Новый проводник ничуть не похож на Гарета.

Первое, что бросается мне в глаза — это огненно-рыжая шевелюра. Наш новый спутник здоровается со мной, и лучи солнца ярко вспыхивают в его волосах золотистым заревом.

— Доброе утро. — Димитрий наклоняет голову, но представляться не спешит.

— Эмрис, ваш провожатый.

На вид он гораздо старше Гарета, хотя и младше Эдмунда.

— Доброе утро. Я Лия Милторп.

Я протягиваю ему руку. Эмрис торопливо пожимает ее и запихивает руки в карманы.

Я жду, что он заведет разговор, попытается перед отъездом узнать нас получше, но ничего подобного: проводник разворачивается и идет к своей лошади, гнедой кобылке, привязанной к дереву рядом с Сарджентом и жеребцом Димитрия.

— Пора в путь, — говорит проводник, отвязывая лошадь. — Предстоит долгий день.

Я смотрю на Димитрия, подняв брови в безмолвном вопросе. Он пожимает плечами и идет складывать палатку. Мы свертываем лагерь, кое-как запихиваем палатку в мешок Димитрия, а одеяла в мой. Эмрис неподвижно сидит на лошади. Предложить помощь ему и в голову не пришло. Да и вообще наш новый спутник кажется мне каким-то странным. Пару раз я посматриваю на него, но он глядит куда-то вдаль.

Убрав все следы нашего пребывания, будто никакого лагеря тут и не было вовсе, Димитрий шагает к своему жеребцу, поправляет седло и ставит ногу в стремя. Я наскоро проверяю сбрую Сарджента и тоже сажусь.

Эмрис кивает, пришпоривает кобылку, и второй день нашего путешествия начинается без фанфар и без разговоров.

Не знаю, отчего — потому ли, что мы все ближе к недостающим страницам или же во мне просто разыгралась паранойя, но на протяжении всего дня меня томят дурные предчувствия. Я никак не могу объяснить их или же счесть, что во всем виноват Эмрис — он вполне приятен, хотя и не столь разговорчив, как Гарет.

Мы переваливаем через вершину высокого холма. Впереди показывается город, уютно примостившийся в чаше долины. Издали кажется, будто стройные шпили домов тянутся к самому небу. Я давно не была в городах, и меня одолевает внезапное желание переночевать в гостинице на мягкой кровати, съесть горячий обед, приготовленный не мной, прогуляться по улицам, купить какой-нибудь ерунды в гостеприимно распахнувшей двери лавчонке или выпить чаю в какой-нибудь симпатичной чайной.

К сожалению, мы не едем к городу. Чуть помешкав, точно обдумывая наилучший путь, Эмрис забирает влево. Мы скачем через пшеничное поле, золотое в мареве яркого солнца, и берем курс на какое-то угольно-черное пятно вдали. Через некоторое время я понимаю, что это каменный фермерский домик, притулившийся на самой опушке леса. За домом и амбаром тянутся к небу вековые деревья.

Я гадаю про себя, станет ли этот дом нашим приютом для очередного ночлега или же, возможно, местом встречи с более разговорчивым проводником. Но нет, мы проезжаем мимо, и мальчуган, что кормит во дворе кур, жадно клюющих зерно у него под ногами, смотрит на нас во все глаза.

— Bonjour, Mademoiselle. — Здравствуйте, мадемуазель.

Мы с мальчиком встречаемся взглядами, и он улыбается во весь рот.

«Франция», — думаю я, улыбаясь ему в ответ.

— Bonjour, petit homme. — Здравствуй, малыш.

Улыбка его становится еще шире, а я радуюсь тому, что, даже почти не зная французского, смогла хоть что-то сказать.

Сразу за лесом притаилась тень. Мы въезжаем под деревья, и солнце скрывается из виду. Этот лес не такой густой, как чащоба, которой мы ехали в Алтус. Свет находит дорогу сквозь листву, образуя на земле причудливые узоры. Здесь очень красиво, но на сердце у меня тяжело и тревожно: слишком многое напоминает о мрачной дороге к Алтусу, о тех днях, когда время словно застыло, а я утратила ощущение не только его, но и себя самой.

