К моменту, когда Зборовский с двумя полными флягами в руках появился на пороге терема, приготовления у Всесвята шли уже полным ходом.

— Хотите посмотреть, барон? — с хитрым прищуром спросил чародей, вышедший забрать принесенные воды.

— Разумеется, Светлейший, но… — Зборовский скептическим взглядом окинул свой заляпанный грязью и промокший дорожный костюм. — Мог бы я сначала переодеться?

— О да, барон, простите великодушно. Грыцько!

Из холопской выбежал заспанный Грыцько.

— Свежую одежду его милости! А потом проводишь господина барона в малую светёлку. Да поторопись, любезный!

Посмотреть на волшебство, творимое одним из сильнейших магов Круга Земель, было величайшей честью, а кроме того — очень интересным и полезным опытом, который несомненно пригодится Зборовскому в будущем. Поэтому он безропотно и скоренько переоделся в предложенный ему типично белозерский костюм — просторные шаровары, подпоясанные зеленым кушаком, и рубаху-косоворотку, тоже украшенную зеленой вышивкой, — и поспешил за Грыцьком в пресловутую "малую светёлку". Вопреки своему названию, помещение оказалось весьма просторным — с десяток шагов в длину и чуть меньше в ширину, и к тому же высоким — в два человеческих роста. В отличие от других помещений терема, в которых горели зажигаемые прислугой свечи, лаборатория была освещена бледным магическим светом жемчужно-серого оттенка, который сам собой лился со всей поверхности потолка. Всесвят, одетый в короткую бирюзово-зеленую мантию поверх обычных штанов и сорочки, совершал какие-то манипуляции у длинного деревянного стола, стоявшего посередине залы. На противоположных концах этого стола сейчас стояли две чаши: оловянная со стороны заката и золотая — с того края, где за окном уже начинал брезжить рассвет. Именно в эти чаши, очевидно, перекочевала жидкость из двух фляг, принесенных Зборовским, и теперь маг прокладывал от одного сосуда к другому какие-то дорожки, светящиеся в полутьме всеми пятью цветами радуги.

— Пришли, не заблудились? — В голосе Всесвята звучали самодовольные нотки. Верховный чародей был отнюдь не чужд тщеславию и явно радовался возможности произвести впечатление на титулованного иностранного гостя.

— Вот, посмотрите, барон! Две тинктуры, в просторечии называемые живой и мертвой водой, соответственно — в своей главной, водной стихии должны содержать как более чистые аспекты: Армана — для "aqua vita" и Тинктара — для "aqua morta". Та влага, которую вы мне принесли, изначально уже обогащена необходимыми аспектами, каждая своим. Собственно, судьба Юрая уже решена приговором Танненхильд, и будь он просто воином, павшим от меча или стрелы, с моей сегодняшней задачей справился бы любой хоть сколько-нибудь обученный маг. Даже ваш бездарь Сальве!

Разумеется, архимаг был прекрасно осведомлен о том, что высший пост в энграмской Обсерватории перешел к Клариссе, но не отказал себе в удовольствии лишний раз пнуть ее предшественника: малоспособный, самоуверенный и нахрапистый Вачи Сальве за годы своей службы в должности верховного мага Великого Княжества сумел, кажется, наступить на хвост всем своим коллегам без исключения.

— Но ваш Юрай использовал магию. Неумело использовал и, судя по всему, совершенно не понимая, что он вообще делает — продолжал Всесвят, продолжая совершать какие-то манипуляции над поверхностью стола между чашами. — А в результате исчерпал свою ауру полностью, до самого донышка. Потоки всех пяти стихий в нем замерли: всё ушло в этот дикий и сумбурный телепорт. Абсолютно всё, до последней капли, ведь он же еще и вас умудрился с собой прихватить! И поэтому мне придется теперь провести полное разделение структуры воды, по всем элементам до единого. Задача эта, доложу я вам, более чем непростая, мало кому по зубам.

Маг горделиво прокашлялся, прежде чем продолжить.

— Знала моя сватья, к кому вас вести надо! Но и то, мне пришлось попросить ее сегодня о помощи, слишком уж крепко спаяны воедино силы и престолы Двух Богов, а разделение должно быть предельно полным…

Действительно, Теннеке молчаливо сидела в углу светёлки, пристально наблюдая за происходящим.

