Первая надпись «Кутовой – убийца» появилась на здании городской администрации. Кто и когда её намалевал, полнейшая загадка сродни пропажам кораблей и самолетов в Бермудском треугольнике. Вроде и здание круглосуточно охраняется, и народу кругом полно, и – надо же – не побоялись, написали. Удивительно. Когда успели, шустрики?

Растерянные чиновники, не зная, что делать, и не получив начальственных распоряжений, на всякий случай пока стыдливо прикрыли надпись листами бумаги от любопытствующих глаз. Сонные, поднятые ни свет ни заря с постелей замы Гобля и Мураков таращились на родную мэрию, словно «звезды падали на крыльцо сельсовета». Краска впиталась в цементную шубу стены и примитивному соскабливанию мерзость не поддавалась. Не долго думая, решено было перекрасить весь фасад.

На следующую ночь «Кутовой – убийца» красовалось уже в разных районах Свободно. Любители граффити трудились ночи напролет. Пришлось коммунальщикам отряжать бригаду – замалякивать написанное. По городу поползли дурацкие слухи. Вспомнили погибшего зама.

Иван Иванович запаниковал. Призрак Звонарева вставал над избирательной кампанией мэра.

– Что нам делать, Иосифович? Что? – метался по «светлому» избирательному штабу Кутовой. – Где-то утечка.

Профатилова это беспокойство, эта тревожная мнительность, накатывающая время от времени на мэра, уже начинала тихо злить. Сколько уж говорено-переговорено о той ночной трагедии, сколько водки выпито – страх и горе заглушить – и вот, на тебе, опять за рыбу гроши.

– Во-первых, не обсуждать наших планов где ни поподя, Иван Иванович, – Профатилов обвел руками стены. – Нас могут подслушивать. А во-вторых, какая утечка? О чем это вы? И при чем, собственно, здесь вы? Следствие закончено, забудьте. Дело закрыто. Это был несчастный случай – после столкновения Звонарев не справился с управлением и сорвался в пропасть.

Мэр засопел, с ненавистью глядя на Профатилова: «ты виноват уж тем…, что был там».

– И, в-третьих, Иван Иванович, мы же договорились, что, э-э-э, – Михаил Иосифович замялся, подбирая слова, – в планировании, подготовке и проведении специальных мероприятий вы не участвуете. Зачем вам в этом говнище плескаться? Вы выше этого. Узнать бы, кто заказчик этих художеств? А уж злодеям ответят – адекватно и ассиметрично, будьте спокойны.

Ночь спустя надписи в городе утроились, а еще через пару ночей удесятерились. Правда, теперь их никто не закрашивал, а к уже написанным «Кутовой – убийца» добавляли «пидарасов». Народ оживился. Принял предложенный вектор мышлизма и втянулся в обсуждения. И из этих гоблинских разговоров: «А этот, как его? Разве не пидор?», а собеседник подтверждал: «Конченый!», – выходило, что вовсе и не плох Кутовой, как его пытаются опарафинить. Нормальный дядька, только безвинно пострадавший. А кто против него – и есть те самые, с неправильной ориентацией.Теперь свободнинцы злились на вновь появляющиеся надписи ночных художников: «Достали уже с этим – «убийца»! Оставьте мужика в покое, пидарасы!»Но те, похоже, и не думали успокаиваться. К граффити на заборах и домах прибавились листовки. Ими, как пеплом Помпею, засыпали весь город. Под той же шапкой «Кутовой – убийца!» злопыхатели несли уже полный бред. В одной листовке писали о том, что Иван Иванович поехал на охоту да и застрелил из ружья пять человек и лесника с собакой. В другой – о том, как зарубил топором беременную женщину и пил кровь неродившегося младенца. Дальше – больше. Апофеозом стала рассказка о том, что когда Кутовой не может напиться человеческой крови, то идет на кладбище, раскапывает могилы, ест ливер мертвецов и воет на луну.Спустя какое-то время от всей этой чернописухи народ воротило до тошноты. Затасканная и затертая до сального блеска тема убийства сошла в городе на нет и раздражала каждого, как жевательная резинка, прилипшая к подошве. На встречах с мэром избиратели сочувствовали Ивану Ивановичу, и добрыми словами поддерживали. А за «Кутовой – убийца» могли уже и по голове настучать.Мэр дивился странным метаморфозам, как ребенок. Возвращаясь с очередной встречи со свободнинцами, он толкал Профатилова локтем в бок и радостно говорил:– Видишь, Иосифович, как замечательно все обернулось? А? Говно ко мне не липнет! Хотели меня с дерьмом смешать и с потрохами сожрать – не вышло! Не липнет! Вон как вышло-то!– Да, хорошо вышло, Иван Иванович. Самому нравится. Главное – вовремя вмешаться и довести задуманное врагами до полнейшего абсурда.

