В офицерской столовой было уже пусто. Мы нагло расселись в самом центре небольшого зала, жевали безвкусный завтрак и молчали. Черт, «мы». Вопреки моим опасениям обормот не удрал — и его безвольно-трогательное «не бросай меня» обернулось на деле чуть ли не «я тебя не брошу». И все бы было хорошо, только почему же мне так хреново?
По-че-му?
На самом деле я, конечно, знала ответ, но только очень уж глупо искать, хотеть, получить — и не уметь просто радоваться вырванному кусочку счастья. Счастье на поверку оказалось сложноватой штукой. И, кстати, довольно болезненной: так бурно отмечать окончание целибата все же не стоило.
— Ты заелся, — сообщила я Дональду, чтобы отвлечься. — Свинтус.
— А… Эм.
Как можно заесться этой дрянью — ума не приложу. А этот кадр успевает по полной программе. Дичь какая-то это все: и устряпанный своим завтраком Дональд, и тоскливая пустая столовая, и мое желание просто запрыгнуть на стол и повиснуть на его шее.
«И ты меня не бросай. Ну пожалуйста, ну что тебе стоит?»
Я молча сунула ложку в рот и посмотрела, как обормот вытирает подбородок.
— Добрый день. Можно к вам?
«НЕТ!»
— Привет, Валерия.
Девушка лучезарно улыбалась и держала в руках крохотный поднос с порцией. И так мне сейчас живо представилось, что я ее беру и вминаю завтрак в эту белозубую улыбку. А потом с ноги ее, сучку, с ноги, ну кто тебя лезть просит, а?..
Я вспомнила, что капитан Гинемер еще и боевой энергетик, и слегка подувяла.
— Садись, н-наверное, — неуверенно сказал Дональд, поглядывая на меня.
Ждет моего согласия. Подстраивается. Приятно. Бесит.
— Да я так, поболтать, — сказала девушка, устраиваясь. — Ничем серьезным напрягать не буду. Честно-честно.
— Правильно, — сказала я, многозначительно облизывая ложку. — Не стоит.
Валерия хихикнула и посмотрела на обормота:
— А я вас заменила, когда Кацуко-сан осталась без ученика. Скажите, она всегда такая была?
— Всегда, — полуулыбкой ответил Дональд, а Валерия только кивнула.
Поняли друг друга, ученички. И чему вас такому учили особенному? И я, черт побери, вовсе не ревную и не завидую вашему прошлому. Хименес не заставлял меня ломать мозги и взрывать потерянные планеты.
Пока я изучала двух треплющихся учеников — бывшего и действительного — они, оказывается, трепаться закончили. Обормот встал и тепло мне улыбнулся:
— Мне п-пора.
— Давай, — пожала плечами я. — Вперед.
Самое забавное, что он ушел и не обернулся. Ни взглядов друг на друга, ни слов, ни чмоков в щечку — эту ерунду, по-моему, показывают в фильмах, да? Приятно, что не только у меня никогда не было нормальных отношений.
Наверное, я слишком довольно улыбалась своим мыслям. Холодному космосу не терпелось вернуть меня с седьмых небес.
— Сейчас спрошу что-нибудь пошлое, — хихикнула Валерия.
Она еще здесь. И я сама еще здесь, вот только почему — не ясно решительно. «Эосфор» ведь ждет. Меня никто не торопил, но и делать больше нечего. Очень, кстати, продуктивный метод работы с персоналом.
Со мной, во всяком случае.
— Спрашивай. По дороге.
Я поднялась и пошла к выходу из зала. Тарелки холуи подберут. Меня вон вчера не застрелили за избиение канцлереныша, еще не хватало теперь убирать за собой.
— Как тебе с ним?
— Валерия, а ты не находишь, что вопрос слегка личный?
— Возможно, — сказала Гинемер. — Так как тебе с ним?
Молодец. Выбесила. Я остановилась в дверях столовой и на каблуках развернулась к ней.
— Слушай, ты!..
Она улыбалась — шикарной текучей улыбкой человека, который много знает, получает от знания удовольствие и ничуть этого не стесняется. Ау, милая девочка с разбросанными бумагами, ты где?
И я ошиблась в человеке. Черт, я так позорно ошиблась.
