Два варианта построения отношений с Россией в области энергетики

Рассуждая теоретически, можно увидеть два противоположных варианта организации отношений с богатой энергоресурсами Россией: или взаимовыгодное партнерство, или гегемонистский контроль над российскими ресурсами. Партнерство может включать в себя взаимоприемлемые решения об условиях американских инвестиций в российские месторождения, совместную эксплуатацию нефте— и газопроводов, проходящих по территории третьих стран, и попытки институционализации отношений двух стран. Например, аналитики предлагают создание Россией и странами Запада энергетического консорциума и прием России в члены Международного энергетического агентства1.

Отношения, основанные на гегемонии США, предполагают попытки Америки в одностороннем порядке определять условия эксплуатации российских ресурсов либо путем прямого диктата на уровне правительства, либо вообще минуя правительство, ведя дела непосредственно с российскими частными энергетическими компаниями. Такие отношения будут неравноправными, так как с получением американскими компаниями долей в российских месторождениях энергоносителей российской энергетической инфраструктуре будет нанесен серьезный удар. Вместо стремления к построению взаимовыгодных консорциумов и движения к институционализации отношений США в этом втором случае будут руководствоваться соображениями относительных энергетических преимуществ, поощрять строительство альтернативных трубопроводов, идущих в обход России, и отговаривать других от сотрудничества в строительстве дополнительных маршрутов транспортировки энергоресурсов.

 

Заинтересованность США в партнерстве

Вряд ли в этой области у США есть альтернатива партнерству с Россией. Россия является крайне важным поставщиком для США, потребляющих свыше 20 % используемой в мире энергии и испытывают недостаток собственных энергоресурсов. По словам посла США Уильяма Бёрнса, «что касается России, США и энергетики, то сила доводов в пользу американо-российского партнерства очевидна. Россия — крупнейший в мире производитель углеводородов, а США — крупнейший в мире потребитель углеводородов»2. Политическая нестабильность на Среднем Востоке, традиционном для США источнике нефти, увеличивает важность поставок энергоносителей из России. Сотрудничество с Россией открывает и политические, и экономические возможности. В политическом плане энергетическое партнерство будет способствовать развитию американо-российского сотрудничества в решении других жизненно важных вопросов, таких как борьба с терроризмом, распространением оружия массового уничтожения и наркотрафиком. Помимо прочего, диверсификация поставок энергоносителей за счет поставок из стран, лежащих за пределами Среднего Востока, поможет снижению цен на нефть и станет мощным ударом по финансированию основных террористических организаций. США также могли бы извлекать огромную пользу из инвестирования в богатую энергоносителями экономику России. России партнерство с США сулит получение новых технологий, более прочную интеграцию в мировую экономику и укрепление политических связей между двумя странами.

Однако Россия может поставлять энергоносители стабильно и в течение долгого времени только в том случае, если к ней будут относиться как равноправному партнеру, имеющему собственные важные интересы. Как восстанавливающая силы великая держава, обладающая крупнейшими в мире запасами энергоносителей, Россия может быть или ценным партнером Запада, или серьезным противником Запада в Евразии и за ее пределами. Современная Россия — достаточно западная страна для того, чтобы предпринимать попытки прорыва на международные рынки, поддерживать постоянные контакты с западными институтами обеспечения безопасности и инициировать представляющие взаимный интерес проекты. Расчеты на вечную слабость России, даже в 90-е годы, когда Россия действительно была слаба, как и надежды на то, что Россия довольствуется ролью младшего партнера, всегда отличались близорукостью. Любому, изучающему историю отношений России с Западом, очевидно, что Россия никогда не стремилась одолеть Запад. Исторически Россия позиционировала себя державой, равной другим державам и имеющей собственные законные интересы, которые она готова защищать. Теперь после катастрофических лет упадка Россия просто возвращает свой статус великой державы, которым она обладала в течение последних трехсот лет. Как писал Эндрю Качинс, «Россия вернулась в игру, и… возможно, что 2005 год будут со временем рассматривать как поворотный момент в истории Евразии, как год, когда закончился упадок России. Ее возрождение может покоиться на зыбкой основе высоких цен на нефть, но оно, тем не менее, реально»3.

Это означает, что отказ признавать собственные интересы России в сфере энергетики и ее право проводить независимую энергетическую политику внутри страны и в Евразии наверняка приведет к большим политическим и экономическим издержкам. Отношение к России как к потенциальной угрозе может привести в Москве к власти тех, кто не заинтересован в укреплении отношений с США. В политическом плане это чревато затяжным циклом враждебности, порожденной столкновением американских и российских представлений о намерениях другой стороны в области энергетики — ситуации, которую некоторые эксперты называют дилеммой энергетической безопасности, а другие — милитаризацией глобальной борьбы за энергоресурсы4. В экономическом плане — тем, что крупные американские компании не будут допускать к разработке важных месторождений энергоносителей и к проектам в области энергетики, реализуемых за рубежами США. Как пишут два эксперта по политическим вопросам, «американская дипломатия может смягчить представления российских политиков об угрозах», но это «потребует от США взаимопонимания с Москвой по ряду стратегических вопросов и поощрения взаимного уважения интересов другой стороны»5.

 

После трагедии 11 сентября 2001 года США и России могли улучшить отношения в ряде важных сфер, в том числе и в сфере энергетики. У России появился шанс попытаться преодолеть ощущения прежней угрозы и начать новые отношения с Америкой. А для США открылась возможность отойти от своей односторонней и милитаристской политики, корни которой уходили во времена «холодной войны». Еще в 80-х годах Вашингтон заявил о своей готовности прибегнуть к «любым необходимым средствам, в том числе военным», чтобы предотвратить блокаду другими державами поставок нефти из района Персидского залива. Для защиты этих поставок были созданы военные базы и Центральное командование вооруженных сил США. Та же самая логика господствовала в американской политике после «холодной войны», когда для прокачки нефти из бассейна Каспийского моря был построен трубопровод Баку — Тбилиси — Джейхан. Строительство этого нефтепровода сопровождалось милитаризацией отношений с правительствами стран Закавказья и Центральной Азии и отчаянной конкуренцией с Россией за ресурсы региона6. В конце 90-х годов Вашингтон поощрял также переговоры с правительством талибов о строительстве трубопровода, проходящего по территории Афганистана. Этот трубопровод должен был связать богатый природным газом Туркменистан с Пакистаном и идти в обход России7.

 

Становление американо-российского партнерства в сфере энергетики

Россия приветствовала возможность развития отношений с США. Начиная с интервью, которое Президент Путин дал газете The Wall Street Journal в феврале 2002 года, он позиционировал Россию как надежную альтернативу традиционным источникам энергоносителей на Среднем Востоке. На долю России приходился всего 1 % американского импорта, и Путин прогнозировал значительный рост добычи энергоносителей в России, а также существенное увеличение поставок российских энергоносителей в США. К этому времени Кремль уже отказался подчиниться предъявленному ОПЕК требованию ограничить рост российского экспорта в США (Россия — не член ОПЕК). Снижение цен на российскую нефть (в то время цена российской нефти составляла примерно 18–22$ за баррель, тогда как официальная цель ОПЕК стремилась установить цену на нефть в пределе 22–28$ за баррель8) помогло поддержанию низких цен на нефть. Прежнее противодействие Москвы трубопроводу Баку — Тбилиси — Джейхан ослабло, поскольку российские энергетические компании начали рассматривать возможности инвестирования в этот проект9.

