— Доброе утро, Лия.

Филипп входит в комнату, всем видом излучая уверенность и властность. Тонкие морщинки вокруг его глаз стали заметней, чем прежде, и я про себя гадаю, что тому виной — усталость от разъездов или же просто возраст, ведь он почти годится мне в отцы.

— Доброе утро. Садитесь, пожалуйста. — Я устраиваюсь на софе, а Филипп занимает стул у камина. — Как прошла поездка?

Мы стараемся не употреблять определенные слова и фразы — чтобы стороннему слушателю понять нашу беседу было не так-то легко.

Он качает головой.

— Это не она. Я питал самые горячие надежды, но… — Сокрушенно покачивая головой, он откидывается на спинку стула. На лице его еще явственней проступает разочарование. — Иной раз я отчаиваюсь, удастся ли нам найти эту девушку, не говоря о четвертом, пока безымянном участнике.

Я борюсь с разочарованием. Филипп Рендалл неутомимо старается найти два оставшихся ключа, и не его вина в том, что мы до сих пор не преуспели в наших поисках. У нас есть только имя — Хелен Кастилла — из списка, что так ревностно защищал Генри, и нам по сей день не удалось найти ни одной обладательницы этого имени, у которой была бы еще и отметина. Пророчество определило, что два оставшихся ключа, как Соня с Луизой, должны быть отмечены знаком Йоргуманда и рождены близ Эйвбери около полуночи первого ноября 1874 года. С того дня прошло почти семнадцать лет, и неупорядоченные записи рождений по английским деревням в той округе никак нам не помогли.

Хелен может быть где угодно. Да вполне могла и умереть.

Я стараюсь подбодрить Филиппа.

— Наверное, нам впору радоваться. Будь это легко, их бы уже кто-нибудь другой отыскал. — Он благодарно улыбается, а я продолжаю: — Уж если вы их не нашли, Филипп, то и никто не найдет. Не сомневаюсь, мы в самом скором времени снова выйдем на след.

Он вздыхает, кивая.

— Да нитей-то всегда более чем достаточно, но какую из них не проследишь, всякий раз оказывается то ли родимое пятно на запястье, то ли шрам от старой царапины или ожога. Наверное, теперь придется несколько дней потратить на просмотр последних сообщений, разобрать их по степени важности. А там уже я буду планировать следующую поездку. — Взгляд его останавливается на двери библиотеки, а потом снова обращается ко мне. — А вы? Слышали что-нибудь новое?

От этого вопроса настроение у меня портится. Невозможно поверить, чтобы тетя Абигайль и Совет Григори не знали о передвижениях Элис на Равнинах и о том, каким запретным образом она использует свою силу. А если так — значит, это лишь вопрос времени, когда меня призовут в Алтус и заставят вернуть страницы, пока Элис не стала еще сильнее.

Я качаю головой.

— Нет. Хотя, возможно, скоро и мне предстоит путешествие.

Он выпрямляется на стуле.

— Путешествие? Но уж, верно, вы не собираетесь путешествовать в одиночестве?

— Боюсь, что так. Ну, то есть, конечно, со мной будет Соня, и, наверное, нам понадобится провожатый, но в остальном мы будем одни.

— Но… куда вы поедете? Надолго ли?

Я почти ничего не скрываю от Филиппа. Перед смертью отец нанял его, чтобы отыскать недостающие ключи, и он знает о пророчестве больше, чем любой другой — не считая только нашего кучера Эдмунда. Но все равно я не посвящаю его во все подробности — ради его и моей безопасности. Падшие души коварны, сила их безмерна. Они могут изыскать способ, как бы использовать Филиппа в своих целях.

Я улыбаюсь.

— Скажем просто, что это путешествие необходимо и связано с пророчеством и что я вернусь при первой же возможности.

Внезапно он выпрямляется и проводит рукой по волосам, взъерошивая их жестом, исполненным совершенно мальчишеской досады. Сейчас он выглядит совсем молодым, и я потрясенно осознаю: да не так уж он и стар, как мне казалось, несмотря на всю его спокойную уверенность и мудрость, которые напоминают мне об отце.

— Вам и в Лондоне-то находиться опасно, а о подобном путешествии и думать нельзя! — Он выпрямляется. — Вот что. Я еду с вами.

Я прохожу через комнату и беру его руки в свои. Почему-то это совершенно не кажется неприличным или неуместным, хотя с тех пор, как я уехала из Нью-Йорка, от Джеймса, я ни разу не касалась мужчины.

— Дорогой Филипп, это невозможно. Я не знаю, сколько времени буду отсутствовать, и вам куда как больше смысла продолжить поиски ключей, пока я займусь другими делами. Помимо того, эту часть пророчества я должна исполнить одна, хотя мне бы очень хотелось, чтобы было иначе. — Я наклоняюсь и, повинуясь внезапному побуждению, провожу тыльной стороной руки по прохладной щеке Филиппа. Такого я и сама от себя не ожидала, однако по тому, как потемнели глаза Филиппа, вижу, что его изумление не чета моему. — Вы так добры, что предложили сопровождать нас. Я прекрасно знаю — вы бы поехали с нами, если бы я согласилась.

