— Ты мне не все оставила! Тут не хватает… очень многого!

Уна опускает на столик поднос с хлебом, сыром и фруктами, а сама подходит к ногам кровати, где сижу я. Свободное сиреневое одеяние, точная копия того, что она оставила мне, вихрится вокруг ее ног и тела, обрисовывает очертания женственной фигурки. И мне в первый раз закрадывается в голову мысль: похоже, это все-таки не ошибка.

Она оглядывает меня с головы до ног.

— Да вроде все есть.

От смущения на щеках у меня проступает жаркий румянец.

— Но недостаточно же.

Уна с улыбкой наклоняет голову набок.

— Белье и платье. Что еще?

Я встаю, слегка покачиваясь от последних остатков дурноты.

— Ой, ну не знаю… Брюки? Юбка? А туфли и чулки? Или мне босиком ходить?

— Лия… — Я вздрагиваю от этого обращения. — Прости, можно я буду называть тебя просто Лией? Настолько лучше этой официальной Амалии…

Я киваю, и Уна продолжает:

— Когда мы будем выходить из комнаты, я дам тебе сандалии, но здесь, в Святилище, тебе больше ничего не потребуется. А кроме того, я относила твою одежду в стирку. — Она удивленно приподнимает брови. — Да, там и в самом деле полно всевозможных вещей. Должно быть, это очень неудобно — все время ходить настолько стесненной?

Я возмущена: я привыкла считать себя независимой молодой женщиной, а уж тем более после выхода из Вайклиффа — но Уна мгновенно пошатнула это убеждение.

Не удостаивая последний вопрос ответом, я гордо вздергиваю подбородок, изо всех сил стараясь, чтобы не показалось, что я дуюсь и капризничаю.

— Замечательно. Но мне бы хотелось получить назад мою одежду — вдруг она мне понадобится.

Уна идет к двери.

— Я схожу за ней, пока ты завтракаешь.

Она уже закрывает дверь, но я успеваю окликнуть ее:

— Да будет тебе известно, что брюки вместо юбки я ношу только когда езжу верхом!

Она выразительно улыбается и исчезает за дверью. И почему мне кажется, что в глубине души она подсмеивается над моими пуританскими идеалами?

— Луиза будет счастлива видеть тебя, — говорит Уна. — Как и ваш проводник, Эдмунд, хотя он сейчас, насколько я понимаю, отлучился по какому-то делу.

Мы неторопливо идем по длинному каменному коридору, защищенному от стихий одной лишь крышей — совсем как галереи в итальянских палаццо, которые я видела, путешествуя с отцом по Европе.

Я отмечаю про себя, что Соню Уна не упомянула — и хотя, надо полагать, она просто старается быть тактичной, но именно Соня более всего занимает сейчас мои мысли.

— А как Соня?

Повернув голову, я впиваюсь глазами в Уну, чтобы не пропустить ни малейшего нюанса в ее выражении лица, который подсказал бы мне то, что не скажут слова.

Моя спутница вздыхает, оценивающе глядя на меня. А я гадаю, будет ли она честной или, пожалев меня, ничего не расскажет?

— Не то, чтобы хорошо, Лия. Впрочем, Брат Марков тебе подробнее расскажет. В силу своего положения он, верно, знает больше, чем я.

Брат Марков. Интересно, что означает этот титул — и скрытое упоминание положения Димитрия. Но сейчас мне важнее Соня.

— А можно мне с ней повидаться?

Уна качает головой.

— Не сегодня.

В тоне ее звучит такая определенность, что я даже не пытаюсь возражать. Лучше спрошу у Димитрия.

Навстречу нам по галерее идет какой-то джентльмен атлетического сложения, в облегающих брюках и белой рубашке наподобие туники.

— Доброе утро, Уна, — с лукавой улыбкой на полных губах здоровается он.

— Доброе утро, Фенрис, — кокетливо отзывается она.

Выждав, пока он отойдет за пределы слышимости, я спрашиваю:

— Кто это?

