— «Шагай под водою, как по земле, а по земле, как по воздуху. Узри свет дальний, но вернись домой. Одолей безумца и приручи силу. Яви лик свой, и спасение грядёт».

— Что это значит? — спросила Изабель. Её высочество сидела на открытом окне своей опочивальни, свесив ноги в ночной сад, грызла яблоко и время от времени сплёвывала косточки в листву. Шарль Фуке, статный мужчина тридцати трёх лет, стоял рядом, опершись на подоконник.

— Это пророчество семи святых отцов-основателей Бретани, где я родился. Это значит, когда-нибудь придёт герой и сделает всё это. Ну и… Спасёт всех. Станет королём.

Принцесса прищурилась. Фуке её интересовал — она ошибочно принимала это за увлечение. Он был неравнодушен к ней и равнодушен ко всем её выходкам, это задевало.

— То есть я за него выйду замуж?

Фуке посмотрел на неё спокойно.

— А тебе надо замуж именно за него?

— Принцессы выходят замуж только за рыцарей и героев, — со вздохом сказала Изабель. — Такая уж наша принцессина доля. Ой!

— Что? — спросил Фуке.

Принцесса смотрела на крышу соседнего крыла дворца, освещённую звездами.

— Там кто-то стоит, — сказала она испуганно. — Кому он машет?

Фуке внезапно безо всяких церемоний схватил её под мышки и втянул в комнату.

— Ай! Ты чего?!

— Он машет мне, — сказал он совершенно незнакомым голосом, жёстким и твёрдым. — Слушай меня внимательно. Сейчас поднимется тревога.

— 1

— Всё равно тревожно мне, — сказал Жак. Смотрел он при этом не на Питера и даже не на Аслана, а в стену перед собой. — Тревожно и непонятно.

— Жак, не преувеличивай, — сказал эвакуатор. — Ничего здесь тревожного нет.

Питер сделал движение головой, будто ворот рубашки был ему тесен, скорчил рожу, отчего жилы на шее проступили на мгновение, затем кашлянул и спросил кротко:

— Что тебе непонятно, Жак? Аслану вот всё понятно. Да же, Аслан?

— Да, — подтвердил эвакуатор. — Мне всё понятно. Я такой.

Жак перевалился в кресле, сдвинул зубочистку из одного угла рта в другой и уставился на Питера. Тот смотрел прямо и глаза не отводил.

— У нас конференция, — сказал Питер мягко. — Я читаю доклад в секции по древним. Доклад, прямо скажем, сенсационный. Я два года материалы собирал, это мой первый доклад на таком уровне. Вся Сорбонна, три министерства, восемь комитетов, пять школ. Цвет нации. И Нони согласилась мне помочь. Украсить собой моё выступление.

— Нони, — горестно повторил куратор королевской службы поставок.

— Мадемуазель Горовиц, — поправился Питер. — Или даже мисс, точнее.

— Что тебе, жалко, что ли? — напрямик спросил Аслан. — Тем более она не твоя собственность, если ты не заметил. А свободный человек, пусть даже и древний.

Жак кивнул.

— Я знаю, что она не моя собственность. Но манипулировать людьми в своих корыстных интересах — это низко.

Питер и Аслан медленно переглянулись с одинаково изумлённым выражением.

— Ты слышал это? — серьёзно спросил Питер у эвакуатора, оглядывая потолок и стены, будто ища что-то. Лейтенант эвакуации кивнул.

— Да, вроде слышал, — ответил он. — По-моему, тот же голос, что получает конфиденциальную служебную информацию в обмен на отсрочку чужих кредитов.

— Да, и тот, кто выбил у меня скидку.

— И кто занял большую комнату.

— И, кстати, до сих пор не заплатил.

— Ну потому что он ведь друг.

— Да, а друзьями манипулировать это низко. Как мы выяснили.

— Нет, про друзей он не говорил, он говорил про людей.

— А, то есть друзья это не люди.

— Да какие же это люди? Это друзья.

— Вы знаете, это важное открытие, коллега. Исключительно.

— Дарю его вам, коллега. Мне не жалко. Сделайте доклад.

— Обязательно, коллега. Кстати, вы мне поможете с докладом, коллега?

— Не вижу этому никаких препятствий.

— Это не сочтут манипуляцией?

— Ни в коем разе. А если сочтут, то мы ему навтыкаем.

— А вот это уже манипуляция.

— Вы как всегда правы, коллега. Каюсь.

— Хватит, может, — сказал Жак, но голос у него уже был другой.

— Ну что тебе, жалко, что ли? — повторил Аслан. — Тем более он инвалид. Временно. Пусть ему присвоят ещё одну докторскую степень.

— Вообще-то нет, — сказал Питер, потирая нос здоровой рукой. — Ну то есть да, присвоят, но не за доклад. Для степени нужны публикации, статьи и монографии, нужна сама работа…

— Диссертация, — уточнил эвакуатор.

— Да, диссертация. А это конференция, а материалы конференции даже за публикацию не считаются.

— Ну и порядки у вас в Академии, чёрт ногу сломит, — сказал Жак. — Тогда я тем более не понимаю, зачем она тебе.

— Знаешь, я тоже перестал понимать, — сказал Аслан. — Уж не манипулируешь ли ты тут нами? А, Жак, как ты думаешь? Может, ему навтыкать?

— Академия, чтоб вы знали, финансируется короной, — объяснил Питер. — Средства выделяются именно по результатам вот таких вот закрытых конференций. Там сидят люди из министерства финансов, отвечающие за науку.

Жак мрачно покивал.

— Мечта, а не должность.

— Поэтому нужно из доклада сделать эффектус. Так мне сказали.

— Что-что, не понял? — переспросил эвакуатор.

— Доклад-эффектус. Надо в яркой и доступной форме показать нужность и важность того, что ты исследуешь. Тогда на твоё направление Академии дадут денег, и ты сможешь работать ещё год, а то и два. Потом опять конференция.

— Постой, постой, — сказал Аслан. — То есть, получается, неважно, чем ты на самом деле занимаешься? Главное — это эффектус? Яркий и доступный?

— Конечно, важно. Того, кто не занимается настоящей наукой, его просто не допустят до конференции и не дадут сделать эффектус. А министерские — они в науке не понимают, но формально последнее слово за ними. Как-то так.

— Принцип равновесия, — кивнул Аслан. — Угар познания против здорового невежества.

— Да, да, — желчно произнёс Жак. — И чтобы до них надёжнее дошло, как важно исследовать древних, а не сообща и врозь разворовывать то, что от них осталось, ты хочешь показать им красивую и якобы древнюю женщину. Ты их совсем за идиотов держишь, что ли?

Питер не нашёлся сразу, что сказать. Секунду он сидел с позорно открытым ртом и крайне неубедительно делал вид, что набирает в грудь воздуха, и тут снова вмешался эвакуатор.

— Я не знаю точно, — сообщил Аслан, — но вообще-то красивая женщина — это очень хороший метод для втолковывания своих идей. Почти такой же хороший, как куча детишек, безгрешных и неизлечимо больных.

— Хотя лучший эффектус — это хороший удар в лоб, — свирепо закончил лейтенант, и тут же изобразил этот самый удар. Кресло, на котором он сидел, затрещало.

— Удар в лоб — это ненаучно, — вежливо сказал Питер.

— Наоборот, научно, — возразил эвакуатор. — Наши учителя в Эколь Нормаль учили нас мыслить прямо и экономно. Выходить за рамки условностей, кратчайшей дорогой к цели. Это она и есть, кратчайшая дорога.

И снова ударил воздух, уже другой рукой.

— Конечно, это касается только тех, кто сумел закончить.

Жак не обратил внимания на этот выпад.

— Тогда получается, всё, что эти чиновники будут помнить, это Нони. Про древних они забудут сразу, как её увидят.

— Ты совсем их за идиотов держишь, — ответил Питер язвительно, хотя в душе его царило облегчение. — Они же всё-таки неглупые люди, отвечают за науку.

— Научный доклад с украшением, — сказал Аслан. — По-моему, очень достойно. Чем плохо?

— Тем, что я этого не хочу, — мрачно ответил Жак.

— Нони сама всё решила. И ты знаешь, что именно.

— Знаю, знаю. Пит просто пользуется тем, что я не могу с ней говорить прямо, без переводчика. Без него то бишь.

— Как ты смеешь такое говорить? — возмутился Питер. — Ну и вообще. Почти месяц так-то прошёл, мог бы изучить язык.

— А! — Жак махнул рукой. — Ну вас. И как ты вообще собираешься приплести её к своему дурацкому эффектусу?

— Мой доклад не дурацкий, — с достоинством ответил учёный. — Он перевернёт все представления о древних, принесёт в Академию новые деньги, а с меня снимут штрафы и выговоры.

— А-а, вот оно что! — сказал Жак. — Так бы сразу и сказал. А постоянным заведующим кафедрой тебя не назначат?

— Возможно, — признал Питер. — Скорее всего.

— Прямо камень с сердца, — сказал Жак. — Ты, оказывается, просто пещерный карьерист. Это я понимаю и даже приветствую. А эффектус — это я не понимаю и, конечно же, не приветствую.

— Я не знаю, что ты там себе вообразил, — сказал Питер. — Она просто выйдет после того, как я закончу, и слушатели будут задавать вопросы мне и ей.

— Она будет одетая? — спросил Аслан и ловко, почти не меняя позы, уклонился от ботинка, который немедля швырнул Жак. Ботинок тяжко шлепнулся у входной двери.

— Разумеется, — сердито ответил Питер. — Это будут научные вопросы. По теме доклада.

— Ага, как же, по теме, — сказал Жак. — «Что вы думаете об энергетике древних и замужем ли вы». «Как вы оцениваете прогресс и что вы делаете сегодня вечером».

— Ты меня поражаешь, независимый куратор, — произнёс Аслан. — Уж не ревность ли это?

— Я защищаю её честь и достоинство, — сказал Жак. — В отличие от вас.

— Сделаю тебе пропуск на конференцию, — пообещал Питер. — Будешь охранять её на месте.

— Мне тоже сделай пропуск, — потребовал Аслан. — Я тоже буду её охранять. От вас обоих.

— Так о чём твой доклад? — повторил Жак сварливо.

— 2

…Питер закончил, закрыл папку с докладом, полюбовался на доску, увешанную графиками и исписанную мелом.

— Ну, примерно вот так и расскажу.

Жак и Аслан молчали. Через полминуты Питер обеспокоенно спросил:

— Эй, вы чего?

— Они были сумасшедшие, — проговорил Аслан. Глаза у него были расширенные, он смотрел в одну точку куда-то мимо доски. — Напрочь.

— Гении, — поправил Жак. — Титаны.

— Мне не верится, если честно, — голосом кающегося грешника сказал эвакуатор. — Там, вообще, всё правильно? — Хотя выкладки с формулами и графиками были у него перед глазами. Питер вытер руки от мела тряпкой, поправил свой парадный галстук и, прокашлявшись, ответил:

— Да. Всё правильно.

— КПД сто двадцать процентов, ты про это? — спросил Жак, крутя в пальцах карандаш. — Ну да, я прикинул тут. Если хотя бы на пять процентов ниже — то двигатель получается нерентабельным.

— Ну ещё бы. Стоимость топлива…

— Стоимость топлива я взял из работ Виннэ и Пеллье, — солидно и совершенно некстати пояснил Питер.

— О-о, — Жак кивнул. — Авторитетно.

— Ты читал Виннэ и Пеллье?

— Нет, — сразу ответил Жак. — Я верю твоей придыхающей интонации, когда ты произносишь эти фамилии.

— А такое вообще бывает — КПД больше ста процентов? — спросил Аслан. — Что нам говорит господин Лавуазье и его закон сохранения?

— Если считать как у него, то теоретически — да, бывает. Сравнительная формула.

— А теперь — и практически, значит, — сказал лейтенант эвакуации. Он все еще пребывал в некоем остолбенении.

— Исторически, а не практически, — сказал Жак. — Рабочего экземпляра двигателя у нас нету. И скорее всего, не будет.

Они помолчали. Затем Жак, который был наиболее практичным, сказал:

— Значит, после этого, — он кивнул на формулы, — эти деревянные лбы из министерства сидят с разинутыми ртами…

— Как мы сейчас, — вставил Аслан.

— …как мы сейчас. А ты, не спеша, скромно опустив глазки, говоришь… Что ты говоришь? — спросил он у Питера.

Тот снова прокашлялся.

— Дамы, господа, — начал он негромко, но очень торжественно, — это еще не конец моего доклада. Позвольте представить вашему вниманию, — здесь его голос ликующе зазвенел, — живую свидетельницу эпохи великих, эпохи гениев, эпохи титанов!

— …и полных психов, — пробормотал Аслан. Жак сделал ему страшные глаза.

— Нони Горовиц! — провозгласил Питер и начал хлопать ладонью о папку с докладом.

— Как в цирке, — пробурчал Жак, не удержавшись. — «Нони Горовиц и вопросы из зала».

Аслан, в свою очередь, показал ему кулак.

— Who's calling me? — раздался голос сверху. Женский голос со странным мягким выговором, который вызывал у Питера смутные воспоминания о другом голосе; о тепле; о веселье; о беззаботной радости. Все трое подняли головы. У дверей большой комнаты на втором этаже, опершись на перила, стояла свидетельница эпохи титанов, древняя, но очень молодая девушка, проспавшая в саркофаге без малого триста лет, но, похоже, сохранившая свежесть облика и восприятия… Опять она мне снится, думал Питер, за что же мне это, почему. И опять ранит моё сердце, думал Жак, снова и снова, и знаете что? — а пусть так будет всегда. Аслан же просто смотрел и ни о чем не думал, ни мыслишки не было в его смуглой голове, лишь на лице у него проступало странное выражение, как будто он только что вспомнил нечто очень важное.

— Спроси её, как ей моя комната, — сказал Жак.

— Твоя? — удивился Аслан.

— Кто там живёт, того и комната, — ответил свободный финансист.

— В данный момент там живёт мисс Нони, — учтиво, но твёрдо заметил Питер. И спросил по-английски: — Жак спрашивает, как вы расположились.

— Не очень, если честно, — ответила Нони. — У вас тут многого не хватает.

— Что она говорит? — озабоченно спросил Жак. — Что-то не так?

