Кодекс имиджмейкера

Цимбалистов Владимир

Действие романа разворачивается с головокружительной быстротой. И вот уже весь город втянут в избирательную кампанию. Кандидаты, организаторы выборов, журналисты, представители правоохранительных органов, студенты, политологи и избиратели оказываются участниками веселых, драматичных, а порой и жутких событий.

Потенциальным кандидатам придется крепко подумать, а хватит ли у них сил, здоровья, да и просто смелости реализовать задуманный поход во власть города Свободно.

Раскрывая профессиональные тайны работы имиджмейкеров, эта книга может оказаться полезной в понимании происходящего вокруг вас в дни избирательных кампаний.

 

Владимир Цимбалистов

Кодекс имиджмейкера

 

Часть I

 

Вспоминая, забывай

Писем я не жду, газет не выписываю и поэтому в почтовый ящик заглядываю крайне редко. Те же, кто хочет порадовать меня своими эпистолами, давным-давно переселились в Интернет и шлют мне на мыло всякую белиберду. Сообщения эти я удаляю, не читая, жалуюсь на спам, но они всё равно шлют. И зачем только столько времени и сил тратят?

Сегодня был как раз тот самый редкий случай, когда я заглянул в почтовый ящик, освобождая его для новой порции яблочных огрызков, пустых сигаретных пачек, семечковой шелухи, стёклышек, палочек и другого мусора, натасканного неутомимыми соседями и их детьми. В пепле рекламного сора, сожженного накануне почтовыми санитарами – добрыми пироманами, на пол парадной выпал неброский казённый конверт. Внутри – угрюмая бумага, повестка с лиловым штампом в левом верхнем углу и скучным текстом: мол, уважаемый гражданин М.И. Профатилов, вам надлежит явиться в такой-то кабинет к дознавателю такому-то. В случае неявки вы можете быть доставлены принудительно. «Принудительно – это как?» – задумался я. – «Буду упираться ногами в дверные косяки, цепляться за портьеры, хватать руками лестничные ограждения, обдирая ногти, а меня будут волочь, охаживая сапогами по ребрам? Вываляют в грязи, бросят бесчувственным кулем в грузовик, усядутся сверху, прижмут задами к занозистым доскам кузова и увезут в непроглядную ночь? Произошла нелепая ошибка, иначе какого им от М.И. Профатилова, надо?»

Телефон дознавателя оказался общим. И поговорить с самим, выяснить причину вызова на дознание, никак не удавалось: то он вышел, то на совещании, то на задании, то позвоните завтра. А завтра трубку брал другой человек и объяснения начинались сначала – замкнутый круг, разорвать который, видимо, могло только моё личное появление у дознавателя. А дата явки неукоснительно приближается. И вот уже завтра. И хотя выползать из дома на летний солнцепёк не было ни малейшего желания, придётся ехать.

Ладно уж, с утра по холодку мотнусь, выясню, в чём дело.

Дознаватель оказался молодым здоровенным детиной – косая сажень в плечах. Румян, светел и радостно лучист от молодых лет своих и наполняющей силы. – Василий, – представился он, и быстро поправился, залившись юношеским румянцем от щеки к щеке, – Василий Николаевич Рябоконь.Карьерная скачка начинала в этом прокуренном сослуживцами обшарпанном кабинете призовой забег, и он намерен в нём участвовать. Там, далеко в конце, за финишной чертой, сияли большие звёзды на шитых золотом погонах, мерцали рядами ордена, бронзовели под муаром медали на суконной груди. Там ждали его просторные полутёмные начальственные кабинеты, большие и быстрые командирские автомобили со спецсигналами, хорошие зарплаты и уютное жильё. И много чего ещё, что и не разглядишь пока в голубой дали этого завтра.Жизнь даёт каждому свой шанс, и мало того, что шанс этот нельзя проглядеть, проспать – вот он, бери! – его надо ещё суметь реализовать. А иначе так и простоишь, ссутулясь, скукожась, вглядываясь из под старческой пергаментной руки в коричневых пятнышках слезящимися глазами в беспросветную безнадёгу.Начинающий дознаватель решил чуть-чуть подтолкнуть судьбу в дряблые ягодицы – чего ждать? Эта жизнь принадлежит молодым! Из под вороха пустых и гиблых дел, которые на него, свежеиспеченного красно-дипломного выпускника спихнули старшие товарищи, он выдернул одно – о подмётной листовке на выборах мэра приморского города Свободно. Походя в никчемной бумажонке зацепили известных и уважаемых людей, чьи имена слышны от столицы до окраин. И, задав делу правильный политический вектор, румянощёкий Василий Николаевич решил, что это он и есть – его шанс. С этого момента пустяковую бумажную канитель, не стоящую и выеденного яйца, он рьяно попытался завинтить в круто сваренное дело.Спустя время после окончания избирательной кампании сосущая душу черная досада от поражения никак не давала проигравшим покоя – мы, такие классные, сильные, умные, богатые и замечательные во всём, чего не коснись, и вдруг проиграли. Почему? Кто в этом виноват, кто возместит немереные затраты? И хотя пересматривать результаты выборов никто не намерен, упаси Боже, и победившему мэру поклялись служить верой и правдой – в доказательство чего готовы хоть землю жрать, но… осадочек остался. Ведь кто-то же всё-таки виноват. И если не мы, так кто же? А так выходит – сами дураки. Но это же не так. Скорее всего, виноваты вороватые штабисты, растащившие потными, липкими ручонками по карманам-мешкам кандидатские денежки. А ещё ленивые агитаторы, сваливавшие агитки прямиком в помойку вместо того, чтобы нести их по домам. И, конечно же, виноваты беспринципные черные пиарщики – подонки без чести и совести, вывалявшие их, таких непорочных, в дерьме – не отмыться. А честное имя – единственное, что у них осталось, и марать его никому не позволено, а посему требуем сатисфакции. Уж больно хочется за свой позор кому-нибудь по мордасам нахлестать.Рвение молодого дознавателя проигравшие выборы фигуранты заметили и недвусмысленно намекнули, что готовы замолвить словечко о нём там, наверху, чуть ли не в самих лазурных небесах, после успешного завершения здесь, на земле, этого скандального дела. Негодяев надо найти и наказать!Но от сказанного до сделанного – большой шаг. Как не тужился дознаватель, подонки не находились. Перепуганные бабки-агитаторши на негодяек явно не тянули. Штабистами у кандидатов, как выяснилось, были люди свои – родственники да подчинённые – тоже не то. Пиар-команды и пиар-специалисты растаяли после выборов мэра, как утренний туман, рассеялись бусинами по стране – поди собери. И хотя избирательная кампания мэра Свободно отдавала криминальным душком, выкатить лошадиные предъявы абсолютно некому.

Дознаватель усадил Профатилова в самый дальний угол за расшатанный стол, сам сел напротив и потянул из серой папки бланк протокола. – Хочу поговорить с вами, Михаил Иосифович, о вашей недавней работе в городе Свободно.Вместе с бумагой, как бы невзначай, вывалилась пачка фотографий, рассыпалась веером по столу, не увидеть изображения нельзя. Жуткие снимки трупов.– Узнаёте кого? – спросил Рябоконь. – Тут и ваши хорошие знакомые есть. Вот, например, – он радостно ткнул пальцем в какую-то скрюченную чёрную головешку, сфотографированную на белой простыне, – ваш друг Звонарёв.Таким Серёгу Михаил не видел никогда – хоронили его в закрытом гробу. Профатилов отпрянул назад, сбросив фото на пол, вскочил из-за стола.– Ну-ну, Михаил Иосифович, спокойней! – прикрикнул Василий Николаевич. – Шагаете по трупам, господин имиджмейкер? – то ли спросил, то ли констатировал дознаватель, собирая рассыпавшиеся по полу фотографии.– Что?– Многовато покойников для одной избирательной кампании. Кошмары по ночам не мучают?– Да как вы…– И мальчики кровавые в глазах?– Что вы несете? – ступор от неожиданного ментовского наезда смыла волна накатившего бешенства. Голос Профатилова звенел от негодования. – Да что вы себе позволяете, товарищ?– Ну-ну! Не кипятитесь, – дознаватель широкой улыбкой отодвинул румяные щеки к ушам, поднял руки вверх, словно капитулируя под натиском Михаила Иосифовича. – Я же пошутил. Без протокола. Пока.

 

Где тебя черти носят?

Профатилов понял, что на этот раз крепко влип. Надо что-то делать. Спасаться. Но невозможно даже пошевелиться. Кто-то держал голову, не давая повернуть ее ни в право, ни влево. Да так цепко, что занемели затылок и шея. Лоб взмок. Он хотел смахнуть пот с лица, но руки тоже держали. Капельки скатывались в ложбинки уголков глаз. Как слезы. А может, это слезы? К затылку приставили дрель. Сверло зло хватает волосы, кожу, череп. «Гыр-р! Гры-р-р-ры!» Голову дергает рывками. «Гыр-р! Гры-р-р-ры!» От ужаса Михаил пытается кричать, но язык намертво присох к небу, и вместо крика получается слабый, неслышный миру стон.

Разевает беспомощно по-рыбьи рот, давится стоном и, наконец, глубоко и судорожно вздохнув, просыпается, раскисший в поту. Его нехотя отпускают те, невидимые, так и не показав лиц. Отпускают руки и ноги. Отводят от башки сверло…

По столу, как заведенный, елозит на виброзвонке мобильник: «Гыр-р! Гры-р-р-ры! Гыр-гыр!» – Чтоб ты провалился, сука!Телефон словно принял команду и пополз к краю стола. Немного задумался на краю, и кинулся на пол, расколовшись спелым орехом на две половинки. Виброзвонок стих.– Так-то будет лучше.Но лучше не стало. От поднятой над подушкой головы замутило все остальное. Вразнобой затрепетало в груди сердце и затряслись поджилки. Новой волной накатил холодный, мерзкий пот. Дико болело справа под ребром.«Ну, вот и все! Похоже, подыхаю…» – пронеслось в голове – «Интересно, где?»Михаил огляделся. «О, хоум! Свит, хоум!» Родной и знакомый до боли офисный кабинет. Он встал и нетвердой походкой шалтая-болтая направился в ванную, держась за стены.«С какого хрена я так нажрался водки? Или вина? Зачем я вообще нажрался-то?» Профатилов пытался вспомнить, что он пил вчера, и никак не мог. «Можно подумать я семь лет не пил… водки? Или все-таки не водки? Судя по сушняку, напитки были разные. Боже мой, неужели все люди с перепою страдают так же?»И тут Михаил вспомнил все. И что пили, и с кем, и по какому поводу…

Его старинный приятель грек, со странным в наших землях именем Одиссей, получил сигнальный экземпляр своего романа и хороший по провинциальным меркам гонорар от какого-то столичного издательства. Книгу он писал долго и мучительно, изводя Михаила расспросами о выборах, кандидатах и пиарщиках – требуя фактуры и подробностей. Бесконечно переписывал, то вводя новых героев, то «убивая» старых. Роман получился живой и динамичный. Схватки, погони, убийства круто замешанные на выборах депутата парламента. Все, как водится, по законам жанра. И читался роман легко и с удовольствием. Первый раз. Но так как Одиссей все время что-то переделывал, то постоянно просил Михаила перечитать то один вариант романа, то другой. Где-то на пятом варианте Профатилов взбунтовался и отказался читать Одиссеевы повествования напрочь.– Пойми, Одиссей, ты убиваешь мою веру в тебя как гениального писателя.Слова эти литератора потрясли, и больше ничего на читку другу он не приносил.И вот, наконец, роман вышел в свет.– Это надо отметить! – кричал счастливый Одиссей в телефонной трубке. – Сегодня же!Он закатил ужин в ресторане. Собрались хорошие, интеллигентные люди, большинство из которых Михаил Иосифович знал. Гости во всю нахваливали Одиссея, сплетничали о знакомых и налегали на рыбное и мясное. Писатель просто лоснился от счастья. Все складывалось замечательно.К полуночи за столом остались только самые стойкие. «Искровцы», как назвал их Михаил. Ужин себя исчерпал, но хмельной народ требовал продолжения банкета. Решено было где-нибудь догнаться. Веселая компания сначала зарулила в тесный бар, где даже у стойки все не поместились. Пришлось пить вино, меняя друг друга, как часовые мавзолея. «Пост сдал! Пост принял!»Потом махнули в казино – но там полный скушняк и уныние за столами. Выпили за удачу. Но, видимо, сегодня не перло. И, наконец, попали в ночной клуб, где веселье вспыхнуло с новой силой. В компанию сами собой органично вплелись яркие, лёгкие и шумные клубные девицы. Народ отрывался на танц-поле и у барной стойки. Пили разноцветные коктейли. Всем было хорошо и весело. Компания стала таять, когда уже светало. Первым исчез Одиссей с эффектной блондинкой.Профатилов взялся отвезти домой какую-то девицу. Такую же пьяную и дурную, как и он сам. Она попыталась раздеться в салоне, но передумала. Сделала быстрый, судорожный минет и выпорхнула из авто. Ни лица, ни имени он не запомнил.На автопилоте добрался до работы. Бросил на стоянке машину и направился в офис. Было неприлично рано, и в пустом здании дежурил только вахтер.– Шли бы вы домой, Михаил Иосифович, отдохнуть, – мягко посоветовал он, видя состояние вошедшего.– Какое там отдохнуть! Работать надо! Работать! – решительно прошел к лифту Михаил.– Так ведь суббота сегодня, Михаил Иосифович, суббота! – добавил в след вахтер.Но Профатилов уже поднялся к себе в офис. На этом «завод» кончился. Не снимая пиджака, он прилег на диван, и тут же обрубился.

«Надо позвонить жене, – встрепенулся Михаил и двинул к столу. По-прежнему мутило. – И подлечиться, – на полу что-то хрустнуло. Он посмотрел под ноги, – …и купить новый мобильник». – Ты – свинья! – ледяным тоном заявила жена и повесила трубку.Михаил набрал снова.– Маня, я помираю!– Выживешь! Это хорошие люди быстро умирают! А ты будешь жить долго и нудно!– Тебе привет от Одиссея!– Вы оба свиньи! – тем же тоном подвела итог разговора жена и снова повесила трубку. Больше к телефону она не подходила.

Михаил разворошил аптечку, выклевал оттуда цитрамон и запил его флакончиком боярышника. Подошел к зеркалу и оглядел себя, помятого с головы до пят. От красавца-мужчины средних лет и приятной наружности не осталось и следа. «Судя по морде лица, вчера мы дали джазу». Мягкий льняной костюм был, как из жопы, сказала бы Маня. На брюках, где неловко тыкалась пьяными губами его новая знакомая, остались следы яркой помады. Пиджак икрился блестками, осыпавшимися с клубных девиц в «грязных танцах».– Да уж, погуляли! – сказал себе в зеркало Михаил и пошел переодеваться.

Новый мобильник ожил сразу же, как только в него вставили сим-карту. – Где тебя черти носят? – кричал в трубку его приятель и заместитель Виктор Борисенко. – Звонил тебе вчера весь день!– Да я тут… У меня мобильник гакнулся. Но теперь я снова на связи.– С тобой люди хотят встретиться!– Какие люди?– Нормальные, Миша, нормальные!– Люди эти за власть или против? А то, знаешь, мне как-то не хочется последнее время дристать против ветра. Напряжно и весь в дерьме.– За! За власть! Более того – они сами власть!– Что ж, отлично! Договаривайся о встрече. Я готов приехать в любое время.– Миша, я тебе на мыльный ящик отчетец о командировке скинул, ты погляди.– Сейчас же, – отозвался Михаил, раскрывая нотик. – А как там водичка морская?– Пока не знаю. Не до моря мне, брат. Я же все эти дни работал! – посуровел голосом Борисенко.– Ну-ну… Поработал – отдохни! Домой когда?– Завтра буду.Михаил радостно потер ладони: «Не зря Борисенко заслал в командировку в Свободно, пощупать биение пульса на местах. Похоже, начались движняки. Я эти движняки каким-то необъяснимым образом почувствовал. Кстати, я их всегда чувствую. Откуда это у меня? Интуиция? Опыт? Кто знает? Один Бог! В этот раз народ, похоже, не ждет до последнего, а начинает готовиться к выборам заранее. И это радует».Михаил кликнул мышкой последнее сообщение и на экране компа появился Витин отчет: «Так, так, дружочек! И что ты тут накропал?»

Михаил Иосифович Профатилов был директором небольшой провинциальной фирмы, которая, как говорила Маня, занималась выборами. Выражение это Михаилу Иосифовичу понравилось и он, накануне очередной командировки, обращался к подчиненным: – А что, коллеги, не позаниматься ли нам выборами?Собственно, фирма начиналась как рекламное агентство полного цикла, но потом, со временем, сосредоточились на планировании, организации и проведении избирательных кампаний разных уровней. Все другое стало неинтересно, да и не столь прибыльно.«Вы работаете за мои деньги себе в удовольствие!» – как-то упрекнул Профатилова один из заказчиков. «Да, в удовольствие! И что в этом плохого? Почему работа на вас должна быть скорбью?»Команда вокруг Михаила собиралась мучительно долго. Хотя Профатилов был ненапряжным руководителем, платил щедро, оберегал своих спецов от пустых командировочных хлопот и глупых искушений, текучка в коллективчике была. Специфика работы требовала от людей порой большего, чем они могли дать. Не выдерживали нагрузок. И слабые ломались. В какой-то момент в башке плавились предохранители и человек слетал с катушек. Особо нянькаться с рехнувшимися в условиях идущей избирательной кампании было некогда. Если не помогали краткосрочный отдых, психолог кампании или алкогольная терапия, с человеком прощались.– Какая, к черту, работа? Разве это работа? Я пашу, как лошадь, головы от компа не поднимаю! Наваляла агиток, а ты их заворачиваешь! Кто их, вообще, читать будет? Местные, похоже, алфавита не знают! А мне некогда выйти из кабинета! Да и некуда! Здесь же нет нормальных магазинов! Зачем мне деньги, если я ничего не могу купить? Вокруг степи! – потрясала пачкой купюр перед лицом Профатилова собкор столичной газеты Марина Носова. Потекли слезы. Начиналась истерика.– В номере у меня душ! Я моюсь стоя, как лошадь! А я хочу принять ванну! Понимаешь, ванну? И кочевники вокруг потнючие! Я уже месяц не трахалась! А отдыхать когда?Они были знакомы много лет и Марина из года в год упрашивала взять ее на кампанию журналистом. Заработать деньжат «по-легкому». Уговорила. И вот результат. Месяца не протянула и теперь сбегала домой. Рассчитываясь с Мариной за сделанные материалы, Михаил девушку почти не слушал. Он думал о том, как из этой жопы мира доставить Носову на большую землю. И как теперь сюда, в самую путину, затащить хорошего журналюгу?– Все вы здесь психи! Адреналинщики! – размазывала купюрами слезы по лицу Носова. – И никакая это у вас не работа! Выборы – это образ жизни!Так ведь никто и не спорит…

 

Власть берут сильные и решительные люди

Отправляясь на первую встречу с возможным заказчиком, Профатилов думал о странностях жизни страны. О том, что после десятилетий политического и идеологического монополизма у нас начал формироваться политический рынок. И хотя он снова в узде партноменклатуры, и на этом рынке маловато пока новых политических партий, лидеров и идей, и прежнее единомыслие мешает новому мышлению, «процесс пошел». Более того, кое-кому удалось в мгновение ока сколотить на этом рынке огромный политический капитал. И безвременно зависнуть в общественно-политическом вареве страны, всплывая на поверхность под острым или сладким соусом разных политпроектов. И чаще всего, несмотря на оглушительный финальный бульк! или пук нового проекта, не потерять и части своего капитала. А все потому, что наш политический рынок практически не подвержен конъюнктурным колебаниям. Ничто не способно повлиять на него. И никто. Рынок и конъюнктура в нашем случае так же далеки друг от друга, как Южный полюс от Северного. А зарубежная политическая действительность нам не указ. Вестями с Марса звучат иностранные новостные передовицы о том, что в связи с чьим-то прошением об отставке разразился политический кризис. Посыпались министры. Рухнуло правительство. Смешно. Наши не то чтобы рухнуть, даже не пошатнутся. И пусть это будут громкие разоблачительные коррупционные дела, вскрывшиеся связи с криминалитетом, факты моральной деградации. По хрену! Ты ему хоть плюй в глаза… Ничто не способно сбить с размеренного шага. Так и идут эти деятели непотопляемыми дредноутами по мутным водам нашей политической действительности под стягами вовремя и правильно выбранной партии.

Встречу назначили в придорожном ресторане на полпути в Свободно. Опаздывать было нельзя, но и приезжать заранее неправильно, клиент не должен почувствовать заинтересованность в заказе. Поэтому Профатилов ехал по часам, то разгоняясь, то притормаживая. Поглядывая на циферблат, он, как пилот, высчитывал расчетное время в пути до места назначения. К ресторану они подъехали почти одновременно. Но Профатилов чуть раньше, для того, чтобы выказать свое уважение. Следом на стоянку вкатила черная «бэха» с тонированными стеклами. Семерка с козырными административными номерами встала бампер к бамперу с профатиловским авто. Хищная морда качнулась и замерла, словно принюхиваясь: «А ты кто такой?» Пора выходить на встречу клиенту, изображая радость.

Они чуть-чуть задержались в машине, рассматривая Профатилова через затемненные стекла, прежде чем открыть двери. Но этого «чуть» вполне хватало, чтобы пояснить, где чье место. «Ну-ну. Смотрите. Должны же бачить очи шо купують». Сегодня Профатилов был хорош, впрочем, как и всегда. Легкий летний костюм ладно лежал на плотной, слегка полнеющей фигуре.Первым из «бэхи» вынырнул зам. Несмотря на чрезмерную полноту, висящий над брюками живот не мешал двигаться шустро. Обежав авто, открыл дверь шефу. Щурясь на яркий солнечный свет, из прохлады кондиционированного салона появился сам – Иван Иванович Кутовой, мэр города Свободно. Он был высок, статен и широкоплеч.Поздоровались и, не задерживаясь на солнцепеке, прошли в ресторан. Профатилов оглядел новых знакомых. Темно-синий шелковый костюм шитый на заказ великолепно сидел на спортивной фигуре мэра. Рубашка и подобранный тон в тон галстук были Кутовому к лицу. Его гардеробом явно кто-то занимался. «Одной проблемой меньше», – подумал о предстоящей работе Профатилов. У вице-мэра костюмчик прет-а-порте, но тоже не из дешевых.Иван Иванович Кутовой явно не хотел стареть. Он красил волосы и зачесывал их на лысину, щедро лакируя. Судя по крепкому рукопожатию и поджарой мускулистой фигуре, он активно занимался спортом. Пожалуй, он не курит. Однако, возраст сложно скрыть. О себе он говорит в самых неподходящих местах – беспомощное старческое увядание коснулось шеи. «Пора делать пластику, – отметил Профатилов. – А то прямо индюшачья шейка».Заместитель мэра Сергей Васильевич Звонарев был прямой противоположностью своего шефа. Абсолютно невыразительный, невысокий толстяк. Белесый и рыхлый, со смазанными чертами лица. Единственная запоминающаяся примета – очки в золотой оправе. Он намного моложе Кутового, и пока культа из здоровья не делал, судя по полноте и сигарете, которую закурил по пути к ресторану.– Серега, кончай курить! – тут же скомандовал мэр. Зам, не донеся до рта, бросил окурок. Очень похоже на ритуал, исполняемый по сто раз на дню: один приказал, другой безоговорочно исполнил.

– Так как, ты говоришь, тебя зовут? – переспросил Кутовой, когда все уселись за ресторанный столик. – Михаил Иосифович Профатилов.– Иосифович? – рот Кутового поплыл в улыбке. – Папа, наверное, юрист?На шутку шефа радостно гоготнулнул Звонарев.– Нет, папа чекист, – ответил Профатилов. – Полковник КГБ СССР.Зам тут же подавился смехом и закашлялся, а Кутовой беспокойно оглянулся на зал и произнёс неопределённое «гм-м-м…»Любуясь произведенным эффектом, Михаил Иосифович смягчил резкость ответа.– Сейчас на пенсии. Но член Совета ветеранов. И дед был чекистом. Ему Ежов за безупречную службу именные «испанские сапоги» с бронзовой табличкой выдал. А прадед до самой смерти рядом с партбилетом ВКП(б), пистолетом и ампулой с ядом, хранил обмылок, коим мылил петлю, затянутую на шее мировой масонской закулисы.Мэр привык во всем быть главным. Пассаж с папой-чекистом и прогон о грозных родственниках сбили его с толку. Словно кто-то столкнул на секунду с вершины, где он был «хозяином горы».Кутовой зыркнул на Профатилова. Хмыкнул, давая понять, что чувством юмора не обделён – мол, оценил. Разгладил руками скатерть. Взявшись за столешницу, попытался качнуть стол, словно проверяя, крепко ли тот стоит. И оставшись недоволен проверкой, слегка потянул стол к себе. Он снова был хозяином положения.– Что господа желают? – подошел официант.– Мясо и водки! – гаркнул Кутовой, и засмеялся своей находчивости.Видимо, норму дня по «шутке юмора» он сегодня еще не выполнил. Эхом захихикал Звонарев.Кутовой пустился с места в карьер.– Весной следующего года будут выборы мэра города. Я решил идти на третий срок. Предыдущие две кампании я выиграл в чистую, без всяких там пиарщиков. Но теперь, говорят, – он кивнул в сторону зама, – времена изменились, и помощь хорошего специалиста мне не помешает.– За «хорошего специалиста» спасибо. Рад буду помочь.– Сразу хочу предупредить, чтобы ты губы не раскатывал, мы общаемся еще с несколькими твоими коллегами. Хотелось бы узнать видение предстоящей избирательной кампании каждого из вас. Ну, и цена вопроса? Позже решим, с кем будем работать. Понятно?– Понятно.– Тогда давай чего-нибудь закажем, а ты нам, – мэр снова хохотнул, – под горячее, мысли свои изложишь.

Профатилов на секундочку задумался, глядя на чиновников. Хамская манера общения ему совершенно не нравилась. «Ох, и намучаюсь я с ним. Встать, да уйти? Стоп! А с чего это я решил, что буду работать с ним? Или они со мной? Первый разговор». Но это было не так. Решение уже принято. Профатилов это чувствовал. И сам он никуда не уйдет – нужен заказ. Нужны деньги. И что бы они сейчас за столом не говорили, все решено, хотя заказчик об этом еще не знает. Значит, остается лишь красиво исполнить «серенаду». Михаил Иосифович расслабился и, улыбнувшись в тридцать два зуба, начал:– На мой взгляд, выборы ближайших лет обещают быть беспрецедентно жесткими и тяжелыми. И причин тому достаточно много. Тут и формирование новых политических, административных, промышленных и финансовых элит. И рост национального самосознания народов нашей многонациональной страны. И защита коммерческих интересов. И многое, многое другое.Так как вы уже участвовали в двух избирательных кампаниях, думаю, что ничего нового я вам не скажу. Просто освежу вашу память. Возможно, что-то забылось. Для начала давайте определимся. Что такое избирательная кампания? Это – период со дня официального опубликования решения органа государственной власти или местного самоуправления о назначении выборов до дня официального опубликования их результатов.Профатилов глянул на Кутового и Звонарева. Они молча кивали головами в знак одобрения. Вступление, похоже, чиновникам понравилось.Он продолжил.– Сам избирательный процесс можно условно разбить на этапы, – Михаил Иосифович поднял над столом руку и загнул большой палец. – Назначение даты выборов. Так как выборы у вас в марте, то объявить их по закону должны в декабре перед Новым Годом. Не лучшее время для избирательной кампании.– Почему не лучшее? – тут же переспросил Звонарев.– Потому что народ будет отмечать вначале Новый Год. Затем Рождество. После Старый Новый Год. И плевать на выборы до середины января. Так что, две недели из кампании можно смело вычеркнуть.Кутовой недовольно поджал губы и качнул головой. Профатилов загнул следующий палец.– Нарезка избирательных округов. В нашем случае округ будет один – городской.Звонарев согласно кивнул головой. Профатилов загнул средний палец.– Создание избирательных комиссий.– Сергей, мне помнится, что у нас создана и работает комиссия?– Да, территориальная.– Иван Иванович, я говорю об участковых избирательных комиссиях. Их у вас будет несколько десятков, так как по закону на избирательном участке не может быть больше трех тысяч избирателей, – Профатилов качнул рукой и загнул безымянный палец. – Уточнение списков избирателей. Избиратели, кстати, главная цель нашей предстоящей кампании. Им предстоит, в конце концов, выбрать мэра.Кутовой скривил губы. Слова эти ему не понравились. Он должен кому-то довериться и потерять контроль над всем? Ну, уж нет.– И, наконец, выдвижение кандидата, – Профатилов загнул мизинец.– От трудового коллектива, – продолжил за Профатилова Кутовой.– Нет, Иван Иванович! Нет больше такой формы выдвижения, как выдвижение от трудового коллектива или группы граждан. По федеральному закону непосредственное выдвижение кандидатов может быть осуществлено путем самовыдвижения, выдвижения избирательным объединением. И все. И никак иначе.– То есть, проще говоря, я выдвигаюсь сам или меня выдвигает партия? Так?– Так!– А подписи собирать надо?– Если идти путем самовыдвижения – надо. Два процента от числа избирателей. А по партийной линии – нет.– Иосифович, а я, кстати, член политсовета партии.– Иван Иванович, это может быть и не кстати.– Ну, да! Стоит подумать. Ладно, продолжай!Профатилов принялся загибать пальцы на другой руке.– Официальная регистрация вас и других кандидатов. Сама предвыборная борьба, знакомящая избирателей с кандидатами и их программами.– Чего со мной знакомиться? – перебил Профатилова Кутовой. – Меня и так все знают! Я уже восемь лет как мэр города!Михаил Иосифович не ответил. Секунду помолчал и продолжил.– Затем само голосование. Подсчет голосов. И кульминация всего действа – определение результатов выборов. Вот, так сказать, коротенько о том, что нам предстоит.Профатилов улыбнулся собеседникам.– Теперь насчет того, Иван Иванович, что вас все знают. Как знают? С какой стороны? Вы превратили город за годы своего мэрства в город-сад? Или горожане стали жить лучше? Уверен, что нет! Уровень жизни большей части ваших горожан не растет параллельно росту в экономике. И доходы у них не растут так же стремительно, как золотовалютный запас страны. Естественно, это вызывает нарастание социальной напряженности. И как следствие – прогрессирующий политический нигилизм. Неверие народа в способность и желание власти изменить что-либо к лучшему. Не зря отменили порог явки. Не ходят больше люди голосовать.Кутовой заерзал в кресле. Слова Профатилова попали в точку.– Что ты предлагаешь?– Найти «врага»!– Ну, врагов у меня хватает!– Нет, я говорю о «враге народа». Лучше, если враг будет не один. Тем труднее борьба и весомее победа. Я говорю о тех, кто мешает людям жить лучше. Из-за кого люди бедствуют, а порой и голодают! Вот уже восемь лет вы боретесь с врагами! Нет воды – враг! Отключение электричества – враг! Волокитят ваши чиновники? Замечательно! Вот вам и саботажник, и предатель, и враг в одном флаконе! Царь хороший – бояре плохие. Есть, кого публично «выпороть и повесить». Вокруг саботаж и предательство! И если бы не вы, то городу давным-давно пришла бы задница.Звонарев с Кутовым переглянулись. Идея им явно нравилась.– Ну-ну! Дальше.– Будем сражаться за интегрирование власти в гражданское общество. То есть, повысим социальный статус горожанина за счет реального участия каждого свободнинца в управлении делами города. Превратим человека из объекта в субъект общественной жизни. А это возможно только с очередным вашим избранием мэром города. Ведь никто иной, а Кутовой сумел сместить приоритеты в работе городской администрации, поставив во главу угла принцип «Городская власть – для свободнинцев с их ежедневными и конкретными проблемами».

 

– Красиво излагает, собака! – толкнул локтем заместителя Кутовой. – Учись, Серега!

– Красиво! – согласился Звонарев. – Ну, и как сказанное реализовать на практике? С чего начать? Когда? Что сейчас важно?

Профатилов поковырял вилкой в тарелке. Он говорил уже около часа. Горячее давно остыло. Вокруг некогда запотевшей рюмки образовалось темное мокрое пятно. Михаил Иосифович отложил вилку. Налил себе минеральной воды и после нескольких глотков ответил Звонареву.

– Что же сейчас важно? Да, пожалуй, все. Но чтобы не сойти с ума от обилия дел, которые нужно будет сделать в очень сжатое время избирательной кампании, надо уже сейчас разработать общий план действий и, последовательно, детализируя этапы и задачи каждого из них, шаг за шагом реализовать его.

Кутовой и Звонарев внимательно слушали Профатилова.

– Сейчас у вас есть неоспоримое преимущество перед любыми другими потенциальными участниками выборов – время и тот самый пресловутый административный ресурс. Есть возможность изучить избирательный округ, выявить «ваших» избирателей. Но самое главное – возможность формирования общественного мнения в поддержку действий мэра с помощью городских электронных и печатных СМИ. Это должна быть широкая информационная поддержка социально-значимых программ, проектов, акций и других инициатив Кутового. Если о мероприятии с вашим участием не написали заметку, не сняли сюжет или не сделали радиоочерк, то считайте, что его не было! В конце концов, не важно, что вы сделали – важно, как об этом сообщили журналисты!

Профатилов замолчал: «Хватит с них сегодня – пусть переварят сказанное. Главное не перегнуть палку. Не утомить клиента заумью». Повисла пауза. Кутовой думал о чем-то своем, разглаживая рукой скатерть на столе. Его холодные серые глаза смотрели сквозь Профатилова. Наконец он встрепенулся.– Какова цена вопроса?Михаил Иосифович оглянулся на ресторанный зал, взял солфетку, написал цифру и повернул её Кутовому. Тот равнодушно скользнул взглядом по бумажке. Через руку шефа на салфетку заглянул Звонарев.– Это за все? – похоже, Кутовой был даже разочарован.– Нет, это зарплата моей команды. Вся же кампания выльется приблизительно вот во что, – Профатилов снова написал цифру. – Вы должны понимать, что это не официально. А по закону есть сумма предельного расходования средств из избирательного фонда и ни копейкой больше. И еще о деньгах. Непременным условием нашей работы является стопроцентный аванс.– То есть, отдать все и сразу? – вмешался Звонарев. – А вы возьмете денежки и сдрысните! Только вас и видели!Он явно исполнял перед мэром танец по охорону хозяйских денег.– Да куда они денутся с подводной лодки, Серега? – Кутовой хмыкнул и махнул рукой.– Значит так. Сколько тебе времени надо планчик накидать? Недели хватит? Вот и хорошо! Через неделю приезжай к Сергею с планом. Он будет ответственным за выборы от мэрии. Связь через него. Если план понравится – будем работать. С деньгами поступим так. Десять процентов от обозначенной тобой суммы получишь у Сергея через неделю, а остальное – когда заедете к нам в город всей командой.Иван Иванович потянулся с хрустом. Взял рюмку водки.– Ну, что? Теперь и выпить можно. За знакомство.Выпили.– Еще по одной? – спросил Звонарев.– Нет, мне для запаха хватит! – отозвался Профатилов. – Я же за рулем!

