Бабьи яры Смоленщины. Появление, жизнь и катастрофа Смоленского еврейства.

Цынман Иосиф Израилевич

ПЕТРОВИЧИ

 

 

Петровичи (Общий обзор)

И. Цынман

16 августа 1993 года мне довелось в третий раз побывать в бывшем местечке, теперь деревне, Петровичи Шумячского района.

Петровичи имеет многовековую историю. Эта земля дала миру многих выдающихся людей. Это — Айзек Азимов, американский писатель-фантаст, родившийся здесь, на берегах запруженной реки Немки, что впадает в реку Остер. Он был вывезен в Америку в малолетнем возрасте. Из деревни Петровичи вышли евреи Лавочкины. Один из их сыновей — С. А. Лавочкин, знаменитый авиаконструктор.

В вышедшей в 1995 г. книге А. Г. Максимчук «Порубежье» (Изд. Смядынь, Смоленск) о живших в Петровичах Лавочкиных написано: «Большинство еврейских семей соблюдали правила питания, но были и такие, которые ели свинину…» А вот Альтер Элевич Лавочкин, по прозвищу Дер Магид (Илья Пророк), как о том пишет в своей книге воспоминаний «Память» Г. С. Локшин, ревностно соблюдал все еврейские требования и обряды. Альтер Лавочкин был одним из самых грамотных в еврейской общине. Он владел не только идишем, но и свободно читал и писал на древнееврейском языке. У него были сын и дочь. Дочь Рива вышла замуж и жила в Петровичах, а сын Семен Алексеевич Лавочкин стал известным авиаконструктором.»

В шумячском и петровичском музеях рассказывают и о других знаменитых людях из Петровичей. Мне бы хотелось отнести к ним и родившуюся здесь Валентину Павловну Максимчук — директора местной школы, организатора и создателя районных музеев, составившей поименный список погибших в районе евреев.

В Петровичах и соседних деревнях столетиями проживало много евреев. По рассказам местных жителей только в местечке их было около тысячи. Действовала церковь и две синагоги. Жили евреи и в соседних деревнях. Так, в деревне Прудок, находящейся в 5 км от Петровичей, был еврейский национальный колхоз «Красный пахарь». К началу войны в нем оставалось только 10 еврейских и 23 русские семьи. В их школе было 33 ученика, еврейские дети учились еще и в хедере — еврейской школе. Председателем этого еврейского колхоза был инвалид, русский, Александр Евсеевич Леонов. Судьба его трагична. Фашисты и полицаи затравили его до смерти собаками.

В Петровичах был постоянный базар, куда съезжались с многочисленных соседних деревень и издалека много подвод и машин с разным товаром. Шла торговля.

Окружающие деревни были полны народа. Это понятно: безлюдные и малолюдные деревни не кормят. На реке Немке были плотины, мосты, мельницы. Кругом — проселочные дороги.

Теперь Петровичи украшают огромный дом культуры, клуб, который может вместить население двух подобных деревень. Кроме клуба и большой школы с музеем, среди достопримечательностей — красивая река Немка, ухоженное русское кладбище и разгромленное, выровненное, чтобы косить траву и пасти скот, бывшее еврейское кладбище, на котором сохранилось несколько сдвинутых бульдозером в одно место памятных камней. Остальные памятники-камни в 5 с лишним лет были использованы как строительный материал. На части территории еврейского кладбища разместились послевоенные постройки. Немногим приезжающим по желанию показывают место расстрела и захоронения погибших здесь евреев. На огромном обелиске, разрушающемся от густо посаженных и сросшихся тополей, есть надпись: «Здесь похоронены советские граждане, расстрелянные 22 июля 1942 года».

Все эти места показали нам глава администрации деревни В. В. Приемко и зав. клубом С. И. Васильева. Они и другие жители рассказали о событиях, связанных с гибелью евреев. По их словам, евреев убивали в разных местах. Полицаи обычно конвоировали евреев в другие места и там расстреливали. Безжалостны полицаи были и к местным евреям, и к беженцам, к коммунистам, партизанам, интеллигенции — учителям.

После войны в карьере, где брали грунт для дорог, находили кости расстрелянных. В 1975–1976 гг. останки собрали и перезахоронили в том месте, где произошел массовый расстрел. Обелиск был поставлен в 1970 году.

Местная жительница Морозова Олимпиада Емельяновна и житель Шаталов Владимир Фомич рассказывали, что две недели земля на месте расстрелов «шевелилась».

Житель деревни Александр Михайлович Лабышев, 1925 года рождения, в то время допризывник, утверждал, что на памятнике указана не та дата. Первый расстрел был 4 июня 1942 года, тогда расстреляли 243 человека.

Евреев раздели. Это были, в основном, старые люди, малые дети и беременные женщины. Обреченные кричали. Руководил расстрелом начальник полиции Захаров.

Лабышев Александр Михайлович и Фегловская Нина Стефановна, 1908 года рождения, рассказывали, что 4 июня 1942 года в 8 часов утра подъехали две машины с полицаями из Хиславичей, и они пошли по огородам. Лабышев утверждает, что приехало человек 30 и с ними три немца.