По пути нам попадается только одно интересное место: поросшая мхом каменная колонна, стоящая посреди леса. Впрочем, для Европы не редкость подобные каменные руины и древние святыни, хотя вот эта чем-то напоминает мне Эйвбери — упомянутый в пророчестве древний каменный круг.

Проезжая мимо колонны, я не могу оторвать от нее глаз. Эмрис, по обыкновению, тих и равнодушен к окружающему; Димитрий позади меня тоже молчит. Я не спрашиваю их, что это за камень.

Через некоторое время Эмрис оглядывается на нас через плечо.

— Там впереди есть вода. Удобное место для привала.

Это самая длинная фраза, которую он произнес с самого утра.

— Привал — какая чудесная мысль! — с улыбкой соглашаюсь я.

Эмрис улыбается в ответ, но как-то натужно, словно через силу.

В отличие от большинства ручьев, встреченных нами по дороге, этот ручеек скрыт в тени леса и с тихим журчанием вьется меж деревьев. Мы пьем и наполняем дорожные фляги.

Внезапно Эмрис обращается ко мне.

— Отдохните, мисс. Я с радостью позабочусь о лошадях. Сдается мне, вы и так немало настранствовались. До нужного места мы доберемся только к ночи. Самая пора немного отдохнуть.

— Ой, ну право же… Ничего страшного, я сама прекрасно позабочусь о моем коне. Мне не хочется никого обременять.

Я умалчиваю о том, что перспектива отдохнуть, даже совсем немного, выглядит на редкость заманчиво.

Первоначальное изумление Димитрия сменяется согласием.

— Лия, Эмрис прав. У тебя усталый вид. Мы и сами справимся с лошадьми.

При одной мысли об отдыхе все силы покидают мое тело.

— Ну, если ты уверен…

Димитрий наклоняется ко мне и целует в щеку.

— Уверен. Подремли немного, а мы пока напоим коней.

Я отхожу к озерцу солнечного света близ воды, опускаюсь на сухую траву. После беспокойной ночи сон слетает ко мне в мгновение ока. Я откидываюсь на спину и крепко засыпаю под колыбельную текущей воды.

Прикосновение Димитрия выдергивает меня из сна. Он ласково поглаживает пальцем мое запястье, и я улыбаюсь, желая оттянуть момент, когда снова придется садиться в седло.

— Ты меня так просто с места не сгонишь, — лениво говорю я сквозь дрему.

Я чувствую, как он берет меня за руку, и что-то мягкое скользит у меня по запястью, с внутренней стороны.

— Да ты не слушаешь! — дразню я.

Голос, что отвечает мне, тих, почти неслышен.

— Все будет так просто — если только сделаешь, как велят.

Это не голос Димитрия!

Я открываю глаза и выдергиваю руку. Передо мной на коленях стоит Эмрис, держа что-то в руке. Что-то на черной бархатной ленточке.

Медальон!

— Что… Что вы делаете?! Отдайте! Это не ваше!

Я скашиваю глаза на руку, на которой нет отметины. Да, так и есть. Медальон сняли, пока я спала. Я пытаюсь высмотреть, где же Димитрий, при этом не отводя глаз от Эмриса. Однако берег у него за спиной пуст.

— Я не хочу причинять тебе боль. Просто выполняю, что велено.

Эмрис не вздрогнул, не отшатнулся — похоже, его не страшит вмешательство Димитрия, и это пугает меня сильнее всего.

Что Эмрис с ним сделал?

Я отползаю по твердой неровной земле, упираюсь спиной в дерево. Прочный, надежный ствол — однако мне у него защиты не обрести. Дальше бежать некуда.

— Пожалуйста, не трогайте меня.

Голос у меня жалобный, слабый, но я слишком испугана и не могу сердиться на себя за это.

У меня есть миг, один только миг на то, чтобы внутренне проклясть свою же глупость. Только теперь мне вспомнились слова Гарета: «Леса вам больше не грозят». А мы-то как раз в лесу! Ехали по нему столько часов — и сейчас еще в тени вековечных деревьев.

Как же мы ни о чем не догадались?

Эмрис встает и с решительным видом делает шаг вперед. На этот раз он обходится без уговоров: бросившись ко мне, хватает меня за руку и пытается прижать медальон к запястью с отметиной. Я отчаянно брыкаюсь, стараясь выдернуть руку, но мой противник гораздо сильнее меня.