— Не говорите ему, — попросила девушка Питера. — И Аслану тоже не говорите.

— Хорошо, — сказал Питер. — А чего вам не хватает? Мы можем купить.

Нони серьёзно посмотрела на него.

— Питер, я не могу вам этого сказать. Это сугубо женские вещи.

— Что она говорит? — потребовали уже Аслан и Жак вместе. — Пит! Почему ты красный?

— Нам нужна горничная, — сказал Питер хмуро. — Или камеристка, не знаю точно. В общем, сугубо женская прислуга.

— Нам? — снова поразился Аслан. — Хотя…

Не договорил и задумался.

Жак встал.

— Я скоро. — И вышел.

— Where did he go? — встревоженно спросила Нони. — Is anything wrong?

— Да всё в порядке, мадемуазель, — ответил Аслан. — Он пошёл искать вам горничную.

— Ты что, понимаешь её? — удивился Питер.

— Да было бы что тут понимать. «Хи» — это «он». А про «всё в порядке» можно определить по лицу и голосу.

— Ты способный, я смотрю.

— Я французский изучил примерно также. И тоже быстро.

— Он пошёл искать для вас горничную, — сказал Питер по-английски. Нони кивнула и сказала:

— Спасибо. Передайте ему, что он очень милый. И вы тоже очень хороший, и вы, — последнее адресовалось лейтенанту эвакуации. Аслан очень элегантно поклонился. Девушка рассмеялась и сделала книксен. — Но мне всё равно нужна новая квартира, поближе к театру.

— 3

Конференция была на следующее утро, в десять часов. Вечером Питер, не зная чем заняться, поскольку у него было всё готово и отрепетировано, начал менять свой парадный галстук, ежеминутно консультируясь с каждым, кто попадался ему на глаза, поэтому в результате все, включая и добросердечную Нони, попрятались по своим комнатам; Жаку было проще всего — он временно жил в мобиле. Монологи Питера у зеркала прекратились около полуночи, когда Аслан как мог вежливо предложил ему повязать все три галстука сразу и успокоиться. На шум прибежали Нони и Жак, Питер устыдился и лёг спать. Галстук он решил выбрать утром, методом жребия спросонья.

Что касается свободного финансиста, то горничную для Нони он не нашёл и весь вечер ходил чернее тучи. Сочувственные комментарии друзей, главным образом Аслана, его не задевали, и эвакуатор удалился, видимо придумывать ещё более ехидные обороты. Зато, как выяснилось утром, Жак заказал для них роскошный кабриолет, запряжённый против обычая аж тремя лошадьми вместо одной, только почему-то на три часа раньше, чем требовалось, при этом сам ещё, разумеется, спал. Питер, стуча зубами от рассветного холода, кое-как добился у заносчивого разодетого кучера, кто его прислал и зачем, после чего взял кочергу и пошёл будить Жака, но внешний куратор королевской службы поставок и снабжения, как известно, отличался крайней предусмотрительностью и мобиль, в котором он ночевал, был заперт изнутри. Стучать же кочергой по мобилю Питер не решился.

Ситуацию исправила Нони, которая, оказывается, уже проснулась. Она сообщила Питеру, что если ей дадут проводника, то она не против съездить в пару лавок и галантерей на предмет закупить недостающие детали гардероба. Через две секунды после того, как это желание было озвучено, появились совершенно бодрые и одетые Жак и Аслан. Питер не понял как, но в итоге, после довольно бессвязного обсуждения на трёх языках — французском, английском и языке жестов — он остался дома готовить завтрак, а два его товарища взяли на себя тяжкую долю сопровождения их гостьи в галантерейном походе.

— Мне не нужна камеристка, — шипел сквозь зубы Питер, растапливая печь и ставя воду. — И горничная не нужна. Мне нужны плеть, дыба и освобождение от уголовного преследования.

К половине десятого они не вернулись. Предавшись светлой горечи о подлости людской и бессилии дружбы перед женскими чарами, он в одиночестве позавтракал, мстительно запер дом и, одетый, надушенный, с докладом, графиками и диаграммами под мышкой здоровой руки, вид имея безумный и устремлённый, отправился на извозчике на конференцию.

Как только он вылез возле Академии — тут же увидел их экипаж, проклятый кабрио, который испортил ему всё утро, и, видимо, собирался маячить рядом весь день, суля новые пакости и неурядицы. Так и вышло: навстречу ему бежали Жак и Аслан, лица у них были встревоженные, а Нони Горовиц стояла возле кучера, подпрыгивала и махала ему рукой.

— Пит, они перенесли начало на девять часов! — сказал Аслан, подбежав. — В ресторане два каких-то типа говорили об этом. Мы поехали за тобой, но не успели.

— Вы были в ресторане? — спросил Питер, набирая ход в сторону крыльца Академии.

— В «Шампо», — произнёс Аслан, благоговейно понизив голос, и расширенными глазами указал на Жака, идущего рядом. У того сразу сделался отсутствующий вид, и он сообщил скучно:

— Просто он один открыт в это время.

— Ясно, — со светлой горечью сказал Питер. — Это вам не яйца с сыром и ветчиной.

— Pete, you seem to be late, — сказала Нони.

— Ага, — ответил он. — Да ничего страшного.

— «Пит»? — тихо, словно про себя, повторил Жак. И Питер вдруг увидел, как прекрасно августовское утро, и ему почему-то сразу стало ясно, что он успеет, и действительно ничего страшного не происходит.

— Мы успеем, — сказал он, стараясь звучать сдержанно и благородно. — Наши пропуска у швейцара, вы идёте как мои ассистенты, поэтому, Аслан, пожалуйста, прими умный вид. Ты в храме науки.

— Я прощаю тебе твоё мелкое хамство, — сказал Аслан. — Скажи спасибо Нони и ресторану «Шампо».

С этими словами эвакуатор одёрнул камзол, выпрямился и сделал одухотворённое лицо.

— Wow, — Нони засмеялась.

Жак выглядел так, будто его только что проткнули насквозь; но девушка взяла его под руку — и все четверо, довольные и радостные, пошли получать пропуска.

Конференция проходила в зале торжеств Академии и действительно была в самом разгаре, но они успели зайти в служебный вход в точности к началу секции; Питер прикатил раздвижную доску-ширму, за которой надо было прятаться им всем — кроме него самого, разумеется. На ней он будет писать формулы в течение доклада и вешать диаграммы с иллюстрациями, которые ещё пахли краской и свежей бумагой, а в конце Жак и Аслан растащат ширму в стороны, словно кулисы, и перед аудиторией появится Нони — эффектно и неожиданно.

— Где вы ходите? — напустился на Питера какой-то солидный дядечка в сбитом набок пышном парике с огромным бантом; его щеки были ярко размалёваны. В руках он держал накладную женскую грудь из папье-маше, которую и пытался напялить через голову. — Господин Бризено всех лично предупреждал, что начало перенесли на девять! Наша секция уже начинается.

— Профессор Виннэ? — ошеломлённо пролепетал Питер.

— Я доктор Пеллье, — сердито ответил дядечка. — Профессор Виннэ ещё гримируется. Помогите застегнуть, Питер. Постоянно слетает, будь она неладна. И акробаты не готовы, что за день!

Питер щёлкнул застёжкой на спине у учёного. Доктор Пеллье повернулся, достал откуда-то гигантский красный сарафан в ярко-зелёный горошек и одним движением надел его на себя. Оправил складки, расставил руки, молодецки притопнул.

— Ну как я вам?

— Потрясающе, — загробным голосом сказал Питер.

— Нет слов, — подтвердил Аслан.

— Что вы приготовили, если не секрет? — бесцеремонно оглядывая Жака, Аслана и особенно Нони, спросил Пеллье. — Наш эффектус сразу после вашего, вам нужно время, чтобы прибрать сцену за собой?

— Прибрать сцену? — переспросил Питер.

— Ну что у вас будет? Хлопушки, торт, искусственная кровь?

— Нет, ничего этого не будет.

— Понятно, — с подозрением сказал Пеллье. — У вас что, просто научный текст? Без актёрских реприз? Без визуальных трюков?

Питер кивнул.

— Ну что ж, — сказал учёный. — Мы с профессором Виннэ в своё время тоже начинали с этого. Это пройдёт.

Питер произнёс ещё более убитым голосом:

— Я прочитаю доклад о практических аспектах энергетики древних. И в конце выйдет Нони, мы ответим на вопросы. Она…

— А! — оживился доктор Пеллье. Теперь он смотрел исключительно на Нони. — Игра с залом на раздевание. Давненько не было, давненько.

И захихикал, затрясся всем телом вместе с париком, бантом и фальшивой грудью. Жак длинно втянул носом воздух и шагнул вперёд, Питер, не меняясь в лице и продолжая сдержанно улыбаться, преградил ему дорогу, а Аслан схватил финансиста за руки. Нони ничего не поняла, но ей не понравилось, как доктор Пеллье на неё смотрит. К счастью, объявили начало секции, маститый учёный всполошился и, квохча встревоженной наседкой, умчался по своим делам.

— В яркой и доступной форме, говоришь, — сказал Аслан, тщательно выговаривая каждое слово. — Храм науки, говоришь.

— Пусти, — сказал ему Жак. Аслан отпустил.

Питер стоял и разглядывал пол, затем поднял голову.

— Нони. Жак. Аслан. Простите меня, кретина. Я не знал.

Его друзья молчали. Нони не совсем понимала, что происходит, но тоже ничего не говорила, уловив общую атмосферу.

— Езжайте домой, я прочту доклад один. Ещё раз извините.

Жак молча кивнул: извинения приняты. Питер кратко объяснил ситуацию Нони, снова извинился как мог, уже на английском. После этого все трое ушли в служебную дверь; провожать он их не пошёл, сел и раскрыл папку с текстом, сделав вид, что читает.

Кто-то тронул его за плечо.

— Доктор Кэтфорд, ваш эффектус через доклад. Сразу после детского хора физиков-теоретиков.

— 4

— …И в заключение, — сказал Питер слегка севшим голосом, — я хотел бы ещё раз подчеркнуть. Мой доклад вовсе не ставит под сомнение гениальность наших предков, уровня цивилизации которых нам достичь вряд ли суждено, а напротив — углубляет и расширяет наше понимание их подлинного величия. Истина — вот к чему должен стремиться любой учёный, независимо от его возраста, положения и даже корпорационной принадлежности.

Питер замолчал, закрыл папку, испытывая малодушное облегчение: отмучился. Всё время, пока он читал доклад, в зале торжеств Академии царила недоумённая тишина. Он писал мелом формулы, чертил графики, вешал иллюстрации и диаграммы, но никто, кажется, даже не вздохнул. Все смотрели то на сцену, где Питер предательски запинающимся голосом рассказывал об энергетике древних и рисовал на доске схемы четырёхтактного двигателя внутреннего сгорания, то в центр зала, где в красных почётных креслах в два ряда сидели чиновники из министерства финансов.

— Это всё? — спросил какой-то чиновник наконец. Питер оглянулся зачем-то на доску, затем пожал плечами, вымучил сдавленную гримасу и сказал:

— Да, пожалуй, всё.

Всё это сильно напоминало школьный экзамен, — точнее, полный провал на школьном экзамене. Зал зашумел, заговорил, Питер старался глядеть на всех в целом и не встречаться взглядом ни с кем конкретно; в секторе, сразу перед министерскими рядами, где сидели главные авторитеты, члены Совета Академии, несколько человек громко рассмеялись и сразу замолкли. Тишина установилась и во всем зале. Один из академиков, широко улыбаясь, встал. Это был господин Бризено собственной персоной, и улыбка его была такой дружеской, что Питер понял твёрдо и бесповоротно: всё кончено.

— Правильно ли я вас понял, доктор Кэтфорд, — начал он, — что суть вашего доклада сводится к тому, что наши великие предки… — он сделал паузу.

— …что наши великие предки, точнее их цивилизация, великая цивилизация, своей энергетической основой имела, — Бризено картинно заглянул в бумажку, — нефть? — тоном профессионального актера закончил заместитель директора и сделал такое вопросительно-юмористическое выражение лица, что всем тоже стало всё понятно: зал торжеств дружно грохнул.

Питер уставился в текст доклада; буквы плясали перед глазами. Чиновники и академики тянулись через спинки кресел и хлопали по плечам и спине господина Бризено, отмочившего такую великолепную шутку. Питер стоял за кафедрой, опустив голову. Я должен это выдержать. Я должен это выдержать. Они не понимают. Никто не понимает.

— Какого чёрта вы ржёте? — знакомый яростный голос врезался в общее весёлое бурление. Питер поднял голову.

— Жак?!

Все замолчали, с недоумением разглядывая невесть откуда появившегося куратора королевских поставок и снабжения.

— Что смешного в его докладе? — продолжил Жак. — Вы хоть поняли, о чём он говорит?

— Мы-то поняли, — неподражаемым тоном прирождённого комика ответил Бризено, и зал снова грохнул. Жак опасно прищурился, дождался, пока смех утихнет, и произнёс:

— Специально для вас, тупицы. У нас есть свидетель. Свидетель той эпохи, эпохи древних, эпохи…

Это было уже слишком. Ему не дали договорить — зал буквально заревел. С багровыми лицами, с мокрыми от слез глазами чиновники и академики сгибались пополам в своих креслах. Нефть — повторяли в одном секторе. Свидетель, отзывались в другом. Мамочки мои, стонали в третьем. Бру-га-га! Бру-га-га! Чёрт побери, а ведь отличный эффектус! Без трюков, без реприз, зато в конце! Оригинально! Бру-га-га! Смело! Тупицы! Бру-га-га! Свидетель!

— I guess they won't ask you any questions.

Питер обернулся. Нони стояла рядом с ним, зал слегка утих, но она не обращала на них никакого внимания. Питер хмуро кивнул и сказал, подбирая слова языка, считавшегося мёртвым.

— Спасибо, что вернулись. Хоть это и не поможет, всё равно спасибо.

— Не за что, — ответила Нони.

— Это, что ли, ваш свидетель? — крикнул кто-то из зала. — Красотка!

Зал зашумел с удвоенной силой.

— Она актриса! Я в театре её видел.

— А я в ресторане! Сегодня утром!

— Это не свидетель! Это подставная!

— Нет, ну господа, вы же не ждали в самом деле древнюю женщину? Пусть хоть так.

