Это было осенью тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. Мы с Дмитрием Николаевичем Медведевым сидели у него в кабинете, в его московской квартире в Старопименовском переулке. Разговор зашел о брошюре, незадолго перед тем выпущенной где-то бежавшими вместе с гитлеровцами на Запад украинскими националистами. Там описывался бой бандеровцев с отрядом Медведева у реки Случь. Такой бой действительно был десять лет назад. Несомненно, писал очевидец, в книжке были подробности, которые я отлично помнил. Но только все на деле было наоборот. В действительности победили в бою мы. Бежали, как зайцы, они. И в селе Богуши, занятом нами, в одной из хат я оперировал раненого партизана Абаева, парикмахера из Баку.

— Они приступили к сочинению своей истории! — предостерегающе сказал Медведев, — Знаете, доктор, это симптоматично, как говорят у вас в медицине! Неспроста пишут!

— Стоит ли обращать внимание на это старческое словоблудие! — пренебрежительно отозвался я. — История их уже отмела. Кто им теперь поверит?! Собака лает — ветер носит…

Мы сидели, не зажигая огня, друг против друга в удобных креслах у письменного стола. За потемневшими окнами уютно шумел дождь. Мне было покойно и хорошо. И я думал, что в общем-то мы имеем право отдохнуть после всех битв и предоставить времени самому немножко поработать. Ведь мы достаточно убедительно доказали человечеству правоту наших идей, обреченность старого мира наживы и эгоизма. Теперь, пожалуй, все само пойдет, как нужно…

Медведев откинулся на спинку кресла, характерным, знакомым движением запрокинул голову. Всмотрелся поверх меня во что-то далекое-далекое, точно мы были в степи, а не в уютной московской квартире.

— Не обманывайтесь. Передышки не будет!

Я мог только удивляться тому, как он не стареет. На его нервном, сильном лице ни морщинки. Даже сидит в кресле он стройно и легко. А когда он стремительно встал, прошелся по комнате своим широким, мягким, тигриным шагом, каким водил когда-то партизан по заросшим лесным дорогам, я поймал себя на желании встать, идти следом за ним.

Он остановился передо мной.

— Я тоже так иногда думал, как вы. Когда очень уставал. — Я больше почувствовал, чем увидел, в сумерках его всегда неожиданную нежную улыбку. — И всякий раз потом раскаивался. Благодушие дорого стоило. Очень!

Он вздохнул, на короткий миг погрузившись в прошлое. В то свое неоглядное прошлое, из которого я знал лишь немногим более двух военных лет. В прошлое, к которому я даже немного ревновал его. Ибо он почти никогда ничего о себе не рассказывал. И я мог только догадываться о большой жизни и нелегком опыте.

— Нет, нет! — воскликнул он. — Этого нельзя не видеть. Они готовятся. И историю «героическую» придумывают, чтобы воспитать на ней себе смену. Расчет на короткую память у других. На забвение уроков прошлого. Мы их скоро почувствуем. Передышки не будет!

Прошло полтора года. Дмитрия Николаевича Медведева уже не было в живых. Но разговор этот я припомнил, когда однажды мне позвонили из Ровно и сообщили: убит Мажура, бывший командир кавалерийского эскадрона нашего партизанского соединения.

Обстоятельства его гибели долго оставались неясными. После войны он жил и работал на Северном Кавказе. По делам службы поехал на Ровенщину — закупить строевой лес. Решил повидать старых боевых товарищей. Заехал к одному, другому… След Мажуры потерялся по дороге в лесное село, где проживал его бывший боец. А через полгода километрах в ста от тех мест, в лесу, под кучей веток обнаружили тело Мажуры. Он был зверски убит. Раздет. Обезображен.

Следствие вначале ничего не давало. Настораживало, что в этом районе в то же время был найден парашют иностранного производства… Но постепенно клубок размотался. Некий ярый националист, сотрудничавший с гитлеровцами в период оккупации Украины, бежал и осел в Канаде, где на американские деньги содержалось тысяч двадцать таких же, как он, бандитов. Потом он был заброшен в здешние леса с диверсионной целью. От его руки и погиб на лесной дороге старый партизан Мажура…

Медведев был прав — борьба не прекращалась, передышки не было. Медведев был прав… Часто, наблюдая, как партизанский командир Медведев в трудную минуту принимает решение, или как разведчик Медведев разгадывает замыслы врага, или как писатель Медведев разбирается в запутанных житейских вопросах, я спрашивал себя: какой ценой достался ему опыт? Однажды я прямо задал Дмитрию Николаевичу этот вопрос. Он отмахнулся:

— Некогда.

О своих товарищах Дмитрий Николаевич написал. Рассказать о себе он так и не успел.

Но опыт жизни Дмитрия Медведева не должен исчезнуть. Он принадлежит нашему времени. Нашему лагерю. Он должен стать нашим оружием. Ведь передышки не будет!

 

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В семидесятые годы прошлого века леса вплотную подступали к уездному городу Брянску. Леса эти нередко становились прибежищем для разных бродяжьих людей, которых в те поры немало шаталось по Руси. В темных чащобах рубились монашьи скиты. Сюда, под Брянск, уходили в поисках работы, а то и просто чтобы пошалить да промыслить на дорогах, беглецы из лежавшей на север печально знаменитой «мальцовщины» — края глухого, в котором неограниченно царствовал владелец стекольных заводов Мальцов. Сам владелец проживал в столицах или за границей, но его управляющие вершили суд и расправу, грабили и насиловали безнаказанно не только на заводах, но и в окрестных селах, поставлявших предприятиям рабочую силу.

Ловкий предприниматель — кулак Губонин хорошо все рассчитал, когда решил именно здесь, на границе между Брянщиной и «Мальцовщиной», у слияния Десны и Болвы, поставить рельсопрокатный завод: и Брянск недалеко, и железная дорога рядом, и дешевой рабочей силы сколько угодно.

Что им открывалось, этим бедолагам, когда они с тощими котомками, в разбитых лаптях выходили на болотистый берег Болвы?

Двухэтажный закопченный корпус завода. Вокруг серые соломенные крыши, едва поднимавшиеся над землей. Несколько господских домов — колония инженеров и высших заводских чиновников.

Когда подросток Коля Медведев убежал из отцовской лавки в Орле и пришел к Губонину, в Бежицу, на заводе уже работало семь тысяч человек. Завод изготавливал стальные рельсы, мосты и железнодорожные вагоны. Мальчика поставили в сталелитейную мастерскую поднимать тяжеленную заслонку на печи. Жил он сперва в землянке, потом в бараке, где были сплошные нары, кучи грязного тряпья и кислый смрад.

Оля Губанова родилась на «Мальцовщине» в деревне Любохны. Дальняя родственница служила прислугой в семье заводского управляющего. Так Оле повезло — восьми лет ее взяли в господский дом нянькой. Хозяин был добрым человеком — когда выяснилось, что восьмилетняя девочка не выдерживает ночного сидения у люльки, он научил ее курить, чтобы не засыпать. И Оля курила все ночи напролет. Едва только подросла, она бросилась из этого рая куда глаза глядят — в Радицу, под Брянск. Здесь где-то увидели они друг друга — Коля Медведев, уже рабочий, сталевар, и Оля Губанова. Вскоре повенчались. Была бедная свадьба, без деревенских обрядов, с унылыми рабочими песнями и частушками. Гуляли ночь в бараке. И гармонист, положив голову на гармонь, выводил пронзительно:

Сняли комнату. И пошли рожать детей… Тринадцать народили, да двое умерли.

Все, казалось бы, шло само собой. Коля стал уважаемым мастером Николаем Федоровичем. Мать суетилась, стирала, шила, штопала и ворчала, старела. Своими силами срубили и построили добрый, на две половины, дом, сад посадили. Росли дочери и сыновья. И мечтали родители выучить детей, вывести их из этого каторжного сословия в люди. Чтоб и не вспоминать после… Только не получилось так. Уже не могло получиться.

Перед самым рождением одиннадцатого — Мити — в Бежице произошел бунт.

Была троица. Голытьба гуляла. Под вечер возвращались с традиционной ярмарки из Брянска. Орали пьяные песни.

И вдруг страшный, полный отчаяния крик женщины. На дороге мать билась над телом убитого мальчика. А над ними, пьяно качаясь, стояли мужчины. Соседка, плача и причитая, рассказывала: дети играли на улице, напротив заводских ворот, мальчик швырнул камень в пробегавшую собаку, хозяин собаки — заводской сторож — сорвал с плеча винтовку и выстрелил в мальчика. И убил. Мужчины слушали, скрипели зубами.

— Детей наших — как собак?!

Толпа грозно качнулась и пошла на ворота, откуда был выстрел. Сторож сбежал, и ворота были заперты. И оттого, что ворота не поддались сразу, а нужно было нажать, ярость перелилась через край.

— Поджигай!

Рыжие языки пламени лижут стены мастерских. Костром полыхает крыша. Рушатся стропила. Уничтожается чужая собственность, чужое богатство, то, что час назад казалось недосягаемым, неприкосновенным, что делало одних господами, других рабами. Прыгает по господским крышам красный петух — душа поет! Хорошо!

Всю ночь опьяненные короткой свободой, безнаказанностью, сознанием своей силы носились молчаливые толпы по Бежице, освещенной заревом пожаров. Молча жгли. Молча и деловито били стекла. Из разбитых лавок торопливо и хоронясь, избегая встречных, уносили свертки, узлы и мешки.

А наутро — похмелье. На улицах Бежицы солдатские патрули — прибыли две роты Каширского полка. Стучат прикладами в двери, у кого находят награбленное, арестовывают.

И никто никого не поддерживает — жгли сообща, а грабили в одиночку. И теперь каждый спешил избавиться от улик. Подбрасывали к соседским заборам. Кто-то даже накинул чужой корове на рога каракулевое манто и погнал по улице — пускай полиция снимает.

А потом увольнения, ссылки. И тот же голод, те же заботы, то же отчаяние.

Митя родился в августе. Мать, рассказывая об этом, всегда добавляла: вскоре после первого бунта. И всякий раз так ярко пересказывала подробности, что Митя потом долго еще верил, будто сам все видел.

— Такая наша судьба, — вздыхала мать. — Плетью обуха не перешибешь. У кого сила, тот и голова. Наша доля — господская воля…

В архиве охранки есть донесение о первых требованиях бежицких рабочих: даешь бесплатные веники в бане и заводского быка в стадо. Дальше этого их мечты и надежды тогда еще не шли.

Но не миновало и трех месяцев после бунта, как на заводе уже проходит хорошо организованная забастовка, выдвигаются требования о сокращении рабочего дня и повышении заработной платы. В документах жандармского управления Орловской губернии появляются секретные донесения об организации на заводе студентом-практикантом Карцевым кружка социал-демократического направления. Кружок носит безобидное название «Союз сознательных рабочих», создает кассу взаимопомощи. Но именно этот кружок стал организатором забастовок. Начальник Орловского губернского жандармского управления 23 марта 1899 года специальным письмом поручает брянскому отделению выяснить, кто из жен рабочих недоволен участием мужей в кассе «Союза сознательных рабочих», где числится уже более 500 человек. Однако удалось дознаться о недовольстве только одной женщины, боящейся нелегальщины.

Вскоре Карцева арестовали и сослали в Вологодскую губернию, где он умер от чахотки. Но организация на заводе сохранилась. В 1903 году она, очевидно, обзавелась собственной типографией. То и дело агенты охранки сдирают с ворот, с заборов и стен, отбирают у рабочих листовки РСДРП, прокламации с призывом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

22 октября 1905 года семилетний Митя Медведев с группой заводских рабочих ушел в Брянск на демонстрацию. На всю жизнь запомнил он полицейскую расправу над безоружными рабочими. На Митиных глазах застрелили студента технического училища Васильева. Мальчик видел красное полотнище, развевающееся на ветру, порхающие над головами листки прокламаций, булыжники, вывороченные из мостовой, он слышал песни революции… Когда он под вечер вернулся домой, отец лежал на кровати, обложенный примочками, в кровоподтеках, и тихо стонал. В тот день черносотенцы жестоко избили его на заводе.

Богатые и бедные, они и мы — таким Митя видел мир с первых сознательных лет. Слово «революция» вошло в его сознание само собой, с потоком жизни, с разговорами взрослых, с фантастическими историями, которые по вечерам придумывали и таинственным шепотом пересказывали друг другу мальчики.

С ранних лет у Мити было обостренное чувство справедливости. Брат его Алексей (погодки, они с Митей в детстве были неразлучны) вспоминает, как однажды в городском саду они увидели: два хулигана пристают к девушке. Митя, не колеблясь, бросился на помощь; хулиганы убежали. Но у выхода из сада братьев встретила уже целая банда. Предводитель пошел на Митю с ножом. Дело складывалось скверно. И тут Митя поднял голову и спокойно сказал:

— Ударь!

Была ужасная секунда неподвижной тишины. Хулиган опустил руку и, бранясь и отплевываясь, пошел прочь.

И все-таки Мите отомстили: в глухом переулке вечером подкараулили, накинули на голову мешок и страшно избили железными полосами. Но это не отучило его от сострадания. Сердце его все так же откликалось на чужое горе. И когда в 1912 году Черногория начала войну против турецкого владычества на Балканах, он решил немедленно отправиться на помощь.

Поздним вечером в огороде на Брянской улице состоялся военный совет трех добровольцев черногорской, армии. План был разработан в мельчайших подробностях. Все трое были хорошо успевающими учениками — отсутствие их завтра на занятиях подозрения не вызовет. Дома хватятся не раньше вечера. Главное — беспрепятственно выбраться из Брянска. Дальше их уже никто и ничто не остановит. По железной дороге доедут до Одессы. Конечно, без билетов, под скамейками — денег в обрез. А там на рыбачьей лодке — в Болгарию, которая выступает вместе с Черногорией. Провизии на дорогу хватит — всю неделю собирали. Единственное осложнение: у них нет оружия. А явиться на войну безоружными, на иждивение к беднякам-черногорцам просто непорядочно.

И вот тут-то Митя с торжествующим видом выложил перед ошеломленными друзьями пистолет. Днем он продал на рынке новый костюм — первый свой хороший костюм, недавно подаренный отцом. И купил пистолет. Пока, правда, один на троих. Но с ним они добудут оружие в бою.

Никто из мальчиков не спал в эту ночь. Им виделись походы, атаки, слышалось могучее победное «ура-а»!..

На следующий день, к вечеру, в Орле всех троих вытащили из-под лавок вагона третьего класса и под охраной отправили домой.

Первый и единственный раз отец жестоко выпорол Митю. Мальчик не проронил ни звука, ни слезинки. И только, когда отец закричал: «Молчишь! Отца-матери тебе не жалко?» — Митя прерывающимся от сдерживаемых слез голосом сказал:

— Объедаться тут кашей с молоком, когда они там за свободу дерутся, да?

Основной пищей в доме Медведевых была гречневая каша с молоком. Всю жизнь потом для Дмитрия не было лучшего лакомства.

…Все чаще и чаще задумывался Митя над причинами несправедливости, которой был полон мир. Часами сидел в задумчивости в их с Алексеем крошечной комнатенке, тихонько подыгрывая себе на мандолине и напевая запретную песню:

А Бежица была полна слухов о подпольных организациях, о революционерах. Мальчики начинают искать таинственных и прекрасных борцов за человеческое счастье. Конечно, эти люди представляются им исключительными, особенными, ни на кого не похожими.

А в это самое время в доме Медведевых почему-то то и дело проходят обыски. Правда, на их улице почти во всех домах обыски нередки и даже привычны. В архивах местной жандармерии часто попадаются секретные донесения о конспиративных квартирах на Брянской улице. Именно тогда, вскоре после неудавшегося путешествия Мити на Балканы, однажды вечером в доме появился приехавший из Орла старший брат Александр. Отозвав в сторону Митю и Алексея, он повел их в сад и показал несколько пистолетов и патроны, которые тут же зарыл под яблоней. Мальчикам был сообщен пароль, по которому они должны будут отдать оружие в случае необходимости.

Так оказалось, что революция, которую искали мальчики, была у них в доме, рядом. Александр Медведев был членом Брянского окружного комитета РСДРП. Через некоторое время Александр приехал в Бежицу уже студентом петроградского института. Шла империалистическая война. Давно рассеялся шовинистический угар первых недель. Брянская социал-демократическая организация вела широкую пропагандистскую работу среди рабочих и военнопленных, которых немало было на заводе. В этот приезд Александр впервые откровенно и серьезно, как с равным, говорил с Митей. Он рассказал о партии, к которой принадлежал, дал прочесть «Что делать?» Ленина и познакомил с руководителем брянских большевиков Игнатом Фокиным. Теперь Митя уже сознательно участвовал в работе Брянской социал-демократической организации: расклеивал листовки, прятал оружие, бегал по различным поручениям.

Глубокий след в памяти Мити оставила встреча с австрийским военнопленным Сокалем Федором Кирилловичем, как тот сам себя называл на русский лад.

Обстановка в Бежице была тревожной. В апреле 1915 года завод, изготавливавший помимо паровозов также и снаряды, а потому имевший военное значение, посетил царь. Владельцы завода истратили на прием царя четыреста тысяч рублей. Это вызвало взрыв возмущения рабочих, чьи семьи голодали. Забастовки на заводе возникали одна за другой. В это время Митя и познакомился с австрийцем. Он искал человека, с помощью которого можно было бы доставлять на завод прокламации. За заводскими рабочими слежка была постоянная. Немало было провокаторов. В архивах охранки имеются многочисленные донесения и рапорты различных «механиков», «артельщиков» о деятельности большевиков в больничной кассе, в забастовочных комитетах, с именами и адресами. Провалы учащаются.

Группу военнопленных, обычно работавшую на черном заводском дворе, на несколько дней занарядили в заводские лавки разбивать кувалдами глыбы слежавшейся прошлогодней муки. Митя приметил коренастого австрийца с открытым и добрым лицом. По хватке в нем сразу можно было признать кузнеца, молотобойца, человека рабочего. Дробя окаменевшие, покрытые зеленой плесенью глыбы, он то и дело поглядывал на толпившуюся перед лавкой очередь, на изможденных старух, на бледных, рахитичных детишек, хмурился, покачивал головой и что-то быстро и сердито говорил своему товарищу. Митя подошел поближе как будто бы поглядеть. Уходя, он видел, как австриец поднял с земли оброненную Митей листовку и быстро сунул за пазуху. На следующий день, возвращаясь из гимназии. Митя снова завернул к лавке.

Австриец, не поднимая на него глаз, тихо проговорил:

— Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Русские и австрийские, да?

Пленный присел в сторонке покурить.

— Учитесь русскому языку?

Австриец поглядел ему в глаза прямо и открыто.

— Учусь революции.

Через несколько дней австриец получил от Мити пачку листовок.

Так началось их знакомство, которому суждено было продлиться на много лет и в обстоятельствах самых необычайных.

В седьмом классе гимназии Митя страстно увлекся литературой, театром. Он посещает литературные диспуты, играет Хлестакова в гимназическом спектакле, не пропускает ми одной репетиции гимназического оркестра. И конечно, влюбляется и ночи напролет сочиняет стихи, которые, впрочем, потом никому не показывает.

Но самой заветной мечтой Мити все же оставалась мечта о лесе. Любовь к лесу жила в нем давняя, глубокая, неизбывная. Она началась с той детской поры, когда они с матерью уходили в лес за хворостом, в зеленую чащу, подступавшую к самой Десне. Отдыхая у тяжелых вязанок, они подолгу слушали шорохи и шелесты леса, голоса птиц. Мать учила его распознавать травы, цветы. Позже они с Алексеем убегали сюда от утомительных, вызывавших отвращение обязательных церковных служб. И пока не отзвонят, бродили по чаще, забирались на деревья, осторожно заглядывали в птичьи гнезда. И лес рассказывал им чудесные истории о волчьих охотах, о веселых заячьих семейках, о задумчивых цаплях, охраняющих тайны лесных болот.

Заканчивая гимназический курс, Митя стал готовиться к поступлению в Лесную академию.

Но вот в конце февраля 1917 года, когда из Петрограда стали приходить удивительные известия о массовых демонстрациях, о неповиновении войск, о расправах с полицейскими, когда с улиц Бежицы и Брянска исчезли красные околыши городовых, дома снова появился Александр Медведев с огромным алым бантом на груди. Он рассказал о том, что царь отрекся, образовано Временное правительство, готовится созыв Учредительного собрания, которое провозгласит республику.

Митя отправился с Александром в Брянск разоружать жандармерию, потом стоял с винтовкой на посту у входа в Брянский комитет РСДРП. А на следующий день в гимназии снимали царские портреты, оставляя на стенах темные прямоугольники, вывешивали красные флаги. Портреты, правда, не уничтожили, а по указанию директора аккуратно перенесли в кладовую — ведь они могли еще понадобиться!

Митя окончил гимназию и остался в Брянске. Академию пришлось отложить — большевики собирали силы и готовились к решительному штурму.

20 октября 1917 года, получив большинство в городском Совете, большевики фактически взяли власть в Брянске в свои руки. В бурные октябрьские дни в городе то и дело возникали митинги. Игнат Фокин, только что вернувшийся из Петрограда, где он виделся с Лениным, выступал по нескольку раз в день. Почти всегда рядом с ним в те дни был и Дмитрий Медведев.

