорически заявили, что пряжа могла быть похищена только со склада готовой продукции, который находится на товарной станции. Для этого надо только вскрыть ящик. Они же нам, сами того не подозревая, подсказали, что́ надо искать в доме Шапошниковой.

Дело в том, что початки с пряжей укладываются россыпью, а на бобины, прежде чем им занять свое место в ящике, обязательно надеваются специальные мешочки. Делается это для того, чтобы при перевозках нитка не оказывалась перебитой. На каждом мешочке обязательно стоит штамп «Занарская фабрика».

*

Мы вновь поехали к Шапошниковой с обыском. На этот раз нам повезло больше. В надворных постройках, в тряпье на чердаке и в щелях забора удалось обнаружить 43 мешочка со штампом «Занарская фабрика», а из-за притолоки дровяного сарая извлекли и трудовую книжку Киселевой.

Не обманула нас старая спекулянтка. Справка о последнем освобождении из мест заключения действительно находилась в книжке. Соответствовал ее показаниям и трудовой стаж. За всю свою долгую жизнь она честно трудилась только полтора года.

Трудовую книжку мы приобщили к уголовному делу. Она поможет суду лучше понять, сколь целеустремленно Анна Алексеевна Киселева занималась преступной деятельностью. Полтора года полезного труда из шестидесяти прожитых, вопреки ее расчету, не являются для нее смягчающим вину обстоятельством.

Дальше дело пошло лучше. Заговорила Раиса, вслед за ней разговорились и грузчики.

Проведенный следственный эксперимент подтвердил способ хищения початков и бобин из ящиков. Вскрыть их, изъять один-два килограмма пряжи и вновь прибить крышку никакого труда не составляло. Грузчики и кладовщицы Анька-большая и Анька-маленькая, как их назвали участники преступной группы, заявили, что именно таким способом они похищали пряжу — брали из каждого ящика понемногу, килограмма по два, чтобы было незаметно. Потребители не обращали внимания на незначительную недостачу. Тем более, что правилами перевозки и здесь предусматривалась скидка на усушку.

Доставили из Оренбурга Киселеву. Она по-прежнему утверждала, что переправила только то количество товара, которое было обнаружено. Нам же предстояло установить точное количество похищенной и перепроданной пряжи. Это можно было сделать только по почтовым извещениям на посылки, которые хранились в архиве почтамта Оренбурга. Еще находясь в этом городе, мы с Завалием предусмотрительно дали соответствующее задание. Были пересмотрены десятки архивных томов, перелистаны и перечитаны тысячи почтовых извещений. И все это ради того, чтобы найти двести двадцать четыре извещения на посылки общим весом около двух тонн. Широко организовала дело Анна Алексеевна! Не удивительно, что, даже почуяв опасность, она не захотела его бросить.

Но фактов обнаружения почтовых извещений и показаний их получателей о том, что в посылках была пряжа, высланная Киселевой, ей показалось мало. Она не признавала посылки своими, используя то обстоятельство, что обратные адреса были разные и отправители посылок значились под разными фамилиями.

Вот, например, как пришлось нам доказывать, что посылку по почтовому извещению отправил никто иной, как именно она.

При предъявлении очередного извещения ей задается вопрос:

— Вами отправлена посылка?

— Как вам не стыдно задавать мне провокационные вопросы? Вы же видите, извещение заполнено не моей рукой, отправителем является какой-то Губай Ибрагимов! — возмущается Анна Алексеевна.

— Все правильно, гражданка Киселева, почерк не ваш. Но извещение по вашей просьбе мог заполнить любой присутствующий в почтовом отделении. Странно не это. Странно, как Ибрагимов Губай мог отправить посылку из Чехова своей жене в Оренбург, если он два года назад умер. Прошу заметить, что его жена — та самая женщина, на квартире которой вас задержали.

— Ладно. По этому квитку ваша взяла, — вздыхая, соглашается Анна Алексеевна. — Давайте следующий.

— А следующий квиток, как вы выражаетесь, Анна Алексеевна, на посылку Жирновой из Рязани от Серафимы Смоляевой.

— Ну а это-то зачем вы мне шьете? Уж Чехов — куда ни шло. До него от Серпухова рукой подать. Откуда посылку отправить, можно найти и поближе. В Рязань-то я зачем поеду?

