С удовольствием представляю российскому читателю cвою книгу. Уже много лет я преподаю международные отношения в американском университете, общаюсь с коллегами-международниками и стремлюсь понять особенности восприятия России и ее внешней политики в США.

Книга писалась в США в период обострения американских отношений с Россией во второй половине 2000-х и соответствующего такому обострению роста антироссийских настроений в средствах массовой информации. Именно в этот период в американском политическом классе впервые стали раздаваться активные призывы исключить Россию из клуба «Большой восьмерки» и рассматривать ее как слабеющую в экономическом, политическом и военном отношении державу с противоположными американским интересами и ценностями. Значительная часть американской элиты утвердилась в мысли, что Россия не может более считаться партнером, а является потенциальным противником и страной, руководство которой будет осложнять реализацию внешнеполитических планов США.

К сожалению, сегодня не только видные представители элиты, но и сам президент Барак Обама объявляют, что воспринимают Россию в качестве угрозы. В сентябре 2014 года в своей речи в ООН Обама назвал российские действия по отношению к Украине и присоединение Крыма угрожающими мировому сообществу наряду с вирусом Эбола и террористической деятельностью организации Исламское Государство.

В чем причины происходящего? Каковы механизмы принятия решений в Вашингтоне? Почему российско-американским отношениям свойственно циклическое развитие — от стремления к партнерству к обострению и конфронтации? Не претендуя на исчерпывающее объяснение всех особенностей отношений США и России, я хочу обратить внимание на недостаточно проясненную роль в вашингтонской политике тех групп, которые активно лоббируют образ России как страны с антиамериканскими ценностями и интересами. Со времени окончания «холодной войны» такого рода группы никуда не исчезли и оживляются всякий раз, когда российское руководство ставит под сомнение легитимность американского глобального доминирования. Этим группировкам и сегодня отведена значительная роль в отстаивании глобально-гегемонистского понимания интересов США. Это понимание — не единственное, но по-прежнему наиболее распространенное.

Цель данного предисловия — кратко описать деятельность антироссийских группировок в не охваченный книгой период со второй половины 2008 года, включая период российско-грузинского конфликта, так называемую «перезагрузку», начатую с возвращением Владимира Путина на пост президента новую «холодную войну» и ее кульминацию — украинский кризис. Кроме того, предисловие помещает описываемый в книге период обострения российско-американских отношений в общий контекст этих отношений со времени окончания «холодной войны», анализируя их характер и причины.

 

Политика США в отношении России

Политические отношения США и России развивались циклами уже с конца XIX столетия, включая период «холодной войны». Со времени ее окончания эти отношения прошли в своем развитии еще несколько циклов, включая 1990-е, большую часть 2000-х и вступили в новый третий, начатый «перезагрузкой» 2009 года цикл, деградировавший затем в новую «холодную войну». Для каждого из циклов характерны фазы стремления к партнерству и последующего охлаждения и обострения отношений сторон. Данный раздел описывает обозначенные циклы и анализирует причины их развития1.

Циклы отношений США и России

Первый период развития отношений США и России пришелся на 1990-е годы. В американском истеблишменте укрепилось сознание победы над Советским Союзом. Ведущее политическое издание, журнал «ForeignAffairs», написал в начале 1991 года, что «советская система потерпела крах не из-за того, чем она являлась, а из-за того, чем она не являлась… свободной, процветающей и успешной». Такая точка зрения нашла поддержку на самом высоком уровне, когда президент Джордж Буш в своем ежегодном послании Конгрессу о положении в стране объявил о «победе» Соединенных Штатов в «холодной войне».

Исходя из таких представлений, предлагавшееся новому российскому руководству партнерство было партнерством с позиции интересов и ценностей победившей державы. Предполагалось, что Россия трансформирует свои экономические и политические институты в близкие американским, сделает западный бизнес приоритетным партнером, а во внешней политике будет способствовать укреплению глобальных позиций США. В свою очередь, американская сторона провозгласит Москву важнейшим партнером и постепенно откроет ей путь к интеграции в международные политико-экономические структуры.

К счастью для американской стороны, ни президент новой России Борис Ельцин, ни ее первый министр иностранных дел Андрей Козырев не возражали против партнерства на таких условиях. Они верили, что история в том смысле, какой придавал тому интеллектуальный гуру Запада Фрэнсис Фукуяма, закончилась и альтернатив прозападному развитию не существует. Российские западники использовали эту мысль для дискредитации социалистического и, следовательно, «утопического» мировоззрения Горбачева и собирались перенять западную капиталистическую модель развития. По их убеждению, Советский Союз был не просто «ненормальным» или «недоразвитым», но и «неправильно развитым» государством2. Теперь следовало наверстывать упущенное, то есть ускоренно «реформировать» и распродавать экономику и вступать в западные международные организации, включая Евросоюз и НАТО.

Однако в Вашингтоне не были готовы оказать российскому руководству значительную экономическую помощь, посчитав, что Россия с «правильного пути» уже не сойдет. Программы внешних займов МВФ были направлены не столько на создание новой экономической системы, сколько на разрушение прежней, способствуя укреплению отношений с коррумпированной верхушкой, а не с широкими слоями российского общества. Кроме того, вопреки ожиданиям и последующим возражениям Москвы было принято решение о расширении НАТО на восток. При этом Россию в число стран — членов евро-атлантического союза включить отказались. В итоге российские граждане, утратив советское государство, «приобрели» разрушение экономики, резкое падение жизненного уровня, рост вооруженных конфликтов в регионе и перспективу продвижения североатлантического союза к российским границам. Официальный западнический курс встретил растущее сопротивление со стороны тех, кто настаивал на необходимости усиления роли государства в экономических реформах и возрождении статуса великой державы для России. В Вашингтоне не учли, что значительная часть российского общества руководствовалась представлениями, отнюдь не совпадавшими с западническим мировоззрением руководства.

Период партнерства сменился кризисом, символическим началом которого можно считать замену в 1995 году Андрея Козырева Евгением Примаковым, по праву считающимся отцом философии державного сопротивления глобальной гегемонии США. Вашингтону приходилось теперь иметь дело с российским руководством, все более представлявшим интересы не только прозападного крупного бизнеса или «олигархов», но и бывших советских промышленников, работников государственного аппарата, военных и представителей служб безопасности. Российская внешняя политика перестала в одностороннем порядке поддерживать действия западных стран. Приоритетом были провозглашены «реинтеграция» постсоветского пространства, установление связей с Китаем, Индией, исламским миром, а также развитие двусторонних отношений со странами Евросоюза. В администрации США такие приоритеты были восприняты как антиамериканские. Наступил период охлаждения отношений, завершившийся серьезным кризисом, связанным с вооруженным вмешательством НАТО в дела Югославии. Российское руководство такое вмешательство резко осудило, не поддержав при этом и югославскую сторону.

Избрание Путина президентом России в марте 2000 года и попытка Вашингтона существенно улучшить отношения с Москвой после террористических атак 11 сентября 2001 года начали второй цикл в развитии отношений двух стран. Путин одним из первых оказал американскому руководству поддержку в борьбе с мировым терроризмом. В его лице Россия предлагала США не только координацию действий на уровне спецслужб, но и новый тип отношений в области безопасности и экономического взаимодействия. В ответ президент Джордж Буш-мл. провозгласил новую эру в отношениях с Россией, заявив о своем уважении к курсу Путина как внутри страны, так и на внешнеполитической арене.

Однако и этот западный поворот российского руководства не был оценен в Вашингтоне по достоинству. Несмотря на партнерскую риторику, от России, по существу, ожидали активной или хотя бы пассивной поддержки американского внешнеполитического курса. Этот курс включал в себя выход США из Договора об ограничении стратегических ядерных вооружений, создание глобальной системы противоракетной обороны (ПРО), вооруженное вторжение в Ирак и продолжение расширения НАТО к российским границам. На этот раз предполагалось, что в северо-атлантический союз войдут не только входившие в СССР страны Прибалтики, но и Грузия с Украиной. Поддержка такого рода американской внешней политики в планы Путина не входила, что вскоре привело к обострению отношений с США. Вместе с Германией и Францией Россия вошла в коалицию критиков американской войны в Ираке, а в ответ на планы развертывания элементов ПРО в Европе заявила о моратории на действие Договора об обычных вооружениях в Европе. Последнее предоставляло России возможности свободного перемещения своих вооруженных сил по российской территории. Кроме того, существенно окрепшая в экономическом отношении Россия начала проводить активную энергетическую политику, диверсифицируя поставки и координируя свою деятельность с другими странами-энергопроизводителями. Наконец, в ответ на глобальную стратегию Вашингтона по распространению демократии, приведшую в том числе к «цветным революциям» в Евразии, Россия объявила об ограничениях на деятельность западных неправительственных организаций, укреплении отношений с Китаем и планах формирования Евразийского экономического союза.

Третий цикл отношений с Россией был начат попыткой вновь избранного в США президента Обамы «перезагрузить» отношения с Россией и ее новым президентом Дмитрием Медведевым. На смену исходящей из Вашингтона конфронтационной риторике периода российско-грузинского конфликта пришел деловой тон поиска сфер возможного взаимодействия. Постепенно стороны преодолели близкую к конфронтации атмосферу, возникшую после кавказских событий и российского признания независимости Южной Осетии и Абхазии. Нормализация отношений с Россией проходила в русле возобновления диалога с европейскими союзниками и ключевыми странами мира. Этот диалог оказался изрядно ослабленным при Буше-мл., администрация которого, как никакая иная в истории США, исходила из права диктовать другим свою волю.

На смену амбициям администрации Буша-мл. развернуть в Восточной Европе несколько наземных позиций ПРО пришли более умеренные планы по обеспечению безопасности, причем первые заявления позволяли предположить, что это будет делаться на основе взаимодействия с Россией. Президенты России и США также подписали новый рамочный договор об ограничении ядерных вооружений. Позиция США по расширению НАТО также смягчилась, поскольку и сам проект — частично благодаря жесткости России, проявленной в том числе в ходе кавказского кризиса августа 2008 года, — продемонстрировал свою нежизнеспособность. На смену жесткой критике «антидемократической» политики в России пришло создание Белым домом и Кремлем совместной правительственной комиссии по решению конкретных вопросов, включая вопросы развития гражданского общества. Существенно и то, что повестка российско-американских отношений распространилась на темы экономического сотрудничества (вступление России в ВТО, развитие энергетического диалога, инвестиции и высокие технологии)3. Лиссабонский саммит НАТО в ноябре 2010 г. продемонстрировал возможность сближения позиций России и Запада и в вопросах безопасности.

К сожалению, и этому периоду не было суждено обрести положительную динамику. Вопреки утверждениям критиков действий России в Украине, отношения двух стран начали обостряться задолго до украинского кризиса. Во-первых, остался нерешенным целый ряд вопросов российско-американских отношений. У России вызывали вопросы намерения США по развертыванию системы ПРО в Европе. Вашингтон, в частности, осуществил поставки вооружений Румынии и Польше4, но не проявлял заинтересованности в развитии сотрудничества с российской стороной. Игнорировались и попытки Дмитрия Медведева инициировать обсуждение альтернатив НАТО-центричной системы безопасности в Европе. Двери в НАТО для ближайших соседей России также оставались открыты. Таким образом, от России добивались уступок по Ирану, сокращению ядерных вооружений, а также помощи в связи с проведением военной операции в Афганистане и ряде иных вопросов, но не желали вести дело к формированию стратегического союза с Москвой.

Во-вторых, на эту нерешенность беспокоящих Россию вопросов наложились новые, возникшие в период возвращения Путина на должность президента страны. К их числу следует отнести разногласия по Ближнему Востоку, включая перемены в Египте, Ливии и гражданскую войну в Сирии. В последней Вашингтон вознамерился сменить режим, чему, помня о результатах войны в Ираке, активно воспротивилась Россия. Со стороны США резко усилилась критика российского руководства в связи с централизацией власти, коррупцией и делом юриста Магницкого, отношением к протестам на Болотной, PussyRiot, а также нежеланием Кремля выдать Вашингтону работавшего в системе национальной безопасности США перебежчика Эдварда Сноудена.

Украинский кризис стал довершением набиравших силу негативных тенденций в российско-американских отношениях. Как и в период «Оранжевой революции», Россия и США оказались по разные стороны баррикад. Вашингтон поддержал революционную власть в Киеве, а Москва — свергнутого и сбежавшего президента Виктора Януковича. Последовавшие за этим события, включая российское присоединение Крыма и поддержку Новороссии, привели к новому витку кризиса в отношениях с западными странами. Изначальные попытки Обамы «перезагрузить» отношения с Россией завершились введением масштабных санкций против российской экономики и ее переводом из разряда партнеров в одну из важнейших угроз для мирового сообщества.

