Жители домов близ площади Буальдьё уже, в общем-то, привыкли к шуму и гаму — с тех самых пор, как здесь появился театр. Вот и этой ночью толпа актёров, актрис, поклонников, покровителей, содержанок, содержанцев и прочего околобогемного сброда отмечала успешную премьеру; и, несмотря на загадочное отсутствие администратора Равайи и барона Дебатца, главных меценатов подобных сборищ, праздник удался: начали скромно, прямо на сцене театра, затем побывали по очереди во всех забегаловках в округе, и глубокой ночью отдельными группами разбрелись по подворотням и съёмным углам, нетрезвые и весёлые.

Всё утихло лишь в пятом часу утра, и Нони добралась наконец-то домой — в сопровождении трёх самых стойких воздыхателей, которых она путала между собой. Все трое лично убедились, что её здесь никто не ждёт, кроме суровой горничной, постояли немного под окнами да и пошли вместе обратно, слегка разочарованные, но не утратившие надежд. Если бы они побыли там ещё минут двадцать, их взору предстало бы удивительное зрелище: окно спальни Нони распахнулось, и из него с треском и стеклянным хрустом протиснулось чудище, похожее на огромного серебристого паука с изогнутым кверху брюшком. Чудовище с невероятной для своих размеров грацией спрыгнуло на мощёную улицу и помчалось по парижским улицам, распугивая случайных прохожих.

Ещё более удивительным было то, что вслед ему из того же окна высунулась пожилая горничная и, яростно потрясая кулаками, завопила:

— Будь ты проклята, Меффрэ! Будь ты проклята!

— 1

Аслан проснулся от грохота и крика. Кричал Питер, неразборчиво, уныло и безнадёжно; за окном уже начинало светать. Капитан эвакуации вскочил, наспех натянул штаны, схватил саблю, стал у двери и толкнул её аккуратно.

Прямо в лоб ему уставился чёрный зрачок штуцера.

— Не дёргайся, — сказал человек в форме Иностранного легиона, державший его на мушке. Нижнюю часть его лица закрывал платок, поэтому голос звучал глухо. — Выходи.

И качнул стволом, делая шаг назад. Аслан, держа саблю одними лишь пальцами клинком вниз, неторопливо выставил руки вперёд, чтобы их было видно, и медленно вышел из комнаты к перилам. В центре гостиной на первом этаже лежал Питер, правой щекой в пол. Его руки были на затылке, а ноги скрещены в голенях. Судя по выражению его лица, он ещё не совсем понял, что происходит, и вообще, похоже, подозревал, что ему это всё снится. Вдоль стен стояли ещё несколько легионеров, тоже со штуцерами и в масках. Рядом с Питером переговаривались двое, один в чине полковника без указания рода войск, а второй со скромным шевроном дознавателя.

— О, привет, Геркулес, — сказал эвакуатор как ни в чём не бывало. — И вам привет, капитан, то есть — ого! уже полковник! — полковник Цейтлих. Совместная операция?

Геркулес посмотрел на него и промолчал, а Цейтлих даже не взглянул. И тут Аслан заметил очень странную вещь — у младшего дознавателя руки были скованы наручниками. Он не успел разглядеть толком, потому что боец, что шёл за ним, толкнул его прикладом и одним движением ловко отобрал саблю. Эвакуатор спустился в гостиную, стал на колени, затем лёг ничком рядом с Питером и тоже положил руки на затылок.

— Понятливый, — с одобрением сказал Цейтлих. — Я знал, что проблем не будет. Мюко, запускайте ваших людей, делайте обыск. Главного их, похоже, нет.

— В наручниках? — угрюмо спросил Геркулес.

— Именно в наручниках, — любезно подтвердил Цейтлих. — И пусть пошевелятся.

Через полминуты в дом вошли ещё двое и начали неловко шарить среди разгрома и беспорядка. Аслан осторожно повернул голову к Питеру, чтобы подмигнуть, ободрить его как-то, потому что было ясно, что Геркулесу тоже пришлось худо, и в этом была надежда для них, но увидел, что заведующий кафедрой проявил поразительное равнодушие к событиям и бессовестным образом задремал в похмельном сне, пуская слюни на пол.

Аслан повернул голову обратно и самым дружелюбным тоном поинтересовался снизу:

— А что случилось-то, господин полковник?

Цейтлих сделал к нему один шаг, и лишь инстинкты уберегли эвакуатора от травмы — он успел собраться; бывший капитан полиции Бриза от всей души, с подскоком, ударил его ногой сверху по рёбрам. Аслан издал короткий сдавленный звук и выгнулся от боли, хватая ртом воздух.

— Уффф, хорошо-то как, — отдуваясь, произнёс Цейтлих. — Попортил же ты нам крови, сраный муслим.

— Есть, — произнёс один из полицейских Геркулеса, обыскивающих дом. Скованными руками он держал продолговатый предмет, завёрнутый в грязную тряпицу. — Вот он.

— Положи на столик и отойди, — холодно сказал Цейтлих. — Это он?

— Да, это он, — подтвердил Геркулес. — Этим самым ножом господин Делакруа и убил господина Равайи.

— Вы что, уже нашли труп?

Геркулес лишь засопел.

— Понятно, — с насмешкой произнёс полковник Цейтлих. — А мне сдаётся, что это был вовсе не господин Делакруа. Говорят, что в театре видели парочку братьев Раклёр, а уж они-то известные мастера таких дел.

— А ещё говорят, — здесь тон Цейтлиха стал совсем елейным, — будто их выпустили под залог по требованию вашего отдела дознания. А?

Геркулес с ненавистью произнёс:

— Делакруа убил Равайи из ревности. Они оба имели чувства к актрисе Нони Горовиц. Есть надёжные свидетели.

— Да, да, — насмешливо сказал Цейтлих. — Все имеют чувства к молодой приме. А барон Дебатц уже объявлен в розыск. Он оказался умнее, чем вы — успел сбежать, как почуял неладное.

— Мне незачем бежать, я ни в чём не виноват, — сказал Геркулес. — Это всё они: Делакруа, Кафор и этот… мусульманин.

— Конечно, конечно, — сердечно сказал Цейтлих. — Теперь и дружков своих сдаёшь, дознаватель, и даже бывшего начальника. Это правильно, облегчи свою участь.

Питер шевельнулся.

— Лежать! — прикрикнул Цейтлих.

— Лежу, лежу, — забормотал Питер. — Незачем так орать…

— Это справедливость, господин Кафор, — издевательски произнёс Цейтлих. — Одни преступники делают фальшивые исследования и экспедиции и крадут деньги короны, другие преступники их этим шантажируют. Самое страшное, что и те, и те — служат государству. Якобы.

— Я ничего не крал, — сказал хрипло Питер. — Это всё сфабриковано. Чтобы отнять у меня дом.

— Да, конечно, — Цейтлих был разговорчив сегодня. — Вы чистый как ангел, но обратились не в прокуратуру, не в легардюкор, а к Торговой и финансовой гильдии, к этой преступной своре, а конкретно к месье Делакруа. Который, в свою очередь, продал и вас за небольшую долю, сочтя барона Дебатца слишком уж сильным противником. Дом, кстати, больше не ваш, и даже не барона. С сегодняшнего дня этот дом есть принадлежать короне. А вы все пойдете под суд. Суровый, но справедливый. Особенно наш южный друг.

С этими словами полковник ещё раз врезал ногой Аслану под рёбра, уже снизу, носком сапога. Эвакуатор был готов и лишь выдохнул коротко сквозь зубы, а больше не издал ни звука.

— Он-то в чём виноват, — сказал Питер медленно.

— Не твоё собачье дело, — любезно ответил Цейтлих. Акцент его прорезался ещё явственнее. — Конторку их мы задавить первая очередь. А то ишь, целый склад у них.

— Я знаю, где склад, — сказал вдруг Геркулес.

— Мы тоже знаем, — ответил Цейтлих. — Но желание твоё я одобряю. Будешь умный — отделаешься батдафом, повоюешь за корону.

С чёрного хода вошёл ещё один легионер.

— Никого нет, полковник.

— Сбежал, стало быть, — вздохнул Цейтлих. — Тоже умный.

Аслан и Питер переглянулись.

— Так, — сказал Цейтлих. — Этих взять, они с нами.

Легионеры взяли под ружьё Геркулеса и двоих в наручниках. Цейтлих лениво ткнул пальцем.

— А этих двоих — в помещение номер два. Чтоб каждый прохожий видел.

С этими словами он ушёл, за ним ушли и Геркулес, и дознаватели, и легионеры-конвоиры. В комнате остались два бойца с ружьями наизготовку. Питер и Аслан лежали некоторое время недвижно, затем учёный осторожно повернул голову. Легионер смотрел прямо на него, и взгляд его Питеру определённо не понравился. Что значит «чтоб каждый прохожий видел?» Что за «помещение номер два»?

И тут один из легионеров позвал другого, стоявшего напротив.

— Морис.

— Чего? — откликнулся другой.

— Ты приказ на сегодня получил?

— Конечно.

— Что скажешь?

— А что тут скажешь, — произнёс Морис. — Приказ есть приказ.

— Ну это, — сказал первый легионер. — Я вроде как на такое не подписывался. Я понимаю, воевать. А тут…

Морис молчал. Аслан и Питер не шевелились, сознавая, что сейчас решается их судьба, какой бы она ни была. Неожиданно Морис пробормотал:

— Ну извини, — и резко вскинул винтовку.

Но первый легионер опередил его, выстрелил от пояса не целясь — оглушительно грохнуло, Морис дёрнулся и влепился спиной в стену, затем косо сполз вниз, оставляя на обоях мокрый красный след. Винтовка, выпавшая из его рук, некоторое время стояла на прикладе, затем со стуком упала рядом. Второй легионер медленно опустил оружие стволом в пол, посмотрел на дверь. Никого не было.

— Вставайте, оба, — сказал он. — Ты и ты, служивый.

И Аслан наконец его узнал.

— Бюнэ!

Парень, с которым они коротали ночь в бризской клетке, кто вместе с ним участвовал в пророчестве Корентина, смотрел на него поверх платка, закрывающего ему почти всё лицо.

— Не знаю никакого Бюнэ. Я Лоран. Легионер Лоран.

Питер поднялся и сразу же тихонько застонал, схватившись за голову.

— Дьявол, как башка трещит… Обязательно было стрелять?

— Начало операции в девять утра, — сказал Бюнэ-Лоран. — Фуке собирает торговцев и крупных чиновников в Версале, сразу кучей, а птицу помельче будет душить Иностранный легион. У нас приказ стрелять по списку и вешать прямо на воротах. Вас тоже надо было, но я на такое не пойду. Это не гвардия.

— Спасибо, — сказал Питер неожиданно ясным голосом.

— Святому Корентину скажи спасибо, — ответил легионер. — Штуцер заберите, пригодится.

Аслан кивнул.

— Увидимся ещё, может быть, — с усмешкой сказал Бюнэ-Лоран, закинул оружие на плечо и ушёл не оглядываясь. Двое друзей некоторое время смотрели на дверь, за которой он исчез, затем посмотрели друг на друга и произнесли одновременно:

— Где Жак?

