«Омега» дал согласие на то, чтобы увеличить время работы в эфире. Иначе Томасу понадобилось бы несколько дней, чтобы передать документы полковника Конрада. Сейчас он смотрит на стопку лежащих перед ним шифровок и думает: «Ну и ночка была!»

Тео предусмотрительно принес с собой два термоса крепкого горячего чая. Хильда раскрывает черную папку, достает материалы, быстро проглядывает их:

— Это именно то, что хотел «Омега». Мы сделаем так: я рассортирую все и сформулирую самое важное как можно короче. Вы оба будете шифровать. Наши сведения обработают и используют. Как только я управлюсь, помогу вам.

Присутствие этой женщины, совместная работа — удовольствие для Томаса. Дело у них быстро продвигается. Отправляя в эфир колонки цифр, он размышляет, какие действия предпримет Центр в ответ на их сообщения. Он гордится своей группой, ее большим участием в предстоящей оборонительной битве. Не без злорадства думает он о том, какая суматоха поднимется в некоторых штабах.

О реакции противника он еще не думает. Он гонит от себя мысль о том, что их может обнаружить радиопеленгатор. Теперь, когда время работы в эфире увеличилось, сделать это стало гораздо легче. Он полностью отдался работе и переключился на прием.

«Омега» подтвердил, что информация получена.

«Передайте «Альфе» и другим членам группы благодарность от Центра. Время выхода в эфир поменяйте согласно плану «S». Время работы в эфире будет больше обычного, пока не передадите весь материал. Будьте бдительны!»

Томас выпрямляется и потягивается. Долгое сидение в неудобной позе утомило его. «Сейчас мне просто необходимо прогуляться», — решает он. Быстрый взгляд в окно убеждает его, что вокруг все спокойно. Он выходит на улицу.

Пройдя несколько улиц, он замечает в утренних сумерках очертания большой машины и настораживается. Прежде он никогда не видел здесь этой машины, но волноваться пока рано. Разве никто не мог просто оставить здесь на время свой грузовик? Потом он замечает за рулем водителя в форме. На двери и бортах машины надпись: «Имперская почта». Что им здесь понадобилось? Прокладывают или чинят телефонный кабель? Среди ночи?

Когда он проходил подготовку на специальных курсах радистов, преподаватели все время обращали их внимание на постоянно совершенствующиеся методы радиопеленгации. Поэтому они советовали как можно чаще менять время передачи, а по возможности и место.

Может быть, это радиопеленгаторная машина? Томас осторожно переходит на другую сторону улицы и останавливается в тени дома, откуда ему все хорошо видно, а сам он мало заметен со стороны. Он ждет больше часа, но ничего не происходит. На улицах уже почти совсем светло, ему нельзя больше стоять, иначе он привлечет к себе внимание. Вдруг задняя дверца машины открывается, из нее выпрыгивает человек, становится под ближайшим фонарем и мочится. На нем форма почтальона. Потом он подходит к кабине водителя, стучит в дверцу, садится в машину. Машина трогается с места и едет в сторону центра.

Что означает форма почтальона? Что еще, кроме радиопеленгации, могла делать здесь эта машина? Почему не было видно антенну? В машину больше никто не сел, значит, больше никого не ждали. «Надо всегда рассчитывать на худшее, — говорит себе Томас, отправляясь в свое убежище. — Значит, они разыскивают меня. Если бы я знал, была ли здесь ночью вторая такая машина!» Он оглядывается, чтобы убедиться, что за ним никто не следит. Пока еще никто. Он принимает решение продолжать работу: «Омега» ждет сведений. Он будет осматривать близлежащие улицы, чтобы установить, появляются ли машины с радиопеленгаторами, и если появляются, то когда. Дома Томас заводит будильник и укладывается на свою импровизированную постель. Вскоре он уже крепко спит.

В воскресенье Хильда Гёбель едет на электричке в Грюнау. Врач рекомендовал ей прогулки по лесу. Он, правда, не сказал, нужен ли ей провожатый.

Встреча с советником на лесной просеке кажется совершенно непреднамеренной.