— А вот зачем, Анна Алексеевна, — отвечаем мы ей. — Серафима Смоляева — ваша племянница. Вы полгода назад были у нее в гостях в Рязани и оттуда отправили несколько посылок от ее имени. Она очень возмущена вашей бесцеремонностью.

И так по каждому документу. Чтобы его предъявить, приходилось проверять каждую фамилию.

Наконец изобличение преступной группы завершено.

Когда были подведены итоги, выяснилось, что из так называемого неходового товара Киселева сумела извлечь и для себя, и для своих сообщников немалую выгоду.

Грузчикам и кладовщикам она через Шапошникову платила за 1 килограмм по 50 копеек и столько же самой Раисе. В Оренбурге же со своих клиентов брала по 5 рублей. Те же, в свою очередь, сбывали пряжу кустарям по 10 рублей. Ведь эта пряжа необходима при изготовлении пуховых платков. В итоге каждый имел выгоду.

Килограмма пряжи кустарю хватало, чтобы на ее основе связать пять платков, которые он мог реализовать минимум за 300 рублей.

Через руки же Киселевой прошло свыше 10 тысяч рублей. Вот тебе и копеечное дело!

…Сейчас, когда время отодвинуло те события в прошлое, кажется, что они были ясны с самого начала и никаких сложностей при расследовании вроде бы не должно возникать. Но так только кажется.

Оглядываясь назад, мы часто недоумеваем и удивляемся: почему что-то было сделано нами именно так, когда можно было бы поступить иначе. Но когда находишься в гуще событий, то все, что делаешь, все выводы и принимаемые решения кажутся единственно верными.

Остается лишь сказать, что и Сергей Александрович Рагузов, и Николай Александрович Завалий, и полковник Алексей Филиппович Егоров — все они по-прежнему в строю, зорко стоят на страже интересов государства и нашего социалистического общества.

 

И. Михайлин,

полковник милиции

ОПОРНЫЙ ПУНКТ

В последние годы в органах внутренних дел Московской области продолжается поиск новых, наиболее эффективных форм и методов предупреждения правонарушений.

В 1972—1973 годах в некоторых районах, в частности в Одинцовском и Орехово-Зуевском, на базе участковых пунктов милиции были созданы своеобразные формирования, позволившие объединить усилия милиции и общественности для профилактической работы среди населения. Убедившись в полезности этого начинания и учитывая опыт, накопленный в других областях страны, в 1974 году местные партийные и советские органы по указаниям областного комитета партии и исполкома областного Совета депутатов трудящихся помогли общественности организовать опорные пункты правопорядка во всех городах и районах Подмосковья.

Сегодня можно сказать, что создание их полностью себя оправдало. В этом можно убедиться на примере деятельности хотя бы одного из них.

Дачный поселок Малаховка, расположенный в живописном лесном массиве в 25 километрах от Москвы, хорошо известен жителям Подмосковья. Прекрасные парки, озера, сосновый бор привлекают, особенно в летнее время, тысячи москвичей. Малаховка постепенно разрастается, превращаясь в поселок с современными жилыми кварталами.

Одним из быстро растущих микрорайонов является жилой поселок Малаховского экспериментального завода Гипроуглемаша, где живет около 14 тысяч человек. Этот микрорайон считался наименее благополучным в поселке Малаховка. На его улицах, в садах и скверах случались нарушения общественного порядка, совершались и уголовные преступления.

По инициативе отдела внутренних дел исполкома Люберецкого горсовета в микрорайоне был организован и теперь активно действует опорный пункт охраны порядка. В соответствии с решением горсовета завод выделил под опорный пункт прекрасное помещение, обеспечил его мебелью и всем необходимым для работы. Сотрудники милиции и активисты общественных организаций повесили плакаты, стенды, графики, диаграммы. На видных местах появились выписки из указов Президиума Верховного Совета СССР, а также из постановлений ЦК КПСС и Совета Министров СССР по вопросам организации борьбы с преступностью, пьянством и о работе добровольных народных дружин. В одной из комнат разместились товарищеский суд, уличные и домовые комитеты, в другой — штаб ДНД, в остальных четырех — совет опорного пункта, участковые инспектора милиции, детская комната на общественных началах, родительский комитет, советы ветеранов и наставников.

