Альвар провел в Сиболе два дня. Все это время у Великой реки находилась группа стражей. Им поручили наблюдать за кораблем. В случае отплытия они должны были заблокировать перо руля и не дать каравелле маневрировать, однако «Сарагоса» по-прежнему стояла на якоре и ни разу не двинулась с места.

Утром третьего дня, когда пришло время прощаться, Праматерь сама пришла к Альвару и попросила об одолжении:

— Молитесь за нас, сеньор Альвар Диас, — произнесла она в некотором смущении. — Я знаю, что это звучит странно, но мы верим в Бога, хоть и лишены возможности просить его о чем-то. Мое любопытство и трусость обрекли человечество на вечные страдания, а меня саму на одиночество. Я часто задаю себе вопрос, каким бы стал мир, не поддайся я искушению?

— Не представляю, как можно жить в вечном блаженстве под всевидящим оком творца.

— Жить вечно. Неужели вы бы не хотели?

— Это ужасно скучно. Человек должен быть свободен, как в жизни, так и в смерти.

— Вот теперь я вам верю, — улыбнулась Праматерь, протянув ему руку.

Альвар коснулся губами ледяной кожи, почувствовав приятное покалывание. Постепенно он стал ощущать необъяснимую привязанность к этим существам и к их госпоже. С людьми их связывал не только внешний облик. Они жили по законам изначальных времен, сохранив память о прошлом, когда жизнь каждого человека, входившего в состав общины, ценилась превыше всего. Это была забытая каста индейских богов, достаточно мудрых и рассудительных, чтобы держаться в стороне от внешнего мира.

— Если захотите, всегда сможете вернуться, — небрежно произнесла женщина, нарушив ход мыслей конкистадора. — Вы нужны Сиболе, больше чем можете себе представить.

— Мы оба понимаем, что я не вернусь. Вы несете свой крест. Я несу свой.

Не дожидаясь ответа, Альвар встал со скамьи. Открылась дверь и в помещение вошли провожатые, которые должны были отвести его к реке.

— Что нам сделать, чтобы Он нас услышал? — произнесла Праматерь, едва идальго переступил порог. — Если даже вы — простой человек, смогли простить злейшего врага, неужели же Он будет видеть в нас предателей до конца дней?

— Важно не просить прощение, а заслужить его, — произнес Альвар, последний раз коснувшись взглядом стройной фигуры владычицы.

Та в свою очередь указала на рукоять индийского кинжала, торчащую из-за широкого кожаного пояса идальго.

— Необычное оружие. Сохраните его. Скоро оно вам пригодится.

Массивная плита вернулась на место, навсегда скрыв фигуру женщины, обреченной до конца времен грезить о прощении за первородный грех, который даровал человечеству свободу.

* * *

Дождливым вечером Альвар вышел на берег реки с зажженным факелом и привлек внимание вахтенного на палубе. Спустя некоторое время он уже сидел в теплой каюте с капитаном Пантохой. Увидев идальго живым, старик несказанно обрадовался. За тарелкой горячего супа Альвар в подробностях рассказал капитану историю о том, как его похитили враги, как он попал в храм Сиболы, как внутри пирамиды произошла битва, в ходе которой большинство конкистадоров погибли. Это была чистая правда. Альвару пришлось только приукрасить финал, возведя в абсолют героизм итальянцев. Узнав о гибели дона Синискалько, Пантоха не перекрестился, но тонко заметил, что подчас для таких грешников героическая смерть во имя блага многих является единственной надеждой на спасение души. Напоследок Альвар показал капитану золотую скрижаль, похищение которой должно было лишить демонов силы. Такова была легенда.

Тем же вечером они подняли паруса. Управлять каравеллой, имея в команде троих моряков и кормчего, было непросто, и Альвар помогал соотечественникам как мог. Покинув устье Великой реки, конкистадоры проплыли вдоль побережья Флориды до Игольчатого мыса, а оттуда вышли в открытое море.

Вернуться в Испанию при такой погоде они не могли. Волны и ветер обязательно потопили бы утлое суденышко на полпути к дому. Именно поэтому Альвар решил провести зиму на Эспаньоле. Помимо скрижали госпожа подарила ему мешок золотых безделушек. С их помощью испанцам удалось арендовать старый каменный дом в окрестностях Санто-Доминго, где они и прожили до конца февраля.