С тех пор как Александр познакомил его с Фокиным, Митя буквально тенью следовал за руководителем брянских большевиков. Часто потом Медведев вспоминал этого замечательного человека. Фокин говорил просто и даже буднично. Но с такой логикой, с такой убежденностью, что заставлял и врагов слушать его.

В те трудные дни, когда против большевиков выступало множество буржуазных партий всех мастей, когда ловкие ораторы-соглашатели умело путали и выворачивали события и факты, играли на временном, чтобы обмануть в главном, нужно было не только классовое чутье, но и хорошая теоретическая подготовка марксиста, чтобы разобраться в сложной обстановке.

Вот протокол экстренного заседания городской думы 29 октября 1917 года. Возможно, Митя Медведев и в этот раз рядом с Фокиным, когда председатель — ярый меньшевик — ставит на голосование резолюцию, осуждающую Октябрьскую революцию: «Сейчас, когда пролетариат составляет полтора-два процента населения, мы будем врагами его диктатуры!» — патетически восклицает он. Ему бурно аплодируют меньшевиствующие демагоги, мелкие торговцы. «Долой Советы!» — кричат в зале.

Берет слово гласный Игнат Иванович Фокин. Он протирает пенсне, близоруко щурится на зал и спокойно говорит со своей учительской, разъясняющей интонацией: «Для рабочих и крестьян свобода без материального обеспечения — ничто, и шагом революции было дать им материальные ресурсы. Эти вопросы могли поставить и разрешить лишь рабочие и безземельная беднота… почему большевики и говорят: «Вся власть Советам», представляющим именно эти круги и имеющим реальную силу».

Дума отказывается голосовать за меньшевистскую резолюцию.

Митя учился у Фокина умению спорить, за фразами видеть сущность, разоблачать «революционную» болтовню, которой так охотно прикрывается контрреволюция.

В моих руках документы тех лет. Писанные зачастую карандашом на шершавых листках оберточной бумаги, порой неграмотные, они будто дышат, будто звучат, полны жизни. Изредка на них имя Дмитрия Медведева, его подпись. По этим листкам, как по вешкам, можно проследить его жизнь. Вот худой, темноволосый юноша, выросший из своей гимназической куртки, за секретарским столом в прокуренной и галдящей приемной Брянского городского Совета. Вот он рядом с председателем Совета Игнатом Фокиным трясется в бричке по разбитой дороге, чтобы поспеть на сельский митинг. Прошло несколько недель — и он уже делопроизводитель в профсоюзе металлической промышленности, участвует в борьбе за большевизацию профсоюза.

В конце декабря семнадцатого года Александр Медведев был назначен председателем Брянской губчека и со своей молодой женой переехал в Брянск. Здесь, на Комаревской горе (ныне улица Фокина), в доме № 4, поселился с братом и Митя Медведев. С этого времени Митя активно помогает старшему брату в его напряженной, а нередко и смертельно опасной работе.

В последних числах марта чекисты узнали о готовящемся вооруженном выступлении анархистов. План у тех был грандиозный: захватить Брянск, привезти туда из Москвы своих вождей и объявить независимую анархическую республику. Выступление должно было начаться ровно в полночь, планировался захват тюрьмы и освобождение заключенных, в том числе и уголовников. Это был символический акт новой власти — освобождение личности. Затем овладение арсеналом. К утру предполагался захват Совета и провозглашение всеобщей анархии.

С вечера губком скрыто проводит мобилизацию коммунистов. Митя получает браунинг и рядом с братом шагает в цепи к бывшему губернаторскому дому, где анархисты устроили свой штаб. После короткой перестрелки весь штаб сдался. Восстание было предотвращено.

В ночь на 12 апреля в Москве чекисты провели молниеносную операцию по ликвидации анархистских банд и опорных пунктов. Но отдельные рецидивы деятельности анархистов были и позже. Однажды банда анархистов захватила бронепоезд и под черным флагом прикатила в Брянск. Но здесь она была быстро разоружена чекистами и арестована. Суд над этой бандой состоялся в конце 1918 года.

Дмитрий Медведев. 1919 год.

Наступил 1919 год. По поручению военного совета Дмитрий Медведев разъезжает по селам, выискивая прячущихся там дезертиров, агитирует, убеждает. И в конце концов приводит в Брянск пополнение для формирующегося полка. С этим полком он вскоре и отправился на Восточный фронт.

Через много лет, в Отечественную войну, командуя крупным партизанским соединением, Дмитрий Медведев рассказывал молодым разведчикам о своей первой боевой разведке, предостерегая их от юной самонадеянности.

Под Мелекессом Третьей Орловской бригаде пришлось вести тяжелые многодневные бои с превосходящими силами противника. Батальону, в котором находился Медведев, предстояло овладеть небольшим степным хутором в тылу у белых, чтобы во время наступления бригады прикрывать ее с фланга. Не обладая опытом, не умея читать карты, Дмитрий вызвался пойти в разведку и едва не погубил весь батальон.

Сперва все шло хорошо. Медведев со своим напарником ночью пробрались к хутору. Было тихо, и нм показалось, что белых здесь нет. Едва рассвело, Дмитрий смело, не таясь, вошел в хутор, чтобы порасспросить местных жителей. И сразу же наткнулся на офицера. Разведчиков обнаружили. Поднялась стрельба. И Дмитрий с товарищем еле ушли от погони. При этом они спутали направление и до темноты блуждали во вражеском тылу. Только поздно ночью они снова вышли к тому же хутору, где белые, встревоженные появлением разведчиков и передвижением наших частей, уже организовали оборону и выдвинули засады. Наш батальон, который должен был этой ночью войти в хутор, мог попасть под кинжальный пулеметный огонь. А если хутор останется в руках белых, это поставит под угрозу всю наступательную операцию.

Медведев говорил, что никогда в жизни не испытывал он большего отчаяния, чем в ту ночь. Как он проклинал себя за мальчишеское фанфаронство, за непростительное легкомыслие!

Батальон должен был подойти с минуты на минуту. И Медведев решил любым способом немедленно предупредить своих. В темноте он пробрался к колонне белых, готовящейся выступить из хутора, и швырнул гранату в самую середину. Взрыв! Еще взрыв! Поднялась беспорядочная стрельба. Только бы наши услышали!

Наступил серый рассвет, в разведчики обнаружили, что лежат в самой середине хутора. Их заметили. Окружают. Белые сосредоточивают на них огонь. Неужели конец?

Издалека доносится «ура-а!», белые бегут, наши занимают хутор. Дмитрий и его товарищ спасены.

— Чудом тогда уцелел, — говорил потом Медведев, — но урок извлек на всю жизнь: воевать нужно умеючи.

25 сентября 1919 года в зал заседаний Московского Комитета партии в Леонтьевском переулке была брошена бомба. Чекисты в ходе следствия установили, что у террористов были связи с Брянском. В это самое время Брянская чека обнаруживает пропажу в арсенале большого количества пироксилина. И, вероятно, не случайно взрыв приурочен к наступлению Деникина на Орел.

В конце сентября 1919 года, помогая Деникину, начал новое наступление на Петроград Юденич. Третью Орловскую бригаду перебрасывают с Восточного фронта под Петроград. По дороге Дмитрий заезжает в Брянск, встречается с братом Александром. Так он оказывается в самом центре событий.

Наступление Деникина всколыхнуло в Брянске все антисоветские силы. Меньшевики и эсеры объединяются с монархистами. В монастыре «Белые берега» монахи прячут оружие и принимают деникинских эмиссаров. Враждебная агитация ведется и среди брянского гарнизона. Готовится мятеж и сдача города Деникину. Город наводнен вражескими лазутчиками.

Вместе с братом участвует Дмитрий в ночных облавах и операциях на конспиративных квартирах контрреволюционного подполья. Выясняется, что именно из Брянска в Москву анархистами тайком вывозился пироксилин. Из него на пустующей подмосковной даче изготавливались бомбы; одна из них и была брошена в Леонтьевском переулке. Заговорщики рассчитывали, что на заседании Московского Комитета будет Ленин.

Дмитрий в тот приезд и нескольких часов не пробыл дома. А дома было тяжело. Голодали, ели мороженую капусту. Отец сдал — постарел, сгорбился. Завод почти не работал. А он все приходил туда, в свою мастерскую, подолгу сидел там в одиночестве, среди стальных отливок. Зато мать удивила и обрадовала. Деятельная и оживленная, она встретила Дмитрия сияющая: все будет хорошо, сынок! Она гладила его худые плечи, пришивала крючки к обтрепанной шинели, смешивала в ступке какие-то бабушкины мази от фурункулов, которыми Дмитрий был буквально усыпан. И с гордостью рассказывала об Алексее, который тоже воюет за Советскую власть где-то на Восточном фронте, об Александре — грозе всей брянской контры. Она гордилась неподкупностью и справедливостью старшего сына. А потом она, смущаясь, показала Дмитрию первое письмо, написанное ею собственноручно. Тайком раздобыла букварь и по картинкам сама обучилась грамоте.

Через три дня Дмитрий уехал под Петроград.

В эти дни в глубоком подполье в Петрограде было сформировано контрреволюционное «временное правительство» во главе с бывшим статским советником Быковым. Плотно занавесив окна, при свечах, заседали эти «бывшие», обсуждая планы умерщвления революции. Составляли списки коммунистов, подлежащих немедленному уничтожению. Принимали лазутчиков, пробиравшихся через линию фронта от Юденича, отправляли генералу военные сведения, собранные через свою агентуру в различных советских учреждениях и воинских частях, и торопили, торопили «освободителя». Ведь он мог опоздать! Несколько связных были схвачены при попытке перейти фронт и дали весьма неприятные показания. Вскоре после этого был снят со своего поста начальник штаба 7-й армии, оборонявшей Петроград, Люндеквист. Правда, он пока еще не был арестован… Но чекисты явно нащупывали заговор, и будущие министры тряслись от страха в своих кроватях и считали минуты.

Первые три недели для Юденича были успешными. 20 октября его войска подошли к Пулковским высотам. Но 26 октября защитники Петрограда — 7-я и 15-я армии — перешли в решительное контрнаступление.

Перерезав еще в начале октября Варшавскую железную дорогу, отряды Юденича заняли станцию Струги Белые и добились расчленения 7-й армии. Третьей Орловской бригаде, действовавшей в составе 15-й армии, было назначено взять Струги Белые.

В ночь перед боем Медведев, бывший порученцем при комиссаре дивизии, прибыл на передовую с пакетом и остался там. После полуночи красноармейцы привели пленного — захватили в конной разведке. Пленный сообщил, что в районе станции действуют офицерские части Булак-Балаховича. Прямым ударом опрокинуть их было трудно. К тому же позиция у белых оказалась выгодная — за железнодорожной насыпью. Тогда Медведев предложил с небольшой группой красноармейцев пробраться в тыл к противнику и во время атаки внезапно ударить сзади, вызвать панику.

Чтобы пересечь насыпь, пошли в обход километров за десять. Темень была непроглядная. Моросил дождь. Едва подошли к насыпи, как с обеих сторон появились верховые.

— Кто такие? Что надо? — простуженным голосом спрашивал офицер, низко наклоняясь с седла.

— Железнодорожники! Ремонтная бригада, — неожиданно для самого себя сказал Медведев.

— Пошли на станцию, там разберемся! — приказал офицер.

Их окружили и повели.

— Посмотри-ка, какие это такие ремонтники тут шляются по путям? — говорил, видимо, изрядно продрогший офицер дежурному по станции. — Живее, живее, чего копаешься!

Тот не спеша подносил фонарь к лицу каждого задержанного, молча вглядывался.

— Ну, узнаешь? — торопил офицер.

Медведев весь напрягся, готовясь рвануться.

— Конечно, узнаю, — спокойно сказал дежурный, — наши.

— Запереть до утра на станции, чтобы не шатались ночью! — заорал офицер. — Без меня не выпускать. Утром сам с ними поговорю! Головой отвечаешь!

Их втолкнули в какую-то темную комнату, заперли. Слышно было, как, чавкая по грязи, ускакал разъезд. А через полчаса дверь приотворилась, и кто-то громким шепотом позвал:

— Товарищи! Тут нас несколько человек — железнодорожники. Поговорить нужно…

Медведев, через много лет рассказывая боевым товарищам-партизанам об этом эпизоде, с удовольствием вспоминал, какую хорошую речь он тогда сказал железнодорожникам. Он говорил о своей родной Бежице, о заводе, о своем детстве, о революции — обо всем, что составляло его жизнь. С кем же вы, товарищи железнодорожники?

Через полтора часа Медведев вывел со станции вдвое выросшую группу. И когда наши пошли в атаку, в тылу у белых ударили винтовки, загремело «ура-а!»

Весь день шел бой. Трижды Медведев вместе со всеми поднимался в атаку. И все-таки станция была взята. И Медведев по приказу командира бригады своей рукой написал на щите указателя новое название, сохранившееся и поныне: «Струги Красные».

В начале декабря Медведева свалил сыпной тиф. Почти два месяца провалялся он на соломенном тюфяке в тифозном бараке. Едва стал поправляться, как заболел брюшным тифом.

Худой — кожа да кости, шатаясь от слабости, вошел он в родной дом майским утром тысяча девятьсот двадцатого года. Мать охнула, бросилась к нему. Соседки собрались поглядеть, попричитать. Лет двенадцать назад еще жива была соседка Медведевых — она рассказывала мне об этом появлении Дмитрия:

— Как с того света! Изглодала его война. Мать, Ольга Карповна, ему щей горяченьких несет, молочка. А он только глазами блеснет — некогда, мать, в Брянск еду, к Александру — бандитов ловить! И ускакал!

В тот же день Дмитрий написал два заявления о приеме в партию и о зачислении сотрудником ЧК. В списке комячейки Брянской губчека от 25 1920 года Дмитрий Медведев числится под номером 61.

 

ГЛАВА ВТОРАЯ

В двадцатом году Брянск был буквально осажден бандами. Лавочники открывали свои заведения на считанные часы и уже к обеду гремели шторами, хлопали ставнями, торопливо, с оглядкой, лязгали амбарными замками и уходили в задние комнаты — отсиживаться без света до утра. На улицах было пустынно, и по ночам то и дело раздавалось отчаянное «карау-ул!» Иногда хлопали и пистолетные выстрелы. А через четверть часа начинали уныло и долго перекликаться милицейские свистки — милиции было мало, и вооружена она была кое-как. Самооборону же по-настоящему организовать было не просто — наиболее сознательные и активные рабочие вступали в коммунистические отряды и уходили на польский фронт.

Контрреволюционные элементы, пользуясь трудностями с продовольственным снабжением, раздували недовольство среди несознательной части рабочих и даже организовали на бежицком заводе забастовку.

19 июня в Николаев из Бежицы отправился маршрутный поезд с представителями рабочих брянских, бежицких и радицких заводов для организованной закупки продовольствия. А 3 июля в Брянскую ЧК поступило заявление одного из рабочих о безобразиях и злоупотреблениях, которые творил комендант поезда во время поездки. Комендант, взяв с собой в купе классного вагона гармониста, женщин и спирт, всю дорогу пьянствовал. Около него все время вертелся разбитной парень в матросском бушлате, подзадоривал его и непрерывно поил. В Николаеве оказалось, что из 173 пассажиров только 34 имеют официальные документы на право закупки продовольствия. «Матрос» с группой пассажиров, которых, как выяснилось, никто из рабочих не знал, взял паровоз и вагон и с пьяным комендантом уехал куда-то на двое суток. После этого они пригнали вагон, набитый продуктами. Позже выяснилось, что «матрос» со своей бандой в окрестных селах выменивал продукты на оружие. При возвращении, на последнем перегоне перед Бежицей, ночью этот самый вагон был отцеплен и тайно выгружен. При этом бесследно исчезли «матрос» и его свита.

Через несколько дней бежицкие анархисты организовали митинг рабочих, после которого раздавали сало и сыр. А еще через день шестнадцатилетняя Оля, дочь хозяйки, у которой Дмитрий снимал комнату, прибежала домой в слезах. Она была на молодежном литературном вечере. Вдруг в зал вошла группа вооруженных людей. Кудластый человек с бледным, как мел, лицом, закутанный в красный плащ, подошел прямо к ней и, сверля ее сумасшедшими глазами, произнес громко:

— Поклон братьям Медведевым!

И протянул из-под плаща руку. Оля завизжала и в ужасе бросилась прочь — это была рука трупа. Человек в плаще обошел присутствующих, двум или трем сунул отрубленную мертвую руку и вместе со своей охраной стремительно вышел. Оля успела заметить под красным плащом матросский бушлат.

Дмитрий стал замечать, что за ним следят: то сзади упорные шаги да тень метнется в подворотню, то бродяжка какой-то полдня шатается под окном. А однажды, когда он возвращался под вечер из Бежицы верхом — опрашивал там участников продовольственной экспедиции, — на полдороге, у Соловьиного перевоза, засвистели пули. Из кустов на дорогу выскочили трое с обрезами. Дмитрий пришпорил лошадку. И та бы вывезла — добрая была кобыла Машка, да пуля достала. Он выпростал ногу из-под убитой лошади и стал отходить, отстреливаясь. Спасли густой кустарник и темнота, и еще то, что с детства тут все тропинки знал…

Д.Н.Медведев. Начало 20-х годов.

…— Выгнали нас, батюшка! Ночью явились, содом учинили и выгнали. Куда убогим податься? — причитала старушка, стоя перед Дмитрием в комнате губчека. — Кто ж защитит, если не законная власть? Мать-игуменья и послала: иди, говорит, в чеку, зови на супостатов.

Дмитрий с детства помнил рассказы про этот старый женский скит, стоявший в лесной чаще под Дубровкой. Туда собирались убогие, одинокие старухи. Жили подаянием да тем, что плели на продажу лапти и рогожные кули. Богатые монастыри их знать не хотели. Молились старухи истово, отстаивая многочасовые службы в своей деревянной молельне. Иногда тут же на молитве валились замертво. И хоронили друг друга в ветхой ограде. Этот странный, призрачный мирок пугал воображение мальчишек, и они, бродя по лесу, далеко обходили почерневшие столетние срубы с крошечными оконцами. Может быть, поэтому Дмитрий не знал туда дороги. Но он сразу подумал: наверное, банда «матроса» там.

— Проведете нас в скит, бабушка?

— И проведу! — неожиданно лихо ответила старуха.

— А стрелять станут?

— И-и, что мне, батюшка, и так чужой век заживаю.

Удалось собрать человек пятнадцать. Старуха ловко забралась в повозку и без всякой опаски устроилась на винтовке, которую возница положил за облучком на сено. Всю дорогу она по-сорочьи вертела головой, с любопытством разглядывая конных чекистов. А когда по указанной ею дороге заехали в дремучую чащу, вылезла из повозки и решительно объявила:

— Я пережу! А коней тут оставьте, а то наведут.

Она быстро шагала по еле заметной тропинке. Чекисты держались позади, с тревогой посматривали по сторонам. Дмитрий гнал от себя тоскливые мысли о том, что он свалял дурака и старуха ведет их прямо в капкан.

Солнце стояло высоко, и в лесу парило. Старуха вдруг остановилась.

— Пришли! — Прислушалась. — Разморило. Дрыхнут, супостаты! — И поманила пальцем Медведева. — Ну, батюшка, я их, иродов, заговорю, а вы тишком, тишком. И хватайте.

Через несколько шагов лес впереди проредился. И открылся скит — четыре древние обомшелые избы, обнесенные деревянной изгородью, местами обрушившейся. Окна заколочены досками. Из одной трубы валит дым. По двору среди изб бродит часовой в грязной панаме, в грязной холщовой рубахе навыпуск, с болтающейся на животе кобурой. Часовой изнывает от жары, жмется к стенам, но тени нет. Он поминутно сплевывает и с визгом зевает.

Равнодушно поглядев на старуху, часовой прогундосил:

— Проваливай, ворона. Сказано вам сюда не соваться.

— Куда ж я отсюда пойду? — жалобно запричитала старуха. — Где же мне косточки грешные мои сложить…

— Ну, атаман тебя живо успокоит… — начал было часовой и осекся, выпучив глаза.

Со всех сторон через ограду перелезали вооруженные люди. Сонная одурь слетела с него мигом. Он выхватил пистолет, в упор выстрелил в старуху, перемахнул через ограду и исчез в лесу.

В избах оказалось человек пять мертвецки пьяных бандитов да груды продуктов из маршрутного николаевского поезда.

Убитая старуха лежала посреди двора. Ее похоронили на нищенском скитском погосте. Кто-то из чекистов срубил ей березовый крест на могилу.

Вывели связанных бандитов, которые только сейчас начинали понимать, что произошло. И в это время поднялась отчаянная стрельба в той стороне, где оставались лошади. Когда чекисты добежали до своих, схватка уже кончилась. Оказалось, что возвращавшаяся банда была обстреляна двумя ребятами, охранявшими лошадей, ответила беспорядочной стрельбой и отступила в лес.

То, что банда вместе с главарем ушла, было неудачей. И в неудаче были виноваты сами чекисты, Дмитрий это прекрасно понимал. Вся операция была проведена по-мальчишески, без должной подготовки и разведки.