— Как я рад встретить вас, фрейлейн Гёбель. Вы тоже любите побродить по лесу?

— Это полезно для моего здоровья.

Они пожимают друг другу руки и вместе идут дальше.

— Бумаги у вас с собой, Удо?

— Да, вы будете удивлены. В мои сети попала крупная рыба. Наш обожаемый фюрер задумал еще большую, еще более победную авантюру. Мне удалось получить об этом кое-какую информацию.

— Вы имеете в виду летнее наступление на южном участке Восточного фронта?

— Вы уже знаете? Я надеялся, что это будет для вас новостью.

— Удо, для меня важна каждая дата, каждая цифра и каждый факт. А если мы получим одну и ту же информацию из двух источников, значит, она точная.

— Мои сведения были до сих пор вполне точны.

— Конечно, Удо, я знаю это. Но я знаю также и то, что мы не можем недооценивать господ из ставки фюрера. Перед каждой крупной операцией они распускают ложные слухи. Они стараются сбить с толку разведку противника. Вполне может быть, что ваш источник информации искренне убежден в ее достоверности. В этом-то и заключается опасность.

— Я полагаю, ваши люди могут проверить это, Хильда. — Он передает ей объемистый конверт.

— Не так уж вы легковерны, Удо.

Некоторое время они молча бредут по лесу. Светит солнце, пахнет свежей листвой. Хильда наслаждается покоем. Советник искоса поглядывает на нее. Ему хотелось бы снова найти непринужденный тон разговора, который ему всегда так удавался. Но в ушах у него еще звучат ее упреки, которые ему пришлось выслушать недавно. И надо сознаться, упреки справедливые.

Она, кажется, догадывается, что происходит в его душе, и шутливо подталкивает его плечом:

— Ну-ка сознавайтесь, что вы там еще натворили?

— Нет, Хильда, ничего. Даю слово, в дальнейшем вы можете на меня спокойно положиться.

Она кивает и подставляет лицо солнечным лучам.

Только теперь Удо фон Левитцов отваживается предложить ей руку.

— У меня есть идея, — произносит он, — давайте выпьем где-нибудь за наше примирение!

— Нет! — возражает она. — Врач прописал мне лес, а не ресторан.

Советник уголовной полиции Пауль Пихотка слушает своего молодого коллегу Макса Гербердинга. Интересно, что же дало его дознание в организации Тодта? Может быть, всё, в чем их подозревали, просто злобные сплетни? В организации все было в полном порядке. Книги велись правильно, все требуемые бумаги оказались в наличии. Никаких грехов ни за кем ни числилось. И водители не могли сказать ничего компрометирующего о своем начальстве.

Пихотка навостряет уши, когда Гербердинг принимается рассказывать о переводе некоторых оберфюреров на фронт, «Так-так, — думает он, — значит, в Берлине им надоело и они добровольно отправляются на фронт. Хотелось бы мне узнать, куда именно. И посмотреть на этих ребят, которые готовы уехать из Берлина. Надо бы еще и еще раз проверить их личные дела. Но если Гербердинг считает, что там псе в порядке, стоит ли лишать парня этой счастливой уверенности? Стоит ли тыкать его носом в промахи, чтобы потом он мог с гордостью считать себя отличным сыщиком?»

Фрейлейн Клосс просовывает в дверь голову:

— Господин советник, капитан Кляйнфельд хочет поговорить с вами.

Пихотка хватает телефонную трубку.

— Нет, нет, — шепотом говорит секретарша, — капитан ждет в приемной.

Пихотка оживляется:

— Впустите его, Клоссхен! Я рад, я очень рад видеть капитана. Извини, Макс, — обращается он к своему коллеге.

Капитан Кляйнфельд и в самом деле принес добрые вести. Передатчик, который они искали, снова заработал. И даже интенсивнее, чем прежде.

— Мы обнаружили его в квадрате, включающем шесть— восемь больших улиц. В ближайшие несколько дней мы сможем определить точнее, господин советник.

— Он ни в коем случае не должен обнаружить вас!

— Поэтому я и пришел. В моем распоряжении только экипажи радиопеленгационных машин. Если бы подключились вы с вашими людьми, мы бы могли создать более плотную сеть.