Причины циклического развития отношений США и России

В прозападных политических и интеллектуальных кругах ответственность за кризисное состояние отношений США и России нередко принято возлагать на российское руководство. При этом наиболее часто встречаются два объяснения. Согласно первому, Россия представляет собой страну с имперской авторитарно-экспансионистской традицией и всегда будет стремиться расширить свои границы, саботируя при этом действия западных стран. Политическая культура страны также авторитарна, она обеспечивает правящему режиму достаточную для проведения агрессивной внешней политики поддержку, поэтому режим склонен переоценивать собственные возможности, ощущая себя достаточно сильным и готовым к экспансии. Второе объяснение, напротив, описывает российский режим как неустойчивый, озабоченный политическим выживанием и действующий в условиях внутренней и внешней нестабильности. Агрессивная внешняя политика описывается в данном случае как попытка режима отвлечь внимание общества от нарастающих социальных и экономических проблем и перевести это внимание в русло поиска внешних врагов и внешнеполитических достижений. Именно так, в парадигме «маленькой победоносной войны», ряд западных специалистов объяснял поведение России в российско-грузинском конфликте 2008 года и конфликте с Украиной 2014 года5. Если так, то как в первом, так и во втором случае попытки договориться с Россией и удержать ее в существующих границах и рамках международного права ни к чему не приведут. Вместо этого действия российского руководства следует рассматривать как угрозу миру, проводя в отношении Кремля политику сдерживания и демонстрации силы.

Действительные причины периодически обостряющихся отношений США и России гораздо сложнее. В отношениях двух сторон никогда не бывает так, что всю полноту ответственности несет лишь одна из них. В той или иной степени ответственность ложится на обе стороны, и задачей исследователя является выявление доли и характера такой ответственности. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что действия российского руководства чаще всего вторичны и являются реакцией на политику Вашингтона и Евросоюза. Динамика отношений американской и российской держав связана с глобальной идентичностью политического класса США и тем, какая роль отводится России в утверждении этой идентичности. В этих отношениях взаимодействуют и обуславливают друг друга два фактора: (1) американская убежденность в собственной незаменимости для поддержания глобального мира и стабильности и (2) российская настойчивость на необходимости выстраивания отношений с США на равной основе. Последняя ставит под сомнение описанную глобальную американскую идентичность, тем самым утверждая Россию в качестве «значимого другого» или державы-угрозы интересам и ценностям США. В этих условиях увеличивается склонность к политическому противостоянию и усилению сторонников жесткой линии во внешней политике обеих стран.

Распад биполярной системы «холодной войны» продемонстрировал убежденность американского политического класса в глобальной идентичности США и обнажил связанную с этой убежденностью тенденцию подстраивать под себя остальную часть мира. Эпоха противостояния с СССР маскировала эту тенденцию, выдвигая на первый план практические императивы выживания и контроля вооружений. Роспуск и последовавшее за этим финансовое банкротство советской сверхдержавы поставили Америку и ее интеллектуальное сообщество в новые условия. Подавляющее большинство ее представителей убеждены в прогрессивности американской гегемонии и «империи», а в академической науке заметно стремление обосновать важность глобализации с американским лицом, альтернативой которой видится глобальная неуправляемость. Реалисты или теоретики баланса власти в мировой политике отстаивают теперь теорию стабильности однополярного мира. Либералы же привычно настаивают на необходимости глобального распространения американских идеалов демократии и рыночной экономики. А так называемые конструктивисты выдвигают концепции глобального изоморфизма культурных норм, возникших в глубинах западной цивилизации6.

Конечно, не все так однозначно, и позициям глобалистов оппонируют сторонники снижения роли США в мире, или изоляционисты. Уже со второй половины 1970-х — начала 1980-х годов в американском интеллектуально-политическом сообществе обнаружилась критики доминирования США. Среди них были как левые, формировавшие свои взгляды во многом под влиянием теории Иммануила Валлерстайна о капиталистической «мир-системе», так и сторонники снижения американского глобального участия в целях национальной безопасности. Последние, подобно йельскому историку Полу Кеннеди, осуждали «перенапряжение» (overstretch) великих держав, которое они связывали с нарастанием процессов международной дестабилизации и последующим ослаблением держав, находившихся в центре мировой системы. В 1990-е годы спор глобалистов и изоляционистов отражали полярно-противоположные позиции Фрэнсиса Фукуямы и Сэмюэля Хантингтона. Если первый постулировал триумф либеральной демократии американского образца, то второй предупреждал Америку об иллюзиях универсальности ее ценностей и опасностях подъема альтернативных западным «цивилизаций». Во второй половине 2000-х годов позиции изоляционистов укрепились в результате нарастания мировой нестабильности и восприятия за пределами западного мира роли Америки как деструктивной, а не конструктивной силы в глобальном управлении. Глобальный финансовый кризис, начавшийся со скандалов на Уолл-стрит, поражения внешней политики США в Афганистане и Ираке, а также заметный экономический подъем Китая и других незападных держав стимулировали развитие критической мысли.

Тем не менее в целом глобальная идентичность США выжила, укрепилась и пользуется доминирующим влиянием в элитах. Не только Буш-мл., но сегодня и президент Обама занят поиском новых аргументов в обосновании такой идентичности. Хотя поначалу Обама склонялся к изоляционизму в гораздо большей степени, чем его предшественники, сегодня влияние глобалистов и ястребов в окружении президента существенно возросло, а сам он все чаще звучит как ярый поборник идей американской «исключительности» и глубокой глобальной вовлеченности.

Исходя из укорененности в американском истеблишменте убежденности в глобальной идентичности страны, улучшение отношений с Россией всякий раз связывается с надеждой, что российское руководство осознает и примирится с такой идентичностью США, научившись извлекать из нее свои выгоды. В конце концов, разве не так ведут себя после окончания «холодной войны» остальные крупные и средние игроки в международных отношениях? Все они — и Индия, и Китай, и Бразилия, и многие другие — признают статус единственной в мире американской сверхдержавы, отводя ей особую ответственность и права в поддержании международного мира и стабильности и стремясь укрепить с ней экономические и политические связи. Такого рода надежды на «встраивание» России в рамки своей глобалистской перспективы были положены в основания политики Билла Клинтона в начале 1990-х годов, Джорджа Буша-мл. в начале 2000-х годов и Барака Обамы в 2009 году. Всякий раз американское руководство исходило из того, что лидеры Кремля примут сложившиеся международные отношения и глобальное лидерство США как данность.

В России же как в стране с исторически сложившейся системой ценностей и великодержавных интересов в принципе не могут согласиться с уготованной для нее ролью младшего партнера. Уже Примаков, оппонируя Козыреву, заявил о неизбежности формирования многополярного мира и необходимости для России ориентироваться на укрепление статуса великой евразийской державы. Сегодня эта позиция воспринята подавляющим большинством российского политического класса и отражена во всех официальных внешнеполитических документах страны. Исторически как русская самодержавная, так и советская коммунистическая идеи содержали в себе, помимо великодержавности, важные ценностные компоненты, включая идею трансэтничности, сильного государства и экономической справедливости7. На этой ценностной системе сегодня возводится здание «управляемой демократии», трансэтнического «государства-цивилизации» и социального патернализма. В силу целого ряда культурных, исторических и геополитических обстоятельств Россия не может заниматься простым воспроизводством идей западной демократии на своей почве, она должна интегрировать их в соответствии со своими приоритетами.

Такого рода настойчивый акцент на наличии своих собственных интересов и ценностей со стороны российского истеблишмента нередко вызывает раздражение со стороны США, получая свое развитие в попытках оказать на Россию давление и закладывая тем самым основы для будущих кризисов в отношениях двух стран. В свою очередь, российское руководство реагирует на рост давления с нарастающей степенью болезненности, способствуя укреплению уверенности американской стороны в том, что Россия является главной угрозой интересам и ценностям США. В ходе такого нарастающего противостояния происходит политизация интересов и ценностей двух сторон, представляемых теперь противоположными по своему содержанию.

В частности, внешнее давление со стороны США и нежелание признавать за Россией право развивать свою собственную, отличную от западной, систему ценностей способствует укреплению в стране национализма и анти-американизма. Стоит вспомнить, что многие российские инновации в отношении собственной системы ценностей стали результатом западного давления. В первый период правления Путина Россия стремилась позиционировать себя как часть западного мира — как страну демократии и рыночной экономики — с самостоятельными внешнеполитическими интересами. Даже после череды цветных революций в Евразии Кремль сохранил такого рода позиционирование, хотя внутри страны были предприняты меры по ограничению деятельности прозападных негосударственных организаций и фондов. Во время правления Медведева упор на развитие отношений с Западом сохранился и даже усилился, чему способствовало благожелательное отношение к новому президенту со стороны администрации США, редко высказывавшегося в отношении России критически8. Однако после нового избрания Путина президентом ценностные акценты руководства подверглись существенной корректировке, завершившись заявлениями российского президента о необходимости сохранить «независимость и суверенитет в духовной, идеологической и внешнеполитической сферах» и утвердить Россию как «консервативную» державу и глобальную защитницу традиционных ценностей9.

В Америке как стране с глобальной идентичностью и системой интересов живут и культивируются образы не одной, а нескольких угроз. Помимо России политический класс и средства массовой информации активно «отрабатывают» тему угроз интересам и ценностям США со стороны исламского радикализма и растущего Китая. У американских глобалистов имеются различные ответы на то, почему ни одна из этих угроз не сможет поколебать позиции Америки в мире. В зависимости от идейно-политических ориентаций одни представители глобалистски мыслящего политического класса подчеркивают значимость военно-технологического превосходства США, другие делают упор на преимуществах экономической и политической системы. При этом далеко не все представители истеблишмента видят в России угрозу номер один. Большинство глобалистов считают ее сложным партнером в силу традиционно-великодержавного менталитета и все еще слабой степени интеграции в западные политико-экономические структуры, не готовым пока примириться с глобальным доминированием США. Но нельзя сказать, что все глобалисты озабочены этим больше, чем растущей ролью Китая или исходящей с Ближнего Востока угрозой терроризма. Россия воспринимается как слабое, хотя и капризное (prickly), государство, которое со временем должно будет примириться со своим объективно скромным положением в мировой системе и принять глобальное лидерство Америки как должное. Экономическое и военно-политическое сближения России и Китая тревожит некоторых представителей лагеря глобалистов, но не до такой степени, чтобы изменить принципы защищаемой ими политики. Политика глобального лидерства США представляется им необходимой в том числе и потому, что в мире все еще остаются государства, готовые бросить вызов американским интересам и ценностям.

Вместе с тем активность Кремля на международной арене, а также устойчивость в сознании американского политического класса оставшейся от «холодной войны» памяти советской угрозы способны выдвигать Россию на позиции угрозы номер один10. Это происходит тем вероятнее, чем активнее российское руководство ставит под сомнение легитимность американской глобальной идентичности и претензий на главенствующую роль в организации мирового порядка. В этих условиях и происходит активизация антироссийских групп, как правило, защищающих глобальное превосходство США от угрозы, исходящей от «авторитарно-экспансионистской» России. Не обладая способностью самостоятельно формировать американскую повестку на российском направлении, русофобские группировки способны активно лоббировать антироссийскую политику, тем самым внося свой вклад в утверждение глобальной идентичности США. Во второй главе предлагаемой вниманию читателя книги я подробнее описываю условия, которые способны усиливать позиции антироссийского лобби. Следующий раздел данного предисловия кратко суммирует эти условия и объясняет активизацию антироссийских групп в отмеченные периоды кризисов в отношениях двух стран.

 

Русофобия и ее политические условия

Условия формирования и критерии успеха антироссийского лобби

Антироссийские группы в американском истеблишменте объединены идеологией страха перед Россией. Эта идеология строится на представлении российских интересов и политических ценностей враждебными США и убежденности в том, что именно Россия представляет собой главную внешнюю угрозу США. Коалиция такого рода групп подвижна и неоднородна по своим интересам. Прежде всего к ним следует отнести ястребов «холодной войны», сформировавшихся в качестве защитников американского глобализма в эпоху борьбы с Советским Союзом и стремившихся не только к сдерживанию внешнеполитических амбиций СССР, но и дискредитации и уничтожению самой советской системы. Например, многие из тех, кто занимал важные посты в администрации Буша-мл., начинали свою политическую деятельность и формировали свои убеждения в период обострения американо-советских отношений при Рональде Рейгане. Для них Россия — не столь важно, советская или пост-советская — представляла и представляет прежде всего военную угрозу.