Правительство США, в свою очередь, проявило аналогичный интерес к развитию масштабного партнерства с Россией в сфере энергетики, что должно было укрепить американо-российские связи. В ответ на занятую Россией независимую от ОПЕК позицию по вопросу добычи энергоносителей министр торговли США Дональд Л. Эванс заметил, что российские ресурсы «могут повысить энергетическую безопасность и энергетическую стабильность в мире»10. Министр энергетики Спенсер Эбрахам также высказывался в поддержку восстановления отношений с Россией и рассматривал эти отношения с точки зрения усиления диверсификации поставок и преодоления зависимости от поставок нефти со Среднего Востока: «Усиление энергетической безопасности посредством большей диверсификации поставок нефти на мировые рынки — вот главные положения провозглашенной президентом Бушем Национальной энергетической политики»11. По некоторым сведениям, визит Эбрахама в Москву в ноябре 2001 года положил конец американо-российскому соперничеству за каспийскую нефть. Вместо попыток изолировать Россию США пригласили российские компании принять участие в строительстве трубопровода Баку — Тбилиси — Джейхан. Примерно в то же время был создан Каспийский трубопроводный консорциум, в который вошли компании Chevron-Texaco, Arco, Mobil, Shell и правительства России и Казахстана. Цель консорциума — транспортировка нефти с казахстанского месторождения (шестого в мире по объему запасов) в российский порт Новороссийск на Черном море12.

В мае 2002 года президенты США и России подписали совместную декларацию о сотрудничестве в сфере энергетики с намерением, по словам президента Буша, построить «серьезное энергетическое партнерство, «которое объединит Россию и Америку»13. Главной задачей консорциума было улучшение транспортировки энергоносителей на мировые рынки. США обязались увеличить инвестиции в развитие российских портов и нефте— и газохранилищ, укрепление экспортного потенциала России и упростить экспортный поток. Представители американской администрации начали побуждать компании вроде Exxon к участию в разработке сибирских месторождений нефти, обещая получение миллиардных доходов в течение следующих трех десятилетий14. С российской стороны ЮКОС, в то время — вторая по размерам нефтяная компания страны, начала отгрузку нефти в США, и первая прямая поставка была осуществлена в Техас в июле 2002 года15. В октябре того же года Хьюстонский саммит по вопросам энергетики укрепил планы сотрудничества в сфере энергетики, и российские официальные лица обязались в течение пяти лет экспортировать в США по миллиону баррелей нефти в день. Совокупная дневная потребность США в нефти составляла примерно 20 млн баррелей16. Около ста лидеров промышленности из двух стран встретились для обсуждения различных мер, способствующих американо-российскому сотрудничеству17. Хотя поставки нефти из России и не могли полностью заменить поставки нефти со Среднего Востока18, некоторые эксперты предсказывали рост важности поставок российской нефти в США и дальнейшее развитие американо-российских отношений. Так, влиятельная консалтинговая фирма Petroleum Finance Company считала, что Москва на пути к превращению «в новый Хьюстон — мировую столицу энергетики»19.

Впрочем, в начале 2003 года американо-российские отношения в сфере энергетики приняли иной оборот. Поток американских инвестиций в энергетический сектор России прекратился, что некоторые наблюдатели объяснили отсутствием «хорошего правового и делового климата», особенно в сфере налогов, связанных с соглашением о разделе продукции20. Более серьезной причиной было то, что Вашингтон прекратил «поставки» политического капитала, достаточного для смягчения возможных деловых рисков, а несовершенства соглашений о разделе продукции были всего лишь одним из аспектов возникающего политического вакуума. Появились и другие ясные признаки того, что идее равноправного партнерства с Россией противятся могущественные группы американского истеблишмента. Эти группы отдавали предпочтение установлению энергетической гегемонии США в Евразии.

 

Программа лобби

Лобби не считало равноправное партнерство с Россией выгодным для американских интересов. Оно рассматривало растущую энергетическую мощь России как угрозу. Самое сильное противодействие такому сотрудничеству оказывали правые группы, в которые входили консерваторы старого типа, вроде Дика Чейни и Джеймса Вулси, неоконсерваторы, связанные с «Проектом нового американского столетия», и восточноевропейские националисты вроде Збигнева Бжезинского и Полы Добрянски. Эти группы расходятся во мнениях по ряду вопросов, но их сплачивает опыт «холодной войны», опыт борьбы с СССР и общая цель, заключающаяся в принуждении России к подчинению гегемонистской энергетической политике, которую США проводят в Евразии21. Некоторые наблюдатели, придерживающиеся левых взглядов, помогали правым в подрыве американо-российского партнерства, осуждая возрождение независимой энергетической политики России, считая ее проявлением «энергофашизма»22. Эта терминология вполне созвучна с риторикой, к которой прибегали правые группы.

Первая видная гегемонистская группа сложилась вокруг Збигнева Бжезинского, бывшего советника президента Джимми Картера по вопросам национальной безопасности. Давний член американского истеблишмента, Бжезинский известен своими геополитическими выкладками, проецирующими мощи Америки на весь мир23, а также своей близостью с различными энергетическими компаниями. Бжезинский — демократ, имеющий важный опыт участия в принятии политических решений. Он занимает уникальную позицию, позволяющую ему участвовать в определении стратегического направления внешней политики США и быть связным между «ястребами»-республиканцами и «ястребами»-демократами, а также между политическим миром и частным сектором. Во второй половине 90-х годов Бжезинский начал работать платным консультантом компании Amoco, крупнейшим американском инвесторе в Азербайджан. Прикаспийское государство стремилось привлечь крупные американские компании к эксплуатации своих нефтяных запасов, и Amoco помогла создать энергетический консорциум Azerbaijan International Operating Co. (AIOC), более 50 % капитала которого принадлежало американским компаниям24. Тесно сотрудничая с должностными лицами администрации Клинтона, особенно с советником по национальной безопасности Энтони Лейком, Бжезинский лоббировал маршруты трубопроводов, идущих в обход России. Некоторые обозреватели выступали против сотрудничества США с коррумпированными, автократическими режимами на Кавказе, но Бжезинский и другие рассматривали нестабильность в регионе как возможность, которую следует эксплуатировать, пока Россия слаба. Так, в 1999 году Бжезинский негативно оценивал перспективы возврата Россией контроля над Чечней. Он считал, что в этом случае Россия получит возможность эффективно препятствовать проектам западных трубопроводов, ведущих из каспийского региона25.

Убеждение в том, что Россию необходимо обходить и изолировать, тесно связано с общей философией Бжезинского. Согласно этой философии, Москва — это держава, которая стремится к ревизии итогов «холодной войны» и которую надо сдерживать, а не потенциальный партнер во взаимодействии крупных держав Евразии. Эта философия ясно выражена в работах Бжезинского и в его политической активности, например в его требованиях предоставить независимость Чечне. Бжезинский защищал приближение НАТО к границам России, участвовал в создании антироссийских геополитических группировок вроде ГУАМ (Грузия, Украина, Азербайджан и Молдова) на постсоветском пространстве и блокировал попытки России строить альтернативные трубопроводы в Европу. Многие из действий Бжезинского (например, председательство в «Американском комитете за мир на Кавказе» и координация акций этой организации) можно объяснить его твердым стремлением к установлению США контроля над источниками энергии в Евразии. Такой контроль Бжезинский считал «главным геополитическим призом» Америки26, а поскольку Россия была главным препятствием на пути к достижению этой цели, он стремился изолировать Россию, оказывая поддержку исламским радикалам в Афганистане во время «холодной войны» и выступая в защиту смягчения американской политики в отношении Ирана, который находится к югу от полюбившегося Бжезинскому энергетического коридора от Каспийского мора27. Пользуясь поддержкой некоторых членов администрации Клинтона, Бжезинский преуспел в продвижении значительной части своего плана, основанного на нулевой сумме результатов геополитической игры между США и Россией, игры, в которой выигрыш США равен проигрышу России.

