На северо-западе озера Бзиунян находился Беркри — главный город провинции Арберуни. В описываемое нами время он был красивым городом с сильной крепостью на холме.

Крепость эта была местом жительства князей Арцруни, владетелей обширной области Тарон, которая, благодаря их усилиям, все время расширялась за счет поместий мелких нахараров. Если тогда и не было слова дипломатия, то явление это существовало давно, и князья Арцруни с пеленок знали, как им поступить, чтобы захватить наследие своих соседей и постепенно сосредоточить всю мощь в одних руках. И чем больше в Армении росла нищета, тем сильнее становился дух сластолюбия в душе князей Арцруни. Кто обратится к истории, тот увидит, что Армения в те времена уже начала делиться на три больших нахарарства князей Багратуни, Арцруни и Сюни. Мамиконяны существовали только по имени. В Васпуракане же мы видели, до чего дошел род Рштуни. Князья: Аматуни, Интруни, Гнуни, Каджберуни, Авнуни, Вехевуни, Андзеваци — стали данниками великого нахарара Ашота Арцруни, дерзкого, тщеславного молодого князя. Его мать, великая княгиня Рипсимэ, славившаяся умом, скромностью, благочестием и ученостью, была сестрой великих князей Смбата и Багарата Багратуни. С того дня, как ее родные находились в плену у арабов в Багдаде, княгиня была очень грустна и в тревожном настроения, ибо, не говоря о том, что ее брат находился в темнице, она боялась, что его заставят отречься от своей веры. Поэтому она послала одного из верных ей князей, Хосрова Акейского, умного и искусного человека, с письмом в Багдад узнать о положении и, если возможно, помочь их освобождению. Сидя у себя в замке Беркри, княгиня в большой тревоге с нетерпением ждала приезда Хосрова, который вот уже три месяца отсутствовал.

Княгиня Рипсимэ никогда не терялась в минуты опасности и, когда другие не владели собой, она умела взвешивать и сопоставлять обстоятельства и сообразно с этим давать советы. Ее покойный супруг, князь Арцруни, а теперь и сын Ашот, когда им приходилось следовать ее мудрым советам, никогда не ошибались. Будучи родственницей Багратуни и Арцруни, она всегда укрепляла их отношения. Сокровенным ее желанием было вовлечь в союз еще двух могущественных сюнийских князей и, возможно, ее усилия прошли бы недаром, если бы не нашествия арабов. Это она, великая княгиня, когда все князья, придя в отчаяние от арабского нашествия, укрылись в своих крепостях, ездила с дарами к востикану Юсуфу и сумела помирить его со своим сыном Ашотом.

Она сидела погруженная в думы о брате, когда доложили, что приехал князь Хосров Акейский и просит приема. Она сейчас же велела впустить его, и не успел в дверях показаться Хосров, как лицо княгини просветлело.

— Добро пожаловать, князь Хосров, вижу по лицу, что ты виделся с Багаратом, — сказала княгиня.

— Да, княгиня, видел и говорил с князем, и, возможно, со временем гнев верховного эмира смягчится, ибо в стране много недовольных. Я был там, когда открыли заговор. Много убитых, в областях начались мятежи и волнения. Если мы, данники-христиане будем вести себя разумно, в Аравии начнется междоусобная война. Если же мы сейчас восстанем и разгневаем их, разожжем фанатизм, то они выльют на нас всю свою ярость.

— Я всегда советовала не раздражать этих нечестивцев, быть рассудительнее, стараться объединить всех наших князей, а с другой стороны, умело управлять страной и развивать ее мощь. Но разве нашим что-нибудь втолкуешь?.. «Верно говоришь, мать, умно рассуждаешь», — твердят мне мои сыновья, а сами заняты только беспутством и развлечениями. Ни один из моих советов не выполняется.

— Все, что ты говоришь, княгиня, верно. Князь Багарат, при всей своей заносчивости, сам признался: «Этого бедствия со мной не произошло бы, если бы я послушался двух людей. Бог создал в Армении только две умные головы: одна из них женская, другая — голова простого горца».