— Я слушаю, Алекса, — напомнила мне моя позорная ошибка. — Внимательно слушаю.
— В чем смысл? — полюбопытствовала я напрямик.
Вряд ли ее интересует, сколько раз мы кончали и почему слюняво не попрощались в щечку. А уж что ее интересует — это уму непостижимо.
— Смысл в Дональде, Алекса.
Я прикинула пару смешных вариантов продолжения, но, к счастью, поняла, что милая капитан Гинемер слишком уж далека от таких дур, как Лиминаль Рея и Алекса Кальтенборн-Люэ.
Думай. Смотри в эти глаза — и думай. Они оба — ученики великой Кацуко-сан. Она — вторая.
Ну, инквизитор Кальтенборн, вот и ответ.
— Ну да, в нем, — кивнула я. — Не успела ты сменить главную звезду, как появился еще один лидер гонок. Что, «лучшая из лучших « чешется, капитан?
В десяточку: она теряется на секунду. Какая-то секунда — минус улыбка, плюс растерянность, плюс настороженность, помножить на…
— Ты не лучшая, Алекса.
Отдача вечного «Ты самая лучшая, доченька» больно ударила где-то под сердцем. Это было… Наплевать.
— Посмотрим, — ответила я и отвернулась.
Кто-то во мне рвал вожжи, разворачивал, пытался вернуть к неоконченному поединку, к бою, который только начался, к бою, где будет только победа и Алекса. Которая лучшая.
«Я ж тебе, коза рыжая, сказала. Наплевать».
— Ты долго не протянешь, — сказали сзади. — Или ты уже хочешь к Джахизе? Лично расспросить, так ска…
Бам-м.
Я пропустила только один удар пульса, а Валерия — только один удар. Кишки «Тени» сжались, перемалывая меня.
«Убить суку».
Потом между нами повисла стена голубого тумана — полупрозрачной взвеси из концентрированной энергии.
— Нас не будут разнимать, — сказала Гинемер, слизнув с губы кровь. — Ты уже поняла?
— Да.
У меня кровь текла из носа. Гребаная девчонка еще не успела мне ничего сделать — просто отгородилась, но как же плохо я переношу напряжение в боях с энергетиками.
— И нам не дадут друг друга убить.
— Это досадно, — согласилась я.
— Но я все равно тебе помогу.
— Убьешься сама?
Какая милая улыбка! Я сейчас потеку.
— Мечты, Алекса. Мечты.
Мечты? Хорошо, вот сейчас только…
Это была боль. Маячки, которым приказано следить за телом, со скрежетом сдвинулись — и пусть этот скрежет я всегда додумываю, пусть он выворачивает меня наизнанку, пусть я сейчас полетаю от ее силовых ударов — пусть.
— Итак, Алекса…
Силовой рукав. Примитив, надо просто бороться с болью — и чуть-чуть подставиться.
Энергия бьет тебя изнутри, вот что по-настоящему мерзко. Мерзко, больно — больно-больно-больно. Это как укол в каждый нерв в зоне поражения, и сколько сейчас клеток порвало, я не знаю.
И не хочу знать.
Перекат, толчок от стены, прыжок.
— Что тебе рассказать о тебе самой?
Голос звенит — и это плохо: Валерия куда сильнее, чем мне показалось поначалу. Она, дрянь, даже не напрягается. Дрянь висела в сантиметре от пола, окутанная легкой дымкой, а на запястьях копился новый заряд — пустые обманки, она ударит как угодно и чем угодно, а я пока могу только кататься и прыгать, ловя вскользь ее красивые финты.
Давай, ты сильная, Гинемер. Сильная ведь?
Прыжок.
— Ты видишь ее каждую ночь или через раз?
Удар. Ты предсказуема, девочка моя. Я, впрочем, тоже: я не стану трепать языком.
— Убивают сны, правда?
Она читала мое дело. Она боится выходить на ближний бой. И она знает о Джахизе.
«Ты сволочь, Дональд. Как есть — сволочь. Или она «читала» память Марии, и тогда сволочь она».
Я извернулась, едва не переламывая себя в талии, ввинтилась в промежуток между двумя рукавами и поймала животом простой «кулак».
— Почему Джахиза, Алекса?
Быстрее, черт. Мне надо быстрее.