— Сделаем, господин капитан, сделаем. Мы подключимся, да еще как! — Пихотка подводит капитана к огромной карте города, занимающей почти всю стену. — Покажите, где вы предполагаете обнаружить его гнездо.

Он вглядывается в нанесенные на карту улицы, запоминает, по какому маршруту машина пойдет в следующий раз. Вместе с капитаном они разрабатывают план действий. Пока специалисты будут следить за эфиром, его ребята под видом электриков обследуют все квартиры. Они будут искать повреждения в проводах и проверять счетчики. Все должны действовать незаметно и очень осторожно, чтобы не спугнуть радиста.

— Мы будем поддерживать связь до той минуты, пока ловушка не захлопнется, господин капитан.

Пихотка снова ощущает под ногами твердую землю. Наконец-то он может действовать. Сегодня и скромная трапеза из гороха покажется ему лукулловым пиром.

Адрес фон Левитцову дал один венгерский коллега, дипломат. Но в витрине маленького ювелирного магазина в Шарлоттенбурге он увидел только украшения из фальшивого золота. Решившись, он вошел в магазинчик. Невзрачный пожилой мужчина в когда-то элегантном, но теперь потерявшем всякий вид костюме спросил Удо, чего он желает.

— Я хотел бы что-нибудь действительно ценное. Я собираюсь сделать подарок жене.

Владелец магазина сочувственно пожал плечами:

— Мне очень жаль, господин, но помочь ничем не могу. Сами понимаете, какие сейчас времена и обстоятельства.

«Неужели венгр обманул меня?» — подумал Удо фон Левитцов и проговорил доверительно, вполголоса:

— Мне рекомендовали обратиться к вам.

Пожилой мужчина никак не отреагировал.

«Надо намекнуть, что я могу заплатить валютой», — решил Удо и сказал продавцу:

— О плате мы договоримся. У меня большие возможности!

Мужчина снова не ответил, но от Удо не укрылось легкое движение его век. Он решил действовать смелее.

— Хочу вам заметить, что моя жена подданная Великобритании.

На лице ювелира мелькнула улыбка. Но заговорил он тише, чем прежде:

— Ничего не могу пообещать. Может, быть, вы заглянете в следующую пятницу?

— В пятницу? Отлично! — Удо поклонился и вышел из магазина, очень довольный собой. Он так хорошо все придумал. Английские фунты, которые Удо продолжал носить при себе в бумажнике, он обменяет на золото или драгоценности. Иметь драгоценности законом не запрещается. Вот и решение проблемы. Хильда Гёбель, конечно, великолепная женщина, но иногда она все же перегибает палку. Во всяком случае, теперь у нее не будет повода запугивать его.

По пустынным ночным улицам на велосипеде едет человек. Это Томас. Из деталей многих старых велосипедов, которые он подобрал на заднем дворе фабрики, он с трудом собрал более или менее годный и получил большую свободу передвижения. За короткое время он может объехать все прилегающие улицы. Вскоре Томас снова замечает почтовый грузовик и подъезжает чуть поближе. «Теперь надо объехать и посмотреть с другой стороны, — решает он, — Если с противоположного конца улицы на таком же расстоянии тоже стоит машина, то все ясно». Он проезжает улицу за улицей. Бесшумно крутятся колеса велосипеда. Он тщательно укрепил все детали, которые могут скрипеть или стучать, и смазал маслом все шарниры и ободья колес.

Он почти готов отказаться от своей идеи, потому что проехал уже достаточно большое расстояние — и ничего. И вдруг на перекрестке он видит еще одну машину, тоже с надписью: «Имперская почта». На крыше закреплена антенна. Теперь Томас знает наверняка: они напали на его след. Так, значит, эти люди, на которых он вчера обратил внимание во время прогулки, не простые электрики или почтальоны, какими они хотели казаться.