Эмрис крепко держит мое запястье. Сухой бархат шелестит по коже, медальон — холодный и завораживающий, как море, в котором я чуть было не утонула — врезается в тело. Здоровенные руки Эмриса сражаются с застежкой. И тут за спиной моего врага, одержимый яростью, возникает новый персонаж этой драмы.

Я с трудом узнаю Димитрия — лицо его искажено злобой, по лбу катится струйка крови. Он одним махом сдергивает Эмриса с меня, швыряет в сторону и с неописуемой ненавистью наносит удар по поверженному противнику.

Впрочем, мне не до того. Я поспешно пытаюсь сорвать с запястья медальон, но расстегнуть застежку удается не сразу. Наконец я справляюсь с ней, и меня охватывает неудержимая дрожь. Медальон выпадает из ослабевших рук, но я и не думаю его подбирать. Он мой. Только мой. Куда бы я ни пошла, он найдет дорогу ко мне.

Не обращая внимания на медальон, я бросаюсь к Димитрию, который ожесточенно пинает Эмриса. Наш проводник корчится, перекатывается по земле, стонет и держится за живот.

— Прекрати! Прекрати! — кричу я, хватая Димитрия за плечи. — У нас нет на это времени!

Димитрий дышит часто и тяжело, грудь у него бурно вздымается и опадает, глаза полны дикого безумия. Он смотрит на меня, точно не узнаёт, и я с ужасом гадаю, не потерял ли он рассудок, помнит ли вообще, кто я такая. Внезапно Димитрий притягивает меня к себе, прижимается всем телом, зарывается лицом мне в волосы, и его дыхание слегка выравнивается.

Я отстраняюсь и осматриваю рану Димитрия — кожа рассечена на лбу у самых волос, кровь течет не переставая. Мне хочется ощупать рану, но я отдергиваю руку, боясь сделать ему больно.

— Что произошло? — спрашиваю я.

Димитрий подносит руку к виску, вытирает кровь и недоуменно смотрит на нее, точно не признает.

— Не знаю. Наверное, он треснул меня чем-то. Помню только, как стоял у реки, а потом очнулся на берегу и услышал твои крики. Тут я и рванул со всех ног.

Внезапно в нескольких шагах от нас раздается шорох листьев. Мы с Димитрием поворачиваем головы на шум: Эмрис, поднявшись с земли, бежит к лошадям с проворством, поразительным для человека, которого только что жестоко избили. Вскарабкавшись на свою кобылку, он без единого слова скачет в лес.

Мы не пытаемся остановить его. Зачем? Его услугами мы все равно воспользоваться не сможем.

Я перевожу взгляд на Димитрия.

— Он из падших душ?

Димитрий качает головой.

— Вряд ли. Падшие души куда опасней. Похоже, они хотели расправиться с нами самым простым способом: подкупили крестьянина и пообещали щедро заплатить ему, если он заведет нас куда-нибудь.

Я вспоминаю слова, сказанные мне этим самым Эмрисом: «Просто выполняю, что велено».

Вздохнув поглубже, я обвожу взглядом чащу.

— У тебя есть хоть какое-то представление, где мы?

Он качает головой.

— Не особо. К тому же, можно смело сказать, что Эмрис всю дорогу вел нас совсем не в ту сторону.

Меня одолевает отчаяние, ощущение полного краха. Отвернувшись от Димитрия, я иду к реке, поднимаю с земли медальон, обвязываю ленточкой запястье. Неужели тут нашему путешествию и конец? После всего, что мы преодолели, после всего, что прошли, — свернуть из-за какого-то слабовольного проводника, которого призрачное воинство сумело переманить на свою сторону? Кто знает, удастся ли мне вообще найти эти страницы после смерти тети Абигайль? Она одна хранила их тайну, она одна могла подготовить столь тщательно продуманное путешествие.

Но она умерла.

Димитрий хватает меня за плечи.

— Лия! Все будет хорошо! Разберемся.

Я вихрем разворачиваюсь к нему. Безнадежность, захлестнувшая меня с головой, вырывается наружу.