— Кто же этот горец? — сверкнула глазами княгиня.

— Овнан из Сасуна.

— Овнан?

— Откуда ты знаешь Овнана, княгиня? Это имя я впервые услышал от князя.

— Как мне не знать его? Вот одна из тысячи глупостей наших владетельных князей. Они презирают простых людей из народа, считают их ничтожеством, не используют их ум, храбрость и способности. Много раз я говорила своим братьям и сыновьям, что надо брать пример с арабов и греков, которые не пренебрегают духовной и телесной силой простых воинов и даже чужеземцев. Они вознаграждают их и дают им высокие звания. А наши армяне считают позорным смотреть на простых людей не только как на равных, но даже как на людей. Они считает своим долгом унижать, уничтожать простых людей, выказывающих ум и способности. Глупцы, они не видят, что, если армянская церковь, подвергаясь стольким гонениям как от внутренних, так и от внешних врагов, остается нерушимой, то только потому, что всех без различия — бедного аназата, шинакана— принимает в свое лоно, учит, воспитывает, растит и даже сажает на патриарший престол.

— Если ты хорошо знаешь этого Овнана, княгиня, то, очевидно, он чем-то примечателен.

— Если посмотреть на его одежду, на происхождение, на его состояние, то он ничтожный из ничтожных, а если взять его как умного и храброго человека, то скажу перед всем Васпураканом, что вряд ли найдется в Армении десяток таких, как он.

— Но откуда ты, княгиня Арцруни, так хорошо знаешь этого простого поселянина? Признаться, это меня удивляет.

— Когда я с ним познакомилась, я была не княгиней Арцруни, а княжной Багратуни. Я видела этого юношу во дворце своего дяди, в Тароне. Он был товарищем юных княжичей, играл с ними, проводил с ними досуг и не раз выходил победителем в физических упражнениях и соревнованиях. Его ум отмечал и монах, который был учителем и писцом при дворе моего дяди. Овнану было лет шестнадцать, когда к нему за советом и за сведениями уже обращались все. В те дни, когда монах болел, писцом у дяди служил Овнан. С тайными поручениями тоже всегда отправляли его. Мои двоюродные братья предавались безделью и развлечениям, и Овнану не раз удавалось наставлять их на путь истинный. Но однажды Овнан неожиданно исчез из замка, и имя его перестало произноситься. Если бы исчез только он один, это не было бы так удивительно. Но из замка исчезла и самая умная из дочерей князя, любимица родителей Васкануш. Ее заточили в один из дальних монастырей на границе Греции. Все, кроме меня, были удивлены этим событием. Одна я знала, что княжна Багратуни и Овнан любили друг друга, и несколько раз присутствовала при их ночных свиданиях в цветнике. При мысли о последствиях этой любви я приходила в ужас и не раз уговаривала Васкануш расстаться с ним и забыть этого неукротимого, как лев, юношу, который с ней был покорнее ягненка. Княжна соглашалась со мной, но расстаться с любимым ей было очень трудно. Поэтому, узнав об их разлуке, я очень опечалилась, особенно, когда по приглашению дяди поехала к нему и увидела, как он постарел и изменился, словно он вместе с дочерью наказал и себя. Бедный князь, он любил меня, как дочь, потому что я была похожа на нее и любима ею. Но он согласен был страдать и мучиться, готов был умереть, только чтобы не уронить чести своего знатного рода. Через несколько дней он повел меня в сад, где встречалась княжна со своим любимым. Там этот суровый, непреклонный человек вдруг ослаб и горько заплакал: «Рипсимэ, я несчастен, плачь обо мне»… Я тут же решилась попросить его простить мою подругу. Тогда этот старый, немощный человек разъярился, как зверь, и, сверкнув на меня глазами, воскликнул: «Молчи! Только смерть может избавить их от заточения! Решение мое бесповоротно!..»