Гинемер сместилась, дрогнула и превратилась в череду размазанных силуэтов. «Силовой корпус» всегда ставил меня в тупик, да и при чем здесь какая-то я? Это было совсем плохо, потому что это было невозможно быстро, невозможно сильно.
Удар в голову отбросил меня на стену, от второго я увернулась — уж не знаю как. В мозгах звенел только голубой цвет, только голос сияющей сучки.
— Она обошла тебя?
Удар.
* * *
Я сижу в рубке тактического перехватчика, прижимая колени к груди. На экранах гаснут сигналы критических повреждений, и мне пора наружу, но снаружи…
Снаружи было снаружи.
Пинок по рычагу, тугое «чмок» мембраны — и я стою в ангаре.
— Три — ноль, курсант Кальтенборн-Люэ, — сообщили мне.
«Три. Ноль. Ноль — это я».
Все звено уже здесь, одной кучкой, в кровавом киселе ангарного освещения. Я нахожу взглядом улыбающуюся старосту и иду прямо к ней.
— Что теперь скажешь, Мамина дочка? — спросил кто-то из ее подпевал.
Не скажу ничего. И не рассчитывайте, я буду ждать, что скажет победительница.
— Сто сорок отжиманий, — тихо сказала Джахиза. — Если ты помнишь.
— Помню.
— Если хочешь — мне достаточно просто твоего поражения.
Не сомневаюсь.
— Пари есть пари.
Этот чертов голос снова меня подвел, уже не нужно больше ничего говорить. Я опускаюсь в упор лежа, смотрю в пол.
— Раз.
…Она обошла меня на второй петле, вырезая целый сектор залпом легких ракет…
— Два.
…Я ошиблась, делая «чакру Фролова», и пропустила срыв щитов правого борта…
— Три.
Истертая до блеска летная палуба прыгает то ближе, то дальше, и я хорошо держу ритм. Я вообще молодец. И все бы хорошо, но я вижу боты обступивших меня людей. Боты тех, кто сейчас смотрит, как корячится — изящно, красиво и подтянуто — бывшая лучшая.
Мир трескается, идет широкими провалами, потому что…
Это мир, которого не было.
* * *
Я пропустила еще один удар и в последний момент подпрыгнула, вырывая ногу из-под удара «молотом».
Что это было?!
— Она унизила тебя?
Удар.
* * *
Мне больно. Как же мне больно.
Низ живота сводит так, что я не вижу поля стереопроектора, да я вообще ничего не вижу, кроме преподавателя, к которому мне снова придется обращаться. И вдобавок меня тошнит.
Тошнит — больно. Тошнит — больно. Краткий конспект сегодняшнего занятия по трехмерному планированию боя.
«А ты могла оптимизировать цикл. Всего одна подпись — ты ведь уже можешь принимать такие решения. Всего несколько курсов инъекций». Я стискиваю зубы и дышу ртом, вспоминая маму.
«Хорошая девочка должна уметь терпеть боль».
Я очень хорошая девочка, мама. Понимая, что больше не выдержу, я нажала кнопку вызова. Младший друнгарий Штатмайер — добрый и хороший, он поймет. Даже второй раз за занятие.
Зеленый огонек — мне разрешают выйти. Давай, Алекса. Вперед.
Я выхожу в проход между голостолами, я вижу спасительную дверь: за ней — туалет, медкабинет и немного пытки ходьбой. Так немного, что даже смешно. А потом мне под желудок прилетает крохотный удар.
Безвредная шалость — мы эту дрянь учили, чтобы складывать пальцы в «третью печать». Маленький спазм, совсем крохотный, но моему желудку хватит, и вот я уже сижу на коленях, передо мной — лужа желчи, а в животе все взрывается и никак не взорвется кластерная боеголовка.
«Откуда эта мысль?»
— Она что, обмочилась?
— Нет, месячные.
— Алекса, ты как?..
— Ах-ха-ха! Мамочкина, ты как, жива?
— Все сядьте на места!
Теперь боль повсюду, а лицо горит от позора, и мне так плохо, как не было еще никогда, и сжимаются кулаки, потому что я знаю, кто меня ударил и знаю, что меня нет.
Этого. Мира. Нет.