Около 35 мужиков копали яму. После расстрела они же закопали 243 трупа. Вся работа заняла три часа. Большинство полицаев после этого уехало.

Жителям деревни приказали занавесить окна, не разрешали смотреть, как вели на казнь обреченных.

В первый раз расстреляли не всех, всего 243 человека. Оставили мастеровых: портных, сапожников, шорника. Позднее и их расстреляли в Гнесинском лесу, находящемся в 10 км от Петровичей, и других местах, которые потеряны. «Разбросанные, голые или в нательном белье люди лежали мертвые, среди них раненые: кто в голову, кто в грудь. Раненых добивали. Три дня я не ел от расстройства» — говорил Александр Михайлович.

Убегавших в другие деревни евреев ловили, и там, где их обнаруживали, расстреливали. Среди убитых было много беженцев из Хиславичей и других мест.

До расстрела евреи жили свободно. За неделю до расстрела их согнали в 5–6 хат, расположенных возле еврейского кладбища. В каждой хате разместилось по 30–40 человек.

За то, что учительница Лидия Петровна Иванова спрятала еврейского мальчика, полицаи повесили её публично. Ее выдал кто-то из местных жителей. Спасенный мальчик, Лев Исаевич Гуревич, раненым попал в партизанский отряд. Сейчас он — ученый, кандидат химических наук, живет в Иркутске. Всю жизнь он помогал второй семье мужа Ивановой.

Богата на таланты была петровичская земля. После войны несколько уцелевших евреев вернулись в Петровичи. В 1968 году, когда я первый раз был в Петровичах, меня познакомили с вернувшимся с фронта старым сапожником — Давидом Евсеевичем Рыскиным и его женой. В то время разговоры о геноциде могли иметь плохие последствия.

Сейчас в Петровичах нет ни одного еврея. На русском кладбище, на самом почетном месте, похоронен последний житель бывшего местечка. На красивом памятнике — надпись: «Вайнерман Наум Маркович. 1897–1984 г.» Рядом похоронен бывший директор совхоза и школы муж Валентины Павловны Максимчук — Алексей Григорьевич, годы его жизни 1918–1992.

Родные Вайнермана все погибли. Двое сыновей, бежавших из Петровичей, были расстреляны в деревне Селюты.

Шаталов Владимир Фадеевич, 1935 года рождения, местный житель деревни Селюты, рассказал о гибели сыновей Вайнермана.

«Старшему было 15 лет, другой был помладше. Холодную зиму 1941–1942 гг., весну и лето они жили в лесу, в блиндаже. Но хотелось есть. У них были деньги. Они отдавали их моей матери в Селютах, и она покупала им хлеб, давала картошку. После массовых расстрелов, примерно через месяц, кто-то из местных жителей их выдал. Наскочили полицаи, одного убили сразу, второй бежал. Его ранили и раненого добили. После войны их отец, Нохем, нашел их могилу в д. Селюты и перезахоронил. Нохема я знал хорошо. Он пришел с фронта здоровым, полным, приходил в нашу деревню со второй женой-жидовкой. После его смерти она уехала к сестре в Симферополь.

Нохем был трудяга. Коммерцию не вел, любил выпить, ел сало».

Вступивший в разговор Константин Николаевич Данилов похвастал, что привез Нохему машин 15 дров. Отец В. Ф. Шаталова в разговоре участвовать не стал.

Сейчас в деревне Петровичи около полутысячи жителей, в основном, пенсионеры. Всего — около 100 домов.

О евреях здесь вспоминают с теплотой.

 

Трагедия в Петровичах

Валентина Максимчук*

2 августа 1941 года колонна фашистских войск прошла через Петровичи, а спустя неделю 9 августа в 12 часов дня фашисты уже врывались в дома жителей, выталкивали их прикладами на улицу и кричали:

— Ан площадь!

— Ан площадь!

* Максимчук Валентина Павловна родилась и долгое время жила в деревне Петровичи Шумячского района Смоленской области, где была директором школы, в которой организовала существующий до сих пор музей. Позже переехала в райцентр, где стала сотрудником Шумячского музея. Составила список погибших евреев в войну по населенным пунктам района, который передан в Яд-Вашем.

Многие женщины в это время жали в поле рожь. С серпами на плечах, подгоняемые немецкими мотоциклистами, они тоже бежали с поля.

На базарной площади стояла машина, а на ней пулемет. Ствол его смотрел на толпу.

Начался опрос.

— Рус?

— Юде?

Евреи — налево, русские — направо. Евреям был дан приказ стоять. Русским разрешено сесть. После регистрации с машины выступает немецкий офицер с переводчиком.

— Рус, — говорит он, — смотрите, евреев больше, чем вас, это ваши кровопийцы, которые всю жизнь сосали вашу кровь, на которых вы работали. У нас другой закон. Вам больше не придется работать на них. Теперь вы свободны. Теперь вы будете работать только на себя.

Назначен бургомистр. Зачитан приказ:

1. Оружие сдать. За неповиновение — расстрел.

2. Радиоприемники сдать. За неповиновение — расстрел.