Рассказывая потом об этой истории, Медведев как-то обронил: «Ругал я себя, ох, как ругал!» Вероятно, он в тот раз немало горьких слов сказал самому себе, вероятно, он сурово осудил себя за тщеславное желание отличиться, по-кавалерийски, с наскоку решить задачу, над которой до него безуспешно бились другие… Да, он умел вести с самим собой откровенный и беспощадный разговор. Всю жизнь умел.

Отправив захваченные документы и пленных в Брянск, Дмитрий с десятком товарищей пошел по следам банды. Настигли они бандитов в Полесье, среди болот, километрах в ста от линии фронта, который проходил по Березине. Теперь уж все было сделано по-настоящему. Разведку вели несколько дней. Установили, что бандиты обосновались в заброшенном хуторе на небольшом островке. Удобных подходов нет — открытые топкие болота, единственная гаченная дорога, которая может превратиться в западню. Бандитов, по всем данным, около полусотни. Вооружены хорошо. Туго с продовольствием — грабят окрестные села.

Было ясно, что бандиты выбрали этот район не случайно. То и дело маленькие вооруженные группы отправлялись с островка на какие-то таинственные операции, очевидно, не продовольственного характера. «Матроса» среди них не было. Возможно, он находился на хуторе. Два раза туда привозили под сильной охраной явно посторонних и, по-видимому, важных посетителей.

Отряд Дмитрия обосновался в лесу. Чекисты соорудили несколько шалашей, куда возвращались на отдых из разведки только в темноте. Дмитрий вместе с товарищами сутками дежурил у дороги, в солнце и дождь, в удушливом комарином аду. По ночам он бродил по болоту с шестом в поисках прохода к острову. Однажды провалился в «окно» и еле выбрался. Нужно было на что-то решаться: либо объявиться, перекрыть единственную дорогу и ждать, когда голод выгонит бандитов, либо придумать какую-нибудь хитрость…

Как-то вечером с островка выехали сразу две группы, всего человек двадцать, в направились в сторону фронта.

Едва рассвело. Густой туман еще низко висел над болотом. И вдруг в лесу, там, куда уходила дорога с острова, раздался винтовочный выстрел, другой, третий. Кто-то выбежал на опушку и истошно завопил:

— Эге-ге-гей! На помощь!

С островка ответили:

— Эг-ге-гей! Чего там?

Но больше с опушки уже не кричали. Там началось сражение. Били винтовки. Рвались гранаты. Гать затарахтела под ногами бегущих на помощь бандитов. Их хватали по одному и вязали. Теперь уже перестрелка пошла по правде. Двух бандитов убили, остальных ваяли. Всего их оказалось девять человек. Теперь уже настоящий бандит истошно вопил с опушки:

— Атама-ан, выруча-ай!

И атаман бросился выручать.

Через полчаса все кончилось. Человек в матросском бушлате лежал, уткнувшись лицом в землю. Он оказался еще совсем мальчишкой, может быть, сверстником Дмитрия. На убитом нашли письмо от какого-то Юзефа, в котором спрашивалось, как с операцией на Брянском вокзале.

Одну из уехавших групп чекисты уже без всякого шума приняли прямо на хуторе. Бандиты, оказывается, собирали сведения о частях 16-й армии, державшей фронт по Березине. Они сообщили, что вторая группа должна была привезти связного от поляков. Но группу прождали весь день — она так и не появилась.

Медведев послал человека в штаб армии с донесением, а сам с отрядом и обозом пленных поспешил в Брянск. Письмо от Юзефа вызывало тревогу.

На польском фронте шли упорные и тяжелые бои. Захватив значительную часть Белоруссии и Украины, белополяки стали спешно укреплять свои позиции и перешли к обороне. Но, совершив большой и тяжелый переход, в Умани сосредоточилась Первая конная армия. Почти с ходу она перешла в наступление и прорвала фронт. Белополяки стали откатываться на юге, а затем и на севере. Все это произошло за те две с половиной недели, когда Дмитрий Медведев с отрядом преследовал банду. В начале июля он возвратился в Брянск. А 12 июля, пытаясь спасти от разгрома армию белополяков, министр иностранных дел Великобритании Керзон предъявил нам ультиматум: прекратить наступление, в противном случае Антанта начнет широкие военные действия против Советской России.

Вероятно, в планах Антанты свое место занимали и действия различных банд в тылу наших войск. Чем все это кончилось, общеизвестно. Но вот конец банды «матроса» и исход операции на Брянском вокзале стал мне известен только недавно от непосредственного свидетеля этих событий.

Долго не удавалось выяснить, кто в Брянске был связан с бандой «матроса» и какая планировалась на вокзале операция. Дмитрий бывал дома урывками — носился по проселкам, продирался сквозь лесные чащи в погоне за бандами всевозможных мастей: белыми, зелеными, черными. Стрелял, в него стреляли, хоронил убитых товарищей.

Как-то глубокой осенью, когда выпал и плотно улегся снег и ударили первые морозы, утром в домике на Комаревской горе раздался веселый голос:

— Самовар! Самовар или жизнь! Замерзаю!

И в комнату ввалился Дмитрий Медведев, пропахший морозом и дымом, с тощим вещевым мешком. Оля засуетилась. А Дмитрий, отряхнув снег, зашагал по комнатам, растирая ладонями давно не бритые, запавшие щеки и декламируя:

Оля внесла чай. Он выпил не присаживаясь.

— Да ты отдохни с дороги-то!

— Оленька, я же тебя давно и безнадежно люблю! — воскликнул Дмитрий, весело блестя глазами. — Никакого отдыха! Собирайся, покатаю тебя в санях. Объяснюсь. И ты мне холодно откажешь! Или ответишь взаимностью?

— Ах, ах, какой пассаж! — в тон ему ответила Оля и побежала собираться. (Она уже несколько раз помогала Дмитрию в его делах и понимала его с полуслова.)

На мой вопрос, не было ли в этой шутке доли правды, Ольга Николаевна покачала головой и с легким вздохом сказала:

— А, милый, сорок лет ведь прошло… Нет, нет, влюблена я не была. Но… разве мог он не нравиться мне, девчонке, — стройный, красивый, с гордо посаженной головой, с открытой манерой разговора, с его добротой и смелостью и железной сдержанностью в минуты опасности или гнева… Он всегда говорил со мной полушутя, как с маленькой.

Они подъехали к зданию вокзала в санях, в которых пулемет был прикрыт сеном. Влюбленные не привлекли ничьего внимания. Дмитрий отвел Олю в зал ожидания, усадил в уголке и пристроил рядышком увесистый сверток. И ушел. Через некоторое время возле Оли на полу расположились человек пять мешочников. Они грызли сухари и тихо переговаривались. Оля с опаской поглядывала на их рваные полушубки и грязные шинели, вероятно, кишевшие насекомыми. Два или три раза через зал прошел человек в добротном городском пальто и меховой шапке, острые глаза его быстро и внимательно обегали всех, скользнули по Оле, по мешочникам, по бабам с детишками, сидящим на своих узлах и мешках. Снова появился Дмитрий, подошел к Оле, почему-то страшно рассердился на мешочников и громко потребовал, чтобы они отодвинулись. Те молча и безропотно отползли. Дмитрий сел рядом с Олей, заботливо поправил на ней платок и еле слышно сказал:

— Если будет стрельба, оставайся на месте. Я сани отгоню тут недалеко. Скоро вернусь.

Оля снова осталась одна. Было жутко и весело. Вдали затяжно прогудел паровоз. В зале все закопошились. К перрону тяжело подошел состав. Мешочники поднялись и, толкаясь, двинулись к выходу на платформу. На мгновение они скрылись в облаке пара, ворвавшемся в открытые двери. И тут раздался дикий женский визг. Когда пар рассеялся, Оля увидела, что мешочники борются с человеком в городском пальто. Тот сопротивлялся молча и с неожиданной силой. Сквозь толпу проталкивались еще какие-то люди. Потом человека в пальто увели, а «мешочники» с пистолетами в руках стояли у всех дверей и проверяли каждого, кто проходил.

Дмитрий вернулся за Олей. На улице она увидела небольшой обоз саней, в которых лежали связанные люди. Дмитрий подогнал свои сани последними, посадил Олю. Тронулись.

От станции до Брянска нужно было проехать километра три по чистому полю. Вскоре их стали догонять какие-то всадники. Вот и пули засвистали над головой. Как ни нахлестывали чекисты, обозные лошадки не прибавляли шагу, расстояние между ними и преследователями все сокращалось.

— Отбить хотят! Оля, управишься? — проговорил Дмитрий, передавая ей вожжи, и повалился назад в сани.

Почти тотчас сзади застучал пулемет. Через несколько минут под копытами лошадей загремели доски Черного моста, И скоро уже сани понеслись по широкой Московской улице прямо к зданию губчека.

Только потом Дмитрий рассказал Оле: письмо Юзефа с помощью чекистов, хоть и с опозданием, дошло по назначению. Оказалось, что через «матроса» белополяки поддерживали связь с деникинцами, осевшими в этих местах после отступления белых. Бывшие офицеры обзавелись фальшивыми документами, пристроились на службу. Руководил ими некий Александров, в прошлом штабс-капитан. От Юзефа заговорщики получили задание взорвать железнодорожный мост через Десну. В тот день они и съехались к намеченному часу на железнодорожную станцию Брянск-Пассажирский. Встречать их прибыл из Орла сам штабс-капитан.

В свертке, рядом с. которым Оля так беспечно сидела на вокзале, были гранаты. К счастью, все обошлось сравнительно благополучно.

Военные действия на польском фронте прекратились. Но Пилсудский продолжал интриговать, плести заговоры и потрясать оружием, устраивая провокацию за провокацией.

Однажды из Москвы сообщили: через Брянск проследует в варшавском поезде польский дипломат, который, по всей вероятности, попытается провезти с собой через границу агента с фальшивыми документами. Есть подозрение, что проводники подкуплены. Нужно сесть в поезд и в дороге снять агента.

Дмитрий Медведев решил сразу познакомиться с дипломатом. Он спокойно вошел в чужое купе и стал деловито размещать многочисленные дорожные свертки. Двое мужчин, сидевших друг против друга, с удивлением наблюдали за его действиями. Они обменялись несколькими словами по-польски, и один из них, постарше, с бородкой, встал и с сильным акцентом сказал:

— Пшепрошам, пан обманулся, тутай дипломатичне купе.

В тот же миг в купе буквально влетел проводник.

— Чего лезешь? Чего надо? А ну, вылазь!

Медведев с достоинством протянул свой билет.

— Попрошу не тыкать и не кричать. Место мое.

Проводник с недоумением уставился на билет.

— Как же так? Купе оплачено. Господин дипломат и ихний камердинер… — И вдруг сообразил: — Так у тебя ж вагон другой, тюря! Соседний.

Медведев укоризненно покачал головой и стал собирать свертки.

— Прошу извинить! И на старуху бывает проруха.

Дипломаты согласно закивали головами.

В тамбуре соседнего вагона у открытого окна курил коренастый крепыш в пиджаке и картузе. Дмитрий остановился прикурить. Глядя в окно, проговорил:

— Двое. Камердинер. В телеграмме про камердинера ни слова.

— Может, забыли?

— Проверим.

Дмитрий пошел в купе, крепыш остался в тамбуре. Через два часа они поменялись местами. Стемнело. По коридору прошел проводник, засветил в фонарях свечи.

Часов в девять вечера Дмитрий постучал в дипломатическое купе.

— Извините, я, кажется, забыл здесь свои вещи… В щель двери протиснулся оставленный Дмитрием сверток, за ним появилась голова камердинера.

— Цо еще?

Дмитрий увидел, как в глубине купе дипломат, сам стеливший себе постель, замер, из-под руки глядя на дверь. Дмитрий, извиняясь, помахал рукой, но потерял равновесие, покачнулся и, ловя опору, схватился за камердинера.

— А, пся крев!

Бородка таинственного пассажира осталась в руках у Дмитрия. В то же мгновение его сильно ударили по голове. Но крепыш Никита Кузнецов был уже рядом.

У самой границы были ссажены и под конвоем отправлены в Москву и «камердинер», и оба проводника. Спасая себе жизнь, «камердинер» выдал все свои связи…

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

В морозный декабрьский день 1920 года от Курского вокзала в Москве отошел состав. По зову партии добровольцы-чекисты ехали в Донбасс.

Восстановление Донбасса — одна из первостепенных народнохозяйственных задач. Дзержинский обратился к чекистам: очистить Донбасс от банд, дать возможность рабочим отремонтировать и пустить шахты, обеспечить стране уголек. Среди добровольцев — начальник особого отдела Брянской губчека Дмитрий Николаевич Медведев.

Вероятно, здесь можно было бы написать: так кончилась юность, кончилось учение, начались годы странствий. Но в жизни Дмитрия Медведева не было таких этапов, таких водоразделов. Жизнь его была сплошной. Всю сознательную жизнь он участвовал в борьбе своего класса — подростком, юношей, зрелым мужчиной — до последнего удара сердца. Всю сознательную жизнь он учился. Учился познавать мир — природу, людей, законы жизни человеческого духа и человеческого общества. Всю сознательную жизнь он собирал в душе своей теплоту человеческой любви и щедро отдавал это тепло людям…

На дорогу каждому было выдано по фунту хлеба и по ржавой селедке. Едва отъехали, во всех купе сразу же началось пиршество — селедка, хлеб и кипяток — что может быть вкуснее! Стали знакомиться, рассказывать о том, кто, где и как работал. Немало было, конечно, и «охотничьих» рассказов. И неопытные девятнадцатилетние юнцы, раскрыв рты, с благоговением слушали умудренных житейским опытом «стариков», которым было уже по двадцать два — двадцать три года. Переходили из купе в купе. То из-за одних дверей, то из-за других слышались взрывы смеха. Зазвучала гитара. Тогда открыли все двери и всем вагоном завели песню.

В купе, где находился Медведев, заглянул высокий человек в длинной кавалерийской шинели, протянул жестяную кружку.

— Товарищи, нет ли кипяточка?

Медведев с готовностью подал чайник и обомлел. Это был Дзержинский.

Весть о том, что в поезде Дзержинский, распространилась молниеносно. Узнав, что Дзержинский так же, как и все, обедает селедкой и запивает пустым кипятком, чекисты отрядили к нему делегацию с кульком колотого сахара — неслыханным богатством, оказавшимся у кого-то при себе.

Медведев часто потом вспоминал, как смутился Дзержинский, когда чекисты положили перед ним сахар. Он покраснел. Нахмурился. С минуту молчал. Делегатам стало не по себе.

— Я знаю, вы от чистого сердца… Но это же несправедливо! — проговорил Дзержинский.

И, передав кулек с сахаром своему помощнику, попросил на первой станции раздать сахар беспризорникам…

В Донбассе Дмитрий Николаевич Медведев проработал два года. Бахмут, Старобельск, Шахты… До сих пор старожилы тех мест помнят, какая отчаянная борьба шла в ту пору с бандами Ленивого, Каменюки, Маруськи и десятками других. Шахтеры, спускаясь в забой, брали с собой кайла и винтовки. По тревоге поднимались на поверхность, чтобы отбить очередной налет бандитов, и снова спускались под землю, чтобы рубать уголек. Помнят старожилы, как Дмитрий Медведев организовал и блестяще провел разгром крупной банды Каменюки под Старобельском. Как ездил он по селам, не страшась и не таясь, и агитировал и убеждал тех, кто по темноте своей заблудился. Рассказывают, как к молодому председателю учека с повинной приходили сотни обросших и одичавших людей, били шапкой оземь и навсегда отрекались от своего прошлого.

Не меньше хлопот, чем банды, доставляли в Донбассе саботажники. Управляющие многих шахт и заводов продолжали поддерживать связь с бывшими владельцами, бежавшими за границу. Выполняя их указания, они консервировали оборудование, укрывали сырье, затапливали шахты, вывозили и закапывали станки. Получая из-за границы крупные денежные средства, они содержали целый штат саботажников и диверсантов.

Немало чекистов погибло в Донбассе от рук бандитов. Не раз стоял Дмитрий Медведев над гробом товарища. И сейчас рассказывают старики в городе Красный Сулин, как замордовали бандиты комсомольца Михаила. Вырезали ему звезду на груди, выкололи глаза, отрубили ступни ног, и изувеченное тело выставили у стены металлургического завода. Там, над его телом, перед сотнями жителей города Дмитрий Медведев дал клятву довести до конца дело, за которое отдал жизнь юный чекист.

Летом 1922 года за успешную борьбу с бандитизмом ГПУ Украины наградило Дмитрия Николаевича именными золотыми часами. А в августе Медведев получил очередное назначение и выехал в Одессу.

Одесса начала 20-х годов… Голод. Последствия двух лет хозяйничания белых, петлюровцев, французов. Бандитизм. Шпионаж. Эсеры, меньшевики, укаписты и прочие антисоветские элементы, пользующиеся каждым затруднением с продовольствием, с работой, с жильем, чтобы вопить о предательстве, разложении, перерождении Советской власти, разжигать недовольство… Но рядом со всем этим существовал рабочий класс Одессы — его революционные традиции, его стойкость.

Значение Одессы для Советской республики определялось тогда двумя главными факторами: Одесса — центр пограничной области, Одесса — международный морской порт. Именно здесь надо было перекрыть каналы, питающие недобитую контрреволюцию внутри страны. Надо было добиться того, чтобы нормально работал одесский порт, ибо внешняя торговля должна была дать стране необходимую ей валюту…

Старые одесские чекисты вспоминают то удивительное время с нежностью. Жили они все в одном большом доме, иногда по двое, по трое в одной комнате. И, конечно, было много шуток, молодого веселья. Подшутили однажды и над новым сотрудником.

Как-то поздно ночью возвратились с операции по прочесыванию бандитских «малин». Устали все страшно. А тут как назло нет света — на электростанции очередной приступ экономии угля. И воды на верхнем этаже нет. Медведев постучался к ребятам со второго этажа с просьбой дать умыться. Конечно, если бы он знал репутацию Леонида Семеновича, он бы поостерегся. Но он не знал. В темноте доверчиво, с наслаждением вымылся прохладной водичкой, которую услужливо лил ему на руки из кружки Леонид Семенович, насухо вытерся предложенным полотенцем и отправился к себе спать. А с раннего утра около десятка веселых ребят удобно расположились в комнате Медведева, терпеливо дожидаясь, пока он проснется.

Все произошло, как и ожидали. Медведев сладко потянулся, открыл глаза и с удивлением увидел на подушке черные разводы. Поднял голову — увидел десять физиономий, на которых выражалось непереносимое страдание. И все понял. С серьезным лицом подошел к зеркалу, внимательно и с интересом рассмотрел свое вымазанное сажей лицо. Зрители просто валились со стульев от хохота, корчились и вытирали слезы. Медведев посмотрел на них, улыбнулся. И ласково сказал на том жаргоне, который усваивается в первые же полчаса пребывания в Одессе:

— Ну, босяки, биндюжники, балагулы, за такой интеллигентный юмор надо сказать спасибо дорогому автору!

И с этими словами от всей души обнял и расцеловал Леонида Семеновича, который явился на представление в белых брючках и ослепительно белой рубашке. Вырвался тот из железных объятий Медведева не сразу. Веселое настроение у него пропало. И он вылетел в коридор с воплем:

— Кретины, в чем я пойду на работу?!

Весь день потом в кабинет Медведева приходили сотрудники, все, кто когда-либо пострадал от шуток Леонида Семеновича, жали Медведеву руку и проникновенно говорили:

— Митя, ты человек?

Зарплаты чекисты почти не получали — подписки и отчисления следовали непрерывно — то на помощь голодающим Поволжья, то в пользу МОПРа, то в пользу бездомных детей, то на восстановление сгоревшего оперного театра. По улицам ходили группы школьников с кружками и прикалывали к лацканам прохожих бумажные ромашки, марки, значки. Одесские газеты тех дней пестрят объявлениями о сборе вещей и пайков для голодающих, который проводит губком «Последгол».

Последствия голода особенно страшны для детей. Медведев не раз вспоминал потом, как однажды вечером, вскоре после приезда в Одессу, на улице его остановил мальчик лет одиннадцати. В лохмотьях. Сквозь дыры просвечивает синяя кожа. Ключицы и лопатки торчат. Смотрит серьезно, по-взрослому, тянет за полу пиджака в подворотню и шепотом, деловито предлагает:

— Хотите познакомиться с тетей Сашей?

— А кто такая тетя Саша?

— Боишься? — подозрительно спрашивает мальчик и хмурится. — Она здоровая… — И, повторяя кого-то, подмигивает и причмокивает: — Веселая!

От этого профессионального сутенерского жеста одиннадцатилетнего ребенка Медведеву сделалось не по себе. Присев на корточки, он стал расспрашивать. Тетя Саша хорошая. Только живет бедно. У нее у самой малыш, грудной. Днем она печатает на машинке, а вечером он за тарелку супу водит к ней гостей.

— Жить-то надо, — заключает мальчик и бежит за подвыпившим прохожим — это его клиент.