— Брат. Один из самых… гм… известных. Я вовсе не собираюсь с ним встречаться, но у него такая репутация, что прямо-таки хочется отплатить ему его же монетой.

— В самом деле? Весьма впечатляет! — смеюсь я. — А кто такие Братья?

— Братья — ну так именно Братья и есть.

— Фенрис твой брат?

Уна смеется.

— Не мой брат. Просто Брат. В том смысле, что он рожден одной из Сестер и еще не решил, покинет ли он нас, чтобы найти свой путь в вашем мире, или же останется служить ордену Сестер.

— Боюсь, я не понимаю.

Уна останавливается и кладет руку мне на локоть, так что я тоже вынуждена остановиться.

— Сестры не прикованы к Алтусу. Если мы захотим, то можем жить в вашем мире, как твои мать и тетя. Однако даже если мы и остаемся на острове, это еще не значит, что жизни у нас замирают. Мы тоже влюбляемся, женимся и рожаем детей, и эти дети, в свою очередь, достигнув определенного возраста, должны выбрать свой путь.

Я все еще не понимаю, при чем тут такой джентльмен, как Фенрис.

— Но они-то кто такие? Братья?

Уна приподнимает брови.

— Не думаешь же ты, что Сестры рожают только Девочек?

Я вспоминаю Генри. Да, не только девочек.

— Значит, Братья — это сыновья Сестер, решившихся завести детей…

Это не вопрос, но Уна все равно кивает.

— И потомки членов Совета Григори, которым, если они остаются на Алтусе, позволено брать в жены только Сестер. Так что все они — наши Братья и, если пожелают, вольны остаться тут, служить ордену Сестер или даже Совету Григори.

Я стою на месте, обдумывая ее слова, но тут замечаю, что моя провожатая уже тронулась с места. Я пускаюсь вдогонку, приходится ускорить шаг, и даже это усилие утомляет меня, а ведь я встала не больше часа назад.

Еще через несколько минут я задаю ей вопрос, что давно интересовал меня.

— Уна?

— Да?

— А Братья живут на острове, прямо с вами?

— Ну конечно. — Вопрос ничуть не удивил ее. — В Святилище, где обитаем мы все.

— Под одной крышей?

Уна улыбается.

— Только в вашем мире, Лия, мужчины и женщины редко живут вместе во взаимном уважении и почтении. Только у вас мужчинам и женщинам не свойственно выражать чувство друг к другу, кроме как в браке.

— Ну… да… но у нас это бывает после свадьбы, разумеется.

Уна склоняет голову на бок, глаза ее становятся серьезны.

— А почему для взаимного уважения и почтения обязательна свадьба?

Ее вопросы осаждают мой и без того взбудораженный ум, покуда я не отгоняю их прочь.

Уна сворачивает в галерею пошире, распахивает дверь справа от нас и, подтолкнув меня вперед, входит внутрь. У меня возникает ощущение, будто я вернулась домой.

Это библиотека. Стены в ней, как и во всем Алтусе, сложены из серого камня, вдоль них выстроены стеллажи — совсем как в папиной библиотеке в Берчвуде. В привычной атмосфере я слегка расслабляюсь, чувствую себя свободнее. Из-за стола близ дальней стены комнаты поднимает голову Луиза. При виде меня лицо ее озаряет улыбка, и подруга бросается ко мне.

— Лия! Я уж думала, ты никогда не проснешься!

Она крепко обнимает меня, чуть отстраняется, разглядывает меня в упор. Лицо у нее вытягивается.

— Что такое? — спрашиваю я. — Со мной все замечательно. Мне просто надо было поспать, только и всего.

— Ты плохо выглядишь! Никогда не видела тебя такой бледной! Ты уверена, что тебе уже следовало вставать?

— Совершенно. Луиза, я же спала почти три дня кряду! Мне просто надо чуть-чуть побыть на солнышке — и румянец снова ко мне вернется.

Я ободряюще улыбаюсь ей, умалчивая о том, что все еще чувствую себя удивительно усталой, что все еще так слаба, что с трудом поела, умылась и оделась.