Возвращается он уже другим путем. Дома, готовя себе ужин, он размышляет: «Что теперь делать? Мне нужно еще по крайней мере трижды выйти в эфир, чтобы передать «Омеге» весь материал. Сдаться раньше времени? Ни за что! Надо уведомить Тео и подготовить все для переезда. Три дня еще они меня точно не тронут. На почте все происходит не так быстро. Мрачный юмор! Нет, у меня все пока не так плохо. Я использую свое преимущество. Они не знают, что я уже обо всем догадался, и поэтому будут стараться подготовить свою ловушку как можно тщательнее и незаметнее. Только что делать с передатчиком?»

На небольшой, совершенно тихой и безлюдной в послеобеденное время улочке во Фридрихсхайне Тео ожидает на своей машине Хильду. Он послал ей телеграмму: «Тетя Тони заболела. Ждет твоего визита. Привет. Тео».

Встречу во Фридрихсхайне назначали только в самых крайних случаях. Хильда появляется минута в минуту, Они молча пожимают друг другу руки.

— Что случилось, Тео?

— Томасу грозит опасность. Недалеко от своего дома он видел две машины с радиопеленгаторами.

— Его надо перевести в безопасное место!

— Он и слышать ничего не хочет до тех пор, пока не передаст весь материал. Он считает, что еще успеет.

— А потом?

— Об этом я и хотел поговорить с тобой, Хильда. Мы должны обсудить все до мельчайших подробностей. Один раз Томасу удалось ускользнуть. Но у них наверняка есть его словесный портрет.

— Да, наверное. Вполне возможно, что они и тогда успели его запеленговать. Так что догадаться нетрудно: человек, который исчез после облавы, мог быть только радистом. Ему необходимо перебраться в безопасное место! У насесть его настоящие документы, военный билет, отпускное свидетельство. Если ему удастся попасть на фронт, то он сможет потом перейти на ту сторону.

— А рация?

— Быть может, он успеет спрятать ее? Нет, не стоит и пытаться. Это слишком опасно. Тео, сейчас надо думать только о Томасе. Он должен проинформировать обо всем «Омегу» и попросить прислать другого радиста.

Оба понимают последствия этой просьбы. Томас тоже все поймет. Один из этапов его борьбы закончился. На его место встанет другой борец.

Хильда вспоминает свою первую встречу с Томасом в «Дойчес Хаус» в Гревенитце. Сердце ее колотится.

— Тео, пожалуйста, скажи ему, пусть он прекратит передачи, пока не поздно. Он не имеет права рисковать собой!

О том, что это представляет опасность и для нее, она сейчас не думает.

Тео старается бодриться:

— Томас сам понимает, что делает. Он прошел отличную школу. Разве им удалось застать его врасплох? Нет, он первый обнаружил их. Хильда, пусть он сам решает!

— Хорошо. Только передай ему, и это будет нашим окончательным решением, что его главная задача — доставить в целости и сохранности разведчика Томаса туда, откуда он появился, чтобы помочь нам. Когда вы встретитесь?

— Сегодня.

— Передай ему привет. Подожди, Тео, у меня к нему есть еще просьба. Пусть он там передаст от меня привет. Он знает кому.

— Я отправлюсь немедленно.

— Подожди, Тео, у меня есть кое-что, касающееся и тебя. Тебе будет нелегко, но ты должен понять. Я бы хотела, чтобы ты не встречался так часто с Соней. Я знаю, что происходит между вами. Поэтому ты и должен держаться от нее на расстоянии. Ты будешь встречаться с ней, только если не будет другого выхода. Она была у меня на квартире. Ты понимаешь, чем это может грозить? А ваши личные отношения? Если ты действительно любишь Соню, Тео, подумай о ее безопасности.

Он не отвечает. Она видит, что он все понял правильно.

Хильда выходит из машины и долго смотрит ей вслед.

— Пихотка, разве я не советовал тебе поберечь свой затылок? Почему ты не слушаешь своего старого друга? — Бригадефюрер Шелленберг появился в кабинете советника уголовной полиции внезапно, без предупреждения. — Я думал, ты охотишься за врагами рейха. А ты, оказывается, предпочитаешь удобства. Господин советник, — взревел он вдруг, — вы считаете, что вражеские агенты выберутся из своего логова и сами явятся к вам? Что вы тут расселись? Вы обнадежили меня, вы мне заявили, что для вас не существует таинственных незнакомцев. Вы разыщете его, его логово и всю его банду. Или вы изволили шутить?