Может быть, именно с того короткого ночного разговора судьба беспризорных детей надолго стала повседневной заботой Дмитрия Медведева…

В Одессу Дмитрий Николаевич Медведев приехал вполне сложившимся политическим работником. И сразу был назначен начальником одного из ведущих отделов.

С первых дней работы в Одессе Медведев включается в напряженную борьбу с контрреволюцией. Особенно активизировалась в ту пору сигуранца — разведка буржуазной Румынии. Она не только забрасывает собственных агентов через Днестр, но и сдает в аренду свои переправы разным белогвардейским, украинским националистическим и другим контрреволюционным центрам и даже разведывательной службе французской армии.

В августе 1922 года чекисты получили сообщение, что по распоряжению петлюровской так называемой украинской миссии при румынском правительстве атаман Екатеринославского повстанческого корпуса (существующего пока только в планах миссии) Федорченко прибыл из Бухареста в Кишинев. В Кишиневе концентрируются бандиты-петлюровцы, осевшие в разных портовых городах и поселках. Очевидно, следует ожидать крупного перехода границы.

Поздним вечером начальник погранотряда привел Медведева к тому месту на берегу Днестра, где французская разведка держала постоянную переправу. Пограничники давно ее обнаружили, но до поры до времени не трогали — необходимо было выявить все связи французской агентуры на нашей стороне.

После полуночи к нашему берегу бесшумно подошла лодка, высадила единственного пассажира и, точно по волшебству, сама ушла к румынскому берегу — ее тащили оттуда бечевой.

Человек был в форме красноармейца, в башмаках и обмотках. Видимо, маскировался под котовца (кавалеристы корпуса Котовского осели в этих местах, организовали коллективное хозяйство на родине своего легендарного комкора).

«Красноармеец» скрылся в прибрежных кустах. Вскоре послышался скрип повозки. Медведев с несколькими товарищами сели на лошадей и отправились следом. Боясь обнаружить себя, они несколько раз теряли повозку из виду, снова нагоняли. И, наконец, к вечеру следующего дня недалеко от Балты «красноармеец» отпустил повозку и скрылся за оградой монастыря. Здесь, в монастыре, на явке, его и решено было взять.

Пока посланный скакал в Балту за подкреплением, Медведев организовал наблюдение за всеми подходами к монастырю. Он мог поклясться, что за те сутки, пока чекисты дежурили у монастыря, нарушитель оттуда не выходил. И однако, когда прибыли чоновцы и монастырь был обыскан самым тщательным образом, «красноармейца» там не оказалось. Монахи испуганно жались по углам. Настоятель тенью ходил за Медведевым и жалобно причитал:

— Нету ценностей, все сдано для страждущих. Господь зрит: яко благ, яко наг…

Обыск шел под видом поисков несданных ценностей, которые должны были поступить в пользу голодающих.

Вконец расстроенный, сидел Медведев в пустой трапезной и разглядывал ящик с серебряной утварью, который кто-то из чоновцев все-таки выкопал возле уборной. В это время вошел молодой послушник, крестьянского вида паренек, круглолицый и коренастый, и поставил перед Медведевым серебряное блюдо.

— Отец-игумен отдал. Наказал передать — последнее, ничего больше не осталось. — И вдруг, быстро оглянувшись на дверь, прошептал: — Не то вам надо, бачу, не то. У старца в келье шукайте.

Блеснул лукавым взглядом и вышел.

Д.Н.Медведев. 1922 год.

Старец Амвросий оказался сорокалетним, угрюмым, со скопческим безбородым лицом. В келье, некогда построенной его предшественником рядом с монастырем, совсем пусто. Во второй половине, отделенной перегородкой, только деревянная лежанка с соломенным тюфячком да древняя, почерневшая икона. В передней половине — лавка и кресло, здесь старец принимал посетителей. Правда, был еще большой стол, придвинутый к стене и как будто бы здесь совершенно не нужный. Впрочем, может быть, на этом столе раскладывались приношения посетителей…

— У нас есть сведения, — официальным тоном начал Медведев, — что в монастыре припрятаны ценности, подлежащие сдаче государству. Что вам известно об этом?

— Не знаю, не посвящен! — скоро проговорил Амвросий, сел на лавку и, держась неестественно прямо, тяжело и неподвижно уставился на Медведева.

— Вы знаете, что укрывательство ценностей карается законом?

— Богу единому служу! — так же невозмутимо проговорил старец.

Медведев прошелся по келье. Решительно непонятно, что имел в виду послушник и что тут могло скрываться! Медведев придвинул кресло к столу, присел, разложил бумагу.

— Что ж, запишем ваши показания…

— Нечего мне показывать, — угрюмо буркнул Амвросий.

— Дети мрут от голода. Монахи закапывают серебро. Вы спокойно наблюдаете, и вас это не волнует!

Амвросий пожал плечами. В этот момент Медведеву почудились какие-то неясные звуки. Как будто и Амвросий услышал и, повысив голос, заговорил привычным проповедническим тоном:

— Сказано: не хлебом единым жив человек. Вы служите плоти. Плотью и заняты. И монахов тех не за укрытие осуждаю, а за то, что сердцем прилепились к сребру и злату. Истинное христианство служит духу святому, вездесущему, в человецех, яко во храме, обитающему.

Было похоже, что мыши скребутся за стеной. Или кто-то шепчется. Продолжая спор, Медведев теперь больше слушал эти звуки, чем старца.

— Значит, если мы, большевики, хотим накормить голодающих, — это противно воле божьей? — Медведев ощущал явный недостаток антирелигиозной аргументации и впервые в жизни пожалел, что удирал когда-то с уроков закона божьего.

— Накормить? — с презрением переспросил старец. — Похоть питаете.

В лице Амвросия произошла перемена — оно оживилось, глаза загорелись. И, потрясая сухим кулаком, он выкрикнул:

— В послании апостола Иакова: похоть же зачавши рождает грех, а сделанный грех рождает смерть!

Звуки стали отчетливее, стали похожи на всхлипыванье. Медведев уже знал, что разговор идет в должном направлении. И вдруг, как это не раз бывало с ним в трудную минуту, память сама вынесла на поверхность требуемое, где-то когда-то читанное или слышанное…

— Учите плоть уничтожать! По заветам пророка вашего Кирилла!

Амвросий побледнел. Выставил вперед подбородок, зашипел:

— Свят был Кирилл! Свят! Императора поучал!

Медведеву было уже ясно, что Амвросий действительно скопец, один из членов этой отвратительной секты, в которой увечье мужского естества превозносится как высшая добродетель.

— Не понимаю, как вас терпит рядом с собой монастырь. Как приманку? Так вы ж в ересь совращаете!

— Никого не насилую, — угрюмо произнес Амвросий, видимо сожалея, что открылся, и желая прекратить разговор.

— Ну нет! Можно и словом насиловать! Ваш Кирилл сговорился с фабрикантом, запугали темных мужиков муками ада, устроили коллективное оскопление. А потом открыли в Москве фабрику с бесплатными рабочими, которые из-за своего увечья безответно терпели рабство. Фабрикант разбогател. И вы туда же?

— Ложь, ложь богомерзкая! — выкрикнул Амвросий.

Теперь Медведев точно определил, откуда исходит беспокоивший его шум. Стремительно двинул на себя стол, рванул кольцо, ввинченное в пол у самой стены. Открылся люк. Несколько странных, призрачных фигур теснилось на ступенях лестницы, уходящей в темный колодец. Неимоверно худые, в грязных отрепьях, они тянули вверх землисто-зеленые лица и жмурились от неяркого дневного света. На мгновенье они замерли. А затем, прикрывая головы руками, с воплями посыпались в подземелье.

— Так у вас тут целый корабль! — усмехнулся Медведев. — Придется вас задержать, старче. Ну-ка в трюм, ребята! — кивнул он чекистам.

Вытащив маузер, с горящей свечой в руке, Медведев стал спускаться первым.

Деревянная рубленая лестница вела на добрые три сажени в глубину. И тут чекистам открылся подземный город — целый лабиринт коридоров с кельями и даже церковью.

Как выяснилось потом, подземный скит этот назывался «раем» и имел свою любопытную историю. В девяностых годах прошлого столетия в Балтском уезде объявился иеромонах Иннокентий, проповедовавший новую ересь: «Был потоп водяной, но будет еще огненный, и спасутся только те, которые будут жить праведно в «раю», ибо «рай» — тот же Ноев ковчег. Кто же согрешит в «раю» с женщиной, тот подобен псу и не получит спасения. Бог един, но троичен в лицах: бог — отец, бог — сын Иисус и бог — сын Иннокентий, воплотивший святого духа».

Иннокентий построил себе келью возле монастырской церкви, а его последователи вырыли вокруг подземный скит. Почти никто никогда не выходил оттуда на поверхность. В семнадцатом году, перед самой революцией, Иннокентий умер при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи, что его отравили, что у него оказалось громадное состояние — присвоенное им имущество тех, кто умирал под землей. После Иннокентия «раем» руководили разные невесть откуда бравшиеся «святые». Последним был Амвросий.

Чекисты были потрясены картиной, открывшейся им в этом «раю». В узких извилистых коридорах, кое-где слабо освещенных жировыми светильниками, шныряли крысы, в кельях на низких нарах в кучах тряпья копошились грязные люди в чесоточных расчесах. В одной келье они увидели нескольких детишек, молчаливо играющих на земляном полу. Из темной ниши выскочила молодая еще женщина и, царапая себе лицо ногтями, хрипло закричала:

— Антихристы! Сатанинское отродье!

В другой келье они увидела седобородого мужика в лаптях, он стоял на четвереньках и надсадно мычал. Несколько раз попадался им на глаза человек в черной рясе, низкорослый, с круглой спиной и лисьим лицом. За поворотом вдруг послышалось хоровое пение. Открылась пещера, мерцающие огоньки свечей, низко нависающий мрак, выступающие из темноты сердитые лики святых на черных иконах. В центре этой подземной церкви человек двадцать стояли на коленях, обнявшись, раскачивались и пели. Пели как будто одну и ту же фразу все быстрее, все выше, все громче. Они были в трансе и ни на что не обращали внимания.

Медведев чувствовал, что у него начинает кружиться голова и от затхлого, сырого воздуха, и от гнетущей, безысходной тоски этого «рая», похожего на ад.

Обыску никто не препятствовал. «Красноармейца» нашли в самой дальней келье. Он встретил чекистов заготовленной фразой:

— Нет осуждения тем, которые во Христе живут…

Но, встретив насмешливый взгляд Медведева, не договорил.

Допросили его тут же. Он пытался выдать себя за демобилизованного солдата — документы у него были в порядке. Но очень скоро убедился, что разоблачен. Да, он сотник петлюровского войска. Фамилия его Будяк. Прибыл на связь. Сюда должен явиться из Одессы некто Орел. Фамилия это или кличка — он не знает. Задача: подготовить базу для приема из-за границы группы боевиков во главе с известным петлюровцем Моравским. А скит этот давно используется как место встреч — удобно, никто ни о чем не спрашивает и все помогают: Советскую власть тут не любят.

Будяк сообщил кое-какие интересные подробности. У французов вдоль границы от Аккермана до Нападова размещено одиннадцать так называемых информационных пунктов. Поначалу петлюровцам в переправе отказали. Представитель французского генерального штаба с презрением обозвал петлюровщину аферой и не дал ни денег, ни документов. Пришлось руководству изрядно поунижаться в Париже, прежде чем французы согласились предоставить петлюровцам последнюю возможность оправдать доверие и затраченные на них средства.

Будяка вместе с Амвросием отправили в Одессу. Медведев пока остался в Балте. чтобы заняться судьбой заживо похороненных людей.

Чекисты вывели из скита на поверхность всех. Повели к трапезной, где Медведев хотел устроить общий разговор. Толпа шла со стенаниями и проклятиями, как на заклание. Разговора не получилось — эти люди не слушали никаких увещеваний. Они только истово крестились и то и дело запевали свои гимны. Даже когда чекисты обнаружили рядом с кельей старца вместительную подземную кладовую и показали его пастве огромные запасы всяческой снеди, бочки первосортного вина, два сундука, наполненных нательными крестами, кольцами, серьгами, золотыми монетами — имуществом умерших, — это не произвело на скитских никакого впечатления.

В ответ на все аргументы они вопили, что Амвросий святой, а Иннокентий — сын божий. Беззубый старик, которого, видимо, слушались остальные, поднял руку, и все мгновенно утихли. И тогда, трясясь, он прокричал:

— В геенну, в геенну! На святого руку поднимаете! Иннокентия отруили, в склеп заковали, а господь через три дня узяв его до себя!

Торжествующий рев толпы покрыл эти слова.

Медведев смотрел на этих несчастных людей, лишенных всего человеческого, и сердце его разрывалось от боли. Сколько раз за годы его работы вставала перед ним проблема человеческой судьбы! И не придуманное, не навязанное, а органичное для него чувство ответственности за чужую жизнь начинало терзать и требовать. Возвратить человеку человеческое! Разбудить в нем чувство собственного достоинства и долга перед обществом. Разве это не вернейший путь к тому, чтобы лишить контрреволюцию всякой опоры, всякой базы?!

Медведев решил создать из этой темной толпы фанатиков трудовой коллектив. Конечно, это было наивно, невероятно, почти нелепо. Медведев поехал в Балту, в Бирзулу. Поговорил с молодежью из бывших котовцев. Нашел горячего паренька-комсомольца, который согласился возглавить «райский» трудколлектив. Привез врачей, дезинфекторов. Стал частенько наезжать туда.

Через год трудколлектив еще существовал. Весной 1923 года Медведев повез в «рай» корреспондента одесской газеты. В коротенькой заметке корреспондент рассказал об этой поездке. Котовцы создали в трудколлективе комсомольскую ячейку. Детей отдали в школу. Но комсомольцам приходилось трудно. Нет-нет, а кто-нибудь из особо упорных уходил под землю, уводил за собой детей. И сызнова начиналась борьба за каждое человеческое существо.

Секретарь комсомольской ячейки, поселившийся в бывшей келье Иннокентия, только на минуту вышел, чтобы встретить корреспондента, как под портретом Карла Маркса появилась икона с зажженными по бокам свечами.

— Опять кто-то под землю залез! — вздохнул секретарь и, послюнявив пальцы, погасил свечи. — По ночам мне из-под пола псалмы поют. Ну, я их перетерплю. Перетерплю!..

История с петлюровцами тем временем продолжалась. Орел был в Одессе найден и арестован. На допросах он упорно молчал. Много часов подряд Медведев спокойно, не повышая голоса, задавал ему вопросы. Орел сидел, низко наклонив бритую голову. И только по тому, как напрягается на шее толстая слоновья кожа, можно было понять, что он слушает.

Медведев, наконец, встал.

— Отказываетесь отвечать? Что ж, мы не вырезаем звезд на спинах, как это делали вы в девятнадцатом. Мы просто узнаем все без вашей помощи. Но вы упустили возможность смягчить свою участь.

На несколько дней Медведев поселился в комнате, где раньше проживал Орел. То был обычный двухэтажный дом одесской окраины из белого камня-ракушечника с открытой деревянной галереей второго этажа, где летом чадили керосинки и играли в кремушки замурзанные дети. Сюда и пришел Моравский.

Медведев все эти дни не выходил из дому. Целые дни он читал… библию.

В рядах русского духовенства в ту пору царил разброд. Патриарх Тихон, обвиненный в контрреволюционной деятельности, признал все пункты обвинения и всенародно раскаялся. Обновленческая церковь, стоявшая за лояльное отношение к Советской власти, была еще слаба. В Одессе бывший монах Онуфрий объявил себя экзархистским епископом и собрал немало сторонников. То там, то здесь появляются новые «пророки» и «святые». Массы верующих сбиты с толку и запутаны. Все это создает подходящую среду для деятельности всяческой враждебной агентуры. Антирелигиозная пропаганда становилась прямым средством защиты революции. Вот почему засел за библию чекист Дмитрий Медведев. Услышав тихое, редкое постукивание, Медведев, не спеша, отпер. С подчеркнутым недоумением уставился на Моравского. Он был довольно точно описан Будяком: обезьянье лицо, длинные, свисающие до колен руки, сутулый и могучий, как орангутанг.

— Вы, верно, ошиблись дверью.

— Гражданин Орел дома? — Моравский медленно и тяжело выговаривал слова.

— Ах, Орел… — Медведев замялся. — Войдите, пожалуйста.

Моравский ступил через порог, внимательно осмотрел комнату. Взгляд его задержался на раскрытом евангелии. Очевидно, это решило. Он подсел к столу, расслабился.

— Когда он придет?

— Видите ли, я въехал сюда лишь несколько дней назад. Гражданин Орел проживал тут… Но переехал.

Медведев помолчал. Потом они испытующе поглядели друг другу в глаза. Моравский весь подобрался, опустил руку в оттянутый карман пиджака. Медведев не пошевелился. Прошла еще минута.

— Куда? — наконец спросил Моравский.

— Не знаю, не знаю, — торопливо и вполголоса проговорил Медведев. — Гепеу мне не докладывает.

Моравский тяжело поднялся и, не сказав больше ни слова, медленно вышел.

Когда под ним заскрипела лестница, Медведев распахнул окно и помахал пареньку, третий день дежурившему в подворотне противоположного дома. И только тогда вытащил из кармана пистолет и осторожно спустил курок.

За Моравским следили до самой границы. Он заехал в приграничную деревушку Мардаровку, где, как оказалось, проживали его брат и сестра, но пробыл там не более получаса. А затем ушел на переправу. Так чекисты узнали еще одно место переправы вражеской агентуры у местечка Криуляны.

Когда в начале двадцать четвертого года Моравский с группой боевиков снова перешел границу и появился в Мардаровке у родных, здесь вся «теплая компания» и была арестована. В середине апреля 1924 года дело слушалось в губсуде в открытом заседании. Предатели были сурово наказаны. Но 4 мая под вечер в районе Мардаровки свалились под откос паровоз и три пассажирских вагона экспресса Одесса — Москва. Восемь убитых и двадцать раненых. К счастью, в поезде ехал народный комиссар здравоохранения Украины, который быстро сумел организовать первую медицинскую помощь пострадавшим.

Следствие установило: рельсы были заблаговременно развинчены и разворочены. Ясно, что диверсанты где-то поблизости, может быть, в той же Мардаровке. Значит, подполье не ликвидировано. Значит, эта демонстрация устроена специально, чтобы подбодрить, воодушевить оставшихся на свободе диверсантов. И чекисты снова бросаются на поиски.

За те четыре года, которые Медведев провел в Одессе, ему довелось участвовать в десятках операций, в раскрытии не одной контрреволюционной организации, которые поддерживались и руководились из-за границы. В двадцать третьем году одесские чекисты гласно отчитываются в ликвидации нескольких белогвардейских офицерских заговоров, в поимке международных шпионов и агентов сигуранцы и врангелевцев. Раскрыты подпольные петлюровские организации и взяты их руководители Заболотный, Кирша, Гуляй-Гуленко и многие другие.

Однажды осенью двадцать четвертого года к Дмитрию Николаевичу Медведеву явились три депутата горсовета. Проводя плановое обследование жилищных кооперативов, они пришли на Балковскую улицу, 134, где размещалась польская школа соцвоса. Депутатов принимали члены жилищного кооператива, среди которых почему-то оказались ксендзы одесского костела. Детей в школе не было — «на экскурсии» — объяснили депутатам. Здесь же при школе оказался и спальный флигелек. «Приют для учеников-сирот», — сказала заведующая, но показать флигель депутатам отказалась — учительница, видите ли, унесла ключи. Все это было странно и подозрительно. И вот депутаты просят чекистов вмешаться, выяснить, что это за школа.

В тот же день Медведев посетил приют. Он был похож на тюрьму — глухие каморки с двойными запорами снаружи. На стенах распятия. Медведев захотел немедленно увидеть детей. Оказалось, что их упрятали за несколько суток до этого в ожидании обследования, о котором заведующая узнала заранее. Девочек заперли в польской часовне на Слободке-Романовке, а мальчиков — в костеле, где их держали на хлебе и воде. Постепенно клубок стал разматываться. Как выяснилось, в этот приют собирали сирот от 11 до 15 лет. Истязаниями, голодом в них подавляли здоровую волю, формировали из них фанатиков, доносчиков, садистов. Все девочки уже были законченными истеричками. О, здесь готовились великолепные кадры для контрреволюционного подполья! И недаром средства на содержание этой иезуитской школы поступали тайными путями из Польши и даже из Ватикана.

Антирелигиозная работа была тоже борьбой с контрреволюцией. И Медведев не пропускает случая выступить на открытом диспуте с церковниками, организует из молодежи кружки воинствующих безбожников.

Как-то к Медведеву пришла девушка, слышавшая его выступление на антирелигиозном вечере. Она рассказала, что мать ее подпала под влияние кликуш, посещает какие-то тайные сборища. Никакие разумные доводы не действуют. Отец давно умер, и помочь некому. Ну что может толкового сказать матери она сама, простая, малограмотная работница с джутовой фабрики? Она просит товарища Медведева поговорить с матерью, объяснить, что бога нет, что это обман, что религию выдумали люди.

