Она снова посмотрела на часы, глубоко вздохнула, произвела в уме кое-какие расчеты. Самолет Гектора вылетел из Мельбурна час назад. Ее рейс, возможно, задержат еще на два часа, а это значит, что ему придется ждать ее в аэропорту Денпасара как минимум три часа. Он будет в плохом настроении. Может, оставить ему сообщение в аэропорту, сказать, чтоб он ждал ее в отеле в Убуде? Впрочем, не стоит паниковать, — во всяком случае, пока. Должны же эти идиоты выдать хоть какую-то информацию. Вокруг скучающие расстроенные туристы — в основном молодые мужчины и женщины в грязных футболках и шортах — раздраженно поглядывали на табло, готовые бежать на посадку сразу же, как только будет объявлен их рейс. Айша поднялась со своего места, повесила сумочку на плечо. Ей хотелось убежать от нытья и зловонных запахов пива и пота. Она отошла от стойки и направилась в конец коридора, туда, где сияли неоновые огни и суетились толпы народу. Бангкокский аэропорт никогда не закрывается. Можно пройтись по магазинам.

Ей, правда, особо ничего не нужно, но ведь в магазины беспошлинной торговли ходят не за чем-то конкретным. Необходимые покупки осталась за стенами международного аэропорта Бангкока. Здесь торжествуют абсолютно необоснованные желания. Она вошла в небольшой магазинчик модной одежды, и к ней навстречу тут же кинулась молодая таиландка. Айша кивнула в знак благодарности, но махнула рукой, решительно отсылая ее прочь. Девушка быстро ретировалась за прилавок и стала перешептываться и смеяться с другими продавщицами. За неделю, что Айша провела в Таиланде, у нее сложилось впечатление, что женщины здесь постоянно смеются и шепчутся, но это не следует воспринимать как неуважение или грубость. Хотя ее лично поведение таиландок чертовски раздражало. Ей всегда казалось, что они потешаются над ней.

Она сняла с вешалки одну из юбок, повертела ее в руках. Ткань на ощупь была тонкая, мягкая, приятная, а вот узор представлял собой причудливый водоворот сливающихся один с другим цветов радуги. Боже, какая безвкусица. Индия ей больше импонировала; назойливое, порой возмутительное поведение жизнерадостных индийских торговцев ей нравилось больше, чем легкомысленная почтительность улыбчивых тайцев. Айша устремила взгляд в проход. К ней направлялась другая продавщица. Она повернулась и быстро вышла из магазина. Индийские ткани, вне сомнения, гораздо качественнее.

Лившийся из динамиков ровный поток успокаивающей безжизненной восточной музыки прервал громкий треск, за которым последовало объявление на тайском языке. Затем женоподобный, почти сварливый мужской голос перевел объявление на английский. Пассажиров, следовавших до Сан-Франциско рейсом авиакомпании «Юнайтед эйрлайнз», просили немедленно в очередной раз пройти предполетный контроль. Объявление завершилось виноватым смешком. Айша улыбнулась сама себе. Так принято у тайцев или ей все же послышалось злорадство в голосе диктора? Вокруг группы угрюмых, но послушных американцев хватали свою ручную кладь и устало брели на досмотр.

— Авиапутешествия всем хороши, если бы не предполетный контроль.

Арт сказал ей это во время их первого ужина в Бангкоке. Один из ветеринаров, итальянец, недовольно заметил, что досмотры на каждом шагу в аэропортах унизительны для пассажиров. На что представительница американской делегации в довольно агрессивной манере ему возразила: если это поможет остановить хотя бы одного террориста, она с радостью готова часами стоять в очередях и предоставлять багаж для проверок. Итальянец ответил на своем языке — буркнул что-то о том, что американцы вечно всюду суют свой нос, и завершил свое высказывание грубым неаполитанским восклицанием, означавшим «и поделом вам за это». К несчастью, с ними за столом сидел ветеринар из Дании, прекрасно понимавший по-итальянски. Он обвинил итальянца в «нравственном идиотизме». Тот совсем разъярился. Он обвел взглядом сидящих за столом и съязвил на безукоризненном английском языке: «Неудивительно, что датчанки в поисках настоящих мужчин каждое лето толпами валят на Средиземное море». Последовавшие засим возмущенные выкрики прервал громкий хохот делегата из Китая, которому только что перевели смысл происходившей за столом гневной перепалки.

Вот тогда-то Арт, сидевший рядом с Айшей, наклонился к ней и шепотом поделился своим наблюдением. Потом глянул на ссорящихся ветеринаров и по-мальчишески скороговоркой добавил: «Епэрэсэтэ, и как только в ООН удается хоть о чем-то договариваться?» Айша громко рассмеялась, да так искренне и звонко, что итальянец с датчанином, обменивавшиеся оскорблениями, умолкли. Но лишь на мгновение.

— Полностью с тобой согласна, — шепнула Айша Арту. — Мы всего лишь Международная ассоциация ветеринаров, и то не можем между собой поладить. Не думаю, что мир, в котором мы все живем, может на что-то рассчитывать в будущем. — Он тоже рассмеялся и, смеясь, положил руку на спинку ее стула. Казалось бы, абсолютно непроизвольный, невинный жест. Но его фамильярность страшила. И волновала.

Арта она заметила сразу. Наверно, все женщины на конференции обратили на него внимание, ибо он был возмутительно красив. Евразиец, с тонким вздернутым носом, тело накачанное, кожа поразительно белая — такой она еще не видела. Поначалу она приняла его за испанца, но фамилия на его нагрудной карточке — Син — безошибочно выдавала в нем китайца. Арт Син. Это звучало как название одной из тех музыкальных групп, которые любил слушать Гектор.

На том первом ужине, после того, как они вдоволь посмеялись вместе, она спросила у него, откуда он родом.

— Канадец я.

— Это я и сама поняла, — дружелюбно воскликнула она и, вращая глазами, показала на эмблему в виде красно-белого кленового листика в углу его нагрудной карточки. — А по национальности?

— Прежде я думал, что это чисто канадский вопрос. Но, оказывается, вы, австралийцы, мало чем от нас отличаетесь. — Он ухмылялся, в глазах его плясал озорной огонек.

Она осознала, что заставляет себя смотреть ему прямо в лицо, хотя предпочла бы уткнуться взглядом в пустую тарелку. Она чувствовала себя нелепо, ибо от его красоты у нее кружилась голова. Проснись, Айша, обругала она себя, ты ведь не подросток на концерте «Битлз». Тебе уже, слава богу, за сорок, у тебя двое детей.

— Мой отец — китаец, житель Торонто в третьем поколении. Мать — чешка.

— Силы небесные!

Неадекватность собственной реакции вогнала ее в краску, но уж больно невероятным было его объяснение.

— Да, — улыбнулся Арт. — Они познакомились в Праге, где мой отец служил в дипломатическом корпусе. Как ты, наверно, догадываешься, в ту пору добиться согласия на брак от обоих правительств было фактически невозможно, но любовь победила. Под этим я подразумеваю то, что отец нелегально переправил мать в Париж дипломатическим рейсом, за что его благополучно турнули со службы. С того дня он был волен заниматься бизнесом, на этом поприще добился баснословных успехов и стал состоятельным китайцем.

— Это случилось до Пражской весны?

Ход был не самый тонкий, но ею внезапно овладел страх (а собственно, чего она испугалась? — рассердилась на себя Айша), что он намного моложе нее.

Арт усмехнулся:

— Задолго до того, разумеется. Я польщен. Мне сорок два. — Он многозначительно посмотрел на нее. — А что у тебя?

— Что? — растерялась она. Неужели он ждет, что она прямо за столом во всеуслышание объявит ему свой возраст.

— Какие у тебя этнические корни? — Поддразнивая ее, он умышленно протянул гласные в вопросе.

— Отец родился в Лахоре. После раздела Индии его семья бежала в Бангалор. Мать из англо-индийской семьи.

— Ты индуска?

— По происхождению. Но вообще-то я атеистка… — она широко улыбнулась, — если можно так выразиться.

— Тсс… — шепнул Арт. — Не вздумай сказать это нашим американским братьям и сестрам.

После того первого ужина они каждый день вместе садились на конференции. Каждое утро она, сама того не желая — это получалось само собой, — ждала его появления на завтраке в роскошном ресторане отеля «Хилтон». Конечно, они никогда не бывали одни. Рядом всегда находилась Ивонна, немногословная деловая француженка-ветеринар — ей было под пятьдесят, — с которой Айша очень быстро нашла общий язык. Также за их столиком сидели Оскар и Софи из Германии — оба были моложе Айши, — квалифицированные ветеринары, ныне работавшие в одной из крупных фармацевтических компаний. Арт был обходителен и обаятелен со всеми, но Айша видела, что его взгляд то и дело останавливается на ней, хотя сама она старалась на него не смотреть. Его взгляда она избегала отчасти потому, что понимала: флирт хотя и приятное занятие, но опасное — может привести к непредсказуемым последствиям. Его многозначительная улыбка, лукавство в глазах, знаки внимания, что он ей оказывал, вызывали у нее головокружение и удивительные ощущения, которые она никогда уж больше не надеялась испытать. В его присутствии она чувствовала себя как девчонка. Он не выходил у нее из головы.

Именно в то первое утро за завтраком она обратила внимание на его руки. Пальцы у него были длинные, ладони широкие и мягкие, обручальное кольцо — почти такое же, как у нее, — представляло собой простой ободок из чистого золота.

Айша купила последние номера журналов «Мэри Клэр» и «Вэнити фэйр», а также детектив английского автора, который ей когда-то нравился, и вернулась в зал ожидания. Почти все места по-прежнему были заняты ожидающими своего вылета пассажирами, но теперь досада и гнев на их лицах сменились унылым смирением. Молодая таиландка за стойкой лучезарно улыбнулась ей и выпалила:

— Ваш вылет через полтора часа, большое спасибо.

Айша в изумлении уставилась на девушку. Чему эта дура радуется? Ей захотелось громко выразить свое возмущение, но она сдержалась. Это только напугало бы таиландку и — при этой мысли она улыбнулась — укрепило бы девушку в ее предубеждениях, в чем бы они ни состояли, против индийцев. Никак не отреагировав на сообщение таиландки, Айша повернулась и пошла прочь.

Она заметила интернет-кафе и прошла прямо туда. Заказала белое вино, непомерно дорогое, но сейчас это не имело значения, взяла бокал, прошла к столику с компьютером и загрузила свою электронную почту. Гектор прислал ей короткое сообщение с подтверждением своего рейса на Бали. Адам с Мелиссой тоже прислали письма — простые, живые, с новостями о школе. Она скучала по ним. Она ждала этой поездки, мечтала отдохнуть от работы, от дома и даже от детей. Конференция предоставила ей такую возможность. Ей удалось на неделю отвлечься от роли матери, и это действительно было приятно, она вновь почувствовала себя молодой. Она вспомнила об Арте, и при мысли о нем также почувствовала себя желанной. Но когда она читала короткие неуклюжие письма своих детей, ее захлестнуло желание вернуться в реальный мир, вернуться домой. Она жалела, что согласилась поехать на Бали. Ей хотелось одного: оказаться дома за обеденным столом вместе с Гектором и детьми. Ей хотелось возиться на кухне, хозяйничать в своем доме, спать в своей постели. Но она согласилась на то, чтобы провести с Гектором неделю вдали от дома, и это была неплохая идея. Они с мужем давно, много лет, с тех пор, как родилась Мелисса, никуда не ездили отдыхать вместе.

Айша опять открыла сообщение мужа. Он подписался словом «целую». Возможно, Гектор все еще любит ее? А она его? Идея с отпуском и впрямь была неплохой, отпуск им обоим был необходим, но теперь она со страхом ждала близости с мужем. Давно они с Гектором не отдыхали вместе, и теперь она по-детски робела при мысли о том, что останется с ним наедине. Она надеялась, что он не заставит ее обсуждать с ним их совместную жизнь, их отношения, брак, семью. Она не знает, что сказать. Они вместе так давно, что другой жизни для себя она просто не представляет.

Как она и ожидала, сама конференция оказалась интересной лишь отчасти. Только на двух заседаниях из тех, на которых она присутствовала, она узнала нечто новое. Первое проводилось в день открытия, второе — в последний день конференции. На остальных заседаниях представители фармацевтических компаний рекламировали и продавали свою продукцию. Их деятельность ее не возмущала, ибо она понимала, что эти компании оплачивают ей хороший номер в отеле, завтраки, обеды и ужины. На первом заседании на нее произвело впечатление выступление швейцарской исследовательницы в области иммунологии. Та представила внятный доклад об иммунизации и домашних кошках, утверждая, что почечная недостаточность у кошек обусловлена — и тому есть доказательства — так называемой, по выражению докладчицы, «избыточной иммунизацией». Айша внимательно слушала выступление швейцарки, подтверждавшей ее наблюдения, сделанные за годы практики. Иммунолог предлагала вместо ежегодной вакцинации вводить взрослым кошкам бустер-дозу раз в два-три года. Представители фармацевтических компаний опротестовывали большинство выводов докладчицы, горячо настаивая на дополнительном изучении последствий увеличения межпрививочного периода. Как и многие из присутствовавших на конференции ветеринаров, Айша предполагала, что эти компании уже проводят такие исследования. Также было ясно, что, раз швейцарскому иммунологу позволили обнародовать свою концепцию, несмотря на противодействие фармацевтических фирм, наверняка обращавшихся в президиум с просьбой завернуть ее доклад, значит, швейцарка располагала убедительными данными. Айша быстро сделала пометку в своем блокноте: по возвращении домой она поговорит с Бренданом о введении нового режима вакцинации.

В последний день на заседании непосредственно перед закрытием конференции таиландский ветеринар и ученый представил отчет о клинических исследованиях по проблеме эпидемии птичьего гриппа в его стране. Информация была устрашающая, особенно данные по распространению заболевания. Айше, не являвшейся специалистом по лечению птиц, доклад таиландца показался пугающим и пророческим. Сложившиеся механизмы производства и экспорта продовольствия были залогом того, что подобные эпидемии рано или поздно затронут даже такой относительно обособленный континент, как Австралия. Когда таиландский ученый закончил свой доклад и почтительно поклонился аудитории, зал разразился продолжительными овациями. Громко аплодируя, Арт наклонился к ней и, теплым дыханием обдавая ее шею, шепнул ей на ухо:

— Нам п-ц!