— Что ж, можно и начинать: для нашей процедуры, видите ли, наиболее подходит именно закатное или рассветное время, когда элементы дня и ночи имеют равную силу…

Верховный маг отступил от стола на три шага, жестом указывая Зборовскому сделать то же самое, и низким зычным голосом начал читать свое заклинание: "Девидèре, сепарàре, инкòрпоре…"

По мере того, как магическая воля Всесвята обретала словесное воплощение, ближайшая к окну часть комнаты с золотой чашей становилась все светлее, а в противоположной стороне, над чашей оловянной, постепенно сгущалась темнота. Постепенно голос чародея обретал всё большую силу и властность, а радужная дорожка, соединяющая чаши, заискрилась и запульсировала. Краем глаза Влад заметил, как со своего сиденья встает Теннеке… Впрочем, нет, уже истинная Танненхильд Олбеорнсдоттир, в полной силе и во весь свой огромный рост, с крылами за спиной и с мечом в руке. Наконец, когда блеск радужной искрящейся полосы вдоль стола стал совсем нестерпимым, прозвучали завершающие слова заклинания: "Инкòрпоре, девидèре, сепарàре… Хокк!!!"

Одновременно с этим резким, "закрепляющим" колдовство возгласом Всесвята Танненхильд молниеносным движением рубанула своим мечом стол ровно посередине, с оглушительным свистом рассекая его на две половины.

— Ох, грехи мои тяжкие, — уныло подумал всесвятовский столяр, разбуженный в своем углу на людской половине терема этим бьющим по ушам звуком. — Опять барину новый стол мастерить!

Дальнейшие события барон Зборовский осознавал уже с трудом — сказывался весь безумный прошлый день и последовавшая за ним бессонная ночь. Кажется, они медленно и осторожно шли втроем из светелки в Юраеву палату: впереди Всесвят, ладони которого еще слегка светились после сотворенного заклинания, постепенно угасая. За ним — валькирия, уже возвратившаяся в образ светской дамы Теннеке, с золотой чашей живой воды в правой руке. Барон шел последним, стараясь старательно не расплескать мертвую воду из той чаши, которую он держал в руке левой: "В шуице, барон!" — просьба чародея была равнозначна приказу.

Когда они вошли в палату и остановились у постели Юрая, маг сначала плеснул на застывшее тело водой, зачерпнутой у Влада. Из произносимого при этом заклинания Зборовскому запомнилось только"… что разъято, соедини; что разбросано, собери; что отверсто, замкни!" Потом настал черед воды из золотой чаши: "… пробудись, заснувшее; взрасти, отмершее; восстань, павшее!" Взмах рук Всесвята, изумрудно-зеленый всполох колдовской молнии… И ровное, с легким всхрапом дыхание Юрая.

— А теперь всем — отдыхать! - подытожил чародей, вытирая со лба капельки пота. И ехидно добавил вполголоса:

— Впрочем, ваш недоумок Сальве уже давно отдыхает в сторонке. Да уж, ему такое не по зубам!

……

Увы, многомудрый архимаг ошибался. То, чем был занят в данный момент лорд Сальве, не слишком походило на отдых. Хотя в этот рассветный час тяжким испытаниям подвергались не упомянутые Всесвятом зубы опального Вачи, а скорее — его язык. Никто из близко знавших волшебника не поверил бы своим глазам, увидев его сейчас, но факт остается фактом: лорд Сальве в чем мать родила стоял на коленях перед ложем, на котором развалилась, высоко задрав юбки и раскинув ноги, черноволосая донна Мадлейн, и послушно вылизывал ее пахучую мохнатку.

А ведь начиналось все совершенно безобидно и многообещающе. Сальве спокойно проследовал за дамой на улицу, не задавая никаких вопросов — хорошо известно, что полчаса молчания в присутствии женщины позволяют добиться намного большего, чем два часа настойчивых уговоров. Так что Вачи решил не торопить события. Настораживало лишь то, что незнакомка оказалась полностью закрыта для магического изучения: все поисковые заклинания бесследно исчезали в туманной дымке, которую рассеивал небольшой круглый амулет, кулоном на цепочке притаившийся в глубинах её декольте. Зато сам амулет был явственно различим колдовскому взору, и спутать его было невозможно ни с чем. "Арм-и-Тин", или, в просторечии, армитинка, выглядит как круглый диск, разделенный волнообразной кривой на две одинаковые изогнутые части; словно две змеи кусают друг друга за хвост, сцепившись в кольцо. Такой знак — символ веры в Двух Богов — начертан на входных воротах каждого храма, а глубоко верующие и богобоязненные люди вышивают его на своей одежде или носят как украшение. Но тот амулет, который имела на себе безымянная брюнетка, недвусмысленно указывал, что его владелица — дама далеко не простая. Темная половина ее диска была выполнена из обсидиана, светлая же — из золота, а намолен он был настолько сильно, что смог успешно противостоять магии Сальве. И это при том, что Сальве был чародеем весьма могущественным и своей силы после вынужденного отъезда из Вильдора отнюдь не растерял!