3. После 9 часов вечера на улицу не выходить. За нарушение комендантского часа — без предупреждения расстрел.

4. Распоряжения бургомистра выполнять беспрекословно.

К вечеру отпустили всех по домам, но вскоре евреев переселили в гетто на Хиславичскую улицу, в каждый дом по 5–6 семей.

Немногое можно было унести с собой. Все, что оставалось в домах, было разграблено сначала немцами, а после — полицейскими. На каждом доме дощечка «Yude». На одежде нашивка «Yude». Отдельно выбран еврейский староста, он обязан ежедневно являться в комендатуру за нарядом на работу.

Издевательствам не было предела, если работы не было, евреев заставляли на конюшню переносить навоз с одного места на другое.

Женщины носили его в подолах платьев, мужчины — голыми руками. Особым надругательствам подвергался авторитетный, всеми уважаемый учитель математики и физики Семен Ефимович Азимов. Его заставляли носить навоз в подоле своей рубашки. Из гетто ему удалось уйти. Он скитался по лесам, деревням, прося кусок хлеба. Все, кто видел его, рассказывали, что он был измученный, небритый, грязный. Полицаи его выследили, схватили, допрашивали, кто давал ему хлеб, били. Евреи обижались на Азимова за то, что он не советовал им эвакуироваться и не уехал сам. Немцам он показал свою переписку с родственниками из Америки, рассчитывая на благосклонное отношение к себе. Но это вызвало лишь дополнительные побои.

Из Петровичей на подводе эвакуировался только председатель колхоза «Имени III Интернационала» Рыскин Лейба Евсеевич со своей семьей. Его брат Давид, вернувшись с войны и узнав о гибели своей семьи, обижался на Лейбу за то, что он не взял с собой его малолетних детей и жену.

На лошадях из Петровичей выехали многие семьи, но, поколесив по лесам и деревням, все возвращались назад. Ехал домой и Лейба Рыскин. И только после того, как подобрал на Днесинском поле немецкую листовку: «Берите хворостину, гоните жидов в Палестину», не раздумывая, повернул назад. Была гроза, ливень, кромешная ночь, дети продрогли. Но ничего не могло уже остановить их. Минуя Шумячи, не задерживаясь, они поехали дальше. Листовка спасла им жизнь.

В гетто евреи жили до лета 1942 года. Жили в страхе и нужде. Работы нет, заработка нет. Ничего нет. Немцы и полицаи ходят по домам и забирают все, что видят.

Бабушка Соркина жила с внуком Борей. Последние кусочки мануфактуры она спрятала в подушку. Полицейский нашел, распорол подушку и стал выбрасывать отрезы. Соркина попыталась не дать ему последний кусок. В ответ он стал бить ее прикладом и сапогами. На крик прибежали соседи. Галя Юрьева закричала на него. Он пригрозил ей, но отошел. Соркина лежала на полу в крови. Еще немного и убил бы он ее, как убили до этого многих.

Убийства, расстрелы в Петровичах были обычным делом. Расстреливали не только евреев. Расстреляли начальника почты Фигловского Иосифа, председателя сельсовета, инвалида без одной ноги Жуковского Петра, затравили овчарками престарелого председателя колхоза Леонова Александра, ходившего на костылях. У стариков Осиповых в соседней деревне Гореловке нашли радиоприемник. Их заставили копать себе яму и застрелили обоих. Всех не перечислишь.

Из Мстиславля пришли в Петровичи к Хайрасе Айзиковой две еврейские девушки. Они были расстреляны без всякого повода.

Две сестры Новиковы, Соня и Аня, бежавшие из Смоленска, были немцами зверски изнасилованы. В гетто в доме на углу Хиславичской улицы и Базарного переулка немцы появились внезапно. Они схватили сестер, а всех остальных выгнали на мороз. Люди стояли у дома и ждали. Они видели, как обезумевшие девочки, раздетые, выбежали из дома и побежали в снег. Старшую Аню нашли повешенной, младшую — убитой. Ане было 18 лет, она была красавицей.

Несмотря на постоянные запреты, угрозы и предупреждения, общение между русскими и евреями продолжалось. Евреи помогали русским в работе по хозяйству, отдавали свои вещи на хранение, меняли на продукты, дарили. Русские в карманах, под полой, незаметно старались отнести им в гетто что-нибудь из продуктов. Не только петровчане, но и жители окружающих деревень делились хлебом с евреями.

Жительница деревни Стаховщина приносила в Петровичи молоко и ставила горлач под крыльцо к Еше Сорокину. Гейтнер Анна делилась всем, что имела, со своими соседями — семьей Вульсонов.

Немцы грабили русских так же как и евреев. У Малашенковой забрали корову, поросную свинью, поросенка, а потом кур, обрекая семью на голод. У престарелых сестер Жуковских забрали теплые вещи, скрипку, разграбили уникальную библиотеку сельского учителя.

На дорогах из Петровичей стояли патрули. Выйти из гетто было не просто. Но все же многим это удавалось. Уйдя из гетто, спаслись Голдина Лена, Драбкина Хая, Вульсон Соня, Герман Соня, Гуревич Соня, Гуревич Исаак с братом.