 

Избирательная кампания как промежуток между выборами

Через неделю, как было оговорено, Профатилов с планом работы был в Свободно.

За парадной входной дверью городской администрации Михаил Иосифович наткнулся на стальной турникет, паспортный контроль и гоблинообразного милиционера, метнувшегося к нему на перерез с огромными красными руками в растопырку.

– Куда-куда-куда? – Загавкал он. – До кого?

Профатилов куражась, ответил так же, как и спросили.

– До мэра!

Постовой принялся толочь словесное месиво:

– Зачем?

– По делу.

– По какому?

– По важному.

– Сегодня неприемный день.

– Меня ждут.

– А вы записаны?

– А вы проверьте у секретаря.

Милиционер задумался. Лишний раз звонить в первую приемную он явно не хотел. Но и оплошать было чревато потерей козырного места дежурства. Беспокойство овладело постовым. Он подтянул кобуру. Поправил пилотку. Переложил бумаги на столике. Оглядел внимательно Профатилова с головы до ног. Нет, не местный. Этого человека он раньше не видел. Ну, и что? Мало ли кто по администрациям шарахается? Милиционер решительно одернул китель и сжал губы ниткой.

Профатилов понял – народ в присутственное место приказано не пущать! Ну, что ж, тем интересней.

Начался второй раунд.

– А вы, собственно, кто?

– Профатилов Михаил Иосифович.

– А паспорт у вас есть?

– Есть. Товарищ, у меня с документами все в порядке.

– Покажите.

Паспорт изучался основательно и неспешно. До той страницы, куда Михаил вложил визитные карточки мэра города и его заместителя. Визитки с орлами и триколорами выпали из дрогнувшей руки постового – все-таки оплошал. Но зато уже через минуту к Профатилову вышел Звонарев, широко улыбаясь и обнимая его, как старого знакомого.

– Сейчас шеф занят. Мы идем ко мне. Ну, а потом… – вице-мэр неопределенно махнул рукой в воздухе. – Посмотрим. Хорошо?

– Как скажете, Сергей Васильевич.

– Ну, вот и славно. Прошу! – Звонарев, пропуская гостя вперед, распахнул дверь своей приемной.

Вскочили и вытянулись, как по команде «смирно», две грудастые секретарши.

– Окромя шефа, меня ни для кого нет. Ни с кем не соединяйте. Ну, и чайку-кофейку нам с Михаилом Иосифовичем приготовьте.

– Кофейку.

– Ну, а мой вкус, девочки, вы знаете – зеленый чай с жасмином. И пусть водитель мотнется за сигаретами – у меня опять пустая пачка.

Фраза «меня ни для кого нет» ровным счетом ничего не значила. Связь с внешним миром не оборвалась. Заместитель мэра кивнул Михаилу на кресло у стола. – Располагайся. А я сделаю пару звонков.Пара звонков затянулась на полчаса бесконечных телефонных переговоров. Если не звонил сам Сергей Васильевич, то звонили ему. Стоило выключить мобильные, как звонили по коммутатору, «вертушке» мини-АТС или одному из разноцветных прямых.Первые минут двадцать эти звонки раздражали Профатилова, не давая начать разговор, а потом стали забавлять.«Вот удивительно – у нас, чем круче начальник, тем больше у него на столе телефонов. Зачем? Ведь одномоментно он говорит только по одному телефону. Сюда добавить еще мобильные и служебные, и личные. Получается уже и не чиновник, а какой-то узел связи». Профатилов чуть приподнялся в кресле и пересчитал звонаревские телефоны. Шесть. «А у мэра их, наверное, будет с десяток. Интересно, как с начальственными телефонами дело обстоит за границей? Например, в Евросоюзе? Не поверю, что прагматичные европейские чиновники обкладываются аппаратами, как наши».Наконец назвонившись вволю, Звонарев подсел за приставной столик к Профатилову, на который шустрые секретарши натаскали чай, кофе, сливки, печенье с пирожными, бутерброды с сыром и ветчиной.– Михаил Иосифович, давай на ты, а? Мы с тобой, вроде, ровесники? Да и для дела нашего общего так лучше будет.– Давай, Сергей Васильевич!– Ты какого года рождения?Профатилов показал паспорт.– А что я тебе говорил? Ровесники! Миша, будем проще, и к нам потянутся люди!Похоже было, что Звонарев цитировал шефа.– Ты выпить хочешь под бутерброды? – Звонарев обвел рукой столик.– Пока нет, Сергей. Мне еще сегодня домой возвращаться, надеюсь.– Ну-ну. А я, пожалуй, вдарю вискаря. А то мне что-то нездоровится. Звонарев достал из шкафа початую бутылку двенадцатилетнего «Чиваса», плеснул в стакан и одним махом выпил. Подхватил бутербродик с ветчинкой, пожевал ломтик сыру. Откинулся на спинку кресла и закурил. Щеки его зарумянись, глаза заблестели.– Ух, хорошо-то как! – откинув прядь белесых волос с влажного лба, глянул на Профатилова внимательными, злыми глазами.– Ну что, Миша, планчик избирательной кампании готов?

Звонарев, кажется, был потрясен. Он стоял перед развернутым планом, внимательно изучая содержание. Простынеобразная бумага со скучным заголовком «План подготовки и проведения избирательной кампании мэра города Свободно» заняла целую стену кабинета Звонарева. Профатилов пояснял из-за спины зама.– Кое-что из предлагаемых мероприятий я прописал тезисно. В дальнейшем, при утверждении текущих планов, тезисы я пропишу отдельными программами действий. Местами мой план схематичен, но это и понятно – в нашем уравнении еще много неизвестных. Но он дает главное – видимый каркас построения избирательной кампании, то есть, крепкий хребет, кости, на который мы нарастим мясо.Звонарев цепко изучал документ, время от времени переспрашивая. Вставал на стул, читая вставки и пояснения мелким шрифтом.– Так-так, Миша. Ты попей еще кофейку, а я схожу, доложу шефу о твоем документе. Может, он нас примет.

Звонарев, почитав бумагу Профатилова еще раз утвердился в том, что не зря убедил мэра привлечь специалистов к проведению избирательной кампании. Самому, увы, такой пласт не поднять. И если вначале он было хотел все замкнуть на себе, в надежде заработать «лишнюю копейку», то теперь старательно уходил из под прямой ответственности. «Если дело пойдет плохо – за все ответят варяги. Рублем. Захотим – не заплатим. А то и под откос, под статью пустим. Некуда им пойти пожалиться. Ну, а если все пойдет хорошо, то оттереть их в сторону – всего лишь дело техники. Надо бы еще в нашу кашу губернаторских умников затащить. Пусть курируют и о процессах губеру докладывают. В нашей дыре свободнинской они сидеть не будут. Ну, приедут раз-другой. Шашлыков поедят, вина попьют. И на этом все. Этакие столичные кураторы выходного дня. Перед губером закроемся. Если какой косяк – так это ваши, губернаторские, накосячили! Они нам советы советовали! Политтехнологи хреновы. И тогда все будет в шоколаде. И задница, и передница прикрыты. Ну, а деньги никуда не денутся – все пойдет через меня».

Томная секретарша мэра осадила Звонарева в приемной. – Подождите, Сергей Васильевич, у него Мураков, первый зам.Звонарева от этих слов передернуло. А он тогда какой зам? Кому, как не ему, шеф поручает самое главное? С кем, если не с ним, делится сокровенным? Кто, вообще, придумал эти дурацкие считалочки? Первый зам, второй зам, третий…– Люда, у меня люди, которых приглашал Иван Иванович. Позвони мне, когда Кутовой освободится от Жмура… Тьфу! Прости меня господи! От Муракова!Секретарша прыснула от смеха в кулачок.

Иван Иванович Кутовой, мэр города Свободно, был удивлен не меньше своего зама, когда познакомился с профатиловским планом. Правда, в детали он не вникал, а прошелся по основным пунктам документа и вопросительно уставился на Звонарева. – Ну, Серега, что скажешь о документе?– Хорош! Впечатляет документец.– А что остальные претенденты-имиджмейкеры?– Не убедительны, шеф.– Планы работ представили?– По сравнению с этим планом – детский лепет.– Ну, что ж… – Кутовой оглядел Профатилова, словно видел впервые. Задумчиво покусал дужку очков, поглядел на бумажную простыню, висящую на стене.– А справитесь с планов громадьем?– Справимся!– А ты как считаешь, Сергей Васильевич?– Думаю, Михаил Иосифович справится. Здесь нет сомнений. Иначе мы бы его и не приглашали. Но кое-что мы в наших планах упускаем.Кутовой за столом подался вперед. Надел очки. Зыркнул на зама.– Ну? Что тебя смущает, Серега?– Я бы добавил пункт о взаимодействии с губернаторской администрацией. Мы – часть губернаторской команды. И что бы мы не делали в рамках подготовки к избирательной кампании или в ее ходе, мы, как говорится, не должны нарушать строй. Было бы неплохо, если бы нам выделили какого-нибудь специалиста. Пусть приглядывает за равнением в строю.Кутовой сделал пометку в ежедневнике.– Так, Серега, дело говоришь. Завра же позвоню заместителю губернатора. Что еще?Профатилов поморщился. Неужели кидалово? Мол, спасибо вам, Михаил Иосифович за планчик! Дальше мы уже сами как-нибудь. Вот черт! А ведь как все красиво начиналось.Звонарев профатиловскую гримасу заметил. Продолжил говорить, глядя в глаза Профатилову. Он снова перешёл на вы.– Вас не должно смущать присутствие куратора, Михаил Иосифович. Избирательной кампанией руководите вы, и только вы. Мы даем вам карт-бланш. Мы доверяемся вам полностью, но вы должны осознавать до конца ответственность, что берете на себя. Вы понимаете, о чем я говорю?Злые глаза Звонарева сверкали ярче золотой оправы очков.Профатилов поморщился еще раз.– Ну, и что вы, Сергей Васильевич, хотите услышать от меня? Спасибо за оказанное доверие? Или, что избирательную кампанию успешно выполним и перевыполним? Я прекрасно понимаю, что вам есть, что терять. Но я говорил при нашей первой встрече и скажу теперь – гарантий победы я не даю! И никакой нормальный мейкер их вам не может дать. Я гарантирую наш профессионализм и порядочность! Если же к вам придут какие-то люди, попросят денег и гарантируют победу в избирательной кампании – гоните их в шею. Это – аферисты.Профатилов развернулся к Кутовому и закончил свою тираду, обращаясь уже непосредственно к мэру.– Сегодня в Свободно есть всего лишь два человека, больше чем кто-либо заинтересованные в победе предстоящей избирательной кампании. Это вы, Иван Иванович, и я.Теперь уже скривился Звонарев.– А вам не все ли равно, Михаил Иосифович, какой будет результат? Деньги вы свои получите. При любом итоге.Кутовой засмеялся и поднял руку.– Брейк! По углам! Тут Серега ты не прав. Деньги деньгами. Но репутация дороже. Если они у нас проиграют, то кто ж их на новую избирательную кампанию позовет? Кому нужны слабаки? Так что, работать они, думаю, будут не за страх, а за совесть.– Я прав, Иосифович?– Да, Иван Иванович.– А вот когда они выиграют, Сережа, то впишут еще одну строчку в свое резюме о победной избирательной кампании в Свободно.– Так?– Так.Кутовой улыбнулся и то ли попросил, то ли приказал.– Ты, Иосифович, обязательно выиграй. А резюме я тебе сам потом напишу и всем знакомым мэрам разошлю. Сделаю тебе паблисити в полуторе тысячи малых и средних городов нашей необьятной.Мэр глянул на Звонарева.– Ну, что, Сергей Васильевич, принимаем за основу план Михаила Иосифовича?– Принимаем с поправками.– Вот и славно. Ты ему тогда денежку дай. Пусть начинает.Зам послушно кивнул.– И еще. Город у нас небольшой. Появление нового человека рядом со мной не останется незаметным. Надо подумать, как его подать. Не хотелось, чтобы тема выборов прозвучала раньше времени.Профатилов тут же предложил.– Сделайте меня советником мэра. Звучит весомо и непонятно. Советник – это то, что надо. И барьеры вхождения в администрацию будут сняты. А с началом избирательной кампании я уйду в отпуск без содержания, чтобы не нарушать закон. Но зато тогда каждый чиновник, каждая квартальная, каждый дворник в городе будет знать, что я свой. И в табели о рангах нахожусь где-то недалеко от мэра. Если что не так, могу и самому на ушко шепнуть.Звонарев тряхнул прядью волос.– У нас в штатном расписании нет такой должности.– Ну, так возьми его, Сергей, по договору.Профатилов тут же написал заявление о приеме на работу в мэрию Свободно.Вызвали секретаршу. Мэр кивнул на заявление:– Оформить. Немедленно.Секретарь кивнула и непонятно откуда вынув цифровой фотик полыхнула в глаза Профатилову вспышкой, запечатлела его удивлённое и слегка растерянное лицо для служебных документов.Когда к Михаилу Иосифовичу вернулось зрение, мэр спросил:– Что еще?– Помещение для работы, транспорт, связь.– Это все в рабочем порядке с Сергеем решите.Кутовой помолчал. Повертел в руках очки. Спрятал их в футляр, давая понять, что аудиенция окончена.Легкой тенью скользнула по кабинету секретарша мэра и положила на край стола краснокожую книжицу.Профатилов покосился на ксиву. Это было его удостоверение. О, как! Оперативно.Кутовой встал из-за стола. Встали и Звонарев с Профатиловым. Мэр, вручая удостоверение, стальным рукопожатием стиснул кисть Михаила Иосифовича.– Добро пожаловать в Свободно. Завтра, советник, к семи утра на планерку. Представлю тебя своей администрации. Ну, а сегодня обустраивайся, знакомься с городом, людьми.

 

Только не поймите меня правильно!

Утром следующего дня, к семи утра, Профатилов был на планерке городской администрации. Хотя далось это новоиспеченному советнику крайне нелегко. Вчера они со Звонаревым отмечали начало совместной работы. Начали с ужина в милом ресторанчике на набережной, а продолжили уже в гостиничном номере Профатилова. Как выяснилось в процессе пития, оба были большими поклонниками виски. Принялись ревизовать запасы гостиничного бара. Разошлись далеко заполночь. Поэтому сегодня Профатилову хотелось забиться в какой-нибудь уголок и подремать. Мэр задерживался. Планерка все не начиналась, и чиновники шушукались за столами. В зале висел гул от тихого бормотания. Убаюкивал. Михаил Иосифович клевал носом. Время от времени ловил на себе любопытные взгляды собравшихся. Наконец появился мэр и собравшийся чиновничий люд, как по команде, затих, преданно глядя на шефа.

Кутовой, чуть заметно кивал собравшимся. Был он явно в плохом расположении. Отыскав глазами кого-то в зале, он обрушился на чиновника с бранью, неособо выбирая выражений. Несчастный встал из-за стола и, глаза долу, молча слушал оскорбления. Немолодой уже дядька вспотел и покраснел, как школяр.

Интересно, подумал Профатилов, это уже, собственно, планерка началась, или пока лишь прелюдия к ней? Михаил Иосифович глянул на Звонарева, сидящего по правую руку от мэра. Тот сурово супил брови, зыркая красными после вчерашнего глазами.

Мэр пообещал дядьку выгнать с работы, если тот что-то там не закопает. Чиновник мямлил в ответ. Кутовой полыхал еще несколько минут. Досталось кое-кому еще. Потом, подустав, стал тише. Закончил свое выступление словами о том, что если кто не хочет хорошо работать, то может прямо сейчас увольняться из мэрии на хрен. Таковых в зале не нашлось.

Затем планерка плавно вернулась в накатанную колею подобных мероприятий. Выступали замы. Обсуждали месячные планы. Говорили о подготовке котельных к отопительному сезону, о ремонте школ, реконструкции городского пляжа. Изыскивали средства на дотации городскому общественному транспорту. И так битых два часа. Профатилов уже подумал, что о нем забыли, но тут мэр города представил Михаила Иосифовича своей администрации.

– Прошу любить и жаловать – Профатилов Михаил Иосифович – мой новый советник, – Профатилов поднялся в своем уголке. Чиновники обернулись, зашушукались. Кто-то из зала деловито спросил:

– Советник по каким вопросам?

Кутовой вопроса не ожидал. Пытаясь разглядеть в зале спросившего, ответил с многозначительной недосказанность, прозвучавшей почти угрозой:

– Советник по вопросам!

Народ захихикал. Профатилов в сердцах чертыхнулся. Теперь он будет «советником по вопросам» до самого окончания избирательной кампании. Судя по лицам, заместителям мэра появление нового советника явно не понравилось. Мураков недоуменно поднял бровь. Еще один человек, имеющий свободный доступ к телу самого! Плохо. Теперь придется подумать, как успокоить замов, чтобы не думали о нем, как о конкуренте. Чиновничьей карьеры в Свободно Профатилов не планировал.

После планерки Звонарев подхватил Профатилова под локоть и потащил в приемную мэра. По пути шепнул на ухо: – Шеф тебя требует пред ясны очи.Кутовой, увидев Михаила Иосифовича, тут же спросил в лоб:– Ну, как тебе планерка? Дал я перцу?– Иван Иванович, сегодня вы были эмоциональны и ярки.– И это все, что ты можешь сказать? А как мой имидж? Как я выглядел принародно? Хороша ли прическа? Ну, а рубашка с галстуком сочетаются? Ну, скажи что-нибудь. Ты же имиджмейкер!Профатилов тяжело вздохнул. Меньше всего он желал бы сейчас кого-то чему-то поучать. Недурно бы прилечь на часок.Во-первых, вчера они все-таки перебрали. И этот перебор Михаил чувствовал каждой клеточкой отравленного виски организма.Во-вторых, еще не делали социологию и говорить об идеальном образе мэра совершенно преждевременно.И в третьих, отвратительно, что сегодня Кутовой не помнит вчерашнего разговора о том, что есть план избирательной кампании. План – закон. И сам мэр его вчера утвердил. И сегодня по этому плану предстоит обустройство помещений под штаб. А завтра туда уже приедут сотрудники Профатилова. Но делать было нечего. Клиент горел общением. Раз так, будем общаться.– Иван Иванович, я и в первую нашу встречу, и теперь, обратил внимание на то, что вашим гардеробом кто-то занимается. И замечательно, что рядом с вами есть человек с чувством стиля. Надеюсь, вы меня познакомите в ближайшее время с этим человеком.Мэр сделал какой-то беспокойный жест рукой, а его зам сжал губы, отвел глаза в сторону и недовольно засопел. Профатилов уловил тревогу: «Так-так! Похоже, не жена костюмчики Иванычу на работу отглаживает». Он продолжил.– Однако, хочу сразу же пояснить, работа и стилиста, и визажиста, и косметолога порой может быть важна в избирательной кампании. Но путать ее с работой имиджмейкера ни в коем случае не надо.Звонарев решительно тряхнул белесой прядкой, откинул волосы со лба и зло перебил Профатилова, исполнив обиду за шефа.– Вы что, считаете нас идиотами?– Нет. Я предлагаю, Сергей Васильевич, договориться о терминах, а не строить друг другу обиженные козьи морды.Мэр неожиданно громко рассмеялся.– Как, как? Козьи морды? Ха! Молодец! Про козьи морды я запомню. Ну, продолжай.Профатилов помолчал, успокаивая себя, не давая заводиться, и продолжил.– Я говорю об этом вовсе не из желания кого-либо унизить или выказать свое превосходство. Упаси боже! Но я встречал в своей практике деятельных парикмахеров, пользовавшихся наивностью начинающих политиков.Звонарев молчал, яростно протирая очки бархоткой. Молчал и мэр, внимательно глядя на Профатилова.– Так вот, о терминах. Имидж политика – это сложное понятие. Многосоставное. Прежде всего – это легенда. Миф. Звонкая песня, напеваемая народу на марше. А если надо – то колыбельная. Набор реальных или мифологизированных жизненных событий. Ряд судьбоносных свершений, отрывающих политика от обывателей. Программа действий. Его убеждения. Профессия. Должность, в конце концов. Все, что поднимает политика над простым народом, так называемым электоратом. А по сему, дающее законное право этими самыми обывателями управлять.– Звучит цинично, – перебил Профатилова Кутовой.– Цинично, – подхватил Звонарев. – Ой, как цинично, Иван Иванович! Но, правильно.– Ты думаешь?– Уверен, шеф.– Более того, в создании имиджа необходимо ориентироваться на установки населения. Какие качества личности идеального лидера желает народ сегодня, сейчас? Выявив эти особенности с помощью социсследования, подгоняем образ под ассоциацию с этими характеристиками. Имидж или образ политика – это также биография, семья, увлечения. Внешность, с которой мы начали этот разговор. И многое, многое другое. Та же манера общения, Иван Иванович.– А что с моей манерой общения не так?– Ну-у-у… – Профатилов замялся, подбирая подходящее слово. У него чуть не вырвалось «хамская». Но, он вовремя прикусил язык.– Грубая? Так ты хотел сказать?– Резкая, я бы сказал, Иван Иванович. Излишне резкая.– Ну, это ты брось. Ты о планерке говоришь? Не соглашусь. Если их не драть, – мэр махнул рукой на Звонарева, – они же работать не будут. Им надо вставлять по самые помидоры! Надо! Правда, Серега?Сергей Васильевич состроил кислую рожу, покорно кивая головой.– Кстати, о планерке. Тот чиновник, которого вы ругали, ценный специалист? Если нет, то увольте его. Выпорите, как следует, за ту же яму, которую он не засыпал, и увольте. Но сделайте это в присутствии журналистов. Напомним горожанам, кто в доме хозяин. Помните, мы говорили об этом?Кутовой поднял вопросительный взгляд на Звонарева. Тот сделал пометку в блокноте.– К следующей планерке мы подготовимся. И с кадрами на увольнение, и с журналистами.Мэр перевел взгляд на Профатилова.– Что еще?– Еще я прошу придерживаться плана, вами же утвержденного, Иван Иванович.– Согласен.– В таком случае отпустите меня сейчас работать по плану. Завтра заезд в Свободно моей команды.Кутовой откинулся на спинку кресла. Смерил Профатилова взглядом.– Ну, ты – советник, простой, как логарифмическая линейка. Ладно, иди, работай.

Профатилов прекрасно понимал, что в таком городе как Свободно, где все на виду, шило в мешке не утаишь. Стоит команде приступить к работе, как об этом узнает весь околоток. В том числе и оппоненты. Вычислят сотрудников и штаб будущей избирательной кампании. По этому он сделал то, что до него не делал никто – не стал прятаться. С помощью Звонарева он подыскал и снял в центре города громадный офис. Третий этаж – с улицы в окна не заглянешь. Да и залезть тяжело – мало того, что высоковато еще и стальные решетки на окнах. Войти в помещения можно только через коридор, в котором расположен банковский офис с круглосуточным милицейским постом и камерами видеонаблюдения. Профатилов сменил замки во всех дверях и установил сигнализацию. Входную дверь, декоративно-картонную, заменили на стальную сейфовую с кодовым замком и переговорным устройством. – То, что доктор прописал! – радовался Михаил Иосифович, обходя комнаты. – Самая настоящая контора. Такая, как и прочие в этой офисной высотке.Поэтому заезд команды прошел совершенно незаметно для посторонних. Ну, зашли какие-то люди в здание. Занесли оргтехнику. Ну и что? Так таких тут сотни каждый день по этажам шарахается.

Большинству кандидатов социологические исследования кажутся лишними, а порой и совершенно ненужным. К тому же они и денег стоят немалых. Кутовой не стал исключением. Услышав о чем речь, резко ответил Профатилову: – Раньше социологию «лженаукой» называли.– Теперь, Иван Иванович, «лженаука» на службе демократии.– Да на хрена мне твои социологи, когда у меня целый аналитический отдел в мэрии работает?– Их аналитические справки я читал. Они вас этими справками убаюкивают. В тех документах, что вышли из под пера свободнинских аналитиков, напрочь отсутствует социальная реальность как таковая.– Ну, это ты брось. У меня там хорошие специалисты трудятся.– Залепушники там хорошие работают, а не специалисты.– Советник, ну, ты думай, что мэру говоришь! Я же и разозлиться могу.Профатилов раскрыл портфель и вынул увесистую папку.– Что это? – спросил мэр.– Это – справка об итогах социально-экономического развития города Свободно за прошлый год. Как сказано в документе – общая экономическая ситуация. С вашего позволения, Иван Иванович, я вслух зачитаю несколько абзацев. Так сказать, чтобы не быть голословным.Профатилов открыл первую страницу.«Прошедший год прошел под знаком празднования годовщины Победы в Великой Отечественной войне.Это событие стало ярким проявлением гордости современников за героическое прошлое Отечества и искренней благодарности к поколению его защитников – ветеранов. Постоянная забота о них – наш долг и святая обязанность. Они были и остаются образцом крепости духа, нравственным стержнем общества.Важной вехой в политической жизни города стали выборы в органы местного самоуправления города. Мы с вами сделали очередной шаг на пути укрепления народовластия, стабильности общества, единства большой Свободненской территории».Профатилов прочитал три абзаца на одном дыхании. И лишь затем перевел дух и глянул на мэра.Кутовой изумленно распахнул глаза.– Что это? Что ты несешь?– Несу пургу, Иван Иванович! Самую настоящую пургу, наметенную тем самым аналитическим отделом мэрии города Свободно.У мэра заходили желваки на скулах.– А ну, дай сюда!Кутовой выхватил папку из рук Профатилова. Перевернул страницу и прочитал вслух.«Минувший год отмечен трудовыми успехами свободнинцев в производственной, социальной, духовной сферах, которые создают надежную базу для дальнейшего движения вперед.Основу социального развития территории составляет экономика. Она в минувшем году приросла и промышленным производством, и строительством жилья, объектов соцкультбыта, сельскохозяйственной продукцией, реализацией потребительских товаров, и услугами населению».Иван Иванович замолчал. Отпихнул от себя документ. Строго спросил Профатилова:– Что за ахинея, Иосифович?Михаил Иосифович недоуменно пожал плечами.Мэр поднял телефонную трубку и рявкнул на кого-то невидимого на том конце провода:– Быстро Ковальчук ко мне!Кутовой не мог успокоиться.– Что за трудовые успехи в духовной сфере?Он вскочил и забегал по своему кабинету.– Бред идиотский!– Вот, Иван Иванович, а вы мне не верили. Это та самая общая экономическая ситуация в городе Свободно. Ну, очень общая.И Профатилов зачитал еще один абзац. Теперь уже не торопясь. С выражением, смакуя звенящую пустоту документа.«Важно, что потенциал города прирастал на качественно новой инновационной основе. Предприятия промышленности, других отраслей продолжали техническое перевооружение и расширение производства для увеличения выпуска конкурентоспособной продукции. Объем инвестиций, направленный на развитие экономики и социальной сферы города за истекший год увеличился…»Михаил Иосифович остановился. Печально вздохнул и захлопнул папку.– Ну, и так далее – бла, бла, бла, и тому подобное – трам-парам. Одним словом – пурга! Однако, Иван Иванович, я бы хотел вернуться к началу нашего разговора.– О чем ты?– Об исследовании социологическом. Я ведь читал справку вовсе не для того, что бы посмеяться над сотрудниками аналитического отдела. Нет. Я хочу, чтобы мы, и варяги и аборигены, были честны друг перед другом. И работали на один результат – вашу победу в избирательной кампании.– Меньше патетики, Иосифович. Каково резюме?– Опираться на данные аналитического отдела для понимания общественных процессов и их отражения в сознании свободнинцев не приходится. Отдел, по определению, ангажирован, а по сему не объективен. Придется все делать самим с нуля.

В дверь мэра поскреблись. Ковальчук оказалась высокая, немолодая, но очень эффектная блондинка. Крутобедрая, пышногрудая женщина с деланной скромностью робко остановилась за порогом. Зыркнула на шефа голубыми глазищами, опустила их долу. Чуть слышно выдохнула: – Вызывали, Иван Иванович?– Вызывали, Ковальчук, вызывали! Проходи, давай! Не строй из себя сироту казанскую!

 

Женщина села напротив Профатилова.

– С Михаилом Иосифовичем вы знакомы?

– Знакомы.

– Что ж ты, Елена Владимировна, меня подводишь?

Мэр схватил злополучную папку, потряс ее в воздухе, и швырнул через стол Ковальчук.

– Что за бред ты надристала?

Начальник аналитического отдела обижено поджала губки и тряхнула блондинистыми прядями.

– Раньше нравилось.

Женщина многозначительно посмотрела на Кутового. Окатила синевой глаз.

Мэр взгляда не выдержал. Хмыкнул, отвел глаза. Заговорил мягче и тише.

– То раньше.

– А что ж изменилось?

– Раньше и паровозы быстрей ходили.

– И вагонов больше перли.

Ковальчук и Кутовой, не обращая внимания на Профатилова, говорили о чем-то своем, к делу явно не относящемуся. Они переглядывались, строя друг другу глазки. Перекидываясь ничего не значащими для постороннего словами, вкладывая в них только им понятный смысл. Ясно что раньше их связывали не только служебные отношения. Парочка из них была что надо, мысленно прикинул Профатилов. Оба высокие, красивые, сильные. Атланты. Да они и теперь вместе хорошо смотрятся.

Профатилов кашлянул. Мэр встрепенулся и перевел разговор:

– А сегодня, Лена, мы на выборы идем. Вот и спецов пригласили.

– Я так и поняла.

– Поняла и хорошо. Только болтать об этом не надо.

– Иван Иванович, я вас когда-нибудь подводила? – женщина опять многозначительно глянула на главу голубыми глазищами.

– А посему поступаешь в распоряжение советника Профатилова.

– Как же основная работа?

– Это теперь и будет основная работа – подготовка к моим выборам. Провалите кампанию – по миру пойдете. Не только я уйду из мэрии, но и вас, мои дорогие, всех до одного повыгоняют. Понятно?

– Понятно.

– Вот и славно. За работу товарищи, за работу!

Ковальчук после аудиенции у мэра стала Профатилову чуть ли не первой помощницей после Звонарева. Ее знал почти весь город. Где бы она не появлялась с новым советником, всюду их встречали тепло. – Просто надо уметь дружить, – пояснила такое людское радушие Елена Владимировна.Она обошла с советником все городские редакции. Обпилась кофе и чаю по начальственным кабинетам. Ввела Михаила Иосифовича в местную тусовку и познакомила со значимыми людьми, в руках которых был весь городской бизнес. Городские бизнюки оказались нормальными пацанами, которые под каберне просто и доходчиво объяснили свою жизненную позицию.– Ты пойми, Иосифович, вы приехали и уехали, а нам здесь жить. Свободно – наш город, а Кутовой наш мэр. Нас всё устраивает. Нам всё нравится. И мы не хотим потрясений. Понимаешь?– Понимаю.– Любой другой человек, не дай Бог, пришедший вместо старого мэра, начнет все и всех в городе менять. Нам это ни к чему. Серьезный бизнес не любит резких перемен. Понимаешь?– Понимаю, понимаю.– Мы поднялись при Иваныче. Встали на ноги. Он не мешал. Не гнобил, руки не выкручивал. Так что, мы за него. И он может рассчитывать на нашу помощь. Понимаешь?– Понимаю. Шило на мыло вы не меняете.– Точно!

Прикрывшись ширмочкой аналитического отдела, запустили, наконец, базовое социологическое исследование, целью которого был анализ социально-политической ситуации в Свободно. Интервьюеры с анкетами пошли в город. Опасаясь утечки стратегической информации, организовали процесс так, что девочки-интервьюеры только заполняли анкеты, а обрабатывали их специалисты Профатилова. Вечером каждого дня, пока шла работа «в поле», собирая народ по точкам, у интервьюеров изымали заполненные анкеты, а утром выдавали чистые. Михаил Иосифович надеялся, что утечка будет исключена.

Как выяснил Профатилов, для городских управленцев, Свободно был по большей части полнейшей «terra incognita». Они не знали глубинных городских проблем и не понимали процессов, происходивших в общественном сознании жителей города. Чиновники были поверхностны. Это удивляло. Но дело обстояло именно так. Как сказали бы век назад, а с тех пор в отношениях обывателей и чиновников, на взгляд Профатилов, ничего не изменилось, слишком далеки они от народа. Михаилу Иосифовичу же, для построения стратегической и тактической моделей избирательной кампании Кутового, совершенно необходимо было знать, как оценивают горожане социально-политическую ситуацию в Свободно. Ведь глядя со стороны, можно было назвать абсурдными недовольства горожан действиями городских чиновников. Казалось бы, какое благо – мэрия принялась реконструировать центр Свободно. Вместо тающего на летнем солнцепеке вонючего асфальта, в котором насмерть залипали шлепки и мокасины, постелили аккуратную, развеселую плитку. И что же? Перемены горожан не возрадовали. Кто-то ушлый раскопал, что у мэра через каких-то далеких родственников есть, якобы, доля в плиточном заводике. И каждая постеленная на городских улицах плитка делает его богаче на сколько-то там рублей. Плитку посчитали. Умножили на те самые рубли. Вывели устрашающую для обывателя сумму. Зашептались на кухнях, обсуждая фантастический доход мэра на благоустройстве родного Свободно. И дико возненавидели реконструкцию города. Причем, различные слои свободненцев. И уже было неважно, получает Кутовой прибыля от плитки или нет. И чем шире шла реконструкция, захватывая центральный проспект и прилегающие к нему улицы, тем яростней закипал народный гнев. «Ты бачь, яки суки? Им одного проспекта мало. Они решили на каждой улице нажиться!» Иван Иванович попадал под молотки по определению – ворует миллионами!А наивные и упрямые заявления мэра типа: «… меня в городе все с детства знают как честного и порядочного человека, а потому любят», – Профатилова искренне огорчали. Исследование должно было дать объективную картинку.Михаил Иосифович, готовя анкету базового исследования, заложил в нее вопросы, связанные с потребностями горожан и их предложениями власти. Рейтинг проблем и предложений различных социальных групп свободненцев стал бы первой вехой на пути, по которому уже сегодня мог юзерить действующий мэр Кутовой. А с началом избирательной кампании этот цимес оставалось добавить в программу уже кандидата Кутового. Проблемы узнаваемы и растерты до корней зубов. Блеск! Избирателям останется только проглотить разжеванное. Вот только захотят ли, пока большой вопрос.