Поэтому перед богато украшенной каретой, к которой подвела Вачи таинственная незнакомка, он остановился и, не прерывая молчания, вопросительно посмотрел на женщину. Вопросительно и многозначительно.

— Донна Мадлейн, к услугам Вашего Сиятельства, — тотчас же представилась брюнетка, слегка приседая в реверансе. — Я представляю в Эгедвереше интересы асконской короны, а в данный момент имею честь пригласить вас к себе на вечерний кофий… Для обсуждения вопросов, представляющих взаимный интерес.

— Вот как? Ну что же, донна, благодарю вас за приглашение и с удовольствием его принимаю. — И лорд Сальве самоуверенно поставил ногу на ступеньку кареты.

Ах, ничто так не способствует обстоятельному и приятному разговору, чем чашка горячего и пахучего напитка из шахварских зерен — это известно каждому, хотя позволить себе такое удовольствие могут очень и очень немногие, слишком уж он дорог. А пока Вачи и пригласившая его дама неспешно следовали к особняку Мадлейн — располагавшемуся в лучшей части высокого города и совсем неподалеку от великокняжеского втородворца — чародей напряженно обдумывал, как же ему следует себя сейчас вести и как выстроить разговор. Слишком многого требовать не стоит, тем более что место верховного мага королевства Асконы вакантным отнюдь не было, и вряд ли дон Саонегру согласится добровольно расстаться со своей должностью. Но и продавать себя задешево тоже нельзя. Тем более, что лорд Сальве находился в выигрышном положении: не он искал для себя места при дворе, а наоборот — его разыскали и в его услугах нуждаются. Остается только уточнить, в каких именно услугах и кто нуждается, а цену можно будет назвать только после этого.

И теперь, когда собеседники и, хотелось бы надеяться, будущие соратники расположились на мягких диванчиках в небольшом уютном холле особняка, а на невысоком столике перед ними уже расточал кофейные ароматы изящный медный сосуд, украшенный эмалью… Вот теперь можно было поговорить и всерьез.

— Итак, прелестная донна, чем обязан вашему благосклонному вниманию?

Сняв наконец свою шляпу с вуалеткой, донна Мадлейн оказалась женщиной на излёте молодости, с крупными и несколько грубоватыми чертами лица. Ее карие глаза постоянно уходили от прямого контакта, но при этом норовили немедленно впиться в тебя, стоит только отвести в сторону свой собственный взгляд. Голос ее тоже был низким и чуть грубоватым, а смех — подозрительным и словно бы угрожающим. Но тем не менее она была предельно любезна и приветлива, в своем роде. И даже красива — жесткой, отстраненной и пугающей красотой.

— Видите ли, Ваше Сиятельство… — Мадлейн каждый раз подчеркнуто выделяла свое обращение к Вачи этим титулом, на который он после отставки формально уже не имел права. — Как вы знаете, процветание королевства Асконы в последние годы многократно приумножилось… Под мудрым владычеством его величества Франсиско, разумеется. И нам хотелось бы соответственно приумножить магические силы и возможности нашего государства, дабы они находились в согласии с его нынешней ролью и весом в Круге Земель. Поэтому мы и сочли возможным к вам обратиться.

— Еще раз прошу прощения, любезная донна, но когда вы говорите "нам", вы имеете в виду Высочайший Двор или Магиум Магистрарум? Обращаетесь ко мне именем короля или именем дона Саонегру?

— О нет, досточтимый лорд, Саонегру здесь совершенно не при чем! — Имя верховного мага королевства Мадлейн произнесла пренебрежительно, почти с презрением и не озаботившись тем, чтобы сопроводить его предписанным титулом. — Скажем, так: я обращаюсь к вам от имени нескольких ближайших приближенных короля. Пребывая в твердой уверенности, что Его Величество это одобрит, как только ему позволит политическая ситуация. А мои поручители… Уверяю вас, это весьма и весьма могущественные люди, и их покровительство многого стоит. Хотя д-о-н-а Са-о-не-гру, — асконская агентка медленно и с растяжкой произнесла это имя, — среди них, увы, не наблюдается.

— Вот даже как… Зато, если я правильно понимаю расстановку сил, среди них наблюдается Его Святейшество, не так ли?!

