Ворота крепости Кангуар открылись, чтобы торжественно и с почетом принять Гургена Апупелча. А на другой день в крепостной церкви Эхинэ обвенчалась с ним, к великой радости андзевцев, нашедших в лице благородного храброго князя сильного защитника и покровителя.

Но если, с одной стороны, супруги были бесконечно счастливы и народ доволен, то с другой, — все злопыхатели находились на грани отчаяния. Настоятель Духова монастыря, Теодорос, составивший завещание князя Мушега, в котором тот тайно от Эхинэ лишал наследства их малолетнего сына в пользу Дереника, при виде своих разбитых надежд, был совершенно растерян.

А Дереник тогда стал готовиться к войне с Гургеном и послал к нему Теодороса, требуя половины Андзезской области с Норабердом, якобы следуемой ему по завещанию Мушега.

Не будем долго рассказывать об этой войне, увенчавшейся победой Гургена, который овладел всей Андзевской областью. Он обеспечил стране мир, построил много церквей и устроил большое празднество.

Но мир и на этот раз длился недолго.

Отец Дереника, князь Ашот, освободился из плена, вернулся из Багдада и потребовал у Гургена половину Андзевской области для Дереника. Гурген ответил ему следующим письмом: «Вы меня лишили отцовского наследства, теперь же силой хотите отнять то, что мне послано богом. Неужели ты один имеешь право жить на земле? Бог видит все, и я надеюсь, Что он рассудит нас».

Племянник Ашота, храбрый князь Григор, узнав о том, что отец и сын напали на Андзевскую область с двух сторон, послал против Ашота отряд в двести воинов. Ашот же, узнав о малочисленности этого отряда, не позаботился об обороне. Ночью внезапно андзевцы напали на Ашота, рассеяли его войска, а сам Ашот спасся бегством и укрылся в столице Рштуника.

Тогда Дереник счел за лучшее отозвать свои войска и вернуться в Васпуракан.

Князья Арцруни еще не раз собирали войска и с помощью Багратуни шли на Андзевскую область, но, не добившись ничего, решили заключить мир. Ашот и Гурген увиделись с глазу на глаз, помирились и заключили между собой дружеский союз.

После женитьбы Гургена прошел год. У Эхинэ родился здоровый, резвый мальчик, утешивший ее после смерти ее хилого первенца. Князь Хосров, прибывший в этот день в Кангуар на крестины в качестве крестного отца, радовался, глядя на них троих. Гурген, почти позабывший обо всех ударах судьбы и о горестях своей жизни, наслаждался счастьем и сейчас не сводил радостного взгляда с жены и с ребенка. Он изредка поднимал глаза вверх, благодаря бога за ниспосланные ему милости, когда вдруг, повернув голову, увидел Вахрича, молча стоявшего у дверей.

— Ты что-нибудь хочешь сказать, Вахрич? — опросил Гурген.

— Да, мой господин.

— Говори, что тебе надо.

— Ничего, мой господин, кроме твоего здоровья. Я хотел тебе напомнить одну историю. Помнишь, в городе Отс ты поручил мне узнать, кто писал для трех князей-предателей письмо к востикану? Я тогда же узнал, что письмо писал монах, по имени Мартирос. Ты велел не забывать его имени и постараться найти его. Я нашел этого человека, и вот почти год, как он сидит у нас в замковой тюрьме. Все это время я по твоему приказу находился в Нораберде и не мог напомнить о нем, а у тебя не было времени заняться им. Сегодня утром Хурен напомнил мне об этом и сказал, что нам не сдобровать, если княгиня узнает, что этот человек без суда целый год сидит в нашей тюрьме.

Гурген, нахмурившись, посмотрел на Вахрича и искоса взглянул на Эхинэ, которая внимательно слушала их. Вахрич, увидев, что донесение его пришлось не по душе, добавил:

— Из признания этого монаха я узнал, что несколько лет тому назад он предал тебя Деренику, когда ты, скрываясь от него, искал убежища в монастыре. Я об этом впервые услыхал от него.

— Вот негодник! — громко расхохотался Гурген. — Какой же он глупец, если избрал в исповедники такого добродетельного человека, как ты! Пойди сейчас же и освободи его, он за год в тюрьме уже искупил все свои грехи.