Девушка с доверием и надеждой смотрела на этого человека с открытым и живым лицом, с теплым взглядом синих глаз, такого внимательного и наверняка доброго…

Через несколько дней Медведев, назвавшись бригадиром с джутовой фабрики, сидел в гостях в темном подвале на Базарной улице. Галя, так звали девушку, готовила чай. А мать, рано состарившаяся, измученная женщина, нервно ломая руки, уговаривала «бригадира» не губить свою душу — прийти к богу.

— Страшно жить без бога. Столько лет одна я с дочкой! Как накормить, как одеть, обуть? А кругом все псы жадные, все норовят обидеть, отнять последний кусок. Устала, ох, устала! А придешь в церковь — тишина, ладаном пахнет, угодники ласково глядят — и на душе так легко, легко и сладко. И плакать хочется, и молитва сама просится. Благость!

К удивлению Гали, Медведев не спорил, не опровергал. Он внимательно и с состраданием слушал, понимающе кивал головой. И женщина все говорила, говорила.

— А как хорошо, когда праведной жизни люди собираются! Говорят все про святое, про господнее. И меня допустили. Меня, темную, рабу глупую! Сподобилась. Мученика Алексея видела.

— Какого Алексея? — заинтересовался Медведев.

— Наследника! — восторженно зашептала женщина. — Убиенного и воскрешенного. Ах, миленький, ах, блаженненький! Господь его воскресил, чтобы заблудших спасти и за кровь родителя убивцам отплатить. Теперь, сказывают, еще и сестра его Татьяна объявилась, тоже воскрешена. Ищут они друг дружку. И как найдут, как встренутся, так чудо великое станется. Приходи, убедишься.

Выйдя из подвала, Медведев стал объяснять провожавшей его Гале: спорить с матерью бесполезно, она действует под влиянием не логики, а чувства — ей ведь с церковью легче. Значит, Гале нужно не отчуждаться, а постараться сблизиться с матерью. Может быть, даже пойти с ней и самой поглядеть на ее праведников и мучеников. Он очень просит Галю прийти к нему через несколько дней, рассказать о своих впечатлениях. Ведь для того чтобы спасти Галину мать и сотни других, нужно устранить не следствие, а причину. Короче, Галя должна стать ему верным помощником.

И она стала ему помогать.

Вскоре выяснилось, что какие-то люди настойчиво ищут связи с «царевичем» и «великой княжной». Они сообщили о себе, что прибыли с Урала и у них-де есть завещание «покойного государя». Потом те же люди передали для «их высочеств» солидную сумму денег. Потом появился некий Козленко, который стал организовывать встречу «Алексея» и «Татьяны».

Встреча эта произошла на глазах у Медведева в том же подвале на Базарной улице.

Поздний декабрьский вечер 1925 года. В подвале протопили буржуйку, и поэтому не только холодно, но и дымно. В ожидании «высочайших особ» все сидят в пальто и трут слезящиеся от дыма глаза. Галина мать нервничает ужасно, ежеминутно смахивает пыль с комода и при каждом шорохе бросается к двери.

В десятом часу раздался торжественный тройной стук. Две женщины ввели под руки третью, глухо закутанную в теплый платок. Ее сразу увели за перегородку. Одна из сопровождавших вышла оттуда на цыпочках, с лицом, выражающим счастливый ужас, молча села к столу и застыла.

В одиннадцатом часу за дверью послышались невнятное бормотанье, грохот, забористое ругательство. И в комнату нетвердо вступила фигура, перепачканная известкой и землей. Следом вошел плотный человек в бекеше и быстро пропихнул фигуру в кухню. Затем человек в бекеше уселся напротив представительницы «Татьяны», положил локти на стол и выкатил на нее бульдожьи глаза. «Государственные переговоры» начались.

— Это что — ваша свита? — саркастически вопросила бекеша, кивая на присутствующих.

— Наша свита в Пензе! — с достоинством ответила статс-дама. — А ваша где?

— Мы располагаем офицерской гвардейской ротой.

— А у нас есть пушки!

После этого установилось длительное, тягостное молчание.

— Ну вот что, — наконец твердо заявила бекеша, — довольно травить баланду. Здесь люди надежные? Сейчас мы их сведем. И чтобы больше никакой конкуренции. Ясно? Все дела поведу я. Выступления, встречи, письма, молебствия разные — все через меня.

— Но позвольте, — возвысила голос статс-дама.

— Не позволю, мадам Щербак! — грозно сказала бекеша и потребовала: — Введите ее высочество!

Но тут «его высочество» несколько спутал ход переговоров. Он вошел, икая и отрыгивая, и стал недвусмысленно разыскивать уборную. «Великая княжна» выбежала из-за перегородки, заламывая руки и крича:

— Ужасно! Отвратительно! Уедем! Уедем!

Галина мать безутешно рыдала в углу.

Всю эту тяжелую сцену прекратил Медведев. Он отпер входную дверь, впустил оперативных работников, и очень быстро «государственные переговоры» переместились на Маразлиевскую улицу, в губотдел ГПУ.

«Царевич Алексей» оказался просто врожденным идиотом, которого Козленко к тому же споил. «Великая княжна Татьяна» была завербована авантюристкой Еленой Щербак среди безработных; фамилия у нее была совсем не царственная — Исаенко. Козленко же оказался бывшим деятелем охранки Добрармии, а в то время действующим агентом второго отдела польского генерального штаба.

В январе 1926 года ГПУ Украины опубликовало заявление о ликвидации целой сети вражеских агентов, в течение трех лет действовавших в Крыму, на Украине, в Белоруссии. Они готовили плацдарм для высадки десантов в Крыму, подготовили покушение на Фрунзе, которое было предотвращено случайно, формировали контрреволюционное подполье. В числе этих агентов, обезвреженных чекистами, был и Козленко.

Среди источников, питавших в те годы контрреволюционное подполье, немалое место занимали остатки антисоветских партий меньшевиков и эсеров.

Эти группки оживлялись и выступали при любой трудности, которых немало испытывала тогда молодая Советская власть.

Вот характерный пример. В трудный 1922 год — год страшного голода в Поволжье — Одесский губисполком созывает совещание для организации помощи голодающим. А эсеры в тот же день разбрасывают по городу листовки, призывающие бойкотировать губисполком. Вот образчик их бессовестной, спекулятивной пропаганды: «Как быть? Из Одессы должен на днях отправиться на Поволжье питательный поезд, который повезет несколько тысяч пудов продовольствия. И возникает вопрос, пока еще не поздно, оставить ли все это продовольствие в Одессе для организации в рабочих кварталах и в голодающих деревнях Одесского уезда питательных пунктов… Следует ли отбирать корку хлеба от одних голодающих, чтобы ее передать другим голодающим? Вот вопрос. Пусть трудящиеся ответят».

В феврале 1926 года ГПУ Украины объявило о ликвидации на Украине меньшевистской контрреволюционной организации, осуществлявшей связь между грузинскими меньшевиками и их заграничным центром в Париже. Эмиссаров этого центра арестовали в Грузии. Один — активный меньшевик Капитон Анджапаридзе, другой — польский шпион Положный. При них были найдены прокламации, планы мостов и другие шпионские сведения. Выяснилось, что загранцентр меньшевиков давно связан со вторым отделом польского генерального штаба, где имеет двух постоянных представителей. Связи с Грузией шли через Одессу и Киев.

Задачи, ставшие перед чекистами, заключалась не только в том, чтобы выявить и изолировать активных руководителей антисоветских партий, но и в том, чтобы помочь рядовым членам этих партий, осознавшим свои ошибки, покончить с прошлым. В 1923 году на страницах одесских газет систематически публикуются заявления о выходе из партий эсеров и меньшевиков. Конечно, сама действительность убеждала этих людей. Но за каждым заявлением еще и долгие часы жарких споров и откровенных бесед с чекистами-коммунистами, потом дни и недели раздумий и снова встречи и разговоры о теории и практике революции и, наконец, решение, выстраданное и выношенное.

В середине мая состоялось общее собрание одесской организации партии социалистов-революционеров. Собрание единогласно постановляет признать Программу Коммунистической партии единственно верной, полностью соответствующей задачам социалистической революции, и потому объявить организацию распущенной. На следующий день — короткая газетная заметка в несколько строк: «Самоликвидация партии с.-р.». 7 октября газета публикует коллективное заявление членов РСДРП (меньшевиков) о самоликвидации одесской организации.

Вот именно ради этого Медведев, как и другие его товарищи-чекисты, проводит ночи напролет за чтением Маркса, Ленина, Плеханова, занимается историей и философией. А утром, часто с головной болью, — на работу — распутывать очередное дело или в засаду на берег Большого Фонтана, чтобы перехватить на переправе шпионов, а вечером — митинг или диспут.

Казалось, сутки были заполнены до отказа. Но вот Медведева избирают секретарем партийной ячейки Одесского губотдела ГПУ. И оказывается, что сутки можно еще уплотнить. Бывшие тогда комсомольцами одесские чекисты рассказывают, что секретарь партячейки Медведев бывал на каждом комсомольском собрании. Он казался им, наверное, пожилым и мудрым.

22 декабря 1925 года состоялось торжественное заседание общественности города, посвященное восьмилетию ВЧК — ГПУ. После многочисленных приветствий с большим докладом выступил, как писала областная газета, «старый чекист тов. Медведев, обрисовавший задачи ВЧК в деле пролетарской революции и ее историю за 8 лет».

«Старому» чекисту было тогда двадцать семь лет.

 

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Днепропетровск. Апрель 1927 года. В кабинете Медведева сидит ответственный секретарь добровольных общественных организаций Днепропетровского окрисполкома Федор Кириллович Сокаль. По просьбе Медведева он пришел рассказать о той обструкции, которую ему устроили в цехе Брянского (в Днепропетровске брянский завод имел филиал) металлургического завода на собрании ячейки Осоавиахима.

— Представляете: старый рабочий, механик, берет слово — и против Осоавиахима! Не понимаю! Рабочий! Сначала, говорит, давай семичасовой рабочий день, а потом Осоавиахим!! И это сейчас, когда Англия рвет торговый договор! Откуда это?

— Типичная троцкистская спекуляция, — усмехнулся Медведев. — Немедленно давай то, что сейчас как раз дать невозможно. Зато потом, когда экономика окрепнет и возможность появится, и партия даст семичасовой день, будут кричать, что выполняется программа Троцкого.

Впервые беседуя с Сокалем, Медведев ловил себя на странном чувстве, что ему как будто знакомы и этот пронзительный из-под лохматых бровей взгляд, и энергичная речь с сильным иностранным акцентом.

— Мне это вдвойне неприятно, — с горечью сказал Сокаль, — ведь рабочие брянского завода приобщили меня к революции!

И тут Медведев вспомнил: 1915 год, Брянск, австрийские военнопленные разбивают слежавшуюся муку в заводской лавке, оброненная листовка…

— А вы помните гимназиста, передавшего вам листовки?

Группа чекистов Днепропетровска. 1929 год. В первом ряду третий слева — Д.Н.Медведев.

Сокаль вдруг вспыхнул, вскочил, порывисто стиснул руку Медведеву.

— Как часто я вспоминал этого гимназиста!

Значит, Федор Кириллович не вернулся на родину? Да, так получилось. В семнадцатом году из Брянска ушел в Красную гвардию. Был трижды ранен. В двадцать втором демобилизовался и пошел на село волорганизатором, потом работал секретарем райпарткома. В партии с девятнадцатого.

Сокаль смотрит на Медведева с нежностью.

— Вы мой… как это говорят в России? Крестник? Нет, крестный отец!

Медведев задумался: а не поможет ли ему Сокаль в одном трудном деле? Недавно стало известно, что одесская подпольная троцкистская фракция по заданию своего харьковского центра собирается направить в Днепропетровск специалиста по стеклографии. К кому? Вот что нужно узнать.

Австриец подумал.

— Среди рабочих такие речи для меня новость. А вот интеллигенция на эту болтовню клюет… Постой, постой-ка!

И рассказал. Не так давно в компании молодых поэтов ему пришлось слышать один разговор. Ребята к литературе способные. Но в политике цыплята и путают отчаянно. Они убеждали Сокаля, что без революции в Австрии социализма в России не построить. О, они так превозносили австрийский рабочий класс: культура! образование! технический прогресс! А у нас что? Лапоть. Темные крестьянские массы. Без Европы не выстоим. Без Европы переродимся в мещанское государство.

— Конечно, они думали, мне, австрийцу, это очень приятно слушать. — Сокаль нахмурился. — Ненавижу национализм! Любой, в том числе и австрийский! Неужели они не понимают, что именно на эту удочку ловили социалистов в мировую войну: национальное превосходство! Главное — уберечь от этой демагогии молодежь. Но как? Ведь не заткнешь всем молодым уши!

Медведев рассмеялся.

— Я думаю, самый верный метод — обратный: открыть им уши. Троцкисты всячески льстят молодежи: вы лучше нас, вы умнее нас, революция — это молодость, старики — консерваторы по природе, старики боятся вас, держатся за власть, не пускают вас к рулю. И тому подобное. Мне думается, мы должны одновременно решать две задачи: раскрыть и обезвредить троцкистское подполье и помочь молодежи убедиться в пустозвонстве и двоедушии оппозиции.

…Сергея опять сорвали с лекции по физике — кто-то там пришел по осоавиахимовским делам. Нелегко учиться в горном институте и быть секретарем комитета комсомола! С товарищем Сокалем Сергей уже не раз встречался. И, хотя в глазах еще плыли бесконечные схемы и контуры, Сергей стал с ходу докладывать о работе кружков и количестве членов…

— А что вы думаете о нашей позиции в китайских событиях? — неожиданно прервал его Сокаль.

И, к удивлению Сергея, начался разговор о международных делах, после чего товарищ Сокаль удовлетворенно хмыкнул, потрепал его по плечу и ушел, так и не дослушав отчета об Осоавиахиме.

На следующий день Сергея опять вызвали с лекции и вручили конверт с коротенькой запиской: его просят немедленно прибыть на Артемовскую, 13, к товарищу Медведеву.

В этом худощавом, спокойном пареньке, неторопливом, немногословном, была сразу привлекшая Медведева определенность взглядов, вдумчивость, самостоятельность. Родители — старые большевики: отец — с 1903 года, мать — с 1905. Через два дня после рождения Сергея мать попала в тюрьму за попытку освободить политзаключенных, среди которых был и ее муж. Первые четыре года жизни Сергея прошли в тюремной камере. В 1913 году он с матерью отправился в ссылку на Север. После революции мать на партийной работе, он учится — школа, институт, впереди работа инженера…

— Нет, — решительно говорит Медведев. — Впереди работа чекиста!

Сергей ошарашен. Он никогда не думал, у него иные планы, иная профессия…

— Чекистская работа не профессия, а средство, чтобы защитить и построить коммунизм. И передышки нам враги не дают. Ты должен нам помочь в борьбе с троцкистами.

— Неужели троцкисты враги? — искренне удивляется Сергей. — Такие же, как эсеры, меньшевики, националисты? Ведь они с нами в одной партии. Конечно, они ошибаются. Но ведь ошибка еще не преступление.

— Хорошо, Сергей, сперва убедись сам…

В те месяцы троцкисты, нарушая неоднократные решения партии, не только продолжали фракционную деятельность в партии, в Коминтерне, но вели антипартийную агитацию и среди беспартийных. Получая поддержку среди мелкобуржуазной прослойки, а также со стороны некоторой части шатающихся интеллигентов, троцкисты совсем не имели успеха у рабочих. Это тревожило руководство оппозиции. И поэтому в далеко идущих планах оппозиционеров рабочему Днепропетровску уделялось немалое место. Медведеву же еще в Одессе пришлось вплотную столкнуться с деятельностью троцкистской агентуры. Нити этой деятельности и привели его в Днепропетровск.

Начало 1927 года ознаменовалось для нашего государства большими трудностями в связи с обострением советско-английских отношений и с частичным поражением китайской революции. Это немедленно использовала оппозиция, развернув атаку по линии нашей международной политики. Когда перед Советским государством встала реальная угроза войны, Троцкий выступил с обвинением партии в термидорианском перерождении, с заявлением о том, что «опаснейшей из всех опасностей является партийный режим», а это было превосходной услугой врагу, ибо подрывало работу партии по мобилизации масс для отпора империалистам. В мае Троцкий выступает с антипартийной речью на VIII пленуме ИККИ, а Зиновьев — на непартийном собрании, апеллируя к беспартийным против партии и ее руководящих органов. 9 июня — в дни жесточайших атак английского империализма против СССР — Троцкий и Зиновьев совместно организовали антипартийную политическую демонстрацию на Ярославском вокзале.

В августе 1927 года объединенный Пленум ЦК и ЦКК ВКП(б) предупредил Троцкого и Зиновьева об исключении их из состава ЦК, объявил им строгий выговор с предупреждением. Они снова — в который раз! — поклялись соблюдать партийную дисциплину и прекратить фракционную борьбу. А тем временем лихорадочно развертывают организацию подпольной сети, нелегальных типографий, создают фракционные группы в зарубежных партиях. В октябре объединенный Пленум ЦК и ЦКК исключил их из состава Центрального Комитета партии и постановил передать вопрос о раскольнической деятельности лидеров троцкистской оппозиции на рассмотрение XV съезда партии…

…По заданию Медведева Федор Кириллович Сокаль познакомил с троцкистствующим поэтом секретаря комитета комсомола горного института. Это было заманчиво для оппозиционеров. И вскоре Сергей получил явку на конспиративное собрание. Все тут было по правилам конспирации: пароль, условный стук.

Потрясенный Сергей потом признавался Медведеву, что только огромным усилием воли заставил себя молча выслушать циничное выступление некоего представителя харьковского центра, который деловым тоном разъяснял, как организовать бойкот подписки на заем, как вести дискредитацию местного партийного руководства, как восстанавливать рабочих против крестьянства якобы для предотвращения перерождения партии в мелкобуржуазную.

— Не понимаю, как можно носить в кармане партийный билет, голосовать на партийных собраниях за линию партии, смотреть в глаза товарищам по партии и за их спиной, тут же произносить такие речи. Это… это… это же предательство!

— Тебе придется еще не раз в жизни столкнуться с человеческой подлостью, — с грустью сказал Медведев. — Не падай духом, Сергей. Порядочных людей куда больше на свете. Подлецы это тоже знают. Поэтому они так тщательно маскируются под порядочных. Чекистам приходится заниматься и этим — срывать маски!

В это самое время, в те же часы, когда троцкисты шептались на конспиративных квартирах, строчили свои прокламации и болтали о революции, рядом, в нескольких десятках километров, торжественно закладывался Днепрогэс. Днепрогэс! Гордость и слава Республики Советов! Пройдут годы. Люди забудут многое. Но первые тачки земли по первой доске, первые удары кирки у днепровских порогов — не забудутся никогда. Нужно было быть слепыми, чтобы не видеть в этом вещественного рождения коммунизма.

Троцкисты лихорадочно готовились сорвать праздник на Днепрострое. Они отпечатали кипы листовок. Снарядили агитаторов. Но теперь днепропетровские чекисты знали о каждом шаге местного троцкистского подполья. Листовки попали на Артемовскую. А агитаторы просидели всю ночь на конспиративной квартире, недоумевая, почему за ними никто не приехал со стройки.

В десятую годовщину Октября Днепропетровский окружной исполнительный комитет постановил «наградить за особо преданную, энергичную и честную работу по борьбе с контрреволюцией, бандитизмом и обеспечению революционного порядка на территории Днепропетровского округа» группу сотрудников ГПУ. Почетной грамотой и именными часами был награжден и Дмитрий Николаевич Медведев.

В декабре 1927 года XV съезд партии одобрил постановление ЦК и ЦКК от 14 ноября об исключении Троцкого и Зиновьева из рядов ВКП(б) и исключил из партии 75 активных деятелей троцкистской оппозиции.

Днепропетровские оппозиционеры решили срочно направить в Москву связного за инструкциями. Выбор пал на Сергея как представителя молодежи.

Сергей получил промежуточную явку в Харькове. Из длительной беседы с членами «украинского центра» Сергею стало ясно, что на Украине фактически сформирован второй, подпольный ЦК, создан подпольный партийный аппарат с разъездными агентами. Ему удалось произвести благоприятное впечатление на харьковских деятелей, и он получил явку в Москве для встречи на самом высоком уровне.

В конце декабря Сергей уже в Москве.

Поздним вечером после тройной передачи от одного связного к другому его привели в квартиру, расположенную в большом сером доме у Мясницких ворот. Последний провожатый, оставляя Сергея в пустой, почти без мебели, комнате, сказал многозначительно:

— Будете разговаривать с Седовым!

Сергей прождал около часа. В квартире шла какая-то странная, почти неслышная жизнь. За стеной редко-редко прошаркали шаги. Потом совсем рядом кто-то коротко, сдавленно засмеялся. И опять надолго — тишина.

Седов вошел стремительно и бесшумно. Сунул деревянную руку, отдернул. Сел, как сломался. Задрал подбородок.

— Настроение в Днепропетровске?

Сергей начал рассказывать, незаметно присматриваясь. Лицо аскета. Неприятное, злое выражение. Высокомерная складка рта.