Труп Мориса они спрятали в саду, винтовку его Аслан замотал в тряпьё вместе с лопатой. Пока они одевались в походное и собирались, Питер рассуждал.

— Ясное дело, он пошёл к Нони. И его там, наверное, уже схватили.

— А если не схватили?

— Тогда он у неё.

— Чего же мы ждём?

— Время половина седьмого, — сказал Питер. — У нас ещё два часа.

Аслан шагнул за дверь, спустился по крыльцу, остановился и нетерпеливо обернулся. Питер стоял на пороге, держась за косяк, словно обнимая плечо старого друга, и смотрел на свой дом, на стены и двери, лестницу и перила, на камин и столик, на кресла и обои, на изуродованный пол. Коротко прошептал что-то, выдохнул и торопливо зашагал вслед за эвакуатором, опустив голову. Аслан не стал его ждать, перехватил свёрток с винтовкой и лопатой поудобнее и пошёл к перекрёстку, высматривая извозчика.

Извозчика им поймать так и не удалось. Они шли и шли по направлению к театру, но ни один экипаж не попался им на пути. По улицам носились возбуждённые студенты и печатники, ища, где центр всей заварушки, встретилась группа легионеров — от них Питер и Аслан спрятались в подворотне — но больше никого не было. Они уже почти дошли до улицы, которая спускалась прямо к театру, как с неё выехал кабриолет, а в нём, разумеется, сидел Жак. Глаза у него были совершенно белые и квадратные, он не видел перед собой ничего, лишь кричал извозчику «Быстрее! Быстрее!».

— Стооооооой! — в один голос заорали друзья, и обалдевший извозчик внял. Жак увидел Питера и Аслана, выскочил из экипажа им навстречу, подбежал, выдохнул:

— Чудовище похитило Нони.

— 2

Аслан покрутил головой, будто разминая шею, и как-то сразу весь собрался. Питер позавидовал и тоже попробовал. Его сразу начало мутить.

— Ну? — потребовал эвакуатор.

Жак сглотнул.

— Горничная говорит, примерно в пять утра. Нони вернулась… со спектакля, а оно уже было в спальне.

— А Майя? — спокойно спросил Аслан.

— Чудище похитило только Нони, — сказал Жак.

— Оно было одно?

— Вроде да.

— Как оно выглядело?

Жак дернул плечом.

— Чёрт его знает. Прелати рыдает. Криминалите не появились, эвакуаторы твои тоже не едут, вообще никого нет уже два часа. Что-то странное.

Питер и Аслан переглянулись.

— Нони… жива? — спросил Жак у Аслана.

Аслан, помедлив, кивнул.

— Скорее всего, да. Прелати и Майя выжили.

— А вы почему не дома? — вдруг с подозрением спросил Жак. — Что случилось?

— Так, — сказал Аслан. — Все в экипаж, едем на наш склад. Расскажем по дороге.

— А я уже догадываюсь, — проворчал Жак и полез в экипаж первым.

— Сан-Доминик, военное ведомство, — сказал Аслан бородатому извозчику. — Там рядом.

— Э, нет, — ответил тот. — Я туда не поеду. Там что-то затевается.

— Что затевается? — с ещё большим подозрением спросил Жак.

— Объедешь через набережную, — твёрдо сказал Аслан кучеру. — Езжай.

Поколебавшись секунду, бородач свистнул и стегнул вожжами.

— Так что стряслось? — спросил Жак. — Фуке?

— Видимо, да, — сказал эвакуатор, внимательно глядя на него. — Судя по Иностранному легиону. Он, похоже, не стал дожидаться, когда ваши делишки окончательно достанут людей. И решил форсировать события. Через час-полтора всё начнётся.

— Это же переворот, — потирая виски и прислушиваясь к желудку, сказал Питер. — Зачем? У него ведь и так уже власть в руках.

— Видимо, не в руках, — сказал Аслан. — Видимо, этого ему казалось мало. Или он счёл, что у кое-кого этой власти слишком много.

— Мы не одни были, — неожиданно произнёс Жак. — Хотели как лучше.

— Вы хотели как выгоднее, — сумрачно сказал Питер. — А не как лучше.

— Поздно уже выяснять, — прервал их Аслан. — Теперь Нони.

— Да, — сказал Жак. — Что делать-то?

— Сейчас едем на склад, — сказал эвакуатор. — Забираем оборудование, и отправляемся в спасательную экспедицию. Подальше от всего этого бардака.

— На склад? — с подозрением спросил Жак. — А что там?

— Увидишь.

— Это про него сегодня этот… Цейтлих говорил? — нахмурив лоб, вспомнил Питер.

— Цейтлих? Сегодня? — поражённо переспросил Жак.

Питер и Аслан коротко рассказали ему про события утра, в том числе и то, что рассказал Бюнэ. Жак молчал некоторое время, затем тяжело вздохнул.

— Приехали, — сказал извозчик. — Дальше я не поеду.

Через три минуты они дошли до управления королевской службы эвакуации на улице Сан-Доминик. Аслан быстро шагал впереди, и даже спина его выглядела озабоченной и серьёзной; Жак догнал эвакуатора и с непривычным почтением спросил:

— Слушай, эти чудовища… Куда они уносят всех похищенных? У них есть какое-то общее место, или у каждого своё?

Аслан странно посмотрел на него и ничего не ответил — они уже подошли к воротам, где стоял часовой.

— Эти со мной, — бросил капитан, расписываясь в журнале.

— Шикарно, — пробормотал Жак себе под нос.

На входе Аслана встретил эвакуатор с повязкой «дежурный».

— Месье капитан, чудовище похитило женщину из дома на Буальдьё. У меня тревога по первому номеру, но послать некого, все пропали, месье.

— Этим делом занимаюсь я, — сказал Аслан твёрдо. — Пишите уведомление на склад и оформляйте бумаги. Я начинаю экспедицию, это наши новые сотрудники.

Дежурный офицер обрадованно закивал и сразу же сел за свой столик, начал шуршать бланками, заскрипел пером. Аслан стоял над ним и негромко диктовал имена.

— Что вы делаете в таких случаях? — сказал Жак после минутного молчания. Ему надоело разглядывать крошечный вестибюль.

Аслан поднял голову.

— Нам сообщают, что где-то видели чудовищ, или они уже похитили кого-то, мы прибываем, если оно нам попадется — хорошо, если нет, то… — Аслан пожал плечами. — то уходим ни с чем.

— И всё?

— Всё.

— Вы не знаете, откуда они появляются, зачем, почему похищают людей?

— Нет, — сказал Аслан. — Мы знаем только то, что они похищают исключительно женщин.

— А вы пытались преследовать их? — спросил Питер. — Ну, чтобы выяснить, куда они уходят.

— Они слишком быстрые, — сказал Аслан. — Единственное, что мы выяснили, что они все уходят на север. Одним и тем же курсом.

— У них там гнездо?

— Да. Рабочая версия — Кале.

Питер прищурился.

— Город ведьм?

— Он.

— Что это за город такой? — спросил Жак.

— Узнаю речь истого лютецианина, — сказал Аслан. И, явно кого-то передразнивая, произнёс тоненько. — «За Булонским лесом жизни нет».

— Кале — город на севере, у пролива, — объяснил Питер. — Слухи самые разные. Вроде как там были врата в преисподнюю. Вроде там были ведьмы, много.

— Ох ты дьявол, — сказал Жак. — А почему «были»?

— Да не знаю я, — слегка раздражённо сказал Питер. — То ли ведьмы разбежались по стране, то ли их всех загнали в эту самую преисподнюю. Я год выбивал туда экспедицию, так и не выбил.

— Да ладно, выбивал он, — сказал Аслан. — Забоялся, прямо скажи.

Жак возвёл глаза к небу, пробормотал что-то, затем сплюнул через левое плечо.

— Ладно, хватит болтать, — продолжил эвакуатор. — Вот ваши бумаги, выдвигаемся на склад.

Питер и Жак направились к выходу, а Аслан неожиданно остановился и вернулся к дежурному офицеру.

— Лейтенант, — сказал он. — В девять часов сюда придут люди. Вооружённые. Я приказываю вам: никакого сопротивления. А лучше заприте всё и идите домой, как можно скорее. Отпустите часовых или прикажите им тоже не сопротивляться. Всё ясно?

Дежурный часто-часто кивал, его лоб был покрыт испариной. Аслан вышел вслед за друзьями, и его тут же встретил вопль Жака.

— Рабочий? Рабочий?!

Возмущению свободного финансиста не было предела. Питер и Аслан с каменными лицами зашагали по направлению к складу, держа в руках документы, среди которых был и короткий список участников экспедиции: Аслан аль Джазия (капитан королевской эвакуации, начальник), Питер Кэтфорд (сотрудник Королевской академии, полный доктор наук, консультант) и Жак Делакруа (лицо без определенных занятий, рабочий).

— Рабочий?! — снова и снова вопрошал Жак за их спинами. — Я, человек, вхожий в самые высокие круги королевства — простой рабочий?

— Мы с начальником экспедиции полагаем, — сказал Питер очень серьёзно, — что это крайне почётная должность. Это фундамент любого начинания. Одним умом не проживёшь, нужна сила, выносливость и неприхотливость.

Ему почему-то было невообразимо весело, похмелье отпустило, жизнь стремительно обретала цвета и яркость. Аслан подтвердил:

— Именно. Умом он уже выделился, спасибо, больше не надо.

— Рабочий, — вздохнул Жак горестно.

У ворот склада Аслан остановился и произнёс:

— Странно. Где часовой?

Они беспрепятственно прошли в огромное помещение c узкими извилистыми коридорами между ящиками, тюками и контейнерами. Здесь хранилось всё то, что простые нормальные люди не могли и не хотели понять, использовать или, в крайнем случае, уничтожить.

Центральное хранилище королевской службы эвакуации.

— 3

В глубине склада их встретил хмурый долговязый тип в странной одежде — ярко-жёлтые штаны, сшитые вместе с… рубашкой, так определил Питер, в единое целое, с будто налепленными там и сям карманами. Что-то странное было в его облике, и Питер не сразу сообразил, что у этого грузчика — капитанские шевроны, такие же, как у Аслана. Это был смотритель склада, на небольшой железной бляшке на его груди было его имя — Люк Грувенор. Эвакуаторы коротко приветствовали друг друга, затем Аслан спросил, где часовые.

— Я их вчера ещё отпустил, — хмуро сказал тип. — Под мою ответственность.

— А как же оборудование?

— Да что ему сделается, — твёрдо, не отводя взгляда, сказал заведующий.

Аслан кивнул. Кажется, хмурый тип тоже был в курсе событий.

— Мы эээ… четвёртая эээ… северная экспедиция, — сказал Аслан. — Дело о похищении человека с площади Буальдьё.

Капитан Грувенор тщательно изучил бумаги, затем поднял глаза на Аслана.

— Это ведь очень опасная экспедиция, капитан, — сказал он полувопросительно.

— Чрезвычайно опасная, — подтвердил Аслан.

— Вам потребуется лучшее оборудование, снаряжение и транспорт.

— Вне всяких сомнений.

— А также запасные комплекты.

— В обязательном порядке, — уверенность, с которой южанин отвечал, росла с каждой секундой.