Пауль Пихотка бледнеет. Но в этот раз у него хватает мужества побороть свой страх. Он уверен, что со дня на день схватит радиста, и говорит об этом бригадефюреру.

— Ах, Пихотка, когда ты наконец поумнеешь? Что мне твой радист? Мне нужен мозг группы, ее руководитель! Я хочу знать, кто похищает у нас наши планы, а не кто передает их на ту сторону. Мы превратим этого радиста в смердящую падаль, но чего мы этим добьемся? Я уже и так давно удивляюсь, почему ты до сих пор не притащил мне какой-нибудь продырявленный труп, утверждая, что это и есть радист!

Входит Клоссхен, неся бутылку коньяка и два стакана. Бригадефюрер, проследив за ней взглядом, снова обращается к советнику:

— Вот уж не думал, что у тебя такой дурной вкус. — Он берет бутылку, наливает доверху оба стакана. — Но ты ее отлично выдрессировал, Пихотка. Как только приходит кто-то опасный и начинает кричать, она уже тут как тут с бутылкой коньяка. Кто из мужчин откажется выпить? — Он поднимает стакан.

Советник уголовной полиции решает воспользоваться возможностью изложить свой план действий, но Шелленберг говорит:

— Это меня не интересует. И к тому же тебя это не спасет, Пихотка. До нас дошли тревожные сведения, что план нашего нового наступления уже известен в Кремле, он уже на столе у Сталина! — Он спохватывается, что сболтнул лишнее, а потом мрачно добавляет: — Это, конечно, шутка, господин советник. Но все же не хотел бы я оказаться в твоей шкуре. И не воображай, что я прихожу сюда, чтобы выслушивать твои байки и пить дрянной коньяк. Начиная с этого дня я ежедневно жду от тебя рапорта, господин советник уголовной полиции! Это приказ!

Соня Кляйн перешла улицу и остановилась возле дежурных машин организации Тодта, размещенных в старой полицейской казарме. Соня не видела Тео уже несколько дней. Она знала, что помимо работы он должен еще выполнять поручения Хильды Гёбель и ее группы. Но если у него выдавались свободные полчаса, он посвящал их ей. Это она тоже знала. Но она тосковала по нему. Разыскивая адрес Краутнера, она узнала и адрес, где находятся дежурные машины организации. И вот сегодня, ранним утром, она приехала сюда и остановилась перед витриной табачной лавки, словно рассматривая разложенные здесь скудные товары. Каждый раз, услышав шум мотора, она оборачивалась. Но только в шестой машине, выезжавшей со двора, Соня увидела Тео. Она кивнула, но он не заметил ее. Соня не позволила себе огорчиться. Она видела его. Он здоров. Если он не появится в ближайшее время, она снова придет сюда.

Полковник Герике распрощался со своими сотрудниками. Его переводили в штаб дивизии на южный участок русского фронта, и он считал, что еще легко отделался.

Когда его спросили, кого бы он хотел видеть вместо себя, он предложил полковника Конрада фон Брокхаузена, офицера старой прусской школы. Герике удивился, когда его бывший адъютант заявил:

— У вас будет приятное общество, господин полковник. В одном поезде с вами едет полковник фон Брокхаузен, тоже вызвавшийся добровольцем на русский фронт.

«Он милый парень, этот мой адъютант, — подумал тогда Герике. — Кроме баб, у него ничего нет в голове, но он может прелестно врать. Вот сейчас он заявил, что я еду на Восточный фронт добровольно».

— Нет, мамочка, я в самом деле не могу больше есть. Ты наделала бутербродов на целую компанию. Мало того, что ты поставила меня на ноги, ты еще хочешь откормить меня, чтобы я стала толстухой.

Эльза Гёбель смотрит в худое лицо дочери и дает себе слово почаще подсовывать ей тайком лакомые кусочки. Уж она постарается раздобыть что-нибудь повкуснее!