Седов нетерпеливо постукивал пальцами. В самом неподходящем месте саркастически улыбнулся своим мыслям. Прервал на полуслове. Заговорил резким, высоким голосом, безапелляционно:

— Организационные задачи: конспирация и дисциплина. За выдачу наказывать жесточайше. Физически! Наблюдать за ГПУ. Неусыпно! Для финансов создать мастерские, артели. И свои типографии. Политическая задача — поднять молодежь. Вы наша надежда. Молодость — это свобода от традиций, от денег, от имущества. Молодость — это решительность и прогресс. Берите в свои руки все: заводы, школы, вузы, партию, революцию!

Он говорил час. Без передышки. Одно и то же. И это было ужасно — за этим была пустота.

Кончил внезапно, как начал.

— Все! — Встал. — Литературу получите завтра. Немного — нет бумаги. Перепечатывайте у себя. Желаю успеха.

Ткнул руку и исчез.

Чемодан литературы, полученный на конспиративной квартире, Сергей прямо с вокзала отвез Медведеву. Ему удалось выявить один из источников финансирования днепропетровских троцкистов — то была мастерская по ремонту примусов, в которой работал знакомый ему днепропетровский поэт. Кроме того, Сергей кое-что выяснил о подпольной типографии, организованной на подмосковной даче.

— Жалкое зрелище, Дмитрий Николаевич! — говорил Сергей. — Напыщенная болтовня. От имени народа! От имени партии! Поучения. И с таким видом, будто вот сейчас шевельнет пальцем — и миллионы двинутся за ним. И все слова, слова… Демагогия! Мне казалось, я среди сумасшедших. Наверняка весь этот троцкизм сам лопнет, как мыльный пузырь.

— Ты тысячу раз не прав, Сергей! — воскликнул Медведев. — Если его не разоблачить, не разгромить теоретически и политически, он будет возрождаться и туманить головы всякий раз, когда возникнет трудный поворот в истории. И демагогия будет казаться самым легким способом разрешить все трудности. Когда империализм начнет войну против нас, а это неизбежно, эти проповедники станут кричать, что самое главное не бороться с врагом, а насаждать чистую демократию и личную свободу и все прочее, что они кричат сейчас, когда на нас лезет вся империалистическая Европа!

Вскоре в областной газете появляются одно за другим заявления об отказе от троцкистской платформы, о признании генеральной линии партии, подписанные рядовыми участниками троцкистского подполья. А 24 февраля 1929 года газета «Звезда» печатает заявление бывшего руководителя днепропетровских троцкистов, раскрывающее неприглядную картину «деятельности» троцкистского подполья, осуждающее его контрреволюционную, авантюристическую, мелкобуржуазную сущность. Это был конец троцкизма на Днепропетровщине. Бесславный конец.

Через несколько дней Дмитрий Николаевич Медведев уезжает в Херсон: новое назначение, новые задачи.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

Еще в годы нэпа Медведеву не раз приходилось сталкиваться с весьма трудной обстановкой, сложившейся в ту пору на селе. Здесь шла классовая борьба, и борьба жестокая.

В апреле 1924 года Медведев ездил из Одессы на Херсонщину в связи с делом тамошнего епископа Прокопия (Титова). Ярый антисоветчик, Прокопий служил торжественные молебны о победе Добровольческой армии. Но и после разгрома ее произносил проповеди, полные злобы и подстрекательства против Советской власти. Вокруг него группировалось херсонское кулачество. Именем епископа Прокопия кулаки освящали убийства активистов — комбедовцев, селькоров. Влияние его было весьма велико. На судебный процесс, проходивший в помещении железнодорожных Январских мастерских, съехалось много херсонских крестьян, среди них большинство было середняков и бедняков. И Медведев видел своими глазами, как эти люди благоговейно вставали, когда в зал вводили обвиняемого. Прокопия тогда приговорили к расстрелу с заменой высшей меры изгнанием из пределов УССР. Для высылки его передали в ГПУ. Разговаривая с Медведевым после суда, Проколий держался вызывающе. Он утверждал, что советская политика на селе обречена на провал и что крестьянин социализма не примет.

Словно в подтверждение его слов вскоре по Украине и Белоруссии прокатилась волна убийств сельских активистов. Расследуя дело об убийстве селькора Малиновского в деревне Дымовке на Николаевщине, Медведев видел, как запуганы, терроризированы сельчане кулачьем. Все молчали. О Малиновском говорили сдержанно: хороший человек. За что же его убили? Кто его знает! Может, случайно… И только то, что Малиновский в своих корреспонденциях назвал кулаков, укрывавших хлеб и угрожавших смертью тем, кто поддерживал Советскую власть, навело на след.

Случалось и Медведеву во время своих командировок ловить на себе взгляд, горящий звериной ненавистью.

Работая в Днепропетровске, Дмитрий Николаевич Медведев как-то напал на след провокатора Еськова, выдавшего некогда царской охранке организацию большевиков на Брянском металлургическом заводе в Екатеринославе. Он же выдал и Григория Ивановича Петровского, которому, к счастью, удалось скрыться. Идя по следу провокатора, Медведев обнаружил целую кулацкую организацию, которая укрывала бывших царских охранников, деникинских и петлюровских офицеров, помогала им устраиваться на работу, снабжала фальшивыми документами, поддерживала деньгами и продуктами. Еськов был разоблачен и арестован на шахте в Донбассе.

В 1930 году партия взяла курс на сплошную коллективизацию сельского хозяйства и, следовательно, на ликвидацию капиталистического элемента на селе — кулака. В отчаянии кулачество хватается за любые средства. И международная и внутренняя контрреволюция немедленно использует это обстоятельство.

За почти год работы в Херсоне Медведев участвовал в десятках операций по раскрытию кулацких заговоров. И нередко оказывалось, что эти организации связаны с зарубежными антисоветскими центрами и иностранными разведками.

Работавший в Херсоне вместе с Медведевым чекист Александр Александрович Лукин вспоминает о раскрытии крупной кулацкой организации, носившей название «Возрождение Таврии». Организация ставила задачей захват Крыма, Каховки, Аскании-Нова — территории, входившей некогда в Таврическую губернию. Тесно связанная с зарубежным центром украинских националистов и с белогвардейским центром в Париже, эта организация была широко разветвлена по всей Херсонщине. Почти в каждом селе существовала подпольная кулацкая ячейка, склад оружия. Были подготовлены списки сельских коммунистов и активистов, которые должны были быть уничтожены в первые же часы восстания. Образованное из украинских националистов правительство Таврии должно было немедленно обратиться за помощью к Западу.

Восстание намечалось на конец года. Ждали из-за границы эмиссара с инструкциями и гарантиями помощи от западных держав.

Больше месяца провел Медведев в селах и на хуторах под видом то бывшего деникинского офицера, то связного одной из заговорщицких групп, то даже известного бандита, разыскиваемого чекистами. Наконец удалось нащупать штаб заговорщиков — он находился на хуторе под Асканией-Нова.

Получив пароль, Медведев отправился на явку к вожаку организации. Он решил выдать себя за эмиссара заграничного центра, С ним ехала небольшая личная охрана, которая не отходила от «пана эмиссара» ни на шаг. Медведев рассчитывал, что на встречу с эмиссаром соберется весь штаб и он сумеет тут же сразу обезвредить главарей. Однако все сложилось иначе.

Еще верст за двадцать до хутора Медведева стали обгонять спешившие во весь опор в том же направлении верховые и запряженные добрыми конями повозки с поклажей, прикрытой сеном. И когда Медведев подъехал к хутору, там уже раскинулся целый военный лагерь — съехалось несколько десятков человек с оружием, боеприпасами и харчами. Оказалось, что весть о приезде «пана эмиссара» разнеслась по округе и далеко опередила самого Медведева. И кулаки приняли его приезд за долгожданный сигнал к восстанию.

Пришлось Медведеву срочно отрядить верхового из своей охраны в ближайшую воинскую часть за помощью. А тем временем он попытался оттянуть встречу, ибо никаких верительных грамот у него не было, и, если бы начались «переговоры», он сразу же был бы раскрыт.

Медведев остановился в нескольких километрах от хутора и послал туда своего представителя. Приведенный в штаб, тот долго морочил голову заговорщикам, требуя каких-то заверений и гарантий. Возвратился он к Медведеву с представителем штаба. И здесь снова начались переговоры о встрече «на высшем уровне». Наконец получив извещение о том, что воинская часть уже движется к хутору, Медведев объявил, что едет, и отпустил представителя штаба.

Уже под утро, когда хутор был окружен, Медведев распахнул дверь и шагнул в комнату, где за столом сидел в ожидании эмиссара весь штаб в полном составе. Медведев выхватил пистолет:

— Руки вверх! Не двигаться! Хутор окружен!

В комнату ворвались чекисты. Во дворе заржали лошади. Раздалось несколько винтовочных выстрелов. И этим все кончилось.

Больше двухсот «повстанцев» вместе со штабом в тот же день были отправлены в Херсон. Но суда над участниками «Возрождения Таврии» Медведев не дождался — он получил новое назначение и уехал в Купянск.

Несколько лет колесил Медведев по Украине, руководя отделами и отделениями ГПУ в Купянске, Бердичеве, Бахмуте, Лубнах, Киеве, Новограде-Волынском, Кировограде. За пять лет — семь городов. Тогда была такая система: если дело, которое он расследовал, вело в другой город, его переводили на работу туда.

Сейчас, прослеживая путь Медведева в эти годы, поражаешься тому, как много успевал он сделать на каждом новом месте иногда всего лишь за несколько месяцев. Кажется: новый город, новые люди — да ведь нужны месяцы только затем, чтобы осмотреться, обжиться. А ему этого не требовалось. Он и не начинал каждый раз что-то сначала. Он просто непрерывно продолжал раз начатое дело. Он непрерывно делал главное, единственное дело своей жизни — строил коммунизм. Вероятно, поэтому и его так повсюду принимали — сразу и целиком, как своего человека, которого давно ждали и для которого здесь уйма дел и не только чекистских. Во всяком случае, он умел их для себя находить, эти дела.

Медведев любил спорт. Но не как меценат, который с трибуны тщеславно демонстрирует заезжему начальству «своих» чемпионов. Он сам был способным спортсменом. Еще в детстве они с братом Алексеем соорудили в саду турник, и Митя очень быстро овладел снарядом: лихо крутил «солнце», что тогда считалось одним из высших достижений. На родине, в Брянских лесах, он выучился ходить на лыжах. Работая в Одессе, много плавал, греб, учился управляться с парусом. Позже изучил мотоцикл, автомобиль. Времени не хватило овладеть летным делом, но парашютный спорт он освоил.

Медведев любил спорт потому, что физическая закалка нужна была в той жизни, которую он вел. И еще потому, что понимал: это оружие в грядущей битве. А в ней он хотел участвовать полноценным бойцом. Все его существование было пронизано предчувствием грядущих сражений. Он, собственно, уже участвовал в них, участвовал ежедневно. И он понимал, что настанет час, когда в бой придется вступить всем.

В Купянске Медведев организует общегородские лыжные соревнования и обязывает всех чекистов принять в них участие. Сам добросовестно проходит всю дистанцию.

Д.Н.Медведев на открытии стадиона в городе Лубны. 1932 год.

В Лубнах Медведев создает кружок по автомотоделу. Технической базы никакой. На весь город один дряхлый легковой автомобиль. Медведев предлагает собрать машину своими силами. И сам становится к тискам. Недаром гимназист Дмитрий Медведев все летние каникулы работал слесарем на брянском заводе, помогая своим заработком семье.

В апреле 1934 года бюро Кировоградского горкома партии обсуждало вопрос о благоустройстве города. Разговор шел горячий — хотелось сделать все поскорее и получше. Но денег в городском бюджете было немного, строительной и дорожной техники и того меньше — приходилось по одежке протягивать ножки. И тогда попросил слово председатель Кировоградского окротдела ГПУ. Он только второй месяц работал в Кировограде, знали его еще немногие. Все с интересом ждали, что скажет старый чекист.

А ему было что сказать. Когда в веселый мартовский день Медведев впервые вышел на улицы Кировограда, его поразила царившая на них захолустная атмосфера. По кое-как замощенным улицам бродит всякая домашняя живность — куры, утки, свиньи. Иногда их распугивает трезвон ручного колокола трамвайчика, бегающего по единственной маршрутной линии. Вечером улицы не освещены, по ним с пьяными песнями бродят парни, которым, очевидно, некуда себя деть.

И Медведев вносит на заседании бюро горкома предложение: построить в городе силами общественности спортивный стадион. Так появляется новый пункт в постановлении бюро горкома. Создается комитет содействия строительству стадиона во главе с заместителем секретаря горкома Дубровиным и председателем окротдела ГПУ Медведевым.

Медведев понимает, что такое большое обшественное дело требует настоящего энтузиазма. Он знает силу примера. И вот в окротделе ГПУ созывается общее собрание сотрудников для создания спортколлектива. В местной газете «Социалистичный наступ» появляется статья Медведева «Наши предложения и обязательства по благоустройству города». Чекисты вызывают все спортколлективы города на соревнование.

Заваленный текущей оперативной работой, Медведев находит время, чтобы ездить с архитектором по окрестностям в поисках подходящего места для стадиона. Наконец участок подобран.

Первый субботник назначен на 12 апреля. Все подготовлено — план земляных работ, лопаты, кирки, ломы, тачки. Но Медведев волнуется — поддержат ли, как соберутся, как будут работать? Накануне субботника он выступил на городском слете рабкоров, посвященном благоустройству города. Рассказал об опыте других городов страны. «Все усилия — людей, транспорт, смекалку, товарищи рабкоры, должны мы с вами вместе бросить на то, чтобы обогатить наш город как можно скорее стадионом!» — обращается он к молодежи, собравшейся в зале. До поздней ночи засиживается в этот день в своем служебном кабинете председатель окротдела ГПУ. Сегодня он прораб, он составляет наряды своим сотрудникам на следующий день.

Утро принесло огорчение — небо обложено тучами, моросит холодный дождь. Чекисты собрались у здания окротдела. Ребята шумят, смеются. Но у всех на сердце кошки скребут: а что, если, кроме них, никто не придет? Вот уже близко участок. Но что это? Гул голосов. Песни, перехлестывающие одна другую. И открывается взорам поле, усыпанное людьми. Множеством людей. Дождь все сильнее, почти проливной. Но никто не прячется, не уклоняется, не бежит. С дождем веселее!

А 30 мая Кировоградский городской совет физкультуры под руководством общественного председателя спортивного общества «Динамо» Дмитрия Медведева провел первый в истории города физкультурный парад. На митинге, открывшем парад, Медведев горячо говорил о смысле праздника «красоты и силы» — это девиз парада.

В сентябре стадион в основном закончен и на нем проводится первое спортивное состязание.

Да, об этом стоило рассказать так подробно. Того, что он сделал за эти месяцы в «свободное от работы время», хватило бы на целый штат платных работников. Но такова была рабочая норма его жизни.

Прошло тридцать четыре года. И сегодня в Кировограде на том самом стадионе соревнуется молодежь. Нет за судейским столиком Дмитрия Медведева. Может быть, после того он ни разу и не заезжал в Кировоград. Но вот стремительно несутся по гаревым дорожкам юноши и девушки, высоко и плавно, как в невесомости, взмывают над планкой. Далеко позади оставлены старые рекорды и достижения. Соревнования посвящены памяти Дмитрия Медведева. Ну что же — он был бы доволен.

Чтобы завершить рассказ о предвоенной жизни Дмитрия Медведева, нужно вернуться на год назад.

Как-то весной, возвращаясь из служебной поездки (он работал тогда в Новограде-Волынском), Медведев наткнулся на старый, заброшенный каменный карьер. Отсюда некогда брали строительный материал для первых домов древнего Звягиля, на месте которого теперь стоит Новоград-Волынский. Вечерело. Медведев заметил на склонах карьера мерцающие неяркие огоньки. Он заинтересовался, остановился.

Д.Н.Медведев. 30-е годы.

Оказалось, что свет идет из многочисленных пещер, которыми были изрыты склоны карьера. Медведев заглянул в одну из них. Несколько детишек — старшему было не больше десяти лет — худые, в отрепьях, жались друг к другу у бледного, негреющего костра. Оборванные, грязные, они молча смотрели на прыгающие язычки пламени. Все, что было из пищи, уже съедено. Теперь нужно поскорее заснуть.

Несколько дней ходил Медведев к этому карьеру, наблюдая, как к концу дня тянутся из города через пустырь к своим норам целые процессии беспризорников.

Наконец созрел план. Однажды в воскресный день он организовал вылазку чекистов за город, на отдых. А на обратном пути привел их к старому карьеру. Здесь не нужно было никаких слов, никакой агитации. Чекисты решили создать из беспризорников коммуну.

Со старой фотографии смотрят испуганные, растерянные лица меленьких оборвышей. Однажды ночью их вытащили из гранитных щелей карьера, из мокрых, темных подвалов и привезли в белый, уютный дом с садом. Чекисты вышли на эту небывалую операцию со своими семьями. Было немало хлопот. Сами шили занавески, постельное белье. Кровати собирали по всему городу.

Новоград-Волынский. 1933 год. В день организации детской коммуны.

1934 год. Детская коммуна празднует свою первую годовщину.

Наиболее сложной оказалась проблема питания. Коммуна возникла в середине года и ни в каких сметах предусмотрена не была. Сперва опустошили кладовые управления ГПУ. Потом собрали деньги среди сотрудников. Затем Медведев выступил на заседании бюро горкома партии и добился решения о сборе по городу для коммуны «шефгривенника».

Когда съели и «гривенники», надвинулась катастрофа. Медведев поехал в Харьков и героическими усилиями добыл средства еще на полгода. За это время удалось раздобыть оборудование небольшого деревообделочного завода. Беспризорники вооружились стамесками и рубанками, и вскоре коммуна почти полностью перешла на самоокупаемость. Незадолго до отъезда Медведева на новое место работы коммуна приобрела инструменты для духового оркестра. И когда Дмитрий Николаевич приехал прощаться с детьми, его провожали торжественными, правда, еще не очень стройными звуками марша из «Аиды»…

Тысяча девятьсот тридцать седьмой год застал Медведева в Харькове. Один за другим увольнялись, исчезали его старые товарищи по работе, заслуженные чекисты, чья жизнь прошла на его глазах. В руководящих инстанциях органов государственной безопасности появились какие-то новые люди.

Как раз в эти дни он решил окончательно поговорить с Татьяной. Они знакомы уже год. Они любят друг друга. И именно поэтому он не имеет права рисковать ее судьбой, коверкать ее жизнь.

Она отлично помнит этот тяжелый разговор.

— Я не имею права жертвовать тобой. Больше мы не должны встречаться. Ты совершенно свободна.

Ей было двадцать три года. Он был старше, много пережил. Она только вступала в жизнь. Но тут что-то случилось. Какая-то сила проснулась в ней. Она спокойно остановила его.

— Довольно, Митя. Что будет с тобой, то будет и со мной.

Только тогда он понял, как ждал от нее именно этих слов.

А вскоре его вызвали к начальству и объявили, что он уволен.

Конечно, было тяжело. Обида, возмущение, негодование — это могло захлестнуть. Но не таков был Медведев.

Он поехал в Москву добиваться правды. Написал на имя Сталина, что возмущен несправедливым, неправильным решением и ждет ответа на Курском вокзале. Через два часа на вокзал за ним явился нарочный и отвез его в наркомат. Ему предложили новую работу.

Татьяна приехала в Москву. Два дня — седьмое и восьмое ноября — они бродили по праздничной Москве. А девятого нашли в центре города загс. Теперь они всегда будут вместе.

На новом месте Медведев проработал два года. Вскоре ему пришлось выйти на пенсию по болезни — сказался давний ушиб позвоночника. Дмитрий Николаевич поселился с женой в поселке Томилино под Москвой.

Очевидно, пережитое сильно ослабило его: болезнь надолго вывела из строя. Однако воля к активной жизни оказалась сильнее. Превозмогая боль, он заставлял себя вставать, двигаться. Наконец стала возвращаться работоспособность. В начале 1941 года Медведев был назначен руководителем крупной хозяйственной организации.

Тех из старых его знакомых, кто встречал Медведева в то время, поражала его жизнерадостность, его увлеченность новым делом. Они считали, что он хитрит, не хочет, чтобы его жалели. А он действительно увлекся. И хотя по вечерам Дмитрий Николаевич уже начинал писать воспоминания, он совсем не собирался сдавать себя в архив.

И так же естественно и просто нашел он свое место в Великой Отечественной войне.

 

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Решение идти в тыл врага явилось само собой, когда на глаза впервые попались новые военные термины: клещи, окружение, котел. То была новая тактика. Она пугала неизвестностью и как будто невозможностью противостоять. Гитлеровцы отлично понимали силу воздействия этих слов. И разбрасывали миллионы листовок, на которых чернели пугающие слова: клещи! окружение! котел!

— Они нас пугают окружением? Значит, именно здесь у них слабое место. Нужно специально идти в окружение! — убежденно говорил Медведев.

Необходимость партизанской борьбы на захваченной врагом территории была очевидна для нашего командования. Медведев был не единственным, кто говорил об этом. Но еще целую неделю он не получал ответа на свой рапорт.

Наконец приказ о назначении Медведева был подписан.