— Кхм! — господин Бризено снова встал, поднял руки, требуя тишины. Зал угомонился.

— Мне тут в приватной беседе сообщили, — сказал Бризено загадочно.

— Ну, ну, — заторопили его вокруг.

— Сообщили, что прекрасная мадемуазель будет участвовать в некоей весьма пикантной игре!

— О-о-о! — Зал зашумел. — Раздевайся! — крикнул кто-то. — Чего тянуть!

— Ах ты гнида! — раздался голос Аслана. Питер завертел головой, ища эвакуатора глазами. Аслан оказался совсем рядом, он спрыгнул со сцены, и зашагал по головам и спинкам кресел вверх, в академический сектор. Его попытались остановить, но Аслан разбросал нападающих пинками, короткими и точными. Нони всплеснула руками и прижала ладони к щекам, а Жак, не раздумывал ни секунды, в два прыжка догнал лейтенанта и пошёл за ним в кильватере; он взял на себя лексическую часть манёвра, в ясных и недвусмысленных выражениях сообщая своё мнение об учёных, чиновниках, их родственниках, о науке вообще и об Академии в частности. О конечной цели их движения догадаться было нетрудно — господин Бризено со слегка посеревшим лицом, встав на кресле, возмущенно кричал что-то, протянув руку в сторону входной двери. Аслан на секунду поднял голову, поймал взгляд Питера, подмигнул, балансируя на спинке кресла, и показал прямой удар в лоб.

Было немного шумно.

— Всё нормально?

Питер повернулся и увидел коменданта Академии господина Галинура, с двумя охранниками.

— Да, всё в порядке, — сказал он. — Это по сценарию. Игра со зрителями.

Комендант кивнул равнодушно и отошёл вглубь кулис.

По центральному проходу, очень резво перебирая ножками по ступенькам, бежал господин Бризено. Его ворот был разорван, отсутствовал левый рукав парадного костюма, галстук сбился набок. Прямо за ним хищными волчьими прыжками нёсся Аслан, а вдоль стены, отрезая господину заместителю директора путь к главному выходу, мчался Жак, в его руке был чей-то полусапог; лица у обоих друзей были ужасны и вдохновенны. Зал улюлюкал, зрители повскакали на кресла, часть, включая и краснокресельных чиновников, свистела и аплодировала.

Питер одним движением собрал в кучу с доски все плакаты и графики.

— Пойдёмте, мисс Нони, — сказал он спокойно, хотя на душе скребли кошки нехорошего предчувствия. — Подождём их на улице.

Ждать пришлось недолго.

Аслан и Жак выскочили из Академии растрёпанные и разгорячённые. Прохожие, хотя и с любопытством глядели на них, всё же старались обойти их подальше.

— Пит, ты всё пропустил! — заорал Жак сходу. — Мы его догнали!

— Это я его догнал, — поправил его Аслан. — Ты, извини меня, где-то вдалеке околачивался. А я его пнул два раза, даже палец ушиб.

И потопал правой ногой по мостовой в качестве доказательства.

Питер, стараясь быть сдержанным, переводил Нони их слова. Свидетель эпохи титанов смеялась, закрывая ладонями лицо.

— Как я в него попал! — орал Жак, не слушая эвакуатора. — Его же собственной туфлёй, прямо в лоб!

— Здорово было, — заключил Аслан. — Когда там у тебя следующий доклад?

— Извините, пожалуйста, — услышал Питер надменный женский голос, обернулся.

— О! — сказал он. — Здравствуйте, мадемуазель Прелати. Привет, Майя.

Мадемуазель Прелати кивнула ему и Аслану с достоинством. Майя с радостным визгом обняла «дядечку эвакуатора».

— Я по объявлению. Если не ошибаюсь, это вам нужна горничная?

— Горничная — это для меня, — медленно, с акцентом, но чётко и разборчиво произнёсла Нони по-французски. — Нони Горовиц, актриса. Очень приятно. А ты Майя?

— Мадемуазель Прелати, — надменно сказала пожилая женщина. — Майя, поздоровайся с мадемуазель Нони.

— Здрасьте, — сморщив нос, сказала девочка.

— Я не подавал никакого объявления, — сказал Жак, внимательно глядя на Прелати.

— Я вас видела позавчера, вы ходили к газетчикам, — ответила та хладнокровно. — Служащий рассказал мне, что вам нужно. А сейчас я увидела вас и решила уточнить.

— Вам рассказал служащий? — с недоверием произнёс Жак.

— Он занял у меня денег, — пояснила мадемуазель Прелати. — И в качестве оплаты предложил помогать мне информацией. То есть наоборот, сначала предложил, потом занял.

Жак открыл рот, но не нашёлся что сказать и посмотрел на Питера. Питер скучно пожал плечами.

— Знаете что я понял? — спросил Аслан. Он держал Майю на руках. — У меня будет куча детей!

— И куча жён, — покосившись на него, заметил Питер сардонически. Его мысли всё больше занимало его будущее, а точнее — последствия сегодняшнего веселья, и он мрачнел с каждой секундой.

— Нет, — ответил Аслан. — Я чту обычаи и законы моей страны. Таков наш маликитский масхаб.

— А! — сказал Жак. — Ну конечно. Именно маликитский, и именно этот… как ты сказал?

— Так вам нужна горничная? — терпеливо спросила мадемуазель Прелати. — Документы у меня с собой.

Нони радостно зааплодировала, а Питер понял, что мадемуазель Прелати сказала всё это по-английски. Он посмотрел на Жака, куратор развел руками.

— Масхаб, — сказал королевский эвакуатор. — Трёх жён мне будет вполне достаточно.

— Господин лейтенант!

Питер обернулся и увидел молодого парня в эвакуаторской форме. Парень сжимал в руках пакет, перехваченный красной лентой и чёрной печатью.

— Господин лейтенант, это срочно.

Аслан поставил Майю на землю, выдернул у посыльного пакет, разорвал его. Секунду читал его, затем коротко кивнул Нони и почти бегом удалился с площади.

Жак тихонько произнёс: «Эге-ге» и, свистнув газетчика, купил сразу пачку.

В «Утреннем комаре» он обнаружил то, что нужно.

— «Дело против Шарля Фуке», — прочёл он вслух.

— 5

Аслан хорохорился.

— Да кто он, собственно, такой. Обычный отставной военный. Человек как человек. Обычного человека можно арестовать. Даже нужно! Для его же пользы.

— Святые небеса, за что? — воскликнул Жак, но как-то без воодушевления. Он был занят: его серый с голубым выходной костюм висел на деревянной распорке, а сам он тщательно и аккуратно вшивал под ворот очередную петличку. На левом глазу у него был портновский монокль, чтобы точнее работать иголкой. Монокль ему мешал.

— Незаконное проникновение в опочивальню принцессы — раз.

— Раз, — согласился Жак, не очень внимательно.

— Сопротивление при аресте — два.

— Так он же сбежал, — заметил Жак. — Сопротивление при несостоявшемся аресте?

— Оскорбление лорда-протектора при исполнении им своих служебных обязанностей. — Аслан его не слушал. — Три.

— То есть служебные обязанности сира Оливера — лично следить за личной жизнью её несовершеннолетнего высочества?

— Не занимайся козомистикой, — предложил ему Аслан. — Он опекун.

— Казуистикой, — поправил Жак. Он прищурил один глаз, целя концом нитки в игольное ушко.

— Всё равно.

— Нет, не всё равно. Откуда уверенность, что именно Шарль Фуке тот человек, что был ночью во дворце?

— Его опознал лорд-протектор и гвардейцы охраны.

— Ну допустим. Но ты забыл про препятствия.

— Не вижу никаких препятствий, — высокомерно ответил Аслан, неуклюже обмахиваясь планшетом.

— Препятствий как минимум три, — рассеянно сказал Жак после продолжительной паузы. Ему удалось вдеть нить, и сейчас он прикидывал в уме нужную длину. — Во-первых, он самый вероятный будущий король, точнее, принц-консорт. Твой, между прочим, сюзерен.

— Никакой он не сюзерен, — упрямо сказал Аслан. — И не факт, что будет.

Жак его не слушал.

— Во-вторых, ваша служба не имеет права производить аресты.

— А кто сказал, что именно мы будем производить аресты?

— Не перебивай меня. Так вот, ваше дело — утилизация чудовищ и эвакуация людей. Это я ещё молчу о том, что, извини меня, ты лейтенант всего-то второй месяц как. У тебя…

Аслан с непроницаемым лицом, не отрывая взгляда от затылка своего друга, вытащил из своего планшета вскрытый пакет с красной лентой и небрежным, но очень ловким жестом кинул его на гладильный столик рядом с Жаком, оборвав его обидную речь.

— Чего это? — спросил Жак, даже не взглянув.

— А ты погляди, — предложил Аслан. Гордость и некое злодейское коварство звучали в его голосе.

— Да ты так скажи.

— Нет, ты погляди, — настаивал лейтенант королевской эвакуации. Жак поворотился, держа иголку с ниткой на весу, посмотрел на своего друга и соседа одним глазом поверх монокля, затем вернулся к своему занятию.

— Я потом погляжу, а пока закончу мысль.

— Хорошо. И какое же третье препятствие? — Судя по искреннему интересу, который проявил Аслан, он был немало задет тем, что Жак не захотел посмотреть содержимое пакета.

— Знаешь, третье препятствие, похоже, отсутствует.

— Ага! — торжествующе сказал эвакуатор.

Жак кротко продолжил:

— Но я бы не стал на твоём месте так радоваться. Ведь я полагал, что третьим препятствием для этой авантюры станет твой мозг. Или чей-нибудь, хотя бы один. На всю королевскую эвакуацию. Но у вас он, по всей видимости, отсутствует как явление.

Аслан аль-Джазия некоторое время смотрел на свободного финансиста, затем перегнулся вбок через кресло, пытаясь с места дотянуться до небольшой кочерги, стоящей у камина.

— Я могу объяснить, только есть ли нужда? — говорил Жак, не подозревая о нависшей над ним опасности. — Коли твой пер-цеп-тивный аппарат взял пожизненный профессиональный отпуск…

— У тебя есть три секунды, — сдавленным голосом сказал Аслан. Он наполовину перевалился через подлокотник и почти дотянулся до кочерги; его и без того смуглое лицо ещё больше потемнело от натуги. — А потом, да простит меня всевышний… Хватит с меня…

— Если бы у тебя был мозг, — размеренно говорил куратор королевской службы поставок и снабжения, отгрызая нитку, — ты бы сообразил, что дело-то, похоже, не простое. Ты бы сказал мне: Жак, я дурак, а ты умный, посоветуй мне, что делать. И несмотря на все чудовищные беды и лишения, что принесло мне знакомство с тобой, я бы, конечно, тебе не отказал. Я бы сказал: Аслан, дружище, хоть тебе это не слишком поможет, но знай — наша страна находится в глубочайшем кризисе. И одна из причин тому — Регентский совет, правящий ею вот уже почти двадцать лет. А конкретно сир Оливер, да будет всегда бодра его тёща.

— Это всё хорошо и даже замечательно, — сказал эвакуатор. До кочерги он так и не дотянулся. — Но при чем тут Шарль Фуке?

Жак вздохнул.

— При том, что всем это надоело до чёртиков. И особенно надоел этот так называемый лорд-протектор, которого всё устраивает — и болото, в которое он превратил страну, и хор квакающих ему осанну подхалимов. Если Шарля Фуке в его планах на принцессу поддержит, во-первых, сама принцесса, а во-вторых, и самое главное — армия, то дело становится яснее некуда. А на стороне сира Оливера — вы, то есть эвакуаторы, потом криминалите, прокуратура, ну и королевская служба охраны. Причем легардюкор, полиция и прокуратура не подчиняются Оливеру прямо, в отличие от вас. То есть если дело не выгорит, он, Оливер, будет ни при чем в трёх случаях из четырёх. Я бы на твоём месте давно уже взял отпуск по здоровью, а лучше бы уволился. Вас, эвакуаторов, разгонят в первый же день после коронации, а всех, кто попадётся под руку, упекут в тюрьму. Тех, кого не упекут, отловят охотники Судейской коллегии. Вот примерно вот так.

Жак отошёл от костюма, полюбовался. Затем взял пакет со столика.

— Ну-с, что там.

— Лучше даже не читай, — проговорил Аслан. Он смотрел в стену отсутствующим взглядом. Жак коротко глянул на него, затем прочёл первый документ.

Присвистнул.

Достал и быстро прочёл второй.

Закашлялся, снова перечитал первый. Затем осторожно, словно боясь уронить, отложил их в сторону и так же осторожно достал из пакета третью, последнюю гербовую бумагу. Прочёл её два раза, аккуратно сложил всё обратно, сел во второе кресло и сказал:

— Мдааа…. Ну, с повышением, что ли.

— Угу. Спасибо. — Аслан по-прежнему хмурился куда-то в район дымоходного выступа на стене.

— Святые небеса, — произнёс Жак. — Четыре независимых расследования… А кстати, почему вы вообще в этом участвуете? В смысле, эвакуаторы.

Аслан удивленно посмотрел на него.

— Ты же только что…

— Да нет, это настоящая причина, — сказал Жак. — А формально-то почему?

— Шарль Фуке сбежал от охраны с помощью трёх чудовищ неизвестного типа, — злобно сказал эвакуатор. — А утилизация чудовищ — это, как тут мне напомнили, наша прямая юрисдикция.

— Если ты сбежишь или заболеешь, — произнёс Жак рассудительно, — то ни у кого язык не повернётся тебя осудить. У меня вот точно не повернётся.

— Наверное, — согласился Аслан. — Но я не сбегу и не заболею.

Стукнула дверь, вошёл Питер. Он явно был не в духе, молча скинул камзол, кинул его на вешалку, снял туфли, стянул рабочий галстук, с остервенением швырнул его в угол, сел на каминный столик, прямо на папку Аслана, и мрачно уставился на двоих друзей.

— Сидите тут, — сказал он.

— Сидим, — осторожно согласился Аслан.

— Смешно вам, — продолжил Питер ещё мрачнее и утвердительнее.

— Да уж, — ещё осторожнее сказал Аслан.