— И саркофаг Нони Горовиц, — вставил Жак. Он тоже начал понимать.

Смотритель Грувенор посмотрел на Жака — здесь стало заметно, что у него глаза отличаются по размеру — и кивнул неторопливо:

— А у нас только он и есть. Ну что ж, пойдёмте. Времени мало, а оформление — это небыстро.

Он поглядел на Питера и произнес значительно и раздельно:

— Учёт и контроль.

— Воля и разум, — пробормотал Жак.

Они прошли узким коридором между стеллажами и вышли на просторную площадку, расчищенную от хлама. Питер и Жак шли за эвакуаторами, и финансист разглагольствовал:

— Я принял решение, — говорил он, — ничему не удивляться, а воспринимать мир таким, каков он есть. Во всём его многообразии, всей его фантастичности, невероятии. Я думаю, что в этом — ох ты дьявол, да что же это такое?!

— Солнечные сани, — сказал Аслан торжественно. Примерно так уличный конферансье мог объявить: «Смертельный номер!».

Грувенор произнёс:

— Ваш транспорт. Объект класса тэ-четыре, номер двадцать восемь дробь два.

— Большие, — сказал Питер, оглядывая транспорт. — Я думал, мы поедем на мобиле.

— Все мобили у нас конфисковали, — сказал Грувенор. — А вот сани проглядели. Две штуки.

Он пошёл вдоль гладкого и тускло отсвечивающего борта.

— Там сидят люди, восемь мест. Вон там место для водителя, здесь штурман. Здесь четыре спальных места. Вон та штука — это… В общем, скорее всего, это парус. Если есть ветер, он раскрывается сам и едет. Управлять им не так просто, как мобилем, но можно, и груза он вмещает раза в три больше.

— А если ветра нет?

— Тогда парус складывается, — ответил Грувенор.

— Нет, я имею в виду, эти сани могут ехать без ветра? — спросил Жак.

— Да, — сказал Аслан.

— Как? — спросил Питер, переводя взгляд с одного эвакуатора на другого.

Аслан почесал нос.

— Эгхм. Я понимаю, что это прозвучит бредом, но. Есть версия.

И покосился на смотрителя. Тот стоял молча, с непроницаемым лицом.

— Твоя версия, — уточнил Жак.

— Да, моя версия. В общем, я думаю, что этот парус — он не столько для ветра, сколько для солнца.

— Чего?

— Он улавливает энергию солнца.

— Энергию солнца? — ещё тупее переспросил Жак.

— В принципе, это возможно, — сказал Питер, подумав. — Энергия солнца, во всяком случае, существует. А значит, её можно, как это ты выразился, уловить.

— Кха! — сказал Жак. — А что она потом делает с этой энергией? И в каком виде они её, энергию, хранят? В лейденских банках?

— Да, но накопитель более совершенный. Ак-кумулятор, так я его называю.

— Опять латынь, — пробормотал финансист.

— А где двигатель, который потребляет это электричество? — спросил Питер. — И заодно — где движитель? Где эти ноги, коими эти чудные машины упираются в нашу грешную землю?

— У тебя на заднем дворе целый месяц торчал мобиль, — заметил Жак. — Висел в воздухе. Не помню, что бы ты интересовался его движителем.

— Раньше моя судьба от движителя не зависела, — уязвленно проговорил Питер. — А теперь зависит.

Аслан развел руками.

— Про двигатель без понятия. Про движитель тоже. Единственное, что мы заметили — что парус сам поворачивается к свету. В солнечном, так сказать, режиме, когда ветра мало. Как цветок. Поэтому эти сани мы назвали «Фуксия».

— Фуксия?!

— Это цветок такой, — сказал Аслан. Он заметно покраснел, хотя с учетом цвета его кожи, правильнее будет сказать «потемнел».

— Ясно, — сказал Жак невинным голосом. — А вторые сани чем-то отличаются от первых?

— Принципиально отличаются, — сказал Аслан. — У них нет водительского места. Мы его сломали.

— Сломали?!

— Выломали. Всё остальное — точно такое же.

— А как тогда… — начал Питер, но не успел: Аслан резво взобрался в «Фуксию», сказал «Поберегись!» — и огромный сверкающий парус начал с шелестом выворачиваться вверх и в стороны. Питер заворожённо смотрел на это зрелище, но тут услышал возглас Жака. На вторых санях, тех самых, где не было водительского места, тоже поднимался парус, с точностью до мельчайшего движения повторяя эволюции «Фуксии». Жак громко и цветисто восхитился; Грувенор посмотрел на него и покачал головой укоризненно.

Аслан выпрыгнул из «Фуксии», довольный чрезвычайно.

— А как вторые сани называются? — спросил Жак.

— «Фуксия Вторая», — уверенно сказал Питер.

— Нет, — сказал Аслан. Уши у него явственно запылали.

— Да говори уже, — сказал Жак. — «Роза»? «Хризантема»?

Он напрягся и даже наморщил лоб.

— «Глоксиния»?

— «Селёдка», — сказал Грувенор. Ему, видимо, было невыносимо смотреть на мучения своего коллеги. Теперь уже Жак укоризненно посмотрел на него, но ничего не сказал. Повернулся к Аслану.

— «Глоксиния королевская»?

Аслан заговорил.

— Я вторые сани назвал так потому, что они повторяют все движения за первыми, как рыбы в стае, ну видел в речке там или в море, наверное.

— «Селёдка»?! — Питер вытаращил глаза. — Или всё-таки «Глоксиния»?

— «Сельдь», — сказал Аслан тихо.

Наступила тишина. Слышен был лишь легкий шелест парусов, совершающих движения в поисках солнца и ветра, да размеренное сиплое дыхание Грувенора, нетерпеливо оглядывающего участников северной экспедиции.

— Мне нравится, — сказал Жак наконец.

— Отличные названия, — отозвался Питер.

— Лучше и придумать нельзя.

— Цветок и рыба, прекрасно. Мы будем как рыцарский орден.

Аслан набычился и внезапно заорал:

— А ну, чего встали! Времени нет, вперёд грузиться!

— В «Фуксию» или в… эээ… «Селёдочку»? — с готовностью осведомился Жак.

Аслан молча показал на первые сани.

— В «Фуксию», Жак, — сказал Питер бархатно. — «Сельдь» — это вон те.

— Я подготовил самое ценное, — сказал Грувенор. — Контейнеры, там на них написано, что и сколько лежит внутри.

Аслан подошёл и молча пожал ему руку. Грувенор просто кивнул, но было ясно, что он рад, что его работу оценили. Тем временем Питер прочитал один из листков, прикреплённых сбоку ящика.

— «Возможное оружие»… Возможное?

— Здесь почти всё «возможное», месье Кафор, — слегка раздражённо сказал смотритель. — У нас не было ни времени, ни людей, чтобы изучить всё; слава богу, хоть собрать удалось в одном месте.

— Ясно.

— На всякий случай дам вам пару арбалетов. Они охотничьи, лёгкие, но других нет.

Они покатили контейнеры к саням. Питер удивился тому, как легко они двигаются, беззвучно и без сопротивления. Он заглянул вниз и увидел, что контейнеры просто висят в воздухе на высоте примерно в два пальца без какой-либо видимой поддержки. Где-то я уже это видел, сказал Питер себе, и закатил последний контейнер в грузовой отсек «Сельди».

— Мы что, поедем в санях прямо по улицам? — спросил Жак.

— А что, есть другие предложения? — спросил в ответ Аслан.

— А как вы раньше выезжали? Только на мобилях?

— Мы раньше не выезжали на санях из города.

— Ясно, — сказал Питер. — Ну что ж.

— Всё-таки хотелось бы менее фееричного исчезновения, — хмуро произнёс Жак. — Паруса эти…

— Это — второй по быстроте транспорт в мире, ну если считать чудовища транспортом, — терпеливо сказал Аслан. — Лошадям за нами не угнаться. Только мобили, да и то…. Если ты не высунешься из кабины и не станешь раскланиваться направо и налево, то никто и не узнает, что это был ты. Так — понятно?

— А меня точно не будет видно? — сказал финансист. — Кабина почти вся прозрачная.

Аслан зарычал, нащупал рукой ком ветоши и запустил им в друга. Жак исчез внутри «Фуксии». Грувенор задумчиво посмотрел туда и произнёс:

— Интересный у вас рабочий.

— Какой у нас план? — спросил Питер.

— Нам нужна мадемуазель Прелати с Майей, — сказал эвакуатор. — Для начала выясним всё, что они знают.

Питер кивнул и торжественно произнёс.

— Спасательно-карательную экспедицию прошу считать открытой. Будем беспощадно спасать Нони и карать всех, кто будет нам мешать.

— 4

В начале девятого утра на втором этаже дома на Буальдьё раздался грохот. Грубые голоса, лишь слегка приглушённые дверью и стенами, орали из подъезда:

— Открывай, красотка! Открывай, воровская подстилка, хуже будет!

И сразу за этим — гогот, страшный, радостный. Человек пять, не меньше. Дом, улица, весь район словно вымерли. Мадемуазель Прелати, очень бледная и очень спокойная, стояла у разбитого окна спальни Нони, прижимая к себе Майю одной рукой, а другой — свой дорожный сундучок. Девочка уже проснулась, и смотрела расширенными глазами в прихожую, где туда-сюда качались тени — стены тряслись так, что лампа ходила ходуном.

Будь ты проклята, Меффрэ.

— Открывай, сука!

Беспорядочный грохот прекратился на секунду, кто-то сказал «раз, два» — и дверь с громким треском влетела внутрь, а вслед за ней ввалились несколько человек в форме и с оружием, кое-как удержались на ногах. Быстро окинув одинаковыми водянистыми взглядами диспозицию, все рванулись в спальню.

Мадемуазель Прелати и Майя вздрогнули, как от удара, когда увидели легионеров в комнате.

— Где она? — сдавленно прошипел их главный, с одним шевроном на рукаве. — Где актриска?

Другой легионер, не дожидаясь ответа, ткнул штыком под кровать и пошарил там, затем с досады воткнул его в постель, и ещё раз, и ещё… Сержант легионеров вытянул саблю и подошёл к старухе и девочке; его лицо было будто полусонным, он смотрел пристально, не моргая, хотя утреннее солнце било ему прямо в глаза.

— Лучше скажи сразу, бабка, — сиплым голосом сказал он. — Тогда никто не будет мучиться. Да и девка твоя, глядишь, уцелеет. В некоторых местах.

Легионеры снова загоготали. Веселье не отменилось. Из прихожей подтянулись ещё двое, любопытно вытягивая шеи: не хотели ничего пропустить.

Мадемуазель Прелати сказала твёрдо и спокойно:

— Горите вы все в аду.

Сержант вздохнул.

— Ну, как хочешь.

И замахнулся коротко, от левого плеча. Таким ударом голову, конечно, не снести, но шею подрубить можно, и девку не заденешь, девка ещё нужна, ну раз актриска сбежала — а ребята ведь ждут, он обещал. Мадемуазель Прелати закрыла Майе глаза ладонью, а сама продолжала бесстрашно смотреть злодею прямо в лицо, поэтому то, что с ним случилось, запомнила очень хорошо, во всех деталях.

Это воспоминание стало, возможно, самым светлым в её жизни.