Вторая группа сторонников американской гегемонии связана с бывшим директором ЦРУ Джеймсом Вулси и бывшим должностным лицом администрации Рейгана, президентом неоконсервативной организации «Центр политики безопасности» Фрэнком Гаффни. Эта группа отстаивала намного более изоляционистский подход к обеспечению энергетической безопасности, чем группа Бжезинского. В частности, правые организации вроде «Комитета по существующей угрозе», образовав невероятный союз с военными подрядчиками и «зелеными», учредили Коалицию «Освободим Америку», которая выступала за сбережение энергии и уменьшение зависимости от импорта нефти. Невзирая на критические оценки экспертов такого автаркичного понимания энергетической безопасности28, Гаффни и Вулси отстаивали переход на альтернативные виды энергоносителей (этилового и метилового спирта) и электроэнергию как горючее для автотранспорта (т. е. на переход к автомобилям с гибридными двигателями), считая это решением проблемы энергетической безопасности29. Впрочем, в отличие от «зеленых» члены этой группы хотели использовать бóльшую энергетическую независимость для проведения гегемонистской, односторонней политики в мире. Как и Бжезинский, представители этой группы считали энергетическую политику Кремля «фашистской»30 угрозой, но в отличие от Бжезинского не вынашивали надежд на улучшение отношений с Ираном и выступали за свержение иранского режима31.

Третья группа вышла из верхушки неконсервативного «Проекта нового американского столетия». Как и группа, сплотившаяся вокруг Бжезинского, «Проект нового американского столетия» выступал за проведение экспансионистской политики в Евразии. Действительно, есть много поразительных параллелей между рассуждениями Бжезинского в книге «Великая шахматная доска» (1997 года) и положениями, содержащимися в докладе «Проекта нового американского столетия» Rebuilding America’s Defenses («Восстановление обороны Америки», 2000 год)32. Однако «Проект нового американского столетия» шел намного дальше Бжезинского и призывал к военным интервенциям США по всему миру, включая Ирак и Иран. Планы организации в области обеспечения безопасности сформулировал Роберт Каган, заявивший: «Когда у нас возникают экономические проблемы, оказывается, что они вызваны нарушениями поставок нефти. Если бы в Ираке находились американские войска, перебоев в поставках нефти не было бы»33. Во взглядах на Россию единомыслия в группе не было. Некоторые неоконсерваторы рассматривали роль России в Евразии примерно так же, как и автор «Великой шахматной доски», то есть считали Россию главным геополитическим конкурентом. Они настолько подозрительно относились к намерениям Кремля, что даже сочувствовали исламским радикалам в Чечне. Как писали Дэвид Фрам и Ричард Перл, «Россия с самого начала войны с терроризмом ведет двойную игру»34. Другие же члены этой третьей группы, такие, как, например, Уильям Кристол, склонялись к сотрудничеству с Россией в войне с терроризмом35.

В силу нескольких причин эти группы могли влиять и в каких-то отношениях определять энергетическую политику США. Самым важным обстоятельством было то, что президент Буш не смог обеспечить сильного руководства, необходимого для предотвращения объединения столь разных групп, как бывшие сторонники Клинтона, «ястребы» времен «холодной войны» и лоббисты стран Восточной Европы, на позициях русофобии, с которых эта коалиция и оказывала влияние на Белый дом. Бушу, отвлекаемому войной в Ираке и вынужденному реагировать на проводимую Путиным централизацию власти в России, оказалось трудно сохранять верность своему первоначальному замыслу стратегического партнерства с Россией36.

Кроме того, возросла роль вице-президента Дика Чейни в определении политики США по отношению к России. В отличие от Буша Чейни никогда не был сторонником энергетического партнерства с Москвой. Приверженность Чейни идее политической гегемонии США оформилась в 90-х годах, когда он поддержал взгляды «Проекта нового американского столетия», подписав заявление об учреждении этой организации, обещавшей продвигать рейгановскую политику военной мощи и бросать вызов «режимам, враждебным американским интересам и ценностям»37. В 1999 году задолго до интервенции в Ирак и резкого роста цен на нефть Чейни дал понять, что контроль над российскими запасами углеводородов может оказаться в конечном счете не менее важным, чем контроль над запасами Среднего Востока. По мнению Чейни, путь к достижению такого контроля — обеспечение доступа к глобальной энергетике через четырех нефтяных гигантов, компании Chevron-Texaco, ExxonMobil, BP и Royal Dutch Shell38. Этот гегемонистский подход проявился в опубликованном 17 мая 2001 года докладе Чейни National Energy Policy («Национальная энергетическая политика»). Доступ к нефти в докладе назвали одной из ключевых составляющих национальной безопасности и рекомендовали расширять этот доступ39. Такой подход получил отклик многих представителей частного сектора и политических кругов. Крупные американские компании уже вложили внушительные средства в месторождения нефти на Кавказе и в Центральной Азии, а в политических кругах у многих известных должностных лиц — в числе прочих Ричарда Армитиджа, Дова Эванса, Дональда Рамсфельда и Кондолизы Райс (не считая самого Буша) — есть сильные связи в энергетической отрасли. И они привыкли к такой России, которая не является серьезным конкурентом для США и американской экспансии в Евразии. Действительно, по словам руководителя находящегося в Вашингтоне Центра политической порядочности Чака Льюиса, «в США никогда ранее не было администрации, которая была бы настолько близка к одной-единственной отрасли экономики, в данном случае — к нефтегазовой»40.

 

Утверждение государства в энергетическом секторе России

Россия рассматривает энергоресурсы как инструмент достижения разнообразных внешнеполитических целей. В одной из первых программных речей Путина «Россия на рубеже тысячелетий» важнейшие из этих целей были обозначены так: модернизация экономики, политическая стабильность и усиление безопасности41. По мнению Путина, главная угроза исходила не от США, главной угрозой было отставание в экономическом развитии. Путин стремился подчеркнуть экономическую природу современного мира и то, что России необходимо добиваться успеха в геоэкономической, а не военной борьбе, потому что «норма в международном сообществе и современном мире — жесткая конкуренция за рынки, инвестиции, политическое и экономическое влияние»42.

Роль энергетического сектора состоит в том, чтобы работать вместе с государством над достижением указанных целей. Как объяснял Путин, опора на рыночные силы крайне важна и необходима, но недостаточна: «Даже в развитых странах рыночные механизмы не дают решений стратегических задач использования ресурсов, защиты природы и устойчивой экономической безопасности»43. Следовательно, государство должно определять результаты политики путем активного управления ресурсами общества, координируя деятельность ключевых общественных игроков и помогая стране в поисках ниши в глобальной экономике. Для достижения этих целей государство должно быть достаточно сосредоточенным и относительно автономным от давления групп, сплоченных общими материальными интересами.

В результате экономических реформ 90-х годов в России самой значительной из таких групп стала горстка исключительно богатых лиц — олигархов, получивших контроль над большей частью экономики и оказывающих влияние на принятие важнейших государственных решений. Несмотря на отсутствие опыта работы в советской нефтяной отрасли, некоторые олигархи получили в собственность энергетические компании благодаря доступу к финансовому капиталу частных банков, особым отношениям с правительством России, особым привилегиям, дарованным им государством Бориса Ельцина (налоговых льгот и т. д.) и мошенническим схемам приватизации44. Новые субъекты экономики, такие как Михаил Ходорковский из ЮКОСа, Борис Березовский и Роман Абрамович из «Сибнефти», не были людьми, которые сделали себя сами, как американские бароны-разбойники; эти олигархи стали собственниками российских нефтяных гигантов благодаря покровительству государства. Путин открыто заявил о том, что не уважает способы появления олигархов и их обогащения, хотя и выразил готовность уважать итоги приватизации и уже состоявшихся рыночных реформ. На закрытой встрече с бизнесменами он обобщил свою философию, сказав бизнесменам, что они «могут сохранить то, что ими уже украдено, но отныне им придется играть чисто, платить налоги, делать инвестиции и не лезть в политику»45. По мнению Путина, оставаясь ответственными перед российскими гражданами и неся эту ответственность на всеобщих выборах, олигархи и другие группы особых интересов должны занимать подчиненное место в структуре власти.