— А деньги где? — прямо спросил учёный. — Жак, извини, но где задаток? Аслан, какого чёрта ваша трижды проклятая контора не переводит ни черта на мой чёртов счёт? Вы уже месяц тут живёте, а вместо денег одни шуточки. У нас ни угля, ни дров, ни ремонта. Меня, если вы помните, оштрафовали и списывают всё моё жалование. И сегодняшний эффектус никак не поспособствовал тому, чтобы это положение исправить… Я ясно излагаю?

— Пит, у меня там перемены, и наши счетоводы… — забормотал Аслан. — Деньги будут, только позже. Это же королевская служба, бюрократия… Все бумаги подписаны, надо подождать просто, ну и…

Питер кивал в такт его словам до тех пор, пока эвакуатор не увял окончательно. Затем повернулся к Жаку.

— Ты.

— Что — я? — хладнокровно поинтересовался Жак.

— Деньги где, вот что, — закипая, произнёс Питер.

— Какие деньги, Пит? — мягко спросил финансист и куратор. Аслан заёрзал.

Питер опешил.

— Задаток за проживание, Жак. Тысяча восемьсот новых франков в месяц. Ты забыл? Так я тебе напоминаю. Это тебе не туфлями швыряться, знаешь ли. Тут память нужна.

— Постой, постой, — вежливо сказал куратор. — Если я всё правильно помню, в этом месяце в моей комнате я ночевал всего один раз, да и то лишь полночи, а остальное время там жила некая девушка, Нони Горовиц. А я жил в мобиле. Ты забыл? Так я тебе напоминаю.

Питер раскрыл рот.

— А…

— Жак, погоди, погоди, — хмуро заговорил Аслан. — Ты это…

— Сегодня мы нашли ей квартиру, — закончил Жак. — А завтра я начну жить в той комнате. Как месяц закончится, так сразу тебе и будут твои тысяча восемьсот. Как и договаривались.

Несколько секунд царила кромешная тишина.

— Ну, мне пора, у меня деловая встреча, — непринуждённо проговорил Жак, снял костюм с распорки, взял швейные принадлежности и направился в свою комнату, наверх. Питер уже не сидел раскрыв рот, а, прищурившись, неотрывно смотрел на свободного финансиста, как он поднимается по лестнице, а когда тот скрылся за дверью — и на дверь. Через пять невыносимо длинных минут нарядно одетый Жак спустился вниз, произнёс в пустоту «Ну пока, буду поздно» и исчез, оставив мощный шлейф дорогого аромата.

Минуту они провели в тишине.

— Ну даёт, — сказал Питер наконец, стукнув кулаком в ладонь. — Молодец Жак. Я теперь понимаю, почему мы останемся нищими, а он станет миллионером.

Аслан недоверчиво присмотрелся — но Питер был вполне искренен.

— Почему это?

— Потому что Жак всегда прав, — с расстановкой сказал Питер, подняв палец. — А это дорогого стоит.

— Почему это он прав-то, — Аслан прокашлялся. — Это как-то вообще не…

— Прав формально — значит, прав вообще, — ещё более значительно произнёс Питер. Он совсем развеселился. — Куда он, кстати, отправился такой нарядный? И почему, кстати, без нас, таких красивых?

Похоже, печаль по поводу эффектуса и туманных перспектив была отложена на потом.

— В театр, ясное дело, — охотно ответил Аслан. — На Буальдьё открылся новый театр, будут ставить эти… как их… мюзик-лы.

— Мюзи-что?.

— Мюзи-что-то. Не знаю, — честно сказал Аслан. — В общем, Нони теперь там. А Жак ходит на репетиции, скоро премьера.

Подумал и добавил неожиданно:

— Квартира, кажется, тоже там. Большая, рядом с театром.

— Вот где мой задаток-то, — сказал Питер. — Рядом с театром на Буальдьё. А откуда ты всё знаешь?

— Прелати рассказала. Она будет горничной у Нони.

Питер помолчал, потом внезапно спохватился.

— Постой! Ты сказал — тебя повысили?

Аслан кивнул. Питер подошёл к другу, коротко и церемонно поклонился, эвакуатор встал, и они торжественно пожали друг другу руки.

— Поздравляю, капитан Аслан ибн-Дауд аль-Джазия, — сказал Питер официальным голосом. — Желаю дальнейших успехов на служебном поприще. В том числе и финансовых. В первую очередь финансовых.

— Спасибо, сир Кэтфорд, — серьёзно сказал Аслан. — Всё в руках всевышнего.

— Что может быть лучше повышения? — воскликнул Питер.

— Только внеочередное повышение! — подхватил Аслан.

Затем коротко пересказал ему разговор с Жаком; Питер прочитал документы из папки, поцокал языком и надолго задумался. Затем произнёс:

— Ну насчет того, что всему виной сир Оливер и Регентский совет — это он, конечно, подзагнул. Да и кризис, он не только экономический или там политический. У меня есть подозрение, что проблема и страшнее, и глубже.

— У меня тоже есть такое подозрение, — вставил Аслан. — День весов…

— И не забывай, — продолжил Питер, не слушая его, — у Жака и финансовых кругов свой интерес к Фуке, уж не знаю, что он им пообещал. Но в целом, в главном, боюсь, что Жак прав. Как обычно.

— А я прав формально, — ответил эвакуатор. — Значит, прав вообще.

Питер хмыкнул.

— Ясно. Делать-то что будешь?

— То, что должен, — сказал Аслан хмуро. — И будь что будет.

— Тогда тебе надо допросить принцессу, для начала, — засмеялся Питер. Аслан смотрел на него молча. Его друг оборвал свой смех и произнёс недоверчиво:

— Да ладно.

Аслан кивнул.

— И лорда-протектора.

— 6

Аслан прибыл на допрос на полчаса раньше, но всё равно опоздал.

И винить в этом парадоксе ему было совершенно некого, кроме себя.

Потому что если ты уже почти четыре года работаешь на государство, если за эти четыре года ты уже прыгнул на два звания вверх против всех уложений и порядков их присвоения, ты же должен соображать, что если тебе назначено на десять — то лучше прийти в восемь, а то и в шесть? Должен или нет? Видимо, скорее да, чем нет. А если не соображаешь, то сам и виноват.

У принцессы Изабель для допросов по делу Фуке был выделен целый день. И служба эвакуации, любимое дитя сира Оливера, как и положено, шла в очереди первой, в десять часов. В двенадцать был перерыв, в час начинали легардюкор, они же королевская служба охраны, потом снова перерыв, потом прокуратура, перерыв, и где-то вечером её высочество допрашивали криминальная полиция. Такой был план.

В реальности же разобиженные инспекторы криминалите, подогреваемые шкодливым инстинктом межведомственной приязни, пришли во дворец Тюильри ровно в семь утра, до утренней смены охраны, на что и был коварный расчёт прожжённых волков сыска. Они показали смене, которая была совершенно не в курсе происходящего, гербовую бумагу, где доходчиво и скупо были описаны их полномочия (такая же была и у Аслана, но что теперь толку?), и два часа беседовали с полусонными принцессой и её опекуном, сиром Оливером, затем спокойно собрались и ушли. Разумеется, никакой копии протокола для коллег из смежных ведомств и служб они не оставили, хотя это предполагалось.

То, что инспекторы влезли без очереди, мгновенно стало известно всем заинтересованным лицам, и уже в половине десятого утра во дворце, в первом служебном помещении дворцовой охраны, вовсю гремел крепкий, добротный скандал. Приехал старший прокурор Гюлон со своим квинтетом. Приехал подполковник Видруш из специального отдела легардюкор, в сопровождении десятка бойцов в театральных масках, сдвинутых на темя; то, что он препирался со своим же ведомством, только с другим отделом, который занимался личной охраной принцессы, так называемыми «протекторианцами», придавало всему особенную, сюрреалистическую пикантность. Наконец, приехал лично второй опекун её высочества, член Регентского совета, министр финансов Жером Кокен, в сопровождении секретаря-референта и полувзвода свирепых сотрудников налогового департамента.

Аслан приехал один.

Общий смысл и направление свары он уяснил уже через десять минут, когда стороны начали повторяться в выражениях. Прокурор Гюлон и подполковник Видруш в две глотки выбивали пыль из командира дневной смены протекторианцев в чине майора, имени которого Аслан так и не узнал. Они оба требовали пересмотреть график допроса принцессы, упирая на факт возмутительной выходки инспекторов криминальной полиции. Безымянный майор напор шевронов, гербовых бумаг и театральных масок держал стойко и график менять наотрез отказывался. Министр финансов Кокен, слегка ошарашенный пылом дискуссии, попытался было внести рациональную ноту и вразумить служителей закона и порядка, и едва об этом не пожалел.

Подполковник Видруш, повернувшись в его сторону на два с половиной градуса, сообщил в воздух, что королевская служба охраны, а особенно её специальный, «полевой» отдел, не подчиняется ни Регентскому совету в целом, ни его членам в отдельности, а действует исключительно в интересах короны, в данном случае — её высочества принцессы Изабель, а посему он требует немедленно предоставить оную для перекрёстного допроса второй степени. Выступивший следом старший прокурор Гюлон в весьма конкретных выражениях доложил Видрушу и Кокену, где он видел их требования, подчинённости и интересы; кроме того, он поведал всем собравшимся о миссии королевской прокуратуры блюсти законность всех действий исполнительной власти. Эту миссию старший прокурор собирался претворить в жизнь немедленно, забрав принцессу Изабель для допроса в Вандомский дворец правосудия, дабы избежать повторения инцидента, подобного утреннему, цитата: «а то набежало тут всяких».

Министра финансов, казалось, хватит удар. Он надулся, покраснел, задрожал и заверещал таким тонким голосом, что расслышать слова можно было только закрыв уши ладонями. Господин Кокен напомнил господам подполковнику и старшему прокурору, чей хлеб они едят, какой совет назначил их на эти должности, и чья конкретно подпись среди прочих стоит на этих гербовых бумагах, коими они так активно машут. Он сказал, что как только закончится данное расследование, он лично инициирует новое, даже нет — несколько новых расследований, посвящённых проверке финансовой деятельности как прокуратуры, так и королевской службы охраны, в особенности её «полевого» отдела. Он заверил всех присутствующих и в том, что в самое ближайшее время материальное снабжение означенных ведомств будет кардинально пересмотрено, с соответствующим сокращением штатного расписания, особенно на уровне подполковников и старших прокуроров, которые, видимо, не до конца осознают цели и задачи, которые ставит перед ними правительство и месье Кокен лично…

Аслан посмотрел тем временем на часы. Без трех минут десять. Он подошёл к майору королевской службы охраны, молча приветствовал его, молча предъявил документы, и в сопровождении двух выделенных ему протекторианцев прошёл внутрь дворца по направлению к «учебному» крылу, где и должен был состояться его допрос принцессы Изабель. Подполковник, министр и прокурор словно бы ничего и не заметили и продолжали препираться с удвоенной силой.

Перестройка Тюильри, начатая ещё Жози Вторым, дядей принцессы Изабель, так всё и не могла закончиться, поэтому Аслан не удивился, шагая через коридоры, заставленные досками, кадками с известью и грудами кирпичей. Собственно, благодаря ремонту и было возможным хождение пешком по коридорам дворца; в другое время полагалось идти через непокрытые галереи, то есть фактически по улице. Двое из легардюкор, сопровождавшие его, шагали так бесшумно, что пару раз новоиспечённый капитан эвакуации вздрагивал, обнаруживая второго за спиной; первый шёл впереди, указывая путь. Когда коридоры кончились, их встретил ещё один протекторианец, и махнул рукой, от чего Аслан слегка опешил, решив, что тот так его приветствует; оказалось, что сотрудник подавал через окно сигнал кому-то на крыше — эвакуатор, оглянувшись, успел заметить лишь тускло блеснувшую сталь какого-то оружия. Всё это время он был на прицеле.

Встреча состоялась в учебной комнате, во флигеле Марсана. За партой в большом классе сидела её высочество и что-то чертила карандашом в листочке, а за учительским столом находился человек, лицо которого было известно в основном по газетным репродукциям и карикатурам. Принцесса была несовершеннолетней, при допросе должен был присутствовать опекун, поэтому лорд-протектор не выспался и вид имел раздражённый.

— Ваше высочество, — Аслан учтиво поклонился, и ещё раз. — Ваше превосходительство.

Лицо юной принцессы было заплаканным, губы надутыми, и вообще по всему было ясно, что ничего хорошего от этого допроса она не ждёт. Аслан вынул планшет, достал и открыл папку, разложил бумаги на второй парте, приставленной сбоку к той, где сидела принцесса, взял карандаш и попросил разрешения сесть. Принцесса его проигнорировала, а сир Оливер резко и нервно кивнул.

— Ваше высочество, — начал Аслан, слегка запинаясь. — Знакомы ли вы с Шарлем Фуке, отставным капитаном Иностранного легиона армии?

Изабель кашлянула и ответила хриплым тоненьким голосом:

— Они же уже спрашивали.

Аслан растерялся. Сир Оливер пришёл ему на помощь.

— Ваше высочество, придётся потерпеть.

Принцесса даже не моргнула, сидела недвижно. Аслан подождал несколько секунд, затем продолжил.

— Ваше высочество, расскажите, пожалуйста, при каких обстоятельствах вы с ним познакомились.

Изабель посмотрела на лорда-протектора. Тот хранил молчание, ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Я сначала видела его во сне. И вот он пришёл сам.

Все газеты писали об этом. Официальный «Монитёр», разумеется, написал об этом первым, была большая статья «Снятся ли принцессам оруженосцы». А затем начался бум. История, достойная сказки, писали серьёзные издания вроде «Минервы». Прелесть, отзывалась женская страничка в каком-нибудь «Пирате». Ах, ах, вторили им скандальные листки типа «Утреннего комара», незнакомец из снов очаровывает принцессу! Ах! Ах! Вначале было известно только имя — Шарль. А на недавнем летнем балу-карнавале Изабель танцевала со статным кавалером в серебристой полумаске. На прошлой неделе три газеты сразу установили — это Шарль Фуке, отставной капитан Иностранного легиона, родом из Бретани.

А третьего дня он проник в опочивальню лично, и это было недопустимо.