Иная часть антироссийской коалиции — либеральные ястребы, или же те, кто считает Россию главной угрозой реализации прав и свобод личности в мире. В частности, неправительственные организации типа «Фридом Хаус» (FreedomHouse), Национальный фонд демократии (National Endowment for Democracy) и «Хьюман Райтс Уотч» (Human Rights Watch) в свое время были созданы для борьбы с нарушениями прав человека системами коммунистического типа, а сегодня борются с «путинским режимом», не проводя между двумя разными периодами российской истории никаких существенных различий. Особенно активен в этом отношении «Фридом Хаус», не только консультирующий политических активистов, но и создающий глобальные рейтинги демократии. При этом, согласно рейтингам организации, в России с 2005 года сформировалась диктатура, как и в таких странах, как Руанда, Камбоджа, Чад, Китай и Афганистан. В отличие от «Фридом Хаус» большинство других рейтинговых агентств западных стран относят Россию к числу смешанных или «гибридных» систем правления, четко отделяя российскую систему от китайской и вышеназванных. При этом между военными и либеральными ястребами прослеживаются как личные, так и разнообразные политико-институциональные связи. Например, в руководство «Фридом Хаус» в разное время входили крупные представители американского военно-разведывательного истеблишмента, а в числе его президентов был Джеймс Вулси, занимавший ранее должность директора ЦРУ11.

Наконец, третья группа объединяет восточно-европейских националистов, уверенных в опасности сильной России для свободы и независимости их народов. Хочу особо подчеркнуть, что в данном случае имею в виду не всех иммигрировавших в США представителей восточно-европейских народов, а лишь тех, кто разделяет убежденность, что Россия была и остается главной угрозой развитию свободы и демократии в мире. Представители восточно-европейского лобби нередко работают в группировках военных и либеральных ястребов, не проводя при этом существенных различий между национальными интересами США и стран Восточной Европы. В частности, известный своими антироссийскими взглядами министр иностранных дел Польши Радек Сикорский в прошлом работал сотрудником ведущего неоконсервативного фонда «Американский институт предпринимательства» (American Enterprise Institute). В качестве польского политика Сикорский неоднократно шел на обострение с Россией, а также подвергал резкой критике недостаточно, по его мнению, жесткую в отношении России политику США и Евросоюза12.

Эти кажущиеся разнородными группы при определенных условиях способны объединяться, добиваться доступа к влиятельным СМИ и получать значительную поддержку в Конгрессе и Белом доме. Помимо доминирования глобальной идентичности и миссионерски цивилизационных убеждений в политической элите США, успехам антироссийских группировок в Вашингтоне способствуют следующие факторы:

• критика Россией американской внешней политики;

• нередкая ангажированность американского экспертного сообщества и разделяемая им подозрительность в отношении намерений российского руководства;

• неспособность и нежелание президента США противостоять истеблишменту в развитии отношений с Россией;

• недостаточная осведомленность общественного мнения о положении и интересах России в мире;

• корпоративный характер американских СМИ;

• слабость пророссийского лобби.

В тех случаях, когда мы имеем дело с совпадением нескольких условий, способность антироссийских групп влиять на внешнюю политику США существенно возрастает. Если, например, американский президент не проявляет значительной активности в развитии отношений с внешним миром и, в частности, Россией, то эти отношения с гораздо большей вероятностью превращаются в объект политической борьбы внутри страны, чем в случае, если бы президент был готов брать на себя ответственность и инициативу в международных делах. Учитывая изначальную подозрительность американской элиты к отличающимся от западных политическим системам, а также другие перечисленные выше условия, отношения США и России могут развиваться только при наличии в Белом доме сильной, настроенной на российско-американское партнерство исполнительной власти.

Критериями успеха антироссийских групп следует считать способность этих групп влиять на осуществление политики США в отношении России, формируя ее повестку и добиваясь проведения линии на ужесточение, а не на сотрудничество с российским руководством. Как увидит читатель, антироссийскому лобби не раз удавалось добиваться успеха в период правления Буша-мл. не только в популяризации образа России-угрозы, но и оказании влияния на практическую политику. Деятельность различных лоббистских группировок, несомненно, способствовала принятию администрацией Буша ряда антироссийских решений, включая намерение открыть Грузии и Украине дорогу в НАТО, ужесточить отношение к российской энергетической политике и сделать вопросы демократии и прав человека в России центральными в развитии отношений с США. При этом в своем стремлении дискредитировать российское руководство в глазах западных политиков и общественного мнения различные антироссийские группы проявляют способность координировать свои действия, подписывая коллективные письма и организуя разного рода совместные акции.

Таким образом, мой подход к русофобии и оказанию ею влияния на формирование внешней политики США предполагает четкое понимание условий, способствующих усилению и ослаблению антироссийских групп в американском истеблишменте. Важно отличать такой подход от распространенных в обеих странах упрощенных представлений о западной русофобии. С одной стороны, имеет место активно поддерживаемая российскими националистическими кругами убежденность, что наименования русофобской заслуживает любая политика США, что называется «по определению». Это неубедительно, во-первых, в силу крайней сомнительности самой логики конфронтации, подразумевающей, что поскольку интересы Америки и России не совпадают, то их следует считать противоположными. Во-вторых, несложно продемонстрировать, что приоритеты и предпочтения правящей группы и антироссийских группировок различны, в том числе в отношении России. Американский политический класс — слишком сложное и пестрое образование, чтобы его позиции можно было свести к позициям русофобского лобби. Например, заявления представителей лобби о том, что грузинская или украинская война с Россией — это и «наша война», не возымели и не возымеют желаемого эффекта. Старания довести кризисное состояние российско-американских отношений до военного столкновения двух держав не могут увенчаться успехом, поскольку в намерения руководства США не входит война с Россией.

С другой стороны, как в американских, так и либеральных российских кругах бытует мнение, что влияние русофобских групп на процесс принятия внешнеполитических решений США сильно преувеличено. В частности, некоторые европейские и американские критики моей книги усомнились в правомерности объединения мною в антироссийскую коалицию столь различных групп, как сторонники военно-политической гегемонии США и правозащитники13. Крайним выражением этой позиции можно считать мнение, что никакой американской русофобии нет вообще, а есть только выдумки Кремля и проплаченных Кремлем псевдоэкспертов. В отношении последней крайности могу лишь выразить надежду, что не все представители либерального сообщества живут в плену идеологических стереотипов и что некоторые из них не разучились воспринимать и анализировать факты, включая приводимые мной в книге и далее в данном предисловии. Что же до преувеличения мною влияния антироссийских групп, замечу, что признаю различия их первоочередных целей, но настаиваю как на их способности координировать свои действия, так и на общем значительном кумулятивном эффекте деятельности антироссийских групп.

Русофобия в обороне и наступлении

В зависимости от настроя политического руководства США на налаживание или обострение отношений с Россией антироссийские группы могут занимать оборонительную или наступательную позицию. Во всех обозначенных выше фазах, ориентированных на партнерство — 1990–1995, 2001–2004 и 2009–2011 гг., — русофобия вела арьергардные бои, стремясь изменить восприятие России американским истеблишментом к худшему и подвергая руководство США все более жесткой критике за «иллюзии» и «наивность» в отношении намерений Москвы.

В первый период после окончания «холодной войны» положение антироссийских группировок оказалось наиболее сложным. Советская угроза прекратила свое существование. Как и предвещал ведущий российский американист Георгий Арбатов, Кремль вывел американский политический класс из состояния равновесия, лишив его образа врага. При этом для всех мало-мальски объективных наблюдателей мировой политики было очевидно, что руководитель СССР Михаил Горбачев внес решающий вклад в распад биполярной системы международных отношений, а унаследовавший страну Борис Ельцин собирался сделать все от него зависящее, чтобы стать полноправной частью западного мира.

Однако уже к концу 1992 года прозападный курс Ельцина внутри страны натолкнулся на серьезные трудности, связанные с распадом экономики и резким снижением жизненного уровня людей. По мере того как активизировалась оппозиция официальному российскому курсу в Думе и за ее пределами, закончился и «медовый месяц» в отношениях Ельцина с руководством США. Для России становилось все более очевидно, что американское руководство не планировало скорую интеграцию страны в западные структуры, а, напротив, рассматривало ее как не готовую к такой интеграции. В этот период происходит оживление русофобской мысли, предупреждающей Америку об опасности возрождения «авторитарно-экспансионистских» инстинктов Кремля. Одной из первых ласточек стал бывший помощник президента Джимми Картера Збигнев Бжезинский, высказывавшийся на страницах влиятельного «ForeignAffairs» против партнерства с Россией как «преждевременного»14. Бжезинский также ратовал за необходимость выведения Украины из сферы российского «имперского» влияния, а в последующем сыграл ключевую роль в убеждении американского руководства в расширении НАТО.

Во второй половине 1990-х годов русофобские группировки активно и небезуспешно убеждали общественность, что Россия — варварское, недемократическое государство, целенаправленно уничтожающее гражданское население Чечни, стремящееся к имперскому контролю в Евразии и подрыву позиций Запада на Балканах и в других частях мира. Но с приходом к власти Буша руководство США признало, что своими действиями в Чечне Россия участвует в борьбе с международным терроризмом и заслуживает в этом западной поддержки. Казалось, что работа лобби пошла насмарку, однако вскоре появился новый простор для деятельности. Помимо изобличения политики кремлевского «геноцида» в Чечне, антироссийские группировки воспользовались тем, что Кремль не поддержал вторжение Буша в Ирак весной 2003 года. Россию обвиняли теперь не только в ненадежности как партнера по антитеррористической коалиции, но и в поддержке Саддама Хуссейна в целях дестабилизации глобальной политики США15.

В период инициированной Обамой «перезагрузки» отношений с Россией у антироссийских группировок снова возникли трудности. Даже симпатизировавшие их взглядам члены администрации США, такие как Майкл Макфол и Хиллари Клинтон, должны были вести командную игру. По крайней мере, они должны были сделать вид, что улучшение отношений возможно, поскольку к этому стремился сам президент. Как и ранее, русофобские группы сосредоточились на изобличении антизападных намерений Кремля, лоббировании политики жесткости и неуступчивости по отношению к России и критике Обамы за непонимание внутрироссийских реалий и «авторитарных инстинктов» Путина. Белый дом был подвергнут критике за отсутствие твердого ответа на кремлевскую «экспансию» в Грузии, «сдачу» молодых восточно-европейских демократий и односторонние уступки в связи с подписанием российско-американского договора об ограничении стратегических ядерных вооружений.

В остальные из обозначенных периодов — 1995–2001 гг., 2004–2008 гг. и после 2011года — русофобия находилась в наступлении, отмечая близость своего восприятия России восприятию политического руководства США и стремясь подтолкнуть Белый дом к проведению еще более жесткой политики на российском направлении. Так было во второй половине 1990-х годов, когда российско-американские отношения существенно ухудшились, достигнув пика обострения в период бомбардировок Югославии НАТО. В этот период произошла мобилизация сторонников прямых переговоров России с руководством и командованием Чечни в целях освобождения последней от российского «колониального господства». В этот же период активно развивалась теория об ответственности российских спецслужб и лично Путина за взрывы жилых домов в Москве в сентябре 1999 года, вторжение террористов в Дагестан в августе, а также убийство Александра Литвиненко. Утверждалось, что разговор с российским руководством должен быть сведен к минимуму, а его членство в «Большой восьмерке» и других организациях аннулировано.

Так было и во второй половине 2000-х годов, когда Москву обвиняли в прямых связях с Осамой бен Ладеном и другими лидерами Аль-Каиды, когда в политике чеченизации видели установление тотального контроля Кремля на Кавказе, когда стремились организовать цветную революцию в Москве и дискредитировать российское руководство накануне крупных международных встреч.

Наконец, так или примерно так обстояло дело и после 2011 года, когда антироссийские группировки стремились представить (и подтолкнуть) массовые выступления за честные выборы как начало революционных процессов в России, когда отказывали стране в праве проводить Олимпиаду и крупные международные форумы, когда обвиняли российское руководство в сознательном потворстве коррупции, саботаже международной политики западных стран и подготовке вооруженной оккупации Украины. В этот период задачи антироссийского лобби существенно облегчались тем, что официальное американское руководство разочаровалось в попытках сформировать партнерство с Россией и стремилось донести свое разочарование до Кремля.