В те дни Наркомат внутренних дел и ЦК ВЛКСМ сформировали из добровольцев отдельную мотострелковую бригаду особого назначения. Бойцами бригады стали многие выдающиеся спортсмены и сотни комсомольцев, в первые же дни войны обратившиеся в ЦК комсомола с просьбой послать их на фронт. Командовали подразделениями бригады кадровые, опытные чекисты и пограничники. В летнем лагере бригады, находившемся под Москвой, Медведев отобрал в свой отряд три десятка надежных ребят. Очень приглянулись ему полярники Дмитрий Староверов, ставший начальником штаба отряда, и Анатолий Шмаринов, радист.

Через несколько дней после первой бомбежки Москвы Дмитрий Николаевич проводил в эвакуацию семью. И закружился в подготовительных хлопотах. В те дни он обращался к жене: «Любимая!.. Три дня я не писал тебе. У меня начались занятия, поэтому никак не мог. Преподают обращение с орудиями моего производства, но только иностранного происхождения, так как сталкиваться придется больше с ними. Кроме того, теперь мне приходится заниматься оргвопросами… Занятия — вещь полезная, но хочется скорее на место… Иногда ночую у товарищей, с которыми должен ехать, чтобы ближе познакомиться с ними…»

Позвонили из ЦК — выделенный для отряда комиссар Новиков тяжело заболел. Есть другая кандидатура: коммунист, рвется на фронт, молод. Правда, совсем штатский — инженер-электрик. Кулаков, Георгий Николаевич.

Они встретились в здании ЦК на Старой площади. Их оставили вдвоем. Медведев почти не задавал вопросов. Он только внимательно смотрел на этого совсем молодого еще человека с симпатичным, мягким лицом, с открытым и прямым взглядом, вслушивался в интонации его голоса.

Они понравились друг другу. В своем «Дневнике комиссара» Кулаков рассказывает, как Медведев неожиданно встал, положил свою крепкую руку ему на плечо:

— Ну что же, комиссар, значит, будем воевать вместе?

Только тогда узнал Кулаков, что он будет комиссаром партизанского отряда.

Гитлеровцы приближались к Москве. Не так быстро, как намечали в своих планах, но приближались. Командованию срочно требовались разведывательные данные, чтобы организовать оборону столицы. И нужно было дезорганизовать тыл противника.

Перед отрядом Медведева стояла задача сочетать разведку с активными диверсионными действиями и с организацией широкого партизанского движения. 23 августа под вечер на трех старых полуторках отряд выехал к линии фронта. Заночевали на вокзале в Подольске. Ночью Медведева разбудили.

— Дмитрий Николаевич?! Вот хорошо, что я вас догнал!

Луч карманного фонарика осветил могучую фигуру и круглое, доброе лицо знаменитого на всю страну боксера Николая Королева.

— Я уже ничего не могу сделать. Отряд оформлен и едет на фронт.

— Все равно никуда я теперь отсюда не уйду, берите меня с собою!

Так появился в отряде адъютант командира.

Ехали через Брянск. Как хотелось Медведеву завернуть в родную Бежицу, поклониться земле, на которой стоял отчий дом. 27 августа он опустил в почтовый ящик открытку: «Тимофейчик, любимый! (Так шутливо он называл жену.) Пишу тебе из Брянска. Это уже последняя весточка. Через полчаса буду проезжать Бежицу. Взгляну на свой родной дом. А потом, часа через четыре, буду уже на месте назначения… Будь здоровенькой. Крепко целую. Д.».

Не успел. По Десне развернулись кровопролитные бои. То и дело вражеская авиация бомбила Брянск, Бежицу, Брянский завод. И каждый раз, едва возникало гудение тяжело груженных самолетов, у стен завода взмывали в небо ракеты. Вражеские бомбы падали точно в цель. Рабочие отряды выловили нескольких вражеских лазутчиков-ракетчиков. Они показали, что промежуточный аэродром, на котором производится заправка бомбардировщиков, находится совсем близко, в ста километрах от Брянска. Эх, если бы вывести этот аэродром из строя! Отряду нужно спешить.

Оставив в стороне Бежицу, Медведев повел отряд к передовой.

Пять раз пытались партизаны форсировать Десну. Но на захваченном немцами берегу немедленно взмывали в небо осветительные ракеты, и начинался ураганный огонь. Не помогали никакие ухищрения, никакие отвлекающие маневры. И тогда Медведев удивил своих бойцов:

— Будем переходить фронт днем.

Два дня наблюдал Дмитрий Николаевич за тем, как ведут себя немцы на той стороне. И план родился.

Ровно в двенадцать часов дня, когда солнце стояло высоко и когда только безумец мог попытаться перейти линию фронта на глазах у противника, гитлеровцы снимали часть постов и приступали к обеду.

Ровно в двенадцать часов дня отряд сосредоточился в низком кустарнике у самой плотины. Вот Медведев приподнял голову, прислушался, кивнул. И пополз, ловко и бесшумно, по мокрым и скользким бревнам, выступающим из-под насыпи плотины. Вот уже весь отряд на той стороне. Теперь ползком через заросший двор к плетню, быстро, по одному пересечь пустынную улицу, солнечную, жужжащую пчелами пасеку и снова в кустарник.

И наконец над головой кроны деревьев, со всех сторон могучие, морщинистые стволы — лес! Теперь во весь рост, по компасу на запад, десять километров почти бегом, не останавливаясь. Так отряд перешел линию фронта без единого выстрела. В этот час, наверное, и родилась безграничная вера партизан в своего командира.

Больше четырех месяцев действовал отряд Медведева на брянской земле. Ежедневно выходил в эфир Толя Шмаринов и сообщал в Москву все новые и новые сведения о передвижении немецких воинских частей, о порядках, которые заводят гитлеровцы на оккупированной территории.

Учиться приходилось всему — строить шалаши и разжигать костры, добывать продовольствие и готовить пищу, выслеживать врага и уходить от погони. Кончились продукты, истощились боеприпасы, наступили осенние холода, а партизаны были в летних гимнастерках. Люди слабели. Навалилась цинга. Но они упрямо шагали по заросшим мелколесьем просекам, закладывали взрывчатку под рельсы и рвали вражеские эшелоны, обстреливали из засад автоколонны на шоссе.

Слух о бесстрашных партизанах широко пошел по Брянщине. И к отряду потянулись все, кто хотел драться с врагом. Так пришел в отряд офицер Александр Творогов, выходивший из окружения с группой товарищей. Так пришел и Герой Советского Союза майор Сипович, участник штурма «линии Маннергейма», Приходили в одиночку и группами.

Никогда не забудут медведевцы женщину, мать троих детей, ставшую проводницей отряда в один из самых опасных моментов, когда каратели были рядом. Она так и не назвала себя. В маленькой лесной деревеньке Волынь, в Людиновском районе, стоит домик обыкновенной русской женщины, крестьянки Василисы Федоровны Юрковой. Здесь в лютые декабрьские морозы сорок первого года жил Дмитрий Медведев, сюда сходились и съезжались на военный совет командиры многих партизанских отрядов. Именно здесь был разработан план объединенной боевой операции всех партизанских отрядов в ночь на 25 декабря. Эта операция положила начало широким совместным действиям брянских партизан, заложила основу партизанскому краю.

Но об отряде Медведева узнали не только друзья. Все чаще в районах расположения отряда стали появляться подозрительные люди. Однажды с группой бежавших из плена в отряд пришел провокатор. Его разоблачили. Но вскоре явился еще один. Каратели шли по следам отряда, атаковали на марше, пытались окружить лагерь. Было ясно, что гитлеровцы ведут тщательное наблюдение за отрядом, что кто-то занимается этим упорно и методично.

Товарищи Медведева по брянскому рейду рассказывают, что в те дни он спал по три-четыре часа в сутки. Среди ночи, на привалах, после утомительной дороги он то и дело вставал, обходил лагерь, проверял посты. Отряд вырос в десять раз, и Медведев нес ответственность за всех этих людей.

В одном из боев Дмитрий Николаевич был ранен в ногу. С поля боя его вынес Николай Королев. Врач отряда Александр Файнштейн извлек пулю. Но ходить было мучительно трудно. Для Медведева изготовили из орешины костыли. И он, преодолевая боль, не разрешая помочь себе, шел на костылях — по-прежнему впереди отряда.

Во время одного тяжелого боя Медведев был контужен. Двигаться он не мог. Тогда он разложил возле себя оружие, гранаты и приказал адъютанту:

— Отходи! Я прикрою.

В тот раз Королев вторично спас жизнь командиру — под шквальным огнем вынес его к своим.

Среди выходящих из окружения попадались разные люди. Встречались и такие, кто опустился, потерял веру в победу, в себя. Одна из таких групп присоединилась к отряду. Дисциплина, царившая в отряде, строгая требовательность, напряженная боевая жизнь стали им невмоготу. Дважды эти люди пытались бежать. Агитировали наименее устойчивых. Наконец уговорились убить командира и комиссара. Когда дело раскрылось, командование отряда настаивало на расстреле всех зачинщиков. Медведев слушал товарищей молча и печально. И все-таки он решил спасти тех, кто еще мог стать человеком.

После тяжелого многочасового перехода отряд был остановлен, выстроен в каре. Медведев огласил приговор главарю предателей. И тут же предатель был расстрелян перед строем. Остальные были распределены по разным отделениям. И началось перевоспитание этих людей. У них отобрали оружие — они должны были добыть его в бою. На боевые задания их посылали вместе с лучшими людьми отряда. Медведев пристально следил за тем, как они меняются, радовался каждому проявлению в них человечности, порядочности.

Партизаны узнали, кто был организатором операций против отряда. Прапорщик царской армии Львов, сын бывшего обер-прокурора святейшего синода, длительное время проживал в Москве под чужой фамилией. При первой же возможности он перешел фронт и сдался гитлеровцам. О, он готов на все, лишь бы отомстить большевикам! Ему предложили превосходную работу: борьбу с партизанами. Он с восторгом взялся за это дело.

Когда партизаны изловили Львова и привезли в лагерь, Шмаринов немедленно радировал в Москву. И вскоре на снежном партизанском аэродроме приземлился «кукурузник». Пока Львова грузили в багажный ящик, партизаны окружили самолет. Каждому хотелось коснуться кусочка Большой земли, погладить красные звезды на крыльях, перемолвиться словечком с летчиком, два часа назад бывшим в Москве.

Когда под натиском наших войск гитлеровцы покатились от Москвы, Медведев получил приказ: вывести отряд на Большую землю на отдых. 13 января 1942 года они двинулись к Москве.

От Тулы ехали в поезде. Ребята притихли — не верилось, что едут домой. О чем они думали? Во всяком случае, не о том, как много сделали за эти четыре месяца. Да разве можно было оценить это тогда? Шел только первый год войны. Еще не брезжил впереди ее конец. И хотя каждый знал: победа придет — но она была еще так далеко… Они просто смотрели друг на друга, улыбались. Ведь они сроднились за четыре месяца на всю жизнь. Старые вагончики скрипели. Паровоз, отдуваясь, еле тащился. Но впереди была Москва!

Думал о своем и Медведев. Вот он везет триста ребят. Они спокойны, они не тревожатся ни о ночлеге, ни о еде, ни о завтрашнем дне — они знают: командир позаботится. И так всю жизнь. Всю жизнь он взваливает на себя ответственность за других и потом беспокоится, хлопочет, терзается… Как он устал! Как хочется, чтобы кто-нибудь позаботился и о тебе, приласкал и пожалел… Да, видно, он и вправду очень устал. И вспомнилась минута прощания. «Я не уговариваю тебя остаться. Конечно, ты должен воевать. Так что ж сказать тебе, Митя? Чтоб берег себя? Не для этого ты едешь. Ну а то, что я каждую секунду, всегда буду с тобой, там — ты это сам знаешь». Завтра же он попросит отпуск и помчится к ней, на Урал. Как она там? Не нуждается ли? Здорова ли? На одну неделю — он заслужил эту передышку, в конце концов'

На перроне толпились люди. Медведев решил, что кого-то куда-то провожают, и не торопился выходить, чтобы не помешать. Но ребята не выдержали и высыпали поглазеть. Едва они появились на перроне, как прокатилось оглушительное «ура!». Медведев с удивлением выглянул из вагона. В тот же миг кто-то схватил его в мертвые объятия. Кто-то, покалывая железными усами, чмокал в щеку. Кто-то радостно вопил над ухом. Вышедших из вагона ребят уже качали. И все звенело «ура!». Партизаны стояли растерянные и счастливые. Так встретила их Москва.

1942 год. После возвращения из Брянских лесов. Слева направо: М.И.Сипович, Г.Н.Кулаков, Д.Н.Медведев, Н.Ф.Королев.

Татьяна Ильинична Медведева трудно жила в эвакуации. Ее с больной матерью завезли в глушь, куда только летом по воде и можно добраться. Телеграммы и письма из Москвы шли в Пермь и там где-то терялись. О муже она ничего не знала. К тому же еще в пути она поняла, что ждет ребенка.

22 февраля родился сын. Роды начались преждевременно. Ребенок был слаб. Татьяна Ильинична выписалась из больницы, чтобы ухаживать за тяжело больной матерью. Ютились они в холодном доме, без света. С едой было плохо — на рынке предпочитали деньгам вещи, а вещей не было. Татьяна Ильинична металась между больницей, где оставался ребенок, и домом. В один из дней, возвращаясь из больницы, увидела на стене дома старый номер «Правды». На первой странице было напечатано приветствие партизанам, проделавшим замечательный рейд по вражеским тылам. И в этом же номере — указ о награждении славных народных мстителей. Орденом Ленина был награжден Дмитрий Николаевич Медведев.

Она ворвалась в дом, смеясь и плача.

— Он жив! Жив!..

Видно, еще недостаточно знал он себя, если думал, что сможет уехать, выключиться, отдохнуть. В первый же вечер в номер гостиницы «Москва» на шестом этаже, где поселили Медведева, набилось множество народу. И до утра шел бурный разговор. Создавались, опровергались и вновь строились неотложные увлекательные планы дальнейшей разведывательной работы в тылу врага. Теперь здесь нередко ночевало по десять человек. Здесь зарождались новые десантные отряды. Комплектовались, и уходили в тыл врага, и успешно воевали.

Дмитрий Николаевич отправил телеграмму жене на Урал. Но и эта телеграмма затерялась в дороге. И напрасно по вечерам, возвращаясь в номер, шарил Медведев среди писем на администраторском столе.

Целыми днями он писал подробнейшие отчеты, докладывал разным начальникам. Его начинала уже раздражать эта суета, топтание на месте. В голове зрели новые планы. Казалось невозможным терять время. Получив награду из рук Михаила Ивановича Калинина, в ответном слове Медведев сказал, что война только начинается, что чекисты, партизаны, разведчики готовы выполнить любое, самое трудное задание.

В ночь на 24 февраля командир отдельной бригады полковник Орлов вместе с Медведевым были вызваны к главнокомандующему Западного направления Г.К.Жукову. Разговор продолжался два часа. Медведев подробно доложил обстановку в тылу врага, обосновал свои предложения о перенесении партизанских и разведывательных действий в глубокий тыл противника. Жуков заинтересовался, сразу перешел к конкретным вопросам. Сколько нужно людей? Сколько и какого вооружения? Медведев назвал примерные цифры. Особенно подчеркнул важность автоматического оружия для ближнего лесного боя. Жуков обещал дать автоматы.

Наконец пришла телеграмма от жены. Сын! Но ехать на Урал теперь уже не было совсем никакой возможности. 8 марта Медведева вызывало командование: интересовались, как идет комплектование нового отряда. Очень торопили.

Задача стояла особенная, небывалая. Нужно было создать разведывательную партизанскую базу в самом центре оккупированной части Украины, в районе города Ровно. По данным разведки, туда уже перебирались центральные административные учреждения гитлеровцев, вскоре ожидался приезд и самого гитлеровского наместника гауляйтера Эриха Коха.

Итак, не просто партизанский рейд, не просто наблюдение на железных и шоссейных дорогах. Разведчикам предстояло внедриться в центральные административные учреждения гитлеровцев, проникнуть в самое логово врага. И Медведев просматривал списки и заявления добровольцев, знакомился с людьми, искал тех, кто знает город Ровно, его окрестности.

Поздно вечером, усталый и озабоченный, пришел он к себе в номер. Дежурная по этажу протянула телеграмму. Он осторожно переступил через ноги спящих товарищей, сел в кресло у окна, долго смотрел на распечатанный бланк.

Мальчик умер. Крошечное существо, беспомощное, зависящее от чужой воли, от чужих дел, от случая… Может быть, если б он бросил тогда все и поехал, может быть… Он достал бы лекарства, перевернул бы все в городе, он мог бы… Нет, он не мог. Не мог! Жизнь его движется по невидимой колее. Изменить в ней нельзя ничего. Ни капли — это он знает твердо.

Ему было безмерно жалко Татьяну, одну с ее горем, так далеко от него. Но самое трудное, что в такие часы, в такие дни, когда он уже весь в деле, ему не нужны рядом любимые. Семья для него не исчезает, нет, она уходит куда-то, в далекую кладовочку сердца, и ждет там, пока не наступит радостный день завершения. Он никогда не говорил об этом Татьяне. Но она знает. И принимает. И он ей признателен за это.

Когда в апреле ему удалось вызвать Татьяну и она приехала в Москву, отряд был уже сформирован. Ядром командования стали старые товарищи по работе, старые чекисты — Лукин, Фролов, Пашун. Хорошей помощницей будет юная Симона, его воспитанница, — она прошла горнило Испании. Комиссар отряда — Сергей Трофимович Стехов. Этого человека не только уважают, его нежно любят в бригаде. За душевную ясность. За мудрую сдержанность. За храбрость. Он прожил нелегкую жизнь. В раннем детстве осиротел, его приютила многодетная рабочая семья. Революция, гражданская война. Работа в газете. И наконец он чекист. В бригаду Стехов пришел из Смоленска, где участвовал в тяжелой, кровопролитной обороне города. Он стал комиссаром второго полка бригады. Но заветной мечтой его было пойти в тыл врага. Он и отобрал в отряд большую часть бойцов и офицеров.

В общем, они, будущие партизаны-разведчики, были, конечно, еще мальчишками и девчонками — большинству по девятнадцать-двадцать лет. Сорокалетние командиры-чекисты для них — пожилые люди. Но все же это были уже не те зеленые юнцы, которые уходили с Медведевым в первый рейд. Кое-кто из ребят уже побывал во вражеском тылу. Почти все участвовали в битве за Москву. В бригаде были уже свои герои, такие, как два взвода лыжников во главе с Лазарем Паперником, погибшие у деревни Хлудово. Были уже свои братские могилы…

Медведев приехал в поселок Строитель. Обошел помещение. Осмотрел оружие, снаряжение, заглянул в санчасть, где врач и два фельдшера упаковывали в ватные мешки медикаменты.

Комиссар выстроил отряд. Медведев всматривался в этих сиявших счастьем ребят. Ведь из четырехсот записавшихся отобрали именно их, пятьдесят шесть! Если бы гитлеровцы могли в солнечный июньский день 1942 года заглянуть на зеленое поле подмосковного аэродрома и увидеть тех, кто в зеленых комбинезонах десантников выстроился перед объективом фотоаппарата! Тех, кто готовился отправиться в самое логово врага, готовился перехитрить матерую контрразведку фашистского рейха! Смотрит Медведев на свою армию — мальчишки и девчонки! Но он-то хорошо знает, что нет ничего надежнее и тверже, чем чистые сердца этих ребят. А разведчиками они станут. Научатся.

Высадка первой группы закончилась трагически. Летчик в непогоду сбился с курса и выбросил десантников южнее цели, в открытой степи. Через два года удалось установить, что группа была окружена и уничтожена крупными силами фашистов. Чудом уцелевший один из ее участников рассказал подробности героической гибели десантников у деревни Селянщины.

Медведев появлялся в эти дни в расположении отряда, как всегда, спокойный и уверенный. Шутил, заботливо входил в каждую мелочь. Никто из бойцов не подозревал, что творилось у него на душе в те дни, когда он каждый час ожидал известий от командира группы Саши Творогова, ночами дежурил на радиоцентре. Никто не знал, что в эти самые дни Дмитрий Николаевич готовил к будущей работе их товарища по бригаде, австрийского антифашиста, которому предстояло появиться в оккупированном городе в форме немецкого офицера. Это была трудная и напряженная работа. Чудесный парень, рабочий-металлист, спортсмен и альпинист, не так-то просто влезал в шкуру прусского юнкера. А когда наконец дело у него пошло, парня откомандировали на Кавказ — там наступали гитлеровцы, и командованию срочно потребовались опытные альпинисты.

Это нарушало весь план. А молчание Саши Творогова свидетельствовало о том, что произошла катастрофа. И все-таки Медведев принимает решение лететь.

1942 год. Западная Украина. В партизанском лагере. В центре стоит Д.Н.Медведев

С 10 июня начинается переброска отряда в глубокий тыл противника, в район станции Толстый Лес, на железной дороге Овруч — Чернигов. Находившаяся там десантная группа под командованием Виктора Васильевича Кочеткова организовала прием отряда.