— Ах, знаешь, тут чудесно. — Луиза задыхается от восторга. В своем новом светло-фиолетовом одеянии она выглядит здоровой и отдохнувшей. — Мне так хочется поводить тебя по окрестностям! Риз показал мне столько всего удивительного!

Я вскидываю брови.

— Риз?

Луиза пожимает плечами и, краснея до ушей, старается напустить на себя безразличный вид.

— Один из Братьев очень предупредителен ко мне.

Я смеюсь, чувствуя себя почти прежней.

— Ничуть не сомневаюсь!

— Брось ты! — Она шутливо шлепает меня по руке, а потом снова порывисто обнимает. — О боже! Как же я по тебе скучала!

Я смеюсь.

— Следовало бы, конечно, сказать, что и я по тебе скучала, но поскольку я провела последние два дня в глубочайшем сне, то, боюсь, не скучала вообще ни по кому.

— Даже по Димитрию? — с лукавой улыбкой спрашивает Луиза.

— Даже по Димитрию. — Я рада возможности удивить ее, пусть и ненадолго. — Разумеется, пока не проснулась. Теперь-то я ужасно по нему скучаю!

Смех ее разносится по комнате, точно свежий ветер — совсем как прежде. Внезапно я вспоминаю про Уну, которая стоит рядом со мной. Как же невежливо я себя вела!

— Ой, простите. Я вас не представила.

На лице Луизы отражается удивление. Она переводит взгляд на Уну, а потом начинает смеяться.

— Уна? Да мы знакомы, Лия. Она составляла мне компанию и заверяла, что ты жива и здорова.

— Отлично, — радуюсь я. — Выходит, мы все знакомы.

Я только собираюсь спросить Луизу про Эдмунда, как дверь у меня за спиной открывается. Я поворачиваюсь на звук, но солнечный свет, льющийся через полуоткрытую дверь, так слепит глаза, что появившаяся на пороге фигура кажется вспышкой золотого света.

Дверь захлопывается, комната снова погружается в полумрак, и я стрелой лечу к новопришедшему и бросаюсь ему в объятия совершенно неприличным для порядочной девушки образом. Мне все равно. Во всяком случае, сейчас. Кажется, прошла уже целая вечность с тех пор, как черные глаза Димитрия последний раз смотрели на меня.

Он смеется, уткнувшись лицом мне в волосы.

— Приятно видеть, что я не один страдал.

— А ты страдал? — спрашиваю я, прижимаясь губами к его шее.

Он снова смеется.

— Невыносимо, каждую секунду, пока тебя не было.

Димитрий чуть откидывается назад, пристально разглядывает меня, а потом целует в губы, не обращая никакого внимания на Луизу и Уну.

— Как ты себя чувствуешь?

— Пожалуй, немного усталой. Ничего, еще чуть-чуть отдохну — и все будет хорошо.

— Алтус — самое подходящее место для отдыха. Идем, я покажу тебе остров. Свежий воздух пойдет тебе на пользу.

Я оборачиваюсь к Уне.

— Можно?

Сама не знаю, почему я спрашиваю у нее разрешения. Странно все это — как можно гулять по острову, когда надо срочно искать недостающие страницы?

— Ну конечно, — отмахивается она и, словно бы прочитав мои мысли, добавляет: — У тебя будет время поговорить с леди Абигайль о цели твоего визита, да и все равно она еще спит.

Я поворачиваюсь к Луизе.

— Не возражаешь?

Она лукаво улыбается.

— Ничуть. У меня свои планы.

Димитрий ведет меня к двери, и я решаю, что чуть попозже расспрошу Луизу о новых, интригующих нотках в ее голосе.

— Тут когда-нибудь бывают дожди?

Я провела на острове всего-то трое суток, а в сознании была и вовсе полдня, однако мне кажется совершенно немыслимым, чтобы на Алтусе когда-либо стояла иная погода, кроме мягкой и солнечной.