* * *
Маячки еще работают, я вываливаюсь в черную кишку коридора между двумя рукавами энергии. Я уклоняюсь только потому, что тело меня не слушается. Моему бедному телу надо еще чуть-чуть продержаться, но если бы еще мозги не были там — в голове отжимающейся неудачницы, в голове потекшей неудачницы.
В голове Алексы, которая никогда не…
Больно.
Очень-очень больно.
— Она была добра с тобой?
«Добра?!»
— Она хотела тебе помочь?!
«Помочь?!»
Удар «силовым корпусом». И еще один. И еще.
* * *
— Александра, подожди.
Я оборачиваюсь. Не люблю ее. Хочу подружиться, наверное, — но не люблю.
— Что тебе, староста Фокс?
— Я слышала, как другие кадеты отзываются о твоей матери. Это недопустимо.
«Безумная дура», «мама Мамочкиной дочки», «Рыжая госпожа». Что из этого ты слышала, староста Фокс? Я смотрю на нее, понимаю, что у нее дурацкие веснушки, что над ней смеются из-за них. Не из-за мамы, не из-за того, что она заучка и дочка сумасшедшей.
Из-за веснушек.
Не люблю ее. Завидую — и не люблю.
— У тебя все, староста?
— Нет, постой. Ты меня не поняла.
Она хватает меня за запястье — прохладной, сухой ладонью, и я мгновенно вспыхиваю, потому что это прямиком в холле, потому что — люди, потому что я бегу домой. Одна из немногих.
— Староста?
— Твоя мать обращается с тобой неправильно, Александра Люэ. Ты не должна этого всего!
— Всего?
— Всего. Ты хочешь быть инквизитором?
— Хочу, это глупый вопрос, староста!
Я злюсь. Глупая, глупая девчонка.
— Ты плакала, когда потеряла сегодня своих пленных.
Страх. Стыд — это ведь был простой симулятор, простая игрушка, в которой мне надо было всего-ничего: выйти из-под обстрела, увести корабль. Мой балл — лучший, мое решение — да обзавидуйтесь вы все, дряни!
Но их было трое. Три шкалы уровня давления в тюремном отсеке. Три тысячи лишних килоджоулей на латание пробоины — это ведь так много, правда?
— Неужели ты готова так встать на путь Мономифа?!
Горячий шепот, слишком горячий: ну же, Алекса, она всего-навсего завидует тебе, ты ведь хочешь быть там, в космосе, ты хочешь быть Пламенем Первого Гражданина. Ведь есть мама, есть гражданство четвертого ранга, есть верный третий ранг…
А мы смотримся глупо: две шепчущиеся девчонки посреди огромного холла, а над нами — купол звезд, перечеркнутый двумя кривыми мечами.
— Я тебе помогу, Александра! Мой папа — завкафедрой войд-карго в филиале на Максильянисе. Ну, это тоже флот, но там…
Там не надо убивать.
— …Ты просто переведись!
— Александра.
Я вздрагиваю, вздрагивает рука на моем запястье. Маме надоело ждать меня на улице.
Не вижу ее лица, совсем-совсем не вижу: оно в тени звездного купола, и мы уходим, а мама все говорит, говорит, говорит… Да, мама, я самая лучшая. Моя цель — стать лучшей дочерью Мономифа, взойти на единый путь, превратиться в орудие Первого Гражданина, а эта девочка просто мне завидует. Я знаю, мама. Знаю, буду. Знаю. Буду.
Это мир, который был.
Но это был не последний раз, когда я разговаривала со старостой Джахизой Фокс.
* * *
Я очнулась от скрежета — требовательного, громкого и непрерывного — во всем теле. Черт меня побери, — он был! Я продержалась целых сорок секунд, и нет смысла жалеть о боевой сыворотке, которой у меня не было. Я продержалась, а вопросы «что это было?» мы отложим на потом. И взрыв воспоминаний мы отложим на потом, потому что маячки не дадут мне много времени.
От «силового корпуса» я отмахнулась, как от пощечины, пропустила совсем уже унылый «молот» и впечатала Валерию в стенку.
То есть это мне показалось, что впечатала.
Меня проволокло по коридору и прибило к стене, словно прессом — чистым, невидимым и весом с легкий бот. Прямо напротив с хрустом размазалась Гинемер. «О, а у нее вывих в локте». Уверена, что если бы смогла пошевелить хоть глазами, обнаружила бы у себя такой же.