Дальше допрос начал спотыкаться. Аслан спросил, был ли Фуке в опочивальне её высочества. Вопрос был снят опекуном как оскорбляющий честь и достоинство королевской власти. Аслан озадачился, думал несколько минут, затем задал следующий: каким образом Шарль Фуке мог — разумеется, чисто умозрительно — проникнуть в окно третьего этажа. На этот вопрос принцесса ответ дала.

— Понятия не имею, — сказала она.

Аслан спросил: видела ли её высочество рядом с Фуке кого-нибудь или что-нибудь, похожее на чудовище. Принцесса ответила, что видела.

— Это были три собаки, — сказала она. — Одна большая, вот такая. Вторая поменьше, с эту парту. Третья самая маленькая, ростом со стул. Глаза у всех как блюдца, круглые и сверкают.

— Эти собаки нападали на вас?

— Нет, — сердито ответила Изабель. — Они ручные.

Аслан поинтересовался, видела ли её высочество этих собак в действии. Ну, что они умеют. Принцесса ответила отрицательно: нет, не видела. Затем Аслан спросил, что именно произошло три дня назад. Здесь снова вмешался сир Оливер.

— Задавайте конкретные вопросы, капитан.

«Конкретные-шмонкретные», злобно подумал про себя Аслан. Вслух он произнёс:

— Каким образом Шарлю Фуке удалось избежать задержания?

Сир Оливер снова открыл рот, но Изабель опередила его и сказала громко и зло:

— Это было не задержание!

— Ваше высочество! — прикрикнул лорд-протектор. — Немедленно замолчите!

— Сами заткнитесь! — Принцесса вскочила, и порывистым движением, не глядя, сбросила бумаги Аслана на пол, потом очень неумело ударила кулачком по столу. — Он найдёт вас и пристукнет!

— Ваше высочество, сядьте, — быстро переводя взгляд с принцессы на Аслана и обратно, заговорил Оливер с угрозой. — Если вы ещё раз повторите эту выходку, я ведь тоже могу кого-нибудь… пристукнуть.

Лицо Изабель сморщилось, словно от зубной боли, и, будто внезапно утратив силы, она рухнула обратно на стул и опустила голову низко-низко. Аслан не спеша собрал бумаги.

— Я думаю, достаточно, — сказал сир Оливер. — Капитан, каков ваш план действий?

— Я бы хотел допросить всех непосредственных участников событий той ночи, — вежливо сказал Аслан. — Сотрудников королевской охраны, начальника смены.

Эвакуатор посмотрел прямо в глаза лорда-протектора.

— И вас, ваше превосходительство.

Лицо сира Оливера на мгновение утратило твёрдость, но он тут же овладел собой, кивнул и пригласил Аслана на выход. Они перешли в соседний кабинет, точнее, это было что-то вроде склада учебных принадлежностей. Двое протекторианцев по-прежнему стояли в коридоре, безмолвные и неподвижные.

— Её высочество в расстроенных чувствах, — сухо сказал лорд-протектор. — На первом допросе у неё тоже была истерика. Набросилась на инспектора, исцарапала ему лицо… Кстати, почему они так рано приехали? Мне казалось, что начало должно быть позже.

Аслан пробормотал что-то неопределённое, вынул лист бумаги, подложил планшет.

— В тот вечер, — безо всякого вступления начал сир Оливер, — начальник смены сообщил мне с помощью гонца, что в жилом крыле дворца имеет место быть проникновение посторонних лиц. Поскольку разные сигналы были и ранее, я счёл своим долгом присутствовать лично. Для меня в первую очередь стоял вопрос безопасности для жизни и здоровья её высочества, поэтому мы начали обход с её опочивальни.

— Так, — проговорил Аслан.

— Шарль Фуке выбежал из… Кгм-хм. Нет, не так. Не пишите это. Так. Я и несколько протекторианцев столкнулись с Шарлем Фуке у дверей опочивальни. У закрытой изнутри двери. У него было оружие.

— Сколько вас было?

— Со мной — пять телохранителей. Как выяснилось, этого мало. Откуда-то появились его чудовища, три собаки. Большая собака сразу вывела из строя трёх бойцов, остальные, и я в том числе, растерялись, Фуке выстрелил несколько раз, ранил ещё одного, а кроме того, непрерывно оскорблял меня, бойцов охраны и принцессу, как словами, так и действием. Запишите это обязательно. После того, как он вырвался во двор, он сел верхом на большую собаку и попытался напасть на меня, сшиб ещё несколько бойцов и почти добрался, но тут нам удалось ранить маленькую собаку.

— Как вы узнали, что она ранена? — спросил Аслан. — Кровь?

— Она завизжала как маленькая раненая собака, — пояснил лорд-протектор. — Это, видимо, расстроило Шарля Фуке, и он скрылся. Запишите тоже — похоже, он привязан к своим чудовищам. Мы не смогли догнать его. Большая собака двигается значительно быстрее, чем мобиль королевской охраны.

На этом допрос закончился. Аслан в сопровождении двух легардюкор отправился обследовать место ночной битвы; он рассчитывал найти пули от ружья Фуке и увидеть следы его загадочных собак, но ни того, ни другого ему не удалось, потому что всё было затоптано и смято в ту же ночь (после происшествия слуги как минимум три раза наводили уборку территории), а кроме того, здесь уже побывали настоящие сыщики из криминальной полиции. Он поговорил с телохранителями, которые были с сиром Оливером той ночью, затем с воспитательницей принцессы, затем с начальником той злополучной ночной смены протекторианцев. Все, включая и воспитательницу, которая всю ночь проспала беспробудным сном в противоположном крыле дворца, рассказывали одно и то же: Фуке; ружьё; раненая собака; скрылся.

— 7

— …Примерно вот так, — закончил Аслан свой рассказ, уплетая омлет. — Кстати, прокуроры и легардюкор принцессу допрашивать не стали, на принцип пошли. Требуют протокола от криминальной полиции и пишут друг на друга доносы.

— Ну, формально они правы, — заметил Жак сверху. Он сидел на перилах и читал книжку.

Питер закашлялся, не открывая глаз; он по случаю выходного был дома и старательно делал вид, что спит, укрывшись пледом в кресле у камина. Ему страшно не хотелось встречаться глазами со своими друзьями: было стыдно за вчерашнюю эскападу.

— Кстати, — продолжил Жак. — Что будет этим хитрым инспекторам, которые влезли без очереди?

— Наверное, ничего, — сказал эвакуатор. — Это обычное дело. Холодная война.

Жак оживился, захлопнул книгу.

— Кстати. Я могу раздобыть огнемёт.

— Очень кстати, — язвительно произнёс Питер, забыв, что он спит.

— Огнемет положен минимум полковнику, — ответил Аслан. — Дорогущая штуковина.

— А я раздобуду тебе ма-аленький такой огнемет. Капитанский огнеметик. Специально против собак.

— Строго говоря, — сказал Аслан, жуя задумчиво, — это нельзя назвать огнеметом. Это, скорее, метатель зажигательной смеси.

— Да, примерно как горящими дровами кидаться, — с умным видом подтвердил Жак.

— Только жидкими, — добавил Аслан.

— Так что ты будешь делать? — спросил Питер, переворачиваясь на другой бок. Глаз он по-прежнему не открывал, даже зажмурил их плотнее.

Ответа не последовало. Через несколько секунд молчания Жак поднял голову от книги, а Питер открыл глаза. Аслан с невинным видом сидел и дул ягодный морс, будто и не слышал вопроса.

— А! — сказал Жак. — У нашего юного друга образовалась маленькая служебная тайна.

— Которую ему не терпится рассказать, — проницательно заметил Питер.

— Облегчи душу, — сказал Жак. — Ты же всё равно почти всё выдал уже. Ты уже и так преступник.

— Я рассказал вам только то, что касается других ведомств, — важно сказал Аслан. — Я не обязан заботиться об их секретности.

— Аслан, лопнешь ведь, — предостерёг Питер. — Лучше расскажи.

Аслан аль-Джазия вздохнул, затем достал планшет, а оттуда вынул папку, а из неё бережно достал мятую бумажку, исчерканную карандашом. Жак с грохотом слетел с перил второго этажа, а Питер рванулся так, что кресло, тяжко скрипя, опрокинулось на спинку; они едва не столкнулись лбами над столом.

— Это я нашёл в папке, когда переписывал протокол, — сказал эвакуатор.

На разлинованном листе дорогой бумаги изображены башня у моря и сердечко, пронзённое стрелой. Внизу круглым девчоночьим почерком было выведено:

«ПРОРОЧЕСТВО ОН В БРИЗЕ СПАСИТЕ».

— 8

Заведующий складом королевской службы эвакуации был новый, Аслан его не знал: хмурый долговязый тип с капитанскими шевронами и разными по размеру глазами. Когда он смотрел, было ясно, что уж его-то не проведёшь, и вообще вид у него был такой тёртый и бывалый, что Аслан сразу понял: капитаном тот тоже стал совсем недавно. Текучка — новое модное слово.

— Все мобили реквизировала королевская служба охраны. Для коронации.

— Коронация же через четыре дня только.

— Через три.

— А солнечные сани?

— Законсервированы.

— Тогда тем более мне нужен мобиль.

— Все мобили реквизировала королевская служба охраны.

Этот диалог повторился уже два раза. Ни складской, ни Аслан не выказывали нетерпения. Цепным псам короны не пристало спешить, и сила их — в их неотвратимости.

Уже на пятом круге случилось продвижение. Заведующий складом вытащил бумагу и огромными буквами стал писать адрес.

— Там у них штаб, — хмуро сказал он. — Там и требуйте.

Адрес оказался знакомым: Тюильри.

Майора, который недавно выдержал напор министра, прокурора и подполковника, на месте не было. Вместо него сидел целый полковник протекторианцев, который внимательно прочитал все бумаги Аслана, выслушал его с живейшим сочувствием и спросил:

— Ты что, капитан, один поедешь?

Аслан неслышно вздохнул.

— Все на заданиях.

— Рассказывай, конечно, — сказал подполковник. — Разбежались как крысы с корабля, а? Сколько уже уволилось? Половина или больше?

Аслан молчал. Полковник кивнул.

— Молодец, так держать. У нас во флоте тоже не любили, когда про свой корабль… Куда командировка-то, говоришь?

Аслан лишь моргнул. Полковник ещё раз кивнул удовлетворённо.

Внезапно дверь распахнулась, и раздался звонкий голос:

— Вызывали, господин полковник!

Какой-то щекастый лупоглазый рыжий тип с чудовищным количеством веснушек и косо сидевшей формой королевской службы охраны вытянулся во фрунт. На спине у типа висел большой продолговатый то ли футляр, то ли мешок почти с него ростом.

— Да что ж ты орёшь-то так! — закричал полковник. — Не видишь, я занят! С человеком разговариваю! Понаберут тут, понимаешь, из леса всякую деревенщину! Ни выучки, ни строя, ни шага! Пшёл вон и жди там!

Рыжий, всю тираду панически глядевший то на начальство, то на Аслана, исчез, будто и не было.

— Дверь! — заорал полковник. Дверь бесшумно закрылась. Полковник мрачно поглядел на Аслана и сказал:

— Такое у нас пополнение. Вот тебе разрешение, мобили стоят за дворцом под навесами. Заберёшь свой, возврат ко дню коронации. Иначе плохо будет. Ясно, капитан?

— Так точно, господин полковник! — чётко ответил Аслан, выкатив глаза. Он отчётливо понимал, что стал свидетелем и участником маленького, но несомненного бюрократического чуда.

Кое-как проехав шумные и грязные лютецианские улицы, оставшиеся сто с лишним лье до Бриза он проспал. Мобиль шёл на автопилоте, и эвакуатор решил, что надо набраться сил, так как дело предстояло крайне хлопотное. Все, абсолютно все были правы: и Жак, который говорил, что дело это политическое и дело это безнадёжное, и полковник, точно угадавший настроения в службе эвакуации; кстати, уволилась не половина, а почти три четверти эвакуаторов, и они тоже были правы — у них семьи, дети и собственная, невероятно драгоценная жизнь, которую совсем не хочется провести в нищете, в тюрьме, а то и вовсе закончить на каком-нибудь особо рьяном допросе. Зато капитана дали на несколько лет поперёк выслуги… Аслану снились айсберги. Гигантские горы серого льда водили хоровод в прибрежных водах, а он будто смотрел на них сверху. Затем они вдруг разом вырвались из воды, явив взору грязное основание, покрытое водорослями, и полетели прямо к нему. Птицы, сидевшие на айсбергах, взлетели с карканьем и тоже устремились к Аслану. Когда они приблизились, стало понятно, что это не птицы вовсе, а какие-то летающие крылатые механизмы яркого красного цвета с золотой полосой, и издают они не карканье, а стрёкот, рычание и вой; вместо пасти у них дымчатое окружье.

Аслан летел вниз, и рот его был раззявлен в крике.

Он проснулся от тишины, и сразу посмотрел вперёд. Мобиль стоял неподвижно, ожидая, когда через дорогу перейдёт неторопливое стадо пятнистых чёрно-белых коров. Пастуха видно не было. Судя по приборной панели, до Бриза оставалось меньше лье.

Когда он доехал до окраины города, он был уже окончательно бодр, весел и страшен: первый же местный житель, к которому он решил обратиться, вылезши по пояс из окна мобиля, и спросить, где тут находится полиция, убежал от него по улице, сверкая пятками. Аслан загнал мобиль в небольшую рощицу, вылез, забросал его ветвями и пошёл пешком. Город Бриз был небольшой, и первое, что сразу бросилось в глаза — это каменные мостовые и обилие военных, особенно моряков. Гражданских на улицах почти не было. Напрягши память, он вспомнил, что, кажется, где-то тут находится то ли штаб, то ли флотилия, то ли даже арсенал. Моряки тоже ему не помогли, весело сказав, что где находится полиция, им плевать (они употребили другое слово), зато они могут довести до гауптвахты. Аслан поблагодарил и поспешил от них в другую сторону, старательно не замечая, как один из них, наименее твёрдо стоявший на ногах, как-то особенно пристально вглядывается в его шеврон. Через пару сотен шагов улица, по которой он шёл, кончилась, и Аслан вышел на площадь. Здесь было оживлённее: ездили повозки, экипажи и телеги, а людей в форме было ещё больше. Первый же прохожий с шевронами Шестой ударной бригады указал ему направление к полиции — правда, с большим подозрением его при этом оглядев. Полиция оказалась недалеко от площади, носившей странное название Страсбургской (кстати, улица, по которой он пришёл, называлась по-старому: Парижская), и Аслан решил вернуться за мобилем потом.