— Если бы не было, не видать нам столько яблок.

Он улыбается мне. Мы идем бок о бок по каменной дорожке, а я разглядываю своего спутника, словно вижу в первый раз. Кожа у него сияет здоровьем. Одет он в такие же коричневые брюки и обтягивающую тунику, как и Фенрис, которого мы с Уной встретили по пути в библиотеку. Ослепительная белизна туники оттеняет темные волосы Димитрия, мягкая ткань туго обтягивает мускулистые плечи. Взгляды наши встречаются. В глазах Димитрия зарождается медленная улыбка, и вот он уже улыбается вовсю, многозначительно приподняв брови, как будто знает, о чем я думаю.

Я отвечаю ему улыбкой и, как ни странно, ничуточки не смущаюсь.

Оглянувшись, я впервые могу толком рассмотреть здание, в котором проспала последние дни. Снаружи оно выглядит куда более внушительным, чем изнутри, хотя вовсе не чрезмерно высоким и не помпезным. Сооружение, сложенное из голубовато-серого камня, притулилось на самой вершине холма, куда я пыталась подняться в первый день нашего приезда. Крыша, по всей видимости, облицована медными пластинами, приобретшими мшисто-зеленоватый цвет, тонко контрастирующий с более яркой зеленью раскинувшихся вокруг лугов и темно-изумрудной листвой яблонь.

Тут прелестно, хотя это и слишком слабое слово. Глядя на простирающийся внизу океан, на то здание, что здесь зовут Святилищем, и на маленькие домики вокруг, я ощущаю необъяснимое чувство — тут я на своем месте. Ощущаю неизмеримый покой. Жаль, я не знала раньше, что принадлежу к ордену Сестер. К Алтусу. Как будто бы я обрела некую часть себя, которой мне давно недоставало — часть, утрату которой я полностью осознала лишь обретши вновь.

По дороге нам время от времени встречается кто-нибудь из местных жителей, и Димитрий здоровается с каждым по имени, каждому улыбается своей обаятельной улыбкой — хотя они, как ни странно, по всей видимости, совершенно равнодушны к его обаянию. Например, одна симпатичная старушка в ответ на его приветствие недружелюбно зыркает на нас. Димитрий берет меня за руку. Я думаю, что женщина просто слишком стара и выжила из ума, но когда следующая встречная, совсем еще молодая девушка, отвечает на приветствие Димитрия гневным «Постыдился бы!» — молчать я уже не могу.

Остановившись, я гляжу ей вслед.

— Как грубо! Да что такое с ними? — я поворачиваюсь к Димитрию. — До сих пор все тут были так милы и любезны!

Димитрий опускает голову.

— Да… видишь ли, не все одобряют наше путешествие.

— О чем это ты? Как они могут что-то не одобрять? Мы ведь только и хотим, что найти недостающие страницы, да избыть пророчество раз и навсегда. Не этого ли желают и все Сестры? — Мой спутник молчит, и я начинаю понимать, что, кажется, не все еще до конца осознаю. — Димитрий?

— Они почти ничего о тебе не знают. — Лицо его заливается краской то ли стыда, то ли смущения — видно, что ему нелегко дались эти слова.

Все так просто, что даже не верится, почему столь очевидная возможность до сих пор не пришла мне в голову.

— Это все из-за меня. — Я с минуту смотрю на землю, а потом снова поднимаю взгляд на Димитрия. — Да?

Он кладет руки мне на плечи, смотрит прямо в глаза.

— Лия, это совершенно неважно. — Я не выдерживаю его взгляда, но он приподнимает пальцами мой подбородок, поворачивает мое лицо к себе, так что мне некуда спрятаться, невозможно отвести глаза. — Неважно.

— Нет, еще как важно! — Мои слова звучат слишком резко, но я ничего не могу с собой поделать. Я вырываюсь, отворачиваюсь от Димитрия и шагаю по тропе, на сей раз стараясь не смотреть в лицо встречным.