— Я очень благодарна своей маме, — вспоминает Лена Голдина, — за то, что она прогнала меня из Петровичей. Группа молодежи, уйдя из гетто, организовала партизанский отряд и действовала на территории Шумячского и Хиславичского районов. В его составе были братья Вайнерманы, Златин, Айзикова Шифра и другие.

Отец и дочь Локшины скрылись в лесу в деревне Погуляевке. Им помог построить землянку Федор Гуменников. Через день он приходил к ним и приносил продукты. Полицейский выследил их и убил. На мосту в деревне Глуменка была убита женщина, а двое ее детей находились в бане, где их спрятали жители. В Воровке был застрелен мужчина. В лесу около деревни Коргиново расстреляно несколько человек. В гетто и ближайших лесах жили не только петровчане, сюда шли евреи из Хиславичей, Захарино, Мстиславля, Смоленска и других мест, где массовые расстрелы были раньше. Их имена, за исключением немногих, остались невыясненными.

Накануне массового расстрела часть мужчин из гетто была угнана в Шумячи и там расстреляна. Колонна под охраной усиленного конвоя проходила через деревню Стаховщина. Шли медленно по 4–5 человек в ряду. 22 июля 1942 года рано утром полицейские обходили дома, стучали в окна и передавали приказ: никому не выходить из дома. Все местечко было оцеплено. Евреев выгоняли на улицу, строили в колонну и гнали с Хиславичской улицы через базар к мельнице на луг.

В Петровичи прибыл отряд карателей-бендеровцев с Западной Украины. Они были одеты в новенькую форму, и некоторые жители, увидев их, подумали, что это наши.

Бендеровцы под командой немцев гнали евреев на место расстрела и вместе с немцами расстреливали их. В колонне шла студентка Сарра Ясман, у нее были голубые глаза и светлые вьющиеся волосы, стройная. Она была очень красивая. На еврейку она не была похожа. Главарь конвоя несколько раз по пути следования к месту расправы предлагал ей выйти из колонны, обещал сохранить ей жизнь. Но она сказала:

— Что будет со всеми, то и со мной.

А когда привели их на место расстрела, поставили шеренгой у ямы и приказали раздеваться, Сарра крикнула:

— Фашисты, будет и вам расплата…

Многие, как по сигналу, бросились бежать. К ельнику побежали девочки и одна взрослая женщина, к кладбищу — мужчина, беженец из Смоленска. Шеренга разбежалась по полю. Всех их достигли автоматные очереди. Расстрелянных стаскивали в яму, привязав веревками за ноги. А в это время полицейские носились по местечку, выискивая разбежавшихся утром детей. Они забрасывали подозреваемые дома гранатами. Взорвали и подожгли дома Итуниных, Попковых, Златина. У колодца, расположенного около дома Вайнермана, брала воду соседка Братенкова, она умоляла полицейского не бросать гранату, но полицай не слышал. По счастливому случаю, граната не взорвалась. Дом Вайнермана уцелел.

Полицейские нашли двух мальчиков в школьном сарае в штабеле дров. Схватили трехлетнего мальчика Осипа, который еще ничего не понимал, ходил по улице и звал маму. И только Соне Гуревич с ее подружкой удалось спастись. Они спрятались на чердаке пошивочной мастерской в куче лоскутков. Каратели залезли на чердак, но почему-то не стали ворошить эту кучу. Соня вышла из деревни, долго бродила по лесам, пока не повстречала цыган. Они приютили ее и отвели в партизанский отряд. Удалось спасти 12-летнего мальчика Маневича Женю, благодаря тому, что русские дали ложные сведения, будто его мать не была зарегистрирована с Наумом Маневичем, а была им изнасилована. Жители деревни Стаховщина приютили врача Коникову с тремя сыновьями. Начальник шумячской полиции Гаврилюк (его с семьей немцы расстреляли) выдал ей справку о том, что муж ее русский. Благодаря этому она осталась жива, но через год и ее расстреляли.

Еще некоторое время жителям Стаховщины удалось прятать детей. Летом они находились в лесу. К концу лета стало холодно, и их стали брать на ночь в деревню. Полицаи ворвались ночью, взяли сонных детей и тоже расстреляли. Случилось это за месяц до освобождения.

В петровичских лесах действовали партизанские группы. Уже 9 октября 1941 года в своем доме был убит бургомистр местечка Петровичи Павел Григорьев. По Дороге из Буды в Петровичи была подорвана машина с немцами. Зимой 1941–1942 г. на маслозавод был совершен налет. Партизаны забрали все масло, прикололи на забор портрет Гитлера и залепили ему рот маслом. Нарушали связь. Поджигали дома полицейских. Поджогами занималась группа Вайнермана-Златина. Лучшие еврейские дома немцы отдавали полицейским, те перевозили их в свои деревни. Все эти дома были сожжены. А дом полицейского Бориса Кондратова из Воровки горел три раза. За время оккупации было убито несколько полицейских.