Так называемое «дело ЮКОСа» следует оценивать именно в этом контексте. Кремль был безжалостен к тем олигархам, которых он считал нарушителями «нового курса», то есть к тем, кто продолжал лезть в политику и не сотрудничал с государством в выполнении экономических планов Кремля. Борису Березовскому и Владимиру Гусинскому, которые, используя свои империи СМИ и собственные телеканалы, развернули направленную против Путина пропагандистскую кампанию, были предъявлены обвинения в неуплате долгов государству. Чтобы избежать судебного преследования, Березовский и Гусинский бежали из страны. Михаилу Ходорковскому тоже дали время покинуть Россию, но он предпочел не делать этого и 25 октября был арестован по обвинению в многочисленных случаях мошенничества и уклонению от уплаты налогов. Ходорковский был замешан в направленной против Путина политике и финансировал как либеральную, так и националистическую оппозицию Путину. Да и сам намекал на то, что собирается лично заняться политикой46. Олигархи снова объединяли усилия по восстановлению своей власти и управлению Россией как непосредственно, так и через своих представителей в парламенте и в органах исполнительной власти.

Другую опасность для государства формировали непосредственно деловые решения олигархов, в том числе те, что касались продажи значительной части активов для покупки собственности за рубежом, что усиливало отток капитала из России. Некоторые олигархи (вроде Абрамовича, который готовился уехать из России после продажи большого пакета своих активов в природных ресурсах страны; продажа была осуществлена ради покупки британской футбольной команды47) испугались. Ходорковский не планировал эмиграцию, но хотел приобрести иммунитет от возможного преследования государством путем продажи иностранцам большой части своей нефтяной империи. В частности, Ходорковский начал переговоры с компаниями ExxonMobil и Chevron-Texaco о продаже им крупной доли в ЮКОСе. В случае совершения этой сделки американские нефтяные компании стали бы соответственно собственниками 25 и 40 % акций ЮКОСа. Переход контрольного пакета акций ЮКОСа в руки американских нефтяных гигантов сделал бы вмешательство государства в дела ЮКОСа невозможным48. Ходорковский понял, что «политика — самый прибыльный бизнес в России и что так будет всегда»49. Он также намеревался провести слияние ЮКОСа с «Сибнефтью», что сделало бы ЮКОC вторым в мире (после ExxonMobil) собственником запасов энергоносителей и четвертой компанией мира по объемам добычи50.

Несмотря на избирательность и сомнительную законность, действия Кремля против олигархов получили мощную поддержку народа, подавляющее большинство которого считало, что оно было ограблено реформами Ельцина. Как писал Стивен Коэн о нечувствительности Запада к проблеме массового обнищания, «эта продолжающаяся человеческая трагедия — то, что по большей части отсутствует в картине, которую рисуют американские СМИ. Нищету и тяжкую участь большинства россиян в американских СМИ почти не упоминают. Если какие-то рассказы о российском кризисе и преувеличены, единственным решением является новый экономический курс, предусматривающий использование огромных прибылей, извлекаемых олигархами из природных ресурсов России, для спасения и развития большинства населения страны»51. В стране, где концепции права и справедливости серьезно скомпрометированы, проблема чрезмерной концентрации богатств и восстановления равновесия между государственной властью и крупным бизнесом52 вряд ли имела правовое решение. Хотя еще предстоит увидеть, приближают ли действия Путина к либеральному, а не к государственному капитализму, россияне со всей определенностью отвергли альтернативный вариант — олигархический неоколониальный капитализм. Кремль действовал в соответствии с ожиданиями российской общественности.

 

Попытки США установить контроль над энергоресурсами России

Учитывая отношение российского государства к олигархам и проблемам энергетики, США следовало бы осторожно реагировать на арест Ходорковского и не считать, что это событие препятствует развитию сотрудничества. Однако официальная реакция Вашингтона была однозначной. Государственный департамент назвал арест Ходорковского политически мотивированным. Помощник государственного секретаря по связям с общественностью и прессой заявил, что Кремль должен рассеять озабоченность США: «В подобных случаях всегда возникает вопрос, является ли случившееся единичным событием или же это событие чревато разрушительными последствиями для господства закона в России». Министр иностранных дел России назвал это заявление лицемерным, бестактным и неуважительным в отношении России и указал на скандалы с Enron и WorldCom как на явные случаи нарушения закона в США53. Белый дом также продемонстрировал отсутствие веры в Россию, заявив о тревожных признаках, что Кремль ведет Россию в неверном направлении54.

Вместо того чтобы сосредоточиться на международных вопросах, которые могли бы объединить две страны, США предпочли ставить договоренности в двухстороннем сотрудничестве в зависимость от внутриполитической ситуации в России. Вашингтон рассматривал вопрос в категориях совместимости политических и экономических систем США и России и ожидал, что Россия построит либеральный капитализм американского типа с сильным и независимым энергетическим сектором, какой существует в США. В Америке ожидали, что Россия настежь распахнет свою экономику перед американскими инвестициями, а американским инвесторам в России придется вести дела преимущественно с частным сектором. С такими ожиданиями сопряжены по меньшей мере две проблемы. Во-первых, российская экономика — экономика, производящая энергию, а не потребляющая ее, а в странах с такой экономикой государство обычно играет важную роль в координации развития нефтегазовой отрасли. Для того, чтобы показать несостоятельность ожиданий о том, что в России может сформироваться независимый от государства энергетический бизнес, достаточно вспомнить примеры Норвегии и стран Среднего Востока. Во-вторых, сами США часто прибегают к защитным действиям, ограждая важные американские компании от проникновения иностранного капитала. Ярким примером такой политики является противодействие, которое конгресс США оказал попыткам китайской компании China National Offshore Oil Corporation (CNOOC) приобрести американскую Unocal в 2005 году. Когда Америка настаивает на том, чтобы другие страны открывались для интернационализации, но сама этого не делает, убеждать другие страны становится трудно.

ЮКОС — хороший пример того, как за расчетами США на интернационализацию России кроются попытки достичь односторонних преимуществ в эксплуатации российских энергоресурсов. Вместо того чтобы позволить частным секторам экономики обеих стран развивать отношения без государственного вмешательства, вице-президент Чейни стремился оказать влияние на эти отношения, пытаясь в итоге получить рычаги политического давления. В июле 2003 года Чейни встретился с Ходорковским, бывшим тогда главой крупнейшей в России нефтяной компании. Встреча и содержание разговора Чейни c Ходорковским остались неизвестными общественности, но после этой встречи состоялись переговоры между ЮКОСом и ExxonMobil и Chevron-Texaco55 о продаже им 63 %-ной доли в компании стоимостью в 8 млрд долларов, что некоторые считали существенно заниженной стоимостью56. С учетом того, что государство, поощрявшее такую сделку, нацелено на глобальное энергетическое доминирование, «дело ЮКОСа» обретает совершенно иное измерение, а слова «политически мотивированное» обретает совершенно другой смысл, чем тот, который вкладывал в них Государственный департамент.

 

Лобби: защита олигархов и дискредитация Путина

Интересы стремящихся к гегемонии американских кругов и интересы Ходорковского совпали: и американские гегемонисты, и Ходорковский выступали против российской стратегии консолидации государства и потому решили объединить свои усилия.