Прямо во лбу у сержанта появилась красная дырка, он дёрнул головой и повалился назад. В то же мгновение по правому уху мадемуазель ударил оглушительный выстрел. Питер Кэтфорд шагнул с улицы на подоконник, закинул дымящуюся винтовку за спину и одним длинным, плавным и очень быстрым движением вытянул саблю из ножен и ударил ею следующего легионера широко снизу вверх наискось, распрямляясь как пружина всем телом. У легионера лицо разошлось на две неравные части, он закричал, упал на колени, а Питер уже ткнул его и отшвырнул ногой, чтоб не мешался. Вслед за ним по спальне запрыгал Жак и сразу заколол ещё одного легионера. Оба погибших солдата удачи даже винтовки поднять не успели, но оставшиеся в живых были люди тёртые и сразу исчезли за дверью в прихожую, клацнули затворами и бах! — разлетелась дверца шкафа, бах! — от дверного косяка отскочили щепки. Легионеры стреляли пока наугад, наискосок из-за угла. Жак, пригнувшись, схватил мадемуазель Прелати за руку и потащил к окну. Старуха первую секунду сопротивлялась: хоть и второй этаж, но всё равно ведь высоко — и увидела, что сразу за подоконником стоит что-то очень большое, со спасительно открытым люком.

Бах! С весёлым звоном осыпалось зеркало в углу.

— Быстрее, — крикнул ей в ухо Жак, и Прелати решилась: подхватила Майю под мышки и буквально закинула её в люк, затем подхватила свой сундучок и как могла споро запрыгнула вслед за девочкой, больно проехав спиной и задом по твёрдым ступенькам. Следом влез Жак, а последним появился Питер, и то не весь, а лишь наполовину: он стоял на лесенке, высунувшись по пояс в люк, и, невнятно ругаясь, дергал рукоятку затвора винтовки.

— Гони! — крикнул Жак куда-то в глубину этого загадочного экипажа, и Прелати сразу же повалилась с ног — они стартовали очень резко. Питер удержался на ногах, а внезапное ускорение, видимо, помогло ему справиться с винтовкой, и он тут же поднял её, прицелился, выдохнул и плавно нажал на курок; Прелати успела только зажмуриться.

Бах!

Питер снова передёрнул затвор, на этот раз уже быстрее и увереннее.

— Патроны береги, — вдруг сказал Жак. Исполняющий обязанности заведующего кафедрой застыл с винтовкой на половине движения, подумал, затем, видимо, признав резонность замечания, спустился с лестницы и закрыл верхний люк. Увидел лица Прелати и Майи, белевшие в полутьме.

— Сейчас выедем из города, — сказал он. — Куда поспокойнее.

Майя и бабушка одновременно и одинаково кивнули.

Питер осторожно, как им показалось, провёл рукой по стенке, и женщинам, старой и юной, пришлось зажмуриться — солнце ударило через открывшееся окно; снаружи проносились улицы Парижа, мельтеша с такой скоростью, что Майя почувствовала тошноту и головокружение.

— Спасибо, — мадемуазель Прелати посмотрела в глаза сначала Питеру, затем Жаку. — Спасибо.

Вытянула шею в сторону кабины пилота и штурмана.

— И вам, месье аль-Джазия, тоже спасибо.

— Пожалуйста, — отозвался эвакуатор, невидимый из-за переборки.

— Спасибо, — пропищала и Майя.

— Бульвар Шапель! — преувеличенно громким голосом сказал Питер. — Почти выехали.

Суеверный Жак двумя пальцами стряхнул невидимого чёрта с левого плеча и трижды плюнул вслед. Питер тем временем разглядывал винтовку, бережно и крепко держа её обеими руками.

— Знаешь, Жак, а ведь это шедевр.

— Ты про что?

— Это не оружие, говорю. Это… это чудо. Оно перевернёт военную мысль.

— Охотно верю, — желчно ответил финансист. — Жаль только, что у нас только одно такое чудо, а у Фуке двадцать ящиков.

— Откуда он их взял?

— Сам-то как думаешь?

— Эх, — вздохнул учёный. — Ему, значит, от древних ящики с чудо-винтовками, а нам красотки в гробах… Шутка. Шутка!

Он бережно обернул оружие в мешковину и спрятал под скамью.

— Аслан, — сказал он, глядя наружу. — После Сен-Дени езжай прямо, надо выехать на Северный тракт.

— «Тракт», — усмехнулся Жак. — Две колеи, которые ещё надо нащупать. Ибо глазами их увидеть — задача, прямо скажем, нетривиальная.

— Вроде же продавали акции по подписке, — задумчиво произнёс Питер. — Я даже думал вложиться, писали, что дело верное, выгодное.

Жак только рукой махнул.

— Туда даже грунта не завезли. Я был в комиссии по этому делу, младшим секретарём ещё. Стройкой руководил барон Дебатц.

— А! — сказал Питер.

— А кого-нибудь посадили в итоге? — спросил неожиданно Аслан из кабины.

— Конечно, посадили, — сказал Жак. — Счетовода. В тюрьме он удавился.

Через полчаса молчаливой езды-полёта, прерываемого лишь короткими репликами, Аслан решил остановиться. Он некоторое время искал участок дороги без людей и телег, которых было всё-таки многовато для этого времени года и суток, затем плюнул и встал в у первого же попавшегося пригорка. Храп с трудом усмиряемых лошадей затих вдали, мадемуазель Прелати и Майя выбрались наружу через дверцу, которую им открыл Питер точно так же, как и окно до этого — широким движением руки, отличие было в том, что дверь была больше и без стекла. Они находились в живописнейшем местечке — слева за оврагом зеленела роща, справа простиралось поле, покрытое жёлтыми цветами ранункулюс акрис, далеко впереди зигзагом бежала река, и было непонятно, придётся её пересекать или нет: никакого моста видно не было.

— Ух ты! — сказала Майя. — Ещё одна!

Прелати обернулась и увидела, что в двадцати шагах по дороге за их солнечно-ветряными санями стояли точно такие же. Ещё она увидела, что на обоих санях сверху было что-то вроде паруса, сложной формы, который двигался, переливаясь на свету и, похоже, тянулся к солнцу, на восток. Утро наступило уже окончательно, и приближающийся день обещал быть если не жарким, то по крайней мере тёплым — осень совсем не торопилась вступить в свои права.

— Ну что ж, мадемуазель Прелати, — сказал Аслан, выбираясь из кабины вслед за остальными. — А теперь расскажите нам, что же, собственно, здесь происходит.

Бабушка не успела даже осознать, что сказал эвакуатор, как заговорил и Питер.

— Прежде чем отвечать, подумайте хорошенько. Мы видимся в третий раз, и два раза из трёх рядом с вами были чудовища, от которых вы благополучно спаслись. Во всём Альянде не найдёшь таких везунчиков.

— Почему вы остались в квартире, когда Нони похитили? — спросил Жак. — Кого вы ждали одетая и собранная?

— Почему окно было выбито изнутри наружу? — спросил и Аслан. — Чудовище вошло через дверь?

Мадемуазель Прелати смотрела на троих друзей безо всякого выражения.

— Я не понимаю, о чём вы, месье, — сказала она с большим достоинством. — Я бедная старая женщина, которую обвиняют в ведьмовстве. Я оделась потому, что полиция, скорее всего, решила бы, что я причастна к похищению, и посадила бы меня в тюрьму, а Майю отдали бы в приют Мадлен, а то и куда похуже. Я знаю нашу страну и наши порядки, и не питаю никаких иллюзий. Как попало чудовище в спальню, я не знаю.

Питер поглядел на Аслана, Аслан поглядел на Жака, а Жак в свою очередь поглядел на Питера, и тот еле заметно двинул плечами. Жак стал разглядывать облака, а Питер заговорил:

— Старая бедная женщина, которая говорит как дама из общества. Дама из общества, служащая простой горничной. Простая горничная, бегущая по стране неизвестно от чего и зачем. Мы могли бы обыскать и вас, и Майю, посмотреть, что у вас в сундучке. Допросить вас по отдельности — ну, вы же знаете нашу страну и наши порядки. В конце концов, дождаться, когда легионеры с вами закончат и поглядеть, придут ли те, кого вы ждали.

— Но мы вас просто спасли, — сказал Жак зло. — И просто хотим знать, что происходит. А вы…

— И мы прощаем вас за это, мадемуазель Прелати, — перебил его Питер, глядя куда-то в сторону рощи и ввысь. — Хоть это и не принято в нашей стране и не отвечает нашим порядкам, мы просто отпустим вас у ближайшего города, где вы сможете продолжить свой путь, куда бы он ни вёл, а мы отправимся за Нони вслепую, не держа на вас зла. Идите в «Фуксию», мадемуазель, и ты, Майя, тоже иди, мы торопимся.

После этих слов Питер направился к саням, Аслан кивнул и полез в кабину, а Жак оглядел старуху с ног до головы и сделал вежливый жест, пропуская её с девочкой вперёд. Прелати холодно посмотрела на него и пошла к саням, невозмутимая. Через два шага она поняла, что что-то не так: в левой руке её не было привычного ощущения ладошки Майи. Женщина обернулась. Девочка стояла, спрятав руки за спину, и глядела ей прямо в глаза, насупившись.

— Майя, — строго сказала Прелати. — Пойдём.

— Бабушка, расскажи им, — сердито сказала Майя. — Они хорошие.

Аслан застрял в дверце, Питер остановился на полушаге, а лицо Жака оживилось, он поднял брови и начал оглядывать всех по очереди.

— Майя, — Прелати повысила голос. В ушах почему-то зашумело.

— Расскажи им! — крикнула девочка. — А то убегу.

— Беги! Беги и сдохни! — заорала Прелати. — Я тебя вырастила, а ты!

— Расскажи им, — голос Майи стал тише, но приобрёл явственный отзвук металла.

Пять долгих-предолгих секунд две женщины, старая и юная, смотрели неотрывно друг на друга, затем мадемуазель Прелати длинно вздохнула и как-то сразу вся уменьшилась. Она отвернулась от строптивой внучки, которая не была ей внучкой, залезла в «Фуксию», села на сиденье у выхода. Аслан осторожно, словно боясь спугнуть, выбрался из кабины и застыл рядом с Питером и Жаком.

— На острове Британия, на берегу моря, — начала мадемуазель Прелати, — есть замок. Там живут мой брат Франциск и его жена. Её зовут Клотильда Меффрэ.

— 5

Нони попыталась сфокусировать свой взгляд. Сознание человека не слишком приспособлено для прямого управления органами, это достигается путем долгих и весьма специальных тренировок. Нони об этом не знала и скоро её стошнило.

Через пять минут она догадалась закрыть один глаз рукой и попробовать оглядеться. Рука слушалась совсем неохотно, и Нони несколько раз промахнулась — въехала рукой сначала мимо, по подушке, потом по уху, а затем и по лицу. Мутные плывущие очертания некоего ложа с высокими бортиками. Вроде высокий потолок. Что-то наподобие вешалок там и сям. Яркий солнечный свет за окном, похоже, уже давно полдень. Запах её рвоты и сильный запах больницы вообще.