Через считанные секунды Димитрий нагоняет меня. Он заговаривает не сразу, а когда наконец нарушает молчание, то, судя по всему, очень тщательно выбирает слова.

— Я не защищаю их, но попытайся понять, — говорит он.

Мне ничуть не хочется слушать, что про меня надумали чужие люди, которые даже в глаза меня не видели. Однако Димитрий хочет объяснить все, так что мне следует послушать.

— И что? — отзываюсь я, все так же не оборачиваясь на моего спутника и сосредоточенно разглядывая камни дорожки.

Он вздыхает.

— Ты — единственные Врата, попавшие на Алтус. Ну, в смысле, единственные Врата, которым тут распахнули двери. Это просто… словом, такого еще не бывало. И в прошлом никогда не было. До сих пор Врата всегда были врагом Сестер. Более того, на этот раз роль Врат выпала Сестре. Твои мать с отцом избегли осуждения — по крайней мере, неприкрытого осуждения здесь, на острове, — только потому, что поселились в другом месте.

— Но разве то, что я здесь — не доказательство? То, что я ради этого путешествия рисковала своей жизнью и жизнями дорогих мне людей? — Во мне начинает закипать гнев. Не тот, что я испытывала, узнав о предательстве Сони, а медленно клокочущая ярость, грозящая нарастать и нарастать, пока ей только и останется, что хлынуть наружу.

— Лия, пока ты не нашла недостающие страницы и не использовала их для того, чтобы покончить с пророчеством, Сестрам неведомо, что ты именно это и собираешься сделать. Твоя мать…

Я останавливаюсь и пронзаю Димитрия свирепым взглядом.

— Я не моя мать! Я люблю ее, но я не она.

Он тяжело вздыхает, словно признавая свое поражение.

— Я это знаю! А они — нет. Все, что у них есть, все, на чем они основывают свои суждения и надежды — это прошлое. Твоя мать пыталась сражаться с падшими душами, искала битвы с ними, но не сумела сдержать их натиск — вот что известно Сестрам Алтуса. Вот чего они страшатся.

Я снова иду вперед, но на сей раз медленнее. Димитрий шагает вслед за мной. Некоторое время мы оба молчим. Я отнюдь не сразу набираюсь духа произнести то, что должна, задать вопрос, которого боюсь больше всего. Наконец я снова обращаюсь к Димитрию, с огромным усилием сдерживая дрожь в голосе.

— Значит, ты стал изгоем из-за… из-за отношений со мной? — Димитрий молчит, пытается подобрать слова, чтобы смягчить ответ. — Скажи как есть, Димитрий. Неужели мы с тобой не можем говорить откровенно?

— «Изгой» — пожалуй, резковато, — негромко отвечает он. — Они просто не понимают. Меня уже вызвали на Высший Суд — за то, что я спас тебя от келпи. Это уже сам по себе достаточно скандальный поступок для человека моего…

— Положения? — заканчиваю я за него.

Димитрий кивает.

— Вроде того. Вдобавок, мои романтические отношения с Сестрой, недвусмысленно отмеченной как Врата — в силах которой впустить Самуила в этот мир…

— Ты так говоришь, как будто их выгораживаешь! — Я не могу сдержать горечи в голосе.

— Ничуть. Я просто стараюсь понять их и быть честным в своих суждениях, даже если сами они и не хотят никого понимать.

Ну как на него сердиться? Каждое его слово — чистейшая правда. А что еще важнее — я все больше узнаю о нем и убеждаюсь: он достойный и хороший человек. Как его за это винить?

На этот раз я первой беру Димитрия за руку. Она такая большая по сравнению с моей рукой — и все же я испытываю сильнейшее желание защитить его, как он защищал меня. Не знаю, смогу ли я оградить его от серьезной опасности, но внезапно мне становится совершенно ясно — я что угодно сделаю, лишь бы с ним ничего не случилось.

— Похоже, остается только одно.

— И что же?

— Доказать, что они ошибаются.

В этот миг, улыбаясь Димитрию и глядя ему в глаза, я уверена: у меня все получится.