Вахрич отступил на шаг к двери, но Эхинэ остановила его жестом и с серьезным видом обратилась к мужу:

— Если этот человек не виновен или глупец и напрасно просидел в тюрьме целый год, то его надо чем-нибудь вознаградить. Если же он изменник и предатель и может наносить людям вред, то как же совесть позволяет тебе освобождать его?

— Нет, этого негодяя нельзя назвать невиновным, но с тех пор прошло уже столько времени…

— Неужели время может искупить преступление? — сказала Эхинэ и обратилась к Хосрову. — Что ты скажешь на это, отец?

При этих словах Гурген подошел к Вахричу, с силой взял его за руку, привел и поставил посередине комнаты.

— Оставь меня и говори с княгиней.

— Господин мой, — сказал Вахрич, морщась от боли, — я не имею права брать тебя за руку, отпусти же мою.

Гурген вышел на балкон и стал прохаживаться, не пропуская ни одного слова из рассказа Вахрича. Вахрич, потирая руку, подробно рассказал княгине о своей охоте, об ужине с монахом, о том, как тот опьянел и признался во всем. Гурген, усмехаясь под нос, негромко говорил: «Ах ты, плут, годы совсем не изменили тебя, остался таким же…» Эхинэ серьезно и со вниманием выслушала рассказ Вахрича до конца и сказала сурово:

— Что означали его слова: «я написал письмо, которое принесло ему в приданое целую область?»

— Я не знаю, княгиня. Когда святой отец рассказывал об этом…

— «Святой отец»! — строго прервала Эхинэ. — Не хватало еще, чтобы такого негодяя мы называли святым отцом!..

— Прости, княгиня, это привычка, оставшаяся с того вечера.

Гурген громко смеялся, Хосров, до того не проявлявший и признака внимания, слегка улыбнулся, а Эхинэ гневно посмотрела на Вахрича и сказала:

— Пойди сними цепи с этого человека и приведи его в большую комнату. Подождешь нас там.

Когда Вахрич вышел, Эхинэ позвала служанок, передала ребенка кормилице и, взяв за руку Гургена, подвела его к Хосрову.

— Гурген, — начала она серьезно и укоризненно. — Я удивляюсь, как за столько лет ты еще не забыл меня? Можно ли забыть преступления этого нечестивца и отпускать его на волю, позволить, чтобы он продолжал свои злодеяния, стал причиной горя и слез, а может быть, и крови невинных людей? Это не княжение. Не так должны управлять страной князья! Я очень рада, что князь Хосров здесь и может рассудить нас.

— Кто тебе сказал, моя дорогая Эхинэ, что у тебя нет прав? Вот уже год, как я, занятый войнами, передал тебе бразды правления. Да и теперь у меня нет желания вмешиваться в твои дела. Хочешь — повесь этого человека, хочешь — вели отрубить ему руку. Я соглашусь со всем, если он заслужил наказания, но вне поля боя я не могу хладнокровно убивать людей, не могу убить тигра и льва в клетке, я должен выпустить их на волю, так напасть на них.

— Да, со львом и тигром ты должен так поступить, но пресмыкающемуся гаду, который хочет ужалить тебя в пятку, отравить тебя, надо размозжить голову…. Эх, отец, и ты молчишь… Если так, то я и рта больше не раскрою…

— Нет, дочь моя, ты права, — сказал Хосров, взяв ее за руку и усадив рядом с собой. — Но мне знаком нрав Гургена, Десять раз он может взять в плен врага, отпустить его и каяться потом. Этого монаха, закованного в цепи, надо отправить к католикосу. Наш духовный отец, человек мудрый, справедливый и добродетельный, если узнает о его низких поступках, сошлет его в какой-нибудь монастырь, откуда тот не сможет выйти до конца своих дней. Там у него будет достаточно времени каяться в своих грехах. Пойдем же и расспросим его.

Монах признался во всех своих злодеяниях и рассказал, как он подделал письмо Гургена к Эхинэ, как он стал орудием в руках Ашота, единомышленником трех князей-предателей и, наконец, как предал Гургена Деревику в надежде получить сан епископа.

На другое утро Вахрич, взвалив на лошадь свою живую добычу, с небольшим вооруженным отрядом отвез ее к католикосу, который велел отправить нечестивого монаха на остров Севан, на вечное покаяние. Так сбылись слова старого князя Хосрова, сказанные им Эхинэ.