Почувствовав, что желудок снова подкатывает к горлу, она закрыла глаза. Легче не стало. Под веками плавали шершавые блямбы красного, фиолетового и зеленого света. Внезапно она поняла — это не вешалки, это капельницы. Хотелось умереть.

Откуда я знаю, что такое «капельницы»?

Неприятный голос произнёс:

— Для слабых людей смерть интересна не столько избавлением от мук, сколько переходом в иное состояние.

Блямбы под веками отозвались жёлто-сиреневыми сполохами.

Нони не стала открывать глаза.

К черту. Пошла к чёрту.

Её всегда удивляло, почему незваные проповедники появляются именно тогда, когда всё уже кончилось и ничего нельзя изменить. Почему бы ей не остановить её заранее, или по крайней мере спрятать получше эти таблетки… Где она была раньше?

Стоп. Какие таблетки? Какое раньше? Кто? Кто я?

Ощущение было так себе: примерно как гулять по цветочному лугу и оказаться на краю черной пропасти, отчаянно балансируя руками, чтоб не полететь вниз. Я живу в Северном Голливуде, нет, я живу в Париже. Играю в театре на Буальдьё, но умираю в Нью-Йорке на экране. Я ложусь в белую теплую ванну под аплодисменты лучших врачей мира, чтобы уснуть на много лет, и вижу длинную серебристую иглу, которую целит мне в шею железное чудовище, торчащее в моей спальне. Я флиртую с Джонни, с умным, тонким, нервным, талантливым Джонни, и не люблю Жака — просто потому, что…

Нони летела в черную пропасть. Последний звук, который её мозг успел воспринять — мертвый, однотонный тревожный писк неживого механизма.

А по комнате суматошно бегала толстая женщина в жёлтом платье и наспех накинутом белом халате. Она подкатила несколько капельниц к недвижному телу, ввела длинную и тонкую иглу и почти сразу же вытащила. После этого начала нажимать кнопки и клавиши, расположенные на панно в изножье; раздался легкий свист и тело Нони начало окутываться белым паром, шедшим прямо из-под неё.

— Ах чёрт, да что же я делаю, — досадливо пробормотала толстуха. Пар исчез, писк прекратился. Удивительно красивая Нони лежала недвижно, дышала ровно, глаза её были закрыты. Толстуха некоторое время смотрела на неё.

— Хоть бы получилось, — сказала она себе негромко. — Господи, помоги мне.

Госпожа Клотильда Лоис София Меффрэ была женщиной решительной и целеустремлённой — из тех людей, что полагают мир исключительно декорацией для блистательного воплощения своих принципов. Давным-давно, когда она была некрасивой девочкой из хорошей семьи, попала ей в руки странная книга без обложки, в которой рассказывалось о приключениях двух героев с дурацкими именами — один из них бродил по лесу, а другой внутри и около какого-то здания, причем понять, что и почему там происходит, было трудновато. Клотильда нетерпеливо пролистывала непонятное — и вдруг наткнулась на описание колонии. В колонии жили одни только женщины, были они могущественны, неуязвимы и плодовиты, причем рожали опять же женщин, а мужчины занимали подобающее место: служили новым хозяйкам мира.

Это было прекрасно: могучие полуобнаженные богини небрежно повелевали живым и неживым, вели душевные беседы низкими красивыми голосами, а хилые, униженные мужчины шныряли где-то фоном, стараясь не попадаться на глаза. Потрясенная Клотильда промечтала всю ночь, а наутро решила твердо, что посвятит этому свою жизнь.

Нони, которая сейчас была вне опасности, была ключевой деталью её плана. Спасти женщин, стать одной из матерей новой, лучшей расы — вот какой была её миссия. Сама судьба привела её сюда, временно, правда, поморочив перед встречей — госпожа Меффрэ, а точнее её строптивая и неумелая помощница, сестра её непутёвого мужа, опоздала к тому месту, где эвакуаторы нашли Нони, буквально на неделю. Но всё устроилось как нельзя лучше, Прелати исправила свою ошибку — и сейчас будущая мать нового человечества, получив тонизирующего раствора, лежала тихо и покойно. С беспокойством и нежностью госпожа Меффрэ смотрела на актрису, проспавшую почти три сотни лет; так смотрят мамы на своих детей.

Она ещё не знала, какая пакостная новость ждёт её в соседней лаборатории, где её муж Франциск обрабатывал результаты первых анализов.

Нони вздохнула чуть поглубже, снова открыла глаза. Ей стало лучше, комната не двоилась, а запахи не тревожили совсем.

— Какая нежная, — проскрипел уже знакомый голос. — Всего-то четверть дозы, а как подействовало.

— Кто вы? — спросила актриса, медленно поводя глазами.

— Я Клотильда Меффрэ, — произнёс голос. — Но ты, девочка, будешь звать меня госпожа Меффрэ, потому что я старше, умнее и сильнее.

С этими словами Клотильда Меффрэ подошла и наклонилась над ней.

Зрелище было не для слабых духом.

— Где я? — спросила актриса.

— Ты в безопасности, — ответила толстуха.

— Что вы от меня хотите?

— О-о, — протянула страшная женщина. — Какой точный и своевременный вопрос. Я хочу, девочка, чтобы ты стала Евой.

Нони сказала:

— Я не понимаю. — Она быстро приходила в себя, и уже чувствовала голод, который начинал как-то даже бороться со страхом перед этой толстухой, похожей на ведьму.

Лицо госпожи Меффрэ дернулось, и Нони вздрогнула.

— А что тут понимать, — раздраженно сказала Меффрэ. Она не любила говорить прямо, а любила говорить возвышенно, метафорами, но тупизна этой красотки вынуждала её называть вещи своими именами. — Родишь пару девочек. Можешь больше. Это всё, что от тебя требуется.

— Я не хочу, — отчаянно сказала Нони. Она собралась с силами и села на кровати, обняла колени, и смотрела на похитительницу огромными бездонными глазами.

Какая же она красивая, чёрт возьми.

Меффрэ окончательно поняла, что Нони-спящая ей нравится значительно больше, чем Нони-говорящая. Да что там, вторая попросту бесит. Хотелось крепко схватить её за пижаму и надавать пощёчин — раз-два, раз-два, раз-два и по лбу так плашмя ладонью бац! — может, тогда во влажных оленьих глазах появится хоть что-то, похожее на мысль.

Нони почувствовала её настроение и натянула одеяло до подбородка, не сводя с неё взгляда. Нет, она просто испугана, устало подумала госпожа Меффрэ. Она отвернулась и начала передвигать какие-то склянки на столике у стены.

— Вы не понимаете, — выговорила Нони сквозь зарождающиеся где-то в груди всхлипы и рыдания. — Не понимаете.

И вздрогнула снова: госпожа Меффрэ с треском разбила какую-то колбу и, невнятно ругаясь, начала убирать осколки со столика.

— Я-то как раз всё понимаю, — ответила она раздражённо. — А вот ты, похоже, нет. Так я тебе объясню.

Меффрэ смотрела прямо ей в глаза.

— Лучшая клиника этого мира окружает тебя своей заботой. Лучшая. Знаешь, что такое «клиника»? Конечно, знаешь. И если кое-кто не будет глупить и капризничать, то всем будет хорошо и даже прекрасно.

Она закончила свою короткую речь и очень доброжелательно (как ей казалось) уставилась на актрису. Может, быть, именно из-за красоты мисс Горовиц она не сразу заметила, что предполагаемая мать нового мира как-то изменилась — не очень заметно, но принципиально.

— А от… — Нони прокашлялась. — От кого? Ребенок.

Меффрэ осклабилась.

— Не бойся, девочка, — сказала она. — Никакой потной возни.

Она прошла к морозильнику над столом и выдвинула оттуда небольшой сетчатый ящичек, заполненный колбочками.

— Ты уснёшь ненадолго, а проснёшься уже беременной.

— Это… это чьё-то семя? — с отвращением спросила актриса. — Я не смогу…

— Это отличное семя, — твёрдо сказала Меффрэ. — У него много хороших свойств. Будем надеяться, что они передадутся твоим дочерям. Нашим дочерям. Мальчики, как ты понимаешь, абсолютно исключены.

— Я не смогу, — повторяла Нони, закрыв ладонями лицо. — Не смогу. Вы не понимаете.

— Я всё понимаю, и всё ты сможешь, — непреклонно ответила Меффрэ. Так суровая мачеха парирует глупости дуры-падчерицы.

— Меня спасут, — сказала Нони, утирая слёзы. — Жак и его друзья придут и вытащат меня. И вам будет плохо.

— Даже если они сюда доберутся, — произнёс незнакомый мужской голос, — в эту лабораторию им не попасть. Это самое безопасное место в мире, безопаснее, чем ваше предыдущее убежище.

Открылась дверь, и вошел Франциск Прелати, худой пожилой колдун с вытянутым сухим лицом, одетый в зелёный халат лаборанта и длинные гладкие резиновые перчатки.

— Безопаснее и просторнее, — заметила Меффрэ. И тут только она осознала, что её муж вошёл без стука, без приглашения и разрешения, то есть дело было серьёзное. Она с тревогой посмотрела на него: так и есть, на его лице было изображено ангельское терпение, как всегда в те моменты, когда он хотел сообщить ей особенно скверную новость. В колбе, которую он нёс осторожно, жидкость была бурой, а на дне шевелились тёмно-коричневые хлопья. Не красноватые, что было бы приемлемо, а густо-тёмно-коричневые.

У Меффрэ ослабли ноги, она опёрлась на столик.

— Сколько? — одними губами спросила она. Франциск поклонился Нони вежливо, затем бесконечно сочувствующим голосом произнёс:

— Шестьдесят. Плюс-минус два-три года.

Меффрэ потрясённо глядела на него, затем медленно перевела взгляд на красавицу, сидевшую на койке. Нони по-прежнему прятала лицо в ладонях.

— Шестьдесят… — выговорила Меффрэ. — Шестьдесят.

Актриса подняла голову. Господи, подумала Меффрэ, как же я сразу не увидела. Глаза. Глаза ведь сразу выдают. Как же я не увидела? Как?

— Шестьдесят три, если точнее, — тихо сказала Нони, разглядывая кисть своей руки, будто видела её в первый раз. — Мне шестьдесят три года, уважаемая… Клотильда.

Посмотрела на Прелати, затем на Меффрэ.

— И, я думаю, это проблема. Поэтому… — она терпеливо улыбнулась. — Поэтому расскажите, что вы тут умеете. В лучшей клинике этого мира.

— 6

— Через полгода мы бросили искать саркофаг, — рассказывала Прелати. — Мы уже отчаялись, Меффрэ тоже, и решили вернуться в Британию, а потом выкрасть со склада. Меффрэ послала за нами автокапсулу, но она поломалась. То, что вы называете чудовищем. Вы его распилили и вытащили нас оттуда. Дальше вы знаете.

Некоторое время царила тишина. Питер, Жак и Аслан молчали, обдумывая рассказ женщины, выдающей себя за горничную. Питер был прав, думал Аслан, чудовища — это действительно транспорт… Случайность? В чём ещё он может быть прав?

— А что стало с этими… старостой и егерем? Которые вас пустили в Лилль.

— Не знаю, — коротко ответила Прелати. Майя быстро подняла на неё взгляд и также быстро опустила глаза.