— Хорошо, Хильда, если ты наелась, я уберу со стола. Но не забывай, что ты мне обещала!

— Нет, мама, я буду навещать тебя, как только смогу выкроить время. Ведь мне не надо больше заранее предупреждать тебя о своих визитах.

Мать вздрагивает.

— Прости, я, кажется, сказала лишнее.

Но Эльза Гёбель ничего не слышит. Она думает об Отто. Ей передали, что он в безопасности. Может быть, объяснить Хильде, почему она тогда так держалась? Пока она обдумывает это, Хильда задает ей необычный вопрос:

— Мамочка, можно тебя кое о чем попросить?

— Конечно, Хильда. Что ты хотела?

— Пожалуйста, не рассказывай никому, что, когда я болела, ко мне часто заходила Соня Кляйн.

— Эта хорошенькая брюнетка?

— Да, мама. Запомни, она никогда не была у меня. Сейчас я не могу тебе ничего объяснить. Пожалуйста, не говори никому, сделай это для меня.

— Фрейлейн Кляйн работает официанткой?

— Да.

Эльза Гёбель отказывается понимать. Возможно ли такое? Хильда стыдится, что ее подруга простая официантка? Мать отводит в сторону глаза и вспоминает о том, как сильно изменилась дочь, с тех пор как стала работать в министерстве. Распрощались они холоднее, чем обычно.

В эфир ушли последние донесения «Омеги». Томас знает, что машины с радиопеленгаторами находятся уже на соседней улице. И усердные «электрики» крутятся совсем рядом. Он приготовил для них приятный сюрприз. Это, во-первых, ручная граната. Он укрепил ее под столом, на котором стоит рация. Его друг, служивший до разведшколы сапером, научил его этому трюку: как только дверь в комнату снаружи раскроется, произойдет взрыв.

Если рация будет сегодня долго работать, они смогут застать его с поличным. Пока передатчик будет действовать, они подумают, что он сидит, ничего не подозревая, в своей комнате и его можно спокойно окружить и взять. Поэтому он и изобрел это хитроумное приспособление: при помощи магнитного барабана он сконструировал прерыватель, который через определенные промежутки времени имитировал работу телеграфным ключом. Если кто-либо будет подслушивать, то непременно решит, что кто-то радирует. Они явятся, чтобы схватить радиста, и вот тогда-то…

Кроме того, в беззаботном велосипедисте никто не заподозрит радиста, потому что тот должен еще сидеть у рации, иначе радиопеленгаторы перестали бы улавливать сигналы.

Все вещи уже уложены. В том числе и новые документы, которые принес Тео. Велосипед стоит у задней двери, ведущей в другой двор фабрики. Он примыкает к улице, на которой нет машин. Все двери тщательно смазаны и не издают ни единого скрипа. Томас последний раз окидывает взглядом комнату, служившую ему эти дни и домом, и рабочим местом. Еще раз проверяет рацию. Она работает, его взрывное устройство действует. Он включает его и выходит из комнаты, не погасив света. Он представил себе, как они уставятся на луч света, выбивающийся из-под двери. Он тихо спускается по лестнице. Во двор они еще не ворвались. Он ловко минует все препятствия, потому что знает, где они находятся. Непрошеные гости не могли бы передвигаться так бесшумно. Велосипед стоит на месте. Он тихо катит его по двору, открывает калитку на улицу, садится и едет. Он едет спокойно, без бросающейся в глаза поспешности.

От следующего угла улицы навстречу ему идут двое мужчин. На багажнике у Томаса сумка и котелок, как у рабочего, который едет к своей смене. Мужчины оглядывают его. Велосипедист бормочет что-то похожее на приветствие. Он спиной чувствует их взгляды. Только не торопиться. Если они не закричат, можно считать, что дело удалось. Он сворачивает на другую улицу, едет дальше, мимо полицейской машины. Никто не обращает на него внимания. Вот и улица, ведущая на север от Берлина. В его документах написано, что он следует в Нейстрелиц, в одно из вновь сформированных подразделений. В Гранзее его ждет Тео с военной формой. Может быть, лучше поехать по главной улице?