— На этот вопрос, милорд, я не могу ответить вам ничего определенного, — на мгновение запнувшись, ответила брюнетка. Голос ее мгновенно стал холодным и невыразительным, лишенным каких бы то ни было эмоций, словно у зомби. — Замечу только, что ваша мудрость, равно как и ваша проницательность, намного превосходят мои самые смелые ожидания.

"Ясен пень, — раздраженно подумал Вачи. — Верховный жрец пытается умалить влияние Саонегру, организуя в королевстве второй магический центр силы. И готов ради этого даже допустить какую-то магию в храмах, чего не случалось еще ни разу от начала веков. При этом, разумеется, сам оставаясь в стороне и как бы ничего не ведая. Хорошо, но Равновесие это явно нарушит! То есть, ничего хорошего."

— Видите ли, благородная донна, я весьма и весьма польщен вашим интересом к моей скромной персоне, но чем-то весьма сомнительным эта ваша идея попахивает, если не сказать более. Усиливать магический потенциал королевства, не ставя в известность об этом его верховного мага….

— Прежде всего, Сальве, это попахивает большими деньгами. Золотом.

Донна Мадлейн резко поднялась со своего диванчика и подошла вплотную к магу.

— Герцогским титулом это попахивает лично для тебя, дурень! — Сейчас она говорила резко и жестко, от обходительной галантной дворянки не осталось и следа. — Целым герцогством попахивает, въехал? С землями и крестьянами, с портами и гаванями, с овечьими стадами и с винокурнями. А еще…

Голос женщины опустился почти до шёпота.

— А еще это попахивает вот та-ак!

Подняв юбки, Мадлен быстрым движением провела рукой у себя между ногами, после чего мягко влепила свою мокрую и остро пахнущую ладонь прямо в лицо чародею.

— Как тебе этот запах, а, волшебник?!

Ах Вачи, Вачи! Сиятельный лорд Сальве, до самого недавнего времени верховный маг Великого Княжества Энграмского, безнадежный интриган и довольно неплохой маг, обходительный придворный, любитель бальных танцев, а также издевательств над беззащитными животными. Было в нем много плохого и много хорошего, но вот одного-единственного отродясь не бывало: лорд Сальве оставался девственником. Ведь дар волшебства, от рождения ниспосланный Вачи всемогущими богами, был весьма и весьма невелик, так что чародейскую мощь ему приходилось копить, подавляя в себе все остальные человеческие желания. Ах, как же старательно и самозабвенно берег высокий маг свою невинность, видя в ней залог магической силы! Так что ни разу, ни единого раза за всю жизнь не случилось ему до сего дня вдохнуть этот острый и влажный запах женского лона, женского желания. И когда мокрая ладонь донны Мадлейн внезапно легла ему на лицо, волшебник от неожиданности автоматически сделал резкий вдох…

И сломался навсегда.

Запах лона Мадлейн пробудил где-то в самой глубинной сути лорда Сальве стародавние воспоминания, смутные и едва осознаваемые — о детстве, о матери, об обстоятельствах своего рождения. Пусть никому другому это было неведомо, но сам-то Вачи в потаенных уголках своей памяти никогда не забывал, что был рожден бастардом. Проще говоря, ублюдком. Мать была служанкой в имении, и титулованный хозяин повадился приходить к ней по ночам. Приходил уже и после рождения Вачи — понравилась ему девка, стало быть, да и мальчонка глянулся. И вот именно так, как рука Мадлейн — так пахла мать после того, как уходил от нее большой и бородатый, которому случилось стать его отцом. Так пахли материнские подзатыльники и ругань, если маленький Вачи разлил тарелку супа или забыл покормить барскую кошку. Так пахла Она, имевшая над ним власть — в те давно забытые времена.

И на этом блистательный лорд Сальве сломался. А точнее — был сломан, укрощен и приручен, ибо сопротивляться этому жесткому, указующему голосу женщины и — одновременно — этому запаху из детства он оказался не в силах. Вмиг исчез дворянин и маг, повелевавший стихиями, высокомерно указывавший придворным и на равных беседовававший с монархами… Остался только неуверенный в себе, робкий и неумелый мальчишка, который немедленно заляпал богато изукрашенные шаровары своим семенем, стоило лишь донне Мадлейн хозяйским движением провести ладонью по его детородному органу. Остальное было уже делом техники.

— Прав был Серхио, совершенно прав, — лениво думала донна краем сознания, пока лорд Сальве послушно вылизывал ей промежность. — Подчинить этого энграмского выскочку оказалось не так уж и сложно. Но лизать мохнатку он все-таки не умеет. Мой Серхио делает это гора-аздо лучше…