Любое дело нужно доводить до конца. Взялся за нож — бей. А иначе чего ты будешь стоить в этой жизни?
Денег была еще целая куча. Поэтому, отдохнув и приведя себя в божий вид, я вновь и вновь выходил на тропу порока.
Предводительствовал в походе мой обезумевший друг. Мне же уготована была роль наблюдателя.
Знаете таких чистоплюев и ссыкунов?
В Чечне кровь рекой, баб насилуют, а тут приезжает какой-нибудь дядюшка Майкл или того хуже — престарелый чувак из нашей «яблочной», везде протестующей и всем недовольной, прослойки, и наблюдает, то есть начинает боевым генералам о правах человека болты вкручивать. Его, естественно, посылают по матушке, да зря… Погорячились генералы. Гуманист и защитник прав оказался той еще вонючкой.
Так напылил в прессе и всяких там Международных сообществах, что генералы за голову схватились. То-то, наука вам, старым воякам, высказываешься публично — выбирай, бля, выражения — на тебя весь мир смотрит.
Я хоть и не был большим ссыкуном, (я был ссыкуном обычным) но чистоплюйство и морализм, привитый всей прошлой жизнью, не до конца изжил из организма. Один всю жизнь по капле выдавливал из себя раба, мне же уготована была иная работенка: выдавливать последствия этого выдавливания.
Короче, на тропу порока я вышел не до конца подготовленный. Не было во мне еще жизненно необходимого цинизма. Я все еще был чуть-чуть девственник.
Я выходил на Тверской…
Тогда еще богатство Родины берегли, не выгнали на задворки лучшие кадры страны. Власть с продажной любовью благополучно сосуществовала. Чувствовалось в них что-то родственное… Было в этом родстве сугубо наше, национальное. Буйство русской души в сочетании с непосредственностью и бесшабашностью. «А нам все по хую, мы ебанутые»… Вот мэрия с мэром, а вот сутенеры в малиннике. Аверс и реверс одного явления… Свобода и беспредел сплелись в едином экстазе.
Так вот, я вываливался из «тачки» у очередного «малинника», а за мной, оказывается, тянулся «свадебный кортеж» из любопытствующих дядей на машинах. Только что куколок и шариков на машинах не было… Очевидно, мой вид не вписывался в повседневный и унылый съем девок. Очевидно, я был колоритен в своем непосредственно-бесстыдном поведении.
Я устраивал публичные мини-спектакли.
— В одну шеренгу становись! Равнение на мэра! Родина-мать не забудет ваш подвиг. Вспомнит всех поименно!
— Поименно не надо! — кричали девчонки.
— За правое дело многопартийной системы — будь готов!
Я отдавал пионерский «салют».
— Всегда готовы! — отвечали мне радостно.
Часовые любви — «мамочки» — меня уже узнавали.
— А это ты, горе луковое. Опять насосался?
— Мадам, сосать это по вашей части… Мы просто глушим… О, кей?
Мадам делала вид, что не слышит…
— Ну, и почем нынче любовь и дружба? Для постоянного клиента скидки предусмотрены? Нет? Будем искать…
Я возвращался к «тачке», за которой стояла машина сопровождения. Из окон выглядывали мужики.
— Ну, ты даешь, парень! Мы за тобой по всей Тверской едем… Такого еще не видели.
— Ладно, ладно…
Я, как кино-диво, делал им ручкой, мол, не надо оваций… Автографы завтра, после пресс-конференции…