В схватке партизан с полицейскими в косачевском лесу были ранены братья Гуревичи. Их спрятала в своем доме учительница Косачевской начальной школы Лидия Петровна Иванова. Она жила вдвоем с дочерью Люсей, ученицей 9 класса. Каратели узнали. Мальчиков удалось спасти, а Лидию Петровну и Люсю забрали в гестапо. Люсю после пыток и надругательств отпустили домой, зная, что жить ей осталось недолго. У нее хватило сил дойти до Шумячей, и через несколько дней она умерла.

Отряд из леса перешел в Кончары и продолжал действовать. Для вылавливания партизан объединились полицейские отряды Хиславичского и Шумячского районов. Они выследили их землянку. В это время в ней находилась только Шифра Айзикова. Все остальные были на задании.

Полицейские окружили землянку и закричали:

— Сдавайтесь!

Никто не отвечал. Тогда один из полицейских подошел поближе и хотел заглянуть вовнутрь. В это время Шифра бросила в него гранату. После этого полицейские забросали землянку гранатами. Прочесывание лесов продолжалось. В селютском лесу нашли и расстреляли братьев Вайнерманов, в Иловнянском — Златина.

Русские, евреи, белорусы, украинцы, Обрусевшие поляки — жители многонационального местечка Петровичи — всегда жили в мире и дружбе. И в годы войны они вместе боролись против общего врага, против предателей.

 

Подвиг учителей

И. Цынман

В схватке партизан с полицаями в косачевском лесу Шумячского района были ранены братья Гуревичи — Лева и Ефим. Их спрятала в своем доме учительница Косачевской школы Лидия Петровна Иванова. Она жила вдвоем с дочерью Люсей, ученицей девятого класса, а муж ее был в партизанском отряде. По доносу предателя Лидию Петровну и Люсю гестапо арестовало. Но они не выдали еврейских мальчиков. После пыток Люсю отпустили. У девушки хватило сил только дойти из Шумячей до дому, и через несколько дней она умерла. А Лидию Петровну гестаповцы повесили.

Недавно в Шумячский музей пришло письмо из Израиля. В нем Лев Исакович Гуревич (кандидат химических наук, бывший житель Иркутска), бывший родом из Шумячского района, сообщил, что после гибели Лидии Петровны и Люси ее муж, Прокоп Васильевич, спас его в период оккупации. Брат Левы Гуревича Ефим погиб в бою с полицаями.

Прокоп Васильевич Иванов, заведующий начальной школой, до освобождения района ухаживал за Левой, пряча его в специально вырытой для этого яме под полом.

К сожалению, факты спасения в оккупацию местными жителями евреев десятилетиями замалчивались. Героические подвиги таких праведников, рисковавших своей жизнью во имя жизни других, большей частью и по сей день остаются неизвестными.

7 апреля 1995 г. «Рабочий путь» г. Смоленск

 

Земные пути марсиан

Александр Френкель

Час изнурительной езды по вконец разбитому шоссе прекрасно подходил для размышлений о еврейских судьбах в XX веке. Эта выщербленная гравийка привела нас в деревню Петровичи Шумячского района Смоленщины — родину Айзека Азимова, классика американской фантастики, автора несметного количества романов о роботах, компьютерах, космических кораблях, марсианских трассах… Он родился здесь в 1920 году, ему не было и трех лет, когда родители вместе с ним перебрались в США. Трудное эмигрантское детство, изнурительная работа в лавке отца, учеба предшествовали мировой славе. Как трудно совместить это в сознании с тем, что выпало в те же годы на долю оставшихся в Петровичах…

Гравий неожиданно кончается, и в село мы въезжаем по вполне приличному асфальту. Сотня деревянных домиков живописно раскинулась на берегу речки, именуемой Немка. В центре села — еще один повод для удивления — огромное двухэтажное здание из белого кирпича — местный дом культуры. Для кого этот дворец в деревне с населением в 200, а если подсчитать семь входящих в Петровичский сельсовет деревень — 500 человек? Ответ на сей вопрос был вскоре получен. Село попало в зону Чернобыльского следа, правительство выделило средства на «ликвидацию последствий» — вот и возник в маленьком смоленском селе прекрасный дом культуры, и хорошая больница, и асфальт…

Нашему спутнику, еврейскому краеведу из Смоленска Иосифу Израилевичу Цынману не терпится узнать, где же жил знаменитый писатель. Вопрос «Где жили Азимовы?» адресуется каждому встречному. Но не все так просто. Ответы звучат самые разные. Азимовых здесь было немало. В конце концов, настойчивость дает результат, и ему указывают на маленькую баньку на окраине села. Когда-то здесь стоял дом, где родился мальчик, чье имя в Америке стали произносить как Айзек.

Когда-то здесь было еврейское местечко. Всероссийская перепись населения 1897 года указывает, что в местечке Петровичи Могилевской губернии проживало 1065 евреев — 74 % населения. По переписи 1926 года в Петровичском уезде — 925 евреев. Других довоенных данных у нас нет.

Что напоминает в Петровичах сегодня о еврейском местечке «благословенной», по выражению Шолом-Алейхема, черты оседлости? На северной окраине села, именуемой здесь Хохловкой — остатки еврейского кладбища — два десятка полуразбитых надгробий прошлого века. В местечке были две мельницы, и для надгробий нередко использовали все мельничные жернова. Вот и смотрят сегодня с вросших в землю жерновов квадратные еврейские буквы.