По окончании сезона штормов Альвар простился с друзьями. Моряки и капитан решили остаться в Новом Свете. На Эспаньоле нашлись предприниматели, которые охотно приняли испанцев в команды на своих судах. Пантохе же местный рехидор предложил занять место скончавшегося смотрителя маяка. Перед отплытием Альвар подарил соратникам часть золота и взял слово, что те будут молчать о плавании к берегам Флориды до конца дней. Если идальго за победу мог рассчитывать на снисхождение церкви, то остальных свидетелей ждала неминуемая расправа.

Альвар прибыл в Кадис на купеческой каракке в середине апреля и всю следующую неделю провел на постоялом дворе. Первые два дня он не вылезал из постели, заказывал самые вкусные блюда и дорогие вина. Правду говорят, что нет места милее родины. Глядя на каменные башни соборов и дворцов, обходя мастерские, академии, рынки, таверны и виноградники Альвар с упоением вдыхал прибрежный воздух Андалусии. В портовом городке это был солоноватый аромат моря, рыбы и лошадиного навоза. Скорей бы попасть в Севилью и заказать в таверне «Черная бочка» редкий сорт душистого хереса, который для особых случаев хранил ее владелец Фонтан де Гомара. За время плавания Альвар успел подумать о том, что будет делать дальше. Он твердо решил оставить службу в гильдии, завязать с авантюрами и заняться чем-нибудь менее обременительным, например тренировкой рекрутов в каком-нибудь пограничном городке. Хватит с него заказных убийств и смиренных взглядов в присутствии духовенства.

Гуляя по Кадису, Альвар случайно оказался на улице Лас-Кара напротив того самого переулка, где девять месяцев назад впервые встретил Диего де Веру. Сейчас там дружно мочилась группа оборванцев. Интересно, где теперь андалусец? Что он видит и чувствует там, откуда нет возврата? Диего дважды спас ему жизнь и пусть он сделал это из корыстных побуждений, Альвар все равно был благодарен ему. Странно, что он так часто о нем вспоминал. Все-таки между ними было кое-что общее. Они оба были лишены любви родителей, но сами не переставали их любить.

* * *

В начале последнего месяца весны Альвар верхом пересек оливковую плантацию под Валенсией. За городом пахло теплой почвой и цветами. Промчавшись по грязной дороге, мимо голых виноградников и рядов бурых кипарисов, он достиг старинной асьенды, окруженной высокой стеной.

Как и раньше мажордом проводил его в патио и оставил дожидаться аудиенции кардинала. Разговор со стариком продлился до вечера. Альвар передал ему золотую скрижаль, рассказал о трагической гибели конкистадоров и о подвиге дона Синискалько Бароци де Алессандро, отважившегося ценой собственной жизни уничтожить дьявольские врата. Кардинал слушал внимательно, поглаживая перстень с чистым сапфиром, часто прерывал, задавал каверзные вопросы и намеренно путался в деталях. Альвар понимал, что его проверяют, а посему держал ухо востро. В конечном счете, старик ему поверил, а потом так долго восхвалял храбрость дона Синискалько, что Альвар всерьез начал опасаться, как бы тот не вздумал причислить мерзавца к лику святых.

На расспросы кардинала о выживших моряках, Альвар уклончиво отвечал, что их осталось немного и, что они остались на Кубе в поисках лучшей доли. Незачем ему было знать, что испанцы рассеялись по колониям и сейчас наверняка здравствуют на одном из островов Вест-Индии с мошнами полными золота. Удовлетворив любопытство кардинала, Альвар получил заслуженную награду. Тогда же идальго узнал о смерти дона Антонио де Вентуры. Старика извела пагубная привычка «вспоминать молодость». Регулярное посещение борделей принесло горькие плоды. Две недели назад Дон Антонио скончался от сифилиса и никакие молитвы и ртутная мазь не спасли убийцу от возмездия.

Попрощавшись с кардиналом и отказавшись под благовидным предлогом от кружки хереса, Альвар покинул Валенсию. Оттуда он направился в Мадрид на кладбище Сан-Сальвадор-де-Круа.

* * *

В лучах заходящего солнца Альвар вошел в сосновую рощу. Усевшись на плащ под высоким деревом, он расстегнул пуговицы дублета, достал фляжку с вином и сделал несколько глотков. Отсюда с холма открывался чудесный вид на пригород. Крошечные домики горожан и свежевспаханные огороды, тянулись вдоль торговой дороги Алькала к вратам Мадрида. Птицы смолкли. Ветер стих. Где-то неподалеку в зарослях маквиса журчал горный ручей. Повсюду росла высокая трава. Альвар глубоко вздохнул, наслаждаясь минутами покоя.