Его непристойность ласкала слух.

Она была в ванной, собиралась на торжественный ужин по случаю закрытия конференции, когда в номере зазвонил телефон. Это был Арт.

— Можно к тебе зайти?

Она разволновалась. Ей следовало бы ответить отказом, следовало бы оскорбиться и сказать ему, что это не совсем прилично.

Он рассмеялся в ответ на ее молчание.

— Буду через полчаса.

Она кинулась назад в ванную. Накануне вечером она пораньше ушла с заседания, чтобы успеть на «скайтрейн» до торгового центра «Гейсон плаза». Ивонна заверила ее, что там находятся самые лучшие магазины нижнего белья в городе. Вернувшись из торгового центра, сразу же пошла в салон красоты при гостинице — она записалась заранее, — где ей сделали эпиляцию в области ног и бикини. Это все для поездки на Бали, убеждала она себя. Айша надела нижнее белье и оглядела себя в зеркало — длинные ноги, смуглая кожа буквально светится, резко контрастируя с кипенной белизной новых трусиков и бюстгальтера. Она подняла волосы и выгнула шею. Гектор всегда говорил, что шея у нее лебединая, как у богини. Она смотрела на свое отражение в зеркале, отказываясь прятаться от самой себя. А она ведь прихорашивается для Арта. Но, сознавая истинный смысл своих действий, она еще не была уверена, что их флирт, заигрывания друг с другом увенчаются сексом. Как бы глупо они себя ни вели, они уже не подростки. В конце концов, ей ведь сорок, она замужняя женщина, мать, да и он тоже женат. Айша распустила волосы, упавшие ей на плечи, и стала накладывать тушь на ресницы. Боже, все-таки флирт — чертовски приятное развлечение.

Его звонок к ней в номер поверг ее в шок. Это был дерзкий шаг. Впервые за все годы супружества она по-настоящему была близка к тому, чтобы переспать с другим мужчиной. Сейчас ей предстояло принять решение.

За всю неделю она ни разу не открыла мини-бар в номере, но теперь, одевшись, смешала себе джин с тоником.

Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Она посмотрелась в зеркало, извернулась, оглядывая себя со спины. На ней было ее любимое платье — с коротким рукавом, чуть выше колен, из светло-лимонного шелка с узором из кроваво-красных лепестков роз. Воздушность светлой ткани подчеркивала красоту ее смуглой кожи, цветочный узор придавал ее облику налет женского целомудрия. Выглядела она хорошо. Айша выпрямила спину. В дверь вновь постучали.

Арт пришел в легком дымчато-сером хлопчатобумажном костюме, который сидел на нем идеально. Он был чисто выбрит, надушился одеколоном, в котором присутствовал едва уловимый аромат перца. Он отступил на шаг, оглядывая ее с ног до головы:

— Леди, вы неотразимы.

Она чмокнула его в щеку:

— Глупости! — Она посторонилась, пропуская его в номер.

— Это не глупости. Это факт. Ты самая красивая женщина на конференции.

Она не ответила на его комплимент.

— Хочешь чего-нибудь выпить?

Он глянул на бокал с джином и тоником на журнальном столике:

— Опустошаешь мини-бар?

Впервые его акцент вызвал у нее раздражение. Было что-то слишком обычное, слишком знакомое в его протяжном произношении, безошибочно выдававшем в нем жителя североамериканского континента. А здесь была другая реальность — вымышленная. Лучше б его родители никогда не покидали Восточной Европы. Тогда он говорил бы, как обходительный симпатичный преступник из фильмов о Джеймсе Бонде. Он попросил пива, она дала ему бутылку.

Арт обвел взглядом комнату, задержал его на кровати. Господи, думала она, не дай ему сесть на кровать. Он устроился на диване:

— Будем здоровы.

— Будем. За очень удачную конференцию.

Она села на стул напротив него:

— Да, конференция удалась на славу. Превзошла все мои ожидания.

Она вертела в руке бокал. Боже, Айша, что-нибудь побанальнее не могла придумать?

Он нахально улыбался ей:

— Беру свои слова обратно. Я был не прав, когда сказал, что ты самая красивая женщина на конференции. Ты самая красивая женщина во всем Бангкоке.

Она рассмеялась:

— Ты что, проводил здесь полноценные научные исследования? — Но она покраснела. Глупый банальный комплимент вскружил ей голову. Она посмотрела на часы: — В котором часу ужин?

Может, он смеется над ней? Что ж, заслужила. Ужин назначен на восемь. Сегодня на конференции об этом им напоминали каждый час.

— Расслабься, время еще есть. Пойдем минут через двадцать. — Он допил пиво и выжидающе посмотрел на нее. Она подошла к мини-бару и налила себе еще джину с тоником. Он ухмыляется, точно. Вот гад, наглец самонадеянный. Наверно, для него это обычное дело. На каждой конференции снимает девочку. При этой мысли она с громким стуком закрыла дверцу холодильника.

Арт вздрогнул, поднял на нее глаза:

— Что с тобой?

— Длинная была неделя. Просто устала. — Она спокойно посмотрела на него и холодно улыбнулась. — Пожалуй, сегодня надо пораньше лечь спать.

Арт рассмеялся и покачал головой. Сунул руку во внутренний карман пиджака и бросил на стол небольшую упаковку таблеток.

— Что это?

— Диетические пилюли. Когда пойдем на танцы.

— А мы пойдем на танцы?

— Конечно. Так что пораньше лечь не удастся.

Она взяла таблетки со стола, прочитала текст на упаковке. Информация была напечатана на двух языках — на тайском и на ломаном английском. Айша рассмеялась и кинула упаковку на стол:

— Пожалуй, не надо. К «спиду» я давно уже не притрагиваюсь и не имею таких намерений.

На лице Арта отразилось притворное возмущение.

— Это не грязные наркотики с улицы, леди. Это вполне законный, разрешенный к употреблению препарат… — Он прищурился. — Так ты, значит, баловалась «спидом»? Я не удивлен. Догадывался, что ты — женщина с богатым прошлым.

— Вот именно. И наркотики для меня тоже остались в прошлом.

Он энергично замотал головой:

— Не согласен. Ты меня разочаровала. Чего ты испугалась? Я же сказал, что это абсолютно законный препарат. Купил его сегодня в аптеке… — Он подмигнул ей: — Неужели тебе не нравится Таиланд?

— О Таиланде я мнения не составила, поскольку не видела здесь ничего, кроме гостиниц, конференц-залов, Каосан-роуд и торговых центров.

— Правильно. Поэтому мы и должны пойти на танцы. Непременно. — Он взглянул на нее с надеждой во взоре.

— Посмотрим.

Они пошли на танцы. Разумеется. За ужином Айша позволила себе два бокала шампанского. Этого было достаточно, чтобы ощутить легкость в голове, но не потерять контроль над собой. Они с Артом съели манговое крем-брюле — одно на двоих, и затем он под столом вложил в ее ладонь две таблетки. Она потерла их подушечками пальцев, потом украдкой сунула в рот, быстро запила шампанским и нервно огляделась.

На нее никто не смотрел, все были пьяны.

Рука Арта покоилась на спинке ее стула. Она откинулась на нее.

После ужина все перешли в гостиничный бар. Она оказалась зажатой между одним из американцев и ветеринаром из Голландии, с которым за всю неделю и двух слов не сказала. Невероятно рослый блондин с печатью ангельской невинности на лице, он выглядел гораздо моложе своих сорока восьми-сорока девяти лет. Говорил он красиво, остроумно, и было заметно, что Айша ему нравится. Она со своей стороны тоже стремилась произвести на него впечатление, старалась быть очаровательной, флиртовала с ним, — возможно, стало сказываться действие наркотика. Она знала, что Арт следит за каждым ее движением.

В полночь всей толпой они вывались из отеля на улицу. Их обволокла липкая влажная духота тропической ночи. Таксисты загудели, привлекая их внимание. Арт жестом велел подъехать двум такси. Голландец залез на заднее сиденье первой машины, и Айша хотела последовать за ним, однако Арт спокойно, но твердо взял ее за руку и отвел в сторону. Вместе с Ивонной и Оскаром они сели во второе такси.

Сидя на заднем сиденье автомобиля, который, казалось, скользил над мерцающими огнями города, Айша почувствовала, как на нее накатывает восхитительная волна эйфории. Такси мчалось по скоростной автостраде, образующей огромную арку над раскинувшимся внизу мегаполисом. В нос ей бил запах пота: ее собственного, Арта, Оскара, водителя. Влажный, сырой воздух, казалось, отяжелел, проваливался с небес в земную твердь, в густую глину, из которой некогда поднялся город, в субстрат тропического леса, который когда-нибудь непременно его поглотит. Бешеная пляска неоновых огней была смелым актом неповиновения, дерзким вызовом этой неизбежности. Такси съехало с эстакады, и Айше показалось, будто они все стремительно падают в лежащий внизу пылающий мир.

На улицах — миллионы душ. Возле ночных клубов курят толпы молодежи. На тротуарах сидят и болтают женщины; у них на коленях спят дети. Лотки на каждом углу источают запахи мяса, рыбы, имбиря и лимонного сорго. Последний раз Айша была в Азии еще до рождения Адама, но она помнила то ощущение свободы, полнейшей раскованности, которое охватило ее посреди этого хаоса из грязи, жары и шума. Первые несколько дней по возвращении домой Австралия казалась ей стерильной, выскобленной. Арт, сидевший впереди рядом с водителем, обернулся к ней. Она ответила ему восторженной, радостной улыбкой.

Такси затормозило на небольшой пыльной улице, утыканной барами и кафе. За выставленными на улицу столиками сидели и пялились на вездесущие телевизионные экраны скучающие официанты из местных и пьяные белые туристы. Айша глянула на самый большой экран. Показывали новый фильм с участием Брэда Питта. Его голос тонул в механических ритмах оглушительной музыки, вырывавшейся из клубов. Обычно Айша не выносила стиль «техно», но сейчас, неожиданно для самой себя, начала раскачиваться и прихлопывать в ладоши в такт сумасшедшему ритму бездумной танцевальной мелодии. Вслед за Артом они поднялись по узкой лестнице туда, где гремела музыка, и она, не в силах противиться заразительному ритму, сразу вышла в танцевальный круг, где уже отрывались на всю катушку пьяные европейские туристы и молодежь. Толпа ее не смущала. Она закрыла глаза, нашла для себя место среди дрыгающихся тел. Визгливый голос вокалистки вопил на весь зал: Любовь моя, любовь моя, любовь моя.

К ней пробрался Арт. Она ощутила его присутствие еще до того, как открыла глаза. Арт танцевал с ней. Ивонна танцевала с ней, Оскаром и голландцем. Они все танцевали с ней, вокруг нее. Она вновь закрыла глаза. Любовь моя, любовь моя, любовь моя. Наркотик не привел к утрате самоконтроля — казалось, напротив, прояснил ее сознание. Каждой клеточкой своего существа она воспринимала окружающий мир, свет, звуки, ощущения. Она сто лет уж не танцевала, но сейчас отметила, что уверенно, непринужденно двигается под музыку, что все ее телодвижения естественны и грациозны. Арт тоже танцевал неплохо, это ее порадовало. Когда они будут с Гектором на Бали, она непременно должна повести мужа на танцы. Его талант танцора, умение владеть своим телом, его пластика всегда вызывали у нее гордость. Гектор любил музыку и, танцуя, возвещал об этом всему миру. Арт хорошо танцевал, но с Гектором ему не сравниться. Она вновь закрыла глаза. Любовь моя, любовь моя, любовь моя.

Диджей был неаккуратен, запуская следующую запись: возник безобразный неблагозвучный шум схлестнувшихся ритмов. Но веселящаяся толпа проявила снисходительность. Айша едва не взвизгнула от восторга, узнав гипнотическую мелодию песни «Crazy in Love» в исполнении Бейонсе. Мелисса, когда была совсем малышкой, обожала эту песню. Айша и Гектор покатывались со смеху, глядя, как их голенькая дочурка вертит попкой, подражая движениям танцовщицы на видео. Зал был полный, разгоряченная толпа ликовала. Все пели. Она чувствовала себя совершенным существом, ее разум и тело слились в одно целое, и это целое заполнил танец. Все остальное не имело значения. Песня вскоре закончилась, энергичные ритмы сменила скучная, монотонная мелодия, которую она не узнавала. Айша покинула танцевальный круг.

В грязной уборной было не протолкнуться, стояла удушающая вонь от экскрементов, пол заливала вода. Стараясь, чтоб вода не попала в рот, Айша умылась и сквозь толпу девушек протиснулась назад в коридор. Там стоял Арт, в развязанном галстуке. Его обхаживал долговязый трансвестит-таиландец в блестящем золотом платье. Айша подошла к ним и обняла Арта одной рукой.

— Твоя подружка?

Арт в притворном смущении потупил взор. Айша подмигнула ему и, кивая, перевела взгляд на трансвестита. В этот момент Арт повернулся к ней и поцеловал ее в губы.

— Ох и повезло тебе, леди, — взвизгнул трансвестит.

Она ощутила на своих губах вкус соли, специй, чили и лимонного сорго. Арт осторожно отстранился от нее, заглянул ей в глаза:

— Это мне повезло.