— И что, — хмуро произнёс Питер через полминуты. — Как теперь жить.

— Допустим, мы вам верим, — сказал Аслан. — Что вы собираетесь делать сейчас?

— Я своё дело сделала, — ответила Прелати. — У неё теперь есть настоящая древняя женщина. Мы ей больше не нужны.

— Что делать-то будете? — повторил Аслан.

— Не знаю, — повторила Прелати. — Пойдём подальше от Парижа, со всеми. Не нравятся мне эти новые порядки.

— Я вам так скажу, мадемуазель Прелати, — заговорил Жак, глядя в землю у её ног. — Может и правда мир обречён из-за мужчин, а эти ваши женские идеи очень правильные и прогрессивные, но от этого они не становятся ни менее мелкими, ни менее подлыми, ни менее глупыми.

— Жак, — произнёс Питер.

— Нет уж, позволь, — свободный финансист слегка повысил голос. — Я вам скажу, что будет, когда наступит мир одних женщин, добрых, умных и мирных. Так вот, среди этих ангелов очень скоро появятся злобные, агрессивные и воинственные. Они захватят ваш дивный прекрасный мир и сами станут в нём править, и начнут войны, и будут убивать и покорять, и история начнётся заново, только не с сегодняшнего дня, а с позавчерашнего. Это всё, чего вы добьётесь.

— Во-первых, не я, — холодно сказала мадемуазель Прелати. — Во-вторых, она просто хочет жить по-другому. Спокойно и безопасно. Никому не мешая и никого не покоряя. Просто жить, растить дочерей, учиться, радоваться новому. И плевать нам, какой там день в этой самой истории. Неужели это так плохо?

— Это прекрасно, — сказал Питер. — Только не надо рассчитывать на то, что те, кого вы и ваша Меффрэ считаете грязью, поймут вас и поддержат.

— Я думала, вы умнее, — проговорила старуха, глядя на него. — Конкретно вы, месье Кэтфорд. Мне казалось, у вас более широкие взгляды.

— Мне тоже так казалось, — ответил Питер.

— Не говоря уж о том, что без мужчин ей всё равно не обойтись, — сказал Жак. — Размножаться-то как будете?

На секунду наступила тишина, затем мадемуазель Прелати прыснула совершенно неприлично.

— Вы серьёзно, месье Делакруа?

— Жак, — протянул Питер раздосадованно.

— Что? — спросил Жак. — Что такое? Аслан?

— Не знаю, — спокойно ответил эвакуатор, и поглядел сначала на Прелати, затем на Питера. — Что смешного?

Ему никто не ответил, но он требовательно оглядывал всех по очереди и наконец остановился на том, кто, по его мысли, должен был знать.

— Есть такая штука, — потирая нос, сказал Питер. — Называется партеногенез. Оно же — девственное рождение. Как у ящериц. Девочки рожают девочек.

— Такое разве возможно у человека? — с недоверием спросил Жак.

— Один случай упоминается, — сказал Питер. — Хотя да, ты же у нас атеист.

— Там вроде был мальчик, — заметил Аслан.

— Это же древние, — Питер пожал плечами. — Кто их знает, на что они способны.

— Так вы исследовали возможность этого… партеногенеза? — спросил у Прелати почему-то повеселевший Жак. Прелати молча и величественно кивнула. — И как успехи?

Пожилая женщина не ответила.

— Ясно, — Жак улыбнулся совсем уже широко и дружелюбно. — Так до нового мира ещё очень далеко, оказывается. А я-то уж испугался.

— Путь в тысячу лье начинается с первого шага, — сказала Прелати.

— Бабушка! — прикрикнула молчавшая до сих пор Майя. Друзья с удивлением посмотрели на неё. Девочка угрюмо сказала:

— Ненавижу эту поговорку.

Аслан неожиданно произнёс:

— Слышите?

Питер встревоженно огляделся.

— Да, слышу.

— Там, — сказал Аслан, указывая на холм, за которым минут двадцать назад скрылось несколько телег с людьми и подвод с их скарбом.

— В машину, — скомандовал Жак, и Прелати с внучкой беспрекословно забрались в солнечные сани. Аслан, сидевший на водительском месте, снова стартовал так резко, что пассажиры едва не повалились друг на друга. Как выяснилось буквально несколько секунд спустя, такая спешка была вполне оправдана.

За холмом, на пыльной едва обозначенной колее Северного тракта, имел место обычный, совершенно банальный дорожный разбой. Жертвы его, несколько почтенных семей, что выехали из Парижа ранним утром, состояли главным образом из женщин, стариков и детей; насколько Питер успел разглядеть, мужчин там не было или было очень мало. А вот среди нападавших мужчины были. Собственно, они все были мужчинами — с хозяйским покрикиванием стаскивавшие городских с телег и копавшиеся в их добре. Одеты разбойники были как полагается — то есть во что попало, и вооружение их составляли в основном длинные ножи или топоры.

Питера увидели не сразу, он успел приблизиться, вытянув саблю на бегу. Учёный уже раскручивал оружие, уже наметил себе первого противника, с которого начнётся пляска смерти — сутулый рыжебородый тип с двумя топорами, один за поясом, а второй в руке; судя по тому, как он его держал, его надо было опасаться больше всего.

Но драки не вышло.

Грабители, увидев Питера, мгновенно побросали всё, что у них было в руках, и врассыпную помчались к ближайшему подлеску. Питер добежал до телег, увидел попрятавшихся под ними женщин и детей, и, наконец, догадался обернуться. Ну конечно.

Аслан не стал выскакивать с саблей наголо, а просто поехал вслед за ним, не спеша. Именно вид саней (аж двух) разогнал грабителей. Питер вздохнул, вложил саблю в ножны и заглянул под телегу.

— Не бойтесь, — как можно более миролюбиво сказал он. — Мы вас не тронем.

Через минуту из-под телеги выбралась женщина, в которой явно угадывалась дама из общества: платье, хоть и всё в пыли, было дорогим, а сбившийся набок капор был даже щегольским.

— Уберите вашу адскую повозку, — сказала она высокомерно. — Лошадей пугаете.

И пошла как ни в чем не бывало, вытаскивая из под телег и из канавы у дороги своих попутчиков, одного за другим. Выяснилось, что мужчины в обозе были, а некоторые даже были вооружены. Питер стоял и смотрел, как возничие и пассажиры неумело, но очень энергично отвлекают и успокаивают лошадей, забрасывают вещи обратно на подводы и потихоньку трогаются, один за одним.

— Смотри, — вдруг сказал Аслан. Он выбрался из кабины и стоял рядом с ним.

Навстречу спасённому от грабителей обозу шагала большая нестройная колонна. Судя по одежде, это были деревенские жители, почти все они шли пешком, лишь некоторые ехали на ослах или мулах. Тележки, котомки, наплечные мешки, усталые лица — и странные, нехорошо горящие глаза. В отличие от горожан, они совершенно не испугались солнечных саней, напротив, разглядывали чудную повозку с любопытством и одобрением.

— Эй, господин хороший, — обратился к Питеру весёлый мужичок с небольшим мешком за плечами. В мешке сидел, точнее, стоял ребёнок и сосредоточенно сосал грязный палец. — Далеко до городу-то ещё?

— Двенадцать лье, — сказал Аслан вместо Питера. Мужичок с лёгким удивлением посмотрел на него, поблагодарил и пошёл дальше. Больше с ними никто не разговаривал, поток людей иссяк через минут десять.

— Одни бегут из города, другие в город, — сказал Аслан задумчиво, затем вдруг вспомнил что-то и позвал. — Жак!

— Чего? — из дверцы саней высунулась голова свободного финансиста, который по своему обыкновению старался лишний раз не высовываться.

— Как это понимать? — спросил его эвакуатор. — Куда они идут?

Жак ступил на землю, поглядел сначала вслед обозу, затем в спины деревенских.

— Это Фуке, — сказал он неохотно. — Он обещал им место в столице.

— Зачем? — поразился Аслан.

— Не всем, конечно, — сказал Жак. — Только тем, в чьей семье есть солдат из Легиона.

— Умно, — с нехорошим спокойствием произнёс Питер. — Очень умно.

— Да, — с досадой сказал Жак. — Это опора его режима, каким бы он ни был.

— Оч-чень интересно, кто ему это подсказал.

— Не я, — мрачно сказал финансист. — Может, он сам.

— А чем он их будет кормить? — спросил Аслан. — И где он собирается их поселить? Лютеция им что, пузырь бычий?

— Ох, кто бы говорил, — сказал Жак и тут же поднял руки. — Шучу. Шучу!

— Ну, — тем же спокойным голосом проговорил Питер, — я думаю, что, например, у нас на Рю де ла Пэ можно поселить целых не одну, а две или даже три семьи.

— Ничего не понимаю, — мрачно говорил Аслан, залезая обратно в кабину водителя. — Совершенно. Чувствую себя полным… имбецилом.

— 7

— Людей что-то нет, — произнёс Аслан.

— Вижу, — сказал Питер.

Этот краткий диалог прозвучал уже в третий раз за последние двадцать минут. Шёл пятый час их пути, и по всем расчётам они уже должны были приближаться к Кале, городу на побережье. Старуха Прелати и Майя тоже перебрались в кабину Аслана, без разрешения; эвакуатор лишь косился на них, но ничего не говорил. Женщины пристально смотрели вперёд, на освещённую заполуденным солнцем равнину с нерастаявшим ещё снегом. Майя, несмотря на недавнюю ссору с бабушкой, крепко держалась за её руки, вполне возможно, сама не замечая этого.

Прелати издала короткий возглас, и Питер в ту же секунду увидел. По левому борту от них появились величественные сооружения — ажурные сетчатые конструкции, напоминающие короткие наблюдательные вышки, расположенные когда-то в строгом порядке, а теперь смятые и раздавленные неумолимым временем.

— Крылатые башни, — сказала Прелати. — Почти приехали.

— Маленькие какие-то, — с сомнением заметила Майя. — Я что, так сильно выросла?

Питер, Аслан и появившийся в дверях кабины Жак тотчас же увидели, что у некоторых башен и правда есть крылья, как у мельниц. Аслан снизил скорость, и некогда грандиозные сооружения проплывали мимо «Фуксии» и «Сельди», забытые, полуразрушенные, но по-прежнему хранившие свою тайну и тайну тех, кто их создал. Господи, думал Питер, мы ведь ни черта не знаем, совсем, ничегошеньки. Попрятались в городах, вцепившись в собственное невежество и держась друг за друга, отказались от знания, которое слишком велико для нас, живём как муравьи, случайно поселившиеся в забытом чьём-то доме. Те, кто живёт в деревнях, рядом с лесом, рядом с тем, что осталось от древних, знают больше — и то ненамного, потому что тоже боятся узнавать, боятся открыть глаза на мир, который нас окружает. Мир, который надо узнавать и изучать, иначе его тайны узнает и использует кто-нибудь другой… как Жан Легри, например. Мир, который, возможно, в один прекрасный день потребует, чтобы его узнали — иначе будет слишком поздно. Мир, который однажды вдруг пойдёт своей дорогой — и вот тогда уж точно будет поздно; Питер незаметно покосился на Прелати.