А потом между нами встала Лиминаль.
Тяжело-то как, а?
Кукла канцлера изучила Гинемер, неспешно обернулась ко мне.
— Его Меч приказал доставить тебя к нему, — беловолосая подумала и добавила: — Немедленно.
Пресс пропал, а я рухнула на пол. Маячки еще блокировали боль, но левая рука шевелилась очень плохо. В голове утихал скрежет, унимались теплые вихри, и я на правой руке подтянулась к распятой Валерии. И еще чуток. И еще. Ну, давай. Я видела только носки ее легких серебристых сапог, до них еще целая бесконечность, и мне надо успеть, пока…
— Что ты делаешь? — спросил бесстрастный голос сверху.
— Надо… Кое-что закончить.
Я не успела, потому что скрежет замолчал, пронзительно тикнув напоследок, и вся отсроченная боль рухнула на меня — одним огромным пыльным контейнером из-под сверхтоплива.
* * *
— Как тебе это удалось?
Уберите свет.
Я втянула носом воздух и снова закрыла глаза. В них скопилась вся пыль этого древнего корабля и набились все осколки моего больного разума. Наверное. Иначе чего ж мне так больно смотреть?
— Алекса, ты меня понимаешь?
Увы, да.
Я поняла, что отвечаю мысленно и приоткрыла рот. Челюсть оказалась слишком легкой, и двигать ею получалось очень щекотно. «Черт бы вас побрал, чем вы меня накачали?»
— Понимаю.
— Кто я?
— Ты — последняя из Лиминалей. Рея.
— Хорошо.
Я не видела ничего хорошего — ну да ладно. Я подергала себя за ниточки, выясняя, все ли исправно: руки, ноги, голова. Голова. Там было… странно. Там было море образов, которых быть не могло, эти образы противоречили друг другу, в них была я, и было много чего разного вокруг меня. А маленький рыжик в персиковом платьице стоял над этой свалкой и пытался понять, что тут делать: разобраться или выжечь это все.
Выжечь… «А ведь ты уже сделала это когда-то, да, Алекса? Но воспоминания — они не горят».
Я села и осмотрелась: корабельная интенсивка, большая и шикарная. Мыслям тесно в голове, они давили на непослушные мышцы лица, и в зеркальной ряби хирургических лючков отразилась улыбка.
— Ты готова?
Ах да, Его Меч.
— Готова.
Черт, я улыбаюсь. Мне страшно смотреть в тот завал, который открылся на месте моей красивой и идиотской памяти, мне больно, но я улыбаюсь. Пойти к Его Мечу? Да запросто.
— Тогда идем. Как тебе удалось выстоять против Гинемер?
Она многословна. Она любопытна. А я переспала с парнем ее мечты.
— Это? Это пустяки. Еще один подарок моей мамы. Я ведь должна была быть лучшей.
Мама.
Да, воспоминания не горят, и поздно об этом жалеть, пора наслаждаться и забить наконец на то, что идущая позади Лиминаль Рея выгрызает мне взглядом затылок. Я побывала в мирах, которых не было, нашла то, что искала, то, что возвращалось ко мне во снах, и вот теперь поняла, что должна смертельно бояться, испытывать к себе отвращение. По идее, конечно, должна.
По факту… По факту все сложно.
— Дальше иди сама.
Я взглянула на двери, оглянулась на Рею. Удивительно, но, даже погруженная в мысли, я помнила каждый свой шаг, каждый поворот и лифтовый прыжок. Рука об руку с такими мыслями необычайно приятно начинать аудиенцию у Его Меча.
— Капитан Кальтенборн.
Его Меч обнаружился в центре стрельчатого зала. Точнее, у центра, потому что господствующее положение занимал все же не канцлер. В сердце помещения мерцала алая полусфера, метров пять-шесть радиусом. Она росла из пола, опоясанная кольцами, окутанная голопанелями и старыми примитивными экранами.
У одного из таких пультов и стоял невысокий человек в длинном сюртуке.
— Подойдите.
Опять голос звучит прямо в голове, словно дублированный какими-то системами. Системами паникующего организма, не иначе.
— Взгляните сюда.