Гектор и Айша были вместе вот уже девятнадцать лет. И за все это время она ни разу не изменила ему. До него у нее были другие мужчины, всего несколько. Она мысленно считала их, в лифте поднимаясь с Артом на его этаж. Эдди — высокий, добродушный, «симпатяга», как тогда девчонки называли парней вроде него. Их отношения завязались на пляже в Скарборо. Он был старше нее, и Айше льстило, что за ней ухаживает столь привлекательный парень, пользующийся авторитетом среди ребят. Но он ей быстро надоел, и она бросила его сразу же, как только поступила в университет. Правда, благодаря Эдди она подружилась с его сестрой Рози. После Эдди у нее был парень, с которым она познакомилась на одной вечеринке в Норт-бридже. Наполовину хорват, гитарист, начинающий наркоман. Майкл был такой же высокий, как и Эдди, но только тем они и были похожи. Скучным Майкла, безусловно, назвать было нельзя. Зато он легко поддавался переменам настроения, ходил небритым и вообще был неряшлив и не терпел никаких обязательств. Он мог бы запросто разбить ей сердце, если б она это позволила. Но она не позволила. Причиной разрыва послужило не только его пристрастие к героину. В то время ее ужасно бесила его неспособность отвечать на сообщения и вовремя приходить на свидания. Она не считала его мужской пофигизм привлекательной чертой — в конце концов, она ж не мазохистка, чтоб сохнуть по парню, которому на нее плевать, — и однажды, когда он удосужился ей перезвонить аж через неделю, она попросила маму передать ему, что она с ним свяжется позже. Она ему так и не перезвонила. После был мистер Сэм Де Коста. Он преподавал анатомию в их группе. Сэму было тридцать. Тоже высокий, женатый, стильный, он всегда был элегантно одет, любил европейское кино и ранний рок-н-ролл. Их роман длился весь второй год ее учебы по специальности. Сэма она, вне сомнения, любила, и он разбил ей сердце. Вскоре после разрыва с ним у нее была случайная связь с неопытным студентом-биологом. Они были пьяны. Он привел ее к себе в общагу, где, не успев кончить, отрубился. Она вывалилась из его комнаты, вернулась на вечеринку, где подцепила еще одного студентика-биолога. За один вечер она переспала с обоими, чтобы снова почувствовать себя желанной. Расставание с Сэмом выбило из нее дух, ей казалось, она уже никогда не станет полноценным человеком. Оно сломало ее, навело на мысли о самоубийстве, но она устояла. Лишь ножом поцарапала себе запястья да, как последняя шлюха, бросилась в объятия к двум молокососам. После она продолжила учебу в Мельбурне, а вскоре познакомилась с Питером (он работал плотником), братом одного студента-ветеринара. Они встречались полгода. Питер был старше нее всего на несколько лет, и она не испытывала к нему почти никаких чувств. Но он был привлекателен, уверен в себе и неутомим в постели. К тому же они неплохо смотрелись вместе, а для нее это, как выяснилось, было немаловажно. Лучшего сексуального партнера у нее еще не было. Но Питер в нее влюбился, и она, дабы он ее возненавидел, переспала с его лучшим другом — Райаном. А потом она встретила Гектора.

Эдди, Майкл, Сэм, два студентика, Питер, Райан и Гектор. Восемь мужчин, все как на подбор высокие и привлекательные. Только это и было у всех восьмерых общее. Арт тоже высокий и привлекательный. А у нее — никакой фантазии.

Она слышала, как Арт мочится в туалете. Она упала на кровать. Голова у нее кружилась, во рту пересохло. Номер у него был точно такой же, как у нее: на стене акварели с изображением буддистских храмов, голый стол, стул, уютное мягкое кресло, типичные для гостиниц окна от пола до потолка с видом на переливающийся неоновыми огнями Бангкок. Звук струящейся мочи был ей немного неприятен. Восемь мужчин, подытожила Айша, Арт будет девятым. Хотя вообще-то она не потаскуха. Айша услышала, как Арт смыл унитаз. У нее есть муж, дети, а она собирается переспать с другим мужчиной, которого, в сущности, не знает. Значит, все-таки потаскуха. Она переспит с Артом, и на том все кончится. Роман на одну ночь. Она сдаст его в архив, уберет подальше от своей жизни, от своей семьи, от брака. Это будет не в счет. Это никак не нарушит ход ее повседневного существования.

Арт стоял в ногах кровати. Галстук он уже снял и теперь начал медленно расстегивать рубашку. В его движениях не было ничего женственного; он умышленно не торопился, казался решительным и уверенным в себе. Он отшвырнул рубашку, и она увидела его грудь — гладкую, почти безволосую, если не считать несколько длинных тонких черных волосков вокруг сосков. Его брюки топорщились в паху. Было заметно, что он возбужден.

— Твоя жена, какая она?

Он замер. Айша сознавала, что тянет время, что она еще не решилась окончательно. А ведь еще недавно сомнения ее не мучили — ни в такси, ни в ночном клубе, ни по возвращении в отель, ни в лифте. Но все еще можно переиграть, можно дать обратный ход. Арт вытянулся рядом с ней на постели. В нос ей ударил его резкий запах — запах пота, запах мужчины, такой же, как у Гектора, только это был не Гектор. Он положил руку ей на ногу, стал поднимать платье. Она почувствовала, что возбуждается.

— Моя жена красива. И умна. Работает на некоммерческом телевидении. Она из франкоговорящей семьи, и кроме английского, который у нее безупречный, также знает испанский, каталонский, русский и — довольно сносно — арабский.

— Чем она занимается на телевидении?

— Документалистикой.

— По всем параметрам блестящая женщина.

Арт убрал руку с ее ноги, лег на спину:

— Айша, я хочу любить тебя. Сейчас я не хочу думать ни о жене, ни о том, как я живу в Монреале. И не хочу, чтобы ты думала о своем муже и о том, как ты живешь в Австралии. Более желанной женщины, чем ты, я еще не встречал. Я говорю это не для того, чтобы тебя соблазнить; это — факт. — Он повернулся на бок, посмотрел на нее. — Меня не волнует нравственный аспект того, что мы делаем, хорошо это или плохо. Я просто хочу заняться с тобой сексом, и это все, что сейчас меня интересует. Если ты против или боишься, я тебя не трону. Но если мы не займемся сексом, я буду сожалеть об этом до конца своих дней.

Арт широко улыбнулся и внезапно, без предупреждения, нежно поцеловал ее в губы.

— Ты хочешь меня? — спросил он.

Его настойчивость, напор, решимость ее убедили. Им владела голая всепоглощающая страсть — страсть мужчины к женщине. Такое однажды она чувствовала в Гекторе. Она взяла руку Арта и сунула ее в свои новые шелковые трусики, а сама одновременно выгнула шею, приблизила свое лицо к его лицу и прильнула к нему в поцелуе.

Пассажиров, вылетающих в Денпасар и Джакарту рейсом авиакомпании «Гаруда», пригласили на посадку. На изнуренных людей, сидевших вокруг нее, объявление подействовало как целительный бальзам: они возбужденно загалдели. Напротив нее сидела молодая пара. Американцы, предположила она, студенты. Девушка разволновалась, словно объявление чем-то ее расстроило. Айша, будучи медиком, мгновенно поняла, что девушка находится под воздействием какого-то наркотика: зрачки у нее были расширены, кожа неестественно румяная, она обливалась потом — даже в искусственной прохладе аэропорта. Возможно, у нее поднялась температура. Как можно было довести себя до такого состояния, находясь в аэропорту Бангкока? Айша надеялась, что девушка не везет с собой наркотики. Та заплакала.

Айша вздохнула, свернула журнал и сунула его в сумочку:

— Может, вам помочь?

Лицо парня было угрюмо. Вероятно, он тоже принял наркотик, но его организм более успешно переработал препарат.

— Да нет, все нормально. Просто она боится летать.

Девушка яростно затрясла головой:

— Я не боюсь летать. Я бомб боюсь. Боюсь, что нас взорвут в воздухе.

Еще не истерика, но почти.

Айша глянула в сторону стойки, где стюардесса, все так же улыбаясь, наблюдала за ними. У девушки развилась паранойя. Вероятно, тоже на почве наркотиков.

Айша присела на колени перед молодой американкой:

— Нам ничто не угрожает. Таиланд — безопасная страна.

— В Таиланде взрывали бомбы. — Девушка перестала плакать, но вид у нее был запальчивый. Такой же, как у Мелиссы после вспышки раздражения. Она словно бросала вызов Айше: только попробуй скажи что-то против.

Действительно, хотелось ей сказать: это правда, бомбы здесь взрывали. Ей самой было немного страшно, когда она приехала в аэропорт, встала в очередь, чтобы пройти досмотр. Ее даже на мгновение охватила паника, когда она увидела в очереди двух арабов. Ты же не ребенок, хотела она сказать девушке, хочешь путешествовать — укрощай свой страх. Таков мир, в котором мы живем.

Она взяла девушку за руку:

— Я — врач. Думаю, тебе станет легче, если ты поешь и выпьешь воды. — Она посмотрела на парня. — До вылета еще уйма времени. Я принесу что-нибудь поесть.

В лице парня отразилась благодарность.

— Я не голодна, — сердито буркнула девушка.

Айша выпрямилась. Больше она ничем не могла помочь. Она вернулась на свое место и вытащила журнал.

Рядом сидела, вцепившись в свою дорожную сумку, пожилая дама с густым слоем косметики на лице.

— Вы очень добры, — шепнула она Айше. Женщина тоже была американкой. Вдвоем они наблюдали, как парень повел девушку по коридору. — Мой муж такой же. Ужасно боится самолетов.

Айша сдержанно кивнула, листая журнал. Ее взгляд задержался на рекламе духов: два обнаженных тела — черное и белое — переплетены так тесно, что невозможно определить пол ни того, ни другого.

— Откуда вы?

Айша, вежливо улыбнувшись, повернулась к женщине:

— Я — австралийка.

— Ой, я собираюсь туда, собираюсь поехать, — чуть ли не вскрикнула женщина. — Такая чудесная страна, а австралийцы, мне кажется, такие чудесные люди. — Она во весь рот заулыбалась Айше. — Вы прямо такие же, как мы.

Айша едва не рассмеялась. Арт сказал ей то же самое. В чем стремятся убедить себя североамериканцы?

— Австралийцев все любят, — продолжала пожилая дама, но уже несколько более сдержанным тоном. — Мы вас просто обожаем.

Айша вновь уткнулась в свой журнал, перевернула страницу. Но фотография с рекламой духов стояла перед глазами. Два переплетенных тела, черное и белое, невозможно определить, где начинается одно и кончается второе.

Ее поразила белизна кожи Арта. Его лицо, шея и руки загорели под беспощадным азиатским солнцем, но остальное тело имело цвет аркадского мрамора. Рядом с ним ее тело казалось почти непристойно темным. Она оставила инициативу за ним, уступила его желанию. Поначалу она боялась, что из-за амфетамина в крови она будет лишена полноты впечатлений. Казалось, ею владеет апатия, она не может поддаться порыву страсти. Тело Арта на ощупь было чужим, незнакомым; она невольно сравнивала его с мужем. Гектор целовался лучше. У Арта была худощавая гибкая фигура, вызывавшая восхищение, когда он был в костюме, в подобранных со вкусом рубашках и куртках, но в обнаженном виде он казался ей тощим. Она не знала, как его обнять, куда положить руки. Ее приводила в смятение гладкость его кожи; у Гектора тело было волосатое. Она закрыла глаза, опустила руки, отдаваясь его власти. Он исследовал ее тело. А потом, когда его ладонь скользнула ей между ног, она вдруг выгнулась и прильнула к нему. Теперь она стала частью сексуального действа; ее больше не отталкивала, а возбуждала его чуждость — его тело, его запах, его пенис, его дыхание, его руки, его кожа. Она открыла глаза, столкнула его с себя. В его глазах на мгновение отразилось замешательство. Она села на него верхом и стала целовать его грудь, соски, шею, снова грудь, языком провела от его пупка до паха. Взяла в рот его пенис, услышала, как он застонал. Она чувствовала себя шлюхой, затеявшей опасную игру. Во рту, на лице она ощущала вкус его соленой мужской плоти, этот вкус ее обволакивал.

Она подняла голову:

— Презерватив есть?

— В кармане, — шепотом ответил он. Все еще дразня его языком, она вслепую нащупала его брюки, которые он спустил к лодыжкам, нашла презерватив, а потом стянула с него и брюки, и трусы. Не отводя глаз от его лица, она разорвала упаковку и надела тонкую резинку на его пенис.

Он притянул ее на себя, снял — через голову — с нее платье и ловко расстегнул ее бюстгальтер:

— Дай посмотреть на тебя.

Она закинула руки за голову, вытянулась на кровати. Он коснулся ее лица, губ, сосков, промежности.

— Magnifique — Его глаза блуждали по ее телу. — Magnifique, — повторил он срывающимся от вожделения голосом, в котором слышалось изумление.

В постели он был лучше Гектора. Поначалу, когда он овладел ею, Айше стало немного не по себе. У Гектора пенис был больше, толще, и порой, когда она еще не была готова к совокуплению, причинял ей боль. Едва они вступали в половую близость, Гектор уже не мог обуздать свою страсть. Он вонзался в нее почти с ожесточением, и она, приноравливаясь к нему, воображала, будто ее насилуют. Арт любил ее бережно, неторопливо, будто был неуверен в себе, и в первые минуты ее это смущало. Но очень скоро она подстроилась под его ритм, стала вжиматься в него всем телом, отвечая на его толчки. Весь ее мир сузился до блеска обожания в глазах наблюдавшего за ней Арта, до прикосновения его губ, целующих ее губы, до ощущения его плоти в сердцевине ее естества. Потом наступил момент, когда он задрожал, пытаясь сдержать оргазм. Она почувствовала, как он напрягся, застыл на ней. Она стиснула его бедра и шепнула ему в ухо: кончай. Он вонзился в нее, вжался в ее тело, она ощутила пульсацию его бедер. Он застонал, стал сотрясаться, испустил крик и лицом уткнулся ей в шею. Потом резко поднял голову, стал ее целовать. Раздвинь ноги, приказал он. Она повиновалась. Он снова стал ее целовать, его пальцы неистово ласкали ее. Они не могли оторвать друг от друга губ. Ее захлестнула волна исступленного наслаждения. Медленно, очень медленно она пришла в себя.

Скоротечность полета, как всегда, явилась для нее полной неожиданностью. Чтобы пролететь Австралию из конца в конец, требовалось целых шесть часов, а тут не прошло и трех часов, как они уже начали снижаться на подлете к аэропорту Денпасара. В сравнении с огромным аэропортом Бангкока международный аэропорт Бали казался провинциальным, пустым и ничуть не пугающим. Она заплатила аэропортовый сбор и, ориентируясь по указателям с надписью на двух языках, уверенно проследовала к месту выдачи багажа. Таможенный досмотр она прошла быстро. Ей импонировали расторопность и спокойствие сотрудников службы безопасности, состоявшей в основном из яванцев. Она улыбнулась про себя. Как приятно после сахарной любезности тайцев вновь позволить себе быть деловитой, методичной, прямодушной. О Бали она слышала достаточно, и знала, что здесь ее ожидает такая же раздражающая обходительность, как и в Таиланде. Но, по крайней мере, пока она не прошла таможенный контроль и не покинула здание аэропорта, она могла оставаться самой собой.