Едва отряд собрался, партизанский лагерь окружили каратели. Несколько часов шел этот первый бой партизан с намного превосходившими силами фашистов. Был убит один из лучших боевых товарищей — Анатолий Капчинский, рекордсмен Европы по конькам. Появились первые раненые. Но партизаны выстояли. Опрокинули противника, принудили его бежать. С этой первой победы и началась эпопея второго медведевского рейда, который так подробно описан во многих послевоенных книгах самого Дмитрия Медведева и его боевых товарищей.

В коротеньком письмеце, написанном карандашом на тетрадном листке 16 июля 1942 года, Медведев сообщал жене: «Как и следовало ожидать, прибыли на место благополучно и почти с места в карьер приняли боевое крещение. Подобные эпизоды не входят пока в наши задачи, но так как нам это было навязано, отбили охоту гоняться за нами. Крепко мы им всыпали! Теперь они боятся в лес заходить и вовсе потеряли наши следы.

Один из товарищей — Костя Пастоногов напишет тебе письмишко из госпиталя. Ты навести его, узнай нужды всех четырех раненых, навещай их почаще и тормоши начальство, чтобы заботились о них. Ребята хорошие и заслужили внимание и заботу о себе.

Я чувствую себя хорошо. Живу в полном понимании смысла жизни. Каждую минуту или борюсь, или обдумываю предстоящую борьбу… Стехов — хорош! Боевой, толковый работяга. Все остальные — Шура, Володя, Маша, Сима — чувствуют и держат себя хорошо…»

Отправить это письмо тогда не пришлось. Самолет, который прилетел за ранеными, при посадке завяз в болоте. Его пришлось сжечь. Летный экипаж присоединился к отряду. Лишь в сентябре удалось вывезти раненых на Большую землю.

«Любимый мой, единственный Тимофейчик! Уже несколько раз ожидал оказию, чтобы переслать тебе несколько строк, но все не удавалось. На этот раз надеюсь на удачу. Дела идут неплохо, хотя могли бы быть лучше. В зависимости от обстановки приходится время от времени приостанавливать начатую работу, чтобы продолжить ее через несколько дней. А время уходит. Настроение как у меня, так и у всех тут бодрое, хорошее; уверены в том, что задание выполним… Ребята хорошие, боевые. Хороши военком и начштаба, Так что все складывается неплохо».

В конце августа с одной из десантных групп Москва прислала человека, который мог заменить австрийца, — хотя он и был русским, но великолепно владел немецким языком. Однако к этому времени гитлеровцы ввели новую форму командировочных удостоверений для фронтовых офицеров, а у Грачева, как звали нового партизана, такого удостоверения не было. Сначала все складывалось трудно. Но вот пошли в город первые разведчики. Появились первые явочные квартиры, первые связи с городским подпольем. Наладили свою канцелярию, стали изготавливать необходимые документы. Прочно устроился в городе под видом офицера Пауля Зиберта и Грачев. Поступили важные разведывательные данные. И начинаются для Медведева новые тревоги. А не слишком ли гладко все идет в городе? Неужели немцы так беззаботны? Кто кого перехитрил?

Советские люди ищут партизан, они хотят бороться в их рядах. Отряд, естественно, становится центром сопротивления в огромном районе. Десятки людей приходят в партизанский лагерь. Но ведь этим могут воспользоваться и враги? И они пользуются. Отряд ищут, в отряд засылают предателей, пеленгуют партизанские рации, бросают против медведевцев крупные карательные экспедиции. Заодно с гитлеровцами действуют и украинские националисты — все эти бандеровцы, мельниковцы, бульбовцы. Названия изменились, а сущность осталась: это все те же хорошо знакомые Медведеву петлюровцы, гетмановцы, укаписты.

Без помощи местного населения разведчики не могли бы действовать успешно. Партийное подполье в Ровно, Луцке, Здолбунове, Виннице, сотни и сотни патриотов действуют с партизанами заодно. Но разве можно было избежать жертв? И гибнут славные разведчики Приходько, Куликов, Галузо, весь состав подпольной организации во главе с коммунистами Остафовым и Мирющенко. Гибнет в Виннице Ляля Ратушная… Погибает и разведчик Грачев, и вскоре страна узнает настоящее имя этого легендарного героя — Николай Иванович Кузнецов.

«Любимый Тимошенька! Пользуюсь случаем, чтобы черкнуть тебе несколько слов. Больше не сумею, так как все происходит очень неожиданно. Наша разлука затянулась. Но ведь ты и не должна была меня ожидать скоро обратно. Я тебя предупреждал, что увидимся после окончательного разгрома гитлеровцев… Наше задание требует повседневного умственного напряжения и треплет нервы. Иногда кажется, что уже все готово, что еще шаг, и задание будет выполнено. Вдруг сразу — разочарование. И приходится начинать чуть ли не сначала… Здоровье у меня довольно приличное. Только нервы пошаливают. Но это тебя не должно беспокоить…»

Д.Н.Медведев в тылу врага. 1943 год.

Это написано в конце сентября 1943 года. В это время жестокий недуг свалил Медведева: обострилась давняя болезнь — трещина в позвонке. Письмо он писал, лежа ничком в повозке, превозмогая мучительную боль. Теперь нередко штабные совещания проходили у командирской повозки.

За двадцать два месяца соединение выполнило десятки важнейших разведывательных операций. Достаточно назвать переданные Медведевым в Москву сообщения о подготовке гитлеровцами покушения на участников исторического совещания в Тегеране — Сталина, Рузвельта и Черчилля, о размещении под Винницей ставки Гитлера, о подготовке немецкого наступления на Курской дуге, важнейшие данные о военных гарнизонах, полученные от самого командующего этими гарнизонами генерала Ильгена, регулярные сообщения о передвижениях по железным и шоссейным дорогам.

Соединение провело 83 боевые операции, в которых были уничтожены многие сотни гитлеровских солдат и офицеров, немало высших военных и нацистских деятелен. Много боевой техники истреблено партизанскими минами.

1943 год. Встреча командиров партизанских соединений в селе Велки-Целковичи. Слева направо: Н.Прокопюк, Д.Медведев, А.Федоров, В.Карасев, Г.Балицкий.

Мальчишки и девчонки стали опытными бойцами — разведчиками и подпольщиками. Многие награждены боевыми орденами и медалями.

Да, они возмужали. Но не очерствели, не огрубели сердца.

Светлый мир нормальной человеческой жизни встречал в партизанском лагере тех, кто приходил сюда из фашистского ада. В отряде регулярно выходила газета. На отдыхе партизаны читали стихи, пели песни. Брань в отряде была запрещена. Самым почетным человеком был раненый. Ему приносили все самое вкусное, что удавалось достать. Его охраняли в дороге, в бою. Когда раненному в область почки Василию Быкову нужно было срочно сделать операцию, а лагерь был окружен карателями и следовало отходить, Медведев приказал занять круговую оборону, чтобы дать возможность прооперировать раненого и спасти ему жизнь. В отряде был закон: раненого не оставлять нигде, ни при каких обстоятельствах. Особой нежностью были окружены в отряде дети. А их собралось немало. Приходили они с родителями. Приходили и одни. Выбравшиеся из рва, где расстреляли отца и мать, отбившиеся от родных, заблудившиеся в лесу…

В феврале 1944 года отряд под Львовом встретился с частями Красной Армии. Москва передала приказ: выйти на Большую землю в районе местечка Цумань. Отсюда в кузове грузовой машины вывезли в Москву тяжело больного Медведева. Вскоре отозвали и Стехова — его ждало новое задание. Отряд же должен был снова отправиться в тыл врага…

«Тимошенька! Возвращаю тебе две тарелки, две книги, салфетку и носовой платок. Ничего лишнего у меня не остается. С каждым днем чувствую себя все лучше. Если так пойдет и дальше, то дней через 10 буду проситься домой. Уж больно здесь тоскливо, скучно. Я никак не могу привыкнуть к тишине после беспрерывной стрельбы и взрывов. В отряде что-то не клеится: никак не могут сняться с места и перейти линию фронта. А это так необходимо и как можно скорее… О моих дальнейших перспективах думать еще рано… Ты напрасно на меня нажимаешь и хочешь получить только один ответ. Тебя я очень люблю, и только одну тебя. Хочу быть с тобою, отдохнуть. Но разве можно сейчас так ставить вопрос? Надо добивать зверя!.. Ты пишешь, что я уже достаточно испытал судьбу и что не следует больше заглядывать смерти в глаза? Мне-таки очень везло: помимо общей постоянной опасности смерть десяток раз подходила ко мне вплотную. Дважды казалось, что уже все кончено. И как видишь — жив. Когда бывало сложно, опасно, я всегда мысленно, а если никого поблизости не было, то вслух обращался к тебе и говорил: «Ну, Тимошенька… выручай», и всегда все кончалось благополучно… В общем, я еще не ухожу от тебя и хочу быть с тобою. Но если нужно будет, пойду снова, и ты меня благословишь…»

Письмо датировано 16 марта 1944 года. Он снова готовился в путь.

 

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ему удалось еще раз уговорить командование, что он здоров, боеспособен, и уехать на запад, на боевое задание — очищать освобожденную территорию от гитлеровских и националистических банд. Он знал, что многие из тех, кто пошел за националистами, — темные, запуганные селяне западных областей, которых Советская власть не успела приобщить к культуре, к человеческой жизни. И он хотел встретиться с этими людьми, открыть им глаза… Но силы его уже были на исходе. Болезнь возвратилась. Пришлось ехать в Москву, опять лечиться. О славе он не думал. Само собой получилось, что пришло признание. Ему вручили второй орден Ленина. Потом был еще праздник: указ о присвоении Дмитрию Медведеву звания Героя Советского Союза.

Но со здоровьем было плохо. И он стал пенсионером.

Наверное, был лишь один вечер, в день получения пенсионной книжки, когда он засыпал без тревожного чувства, что время уходит, а он не успел сделать все запланированное. А может, и не было такого вечера… Во всяком случае, в первые же дни своей пенсионной жизни Дмитрий Николаевич Медведев сел за работу.

За семь лет он написал книгу для детей «Это было под Ровно», книгу для взрослых «Сильные духом», вместе с Анатолием Гребневым написал пьесу «Сильные духом», почти закончил повесть о винницких подпольщиках «На берегу Южного Буга», задумал и начал повесть об Остафове… Книги его выдержали десятки изданий, переведены на многие языки, пьеса обошла чуть ли не все сцены страны.

1950 год, в Доме литераторов. В.Попов, М.Пришвин, Д.Медведев и В.Вишневский.

Почему он стал писать? Он просто продолжал дело своей жизни. Когда в печати подвились первые отрывки из повести о винницких подпольщиках, действовавших вместе с отрядом Медведева, произошла совершенно неожиданная история. Оказалось, что о подпольщиках в Виннице забыли. Новые руководители города не знали о делах времен войны и оккупации. Кое-кому даже показалось, что разговор о прошлом умаляет авторитет нынешних руководителей. И вот, сначала в винницкой газете, а затем перепечатанная «Литературной газетой», появилась статья, опровергающая все, что написал о винницком подполье Медведев. Не было подполья. Не было героической борьбы винничан против оккупантов. Автор введен в заблуждение. Кроме того, в городе он не бывал — не так назвал одну из улиц. Статья не просто отрицала. Она еще и клеветала. Подпольщики-де не только ничего не сделали, а они еще к тому же сотрудничали с оккупантами!

Ретивые винницкие чиновники проявили оперативность — бывших активных подпольщиков исключили из партии, уволили с работы…

Медведев начал бороться. Бороться за судьбы людей. За истину. Он собрал огромный фактический материал о винницком подполье и его людях. Добился создания специальной комиссии Центрального Комитета партии для выяснения правды. Два года ушло на то, чтобы доказать: статья клеветническая.

Комиссия Центрального Комитета партии постановила передать дела исключенных из партии в КПК на пересмотр и опубликовать опровержение клеветы.

Все эти годы Медведев продолжает писать. Часто выступает он перед многочисленной аудиторией, рассказывает о героических подвигах советских людей в тылу врага. Особенно охотно приходит к детям, к молодежи. Тысяча выступлений за несколько лет!

А квартира в доме № 16 по Старопименовскому переулку постоянно полна. Здесь днюют и ночуют бывшие партизаны. У всех неотложные дела к командиру. Тому сына нужно устроить на учебу, тому надо подлечиться. Дочь одного из ровенских подпольщиков, убитого гитлеровцами, уехала работать в тайгу, в Красноярский край, да прожилась там, обносилась. Медведев посылает ей деньги, пишет письмо ее товарищам по работе. Письма он пишет непрерывно. В сотни адресов, во все уголки страны, где живут и работают его боевые друзья. О них должны знать товарищи по работе, соседи по дому, незнакомые… Не для того только, чтобы о них позаботились, — они этого заслужили, — но и для того, чтобы с них спрашивали!

Был солнечный осенний день. Куда-то по своим делам спешили прохожие, играли дети. На асфальте прыгали озорные воробьи… Медведев стоял, прислонившись к стене дома, и ждал, когда утихнет боль в груди, под лопаткой. Это случилось в первый раз. Он даже не испугался. Разозлился. Что за чепуха! В ногах слабость… Кружится голова… Неужели не справится?

Он упрямо стиснул зубы, шагнул. И медленно пошел к подъезду, держась, как всегда, прямо, слегка откинув назад голову.

Позвать на помощь? Нет, ни за что! Вот только подняться на эту ступеньку. И на ту. И еще на ту…

Месяц пролежал в госпитале. Подозрение на инфаркт? Откуда, доктор? Тимофейчик, пожалуйста, не пугайся, доктора всегда выдумывают. Просто я увидел на улице очаровательную девушку, сердце екнуло и зацепилось за ребро. Вот отцепится, и все будет в порядке!

Смеется Татьяна. Смеется доктор. Конечно, все будет в порядке.

Когда он вернулся из больницы домой, первый вопрос его был: как товарищи в Виннице?

На столе лежала телеграмма от восстановленного в партии подпольщика. Медведев читал взволнованные строки: «Бесконечно благодарен, счастлив, отдам все силы, способности делу партии», — и сердце его наполнялось счастьем.

Д.Н.Медведев дома, за рабочим столом. 1951 год.

Приближался Второй съезд советских писателей. Восстановление истины важно не только для Медведева и для тех, кто оклеветан. Это важно для литературы. Героическая правда нашей жизни — ведь это живая кровь советской литературы!

В тот день у Медведевых была Валя Довгер. После того как фашисты убили ее отца и она пришла в отряд, а потом пошла на разведку в город с Кузнецовым, не было для нее человека ближе и дороже, чем Дмитрий Николаевич. И теперь она с тревогой заглядывала ему в глаза, успокаивала:

— Все будет хорошо, Дмитрий Николаевич! Вы ведь всегда побеждали.

Он засмеялся:

— Вот как я здорово устроился в жизни!

И, смеясь, прошел в кабинет. Валя внесла следом яичницу, которую Татьяна Ильинична доверяла жарить только ей.

Медведев сидел на тахте неподвижно, откинувшись к стене…

Глава эта не окончена. Она оборвалась тем печальным днем 14 декабря 1954 года. А могла бы быть такой длинной…

Через несколько дней после смерти Медведева статья с опровержением появилась в газете. Вскоре были восстановлены в партии и на работе все винницкие подпольщики. Дело, которому всю жизнь служил Медведев, и на этот раз победило.

Сегодня имя Дмитрия Николаевича Медведева знает вся страна, В Москве есть улица его имени. Улицы Медведева есть в Брянске, в Ровно, в Виннице. Книги его на полках всех библиотек. Пионерские дружины борются за право носить его имя.

Но я не хочу, чтобы он стал иконой. Не хочу, чтобы имя его превратилось в учебное пособие. Я хочу, чтобы он сегодня жил рядом с нами. Сквозь груды документов, поднятых из архивов, пытаюсь я снова увидеть Дмитрия Николаевича Медведева таким, каким знал его в годы войны. И не могу. Что-то прибавилось к тем впечатлениям. Знание его жизни заставило меня по-новому вспомнить прошлое. Память беспорядочно подбрасывает позабытые мимолетные ощущения, взгляды, слова.

…Вот Медведев присел возле меня на корточки, следит, как я тщетно пытаюсь разжечь костер. Это первые дни в тылу врага. Я еще ничего не умею. Товарищи подсмеиваются. У них уже весело прыгают оранжевые язычки пламени и булькает в котелках каша. Мой напарник сейчас явится с поста, а я все еще ломаю спички и кашляю от дыма.

— А вы поучитесь у других, — говорит Медведев. — Нельзя зажигать против ветра.

Он перекладывает несколько веток, заводит спичку с другой стороны — огонь разом охватывает всю клетку, и поднимается живительная трескотня. Медведев кладет мне руку на плечо, подмигивает:

— Самолюбие — плохой помощник, а?

…Каратели идут за нами по пятам. Ищут самолетами с воздуха. Мы буквально голодаем. И вдруг выходим на поляну, точно возникшую из детской сказки: сколько видит глаз, всюду в ярко-зеленой траве крупные алые ягоды земляники! Мы бросаемся в траву. И вдруг — непререкаемый голос командира:

— Никто не съест ни одной ягоды, пока каждому раненому не соберут по котелку земляники!

…Разведчик возвратился из города, докладывает. Медведев слушает, не отводя глаз, почти не моргая. Мгновенно схватывает обстановку и тут же импровизирует сложнейшую разведывательную комбинацию. Предусматривает десятки случайностей, каждое «а если». Кажется, все ясно. Но для Медведева кое-что еще осталось недоговоренным. Он внимательно смотрит на разведчика:

— Я вижу, вы предпочитаете только одну явочную квартиру.

Разведчик краснеет.

— Товарищ командир, да там удобные подходы…

— И подходы и подъезды! — говорит Медведев.

Партизаны хохочут — они отлично понимают, в чем дело. Улыбается и Медведев. Разведчик, полагая, что тучу пронесло, тоже позволяет себе улыбнуться. Но подвижное лицо Медведева тут же мрачнеет.

— А вам не следует смеяться. Я знаю, с вашей стороны любви нет — одно баловство. А она вам верит. Ведь вы для нее, живущей в аду, вы для нее свет, правда, надежда…

— Так война ж, товарищ командир, — неуверенно оправдывается разведчик.

— На войну списываете! — страдальчески морщится Медведев.

Несколько секунд он молчит. На скулах у него выступают пятна. И он становится как-то странно неподвижен,

— На месяц отстраняетесь от работы в городе, — говорит он тихо. — И на той квартире не появляться никогда. Ясно?

…В условиях ежечасной смертельной опасности Медведев заставлял нас заниматься спортом. Да, по утрам мы делали зарядку!

Однажды, когда было особенно тревожно, — гитлеровцы нас очень рьяно преследовали, засылали провокаторов, натравливали на нас украинских националистов, пытаясь вызвать среди партизан панику, — Медведев поручил разведчикам срочно раздобыть в городе… волейбольный мяч и сетку. И вот на привалах, едва выдавался час-другой передышки, мы натягивали сетку, и начиналась игра, на какой-го миг уносившая нас в нашу мирную юность.

Как-то во время дружеского матча с соседним отрядом над нами появился немецкий разведывательный самолет. Высматривая партизан, он низко кружил над лесом. Я видел, как летчик перегибался через борт, заходя то с одной, то с другой стороны. Видимо, он не верил своим глазам. Наконец, в бессильной злобе, он вывалил за борт ящик осколочных бомб.

Мы прервали игру, встали за деревья. Пострадала лишь кастрюля с супом. Едва самолет скрылся, мы вернулись на площадку. И довели встречу до конца.

…Провожая Кузнецова в последнюю его поездку — во Львов, Медведев долго бродил с ним среди деревьев. Машину, в которой Кузнецов должен был ехать, уже отвязали от волов, таскавших ее за нами по лесу. Отделение, назначенное ему в сопровождение, уже выстроилось в полном боевом порядке.

— Конечно, это не последняя ваша награда, — говорит Медведев (накануне Москва сообщила по радио о награждении Кузнецова орденом Ленина). — Но, пожалуйста, будьте осторожны. Самое опасное для разведчика, когда ему все удается.

И они крепко обнялись.

…Так вот что шло через всю его жизнь, что стояло за всеми его поступками, — его призвание: строить человеческую душу. Да, он был воспитателем. Может быть, неосознанное, но за всем, что он делал, стояло это стремление — сделать человека лучше. Каждого, с кем сталкивала его судьба. Иногда это не удавалось. Чаще удавалось. И тогда он был счастлив.

Дмитрий Медведев был счастливым человеком. Хотя передышки в жизни ему не выпадало. А может быть, как раз поэтому?

История совершается людьми. И для того чтобы понять движущие силы истории, следует понять побуждения людей, ее совершающих. Конечно, при этом надо иметь в виду, как писал Энгельс, «те побуждения, которые приводят в движение большие массы людей, целые народы, а в каждом данном народе, а свою очередь, целые классы».

Есть личности, есть человеческие судьбы, наиболее полно выражающие эти коллективные побуждения. Никакое историческое исследование не сможет быть полным, если побуждения эти останутся за его пределами.

Когда-то история питалась жизнеописаниями царей и военачальников. То была история, служившая иным общественным формациям. История коммунистического общества будет изучать судьбы людей, представляющих народ и революцию. В ряду их займет свое место и жизнь Героя Советского Союза Дмитрия Медведева.