«Я забыла поклониться. И вообще забыла поприветствовать его», — подумала я, повинуясь скупому жесту. Экран, на который указывал канцлер, показывал схему чего-то странного: какое-то древнее светило, одна из финальных стадий основной последовательности звезд. Вокруг плавали планеты, окруженные космическим мусором, виднелись останки циклопической космокреации.
Системе миллиарды и миллиарды лет, и похожа она на… систему Червей Пустоты, только очень заброшенную. Или, например, проутюженную имперским флотом.
— Это не наш мир, Кальтенборн, — предостерег Его Меч.
Вырезанная в алом полумраке фигура изучала тот же экран, заложив руки за спину.
Я молчала. Если меня спросят, я скажу. Но не раньше: хоть как просветлело у меня в голове, алая сфера и канцлер давили на психику поистине чудовищно. И Его Меч прекрасно это понимал.
— Запомнили координатную сетку?
— Так точно, канцлер.
— Координаты матрицированы, шестимерны.
Я кивнула себе: привязка все же к нашему пространству — трансаверсальная привязка, высшая войд-навигация, которую я помнила только чудом. Ну и каким-то захолустным краем памяти. Чисто теоретический курс, как мне всегда казалось.
— Так точно, канцлер.
— Это точка вашего выхода.
Цель. По ту сторону изнанки, в Закате, в «зазеркалье». Империя собрала всех, кого могла, — и решилась.
— Цель — вот эта планета. Серо-желтая.
«Закат изменчив», — вспомнила я слова Дональда. Можно рассчитать точку входа в Закат, но нельзя рассчитывать на то, что там увидишь что-то конкретное и измеримое.
Просто живой мертвый космос. Просто-просто. Все вычисляется на ходу, под прицелом Предвестий, в мире, где прямо из пустоты ткутся обломки планет, где блуждают призраки разбитых миллионы лет назад кораблей.
Локаторы там сходят с ума. Быстрее них — только пилоты.
Канцлер смотрел на песочный диск, и вроде как странную аудиенцию можно считать оконченной. Мне сказали «взять», напомнили навигационную дрессуру, осталось только понять, почему этот брифинг проводит лично Его Меч.
— На все вопросы ответит войд-коммандер Трее.
— Так точно, канцлер.
— И последнее. Вы — командир экспедиции.
А вот теперь — действительно все. Мне страшно, я хочу смотаться за три галактики от этой драной миссии, от алой полусферы и страшного отца непутевого сына. Знаю: не дадут.
Знаю: я и сама не убегу, потому что даже с кашей вместо памяти я — Алекса.
— Люэ? За мной.
Кацуко-сан обнаружилась прямо за дверями у Его Меча. Я еще оглядывалась на тяжелый силуэт, на багровый отсвет полусферы, а женщина уже пошла прочь.
— Попутно. В составе твоей группы еще три фрегата: «Телесфор», «Эйринофор» и «Танатофор».
Дональд, Валерия и… Новый капитан.
— Ваша миссия — выполнить позиционирование целевой планеты.
Я запнулась и остановилась у лифта несколько позже, чем следовало бы. Чуть в плащ Трее носом не влетела.
— Позиционирование?
— Да, Люэ. Подробности потом.
— Виновата, войд-коммандер.
Позванивая, из прибывшего лифта вышли трое протезированных, и пение их живого металла мгновенно напомнило мне, где я нахожусь, и каким-то рывком приземлилось на плечи понимание: я только что поговорила с Его Мечом. Приземлилось — и снова улетело прочь.
Черт, меня раскачивает. Мне срочно надо навести порядки на личной свалке.
— Продолжаем.
Створки дверей заглотнули меня и Трее. Никакого ощущения «нас» с Кацуко-сан не возникало, потому что войд-коммандер держалась со мной, как с… Ну, с этим… Хотелось пощелкать пальцами — как делала сама Трее: ассоциация казалась очевидной, но все вертелась и никак не хотела ловиться.
— Инцидента с Дональдом больше не повторится: на каждом борту размещается войд-десант и металлоподы. На «Эосфоре» вылетаю я.
Хах. Оформляем флагманский статус по полной программе. Тюремное такое флагманство.
— Сейчас тебе необходимо пройти предполетную подготовку. Синхронизация с кораблем и все такое прочее.