Во все эти периоды поведение самой России и ее руководства было отнюдь не безупречным, а реакция на внешней давление — не всегда адекватной. Немало представителей российского политического класса и спецслужб уверились в том, что деятельность и заявления русофобских группировок всецело поддерживаются и напрямую финансируются правительством США. Антиамериканская риторика достигала весьма высокого градуса, особенно во времена выборов и конфронтации с новой украинской властью, которой Белый дом оказывал всяческую моральную и политическую поддержку. Такая реакция оказалась на руку антироссийским группам, поскольку теперь ее можно было представить не как реакцию Кремля на давление извне, а как выражение целенаправленной и заранее продуманной политики по подрыву западных интересов и ценностей. Например, после присоединения Крыма и поддержки Новороссии можно было вернуться к старому тезису о подготовке Россией агрессии в Евразии и настаивать, что без твердого военного отпора российскому руководству Запад вскоре столкнется с военной оккупацией Молдовы, Прибалтики и других территорий бывшего СССР, а не исключено, что и Финляндии со Швецией16.

Русофобия при Буше-младшем

Скажем теперь чуть подробнее об основном содержании данной книги, описывающей прежде всего деятельность русофобских группировок в период правления Буша-мл. Главный тезис книги заключается в том, что в этот период антироссийское лобби добилось впечатляющих успехов. Во многом благодаря его деятельности значительная часть американского политического класса уверилась в том, что в тех вызовах, с которыми сталкивается внешняя политика США, с Россией придется иметь дело не столько как с партнером, сколько как с недоброжелателем или даже противником. В числе традиционных фобий глобально мыслящей американской элиты российская угроза даже несколько отодвинула на задний план угрозы со стороны Китая и исламского терроризма. Ведь Россия не только продемонстрировала неуступчивость в вопросах энергетики в Европе и Евразии, но и отстояла свои интересы безопасности на Кавказе. Последнее стало возможным в результате военного ответа на грузинское вторжение в Южную Осетию, последующего признания независимости Южной Осетии и Абхазии и размещения на их территориях российских военных баз. Кроме того, Россия продолжила линию на активное сближение с Китаем и проведение самостоятельной политики на Ближнем Востоке. Если ранее подобные действия российского руководства могли рассматриваться как неуступчивые, но не обязательно бросающие вызов Западу и даже в целом отвечающие национальным интересам России, то теперь все виделось в ином свете — в том, который во многом подавался благодаря усилиям антироссийского лобби. Интересы и ценности России виделись теперь как представляющие угрозу американским интересам и ценностям.

Во многом такому результату способствовала возросшая возможность антироссийских группировок влиять на внешнюю политику США в условиях втягивания страны в войну в Ираке и в результате российской оппозиции этой войне. Неспособность Буша-мл. сохранить курс на сотрудничество с Россией стало важнейшим толчком для активности антироссийского лобби. Самой влиятельной фигурой в окружении президента оказался вице-президент Дик Чейни, являвшийся сторонником ужесточения курса в отношении российского руководства. Концентрировавшиеся вокруг Чейни сторонники изоляции России были убеждены, что действия российского руководства противоречат миссии и интересам США в мире. При этом война в Ираке и ряд других вопросов, связанных с глобальной повесткой США, не позволили Бушу с надлежащим вниманием отнестись к российскому направлению, в результате чего политический вакуум стал заполняться антироссийскими группировками.

Эти группировки выступили с критикой попыток выстраивания партнерских отношений с Россией, настаивая, что такие отношения лишь укрепят националистический режим в Москве и подорвут позиции США в евразийском регионе и мире в целом. Среди них были особенно активны сторонники укрепления американского военного превосходства в мире и выходцы из восточно-европейского региона, связывающие с ослаблением России развитие государственности в странах бывшего СССР и Варшавского Договора. В то время, когда Россия начала возвращаться в мировую политику и требовать пересмотра американоцентричных принципов мирового порядка, антироссийская политика превратилась в удобный способ демонстрации американского патриотизма. Устами политиков и общественных деятелей вроде Джона Маккейна, Збигнева Бжезинского, Ричарда Перла и других были озвучены позиции целого ряда активных в Вашингтоне структур, таких как «Проект за новый американский век» (Project for a New American Century), «Комитет за мир на Кавказе»(Committee for Peace in the Caucasus),«Фонд Наследия»(Heritage Foundation), «ФридомХаус» и «Центр политики безопасности» (Center for Security Policy). В ходе многочисленных совместных конференций и медийных кампаний Россия неизменно представлялась ими как важнейшая из угроз на пути сохранения за США позиций глобального лидерства. И поскольку такое лидерство жестко увязывалось с контролем энергетических потоков Евразии и приближением военной инфраструктуры США к границам России, российские претензии на самостоятельность было и впрямь несложно представить как антиамериканские в своей основе. Переход Кремля «в наступление» и жесткая критика курса США, ставшие ответом на цветные революции и новую волну расширения НАТО, также были представлены как целенаправленная стратегия по ослаблению американских позиций в мире.

Во времена Буша антироссийским группировкам удалось воспользоваться описанным выше вакуумом принятия решений и навязать СМИ образ России как страны с крепнущим диктаторским и антизападным режимом. Свидетельство тому — тысячи статей в ведущих американских изданиях, намекающих или прямо уличающих Кремль и лично Путина в убийстве оппозиционных журналистов или оказавшихся за границей бывших работников спецслужб по сравнению с горсткой статей в малоизвестных изданиях, ставящих такого рода выводы под сомнение. Немало влиятельных американских политиков также оказались подвержены антироссийской риторике17. Хотя политика США так и не стала политикой сдерживания России по всему спектру отношений, вклад организованных групп в дискредитацию России как партнера США не подлежит сомнению.

 

Российско-грузинский конфликт

Конфликт и позиции России и США

Российско-грузинский конфликт стал отражением неспособности международного порядка обеспечить мир и стабильность на Кавказе. Все прямые и косвенные участники конфликта — Грузия, Россия и Запад — несут ответственность за конфликт, хотя и в различной мере. Существенной оказалась и роль неправительственных организаций, в частности влиятельных групп в американском истеблишменте, представлявших Россию в качестве главной угрозы США. Пятидневный кавказский конфликт стал испытанием их способностей оказать влияние на правительственный курс Вашингтона. Это влияние проявилось уже в первых после начала конфликта заявлениях Белого дома, в которых государственный секретарь Кондолиза Райс сравнивала роль России с вторжением Советского Союза в Чехословакию 1968 года, а вице-президент Дик Чейни призывал наказать российское руководство за «агрессию». Именно эта риторика традиционно использовалась русофобскими группировками для описания мотивации и целей России.

В действительности российские и американские интересы на Кавказе не противоречат друг другу принципиально. Хотя по грузинской территории проходит нефтепровод стратегического значения для США, а для России важно сохранение военного, культурного и экономического влияния в регионе, обе страны заинтересованы в стабильности Кавказа. В перспективе и при наличии соответствующей воли сторон регион мог бы быть стабилизирован совместно на основе борьбы с терроризмом, постепенной демилитаризации и энергетической безопасности.

Антироссийские группы и дискредитация кавказской политики России

Отказываясь признать возможность такого рода взаимодействия, антироссийские группы стремились к утверждению одностороннего контроля США без учета интересов России в регионе. Такого рода стремление включало в себя борьбу за независимость Чечни от российского «имперского» контроля, лоббирование вхождения Грузии в НАТО и изображение действий России в ходе кавказского конфликта как несовместимых с правовыми и любыми гуманитарными и моральными нормами. Первое и второе подробно рассматриваются в книге. Во времена чеченской дестабилизации антироссийское лобби в Вашингтоне, по существу, оправдывало действия террористов, перекладывая на Кремль и российскую армию ответственность за насилие и дестабилизацию в регионе. В период очевидной слабости России шла игра на ослабление руководства страны, его принуждали к важным уступкам в вопросах контроля за ресурсами, границами и геостратегическим положением.

В отношении расширения НАТО аргументы лобби во многом совпали с аргументами представителей администрации Буша-мл. и видными политиками, связанными с лобби различными, в том числе финансовыми, узами. Члены правительства настаивали, например, на предоставлении Грузии плана присоединения к НАТО в целях сдерживания агрессивной, вооруженной ядерным оружием России18. Политики же вроде сенатора Джона Маккейна не только способствовали приходу Михаила Саакашвили к власти, но и всячески поддерживали его в целях обуздания «имперской» России. При этом советники Маккейна получили более двух миллионов долларов от правительств Грузии, Латвии, Румынии и Македонии за лоббирование включения этих стран в трансатлантический военный союз, причем грузинское правительство заплатило более 830 тысяч19, Саакашвили рассчитывал получить карт-бланш на использование силы против сепаратистских территорий в Абхазии и Южной Осетии. Именно так, а не через заключение договора о добрососедстве с республиками и Россией собирался грузинский президент «урегулировать» конфликт для подготовки страны к членству в НАТО.

Стараниями лобби в Вашингтоне была во многом подготовлена почва для осуждения любых действий России против Грузии. Не удивительно, что подавляющее большинство американского истеблишмента с осуждением встретило ответ Москвы на вооруженное нападение Тбилиси против российских миротворцев и мирных жителей Цхинвала. Негативная роль России в кризисе преувеличивалась, а ответственность Грузии преуменьшалась. Несмотря на то что военные действия начала грузинская сторона, первой реакцией главных американских газет и каналов связи оказалось осуждение «ревизионистских» действий России. Выступления грузинских политиков и экспертов, а также антироссийски настроенных журналистов, политиков и аналитиков вроде Энн Эпплбаум, Ричарда Холбрука, Роберта Кэйгана и Уильяма Кристола подчеркивали необходимость жесткого ответа Кремлю. В числе первых опять-таки был баллотировавшийся на пост президента Маккейн, регулярно перезванивавшийся с Саакашвили и заявивший без тени сомнений: «Я знаю, что говорю от имени каждого американца, что сегодня мы все — грузины»20. Первая более сбалансированная реакция на конфликт появилась в прессе лишь два месяца спустя.

Далекой от сдержанности была и официальная реакция Белого дома. На фоне агрессивной риторики несколько военных кораблей НАТО вошли в акваторию Черного моря — якобы для распределения гуманитарной помощи, а в действительности для запугивания российского руководства. Евразийский регион быстро превращался в санитарный кордон, отделявший Россию от западных держав. Даже весьма умеренный в своих взглядах кандидат в президенты Обама не решился оспаривать позицию Маккейна во внешнеполитических вопросах, сосредоточившись на экономике. Поэтому внешнеполитическое заявление Обамы относительно кавказского конфликта не слишком отличалось от характерных для Маккейна осуждений в адрес «ревизионистской» России и так же призывало поддержать членство Грузии в НАТО. Если бы не глобальный экономический кризис, сразу же сказавшийся на ходе президентской кампании, Маккейн вполне мог бы одержать победу и попытаться практически реализовать свои угрозы в адрес России.

Результаты деятельности антироссийского лобби

Антироссийским группам не удалось убедить Белый дом оказать Грузии полномасштабную военную помощь для «сдерживания» России или добиться ее изоляции от западного мира. К России продолжали прислушиваться не меньше, а, возможно, даже больше, чем до конфликта. Через несколько месяцев замороженных отношений НАТО возобновило связи с Москвой. Подобно тому как британский военный секретарь лорд Палмерстон не сумел убедить свое правительство продолжать войну с Россией в ходе Крымской кампании в 1855 году, американские русофобы не смогли настоять на продолжении конфронтации с российским правительством. Наоборот, Вашингтон вскоре попытался восстановить диалог с Россией.

Тем не менее русофобские группировки смогли нанести немалый ущерб российско-американским отношениям. Они внесли свой вклад не только в ухудшение образа России в США, но и в ужесточение официального курса. «Нюансы» вроде интересов российской безопасности и необходимости для Кремля реагировать на военные приготовления западных держав не принимались в расчет. В центре внимания оказывались опять-таки глобальные интересы Америки и недоверие к российскому руководству, воспринимавшемуся как враг этих интересов. С другой стороны, Россия теперь более чем когда-либо была убеждена в необходимости жесткого отстаивания своих интересов на Кавказе без оглядки на позицию американского руководства. Многие российские комментаторы утверждали, что важнейшей целью США является вытеснение России из региона и что последняя должна защищаться, в том числе и посредством признания сепаратистских образований и создания замороженных конфликтов.