Гектор, ожидая ее прибытия, сидел на скамье, раскинув руки. Одет он был в небрежном стиле, но она отметила элегантность его новой рубашки с коротким рукавом и хлопчатобумажных брюк свободного покроя. Она была рада, что он в брюках. Это выгодно выделяло его из толпы сновавших вокруг небритых, длинноволосых туристов. Как она и ожидала, Гектор постригся перед приездом на Бали. Когда она приблизилась к нему, он широко улыбнулся и тепло ее обнял. От него пахло ее жизнью, ее домом, ее детьми, и она с радостью и облегчением упала в его крепкие объятия. Арт был слишком худ. С этой мыслью пришло и решение. Арт исчез из ее жизни.

Она поцеловала мужа, спросила его про Адама и Мелиссу.

— Они в полном порядке. Скучают по тебе, но яя и nanny будут нещадно их баловать. И они это знают. Всю неделю ждали, когда я их к ним отвезу.

— Давно ждешь? — виновато спросила она.

— Несколько часов… — Он добродушно пожал плечами. — А куда деваться? Вживался в местный колорит.

Она не ощутила запаха никотина. Гектор сказал, что не притрагивается к сигаретам уже три-четыре месяца, но она подозревала, что он выкуривает несколько штук, когда пьет с Деджем или своим кузеном. Втайне она надеялась, что в отпуске он нарушит зарок, иначе будет нервный как черт. От него не пахло табаком, он казался довольным и счастливым — даже после утомительно долгого ожидания в аэропорту. Мимо них катила горы упакованного в целлофан багажа группа молодых австралиек. Айша заметила, как две из них посмотрели на Гектора. Улыбаясь, она взяла мужа под руку:

— Надеюсь, ты не флиртовал с «местным колоритом», пока меня ждал?

Гектор ей подмигнул:

— Местных не интересует моя белая задница. Что до туристов, это все упакованная наличкой шваль — с кучей денег, но без мозгов и без капельки хорошего вкуса… — Он кивнул на выход: — Ну что, готова прокатиться с местным водителем?

Приятная стерильная прохлада долгих часов, что она провела в герметичной атмосфере кондиционированного воздуха аэропортов и самолетов, мгновенно испарилась, едва они ступили во влажную, липкую духоту Азии. Гектор повел ее через толпу туристов, робко и неумело торговавшихся с балийскими водителями, которые, обступив приезжих со всех сторон, громко кричали и жестикулировали, предлагая свои услуги. Гектор уверенно пробирался сквозь толпу, игнорируя как туристов, так и балийцев. Они подошли к скамейке, где курили два старика, и сели. Один из стариков начал что-то им говорить, но Гектор бесцеремонным жестом его осадил. Он обнял ее одной рукой, и, хотя стояла почти невыносимая жара и все ее органы осязания безжалостно атаковали шум, запахи и свет, она с благодарностью прильнула к нему, ощущая тяжесть его тела и тепло его влажной кожи.

— Чего мы ждем?

— Пусть суматоха немного уляжется… — Он помассировал ей шею. — Это старый трюк курильщиков. Заходишь за угол, выкуриваешь сигарету, дожидаясь, пока некурящие отразят все удары. — Он широко улыбнулся ей: — Правда, я теперь не курю.

Похоже, он выбрал верную тактику. Каждый раз, когда кто-то приближался к ним, Гектор начинал шептать ей что-нибудь на ухо, и уличные торговцы удалялись. На скамью рядом с ними присел морщинистый старик с седым ежиком на голове и огрубелой кожей. Спину он держал прямо, с достоинством. Он кивнул им, улыбнулся, достался сигарету из нагрудного кармана своей рубашки:

— Вам в Куту?

Гектор качнул головой:

— В Убуд.

Старик постучал себя по груди:

— Я еду в Убуд. Отвезу вас. Недорого возьму. — Он улыбнулся почти беззубым ртом.

Гектор стал торговаться. Айша не вмешивалась. Она была бы не столь щедра, как он, но ей было плевать. Неделя независимости доставила ей большое удовольствие, но она предпочитала надежность супружества. Приятно было сознавать, что рядом — всегда рядом — есть человек, который делит с тобой ответственность. Неделя в Таиланде, Арт и ее измена — все это улетучивалось.

В Таиланде сельской местности она не видела, и теперь, когда машина выехала из перенаселенного города и покатила в горы в центре острова, она была опьянена сочными красками и запахами джунглей. Хотя и вдали от города не было ни одного участка земли, не заселенного людьми. Вдоль дороги по обеим сторонам стояли лотки, с которых торговали немыслимо разнообразным товаром — ювелирными украшениями, керамикой, индуистскими и буддистскими идолами, безделушками и тканями. Улицу то и дело перебегали собаки, курицы и петухи, и каждые несколько минут их водитель свирепо сигналил, чтобы согнать с пути живность. Кондиционер в машине работал на всю мощь, но Айша, опустив стекло, вдыхала насыщенный смрад внешнего мира. Гектор и водитель рассуждали об Убуде, однако она слушала их вполуха. Водитель разразился страстной тирадой о мусульманах. Она перехватила его взгляд в зеркале заднего обзора.

— Вы христианка?

Гектор опередил ее с ответом:

— Это я христианин. А жена индуска.

Вздрогнув, она отодвинулась от мужа. Она знала, что остров заселен в основном индусами, это было заметно по большому количеству местных святилищ. Но также было очевидно, что она не относится к тому миру. Ей хотелось поправить Гектора, заявить о том, что она атеистка, но она понимала, что это было бы грубо. Водитель вновь поймал ее взгляд. Казалось, он собирается что-то сказать, но он молчал. Гектор, не догадываясь про свою оплошность, схватил ее за руку. Она с трудом сдержалась, чтобы не вырвать свою ладонь.

Наконец водитель заговорил, но не о религии:

— На пляж едете?

Гектор покачал головой:

— Кута нас совсем не интересует.

— Почему?

— Слишком много австралийцев.

Водитель расхохотался. Потом повернулся и потрепал Гектора по руке:

— Австралийцы — хороший народ. Балийцы любят австралийцев. Только глупые мусульмане не такие, как австралийцы. — Айша ожидала, что он разразится очередной тирадой. — А купаться езжайте на север. В Амед. Красивое тихое место… — Он вздохнул. — После теракта там стало хуже. Для жителей Амеда хуже. — Он повернулся к ним. Смотри на дорогу, хотела крикнуть ему Айша. — На этой неделе полнолуние, — радостным тоном продолжал он. — Особое полнолуние. В Амеде очень красиво. Там очень хорошие пляжи. Рыбачить хорошо.

— Вы оттуда?

— Нет. Жена моя из Амеда.

Айша подалась вперед всем телом:

— Она тоже красивая?

Старик хмыкнул:

— Она — бабушка. Старая уже.

Остаток пути он и Гектор беседовали о детях и семье, а она, откинувшись на сиденье, смотрела в окно, засасываемая дыханием Азии.

Перво-наперво, как только их поселили в номер, она попросила Гектора заняться с ней сексом. Он мгновенно откликнулся на ее просьбу. Грубо, кусая ей губу, поцеловал ее. Это было то, что нужно. Застонав, она повернулась, опустилась на кровать и легла на живот. Он стянул с нее трусики, раздвинул ее ноги. Она услышала, как он расстегивает молнию на брюках, как рвет упаковку с презервативом. Он овладел ею. Она стиснула зубы, сдерживая крик. Все ее существо пронзила боль — желанное ощущение, которого она жаждала, которого заслуживала. Она сделала глубокий вдох, второй, третий, четвертый и вознеслась над болью. Гектор долбил ее, словно отбойный молоток, заполняя ее собой. Она зарылась лицом в покрывало, раскинув руки, цеплялась в простыни, сминая ткань. Ей хотелось, чтобы он наводнил ее собой. Он вколачивался в нее, разрывал ее на части, разрушал ее и возрождал к жизни. Она плакала от боли и облегчения. Она совсем не была возбуждена, когда у него наступил оргазм — он взревел в исступлении, не прикасаясь к ней, — но она издала громкий стон благодарности. Он рухнул на нее, она наслаждалась ощущением тяжести его вспотевшего тела. Он утвердил свою власть над ней, она снова принадлежала ему.

Гектор скатился с нее, стащил презерватив и бросил его на пол. Его трусы болтались у щиколотки левой ноги, рубашка была наполовину расстегнута. Он потирал свою влажную волосатую грудь. Сандалии он не снял. Она приподнялась на локте, заключила в ладонь его красный, все еще немного возбужденный пенис, с кончика которого сочились капли водянистой спермы.

Он содрогнулся, отвел в сторону ее руку, пожаловался:

— Щекотно.

Она вытерла ладонь о постель. Он нежно поцеловал ее в губы, спросил:

— Хочешь кончить?

Она покачала головой, поцеловала его в ответ, прошептала:

— Не надо. Мне и так хорошо.

За следующие несколько дней она влюбилась в Убуд — городок, представлявший собой скопление нескольких деревень. С первого дня они с Гектором выработали определенный ритуал: утром завтракали на балконе своего номера, потом совершали прогулку в лес или по деревням, а к обеду возвращались в отель, чтобы искупаться в гостиничном бассейне с чистой свежей водой, построенном в стиле ар-деко. Айше нравилось стоять под высокой побитой каменной статуей смеющегося полулежащего Будды, льющего воду в бассейн. После купания они пили что-нибудь у бассейна, читали, а потом шли обедать в город. Пообедав, снова бродили по округе или шли на кишащий народом рынок, где местные жители покупали свежее мясо, сочные фрукты и овощи, а туристы, прогуливаясь по надстроенным выше галереям, выторговывали подделки часов известных марок, дешевые ткани и маленьких божков, сделанных под серебро или из бронзы. Ближе к вечеру они возвращались в отель и, освежившись в бассейне, шли ужинать на главную улицу. Вечерние часы, когда они возвращались домой, были для нее любимой порой. Он шли кружным путем, петляли по маленьким улочкам, проходя мимо дворов, где в прохладной тени вечера молодые женщины жгли благовония и приносили дары к гробницам своих предков. В глухих закоулках их не тревожили торговцы и неприветливые лихие водители. Никто не обращал на них внимания, разве что девушка одаривала робкой улыбкой, какой-нибудь работяга вежливо улыбался или старухи и дети встречали их звонким смехом. «Привет, привет, — напевно кричали им дети по-английски. — Откуда вы?» И начинали громко смеяться, когда Айша с Гектором отвечали, что они из Австралии. Кто-нибудь из мальчиков неизменно приветствовал их ломаным «Добрый день», другой начинал имитировать прыжки кенгуру.

С первого взгляда было ясно, что на острове царит крайняя нужда, что благосостояние местных жителей во многом зависит от отнюдь не бойкой торговли с туристами, и Айша с Гектором, в первый же вечер обсудив это, решили, что отныне они не торгуются, а просто платят ту цену, которую изначально называет лавочник или лоточник. Она стояла в стороне, когда Гектор покупал что-нибудь — рубашку, подарки для детей и родных, — ибо ее смущало, что балийцы неверно истолковывают его щедрость, принимая ее мужа за простофилю. Она с трудом сдерживалась, чтобы не бросить ему упрек: «Это можно было купить за полцены», ибо она знала, каков будет его ответ: «Я не буду торговаться за то, что стоит меньше, чем у нас чашка кофе». Она не могла заставить себя быть такой, как он. Она была дочерью своего отца и считала, что торг — неотъемлемая часть процесса купли-продажи. Но в Убуде, как ни странно, она всегда уступала торговцам и оставляла щедрые чаевые.

Неспешный ритм деревенской жизни импонировал им обоим, но Айша также сознавала, что все балийцы от мала до велика — мужчины, женщины, дети — работают не покладая рук. Она видела сгорбленные спины пожилых женщин на рисовых полях, заскорузлые мозолистые ладони мужчин, перестраивающих мост над рекой, потных каменщиков, мимо которых они шли, когда возвращались из Обезьяньего леса. Спокойные ритуалы почитания предков по утрам и вечерам, добрые улыбки, насыщенные органические запахи тропиков, смиренный труд, преданность семье, яркое азиатское солнце, неунывающие бесстрашные дети, бегающие по улицам без присмотра — ее собственные дети были лишены такой свободы… Айша влюбилась в Убуд.

На третий день их пребывания на острове идиллия была нарушена. Вечером они поругались. Тот день начался не самым лучшим образом. Гектор разбудил ее перед завтраком. На лице его сияла глупая похотливая улыбка, в ее бедро упирался его толстый возбужденный пенис. Она подчинилась его желанию — в наказание за измену, промелькнула у нее в голове злобная бичующая мысль, когда муж забрался на нее, — но воспротивилась его грубости. Ей была понятна его озадаченность: довольный тем, что сразу же по приезде она выказала животный голод до плотских утех, он, вне сомнения, решил, что она готова утолять его самые развратные аппетиты — властвовать над ней, заниматься с ней агрессивным сексом. Но агрессия ей претила, она была оскорблена тем, что он принимает ее как должное. Она чувствовала себя шлюхой; в сравнении с Артом Гектор брал ее, как шлюху. С ее согласия, да, даже с ее подачи. Но пока он неистовствовал на ней, а она пыталась стряхнуть с себя остатки сна, ею владело одно-единственное чувство — омерзение к нелепой театральности его похоти. Они были не новобрачные, не подростки, только что завязавшие роман. Муж и жена со стажем, родители. Как только он достиг оргазма, она выкатилась из-под него, встала и ушла в ванную под открытым небом. Он остался лежать на кровати — голый, смущенный и обиженный. Она умылась, глянула на себя в зеркало. Перед месячными самочувствие у нее было отвратительное.

За завтраком Гектор постоянно рычал, во время прогулки был вспыльчив и необщителен. Ей нравилась неторопливость Убуда, и она была бы счастлива провести в горах всю неделю. Но Гектор, она знала, предпочел бы несколько дней полежать на пляже, доказывая, что если нет возможности поваляться на песке где-нибудь у моря — это не настоящий отдых. Айша, выросшая на пустынном побережье Индийского океана, была с ним не согласна. Западная Австралия располагала, пожалуй, самыми лучшими пляжами в мире. Она бывала на Средиземном море, и, действительно, от его синевы захватывало дух, радостная жизнь на греческих островах пьянила, но многолюдные пляжи были ей ненавистны. Она знала, что такое настоящий пляжный отдых. Балийские туристические пляжи ее ничуть не манили.