Табель соотношения специальных званий у коммунальной полиции и эвакуаторов устанавливал их полное соответствие, поэтому капитан полиции с необычной для этих мест фамилией Цейтлих (так гласила табличка на его двери) приветствовал Аслана как равный, рукопожатием. Был он крупный, здоровый и весь какой-то квадратный. Типичный германец.

— Я здесь по делу Фуке, — сказал Аслан сразу.

— То есть? — поразился Цейтлих и жестом пригласил его сесть. И говорил он с отчётливым восточным акцентом. — Что есть «дело»?

Аслан посмотрел на капитана.

— Моя задача — утилизировать его чудовищ, которые условно называются собаками, и доставить его вместе с ними в Париж, для дальнейшего следствия.

— Чудовищ? Следствия? — ещё более поразился Цейтлих. Несколько секунд он смотрел на эвакуатора, вылупив глаза, а затем прыснул и захохотал, дробно и заразительно, хлопая ладонью по столу.

— Ну насмешили! Следствие, доставить…

Аслан смотрел и ждал, пока капитан полиции успокоится. Цейтлих прекратил смеяться, прокашлялся, начал рыться в ящике стола, ничего там не нашёл, сел прямо и сказал недоверчиво:

— То есть вы серьёзно.

— Да, — ответил Аслан.

— Но это… — Цейтлих покрутил в воздухе пальцами. — Это невозможно. Дас ист полное безумие.

— Почему это? — устало и злобно спросил Аслан.

— Ну как сказать. Невозможно и всё. Даже если он вам сдастся, вас разорвут на куски.

— Как разорвут? — не понял Аслан. — Кто?

— Местные, кто же ещё, — ответил Цейтлих. — Популярнее Фуке в Бретани человека нет. Даже семерых отцов-основателей не так любят. И, между нами, за что их любить? Толкают всякую нудятину — не убий, не укради… Пророчества всякие. Ладно бы они ещё не сбывались, так ведь сбываются, вот где подлость!

На этих словах Цейтлих снова развеселился и начал стучать по столу уже кулаком. Аслан, сдерживая нарастающее раздражение, заметил на столешнице, там, куда бил рукой полицейский, отчётливую потёртость и даже углубление — положительно, капитан полиции был жизнерадостным человеком.

— А Фуке построил здесь веселый дом для моряков, — отсмеявшись, продолжил он. — Ещё целый квартал для бывших военных, дома по льготным ценам, а особенно для Иностранного легиона. Я, кстати, тоже там служил. Дороги все каменные, видели? Даже в Париже не везде, а у нас вот так! В Бретани порядок, про воров и убийц забыли. А если кто где что, то мы, если честно, и приехать-то не успеваем. Приедем, а он уже висит на дереве с табличкой. И вся деревня кланяется: Фуке, Фуке. Лопочут на своём бретонском.

— А вы его — доставить, — с каким-то даже осуждением закончил Цейтлих. — Арестовать…

Аслан обвёл глазами кабинет и вздохнул.

— Это всё хорошо, — сказал он. — Но я должен его именно что арестовать и доставить. Где он сейчас? И мне нужно подкрепление. Человек пять, думаю, будет достаточно.

Капитан полиции смотрел на него как-то странно. Оценивающе.

— А если он будет сопротивляться?

Аслан пожал плечами и положил руку на рукоять сабли.

— А если он будет не один, а с собаками?

— Это служебная тайна, но…

— Отлично! — перебил его Цейтлих. — Просто отлично!

Эвакуатор нахмурился.

— То есть?

— Пойдёмте, — сказал капитан полиции, встал и жестом пригласил его за собой. Аслан, недоумевая, вышел за дверь и только хотел сказать что-нибудь едкое по этому поводу, как его сшибли с ног, да так, что он ещё пару шагов пролетел, прежде чем шлёпнуться о пол. Тут же на него навалилось несколько полицейских, прижали руки, саблю; через несколько секунд, несмотря на все его попытки, его обезоружили, скрутили, заковали в наручники и, регулярно угощая крепкими тычками, протащили волоком через коридор и закинули в клетку.

Аслан сел, потряс головой и огляделся. Кажется, его всё-таки вырубили, потому что ни оружия, ни документов, ни полицейских видно не было. Клетка была тройная, и его закинули в центральную секцию. Справа от Аслана сидел какой-то босой бородатый дед, одетый как бродячий монах: в серые просторные штаны и длинную рубашку, на груди у него висел большой деревянный крест. Дед не выказывал никакого интереса к событиям и задумчиво перебирал чётки. В левой клетке находился молодой паренёк весьма пронырливого вида, он, в отличие от деда-монаха, очень оживился и в данный момент всячески сигнализировал эвакуатору лицом и руками, пытаясь привлечь внимание.

— Ты кто? — спросил его парень. Аслан угрюмо посмотрел на него и не ответил.

— Парижский он, нехристь и сарацин, эвакуатором служит, прости господи, — внятно проговорил монах, не отрываясь от чёток. Аслан медленно повернул голову к осведомлённому деду. — Ох, язык мой враг мой.

— Ты… вы кто? — спросил Аслан.

— Корентин меня кличут, — охотно ответил дед. — А тебя Аслан, лев, стало быть, по-вашему. А вон тот придурок, прости господи, это Бюнэ.

— Сам ты, дед, придурок, — огрызнулся Бюнэ. — Эй, служивый. Ты чего с нашими голубями не поделил? Вроде ж вы одна масть, или что?

— Придурок и есть, — с сожалением сказал дед Корентин. — Ты, хорёк деревенский, даже эвакуатора, коий чудовищ борет, от полицейских, что от таких, как ты, засранцев мир избавляют, отличить не можешь. А туда же, во власть настопырился.

— Откуда вы меня знаете, уважаемый Корентин? — спросил Аслан.

— Ты, нехристь, мне не вычь, — невежливо сказал дед. — Я человек простой, и в числе единственном на этом свете пребываю, как господом нашим и заведено.

Аслан сообразил лишь через секунду.

— Откуда ты меня знаешь, почтенный старец? — спросил он.

— Мусульманская твоя душа, — вздохнул дед. — Не можете по-простому. Я, видишь, ли, пророк. Не ваш, который Мухаммад…

— Саллаллаху алейхи ва саллам, — пробормотал Аслан вполголоса.

— Во-во, — отозвался дед. — Именно что салам. А я обычный пророк, из местных.

— Свято-ой ещё, — с издевательской почтительностью сказал Бюнэ. — Бывший. А теперь, вишь, к чёрту оборотился.

— Кыш, заморыш, — сказал дед Корентин. — Святым альбо диавольским люди называют всё, что уразуметь не способны. А я ещё на понимание общественности надежды питаю.

Аслан выразительно оглядел его клетку. Старик мрачно покивал.

— Смейся, смейся, нехристь. Но сказано: стучи во все чужие двери, чтобы найти свою. Вот и стучу.

— Ты тоже, что ли, в гвардию пришёл поступать? — спросил Бюнэ у Аслана. В его голосе звучала лёгкая тревога. Аслан помотал головой. Парень сразу успокоился.

— А я в гвардию пойду, — мечтательно сказал он, лег на нары. — Ночку эту досижу, завтра меня выпустят, да и пойду записываться.

— Иди, иди, — сказал Корентин. — Там тебя ждут. С барабанами и штандартами. Где, говорят, Бюнэ, что ж задерживается наш герой. Уж не приняли его за покражу где, красивого?

— Штуцер дадут нарезной, — Бюнэ не слушал. — Форму. И пойду, стало быть, девок охмурять.

— Штуцер — это ты правильно, — сердечно поддакнул дед. — За триста шагов, при выучке должной, охмурить сможешь. Ну или по башке прикладом, на крайний, стало быть, случай. Если догонишь.

— Увянь, дед, — злобно сказал Бюнэ. — Встретишься мне на воле. Попляшешь. Я твоих чертей не боюсь.

— Я же тебе говорю, село ты непаханое…

— Не слы-шу! Не слы-шу! — заорал Бюнэ, закрыв уши ладонями. — А-а-а-а! У-у-у-у!

— Дурак, — с отчаянием сказал Корентин.

Из каморки охранников неторопливо, крутя здоровенной дубинкой, вышел толстый полицейский с каким-то плачущим выражением лица.

— Чего шумим? — неожиданно тонким голосом спросил он у Бюнэ. — Водички захотелось?

— Это я его разволновал, Жюль, — покаянно сказал Корентин. — Опять. Ты уж прости.

Толстяк Жюль с подозрением осмотрел всех троих.

— Ты, дед, его не тревожь более, — сказал он. — Тебя-то мы не тронем, а соседей твоих умоем. У нас тут не весёлый домишко.

И снова удалился в свою каморку.

— Молчу, молчу, — сокрушённо сказал вслед ему дед.

— Ты пророк, значит, — сказал Аслан. Слова, написанные круглым девичьим почерком, стояли перед его взором.

— Ничего это не значит, нехристь, — сказал Корентин. — Не слушают меня люди, хоть ты плачь. Всё верно прорицаю, всё сбывается. А толку нет.

— И ты не слушай его, — сказал Бюнэ. — Ничего у него не сбывается. И не святой он.

— Тебя когда мамка на свет божий исторгла в муках, забыла мозги через родничок в башку твою пустую заплюнуть, — сдержанно сказал дед. — Одна писька выросла, да и той штуцер нужен, чтоб пристроиться куда.

— Я тоже тогда пророк, — не слушая Корентина, заговорил Бюнэ. — Наговорю всякого, а потом что стрясётся, так и истолкую. Что толку пророчить, если непонятно?

— Эх, — сказал Корентин. — А вот тут ты прав, отрок, как ни обидственно.

— Скажи мне, уважаемый пророк, — сказал Аслан очень спокойно. — Как мне найти Фуке?

— Он тебя сам найдёт, — сказал Корентин. — Для этого мы тут и посажены.

Судя по всему, выражение лица эвакуатора было настолько тупым, что пророк тут же стал объяснять дальше.

— Скоро коронация ить. Фуке наш на принцессу имеет виды большие. Оно, конечно, почему бы и нет. Золота у него завались, собаки эти кого хочешь порвут, да только люди-то толкуют, что он с диаволом в сговоре.

— Как ты, — вставил Бюнэ. Старик его проигнорировал.

— Поэтому ежели он вдруг принцессу окрутит, — продолжил он, направившись к отхожему месту в виде чана, — то бунта не миновать. Кровища, горе, слёзы. И тогда егойные генералы и затеяли такую штуку: пусть, говорят, исполнит он пророчество, тогда народ и поверит.

— Какое пророчество? — спросил Аслан. Корентин прекратил журчать, заправил штаны и ткнул чётками в стену коридора, на которой висело большое гербовое полотнище с красивой, каллиграфически выведенной надписью. Аслан, прижавшись к решетке и скосив глаза, стал читать.

— «Шагай под водою, как по земле, а по земле, как по воздуху. Узри свет дальний, но вернись домой. Одолей безумца и приручи силу. Яви лик свой, и спасенье грядёт»… Это про Фуке?

— Да не знаю я, — раздражённо сказал дед, умащиваясь на нарах. — Люди решили, что про него. А я уж и забыл, об чём речь, да и не один я пророчил, наставники мои тоже помогали. Молодой я был, загадочный.

— Так это ты напророчил, что ли? — недоверчиво спросил Бюнэ, крутя головой и стараясь увидеть буквы. — Хорош врать, это ж сто лет назад было.

— Эх, дурень, — ответил Корентин. — А мне, думаешь, сколько?

В дальнем конце коридора распахнулась дверь, и появился капитан Цейтлих, а с ним ещё двое. Одеты они были в мундиры, но форма была не полицейская. Когда они приблизились, Аслан уразумел, что перед ним большие шишки: у одного были нашивки полковника, с пятью галунами, и эмблема в виде серебряного кулака, увитого лавровой ветвью, а у второго шеврон с тремя белыми звёздами и якорем. Вслед за ними на почтительном расстоянии в три уставных шага шли полицейские.

Полковник, вице-адмирал и капитан Цейтлих остановились перед клетками и несколько секунд глубокомысленно разглядывали троих задержанных. Корентин и Бюнэ стояли перед решёткой на свету с отчетливо скромным видом, опустив глаза в пол. Аслан тоже постарался сделаться незаметным, исподтишка всё же поглядывая на пришедших.

— Эти, что ли? — спросил вице-адмирал, брезгливо оглядывая арестантов.

— Эти, эти, — ответил Цейтлих.

— Мда, — сказал полковник. — Какие-то… Ну этот разве что.

И ткнул в Аслана.

— Не тот нынче безумец, — вздохнул Цейтлих, как показалось Аслану, лицемерно.

— Эвакуатор, что ли? — присматриваясь к шеврону, спросил вице-адмирал.

— Он самый, — ответил Цейтлих. — Задержать, говорит, арестовать, доставить.

Полковник и вице-адмирал усмехнулись.

— Бумаги? — спросил полковник.

— А как же, — капитан полиции щелкнул пальцами, и сзади кто-то вложил ему в руку папку Аслана. — Вот, извольте. Полномочия — широчайшие. Оказывать содействие незамедлительно. Миссия чрезвычайной важности. Мобиль даже есть, где-то.

— Серьёзно, — непонятным тоном сказал вице-адмирал. — Только почему он один?

Вопрос, судя по всему, был юмористическим, так как все трое рассмеялись.

— Положение обязывает, — сказал полковник Иностранного легиона. — Безумец ведь.

— Должны быть ещё, — сказал вице-адмирал. — Прокуратура, и эти, как их…

— Легардюкор и криминалите, — подсказал полковник.

— Да, ищейки, — сказал вице-адмирал. Глянул на Цейтлиха. — Ничего личного.

Цейтлих кивнул равнодушно.

— Есть только этот.

— А эти кто? Эй, ты кто?

— Я Корентин, ваше превосходительство, — ответил старик.

— Епископ, что ли? — воскликнул полковник. — Из Кемпера?

— Он самый и есть, — наклонил голову старик. — Обвинён в ереси, низложен в мир. Препровождён сюда с целью противуборства с Шарлем Фуке, во исполнение собственного пророчества.

