Это вопрос… Это супер вопрос! На него я и пытаюсь ответить… И не хочу отвечать! Все как было — так было! Точка. Не помню чудное мгновенье! Мне не нужно мое прошлое! Я не нуждаюсь в нем!
Так!!
Правда, вопрос-то плевый. Не вопрос это для психоаналитика. (Еще один персонаж во мне разгулялся… Вы считаете?) В общем, никчемный вопрос, хотя и углубленный. На поверхности он не лежит… Он на дне лежит… Камнем. В тине лежит. В ил его засосало… склизкий стал, весь в лишаях, в ракушках… Мешался, между прочим, страшно! Уныние от него, вместо оптимизма…
Так я недавно с духом собрался, воздуха хватанул полную грудь, да нырнул в пучину…
Вытащил его — склизкого, вонючего, — на брег пустынный, да выкинул к чертовой матери. Он и развалился на солнце. Не камень оказался — труха.
И всё мне понятно стало. Ясно, как божий день!
Достоевский во всем виноват. Старая калоша. Заразил меня молодого, свежего… Погубил!
Я ж восприимчив был, как агнец божий, бесформенен и зыбок, как планктон, как облак — кучеряв. Всякую гадость воспринимал со вниманием. Тянуло меня ко всяким изломам да ракурсам…
А тут такая гадость попалась — первосортная! Я буквально зашелся и онемел… Я провалился туда! Загремел, со всей кучерявой пылкостью.
Теперь я так скажу, — из глубины своих сорока четырех: он хоть и подростковый писатель, однако подросткам-то как раз я бы его не рекомендовал. Разные подростки случаются. И такие, типа меня, чумы.
Лучше б мне порнушку тогда показали. Да в танцевальный класс определили, ногами крутить. Или юнгою на корабль…
А тут… я и Достоевский со своими похабными текстами! Они ж засасывают…
Когда я вынырнул из этой роскоши, наблудившись до умопомрачения — меня в армию замели. С моей восприимчивостью, бесформенностью и кучерявостью — лучше места еще никто не придумал.
Там я всё это изобилие благополучно утерял.
Вернее оставил. Но зарыл глубоко, до времени…
А Достоевский выжил. Он оказался сильнее.
А знаете почему?
Всё очень просто. Я — и есть Достоевский.
Вот так.
В предыдущей жизни я был Достоевским. Мысль понятна? Он (я) умер, мотался где-то неприкаянный греховодник… заскучал… и решился-таки на новый срок. Подыскал подходящее тело… А может так, — в первое попавшееся сиганул. И вот…
Такие, как этот, не умирают навечно… Обязательно эстафету передадут.
Так выходит, он мне даже не папа. Он всего лишь предыдущая стадия моего развития.
Вы, наверное, спросите: «А кто же ты был до Достоевского, в позапрошлой жизни?»
А я не помню! стерлось… Очевидно, какой-нибудь проблядью. Дешевой солдатской шлюхой.
«Почему же непременно проблядью?» — удивитесь вы.
А черт его знает почему. Я так чувствую… Ос-чу-ча-ю… И потом, не мог же Достоевский получиться из кого-то приличного…
Электрички, кстати, уходят одна за другой. И толпа редеет… Пусть уходят, пусть редеет. Куда мне торопиться…
Мне здесь нравится. Человек существо коллективное и одинокое одновременно… А здесь это неплохо сочетается…
Так вот, мало того, что дурная наследственность прошлой жизни пудовой гирей на шее висела, я и в этой повел себя не лучшим образом. Кучерявость свою утерял, бесформенность надежно спрятал, восприимчивость пообтрепалась за время службы. Взамен появилась некоторая «бритоголовость». Мужской коллектив очень этому способствует.
Короче, самоутверждался я все эти два года. И досамоутверждался… Наследил, напакостил так, что Армия меня решила в дисбат сдать. Однако в последний момент передумала чё-то, не стала связываться и выплюнула в положенный срок на волю.
А я ведь не только самоутверждался… я ИДЕЮ все эти два года в себе растил. Ну, помните, как там у нас: «Тварь дрожащая или право имею…» Нет, со старушками я еще в прошлый раз разобрался… Не правильный это путь. (А ведь тогда, признаюсь, я сам намеревался убивство совершить… да, да… Была такая мечта.) Переживал только, — смогу ли? На грани был. Однако что-то во мне пробудилось и загрызло мечту на корню. Но картинку в воображении нарисовал натуральную. От той картинки чуть и не спятил. Я это описал потом с предельной достоевскостью… Так вот, теперь я растил другую Идею. Какую? Какая разница… Все идеи одинаково отвратительны и отличаются лишь убойной силой, заложенной в них.