В отель они вернулись усталые и потные. Гектор прямиком направился к бассейну. Бросил сумку на шезлонг, разделся до трусов и нырнул.

Когда он показался из воды, на губах его играла улыбка.

— Прыгай в воду, — крикнул он. — Освежись.

— Сначала пойду переоденусь.

— Зачем? Раздевайся до трусов.

— Что за глупости?

Он подплыл к бортику бассейна. Она увидела, что он под водой трогает свой член.

— Вокруг никого нет.

— А персонал?

Он рассмеялся:

— Они не возмутятся. Мы для них всего лишь испорченные жители Запада.

Она покачала головой:

— Я еще не совсем стыд потеряла. Пойду надену купальник.

— Ну и черт с тобой.

Настроение у него снова испортилось, он ушел под воду. Ругая его, она зашагала в номер. Он был большой ребенок. Хотел, чтобы всегда все было так, как он желает. Хотел, чтобы она согласилась поехать на пляж, вне сомнения, хотел курить, хотел, чтобы все было так, как хочет он. Даже не взглянув в его сторону, она нырнула в бассейн. Вода, и впрямь была чудесная, она словно перенеслась за целый мир от толстой влажной стены жары. Она поплавала немного, потом легла на спину, глядя на белые клочья облаков в потрясающей небесной шири над головой.

Гектор ходил кислый до самого вечера и к ужину уже искал повода для ссоры. Она предложила пойти ужинать в ресторан «Ла Луна». Это было дорогое заведение, по крайней мере для Бали, но кормили там превосходно, и ей нравился балкон с видом на реку, утопающую в красочной буйной растительности берегов.

В ответ на ее предложение Гектор застонал:

— Опять. Мы там уже ужинали и один раз обедали. Хочу что-нибудь другое.

— Прекрасно.

Сидя за туалетным столиком, она надевала серьги, которые купила после обеда с одного из лотков в городе. Она тряхнула головой, глядя, как покачиваются серьги. Они смотрелись великолепно.

— Здесь полно всяких мест. Найдем что-нибудь еще.

— Я устал.

Он сел на кровать, устремил на нее сердитый взгляд. Она смотрела на него в зеркало. Его мокрые волосы были прилизаны назад. Он только что принял душ, вышел из ванной, обмотавшись полотенцем. За два дня его кожа приобрела темный загар. Она отвела глаза от его отражения и сосредоточилась на своих серьгах. Ее опять поразило то, как хорош собой ее муж. Даже небритый, с проседью в волосах, он выглядел гораздо моложе своих лет. Казалось, это ирония судьбы, что она, всегда считавшая себя рассудительным, здравомыслящим человеком, до сих пор любила мужчину, которым двигали исключительно одни только желания. Порой она даже затруднялась сказать, нравится ли ей вообще Гектор — он мог быть ужасным хамом. Он по-прежнему смотрел на нее исподлобья — она спиной чувствовала его взгляд, — как Адам, когда он злился и ждал, что мама все уладит. Но Адам — ребенок, а Гектор взрослый мужчина. Пусть муж ей не нравился, но она до сих пор считала его самым красивым мужчиной на свете. Вместе они смотрелись потрясающе. Вызывали зависть у окружающих. Она вздрогнула от его крика.

— Я устал, — заорал он, спиной упав на кровать. Повалился, как клоун, задрав ноги, так что влажное полотенце соскользнуло с него на пол. — Устал до чертиков от этого гребаного Убуда. — Он вскочил на ноги. — Поехали завтра. В четверг — полнолуние. Давай поедем и посмотрим полнолуние в Амеде.

Господи, какой же он все-таки ребенок.

— Наверно, каждый водитель на острове утверждает, что в его поселке полная луна самая красивая. Мне нравится Убуд. Зачем уезжать?

— Я хочу купаться.

— Так ведь поэтому мы и взяли гостинцу с бассейном.

— Я хочу купаться в море.

Адам был такой же, как Гектор. Что бы она сказала Адаму?

— Если хочешь поехать в Амед, организуй это. Организуй поездку — гостиницу, транспорт в аэропорт. Если позаботишься обо всем, я с радостью поеду куда угодно.

Он подозрительно глянул на нее:

— Точно?

— Точнее некуда.

— Не-а… — Он пренебрежительно фыркнул. — Потом начнешь предъявлять мне претензии.

Она резко повернулась на стуле:

— Не начну.

— Тебе не понравится номер, который я забронирую; найдешь, на что пожаловаться.

Она вновь повернулась к зеркалу:

— Пошел ты знаешь куда! Я тебе не нянька.

Она попала в цель, задела его за живое. Он умолк. Она закончила накладывать макияж и огляделась, ища свои туфли.

— Сэнди беременна.

Она не ответила, понимая, что они затронули опасную тему.

— Уже больше трех месяцев.

Пауза.

— Гарри мне сказал перед моим отъездом сюда.

Она была уверена, он умышленно сделал паузу между предложениями. Вот сволочь, играет с ней.

— Хорошая новость для Сэнди. — Через силу улыбнувшись, она направилась в ванную. — Я рада за нее.

— Но не за Гарри, верно? — буркнул он. Произнес это тихо, себе под нос, но она все равно услышала.

Почему его слова так жалят? Почему пробуждают в ней нелепую ревность? Да, она ревнует. Хочет, чтобы он сделал выбор между ней и своим кузеном. Кажется, чего проще? Ей нужно, чтобы он взял ее сторону. Она не будет думать об Арте: она заслуживает того, чтобы муж был ей предан. Гарри — вспыльчивый, жестокий человек.

Она сидела на унитазе и смотрела на небо. Она не знала, что она делает в ванной. Облака исчезли, на небе зажигались звезды. Ее нос улавливал пикантный пряный аромат индонезийской пищи.

Он постучал в дверь:

— Мне нужно одеться.

Он все еще был раздражен. Она встала, спустила воду и прошла мимо него, не сказав ни слова.

Если б можно было начать этот день сначала… Она проснулась бы раньше Гектора, предложила бы вместо долгой прогулки по жаре провести утро у бассейна. Но день начался как начался и, похоже, закончится так же скверно. С каждой минутой они злились друг на друга все сильнее и, к тому времени, как сели ужинать, уже слова не могли сказать без желания вцепиться друг другу в глотку. Он предложил, чтоб они выпили, а потом поужинали в шикарном на вид ресторане на территории индуистского храма, где столики окружал ров, в котором плавали огромные красивые кувшинки. Она с удовольствием бы села там, но все еще сердилась на него за то, что он отказался идти в «Ла Луна», и потому бросила отрывисто: «Нет, это слишком дорого». Он не ответил. Вместо этого стремительно пошел вперед, так что ей пришлось чуть ли не бежать, чтобы не отстать от него. Молодой парень с угодливостью на лице шагнул им навстречу, предлагая подвезти. «Отвали», — рявкнул Гектор ему в лицо. Парень отпрянул от него, как от гадюки, как от самого дьявола. Айша была уверена, что причиной плохого настроения Гектора является его воздержание от курения. Что ж, она купит ему пачку сигарет. Засунет их ему в глотку. Пусть умрет молодым. Она желала ему смерти. Пытаясь угнаться за мужем, она споткнулась на разбитом тротуаре и чуть не подвернула ногу. Гектор даже шаг не замедлил. Нет, дело не только в курении, думала Айша, его чем-то не устраивает сам отдых. Последние три дня они ежеминутно находились вместе — такого не случалось уже многие годы. И опять она задалась вопросом: а нравится ли ей этот мужчина?

Внезапно Гектор свернул в наводненный туристами ярко освещенный ресторан. Четыре музыканта уныло наигрывали на инструментах оркестра гамелан традиционную индонезийскую музыку, такую же раздражающую, как набившие оскомину записи, звучащие в торговых центрах. Заведение было ужасное, и Гектор, она знала, понимает это. Он специально привел ее сюда.

— Подойдет?

Ей хотелось его ударить.

Но она кивнула.

К ним подскочила официантка, юная балийка. Их усадили за столик. Девушка, нервничая, дала им меню. Гектор заказал пиво для них обоих. Официантка спросила, что они закажут из еды. Гектор шлепнул меню об стол. Дай нам выбрать, черт бы тебя побрал! Шокированная, смущенная девушка вытаращилась на него, потом, опустив голову, поклонилась. Айша не смела поднять на нее глаза.

— Ты что себе позволяешь? — упрекнула она мужа, когда официантка удалилась.

Гектор будто и не слышал ее, однако она увидела, что он краснеет. Значит, ему стыдно. Вот и хорошо. Когда официантка вернулась к ним с пивом, он извинился перед ней. Что, казалось, еще больше испугало девушку. «Терима касим, терима касим», — повторял Гектор, пока официантка в конце концов не улыбнулась. Он тоже ей улыбнулся. Айше хотелось рассмеяться, в ее глазах он опять стал забавным и милым, но Гектор, в его нынешнем расположении духа, мог только превратно истолковать ее смех. Она не произнесет ни слова, пока он сам не заговорит. У нее стучало в голове, желудок, казалось, связало в узел. Она сомневалась, что сможет хоть что-то проглотить. Пиво было бодряще холодным, она с жадностью пила его.

— Думаю, тебе следует позвонить Сэнди и поздравить ее.

— Я пошлю открытку.

— Пошлю открытку, — передразнил он ее противным плаксивым тоном. Качая головой, она отвернулась от него. — Ты меня поражаешь.

— Что? — Она и вправду была удивлена. Что она такого сделала? Чего он от нее добивается?

— Я не хочу, чтобы ты посылала ей открытку. Ты должна ей позвонить. Должна поехать к ней и поздравить лично.

— Я не вижу проблемы в том, чтобы встретиться с Сэнди. Ты же знаешь.

— Да, ты только не можешь встречаться с моим кузеном.

Мой кузен, мой приятель, мой Гарри.

— Да, с Гарри встречаться для меня проблема.

— Разве нельзя просто простить его?

— За то, что он ударил сына моей лучшей подруги? В моем доме? Нет, я его не прощу.

— Мальчишка это заслужил.

— Хьюго — ребенок. А твой кузен вроде как взрослый человек.

— Твой кузен вроде как взрослый человек.

Опять этот глумливый тон. Айша наблюдала, как две пары нерешительно вошли в ресторан. Одна из женщин держала на руках младенца, один из мужчин держал за руку малыша. Откуда-то из глубины ресторана выскочила еще одна официантка. Впервые Айша обратила внимание на то, что творится вокруг нее. Она видела передвигающиеся по кухне фигуры, мерцание телевизионного экрана. Она знала, что муж не сводит с нее глаз, но не смотрела на него. Взяв бокал с пивом, она перехватила его взгляд, и он как с цепи сорвался:

— Это ужасный ребенок.

— Ему только-только исполнилось четыре. Как четырехлетний ребенок может быть ужасным?

— Он неуправляем, его не научили уважить других. Он — отвратительный ребенок уже сейчас, и вырастет из него гнида.

Она не поддастся на провокацию. Слово «гнида» он произнес ненавистным ей тоном — как ругательство, как оскорбление в ее адрес. Специально. Две пары, пришедшие в ресторан, оказались французами, и она отметила, что молодая официантка с легкостью переключилась на их родной язык.

— У Гарри, по крайней мере, хватило совести пойти и извиниться перед ними. — Гектор в изумлении покачал головой, навалился на стол всем телом. — Хотя это Рози должна была ползать перед ним на коленях, вымаливая прощение.

Айша почувствовала, что теряет самообладание. Он говорил точно как его мать. Это были слова Коулы, ее выражение лица, ее мнение.

— За что, интересно, Рози должна вымаливать у него прощение? Она просто защищает своего ребенка.

— Рози просто прикрывается Хьюго, чтобы не решать свои проблемы с Гэри. Потакает сыну так же, как она во всем потакает Гэри, отказываясь смотреть правде в лицо… что он конченый алкоголик, что он возомнил себя великим художником, хотя таланта у него ни капли… что он вообще не хотел иметь детей. — Гектор сделал глубокий вдох и продолжал, но уже более спокойным, взвешенным тоном: — Я не сомневаюсь, что Рози любит своего сына. Боже, Айша, я даже охотно верю, что и Гэри его любит. Но родители они ни к черту. Их сын — маленькое чудовище. Его никто не любит. Наши с тобой дети на дух его не выносят. Это тебе о чем-нибудь говорит?

Айша молчала. Ее переполняла жалость к Хьюго. Она видела, как озадачен и обижен он бывал при столкновении с окружающим миром. Он никак не мог понять, почему он не находится в центре внимания, когда отходит от матери. Но он научится общаться. Непременно научится. Так устроен мир. Дети познают это на собственном опыте. Они знакомятся с другими детьми и учатся с ними ладить.

— Он изменится, когда пойдет в детский сад.

— Еще бы, — расхохотался Гектор. — Конечно, изменится, дорогая. И знаешь почему? Потому что другие дети выбьют из него всю дурь. Ты спрашивала наших детей, что они думают по поводу поступка Гарри?

Она оторопела. Неужели он говорил на эту тему с детьми? Она перегнулась через стол:

— Что ты сказал об этом Адаму и Мелиссе?

Испытывая ее терпение, он откинулся на спинку стула:

— Ничего.

— Тогда откуда ты знаешь?

Он не отвечал.

— Откуда ты знаешь?

Глядя на нее настороженно, он скрестил на груди руки.

И тут ее осенило. Она глухо рассмеялась:

— Ну, конечно. Твоя дорогая матушка, черт бы ее побрал.

— Гарри — наш родственник. Рокко — их кузен. Они знают, что происходит.

— Точнее, им сказали, что происходит.

— Это случилось у них на глазах, — спокойно заметил он. — Думаю, у них сложилось собственное мнение.