Было видно, как из городских ворот выехал всадник. На караковом жеребце он промчался по дороге, оставив за собой пыльный след. Через несколько минут поблизости раздался стук копыт.

Альвар встал и снял шляпу, поприветствовав дона Франсиско де Мойю. На идальго воззрились два глаза: серый и голубой. Бородатый кабальеро спрыгнул с лошади, ответив поклоном. На нем был все тот же черный дублет и поношенные туфли. Чулки он успел обновить. Совсем новые из красного шелка, цвета крови, которая должна была пролиться этим вечером.

— По правде сказать, не думал, что увижу вас вновь, — без улыбки произнес офицер, покручивая ус.

— Честь и приличия похожи на бумеранг. Их можно отбросить, но они все равно вернуться, и дадут о себе знать.

— Что такое бумеранг?

Альвар сорвал шляпу, расстегнул пояс, медленно обнажил шпагу и вооружился кинжалом. Под ногами была твердая земля. Ни сучков, ни ям, только шишки. Идеальное место для поединка.

— Как поживает ваша дочь?

— Как всегда сама себе на уме. Чертовка уходит из дома, когда ей заблагорассудится.

— За это вы ее ударили?

— Мать могла повлиять на нее лаской, — офицер показал идальго загрубевший кулак. — У меня получается только так.

— Я уже говорил, что не сторонник подобного воспитания. Хорошо. — Альвар встал в позицию. — Вы по-прежнему этого хотите?

Дон Франсиско пожал плечами. Он снял шляпу, обнажил шпагу и перекрестился.

— Мы можем отсрочить схватку. Все в ваших руках.

— Нет уж. Давай покончим с этим.

— Надеюсь, пистолет вы с собой не захватили?

Альвар угрюмо кивнул. Придется рубить Гордеев узел. Не любил он махать шпагой без повода. Это еще полбеды. Хуже всего, когда противником становится житель города, в котором живешь. С соседями должно дружить, а не воевать.

Кабальеро печально улыбнулся и взглянул на облака.

— Красиво, правда? Умирать в такой вечер…

Альвар поднял взгляд кверху. Действительно красиво. Алая краска залила все небо. Даже облака стали бордовыми. Последовал стремительный удар. Почти наверняка все закончилось бы в ту же секунду, но Альвар не был наивным дурачком. Он всегда следил за противником и без труда отбил скользкий выпад. Последовала серия прямых уколов, каждый из который идальго скосил гибким лезвием. Они кружили друг напротив друга, с легкостью предупреждая ремизы и контратаки. Звон клинков наполнил тихую рощу.

Некоторое время оба фехтовальщика держались на равных. Наконец противник стал выдыхаться и в ход пошло вспомогательное оружие. Подобравшись к дону Франсиско спереди, Альвар воспользовался силовым приемом. Он удержал кинжал и шпагу кабальеро собственными лезвиями, а затем развел их в стороны. Последовал удар коленом в живот и офицер повалился в траву.

Задохнувшись от боли, дон Франсиско все же нашел в себе силы перекатиться на бок и в подъеме нанести блестяще выверенный укол снизу. Альвару отпрянул, мельком взглянув на распоротый дублет. Воодушевленный броском, кабальеро попытался поразить замешкавшегося противника стремительным рипостом. Альвар не стал более церемониться. Последовал укол с захлестом, и шпага выскользнула из вспотевших рук фехтовальщика.

— Чтоб тебя! — выругался дон Франсиско, схватившись за окровавленные пальцы. — Дерзайте. Все по правилам.

Альвар зачехлил оружие, подобрал шляпу и плащ. Еще раз полонился и зашагал прочь.

— Что все это значит? — не понял кабальеро, провожая идальго возмущенным взглядом. — Все по правилам. Думаете теперь сбежать? Делайте то, что должны. Вы победили, черт возьми!

— Разумеется, победил.