Он поднимает руку к щеке. У меня возникает престранное ощущение, будто бы он не слышал ничего, что я сказала после этого краткого прикосновения. Больше он о моем путешествии не заговаривает.

Этой ночью я переношусь в Берчвуд. Я не хочу более попадать в Иномирья, но и покидать их совсем не хочу. София, конечно, разволновалась бы, узнай, что я опять странствую без сопровождения — но мне очень любопытно, как там моя сестра. Хочется хоть краешком глаза взглянуть на ее жизнь.

«И хоть краешком глаза — на Джеймса», — шепчет сердце.

Небо бесконечное, чернильно-черное. Серебристая луна освещает высокие колышущиеся травы в полях. Ветер шуршит в листве деревьев, и я узнаю это зловещее затишье перед грозой, почти зримое потрескивание неминуемых молний, раскаты грома. Впрочем, покуда еще вокруг потусторонне тихо.

Берчвуд-Манор темен и величественен, точно средневековый замок. Отвесные каменные стены поднимаются в ночное небо, и издалека дом кажется совершенно покинутым. Светильники, что прежде горели над парадным входом, угасли, окна в библиотеке темны, хотя по давней традиции лампе на письменном столе отца полагается светить всю ночь.

И вот я уже у входа. Мрамор ступеней леденит босые ноги. Холод пробирается под самую кожу, хотя я словно бы отстранена от всего, нахожусь где-то далеко — так же, как это происходит на Равнинах. В холле негромко тикают дедовские часы. Я поднимаюсь по лестнице, даже сейчас инстинктивно пропуская четвертую, скрипучую, ступеньку.

Как и многое другое в нынешней моей жизни, дом кажется странным и непривычным. Я узнаю все внешние приметы — ветхие старинные ковры, резные перила черного дерева — однако что-то в атмосфере неуловимо переменилось, словно дом сделан уже не из тех камней, дерева и цемента, что окружали меня со дня моего появления на свет.

Темная комната, само собой, находится все там же, в самом конце коридора. Дверь открыта, а изнутри сочится свет.

Я направляюсь туда. Мне не страшно, просто любопытно, ибо я редко оказываюсь на Равнинах без какой-либо определенной цели. Дверь в мою спальню закрыта. В спальни отца и Генри тоже. Теперь для Элис важен лишь один человек — она сама. Наверное, плотно закрытые двери помогают ей не вспоминать, что когда-то мы были одной семьей.

Вот и хорошо. Я храню воспоминания о прошлом и о нашей семье не в темных закоулках моего сердца, а в залитых светом уголках, где все видится таким, каким оно было когда-то.

Я без колебаний переступаю порог Темной комнаты. Законы Совета Григори не позволяют мне обрести зримую форму, даже если бы я и пожелала того, даже стремись я обрести власть над запретными силами, коими, похоже, овладела Элис.

Но я не хочу.

Сестра сидит на полу в центре начертанного ею круга, того самого, в котором я застала ее много месяцев назад, того, что процарапан на полу, но до поры до времени скрывался под старым ковром. Хотя силами и умениями мне не сравняться в волшебстве с сестрой, однако я распознаю, что круг этот усиливает чары и защищает того, кто в нем сидит. Даже в бесплотном состоянии меня бросает в дрожь.

На Элис белая ночная сорочка. Помнится, у меня была такая же, отделанная лентой цвета лаванды. Свою я не ношу — она осталась в той, прежней жизни. Однако Элис носит и выглядит в ней удивительно невинно и мило. Она сидит, откинувшись на пятки, прикрыв глаза, а губы ее шевелятся в беззвучном шепоте.

Некоторое время я не двигаюсь с места, глядя, как тонкие черты сестры то погружаются в тень, то снова становятся различимы в мерцании свечей, окружающих магический круг. Тихий, неразборчивый речитатив нагоняет на меня странную апатию. Я почти засыпаю, хотя на самом деле и так уже крепко сплю далеко отсюда, в Лондоне. Лишь когда Элис открывает глаза, я снова обретаю бдительность.

Сперва кажется, что она просто оглядывает пустую комнату, однако взгляд ее бестрепетно встречается с моим взглядом, как будто она с самого начала знала: я здесь. Ей не требуется говорить об этом вслух, однако она все же говорит, заглядывая мне прямо в душу, как умеет лишь она одна.

— Я вижу тебя. Вижу тебя, Лия. Я знаю, ты здесь.

Я одеваюсь медленно, размышляя о своем странном визите в Берчвуд. Дневной свет не пролил ясности на произошедшее. Здравый смысл твердит: очень может статься, я вовсе никуда и не странствовала; очень может статься, это был лишь сон, ибо астральные Равнины и физический мир разделены завесой, преодолеть которую нельзя. Видеть можно лишь то, что происходит в том мире, где ты сам находишься, а Элис явно находилась в физическом мире — тогда как я была на Равнинах.