В центре Петровичей против новенького дома культуры (эта часть села именуется Церковищем) возвышается семиметровая стела в честь воинов петровичского сельсовета, не вернувшихся с фронта. У основания — гранитные плиты, на них 360 имен, среди них и еврейские: «Айзиков С. Д.; Азимов С. Т.; Берман Г…».

А за южной околицей села, посреди лугов — заросшая тополями братская могила, выкрашенный голубой краской бетонный обелиск, шаблонная надпись: «Здесь похоронены советские граждане…» Все, как и везде, в сотнях бывших местечек. Впрочем, нет, не все. В одной из комнат Петровичской средней школы — музей, совсем не похожий на обычные провинциальные краеведческие музеи с портретами передовиков и пыльными гильзами, где ничего еврейского нет и быть не может.

Музей истории Петровичей совсем другой. Предметы сельского быта, семейные фотографии, воспоминания — все собрано с удивительной тщательностью и любовью. И слово «евреи» здесь совсем не является запретным — норма, которой мы, увы, еще не отвыкли удивляться. А на одной из стен — есть ли это в каком-нибудь еще музее страны? — сделанная из покрытых лаком дощечек мемориальная доска в память о расстрелянных евреях. Каждому погибшему — отдельная дощечка: «Азимов, Вайнерман, Краснопольская, Райскина…»

Музей (вместе со школьниками) по крупицам собирала учительница математики Валентина Павловна Максимчук. Наверное, в чем-то ей повезло, и до маленького сельского музея, созданного ее энтузиазмом, не добралось надзирающее око райкомовского начальства. А может быть, имя знаменитого американского земляка охранило от инквизиторского пыла. Сравнительно недалеко от Петровичей, на границе Белоруссии и Смоленщины, попытка другого прекрасного сельского учителя и краеведа Льва Соломоновича Эренбурга создать музей деревни Ляды (знаменитые в истории хасидизма Ляды!) была жестоко задавлена в 70-е годы. Так или иначе, но замечательный маленький музей в Петровичах существует. А Валентина Павловна, выйдя на пенсию, перебралась в районный центр и создает сегодня Шумячский районный краеведческий музей. Тоже хороший и честный музей. Один из разделов его посвящен Азимову, и на посетителей смотрит со стенда человек с умными глазами и пышными бакенбардами. Другой раздел — о судьбе шумячских евреев в годы войны. Райцентр Шумячи — тоже бывшее местечко. Но это уже другая история.

Энергичный, крепкий, двадцатипятилетний председатель петровичского сельсовета Виктор провел с нами весь день в поисках уходящего еврейского прошлого Петровичей, в разговорах с людьми, кто еще что-то помнит. Он, Виктор, еще помнит последних стариков-евреев села.

Последний петровичский еврей скончался 10 лет назад. На русском кладбище среди православных крестов скромная металлическая табличка: «Вайнерман Наум Маркович (1897–1984)». Он занимался извозом, работал возчиком в колхозе. Жена Нохема Вайнермана была расстреляна 22 июля 1942 года. Двое сыновей некоторое время прятались в окрестных селах. Полицаи выследили и расстреляли их на окраине деревни Селюты в паре километров отсюда. В альбоме школьного музея любительская фотография — крепкий пожилой человек в ватнике и кепке — в последние годы жизни.

Сегодня евреев в Петровичах нет. Были и исчезли. Словно пришельцы из других миров в романах Азимова. Прошли, оставив нам лишь зыбкий, исчезающий в людской памяти след.

Газета «Ами — народ мой», 15 апреля 1994 г.

 

Это было не со мной

Иудит Аграчева

То, как минуя дорожный контроль, прячась под вагонными полками, молодой парнишка пробрался в город, Льву Гуревичу помнится хорошо. Ему помнится, как он, зажав свое прошлое в клещи, сначала учился на инженера, потом защищал диссертацию, потом осваивал технологию тяжелого машиностроения, потом стал главным специалистом крупного иркутского производства, потом — лауреатом премии Совета Министров…

Прошлое же вырывалось на волю ночами, чуть только ослабевал контроль.

И тогда снова и снова возвращались картины минувших лет. И тогда снова и снова преследовал страх, сменившийся по утрам ощущением нереальности происходящего в 40-е годы.