 

Часть II

 

Мы свой, мы новый…

Свободно – маленький провинциальный городок. И неважно как далеко в виноградники шагнули многоэтажки. Что поползли по прибрежным кручам новорусские особняки. Свободно рос вширь и ввысь, но все же оставался маленьким, провинциальным. Только летом вскипал нахлынувшими отдыхающими и, не в силах удержать всех в городе, выплескивал в парное море. Шалеющие от своей многочисленности на пляжах, танцполах, в кабаках, магазинах и казино, приезжие считали Свободно большим городом у моря. Местные – никогда. Зная друг друга с детства, народ кублился у соседей на виду. Жил спокойно и неспешно и, как сказала Ковальчук, «тильки для сэбэ». А так как новостей особенных не было, то жили сплетнями.

Иван Иванович Кутовой не был исключением. С тоски или от чиновничьей хитрости, он создал вокруг себя целый мир наушников и сплетников, которые бились между собой за близость к телу мэра. Каждый день с удовольствием выслушивал их, выстраивал в противостоящие друг другу группы. Стравливал. Мирил. Одним словом – развлекался.

Соперничающие чиновники попытались было перетащить Профатилова на свою сторону, но Михаил Иосифович отбился и от «правых», и от «левых», чем снискал у них, неожиданно для себя, уважение. «Советник – крепкий мужик»! – решили те и перестали вплетать Профатилова в паутину бесконечных интриг, окутывать слухами.

В приемной мэра царила сдержанная значимость. Уж если это был не центр вселенной, то, по крайней мере, центр планеты. Помощники и секретари мэра, судя по сосредоточенной отстраненности, опять спасали человечество. Секретарша Люда остановила Профатилова на пороге поднятой рукой. – У него замы.– А кто из них?– Мураков и Звонарев.– Я подожду.Профатилов пришел за пятнадцать минут до назначенного Кутовым срока. Он ни разу не опоздал на встречу с мэром, но ни разу не был принят вовремя. Как, впрочем, и другие посетители. Те, кому не было назначено, прождав битый час, махнув рукой, уходили, чтобы завтра попытать счастья вновь. Вот и сейчас, дожидаясь в приемной аудиенции мэра, Михаил Иосифович косился на часы. Прошло полчаса пустого ожидания. Кутовой все еще общался с замами. Он, конечно, знал, что в приемной собрался народ. Более того, он всех видел на мониторе видеонаблюдения, который неделю как установили по настоянию Профатилова. Но принимать никого не спешил.Михаил Иосифович, пару раз просидев часы в пустом и глупом ожидании приема, придумал оригинальную методу преодоления хамского безразличия Кутового к посетителям. Как только ожидание затягивалось, Профатилов доставал толстенный детектив, устраивался поудобней, просил секретаря заварить чай и погружался в чтение. С наслаждением прихлебывал ароматный чаек. Приносил конфеты и печенье. Угощал. Ел сам.Такой наглости мэр не выдерживал. Бездельничать у него на виду? Да еще за его деньги? Когда он сам с семи утра пашет? На этом обычно ожидания заканчивались одним и тем же дежурным вопросом:– Ну, чего тебе?Хотя часто сам и приглашал советника на встречу.

Вот и теперь. Не успел Михаил Иосифович сделать пару глотков кофе, как от мэра вышли замы. Профатилов отметил кислое лицо Звонарева, его подавленность и бледность. Мураков же смотрелся триумфатором. Сверкал торжествующим взглядом. Снисходительно покивал собравшимся в приемной и, совершенно счастливый, удалился к себе. «Опять Иваныча каким-то говнищем загрузили, – подумал Профатилов —. Ну, судя по физиономии, Сергея Васильевича в нем извозили». – Ну, чего тебе, советник?– Иван Иванович, мы договаривались сегодня поговорить о социсследовании.– А-а-а… Да-да. Помню, – Кутовой был рассеян и мыслями далек.– Ты начинай, а я сделаю пару звонков и Сергея Васильевича приглашу.Мэр порылся в записной книжке. Кому-то позвонил и, косясь на Профатилова, попросил своего собеседника найти некоего хлопца. Но сделать это тихо и тайно – так, чтобы ни одна живая душа не узнала. А уж он, мэр, хочет с ним лично поговорить.

Пока Кутовой разговаривал по телефону, Профатилов достал из портфеля и выложил на стол аккуратной стопкой тома социсследования, проведенного его командой. Книги были переплетены, пронумерованы и подписаны. Стопка впечатляла. Мэр кивнул на тома, хихикнул:– Ну, Михаил Иосифович, как там мои рейтинги? Растут?Профатилов выдержал паузу и, глядя в глаза Кутовому, негромко, но твердо сказал:– Иван Иванович, пока не подошел Звонарев и мы с вами одни, хочу сообщить вам самое главное – случись выборы мэра города Свободно в ближайшее воскреснье – вы бы проиграли.– Врешь! – вырвалось у Кутового. – Не может быть!– Смотрите сами. Этот том о вас и для вас, Иван Иванович. Читайте. Там много интересного. Он, естественно, в одном экземпляре. Электронная версия хранится у меня, как и всего исследования. Копий нет.Кутовой перелистывал страницы, внимательно изучая книгу. Эмоций своих он не сдерживал. Презрительно хмыкал в тех местах, где содержимое документа ему не нравилось. Что-то в тексте подчеркивал. Делал на полях пометки.Профатилов молчал и не мешал мэру. Глядел на его реакцию. Правду узнавать всегда неприятно. Ну, или по крайней мере, странно. Особенно когда тебя восемь лет убаюкивали и успокаивали: «В Багдаде все спокойно, Иван Иванович». Теперь бы из-за этой правды не потерять бы расположение Кутового и его настрой на конструктив. В Средневековье с принесшими худую весть сурово обходились: где четвертовали-колесовали, где на кол сажали, травили, жгли. Ну, не любит руководство дурных новостей. Не терпит. Зато и не выбирали его в стародавние времена. Все по наследству. А что? Пусть и у нас тоже так будет. Все равно одних и тех же тасуем. Вот и Иван Иванович на третий срок идет.

Кутовой дошел до конца тома. Захлопнул его и брезгливо оттолкнул. – Иосифович, ну ты и насочинял страшилок. По твоему исследованию выходит, что народ меня крепко подзабыл? Так, что ли?– Да, Иван Иванович, подзабыл. Ну, и подразлюбил, если сформулировать по-мягче. Более того, с принятием новых законов о местном самоуправлении и разделении властей люди в конец запутались. Who is who? И кто, в конце концов, за что отвечает? Если в кране нет воды, то кого из этих ху винить? Мэра города или кого другого? А еще весенние выборы депутатов Городской думы вам сильно подкакали.– Да, уж … – то ли удивился, то ли согласился Кутовой. – Подгадили хлопцы. Уж кандидатики в депутатики на мне выспались. Только ленивый не пнул Кутового. А теперь – ничего. Ходят, глазками невинными лупают – здрасьте, Иван Иваныч! Вы уж нас простите – то были выборы. Надо было что-то народу говорить. Вы же не злопамятный? Ну, не суки ли, а, советник?– Суки.Вошел Звонарев и услышав последнею фразу, сразу напрягся:– Кто суки, шеф?– Да твои друзья, депутаты Гордумы! Ты же у нас их курируешь?– Ну, Иван Иванович, не все. Есть и нормальные ребята. Тот же председатель.Профатилов вмешался в разговор:– Кстати, результаты исследования говорят о том, что если председатель Гордумы Игнатов двинет в мэры, то вполне может и победить.– Он не пойдет, – быстро ответил Звонарев. – У него золотого запаса нет. Деньги поистратил весной на выборах в Гордуму.– А если он уже дорогу отбил? Или ему дадут? – поинтересовался Профатилов. – Тогда как?– Нет. Он и теперь, как сыр в масле.– Сергей Васильевич, ты не торопись с ответами, – осадил зама мэр. – Не торопись.– Да я не тороплюсь, шеф. Ну, не пойдет Игнатов на мэра.– Сергей!– Да мы с ним вчера на заседании Думы об этом говорили.– С чего это? – Кутовой опустил на кончик носа очки и поверх оправы строго посмотрел на Звонарева, словно подозревал в чем. Зам растерялся. Вспотел и принялся оправдываться.– Да он сам как бы невзначай разговор завел.– Что спрашивал?– Ну, пойдет ли Кутовой снова в мэры или нет?– А ты?– А я сказал, что об этом надо у шефа спрашивать.– Правильно. А он?– Да посмеялся только и все.Профатилов молчал и внимательно слушал диалог, наблюдая за реакциями.Звонарев обмахнул враз вспотевший лоб платком и добавил:– Я его тогда и спросил: «Уж не хочешь ли ты сам в мэры пойти?» Так он мне про деньги, и все такое. Да, еще сказал, что он председателем Городской думы Свободно пока не наработался. Вот и все.– Что ж ты молчал?– Да я просто не успел вам доложить, Иван Иванович, извините.Пот градом катился со Звонарева. Рубашка под мышками расплылась темными кругами.– Ну-ну…И уже обращаясь к Профатилову, мэр произнес, продолжая начатый до появления Звонарева разговор:– Иосифович, и эти люди говорят, что я злопамятный. Нет, я вовсе не злопамятный. Я злой. И память у меня хорошая.

Грустные результаты исследования обеспокоили Кутового. Он перестал увиливать от Профатилова, прятаться за секретарями и неотложными делами. Он озадачился своими выборами всерьез. Начал пиариться. Пошел в народ пешком по простынеобразным планам советника. Каждый выход репетировал. Теперь день мэра Свободно начинался с пешей инспекции города. Выйдя из дому, Кутовой шел в мэрию разными путями, по разным улицам. По пути, проверяя санитарное состояние и благоустройство городских территорий, он общался с горожанами.Первый же его выход произвел в городе фурор. Дойдя до несанкционированной свалки, а по-простому говоря, мусорной кучи на газоне перед жилой многоэтажкой, он вызвал к себе по мобиле какого-то чиновника из ЖКХ. Тут же, на этой самой куче Иван Иванович учинил ему разнос. Эффект, как и обещал Профатилов, был потрясающим. К негодующему Кутовому враз подтянулись жильцы дома и прохожие, которые чуть ли не радостными криками поддержали мэра. Появилось муниципальное телевидение, направленное ко времени и в нужное место умелой рукой. Дралово несчастного превратилось в шоу. Жэкэхашник краснел, бледнел и обливался потом. Выглядел он полным дураком. И на вопросы мэра, обрушивающиеся на его бедную голову громовыми раскатами, мычал что-то невнятное.– Да гнать его в шею с работы, Иван Иванович! – советовали окружившие мэра свободнинцы. – Под зад коленом!– Что? Что вы говорите, люди? – словно не расслышав выкриков, обратился к горожанам мэр.– Гнать его с работы, Иван Иванович! Гнать! – разноголосо и радостно загомонил народ.– Вы слышали, как люди оценили вашу работу? – спросил Кутовой жэкэхашника, и подвел под разносом черту. – Вы уволены!Толпа взвыла от восторга.

В другой раз по плану Профатилова мэр устроил выездную городскую планерку. В семь утра сонных мэрских заместителей, начальников департаментов, отделов и служб – всех гамузом, усадили в автобус и вывезли на лобное место – площадь перед центральным рынком. Место людное и проблемное. Там, на глазах сотен горожан, спешащих на работу или на рынок, чиновники держали ответ. Отвечать пришлось за все. И за плохое санитарное состояние рынка, и за нарушения в работе торговли, и за перебои в движении общественного транспорта, и плохое состояние дорог, и еще Бог весть за что. Сонным, ошалевшим от раннего подъема и необычности происходящего столодержателям было явно не по себе. Смущенные людским вниманием они опускали глаза и на вопросы мэра отвечали невпопад. Кутовой был в ударе. «Рубил» заученными накануне текстами, цифрами и цитатами. Играл интонациями. «В сердцах» даже матюкнулся на нерадивых подчиненных под одобрительные возгласы горожан. Этим утром Иван Иванович был великолепен: принципиален, объективен и непреклонен в праведной беспощадности к ленивым и тупым чинодралам.Хмурые свободнинцы, обступившие плотным кольцом чинуш, наконец-то увидели воочию тех, кто виноват в конкретных городских проблемах. Увидели, какого труда мэру стоит двигать неподъемный воз городских проблем.С площади мэр уходил под аплодисменты и одобрительные возгласы горожан.– Похоже, я опять становлюсь популярным? – шепнул на ухо Профатилову Кутовой, когда они садились в машину.

Ко Дню города Профатилов запустил через муниципальное телевидение целый сериал. Документальный исторический фильм рассказывал об истории Свободно от времен Адама и до сегодняшних дней. Гнали по серии в неделю, мчась через века к сегодняшнему светлому далеко. Мария, жена Профатилова, писавшая сценарии сериала, делано поднимала бровки. Косила под Вишневского:– Любимый, так ты еще и продюссер.– Да, Маня, люби меня теперь таким.Погоды стояли великолепные. Снимали на улицах, в парках, и, конечно на набережной – панорамы впечатляли. В проект вовлекли множество известных и уважаемых горожан, авторитетных предпринимателей. В массовке был весь город. Эйзенштейн обзавидовался бы. Съемки на пленэре получались живыми и естественными. Сами свободнинцы рассказывали из серии в серию историю своего родного города. Их узнавали, им верили. В силу своей народности и местечковости, сериал моментально полюбился горожанам и каждую новую серию ждали с нетерпением. На пике популярности фильмы и по исторической логике разворачивающихся времен в ленту слегка вкрапляли Кутового. В каждом из эпизодов Иван Иванович был к месту.Профатилов случайно подслушал разговор двух бабулек в продовольственном магазине. Они активно обсуждали в очереди у кассы увиденную серию, сверяя ее со своими личными историческими хрониками.– Наш мэр дело по телевизору говорит. Все так и было.– А то.– Толковый он у нас.– Это да.– Эх, мне бы годков двадцать сбросить, я бы его закрутила.– Куда тебе, старая?– А что?– Ты бы лучше к встрече с вечным готовилась.– С чем встреча?– С землей-матушкой, старая ты развратница.– Что готовиться-то? Голому собраться – только подпоясаться. А я на последок наоборот, чуток бы распоясалась.– Э-э-эх! Молчи, старая шалава, а то еще люди услышат.Профатилов тихо ликовал. Кутовой снова на слуху. Народ бесконечно перетирал решительные действия мэра по увольнению нерадивых, тупых и ледащих. Старики не могли нарадоваться твердой и решительной руке. Возможности напрямую, по «горячему» телефону пожаловаться Ивану Ивановичу, и уже на следующий день решить все свои проблемы, которые годами не решались из-за волокитчиков и головотяпов. Административный механизм реформировался: вводились единые окна оформления документов, дни контроля, советы микрорайонов. Пропагандистский маховик, запущенный советником, набирал ход. Народ и Кутовой – едины!

 

Кто эти люди?

Кузнецов Максим Анатольевич, директор свободнинского мясокомбината, как-то в ресторане по пьяне, ляпнул о том, что пора сменить Кутового.

– Засиделся Иваныч. Пора уступать место молодым.

– Уж не ты ли тот самый молодой? – спросили в компании.

– А хоть бы и я? Чем я вам плох в мэрах?

– Не смеши, Макс, пей давай.

– Я серьезно!

– А если серьезно, то ты на мясухе своей круто в гору прешь. На хрена тебе в мэры?

– А что б было.

– Плюнь! Канализацию да свет без конца в городе ремонтировать?

Таким кабацким разговорам в любое другое время не придали бы значения, но теперь, когда город стоял на пороге выборов мэра, эту пьяную пустую болтовню во всех подробностях передали Кутовому. Тот виду не подал, что обеспокоен, но утром следующего дня вызвал к себе Профатилова.

– Выборы еще не начались, а они уже мое место делят. Не по совести это.

– Иван Иванович, при чем здесь совесть?

– Я помогал ему. Он мне многим обязан.

– Тут вы заблуждаетесь, Иван Иванович. Никто никому ничего не должен.

– Как?

– А так. Видимо, вы помогали не бескорыстно?

На такие слова советника Кутовой яростно засопел, но не нашелся, что ответить. Помолчал и уже примирительно сказал:

– Значит так. Я дернул к себе Кузнецова, он сейчас подъедет, а ты, Иосифович, на него посмотри, и мнение свое потом выдашь.

– Как скажете, Иван Иванович.

– Вот именно, как скажу.

В дверь постучали. Не дожидаясь разрешения вошел Кузнецов, распространяя запах итальянского парфюма и перегара английского джина. Был он необъятно толст и абсолютно лыс. Рыхлое тело волнами колыхалось под серым шелковым костюмом. Он прошел к столу и рухнул в кресло. Алкоголь из него явно не выветрился. Небрежным движением руки Максим Анатольевич ослабил галстучный узел, по пути смахнув со стола Кутового какие-то бумажки. Откинулся в кресле. С кривой улыбкой кивнул мэру. – Здорово, Иваныч! Чего звал?– Поговорить надо.– Давай, поговорим. Только пусть девки сначала чаю принесут. А то у меня сушняк.По всему было видно, что гость он здесь частый и чувствует себя в кабинете мэра, как у себя дома.Кутовой осуждающе покачал головой.– Пить меньше надо!– Я на свои пью, Иван Иванович. И на службу мне ни свет, ни заря идти не надо.– А если придется?– Не придется.– А мне, Макс, сказали, что ты на государеву службу собрался. В мэры. Кутового менять. Так я пока уходить никуда не собираюсь.В кабинете повисло тягостное молчание. Бесшумно вошла секретарь с чаем. Расставила чашки, налила в них ароматный чай и исчезла.Кузнецов тут же хватанул чашку. Руки у него тряслись. Обжигаясь и обливаясь кипятком, принялся лакать. Отставил чашку и грязно выругался.– Я не понял, Иваныч, к чему весь этот гнилой базар? Ты же у нас не молодеешь – скоро на пенсию. Может, пора кадровую ротацию провести – молодым уступить дорогу. А мы тебя с почетом… Но это так, мысли вслух.– Ты что же это, сучонок, забыл как я тебе, по сути, подарил мясокомбинат? Как старый обанкротил, с молотка пустил? Как под новый землю за забором старого тебе отвел, и ты, с лёту, на готовые коммуникации сел? Забыл?– Так и ты ведь не даром старался!– Что? Что ты сказал?– Кончай, Иваныч, я еще ничего не решил.– Ах, ты еще не решил. Но обдумываешь, как бы Кутового сковырнуть?– Мы живем в свободной стране. У нас независимые и демократические выборы.– О-о-о! Как ты заговорил, Максик. Я тут буду решать, какие у нас будут выборы – свободные или демократические!Кутовой приподнялся над столом, протянул левую руку в сторону гостя, схватил Кузнецова за галстук и рванул к себе через стол. Правой рукой он свинтил кукиш и с силой сунул его в нос Максиму Анатольевичу. Из носа Кузнецова брызнула кровь.– Вот тебе выборы, Максик!Профатилов кинулся к мэру и повис у него на руках.– Иван Иванович, прекратите!Но тот цепко держал галстук и все тыкал кукишем в окровавленное лицо Макса.– Вот тебе! Вот!Наконец Кузнецов вырвался и, утирая рукавом пиджака расквашенную физиономию, в дверях крикнул:– Да я теперь специально на выборы пойду, что бы тебя, старого козла, сбросить!Кутовой швырнул в него часы со стола. Те со звоном разбились в нескольких сантиметрах над головой директора мясокомбината.– Пошел на хуй!На этом аудиенция закончилась.Мэр достал носовой платок, аккуратно вытер кровь на столе, поправил бумажки и глянул на Профатилова:– Вот, советник, и поговорили.– Ну, вы и псих, Иван Иванович.– Извини, не сдержался.

Профатилов всегда считал, что выбор противников в избирательной кампании наиважнейшее дело и пускать его на самотек нельзя ни в коем случае. Михаил Иосифович составил список возможных кандидатов на должность мэра и принялся аккуратно, через новых городских знакомых, интересоваться их планами на предстоящие выборы. В список автоматом попали все выдвинувшиеся и зарегистрированные кандидаты, участвовавшие в предыдущих избирательных кампаниях по выборам мэра города. А также те, кто когда-либо заявлял свои претензии на власть в городе. В этом списке оказались лидеры партий и некоторых общественных движений.Постепенно, вычеркивая из этого списка фигуры малозначимые и слабые, Профатилов определился с основными претендентами на место Кутового.Список, естественно, после того, как ему навтыкали кукишей, возглавлял Макс – Кузнецов Максим Анатольевич, директор свободнинского мясокомбината.Следом записал Игнатова Вячеслава Владимировича – председателя Городской думы Свободно.– Он еще та акула, – отозвался о нем Кутовой. – Если почувствует, что сможет проглотить меня, то обязательно попытается.Третьим в списке Профатилова шел Явлунько Григорий Михайлович, председатель местного сельхозпредприятия, или как он сам подчеркивал – колхоза.– Наш Григорий Михайлович всегда лишний, Иосифович. Сколько раз он не ходил на выборы – за него один лишь его колхоз голосует.В список попал и депутат Госдумы Сафонов Игорь Сергеевич. О нем мэр отозвался уважительно:– Вот Сафонов – фигура серьезная, только наш город для него мелковат. До того, как стать высоким народным избранником, он активничал в портах всего побережья стивидорскими компаниями. Заработал денег, прикупил пароходиков. Тягал за рубеж металлолом, зерно, нефть. И хотя город его, в принципе, не интересует, размяться в преддвери госдумовских выборов на Кутовом, напомнить о себе избирателям, он может легко.Замыкали список депутаты Городской думы Мудян Артем Вагаршакович работающий юрисконсультом, некий предприниматель Панасюк и Повертайло Самуил Яковлевич – директор муниципальных телевидения и газеты, которые он звонко именовал редакционно-издательским комплексом. Все они при желании могли составить Кутовому определенную конкуренцию. Но чьи намеренья серьезны, было пока до конца не ясно. Это как раз и предстояло выяснить Михаилу Иосифовичу в ближайшее время.– И каковы сегодня мои шансы, советник? – спросил Кутовой Профатилова, кивнув на список.– Один к семи, раз есть семь потенциальных кандидатов, Иван Иванович.– Сборем вражью силу?– А то! В три шага Вишну овладеем землёй, небесами и вселенной.– И вселенной? – мэр задумчиво тронул подбородок, словно проверяя, хорошо ли тот выбрит.– В вертикальном её делении.– А-а-а… Ну-ну. Смотри, седалище не разорви.

 

Конь в пальто

Такой теплой осени старожилы не припомнят. Уже давным-давно закончился и курортный сезон, и бархатный, приезжие разъехались по своим стылым и слякотным городам, а на побережье все еще было тепло и безоблачно. Солнце грело, море не отпускало тепло. Каждые выходные свободнинцы вываливали на набережную. На пляже – вповалку голые тела. Уж новый год не за горами, а в Свободно все еще лето. Зацвела сирень, а в парке вылезли подснежники. Сбрендившая природа отказывалась жить по скучному календарю.

– Вот вам и последствия глобального потепления, – указал на полыхающий фиолетовым куст Павел Павлович Камчатский, присланный из губернского центра курировать свободнинские выборы.

– Да-да-да! – подхватил Звонарев. – У нас такого сроду не было.

Еще нестарый Пал Палыч отпустил себе на начальственных харчах брюшко, поседел висками и некогда пышными усами. Раньше он и сам занимался выборами, был «полевиком», руководителем избирательных кампаний, но в какой-то момент понял, что не поспевает за молодыми да рьяными. Повторяется в рассказах и советах. Вот тогда он и решил осесть. Ввинтился в местный истеблишмент и возглавил какое-то небольшое предприятие с бюджетным финансированием. Дистанциированное консультирование местечковых выборов и грамотная подача губернским чиновникам и разнопартийцам себя любимого как незаменимого эксперта делали его жизнь ненапряжной и финансово удовлетворительной. И хотя курировать чью-то работу совсем не то, что делать ее самому, ехать ни свет ни заря в субботу в далекий Свободно ему совершенно не хотелось. А уж теперь, растрясясь в дороге и разомлев на солнышке, он совсем не хотел идти в штабейку Профатилова, знакомиться с планами и слушать отчеты о проделанной работе.

Поэтому куратор лишь обошел помещения, рассеяно поглядывая по сторонам и кивая сотрудникам. Затем немного поумничал о том, какая ответственность ложится на всех в связи с выборами мэра и, зевнув, поинтересовался, когда будем обедать.

– Предлагаю, Пал Палыч, поехать на лиманы, рыбки половить, а там, на свежем воздухе и отобедать, – отрапортовал Звонарев.

– Отлично! – оживился гость.

– Тогда в путь! – скомандовал Звонарев.

К встрече высокого гостя он подготовился. Два внедорожника были заранее загружены под завязку едой и питьем и, лишь прибыли на место, как волшебным образом развернулась скатерть-самобранка, щедро выставив на раскладные столы угощенья.

Кроме Профатилова, Звонарева и Камчатского, был главный городской эмчеэсник с замом и начальник отдела образования на подхвате, представившийся Толиком.

– Рыбалка – лучшее оправдание для выпивки в столь раннее время, – сумничал куратор.

Начали за знакомство с вискаря. Камчатский пил текилу, ловко управляясь с солью и лимоном. Звонарев восхищенно пожирал куратора глазами. Камчатский принялся учить его пить кактусовку.

– Значит так! Запоминай алгоритм действий, Серега!

– Я весь внимание, Пал Палыч.

– Соль лизнул. Текилу глотнул. Лимон куснул. Понял?

– Понял!

– Повтори!

Сергей Васильевич попытался повторить, да что-то напутал. Ловкого единого движения руки не получилось. К тому же лимон почему-то оказался в другой руке. Пришлось наливать по-новой.

Глядя на упражнения с рюмкой, Профатилов подумал: «К концу дня ребятки нажрутся до поросячьего визга. Ну его, бухалово, пойду рыбки половлю», – и, подхватив удочку, пошел на мостки в камыши. Солнце припекало и Михаил сбросил рубашку.

«Не обгореть бы», – глянул на свои бледные плечи и забросил удочку. Клюнуло сразу. Он подсек и потащил леску. Взлетевшая над водой рыбина полыхнула золотом и махнула большущим веерообразным хвостом.

– Золотая рыбка!

Вторая была такой же. И третья. Они горели на солнце червонным золотом, словно рыбу отчеканили на фабрике Госзнака. Хоть пробу на плавнике смотри.

– Чудны дела твои, Господи.

Профатилов перекрестился, схватил рыбешек и побежал к столам.

– Мужики, я золотую рыбку поймал! Желания можно загадывать!

Звонарев повернул к Профатилову уже пьяное лицо и, блеснув золотой оправой очков, строго спросил:

– И чего же золотая рыбка пожелает?

За столами загоготали. А эмчеэсник Заур, на чьих вездеходах мы сюда прикатили, пояснил:

– Иосифович, это карасики.

– Да какие, к черту, карасики? Я что карасиков не ловил?

– Это китайские декоративные карасики.

– Заур, это что, программа «Розыгрыш»? И в камышах спрятана камера?

– Нет. Расслабься. Все гораздо проще.

И Заур рассказал о том, как на заре перестройки нормальные пацаны Кузнецов и Магмудоев занялись рыбоводством. Это теперь они крутько. Один хозяин мясокомбината и сети магазинов, другой хозяин рынка. А тогда они были то ли, бандиты, то ли начинающие предприниматели. Казалось бы, дело не хитрое – расти рыбу и продавай. Решили арендовать и зарыбить пруды. Сказано – сделано. Отправили за мальками своих нукеров. А так как парни они деловые, то и поручение дали конкретное – карасиков купить, да самых лучших.

Те приперли издалека две водовозки с мальками и выгрузили их в пруды. Через неделю вода в них покраснела.

Думали, что мальки заболели и вызвали рыбьего доктора. Тот рыбешек осмотрел и сказал, что мол давно не видел таких замечательных здоровых мальков китайского декоративного карасика.

Это было потрясение. Притащили рыбьих купцов-нукеров. А те и объяснили: «Вы заказывали самых лучших и дорогих карасиков? Заказывали. Вот они». Что с идиотов взять?

– А дальше-то что было? – спросил Профатилов.

– Дальше карасики быстро выросли. Их попытались продавать, но рыбу столь необычного вида свободнинцы есть не стали. А Кузнецов с Магмудоевым с тех пор не разговаривают.

– Но моя-то рыбка золотая.

– А это, Миша, уже мутации какие-то. Рыбу в прудах удержать не смогли и она пошла вниз по течению. Дошла до лиманов. Смешалась с местной. Красного карасика теперь и не встретишь. Все больше золотые да зеленоватые.

– Есть-то ее можно?

– Конечно, Миша. Карась – он и в Африке карась.

Обед растянулся на несколько часов. Поначалу Профатилов дергался по поводу запланированных на сегодня, но не сделанных дел. А потом напомнил себе, что если он не в состоянии изменить реальность, то стоит изменить свое отношение к ней. И, растянувшись на солнышке, преспокойно уснул. Разбудили его чьи-то дикие вопли. Приходя в себя, Профатилов слышал, как кричал Заур.– Убью, сука!– А-а-а-а-я-я!– У-у-у-у!Ничего не понимая спросонья, Михаил Иосифович приподнялся на локте и поглядел по сторонам. В сторонке переминался Толик, тихо подвывая и прося:– А-а-а-а-я-я! Ребята не надо! Может, не надо, ребята? А?Заур и его зам капитан месили руками и ногами Звонарева. Тот извивался на земле почему-то нагой. Вид его был ужасен. Эмчеэсники вываляли его в лиманной грязи и жутко избили. Кровь, сопли, грязь и слезы смешались на лице. У него затек глаз. Свернутый на сторону нос был явно сломан.Профатилов вскочил на ноги и прыжком сбил с ног заурова зама. Самого майора схватил за руку и крутанув молотом метнул в камыши.– Прекратить! – заорал Профатилов. – Остановитесь немедленно!Капитан, не обращая внимания на Михаила, принялся пинать Звонарева.Тогда Профатилов с разворота засадил ногой кэпу в солнечное сплетение. Тот, ойкнув, рухнул рядом со Званаревым. Из камышей отряхивая грязь выбрался майор.Михаил Иосифович обрушился на него:– Да вы что, охренели? Допились до белой горячки?– Слышишь, советник, заткнись! А то я и тебе вломлю.– Да что здесь происходит, Заур?– Пидоров поймали.– Каких пидоров?– Звонарева с Камчатским.– Ты представляешь, Миша, выхожу я на мостки, а они голые, по колено в воде стоят, взасос целуются, одной рукой друг друга крепко обняли, а другой хрены друг другу бодрят! Тьфу!– Миша, я только и успел схватить этого пидора Звонарева за волосы и на берег выволочь. Пол чуприны в руках осталось.– А где Камчатский? – Профатилов огляделся по сторонам. У стола лежали Звонарев с капитаном. Рядом Толик, как горнист, запрокинув голову и поднеся горлышко к дрожащим губам, вливал в себя водку из бутылки. Пал Палыча нигде не было видно.– Где он? Живой?– Да живой, куратор, живой, – успокоил Профатилова Заур. – Ломанулся, как конь, по камышам. Пальто свое схватил и только его и видели. А остальные шмотки вон, на берегу лежат.

Домой собирались быстро и молча. Говорить не хотелось. Хмеля как и не было. Хотелось скорее под душ. Заур поливал сбитые в кровь костяшки кулаков кураторской текилой. Толик наконец опьянел и сидел с глупой улыбкой на лице, тупо глядя в одну точку. Капитану Михаил похоже что-то сломал. Тот хоть и отдышался после удара, но с каждым вдохом-выдохом кривил губы и ощупывал ребра. На Звонарева старались не смотреть. Пока он обмывался на берегу да одевался, Профатилов скомандовал:– Значит так, о случившемся всем молчать. Понятно?Народ, опустив глаза, безмолвствовал. Профатилов повторил вопрос, повысив голос:– Понятно, я спрашиваю, или нет?Разноголосо ответили, что понятно.– Если всем все понятно, то тогда Заур на одной машине отвозит ребят в город и обо всем случившимся немедленно докладывает мэру. Во всех подробностях. А я на второй машине отвезу Звонарева домой и найду ему врача. Думаю, что в больницу он ехать сегодня не захочет.

Пал Палыч Камчатский подождал немного, пока не осядет пыль, поднятая внедорожниками, и не затихнет в камышовом тоннеле удаляющийся звук моторов. Осторожно выбрался на земную твердь из топких, вонючих зарослей, где болотной жабой просидел последние часы, и прошёл к месту недавней стоянки. Вещи лежали на берегу, где он со Звонарёвым оставил их, разметав в порыве страсти. Куратор смыл с себя лиманную грязь, подсохшую в некоторых местах мерзкой шелушащейся корочкой. Оделся. И пешком отправился в неблизкий путь домой, горестно подводя итог командировке: «Несчастная страна, где человек не может распорядиться своей жопой».

 

Расписание катастроф

Рассказ Заура о шалостях присланного куратора и собственного зама потряс Кутового. Он даже не выслушал рассказ майора до конца, встал из-за стола и вышел.

– А мне что делать, Иван Иванович? – спросил вдогонку эмчеэсник.

– Молчать в тряпочку! – буркнул мэр и хлопнул дверью.

Злость разбирала Кутового. Он злился на Камчатского, на Звонарева, на весь «голубой мир». А еще злился на себя за то, что не разглядел в Звонареве этой особенной любви.

«Рано или поздно всем все станет известно. Заур растрындит или другой кто. Это уже не важно – что знают двое, знает и последняя свинья! Вот уж тогда меня изваляют в дерьме – можно не сомневаться. Скажут, что Кутовой голубятню развел. Надо будет Серегу после выборов сплавить из мэрии. А лучше из города. Откуда это в нем? У него и жена, и дети есть. Похоже, он латентный голубок всегда был. Помню, как он нет-нет, да и касался меня. А может, я все себе придумываю? Надо развеяться».

Мэр вспомнил мягкие, чуть влажные руки Звонарева, которые он пожимал тысячи раз, и его передернуло от отвращения:

– Тьфу!