Спешим, вот теперь мы уже спешим — и это плохо. Если и есть что-то хуже рейда в «зазеркалье», то это наспех организованный рейд в «зазеркалье».
— Прошу прощения, — нагло сказала я, когда в технических подробностях образовалась пауза. — Можно спросить? Канцлер сказал, что вы ответите на мои вопросы.
Я впервые за время разговора увидела ее глаза. И мне это не понравилось: карманный стратег Его Меча явно, безумно и безнадежно устала.
Трее кивнула, сделала широкий шаг к открывшимся дверям и пошла по коридору.
— Раз он так сказал — спрашивай, — обронила через плечо усталая железная женщина..
— Почему мы спешим? — брякнула я, от души надеясь, что уточнять не придется.
— Мы опасно близки к войне.
А так ли уж плох мой вопрос?
— С Предвестиями?
— Нет. Со сцинтианами.
Сцинтиане, значит. Вон оно как вышло.
— Получается, Паракаис не был случайностью?
Трее остановилась и обернулась ко мне. Усталость как была, так и осталась, а вот чего тут прибавилось — так это интереса. Видимо, я в ее глазах только что сделала шаг от отличного пилота к чему-то покрепче.
— Твои выводы? — прищурилась женщина, взмахом руки отделываясь от группы офицеров.
Это было круто, наверное. Высокая, эффектная Трее, вся из себя в плаще и прочих атрибутах власти и пафоса. И я такая — китель, рыжим по серому. И черная кишка коридора вокруг. И какие-то бравые ребята, боготворящие свою командиршу. Ребята смотрят на меня: их отшили и на них не глянули. Трее смотрит на меня: ага, я не просто зверушка с кривыми мозгами. Ну а я никуда не смотрю: мне интересно.
Пункт А. Сцинтиане пытались уничтожить «Телесфор». Сначала я думала, что все повязано на РПТ или лично на Дональда, но… Во-первых, заложник такого класса всегда лучше живой, чем мертвый, во-вторых, продвинутая тактика — это последнее, что люди двинут против сцинтиан. Тот еще козырь. Им есть смысл верфи у QW3 атаковать или Бездну Гадеса, например, — это даст хоть какой-то стратегический эффект. Значит, им не нужна технология движения в Закате.
Заметь, Алекса: именно не нужна. Не « мы хотим себе такую же», а «нечего вам на таком летать».
Пункт Б. Пункт В…
— Черви Пустоты как-то были связаны с Предвестиями и Закатом, верно?
— Очень хорошо, — сказала Трее. — Почти молодец.
— Почти?
— Да, почти. Если бы Его Меч не показал тебе картинку из Заката, была бы совсем молодец.
И то верно.
— Идем, — подвела итог Трее. — Я буду инструктировать твой пробный полет.
Что-то мне это напоминает. Что-то очень нехорошее под названием «Мнемозис». Ах да. Сказать умной-разумной Трее спасибо, что ли? Или перебьется?
— Пришли, — сказала Кацуко-сан. — Вот раздевалка, в ее дальнем конце вход в ангар. Найдешь по указателям.
Перебиться пока что придется мне — со своими вопросами к этой женщине.
* * *
В раздевалке обнаружилась Валерия. Милашка-улыбашка, разодетая в серый летный комбинезон, разрабатывала вправленный локоть. Видимо, ее тоже реанимировали по упрощенно-ускоренной процедуре.
— Откуда у тебя КЭР? — поинтересовалась Гинемер.
Красивый фингал, подумала я. И вступление тоже ничего так.
— КЭР? А что это?
— Контур энергетического рассеивания.
— Это так много объясняет, — улыбнулась я, высмотрев шкафчик с надписью «Кальтенборн-Люэ». Надеюсь, девочка-солнышко не догадалась туда плюнуть.
— Ты или врешь, что не знаешь, или издеваешься, — как-то неуверенно сказал голос позади меня, пока я расстегивала китель.
— Просто я до твоих слов и впрямь не знала, как это называется. Я сама зову эту штуку «маячками». Они сигнализируют, как сильно мне уже наподдали. Ну и помогают надирать филейные части таким, как ты.