— Вот спросите меня, взрослого, повидавшего на своем веку человека, возможно ли перенести то, что со мной случилось, — признается Лев Гуревич, — и я вам отвечу: нет, это исключено. Я знаю, что все это было со мной. Я помню, что все это было со мной. Но я не могу поверить…

Лев Гуревич

Местечко Петровичи

— Маленькое это было местечко. Восемьдесят домов — еврейских и чуть поменьше — русских. А колхоз у нас славился на всю округу. Создал его в свое время абсолютно безграмотный еврей Лейба Рискин. Читать не умел, писать не умел, анекдоты о нем ходили, но дело свое он знал крепко. В районе прозвали нашего председателя Аку-Муяку. Сказать вам, за что? Единственный наш колхозный транспорт — полуторка — больше простаивала, чем двигалась. Запчастей нет, ничего нет. Вот председатель наш и доказывал руководству, что машина не едет без аккумулятора. Но выговорить это слово никак не мог…

Электричества в Петровичах не было года до шестидесятого. Я рос при керосиновой лампе и считал это абсолютно нормальным явлением. Я вообще был уверен, что не бывает жизни иной. Нищета как-то не воспринималась нищетой. Нет в доме стульев, значит, нужды в них нет! Зато было богатство несметное — собственный самовар. То, что это богатство, сомнений не было ни у кого. Даже у самого председателя. Потому что однажды, когда мы не смогли заплатить какой-то налог, председатель явился с секретарем, зашел в дом, взялся за самовар. Тут мама с криком бросилась на самовар с другой стороны, намертво в него вцепилась. Председатель — давай тащить наше имущество к дверям. Но тащить-то пришлось вместе с мамой. Пол — деревянный, некрашеный! А младший братишка, Израилька, — в крик! Секретарь уж махнул рукой, мол, ладно, Лейба, оставь ты им их самовар, вон мальчонка как перепугался…

Красоты были, куда ни глянь, такими, что даже сегодня, как вспомню, дух захватывает. Летом самое празднество начиналось — в Петровичи из больших городов, а особенно из Ленинграда, приезжали отдыхающие. Это было невероятное зрелище. Прически, одежда, обувь. Такого и вообразить невозможно — специальная спортивная обувь! Мы людей этих воспринимали как марсиан. Значит, можно себе представить, как мы выглядели. Впрочем, что представлять? Фотография сохранилась. Там пацаны наши — в жутких кепках, драных штанах, которые снашивало какое уж поколение, чумазые, босиком пристроились на завалинке. Из-за этой вот фотографии пострадала в тридцатых чуть ли не половина жителей местечка. А история интересная сама по себе. Дело в том, что у нас в Петровичах родился Айзек Азимов, которого увезли в трехлетнем возрасте в США. Часть Азимовых уехала, а часть осталась в Петровичах. И вот в тридцать третьем, что ли, году приехали к родственникам американцы. На машине! Нас, пацанов, не так интересовало наличие далекой Америки, как это видение, чудо — блестящий автомобиль! Американцы собрали нас, сфотографировали, а потом, в благодарность за теплый прием, выслали фотографии… Сколько семей потом пересажали!

Насилие

Сначала в местечке стрельба послышалась. А откуда она доносилась, кто это знал? Потом, вроде, бомбежка. Петровичи — в стороне от шоссе, в 90 километрах от Смоленска. Когда уж объявили о начале войны, и все стали совещаться, что делать, вот тут, я думаю, наши старейшины дело подпортили. Люди авторитетные стали рассказывать, что побывали в немецком плену и что панике поддаваться не следует. Представляется мне, что если бы не эти разговоры, можно было бы избежать трагедии оккупации и уехать. Люди были наивны.

Все уехали, тем не менее! Знаете как? Упаковали вещи, запрягли лошадей, отошли, смешно сказать, на сколько выкопали ров и решили: если что, спустимся, переждем пару недель, пока война мимо пройдет, а потом выйдем и заживем, как прежде. Все было предусмотрено. Только вот война мимо не прошла. Задержалась…

Я, помню, на завалинке примостился. Мимо едут солдаты какие-то на лошадях по главной улице. Немцы ли это или другой кто? Едут себе, никого не трогают, ни на кого не глядят. Только на следующий день все местечко оказалось оклеенным листовками и плакатами. И в каждом воззвании: «Жиды, жиды, жиды…» Нормальный бы человек подивился, мол, что за чушь? Мы и враги, мы и одновременно — не люди, а подлежим мы уничтожению… Но и на осмысление этих заявлений времени нам никто не дал. Появились жандармы, согнали все местечко на площадь. Русских направо, евреев налево. Весь день продержали. Жара стояла невыносимая. А у нас в Петровичах, как всегда, отдыхающих было полным-полно. Вот и они оказались в тех же обстоятельствах. И такие красавицы — девочки, студентки, так страшно погибли!.. До вечера нас продержали, потом распустили как будто. Мы вернулись, а дом разграблен и пуст. Казалось бы, что можно взять? Но вот обида — брат тем летом как раз закончил школу, с отличием, и должен был ехать поступать в институт. Светлая у него была голова! Сколько лет трудились мои родные, сколько они одолжили денег — не спрашивайте. Но брату пошили новые хромовые сапоги! Мама, как только увидела, что не стало сапог, бросилась в немецкую управу. Она собиралась там рассказать про всю свою жизнь и про то, как трудилась она вместе с мужем-инвалидом, откладывая деньги, и как несправедливо лишить ее сына, отличника, новых сапог. Полураздетые потные немцы посмеялись немного, а потом спустили на маму собак…

Десять домов на краю местечка выделили под гетто. Очень быстро забрали мужчин, в том числе отца, как сегодня я понимаю, в концлагерь. Ни один из них не вернулся. Над оставшимся населением немцы издевались с каким-то изысканным зверством. То ли скучно им было, то ли жарко, но вот до того, как расстрелять евреев, они, не унимаясь, выдумывали для себя развлечение за развлечением.