С первых дней общения мэр Свободно убеждал Профатилова, что председатель городской избирательной комиссии Николай Александрович Калиниченко – наш человек. Поиный-кормленый, холеный-лелеяный, для выборов подготовленный. Юриспрудент-отставник Николай Александрович клялся-божился в любви-преданности мэру, разве что в доказательство искренности своей землю не жрал. Каково же было удивление Иосифовича, когда Лазебный-младший доложил, что этот самый Калиниченко вовсю консультирует Кузнецова, а его столичные наймиты, так вообще, дверь в избирательную комиссию ногой открывают. Сегодня утром Анатолий зашел в избирком с письменным заявлением Мудяна о регистрации доверенных лиц и, не узнанный пока еще никем как сотрудник Профатилова, услышал многое из того, о чем говорили Кузнецов с Калиниченко. Помещение комиссии – одна здоровенная комната с высокими потолками и распашными двустворчатыми дверями, хоть коней заводи. Председатель с замом и секретарем расселись по углам. Но в какой бы ты угол не сел, тебя в комнате и видно хорошо, и слышно все, что ты собеседнику на ухо бубнишь. Конюшня, она и есть конюшня.– Михаил Иосифович, гнида этот председатель. Гнида! Сдал Иваныча и лег под Макса.– Это он поторопился, Толя. Кутовой еще вобьет им по гвоздику. А мы поможем.– С превеликим удовольствием.– Пора, тебе, Анатолий свет Сергеевич, в комиссию заходить. Будешь членом избиркома с правом совещательного голоса. Сдавай документы Мудяна на регистрацию.– Когда?– Да завтра и сдавай.– А следом и мы с твоим папашкой двинем. Эх, всюду глаз да глаз нужен – если не подлость, так предательство. Что за люди?

Нормального общения с председателем избирательной комиссии Калиниченко у Профатилова не получалось. Николай Александрович выскальзывал из «дружеских» объятий Михаила Иосифовича, уходил от прямого разговора, старался все время оказываться занятым и не сиживать в избиркоме без секретаря или зама. Эти кошки-мышки надоели Профатилову и он однажды, в конце рабочего дня подхватил председателя под локоть, повел к машине, по пути цыкнул на попытавшуюся примкнуть к шефу секретаршу: – Отойдите! Дайте нам с Николай Санычем поговорить!– Ай-а-я-я-ай! Мне больно! Отпустите! – канючил председатель, высвобождая локоток из цепких пальцев Михаила Иосифовича. – Чего вы от меня хотите?– Очень надеюсь, уважаемый Николай Александрович, что в предстоящих заседаниях комиссии вы поведете себя так, как планировал Кутовой, определяя вас председателем избиркома. Он очень верит в то, что вы не допустите регистрации оппонентов.– На каком это основании?– На основании многочисленных нарушений выборного законодательства, допущенных ими.Калиниченко засопел. «Этот советник влез в избирательную кампанию и пытается всем рулить и всех строить. Тащит старика Кутового, а напрасно. Вышло его время. Новые хлопцы идут на смену и он, Николай Александрович, им в этом поможет. Небесплатно, конечно. Бесплатно теперь и кошки не родятся. Так что, советник, фигушки! Накося выкуси! Не выйдет! Я уже договорился с кем надо, авансик взял…» Николай Александрович тоскливо глянул на Профатилова.– Они ничего не нарушали!– Нарушали…Председатель скорчил на физиономии возмущение:– Я не понял… Вы что, пытаетесь оказать на меня давление? Не выйдет! Я буду руководствоваться только законом и не пойду на поводу ни у вас, ни у мэра! Так ему и передайте! Как бы ему самому не пришлось с выборов сниматься… Понятно?– Сука!– Что-о-о?– Что слышал. Сука ты конченная, мент отставной. Ты думаешь, что переехал с севера на юг и никто не узнает, как ты там зоной командовал? Как народ гнобил? Как кандидатскую тебе зэки писали? Как ты стеком помахивал, чисто фашист, вертухай поганый! Не боишься? Слухами земля полнится – вдруг кто о тебе, паскуде, прознает? В гости приедет?Калиниченко испуганно огляделся по сторонам – не слышит ли кто слов Михаила Иосифовича. Сам попытался наскочить на советника:– Но-но! Товарищ! Что вы себе позволяете?Но Профатилова было уже не остановить:– Предатель! В условиях военного времени я бы тебя расстрелял. Сорвал бы твои подполковничьи погоны и вот здесь, прямо у колеса твоего автомобиля, купленного на тридцать сребреников, тебя бы и шлепнул!Профатилов и Калиниченко распалились и с ненавистью смотрели друг другу в глаза. Растерянность председателя прошла и он пролаял:– Да я таких иосифовичей, как ты, пачками гноил!