— Стойте, — сказала вдруг Майя глухо. Аслан послушно шевельнул штурвалом, и объект класса тэ-четыре номер двадцать восемь дробь два остановился с небольшим разворотом, подняв кучу снежной пыли. Питер вдруг подумал, что, наверное, со стороны их кавалькада во время движения очень здорово смотрится, хорошо бы поглядеть при случае; наверное, столб земли и снега, наверное, сани сияют на свету, и паруса двигаются как живые, отбрасывая мириады солнечных зайчиков во все стороны.

Тем временем девочка долгую минуту пристально вглядывалась в ледяную холмистую равнину, на которой кое-где виднелись деревья, затем произнесла таким же глухим голосом:

— Здесь были дома. И мой дом тоже.

— Кале, — негромко произнёс эвакуатор. — Судя по карте, Новый Кале. Старый Кале — где-то там.

— А где море? — полюбопытствовал Жак.

Аслан ткнул свернутой в трубку картой куда-то направо. Майя внезапно сморщилась, прижала сжатые в кулачки руки к лицу и затряслась беззвучно. Прелати сказала дрогнувшим голосом:

— Майя.

Девочка не реагировала.

— Я же тебе рассказывала. Ещё тогда.

Старуха обвела взглядом троих друзей и указала в сторону равнины.

— Это ледник. Город… Город под ним.

— Чего? — тупым голосом произнёс Жак. — Это что, это всё лёд?

— Да, — сказала старуха. — И где мы стоим, тоже лёд. Мы едем по льду, давно уже.

— Надо же, — сказал вдруг Аслан. — Быстрее, чем я думал.

— Там же деревья растут, — недоверчиво произнёс финансист. — Вон там.

— Растут, ну и что? — сказал эвакуатор. — Не вижу, почему бы на леднике не расти деревьям.

— Там же лёд, — упрямо сказал Жак. — Как на льду могут расти деревья?

— Ледник, он не состоит исключительно изо льда, — начал объяснять Аслан. — Как ни странно. Лёд, это лишь часть ледника. Сверху на нём крупный снег, который снегом-то назвать нельзя, поэтому мы называем его снежным гравием. Под снежным гравием находится лёд. Этот лёд — очень твёрдый, ему много лет, может быть, сто или двести. Когда ледник движется…

— Стой-стой-стой! — Жак даже подскочил немного. — Движется? Ты сказал — движется?

— Ну да, — сказал Аслан удивленно. — Медленно, но движется. С севера на юг.

— Не так уж и медленно, — сказала Прелати. На Аслана она смотрела пристально и как-то уже по-другому, не так, как раньше.

— Святая мама богородица, — произнёс Жак. — Движется.

— Так вот, когда он движется, он может срезать целые холмы. Он и срезает, поэтому сверху на леднике — земля, а на земле деревья. Всё.

— Ясно, — сказал Питер. — А с какой скоростью он движется?

— Да вот теперь уже и не знаю, — ответил Аслан. — Этой карте лет пятнадцать, на ней ещё отмечен город. Оба города, и Старый Кале, и Новый. А теперь…

И тут Майя заревела в голос. Прелати подхватила её под руки и увела в пассажирский отсек, начала успокаивать. Питер, Аслан и Жак остались в кабине, мрачно разглядывая снежную равнину, под которой пряталось столетнее ледяное лезвие, срезавшее холмы и города и медленно наступавшее на юг.

— А почему ледник не утонул в море? — спросил вдруг Жак. — Он же из моря?

Аслан вздохнул и сморщился.

— Ледник, он ведь не только движется, — сказал он. — Вместе с движением он ещё и растёт. Я не знаю, почему, может, погода такая. Может, с солнцем что-то или с воздухом. Море выталкивает лёд наверх, а наверху его теснит океанский лёд.

— И ему ничего больше не остаётся, как идти на юг, — проговорил Питер.

— Идти и расти, — подтвердил Аслан.

— Так он что, может и до столицы так добраться? — дурашливым голосом спросил Жак. Питер и Аслан ничего не ответили, лишь посмотрели на него одинаково спокойно. Финансист медленно изменился в лице.

— Эу, — сказал он. — Не понял, — так он что, доберётся?

— Лет через десять, — пожал плечами Аслан. — Может, позже.

— Через пять, — поправил его Питер. — Он перевалил через берег, сожрал город, и его скорость увеличится.

Аслан глянул на него, прищурившись.

— Ты думаешь, что…

Питер кивнул, не дав ему договорить. Жак крутил головой, переводя взгляд с одного друга на другого, затем не выдержал и потребовал объяснений. Объяснения были дадены незамедлительно.

Я думаю, сказал Питер, что город построен древними как раз для того, чтобы противостоять леднику. И все эти сооружения, что мы видели, и те, что мы ещё не видели, и те, что вообще никогда уже не увидим — это часть огромного целого, призванного сдерживать наступление льда на побережье. Смотри, сказал Питер, как наклонены крылатые башни; они кренятся не с севера на юг, по направлению движения ледника, а с запада на восток. Почему? Потому что Новый Кале стоял до последнего и система древних там ещё работала. И леднику пришлось обходить город и участок берега, обхватывая его с двух сторон.

— А почему Кале прекратил работу? — спросил Жак таким тоном, будто он сам лично дал им такое простое поручение, сдерживать ледник, а они не справились.

— Потому что ледник сильнее? — полувопросительно произнёс Аслан.

— Потому что тех, кто мог её выполнять, сожгли на костре, — раздался голос Прелати. Друзья разом обернулись. Старуха стояла в дверях кабины, сложив руки на груди в вызывающе мужском жесте.

— А, так это были женщины, — мрачно сказал Питер. — Глупые мужчины сожгли на костре умных женщин, и город исчез подо льдом. Пост хок эрго проптер хок.

— Не выражайся, — пробормотал Аслан.

— Нет, — холодно ответила Прелати. — Среди умных были и мужчины, но женщин, вы правы, было больше. Среди них была и её мать.

Аслан бросил тревожный взгляд в пассажирский отсек, но Майя, успокоившаяся, мирно спала, свернувшись на мягком просторном сиденье. Жак кашлянул.

— Нам очень жаль, правда.

— А мне нет, — равнодушно сказала Прелати. — Я оказалась здесь случайно, проездом (Верхом на чудовище, подумали одновременно Аслан и Питер). Они уже шли на костёр, это была последняя партия, остальных уже сожгли. Весь город был в дыму и пепле… Мне удалось спасти девочку. Назвала её Майей, потому что тогда был май. Ей было года три. Я даже не думала, что она что-то вспомнит.

Несколько секунд царило молчание.

Затем Питер спросил простым, обыденным голосом:

— Вы пришли из Британии по льду?

Прелати молчала несколько мгновений, затем усмехнулась.

— А вы прыткий.

Питер даже не моргнул. Жак и Аслан одинаково скучающе разглядывали ледяной пейзаж.

— Нет, — глядя прямо ему в глаза, медленно и раздельно произнесла старуха. — Я пришла не по льду. Он тогда был не слишком надёжен.

Прелати помолчала и закончила:

— Да и сейчас я бы тоже по нему не поехала. Есть более быстрый… способ.

— Верхом на чудовище? — осведомился Аслан неожиданно. — Или вроде того, как вы попали в Лилль?

Старуха Прелати внимательно посмотрела на Аслана.

— Нет и нет.

Аслан понял, что страшно не любит, когда им манипулируют. Или когда ему кажется, что им манипулируют. Или когда ситуация располагает к тому, чтобы им или кем-то ещё можно было поманипулировать. В общем, Прелати ему откровенно не нравилась. И лёд, неровным и неверным слоем накрывающий половину Ла-Манша, вдруг показался ему единственной дорогой к замку, где злобная (наверняка) невестка Прелати держит в заточении прекрасную и ни в чём не виноватую актрису.

Эвакуатор спохватился.

— Так какой способ? — вежливо (даже, пожалуй, слишком вежливо) спросил он.

Прелати отреагировала с готовностью, что ещё больше усилило его подозрения: совсем как собака водит носом, ловя след верхним чутьём, она покрутила головой, оглядывая ледяную равнину, высматривая, видимо, какие-то ориентиры, затем уверенно ткнула пальцем прямо туда, куда глядела их «Фуксия».

— Там, — сказала она. — Надо подъехать ближе и сами всё увидите.

— Что там? — с подозрением спросил Питер.

— Тоннель под проливом, — поколебавшись, ответила старуха. Питер и Аслан медленно переглянулись.

— Тоннель?! Под проливом?! — Жак даже слегка потряс головой. Определённо, сегодня был непростой день для простого куратора королевских поставок.

— Да. Автокапсулы перебираются по нему. Быстрее, проще и безопаснее.

— Это тоже древние построили?

— Нет, это мы с братом прорыли на досуге, — ответила Прелати раздражённо. — Любим, знаете, копать землю. С детства.

— 8

— Я. Туда. Не полезу.

Аслан произнёс эти слова твёрдо и раздельно.

Он, Питер Кэтфорд, Жак Делакруа и мадемуазель Прелати стояли на краю ледяного обрыва; Майя тоже стояла с ними, но не с бабушкой, а рядом с Асланом, укутанная в тёплую накидку. Ледник образовывал корку над поверхностью земли толщиной до полутора человеческих ростов, но в этом месте в нём был провал — потому что провал был и в земле. Дыра была совсем не такая, как воображал себе Питер. Во-первых, она не уходила в землю отвесно, из неё не шёл огонь и не доносился инфернальный хохот какого-нибудь демона. Дыра, точнее даже три дыры, она была тройная, — углублялась отлого, почти параллельно земле, насколько было можно увидеть, и, действительно, в сторону моря; была в ней какая-то обыденная утилитарность, какая-то донельзя логичная она была, совершенно обоснованная и занимающая своё место. Впечатление усиливали толстые железные нити, попарно тянувшиеся из трёх развёрстых её пастей и прятавшиеся далее под ледником, на краю которого они стояли.

— Что это? — спросил Питер.

— Это называется рельсы, — сказала Прелати. — Железная дорога.

— Дорога? — переспросил Аслан недоверчиво. — По ним передвигаются?

— Да, — ответила старуха. — Специальные повозки с железными колёсами. Поезда.

— Они же гладкие, — произнёс Жак. — Повозки… поезда будут скользить.

Прелати пожала плечами равнодушно.

— Я туда не полезу, — повторил Аслан. — Надо ехать через пролив, по льду.

— Я не знаю дорогу через пролив, — ответила старуха. — Если мы его пересечём, сначала надо будет найти место, где выходит этот туннель. Путь до замка Меффрэ я смогу указать только оттуда.

— Отлично, — сказал эвакуатор. — Так и сделаем.

— Погоди, погоди, — медленно произнёс Жак. Эвакуатор глянул на него чуть ли не враждебно. Жак начал загибать пальцы.

— Как мы переберёмся через пролив, неизвестно.

— По льду, как ещё, — сказал Аслан.

— Дальше льда может и не быть, — сказал терпеливо финансист, он же рабочий. — Раз. Затем мы будем искать то место, где выходит этот… тоннель. Это время. Два. Сколько у нас припасов, Аслан?