Кутовой не любил сумерек. Вроде еще не ночь, а видно плохо. Особенно, когда сидишь за рулем. Лет двадцать назад он обожал гонять по ночам. Иногда даже хулиганил на пустой трассе – мчал без света. Накачивал себя адреналином. Теперь нет, зрение не то. А еще эти понтовые тонированные стекла, через которые не видно ничего, пока фары не зажжешь. Вот и сейчас, спускаясь с горы по проселочной дороге, он откровенно зеванул, болтая с Ковальчук, и не заметил «жигуленка», идущего на подъем. Все случилось в одно мгновение. От неожиданности Иван Иванович ударил по тормозам, дернул рулем. Затрещала абээска, но по щебенке машину понесло, как по льду. Тяжелый внедорожник со всего маху ударил легковушку и, развернувшись в обратном направлении, повис задним колесом на краю обрыва, осыпая землю и камни вниз, на макушки сосен. Со всех сторон хлестнули сработавшие подушки безопасности. – Лена, ты жива? – спросил первым делом Кутовой.– Жива-жива, Ваня. Ты как?– Да, вроде, жив.– Что это было?– Мы с кем-то «поцеловались». Не выходи из машины, чтобы тебя никто не видел. Я сейчас во всем разберусь.Иван Иванович попытался разглядеть что-либо в зеркала, но разве через тонировку что увидишь?Он выбрался из машины и направился к «жигулям». Старую «четверку» страшным ударом отбросило на несколько метров назад. Капот и радиатор всмятку. Над ними в лобовом стекле в сетке мелких трещин два страшных бугорка, выдавленных черепами водителя и пассажира.Кутовой заглянул в салон. Разбитые головы на сломанных шеях неестественно запрокинулись назад, словно пытались рассмотреть залитыми кровью глазами что-то на потолке. Из под машины вытекал темный маслянистый ручей. В салоне динамики рвал тежелый рочара. Все. Приехали.Первой мыслью: «Надо срочно кому-то позвонить. Стоп. Кому? В «скорую» – поздно. Медицинская помощь здесь уже не нужна. В ментуру звонить – рано».Второй: «На хрена мне эти проблемы, особенно теперь, накануне избирательной кампании? На хрена? Надо позвонить Профатилову. Пусть думает, что делать?»Несмотря на ужас ситуации Кутовой усмехнулся сам себе: «О чем это я? Значит, не будь грядущих выборов, так и фиг с ней, с аварией, с погибшими людьми? Пусть? Бред какой-то».Сзади подошла Лена Ковальчук и, увидев трупы, ткнулась подкосившимися коленями в щебенку, зарыдала. Схватила Кутового за штанину, дернула.– Боже мой, Ванечка, да что же это такое? Что?

Звонок мобильного раздался, когда Профатилов подвел черту в конце вечерней планерки своей команды. – На этом все, ребята. Вопросы? Просьбы?Народ промолчал – и так все ясно.– Тогда за работу!Звонила Ковальчук.– Миша, тут с тобой поговорить хотят.В трубке раздался голос мэра города. Он говорил сбивчиво и невнятно о том, что они с Леной поехали отдохнуть. А уже темно. Дорога – ни к черту.У Профатилова похолодело внутри. Скорее всего Кутовой попал в аварию. Он прервал Иван Ивановича на полуслове.– Больше не говорите ничего. Только отвечайте на мои вопросы. Не называйте имен. Прежде всего, скажите, где вы? Только не прямым ответом. Я это место знаю?– Да, мы с тобой ездили туда на шашлыки.Михаил Иосифович тут же вспомнил уютный домик в горах над городом, который сам мэр называл охотничьим. Уже на бегу, спускаясь по лестнице, про себя подумал, о том, как кстати он не успел отдать машину Зауру. На гору только на вездеходах и ездить.– Так, я понял. Сейчас мчусь. Проблемы серьезные?– Очень.– Не звоните больше никому.Профатилов рванул в сторону охотничьего домика, но тут его осенило: «А почему бы ни предположить, что вместо мэра в автомобиле был Звонарев? А? Тогда и «ушибленность» зама замотивируем, и самого Иваныча из под удара уведем, и, даже если информация об аварии все же протечет какими щелями, оппонентов в клевете и чернушничестве обвиним. Словом, одним выстрелом косим столько зайцев. Прям семью куцехвостых укладываем – блеск!»Михаил Иосифович по пути сделал крюк и захватил с собой Звонарева, синего и опухшего после побоев. Он был опять сильно пьян. А посему не сговорчив и упирался, как мог. Ехать к мэру Сергей Васильевич категорически отказывался. Уговаривать его было некогда. Профатилов просто-напросто выволок Звонарева за шиворот из дома и затолкал в машину. Благо темно и частный сектор – никто ничего не увидел.Уже в машине увещевал и успокаивал зама, стараясь говорить спокойно и уверенно.– Ты пойми, Серега, твоя помощь сейчас нужна шефу. Возьми аварию на себя. Поможешь Кутовому – он зла не помнит, все простит. Рука руку моет. Ты ему – он тебе. Понимаешь, о чем я говорю?– Нет. Не понимаю. Иосиф Михалыч, или как там тебя, наоборот. Не понимаю. Мы не в Европе живем, а в Азии. Азиаты мы. И то, что для одного в сексе плохо, для двоих – хорошо. Понимаешь, о чем я говорю?– Да. Понимаю, – соврал Профатилов. Но то ли голос дрогнул, то ли глаза отвел в сторону, но Звонарев почувствовал неискренность, скривил разбитые губы в жуткой гримасе.– Да пошел ты … – и, отвернувшись, уставился в окно. Больше он не произнес ни слова.

Казалось, прошла вечность с той минуты, как Кутовой позвонил Профатилову и до его появления на горной дороге. На самом деле лишь полчаса. Мэр стоял и глядел вниз на горящие внизу огни города и пустую черную дорогу. От оцепенения, охватившего его, он не мерз под холодным пронизывающим ветром с мелкой дождевой моросью, налетавшей с моря. Не чувствовал как размок лак на тщательно зачесанных на лысину волосах, и порывы ветра поднимают зачес маленьким танковым лючком и хлопают по плеши. Не слышал, как плач Ковальчук перешел в икоту, сотрясавшую ее до рвоты. И лишь когда фары подъехавшего авто осветили все вокруг, Иван Иванович встрепенулся, двинул к авто и закричал на Михаила: – Куда ты пропал, советник херов! – и тут же осекся, увидев выползающего из автомобиля Звонарева, похожего на гидроцефала.– А он что здесь делает?– Он хочет вам помочь, Иван Иванович. Это он был за рулем вашего внедорожника, а не вы.Звонарев подошел к шефу и протянул Кутовому руку. Но тот отвернулся в сторону.Сергей Васильевич немного постоял рядом с протянутой рукой, потом хмыкнул:– Ах, ну да! Понятно-понятно. Брезгуете с пидором здороваться!Зам, щуря глаза, попытался рассмотреть разбитую «четверку».– Там люди есть?Профатилов подхватил Звонарева под локоть и попытался увести его к машине мэра. Но тот вырвался.– Так есть там кто или нет? А?– Сергей, не ходи туда! Вернись! Сядь в машину Иваныча!Но зам вырвался и подбежал к рычащей роком «четверке», заглянул в салон.– Они мертвые? – он ткнул пальцем в плечо пассажира. – Э-э-э-й! Дружок! Вы их убили, Иван Иванович? Вы их убили!Завыла сквозь икоту Ковальчук, заголосила срывающимся голосом:– Что он такое говорит, Ванечка? Что он говорит?Ее никто не слушал. Профатилов тащил к внедорожнику Звонарева, а тот пытался вырваться и вцепиться в лацкан пиджака мэра, оцепеневшего от страшных слов и стоящего рядом истуканом.– Так вы решили меня под сплав? Да? Это за то, что старался, не только похоти ради, но и на благо дела для? А потом Заур изуродовал? Так что ли? Вот она ваша благодарность за мою преданность, за годы работы на вас, Иван Иванович! Вот так одним махом решили разделаться с замом? Сделать его убийцей? Спасибо вам! Нет уж! Хрен вам в глотку! Не был я за рулем вашей машины! Не был!Он вырвался из рук Профатилова. Сам вцепился в советника. Рванул его на себя до треска в швах. Заорал с новой силой:– Вези меня домой, сука!Профатилов ударил Звонарева в лицо. Тот разжал руки и упал на щебенку.– Пока менты протокол о твоей аварии не составят, никуда ты отсюда не уедешь, понял, гнида?– Я понял. Я все о вас понял…Звонарев встал на четвереньки, сплюнул кровавую слюну и с низкого старта рванул к автомобилю мэра. Вскочил в салон, заблокировал двери. Завел мотор. Профатилов подбежал следом, дернул ручку двери.– Серега, не дури! Давай поговорим.Тот приспустил черное тонированное стекло и истошно заорал в щель:– Уйди, советник, с дороги, задавлю!– Дави!Пятилитровый двигатель взревел и внедорожник буквально прыгнул… назад, в пропасть. Ломая сосны, срывая кусты и увлекая за собой потоки камней, машина закувыркалась по стене ущелья. Долетела до дна пропасти, ухнула на каменные глыбы и взорвалась.

В Свободно возвращались объездной дорогой. Ковальчук не переставая икала на плече Кутового. Она размазывала по лицу фиолетовые тени и все спрашивала мэра: – Ваня, зачем он это сделал? Зачем?– Я не знаю, Лена, не знаю. Может быть, он с пьяну просто скорости перепутал, не ту воткнул? А, может, и нет…

 

Аминь, или в добрый путь

Звонарева хоронили в закрытом гробу. Всем городом. В этот же день свободнинская газета «Вперед!», рядом с некрологом, опубликовала решение о начале избирательной кампании по выборам мэра города Свободно. День похорон стал точкой отсчета избирательного календаря. Кутовой, чувствуя свою вину перед погибшим, организовал похороны по высшему разряду. Профатилов пустил все происходящее в прямой эфир. Город оцепенел перед телевизорами, проникшись драматизмом происходящего. Над гробом Иван Иванович срывающимся голосом говорил хорошие слова о покойном. Плакал. Искренне горевал, а потому на телеэкране выглядел очень убедительно.

Позже на поминках в ресторане к Профатилову подошел подвыпивший, испуганный Заур и зашептал на ухо, окатив горячим водочным перегаром:

– Иосифович, лично я пидоров не люблю. Считаю, что это противоестественно – отвергать женскую красоту. Любить мужика? Но не казнить же за это. Пусть себе целуются – усы в усы. Уж очень круто обошлись с Васильевичем. Но обо мне не беспокойтесь, я слова никому не скажу. Своими детьми клянусь!

Профатилов и не понял сразу, о чем жарко шептал ему на ухо эмчеэсник, а когда сообразил, то встряхнул за рукав, резко оттолкнул того от себя:

– Что ты мелешь, Заур? Ты в своем уме? Или рехнулся? Как ты такое мог подумать? Это всего лишь несчастный случай.

– Да-да! Я понимаю! Миша, не беспокойся!

– Пошел вон, пьяный дурак!

Утром следующего дня в кабинете Кутового Профатилов недоуменно разглядывал паспорт мэра. Дело в том, что городские газеты, радио и телевидение уже несколько месяцев ненавязчиво рассказывали свободнинцам о «лучшем человеке в городе» Иване Кутовом. Дозировано, как лекарство. Но, как известно, капля камень точит. В этой капели звучала одна из тем – какой Иван Иванович замечательный семьянин: верный муж, добрый отец и заботливый дед. И вот теперь, когда подошла пора готовить бумаги к выдвижению Кутового кандидатом в мэры, выяснилось, что он уже много лет разведен. И за душой у него нет ничего – ни кола, ни двора. Мэр города формально был разведенный голодранец. Все его движимое и недвижимое имущество было расписано по родне и надежным людям. И лишь каким-то чудом за ним значилась неприкаянная лодка-казанка. Пришлось Ивану Ивановичу по категорическому настоянию Профатилова снова жениться.– Повезло, тебе, мать, – сказал Кутовой своей жене. – Второй раз на тебе женюсь. Но помни – третьего не будет!Его жена, тихая маленькая женщина горячо благодарила Профатилова, счастливо прижимая к груди преподнесенный ей по такому случаю букет роз.После этой стремительной свадьбы Ковальчук ушла на больничный и неделю не показывалась на работе. На телефонные звонки мэра она не отвечала.Решено было, что после выдвижения мэр уйдет в отпуск и целиком и полностью сосредоточится на избирательной кампании.– Чтобы потом, после моей победы никакая собака не гавкала, будто я использовал административный ресурс. Понятно? – просто и доходчиво объяснил подчинённым свои действия на прощальном обеде Кутовой. За то и выпили.

После уведомления избирательной комиссии о выдвижении Кутового, команда Профатилова заработала в круглосуточном режиме. Необходимо было вооружить агитационными материалами и научить работе с ними армию агитаторов, которая, словно по волшебству, возникла за спиной Михаила Иосифовича. Борисенко проводил тренинг агитаторов, без устали втолковывая народу, как следует заходить в дом и как выходить из него. – Здравствуйте, меня зовут Мария Петровна. Я живу в вашем доме, в соседнем подъезде и пришла к вам по просьбе кандидата в мэры города Свободно Ивана Ивановича Кутового. Сегодня мы собираем подписи в поддержку его выдвижения. Нам важна и ваша подпись. Иван Иванович очень надеется на вас.Агитаторы говорили пока плохо, сбивались и путались. Привыкшие к общению с телевизором, в ролевой игре друг с другом люди робели, прятали глаза.– В глаза смотреть избирателю! В глаза! – покрикивал на агитаторов Борисенко.– Саныч, и биографию кандидата учите на память, чтобы агитаторы без бумажки людям рассказывали житие Кутового, как «Отче наш». Понятно? Буду проверять.– Хорошо, Миша, примешь экзамен потом.Борисенко снова и снова, как диктофон, повторял словесные модули. Он монотонно втолковывал агитаторам, что отправляясь к людям, они не должны пахнуть потом, носить грязную одежду и нечищеную обувь. И что, хотя выборы – время заработков, работать надо только на одного кандидата. А не разносить пачку агиток на выбор – не нравится этот, берите листовку другого. И, упаси Боже, идти агитировать народ под хмельком.– Учую выхлоп – выгоню!

К началу избирательной кампании подготовили и изваяли макеты всех агиток первой волны: автобиографическую листовку, подписной лист, четырехполосную газету об Иван Ивановиче, карманный календарь и пару плакатов. И теперь, готовя их к сдаче в печать, «вылизывали» агитки в который раз. Маня придирчиво вычитывала чистые полосы, тщась найти ошибки. Фотограф Василий без устали подправлял лики на плакатах. Все готовые макеты Профатилов вывесил у себя в кабинете на стене. Любуясь сделанным, Михаил Иосифович спросил жену:– А что, Маня, внесем толику предвыборной болезненности в здоровый свободнинский менталитет?– Попытайся, Миша.– Что значит, попытайся?– А то и значит. Как сказал апостол Павел в послании к Титу, «для чистых все чисто».– Иди ты… к Титу, Маня.Профатилов открыл в центре города, в самом людном и проходном месте избирательный штаб Кутового, а в отдаленных и спальных района – мини-штабейки, которые звонко обозвал «общественными приемными кандидата в мэры города Свободно Ивана Ивановича Кутового». Здания украсил сатиновыми кумачевыми перетяжками, а у входа выставил самодельные штендеры с рукописными надписями «штаб». На прием граждан в самих штабах усадил уважаемых свободнинцев – ветеранов-орденоносцев, героев войны и труда. Снабдил их чаем с кофе, печеньем с конфетами и строго-настрого наказал: всех приходящих радушно принимать, чаем-кофе поить, выслушивать, проблемы в толстую амбарную книгу записывать, но при этом от имени мэра ничего не обещать.Ветераны даже не просили денег за свой труд. Военные отставники, бывшие руководители, передовики производств и пожилые партийные вожаки изнывали от заслуженного отдыха. Им было в радость уже само то, что о них вспомнили и призвали к делу. Люди в большинстве своем грамотные и некогда действенные, они без промедления включились в работу. И хотя порой, беседуя с посетителями общественной приемной, старики съезжали на коммунистическую риторику, микс из сталинско-брежневских воззрений и воззваний делу борьбы за победу Кутового не мешал.– Поймите, – пояснял Профатилов пенсионерам из общественных приемных, – Кутовой сейчас в избирательном отпуске и по закону не может помочь как действующий мэр, дав чиновникам приказ починить крышу или отремонтировать тротуар. Такие действия Иван Ивановича во время избирательной кампании будут признаны использованием служебного положения.– А денег на ремонт дать может?– Нет, не может. Оппоненты расценят любую помощь людям как подкуп избирателей. И постараются вышибить Кутового из избирательной кампании.– Да что ж это за законы такие, когда за помощь людям наказывают? – удивленно зашушукались меж собой пенсионеры. – И как же нам быть? Люди идут к нам с конкретными проблемами и надеются на помощь.Профатилов постарался успокоить стариков.– Во-первых, мы подумаем как, не нарушая закон, помочь людям. А во-вторых, не так страшен закон, как его нам малюют.

Профатилов лукавил. Он давно уже обо всем подумал. Зная из социсследований, что коммунальная тема – лидер в предстоящей кампании, а иждивенческие настроения свободнинцев зашкаливают по профатиловскому инфантилемометру, Михаил Иосифович выстроил две оригинальные схемы, дополняющие одна другую. И все бы хорошо, да вот ни одна, ни другая никак не укладывались в прокрустово ложе избирательного законодательства. Придуманное было противозаконно, но, как считал Профатилов, оправдано. Первая схема заставляла работать все коммунальные службы Свободно по итогам встреч Кутового с избирателями. Все, о чем говорили люди, анализировалось и выдавалось в виде ежедневных заданий коммунальщикам. Не сделанного на удивление мэра оказалось много. Кутовой злился. Орал по телефону на свою новую замшу со странной фамилией Гобля. Казалось, никогда в жизни уже не выполнить всех наказов избирателей, не то что за короткую избирательную кампанию.Другая же схема была особой гордостью Профатилова. Он втайне от всех создал благотворительный фонд и назвал его «Иван Иваныч». Этот фонд сколотил мощную ремонтно-строительную бригаду, одел в спецодежду с логотипами «от Иван Ивановича» и отправил ее творить добро. Добро творили строго по указанным Михаилом Иосифовичом адресам. А адреса, сами понимаете, были взяты из амбарных книг общественных приемных Кутового.

 

Часть III

 

Вас тут не стояло

Вторым выдвиженцем в мэры, в пику Кутовому, естественно, стал Максим Анатольевич Кузнецов. Директор мясокомбината пригласил за бешенные деньги имиджмейкеров, которые примчались в город на огромных черных внедорожниках и засели в центральной свободнинской гостинице, приспособив люксовские номера под избирательный штаб. Столичные наймиты развили бурную деятельность вокруг Максима Анатольевича: его интервьюировали, фотографировали с трудовым коллективом и в кругу семьи, учили грамотной речи и уверенным жестам и даже выщипали волосы, торчащие из носа и ушей. Толстый и лысый, как коленка, Макс лоснился от удовольствия, окруженный мейкеровским вниманием. Тем же приходилось держать руками лицо на пути к полю чудес за своими золотыми, так как Кузнецов, «хоть и не семи пятен во лбу», за перлами в карман не лез. На вопрос избирателя «Знаете ли вы свое генеалогическое дерево?», – решительно ответил: «Да, знаю – каштан!» А на встрече с представителями трудовых коллективов от образования и здравоохранения, получив пару каверзных вопросов, сбился с заученной барабани, стушевался и пробормотал: «Странные вы люди, медики-педики…»

Профатилов надеялся на то, что заезжая команда, выдвигая Макса, напортачит с подписными листами – где адрес избирателя не так укажет, где фамилию с именем. Да мало ли что еще можно было найти в подписном листе, опираясь на помощь всех городских служб? Однако ушлые столичные ребята, быстро разобравшись в ситуации, даже не стали париться со сбором подписей, а заявили о выдвижении Кузнецова по избирательному залогу. Такой поворот событий давал возможность Кузнецову зарегистрироваться в качестве кандидата в мэры.

Проинформированный о происходящем Кутовой пришел в бешенство. Фамилия Кузнецова в списках кандидатов действовала на него, как красная тряпка на быка. Вскипевшая ненависть к оппоненту снесла к чертовой матери крышу, и мэр в очередном приступе ярости напустился Михаила Иосифовича.

– Сделайте что-нибудь, советник, вы ведь у нас тут самый умный по выборам. А иначе зачем мы вам такие деньжищи платим? Не пришлось бы их возвращать!

Иван Иванович впервые за многие месяцы работы попрекнул Профатилова копейкой. Удар был ожидаемый. Рано или поздно любой кандидат решает, что платит чересчур много нанятым специалистам, и что они не отрабатывают потраченных денег. Михаил Иосифович, через раз сталкивался на кампаниях с подобными лошадиными предъявами. Но все равно, каждый раз огорчался до глубины души.

Надо сказать, что за годы занятий выборами, Профатилов уже знал, когда кандидат впадет в победную эйфорию, а та, в свою очередь, перетечет в истерику, кончающуюся полной невменяйкой. Возможны были нюансы и оттенки, но все эти припадки, а иначе их Михаил Иосифович и не называл, в принципе, катили по одному сценарию. В этот раз взорвался и Профатилов.

– В таком случае, уважаемый Иван Иванович, с сегодняшнего дня я работаю у вас бесплатно. Заплатите в день объявления победителя избирательной кампании. Но за вашу победу я требую гонорар утроить! Согласны?

Кутовой засопел. По лицу было видно, что он лихорадочно пытается сообразить о какой сумме идет речь. Псих психом, а деньги считает. Хорошая считалочка сразу успокаивает. Мэр вдруг как-то обмяк, от чего на лице обозначились морщины и индюшачья шейка под подбородком. И уже примирительно сказал:

– Будет-будет, советник, не заводись. Мэру уже и психануть нельзя? Ты-то понимаешь, чего я злюсь. Не дай Бог, просрём кампанию. Вы по домам и были таковы. А я в Свободно все потеряю…

Следом за Кузнецовым двинули и другие. Стронулся, как с горы, и покатил вал кандидатов. Кутовой каждое новое выдвижение расценивал как личное оскорбление – скрипел зубами и катал желваки. И так охарактеризовал процесс: «Поперло, словно дерьмо на дрожжах». Потянуло к исполнительной власти законотворцев разного уровня. И депутат Госдумы Игорь Сафонов, и Вячеслав Игнатов, председатель Гордумы выдвинулись кандидатами на должность мэра города Свободно.Некоторые выдвиженцы, к примеру, Мудян, депутат Гордумы и юристконсульт, прежде чем выдвинуться, приходили за советом к мэру.– Пойми, Иван Иванович, я ничего против тебя не имею. Но меня партия направляет. Тем более, что уже и денег дали, и политтехнолога прислали. Лучше уж я схожу в мэры под твоим контролем, чем они из столицы кого другого привезут.В словах Артема Вагаршаковича был резон. Профатилов подхватил нового кандидата, закрепил за ним фотографа Анатолия Лазебного и строго настрого предупредил обоих:– Без моего разрешения даже пукнуть не сметь! Понятно?– Так точно! – дурашливо вытянулся во фронт и щелкнул каблуками Анатолий. Нависая над Профатиловым скалой, он таращил глаза мимо начальника, в потолок.– Посерьезней, Анатолий Сергеевич, посерьезней, – осадил Лазебного Михаил Иосифович. – Дело-то важное.– А раз дело важняк, почему тогда его мне поручают, а не папе?Папа Анатолия – Сергей Иванович Лазебный, заслуженный адвокат России – человек известный и уважаемый в мире адвокатуры, нес тяжкое бремя юридического сопровождения избирательной кампании Кутового. Много лет назад, на заре перестройки, когда в спорах хозяйствующих субъектов чаще обращались к бандюкам, чем к адвокатам, а самым весомым аргументом был автомат, безработный Лазебный выживал, работая на избирательных кампаниях с Профатиловым. Теперь все кардинально изменилось, и Сергей Иванович оброс состоятельной клиентурой, как старый пароход ракушками, но время от времени выезжал на кампании. Тем более, что у Профатилова работал фотографом его сын. Василий давно вырос из ребенка в жеребенка – хлопчик под два метра ростом, косая сажень в плечах да грива волос по пояс. Закончив юрфак по настоянию отца, он торжественно вручил красный диплом Сергею Ивановичу со словами «это тебе, папа» и ушел в море матросом. Работал поваром, фотомоделью, ловцом змей и лесорубом. И вот уже несколько лет, как увлекся фотографией. В свои неполные тридцать лет Лазебный-младший имел за плечами биографию. Но папа считал, что за сынишкой все еще необходимо приглядывать.– А потому Толя, что папа у тебя не двужильный. Помочь бы надо отцу, по-родственному, как юриспрудент юриспруденту.Лазебный-младший в ответ только покрутил ус а ля Пикассо.

Следом за Мудяном Кутовому доложились директор редакционно-издателькоского комплекса Повертайло и председатель колхоза Явлунько. – Григорий Михайлович, тебе-то зачем эти выборы? – выговаривал Иван Иванович, стараясь поймать взгляд председателя. Тот немного косил и был похож на зайца-переростка, особенно когда открывал рот с длинными передними резцами.– Ты же не победишь, Михалыч.– Да я и не собираюсь.– Михалыч, ты со своим колхозом нам все социологию портишь – проценты крадешь. Может, задвинешься назад, пока не началось, а?– Я не могу, меня люди просят.– Какие люди?– Колхознички мои, вот…Григорий Михайлович не пропускал ни одной избирательной кампании, выдвигаясь всегда и везде. Явлунько давно сообразил, что к удостоверению кандидата прилагается повышенное внимание прессы и властей, и, под шум баталии, как говорится, можно решить множество вопросов. Цель – ничто, процесс – все.Глядя сразу в ухо Кутовому и в пупок Профатилову, председатель виновато отвечал:– Не проси, Иван Иванович, не могу, друг, прости.

С Повертайло мэр даже не стал разговаривать. Лишь тот шагнул за порог со своей вестью, как Кутовой заорал: – На хуй! Чтобы сейчас же снялся с выборов и мне доложил! Козья морда! Я тебя пою, кормлю, денег на твои сраные газетенку и телевидение не жалею. А ты? Вот она, благодарность?На козью морду Повертайло, похоже, обиделся. Позволил себе возроптать:– Ну, деньги, положим, Иван Иванович не ваши. Мне их Дума в бюджет закладывает.От такой дерзости мэр запнулся и, наливаясь гневом, побагровел.– Ах, «положим», значит. Да я тебе так… положу.Кутовой поглядел на советника, вспоминая, что тот говорил ему о правильном произношении этого глагола.– То есть покладу… Вернее, я тебе такой… с прибором – мало не покажется!Когда дверь за редактором закрылась, мэр обернулся к Профатилову.– И что ты, Михаил Иосифович, глядя на все это, скажешь?– А что тут говорить? – пожал плечами советник. – Саботаж и предательство.– Да уж, выгрел я на своей груди серпентарий.– Мы же предполагали, Иван Иванович, что события будут развиваться подобным образом, а эти люди – выдвигаться кандидатами. Разве вы не помните моих докладных записок?– Помню я все, только поверить не могу. Ничего-ничего, я этих гаденышей собственными руками… – и мэр жахнул кулачищем по столу.

 

Миф определяет сознание

Стремительно накатывал Новый год. На прилавках заискрилась вздорная мишура, перемигиваясь с электрическими гирляндами. Из витрин радостно глядели Деды Морозы размеров от Мальчика с Пальчик до Гулливера. К запаху моря теперь примешивался аромат хвои. На рынки зачастили менты и пожарные в поисках контрафактной пиротехники – легких денег. Горожане истерически тарились. В торговых залах выставили игристое «Asti», которое народ брал как французское шампанское.

Наконец-таки вытолкали «в поле» агитаторов. Наши первыми пошли по дворам, по домам. А первым, как известно, еще свежие, не затраханные агитацией и агитаторами избиратели, двери открывают, беседуют. Под настроение могут и в дом пригласить – чаем-кофе угостить.

Вторую волну агитаторов электорат уже с тихой злостью рассматривает в щель чуть приоткрытой двери. А на тех, кто идет третьими, могут и собак спустить.

Наши поволокли свободнинцам подписной лист, чудесную газету о житие Кутового и возвратную коммунальную анкету. А в качестве бонуса – россыпь ярких карманных календарей.

Теперь почти в каждом подъезде можно было услышать:

– Здравствуйте, меня зовут… Я живу в вашем доме… И пришел к вам по просьбе кандидата в мэры города Свободно Ивана Ивановича Кутового…

Анкета была особой гордостью Профатилова. Задолго до начала избирательной кампании он изучил жалобы граждан на все городские службы, обобщил их, классифицировал по группам. И вот эту квинтэссенцию коммунальной боли разлил по главам анкеты, которая получилась цеплючей. Каждый её пункт казался необыкновенно важным. И если вам не «требовался ремонт лифта» или «замена почтовых ящиков», то уж от необходимости «ремонта подъезда», «восстановления асфальтового покрытия во дворе» никто не отказывался.

Прелесть анкеты заключалась еще и в том, что впервые, в отличие от всех прочих агиток, предлагался свободнинцам диалог, прямая и непосредственная вовлеченность в городские дела. Агитаторы просили не спешить с ответами, подумать и выбрать десять самых наиважнейших, первостепеннейших дел, с которых Кутовой после выборов начнет обустройство именно вашей квартиры, вашего подъезда, вашего дома, двора, улицы…

Более того, ввиду судьбоносности обсуждаемого, рекомендовалось крепко подумать над документом в кругу семьи, родственников и друзей. А уж за анкетой с вашими пометками агитатор обещал зайти в удобное для вас время.

Следом за агитаторами по городу покатила волна расклейщиков, залепивших биографией Ивана Ивановича все городские остановки и столбы у пешеходных троп. Их тут же принялись нещадно обдирать конкуренты. За стеклами магазинов и контор вывесили солидные полноцветные плакаты со светлым ликом Кутового.

Ударил пропагандистский набат и поплыл над Свободно пустой агитационный звон. За день город налился до краев выборной суетой. Все вдруг оказались втянутыми в работу избирательных штабов.

Каждому находилось дело. Пока одни распихивали по почтовым ящикам листовки, газеты и буклеты, другие, идя следом, те же самые ящики зачищали от вражеских агиток, выгребая их тоннами.

– Деньги на ветер! – прокомментировал битву за почтовые ящики Профатилов. – А вернее, на растопку, что, впрочем, одно и то же.

– Ребята, что ж вы так мучаете друг друга своими агитками, – съехидничал как-то Профатилов, столкнувшись в избиркоме с доверенными лицами других кандидатов. – Передавали бы сразу друг другу тиражи для уничтожения, – однако, судя по тому, как насупились доверенные лица, инициатива Михаила Иосифовича понимания и поддержки не нашла.

Агитаторы же Кутового, натасканные на общение с избирателями, шли мимо почтовых ящиков, к людям. – Организуй выборочную проверку, Саныч, – скомандовал Михаил Иосифович заму Борисенко. – Всегда найдется паршивая овца, которая, получив пачку бумаг для распространения, отправляет их прямиком на помойку.– Завтра же, Миша, отряжу пару проверяющих.– Если кого поймаем – в назидание устроим судилище, показательную порку шпицрутенами и клеймение позором на веки вечные.– Угу. И с треском выгоним, чтобы другим хитрить не повадно было.

Как для борьбы с танками придумали противотанковую пушку, так и на агитацию всегда находится контрагитация. Плакатному Кутовому по всему городу на лоб приклеили ядовито-желтые стикеры с броской черной надписью «А вы не устали от Кутового?»Лазебный-старший сбился с ног, фиксируя глумления над светлым ликом, строчил жалобы пачками и таскал их в избирком. Там, «мы же не орган дознания», их неспешно рассматривали на заседаниях комиссии и поручали милиции разобраться. А милиция…– У тебя что, мушка сбилась? Забыл кто в Свободно хозяин? – орал по телефону на начальника городской милиции Кутовой, после того, как увидел себя желтолобым. – Или ты меня уже списал в запас?– Да, Господь с вами, Иван Иванович!– Тогда найди подлецов! Где посадки?– Не волнуйтесь, найдем злодеев…Милиция, хоть и поднатужилась и перешла на усиления, справиться с теми, кто вывешивал агитки в неустановленных местах, заклеивал оппонентов, подрисовывал кандидатам фингалы и рожки, не могла. Так, по мелочи, задержали бригаду студентов из игнатовской команды, размалякивавших фломастерами плакаты на остановке. Составили протоколы об административном правонарушении, да и отпустили перепуганный молодняк по домам.А под самый Новый год неустановленные лиходеи надругались над плакатами председателя Гордумы Игнатова. Тот развесил по всему Свободно огромные щиты «Игнатов – да!». Так злодеи отпечатали всего пять букв – «никог», тем же плакатным шрифтом того же размера, и за ночь намертво приклеили их перед «да!»Уж так радовался Кутовой, проезжая мимо этих метровых «Игнатов – никогда!» на встречи с избирателями, так радовался…

Со сдачей агитаторами первых подписных и маршрутных листов с комментариями в штаб начала вырисовываться картина предпочтений свободнинцев. За Кутового подписывались охотно, хотя агитаторы и жаловались, что Михаил Иосифович поставил нереально высокий план – собрать пятьдесят процентов подписей избирателей за две недели. На карте города появились первые «наши» дома. Оттуда и решил Профатилов начать подворовые встречи с избирателями. – Мэр не мог понять, зачем так много подписей.– Для моей регистрации сколько надо подписей собрать?– Два процента.– А ты сколько от них требуешь?– Пятьдесят.– Зачем?Михаил Иосифович задумался о том, как бы проще да доходчивей объяснить, что не в двух процентах суть. Мы их уже давным-давно собрали. А те подписные листы, что тянутся к пятидесяти процентам, никогда не будут сданы в избирком. Стоит ли говорить, что проходя квартиру за квартирой, агитаторы определяют, кто из свободнинцев за Кутового, кто против, а кто не определился еще с выбором. Что наплюйте, агитаторы, и забудьте о тех квартирах, где жильцы против нашего кандидата. Переубеждать их – пустое дело. Работать, в основном, предстоит с теми, кто не определился – перетягивать на свою сторону электоральное болото. Что подписная кампания – это своеобразная агитация. А наши люди особые – расписавшись за кого-то в подписном листе, они, чаще всего, за этого же кандидата и голосуют. Вроде как, слово дал – нарушить неудобно. Что нельзя узнать настроения людей, не пообщавшись с ними глаза в глаза. Много еще чего можно было бы сказать, но Профатилов не стал этого делать – с началом активной работы мало ли что Ивану Ивановичу казалось в диковинку и требовало толкования. А каждое объяснение сжирало уйму времени – самого ценного и невосполнимого ресурса избирательной кампании. Поэтому советник ничего не стал объяснять мэру, а твердо сказал:– Так надо!

 

Свободу Деду Морозу!

Первого января начальник МЧС докладывал мэру о происшествиях новогодней ночи. Формально Кутовой был в избирательном отпуске и его обязанности исполнял Мураков. Но, тем не менее, все городские чиновники, доложившись первому заму, исполняли танец верности перед шефом – дублировали отпускнику свои доклады. Из горячих точек новогодней ночки сообщали о потерях. Все было как всегда. Из года в год народ травился паленкой, жег новогодние свечи вместе с домами, бился в праздничных застольях на шампурах и вилках, пускал ракеты в форточки соседям. В общем, люди гуляли наотмашь, не щадя ни себя, ни других.

Сонно поклевывая носом под монотонный бубнеж Заура, Профатилов услышал нечто, что заставило его вдруг неожиданно вскрикнуть:

– Стоп!