Работу общественных организаций, представленных в совете опорного пункта, и участковых инспекторов милиции координирует совет опорного пункта во главе с секретарем парткома экспериментального завода Виталием Алексеевичем Дмитраком. Вся работа строится на основе плана, который ежеквартально утверждает совет опорного пункта. Его работе помогают дирекция, партийный комитет и все общественные организации завода. Не стоят в стороне от этих забот и депутаты поселкового Совета.

Душой опорного пункта является старший участковый инспектор капитан милиции Александр Александрович Полюшкин. В милицию на должность участкового инспектора он пришел в 1966 году с преподавательской работы в школе. Уже будучи сотрудником милиции, он получил второе образование, юридическое. А. А. Полюшкин хорошо знает население участка, особенно микрорайона. Как опытный специалист он пользуется заслуженным авторитетом среди руководителей общественных организаций и государственных учреждений. Как педагог он умеет располагать к себе людей и получает поддержку и помощь со стороны широкой общественности.

В зоне действия опорного пункта существует добровольная народная дружина, объединяющая в своих рядах 265 человек, имеются товарищеские суды, комсомольский оперативный отряд, большая группа актива детской комнаты милиции на общественных началах.

С созданием опорного пункта количество правонарушений в поселке, особенно бытовых, заметно сократилось. Поступление заявлений граждан в милицию уменьшилось. Теперь люди со своими заботами обращаются прежде всего в опорный пункт.

В добровольной народной дружине образовались специализированные группы по предупреждению бытовых правонарушений, по контролю за лицами, вернувшимися из мест лишения свободы, по борьбе с пьянством, по предупреждению правонарушений среди несовершеннолетних. Работают эти группы сравнительно недавно, но на их счету уже немало хороших дел.

Участковые инспектора и общественность опорного пункта ежедневно ведут индивидуально-профилактическую работу с конкретными лицами, либо склонными к правонарушениям, либо уже их совершавшими.

Горькой была жизнь в семье Турбановых. Отец семьи — добрый, рассудительный, трудолюбивый человек, когда трезв. Пьяный же он становился неузнаваемым. Но пьяным он бывал чаще, чем трезвым. Жена боялась идти в милицию, говорила: «Муж он мне и детям отец. С ним плохо, а без него будет хуже». Так и дальше, наверное, она терпела бы обиды и оскорбления, да устроил ей Турбанов скандал в неурочный час, и по вызову соседей явились старший участковый инспектор Полюшкин и дружинники. Они усмирили буяна, а когда он отбыл наказание, взяли под свой контроль. И победила общественность, наблюдавшая за образом жизни и поведением Турбанова. В семье установился мир и покой.

Таких примеров немало. Хорошо налаженная работа опорного пункта способствует не только поддержанию общественного порядка на улицах поселка, но и укреплению трудовой и производственной дисциплины в коллективах трудящихся. И устаревает поговорка «Моя хата с краю». В борьбу за порядок включилась вся общественность. А она может быть не только доброй, воспитывая и предупреждая, но и грозной, вставая на пути преступника.

 

В. Новиков,

полковник милиции

ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ

Стоит человеку набрать номер телефона 02 — ив любое время суток отзовутся люди, готовые прийти ему на помощь. 02 — это дежурные части милиции.

О чем только не сообщают дежурному сотруднику взволнованные голоса. После бури над дорогой наклонилось дерево. Из квартиры убежала собака, которую очень любили дети. В лесу заблудился подросток. Мальчишки, не спросясь, катаются на колхозных лошадях. В девятой квартире вот уже пятый день никаких признаков жизни…

Нередко поступают сигналы и другого рода. В новогоднюю ночь в дежурную часть УВД из Одинцовского отдела внутренних дел (ОВД) поступило сообщение: вооруженный преступник, совершив тяжкое преступление, скрылся в лесу.