Аслан промолчал, и Питер вспомнил, что припасов у них, кроме пары бочонков с питьевой водой и небольшой сумки с лепёшками, которую им всунули спасённые от разбоя горожане, не осталось.

— Три, — произнёс Жак. — Потому что геройствовать это хорошо, но кушать тоже надо.

— Я туда не полезу, — в третий раз повторил Аслан.

— Почему? — просто спросил Жак. Эвакуатор промолчал.

— То есть рациональных причин нет, — подытожил его финансист.

— Неизвестно, что там, в этой дыре, — теперь Аслан глядел прямо на мадемуазель Прелати. Майя прижалась к нему и смотрела на бабушку тоже сердито, нахмурившись.

Жак пожал плечами.

— Точно так же неизвестно, что нас ждёт на середине пролива. Например.

— Я ей не верю, — объявил эвакуатор.

— Аслан, — сказал Питер. — Ты грубишь.

— Я вам не верю, — поправился Аслан, обращаясь уже прямо к Прелати. Наступила тишина, которую нарушало лишь щёлканье и стрекотание какой-то неведомой птички над их головами. — Как вы попали в Лилль? Вы не узнавали места, по которым мы ехали. Вы путали названия деревень и городов. Массалья находится на юге, а Нант на западе, хотя по вашим словам, вы там ночевали на пути из Кале. Зачем вы нам лжёте? Я вам не верю. И это очень рациональная причина.

Старуха стояла спокойно, оглядывая местность.

— Я просто забыла. Это было давно.

— Предлагаю голосовать, — скучным голосом произнёс финансист. — Мы теряем время.

Эвакуатор растерялся, затем быстро сказал:

— Майя тоже голосует.

— Конечно, — великодушно сказал Жак. — Как и мадемуазель Прелати.

Все взгляды обратились к Питеру, поскольку только его мнение было неясным. Питер помолчал, вздохнул, затем поднял большой палец, показывая его Жаку.

— Здорово, дружище, — сказал он, кивая. — Просто здорово, правда. Вижу, что Дебатц не зря тебя боится. Да и не только Дебатц, я так понимаю.

Жак хмыкнул и отвернулся.

— Голосовать нельзя, — сказал Питер серьёзно. — Жак вас провёл, как детей. Вопрос слишком важный.

— Важный, но простой, — заметил Аслан. — Рациональные доводы против…

Жак поднял брови.

— …против других рациональных доводов, — закончил капитан королевской эвакуации.

— Есть ещё, — сказал Питер.

— А, — сказал Аслан. — Ну, изложи.

Питер молчал, хмурясь и кусая губу. Затем вздохнул и произнёс:

— Наш мир представляет собой диск. С утолщением в середине и узкий по краям.

— Ого, — сказал Жак. — И к чему это ты?

— Вроде же шар, — Аслан пристально смотрел на Питера, чтобы понять, не разыгрывает ли тот их. Питер выдержал его взгляд.

— Шаром наша планета не была даже у древних, — сказал он. — Она была геоид. Сплющенная с полюсов сфера.

— Ну да, — сказал Аслан. — Шароподобный геоид, гигантский континент, Европа. Или как там сейчас модно? Евразия? Индиопа?

— Ну, во-первых, всё-таки не шар, а диск, — сказал Питер тихо. — Во-вторых, континент не один.

— А, — вспомнил Жак. — Аме… как там? Америка?

— Америка, — сказал Питер. — Дайте сказать, потом перебивайте.

— Когда ты доскажешь, перебивать будет нечего, — немного сварливо заметил эвакуатор, но замолчал и принял вид внимательного слушателя. Прелати сделала лёгкий шаг в его сторону, а Майя переместилась и встала перед Асланом. Будто лекция, подумал про себя Питер, и заговорил.

— Наш мир — это, повторяю, диск с утолщением посерединке. Он более или менее плашмя лежит в мировом эфире, который заполняет всё пространство. Причем эфир, он неодинаковый. — Питер поднял ладонь на уровень глаз, изображая Землю. — Условно говоря, «внизу», «под» диском он более плотный, а сверху, над диском эфир менее плотный. Поэтому наш диск лежит на плотном эфире относительно спокойно.

— Как коровья лепёшка, — неожиданно сказала Майя. — На воде.

— Да, — сдержанно ответил Питер. — Примерно как коровья лепёшка. А эфир — это все физические законы. Самые фундаментальные. Скорость света, масса, силы притяжения, и, — здесь Питер сделал паузу, — физические размеры.

— А! — сказал Жак. — Дюймовочка.

— Да, — Питер кивнул. — В плотном эфире всё другое. Таков наш мир.

— Пит, это всё интересно и даже увлекательно, — проговорил Аслан слегка извиняющимся тоном. — Но как, во имя всевышнего, это относится к вот этой вот дыре?

— Погоди, я ещё не закончил, — сказал Питер. — Я думал, вы впечатлитесь. Или у вас возникнут мысли.

— Мы практики, — сказал Жак. — И время идёт.

— Время да, время идёт, — согласился Питер. — Бежит, летит. Спотыкается.

— Ну, дальше, — опять неожиданно сказала Майя. Всё это время она слушала, затаив дыхание.

— Мир гибнет, — просто сказал исполняющий обязанности заведующего кафедрой. — Гибнет сразу на нескольких уровнях, а возможно и на всех. Физические законы трещат по швам, мертвые восстают из живых, древнее зло, а также древнее добро, которое, может, ещё хуже зла для нас, призываются в наш мир людьми, которые понятия не имеют о возможных последствиях.

— Ты про Фуке?

— Фуке, — согласился Питер. — Староста Легри. Прокурор Терье.

Он взглянул прямо в глаза мадемуазель Прелати.

— Клотильда Мэффрэ.

Прелати усмехнулась. Майя расширенными глазами неотрывно смотрела на бабушку.

— Образно выражаясь, — сказал Питер, — Армагеддон тянет к нам свои костлявые пальцы не только сквозь пространство, но и сквозь время. Наша коровья лепёшка угодила в эфирный шторм. В мире — по крайней мере в той его части, где находимся мы, но, скорее всего, это везде — появляются дыры, прорехи, критические точки и целые критические области, разрывы континуума, которые суть возмущения эфира. Земля наша, попросту выражаясь, трещит по швам, как старый кафтан.

— Какова же первая флюксия ата-функции? — спросил Жак, что-то вспомнив. Аслан коротко усмехнулся.

— Очень крута, — ответил Питер. — Горизонт бифуркации буквально у нас перед носом.

— Дыра бифуркации, — проворчал Аслан. — Дурацкая дыра дурацкой бифуркации.

— Бифур… — Майя попыталась выговорить слово.

— Это когда дела могут пойти так, а могут эдак, — объяснил ей эвакуатор. — А кто такой Армагеддон, напомните? Это этот… Люцифер?

Ему не ответили.

— Причина? — спросил Жак у Питера.

— Есть две версии, — ответил Питер, — как водится, одна правильная, а другая нет. Первая — что это естественный процесс. Мир просто постарел и собирается двинуть кони в назначенный срок. Не мы первые, но мы последние. Все там будем. Бог дал, бог и взял.

— Я так понимаю, это неправильная версия, — сказал Аслан.

— Естественно, неправильная.

— А какая правильная? — спросил Жак.

— Моя, разумеется, — ответил Питер.

— И в чём она состоит?

Питер по очереди оглядел своих друзей, Майю и Прелати.

— Я вижу в этом направленную злую волю, — наконец сказал он.

— Уф, — произнёс Аслан. — Чуть сердце не прихватило. Я-то думал, ты серьёзно…

— Он вполне серьёзно, — заметил Жак. — Это ты чего-то не понимаешь.

— Я в злобных мировых заговорщиков не верю, — объявил эвакуатор. — Это пусть стеганоложцы верят.

— Кто-кто? — спросил Питер.

— Стеганоложцы, — чуть менее уверенно сказал Аслан. — Которые из тайных лож.

— А! — сказал Питер. — Нет, я не стегано…ложец. Я просто вижу. Легри и Терье получили своё могущество от братства Урании. Фуке кто-то снабжает древним оружием и, что гораздо опаснее, древними знаниями. Он безусловно злодей, но он умелый злодей. Слишком умелый. Меффрэ нашла лабораторию (здесь Питер поглядел на Аслана) и собирается уничтожить мир в угоду своим безумствам.

— Это всё интересно… — начал Аслан, — но…

— Погоди ты, — досадливо сказал Жак. — Он же не всё сказал.

Аслан остался стоять с открытым ртом.

Питер наморщил лоб, собираясь с мыслями. Солнце уже перевалило за высшую точку, день начал медленно клониться к вечеру. Припекало довольно сильно, и странно было видеть серый лёд, которому солнечный жар был совершенно нипочём.

— Но я уверен, — сказал учёный наконец, — что древние — это не только зло, или не только то, что можно обратить во зло. Древние знали и способ, как можно спастись от этой беды, и, скорее всего, они и спаслись. И эту тайну тоже надо узнать. Потому что есть у меня такое подозрение, что, кроме нас, больше некому.

Прелати издала неопределённый возглас, но никто, даже Майя, не обратили на неё внимания. Все помолчали с минуту.

— Я передумал, — вдруг сказал Жак. — Я что-то не хочу в эту дыру. Что ты там говорил про лёд на проливе, Аслан?

— Эй, постой, — ошеломлённо сказал эвакуатор. — Это я передумал. Надо идти именно в дыру. Это же древняя дыра, стало быть, мы там можем что-нибудь узнать о древних. Может, даже узнаем, как найти этого Армагеддона…

— Армагеддон — это место, — поправил его Жак. — И это не Люци…

— …найти и как следует его нагнуть, — пропустив его слова мимо ушей, продолжал Аслан. — Это же всех чудовищ и субурдов уложить, одним ударом. Хватит гоняться за осами, надо давить гнездо. Понимаешь? Ну и время. Ты же сам говорил!

Теперь все смотрели на Жака.

— Нет, конечно, он не согласен, — сказал Аслан понимающе. — У него большие планы в Париже. Он там сейчас очень популярен.

— Я не со всем согласна, — сказала вдруг Прелати. — Нони спасать вам не придётся. Она уже в безопасности.

Жак развёл руками.

— Вы все сегодня чертовски убедительны, — сказал он. — Но учтите, я буду подходить к вопросу с позиций холодного разума и здоровой критики.

— То есть ты будешь ныть, — сказал Аслан.

— Да, — с достоинством сказал Жак. — Как потревоженная совесть.

— Как прыщ, — сказал Аслан.

— С человеком, который не понимает разницу между Армагеддоном и Люцифером, дискутировать не желаю, — ответил Жак.

— Ах ты, — сказал Аслан. — И в чём же разница, скажи пожалуйста?

— Армагеддон — это место последней битвы сил добра и зла, — величественно объяснил финансист. — А Люцифер — это райский сад. Светящийся.

Питер поперхнулся и жестоко закашлялся; с минуту он как мог уворачивался от заботливого кулака Жака, которым тот стучал по его спине и иногда даже по ней попадал.

И тут до их ушей донёсся приглушённый, отчаянный женский крик.

Друзья замерли и переглянулись. Тоненько вздохнула-всхлипнула Майя.

Крик шёл из тоннеля.