– Что, «стоп»? – не понял майор.

– Повтори еще раз предыдущий абзац оперативки. Только не спеша.

– Пожалуйста! – он встряхнул бумагу и, не торопясь, зачел: «В центральной городской больнице в помещении инфекционного отделения накануне Нового года был заперт ординатор. Исполнявший роль Деда Мороза В.С. Иванов, находясь в состоянии сильного алкогольного опьянения, уснул под елкой на корпоративной вечеринке медработников, где и проспал двое суток. Придя в себя первого января уже сего года, он обратился из открытого окна третьего этажа больницы к гражданам с просьбой выпустить его из запертого помещения или сообщить о случившемся в дежурную часть милиции».

Заур отложил бумагу и добавил:

– К месту происшествия направляется оперативная группа.

– И что тут такого необычного, советник? – вмешался в разговор заинтригованный Кутовой. – У нас на Новый год такие ивановы пачками упиваются – специфика работы Дедушки Мороза. Говори, давай, в чем тут соль, не томи после вчерашнего.

– Отзывай, Заур, своих нукеров! Пусть ординатор еще посидит взаперти.

Михаил Иосифович выдержал паузу, обвел всех хитрющим взглядом и заявил:

– Все! Считайте, что Астахов спекся!

Надо сказать, что выдвижение кандидатом на должность мэра города Свободно главного врача центральной городской больницы Астахова явилось полной неожиданностью для всех. И, прежде всего, для Профатилова. Готовясь к избирательной кампании, определяя круг потенциальных оппонентов Кутового, главврача в расчет не брали. Советнику он показался человеком совершенно далеким от общественной жизни и лишенным политических амбиций. Основания так думать были. За всю свою жизнь Игорь Владимирович Астахов ни разу не выдвигался кандидатом куда бы то ни было. Более того, на последних весенних выборах в Городскую думу его блатовал стать депутатом сам Кутовой, на что Астахов ответил категорическим отказом. Его, похоже, пугала политтуса сама по себе. И вот на тебе – в мэры собрался. Ясное дело, что за ним кто-то стоит. Но кто?

То, что Астахов серьезный соперник – бесспорно. Уведомив избирательную комиссию о своем выдвижении, он – здоровенный красавец-мужчина, развернув широкие плечи, самоуверенно произнёс журналистам на пороге избиркома поставленным голосом заученную речь:

– Я живу в Свободно и лечу людей всю свою жизнь. Половина горожан – мои друзья. Вторая половина – знакомые. Так что в своей победе не сомневаюсь.

Михаил Иосифович аж зубами скрипнул – слова эти не были пустым бахвальством. Уж Профатилов понимал это лучше других. Биться с ним в чистом поле тяжеловато – стратегия избирательной кампании Игоря Владимировича основывалась на резкой критике деятельности Кутового. А вернее, его бездеятельности. Снять Астахова с пробега, похоже, не удастся. Одна надежда – утопить его в бочке с дерьмом. И вот судьбы подарок – пленение Деда Мороза – та самая долгожданная дорогая вонюченькая бочечка.

Идея родилась, как вспышка сверхновой. Профатилов в доли секунды все придумал. А объяснение придуманного и его исполнение – это уже только долгий свет звезды, летящий через толщу веков к людям.

Поэтому рассказывать ничего в деталях Кутовому Профатилов не стал. Так, эскизно накидал общий контур задуманного.

– Доверьтесь, Иван Иванович, расслабьтесь и просто смотрите, что будет дальше. Получите массу удовольствия.

Кутовой подозрительно покосился на советника с эмчеэсником и пробурчал:

– Да-да, как же. У вас каждый день, если не понос, так золотуха. Не расслабишься! Ладно, Заур, отзывай своих медвежатников, пусть советник займется несчастным. Прости меня, господи!

Удивительно, как настоянные на водке неприятности плохо влияют на людей! Казалось бы, умный и образованный человек, ординатор должен и вести себя интеллигентно в любых жизненных ситуациях. Ан нет. Не получается – интеллигентность, как чернильная клякса под струей воды, смывается парой стаканов водки. А добрый доктор превращается в злобную обезьяну. Когда Профатилов приехал посмотреть на пленника, тот с высоты третьего этажа брызгал из огромной клизмы марганцовкой на прохожих и плевал в них через бумажную трубочку разноцветными пилюлями. При этом он злобно хохотал через всклокоченную ватную бороду, если попадал в цель. Был он сильно не трезв, так как допивал оставшееся с позавчерашних не убранных столов. Время от времени он орал через решетку окна:– Выпустите меня! Я домой хочу!Как удалось выяснить, после окончания корпоративки никто не заметил потери бойца, все были навеселе, а уснувшего под елкой ординатора в гриме и полном облачении Деда Мороза приняли за реквизит. Двери закрыли и опечатали. Ключи забрал с собой главврач Астахов, который в тот же вечер улетел встречать Новый год на теплый пляж Тенерифе.И хотя самый лучший экспромт – это заранее подготовленный, Профатилову нравились нештатные ситуации, когда, искривляя пространство и время, приходилось лепить историю сразу в чистовом варианте, без эскизов и набросков.Михаил Иосифович включился в суету вокруг закрытого пьяного докторишки, и вялая возня вдруг приобрела статус общегородской кампании по спасению Деда Мороза.Бригада бешеных бабок, сформированная Профатиловым из числа пожилых агитаторш, устроила под окнами инфекционки шумную манифестацию. Старушки громыхали кастрюлями и ритмично выкрикивали заклинания:– Астахова – к ответу! Свободу – Деду Морозу!К делу подключили городское радио и телевидение. Бесноватый Дед Мороз-Иванов теперь не слезал с экрана. В прямом эфире устроили розыск главврача Астахова по всему Свободно. Горожане, прильнув к телевизорам, затаив дыхание, следили за перипетиями новогодней мыльной оперы.Главврача не было нигде. В конце концов, журналисты раскопали тур-фирму, менеджер которой простодушно сообщила на весь Свободно, что Астахов улетел на Канарские острова. А зная, в какой стране и в каком городе отдыхает главный городской медик, разыскать его в отелях было парой пустяков.И вот уже телефонный звонок за моря на далекий канарский рисепшн. Там мигом соединяют с румом мистера Астахова. Телефонные гудки летят в свободнинский эфир. Город замер у голубых экранов.– Алло! Это господин Астахов?– Да.– Вас беспокоит свободнинское телевидение. Вы – в прямом эфире.– Кто говорит? Это – шутка?– С вами говорит Олег Шмаль – ведущий программы «Свободнинские вести».– Тварь?– Шмаль!– Бред какой-то! Кто вы?– «Свободнинские вести»!– Какие еще, в жопу, вести? Вы куда звоните? Это Канары, Тенерифе! Понятно?– Да-да, Игорь Владимирович, понятно!– Чего вам от меня надо?Телеведущий на миг замолчал, набирая полную грудь воздуха, и торжественно продекламировал:– От имени всех свободнинцев прошу Вас освободить из заточения Дедушку Мороза!От такого текста Астахов на далеком канарском острове на мгновение потерял дар речи. Он никак не мог поверить в серьезность происходящего с ним, здесь и сейчас. Поэтому отреагировал так, как в большинстве случаев отреагировал бы любой нормальный человек на попытку развести его, как лоха. А именно – послать аферистов куда подальше!– Слышишь, ты, звонилкин, – обратился к невидимому собеседнику главврач, голос его зазвенел металлом. – А не пошел бы ты на хуй вместе с Дедом Морозом и всеми своими ёбаными свободнинцами? – и Астахов повесил телефонную трубку.Город обиженно ахнул. Гамузом оскорбленные свободнинцы в одночасье зачислили Астахова в городские говнюки и при упоминании фамилии Игоря Владимировича кривили лица – теперь главного медика народ не переносил на дух.Профатилов торжествовал победу. Все! Аллес! Финиш! Финита недолгой политической карьеры Астахова. После таких слов, произнесенных в эфире на весь город, о поддержке свободнинцев на выборах можно не мечтать.О тусне вокруг больницы шефу втолковывала насмерть перепуганная замша главврача. И только после ее звонка в перегретой испанским солнцем башке Игоря Владимировича наконец закрепилась мысль о том, что происходящее в Свободно – серьезная проблема.Вечером того же дня он прилетел в город и под лязг кастрюль и бабкины речевки выпустил ординатора из плена. Большие сильные руки хирурга дрожали.Кутовой, внимательно следивший за происходящим, укатывался со смеху. Когда все кончилось – освободили Деда Мороза и заплевали Астахова – мэр похлопал Профатилова по плечу:– Да, брат, силен ты в режиссуре. Ишь как все закрутил, постановщик. Тебе бы, Иосифович, комедии снимать.И уже насмеявшись вволю и успокоившись, задумчиво почесал лаковую укладку волос на темени:– Вот интересно, кто этот некто, кто смог-таки уломать Астахова двинуть в мэры? А? Как думаешь, советник?– Буду банален до логарифмической простоты – всё тайное рано или поздно становится явным. Как показывает практика подобных избирательных кампаний, Иван Иванович, через год вы будете знать абсолютно все вражьи секреты сегодняшнего дня – кто? чего? кого? и сколько? Впрочем, как и они – большинство наших. Сами расскажут – не удержишь понос в дуршлаге.Михаил Иосифович сделал паузу и добавил:– Вне зависимости от итогов выборов.Кутовой покосился на Профатилова и, тоже помолчав, то ли попросил неуклюже, то ли пригрозил нестрашно:– Слышишь, советник, ты мне это брось – вне зависимости от итогов выборов…Помолчали. Иван Иванович поднялся, подошел к окну. За стеклом хлопья снега царапали ночь.– Как время-то летит, Иосифович. М-м… Вроде бы вчера готовились к встрече Нового года, а вот уже Рождество Христово.И совершенно неожиданно произнес по-украински чисто, без акцента:

– Яскрава зiрочка зiйшла,

Свята вечеря пiдiйшла,

Кутя, вареники, грибочки,

Фасоля, риба, огiрочки.

Нехай лунае в хатi смiх

З Рiздвом Христовым Вас усiх!

С Рождеством Христовым тебя, Миша.

 

Берегитесь псов

Первая надпись «Кутовой – убийца» появилась на здании городской администрации. Кто и когда её намалевал, полнейшая загадка сродни пропажам кораблей и самолетов в Бермудском треугольнике. Вроде и здание круглосуточно охраняется, и народу кругом полно, и – надо же – не побоялись, написали. Удивительно. Когда успели, шустрики?

Растерянные чиновники, не зная, что делать, и не получив начальственных распоряжений, на всякий случай пока стыдливо прикрыли надпись листами бумаги от любопытствующих глаз. Сонные, поднятые ни свет ни заря с постелей замы Гобля и Мураков таращились на родную мэрию, словно «звезды падали на крыльцо сельсовета». Краска впиталась в цементную шубу стены и примитивному соскабливанию мерзость не поддавалась. Не долго думая, решено было перекрасить весь фасад.

На следующую ночь «Кутовой – убийца» красовалось уже в разных районах Свободно. Любители граффити трудились ночи напролет. Пришлось коммунальщикам отряжать бригаду – замалякивать написанное. По городу поползли дурацкие слухи. Вспомнили погибшего зама.

Иван Иванович запаниковал. Призрак Звонарева вставал над избирательной кампанией мэра.

– Что нам делать, Иосифович? Что? – метался по «светлому» избирательному штабу Кутовой. – Где-то утечка.

Профатилова это беспокойство, эта тревожная мнительность, накатывающая время от времени на мэра, уже начинала тихо злить. Сколько уж говорено-переговорено о той ночной трагедии, сколько водки выпито – страх и горе заглушить – и вот, на тебе, опять за рыбу гроши.

– Во-первых, не обсуждать наших планов где ни поподя, Иван Иванович, – Профатилов обвел руками стены. – Нас могут подслушивать. А во-вторых, какая утечка? О чем это вы? И при чем, собственно, здесь вы? Следствие закончено, забудьте. Дело закрыто. Это был несчастный случай – после столкновения Звонарев не справился с управлением и сорвался в пропасть.

Мэр засопел, с ненавистью глядя на Профатилова: «ты виноват уж тем…, что был там».

– И, в-третьих, Иван Иванович, мы же договорились, что, э-э-э, – Михаил Иосифович замялся, подбирая слова, – в планировании, подготовке и проведении специальных мероприятий вы не участвуете. Зачем вам в этом говнище плескаться? Вы выше этого. Узнать бы, кто заказчик этих художеств? А уж злодеям ответят – адекватно и ассиметрично, будьте спокойны.

Ночь спустя надписи в городе утроились, а еще через пару ночей удесятерились. Правда, теперь их никто не закрашивал, а к уже написанным «Кутовой – убийца» добавляли «пидарасов». Народ оживился. Принял предложенный вектор мышлизма и втянулся в обсуждения. И из этих гоблинских разговоров: «А этот, как его? Разве не пидор?», а собеседник подтверждал: «Конченый!», – выходило, что вовсе и не плох Кутовой, как его пытаются опарафинить. Нормальный дядька, только безвинно пострадавший. А кто против него – и есть те самые, с неправильной ориентацией.Теперь свободнинцы злились на вновь появляющиеся надписи ночных художников: «Достали уже с этим – «убийца»! Оставьте мужика в покое, пидарасы!»Но те, похоже, и не думали успокаиваться. К граффити на заборах и домах прибавились листовки. Ими, как пеплом Помпею, засыпали весь город. Под той же шапкой «Кутовой – убийца!» злопыхатели несли уже полный бред. В одной листовке писали о том, что Иван Иванович поехал на охоту да и застрелил из ружья пять человек и лесника с собакой. В другой – о том, как зарубил топором беременную женщину и пил кровь неродившегося младенца. Дальше – больше. Апофеозом стала рассказка о том, что когда Кутовой не может напиться человеческой крови, то идет на кладбище, раскапывает могилы, ест ливер мертвецов и воет на луну.Спустя какое-то время от всей этой чернописухи народ воротило до тошноты. Затасканная и затертая до сального блеска тема убийства сошла в городе на нет и раздражала каждого, как жевательная резинка, прилипшая к подошве. На встречах с мэром избиратели сочувствовали Ивану Ивановичу, и добрыми словами поддерживали. А за «Кутовой – убийца» могли уже и по голове настучать.Мэр дивился странным метаморфозам, как ребенок. Возвращаясь с очередной встречи со свободнинцами, он толкал Профатилова локтем в бок и радостно говорил:– Видишь, Иосифович, как замечательно все обернулось? А? Говно ко мне не липнет! Хотели меня с дерьмом смешать и с потрохами сожрать – не вышло! Не липнет! Вон как вышло-то!– Да, хорошо вышло, Иван Иванович. Самому нравится. Главное – вовремя вмешаться и довести задуманное врагами до полнейшего абсурда.

С первых дней общения мэр Свободно убеждал Профатилова, что председатель городской избирательной комиссии Николай Александрович Калиниченко – наш человек. Поиный-кормленый, холеный-лелеяный, для выборов подготовленный. Юриспрудент-отставник Николай Александрович клялся-божился в любви-преданности мэру, разве что в доказательство искренности своей землю не жрал. Каково же было удивление Иосифовича, когда Лазебный-младший доложил, что этот самый Калиниченко вовсю консультирует Кузнецова, а его столичные наймиты, так вообще, дверь в избирательную комиссию ногой открывают. Сегодня утром Анатолий зашел в избирком с письменным заявлением Мудяна о регистрации доверенных лиц и, не узнанный пока еще никем как сотрудник Профатилова, услышал многое из того, о чем говорили Кузнецов с Калиниченко. Помещение комиссии – одна здоровенная комната с высокими потолками и распашными двустворчатыми дверями, хоть коней заводи. Председатель с замом и секретарем расселись по углам. Но в какой бы ты угол не сел, тебя в комнате и видно хорошо, и слышно все, что ты собеседнику на ухо бубнишь. Конюшня, она и есть конюшня.– Михаил Иосифович, гнида этот председатель. Гнида! Сдал Иваныча и лег под Макса.– Это он поторопился, Толя. Кутовой еще вобьет им по гвоздику. А мы поможем.– С превеликим удовольствием.– Пора, тебе, Анатолий свет Сергеевич, в комиссию заходить. Будешь членом избиркома с правом совещательного голоса. Сдавай документы Мудяна на регистрацию.– Когда?– Да завтра и сдавай.– А следом и мы с твоим папашкой двинем. Эх, всюду глаз да глаз нужен – если не подлость, так предательство. Что за люди?

Нормального общения с председателем избирательной комиссии Калиниченко у Профатилова не получалось. Николай Александрович выскальзывал из «дружеских» объятий Михаила Иосифовича, уходил от прямого разговора, старался все время оказываться занятым и не сиживать в избиркоме без секретаря или зама. Эти кошки-мышки надоели Профатилову и он однажды, в конце рабочего дня подхватил председателя под локоть, повел к машине, по пути цыкнул на попытавшуюся примкнуть к шефу секретаршу: – Отойдите! Дайте нам с Николай Санычем поговорить!– Ай-а-я-я-ай! Мне больно! Отпустите! – канючил председатель, высвобождая локоток из цепких пальцев Михаила Иосифовича. – Чего вы от меня хотите?– Очень надеюсь, уважаемый Николай Александрович, что в предстоящих заседаниях комиссии вы поведете себя так, как планировал Кутовой, определяя вас председателем избиркома. Он очень верит в то, что вы не допустите регистрации оппонентов.– На каком это основании?– На основании многочисленных нарушений выборного законодательства, допущенных ими.Калиниченко засопел. «Этот советник влез в избирательную кампанию и пытается всем рулить и всех строить. Тащит старика Кутового, а напрасно. Вышло его время. Новые хлопцы идут на смену и он, Николай Александрович, им в этом поможет. Небесплатно, конечно. Бесплатно теперь и кошки не родятся. Так что, советник, фигушки! Накося выкуси! Не выйдет! Я уже договорился с кем надо, авансик взял…» Николай Александрович тоскливо глянул на Профатилова.– Они ничего не нарушали!– Нарушали…Председатель скорчил на физиономии возмущение:– Я не понял… Вы что, пытаетесь оказать на меня давление? Не выйдет! Я буду руководствоваться только законом и не пойду на поводу ни у вас, ни у мэра! Так ему и передайте! Как бы ему самому не пришлось с выборов сниматься… Понятно?– Сука!– Что-о-о?– Что слышал. Сука ты конченная, мент отставной. Ты думаешь, что переехал с севера на юг и никто не узнает, как ты там зоной командовал? Как народ гнобил? Как кандидатскую тебе зэки писали? Как ты стеком помахивал, чисто фашист, вертухай поганый! Не боишься? Слухами земля полнится – вдруг кто о тебе, паскуде, прознает? В гости приедет?Калиниченко испуганно огляделся по сторонам – не слышит ли кто слов Михаила Иосифовича. Сам попытался наскочить на советника:– Но-но! Товарищ! Что вы себе позволяете?Но Профатилова было уже не остановить:– Предатель! В условиях военного времени я бы тебя расстрелял. Сорвал бы твои подполковничьи погоны и вот здесь, прямо у колеса твоего автомобиля, купленного на тридцать сребреников, тебя бы и шлепнул!Профатилов и Калиниченко распалились и с ненавистью смотрели друг другу в глаза. Растерянность председателя прошла и он пролаял:– Да я таких иосифовичей, как ты, пачками гноил!

 

К чему вам эта слава?

В день окончания выдвижения кандидаты вдруг повалили. После обеда в избирательную комиссию в окружении охраны вплыл директор рынка. Магмудоев направился прямиком к столу Калиниченко.

– Зидесь в мэры города запысывают? Я тоже хочу.

Тот от неожиданности растерялся:

– Зачем вам?

– Как это, зачэм? Так хочу! Кик гирижданин Расыйскай Фыдырацыи, панымаишь? – и сунул в лицо председателя избиркома паспорт.

Николай Александрович совладал с растерянностью.

– Да-да, конечно. Прошу вас, присаживайтесь, э-э-э, – он заглянул в паспорт и попытался изобразить улыбку, – уважаемый Муслим Ибрагим-оглы.

– То-то же. Угащайси, дарагой! – Магмудоев высыпал на стол председателя из пакета гору конфет в блестящих обертках, развалился перед Калиниченко на стуле и первым развернул сверкающий фантик. – Кущай сладасты. Вот кос-халва с орэхам и узюмам.

Возиться с документами пришлось долго. Муслим как говорил на русском, так и писал, и переписывал уведомление о своем выдвижении кандидатом на должность мэра города Свободно несчетно.

– Боже мой, как же вы рынком руководите, если писать-то не умеете, – в сердцах воскликнула секретарь избиркома, на которую перекинул кандидата председатель после пятого варианта уведомления.

– На ринке надо умэть сичитать, дэвачка, а не писать, – резонно ответил ей директор рынка. Над бумагами он пыхтел часа два. Сожрал все конфеты, что принес, и, наконец, получив письменное подтверждение о получении избиркомом документов о своем выдвижении, взопревший, отбыл на роскошном «Лексусе».

Лишь за Муслимом Ибрагимом-оглы Магмудоевым закрылась дверь, как появились новые кандидаты. На этот раз косяком шли однофамильцы-Кузнецовы. Как черти из табакерки, распахивали они конюшенные двери избиркома каждые сорок минут.

– Здравствуйте, меня зовут Максим Кузнецов. Я хочу уведомить избирательную комиссию о своем выдвижении кандидатом на должность мэра города Свободно.

Конвейер Кузнецовых гнал кандидатов безостановочно до конца рабочего дня. Последний вошел за пару минут до восемнадцати часов – времени, после которого прием заявлений прекращается.

– Закрывайте, Татьяна Ивановна, – заорал секретарю комиссии председатель. – Восемнадцать часов – больше кандидатов не принимаем!

Он угрюмо осмотрел вошедшего.

– Кандидат?

– Кандидат.

– Небось, тоже Максим Кузнецов?

– Нет.

– Нет? – лицо председателя разгладилось. – И как же вас зовут, позвольте полюбопытствовать?

– Маркс Кузнецов.

– Эх, Иван Иванович, знали бы вы, каких трудов мне стоило этих Максимов Кузнецовых наковырять, – докладывал о завершении выдвижения кандидатов мэру Профатилов. – Все равно, что девственниц на втором курсе института искать. Последним запихнул Маркса, так как все Максимы позаканчивались. – А Магмудоев как?– Нормально. Покапризничал немного, но после вашего звонка и слов о высокой чести дублерства, как миленький, в комиссию отправился.– И что у нас сегодня с кандидатами на мое место?– Сафонов, Игнатов, Магмудоев, – принялся загибать пальцы советник, – Явлунько, Астахов, Брехайло…– Кто?– То есть, Привирайло. Тьфу, черт! Повертайло! Наш Мудян и пятеро Кузнецовых.– Итого – тринадцать.– Чертова дюжина – бесовская цифра.– С вами, Иван Иванович, четырнадцать.– Многовато… А с Кузнецовыми, Иосифович, ты ловко придумал. Пусть Максик локти покусает, – мэр ухмыльнулся и, подражая дурацким интонациям какого-то эстрадного исполнителя, неожиданно пропел: «Я третий справа в майке красной, не забывайте обо мне!».

После смерти Звонарева Кутовой перестал получать информацию о том, что происходит в команде Профатилова. Стальные двери теневого штаба сошлись створками шлюза, заперев реку каждодневных неформальных новостей избирательной кампании. И лишь звонкие струи, пробивавшиеся в кое-какие щели, говорили о мощном напоре идущего процесса. Сергей Васильевич был связующим звеном и недремлющим оком. Он присутствовал на всех планерках команды Михаила Иосифовича, знал о заданиях коллективу, о планах, и, конечно же, о стратегии и тактике избирательной кампании. И хотя порой, подчеркивая свою значимость, он перегибал в докладах шефу: «Да пока этим имиджмейкерам под жопу коленом не дашь, фиг они куда сдвинутся, какое дело сделают», – Кутовой этой пустой брехни, вроде как, и не замечал. Главное – он был в курсе ежедневной работы профатиловских спецов. Он попытался приспособить к делу вместо утраченного Звонарева охранного Вовика, но тот, в силу своей конкретной прямоты, никак не мог втемяшить в свою стриженую башку, что и за друзьями нужен глаз да глаз. Напрягся, включившись в мыслительный процесс, набычился. Стало видно, как тяжело ему думается. Барабанная кожа на тугом лобике отказывалась собираться морщинками. А за сдвинутыми к носу бровками, похоже, стала видна даже сама его мысль.– Так я не понял, Иван-ианыч, они что, теперь того?– Чего того?– Ну, типа, против?– Выдохни, Вовик! Они не против, они за.– Понятно! Только я не понял, зачем тогда за ними сечь?– Все! Забудь, Вовик! Проехали!– Как скажешь, хозяин…Поэтому Кутовой, чуть не силой, впихнул Профатилову «надежного товарища и хорошую журналистку Шаромыгину», увидев которую в штабейке не менее надежный товарищ Ковальчук спросила Михаила Иосифовича:– О! А эта лярва что делает у нас?

Лариса звалась Шаромыгиной не всегда. В девичестве она носила фамилию Копейкина. Тоже странная фамилия, но без забулдыжного флера. Копейкиной ее нарекли в детдоме. Перепеленывая малышку, санитарка нашла в ладошке подкидыша медную копейку. Значит – Копейкина. А Лариса – первое из имен, что на ум пришло. Иваныч – директор детдома, а дети все на нем. Значит – Ивановна. Так и записали – Лариса Ивановна Копейкина. А кто она и откуда на самом деле, так и не выяснили милиционеры линейного отдела, нашедшие уакающий сверток под лавкой в зале ожидания портового вокзала. Тайна сия терзала Копейкину беспрестанно. Часами рассматривала себя в зеркале. Да и Лара ли она? А может, Дарья, Луиза или Одетта? Кто ответит? Молчит родная вокзальная лавка, разводят руками в линейном отделе милиции, пожимают плечами в администрации детдома.Поэтому, выйдя замуж за моряка дальнего плавания Евгения, Лара легко, как змея кожу во время линьки, сбросила опостылевшую фамилию и приняла мужнину – Шаромыгина. Копя на жилье, молодожены снимали сараюшку – летнюю кухню с печным отоплением. После приютской серой нищеты Лара украшала семейное гнездо, как могла – по-сорочьи тащила в дом все блестящее, с красивостью. Заклеивала стены над кроватью плакатами, привезенными мужем из-за моря. Топить углем и бегать по нужде в холодный сортир молодым было не в тягость. Зато особый шик – настоящая ванна, в которой можно было лежать, вытянувшись тростинкой в воде, и только чуть-чуть касаться большими пальцами ног противоположного края. Совсем не то, что детдомовские казарменные помывки в душевой по субботам. Млея от счастья, Лара вылёживала часами в ванне утром и вечером.– Так на вас, Ларочка, никакого септика не хватит – по две ванны в день принимать, – бубнил муж. Он всегда обращался к молодой жене на «вы», после чего мог легко добавить «бля». Через несколько лет почти круглогодичных хождений Жени в рейсы купили однокомнатный кооператив, казавшийся дворцом. Жизнь налаживалась. Родились дети-погодки, мальчик и девочка. Назвали их Жеками – в честь папки. После родов Шаромыгина раздобрела. Куда-то ушла гибкость и тонкость, Лара налилась, закрутобедрилась. Теперь муж, придя из рейса, оглаживая необъятную плоть, приговаривал:– Вы, Ларочка, моё слонышко…Все переменилось в мгновенье ока. Счастье разбилось, как большая весенняя сосулька о тротуар – вдребезги. Разлетелось тысячей осколков и растаяло без следа. Груженый заморскими гостинцами Шаромыгин раньше обещанного вернулся из рейса и увидел неуклюжие потрахушки пьяной жены с каким-то мужиком, затеянные пока дети были в школе.– Что же это вы, Лара, делаете, ёб вашу мать? – спросил он супругу и заехал кулаком в челюсть. Та, несмотря на вес и комплекцию, легко взмахнула ногами и пингвином майнула в дальний угол, круша нажитое добро и робко пряча тело жирное в утесах тумбочек и столов. С полок, шкафов и стен посыпались рушники, африканская резьба, глиняная посуда, хрусталь, рамки с детскими рисунками.– Мы никого не ждали… Кто вы? – растеряно бормотал ползающий под ногами в поисках трусов голозадый кабальеро.– Позвольте представиться. Шаромыгин, – поклонился Евгений и влупил пушечный удар с правой ноги по жопе соблазнителя. Голый зад перелетел через всю комнату к жене. Бывшей. На этом семейная жизнь Шаромыгиных закончилась.

Помыкавшись по городу в поисках лучшей доли, Лара прибилась к Повертайловскому редакционно-издательскому информационному комплексу. Начав с секретаря директора, разбитная разведенка поднялась до редактора телепрограммы «Перископ». Она не робела перед камерой, писала сносные для Свободно тексты, корявости которых ловко прятала за телевизионной картинкой. Профатилов сразу приспособил Ларису Ивановну к делу – отрядил снимать фильм-страшилку о мясокомбинате.Михаил Иосифович находился под впечатлением увиденного на свалке, куда комбинат сбагривал отходы, и поэтому, ставя перед Шаромыгиной задачу, легко рисовал картинки и панорамки будущего фильма. А уж поснимать там было что.В погоне за сверхприбылью, Кузнецов не стал утруждать себя строительством скотомогильника и очистных сооружений. Все дерьмо своего мясоколбасного производства он выбрасывал за забор, в ближайший к комбинату овраг.Естественно, пока Макс и Иван Иванович дружили, ни городская администрация, ни потребнадзор никаких нарушений в упор не видели. Но теперь не то, что прежде. Сам Кутовой направил Профатилова на свалку:– Поезжай, Иосифович, погляди. Там такое говнище…То, что увидел Профатилов на свалке мясокомбината, повергло его в шок – Кинг и Хичкок отдыхают.В белоснежной раме свежевыпавшего снега разлилось в овраге, от берега до берега, багровое озеро крови. Сизые осклизлые берега его шевелились – то бомжи, собаки, кошки, птицы рылись среди кишок, костей и требухи. Время от времени со дна поднимались огромными пузырями газы и звонко лопались. Торчащие из снега гигантские ребра, размашистые рога, большелобые, с пустыми глазницами черепа, складывались в скелеты гигантских неведомых чудовищ. Смрад ел глаза, выворачивал наизнанку кишки к кишкам. Гойевские всадники только что проскакали здесь…

Шеф-редактор Повертайло, просмотрев отснятый рабочий материал, ловко оттер постоянную ведущую Шаромыгину на второй план и сам взялся комментировать события. Лучшей предвыборной рекламы себе любимому он и пожелать не мог. Пересняв несколько синхронов, добавив себя в началово и кончалово, Семен Яковлевич выступил в передаче гневным обличителем мясокомбината и его хозяина, борцом за чистоту и порядок в городе. Надо отдать должное Повертайло – он не испортил Шаромыгинский материал. Доходчиво и понятно, как для даунов, он рассказал о том, как обанкротили мясуху – гордость Свободно. Как за забором рухнувшего гиганта вырос новый мясокомбинат, куда практически задаром продали лучшее оборудование банкрота. Как за копейки, от безработицы и нужды, пошли работать к Максу технологи, фаршесоставители, инженеры. Показал «Перископ» и жуткую свалку. Потрясая батоном колбасы, безответно вопрошал о том, как может стоить колбаса дешевле мяса? Из чего её делают? Пытался накормить перед камерой своего кота «Докторской». Ясное дело, тот жрать не стал. Риторический вопрос о том, почему же мы такую колбасу едим, повис в воздухе. Раздухарившись, Самуил Яковлевич заявил, что прокуратура может считать его выступление официальным заявлением.

 

Кузнецов, увидев «Перископ» в свободнинском эфире, скрипнул зубами:

– Убью сучару!

Повертайло достучался до небес. Похоже, в этот день Господь не смотрел бесконечную жевательную резинку для глаз – сериал «Насрать на живых», – а, переключая каналы, наткнулся на «Перископ». Грянул гром. Силовики взяли мясуху в оборот. Возбудили уголовное дело и началась свистопляска. Каким-то образом в Свободно оказались несколько сотен контейнеров с мясом глубокой заморозки, которые по документам были уничтожены из-за нарушения условий хранения несколько лет назад в далекой центральной России за большие бюджетные деньги. Мясокомбинат во всю работал с продуктом – гнал мясо на колбасы и фасовал сетевикам в супермаркеты. Дальше – больше. Рьяные оперативники выяснили, что австралийская говядина на деле оказалась мясом индийского водяного буйвола, импорт которого запретила еще Советская Россия в 1923 году. И не зря. Свободнинские эксперты выявили, что «деликатесные» буйволиные печень и язык заражены возбудителями каких-то мерзких болезней.Для Кузнецова настали тяжелые дни. О выборах сейчас он думал меньше всего. Будь Макс патлатый, поседел бы точно. А так только лысиной потел, да тяжело вздыхал, как больная корова. От переживаний он похудел. Тонул в ставшем великоватым пиджаке. Большой мягкий зад его висел над пятками, как нераскрывшийся парашют.Хозяин мясокомбината отбивался от проверяющих, как мог. От кутузки его уберегли пяток подставных компаний, формально поставлявших сырье на комбинат по долгосрочным договорам. Максик разводил руками, – я мол, и сам пострадал из-за таких-сяких злодеев.Гром стих так же внезапно, как и прогремел – разбираться оказалось не с кем. Фигуранты дел скопом погибли в огне пожара в сауне. Несчастный случай.Пожарные, прибывшие на место происшествия, обнаружили тела четырех директоров – контрагентов кузнецовского мясокомбината. Посетители сауны оказались нетрезвы и, констатировали эксперты, задохнулись продуктами горения. Пятого директора выловили в бассейне собственного дома. Он сиганул в воду со связанными руками и ногами, правда, успел написать предсмертную записку. Так, мол, и так… прошу в моей смерти никого не винить… Чистое самоубийство с особой жестокостью.Казалось, страсти в городе уже улеглись, но случилась совсем уж странная история. Какие-то злодеи подкараулили у своего дома и нещадно избили шеф-редактора редакционно-издательского информационного комплекса, кандидата на должность мэра города Свободно Повертайло. С тяжелыми травмами головы Самуил Яковлевич был доставлен в городскую больницу, где после проведенной операции, впал в кому.

 

Часть IV

 

То, что должно случиться

Ежедневная вечерняя планерка в теневом штабе затянулась. Команда сгрудилась вокруг длинного стола, составлявшего с профатиловским гигантскую букву «т». Задания розданы, «заправлены в планшеты космические карты», но никто не расходился. Профатилов попросил всех остаться и обмозговать тему дня – сдачу Сафоновым документов на регистрацию.

Заложив руки за голову, раскачиваясь в кресле, он рассуждал вслух:

– Я не верю, что он ангел небесный. Нельзя подняться до таких высот, не замарав белых одежд. У него должно быть рыльце в пушку! Давайте вместе подумаем, где он свои скелеты прячет, в каком шкафу? Завтра жду от вас предложений.