— Да хорош, — сказал вице-адмирал. — Ты тот самый Корентин? Тебе сто лет, что ли?

Корентин поклонился ещё раз. Адмирал покрутил головой и обратился к Бюнэ.

— Ты кто?

— Я Бюнэ, — торопливо ответил юноша. — Я в гвардию хочу, к Фуке.

— В гвардию, — усмехнулся Цейтлих. — Поросёнка зачем украл, гвардеец?

— Я искуплю, — быстро сказал Бюнэ.

— Драться будешь с Фуке? — строго спросил полковник.

— А куда мне деваться. Только, чур, не насмерть.

— Да кому ты нужен, насмерть, — добродушно сказал вице-адмирал.

— И который? — слегка нетерпеливо спросил Цейтлих.

Вице-адмирал и полковник задумались. Затем адмирал оглядел потолок, стену, узкие окна, решётки. И сказал негромко.

— А все трое.

— То есть? — очень спокойно переспросил капитан полиции.

— У тебя что-то с ушами, капитан? — зловещим голосом осведомился вице-адмирал. — Офицерское собрание постановило — Шарль Фуке будет драться с тремя безумцами.

— Вас понял, — чётко ответил Цейтлих и отдал честь по всей форме. Вице-адмирал и полковник откозыряли небрежно, одновременно развернулись и покинули полицейское управление. Аслан сел на нары, обдумывая услышанное, собирая всё, что он увидел, в единую картину.

Картина не собиралась.

Капитан Цейтлих коротким кивком то ли попрощался с охраной, то ли приказал им вновь заступить на место, пошёл по коридору к своему кабинету, но до него не дошёл, а свернул в неприметную узкую дверь. За ней обнаружился небольшой архив. На пыльных ящиках с бумагами и разным барахлом сидел ярко-рыжий веснушчатый парень, держа между колен холщовый мешок с чем-то длинным и узким.

— Слышал? — коротко спросил его Цейтлих. Рыжий кивнул.

— Справитесь?

Парень усмехнулся и ничего не ответил.

— Ну пойдём, — сказал Цейтлих. — Надо выбрать… как это называется?

— По-зи-ци-ю, — по слогам выговорил рыжий. — Лёжку, то бишь. Пять лёжек.

— 9

Вице-адмирал Мармут проснулся за час до рассвета. Он со вчерашнего дня был крайне доволен собой. Всё шло по плану, а если что-то шло не по плану, на этот случай тоже был предусмотрен план. Так, к примеру, быстро заменили настоящего деревенского дурачка на вполне вменяемого Бюнэ. Непредсказуемого сумасшедшего отпустили с миром, а Бюнэ же подходил идеально — сделает всё. Но особенно вице-адмиралу нравилась его идея о трёх безумцах вместо одного. Конечно, было в этом что-то от давней нелюбви флотских к Иностранному легиону и вообще к армии. Но, с другой стороны, ты принц будущий или кто? Если принц — то три безумца тебе не помеха, тем более, что пророчество — вот оно. Под водой ходил? Наверное, ходил. Дальний свет видел? Ну ещё бы, Иностранный легион ведь. Вернулся? Конечно. Остались безумцы. Мелочь.

И очередные летние учения армии и флота, под предлогом которых в Бризе собрались почти тысяча офицеров и несчётное количество солдат и моряков, подходили для плана просто идеально. Если Фуке не тот, о ком говорится в пророчестве, армия увидит это своими глазами, а генералы тут как бы и ни при чём. Если же Фуке справится, то генералы — и адмиралы, конечно, — это всё организовали и дали ему саму возможность исполнить пророчество. К слову, не так-то это оказалось просто организовать. Но пока выходило всё просто отлично, именно поэтому его превосходительство был в отличном настроении — ровно до тех пор, пока ему не доложили, что «зрители собрались».

Уже выйдя из штаба, он услышал неясный гул; поглядел на небо и увидел серые рассветные тучи. «Будет шторм, однако», решил про себя адмирал, не обращая более внимания на этот звук. Однако, взойдя на западную башню — она носила имя Мадлен — он понял, что это не погода.

По всей Замковой площади, ото рва до берега моря и от берега реки Панфельд в сторону города, были люди, и люди эти были в форме. Повернувшись в сторону Обходного моста, вице-адмирал увидел, что из другой части Бриза прибывают ещё. Броненосец у рва, единственный корабль, который мог встать так близко к берегу, был обсажен моряками, словно муравейник. Похоже, что это были самые массовые военные учения за всю историю существования Альянде.

В смущённых чувствах вице-адмирал, сопровождаемый адъютантами, стал спускаться с башни, и увидел капитана Цейтлиха. Полицейский адмиралу не нравился, уж слишком вольно себя вёл. Кроме того, он был не очень опрятен и при этом хромал на левую ногу. В данную секунду впечатление усугубило и то, что вид у Цейтлиха был измотанный совершенно неподобающе.

— Капитан! — гаркнул вице-адмирал. — Что за вид, капитан!

— Виноват, ваше превосходительство, — сказал Цейтлих.

— Немедленно приведите себя в порядок!

— Слушаюсь, ваше превосходительство.

Вице-адмирал Мармут отправился к центральной башне. Она носила игривое название Райская, и была сдвоенной, так как содержала в себе крепостные ворота с выходом на равелин — хитроумную придумку древних фортификаторов, представлявший собой что-то вроде носа корабля, выдвинутого вперёд, этакая каменная треугольная площадка или же невысокая башня. Его задачей было взрезание атакующих порядков противника и обстрел тех, кто прорвётся через ров и начнёт брать стены. Именно на равелине предполагалось провести всё действо, для чего силами инженерной роты на нём был воздвигнут деревянный помост, отлично просматривавшийся практически отовсюду. Прямо у ворот он увидел трёх безумцев под конвоем.

Аслан сидел неудобно, но повернуться было трудно, скованные руки и ноги мешали. Поэтому он терпел, ждал и внимательно осматривал окрестности. Посмотреть было на что. Крепость Бриз, западный форпост Альянде, шедевр инженерной мысли великих предков, внушала ощущение полной безнадёжности любых попыток её штурма. Хотя Аслан не собирался его штурмовать, но ощущение мощи врага — в данный момент замком владели его враги — и собственной ничтожности мало способствовало бодрости духа и сил. К тому же их разбудили заполночь, и привезли сюда через весь город под мелким ночным дождиком на открытой телеге.

— Слушать меня, вы трое, — сказал вице-адмирал. Один из конвоиров слегка наподдал ногой Бюнэ, чтоб тот получше изобразил внимание. — Если что-то пойдёт не так, знайте: уже к вечеру в Бретани начнётся такая резня, что не снилась ни Жози Второму, ни отцам-основателям, никому. А после коронации эта резня начнётся и всей стране и заденет всех, может быть, и ваших родных, друзей и близких. Хотите этого?

— Никак нет! — неожиданно дружно ответили Аслан, Бюнэ и дед Корентин. Вице-адмирал Мармут кивнул удовлетворённо.

— Бейтесь по-настоящему, потому что если он не настоящий король, погибнут тысячи.

— То есть как это — взаправду, что ли? — слегка взвывая на гласных, спросил Бюнэ. Легионер, стоявший рядом, тут же отвесил ему мощную оплеуху. — Ай!

— Именно, парень, — сказал адмирал. — А если будешь мухлевать, он тебя просто убьёт. Что королю какой-то безумец?

— Э, э, мы так не договаривались, — повышая голос, завопил паренёк. — Это что же это…

Бац! Ещё один удар, теперь уже рукоятью сабли, прервал его нытьё.

Через десять минут пришёл Цейтлих и бросил им оружие и доспехи — три сабли, три кольчуги. Корентин со знанием дела осмотрел все три клинка, подержал каждый в руках, сделал пару выпадов и взял себе один; легионеры, стоявшие неподалёку, заржали — скованный старик, машущий саблей, показался им смешным. Аслан тоже попробовал клинки. Бюнэ затравленно смотрел то на него, то на деда, и эвакуатор понял, что парень никогда не держал в руках настоящего холодного оружия, не говоря уж об огнестрельном. Аслан выбрал саблю получше и, не думая, протянул ему, держа за гарду рукоятью вперёд.

— Дурак, — сказал Корентин, глядя в сторону. — Возьми себе, всем лучше будет.

Бюнэ тут же выхватил саблю из рук эвакуатора. Легионеры, которых стало больше, снова разразились хохотом.

— Снимите кандалы, бараны, — с презрением сказал Корентин, с отчётливым хрустом наклоняя голову то вправо, то влево и поводя плечами.

— Положи саблю и подойди сюда, — сказал сержант-легионер. Пророк фыркнул так, что из гнёзд над оконцами башен вылетели ласточки.

— Ты что, боишься столетнего старика с тупой железякой?

Сержант оскалился, и под хохот своих солдат подскочил к старику и уже замахнулся, чтобы ударить его. Пророк сделал неуловимое движение, сверкнуло железо — и с сержанта упали штаны; а в рядах конвоиров несколько человек упали от смеха. Легионер подтянул штаны, подошёл к конвою и пинками разогнал их; двое по его приказу подошли и сняли кандалы с Аслана, Корентина и Бюнэ. Старик более не шутил, стоял и смотрел на серое рассветное небо.

Аслан накинул плохонькую кольчугу, покрутил саблей. Клинок был отвратительный — несбалансированный, тяжёлый, со слишком длинной рукоятью, хилой гардой, из мягкого «деревенского» железа, и к тому же тупой как три копыта сразу. Корентин смотрел на него одобрительно.

— Умеешь, стало быть, — сказал он. — Возьми-ка этот.

И сразу кинул ему свою саблю. Аслан поймал. Да, этот клинок был поприличнее, но самый лучший всё-таки был в руках у Бюнэ. Аслан, кляня себя за глупую жалость, обернулся было к нему, чтоб попросить его обратно, но как только увидел парня, съежившегося подобно загнанному в угол дикому зверю, так сразу и передумал.

— Говорил ведь, — без укора произнёс Корентин. — Хотя какая разница. Стенку делать умеешь, нехристь?

Аслан кивнул. Стенка — простейший приём двоих против одного: один наседает и открывает, второй делает выпад в нужный момент. Понятно, кто что будет делать — старик не выдержит мало-мальски долгого боя, а выпад или другой ему, видимо, вполне по силам.

Гулко дрогнули ворота, загремела цепь, заскрипели колеса, поднимающие сразу несколько решёток.

— Выходи! — скомандовал сержант легионеров. Конвой, вооружившись длинными копьями, направил троих безумцев через ворота к лестнице, ведущей на равелин и на длинный помост, на нём сооружённый. Аслан посмотрел по сторонам — и у него едва не закружилась голова. Люди, люди, люди везде, куда ни кинь взгляд, до горизонта.

— Од-нако, — крякнул Корентин. — Действо сие масштаб имеет немного больший, чем я догадываться смел.

Аслан поднялся на помост. Людей было столько, что он даже примерно не мог их сосчитать. Тысячи. Он молчал и оглядывал крепостные башни. Толпа заволновалась — Корентина узнали. «Дьявол!», «Святой!», кричали с разных сторон. На стены замка выступили музыканты, ударили барабаны, зарыдали трубы; мимо них троих, оттеснённых к краю, на острие равелина выбрался флотский старшина с рупором в руках. Он постоял, набирая воздух, увеличившись при этом не менее чем в полтора в раза, затем приставил рупор к губам и заорал так, что в ушах зазвенело.

— Шарль Фуке! Во исполнение-ее! Праррррочества! Семи отцов! Основателей! С божией помощью и попущением! Одолеет трёх! Безумцев! И отправится в город! Лллютециюууу! Дабы явить лик! И спасение! Всему! Альянде-ееее!

Затем, уже изрядно покрасневший, он повторил то же самое налево, в сторону реки и облепленного людьми корабля с двумя гигантскими пушками, торчащими из несоразмерно маленьких башен, и, наконец, направо, в сторону залива. Барабаны перешли с дроби на размеренный шаг, отбиваемый медью в противотакте. Дррын — бац! Дрррын — бац! Дррррын — бац! Аслан заметил движение сзади и обернулся.

Через расступающийся строй конвоиров поднимался Шарль Фуке, высокий, статный, с гордым профилем, который не скрывала даже серебристая карнавальная полумаска.

Безоружный и без доспехов.

Не обращая внимания на них троих, он прошёл к острию равелина, оглядел толпу и поднял руки. Барабаны замолчали разом.

Фуке заговорил.

Вначале Аслан подумал, что это эхо так разносится над толпой, но потом сообразил: в толпе те, кто поближе, повторяли его слова тем, кто дальше, а те, в свою очередь, передавали далее, а Фуке предусмотрительно делал паузы в своей речи. Ещё через пару секунд эвакуатор понял, что все повторяющие носят одинаковую форму — Иностранного легиона.

Он не успел додумать эту мысль.

— 10

Фуке говорил.

— Безумец! Безумец — это не тот, кто поднял меч на меня. — Он ткнул в себя пальцем. — Безумцы — те, кто поднял меч на вас!

И указал на толпу. Толпа заорала радостно.

— Безумец — не тот, кто хитростью и обманом захватил власть! Это тот, кто думает, что такая власть длится вечно!!

И поднял руки к небу. Крики усилились, стали слитнее.

— В моих руках невиданная сила, — он сжал кулаки. — Надо мной благословенное небо господа всемогущего. Со мною вы — мои боевые товарищи, которым я верю так же, как себе. Я раздаю золото как глину! Я вижу будущее, где нет места лжи, порокам и бедности! Там каждый из вас покоится на вершинах славы и благоденствия!!

Толпа отозвалась дружным и радостным воплем.

— И я!! Веду вас!! Туда!!

— ААААААА!!! — заревела толпа оглушительно.

Аслан потряс головой и случайно глянул на Корентина. Старик стоял, смертельно бледный, его пальцы изо всех сил сжимались на рукояти сабли, которую он упёр в помост, расширенными глазами он смотрел в спину Фуке.

— Кто!! Осмелится!! Встать!! На нашем!!! Пути!!!

— АААААААААА!!! — заревела толпа ещё сильнее. Аслан почувствовал, как волосы шевелятся у него на голове. И в это же самое мгновение услышал шёпот пророка Корентина, склонившего голову.