Конюшни у нас стояли в полукилометре одна от другой. И вот евреям было приказано брать руками навоз и бежать перекладывать его из конюшни в конюшню. Старые, молодые должны были, не останавливаясь, бежать и бежать. Дождь, слякоть. Дети плачут. А мамы, бабушки, дедушки бегут, подгоняемые плетьми, с навозом в руках. Не выдерживали, конечно, люди. Помню, как Хана-Рохл Берман, соседка, подбежала к колодцу и бросила туда своих детей, а потом и сама вслед за ними…

Евреев раскладывали на ящиках для картошки так, чтобы свешивались ноги и голова, и стегали плетьми, били палками. Остальные должны были находиться поодаль и смотреть, а потом вызывали, кого хотели, давали плеть в руки и заставляли бить своих. Били, пока спина не затекала фиолетовой краской, пока не лопалась кожа и не проступали куски алого мяса.

Верующих стариков уничтожили сразу, в первые же дни. Кого пристрелили, а кого за бороды привязали к телегам и протащили по местечку.

Спали мы все на полу, плотно в ряд. А ночами уже развлекались местные полицаи. В основном это были ребята из нашей же школы. Учиться им было непросто, а тут, при новой власти, почуя волю, вымещали детские свои обиды. Каждую ночь они, твари, являлись, вытаскивали, с криком с рыданиями девочек и бросали в сарай. Каждую ночь каждую ночь… А под утро они этих девочек убивали. А потом все повторялось снова. В каком состоянии находились евреи местечка Петровичи, представить себе нельзя.

Месть

Наши ребята начали создавать группы сопротивления. Партизанское движение на Смоленщине находилось еще в зачаточном состоянии. Но главная наша проблема была в другом. Этот факт очень часто забывают, когда рассуждают о якобы свойственной евреям покорности. Всем уйти было нельзя! Уходили крохотными группами, искали оружие, прятали его, а потом опять возвращались в гетто. Если бы не досчитались кого-то, пострадали бы остальные. Беда в том, что наши младшие братья, сестры и матери были заложниками!

А вот когда фашисты уничтожили гетто — 22 июля 1942 года, — вот тогда не осталось у нас, уцелевших, ни боязни, ни осторожности. Этот период мне вспоминать, пожалуй, сложнее, чем предыдущий. Вот этими руками — во что мне сегодня так трудно поверить — мы убивали полицаев, зверствуя, надо сказать, не меньше, чем они. Мы их жгли, мы их резали на куски… Я не ощущал себя человеком, я не испытывал никаких чувств. Я не осознавал, жив я или мертв. Я превратился в орудие мести, не в человека, а в средство достижения цели…

Спасение

Поскольку опыта не было, ребята гибли порой глупо и неоправданно. Скрываться мы тоже не умели. Облавы устраивались постоянно. В чем я до сих пор уверен, так это в том, что Гитлер не прошел бы таким победным маршем по стране, не помогай ему так старательно местное население. У нас в округе мало кто верил, что власть поменяется. И немцам служили соседи самозабвенно. Так старались они понравиться, что, поймав в лесу Семена Азимова, учителя физики, — у него было очень плохое зрение, и он, видимо, заблудился, а бывшие соседи посадили его в клетку и потащили показывать всем на потеху. Вот, мол, евреи все уничтожены, а это последний экспонат!.. Крестьяне, отправляясь в лес за дровами, считали своей прямой обязанностью донести, что видели партизан… Меня дважды ранили, второй раз — серьезно. Двигаться я не мог. Благодаря авторитету старшего брата в отряде меня понесли из леса по деревням. Да брать никто не хотел! Кричали: «Ваших уже всех убили!» Иванов Прокофий Васильевич, учитель из Косачевки, единственный согласился. Только куда он мог меня поместить? Немцы под носом. И вот тогда начался самый страшный период жизни — мне вырыли яму под погребом, метра полтора, и там я провел… восемь месяцев. Рана гнила, медикаментов не было никаких, света я не видел, разгибался только ночами.

За это время погиб отряд, потому что там оказался предатель. За это время была повешена жена Иванова, Лидия Петровна. Дочку его отправили работать в инфекционный барак, откуда не возвращались. А Прокофий Васильевич, когда видел меня ночами, разводил руками и говорил: «Может быть, тебе судьба выжить, а может, и мне. Давай попробуем потянуть еще, поглядеть…» За восемь месяцев я перестал быть похожим на человека.

Судьба распорядилась так, что именно в доме Иванова расположился немецкий штаб, когда русские перешли в наступление. Немцы жгли за собой дома, отступая. Когда я понял, что мне придется гореть, я решил — лучше умру от пули. Я вылез из ямы, поднялся наверх, распрямился, пошел, не оглядываясь по дому мимо немцев на улицу, прошел через двор, опять мимо немцев, не пригибаясь к земле, не ускоряя шаг и дошел так до леса…

Газета «Вести» 6.6.1995 г. Беер-Шева Израиль