— Как разберемся, Димитрий? Как? Мы затеряны посреди неведомого леса. Вдобавок… — Я отворачиваюсь от него и смеюсь, но смех отдается во рту горечью. — Вдобавок, мы даже не знаем, куда идти! У нас нет ничего, Димитрий! Ничего, что направило бы нас отсюда к цели — кроме загадочного слова. — Я опускаюсь на валун на берегу ручья. Гнев вытекает из меня, точно вода. Остается одно лишь отчаяние.

— Какое еще слово? — спрашивает Димитрий.

— Что? — Я непонимающе гляжу на него.

Он подходит ко мне, приседает на корточки, так что глаза наши оказываются на одном уровне.

— Ты сказала «Ничего, что направило бы нас к цели — кроме загадочного слова». Какого слова?

Я все еще не решаюсь выдать тайну, которую доверила мне на смертном одре тетя Абигайль. С другой стороны, выбора нет: если нельзя довериться Димитрию, то у меня вообще никого не осталось. Я глубоко вздыхаю.

— Перед смертью тетя Абигайль велела мне запомнить слово, которое приведет нас к страницам, если мы заблудимся и потеряемся. Но что нам проку сейчас от этого слова? Мы остались без проводника, да и вообще, очень может быть, это слово всего лишь бред умирающей.

Он заглядывает мне в глаза.

— Лия, что это за слово?

— Шартр, — послушно отвечаю я, хотя и сейчас оно говорит мне не больше, чем в прошлый раз, когда я впервые услышала его из уст тети Абигайль.

Помню я и то, что добавила она потом: «…у ног Хранительницы. Не дева, но Сестра». Этими словами я с Димитрием не делюсь. Во всяком случае, пока. Они предназначались для меня одной. В конце концов, очень может быть, я стану следующей Владычицей Алтуса. Вполне уместно, что тайны тети Абигайль перешли ко мне.

Глаза Димитрия устремлены куда-то вдаль. Поднявшись, он отходит от меня.

— Димитрий! — окликаю я его, вскакивая. — Что случилось?

Он оборачивается не сразу, но что-то в выражении его лица дает мне основания для надежды.

— Это слово… Шартр…

— Что?

Он качает головой.

— Старшие в Алтусе рассказывают детям сказки и предания: так у нас передается история — из уст в уста. Культура Сестер и ордена Григори не верит в то, что историю можно записать. Наши предания изустно переходят из поколения в поколение.

Я киваю, стараясь не терять терпения, хотя мне отчаянно хочется, чтобы он наконец перешел к существенному.

— Шартр — это какая-то церковь… Нет! Не так. Это город, в котором есть собор. Чем-то важный для ордена Сестер. — Он подходит ко мне, глаза его пылают огнем. И я понимаю — он вспомнил. — Там… Там есть какая-то пещера. Что-то вроде грота, под землей.

— Не понимаю, какое отношение это имеет к нам.

Он качает головой.

— Не знаю. Говорят, там есть священный источник — в древности его почитал наш народ. По преданию, под зданием проходит какой-то поток… энергии…

Ага!

— Димитрий?

— Да?

— А где находится этот самый Шартр? — Я должна задать этот вопрос, хотя, кажется, уже знаю ответ.

Взгляды наши встречаются, мы знаем ответ:

— Во Франции.

Я пытаюсь собрать воедино все, что нам известно, и придумать, как воспользоваться этими сведениями, хотя крохотная надежда кажется совсем шаткой.

— Каждый уголок Франции на коне не объедешь, во всяком случае, без проводника. Если страницы и в самом деле спрятаны в Шартре — чему у нас пока нет доказательств, — то, может статься, нас отделяет от города много дней пути.

Димитрий мотает головой.

— Вряд ли. Где бы ни были спрятаны страницы, едва ли до них больше суток пути. Припасы, что нам дал Гарет, уже на исходе — это заставляет меня думать, что наше путешествие задумывалось не слишком долгим. Вдобавок, мы можем положиться на то, что Гарет вел нас в нужную сторону. Если вернуться в те места, которые мы прошли вместе с ним или вскоре после расставания, то наверняка окажемся близко к намеченному маршруту.

Во всем, что он говорит, есть какой-то загадочный, но совершенный смысл. Иного способа действия придумать я не могу, и на губах моих впервые за много часов расцветает улыбка.

— Ну что ж. Чего мы ждем?