Я вернулась домой с разбитым сердцем и глубоко опечаленная. Дядя мой со дня на день слабел, но прожил столько, что, когда после его смерти братья предложили ей вернуться домой, Васкануш ответила: «Я очень счастлива в своей тихой обители, где нет ни знатных, ни простых и где все люди равны перед богом».

Княгиня умолкла. Но Хосров не сдержал любопытства и спросил:

— Что стало тогда с Овнаном?

— Такого железного человека можно было только убить, но осудить его на пожизненное тюремное заключение было явной глупостью. Мой дядя велел заточить его в один из ширакских монастырей, но когда через два года он решил убедиться воочию, исполняется ли в точности его приказ, и поехал в этот монастырь, то нашел узника недостаточно смирившимся. Тогда его бросили в монастырское подземелье, откуда веяло могильной сыростью. Единственным преступлением этого юноши была любовь к прекрасной девушке, чье высокое положение и разницу между ними не смог учесть бедный горец. Но, очевидно, бог любит изредка посмеяться над нашей глупостью. Это сырое подземелье оказалось началом подземного хода, и Овнан в ту же ночь вышел через него на свободу. А князь Багратуни, полный гнева и мести, переехал в Таран и через несколько лет умер.

Овнан, как мне сказали вскоре, вернулся в Сасун и спокойно жил в горах в своем родном селе. Позднее я встречала его в доме своего брата, князя Багарата, который часто приглашал его к себе. Сасунцы обращались к своему князю только через Овнана и от него же узнавали повеления князя. Это означало, что тот, кто хотел владеть Сасуном, должен был иметь дело с Овнаном.

— А ты, Хосров, не привез мне письма от брата?

— Нет, княгиня, это было невозможно. Князь содержался в большой строгости. Я застал его еще закованным в цепи. Потом уже стало немного легче. Князя перевели в другую тюрьму, разрешили изредка встречаться с семьей и перестали преследовать его угрозами, заставляя отречься от христианской веры. Вот тогда-то я и смог подсунуть деньги тюремщику и проникнуть к князю. Он был весел и надеялся вскоре освободиться. Он поручил мне, княгиня, просить тебя убедить князей не ссориться, жить в мире, чтобы не препятствовать рождению смуты среди нечестивых захватчиков.

— Это мое сокровенное желание. И я всегда убеждала в этом Ашота. Пойди, князь, отдохни с дороги. А потом, не теряя времени, поедешь в Мокс, к моему брату спарапету Смбату и расскажешь ему о своей встрече с Багаратом.

— Твой приказ для меня закон, — сказал Хосров, — поцеловал княгине руку и только дошел до двери, как остановился пораженный и попятился назад.

— Что такое, Хосров? Почему ты возвращаешься? — спросила княгиня, поднявшись с места.

— Смотри, княгиня, смотри, — сказал Хосров.

Княгиня сама поразилась, увидев входящих в зал одного за другим князей-заложников, которые шли выразить свое почтение великой княгине.

— Что это? Что это за возвращение? — спросила гневно княгиня. — Вот как вы нас подводите! Вы не понимаете, что ваше бегство повредит нам, а не востикану?

— Но… княгиня, востикан приказал долго жить. И сам он, и все его войско перебиты.

— Что вы говорите? Кто же сделал такую глупость?

— Сасунцы.

— Сасунцы?

— Да, сасунцы во главе с Овнаном вступили в Муш и перебили всех арабов. Востикана Юсуфа убили, нас освободили, а сами пошли на арабов, захвативших монастырь Святош Карапета.

— Кроме Овнана, никто не командовал сасунцами?

— Князь Гурген все время был с ним, но он не командовал.

— Гурген Арцруни? Мой сын? И он сделал эту глупость!..

— Нет, княгиня, это был не наш князь Гурген, Это был другой Гурген, мы его не знали, но он тоже Арцруни.

Пока юные князья наперебой рассказывали об этом, княгиня, побледневшая от волнения, усталая, опустилась на скамью, повторяя вслух: «Боже мой, что это за сумятица, что за непорядок!..» Наконец она обратилась к одному из юных заложников:

— Князь Григор, подойди и говори только ты. Ты не смог узнать, кто этот Гурген Арцруни?