Ходорковский начал обхаживать друзей в Вашингтоне задолго до встречи с Чейни. В начале 2001 года, едва Джордж У. Буш занял Белый дом, российский олигарх пытался встретиться с новым советником по вопросам национальной безопасности Кондолизой Райс. Ему отказали во встрече с Райс по причине «обвинений в допущенных в прошлом нарушениях правил ведения бизнеса», но олигарх продолжал попытки и в 2002 году встретился с рядом заслуженных членов политического истеблишмента Америки, начиная с министра энергетики Спенсера Эбрахама и заканчивая бывшим президентом США Джорджем Г. У. Бушем57. Ходорковский установил тесные деловые отношения с Carlyle Group, инвестиционным фондом, который консультировал Буша-ст. В своих попытках упрочить отношения с семейством Бушей Ходорковский пожертвовал деньги в благотворительный фонда Лоры Буш58, однако он не упускал возможности завести и более широкие политические связи в Вашингтоне. Олигарх встретился с бывшим сенатором-демократом от штата Нью-Джерси Биллом Брэдли, который был советником Фонда «Открытая Россия», филантропической организации, находящейся в Великобритании и финансируемой Ходорковским. Помимо создания собственного «мозгового центра» в России он сделал щедрые пожертвования Библиотеке конгресса США, а также различным вашингтонским научно-аналитическим центрам либеральной и консервативной ориентации, таким как Фонд Карнеги за международный мир (500 000 долларов) и Американский институт предпринимательства59.

Хотя многие из упомянутых выше лиц и организаций отрицают какую-либо связь между финансовыми пожертвованиями и своей критикой ареста Ходорковского, реакция лобби на этот арест вряд ли была настолько бурной, не будь этих пожертвований. При финансовой поддержке Ходорковского и других олигархов лобби стремилось представить арест как пример подавления в России в сущности прозрачного и эффективного частного сектора и возврата к старинной модели концентрации власти для проведения антизападной политики. Люди, ставшие особенно заметными в нападках на Кремль и в обелении Ходорковского и других российских олигархов — выходцы из неоконсервативных и либеральных кругов истеблишмента.

В месяц ареста олигарха влиятельный член «Проекта нового американского столетия» и советник Пентагона Ричард Перл дал газете The Washington Post интервью, в котором настаивал на том, что США должны занять более жесткую позицию по отношению к Путину: запретить получение Россией контрактов на восстановление Ирака и исключить Россию из «Большой восьмерки». Перл сказал, что члену «Большой восьмерки» не следует дозволять «вести себя подобным образом с одним из ведущих российских бизнесменов»60. Несколько дней спустя Джон Маккейн выступил в сенате с заявлением, в котором предупреждал о «ползучем перевороте против сил демократии и рыночного капитализма» и утверждал, что «пришло время посмотреть в лицо неприятным фактам о России»61. Вместо попыток понять российские реальности — особенности концентрации богатства и связанную с этими особенностями известную слабость государства — проблему формулировали исключительно в категориях рыночной эффективности и политической свободы. Вслед за Перлом и Маккейном призывать администрацию к более жесткой политике в отношении России вскоре начали и многие другие члены конгресса, в том числе сенатор-демократ от штата Коннектикут Джозеф И. Либерман, сенатор-демократ от штата Делавэр Джозеф Р. Байден-мл. и сенатор-республиканец от штата Индиана Ричард Дж. Лугар. Проведенные вскоре слушания о состоянии демократии в России должны были оказать давление на администрацию. В этих слушаньях приняли участие представители ЮКОСа, а сенатор Лугар посетовал на недостаточность финансовой поддержки правозащитных и демократических групп в бывшем Советском Союзе62. В тот момент немногие хотели вспоминать о том, что пару лет назад действия Ходорковского считались «нарушениями правил ведения бизнеса». Вместо этого олигарха с почтением называли одним из «ведущих бизнесменов». Теперь лобби полностью приняло сторону олигарха, который характеризовал свою компанию как самую честную, эффективную и прозрачную63.

СМИ и научно-аналитические центры, в том числе получившие финансовую поддержку Ходорковского, также оказывали мощную поддержку российскому олигарху. В дополнение к многочисленным телешоу и рекламным акциям в ведущих национальных СМИ, восхвалявших олигархов и осуждавших «автократию» Путина, западные газеты публиковали тысячи комментариев, авторы которых выражали сочувствие Ходорковскому. Этот информационный вал был равносилен тому, что некоторые обозреватели назвали «новой холодной войной СМИ против России»64. Упоминания о ЮКОСе, в которых дело против этой компании характеризовали как гулаговский синдикат и как торжество коррумпированных, циничных и некомпетентных правителей, демонстрировали крайнюю степень враждебности к Кремлю65. Представители научно-аналитических центров повторяли и развивали приведенные выше доказательства антикапиталистического и антидемократического характера новой энергетической политики Кремля. Леон Арон из Американского института предпринимательства осудил то, что он считал неэффективным, в общем, отходом от либеральных реформ на энергетическом рынке и движением к новой централизации и национализации. Действия государства в отношении олигархов Арон сравнивал с забоем гусей, несущих золотые яйца66. Член Центра стратегических и международных исследований Бжезинский выразил глубокое сожаление в связи с «приходом к власти фашистского режима, устанавливающего удушающую политическую централизацию»67.

В обелении Ходорковского особенно отличился Фонд Карнеги за международный мир. Эксперты этого фонда, проживающие как в США, так и в России, обрушились на Кремль с жесточайшей критикой. Претензии на ее основательность они подкрепляли ссылками на российских комментаторов. Андрес Ослунд представлял ЮКОС как одно из частных предприятий с наилучшим управлением. Олигархов Ослунд считал двигателями развития России и называл священность их прав собственности одним из факторов основ быстрого экономического роста68. Майкл Макфол описывал «дело ЮКОСа» как часть систематической тактики, с помощью которой Путин разрушает основы хрупкой российской демократии, и призывал Белый дом дистанцироваться от Кремля69. Лилия Шевцова утверждала, что ЮКОС был обречен в силу прозрачности и законности своей деятельности, поскольку Кремль не мог терпеть ни то ни другое70.

На Кремль в России и в западных СМИ71 обрушились и некоторые другие российские комментаторы и политики, в том числе Андрей Илларионов72 и Гарри Каспаров. Их высказывания обеспечили нападки американских критиков Путина дополнительной «легитимностью». Например, отвечая на вопросы журналистов об ужесточении политики в отношении России после своего выступления на конференции в Вильнюсе, вице-президент Чейни сказал: «Самым любопытным на той конференции был факт, что самую жесткую речь о России произнес не я. Ее произнес человек по имени Андрей Илларионов, который сам является русским. Он предъявил уничтожающее обвинение тому, что происходит с демократией и демократическими процессами в России. Заслуживает внимания и обстоятельство, что в прошлом Илларионов был экономическим советником Путина. Илларионов — очень известный человек, руководящий экономическим институтом в Москве»73.

Таким образом, лобби использовало комментарии Илларионова и других российских оппозиционеров в удобном для себя ключе — исключительно для дискредитации законности политики, проводимой Кремлем74. Американские комментаторы в подавляющем большинстве забыли упомянуть отмеченные выше моменты уязвимости России для давления извне или необходимость восстановления равновесия между государственной властью и крупным бизнесом.

 

Энергетика во внешней политике России

Стремясь к восстановлению экономики и к политической независимости, Россия разработала стратегию эксплуатации своих огромных природных ресурсов. В мире растущих цен на энергию и энергоносители акцент сместился с обеспечения макроэкономической дисциплины и проведения строгой налоговой политики на стремление извлечь выгоду из огромных российских запасов природного газа и нефти. Ведущий идеолог Кремля Владислав Сурков оправдывал опору на «энергетическую мощь»: «Если у вас сильные ноги, то вам следует состязаться в прыжках в длину, а не играть в шахматы»75. Концепция многополярности, основанной на «более справедливом распределении ресурсов влияния и экономического роста»76, нашла воплощение в новом докладе министерства иностранных дел, составленном по заданию Кремля и опубликованном 27 марта 2007 года. Этот доклад закладывал основы внешней политики России, более уверенной в своих силах и энергично отстаивающей свои интересы.