Дежурный по указанию руководства УВД немедленно объявил тревогу для личного состава Одинцовского и соседних с ним городских и районных органов. Им было приказано приступить к осуществлению мероприятий, типовые планы которых составлены и отработаны заранее. Всем участникам операции этими планами предписано, что, когда и как делать. Моментально о происшествии и приметах разыскиваемого были оповещены работники автобусных и железнодорожных станций, вокзалов, аэропортов, все, кто как-либо мог содействовать поимке преступника. В дежурных частях управления и отделов началась нелегкая, поистине творческая работа: надо «передумать» правонарушителя; предвосхитить любой его шаг, исключить любую неожиданность.

Среди тех, кто был поднят по тревоге и включился в поиск, был и инспектор-кинолог Наро-Фоминского ОВД Николай Солуянов.

Вчера у сержанта милиции Николая Солуянова родился сын. У четырехлетнего Валерки появился младший братишка. Сослуживцы, как полагается, подшучивали над счастливым отцом. Весь день он видел вокруг себя улыбки и принимал поздравления. Вечером вместе с Валеркой пошел в гости к родственникам. Уложив сына спать, сел к праздничному столу. Здесь и настиг его неожиданный вызов.

Дом неподалеку. Николай бросился туда, спешно переоделся — в таких случаях полагается быть в форменной одежде. У подъезда райотдела уже урчал автомобиль. В дежурной части Николаю объяснили, что произошло в соседнем районе, предупредили: преступник вооружен. Удивительно чуткое существо собака — когда Николай открыл вольер, его Принц, взглянув на хозяина, весь подобрался, посерьезнел. Ему передалось волнение Николая.

У железнодорожного переезда машину, в которой ехал Николай Солуянов с четвероногим Принцем, остановил патруль. Николаю показали место, где скрылся преступник, и предупредили, что по его следу уже пошел с собакой кинолог из Звенигородского отделения милиции. Начинать отсюда преследование еще одному проводнику было бессмысленно. Из разговора с патрульными сержант узнал, что машинист электропоезда видел подозрительного человека неподалеку от станции Скоритово. В автомобиль сели еще шесть сотрудников милиции, и старшина Е. Зиборов повел машину к этой станции.

Действительно, в двух километрах от Скоритово Солуянов обнаружил на снегу четкие следы. Они вели от железной дороги в лес. Осмотрев их при свете электрического фонаря, Николай начал преследование. По пятам за ним двинулись шесть незнакомых ему товарищей — прикрытие и одновременно группа захвата. Сначала бежали. Потом пошли медленнее. Снег в лесу был глубоким, приходилось экономить силы. Преступнику не откажешь в сообразительности, видимо, он решил пробиться к Минскому шоссе и сесть на попутную машину.

Но сотрудники, шаги которых слышны за спиной, по дороге сказали Николаю, что Минское шоссе перекрыто, проверяются все проходящие по нему автомобили. «И все-таки, — подумал Николай, — надо не дать преступнику выйти на Минское шоссе. Там его брать будет сложнее».

Километров десять осталось позади. Принц заметно устал. Николаю и шестерым парням тоже досталось. Одно радовало, что устал и преступник. Теперь уже ясно, до шоссе он не дойдет, остановится передохнуть. Надо быть начеку. Миновав небольшую полянку, вышли к молодому ельнику.

Следы сворачивали в сторону. Неподалеку куча запорошенного снегом хвороста. Вовремя заметив все это, Николай отпустил Принца и спрятался за дерево. Ребята из группы захвата мгновенно рассредоточились. Принц зарычал. «Все, — подумал Николай, — не ушел». Тем временем преступника уже выволакивали из-под хвороста.

Решили выйти на Минское шоссе, до которого оставалось несколько километров. Выбравшись из леса на твердую дорогу, увидели милицейскую машину, которая патрулировала автостраду. Николай удивился совпадению — автомобиль словно поджидал их. На нем они и доставили задержанного в милицию.

По горячим следам. Это не просто красивая фраза. Для работников милиции и прежде всего уголовного розыска установить преступника в кратчайший срок — одна из главных обязанностей. Задержать, обезвредить его — значит пресечь его дальнейшую противоправовую деятельность, значит осуществить на практике ленинский принцип неотвратимости наказания.

Обеспечение милиции современными техническими средствами, необходимыми видами транспорта позволяет дежурным нарядам в считанные минуты организовать выезд оперативных групп к месту преступления, поддерживать с их членами устойчивую связь и своевременно снабжать информацией патрули, подвижные милицейские группы и соседние органы.