Стройный силуэт исчез в зарослях маквиса. До Франсиско едва удержался от крика. Его дважды унизили и оставили жить. Благородные люди так поединки не заканчивают. Этот Альвар Диас наверно посчитал, что совершает великодушный поступок, но на деле все обстояло иначе. Он — офицер терции генерала де Кордовы был опозорен безродным наемником. В Мадриде ходил слух, будто белокурый идальго воспитывался приемным отцом. В кодексе ясно сказано, что с такими головорезами благородный человек в принципе не должен иметь дело. Публичный поединок с ним мог легко его обесчестить.

— Это не конец, проклятый бастард, — прошептал дон Франсиско, поднимая острую шпагу. — Придет время, и мы поквитаемся.

* * *

Была глубокая ночь, когда Альвар открыл тяжелую решетчатую дверь и вошел на территорию древнего некрополя. На нем был длинный черный плащ с поднятым капюшоном, благодаря которому он сливался с тенями деревьев и памятников. Ветер шептал в кронах деревьев. Повсюду в лунном свете белели массивные каменные кресты и фамильные склепы. Проследовав по узкой дорожке вдоль готических статуй и ротонд, идальго углубился в старую часть кладбища.

Прошло двадцать два года со дня смерти Хуана де Риверо, но Альвар не переставал посещать его могилу и мог легко найти ее с закрытыми глазами. Остановившись напротив узкой насыпи, увенчанной широким резным крестом, Альвар разжал кулак и посмотрел на сверкающий предмет. Потерянный и вновь обретенный. Теперь он мог вернуть его обладателю. Альвар выкопал в земле ямку и опустил туда золотой перстень с печаткой. Затем рядом с ним упало крошечное яблочное семечко. Францисканцы совершали похожие церемонии над могилами своих духовных отцов. Считалось, что тело человека обращается в растущее дерево и возносится к небесам вслед за душой. Альвар вернул могильной насыпи прежний вид и стал ждать, сам не зная чего.

В этот момент диск луны скрылся за густой тучей. Внезапно из-под земли ударил яркий серебристый свет. Из бурлящей почвы выглянул зеленый росток. Короткий и тонкий с единственным листом на кончике он разогнулся, потом быстро потянулся и стал извиваться, постепенно утолщаясь и приумножая число листьев. Не успела луна выглянуть из-за тучи, как посреди кладбища поднялась молодая яблоня. На крепких ветвях, усыпанных жесткими листьями, покачивалось румяное яблоко. Альвар протянул ладонь, и плод сам упал ему в руку.

История двадцатидвухлетней давности подошла к концу. Надкусив фрукт, Альвар почувствовал легкость и безграничную свободу, какую ощущает человек в юные годы. Опустившись на колени, он закрыл глаза и позволил яркому потоку воспоминаний унести себя в прошлое, туда, где у ворот монастыря стоял молодой дворянин с новорожденным младенцем на руках. Еще даже без усов и бородки, в поношенном дублете с неказистой шпагой. Как же он напоминал его самого. Передав шевелящийся сверток приору, Хуан де Риверо в ответ на вопрошающий взгляд доминиканца, лишь покачал головой. Он принес сына в жертву интересам гильдии, членам которой запрещалось иметь семью. Глядя на отца, идальго испытал бесконечную радость. Хуан расставался с ним неохотно, но главное — он отдавал его другу, и от этого на душе становилось спокойней.

Видение не исчезало, и Альвару пришлось до конца наблюдать за тем, как отец покидает обитель. Видеть печаль на его лице. Альвара охватил стыд. Стыдно было признаться, что большую часть жизни он совершал его ошибки. Стыдно вспоминать себя — молодого и глупого. Хуан всегда был рядом и не смотря ни на что оставался его отцом. Когда-то он пытался отговорить его от службы в гильдии, и это был самый мудрый из всех советов данных ему за много лет.

Посадить дерево, построить дом, вырастить ребенка. Именно так. Альвар открыл глаза и долго смотрел в землю перед собой. Потом зарыл там яблоко. Поднявшись, он дотронулся до шершавого ствола. Стоило ему это сделать, как сверху с шелестом опали высохшие листья. Гладкая кора затрещала, поползла и стала покрываться морщинами. Не успел идальго и глазом моргнуть, а яблоня уже превратилась в высушенный столб, ощетинившийся голыми ветвями. Вскоре напоминание о заморской магии само собой развеялось по ветру, осыпав надгробный камень бурой крошкой, а вместе с ней исчезли последние сомнения. Альвар повернулся и зашагал к воротам.

Наблюдавший из кустов за идальго дон Франсиско де Мойя в страхе перекрестился.

29 декабря 2011 года