Энергетическая стратегия России включает в себе несколько важных элементов. В их числе — увеличение доли государства в таких энергетических компаниях, как Газпром и «Роснефть», часто за счет западного капитала; строительство трубопроводов, ведущих во всех направлениях; стремление к заключению долгосрочных контрактов с потребителями энергии и к получению доступа на рынки потребителей энергии и к их распределительным сетям. Эта стратегия предполагала повышение цен на энергоносители для соседних стран, зависящих от поставок российского газа и российской нефти; переход к контролю над транспортными сетями в странах бывшего Советского Союза, а также координацию действий России с действиями других производителей энергии и энергоносителей. Руководствуясь этими принципами, государство пошло на пересмотр соглашений о разделе продукции с западными компаниями по самым выгодным месторождениям нефти в Сибири и на Дальнем Востоке. Иностранным энергетическим гигантам вроде Royal Dutch Shell и BP теперь пришлось играть по другим правилам, введенным более решительно отстаивающим свои интересы российским государством. В дополнение к планам развития энергетического и военно-промышленного комплексов Кремль объявил о планах создания «национальных чемпионов» — госкорпораций в банковской, авиакосмической отраслях, а также в автостроении и в тяжелом машиностроении. Россия стремилась остаться важным производителем нефти на Каспии и сохранять свой статус важной страны транзита энергоресурсов с Кавказа и из Центральной Азии в Европу.

Стратегия отражала (и сильнее, чем что-либо еще) законное желание Москвы извлечь выгоду из российских запасов энергоносителей и повысить свои возможности быть надежным поставщиком нефти и газа, в первую очередь для стран Запада. Эти планы вызвали беспокойство в США и в ряде потребляющих энергию европейских государств. Вопреки советам некоторых специалистов по энергетике и мыслителей-геополитиков в Кремле не считали, что лучше было бы резко переориентировать поставки нефти и газа на страны Евразии, такие как Китай и Индия77. Кремль настаивал на том, что увеличение доли государства в энергетических компаниях и создание крупных национальных компаний необходимо для обеспечения им благоприятных условий в рамках международной конкуренции78. Российские должностные лица продолжали настаивать на ускорении приема России в ВТО. Они также признавали жизненную необходимость иностранных инвестиций и импорта технологий, особенно западных, для сохранения высоких темпов экономического роста и доказывали, что попытки установления контроля над транспортными сетями и получение большего присутствия на европейских рынках могут быть выгодны странам Запада, поскольку гарантируют надежность поставок и способствуют дальнейшей интеграции России с Западом. Наконец, повышение цен на энергоносители было необходимо по коммерческим причинам, оно готовило Россию к вступлению в ВТО и являлось мерой, полностью соответствующей правилам рыночной экономики. Судя по заявлениям ведущих должностных лиц, Россия продолжала приветствовать сотрудничество с США и другими странами Запада в области энергетики. Как писал посол России в США Юрий Ушаков, хотя американские инвестиции в Россию ежегодно растут, а поставки российской нефти в Америку ежегодно достигают нового беспрецедентного уровня, «в реальном исчислении американо-российское энергетическое сотрудничество значительно ниже возможного»79.

 

Политика США

Традиционный подход США к развитию американской энергетики вряд ли благоприятствует развитию энергетического партнерства с Россией. Начиная с нефтяного кризиса 70-х годов, когда страны ОПЕК ввели эмбарго на поставки нефти и повысили цены на нее, американские политики пытаются обеспечить односторонний контроль за поставками энергоносителей. После распада СССР и резкого ослабления влияния России в Каспийском регионе Вашингтон начал добиваться односторонних преимуществ и в эксплуатации запасов Каспийского моря. В 2000–2005 годах крупные американские нефтяные компании, такие как ExxonMobil, Chevron и Halliburton, инвестировали в этот регион порядка 30 млрд долларов80. США установили особые отношения с Азербайджаном, самым богатым государством Закавказья, и с помощью привлеченных к проекту крупных западных нефтяных компаний построили трубопровод Баку — Тбилиси — Джейхан для перекачки нефти на средиземноморское побережье в обход России. Строительство трубопровода протяженностью 1090 миль (1750 км) было закончено в 2005 году. Мощность трубопровода составляет миллион баррелей нефти в день81. Этому крайне дорогому трубопроводу придавали стратегическое значение именно потому, что он был единственным маршрутом, идущим в обход богатых энергоносителями Ирана и России.

Политика США отражала не столько перспективы сотрудничества с обладавшей значительным энергетическим потенциалом и экономически возрождавшейся Россией, а страх перед ней. Провал попытки установить контроль над ЮКОСом лишь усилил решимость Вашингтона в одностороннем порядке эксплуатировать запасы энергии в соседних с Россией странах, особенно в Каспийском регионе. Помимо России и Ирана, этот регион включает в себя Азербайджан, Казахстан и Туркменистан. По некоторым оценкам, запасы энергоносителей в Каспийском регионе достигают, возможно, 233 млрд баррелей нефти по сравнению с 261 млрд. баррелей нефти у Саудовской Аравии и 23 млрд баррелей нефти у США82. Главной заботой травмированного ОПЕК Вашингтона остается диверсификация поставок и достижение энергетической независимости, что, учитывая значительную долю импорта в энергетическом балансе Америки, представляется пустыми хлопотами. На практике США часто проводят свою энергетическую политику за счет принципиальных интересов России и в ущерб этим интересам, таким образом, провоцируя столь же энергичные усилия Кремля по установлению энергетического господства в Каспийском регионе. Вместо того чтобы пытаться сотрудничать с Россией в эксплуатации российских трубопроводов, скажем, в рамках упомянутого Каспийского трубопроводного консорциума или в деле строительства новых транспортных маршрутов, Вашингтон ведет игру с нулевой суммой, успешно подрывая существующий потенциал партнерства с Москвой.

Шаги, предпринятые американскими высокопоставленными политиками после 2002 года, служат иллюстрацией этой опасной динамики американо-российских отношений. Американские политики стремятся подорвать энергетические позиции России по меньшей мере четырьмя способами. Во-первых, США приняли сторону Украины и других стран в энергетических спорах с Россией и называют такие споры «энергетическим шантажом» со стороны Кремля, отказываясь признавать законное желание России извлечь максимальную прибыль от продажи своих ресурсов. Так, в мае 2006 года вице-президент Чейни подверг Кремль острой критике за то, что Россия использует свои энергетические ресурсы как «орудия запугивания или шантажа» и свой вес «или для манипулирования поставками, или для попыток монополизировать транспортировку энергоносителей»83. В июне 2007 года помощник государственного секретаря по делам Европы и Евразии Дэниел Фрайд в своих показаниях комитету сената США по международным отношениям тоже осудил Россию за «использование энергии как рычага политического давления на соседей»84. И Чейни, и Фрайд предпочли пренебречь тем фактом, что Россия предоставляет огромные субсидии Украине и другим странам и стремится скорректировать серьезно искаженную структуру цен на энергоносители85.

Во-вторых, Вашингтон стремился культивировать особые отношения с производителями энергоносителей в Каспийском регионе — Азербайджаном, Казахстаном и Туркменистаном — и пытался убедить эти страны не полагаться на российские трубопроводы. США советовали этим странам транспортировать нефть по трубопроводу Баку — Тбилиси — Джейхан и другим строившимся трубопроводам. Во время своего визита в Каспийский регион Чейни не только отказывался признавать законность российской политики, но и после резких заявлений о монополизации Россией маршрутов транспортировки энергоносителей отправился в Казахстан и стал принуждать эту страну к строительству крупного газопровода в обход России. Вашингтон обещал Казахстану и другим странам Каспийского региона возможность продавать их энергоносители по ценам значительно более высоким, чем те, которые предлагала Россия. Привлеченные такой возможностью три прикаспийские страны проявили интерес к предложению Чейни, и Москве пришлось существенно поднять цену на закупку каспийской нефти.