Однако в глубине души я твердо знаю, что и в самом деле странствовала. И Элис знала, что я там. Она сама так сказала. Я все еще гадаю, как поступить с этим знанием, но тут в дверь стучат.

Хотя я еще полуодета, Соня врывается в комнату, не дожидаясь приглашения. Мы с ней давным-давно отказались от всяческих условностей.

— Доброе утро, — здоровается она. — Хорошо спала?

Презрев ряд висящих в гардеробе изысканных бархатных платьев, я выбираю себе совсем простенькое, из шелка оттенка спелого абрикоса.

— Не очень.

Соня хмурит лоб.

— Что ты имеешь в виду? Что стряслось?

Вздохнув, я прикладываю платье к груди и опускаюсь на кровать рядом с Соней, внезапно охваченная чувством вины. Я была недостаточно откровенна с Соней. Не рассказала ей о жутком путешествии на берег реки в ночь, когда я встретила Самуила, а проснулась с царапиной на щеке. Не рассказала, как видела Элис на лестнице прямо здесь, в Милторп-Манор.

В нашем союзе не место секретам и недомолвкам.

— Ночью я побывала в Берчвуд-Манор, — говорю я быстро-быстро, чтобы не передумать.

Я не готова к тому, как гневно вспыхивают ее щеки.

— Лия, ты не должна странствовать по Равнинам без меня! Ты же знаешь! Это опасно! — шипит она.

И, конечно, права. У нас давно уже вошло в привычку передвигаться по Равнинам только вдвоем и исключительно для того, чтобы Соня научила меня пользоваться обретенными способностями. Ради моей же собственной безопасности, ибо всегда существует риск, что падшие души сумеют задержать меня и перерезать астральную нить, соединяющую мою душу с телом. Случись это, мой самый ужасный страх станет явью: я навеки останусь во льдах Пустоши. Однако Сонино волнение все равно удивляет меня, и я преисполняюсь новой нежностью к ней. Как она сочувствует!

Я касаюсь ее руки.

— Понимаешь, я не нарочно. Меня… призвали.

Она вскидывает брови, озабоченно хмурит лоб.

— Элис?

— Да… Может быть… Не знаю! Я видела ее в Берчвуде. И, кажется, она видела меня.

На лице Сони отражается полнейшее потрясение.

— Как это «видела»? Что ты имеешь в виду? Если она в этом мире, а ты на Равнинах, она никак не может тебя видеть! Она нарушила бы закон! — Соня осекается и смотрит на меня с каким-то непонятным выражением. — Если, конечно, это не ты воспользовалась запретной силой.

— Не глупи! Конечно, не я! Может, я и чародейка, но понятия не имею, как призвать такие силы. Да и знать не хочу!

Встав с постели, я натягиваю через голову платье. Шелк струится по нижней юбке, скользит по чулкам. Вынырнув из складок, я встречаюсь глазами с Соней.

— Знаешь, вряд ли Элис так уж связана законами Григори, хотя, наверное, этого и следовало ожидать.

— Ты о чем?

Я вздыхаю.

— По-моему, я видела ее несколько дней назад. Здесь, в Милторп-Манор. Я проснулась посреди ночи и увидела кого-то на лестнице. Думала, это Руфь или еще кто из прислуги, окликнула ее и… выглядела она совсем как Элис.

— То есть как это — «выглядела как Элис»?

— На самом деле, фигура казалась совсем призрачной. Я так и поняла, что это не настоящий человек из плоти и крови. Но это точно была она. — Я киваю, с каждым мигом набираясь уверенности. — Даже не сомневаюсь.

Соня поднимается, отходит к окну и долго молчит. Наконец нарушает молчание, и в голосе ее смешиваются страх и восторг.

— Значит, она может нас видеть. Или и видеть, и слышать.

Я киваю, хотя Соня все так же стоит спиной ко мне.

— Пожалуй.

Она поворачивается.

— И что это значит для нас? Для поиска пропавших страниц?

— Ни одна Сестра, служившая пророчеству, по своей воле не выдаст Элис местонахождение недостающих страниц. Однако если моя сестра способна наблюдать за нашими поисками, то может и попытаться опередить нас, либо выгодно воспользоваться нашими результатами — или же не позволить нам добраться до цели.

— Однако она не может физически войти в этот мир. Не может войти в него полностью на тот срок, что потребуется для слежки за нами. Ей придется отправиться в Лондон на корабле и следовать за нами лично — а на это нужно время.

— Для этого она может нанять кого-нибудь.

Соня глядит мне в глаза.

— Лия, что нам делать? Как помешать ей добраться до страниц, если она способна издалека отслеживать все наши перемещения?

Я пожимаю плечами. Ответ прост.

— Надо успеть первыми.

Надеюсь, Соня не догадывается, что я вкладываю в свои слова куда больше убеждения, чем чувствую на самом деле: осознание того, что вскоре предстоит сойтись с сестрой лицом к лицу, сильно страшит меня — осознание того, что Элис готова к встрече, что пытается снова запустить в ход жернова пророчества. По сравнению с силами сестры, все мои умения кажутся жалкими и незначительными.

Но больше у меня ничего нет.