 

«Перезагрузка» и ее поражение

Смысл и направленность «перезагрузки»

Со сменой президентов в России и США перед двумя странами открылась возможность вновь попытаться выстроить отношения взаимовыгодного партнерства. Российское руководство продолжило исходить из важности укрепления связей с Америкой, а намерения президента Обамы изменить характер отношений с Россией стали частью усилий американского руководства сформировать новую внешнеполитическую повестку. Не отказываясь от сохранения за Америкой положения глобального лидерства, Обама стремился изменить сами представления о таком лидерстве. Свидетельства этого — возобновление диалога с европейскими союзниками и ключевыми странами мира, а в отношениях с Россией — отказ от одностороннего навязывания наиболее раздражающих Кремль действий (развертывание ПРО в Польше и Чехии, расширение НАТО, миссионерская риторика продвижения демократии в Евразии). Несмотря на недавний российско-грузинский конфликт, Белый дом выразил намерение «перезагрузить» отношения с Москвой. Для преодоления близкой к конфронтации атмосферы, возникшей после кавказских событий и российского признания независимости Южной Осетии и Абхазии, Обама высказался за ограничение масштабных планов Буша-мл. по укреплению ядерной безопасности в Восточной Европе, подписание нового договора об ограничении ядерных вооружений, формирование совместной правительственной комиссии по решению конкретных политических и экономических вопросов.

Президентская инициатива и выраженное намерение улучшить отношения с Россией ослабили позиции антироссийского лобби. Симптоматично, что некоторые из еще недавно громких критиков Кремля либо не подавали голоса, либо не получали необходимого доступа к хозяину Овального кабинета. Некоторые из критиков, такие как Майкл Макфол и Джо Байден, ранее известные своей непримиримой позицией в отношении Кремля21, теперь вошли в администрацию Обамы и вынуждены были действовать в духе политики «перезагрузки» отношений с Россией. Макфол в качестве помощника президента по России трансформировался в сторонника диалога с Кремлем. Вице-президент Джо Байден продолжил критиковать российское руководство в ходе визитов в Восточную Европу и на Кавказ, защищая их от «имперских» притязаний Москвы. По-видимому, цель этой критики заключалась в заверении европейских союзников, что новая российская политика не означает отказа от их поддержки со стороны США.

У «перезагрузки» выявились сторонники в американском обществе. В вашингтонских кругах ее поддержали умеренно-либеральные структуры типа Brookings Institution и Center for American Progress. Последний не раз выступал как с формулированием основных принципов «перезагрузки» в отношении евразийского региона22, так и с открытой критикой противников курса Обамы23. К поддержке нового курса в отношении России склонялись и республиканцы-реалисты, опирающиеся на мозговые центры вроде Центра Никсона в Вашингтоне. Ранее данный центр выступил инициатором создания двусторонней комиссии по американо-российским отношениям, которую возглавили влиятельные сенаторы: республиканец Чак Хегель и демократ Гари Харт24. Реалисты исходят из необходимости защищать американские интересы в мире на основе диалога и поиска общих интересов с Россией. Набор этих интересов включал борьбу с терроризмом, ядерное нераспространение и взаимодействие по вопросам энергетики. Для них Россия вне зависимости от характера ее политической системы слишком значима геостратегически, чтобы пытаться ее игнорировать, и слишком своенравна, чтобы поддаться «воспитанию» в духе американских ценностей. За пределами мира политиков и экспертов сторонниками «перезагрузки» стали компании, стремившиеся инвестировать в российскую экономику и желавшие скорейшей отмены поправки Джексона — Вэника и вступления России во Всемирную торговую организацию. В академических и культурных кругах новую политику США поддержали те, кто ценит российский вклад в мировую культуру и желал бы развития связей с Россией.

Саботаж «перезагрузки» антироссийским лобби

Антироссийские группы сосредоточились на саботировании сближения США с Россией. Критики Обамы настаивали на неспособности Кремля выступить партнером Белого дома, пропагандируя возвращение к наступательному стилю в отношениях с Москвой. Одним из аргументов стал разделявшийся многими представителями истеблишмента тезис об ослаблении России в результате глобального финансового кризиса. Эта слабость, с их точки зрения, позволяла добиваться от Кремля новых уступок. После московского саммита летом 2009 года эту позицию озвучил и вице-президент Байден25. Тот факт, что Обама инициировал политику диалога с Москвой, многие в Вашингтоне восприняли как потворство «авторитарным» инстинктам российского руководства26.

Требования жесткости к России зазвучали в США уже вскоре после официального объявления курса «перезагрузки». Так, первый саммит Обамы и Медведева в июне 2009 года был отмечен пропагандой российской угрозы в крупных газетах США. Газета «Вашингтон пост» опубликовала письмо четырех российских «либералов», призвавших Белый дом не поддаваться заверениям Кремля о желании сотрудничать с Америкой и не потворствовать «антидемократическим намерениям» российского режима27. Известная своей неконсервативной ориентацией газета «Уикли Стандарт» опубликовала коллективное заявление сходного содержания, предостерегая Обаму не уклоняться от критики Кремля и поддержки «молодых демократий» Грузии и Украины28. В 2010 году в то время, как президент США рассматривал Россию в качестве «важнейшего партнера в области глобальной безопасности»29, «Фридом Хаус» обрушился с критикой на Белый дом и Кремль за потворство нарушениям прав человека. Организация выступила с требованиями поддержать «закон Магницкого» и заморозить счета видных представителей российской элиты, якобы ответственных за гибель адвоката. «До тех пор пока администрация Обамы представляет «перезагрузку» в качестве важнейшего внешнеполитического успеха, — писала в этом же духе влиятельная «Вашингтон Пост», — говорить правду о России будет вряд ли возможно… [Однако] растущий разрыв ценностей будет и далее уменьшать сферы возможного сотрудничества между двумя государствами»30.

Апелляции к недемократичности России — многократно испытанный прием. Однако в данном случае критиками России выступали не столько либеральные правозащитники, сколько сторонники сохранения американского военно-политического господства в мире. Ранее, например, давление на Россию в вопросах Чечни оказывалось не только активистами Human Rights Watch, но и «демократами» вроде Збигнева Бжезинского, Ричарда Пайпса и Макса Кеппельмана, связанными с пресловутым (и ныне переименованным) Комитетом за мир в Чечне. Среди недавних подписантов обращения к Обаме в «Уолл Стрит Джорнел» было также немало «силовиков», таких как бывший директор ЦРУ Джеймс Вулси и бывший военный разведчик и вице-президент оборонного концерна «Локхид Мартин» Брюс Джексон.

С аргументом об «авторитаризме» Кремля было логически связано и обвинение российского руководства в стремлении восстановить империю в Евразии и Восточной Европе. Примером может служить серия очерков влиятельной консалтинговой компании «Стратфор» об укреплении российского влияния в постсоветском мире31. Пока американские войска расквартированы в Афганистане и Ираке, предупреждала компания, Россия консолидировала свои позиции в странах, ключевых для геополитического выживания и готовится к усилению за их пределами32. Подобные опасения высказывали и представители восточно-европейских элит и выступающие в их защиту американские эксперты33. «Политика администрации Обамы в отношении России неизбежно приведет к массивной утрате американского влияния в Евразии и подорвет безопасность друзей и союзников США к востоку от Одера», — бил тревогу консервативный фонд «Наследие»34. Согласно этим экспертам, «перезагрузка» отношений с Россией оборачивается предательством Грузии, Украины и государств европейского региона, лишь недавно избавившихся от колониального владычества Кремля.

Реальность отличалась от картины, нарисованной богатым воображением критиков. В амбиции Кремля отнюдь не входило создание единоличной гегемонии в регионе. Россия стремилась к созданию пояса добрососедских или нейтральных в военно-политическом отношении государств, а не геополитического подобия советской системы международного влияния. Кроме того, Кремлю было явно не под силу единолично контролировать ситуацию ни на Кавказе, ни на Украине, ни даже в Казахстане с Беларусью. Скорее наоборот: России все сложнее было конкурировать за влияние с Евросоюзом, Китаем и другими региональными державами. Одним из свидетельств тому стал отказ России оказать военную помощь новому руководству Киргизстана в ходе дестабилизации центральноазиатского государства весной-летом 2010 года.

Наконец, в политических кругах США весомо звучал и аргумент о сдаче Обамой американских интересов ядерной безопасности и создания надежной системы ПРО. Ядерное крыло антироссийского лобби уверено, что отказ от размещения радаров и перехватчиков в Чехии и Польше, как это планировалось администрацией Буша, означает уступку российскому давлению. Например, аналитики консервативного фонда «Наследие» выступили с критикой нового ядерного договора с Россией, по их мнению, существенно ограничивающего возможности США ответить на угрозы атаки со стороны Ирана и Северной Кореи, а также позволяющего России сохранять слишком значительный ядерный арсенал35. Бывший губернатор штата Массачусетс и кандидат в президенты Митт Ромни назвал договор об ограничении стратегических вооружений «худшей из внешнеполитических ошибок Обамы»36. Критиков России также чрезвычайно беспокоила возможность продажи ей западных вооружений, подобных готовившейся закупке Кремлем французского корабля «Мистраль». По убеждению «Вашингтон пост», такая сделка лишь укрепила бы боеспособность и без того агрессивной России в черноморском бассейне, наделив ее возможностью нанести еще больший ущерб Грузии37.

В действительности пересмотр Обамой планировавшейся Бушем-мл. ПРО был предпринят в одностороннем порядке, а не в ответ на критику Кремля и не слишком ограничивал США в возможностях реагирования на возможные ядерные угрозы. Во-первых, ядерный договор с Россией предусматривал право одностороннего выхода из него, и в недавнем прошлом администрация Буша уже воспользовалась таким же правом, выйдя в 2002 году из договора о поддержании стратегической стабильности38. Несмотря на предложения создавать систему ядерной безопасности совместно с Россией39, администрация Обамы была не слишком активна на этом направлении. Во-вторых, и по ряду вооружений, и в целом США сохраняли преимущество по сравнению с Россией приблизительно в 100–200 доставленных ядерных зарядов и бомбардировщиков40. В-третьих, планировавшаяся Обамой система ядерной безопасности хотя и не была столь амбициозной в части размещения ПРО в Европе, как система Буша, но являлась тем не менее громоздкой и дорогостоящей. По сравнению с прежней системой, собиравшейся отражать ядерное нападение со стороны не обладающего бомбой Ирана, план Обамы состоял из нескольких этапов подготовки к ответу на иранскую угрозу по мере ее возникновения и эскалации.

Попытки администрации Обамы «перезагрузить» отношения с Россией вызывали противодействие, поскольку затрагивали коренные интересы нуждающейся во внешней угрозе части американского истеблишмента. Военные ястребы и восточно-европейские русофобы оказались наиболее активны в критике администрации: ведь они могли потерять более всего в результате улучшения российско-американских отношений. Как первые, так и вторые нуждаются в государственном финансировании угрозы. Так, на создание ПРО были выделены огромные средства — 9,3 млрд долл. из общего бюджета Пентагона в размере 680 млрд долл. на год, которые должны были осваивать такие корпорации, как Lockheed Martin, Boeing, Raytheon и General Dynamics Corporation41. Дальнейшие государственные контракты напрямую зависят от уровня внешних угроз, реальных или воображаемых. При этом для сторонников военного превосходства США в мире внешняя угроза более размыта и включает в себя наряду с Россией Китай, Иран, Северную Корею и ряд других стран. Что касается восточно-европейского лобби, то его воображаемая угроза более конкретна и чаще всего материализуется как российская.

Поражение «перезагрузки»

В связи со сказанным выше можно выделить три основные причины поражения «перезагрузки»: (1) глобальные амбиции американского политического класса, включая представителей администрации Обамы, (2) неготовность России быть встроенной в фарватер американской внешней политики и (3) деятельность антироссийских групп, способствовавшая обострению развивавшихся противоречий между руководством США и России.