На мгновение ею овладела паника, головокружительная паника. Из-за детей. С Гектором их связывали более прочные узы, чем с ней. Узы семейственности, целый клан родственников, чего она сама не могла им предложить. Даже если б ее мать жила в Мельбурне, с ними. Ее мать не смогла бы всю себя отдавать детям и внукам. У той была своя работа, свои друзья, своя жизнь, в которой семья занимала лишь определенную нишу, но не являлась для нее смыслом существования. По сути, это правильно, думала Айша, так и должно быть. Она могла жить вдали от своих родных, а Гектор не мог. Она знала это, когда выходила за него замуж. Согласившись стать его женой, она согласилась принять его всего целиком, со всей его родней. Но это ее всегда возмущало, и ее дети, она знала, никогда не поймут причин ее недовольства. Она жалела, что Раф живет в другом городе. Дети любили ее брата так же сильно, как любила его она. Однако она не могла разделить с ними их любовь к их яя и nanny, к их дядьям и тетям. Конечно, она симпатизировала Манолису, безусловно, ее связывала крепкая дружба с ее золовкой, Элизабет. Но в Мельбурне ее настоящей семьей были Рози и Анук. А ее дети их не любили.

Она почти с ненавистью посмотрела на мужа. Это ты втянул меня в свою жизнь, со злостью думала она. Как такое могло случиться?

Одна из француженок на своем родном языке окликнула малыша, подобравшегося к музыкантам. Она привстала за столом, чтобы схватить его, но лидер группы поднял руку, крикнул: «D'accord, D'accord» — и посадил малыша к себе на колени.

Айша кивнула в сторону музыкантов:

— Прелесть, правда?

Гектор обернулся, посмотрел, как счастливый малыш радостно колотит по пластинкам ксилофона. Широко улыбаясь, он снова повернулся к Айше:

— Веселится на славу.

— Как и его мать. — Француженка, держа в руке бокал с пивом, смеялась со своими друзьями. Смех ребенка, заливистый, свободный, внезапно изгнал из нее и обиду, и злость.

Айша коснулась руки мужа, он переплел свои пальцы с ее пальцами.

— Мне нравилось смотреть на детей в Бангкоке, — мечтательно произнесла она. — Я видела их каждый день, когда шла на конференцию. Девочки и мальчики, такие опрятные, аккуратненькие, в школьной форме, смеются, размахивают портфелями. Казалось, они — хозяева улиц. Не в плохом смысле, нет, не так, как компании подростков у нас дома. Вид у них был счастливый и совсем не угрожающий. Сразу ясно, что они у себя дома.

Она опять глянула на маленького француза, теперь жадно обсасывавшего ломтик манго, которым угостил его лидер группы.

Она повернулась к Гектору.

— В Греции и на Сицилии было так же, помнишь? — сказала она. — Там дети тоже чувствовали себя хозяевами улиц. — Потягивая пиво, она вспоминала, как они отдыхали на Средиземном море. Это было так давно, еще до свадьбы — их первая совместная поездка за океан. Они были так молоды. Там они тоже поругались, на Санторини, рассорились в хлам. Когда они вернулись в Афины, кузен Гектора, Перикл, сказал им, что на Санторини все ругаются. Браколака, духи вампиров, сеют раздор между влюбленными, потому что ненавидят счастливых.

— Наверно, Греция сильно изменилась. Нужно в скором времени свозить туда детей. Обязательно.

И вот тогда Гектор заплакал. Не тихо, украдкой, а неожиданно разразился мучительными всхлипами. Его тело содрогалось, раскачивалось, слезы ручьем струились по его лицу, стекая на рубашку. Айша была в шоке, утратила дар речи. Гектор никогда не плакал. Он крепче стиснул ее пальцы; казалось, еще чуть-чуть — и он раздавит ее ладонь. Направлявшаяся к их столику официантка, остановилась и, сконфуженная, испуганная, смотрела на Гектора, в изумлении открыв рот. Две французские пары умолкли. Женщины уткнулись в меню, мужчины, закурив, стали внимательно рассматривать улицу.

Смятение подтолкнуло Айшу к действию. Она вырвала свою руку из ладони мужа:

— Гектор, в чем дело, что случилось?

Он не мог произнести ни слова. Его всхлипы стали громче, переросли в рыдания. Он дышал прерывисто, его лицо, нос, глаза покраснели и искривились. Она схватила салфетку и вытерла у него под носом. Кровь стыла в ее жилах. Впервые в жизни она поняла смысл этой метафоры, познала его на собственном опыте: она не чувствовала ничего, кроме пугающей отрешенности. Она никогда не видела, чтобы ее муж плакал. Ей даже в голову не могло прийти, что он способен так уронить свое достоинство — зайтись горестным плачем на людях. Она вообще не видела, чтобы мужчины так плакали. Хотя нет, один раз видела, давно. Ускользающее, но ясное воспоминание. Ее отец. Он тоже выл, сидя на супружеском ложе в трусах и майке. Мать захлопнула дверь перед перепуганными лицами ее и Рави. Да, лишь тогда однажды она и видела плачущего мужчину, и ее отец тоже выл, как волк, как обезумевшее животное. Плач мужа не свидетельствовал о его слабости или смирении. Он был подавлен, беззащитен, безутешен в своем отчаянии, но при этом оставался мужчиной. Он плакал, как разбитый горем мужчина. Она не раз наблюдала, как женщины, теряя самообладание, рыдают от безысходности. Она и сама, бывало, плакала. И каждый раз, когда это случалось, она говорила расстроенной женщине или девушке — или себе самой, — что нужно выплакаться, выплеснуть свою боль. Но сейчас был другой случай. С каждым своим всхлипом Гектор все дальше уходил от нее. Она хотела это прекратить. Ее тело, сердце, разум, душа, руки, губы, каждая клеточка ее существа звенели от напряжения. Кровь стыла в жилах. Она знала, почему вспомнила отца, его необъяснимый срыв — инцидент, о котором ее родители после ни разу словом не обмолвились. Как и тогда, она испугалась. Испугалась так сильно, что даже думать ни о чем не могла. Ею владел один лишь голый страх, ужас, что с этого момента все изменится. Отныне уже никогда не смогут они жить так, как жили.

Айша (продолжение)

Пока она не привела Гектора в гостиницу, в их номер, ей казалось, она существует в другом времени, в каком-то непостижимом времени. Оно одновременно сжалось и растянулось до бесконечности, ориентироваться в нем было невозможно. Должно быть, она оплатила счет в ресторане, должно быть, каким-то образом уговорила мужа подняться из-за стола, должно быть, с трудом тащилась с ним по Манки-Форест-роуд — или вела его за руку, как ребенка? Позже, гораздо позже она пробудится от кошмаров, которые, она знала, являются воспоминаниями о том вечере. А пока в ее сознании отложились только улица, обратный путь в гостиницу, который они преодолевали с трудом, недоумевающие лица уличных торговцев, водителей и туристов. И вот они в своем номере, он сидит на кровати, она стоит на коленях перед ним. Все еще растерянный, все еще плача, он обнимает ее, обнимает крепко, как никогда раньше, горячим дыханием обдает ее лицо, слюной, слезами заливает ее шею и плечи. Медленно, очень медленно время возвращалось в свое нормальное состояние, становилось узнаваемым. Гектор прекратил выть. Теперь из груди его периодически вырывались лишь всхлипы, сопровождаемые глубокими судорожными вздохами. Она чувствовала, что ее правая нога затекла, слышала тиканье своих часов и мелодию, доносившуюся откуда-то из глубины отеля. Она села на пол, потерла ногу. Гектор высморкался, бросил мокрый носовой платок на пол, потер глаза. Его голос, когда он наконец-то заговорил, удивил ее. Он был твердый, полный самообладания.

— Я уже успокоился. — Он отер губы. — В прошлую среду я забирал Мелиссу с продленки. Отец не мог поехать — ему позвонили из Сент-Винни, пригласили — наконец-то — на прием к врачу по поводу его подагры. Мама захотела поехать с ним, я не возражал. У меня был один отгул, и я им воспользовался. Поболтался по дому, собрал кое-какие вещи для поездки сюда, а в половине четвертого сел в машину и поехал за Мелиссой.

Айша не перебивала мужа, но была в замешательстве. Зачем он ей это рассказывает? Потом она вспомнила, что перед самой его истерикой они говорили о детях: она делилась с ним своими впечатлениями о бангкокских школьниках.

— Поток машин на Кларендон-стрит растянулся, казалось, на несколько миль: родители ждали своей очереди, чтобы подъехать к воротам школы и забрать своих детей. Образовалась пробка. Мы почти не двигались. Я стоял за огромным новеньким черным джипом и вдруг запаниковал. У меня было такое ощущение, что я задыхаюсь. Я и в самом деле думал, что сейчас умру — прямо за этим проклятым джипом, думал, последнее, что увижу в жизни, — это дурацкую наклейку «В машине ребенок».

Его голос задрожал. Опасаясь, что он опять расплачется, она села рядом с ним на кровать.

— Так бывает иногда, — сказала она ровным, успокаивающим голосом. — И это кошмар, будто все родители в одночасье решили съехаться в школу. Противно, ужас. Долго ты ждал?

Он не отвечал. Она погладила его по волосам.

— Я не ждал. Просто сигналил до тех пор, пока мочалка передо мной немного не подвинулась, так что я смог развернуться и свалить оттуда.

— А как же Мелисса? — резко спросила Айша. Теперь в ее тоне слышалась паника.

Он захохотал. Ей хотелось его ударить.

— Что было с Мелиссой? — она почти кричала на него.

Захлебываясь истеричным смехом, он дорассказал свою историю:

— Я вернулся домой, оставил там машину. — Хохот. — И пешком вернулся в школу. — Взрыв смеха. — Черный джип еще не добрался до ворот. — Ха-ха-ха. — Я нашел Мелиссу, и мы пешком пошли домой.

Заходясь визгливым хохотом, он спиной упал на кровать. Она ждал, когда он успокоится. Поймала свое отражение в зеркале над туалетным столиком. Умная, привлекательная, приятная женщина. Этого она не заслуживает. Не заслуживает. Тело рядом с ней на кровати затихло.

— Прости, Айша, — глухо произнес Гектор.

Она не поворачивалась. По-прежнему не отрывала глаз от отражения в зеркале уверенной в себе привлекательной женщины.

— Прости, — повторил он, теперь уже твердым настойчивым тоном. — Больше я так жить не могу.

Она похолодела. Он намерен уйти от нее. Она опять посмотрела на свое отражение. Она привлекательна, да, умна, у нее свой бизнес. Ей сорок один год. Она не хочет жить одна. Когда она заговорила, ей показалось, что ее голос исходит откуда-то извне, от женщины в зеркале.

— Хочешь развестись? — Фраза прозвучала тяжеловесно, бухнулась в пустоту, как убийственный груз. В то же время, сказав ее, она ощутила неимоверную легкость, невесомость.

— Нет, — решительно ответил Гектор, без тени сомнения в голосе. Айша выдохнула, на мгновение испытав благословенное облегчение, и в ту же секунду ее кольнуло сожаление — мимолетное ощущение, которое ее сознание едва успело зарегистрировать.

Как утром после аборта, позже объяснит она Анук. А та, кивая головой, скажет: да, понимаю. То, чего не могло бы быть, то, чего ты вообще не хотела, но ты невольно жалеешь, что никогда не узнаешь, как бы это могло быть.

Гектор смотрел прямо на нее:

— Сейчас я ничего не знаю, кроме того, что я хочу быть с тобой, что я люблю тебя и что ты — единственное, в чем я уверен в своей жизни. Я был глуп. Мне непонятно, что со мной происходит, но я точно знаю, что не хочу тебя потерять.

Истерика его измотала. Его лицо опухло, покраснело. Он выглядел на свой возраст.

Она поцеловала его влажный лоб:

— Выйду на улицу, куплю нам что-нибудь поесть. А ты прими душ, и, когда я вернусь, мы поговорим, хорошо? Обсудим все, что ты захочешь, любые темы.

Он кивнул, прошептал:

— Прежде чем уйдешь, обними меня.

Она обняла его. Он крепко прижал ее к себе и никак не хотел отпускать. Она осторожно высвободилась из его объятий:

— Я быстро.

Она вздохнула с облегчением, вновь оказавшись на душных улицах Убуда, на время освободившись от Гектора, от его потребности в ней. В небольшом переполненном кафе она купила наси горен и села снаружи на ящик, глядя на рисовые поля по другую сторону дороги. Через день полнолуние, и сейчас каждая травинка, каждое дерево, каждый листочек и ветка, силуэт каждого дома и храма отчетливо вырисовывались в лучистом серебристом сиянии. Она услышала, как в кафе какой-то американец что-то громко и резко сказал, и отдалась на волю своей фантазии. Она с Артом, приехала в Монреаль. Он упал в ее объятия. Он разведется с женой, она разведется с Гектором. Она выучит французский, они откроют свою ветеринарную клинику в городе, оба будут работать неполную рабочую неделю. На выходные будут ездить в Нью-Йорк. Потом она вспомнила про своих детей и выбросила из головы милую неосуществимую фантазию. Взяла свой заказ и пошла в гостиницу.

Они проговорили несколько часов, лежа рядышком на кровати. Гектор с жадностью набросился на еду, а когда поел, начал говорить. Сначала про Хьюго. Сказал, что у него нет ненависти к мальчику, ведь ребенка ненавидеть невозможно, и она с ним согласилась. Он злился на Рози и Гэри. Те посещали всевозможные семинары для родителей, но Гектор скептически относился к так называемым передовым методикам воспитания, основанным на принципе «главное — интересы ребенка», которые лежали в основе подхода Рози к материнству. Хьюго одинок, доказывал он, ему нужны братик или сестренка, кузены и кузины, ему нужно общаться с другими детьми, которые ставили бы его на место. Он слишком много времени проводит среди взрослых. А Гэри слишком эгоистичен, чтобы завести еще одного ребенка. Айша согласилась с мужем.

