А убил меня тот мальчишка с торчащими пшеничными волосами.
Он не мог меня не убить. Я всё сделал для этого.
— Пошли — сказал Димка.
— Куда? — спросил я.
— На «Черную речку»…
Догадка проклюнулась сквозь пьяную хмарь, сквозь зыбкую морось предутренних сумерек, тяжелого полусна, лиц чужих мне людей, ящиков с бутылками и прочей дребедени, чем бывают набиты ночные палатки…
Да светится Витрина Твоя во мраке веков!
Вяло и неохотно я подумал: вот и всё.
За тот вечер я вылил из себя все дерьмо, что культивировал все эти годы… Все свои порушенные надежды… всю неудавшуюся жизнь…
Сначала всё складывалось как будто неплохо.
Я решил твердо: Веру я заберу к себе. Малышка будет жить с нами… Я уже обещал сходить с ним в зоопарк. Он будет какать в мой детский горшок, который отыскал я в кладовке.
Накануне мы с Верой ходили в детский сад. Я всё там уладил. Она мне подыскивала работу…
«А почему, собственно, нет? — думал я. — Ты сам хозяин судьбы своей… Пора выбираться из этой помойки, из своего сумасшедшего текста, придуманного самим собой и никому не интересного… Пора жить простой жизнью. Пора, наконец, отдавать долги!»
И еще… Еще мне Вера сказала, что у нас скоро будет свой малыш!
Но зверь, живущий во мне, распорядился иначе.
…вначале было пиво… И было как будто весело… Приехал Димка — привез левый товар — несколько блоков сигарет с оптового рынка. Маленький секретный бизнес — разница от продажи клалась в карман… вернее пропивалась.
Какие-то люди приходили и уходили… А я всё вытаскивал деньги, как из прорвы и угощал… В палатке было так много выпивки!
А потом… потом наступил момент, когда кто-то шепнул мне из своих глубин и высот: «иди домой». Какой-то добрый ангел пытался вразумить меня… Но я не услышал… не захотел. Слишком тих и невнятен был голос… А в палатке оставалось еще так много выпивки!
Мы пили еще и еще, пока не наступил полный мрак.
Нет, до полного мрака была еще одна фраза… реальная и жестокая: «Никаких детей от тебя не будет. Никогда!». Тогда и наступил полный мрак.
Какой-то хоккеист лез с поцелуями…
— Я ж Капустин… Знаешь? Брат того самого! Я за сборную юниоров играл. А ты мужик четкий… Я вижу… Дай я тебя обниму, земеля…
Димка кемарил в углу… Вера бойко торговала…
От нее едва уловимо веяло предательством.
Я очнулся от звука собственного голоса… Как отвратителен он был! Я кашлял и плевался словами. Зверь сцеживал яд. Всё было наполнено им… Всё казалось мелким, ненужным… в прорехах! Жизнь, сшитая из ветоши, расползающаяся по швам… Мышиная любовь… игрушечное коварство… Всё… Всё! Всё не настоящее!!
И тогда я оскорбил их по-настоящему… вычурно и грязно.
Я сказал: «Профурсетка от бога и Чмо с большой буквы — идеальная пара!» и хмыкнул, довольный своей шутке.
Мне всё казалось, что я говорю в пустоту, что до них не доходит мой яд… Оказалось — доходит.
— Пошли, — сказал Димка.
Я, пошатываясь, встал.
Димка взял ломик, что валялся в углу.
«Зачем он здесь, — подумал я, — чего им открывать? Картонные ящики с шампанским или полиэтиленовые с пивом?»
(«Если на сцене валяется ломик, он обязательно что-нибудь проломит» — не Чехов).
Мы вышли.
Димка мне стал неинтересен… как, впрочем, и его благоверная.
Я повернулся к нему спиной… лицом к дому… Мне нужно было домой.
Я ничего не успел уже в этой жизни. Даже испугаться…