Каждый из факторов взаимоусиливал друг друга. Вскоре стало очевидным, что Вашингтон не был готов к развитию того, что в Москве именовали партнерством равных, поскольку Россию не допускали ни к формированию ПРО в Европе, ни к строительству новой системы безопасности на континенте. Ко второй половине 2010 года в заявлениях российских официальных лиц прослеживалось разочарование недостаточным прогрессом в отношениях, а в 2011 году появились жесткие заявления о готовности России реагировать на нежелание учитывать российские интересы странами Запада. В этом отношении существенно отличалось по своему тону обращение Медведева к Федеральному Собранию в декабре 2011 года, в котором Президент РФ обратил внимание на новую «геополитическую ситуацию» в международных отношениях. К вопросам по ПРО добавились разногласия с западными странами по Ближнему Востоку и Сирии в частности. Воздержавшись от вето по Ливии в Совете Безопасности ООН в марте, Россия вскоре перешла к политике блокирования прозападных резолюций, настаивая, что путь к миру — не ультиматумы, а диалог с правительством Башара Асада.

Очевидно, что для укрепления взаимного доверия требовалось время и демонстрация приверженности новым отношениям с обеих сторон. В Вашингтоне, однако, не доверяли Кремлю и в особенности Путину, стремясь выстраивать отношения с Медведевым. Весной 2010 года в ходе своего визита в Россию вице-президент Байден открытым текстом выразил позицию администрации США, высказавшись против выставления Путиным своей кандидатуры на пост президента в 2012 году. Столь бесцеремонное вмешательство в российские дела не способствовало укреплению доверия между Вашингтоном и Москвой. К тому времени, когда в сентябре 2011 года в Россию прибыл новый посол администрации Макфол, отношения были таковы, что его деятельность воспринималась не иначе как организация революционной смены власти в России. К сожалению, и сам Макфол дал для такого восприятия немало поводов своей прежней деятельностью в качестве активиста Национального фонда демократии и борца с «путинизмом»42. В этой обстановке антироссийские группы воспользовались нарастающим кризисом доверия, настаивая, что жесткость в отношении российского руководства всегда являлась единственно правильной линией поведения.

 

Новая «холодная война»

«Возвращение» Путина и наступательного стиля российской политики

Уже «перезагрузка», а затем и избрание Владимира Путина президентом в марте 2012 года выявили всю глубину разногласий в отношениях России и США. Последовавшее в ноябре того же года переизбрание Обамы на второй срок привело к новому кризису. Несмотря на продолжение сотрудничества по Афганистану в области борьбы с терроризмом и ряде экономических проектов, Россия и США заняли противоположные позиции по всем важнейшим вопросам — размещение ПРО, стабилизация Ближнего Востока, внутренние изменения в России и революция в Украине. Москва не просто выражала свое несогласие с позицией Вашингтона, но и действовала вразрез с его интересами. Несмотря на приглашение Обамы, Путин после своего избрания отказался ехать на саммит НАТО в Чикаго, демонстрируя неудовольствие позицией США по ПРО. Кремль проявил независимость в вопросах стабилизации Сирии, отказываясь поддерживать спонсируемые западными странами резолюции в Совете Безопасности ООН. Кроме того, Россия отказалась продлить свое участие в американской программе Нанна-Лугара по снижению ядерных угроз, а затем предоставила политическое убежище Эдварду Сноудену, несмотря на требования Обамы выдать его США.

Отсутствие прогресса в дискуссии по проблемам безопасности усугубилось все более раздражающем Россию давлением США в области, которую относят к «общечеловеческим ценностям». В Америке был принят закон Магницкого, который запретил выдачу виз ряду российских чиновников и заблокировал их зарубежные финансовые счета (формальным поводом называлось стремление показать Кремлю масштабы коррупции среди российского бюрократического аппарата). В ответ российская Дума приняла серию законов, ограничивающих приезд американских чиновников в Россию, а также «закон Димы Яковлева», запрещавший усыновление российских детей американскими семьями. Госдепартамент США не смог скрыть своего раздражения и в связи с арестом и судебным преследованием участниц PussyRiot, оскорбивших чувства православных своим «панк молебном» в главном соборе страны. В июне 2013 года российская Дума приняла также закон против «пропаганды нетрадиционных сексуальных отношений», поддержанный 88 % граждан43. Многие американские правозащитники посчитали эти законы направленными против всех лиц гомосексуальной принадлежности, предложив в знак протеста бойкотировать российскую водку и проведение Олимпиады в Сочи. Обама также высказался против принятого Думой закона, объявив о своей «нетерпимости к тем странам, в которых отношение к ЛГБТ ведет к их запугиванию или причинению им вреда»44.

Отчасти под влиянием такого рода давления ценностные акценты Путина после его избрания подверглись существенной корректировке. В первые периоды его правления Россия стремилась позиционировать себя частью западного мира, но с самостоятельными внешнеполитическими интересами. Такого рода позиционирование сохранилось даже после череды цветных революций в Евразии, хотя внутри страны были предприняты меры по ограничению деятельности прозападных негосударственных организаций и фондов. Во время правления Медведева упор на развитие отношений с Западом сохранился и даже усилился, чему способствовало благожелательное отношение к новому президенту со стороны администрации США. Теперь же упор был сделан на формулирование новой идеи, способной внутренне укрепить конструкцию сильного государства и традиционные ценности. В начале 2012 года в одной из своих предвыборных статей Путин выдвинул понятие государства-цивилизации, выступил за жесткий отпор коррупции и обратил особое внимание на «дефицит духовных ценностей», рекомендуя укреплять институты, ответственные за их развитие, в частности школу и семью. Он подверг критике то, что воспринимал как отклонения Европы от традиционных религиозных и семейных ценностей, и декларировал стремление к сохранению «независимости и суверенитета в духовной, идеологической и внешнеполитической сферах» как «неотъемлемую часть нашего национального характера»45. В обращении к Федеральному собранию 2013 года Путин сформулировал свое понимание России как «консервативной» державы и глобальной защитницы традиционных ценностей46.

Ряд аналитиков охарактеризовал разногласия двух стран как новую «холодную войну»47. У этой аналогии имеются свои границы, ведь идеологические разногласия России и США не являются ни антагонистическими, ни глобальными, подобно противоборству систем «капитализма» и «социализма» во второй половине ХХ столетия. Тем не менее, очевидна глубина возникших между двумя странами разногласий, а также то, что разрешение этих разногласий потребует длительного времени. Наряду с разногласиями ценностного характера Россию не устраивало стремление США к глобальному доминированию, ведшее к игнорированию российских интересов, прежде всего в области безопасности. Внешнеполитические документы России провозглашали формирование многополярного мира, в котором сотрудничество с Америкой представлялось в качестве партнерства равных, объединенных общим видением глобальных угроз. Расширение НАТО, размещение элементов ПРО в непосредственной близости к российским границам при нежелании всерьез рассматривать возможность стратегического партнерства по безопасности со стороны западных стран не могло не способствовать усилению в Кремле позиций сторонников жесткой, военно-силовой линии. Чем дальше, тем больше в Кремле были убеждены, что США делают ставку на протестные группы в России, стремясь опрокинуть российскую систему правления Путина.

Активизация антироссийского лобби

В этих условиях задачи антироссийского лобби существенно облегчились, поскольку политический класс США больше не воспринимал «путинскую» Россию в качестве партнера в реализации внешнеполитических планов страны. Оставалось работать над тем, чтобы укрепить такое восприятие в официальных и политических кругах. Белому дому нужно было внушить, что ведомая Путиным Россия представляет собой главную угрозу интересам и ценностям США, следовательно, необходимо готовиться к ее максимальной изоляции от стран Запада и жесткому отпору ее международным амбициям. Принятие «закона Магницкого» и кризис, связанный со Сноуденом, продемонстрировали возможности антироссийских групп.

В случае с «законом Магницкого» активизировались антироссийские группы и настроения в Конгрессе США. Значительную роль сыграл в этом глава фонда «Эрмитаж капитал» Уильям Браудер, выдворенный из России, а затем объявленный в розыск в связи с неуплатой налогов и другими нарушениями российского законодательства. Работавший в его фонде Сергей Магницкий был арестован и умер в предварительном заключении. По заявлениям Браудера, Магницкий выявил коррупционные схемы, которыми пользовался ряд российских чиновников, стоявших за его арестом. Инициированное государством расследование дела Магницкого не было завершено, но Конгресс США уже сформулировал свое заключение, вознамерившись наказать коррумпированных государственных чиновников.

Помимо лоббирования Браудера, важнейшую роль в продвижении закона сыграли влиятельный сенатор-демократ Бенжамин Кардин, выступивший спонсором закона и уже упоминавшийся сенатор-республиканец Джон Маккейн. И тот и другой были убеждены в политической необходимости закона, способного заменить отмененную поправку Джексона — Вэника, которая была принята еще в годы «холодной войны» и ограничивала торговые отношения с Россией в связи с ущемлением прав евреев. Кардин и Маккейн принадлежали к старшему поколению политиков, сформировавших свои убеждения в период противостояния СССР. И тот и другой не проводили различий между советской и современной российской системой — Кардин по причинам своих связей с сообществом правозащитников, а Маккейн в силу убежденности в том, что Россия угрожает американским военно-политическим интересам. Принятый в декабре 2012 года новый закон позволял оказывать давление на руководство России, запрещая высокопоставленным, повинным в нарушении «прав человека» чиновникам въезд в США и хранение здесь каких-либо финансовых активов.

Благодаря успешному лоббированию закона в описанной выше атмосфере обострения российско-американских отношений он был принят подавляющим большинством голосов. Практически все основные американские СМИ выступили в поддержку закона, осудив при этом российскую политическую систему. Обама, первоначально относившийся к закону критически, потом поставил под ним свою подпись. Победа антироссийского лобби состояла не только в том, что в результате политического давления президент изменил свое решение, подписав закон. Главное, что в результате Россия оказалась представлена главным нарушителем прав человека в мире — хуже Китая и других стран, против которых никаких специальных законов не принималось.

Другой победой антироссийских групп стала кампания по дискредитации руководства России в связи с его решением предоставить политическое убежище перебежчику Эдварду Сноудену. В данном случае произошла мобилизация внешнеполитических ястребов и военно-силовой части лобби, требовавших немедленной выдачи «предателя» Сноудена властям США и угрожавших в противном случае настоять на дезавуировании ядерного договора с Россией. В частности, прозвучало требование пересмотра умеренных приоритетов Обамы относительно размещения ПРО в Европе и возврата к более амбициозным планам Буша-мл. Обама, утративший президентскую инициативу в ситуации с законом Магницкого, вновь пошел на уступки давлению американского политического истеблишмента и антироссийского лобби. Со стороны Белого дома в адрес Кремля посыпались различного рода угрозы, включавшие в себя расширение списка Магницкого и ужесточение экономических и военных связей с Москвой.

Несмотря на усиливающееся давление, Путин не только не выдал перебежчика, но и согласился с предоставлением ему политического убежища. Таким образом, он использовал ситуацию со Сноуденом для изобличения гегемонистских устремлений США и укрепления своих позиций как внутри страны, так и среди лидеров незападных стран. Большинство собравшихся на саммит «Большой двадцатки» незападных участников в Петербурге в сентябре 2013 года с пониманием отнеслись к российской позиции. Однако немаловажно, что перед принятием таких решений Кремль предоставил Обаме пространство для маневра, заявив о своем предпочтении того, чтобы Сноуден покинул территорию России и смог вылететь в Латинскую Америку. Последнее требовало от американского президента проявить характер в отношениях со своим политическим классом. Вместо этого Обама полностью солидаризировался с требованиями антироссийски настроенного истеблишмента. Не получив удовлетворения своих требований, он пошел на не имевший прецедента шаг, отменив готовящийся в Москве саммит с Путиным. Как и в случае с законом Магницкого, «заслуга» антироссийских групп в эскалации напряженности в связи со Сноуденом и отмене московского саммита оказалась значительной.

Во всех описанных ситуациях антироссийские группы стремились представить действия России как целенаправленный подрыв позиций США. Однако Кремль стремился в пределах возможного способствовать укреплению позиций Обамы внутри страны. Еще в период президентских выборов 2012 года Путин и Медведев недвусмысленно высказались в поддержку Обамы и против Митта Ромни, назвавшего Россию «главным геополитическим соперником» Америки. В начале же сентября 2013 года, реагируя на все более настойчивые требования внешнеполитических ястребов начать бомбардировки Сирии, Путин отозвался на предложение госсекретаря Джона Керри совместно способствовать уничтожению химического оружия в Сирии. Путин подробно разъяснил свою позицию на страницах «Нью-Йорк Таймс», охарактеризовав отношения с Обамой как «растущее доверие»48. Запасы сирийского химического оружия являлись важнейшим раздражителем для политического класса США, убежденного, что правительство Асада использует его в войне против вооруженной оппозиции. Вскоре последовали практические шаги, и уже в сентябре Лавров и Керри заключили соглашение о пошаговом уничтожении химического оружия в Сирии, но даже в этом случае антироссийски настроенные американские политики попытались представить предложение России как направленное на ослабление позиций их страны в мире. Путин, настаивали они, и не собирается выполнять обещанное, а лишь втягивает США в длительный и безрезультатный конфликт на Ближнем Востоке. Критики вроде сенаторов Маккейна и Линдси Грэма сразу же осудили российско-американское соглашение как «беззубое» и неспособное решить поставленную задачу.