В-третьих, США энергично добивались политической поддержки на Кавказе, в Центральной Азии и Европе. Такая поддержка была нужна для строительства новых трубопроводов, идущих в обход России. Двумя самыми важными трубопроводами были транскаспийский, который должен был пролечь по дну Каспийского моря и обеспечить прокачку нефти из Туркменистана в Азербайджан или Грузию, и «Набукко», который должен был пройти по территории Австрии, Венгрии и Румынии, а затем пересечь Черное море и соединиться с трубопроводом Баку — Тбилиси — Джейхан. Выступая на слушаньях в конгрессе в марте 2007 года, Фрайд сказал: «По мере развития этих газопроводов они станут «южным коридором» инфрастуктуры, которая обеспечит справедливую и прозрачную конкуренцию разветсвленной сети «Газпрома», расширяющейся в Северной Европе. Южный коридор сможет изменить стратегическую карту Европы»86. Привлекая страны к деловому сотрудничеству с Западом, Вашингтон отговаривал другие страны от сотрудничества с Россией. Так, во время визита в Грецию в апреле 2006 года государственный секретарь США Кондолиза Райс и другие американские должностные лица предупредили Грецию и Турцию о том, что не следует позволять России монополизировать поставки природного газа в Европу87. Заместитель помощника государственного секретаря Мэтью Бриза и помощник государственного секретаря Дэниел Фрайд энергично отговаривали Венгрию от сотрудничества с Россией в нескольких интервью, опубликованных в западных СМИ и ведущих венгерских газетах88. Стратегия Вашингтона побудила Москву к строительству собственного альтернативного трубопровода. В мае 2007 года Путин получил от Казахстана, Туркменистана и Узбекистана обязательство увеличить экспорт энергоносителей из Центральной Азии через российские трубопроводы. Кроме того, Москва заручилась поддержкой Болгарии, Греции, Венгрии, Сербии и Австрии в строительстве газопровода «Южный поток», что фактически сорвало американские планы.

Наконец, Вашингтон пытался срывать российские планы интеграции с Европой через покупки долей в европейских компаниях и распределительных сетях. Особую активность в этом направлении проявлял Бриза. В ноябре 2006 года он предостерег немцев относительно перспективы строительства совместного с Россией североевропейского газопровода. Это предупреждение вызвало отповедь Министерства иностранных дел РФ, которое заявило, что «на самом деле за сопротивлением США газопроводу стоит не озабоченность энергетической безопасностью Европы, а убеждение определенных должностных лиц США в том, что хорошие газопроводы — только те, что идут в обход России»89. В феврале 2008 года Бриза обрушился на российский «Газпром» и обвинил эту компанию в завышении цен на газ и в создании угроз «экономической безопасности наших самых важных союзников». Бриза сказал, что США ожидают от «Газпрома» инвестиции львиной доли его прибылей в увеличение добычи и транспортировки газа, а не в скупку стратегической энергетической инфраструктуры в Европе90. Таким образом, Бриза стремился ослабить международную интеграцию России и свести ее роль к роли сырьевого придатка. Стратегия дала результат, противоположный желаемому: вместо принуждения Москвы к равнению на ожидания Вашингтона США толкнули Россию к поиску способов координации своей политики с политикой других добывающих энергоносители стран. Вместо большей диверсификации поставок энергоносителей США толкнули Россию к созданию энергетического союза (картеля), членов которого объединило осознание американской угрозы91.

 

Лобби: политизация разногласий по энергетическим вопросам и подталкивание США к проведению более жесткой политики

Восприятие лобби намерений России в энергетической сфере было точно отражено на обложке номера журнала The Economist от 16 декабря 2006 года. На ней Путин был изображен гангстером с бензиновым насосом. Этот образ отражает представление о России как о новой серьезной угрозе и предполагает энергичные действия, направленные против этой угрозы.

Конгресс США сыграл важную роль в политизации энергетических отношений с Россией. Например, ряд проведенных в сенате и палате представителей слушаний по разведке и внешней политике способствовал тому, что американо-российские отношения в сфере энергетики стали осмысляться в политических категориях, то есть как потенциально вредные для общих двусторонних отношений. В феврале 2006 года директор национальной разведки США Джон Негропонте заявил сенатскому комитету по разведке, что, хотя Россия будет, вероятно, продолжать «сотрудничать с США по представляющим взаимный интерес вопросам (борьба с терроризмом, торговлей наркотиками и с распространением оружия массового уничтожения)», стремление Путина к централизации власти и к установлению контроля над стратегически важными секторами экономики может сделать Россию более трудным для США собеседником92. Два года спустя новый глава национальной разведки Дж. Майкл Макконнелл выразил сходные опасения в связи с «агрессивными попытками России установить контроль над транзитом углеводородов из бассейна Каспийского моря на Запад, ограничивать или блокировать этот транзит»93.

Рассматривать энергетику как элемент общей системы оценки угроз свойственно скорее разведывательному сообществу. Среди политиков и дипломатов, задачи которых не сводятся лишь к оценкам, а предполагают деятельность, направленную на улучшение отношений между странами, подобное отношение должно, казалось бы, иметь куда меньшее хождение. Однако многие члены конгресса США оценивали российскую энергетическую политику как исключительно угрожающую интересам США. Так, сенатор Ричард Лугар поставил Россию в один ряд с «враждебными режимами», такими как Иран и Венесуэла. Рассматривая энергию в качестве «альбатроса национальной безопасности США»94, Лугар зашел настолько далеко, что предложил включить обеспечение энергобезопасности в договор НАТО. Выступая на саммите НАТО в Риге в ноябре 2006 года, Лугар призвал к обновлению основной задачи альянса и к включению в нее защиту энергической безопасности стран — членов НАТО от действий России95. 3 января 2007 года он внес в Сенат США законопроект «Об энергетической дипломатии и безопасности». В нем была предпринята попытка расширить полномочия Белого дома с тем, чтобы оказывать воздействие на другие страны, особенно на те, которые, подобно России, «получают впечатляюще высокие доходы благодаря высоким мировым ценам, повышающим» их способность «действовать образом, создающим угрозу глобальной стабильности»96.

СМИ, как обычно, сыграли исключительно важную роль в распространении крайне политизированного видения энергетических отношений и в представлении вопросов энергетики в качестве коренной причины новой «холодной войны» между США и Россией. Не пытаясь заняться расследованиями и прийти к сбалансированной перспективе, СМИ, выражающие господствующие в США взгляды, попросту «раскручивали» сформулированные правительством тревоги. В редакционных статьях Россию часто сравнивали с мафиозным государством, пытающимся шантажировать других. Газета The Boston Globe в редакционной статье, озаглавленной «Владимир Сопрано», заявляла, что «плутократы из ветеранов КГБ» злоупотребляют иностранными инвесторами вроде Royal Dutch Shell и Кремль проявляет «откровенное стремление к установлению монопольного контроля над энергетическими ресурсами России»97, словно ресурсы России принадлежат всему миру. Продолжая аналогию с мафией, The Wall Street Journal писала о том, что компанию Shell «травят полонием»98, намекая на причастность Кремля к отравлению бежавшего из России в Лондон Александра Литвиненко полонием-210, и что экономические отношения следует рассматривать с позиций политической конфронтации с мафиозным государством. Редакционная статья завершалась «риторической» мольбой: «Пожалуйста, напомните нам, что делает эта страна в клубе «Большой восьмерки», членами которой являются ведущие промышленно развитые демократии?» Касаясь того же вопроса отношений России с иностранными инвесторами, газета Джеймстаунского фонда Eurasia Daily Monitor надрывно писала о «черном вторнике» 12 декабря 2006 года, когда российские официальные лица пытались публично объяснить изменения политики России99.