– К нему не подступиться – высокий народный избранник, депутат Госдумы. Вокруг него и охрана и фэйсы, – задумчиво покрутил ус Лазебный-младший.

– Толя, мы же не теракт планируем, – отозвалась Маня Профатилова.

– Да? – с деланным удивлением огляделся на коллег Анатолий. – Вот чёрт…

Уставший за день народ, поднимаясь из-за стола, вяло хмыкнул.

Сегодня вместе с Сафоновым сдал документы на регистрацию Игнатов. Пока статус зарегистрированного кандидата был только у Кутового, и Профатилов всяк обыгрывал это лидерство. Теперь могли появиться вторые, третьи и далее по списку, номера. Спонтанной нумерологии в избирательной кампании Профатилов не любил и боролся с ней. Оппоненты возмущались: «вы используете черные технологии». Михаила Иосифовича это искренне забавляло. О чем говорят эти люди? Технологии – они и есть технологии. А уж какого они цвета… Белые, черные, зеленые. Да пусть хоть бурые в крапинку – лишь бы была достигнута поставленная цель.Да и что есть технологии на выборах, вообще? Мы не завод, не фабрика. Не формуем пластиковые отливки, не штампуем жестянки согласно ГОСТу или ТО. Технологии в нашем деле не набор приемов-инструментов с победитовыми головками. Наша работа – штучный товар. Мы режем хрупкий мрамор веры людской, где одним неверным движением можно оскопить и любовь, и надежду.– Читайте законные и подзаконные акты, господа, – наставлял свою команду Профатилов. – Изучайте документы, по которым организуются и проводятся выборы – все технологии там. Все яркие цветы избирательных кампаний взращены политехнологами на сухих почвах глав, статей и пунктов этих самых бумаг.

Профатилов с женой привычным маршрутом заехали в крошечный круглосуточный магазинчик, гордо именуемый мини-маркетом, где им отпустили курицу-гриль, бутылку каберне, сыр, зелень, и направились домой. Домом Профатиловых на время похода сделалась просторная съёмная трехкомнатная квартира. В этом «доме» предстояло прожить день за днем всю избирательную кампанию. Точнее, проночевать, так как Михаил и Маня жили в пламени избирательной кампании, выжигая мозги и силы в борьбе с оппонентами Кутового. К себе на шестой этаж, в железобетонное гнездышко, как называла квартиру Маня, добирались ближе к полуночи. Измочаленные и уставшие за день так, что порой не хотели даже есть.Сегодня силы остались и на любовь. Подурачились, заводя друг друга на кухне и перешли в спальню. На необъятной хозяйской двухспалке немного поборолись за лидерство. Тонкая, гибкая Маня выскальзывала из деланно грубых, неуклюжих мужниных захватов. Не давала подмять себя, убегала наверх. Затем, муж, словно устав бороться, дал волю жене, и Маня лихой амазонкой унеслась в голубые дали на розовом коне.

Утром следующего дня Профатилов отправился на встречу Кутового с избирателями. Встреча проходила на окраине города в поселке кирпичного завода – у черта на рогах. Стоял чудесный субботний день – солнечный и морозный, «день промыт, как стекло». Пока ехали Иосифович размечтался: «Эх, сейчас бы на пикничок, в лес. Запах хвои, костерок. Шашлычок под водочку. Красота! Но, труба зовет и Кутовой копытом бьет! Вот и родился каламбур. Ха-ха!». Маня, Лазебный-младший, охранный Вовик, составлявшие обоз кандидата, работали на встрече. Писали, фотографировали, собирали разрешения жителей на использование положительных высказываний и фоток в агитках Кутового. Улыбаясь про себя, «труба зовет и Кутовой копытом бьет», Профатилов подошёл к месту встречи – асфальтовому пятачку в центре двора, огороженного обшарпанными пятиэтажками. С десяток пенсов стояли вокруг Ивана Ивановича. Михаил Иосифович показался пред ясны очи самому, мол, я здесь, на месте, тот кивнул, мол, вижу, обошёл толпу, вглядываясь в угрюмые лица, прислушался к словам.Говорили мэру о чем-то малоприятном. Бабулька в малиновом свалявшемся пуховом платке держала одной рукой Кутового за пуговицу пальто, то ли чтобы тот не ушел, то ли для собственного равновесия, а другой апеллировала к народу. Народ, поддерживая сказанное, кивал и поддакивал.– Хочется излить свою душу, Иван Иванович, – бабулька махнула на толпу. – Да и не только свою, и остальных жителей, проживающих в поселке кирпичного завода.– Бывшего! – крикнул кто-то из собравшихся. – Бывшего завода! Все развалили и разворовали!– Да, бывшего, – продолжила бабулька. – Не пора ли властям города перенести знак города за поселок и обратить внимание на таксистов – те три шкуры с нас дерут, говорят, что мы живем за городом.– Такси нам не по карману! – опять крикнули из-за спин.– Да! – подхватила бабулька. – Не каждый по нынешним временам может заказать такси даже в Свободно, не говоря уже о пенсионерах. Какая сейчас пенсия – не вам рассказывать!Кутовому наконец удалось освободить пуговицу и прервать бабкину речь шуткой.– Так вы хотите бесплатных такси?Шутка явно не удалась. Никто не засмеялся. Зато теперь загалдели все разом, перебивая и не слушая друг друга.– Свет на улице когда будет гореть?– Почему маршрутки до конечной не идут?– Днем не доберешься, а ночью страшно – собаки загрызут!– А детям как в школу?– А старикам на рынок? А с рынка потом сумки еще километр до дома тащить!– По ящику одно и то же – все для народа! А народ – это мы!Иван Иванович смотрел на обступивших его людей, слушал их галдеж, и злость накрывала его: «Что-то я начинаю раздражаться». Он наклонил голову и чуть кивал говорунам, словно подбадривая их, и даже слегка улыбался, но в душе готов был задушить каждого.«Что они сделали с собой, чтобы так исковеркать свою жизнь и оказаться в конце концов здесь, в этой клоаке поселка кирпичного завода? Они еще не старые. Кое-кто, похоже, мои ровесники. А во что превратились? Когда последний раз посещали стоматолога или хотя бы чистили зубы? Делали зарядку? Мыли вонючие подмышки? Где взяли эту страшно полинявшую не по размеру одежду и стоптанную обувь?Почему дали согнуть себя, наложили в штаны, коря судьбу за предопределенность? Вы хотите, чтобы я убирал из-под вас дерьмо и подмывал ваши засранные жопы? Да с какой стати? Почему должен прийти добрый дядя и сделать вам красиво только за то, что вы есть на белом свете, такие-разэдакие? Жалкая и ущербная потребительская психология гоблинов. А сами-то что?» Мэр оглядел кувшинные рыла: «Ишь, разорались!»– Ти-и-и-х-о-о-о! – перекрывая гвалт, зычно гаркнул Кутовой.– Тихо! Не все сразу! Кто-нибудь один пусть говорит. Хорошо?– Хорошо! – тот же малиновый платок схватился за знакомую пуговицу на пальто. – Записывайте, – бабуля покосилась на Маню. – Нам много не надо.– Ну, же!– Во-первых, чтобы маршрутки ездили по графику. Три – четыре раза в день. Чтобы люди знали. А еще свет нам сделайте: «кобры» вон висят, только лампы вставить. И котельная пусть лучше работает. На дворе зима, холодно. Будем надеяться на вашу помощь, ведь с надеждой жить легче – все-таки согревает.

В штаб Кутовой вернулся в подавленном настроении. Встреча со своими горожанами, похоже, расстроила мэра. Он отменил запланированные на вторую половину дня встречи, подхватил Ковальчук и отправился обедать. В дверях задержался и на немой профатиловский укор бросил: – Я, Иосифович, похоже, отравился встречами, меня мутит от людей. Так что народа сегодня видеть более не могу. Ты же не хочешь, чтобы меня рвало на избирателей? Придумай что-нибудь…– Конечно, Иван Иванович, а вы уж поберегите себя…– Будь спокоен, дружок, – Кутовой покрепче обнял за талию Ковальчук и был таков.Встречи решено было не отменять и не переносить. Вместо мэра Профатилов отправил общаться с народом доверенных лиц из общественных приемных. Бывшие замполиты радостно откликнулись на новую вводную. Нацепив ордена и медали, они смело пошли в атаку на народ, выступив блистательным квартетом. Перебрасывая друг другу многотемный мячик беседы, дали было крен в сторону борьбы с антинародными преобразованиями, но, в конце концов, ловко вырулили на поддержку Кутового, истинного и единственного радетеля Свободно. «Кутовой – это наше всё!» Там же раздали народу поствизитную газету, сделанную Маней и Анатолием на ризографе по горячим следам утренней встречи.«А что до того, что не приехал к вам Кутовой, так вот же он – утром был на кирпичном. Вот и в газете об этом пишут. Так озадачился, что до сих пор вопросы решает. А у вас, дорогие, он на следующей неделе побывает». Люди не возражали.Ту же поствизитную газету агитаторы поволокли в поселок кирпичного завода. И к концу дня принесли её в каждый дом. Проблема поселка услышана и широко обсуждена – будем её решать. А чего еще надо-то?

Профатилов воткнул в мобилу «левую» симку, купленную по случаю на Украине, и набрал номер. Сигнал рванул в сторону земли обетованной. Трубку долго не снимали, но в конце концов кто-то осторожно ответил по-русски: – Алло?– Шолом!– Шолом…– Это копи царя Соломона?На далекой израильщине, видимо почувствовав возможный профит, еще осторожнее, чуть дыша, отозвались:– Так-так… И шо вам нужно с тех копий? Шо передать Соломону?Михаил Иосифович не удержал игру и рассмеялся. В телефонной трубке обиженно засопели.– Судя по идиотскому смеху, по этому лошадиному советскому ржанию, это Михаил?– Игорь, друг, рад тебя слышать!– Какой я тебе Игорь, краснонопузый? Я – Ицхак.– Ой-ой! Так, может, вы, батенька, теперь еще и обрезанный?– Не ваше совковое дело!– Великой России есть дело до каждого, пусть даже маленького обрезанного своего писюна.– Я гражданин Израиля!– Бывших россиян не бывает…– Да пошёл ты, чего звонишь?Когда-то Михаил и Ицхак, он же Игорь Кац, были соседями, жили на одной лестничной площадке. Ходили в параллельные классы одной и той же школы и были очень дружны. После института, как только появилась щель в железном занавесе, Игорь майнул в нее не задумываясь, не желая трудиться на славу Союза нерушимого республик свободных ни одного дня. Его помотало по миру. Он то исчезал надолго, то появлялся вновь, заявляя о себе открытками и телефонными звонками. И, в конце концов, осел в Израиле.Его встретили там прохладно. К удивлению на земле предков он оказался не совсем своим. Русским. Бывало и услышит знакомое по Москве выражение: «Понаехали!» В СССР Игоря за глаза называли евреем, а в Израиле Ицхак считался русским. Такая несправедливость угнетала. Доказывая, что он ничем не хуже, чем все, Кац выучил иврит, героически воевал в десантных войсках, читал тору и блюл шабад.После перестройки, когда стало можно свободно выезжать за рубеж, Михаил даже как-то виделся с Игорем на Кипре, где отдыхал с женой. Но в Россию Игорь так больше никогда и не приехал, опасаясь за последствия своего не очень законного отъезда.Сегодня Профатилов придумал оригинальную поганку для кандидата Сафонова и решил привлечь к исполнению своего старого школьного друга Игоря, пардон, Ицхака.– Дружище, я пришлю тебе денег. Половину оставь себе, а вторую половину отправь на избирательный счет кандидата на должность мэра города Свободно Сафонова. Банковские реквизиты отправлю по интернету. Сделаешь?– Заметь, Миша, я не спрашиваю тебя в какое говнище ты опять влез. И в какое тащишь меня. А говорю тебе просто: хорошо, друг.– Друг, у меня нет тайн от тебя. Всё предельно просто. Наше законодательство запрещает финансирование избирательных кампаний из за рубежа. Запрещает настолько, что могут даже кандидата выпиздить из кампании. Чего, собственно, я и добиваюсь. Вот и всё…– Меня подробности не интересуют.– Скажи, друг, а найдется у Израиля еще таких граждан как ты, не боящихся открыто поддержать российского кандидата израильскими шекелями? Мне хотелось, чтобы с десяток платежей поступило в избирательный фонд этого деятеля.– Израиль, хоть и маленькая страна, но хороших людей у нас есть. Найдем пламенных борцов за демократию. Но, Миша, моя половина от этого перестанет походить на половину.– Игорь, не жопься, тебе хватит.На далекой израильщине тяжело вздохнул Ицхак и положил трубку. Михаил вытащил из телефона симку, сломал её пополам и поднес к пластику язычок зажигалки.

 

Есть такая профессия

Женщины Кутового обожали водить Иван Ивановича по бутикам – выбирать ему костюмы. Ладная спортивная фигура мэра изумительно паковалась в прет-а-порте любого модного дома. Со временем ему накупили одежды немеряно. Но особых различий ни в цвете, ни в фасонах не было. Кутовому особенно нравился шёлк. Встречаясь на свежем воздухе с горожанами, в нем он был дивно хорош. Пока не ударили морозы.

Теперь же, в лютую стужу, у Профатилова сердце кровью обливалось, глядя на мэра в шелковом костюмчике. Советник требовал от Кутового утеплиться, но тот, находясь в плену комплекса мужественности, носить фланелевые кальсоны отказался категорически. С избирателями на улице мэр мерз отчаянно. С ним околевал и весь обоз.

Глядя на заледеневшую почти до обморока жену, Михаил Иосифович вдруг подумал, что не хер ей шататься по морозу. Надо идти к людям в дома. Пить чай и есть пироги. Так родилась новая форма работы с избирателями – «чаепитие на дому». Быстренько обсудили методу, расписали график, подготовили тестовую встречу и отправили Кутового чаевничать.

Результат превзошел ожидания. Встреча получилась задушевная и прошла на сплошном позитиве. Кроме хозяев в небольшую квартирку битком набилось соседей – ведь не часто мэр в гости приходит. За пирогами говорилось всё больше о хорошем. Хотя и среди пришедших были засланцы – один говнюк попытался задать каверзные вопросы. Но на него яростно зашикали соседи: хорошо, мол, сидим и нечего портить задушевность. В конце встречи расчувствовавшийся хозяин квартиры стащил с пыльных антресолей баян и, тряся седым чубом, раздирая меха, спел песню о любимом городе Свободно. За столом разноголосо подпевали. А пожившая соседка-поэтесса продекламировала только что написанную поэму, начинавшуюся так: «О, Кутовой! Ты – наш герой!» Пенсионеры восторженно били в ладоши. Профатилов тут же подхватил из рук поэтессы оригинал, чтобы на утро следующего дня сделать из «поэмы» листовку-агитку.

В один из дней охранный Вовик сообщил Михаилу Иосифовичу о том, что с ним срочно хочет встретиться с глазу на глаз серьезный человек. – Так, говоришь, человек важный?– Очень.– И хочет встретиться?– Прямо сейчас. Да и шеф рекомендует, – Вовик кивнул на плакатное лицо Кутового.– Что ж, поехали.Человек ждал их за городом в летнем кафе на самом берегу моря. Видимо, он и в самом деле серьезный, так как кафе, закрытое на зиму, для него открыли, сервировали дальний столик и заботливо обставили его китайскими переносными буржуйками. Жаркие печки гудели, как бабушкин примус. Ветер наваливался на окна, стараясь выдавить хрупкие витражи.Из-за стола поднялся средних лет мужчина с совершенно незапоминающейся внешностью. Среднего роста и средней комплекции он был весь настолько усреднен, что повернись сейчас Профатилов и уйди, он никогда в жизни уже не узнал бы визави, даже столкнись они нос к носу.Вовик представил незнакомца:– Владимир Петрович.– А это тот самый Михаил Иосифович, с которым вы хотели познакомиться.Вовик, глянув на два стула за столом, смекнул, что он здесь лишний, и с кислой улыбкой отошел к далекой барной стойке «за сигаретами», да так там и просидел до конца встречи.Владимир Петрович пустился с места в карьер.– А не выпить ли нам за знакомство?– Отчего же не выпить?– Что предпочитают имиджмейкеры: водку, виски, коньяк, текилу? – Владимир Петрович обвел широким жестом батарею разнокалиберных бутылок. – Или винца?– Мейкеры пьют все и помногу, но я предпочитаю начать этот дивный вечер у моря с вискаря. «Чивас» будет в самый раз.– А я, пожалуй, коньячку накачу.Выпили, закусили. Приглядываясь друг к другу, немного поболтали о напитках и закусках. Салаты повару явно удались. А вот сувлаки оказались чуть жестковаты.За окном маньячило стылое море – тупо и беспощадно бухало ледяными волнами в озябший, вздрагивающий берег. И дрожь эта была слышна под ногами сквозь цемент и плитку пола. Профатилов глянул в окно – серое небо сливалось с серым морем. Сплошная мряка, претоскливейшая погодка. Невольно думалось, что лето, полное живых и ярких красок, здесь не наступит никогда.Профатилов уже догадался, откуда этот самый Петрович, или как его там на самом деле: «Похоже, он конторский. По ухваткам видно специалиста глубокого бурения». Крученый, как поросячий хвостик, и одновременно наивно-простой, Владимир Петрович пытался вроде как за пустой болтовней под вискарь прощупать Михаила Иосифовича. Со стороны могло показаться, что он беспорядочно прыгает с одной темы на другую. Говорит о чем-то поверхностно и не очень внимательно слушает Профатилова. На самом деле Владимир Петрович не пропускал ни одного слова собеседника. Он словно забивал колышки на поле информации, столбил широту осведомленности Профатилова по интересующим его темам, развивал беседу до тех пор, пока не доходил до границы допустимого в легком застольном разговоре.Михаил Иосифович с простецкой улыбой – душа нараспашку – позволял себя накачивать виски и лихорадочно думал о том, зачем же он им понадобился? Что им от него надо? Уж спросил бы в лоб, чем ходить вокруг да около. Так нет же, прямота не метод конторы. Профатилову после выпитого и съеденного захотелось тишины и покоя – начинала болеть голова. Да и поднадоело блуждать в дебрях самого себя с таким случайным спутником. Но не тут то было, бесцветный Владимир Петрович засверкал, увлекшись игрой, меняя маски, не мог остановиться, имитируя естественность. Оно и понятно – сложно, когда в тебе живут разные люди.Профатилов решил чуть подправить пространство и время. Убрал с лица улыбку, и совершенно неожиданно спросил:– Простите, Владимир Петрович, я не расслышал, где вы работаете?Петрович сбился с текста, но быстро нашелся и, повернувшись к мряке за окном, задумчиво протянул:– Знаете, Михаил Иосифович, есть такая профессия…– Так-так-так! Дальше не продолжайте, Владимир Петрович. Я попробую угадать… Родину защищать? Верно?– Верно.– А я здесь при чем? Разве родина в опасности?– Родина всегда в опасности, товарищ Профатилов.– Господин Профатилов.– Вот-вот, мы не успели стать господами, как перестали быть друг другу товарищами! Вы же давали присягу, Михаил Иосифович.– Да, до последней капли крови защищать социалистическое Отечество, но в армии я свое уже отслужил. И Отечество у нас теперь, если заметили, капиталистическое.– Это ничего не значит – если потребуется, мы призовем вас снова отдать священный долг Родине.Чувствуя, как от разговоров стремительно трезвеет, Профатилов налил себе полстакана «Чиваса» и выпил одним махом. Язвительно хмыкнул:– Что за долг такой непонятный? Когда и что я одалживал у родины? На сколько? Может у вас и расписочка моя есть?Владимир Петрович шутки не поддержал. Он закурил толстющую сигару, пыхнул несколько раз дымом, заволакивая столик чудным ароматом. Некоторое время сидели молча, слушая уханье моря и жужжание китайских керосиновых горелок.

– Мы внимательно наблюдаем за избирательной кампанией в Свободно, Михаил Иосифович. И вот решили вам помочь. – А мне нужна помощь?– А как же. Вы ведь хотите, что бы победил Кутовой? Вот и мы не против.– В чем же тогда дело, Владимир Петрович? Какой в этом ваш бубновый интерес?– Наш интерес державный. Нам не нравятся некоторые ваши еврейские пассажи с моссадовским душком, Михаил Иосифович.– А что такое?– Ну, зачем вы на депутата Государственной Думы, русака и славянина до мозга костей, иудейские пейсы цепляете? Рядите в жидомасона?Профатилов изобразил полнейшее удивление:– О чем это вы?– Да полноте, батенька, целку изображивать! Сами знаете о чем говорю! Тут и так с идеей еврейского заговора и мировым иудейским правительством старики-коммунисты никому покоя не дают, а вы со своими шекелями в помощь Сафонову…Льете воду на мельницу врагов. Да-да. Многим там, наверху, – Владимир Петрович показал пальцем на потолок, – это не нравится. К тому же, пятно на партию, сами знаете на какую …– На какую?– На парламентскую.– Так Сафонов же не в его партии.– Они все – его.– Что вы говорите…– По этому решено с нашей стороны вашу деятельность курировать.– У нас уже был один куратор…Владимир Петрович как-то неопределенно то ли хмыкнул, то ли хрюкнул в сторону моря:– А, Камчатский… Седые яйца, наполовину лысые – а всё туда же…Профатилов благоразумно промолчал, не стал уточнять куда «туда же».

К концу ужина Михаил Иосифович и Владимир Петрович даже «подружились» – перешли на «ты» и стали называть друг друга Миша и Вова. Заспорили об азиатчине в славянстве – вечная тема с недавних пор. Так кто мы, в конце концов, европейцы или азиаты? И куда теперь идти стране, на Запад или Восток, если учесть, что нас нигде не ждут? Вова настаивал на том, что у нас свой путь и надо стоять на своем. Хоть по седые помидоры, хоть по подбородок. А все границы и деления условны и проходят лишь в воспаленных мозгах желающих разорвать нашу великую и неделимую. Миша пытался убедить «друга», что есть общечеловеческие стандарты демократизма, а всякая самость только плодит самодуров. И как было бы замечательно, если не было бы так хорошо. А виноваты во всем коммунисты, которые всех обманули, а мы им так верили. Эх, как мы им верили… Прощаясь, расчувствовавшийся Вова подарил Мише небольшую пластмассовую коробочку, напоминающую дистанционный пульт управления телевизором, и к ней в придачу коробочку побольше.– На, брат Миша, бери! Разгромишь избирательный штаб Сафонова к чертовой матери!– Вова, это что, бомба? Террор не наша метода!– Упаси Боже! Мы пойдем другим путем, Миша. Это – импульсный излучатель. Обрушишь весь софт его офисной техники в секунду! Все тексты, листовки, биографии, планы, агитки – все в тартарары.– И как он работает?– Как молния!Владимир Петрович нажал на пульте маленькую кнопочку и из той коробочки, что побольше, выскочила нервическая голубая электрическая дуга. Пошарила по полу вокруг стола, словно принюхиваясь, и рывками поползла к барной стойке. Охранный Вовик боязливо поджал ноги. Дуга было дернулась к нему, но раздумала и махнула через стойку прямо к рубильнику. Взвизгнул на высокой ноте и подавился песней магнитофон. Свет в кафе блымнул и погас. Похоже, сегодняшний вечер себя исчерпал до донца. Михаил Иосифович поднялся из-за стола и горячо обнял обретенного «друга»:– Круто, Вова. Спасибо за подарок.– И напоследок, Миша, дай-ка мне свой телефончик – забью в него свой номер.Владимир Петрович поколдовал над клавиатурой и, возвращая трубу, пояснил:– Я буду у тебя под цифрой «0».– Почему «0», а не «01», «02» или «007» к примеру?– Так быстрее, Миша, потому что в экстренных случаях, когда ко мне обращаются, вторую цифру набрать уже не успевают.

 

Орган коллегиальный

Появление Профатилова на заседании избиркома вызвало удивление и явное недовольство председателя. Со всей своей офицерской прямотой Калиниченко спросил:

– А вы здесь зачем?

Михаил Иосифович, усаживаясь среди членов комиссии, пояснил:

– Я, уважаемый Николай Александрович, как член избирательной комиссии пришел на её заседание, хотя, к слову, вы меня о нем и не предупредили.

– Так вы же член комиссии с правом совещательного голоса.

– И что с того? Я пользуюсь равными правами с другими членами избиркома.

– Голосовать не имеете права. Да разве может советник мэра города быть членом комиссии?

– В отпуске – может. Вы бы, Николай Александрович, законы-то почитывали бы когда-никогда, коль уж председательствуете в избирательной комиссии.

Калиниченко, не найдя, что ответить, залился краской. Лазебные, старший и младший, радостно заржали, пхнули в бока унылых членов, сидящих слева и справа: «Ну, ничего себе сказанул Профатилов, а?» Те неуверенно заерзали на стульях. «Ой-ой-ой! А председатель-то оказался не орел». Только что на их глазах, походя и легко опустили непререкаемый председательский авторитет до уровня плинтуса, и поэтому рядовые члены комиссии, ведомые им прежде, и которые до этого голосовали «так, как надо», целиком и полностью полагаясь на профессионализм председателя избиркома, вдруг почувствовали себя не в своей тарелке.

Надо сказать, что в любой избирательной комиссии главные роли играют председатель, его зам и секретарь. Чаще всего председатель – остепенённый юриспрудент, мнение которого решающе. Члены же комиссии, люди свои или случайные, на заседаниях выступают сводной бригадой глухонемых, голосующих по председательскому сценарию дремучим лесом рук.

Профатиловский наезд их озадачил. С недоумением они смотрели на Калиниченко в надежде, что шеф сейчас осадит наглеца. Но тот лишь лицом пунцовел и беспомощно лупал повлажневшими глазами, пока Михаил Иванович зачитывал вслух собравшимся статьи закона.

– Вот так-то, Николай Александрович, – подытожил юридический ликбез Профатилов. – Начинайте заседание комиссии.

Дальше работа комиссии покатила по заявленной повестке. Профатилов с Лазебными активно участвовали в обсуждениях, правили формулировки предполагаемых постановлений, еще несколько раз ткнули председателя в его некомпетентность, и планомерно вправляли мозги избиркому, не давая коллективному разуму оступиться в коллективную глупость. Профатилов теперь все чаще солировал в обсуждениях, ловко оттерев опростоволосившегося отставника в бэк-вокалисты.

– Поймите, друзья, избирательная комиссия – орган коллегиальный, действующий через коллективно обсужденные и коллективно принятые решения. Все мы – одна семья. Если бы мы принимали безоговорочно все авторитарно навязываемые мнения, то и Землю мы считали бы до сих пор плоской лепешкой на спинах слонов.

«Семья» хоть и мотала головами, и морщилась от энергичного напора новых «родственников», но к словам Михаила Иосифовича и папы с сыном Лазебных прислушивалась – люди говорили дело.

Поэтому, когда очередь в повестке дня избиркома дошла до обсуждения регистрации кандидата Игнатова, и Профатилов заявил о том, что делать этого ни при каких обстоятельствах нельзя, взвился один лишь Калиниченко, остальные члены комиссии попросили обосновать отказ.

Николая Александровича поддержал молодой человек, до поры до времени молча обсиживающий край комиссионного стола. Он взвизгнул фальцетом:

– Что вы себе позволяете? Кто дал вам право?

На его визг Профатилов спокойно спросил:

– Товарищ, а вы кто?

– Я начальник штаба господина Игнатова.

– Хоть Папа римский. Я вас спрашиваю, кто вы в избирательном процессе?

– Вы что, не слышите? Я – начальник штаба…

Калиниченко опять покраснел, как вареный рак, и прикусил губу – он понял, куда клонит Профатилов. Михаил Иосифович досадливо поморщился и прервал молодого человека:

– Вы мешаете заседанию избирательной комиссии – покиньте помещение.

– Что?

– Выйдете вон! И пока будете ожидать за дверями окончания заседания, почитайте законы. Ни в одном документе нет ни слова о начальнике избирательного штаба. Вы, гражданин, – фикция. Так что, будьте любезны… – Профатилов указал на распашные двери, – не заставляйте вызывать милицию для вашего выдворения.

Молодой начальник штаба смешался, и стало видно, что он совсем еще мальчик. Втянул в плечики тоненькую шейку. От волнения и позора щеки заполыхали, аки маков цвет, и над верхней губой высыпали бисеринки пота. Он растерянно оглядел членов комиссии. Остановил взгляд на председателе. Тот, чувствуя себя полным идиотом, также полыхал кумачом, правда с легкой фиолетовинкой, и был, похоже, на грани апоплексического удара. Не поднимая глаз, чуть слышно пробормотал:

– Да-да, выйдите, пожалуйста.

После этого, решив, что контроль над комиссией взят полностью, и ни одного решения ее члены не примут без оглядки на них, Профатилов и оба Лазебные, как по нотам, разыграли этюд «Отказ в регистрации кандидату Игнатову». Выяснилось, что оснований для отказа было более чем достаточно: отсутствие среди документов, представленных для регистрации, документов, необходимых в соответствии с настоящим законом для регистрации кандидата; использование кандидатом, его доверенными лицами преимуществ должностного или служебного положения; недостоверность сведений, представленных кандидатом. И все это подтверждено многочисленными документами, заявлениями, видео– и аудиозаписями. Оказывается, что после выдвижения и до настоящего дня каждый пук Игнатова мониторился, фиксировался и тщательно оформлялся в жалобы и заявления с соблюдением всех юридических тонкостей.Председатель Городской думы во всю использовал свое служебное положение: перед Новым годом объехал десятки городских предприятий на служебном автомобиле и поздравил всех с праздником – и как кандидат на должность мэра, и как председатель Городской думы, не преминув при этом призвать голосовать за себя любимого. В те же дни, в нарушение избирательного законодательства, умудрился выступить по радио с новогодними поздравлениями. Предъявил избиркому паспорт неустановленного образца с цветной фотографией и институтский диплом вуза, в котором не учился ни дня.Нарушений набралось вагон и маленькая тележка. Члены комиссии слушали, открыв рты, с удивлением рассматривали документы. Доводы были более чем убедительные. Один из членов, повертев в руках копию заверенного избиркомом диплома и справку ректора вуза о том что, Игнатов никогда в институте не обучался, сказал:– Умные люди покупали красные дипломы техникумов и поступали в институт на заочное. А этот… Ну, не баран ли?За отказ в регистрации Игнатова проголосовали подавляющим большинством, только председатель был против при воздержавшихся заме и секретаре. Более того, материалы решено было направить в правоохранительные органы.После заседания в избирком вихрем ворвался Игнатов, кричал, что все происходящее – произвол, и он будет судиться, и дойдет аж до Страсбурга. Его начальник штаба что-то жарко шептал шефу на ухо и тыкал в Профатилова пальцем. Члены комиссии стремительно рассосались, предоставив объясняться своему председателю. Экс-кандидат брызгал горячей слюной на Николая Александровича и грозил тому карами небесными. Калиниченко демонстративно хватался за сердце и пил валокордин в своем углу. Михаил Иосифович удовлетворенно оглядел происходящее и, совершенно довольный заседанием свободнинского избиркома, предложил Лазебным:– А не вспенить ли нам, ребята, шампусика в честь отказа господину Игнатову, так сказать, в ознаменование торжества разума над справедливостью? Я угощаю!

Пока Кузнецов расплевывался с проблемами мясокомбината, его пятеро однофамильцев стремительно зарегистрировались кандидатами в мэры и до времени бесследно исчезли на необъятных просторах Родины. Кого отправили к родственникам погостить, кого в отпуск – дивные места поглядеть, а кого на курорт – здоровьице подлечить. Максовы нукеры кинулись было разыскивать выдвиженцев, чтобы задвинуть рублем их обратно, да куда там, – их и след простыл. А какие-то злые люди, желая, видимо, посмеяться над Кузнецовым и уколоть побольнее – мол, близок локоток, да не укусишь – развесили по всему Свободно портреты лысого Макса. Под его физиономией крупными буквами «Куплю волосы! Очень дорого!» и кузнецовский телефон, который он после десятого предложения по оволошению в бешенстве зашвырнул в море.Макс полыхал праведным гневом, но ничего не мог поделать в этой ситуации: шестеро Кузнецовых на одно кресло мэра города многовато. Суть проблемы в её безысходности. Дальше идти некуда. И приобретать статус зарегистрированного кандидата нет смысла – голоса избирателей размоются по шестерке Кузнецовых. Это ему честно, просто и доходчиво растолковали нанятые мейкеры и умчались из Свободно на своих огромных черных внедорожниках.

Профатилов с наслаждением запивал шампанским удовлетворение сегодняшнего дня. Прихлебывая из высокого бокала и в пол-уха слушая Лазебного, он думал о сложившейся конфигурации: «Теперь ситуация с оппонентами Кутового изменилась кардинально. Из чертовой дюжины кандидатов реальных соперников осталось лишь двое – Сафонов и Явлунько. Астахов оставил избирательную кампанию после истории с Дедом Морозом.Повертайло в коме.Магмудоев – наш.Максик плюнул на борьбу.Пятеро Кузнецовых завтра же растают, как утренний туман.Мудян банально запил на выделенные партией для агитации деньги, не сдал документы на регистрацию, и был в таком глубоком пике, что было совершенно непонятно, кончатся у него раньше деньги или избирательная кампания.Игнатова мы вышибли с пробега через избирком. Он, конечно, попытается восстановиться через суд, но уж очень тяжелы грехи кандидатские, а возможности выдвинуться повторно нет – сроки вышли.Итого, осталось четверо кандидатов. А по сути – двое.Так что, небо над головой дорогого Ивана Ивановича нашими стараниями начинает проясняться. Кутовой, нанимая нас, знал, что делал – в этом лабиринте платят не только за вход, но и за выход».

 

Злоба дня

Борисенко срывался в штопор совершенно неожиданно для всей команды. Еще вот только что общались, и он был в себе и адекватен, и вдруг – хлоп! Все – выходил из игры на несколько дней. Плевал на неотложные дела, планы, обязательства и обещания – все по барабану.

Отправился пообедать и не появился до вечера. Нашли его в кафе через дорогу. Саныч пил водку и смотрел спутниковые новости. Он уже был в кондиции, но, тем не менее, накачивал себя алкоголем и погружался в мировые проблемы, постигая их глобальную, сакральную суть под перцовку.

– Миша, оказывается на планете Земля куча острейших проблем, о которых молчат политики и правительства, и твой Кутовой молчит, а обыватели не придают им серьезного значения, – выдал он Профатилову, когда тот попытался вытащить зама из кафе. – А напрасно! Нелегальная миграция захлестывает цивилизованный мир. Эта волна докатится и до нас. Миллионы людей без определенного гражданства – бомжи интернешнл.

– Поговорим об этом в конторе, Витюня, – ответил Профатилов, пытаясь поставить на ноги оседающее тело.