— Если пойду и долиною смертной тени, не убоюсь я зла, — слышал Аслан так явственно, будто и не было орущей толпы. — Ибо ты со мной; твой жезл и твой посох — они мир мне даруют.

С этими словами пророк поднял саблю, перекрестился ею, и шагнул вперёд.

— Э, — непроизвольно воскликнул Бюнэ. Старик остановился, обернулся на него, сказал сурово:

— Не будь дурнем, село, — и пошёл дальше, по дуге, против часовой стрелки, заходя к Фуке сбоку и медленно вращая саблей. Аслан вдохнул, выдохнул, подбросил свой клинок в руке, и, от всего сердца пожелав всем мира и благословения всевышнего, шагнул с другой стороны. Когда они были примерно на половине равелина, Фуке их заметил. Беснующаяся толпа разом утихла.

— Я тебя предсказал, я тебя и убью, — сказал Корентин негромко.

— Безумцы! — завопил Фуке протяжно. Крик его вновь чётко подхватили глашатаи-передатчики. Вблизи это производило довольно странное впечатление. — В ваших руках мечи железные! Но в моих — орудия господа нашего!

И снова размеренной поступью ударили барабаны. Дрррын — бац! Дррррын — бац!

— Ну конечно, — обычным ехидным голосом сказал пророк Корентин. — Господь наш, да святится его имя ныне и присно…

Дрррын — бац!

— … не такой дурень, чтоб меч свой кому попало отдавать.

— Одумайтесь! — страшным голосом, надувши жилы на шее, призвал Фуке. Одумайтесь, одумайтесь, разнеслось по толпе, по стенам крепости, по реке. Фуке занёс левую руку назад за плечо и будто бы схватил что-то в воздухе. — Последний раз тебя прошу! Безумцев покарает перст господень, что в руке моей!

— Точно перст? — скептически осведомился Корентин. — А то, знаешь ли, всякое бывает. Диавол тот ещё шутник, уж поверь мне.

За это время он подошёл к нему на расстояние полутора-двух выпадов. Фуке не делал никаких попыток отойти, впрочем, отходить ему было некуда, за его спиной был ров с водой, а с другого боку заходил, покачивая саблей, Аслан.

Дрррын — бац! Дррррын — бац!

И тут эвакуатор увидел один-единственный короткий взгляд Фуке, что бросил он из-под маски в сторону западной башни, и в ту же секунду всё понял, в то же мгновение картина сложилась, и догадался Аслан, что сейчас произойдёт, и что ему не успеть, никак не успеть, но рванулся всё равно он изо всех сил к старику Корентину, чтобы закрыть его, уронить, отвести, и увидел он глаза пророка, и понял, что Корентин, епископ Кемпера, знал это с самого начала, знал и шёл без страха — ибо жезл Его и посох Его мир ему даруют.

Дррррын — бац!

Аслан отбросил саблю и кинулся к Корентину. Фуке же из широкого замаха словно бы влепил пощёчину невидимому оппоненту перед собой. Голова святого Корентина…

Дррррын…!

…дёрнулась влево нелепо и страшно, от неё отлетело что-то чёрное, жёлтое и красное, много чёрного, жёлтого и красного, кусками, каплями, ошмётками,

…бац!

…и тело старика обрушилось на доски, сабля его вылетела из руки и, описав дугу, булькнула где-то внизу, во рву. Аслан споткнулся по дороге и шлёпнулся рядом. Толпа ахнула. Зубы крошились, стиснутые скулы ныли, но момент для бессильного плача был неудачный, потому что лежащий Аслан представлял собой отличную мишень для перстов господних, что вынимал из воздуха Фуке, и что разили, разумеется, из узких бойниц западной и северной башен.

Дррррын — бац!

Аслан резво перекатился в сторону и увидел, как Фуке, глядя на него сквозь маску, словно разрубает ладонью воздух перед собой, в это же мгновение помост дрогнул, и на доске сбоку и сзади эвакуатора вспух косой столб пыли и щепок. Фуке, совершенно растеряв ораторское достоинство, торопливо сбежал с линии огня, встал в центре равелина и замахал на Аслана уже двумя руками, словно ветряная мельница. Рядом свистнуло, раз, другой; тум, тум, тум — глухие упругие звуки вмешались в размеренную поступь меди и барабанов.

В толпе за рвом кто-то закричал, крик подхватили. Аслан ещё раз нырнул на пол, упав на руки, сразу поднялся и отпрыгнул в сторону, не обращая внимания на Фуке, продолжавшего остервенело махать руками. Бюнэ уже давно лежал ничком, прикрыв голову руками и лишь содрогаясь от ужаса. Ещё два фонтанчика поднялись рядом, а плечо Аслана ожгло болью.

Одним взглядом он запечатлел картинку у себя в мозгу. Спуск с равелина — там стоит Фуке, а за его спиной ощетинился пиками конвой. Мост — поднят, а за рвом безумная толпа, где уже начинается паника и давка — персты господни нечаянно сразили и нескольких солдат, надо полагать, отпетых грешников. Путь, как всегда, был только один: отдать всего себя в руки провидения, и Аслан, разбежавшись, прыгнул в ров.

С шумом пролетел мимо раскрытый драконьей пастью мост, ударила вода. Аслан вошёл не слишком хорошо, и первую секунду-полторы он стремительно шёл ко дну, оглушённый; у самого дна раскрыл он глаза, встряхнулся, одним движением сбросил кольчужку, развернулся в сторону тёмного прохода и задвигал руками и ногами, словно лягушка. По ушам ударило плотно — рядом пузырьками прочертило косую траекторию, и ещё раз, и ещё, с нечистого дна поднялась муть и грязь, а Аслан отталкивался и отталкивался руками и ногами — к реке, к мосту, а там видно будет.

Он задыхался, но не поднимался на поверхность, выжимая из себя последнее, и это окупилось — прямо над ним медленно, страшно медленно поплыла тёмная громада, броненосец. Уповая на то, что все собрались на противоположном борту, Аслан вынырнул.

Но это оказался не броненосец.

Затопленный подвал под северной башней, вот где он вынырнул. Очень хотелось упасть, силы были на исходе, но шум, доносившийся откуда-то сверху, или наоборот, снизу, через воду, напоминал ему, что его ищут, и что если он не будет двигаться, то его найдут. Аслан вылез из воды и немедленно затрясся — могильный холод царил в этих казематах. Он пошёл, шатаясь и хватая ртом воздух, по длинному коридору, еле разбирая путь в полутьме, под его ногами пищали крысы и хлюпала вода, несколько раз он упал, плечо нещадно ныло, но злая радость толкала его вперед, ему удалось-таки испортить гаду праздник, и взгляд святого Корентина, с которым Аслан был знаком так мало, и если бы не Фуке, может, они бы ещё не раз побеседовали, этот взгляд тоже толкал его вперёд, поднимая с сырого пола, ведя в почти полной тьме. Так он шёл долго, очень долго, он потерял направление, но шёл, шёл и шёл, и вдруг в какой-то момент словно кто-то похлопал его по плечу: всё, здесь. Он встал и прислушался. Шума погони слышно не было, ветер свистел где-то наверху, и оттуда же, сверху, пробивался свет. Аслан нащупал ногами ступеньки, поднялся и уперся лбом в деревянный люк, который выбил здоровым плечом, ссадив себе локоть и исцарапав лицо.

Заброшенный склад, или очередная каменная башня. Он осторожно подошёл к бойнице и увидел реку, слева мост, а прямо через реку была крепость Бриз, и броненосец тоже был виден, и по-прежнему люди облепляли его в надежде увидеть побольше. Аслан так никогда и не узнал, что он находился в башне Танги, когда-то охраняющей Обходной мост и соединённой с крепостью тайным туннелем, идущим под рекой Панфельд к подвалу северной башни.

Поднявшись на самый верх, он получил неплохой обзор и сразу увидел ту дорогу, по которой приехал, и рощицу, где он спрятал мобиль. Безо всяких сомнений он отправился туда, слегка обтерев кровь с плеча и завязав рану тряпицей. Все дома были закрыты, на улицах одинокий ветер гонял листву и мусор — по случаю исполнения или неисполнения пророчества горожане ждали беспорядков, и либо покинули город заранее, либо попрятались от греха. Аслан, без особого труда изображавший загулявшего служаку, добрался сначала до Страсбурской площади, потом пробежал по Парижской улице, и вот уже показалась роща и те самые кусты. Мобиль был на месте.

— Мне нужен отпуск, — бормотал Аслан, забираясь в кабину.

— 11

«Бризский марш», впечатляющая по скорости и организованности переброска к столице частей Шестой ударной бригады, двух полков Иностранного легиона, артиллерийского дивизиона и отдельного батальона связи, стал одним из крупнейших в череде ярких событий, предшествующих коронации принцессы Изабель; вся эта мощь предназначалась якобы для праздничного парада. Знатоки сходились во мнении, что таким образом Шарль Фуке, основной претендент на руку будущей королевы, продемонстрировал свою силу, и те, кому эта демонстрация предназначалась, выводы сделали. Впрочем, ещё до марша умонастроения в заинтересованных ведомствах склонялись в его пользу; это выражалось, например, в фактическом саботировании приказов лорда-протектора сира Оливера, самым болезненным ударом для которого стал переход на сторону Фуке королевской службы охраны: лорда-протектора посадили под домашний арест сразу, как только будущий принц-консорт ступил на улицы Лютеции. Принцесса Изабель, как и ожидалось, после восшествия на трон объявила о своей помолвке и о свадьбе, которая должна была состояться через месяц — наименьший срок, допустимый по протоколу для подобных случаев. Этот месяц был объявлен в Альянде месяцем праздников и карнавалов, причем, по слухам, на одном из столичных балов Фуке должен был снять маску и явить миру своё лицо.

В вечер коронации в доме на Рю де ла Пэ трое молодых людей (один из них — с перевязанной рукой, на сей раз это был Аслан) сидели за столом и мрачно созерцали большую стеклянную чашку, на две трети наполненную лабораторным этил-спиртом. Капитанский шеврон Аслана лежал на дне.

— И что теперь? — наконец спросил Питер.

— Не знаю, — Аслан пожал плечами. — У нас в управлении несколько человек осталось. Я тоже остаюсь. Куда мне идти?

— Да нет, — сказал Питер. — Про вас всё ясно. Я про шеврон.

И кивнул на чашку со спиртом.

— Надо его оттуда достать, — сказал Аслан. — Руками нельзя, и приборами тоже.

— Вылить? — вопросительно сказал Жак.

— Я тебе вылью, — сказал Питер. — Я, можно сказать, репутацией рисковал.

— Выпить? — с точно такими же интонациями предположил финансист.

— Он же не пьёт, — сказал Питер. — Этот… как его… харам.

— Спирт испарится, я достану его оттуда зубами, — решил Аслан. Питер глухо зарычал.

— Ты точно уверен, что традиция именно такая? — скептически поинтересовался Жак у Аслана. Эвакуатор кивнул. Питер, видимо, смирившись с потерей, полез в шкаф за бокалами; всё же праздник. — Может, всё-таки надо выпивать?

— Бог с тобой, Жак, под силу ли это человеку? — воскликнул Питер. — Это же чистый спирт.

— А я бы рискнул, — сказал свободный финансист, разглядывая чашку.

— Станешь капитаном, тогда и рискуй, — справедливо заметил Аслан.

— Да, и спирт сам добывай, — добавил Питер. Он налил в два бокала вино, а в третий налил минеральной воды, и расставил их по столу между тарелок с небогатой снедью.

— О! — сказал эвакуатор. — Пока не забыл.

Он достал из планшета бумагу и двинул её Жаку.

Жак, недоумённо хмурясь, поднял и прочёл.

— Что это? — спросил он возмущённо.

— Ты читать разучился? — поинтересовался Аслан вежливо. — Это счёт. На тысячу восемьсот новых франков. За проживание в мобиле в течение месяца. Мобиль ведь не твой, а Королевской службы эвакуации, как там и написано.

Жак, раскрыв рот, посмотрел на Питера. Тот бархатным голосом произнёс:

— Похоже, что он прав, дружище.

— Формально, — поднял палец Аслан. — А значит, прав вообще.

Жак с картинным вздохом встал, полез в свой камзол, достал оттуда бумажник и начал отсчитывать банкноты, затем отдал всю пачку денег Аслану, а тот сразу передвинул их Питеру.

— Научил на свою голову, — произнёс Жак недовольным голосом.

— Здесь больше, — сказал Питер.

— Это с задатком, — пояснил Жак. — В фонд капитального ремонта. И учись уже торговаться по-нормальному, а не сидеть как лопух.

— Ого, — ответил Питер. — Пожалуй, завтра схожу погляжу, что с чердаком. А то не далее как сегодня утром слышал там какой-то шум. Ключи только найти.

— Птицы?

— Может быть, — сказал Питер и поднял бокал. — Ну! За двойное повышение!

— Двойное? — переспросил Жак, поднимая бокал.

— Нашего лейтенанта повысили до капитана, — объяснил Питер. — А принцессу повысили до королевы.

Они звякнули бокалами и некоторое время молчали.

— Так, получается, Фуке не исполнил пророчество? — спросил Жак наконец. — Он же не одолел Корентина, его убил неизвестный стрелок из чудо-штуцера. А тот парнишка, Бюнэ, он вполне нормальный.

— В общем, единственный приличный безумец был Аслан, и тот сбежал, — заключил Питер. — Кто теперь поверит Фуке?

— Главное, что в Фуке верит армия, — заметил Аслан мрачно.

— Дааа, — сказал Жак. — В кого верит армия, в того верит бог.

— Эх! — Аслан стукнул кулаком себе в ладонь. — Мне бы саблю мою тогда, нет, лучше пистолет. Один маленький пистолетик с одной крошечной пулькой!

— Бы, — саркастически произнёс Питер. — Сабля, пулька…

— Не для этого тебе мобиль в легардюкор дали, чтоб ты с пистолетиками против Фуке дрался, — со свойственными ему неприятными интонациями сообщил финансист. — Ох не для этого…

Аслан его не слушал, предавшись мечтам.

— А я ведь тебе, между прочим, предлагал огнемёт, — продолжил Жак, разглядывая бокал на свет. — Помнишь? Маленький такой, капитанский огнемётик.