Некоторые предположили, что Кремль не заботится о коммерческих выгодах или поддержании хороших отношений со странами Запада, а, напротив, вполне комфортно чувствует себя тогда, когда Запад является его врагом100. Другие обозреватели писали, что происходящее доказывает необходимость относиться к энергии как к вопросу национальной безопасности, который следует решать на уровне НАТО101. Русские, имевшие обширные связи с Западом, внесли, иногда сами того не понимая и без злого умысла, огромный вклад в создание образа своей страны как политического громилы. Несмотря на усилия, предпринятые Путиным для экономической интеграции со странами Запада и для устранения угроз общей безопасности, и широкую поддержку этих усилий в России, российские вестернизаторы снабжали лобби новыми зарядами для обвинения Кремля в усилении антизападной политики. Привыкшие рассматривать реальность в черно-белом варианте, сторонники вестернизации России следовали линии, намеченной некоторыми западными аналитиками, и настаивали на том, что если Россия — не демократия западного типа, то она должна быть империей102, или если Россия — великая держава, то должна быть враждебна Западу.

Например, Лилия Шевцова из Московского центра Карнеги говорила о кремлевской паранойе и маниакальном стремлении контролировать экономические активы, а также о том, что ситуация становится все более непредсказуемой. По мнению Шевцовой, вместо того чтобы строить плюралистическую политическую систему и улучшать отношения с Западом, «кремлевская политика превращается в орудие состоящей из представителей энергетических компаний и силовых структур элиты, преследующей лишь собственные интересы. Это, в свою очередь, ведет к дальнейшему ухудшению отношений России с Западом и с новыми независимыми государствами, в том числе с ближайшими союзниками»103. Зависимые от поставок энергоносителей страны вроде Украины, Молдовы и даже верной союзницы Беларуси теперь стремятся выскользнуть из объятий России и ищут альтернативные международные связи. Члены Европейского Союза тоже проявляют нежелание развивать экономические отношения с Москвой.

Не только Шевцова, но и другие ориентированные на Запад аналитики и политики, вроде Гарри Каспарова, Михаила Касьянова, Владимира Рыжкова и Григория Явлинского, были согласны с тем, что Кремль отказался от внутренней модернизации в пользу построения нефтяной державы, превращающей «рыночные отношения в государственные дела, а экономические ресурсы — в политическое оружие»104. По мнению Каспарова, режим Путина благоволит только сверхбогатым россиянам и не имеет никакой реальной поддержки, за исключением той, что обеспечивает цензура и экономическое богатство, созданное «нефтерублями»105. Андрей Пионтковский, приглашенный ученый Хадсоновского института, писал: «Не делайте вид, что он ваш союзник… Путин играет на другой стороне»106. Другой сторонник вестернизации России утверждал, что в период высоких цен на энергоносители единственными союзниками России являются нефть и газ. Это парафраз известных слов правившего в XIX веке царя Александра III о том, что единственные союзники России — ее армия и флот107. Еще один работающий на Западе выходец из России заявлял, что Кремль ненадежен потому, что он умышленно воздерживается от поставок больших объемов нефти с целью поддержания высоких цен на нефть108. Впрочем, по оценкам независимых экспертов, Россия нарастила свою добычу на 40 %, превзойдя по добыче нефти Саудовскую Аравию и приблизившись к истощению возможностей добычи без существенного увеличения инвестиций109.

Сторонники вестернизации России были уверены, что по всем названным выше причинам резкое падение цен на нефть стало бы благом для России, поскольку оно подтолкнет страну к модернизации и демократизации110. В самой России их мнение малозначимо, а предвыборная платформа «Россия без Путина» не нашла отклика у растущего российского среднего класса, скорее вызвала еще большее его отчуждение111. Россияне продемонстрировали сильную поддержку отстаиванию национальных интересов России во внешней политике на мировой арене. Результаты одного из опросов общественного мнения показали, что большинство россиян одобряют подход Путина к энергетическим вопросам. Около 61 % опрошенных считали курс Путина «продуманным и сбалансированным», и только около 40 % считали возможной новую «холодную войну» с Западом, тогда как 48 % считали новую «холодную войну» невозможной112.

В дополнение к СМИ, которые разыгрывали энергетические страхи перед Россией с помощью российских противников Путина, научно-аналитические центры, выражающие господствующие в правящих кругах США взгляды, давали, в сущности, однобокую оценку энергетической политики Кремля. Экспертное сообщество, в общем, разделяло мнение о том, что Россия движется в неверном направлении113 и эксплуатирует свое энергетическое могущество в целях политической конфронтации с Западом. «Энергетическая угроза» со стороны России сплотила американских либералов и консерваторов в решимости помешать Кремлю применять тактику «запугивания». Те же научно-аналитические центры (а часто и те же люди), которые защищали Ходорковского, теперь обрушивались на энергетическую политику, проводимую Россией в Каспийском регионе. Как и в случае со СМИ, их подход часто был просто развитием и оправданием жестких заявлений Белого дома, а не независимым, непредвзятым анализом. Например, нападки вице-президента Чейни на политику Путина оживили экспертов, критически относящихся к России. «Наконец-то Америка на очень высоком уровне заявила что-то вполне ясное и недвусмысленное», — заметила Дэниэлла Плетка, вице-президент института по внешней и оборонной политике114. Зейно Бэран из Хадсоновского института участвовал в турне вице-президента и выражал поддержку попыткам Чейни противостоять энергетической политике России: «Можете говорить все, что пожелаете, о том, как не участвовать в этих серьезных играх, но Россия и Китай ведут игру, и у США есть риск проигрыша в ней»115. Позиция Чейни в отношении России вдохновила и экспертов, связанных с Советом по международным отношениям и другими организациями116. Однобокая критика политики России на Каспии стала стандартным тезисом других научно-аналитических центров, таких как Фонд Карнеги за международный мир, Центр стратегических и международных исследований, Центр политики безопасности, Фонд «Наследие» и «Проект переходных демократий»117.

Почему Россия так «агрессивна» и так «враждебна Западу»? Многие члены лобби согласны с тем, что агрессивность и враждебность к Западу просто встроены в природу России. Как писал один из западных комментаторов, Россия будет безжалостно применять свою энергетическую мощь потому, что «стремление к статусу и влиянию великой державы встроено в ДНК России»118. Таково же мнение сторонников радикальной вестернизации России, которые, как Борис Березовский, склонны возлагать вину за свои неудачи в осуществлении политических изменений на государство и «рабское мышление русского народа»119.

Таким образом, США мало что могут сделать для сотрудничества с такой страной. У США остается единственный вариант — объединиться с другими странами Запада и разработать стратегию сдерживания агрессора120. Такие западные наблюдатели — сторонники жесткой политики в отношении России, как бывший корреспондент журнала The Economist Эдвард Лукас, адвокат Ходорковского Роберт Амстердам и воинствующие противники Путина в России, считают, что Россию надо экономически изолировать и исключить из всех западных институтов121. Однако даже они понимают, что стратегия изоляции России может и не дать результата. «Наша самая страшная слабость — деньги, — сетовал Лукас. — Во время прежней «холодной войны» ведение бизнеса с Советским Союзом было редкой и крайне сомнительной деятельностью. Теперь банкиры, юристы, консультанты и специалисты по репутации и связям с общественностью (и даже, как говорят шепотом, политики) толпой ломятся получить тридцать сребреников за оказание услуг, даже если тот, кто платит, их презирает. До тех пор пока это не изменится, у нас мало шансов на сопротивление Кремлю, — того меньше шансов на убеждение простых россиян в том, что их коррумпированные, циничные, жестокие и некомпетентные правители — предвестники не триумфа, а катастрофы»122.

Как и во время «холодной войны», людям с русофобским мышлением намного удобнее бороться с Россией, чем пытаться интегрировать ее в западный мир.