– Войны, природные катаклизмы. Они теперь случаются чуть ли не каждый день. В Африке и Азии взрослые насильственно отправляют воевать детей. Эпидемии. А ты слышал о птичьем гриппе, Миша, и свиной чуме?

– Слышал. Выпил, так держись.

– А ведь мы еще не победили СПИД! – ужаснулся Борисенко.

– Победа будет за нами.

– Ты думаешь?

Работа по командировкам – совсем не сахар даже за хорошие деньги. Жить месяцами без семьи, без любимого человека рядом, без детей, без милых сердцу привычек, без домашних мелочей, книг, вида из окна – тяжело. Поэтому Профатилов относился к случавшимся срывам своих спецов терпимо. Самовольная отлучка Саныча в рай перцовки и нефильтрованного пива была ожидаема. Вот и теперь он возился с Борисенко, пытаясь унять не в меру разошедшегося зама. Тот спьяну буровил, что ни поподя. Увидев вошедших к шефу Маню Профатилову и Лару Шаромыгину, он, вмиг позабыв о проблеме истощения рыбных запасов Мирового океана, подхватился с новой мыслью: – Мне нужна женщина. Прямо сейчас.– У-у-у, батенька, да у вас спермотоксикоз, отягощенный алкоголизмом, – съязвила Маня.– Женщину хочу.Вмешалась Шаромыгина:– Витя, ну какая тебе, к черту, женщина сейчас? Ты еле на ногах стоишь. Любовник из тебя – никакой. Ты даже вздрочнуть не сможешь. Проспись для начала.И уже обращаясь к Профатилову, попросила:– Позвольте, Михаил Иосифович, я его в чувство приведу? Я знаю, как с запойными обращаться.Она легко подхватила худенького Борисенко и вместе с охранным Вовиком уволокла почти бесчувственное тельце Виктора Александровича к себе, в однокомнатную норку.– Да, рабой любви может быть только свободная женщина, – процитировала Маня, когда за ними закрылась дверь.– Что ты сказала, дорогая? – переспросил Профатилов.– Это не я, так Крутиер говорит.

На дело пошли вдвоем с охранным Вовиком. Решено было, не откладывая в долгий ящик, сегодня же шарахнуть по избирательному штабу Сафонова молнией из дареной коробочки. Сказано – сделано! Вовик подыскал убогий «запор», принайтовал к багажнику тяпку и какою-то коробку, вложил туда подарочек Владимира Петровича и подогнал нашего троянского коня под окна вражеского штаба. Сами нападающие устроились у окна в кафе напротив. Заказали по чашке капучино. – Ну, с Богом! – и Профатилов нажал заветную кнопку.И… ничего не произошло. Снова блымнул, как тогда у моря, свет в кафе, но не погас. Магнитофон не замолк. В доме напротив – ни малейшего движения.– Может, не ту кнопку нажал, Иосифович? – предположил Вовик.– Да как же – не ту? Ту.Профатилов снова и снова нажимал на заветную кнопку, но теперь уже и свет не моргал.– Пустая затея, – подытожил Вовик. – Не работает машина – электричество кончилось.И тут из дома напротив повалил народ. Высыпала на улицу охрана сафоновского офиса и его штабисты. Забегали вокруг здания, заглядывая в автомобили и останавливая прохожих с сумками и чемоданами. Двоих упирающихся поволокли в парадное подъезда. Дважды пробежали мимо «запора», не обращая на авто никакого внимания – с дурацкой тяпкой на крыше он сделался невидимкой.– О-о! – потер руки Профатилов. – Судя по суете, машинка все-таки работает.– Интересно, что мы им там наворотили, Иосифович? Давай отсюда линять, пока за нами не пришли?– Идем, Вовик.Они поднялись из-за столика, но не успели выйти на улицу, как случилось нечто странное. Разрывая ушные перепонки, с грохотом с небес сорвалась столбообразная иссине-белая молния и ударила в «запор». Автомобиль разорвало в клочья.Профатилов подхватил подельника под локоть.– Валим черным ходом, через кухню!На ступеньках Вовик побледнел.– Ты видел, Иосифович? Что это было?Профатилов пожал плечами.– А если бы мы сидели внутри?– Был бы, Вовик, шашлык…Впечатлительного Вовика вырвало прямо на заднем дворе кафе.

Ближе к концу избирательной кампании, когда основные соперники определись, а случайные выдвиженцы отходят от борьбы, в штабах кандидатов наступает пора невменяйки. Так высоко психоэмоциональное напряжение и велика усталость от пройденного с кандидатом пути, и так близка заветная цель, что кажется, протяни руку, и дотянешься до желанной победы. И не хватает выдержки у близких к кандидату людей работать день за днем по скучному плану избирательной кампании, утюжить территории, агитировать горожан. Хочется помочь любимому, дорогому человеку чем угодно – да хоть сотворить для него чудо! Тогда в штабах появляются свечи, знахари, иконы и священники. От кандидата пахнет ладаном. Он то пьет святую воду, то ест не менее святую землю. А утренние планерки заменяют совместные молитвы и песнопения. Вслед за знахарями идут залетные команды, срывающие на последних неделях свой куш. Ловкачи-мейкеры говорят вконец издерганному кандидату, что, мол, кампания у вас идет неплохо, но вот для достижения положительного результата не мешало бы и нам навалиться. А кто же из кандидатов откажется от положительного результата? Чаще всего «дикие» команды предлагают что-то пустое. Предложите им конкретный фронт работы, например, организацию пикетирования, распространение листовок по почтовым ящикам или что-нибудь еще, имеющее конкретную цель и результат, и вы увидите, как они сделают все от них зависящее, чтобы уйти от осязаемого дела в тень идиотских проектов.Такие живчики легко могут предложить:– Что там ваши агитки? Кому они нужны? Ими весь город завалили. Надо мыслить нешаблонно. Давайте обработаем штабы конкурентов фекалиями. Очень недорого и очень эффективно. Вот наши расценки. Представляете, приходит утром кандидат в штаб, а там навалено по самое колено. Можем окропить и самого, и членов команды. Все будут, как один, с запашком. Им после этого не до выборов будет.Докатился невротический спазм и до Кутового.Елена Владимировна Ковальчук забросила работу в штабе и зачастила в церковь. Молилась за любимого горячо и истово. Уговорила Ивана Ивановича, убежденного атеиста и бывшего первого городского комсомольца, креститься на старости лет. Кутовой на шестом десятке впервые заискивающе вглядывался в суровые лики святых и неумело складывал пальцы щепотью, осеняя себя крестным знамением:– Ты уж прости меня, за комсомол, за партию…

Мать Кутового, Вера Ивановна, несмотря на восьмой десяток лет, оставалась энергичной и бодрой. Вела дом и хозяйство, состоявшее из десяти курочек, петушка, пса Черныша и кошки Нюськи. На участке за домом вольно разросся малинник и плодоносил щедро. Ягоды Вера Ивановна каждое лето таскала ведрами на базар, в тайне от сына. Она ни в чем не нуждалась, жила – как сыр в масле каталась. Торговала не ради денег, а ради общения. На благую весть о воцерковлении сына она отреагировала странно – кинулась что-то искать, суетливо забегала по дому, открывая бесконечные ящички и вытаскивая на свет коробочки. Маленькой сухонькой лапкой мелко крестилась:– Господь с тобой, Ванечка, Господь с тобой!Иван Иванович ожидал от матери другого. Благость, наполнявшая его после церкви, тут же расплескалась, и он довольно резко прикрикнул:– Что? Что опять не так, мама?Вера Ивановна обернулась к сыну:– Да Господь с тобой, Ванечка, ты же у нас крещеный.На её маленькой ладошке лежало алюминиевое распятьице:– Вот сыночек, у тебя и крестик есть.Раздражение на тихушных родителей, блаженную Ковальчук, потащившую его второй раз креститься, на себя, ещё минуту назад такого пафосного, налитого собственной значимостью от совершенного, накатило – не унять. «Как всё глупо», – подумал Кутовой и досадливо спросил:– Что же вы, мама, молчали все эти годы?– А кому мне докладывать? Горкому комсомола, где ты первым секретарем был? Парткому? Или КГБ?– Что же мне теперь делать?– Жить дальше, сыночек. Если раньше один ангел тебя по жизни вел, то теперь два хранителя над тобой крылья расправили.– А крест?– А крест свой, Ванечка, до конца жизни нести.

 

Указующий кукиш

Вот уж кого не ожидал увидеть Профатилов у мэра, примчавшись по срочному полуночному вызову, так это Сафонова. Депутат Госдумы без галстука выглядел несколько помятым и подавленным. Кислое выражение лица народного избранника говорило о том, что произошло что-то малоприятное. Кутовой же с трудом делал строгое лицо нет-нет, да и расползавшееся в радостной улыбке. Кандидаты в мэры пили коньяк и закусывали тартинками. Судя по паре освободившихся от бутербродиков шпажек, на закуску они явно не налегали. Иван Иванович представил вошедшего советника:

– Знакомьтесь, Профатилов.

Игорь Сергеевич отмахнулся:

– Да знаю я, Иваныч, твоего Михаила Иосифовича. Уж докладывали…

Он поглядел на советника и добавил:

– Да и он, похоже, меня знает…

Профатилов сдержанно улыбнулся и неопределенно пожал плечами: мол, думайте, что хотите, господин хороший.

– Выпей с нами, советник, – махнул в сторону бутылки Кутовой. – Бери рюмку, садись, наливай.

– За что пить будем, Иван Иванович? – спросил Профатилов.

– За мою победу!

– Хороший тост, а Игорь Сергеевич нас поддержит?

– Поддержит, Иосифович, поддержит, – мэр одним махом опрокинул в себя рюмку. – Он решил сняться с выборов. Вот так-то.

– Да. Это так, – кисло улыбнулся Сафонов. – Я принял такое решение.

Теперь должна была последовать реплика Профатила. Он выпил следом за мэром и подумал: «Вот так чудо-коробочка. Спасибо Владимиру Петровичу. Похоже, мы сильно Сафонову накакали. Неужели он от того, что мы ему технику пожгли, так сильно скис. Да уж, не боец. Или он влип в израильское финансирование? Уполномоченный по финансам пустил в оборот полученные шекели: оплатил агитки, помещение для встречи с избирателями, выдал зарплату агитаторам. Теперь его юристы кусают локти. А может, все иначе? Кутовой откупился от Сафонова. Пообещал чего: земли, преференций, денег дал? Если так, то папик круче, чем я думал. Сафонов сам человек не бедный и по мелочи размениваться не станет – скосит хорошую делянку зелени, уж будь здоров». Вслух же произнес:

– Если вы думаете, Игорь Сергеевич, что я этим огорчен, таки нет. Разумное взвешенное решение. Мы только что провели в Свободно социсследование – вам Кутового не победить. Цифры – упрямая вещь. Так вот они говорят, что…

На эти слова кандидаты неожиданно громко рассмеялись. Кутовой хлопнул Профатилова по плечу:

– Выдохни, Иосифович, Сафонова агитировать за Кутового не надо. Все уже решено. Игорь Сергеевич наш друг. Но он зарегистрированный кандидат. Как быть? Ты руководишь моей избирательной кампанией, и только ты должен сказать нам, что делать. Оставаться ему в кандидатах или выходить из них?

– Незамедлительно снять свою кандидатуру с выборов.

– А что, если я не буду вести избирательную кампанию, не буду агитировать за себя? – вставил в разговор, молчавший до этого Сафонов. – И тихо-тихо сведу все на нет?

Профатилов отрицательно покачал головой.

Кутовой повертел в руках рюмку, посмотрел через хрусталь на советника.

– Ты пойми, Миша, Игорь Сергеевич – солидный, уважаемый человек, а не балалайка какая. За ним люди. Что они скажут, если он возьмет да просто так снимется с выборов?

– К тому же у меня в следующем году выборы в Госдуму, – опять поддакнул Сафонов.

– А кто говорит о том, чтобы просто так сниматься? – хмыкнул Профатилов. – Его по суду снимет избирком, как нарушителя закона.

Кутовой удивленно поднял брови. Сафонов поморщился. Но Михаил Иосифович продолжил:

– Предлагаю Игоря Сергеевича снять с выборов за подкуп избирателей. Он от щедрости душевной или незнания тонкостей выборного законодательства поможет избирателям продуктами ли, деньгами ли, а его за это самое и снимут.

Сафонов оживился:

– Хорошая идея. Только, пожалуйста, без «незнания тонкостей выборного законодательства». Я как-никак – депутат Госдумы. Законотворец. Какое ж тут незнание?

– Тогда, – подвел черту под обсуждением Иван Иванович, – остается только подкуп избирателей от чрезмерной любви к ближнему.

– А в суд на вас, Игорь Сергеевич, кандидат Магмудоев, директор рынка подаст. Он в Свободно известный правдоруб.

Задуманное исполнили незамедлительно. На встрече с избирателями-пенсионерами Сафонов, потрясенный тяжелой жизнью стариков (скудной пенсией, высокими ценами на продукты, электроэнергию, коммуналку) достал из кармана портмоне и раздал ветеранам всю наличность, что там была. Конечно же, отдавая купюры бабулькам и дедулькам, он активно призывал тех голосовать за него.Папарацци из «Свободнинских вестей» «случайно» оказались на встрече, засняли на видео душевный порыв кандидата в мэры и пустили эти кадры в эфир.Утром следующего дня на Игоря Сергеевича подал в суд Муслим Ибрагим-оглы.Суд рассмотрел в открытом судебном заседании гражданское дело по заявлению Магмудоева Муслима Ибрагима-оглы об отмене решения избирательной комиссии о регистрации кандидата на должность мэра города Свободно Сафонова Игоря Сергеевича и решил заявление Магмудоева удовлетворить. Сафонов обжаловать решения суда не стал, но выступил с гневной речью по телевидению, кляня коррупцию, жидомасонский заговор и пообещав ещё вернуться. С тем и отбыл в златоглавую.А избиратели-пенсионеры остались в полном замешательстве и не могли понять своими старческими мозгами, что же это за законы такие, которые запрещают помогать людям? И почему за благое деяние следует наказание?

Так вот живешь, стараясь не сталкиваться с происходящим, словно готовишься к чему-то другому и более важному – то ли сумасшедшему празднику, то ли идиотскому отдыху. И надеешься, что вот-вот настанет та самая настоящая жизнь, о которой ты все это время думал. Но она все не наступает. Ты чем-то занят. А жизнь коротка. И бессмысленно её любить. А терпеть и ждать уже просто некогда. И накатывает тогда смертная тоска – ты понимаешь, что хотел всего, а не получил ничего. То ли тебя обманули, то ли ты сам обманулся. Извини, претензии к жизни не принимаются. Повертайло усоп тихо и незаметно, будто и не жил никогда. Выдохнул воздух и больше не вдохнул. Вот и всё. Словно и не было громадья планов и амбиций. А человечество не заметило потери Самуила Яковлевича. Не вздыбилось от горя и безвременной потери свободнинское море, не взвыл ветер, не обрушились горы. Не случилось ровным счетом ничего. Лишь медсестра сделала запись в журнале да сообщила о смерти дежурному врачу.Хоронили его невдалеке от могилы Звонарева. Профатилов с удивлением заметил, что вокруг покоится только номенклатура: «Видимо, на кладбище выделены чиновничьи места. Так кабинетами, отделам, структурными подразделениями и лежат, родимые».Те же люди из городской администрации говорили те же речи, что и на похоронах Звонарева. «Дежа вю», – констатировал Михаил Иосифович.И лишь Кутовой, лихо шпарил по написанному Маней тексту. Говорил, что не запугают нас злобные силы, не согнут, не поставят на колени, и он клянется на могиле кандидата пройти этот избирательный марафон до конца:– И только смерть остановит меня, Самуил Яковлевич.

Теперь, с отказом от борьбы Сафонова и со смертью Повертайло единственным соперником Кутового, продолжавшим борьбу, остался Явлунько. Председатель колхоза «Родина» Григорий Михайлович Явлунько по опросам и расчетам победить не мог ни при каких обстоятельствах, а вот оттянуть часть голосов – так запросто. Особенно работников родного хозяйства.Поводом для всплытия шаромыгинского «Перископа» среди бескрайних стылых колхозных полей послужило письмо крестьян губернатору, состряпанное Марией Профатиловой. «Разберитесь и помогите!», – взывали «пайщики» «Родины» к высокому начальству. – «Помещение для выдачи хлебушка не отапливается и не освещается. Мы часами ждем на морозе хлебовозку. Замерзаем».Шаромыгина копнула унавоженную крестьянскую действительность глубже. Завела речь о несправедливом распределении доходов, получаемых от эксплуатации земли.Выяснилось, что средний пай, доставшийся крестьянам в наследство от обанкротившегося и развалившегося когда-то колхоза-миллионера – десять гектаров.Паи свои крестьяне сдают в аренду предприятию, где директорствует Явлунько. И хотя предприятие гордо именуется прежним названием «Колхоз «Родина», на самом деле является обществом с ограниченной ответственностью с копеечным уставным капиталом.Хозяева же земли за сданный в аренду пай получают ежегодно полторы тонны фуражного зерна, двадцать килограммов растительного масла, мешок сахара, мешок муки и двести буханок хлеба.Много это или мало? Как посмотреть. Если вывалить это добро в сарай, то вроде и немало. А если пересчитать все получаемое по рыночным ценам и перевести в звонкую монету, то сумма за пользование десятью гектарами земли окажется смешной.– А что же оставляет себе землепользователь Явлунько со взятого в аренду у крестьян земельного пая? – задалась вопросом в телеэфире Шаромыгина. Опираясь на данные сельхозуправления о средней урожайности в колхозе «Родина» и зная рыночные цены на зерно, Лара выяснила, что крестьян обирают, как липку. Их доход составляет всего лишь пять процентов от всех богатств, которые щедро дает свободнинская земля. Остальные девяносто пять Григорий Михайлович скромно оставляет себе.– Феодализм! – полыхала в телевизоре ведущая. – Нет! Это и того хуже! Это чистой воды рабовладельчество! Как вам не стыдно, Григорий Михайлович, грабить своих земляков! И не родина ваш колхоз для них вовсе, а горькая чужбина!Конечно же, журналистка показала и огромную помещичью усадьбу, в которой живет Явлунько, и размером с добрую хатенку люксовый внедорожник, на котором он ездит.Шаромыгина испинала Явлунько, как могла. «Перископ» неделю крутили в повторах в разное время суток, пока все свободнинцы его не посмотрели.И напрасно потом Григорий Михайлович рвал рубаху на себе и рассказывал на общем собрании пайщиков о социалке, которую он тащит на себе, о повышении цен на топливо, семена, удобрения, средства защиты растений и многое-многое другое, из чего складывается продуктивный крестьянский труд. Народ его не слышал.Пайщики требовали пересмотра договора аренды земли и увеличения выплат за её аренду. Ещё вчера горячо поддерживаемый своими землячками-родинцами, сегодня Явлунько стал с той же силой ими яростно ненавидим – любовь народная очень переменчива.Поэтому, когда вдруг в городе появилась смешная листовка с фоткой, где косоглазый испуганный Явлунько беспомощно разводит руки перед колхозными пайщиками, и текстом: «Голосуй не голосуй – всё равно получишь хуй!», её моментально растащили по конторам и офисам, и, убрав в рамки под стекло, кое-где вывесили, как забавную интерьерную штучку.

 

Часть V

 

Звездные войны

Встречи с избирателями выматывали Кутового. И хотя он следовал всем профатиловским рекомендациям, общение с горожанами тяготило.

Размеренно шагая изо дня в день в благодать далёкого далёка, строя масштабные планы, принимая замечательные программы развития города, Кутовой понимал, что кое-что, так, по мелочи, он упускает. Оно и понятно: лес рубят – щепки летят. Так нас учили комсомол и партия.

Но он и предположить не мог, что этих мелочей набралось так много. И теперь, на встречах со свободнинцами, вдруг выяснилось, что эти мелочи и есть основные проблемы каждодневной жизни тысяч людей. Несдерживаемая более плотиной замов, секретарей, чиновников коммунхоза, лавина бытовухи захлестнула Ивана Ивановича. Лёгкие крылья грандиозных планов и обещаний избирателям намокли и слиплись в беспросветности – не расправить.

Мэр катал желваками злость, исписывал на каждой встрече в ежедневнике страницы жалобами и просьбами свободнинцев, а вечерами устраивал телефонные планерки, которые замы тут же окрестили «Спокойной ночи, замыши!». Вот уж где Кутовой давал себе волю, комментируя дневные записи:

«У нас в доме нет воды. У всех маленькие дети. Запасы питьевой воды закончились. На протяжении последних лет неоднократно обращались в городскую администрацию, где нам отвечают, что виной всему плохая магистраль. Неужели нельзя её один раз и навсегда отремонтировать?»

«У меня в квартире нет воды. Я нахожусь в декретном отпуске. Ежедневно хожу в ЖЭУ, но ничего не могу добиться. Они обещают, но ничего не делают. На улице колонок нет. Что мне делать? Где брать воду?»

«Мне скоро исполнится сто лет. Я вдова геройского участника Великой Отечественной войны. У меня нет воды. Без воды работает газовый котел. Боюсь подорвать себя и весь дом. Но если я не буду его топить, то замерзну – на улице мороз. Местные власти не хотят помогать.»

Мэр сделал паузу, прокашлялся, глотнул водички и зычно спросил:

– Мураков, Гобля, слышите меня?

– Слышим-слышим, – торопливо и разноголосо заверили из телефонной трубки.

– А остальные, так сказать, местные власти?

– Слышим-слышим, Ван А-а-ныч-ч-ч, – прибойной волной накатил гул чиновничьих голосов.

– Тогда слушайте внимательно дальше. Вот, что мне рассказали в соседнем доме того же самого двора:

«Подвал нашего дома заливает водой годами. Мы неоднократно обращались в жилищно-эксплуатационное управление, мэрию, потребнадзор. Однако нам никто не помог. Причина поступления воды до сих пор не установлена, и хотя её регулярно откачивают, она через пару дней снова заливает подвал – хоть рыбу разводи. Стены сыреют, фундамент разрушается, ржавеют трубы отопления, гниют деревянные полы и двери».

– А вот еще из того же дома-затопленца:

«У нас в квартире плесень, грибок и со стен капает. Мои маленькие дети постоянно болеют в непроходящей, и уже, похоже, вечной сырости. Под полом квакают лягушки. Обещанный жэушниками еще в прошлом году ремонт до сих пор не сделан».

Мэр подвел итог чтению:

– И вот таких записей у меня – полная тетрадь. Я слушал людей на улице и думал о том, какие у меня херовые специалисты работают в мэрии. Гнать вас надо поганой метлой! Почему никому и в голову не пришло связать воедино две аварийные ситуации в одну? А потому, что не головы у вас, а жопы. А раз жопы на плечах, то и вместо мозгов – говно! Если где-то вода убывает, значит, где-то она прибывает! Это же элементарно, ребята, третий класс, вторая четверть.

Трубка напряженно молчала, постигая сакральную суть сказанного. А потом все скопом заговорили, принялись выяснять, кто виноват, спихивать ответственность друг на друга. Оказалось, что двор, хоть и общий, но дома принадлежат разным жилищным конторам. А у водоводной магистрали свой хозяин. Трубы проржавели и дали течь. И пока одни героически гнали воду в обезвоженный дом, поддавая струе напора, другие, не менее героически, откачивали эти струи из подвала соседнего дома.

За годы сизифова труда аварийные бригады из разных ЖЭУ ни разу не встретились на вызове в общем дворе. Чиновники отбивались от возмущенных жильцов отписками, горводоканал повесил перерасход на обезвоженных жильцов. Никто не хотел вникать в суть проблемы, пока не явился Кутовой.

И тут чиновникам стало ясно, как божий день, что проблема и выеденного яйца не стоит. И устранить её – пара пустяков. А ещё стало яснее ясного чиновничьему люду, что мэр наш – голова.

А Кутовому неожиданно открылось то, что из генератора идей и планов он превратился в затычкина, который латает вдоль и поперёк обветшалое городское хозяйство. Фонд его доброго имени-отчества за месяцы избирательной кампании сделал в городе больше, чем все свободнинские коммунальщики и соцзащита за год. То ли он Чип, то ли Дэйл, вечно спешащий на помощь с куском трубы, резиновой прокладкой, лампочкой или таблеткой андипала. И что теперь, когда по сути не осталось конкурентов, он к избирателям больше не пойдет, как бы на него не наседал Профатилов. Пусть канализационные и мозговые запоры лечат без него.

Избирательная кампания, вместе с зимой, катила к своему завершению. В редкие февральские окна солнце шпарило так, как-будто и не февральские они, а майские. Приближались праздники – 23 февраля и 8 марта. Поэтому Михаил Иосифович предложил Кутовому пригласить в город эстрадную звезду российского масштаба и, условно разделив горожан по половому признаку, пригласить на концерт в феврале мужчин-ветеранов, а в марте – женщин. Идея мэру понравилась, но от сказанного до сделанного – большой шаг. Оказалось, что заполучить на праздничные дни желаемую звезду эстрады не так-то просто. Гастроли по городам расписаны на месяцы вперёд. И все же звезду уговорили слабать халтурку в Свободно на 8-е марта. То, что нельзя сделать за деньги, можно сделать за большие деньги.Надо сказать, что попытки привлечь к избирательной кампании в Свободно российскую попсу уже были. Макс Кузнецов своего счастья притащил в город известного рок-музыканта еще на Новый год, но тот так и не выступил ни разу и вот почему.В первый же вечер по прибытию в Свободно рок-музыкант набрался до беспамятства и, возвращаясь в свои люксовые апартаменты, затеял драку в холле гостиницы. Оппонента он выбрал себе очень неудачно, так как тот, на кого он по-петушиному наскакивал, пытаясь схватить за грудки, оказался совершенно секретным спецназовцем, владевшим в совершенстве каратэ, чигонг-о и нанайской борьбой. В мгновенье ока он уложил не успевших даже пикнуть телохранителей музыканта. И хотя спецназовец легко мог прихлопнуть рок-пьянчугу, как таракана, делать этого не стал. Музыкант и опомниться не успел, как был извозюкан до безобразия. Им, как тряпичной куклой, полирнули мраморный гостиничный пол, потом расквашенной физиономией ткнули в мусорку и пепельницу и, в конце концов, мощным пинком в зад вогнали в зеркальную кабинку лифта, доставившую его в арендованный номер.Утром следующего дня, разглядывая в зеркале опухшее лиловое лицо, уши варениками и губы лаптями, рок-музыкант понял, что ни о каких концертах в поддержку кандидата не может быть и речи. И, хотя на лабуха невозможно было смотреть без содрогания, серьёзных увечий он не получил. Профессионал избил его сильно, но аккуратно. Да так, что никакой грим этих жутких побоев не скроет. Более того, до схода синяков и опухлостей коту под хвост летел запланированный на ближайший месяц гастрольный чёс. И он уже тысячу раз пожалел о том, что уступил уговорам и деньгам этого лысого кандидата и согласился заскочить в Свободно на денёк-другой и дать концертик вне плана.

Дурная слава летит на крыльях, тогда как хорошая плетётся пешком. Звезда отечественной эстрады уже слышал о злоключениях коллеги. Правда, того он совсем не уважал и причиной всех его бед считал неумеренное пьянство. А потому, после знакомства с Кутовым, чуть пригубив рюмочку мадеры на банкете в честь своего прибытия в Свободно, вскорости отбыл отдохнуть с дороги и подготовиться к концерту. Приглашенных на концерт отбирали со всей возможной скрупулезностью и тщанием. Мало кто из них догадывался, что картонка пригласительного билета попала в руки неслучайно. Кандидатуры прошли строгий отбор и утверждение референтной группой. А требований к ним предъявлялось много.Женщины должны были быть отмечены в дневниках агитаторов как сторонницы Кутового. Являть собой разные социальные слои города. Пропорционально представлять национальный состав женской части города и проживать во всех его микрорайонах. Активно участвовать в жизни неформальных и формальных общественных организаций города. Быть авторитетными и в меру болтливыми. И ещё много чего от них требовалось, но, главное, они должны обожать с неба сошедшую в Свободно звезду, страстно желать попасть на его концерт, чтобы потом, после концерта, излить свои восторги на родных, знакомых и друзей.Хотя на концерт приглашали только женщин, каким-то образом в зал просочились и мужчины. Сидели на приставных стульях по всему залу. Среди них и кандидат Явлунько.Звезда зажигала по полной. Рокотал голосище со сцены, аж мурашки по спине. Без антрактов и перерывов выдал на-гора полуторачасовую программу. И вот, когда казалось, что концерт заканчивается, звезда отечественной эстрады «неожиданно» заметил, что в зале находится его давний друг Иван Иванович Кутовой с супругой. И обратился к тому со сцены просто и задушевно, будто-бы знал его тысячу лет, а не познакомился три часа назад на банкете:– Вань, а слабо на пару со мной для свободнинских женщин спеть? Давай, друг, поднимайся ко мне.Но прежде, чем Кутовой сделал первый шаг к сцене, Явлунько взвился со своей табуретки и дико заорал на весь зал:– Я протестую! Вы не имеете права агитировать за Кутового! Вы нарушаете закон!Этого пассажа в сценарии Профатилова не было. Кутовой остановился и растеряно оглянулся на советника. Дальше пошла сплошная импровизация. Но звезда со своим многолетним эстрадным опытом оказался на высоте. Он не растерялся и гневно зарокотал со сцены:– Может быть, я и не имею права агитировать за кандидата, так я агитирую за друга – Ивана Кутового. А если я виноват в чем, так накажите меня! – он подошёл к Кутовому, приобнял мэра за плечи, и они запели под бешеные аплодисменты зала:

– Что стоишь, качаясь…

– Тонкая рябина…

– Головой склоняясь…

– До самого тына.

У Кутового оказался сильный, приятный голос. Свободнинские бабы взвыли от восторга.

– А через дорогу,

За рекой широкой,

Так же одиноко

Дуб стоит высокий.

Явлунько клацал фотоаппаратом, фиксируя нарушения, и было направился к сцене, но его подхватили пацаны охранного Вовика и, отняв фотик, уволокли из зала вместе с табуреткой.

– Как бы мне, рябине,

К дубу перебраться,

Я б тогда не стала

Гнуться и качаться.

После третьего куплета Иван Иванович совладал с волнением и его голос зазвучал ровнее.

– Тонкими ветвями

Я б к нему прижалась

И с его листами

День и ночь шепталась.

В зале погас свет и, казалось, он погас во всем мире. И только в одном единственном светлом лучике звезда и мэр, распахнув души залившей все кругом бездонной темноте, рвали сердца словами:

– Но нельзя рябине

К дубу перебраться,

Знать судьба такая —

Век одной качаться.

Женщины рыдали, размазывая слезы и косметику по лицу…

 

Дух и плоть

Известно, что брак по расчету может оказаться счастливым, если расчёт сделан правильно. Кропотливый отбор дам, получивших заветное приглашение на концерт звезды, сделал своё дело. Женщина в семье – лучший агитатор. Рассказывая взахлёб о концерте родным и знакомым, зрительницы восхищались звездой и умилялись мэру – скромняга, столько лет скрывал от народа дружбу с мега-звездой российской эстрады и свой певческий талант. А когда 8-го марта молодые ребята в униформе фонда «Иван Иваныч» с охапками гвоздик принялись дарить цветы всем встречным-поперечным горожанкам и поздравлять с праздником от имени Ивана Ивановича, Свободно в очередной раз накрыло цунами обожания Кутового. Все в городе знали, что цветы – от мэра.

Большинство обывателей думает, что голосование проходит в один день, в какое-то из воскресений, торжественно и с помпой обставленное местными властями для повышения явки избирателей. Но это совсем не так. Закон разрешает голосовать досрочно аж за пятнадцать дней до дня голосования. Этим обстоятельством не преминул воспользоваться Профатилов. Он построил механизм трёхэтапного голосования и запустил его. В окружную избирательную комиссию потекла речушка голосующих. Прежде всего Михаил Иосифович заставил изъявить свою волю чиновников и всякий подневольный свободнинский люд, так или иначе зависимый от городской администрации. Позже, за три дня до голосования, избиратели разбились на десятки ручейков, побежавшие в участковые избирательные комиссии, где волеизъявление продолжалось строго по профатиловскому плану.Ковальчук, которую Профатилов посадил на контроль за досрочным голосованием, теперь практически не выходила из штаба. Из-за стола она поднималась только после того, как получала последние данные наблюдателей из избиркомов. Зато каждый вечер, когда крыжила итоги досрочки, лицо её сияло – она видела – растёт число проголосовавших за любимого.Когда о голосовании узнал Явлунько, то обрушил на избирком лавину жалоб о якобы имеющих место нарушениях закона. Но доказать ничего не смог. К тому же Калиниченко, уже сообразивший к чему всё идёт, вновь воспылал искренней любовью к Кутовому. Своё же недавнее предательство мэра также искренне считал лёгким помутнением рассудка. «Признаю свою вину, меру, степень, глубину». Извините, оступился. С кем не бывает? Больше не буду.