Она слушала его, не перебивая. Она не совсем понимала, почему он вспомнил про Рози и Гэри, но было ясно, что инцидент с их сыном потряс его до глубины души. Он говорил о том, что ему нравится быть отцом, но ему ненавистен свой страх за детей, претит, что в их социальной среде, среди их друзей и родных понятие «престиж» стало играть столь важную роль. Я хочу, чтобы мои дети ходили пешком домой из школы, хочу, чтоб они играли на улице. Мы не должны их растить как тепличные растения, чтоб они боялись внешнего мира. Мир изменился, заметила она, стал опасным. Нет, мир все такой же, возразил он, это мы изменились. Он четко дал понять, что их детей не отдаст учиться в частные школы. Уже не первый год этот вопрос был источником их разногласий, и поначалу она думала, что они поспорят-поспорят, да так и останутся каждый при своем мнении, не приняв никакого решения. Но в тот вечер Гектор был категоричен, привел убедительные доводы в поддержку своей позиции. Объяснил, что он любит своих детей, а частные школы считает элитарными и потому не желает иметь с ними дела. Он не доверяет частным школам, неизвестно, кого они воспитают из наших детей. Дело не в деньгах — он готов потратить вдвое больше того, что они могли бы заплатить за частные школы, чтобы свозить Адама и Мелиссу в Грецию и Индию, показать им другие страны. Он с радостью сделает это для своих детей. Но ему не нравится холодный, эгоистичный новый мир, и, пусть его взгляды старомодны, не отвечают требованиям современности, он будет цепко держаться за свои нравственные и политические идеалы. Иначе он пропадет. Это твой выбор, заметила она, и дети не должны страдать ради твоих идеалов. В ответ он застонал. Они не страдают — они счастливы. Он взял ее за руку. У них все будет хорошо. Ты же знала, какой я, когда выходила за меня замуж. Я не изменюсь. Я не тот человек, кто отдает своих детей в частные школы. Я просто не могу быть таким. Она видела, что он непреклонен, и, хотя для нее самой его позиция была непостижима, ведь она выросла в семье, где богатство считалось добродетелью, а политика — не темой для разговора, она поняла, что придется ему уступить. И она попыталась достигнуть компромисса. Если Адам или Мелисса, быстро добавила она, будут плохо учиться в школе, ты готов переехать в другой район, где государственные школы лучше? Переселиться в район, который находится далеко от дома твоих родителей, например перебраться на восток? Да, ответил он. И, лежа рядом в гостинице Убуда, они наконец-то пришли к соглашению.

Потом он признался, что был ей неверен, изменил ей с молодой студенткой университета, с девятнадцатилетней девушкой, учившейся на последнем курсе факультета социологии. Ее звали Анджела. Ее направили в его отдел на стажировку. Он думал, что любит ее. Бывали моменты, когда он был настолько охвачен страстью, что хотел бросить Айшу, детей, работу, все, что ему дорого, и убежать с этой девушкой. А потом он осознал, что она еще совсем девчонка. Он был потрясен тем, насколько близко он подошел к краю пропасти. Уйдя от Айши, он бы погиб. Девочка была славная, умная, из нее вырастет хорошая женщина, замечательная, но для него она ничего не значила. В ней его привлекала ее молодость, как он потом понял. Он желал ее, чтобы убедить себя в том, что сам еще молод. Но она доказала ему, что он стареет и когда-нибудь умрет. Она абсолютно ничего для него не значила, и теперь он презирает себя за свой поступок, за свою опрометчивость. Клянусь, сказал он Айше, мы встречались всего дважды, и оба раза до секса дела не дошло. Ему так стыдно. С тех пор как он сказал девушке, что им придется расстаться, каждую, буквально каждую ночь он просыпался ровно в 3.14. Резко открывал глаза и видел красные цифры на своем электрическом будильнике — 3.14. Не желая будить Айшу, он вставал с постели, голый, шел в сад и там, дрожа, начинал плакать. Он был уверен, что скоро умрет — сердце, казалось, бьется неровно, еле-еле, он задыхается, ему не хватает воздуха. Он умрет, и чего тогда будет стоить его жизнь? При этом вопросе он снова стал всхлипывать. Мне страшно, Айша. Он содрогнулся. Чертовски страшно.

Она слушала его монолог, не испытывая ни гнева, ни ревности, ни презрения. Она ничего не чувствовала. Глядя, как плачет муж, она погладила его по плечу. Она совсем ничего не чувствовала. Наблюдая за ним будто издалека, она пыталась проанализировать собственную реакцию. Девятнадцатилетняя девушка? В первую минуту, когда он сообщил ей возраст своей любовницы, она была шокирована, но теперь в голове свербела одна мысль: какая нелепость. Она даже не ревновала. Мужчины — нелепые существа. Услышав его признание, она даже не вздохнула с облегчением, не обрадовалась, что его неверность сводит на нет ее собственную измену. Она давно подозревала, что муж гуляет на стороне. Это грязное выражение точно характеризовало ее отношение к любовным похождениям мужа. Он был похотлив, имел непомерные сексуальные аппетиты, что пугало ее с первого дня их знакомства. Она понимала, что никогда в разговоре с ним не затрагивая тему супружеской верности, она, по сути, разрешила ему тайком от нее наведываться к шлюхам, заводить случайные интрижки на одну ночь бог знает с кем. Слушая его признание, она задавалась вопросом: а зачем ты мне это рассказываешь? При любых других обстоятельствах его признание натолкнуло бы ее на мысль, что та женщина ему небезразлична. Но сейчас она была уверена, что дело в другом. Гектор был напуган. Ребенок, столкнувшийся с беспредельностью и равнодушием Вселенной. Затянулось твое отрочество, Гектор, думала она, гладя мужа по вздрагивающей спине, затянулось. Пора тебе повзрослеть. Она это думала не со зла. Она не сердилась на него. Она ничего не чувствовала. Просто констатировала факт. Голый факт.

Она взяла его ладонь, губами потерлась о костяшки его пальцев и стала рассказывать ему про Арта. Не всю правду — только самое важное. Она умолчала про то, что занималась сексом с Артом, зато во всех подробностях описала свое увлечение другим мужчиной: как ее тянуло к нему, как его близость вызывала у нее глубокое волнение. Возможно — думала она позже, по возвращении домой, — она надеялась, что своим откровением причинит мужу боль. Он внимательно, не пытаясь ее перебить, слушал каждое ее слово. Слушал, как она восхваляет достоинства Арта — его красоту, эрудицию, обаяние. Время от времени он поднимался с кровати, чтобы плеснуть в бокалы очередную порцию виски «Джонни Уокер», купленного в магазине беспошлинной торговли. А она говорила и говорила, слова лились из нее нескончаемым потоком, но голос у нее был ровный, суждения — трезвые. На всем протяжении своего монолога она ни разу не запнулась. Виски помогало ей сохранять самообладание. Она постоянно прикладывалась к бокалу, но не пьянела. Она сказала Гектору, что благодаря Арту она смогла увидеть новые возможности, что она едва не изменила мужу вовсе не из страха, а из любопытства. Во всяком случае, добавила она, — как бы между прочим, будто и не к нему обращаясь, — женщины боятся не за себя; они боятся потерять близких — детей, возлюбленных, родных. Говоря это убедительным тоном, она подумала об Анук, и Гектор, словно прочитав ее мысли, спросил: «А как же Анук?» Возможно, бездетные женщины другие, пришлось ей признать. Хотя они часто начинают заниматься благотворительностью или посвящают себя какой-то великой цели: например, едут в Африку спасать юные души. Возможно, человечество делится на три пола — на мужчин, на женщин и на женщин, которых дети не интересуют. А бездетные мужчины, быстро спросил он, разве они тоже не отличаются от отцов? Айша решительно качнула головой, в корне пресекая любые возражения с его стороны. Нет, все мужчины одинаковы.

Она сказала ему, что подумывала о разводе, начала рассматривать такую возможность еще задолго до знакомства с Артом. Едва слово «развод» сорвалось с ее губ, они оба испытали некое облегчение. Айша посмотрела на мужа. Подложив под спину подушку, она сидела, прислонившись к изголовью кровати. Гектор, подперев голову согнутой в локте рукой, лежал у ее ног. Он неуверенно, едва заметно улыбнулся ей. Она тоже ему улыбнулась. Сейчас они оба находились в неком странном сумеречном мире; казалось, гостиничный номер в Убуде уносит их куда-то прочь от реальности. Она была уверена, что слышит жужжание — шум вращающейся Вселенной, грозившей сбросить их с орбиты, с той, на которой они либо наконец-то уступят друг другу, либо навсегда разлетятся в разные стороны. Каждый из них признался в том, что тосковал по свободе, по холостяцкой жизни, когда повседневное существование не омрачают капризы, придирки, требования и предпочтения твоей второй половины. Смеясь, Гектор сказал, что он мечтал о таких вечерах, когда по приходе домой он мог бы раздеться до трусов, выкурить сигарету с марихуаной, посмотреть порно и заснуть на диване. Мечта Айши была куда скромнее: ей просто хотелось, чтоб хотя бы на одну ночь кровать принадлежала ей одной.

Иногда я задумываюсь, сказал Гектор, как бы я стал жить холостяком, но это трудно представить, ведь мы так давно вместе. Если мы разведемся, второй раз я не женюсь, категорично произнес он, для меня возможен только этот брак. Она молчала. Думала об Арте. Гектор продолжал. Других детей у меня не будет. Моя жизнь — это ты, Мелисса и Адам. С этими словами он сел и посмотрел ей в лицо. Я не хочу менять свою жизнь, не хочу разводиться. Когда он упомянул о детях, ее мысли о свободе испарились. Это были детские фантазии. Она знала, что он ждет ответа, и она ответила. Я тоже. Он подполз к ней на кровати, поцеловал ее. Сквозь бамбуковые жалюзи в комнату пробивался рассвет. За окном внезапно загалдели, защебетали птицы — все голоса незнакомые, за исключением торжествующих криков петухов. Они оба были слишком изнурены, слишком опустошены, чтобы предаться плотским утехам. Они по телефону отменили завтрак, каждый с последним глотком виски проглотил таблетку темазепама. После легли рядом, лишь плечами соприкасаясь друг с другом, и заснули. Она проснулась в полдень — вся потная, с неприятным запахом в пересохшем рту. Повернула голову и увидела, что Гектор смотрит на нее.

— Я хочу поехать в Амед, — сказала она.

Три часа они ехали через горы в Амед, расположенный на восточном побережье острова. Через Интернет они забронировали апартаменты, которые на фотографиях выглядели вполне сносным жильем, с приличным обслуживанием, и по прибытии на место очень обрадовались, что домик и впрямь оказался чистым, со всеми удобствами и находился рядом с пляжем. Туристов в Амеде они увидели мало, банкоматов вообще не нашли, и каждый раз, когда они прогуливались по главной улице или вдоль побережья, к ним приставали добродушные молодые парни, спрашивавшие, не голодны ли они, не нужно ли им снаряжение для подводного плавания, не хотят ли они покататься на лодках. И все же, несмотря на назойливость местных торговцев, несмотря на ведущиеся здесь строительные работы и почти полное отсутствие современных технологий, Амед ей нравился. Нравилось спокойное теплое море, нравились запахи жарящейся рыбы по вечерам, нравилось смотреть на укутанных в покрывала пожилых женщин, пасущих коз и свиней на продуваемых ветром холмах, спускавшихся к самому морю. В первый вечер они почти ничего не делали — только быстро поужинали в небольшом ресторане на берегу. И луна была еще не совсем полная, но ее диск, висевший над покрытой рябью водной ширью, представлял собой восхитительное, величественное зрелище.

На следующий день, проснувшись рано утром, Айша обнаружила, что к ней вернулась способность чувствовать. Перед рассветом она резко открыла глаза. Рядом тихо похрапывал Гектор, и ее вдруг охватила испепеляющая ревность: она была в ярости. Она осторожно слезла с кровати, надела футболку и села на балконе. Ждала, когда взойдет солнце, а сама все время представляла мужа с другой женщиной. К счастью, солнце, хоть и медленно, начало подниматься над горизонтом, расщепляя море на миллионы серебристо-голубых осколков. Десятки каяков и лодок усеяли водную ширь. Рыбаки, тащившие сети, были похожи на крошечных насекомых. Гектор проснулся в веселом настроении, стал заигрывать с ней. Ему хотелось секса, он показывал на свой возбужденный пенис, выпирающий из-под простыни. Ее это взбесило. Не будь ребенком, вспылила она. Через несколько минут они уже пререкались. Потом сели завтракать, читая вчерашний номер «Индонезиан таймс» и время от времени бросая друг на друга сердитые взгляды поверх газеты. Пожилая чета из Новой Зеландии пыталась завести с ними дружеский разговор, но Айша была не в настроении любезничать и потому отделывалась лишь односложными ответами. Зато Гектор был сверх меры дружелюбен, учтив и галантен. От его притворства ее тошнило. Она резко поднялась из-за стола, схватила свою сумку и, не сказав ни слова ни мужу, ни новозеландцам, быстро зашагала на пляж. Она не оборачивалась, зная, что Гектор следует за ней. Он и впрямь шел следом — красный от злости. Она бросила полотенце на песок, надела солнцезащитные очки и углубилась в книгу. Гектор кинулся в море.

Сосредоточиться на чтении не удавалось. Ее душила ярость. Девятнадцатилетняя девушка?! С ребенком шашни крутил! Вот гад, ведь даже не представляет, что она по его милости теперь чувствует. Айша глянула на свое стройное тело. Она привлекательна, а для чего? Неужели это не в счет? Нет, не может быть. Кожа у нее все такая же гладкая, целлюлит почти незаметен, груди еще даже не начали обвисать. Ну и что? И зачем только он сообщил ей возраст девушки? Она повернулась на живот и окинула взглядом пляж. Неподалеку, возле вытащенных на берег лодок, курили два балийца. Они смотрели на нее. У парня постарше были восточные черты лица, длинные сальные черные волосы и маленькая лоснящаяся козлиная бородка. Второй парень, широколицый, загорелый, больше походил на семита. На нем была грязная белая майка, плотно облегавшая его широкую мускулистую грудь. В отличие от своего приятеля — на том были длинные хлопчатобумажные штаны кремового цвета, — он был в джинсовых шортах до колен, не скрывавших его крепких мускулистых икр. Неожиданно он ей подмигнул и своей наглой самоуверенностью чем-то напомнил ей кузена Гектора, Гарри. Она отвернулась, не обращая внимания на их беззаботный смех. Она зачерпнула в ладонь песок и сжала кулак, наблюдая, как из него сыплется песочная струйка. Этому, наверно, девятнадцать. Ребенок, совсем еще пацан.

На спину ей упали брызги воды. Над ней возвышался, вытираясь полотенцем, Гектор. Он улыбался.