— Да, княгиня, — ответил юный князь, — я расспросил его слугу и узнал, что его господин только что вернулся из Греции, что со стороны матери он из рода Мамиконянов, что греческий император очень любил его, хотел подарить ему землю и даже предлагал ему в жены свою дочь, но князь Гурген не согласился и вернулся на родину. Князь — красивый, высокий, черноглазый и темноволосый мужчина лет тридцати.

— Ты не узнал имени его отца?

— Да, княгиня, отца его звали Апупелчем.

— Нам только этого не хватало! — воскликнула княгиня, обернувшись к Хосрову. — Этот князь Гурген имел с собой войско?

— Нет, княгиня, только двух телохранителей и слугу.

— И сасунцы слушались его?

— Он не вмешивался в военные действия, княгиня, и даже ни с кем не говорил, кроме Овнана. Он только день был с нами в пути и почти не разговаривал. А на второй день пожелал нам доброго утра и повернул в сторону. Мы думали, что снова встретимся с ним, но он исчез.

— Хорошо, дети мои, подите отдохните, — сказала княгиня. Когда все юные князья вышли, она обратилась к Хосрову:

— Что же теперь делать, князь? То, чего мы больше всего боялись, свершилось. Чем все это кончится, одному богу известно. Разве это не кара божья, появление в такую минуту сына Апупелча? А ведь как я умоляла князя пощадить жизнь этого человека, своего кровного родственника… Но разве слово женщины значит что-нибудь для них?.. Он безжалостно пролил кровь несчастного князя Апупелча, а мой сын Ашот посте смерти отца завершил это преступление, отняв у сына все его наследство… Я сейчас совсем растерялась. Не станет ли этот Гурген орудием в руках арабов, не изменит ли нам, ведь он вырос среди войн? Нам не хватало только праведного предателя и честного изменника, слава богу, и он явился.

— Что ты говоришь, княгиня? Ведь в молодом князе течет кровь Арцруни, он никогда не совершит такого бесчестья!

— Как ты наивно рассуждаешь, Хосров! Твои слова напомнили мне былые времена. Ты забыл современника Нерсеса Великого, изменника и предателя Меружана, который околел от руки князя Багратуни, увенчанный венцом из раскаленного железа? Или вероотступника и изменника Шаваспа Арцруни, пронзенного мечом Вардана Великого? Или почти вашего современника, третьего Меружана, принявшего веру Магомета? Я имею право бояться рода Арцруни. У них нет середины, они или очень хорошие люди, или отъявленные негодяи.

Проговорив эти слова, княгиня Рипсимэ, поднялась с места. Несмотря на то, что ей было больше пятидесяти, она все еще была хороша и внушала уважение своей статной фигурой и живым, благородным лицом.

Хосров ничего не ответил ей. Наступило долгое молчание, пока княгиня, словно очнувшись, не прервала его.

— Хосров, пойди отдохни. Если понадобишься, я позову тебя.

Когда Хосров вышел из комнаты, княгиня прошла в свою молельню. В этом доме, возможно, только эта женщина и предвидела наступающую бурю, а так как она не надеялась на людей и вправе была сомневаться в них, то бросилась на колени перед богом, чтобы оплакать ожидаемую гибель своей страны.

В это время князь Ашот со своими братьями Григором и Гургеном были заняты развлечениями. Узнав о случившемся и увидев освобожденных из плена заложников, они не только не взволновались, как их мать, а предалась еще большему веселью. На появление же князя Гургена, сына Апупелча, они не обратили никакого внимания. Они видели его мальчиком и сейчас не принимали его всерьез.

Но какая разница между нахарарами, владетелями этой страны, и бедным Овнаном! Простой горец в это время, собрав своих собратьев-крестьян, учил их воевать захваченным у арабов оружием. Он укреплял горные села, собирал запасы продовольствия и оружия, имеющиеся в Муше, и делал все это, не повелевая, как княжья, не силой, а действовал на них своим добрым примером, своим же трудом.