Так он доберется быстрее, но боковые улицы безопаснее. На главной улице они могли соорудить уличные заграждения. Взрыва все еще нет.

Минут пять он едет по широкой аллее, и тут раздается приглушенный расстоянием взрыв. Томас сворачивает в переулок. Езда на велосипеде доставляет ему удовольствие, и он сильнее нажимает на педали.

Пауль Пихотка неподвижным взглядом сморит на свой письменный стол, на котором в безупречном порядке разложены листы чистой бумаги. Что записать? За что еще приняться? Эти дилетанты из радиоконтроля испортили все дело. Радист ускользнул, рация непоправимо испорчена, два его сотрудника ранены.

Гизеле Клосс дано категорическое указание никого к нему не впускать. Ежедневный звонок, которым его вызывали для рапорта бригадефюреру, еще не раздался. Может быть, Шелленберг уже в курсе? Телефон не звонит, и Пихотку все больше и больше охватывает страх. К тому же он знает, что, как только ожидаемый звонок раздастся, страх сожмет железными пальцами его сердце. Наконец в голову ему приходит идея, пусть не спасительная, но способная по крайней мере отсрочить расплату. Он с поспешностью покидает свой кабинет, чтобы телефонный звонок не застал его в последнюю минуту.

— Клоссхен, — кричит он секретарше, — если меня будут опрашивать, скажите, я поехал к старой фабрике еще раз осмотреть следы, вы в курсе!

«Выбор еще беднее, чем несколько дней назад», — решает Удо фон Левитцов, осматривая витрину ювелирного магазинчика, прежде чем войти.

Невзрачный пожилой продавец приветствует его, не поднимая глаз, и просит пройти в соседнюю комнату.

— Деньги у вас с собой? — спрашивает он, показывая на маленький стол, на котором на подушечках голубого бархата разложены великолепные кольца.

Не отрывая глаз от колец, Удо вытаскивает из бумажника пакетик с фунтами.

— Прошу! — Он бросает деньги на стол, склоняется над кольцами. И вдруг чувствует сквозняк. Удо поднимает глаза.

Вторая дверь, ведущая в эту комнату, открыта. На пороге стоят два молодых человека.

— Вы арестованы, — произносит один.

Второй быстро защелкивает на руке Левитцова наручники, прежде чем Удо успевает понять, что с ним происходит. Тут Удо начинает протестовать. Он называет себя, свою должность.

Но они не слушают его.

— Расскажите все это в другом месте. А сейчас заткнитесь! Вы пойдете с нами!

Оба молодых человека выходят. Прикованный к одному из них наручниками, Удо вынужден идти следом, стараясь приноровиться к движениям ведущего его мужчины. Ему больно. Он садится в машину и всю дорогу сидит как оглушенный, не в силах собраться с мыслями.

Процедуру помещения в следственную тюрьму он вначале воспринимает довольно бесстрастно. Но когда у него отбирают его вещи, документы, все, что у него было при себе, он пытается сопротивляться.

Чиновник бьет его по лицу.

Несколько минут спустя Удо стоит в зловонной камере, слышит, как за ним захлопывается дверь, скрипит замок, стучат задвижки, и чувствует, как его охватывает полное отчаяние.

Хильда Гёбель предлагает своему коллеге Хагедорну сигарету. Он изумленно смотрит на нее. «Раньше она никогда не делала ничего подобного», — думает он.

— Возьмите и не смотрите на меня такими глазами. Должна же я рассчитаться с вами за ландыши. Возьмите всю пачку. Вы же знаете, я не курю.

Он благодарит и в ответ делится с ней несколькими злободневными историями. Хильда Гёбель хохочет, как никогда, и это значительно улучшает его настроение. «Я сегодня в форме», — думает он.

Но хорошее настроение его коллеги имеет под собой другую почву. Еще до начала работы Тео передал ей, что Томас вне опасности. Они встретились в Гранзее, и Тео проводил его до казармы в Нейстрелиц.

После обеда Иоахим Хагедорн приносит последнюю новость, над которой Хильда Гёбель уже не смеется: советник Удо фон Левитцов арестован.