 

Украинский кризис

Развитие украинского кризиса

Кульминацией разногласий России и США стала ситуация в Украине, где в феврале 2014 года произошла революционная смена власти. Америка и Евросоюз признали новое правительство в Киеве, в то время как российское руководство охарактеризовало случившееся как «антиконституционный переворот». Вплоть до выборов нового президента Украины в мае 2014 года Россия отказывалась иметь дело с новым правительством Киева. При этом Москва предоставила убежище бывшему президенту страны Виктору Януковичу, включила в состав России Крым, сосредоточила на украинской границе значительные силы армии и способствовала развитию протестных настроений на востоке Украины. На одной из пресс-конференций Путин назвал произошедшее в Украине «разгулом нацистских, националистических и антисемитских сил»49.

Украинский кризис подорвал позиции России в Евразии. Евразийский союз должен был теперь развиваться без Украины, а в самом Киеве к власти пришли антироссийские силы, видящие в восточном соседе своего главного врага. Ситуация укрепила решимость Путина оборонять российские ценности и интересы безопасности. К последним относится Черноморский флот в Крыму, который Москва защитила путем присоединения Крыма. По убеждению Кремля, смена власти в Украине означала возвращение страны к риторике и политике предшественника Януковича Виктора Ющенко, тащившего страну в НАТО, вопреки возражениям России и значительной части самих украинцев. Риторика членства в Евросоюзе без НАТО также не убеждала многих в Кремле, считавших такое членство лишь новым путем в евро-атлантический альянс. Существенным оказался и подрыв российских ценностей в Украине. Смена власти в Киеве укрепила позиции тех, кто во времена Ющенко и при его поддержке стремился подорвать позиции русского языка и чувство исторической сопричастности, связанной с участием в войне с фашизмом. Новое правительство отменило закон о гарантиях русскоязычным и продолжило линию подрыва общей российско-украинской исторической памяти. Среди членов нового правительства оказалось немало тех, кто был политически связан с националистической партией «Свобода», идеологические предшественники которой боролись против СССР на стороне нацистской Германии и участвовали в массовом уничтожении русских, евреев и поляков.

После ломки власти и низвержения Януковича вооруженный конфликт на Украине продолжал расширяться. Ни ополченцы, ни украинские радикалы не собирались соблюдать требования разоружения, зафиксированные в апрельских женевских договоренностях. Сорок человек были заживо сожжены 2 мая в Одессе. Весной и летом вооруженный конфликт на востоке страны принял наиболее ожесточенные формы с использованием тяжелого вооружения с обеих сторон, с быстро растущим числом беженцев и жертв среди мирного населения восточных регионов Украины. Несмотря на кажущийся перевес сил украинской армии, во второй половине августа ополченцы при поддержке России перешли в наступление, взяв в окружение значительные части противника и восстановив контроль над территориями южнее Донецка. Эта победа стала основой заключенного в Минске соглашения о прекращении огня.

В ответ на действия российского руководства ведомые США западные правительства наложили санкции против ряда чиновников России и пригрозили продолжить экономическую изоляцию страны путем введения банковских и секторных санкций. Всю полноту ответственности за кризис в Украине Запад возлагал на Россию, освобождая при этом от ответственности и себя, и киевские власти. Киеву была оказана полная моральная и политическая поддержка, в то время как с Москвой разговаривали лишь на языке ультиматумов и санкций. В июле 2014 года был сбит пролетавший над украинской территорией малазийский самолет, в результате чего погибли 289 находившихся на борту человек. Без проведения расследования случившегося и предъявления каких-либо доказательств ответственность вновь была возложена на пророссийски настроенных ополченцев на востоке Украины и саму Россию. Против российской экономики ввели дополнительные санкции, активное участие в которых принял на этот раз и Евросоюз. В частности, был запрещен экспорт технологий двойного назначения, энергетического оборудования и ограничен доступ российского капитала на европейские рынки50. В ответ Россия наложила свои собственные санкции, ограничив доступ на свой рынок товарам европейской сельхозпродукции.

В целом уровень российских отношения с США и Евросоюзом опустился чрезвычайно низко. Ситуация больше не попадала под определение кризиса двусторонних отношений, но скорее напоминала объявленную России экономическую войну с целью наказания ее руководства за строптивость и установления полного контроля над развитием ситуации в Украине.

Сближение позиций Белого дома и антироссийского лобби

Такого рода обстановка благоприятствовала антироссийским группировкам, чьи позиции теперь разделялись многими представителями американского истеблишмента. Истеблишмент больше не нужно было убеждать в том, что Россия представляет собой важнейшую угрозу. Многие разделяли теперь тезис Ромни о России как «главном геополитическом противнике» США. Об этом теперь говорил и восприимчивый к настроениям политического класса президент Обама. Что бы ни происходило в российско-украинских отношениях, Киев представлялся жертвой, а Москва — агрессором. В основных западных СМИ замалчивались вопросы ответственности украинских властей за трагедию в Одессе, массовые бомбардировки мирного населения донецкой и луганской областей, использование фосфорного оружия, трагедию малазийского самолета, прославление или попустительство нацизму и многое другое. Россия превращалась в «негативного другого», через контраст с которым американский политический класс стремился утвердить превосходство собственных идеалов и ценностей. В сознании американцев, как во времена «холодной войны», Россия начинала трансформироваться в новую «империю зла», систематически подавляющую права и свободы граждан и опирающуюся на грубую силу в расширении сферы своего контроля, в противоположность ведомому США «свободному миру».

С точки зрения формирования негативного образа России, работа антироссийского лобби была во многом завершена. Поэтому упор был сделан теперь на вопросах практического характера, то есть оказании давления на Белый дом в целях максимальной изоляции и жесткости в отношении России. Предстояло убедить Белый дом в необходимости идеологической конфронтации с Москвой и замораживания всех ее связей с Западом, а также в укреплении Украины в ее противостоянии с ополченцами (а в будущем и России) и в необходимости вооружения армии Украины и подготовке ее к вступлению в НАТО51. Россия однозначно воспринималась как агрессор, и лишь немногие теперь видели в ее политике по отношению к Украине и Евразии стремление не к территориальной экспансии, а защиту своих позиций. Спор в политическом классе США переместился в область обсуждения лишь двух возможных, не исключающих друг друга вариантов — сдерживать ли внешнеполитические амбиции Кремля, опираясь на потенциал НАТО или изолировать Россию по всему кругу вопросов, включая объявление ей экономической и идеологической войны и ведя дело к отставке Путина и последующему демонтажу «путинской системы».

За первый вариант выступили политики вроде президента Бруклинского института и в прошлом советника президента Клинтона Строуба Тэлботта, который провозгласил возвращение к политике сдерживания в качестве оптимальной «стратегии Запада и миссии НАТО»52. Политику же конфронтации с Россией по широкому кругу вопросов сформулировал недавно вернувшийся из Москвы Макфол, разочаровавшийся в недостаточно жесткой политике Обамы и готовый использовать прежние формулировки непримиримого борца с «диктатурой» Путина. Не добившись на должности посла США в России консолидации антипутинской оппозиции и растеряв остатки авторитета в российском истеблишменте, Макфол сосредоточился на обосновании идейно-политической конфронтации с Кремлем. В программной статье в «Нью-Йорк Таймс» в марте 2014 года он заявил, что зигзаги в отношениях Запада и России закончились, как закончились и ожидания, что ее руководство желает «постепенного подключения к существующему международному порядку». Новый российский режим есть стремящаяся к внешней экспансии и подавляющая внутренних противников диктатура, и, следовательно, противостоять ему по широкому кругу вопросов — необходимость американской внешней политики53.

Выступая от имени либеральных ястребов, Макфол не поддержал вооружение украинской армии и предложил сосредоточиться на информационно-идеологическом наступлении. Антироссийские силы в Киеве уже и так получали немалую поддержку со стороны вашингтонского истеблишмента, которую заместитель Госсекретаря по Европейским и Евразийским делам Виктория Нуланд именовала финансовыми ассигнованиями на поддержку демократии на Украине. Глава Национального фонда в поддержку демократии Карл Гершман высказался в пользу увеличения такой поддержки, которую он считал необходимой для свержения Путина. В сентябре 2013 года он заявил об именно таком понимании демократии и европейского выбора Украины54. В этом контексте следует понимать и предложения Макфола выделять, как во времена «холодной войны», более значительные ресурсы на традиционные и особенно новые СМИ в интернете55. Сходная линия аргументации развивала параллели между действиями российского руководства в Крыму и на Востоке Украины и политикой Адольфа Гитлера, быстро перешедшего от аншлюса Австрии к оккупации Чехословакии и мировой войне. Эта аргументация использовалась теперь не только Бжезинским, Маккейном и проживающим теперь в США Саакашвили, но и будущим кандидатом в президенты Хилари Клинтон56. Все они были убеждены в том, что Путин — как минимум стремится к воссозданию Советского Союза, а как максимум — к новому расколу Европы.

Но у логики представления российского лидера в качестве нового Гитлера была и иная подоплека, связанная с требованиями военных ястребов и значительной части антироссийского лобби оказать «ревизионистской» России военное, а не только политическое и информационное, сопротивление. К такому сопротивлению теперь склонялись и многие в истеблишменте, считавшие военное сдерживание единственным способом умерить амбиции Кремля. Особенно воинственно были настроены республиканцы, одержавшие в ноябре 2014 года победу над демократами и представляющие теперь явное большинство в Конгрессе.

Как и в предыдущие информационные кампании против России, антироссийское лобби использовало для самомобилизации подготовку и размещение в публичном пространстве коллективных писем. Такая практика позволяла уточнить идеологические ориентиры и способствовать объединению разношерстных групп внутри лобби. Ранее подготовка коллективных писем предпринималась для оказания давления на Кремль, как это было, например, непосредственно после бесланской трагедии в сентябре 2004 года (подробнее об этом — в книге) и в целях саботажа «перезагрузки» в 2009 году. В данном случае поводом для подготовки нового письма послужило заявление в августе 2014 года так называемой группы «Бойсто» о перспективах урегулирования кризиса на Украине. Собравшись на финском острове Бойсто, российские, американские и европейские аналитики выработали рекомендации по разрешению кризиса, включая отвод регулярных формирований российской и украинской армий, достижение Украиной статуса нейтральной в военно-политическом отношении страны, меры по децентрализации и разрешению вопросов гуманитарного, социального и культурного характера57.

Ответ на рекомендации группы «Бойсто» был подготовлен при руководстве и координации участника прежних антироссийских акций директора «Фридом Хаус» Дэвида Крэмера58. Авторы письма немедленно заявили, что «мы, нижеподписавшиеся, решительно отвергаем» описанный план экспертов как односторонний, исключающий Украину из рассмотрения и не принимающий во внимание агрессивного характера действий и намерений России. Они также отвергли все самые значительные из предлагавшихся мер, потребовав возвращения Крыма, настояв на возможности включения Украины в НАТО и предоставления ей всей необходимой военной помощи для восстановления «суверенитета» на востоке и борьбы с российским «агрессором». В том, что предмет письма являлся больше поводом, чем причиной озабоченности «нижеподписавшихся» (всего восемьдесят восемь имен), убеждает их список, в котором, помимо политиков и экспертов, находятся представители групп, участвовавших в ряде прежних акций по дискредитации российского руководства. Среди них стоит упомянуть президента и других сотрудников «Фридом Хаус», президента и других сотрудников (бывших и нынешних) Национального фонда в поддержку демократии, нескольких бывших послов США в странах Восточной Европы, бывшего посла США в России Макфола (никто из других бывших послов в России участия в акции не принял), украинских лоббистов и представителей украинского национализма, представителей радикального российского западничества, включая экономиста Андрея Илларионова, журналиста Евгения Киселева и политологов Лилию Шевцову, Георгия Сатарова и Игоря Клямкина, а также сотрудника сенатора Маккейна и грузинского лоббиста Рэнди Шенеманна.