Вновь объявился Владимир Петрович. Как ни в чём не бывало позвонил Профатилову и предложил встретиться в тихой кофейне. У Михаила Иосифовича уже давно чесались кулаки попить кофейку с «другом» Вовой, и он тут же согласился. С порога полутемной кабинки Профатилов махнул Петровичу кулаком в лоб, но тот словно ждал этого выпада: ловко ушёл от удара, подхватил профатиловскую руку, крутанул её с хрустом за спину и шмякнул согнувшегося пополам от боли Иосифовича лицом о мраморный столик.– Здороваться надо, молодой человек!– Здравствуй, сука! – и попытался ударить визави свободной левой рукой, но тот играючи уклонился.– Ну-ну, дружок, повежливей, – Владимир Петрович потянул вывернутую руку к профатиловскому затылку. В плечевом суставе что-то хрустнуло.– Да пошёл ты в жопу, придурок, – Михаил Иосифович скривился от боли. – Отпусти, руку сломаешь.– Все – остынь! – Петрович отпустил Профатилова и толкнул на низкий мягкий диван. Тот попытался было несколько раз вскочить, замахиваясь на обидчика, но тренированный Владимир Петрович легко, со смехом осаживал Иосифовича.– Прекрати же, в конце концов, – люди смотрят.Профатилов быстро выдохся и теперь сидел за столом, помидором раскрасневшись от борьбы и злости.Владимир Петрович явно не хотел ссориться, поэтому начал примирительно:– Я и сам не знал, что так случится с импульсным излучателем. Экспериментальная разработка, иногда возникают малоизученные побочные эффекты. Нашим институтам урезали финансирование, кое-что из оборудования идет в серию без полевых испытаний.– Так ты на нас полевые испытания своей электрической коробочки провел? Этот «малоизученный эффект» чуть было в клочья не разорвал меня с Вовиком.– Не разорвал же!Профатилов опять вскочил из-за столика со сжатыми кулаками:– Ну, ты и тварь!– Сидеть! – рявкнул по-командирски Владимир Петрович, которому уже начинали надоедать эти скачки вокруг кофейного столика. И уже чуть мягче добавил:– Да сядь ты, Миша. Выслушай меня.Профатилов сел и демонстративно отвернулся от Владимира Петровича. Тот помолчал немного, посопел, поскрипел пружинами, устраиваясь поудобней, и, совершенно неожиданно торжественным голосом заявил такое, что от удивления Михаил Иосифович чуть с дивана не упал.– Руководство награждает тебя за выполнение особо опасного и ответственного задания. Ты молодец. Отец тобой будет гордиться.Профатилову показалось, что он бредит наяву. Какое такое особо опасное и ответственное задание? О чём говорит этот человек? Какая награда? Чушь! Глянул на Владимира Петровича. Но тот был совершенно серьёзен – на ладони в распахнутой бархатной коробочке сверкала медаль с муаровой лентой. Советник от удивления потер глаза – медаль не исчезла.Воспользовавшись растерянностью Михаила Иосифовича, схватил того за руку и крепко сжал ладонь стальной пятернёй:– Поздравляю, товарищ!– С чем? С ролью подопытного кролика, которого по счастливой случайности не убило вашей секретной молнией? – Профатилов помотал головой, пытаясь разогнать наваждение. – Это же полный бред!– Кому смелость – бред, а на войне геройство подвигом зовётся.– А разве мы сейчас с кем-то воюем?– Мы всегда с кем-то воюем.– И с кем же теперь?Владимир Петрович наклонился и доверительно сообщил:– С беспределом. С криминальным, чиновничьим, олигархическим… С теми, кто из-за кулис руководит оргпреступными группировками, организует теракты, убийства, покушения. Бизнюки лезут во власть, чтобы пустить страну с молотка – кто больше даст. Им на Родину плевать. Что будет завтра со страной, их не интересует. У них одно на уме – сиюминутная прибыль. Мелкопоместная номенклатура стрижёт свежую зелень проклюнувшегося предпринимательства. Дербанит бюджет. Да, страна круто поменяла курс. «Признаем же нашу некультурность и пойдём на выучку к капитализму». Мы теперь строим буржуазное общество, как когда-то строили коммунистическое. Помнишь, был в советское время кодекс чести строителя коммунизма? А мы все, как один, клялись быть достойными, хранить, как зеницу ока, преумножать. Так вот, некий свод моральных правил капиталиста должен быть и теперь. Ведь честь, совесть и порядочность никто не отменял, как и национальную безопасность, и любовь к Родине. А такие, как Сафонов и иже с ним, из породы опасных зверохапуг. Пароходами из страны зерно прёт. А от этого наш каравай только дорожает. Ему на Свободно плевать, у него Госдума на уме. Вот куда он метит. А ты в нашей борьбе нам крепко помог.– И как же я вам помог? Тем, что компьютеры пожёг в сафоновском офисе? Так за это медалей не дают, а все больше срока. Что-то ты темнишь, Петрович. Говори, во что я вляпался?Владимир Петрович откинулся на диванные подушки, закурил чёрную длинную сигарку, пустил струю дыма и рассмеялся.– Ты думал, что уничтожил информацию на сафоновских компах? Ан нет. На самом деле ты её украл. Слизал под чистую все файлы. Коммерческую и приватную информацию качнул на спутник. Счета, банки, активы, пароли доступа, партнёры, акционеры, любовницы, продажные чиновники – всё теперь у нас. Так что, мы научим Игоря Сергеевича Сафонова Родину любить!– Я ничего не воровал – вы использовали меня в тёмную.– Нет, Миша, это сделал ты. Наша контора здесь ни причём.Опаньки, вот так попадос! Оказаться между молотом и наковальней Профатилову хотелось меньше всего. Приобретать таких врагов, как Игорь Сергеевич и Владимир Петрович, совершенно ни к чему. Теперь краска отхлынула от лица Михаила Иосифовича:– Вы меня подставили!– А ты не подставляйся!– То, что вы делаете – незаконно.Владимир Петрович навалился грудью на стол и зло выдохнул в лицо Профатилову:– Не пизди! А то, как ты чудишь на выборах Кутового, законно?– Я не преступил ни одной статьи.– Молчал бы уж, законник херов. Не гневи Господа! А то ведь мы и посадить тебя можем за всё то, за что наградили, так сказать, по совокупности содеянного. Понял?Владимир Петрович откинулся на спинку дивана и произнес примирительно, с максимально возможной теплотой в голосе, на которую был способен:– Ты пойми, брат, мы с тобой одной крови. Для всеобщего блага и торжества справедливости в борьбе с беспределом в нашей стране кто-то должен остаться вне закона. Выпало нам с тобой.– Стой-стой! А как же честь, совесть, мораль, правила, о которых ты только что говорил?– Запомни, Миша, правила таковы: нет никаких правил. Понял?– Понял. Я запомню…

В конце избирательной кампании у Кутового вдруг обнаружился неожиданный и сильный соперник – сам Кутовой. После выхода из предвыборной борьбы Сафонова горожанам стало совершенно ясно – победит действующий мэр, который стремительно нёсся ко дню голосования на гребне растущей народной любви. А раз так, то зачем идти голосовать, всё равно победа будет за Кутовым. Предполагаемая явка по последним опросам избирателей стремительно падала. Профатилов откомандировал Шаромыгину из штаба на городское телевидение, за что был награжден бесконечно признательным васильковым взглядом Ковальчук. Вновь в городском парке поднялся «Перископ». Каждый вечер Лара беседовала на голубом экране с рядовыми горожанами и уважаемыми ветеранами-орденаносцами о важности участия всех и каждого в голосовании в ближайшее воскресенье.Статусные свободнинцы, ко мнению которых прислушиваются жители города, размышляли, почему нельзя игнорировать эти выборы. Говорили по писанным Маней текстам «о социальной ответственности граждан за свою судьбу – всякая власть исходит от народа», об обществе, которое будет пользоваться поддержкой власти, о предстоящем голосовании как неопровержимом факте торжества демократии.Калиниченко Николай Александрович, председатель избирательной комиссии, рассказал о порядке голосования на дому и организации выездной торговли на избирательных участках.Избирком разослал избирателям именные приглашения и поздравительные открытки молодым людям, голосующим впервые.Городские коммунальщики заделали дырки в тротуарах у избирательных участков и, в кои веки, ввинтили все лампочки во все светильники. Всё, что можно было покрасить во дворах жилых домов и возле избирательных участков, покрасили.Профатилов отправил в последний пропагандистский поход директора рынка Магмудоева, который в сопровождении многочисленной охраны объезжал город, квартал за кварталом, на своём необъятном «лексусе», агитируя народ на малопонятном полурусском языке. Муслим Ибрагим-оглы оставлял после себя: кипы дорогущих агиток, фантики от пожираемых им конфет, резкий мускусный запах одеколона, ненависть избирателей к богатому чужеродцу, который на рынке с них три шкуры дерёт; и, что самое главное, несокрушимое желание всех пообщавшихся с ним пойти на выборы голосовать против Магмудоева, рвущегося в нашу родную городскую власть.

А у Ивана Ивановича, похоже, открылось второе дыхание. Казалось, он не устаёт по определению, потому, что не может устать никогда, ведь не устаёт же работать вечный двигатель. В него словно имплантировали атомный реактор. Его распирал бешеный драйв. Охранный Вовик прокомментировал состояние шефа так: «Папик ворвался в тему и теперь ловит от всего происходящего кайф». Кутовому хотелось активно заниматься выборами. Он был энергичен и силен настолько, что по разу, а то и по два на дню увозил счастливую Ковальчук в охотничий домик. Там они неистово резвились, раздалбывая в хлам кровати и продирая до пружин матрацы. Охрана Кутового, в ожидании мэра и его пассии, стала вскоре перебираться из холла на веранду, а затем в салоны автомобилей и отъезжать от дома подальше, чтобы не слышать воплей влюблённых, вгоняющих пацанов в краску.

 

Сильнее пули

Накануне дня голосования, свежий и выспавшийся, Кутовой вернулся с мурлыкающей от пережитых удовольствий Ковальчук из охотничьего домика и спросил Профатилова:

– А мне что делать в это воскресенье?

– Как обычно, – ответил Михаил Иосифович, – агитировать за себя.

– Смеёшься, что ли? – подозрительно покосился на советника мэр. – В день голосования агитация запрещена.

К концу избирательной кампании Иван Иванович Кутовой поднаторел в законах, по которым проводятся выборы мэра Свободно, и теперь, видя свою близкую и неминуемую победу, больше всего на свете боялся предательства окружающих его людей, способных пустить по ветру всё, что он такими трудами создавал последние месяцы. Но только теперь, в последний день избирательной кампании, Кутовой понял, как сильно он любит власть. И как боится её потерять. Не эту – эрзац, где он кандидат в ожидании победы, а ту – прежнею, где он полновластный мэр, хозяин города. Слова Профатилова напрягли его – он припомнил торопливый шёпот гадалки, к которой его затащила Ковальчук в пору невменяйки: «Змею пригрел ты на груди. Рядом с тобой плохой человек – предаст тебя в последний момент». Профатилов этот бред уже слышал и больше слушать не хотел. Поэтому тут же пояснил:

– Иван Иванович, вы сами – сильный, умный и красивый – лучшая из форм агитации за Кутового! Поэтому завтра в течение всего дня будете объезжать избирательные участки, где вас будут встречать цветами и шампанским радостные избиратели.

– Меня от шампанского пучит.

– Хорошо, шампанское вычёркиваем. Вы пообщаетесь с членами комиссии, поинтересуетесь ходом голосования. Сфотографируетесь на память с избирателями. При этом будете лучиться уверенностью в своей победе так, что плёнки фотоаппаратов Толика Лазебного засветятся. Понятно?

– А это законно?

– Абсолютно! Хотя, какое это, вообще, теперь имеет значение…

То, что выборы состоятся, и победит Кутовой, было ясно, как божий день, и без опросов избирателей. Они фактически уже состоялись, на досрочном голосовании мэру натащили несколько тысяч голосов. Однако было совершенно непонятно, сколько, в конце концов, горожан придут голосовать. А для полного торжества демократии, дабы соблюсти политес, голосование требовалось всенародное. Уверенные в победе мэра свободнинцы, похоже, о выборах уже больше не думали. Иван Иванович злился, но электорат, понятное дело, не выбирают. Кутовой требовал от Профатилова что-нибудь предпринять.И Михаил Иосифович предпринял.

В начале избирательной кампании Профатилов приказал агитаторам обходить стороной дома и квартиры, хозяева которых настроены категорически против Кутового. Нечего терять время, силы и агитматериалы на злобствующих противников. Нужно было перетаскивать на свою сторону неопределившихся с выбором – электоральное болото. И, конечно же, поддерживать диалог с теми избирателями, которые за Кутового. И вот, в конце пути, пришло время постучать в запертые двери – организовать ночной обзвон горожан от имени Явлунько.Из дневников агитаторов выбрали адреса противников мэра и свели в единый список. Выяснить номера домашних телефонов этих людей оказалось пустяковым делом.Борисенко нанял в соседнем городе, через посредников, сотню студентов-звонильщиков и вручил каждому персональный список.И вот, накануне голосования, в воскресную ночь, аккурат в два часа, тысячи телефонных звонков разорвали сны и обрушились на головы несчастных горожан. Звонили из «штаба Явлунько». Извинялись за поздний звонок, мол, по запарке забыли к вам зайти, и вот теперь доделываем всё, что не успели сделать в последний день избирательной кампании, а по сему звоним только сейчас. И напоминали о том, что избирательные участки будут работать с восьми утра и настойчиво просили проголосовать за Явлунько.За два часа всё было кончено. К четырём утра бесноватые звонильщики подняли на ноги треть Свободно. Ошалевшие от неожиданной ночной побудки горожане кляли Явлунько на чём свет стоит.– Это вам за нелюбовь к нашему Иван Иванычу дорогому, – потирал руки Профатилов.– Фу, Миша, как некрасиво. Ты, оказывается, очень злопамятный, – выговаривала мужу Маня.– Нет, дорогая, я не злопамятный, – парировал муж. И цитировал любимую присказку Кутового. – Просто я злой и у меня хорошая память.

Воскресным утром у закрытых избирательных участков первыми появились невыспавшиеся свободнинцы, демонстрируя фантастически высокую явку и активную жизненную позицию. Уже за полчаса до начала голосования они нетерпеливо били ногами в двери и требовали их впустить. По тёмным кругам вокруг красно-кроличьих глаз нетрудно было догадаться, за кого из кандидатов они не станут голосовать ни при каких условиях и ни за какие коврижки. За первой волной голосующих накатила вторая. Городской транспорт работал бесплатно. Пошли голосовать дисциплинированные отставники и пенсионеры. За ними не отставали городские служащие и всякий зависимый люд, торопившийся отчитаться наверх о личном вкладе в дело борьбы за победу нужного кандидата, с тем, чтобы в планах ответственных товарищей их прокрыжили, как проголосовавших. Так как накануне начальство вовсе не прозрачно намекнуло, что голосовать обязаны все, и есть методы борьбы с отказниками и способы проверить итоги голосования. Не будете голосовать – лишим премий! Всех и надолго! Понятно? Конечно понятно…К обеду на избирательных участках показался вялый молодняк. Кому-то, обретшему активное избирательное право и пришедшему голосовать впервые, дарили цветы и ненужные открытки. От повышенного к себе внимания вчерашние дети краснели до корней волос, на негнущихся буратинских ногах шли в кумачовые кабинки, и, оставляя от волнения потные следы на бюллетенях, ставили заветный крестик.Пошли мамаши и папаши с детьми и собаками, совмещая выгул младших и меньших с исполнением гражданского долга.После обеда толчеи на участках меньше не стало. Проголосовав, народ перемещался в фойе участковых избирательных комиссий, где вовсю шла выездная торговля, пела и плясала самодеятельность, консультировали психологи, диагностировали врачи, стригли парикмахеры, снимали мерки и кроили одежду закройщики, проводили бесплатную беспроигрышную лотерею пышногрудые девицы с малиновыми губами. Призами были холодильники, стиральные машины, фотоаппараты, пылесосы, миксеры, фены, утюги и даже анальные массажёры для борьбы с простатитом.

Профатилову ежечасно докладывали ход голосования и явку избирателей. Участки словно конкурировали между собой. Тьфу-тьфу, всё шло по плану. И всё обещало стать замечательным, если бы не бесноватый Явлунько. На одном из избирательных участков он заявил о фальсификации выборов. Привязался, по словам председателя комиссии, к пустому – увидел как перекладывают бюллетени из переносных ящиков для голосования вне помещения УИКа в стационарный. Григорий Михайлович сразу в крик. За руки давай хватать председателя. Милицию требовать, мол, фальсификация. Так его вся избирательная комиссия вместе с наблюдателями на смех подняла – о чём, это ты, милый? Это ж мы ездили с переносными урнами голосовать на дом к больным, немощным, сирым и убогим, всем тем, кто своими ножками на избирательный участок дойти не может. Какая ж тут фальсификация? А вот ты, – да, сам пытаешься фальсифицировать фальсификацию. Но с нами такой номер не пройдёт – остынь! Водички выпей, закон почитай.К вечеру напор голосующих сошёл практически на нет. Стихли песни в фойе, свернулись торговцы и бесплатные консультанты. Наблюдатели и члены участковых избирательных комиссий зевали и ждали заветных двадцати часов, когда можно будет, наконец, закрыть участки и приступить к подсчету голосов. Выборы, по сути, состоялись. По предварительным результатам опросов избирателей на выходе побеждает с колоссальным отрывом Кутовой. Но с каким? Вот главная интрига дня.Как не упирались стрелки часов, в конце концов, доползли до двадцати. Профатилов поднялся из-за штабного стола, вокруг которого собралась команда.– Вот и всё, ребята, поздравляю с окончанием ещё одной, тьфу-тьфу – постучал по столешнице, – победной избирательной кампании. Сворачиваемся. Завтра – дембель.

В городской избирательной комиссии Профатилова встретил излучающий вселенскую радость Калиниченко. – Боже мой, Михаил Иосифович, счастье-то какое! – потёк елеем Николай Александрович. – Иван Иванович побеждает. Вот мы уже и первые протоколы из участковых избирательных комиссий получили.Натолкнувшись на ироничный взгляд Михаила, пояснил:– Я так волновался, так переживал… Сердце даже схватило.– Ну-ну… Отпустило?– Что?– Сердце.– Ах, да. Немного…– Вы уж берегите себя, Николай Александрович.Председатель избирательной комиссии сделал вид, что не понимает иронии Профатилова, мол, тружусь, не щадя живота своего, и, поблагодарив советника за участие и внимание к своей персоне, изобразил кипучую работу с документами.Тем временем споро шёл подсчет голосов, и в горизбирком потянулись из участковых комиссий с итоговыми протоколами. Вскоре в комнату набился людской рой председателей комиссий, их замов и секретарей. Народ возбуждённо гудел, обсуждая прошедший день. Михаил Иосифович смотрел цифры, и итоговая картина, вырисовывающаяся шоколадным маслом, ему всё больше и больше нравилась.Напрасно Калиниченко взывал к собравшимся с требованием тишины. Гул голосов чуть притихал, но спустя минуту-другую вновь наполнял комнату от пола до потолка. Слишком свежи и волнительны сегодняшние впечатления, чтобы держать их в себе.Ещё не было и двенадцати, когда принесли последний протокол. Профатилов посмотрел цифирь. Явка, как в самый расцвет застоя, подперла планку в девяносто процентов. Аутсайдер Магмудоев набрал полпроцента. Неугомонный Явлунько – три с половиной. И, оторвавшись от конкурентов, где-то высоко над ними парил Кутовой, купаясь в невероятных восьмидесяти трёх процентах народного доверия. «Что и требовалось доказать!» – подвёл итог Михаил и позвонил Кутовому:– Иван Иванович, поздравляю Вас с победой. Вы – мэр Свободно.Избирательная комиссия яростно заорала «Ура-а-а!»

 

Очарование власти

Утро победы выдалось на диво чудесным. Солнце выкатилось из-за горизонта и затопило всё окрест теплом и светом, салютуя победе Кутового. Светило, словно знало загодя итог борьбы и ждало этого дня все долгие пасмурные слякотные месяцы избирательной кампании, храня для такого случая каждый свой лучик, каждую искорку, и, вот теперь пролило сверкающую дорожку от горизонта до берега, омыло город золотом и охрой, расплескало свет в лужах под ногами, стёклах сырых домов, плывущих в выси куполах церквей, огладило голову вновь избранного – вспыхнуло радужным нимбом над макушкой, играя на залакированных прядях, прикрывающих лысину.

Первым из бывших оппонентов Кутового пришёл поздравить Макс Кузнецов. Наступая ему на пятки, примчался Игнатов. Оба принесли цветы и подарки. Радость победы Кутового переполняла их сердца. Сдержанно поздравил Ивана Ивановича из столичных заоблачных высей Сафонов. Дверь кабинета распахнули настежь и в неё бесконечно заглядывали городские служащие, кланяясь до земли, но не смея переступить порог. Входили же в кабинет чиновники поважнее – имеющие на то право или статус.

Магмудоев на радостях, что проиграл, накрыл поляну в кабинете мэра. Чудесным образом на столах появились белые и красные вина, заиндевевшие водки, марочные и коллекционные коньяки, выложенная на лёд красная и чёрная икра, ароматные балыки, мясные и сырные нарезки, зелень.

– Не спеши! – поубавил гастрономической прыти Муслиму Ибрагиму-оглы всенародно избранный мэр. – День только начинается.

– Какой такой дэн? Это нэ дэн, это праздник начинается! Слюшай, Иван Иванович, я так боялься побэдыть, так боялься… Так ему и сказал.

– Кому ему?

– Жэна своя сказаль: «Ой, побэдыть боюсь, ой, боюсь…»

Телефоны Кутового не умолкали – народ торопился поздравить с победой и напомнить, что ни на миг не сомневался в «нашей» победе – городская элита спешила засвидельствовать своё почтение, любовь и преданность. Кутовой лоснился от удовольствия, но в трубку всё же выговаривал ласково:

– А раньше где вы были, сучьи дети?

Отдел образования выступил с беспроигрышной композицией, проверенной временем – «Вождь и дети». Из детского сада привели растерянных ребятишек в белых бантах и гольфах, которые принялись читать рифмованную здравицу некому Ивану Ивановичу, не понимая кто это. Дети сбивались с текста на незнакомых словах «да здравствует мэр!» и перепугано озирались на воспитателя:

– А теперь что говорить? А кому?

Где-то между долгими поздравлениями в стихах отдела образования и вручением связанного к этому дню мохерового жилета от комбината бытового обслуживания «Силуэт», в который каждый сотрудник вплёл свою нить, Кутовой подошёл к Профатилову и, наклонившись к уху, предложил:

– Иди ко мне замом, Миша.

– Так у вас же есть замы, Иван Иванович. Зачем вам ещё один?

– Иосифович, ты сам видишь, что это – фикция, а не замы. Я к тебе за эти месяцы пригляделся, парень ты толковый. Не век же тебе по городам таскаться, мэров да депутатов выбирать? Когда-нибудь эту вашу лавочку прикроют – та самая вертикаль выдавит вас на обочину, в лучшем случае, а то и просто размажет, походя, по всей своей длине. А я и ребятам твоим работу найду – мне хорошие специалисты край как нужны. Будете в шоколаде, а? Квартиры, машины, бизнес для поддержки штанов. Да ты, надеюсь, меня хорошо узнал – я слов на ветер не бросаю. Обещал – сделаю!

– Спасибо, Иван Иванович, но нет – не люблю чиновничью службу, не по мне она. Я сегодня вечером уезжать собрался, если вы не против.

– Против! Категорически против! Оставайся!

– Иван Иванович, моя работа закончилась: всё – дембель! Мы же с вами договаривались, если вы помните…

– Ладно, – кисло скривил губы мэр, – коли договаривались, вали! Только инаугурацию мою проведи, как дембельскую работу, а там – гуляй на все четыре стороны. Но из советников своих я тебя не увольняю, – и отошёл к очередной, появившейся в дверях его кабинета, группе поздравлянтов. Он куражился – с ходу разорвал блестящие обёртки и, доставая подарок, засмеялся: – Так-так, сейчас посмотрим, что вы тут принесли? Как вы своего мэра любите?

Пока всеобщее внимание приковывал к себе подарок, Профатилов, не прощаясь, вышел из кабинета Кутового.

Перевозбудившийся избирательной гонкой Явлунько скрипел зубами на победу Кутового и, похоже, находился в состоянии легкого помешательства. И какой нормальный человек будет нести такую околесицу: выборы незаконны? Григорий Михайлович гавкал, что всё фальсифицировано. Кругом подтасовки. Всюду вбросы, а кое-где и наоборот, выбросы! Что с бюллетенями прокрутили карусель, а в списках избирателей сплошные «мертвые души».С итогами выборов он категорически не согласен. Будет судиться. Дойдет до Верховного суда, но, если и там правды не найдёт, доберётся до Страсбурга!

Инаугурацию, как звучно обозвал вступление в свою вновь обретённую должность мэра Кутовой, назначили на ближайший понедельник. Казалось бы, чего проще: провести общегородское собрание и там, в присутствии депутатов Городской думы, руководителей предприятий, почетных и не очень граждан города принять торжественную присягу – поклясться верой и правдой служить землякам. Однако выяснилось, что прежде подобных мероприятий никогда в городе не проводили, с чего начинать и чем заканчивать, никто не знает. Профатилов с изумлением выяснил, что Иван Иванович два прежних срока провёл в мэрском кресле незаконно, потому что не вступил, формально, в должность, как того требует Устав города. Новость эта повергла Кутового в шок, стремительно перетёкший в бешенство. – Какой такой лжемэр? Это у меня лжезамы и лжепредседатель избирательной комиссии в газете на первой полосе опубликовали результаты голосования, сунули в руки краснокожее удостоверение мэра, шампанского брюта накатили по случаю и всё – рули Иван Иванович! И ведь никакая сука не удосужилась в устав города заглянуть, кроме тебя.– За суку спасибо.– Иосифович, не обижайся. Я ж любя… Но о своём открытии помалкивай. А то, мало ли что. Ведь, если я столько лет правил городом незаконно, то уверен, обязательно найдутся умники, черви бумажные, листогрызы, буквоеды, плесень картонная, а не люди, которые начнут опротестовывать мои прежние решения да постановления. А это уже катастрофа. Они меня по судам затаскают. Ославят на всю страну! А мне, Миша, такая слава ни к чему.

И, хотя подготовка церемонии вступления в должность мэра шла в авральном порядке, успели всё и к сроку. Михаил Иосифович с Маней, под каберне, за ночь написали сценарий, в котором прописали всё – от первого шага Кутового в зал городского Дома культуры, до заключительного звука литавр, возвещающего окончание торжества. Там были: и ликующий гром оркестровой меди; и проход мэра по красной дорожке; и внесение знамён под бой барабанов суровыми воинами, чеканящими шаг; и торжественная клятва Кутового на Уставе города; и наказы ветеранов; и розовые лепестки с небес, оброненные ангелами на голову вновь избранного. И много чего ещё, что могло бы так и остаться сценарием, если бы не неистовая Ковальчук. Получив карт-бланш от любимого, она принялась за реализацию задуманного Профатиловым с немецкой скрупулёзностью да русским размахом и успокоёно вздохнула только тогда, когда со сцены Дома культуры Ванечка произнёс звенящим от волнения голосом: – Я, Иван Иванович Кутовой, клянусь при осуществлении полномочий мэра Свободно уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, соблюдать Конституцию, Федеральные законы, Устав города, защищать интересы населения Свободно…

«Пожалуй, на этом всё! Договорённости я выполнил, больше меня здесь ничего не держит», – подвёл наконец итог своей работе в Свободно Профатилов. Он наклонился к Мане и шепнул ей на ухо: – Пора.– Куда?– Домой, дорогая.Они выбрались из зала. Несмолкающие аплодисменты колыхались за спиной в гулком и холодном с зимы фойе. С улицы в дековский склеп робко заглядывала весна: в отрытые настежь стеклянные двери просились голубое небо и зеленый смолистый дух проклюнувшейся из почек первой листвы, в белых столбах света плясали пылинки, не решаясь перепрыгнуть через порог мавзолея городской культуры.– Миша, мы уходим тайком? – в глазах жены блеснули слёзы.– Нет. Мы уходим, не простившись. А это – две большие разницы. Ты же знаешь – им сейчас не до нас.– После выборов им всегда не до нас, – хлюпнула носом Маня.– Эй, ты чего раскисла?– Миша, ну почему ты не остался в замах?– Но я же остался в советниках. Как знать, может быть мы ещё вернёмся в Свободно.Поздравления мэру Профатиловы слушали уже в автомобиле. Городские радиостанции вели прямую трансляцию из ДК:– Уважаемый Иван Иванович! Поздравляю Вас с официальным вступлением в должность мэра города, – радостный голос лился из приёмника. – Уверен, что профессионализм, жизненный опыт, знания помогут решению задач социально-экономического развития Свободно…Маня переключила каналы.– …Вы оправдаете оказанное Вам доверие, сделаете всё необходимое для дальнейшего подъёма города, повышения качества жизни горожан.Жена пощелкала кнопками ещё.– …Принимая во внимание Ваш большой опыт, который убедительно проявился в предыдущие годы Вашей работы…Маня клацнула каналом в очередной раз.– Оставь, пусть говорят.– Я не хочу больше этого слышать! Я не могу больше слышать ничего о выборах! – потекли слёзы. Теперь, когда всё закончилось, она могла себе это позволить. Жена зарыдала взахлёб. Сквозь всхлипы, давясь слезами выла:– Я ненавижу эту работу…

 

Авгиевы конюшни памяти

Молодой дознаватель ловко шил дело, застенчиво лучась юношеским румянцем. Россыпь вываленных на Профатилова вопросов как-то сама собою крепко сплеталась в тугую сеть подозрений, а то и, на взгляд правоохранителя, преступлений. Профатилов совершенно беспомощно барахтался в процессе дознания, словно огромная рыба на мелководье, куда она по недоумию своему выперлась.

Который час мычал совершенно не убедительное:

– Не помню. Столько времени прошло… Не знаю.

В духоте кабинета разболелась голова. Хотелось пить. Из-под осклизлых подмышек пот мерзко сползал к брючному ремню. В какой-то момент Михаила Иосифовича накрыл панический ужас от сознания того, что на него собираются навесить всех собак. И его, такого тёртого калача какой-то юный дознаватель в лёгкую, как младенца, пакует «в далёкий край на долгие года».

То, что эта возня – заказ чистой воды, ясно, как божий день. В любое другое время Лазебный – старший или другой нанятый адвокат разделал бы этого мальчика под орех. Но не теперь.

«Кому-то понадобился мой скальп? Думаю, нет. Скорее всего, требуется потешить уязвлённое самолюбие. Пнуть пару трупов. Эго помассировать. Кузнецов? Игнатов? Нет – они снова в дружбе и доле с мэром. Явлунько? Слабоват председатель – ресурсы не те. Остается Сафонов. Но, если это он, тогда дело – дрянь, массажем тут не обойтись. Кого-то порвут – к гадалке не ходи.»

Профатилов тоскливо глянул в белёсое немытое окно кабинета. Меж рамами в пыльной паутине судорожно билась в прощальном танце глупая муха.

«Символично. И показательно».

Гениальность загнанных в угол, неспособных ни к чему, затрамбованных и загноблённых людей как раз в том, что они способны на всё. Разом ломается ограничитель страха. Слетает стопор чегототамбоязни со стальной шестерни бесконечной выдержки, и та же сила, только что мявшая, плющившая, стиравшая в порошок, вдавливающая в дерьмо, получает страшный обратный ход. Сила противодействия равна силе действия.

Поднятой рукой Профатилов на полуслове оборвал вопрос дознователя – достал телефон и набрал аварийно-спасательный номер друга – «0». Владимир Петрович долго не отвечал, видимо, отслеживая абонента, но, в конце концов, всё же бесстрастно отозвался:

– Слушаю вас…

– Привет, дружище! Меня тут, – Профатилов обвёл кабинет свободной рукой, словно визави видел через телефонную трубку, – в ментуре прессуют. Как там у вас говорят – горбатого лепят? Я требую или немедленно прекратить этот балаган…

– Или?

Михаил Иосифович начав говорить с нарочитой небрежностью, не выдержал взятого тона, сорвался на крик: – Или прощайте звёзды и лампасы! – и уже совсем психанув, взвизгнул: – Понял?

Дознаватель отложил бумаги и с удивлением взглянул на Профатилова, словно видел того впервые – клиент упёрся рогом и не хочет идти на бойню. Мясо сопротивляется шампурам. Бунт забавный, но совершенно бессмысленный.

Никак не ожидавший такого хамства Петрович слегка растерялся, хрюкнул в трубку:

– Ты что, друг, пьян? Ишь тебя распирает, как фурункул на жопе! Иди, проспись, шутник.

– Какие уж тут шутки, Вова! Твои откровения я сейчас же отправляю Сафонову. Кто он там теперь в высоких кабинетах? Не напомнишь? Да и шефов своих удивишь безмерно. От тебя мокрого места не останется.

– Блефуешь, дружище.

– Блеф? Ха! Знаешь, самый замечательный экспромт – это заранее подготовленный. Послушай это… – Профатилов включил встроенный в телефон диктофон и пустил запись, до времени хранившуюся на заветной цифровой полочке:

«…А такие, как Сафонов и иже с ним, из породы опасных зверохапуг. Пароходами из страны зерно прёт. А от этого наш каравай только дорожает. Ему на Свободно плевать, у него Госдума на уме. Вот куда он метит. А ты в нашей борьбе нам крепко помог.

Ты думал, что уничтожил информацию на сафоновских компах? Ан нет. На самом деле ты её украл. Слизал подчистую все файлы. Коммерческую и приватную информацию качнул на спутник. Счета, банки, активы, пароли доступа, партнёры, акционеры, любовницы, продажные чиновники – всё теперь у нас. Так что, мы научим Игоря Сергеевича Сафонова Родину любить!»…

– Подлец ты, друг Миша. Эх, надо было тебя в свободнинской бухте утопить.

– О чём ты, Вова? Что за ярлыки, убогие штампы? Ах, подлец… В таком случае ты – отъявленный мерзавец. Не ты ли поучал, что правила таковы, что нет никаких правил? Знаю – наш разговор последний. И вот, что я тебе скажу, ты уж послушай. Подлость, говоришь? Пусть так. Из-за страха моя подлость. Ты же подлюшничаешь из-за ненависти. Завидуешь таким, как Сафонов: их успеху, смелости, богатству, благополучию. И, заливаясь желчью, ненавидишь их до печёночной колики. Да и не за державу ты радеешь, а за свой живот – как бы кого прищучить, зубами в филей вонзиться да кусок побольше урвать. Что б ты им подавился, друг!

Дознаватель внимал дивные речи, открыв рот. Румянощёкий Василий Николаевич от напряжения аж привстал со стула. Став одним гигантским ухом, весь обратился в слух и силился разобрать поступь своей судьбы в разговорах имиджмейкера с незнакомцем. Жизнь выкинула дикое коленцо – подсунула этого Профатилова. Эх, кабы знать прежде, и не связывался бы вовсе…

Поэтому, когда на столе ударил телефонный набат, Рябоконь уже знал, по ком он звонит. Дознаватель поправил форму, надел фуражку, глубоко вздохнул и, встав перед аппаратом по стойке «смирно!», снял трубку.

…Михаил вышел на залитое солнцем крыльцо, заплеванное дознавателями и дознаваемыми. Парило нестерпимо, как перед дождем. Он порывисто вдохнул полной грудью горячего влажного воздушка, и, совершенно неожиданно для себя, перекрестился: «Отче наш. Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли».По небу пробежала тень, и где-то далеко-высоко громыхнуло, словно в ответ, как будто катнули бочку по камням.«Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков. Аминь».Теперь бабахнуло совсем рядом. Потемнело. Рванул по улице невесть откуда взявшийся ветер, закрутил маленькими торнадо уличный сор, пошвырялся и затих.Большая дождинка чиркнула по рубахе. Другая ударила по щеке.Профатилов поднял к небу лицо. Сверху к земле летели стремительные несчётные капли. Он раскинул руки и шагнул под принявший его дождь. С треском разорвалось небо над головой и, не в силах более сдерживать гнев, потоки воды обрушились на Михаила. Вмиг вокруг по щиколотки вскипела бешенная дождевая пена. Холодные струи били в темя, в закрытые глазницы, стучали в сердце. Успокаивали гнев. Остужали гордыню. Смывали страхи. И секли, секли, секли…«Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистыя Твоея Матере, преподобных и богоносных Отец наших и всех святых, помилуй нас. Аминь»…

Содержание