Гинемер молчала. Я разделась и пыталась сообразить, как распечатать запаянный летный комбинезон. Неприятно это, конечно, — стоять голой задницей к боевому энергетику, но если я права и мои нервишки сейчас выдержат, то… Все просто хорошо. С ума сойти, я главная по галактическому суициду — но все хорошо.
— КЭРы запрещено вживлять уже очень давно, — сказала Валерия.
— Ну да. Но моя мама не экономила на дочке. Свои «маячки» я получила на одиннадцатый день рождения. Месяц в госпитале провалялась. Здорово, правда? У всех традиционный поход в музей Великих, кафе. А у меня — сорок три хирургических операции.
Я обернулась. Хотелось посмотреть на выражение лица Гинемер, и девчушка меня не разочаровала. Капитан Солнышко бледно улыбнулась:
— Помогло, значит.
— Помогло. Ты вот мне только ответь на два вопроса.
— Каких?
Штатный комбинезон был — ура-ура — не гелевым. Это оказалась почти старомодная на вид гибридная модель с интеллектуальной подгонкой по телу. А ты приятная штуковина, решила я, втягиваясь в щекочущую прохладную одежду.
— Каких? Во-первых, зачем. Во-вторых, как.
Валерия хихикнула и прикрыла рот ладошкой:
— Я видела фрагмент воспоминаний о тебе. А потом как-то зарылась в это все. Ну, то есть в тебя. И поняла, что…
Ударить ее, что ли.
— …что я бы так не смогла. И быть лучшей, и жить с этим бардаком в голове.
Логика-то какая идиотская. Не смогла лишить меня преимуществ — так попыталась лишить недостатков. И самое отвратное в том, что логика сработала. Потому что я ей теперь почти благодарна.
Я неимоверно благодарна. Только черта с два ей об этом скажу.
— Понятно. А как ты это сделала?
— Алекса, что такое РПТ?
Тебе, зараза, что, расшифровать? Я из благодарности промолчала и попрыгала на месте, приучая тело к незнакомой материи.
— Это то, что у тебя в голове, — вздохнула Валерия. — Искусство невозможного. Ты ведь поняла, почему не включилась продвинутая тактика в бою с «Джаганнатхой»?
Я втянула воздух — кажется, излишне резко.
— Потому что ты видела решение, — жестко сказала Гинемер. — Ты не считала победу невозможной. РПТ — это когда решения нет. Как в бою со сцинтианским дредноутом. Как… Как в сражении с Предвестием.
Мне осталось только кивнуть. Драный ты шок-психолог, Валерия. Заставить меня разгрызть мою же память, отвлекая единственным доступным способом.
— Будем считать, что я поняла твою больную фантазию. Мечтала стать психодинамиком?
Валерия собрала ворох своей одежды и шикарно зафутболила его в шкафчик. Наверное, просто чтобы я не видела ее лица.
— Я хотела бы прожить другую жизнь. Совсем другую.
— Другую? — спросила я, холодея. — Это как?
— Не знаю. — Валерия так и не обернулась. — Такую, чтобы помочь кому-то, не причиняя при этом боль.
— Например, мне?
— Например, тебе.
Такая вот девочка-солнышко.
— Джахиза помогла мне отправить мать в дурдом.
О черт, я это сказала. И уже Валерия на меня смотрит, и это уже интересно. Или не интересно, но до чертиков глупо.
— Она смогла достать сцинтианский мас’вайль.
— «Пар помрачения»?
— Он самый. Маме много не понадобилось.
— Но ты…
Нет, Валерия. Я не перевелась никуда. Как мама хотела, так и получилось. Сначала я боялась отлипнуть от Джахизы. Потом — старательно убеждала себя, что ничего не было. И странное дело: вскоре я была уверена, что и впрямь ничего не было. Потом… Потом стало все равно. Очень удобной оказалась эта фраза.
«Ты самая лучшая, доченька».
Самая, мама. Самая-распресамая.
— Алекса, идем. Нам пора.
Как там сказала Трее? По указателям, да?
— Валерия, — окликнула я. — Так, на всякий случай. Помогать, не причиняя боли, нельзя.
Гинемер улыбнулась. У меня перед глазами будто бы снова рассыпались бумаги и Кацуко-сан ругала неловкую милую девчушку.
У капитана Гинемер был свой долбаный взгляд на этот вопрос.
Ну и слава небу. И слава небу.