Вклад антироссийских групп в ухудшение российско-американских отношений

Как и в случае с грузинским конфликтом, успехи антироссийского лобби стали возможны в силу неспособности президента защитить политику развития отношений с Россией и пассивности общественного мнения. Примерами первого стало поведение Обамы во всех ситуациях, критически важных для развития отношений с Москвой. Президент не воспользовался правом вето на «закон Магницкого», отменил саммит в Москве, а в ситуации с Украиной предпочел поиску диалога публичные угрозы в адрес российского руководства, санкции и редкие телефонные разговоры с Путиным. Что касается общественного мнения, то демократия в США отнюдь не является «рациональным выбором хорошо информированных граждан», как определял данную политическую систему австрийский социолог Йозеф Шумпетер. Напротив, для американской системы характерна способность элит формировать общественное мнение. Политики типа Маккейна, Макфола и им подобные имеют широкий доступ к средствам массовой информации, редко получая достойную отповедь со стороны представителей политического класса или экспертов. Если же призывающие к диалогу с Россией находятся, то они рискуют, что за ними закрепится ярлык путинистов и апологетов Кремля.

Тем не менее, вопреки всем усилиям антироссийским группам не удалось убедить Белый дом в необходимости военной конфронтации с Москвой. Несмотря на просьбы президента Украины Петра Порошенко в ходе его визита в США в сентябре 2014 года, идея вооружения украинской армии на официальном уровне не была поддержана администрацией Обамы59. Не был дан и сигнал поддержки планам украинского руководства по вступлению в НАТО. Вместо этого во время визита на Украину в ноябре 2014 года вице-президент Байден сосредоточился на необходимости проведения в стране экономических реформ и борьбы с коррупцией. Кроме того, со стороны американского руководства была подчеркнута необходимость возобновления минского переговорного процесса, против чего возражал Киев и антироссийское лобби в Вашингтоне. Их возражения были связаны с нежеланием легитимизировать «пророссийских» ополченцев, договариваясь с ними. Главным оставался настрой на военное подавление противника.

 

Будущая политика США: что делать России?

Американский консенсус относительно России

На сегодняшний день в американском политическом классе сложился консенсус, согласно которому «путинская» Россия является противником США, диалог с которым не может быть успешным. Большинство представителей истеблишмента — и в том немалая «заслуга» антироссийского лобби — убеждены, что Путина надо остановить в Украине, иначе он пойдет дальше. Разногласия касаются лишь методов сдерживания России, причем число сторонников вооружения Украины, Прибалтики и других стран Восточной Европы продолжает расти. За диалог с Россией выступают немногие. Подавляющее большинство убеждено в необходимости санкций против российской экономики и их дальнейшего ужесточения. По существу, санкции превратились в замену реального стратегического диалога с Россией и способ обосновать его отсутствие перед собственными гражданами. Санкции сделались внутриполитической необходимостью и не могут быть отменены до тех пор, пока к власти не придет руководство, способное предложить новое видение отношений с Россией. В этих условиях военная конфронтация менее вероятна (хотя не исключена), так как в основном уже переведена в экономическое русло.

Антироссийская политика в США остается явлением устойчивым, связанным с исторически сформировавшимся стремлением продвигать образ самой свободной и демократической страны в мире, контролировать энергетические потоки в Евразии и получать мощные ассигнования правительства на военные разработки. В основном сохраняют свое значение сформулированные выше условия российско-американского отчуждения и влиятельности антироссийского лобби. В контексте миссионерской политической культуры США ослабление ее позиций в результате глобального кризиса может быть представлено для обоснования односторонних действий как в отношении Ирана и Китая, так и России с ее «имперскими» амбициями в Евразии. Американские СМИ по-прежнему ориентированы не столько на объективное освещение позиции России, сколько на некритичное следование официальному курсу или раскручивание сенсаций. Российское лобби в США слишком слабо, чтобы повлиять на деятельность центральных СМИ. Наконец, многие эксперты по России в американских мозговых центрах относятся к намерениям ее руководства с подозрением и исходят из презумпции его виновности в кризисных ситуациях в международных отношениях.

На изменение этих реалий в США уйдет не одно десятилетие. Годы, прошедшие со времени окончания «холодной войны», показывают, что при попустительстве президента кампании по дискредитации России могут быть весьма эффективны. Речь идет не только о новых попытках идеологического обоснования международной изоляции России, но и о целом ряде иных средств в арсенале антироссийской политики — пропаганде во влиятельных СМИ, проведении экспертно-политических конференций с заранее известными выводами, организации коллективных писем общественности, подключении Голливуда и других.

Возможности прагматического поворота в Вашингтоне

Следует сказать и о факторах, которые будут ограничивать деятельность антироссийских группировок. Главный из них связан с растущей озабоченностью американского политического класса в связи с новыми угрозами позициям лидерства США в мире. Несмотря на глубину и возможную долговременность нынешнего кризиса в российско-американских отношениях, без диалога (через посредников или напрямую) обойтись не удастся. Хотя влиятельные круги американского военно-промышленного комплекса все еще рассматривают российскую угрозу как серьезную, на роль новых угроз все более настойчиво выдвигаются Китай и мусульманский мир, объединенные в свое время Сэмюэлем Хантингтоном в «исламо-конфуцианский блок»60. В частности, как ближайшая и требующая безотлагательного реагирования проблема специалистами все более настойчиво предлагается Иран. По мере роста такого рода угроз антироссийское лобби будет тесниться лоббистскими группами антикитайской, антииранской и иной направленностей. Не исключено, что в условиях роста нестабильности и асимметричных угроз в США возобладает, наконец, стремление видеть в России не потенциальную угрозу, а партнера в поиске совместных решений. Впрочем, до достижения этого результата обеим сторонам придется пройти немалый путь.

Будущей гарантией курса на нормализацию российско-американских отношений может стать новый прагматизм Белого дома и способность руководства страны последовательно проводить в жизнь курс на поддержание диалога и сотрудничества, не делегируя важнейшие вопросы на нижестоящие уровни политического процесса. Для получения таким курсом достаточной поддержки в американском истеблишменте потребуется немалое время и усилия. Ведь всякое улучшение российско-американских отношений непременно будет сопровождаться усилиями по саботажу конструктивной политики руководства двух стран.

Стратегия России

Как быть России? Можно ли подорвать позиции антироссийских групп в США и изменить российский имидж, не жертвуя при этом жизненно важными интересами и ценностями страны? Думается, что стремиться к диалогу с американским интеллектуальным сообществом необходимо, как необходимо помогать выживанию и развитию в Америке тех, кого не надо переубеждать в значимости России и отсутствии у нее злой воли — русской диаспоре, славистам и всем настроенным на сотрудничество двух стран. Укрепление сторонников такого сотрудничества в США отвечает долгосрочным интересам России. Следует воздерживаться от непродуманных заявлений, не говоря уже о сознательном провоцировании образа американской угрозы в российском общественном сознании. Необходимы и новые усилия по развитию связей с Америкой на дипломатическом и неправительственном уровнях. Без активного присутствия в глобальном медийном пространстве Россия будет восприниматься как страна, погрязшая в коррупции и надорванная внешнеполитическими амбициями, а не как растущая и готовая к сотрудничеству держава. В век новых средств массовой коммуникации и «мягкой власти» глобальная пропаганда образа российского государства как ответственного за процветание своих граждан и мирное разрешение международных конфликтов является непременным условием сохранения Россией влияния в мире.

Вместе с тем, работая в этом направлении, важно понимать не только возможности, но и пределы усилий пиарщиков и имиджмейкеров. Россия — огромная трансконтинентальная держава со сложным комплексом интересов и ценностей, существенно отличающихся от западных и нуждающихся в четком формулировании и защите. Российский путь — свой собственный. Сближаясь как с Западом, так и с Востоком, Россия обязана оставаться Россией — страной с особой геополитической идентичностью и цивилизационной миссией поддержания культурного и политического баланса в Евразии. Исходя из этого, главным направлением деятельности должно стать укрепление внутренних ценностей, материально-экономических и интеллектуальных основ развития страны в усложняющемся мире.

Во-первых, необходимо понимание и развитие российских ценностей, провозглашенных руководством страны как связанных с поддержанием этнического многообразия, укреплением системы государственного управления и поддержанием ценностей образования и семьи. Используя предложенные Кремлем идеи «государства-цивилизации» и «консервативной» державы, нужно создать такой образ страны, который вберет в себя лучшие компоненты российских ценностей без излишнего их противопоставления Западу. Кстати, за исключением советского периода, Россия никогда не формулировала свои ценности как антизападные. Речь всегда шла о формировании и защите ценностей, традиционно уважаемых странами Запада, — о христианском гуманизме, межэтническом диалоге, сильном государстве и социальной справедливости. Сегодня задача состоит в том, чтобы выработать новый, приемлемый для России синтез этих ценностей. В этих ценностях немало универсального, и это должно облегчить задачу их будущей защиты и продвижения в мире.

У России имеется немалый исторический потенциал для проведения внешней политики ценностей. Однако эти ценности должны быть четко сформулированы и разделяться широкими слоями населения. Господство же групповых интересов и коррупции в высших эшелонах власти не способно вести к чему-то большему, нежели договоренности относительно «прагматичной» внешней политики. Слабое, неэффективное государство не способно на постановку и решение долгосрочных задач. Переформулировать сообразно времени традиционные русские ценности и национальную идею — задача сложная, которая под силу философам и международникам-теоретикам, но не пиарщикам, экспертам и журналистам.

После внутреннего осознания и утверждения ценностей можно будет ставить задачу их продвижения во внешней политике, действуя наступательно и конкурируя на ценностном поле с Китаем, Евросоюзом, США, Турцией и другими странами. Эти страны действуют напористо, активно продвигая и насаждая свои ценностные принципы в Евразии и других регионах мира. В ряде аспектов нет оснований противопоставлять одну систему ценностных ориентаций другой: для такой страны, как Россия, западничество может сочетаться и даже органически соединяться с плодотворным сотрудничеством с другими частями мировой системы. Россия может сближаться с Западом и Востоком, оставаясь при этом Россией. Без активной политики сохранения, защиты и продвижения своих ценностей в мире сфера российского культурного влияния будет продолжать сужаться, а кризисы в Евразии, подобные грузинскому и украинскому, станут постоянным явлением.

Во-вторых, необходимо помнить о важности развития материально-силовых и экономических ресурсов страны, использование которых может обуславливаться слабостью иных, в том числе ценностных ресурсов. Существенно и осознание границ использования материально-силового ресурса во внешней политике страны и продвижении ее ценностной системы. Надорванность продвижением коммунистических проектов по всему миру вопреки имевшимся возможностям должна была многому научить российских политиков. Новая внешняя политика не должна стать вторым изданием советской политики или же уподобиться панславизму, подтолкнувшему Россию к разрушительной войне с Германией и Австрией в 1914 году. Должен стать уроком и захлебывающийся сегодня американский проект продвижения либеральной демократии в мире. Сегодняшний, сравнительно длительный этап — этап не восстановления «своей империи», а собирания, сбережения и осторожного продвижения своих ценностей там, где для этого уже имеется подготовленная почва. Нужно готовиться к длительному и упорному самоутверждению в мире, причем расчеты на кризис или упадок западной цивилизации могут, во-первых, не оправдаться, а во-вторых, являются сомнительно плодотворными в принципе.

Наконец, необходим поиск новых теоретических основ формирования российской внешней политики. Предстоит заново осмыслить природу современной системы международных отношений, характер внешних вызовов и оптимальные варианты ответа на эти вызовы. Формирование действительно полицентричного или многополярного мира потребует значительного времени. Период же неопределенности, или «несбалансированности» мира, скорее всего, продлится не одно десятилетие и окажется наиболее опасным со времени окончания Второй мировой войны. На это время российской внешней политике нужны новые ориентиры, выводящие ее за пределы чрезмерно абстрактной и дезориентирующей теории многополярного мира. Успехи российской политики сегодня должны быть связаны с гибким отстаиванием национальных интересов, а не фронтальным столкновением с агрессивными и сильными державами, главной из которых выступает сегодня США. Конфликты, подобные грузинскому и украинскому, не должны стать правилом. Необходимо новое понимание превентивной дипломатии в Евразии, новое понимание российских интересов в Азии и новый поиск сфер взаимодействия с западными странами.