— Иди искупайся. Вода — просто фантастика.

Она перевернулась на спину, намереваясь ответить ему резкостью. Его силуэт вырисовывался на фоне ясного бескрайнего неба. Ей пришлось приставить руку к глазам, чтобы видеть его четче. Улыбка у него была широкая, мокрые волосы на груде и торсе липли к коже, на всем теле ни капельки лишнего жира, за исключением небольших выпуклостей на боках и бедрах, что отнюдь его не уродовало, — напротив, подчеркивало его мужественность. Она проглотила вертевшуюся на языке колкость. Есть фотография ее мужа, сделанная в то время, когда она впервые привезла Гектора в Перт. Кто его снимал? Рози? Рави? Они все на пять дней отправились на юг, к реке Маргарет, — разбили там лагерь, курили марихуану, читали, ходили в походы. И конечно, купались, из воды не вылезали. Гектор увидел дельфинов и так по-детски обрадовался, что они все покатились со смеху. И кто-то сфотографировал его с нижнего ракурса: молодой парень двадцати двух-двадцати трех лет стоит под сводом ярко-голубого летнего неба. Более красивого парня она еще не видела. Он и теперь оставался самым красивым мужчиной из всех, кого она знала. Конечно, какая девятнадцатилетняя девушка отказалась бы переспать с ним? Естественно, любая девятнадцатилетняя девушка из кожи вон будет лезть, лишь бы ему понравиться. Они столько лет вместе, а она по-прежнему от него без ума.

— Не вздумай еще раз предать меня, — крикнула она, внезапно расплакавшись. — Ты не должен спать с другими женщинами. Чтоб больше этого не было. Не смей.

Гектор опешил. Мимо проходили два туриста. Услышав ее крики, они остановились. Она отвернула от них свое лицо. Гектор, натянуто улыбнувшись, беззвучно сказал им: «Все в порядке». Обоим мужчинам было за пятьдесят. Один — маленький, толстый, смуглый; второй — высокий, тощий, с гладко выбритым телом. На обоих узкие черные плавки. Они нерешительно кивнули Гектору и пошли дальше. Айша смотрела, как они идут мимо двух молодых балийцев. Туристы опять остановились, о чем-то переговорили между собой, потом толстый повернулся и наклонился к парням. Несколько минут они о чем-то беседовали, после чего балийцы вскочили на ноги и последовали за туристами вдоль берега.

Гектор в отвращении покачал головой:

— Бедные ребята.

Она потерла глаза, размазав по лицу соленые слезы:

— Им, наверно, по девятнадцать.

С глуповатым выражением на лице он повернулся к ней, сел рядом на песок, коснулся ее плеча. Она вздрогнула:

— Как ты мог?

— Для меня это ничего не значило, абсолютно ничего, — голос у него был смиренный.

— Ты будешь мне изменять?

— С ней я больше не встречаюсь.

— Я имею в виду вообще?

Он ответил не сразу. К ним направлялся какой-то парень, размахивая снаряжением для подводного плавания — видимо, хотел всучить им напрокат. Она жестом отослала его прочь.

— Айша, я понятия не имею, что я сделаю завтра, а уж вперед и вовсе загадывать не могу. Одно я знаю точно: я никогда не оставлю тебя, никогда не буду любить никого, кроме тебя. Но я не могу обещать, что я не буду заниматься сексом с другими женщинами. Не хочу больше тебе лгать. Не хочу, и все.

Гектор думал, что поступает смело. Будь ты проклят со своей честностью, хотела она сказать, солги мне. Мы годами лжем друг другу. Он облек в слова то, что она знала с тех самых пор, как они познакомились, то, над чем она вместе с Анук и Рози даже посмеивалась. Но отныне, после того как он это озвучил, выразил словами, превратил в реальность, она всегда, лежа с ним ночью в одной постели, будет мучиться подозрениями: не спал ли ты сегодня с другой? Будет принюхиваться к нему, пытаясь уловить аромат чужих духов или запах другой женщины. Будь ты проклят со своей честностью. Она не может уйти от него, потому что любит его за красоту — ей нравится быть с ним рядом, нравится, когда на них смотрят как на самую красивую пару в комнате. От этого она не может отказаться. Вместе они больше чем сумма двух слагаемых. Ей хотелось сказать ему: засунь ты свою честность в задницу.

Она вскочила на ноги и бросилась в море, нырнула в покрытую мелкой рябью серо-зеленую воду и поплыла. Далеко-далеко, насколько хватало сил. Где-то сзади слышался шум, громкий плеск: Гектор плыл следом. Она сделала глубокий вдох, опустила голову в воду и рванула вперед, пытаясь оторваться от него. Он был гораздо сильнее ее, плыл быстро. Он поравнялся с ней, потом поднырнул под нее и поднял ее из воды. Она думала, он бросит ее в солнце. Но он крепко ее обнял. Его жилистые руки сомкнулись вокруг нее, прижали к крепкой мускулистой груди. Она сдалась. Он держал ее в своих объятиях где-то между океаном и небом. Казалось, она отделилась от самой себя. Это было такое блаженство. Она закрыла глаза. Она принадлежала ему.

В тот вечер они наблюдали полнолуние в Амеде. После купания в море вместе с мужем настроение у нее поднялось, но она еще его не простила. Вторую половину дня они провели по отдельности. Гектор читал и плавал, Айша отправилась на прогулку вдоль побережья по дороге, тянувшейся через четыре-пять деревень. Все жители готовились к вечернему празднику. Женщины и девушки, прячась от палящего солнца на общественной террасе, делали восхитительные разнообразные сладости и пекли пряные пирожки в дар богам и предкам. Мужчины и юноши — все в ярких туниках и треугольных головных уборах, — расположившись кругом в храмах, молились. Только самые маленькие дети бежали за Айшей, с ее помощью упражняясь в «английском» — причудливой смеси австралийских разговорных выражений и американского сленга молодежной субкультуры хип-хоп. В какой-то момент, изжарившись на солнце, она села отдохнуть у колодца, прислушиваясь к разговору женщин и детей. На нее снизошел покой, когда она наблюдала за приготовлениями к религиозному празднику. Индуистские ритуалы местных жителей казались ей привычно знакомыми и в то же время необычайно экзотическими. Воспитывалась Айша не в религиозной атмосфере — ее родители были убежденными атеистами. Их религией была демократия — индуизм со всей его сложной системой обрядов и ритуалов они воспринимали как обузу. Зато ее бабушка по отцовской линии была верующей, и в детстве Айша с радостью помогала нани ежедневно готовить сладости и молочные десерты в дар богам. Потом ее нани умерла, и религию постигла та же участь, что сказки и кукол, — детские увлечения были преданы забвению. Подслушивая сейчас разговоры балийцев, она не испытывала ни ностальгии, ни сожалений. Даже в индуистском храме в самой Индии у нее не щемило сердце от тоски по утраченному. Она просто наслаждалась безмятежностью ритуала в обществе родных. Когда солнце начало садиться, она подхватила свою сумку и быстрым шагом пошла обратно в гостиницу. Пот струился по ее лицу. Открывая калитку, она едва не налетела на спускавшуюся с крыльца юную горничную, принесшую фрукты и пирожки предкам. Айша поклонилась девушке, пробормотала «касим». Горничная положила на первую ступеньку банановый лист, чиркнула спичкой и зажгла благовония.

Гектор, голый, свернувшись калачиком, спал на кровати, похрапывая так же, как его сын. Айша опустилась коленями на постель и поцеловала мужа в плечо. Он проснулся, посмотрел ей прямо в глаза. Взгляд у него был настороженный, сияющий, обеспокоенный.

— Я прощен?

— Да.

Она его еще не простила, в душе не простила, но знала, что простит. От него исходил кислый запах потного жаркого тела. Она еще раз поцеловала его в плечо, разделась и пошла в душ. Колючий поток холодной воды дарил ощущение умиротворяющего блаженства. Она подставила лицо под струи и, выгибая шею, устремила взгляд в небо. Завернув кран, она вздрогнула: ей показалось, она слышит, что ее муж плачет. Обмотавшись полотенцем, она вернулась в спальню. Гектор, уже в шортах, стоял на балконе. Когда он повернулся к ней, на губах его играла улыбка, но она заметила, что глаза у него красные.

— Не хочешь окунуться в море перед ужином?

Она только что приняла душ, и купаться в море ей совсем не хотелось. Но она боялась, что он останется с ней, если она изъявит желание полежать немного на кровати. Разговаривать с ним ей не хотелось. Достаточно с нее признаний, просьб о прощении и откровений. Она не хотела у него спрашивать, плакал ли он.

Ужинать они пошли в тот же ресторан, где были накануне, в свой первый вечер в Амеде. Хозяин заведения, разговорчивый парень по имени Ваян, поразил их обоих своим обаянием и чувством юмора. Поначалу они решили, что он подросток, но, когда в первый вечер, поужинав, собирались покинуть ресторан, он представил им двух своих сыновей. В этот вечер еда была превосходная — вкусная, ароматная, — приготовленная женой Ваяна, не выходившей из кухни. Увидев, что они снова пришли к нему, Ваян поприветствовал их радостным смехом, вывел на берег и усадил за столик у самой воды. В полнолуние он сменил свои джинсовые шорты и поддельную футболку с логотипом «Моссимо» на традиционный церемониальный наряд. Когда они сели, им кивнули два итальянца, сидевшие за столиком прямо под пальмой. Они были молодые, загорелые почти до черноты, будто несколько месяцев провели под азиатским солнцем. Айша и Гектор заказали пиво и, откинувшись на стульях, наблюдали, как солнце исчезает за горизонтом.

Ей казалось, что она на первом свидании. События и переживания последней недели заставили Айшу по-новому взглянуть на свою жизнь. Впервые за долгое время муж представлялся ей таинственным незнакомцем. Ее гнев утих, хотя обида на него за предательство все еще оставалась где-то в глубине души, ждала удобного случая, чтобы выплеснуться. Но сейчас было неподходящее время для выяснения отношений. Она хотела, чтобы к ней вернулся ее муж. Она не хотела, чтобы он оставался отчаявшимся ранимым существом, каким он проявил себя в последние дни. Призрачный свет луны начал прокладывать зыбкую серебристую тропинку на потемневшей поверхности моря. Она будет держать свой гнев в узде. Она должна помириться с мужем, помочь ему вновь обрести твердую почву под ногами. Он слишком неуравновешен; если он потеряет голову, ее жизнь тоже будет разрушена. Она будет терпелива с ним. Она научилась терпению, когда стала матерью. И жертвовать своими интересами тоже научилась. Айша лучезарно улыбнулась мужу, кивая в такт плеску неспешных накатов прибоя:

— Так здорово, что мы сюда приехали.

Он заплакал. Она прикусила губу, с трудом сдержавшись, чтоб не прикрикнуть на него: «Прекрати, ты же не ребенок». Слава богу, на этот раз его слезы быстро иссякли. Молодые итальянцы, самодовольные и равнодушные, даже ничего не заметили. На время отвлекшись на Гектора, она думала о том, что североамериканцы ей все-таки нравятся больше, чем европейцы: те, как и два парня за соседним столиком, нередко бывали чванливы, мелочны и бесцеремонны. Гектор шмыгнул носом, вытер глаза и взял меню. Она посмотрела на него — вопросительно, без улыбки.

— Все нормально. Просто я тебя не достоин. — О Боже, не дай ему снова расплакаться. — Мне так стыдно, Айша.

Она тоже уткнулась взглядом в меню. Боялась сказать что-нибудь не так. Она чувствовала себя иссякшей; у нее не осталось ни жалости, ни сострадания к нему. В то же время она понимала, что несет за него ответственность. Именно несоответствие между ее намерениями и желаниями вызывало у нее досаду. Она была бы в бешенстве, если б его не мучила совесть. Но она не хотела пестовать его горе, чувство жалости к себе и отчаяние. Жестокая мысль промелькнула у нее в голове. Будь мужчиной, с горечью подумала она, как-нибудь уж найди выход из своего кризиса среднего возраста, а то твое нытье в печенках уже сидит. Она пробежала глазами список блюд. Решено: она закажет рыбу, запеченную со специями в банановом листе. Айша захлопнула меню:

— Когда вернемся домой, я позвоню Сэнди, поздравлю ее с беременностью.

Гектор просиял, его глаза радостно заблестели. Она тут же пожалела о своей опрометчивости. Больше не уступлю ни на йоту, поклялась она себе. И опять на нее накатила волна усталости; шея, плечи, все кости занемели, будто под грузом непосильной тяжести. В конце концов, это и есть любовь, ее форма и сущность. То, что остается от любви после того, как проходят страсть и исступленный восторг, иссякают дух авантюризма и жажда риска. По своей сути любовь — это компромисс, подчинение двух индивидуальностей банальным неприятным реалиям повседневного совместного существования. Только так, в любви, сумеет она сохранить привычное счастье. Ей придется отказаться от рискованных попыток обрести неизвестное, наверняка невозможное и недостижимое новое счастье. Нет, она не может так рисковать. Она слишком устала. И потом, убеждала она себя, глядя на огромную золотистую луну, висевшую низко над Амедом, у меня есть муж, он меня любит, поддерживает, оберегает. Я живу в полном благополучии. Чего ж еще можно желать? Только молодые и чокнутые мечтают о чем-то еще, верят, что любовь — это нечто большее.

— Замечательно, что она забеременела. Она ведь так старалась.

— Потрясающе, правда? — Гектор светился от радости. — На своем дне рождении Гарри мне сказал, что, если б у них ничего не получилось до лета, они попробовали бы искусственное оплодотворение. Тогда им обоим пришлось бы тяжело.

— Сэнди, ты хотел сказать? — Гарри… В отношении Гарри уступок он от нее не дождется. Она и Гарри всегда будет партнерами в напряженном танце притворства и уловок. Она повысила голос: — Тяжело было бы Сэнди. На Гарри бы это никак не отразилось. С него всегда все как с гуся вода.

Гектор уловил нотки презрения в ее тоне, и его радость угасла, улыбка исчезла. Она ничего не могла с собой поделать: съязвила, и была тому рада. Она подозвала Ваяна, и они сделали заказ.

— Люди меняются, Айш.

Она смотрела на море, и в первую минуту смысл его слов не дошел до ее сознания. А потом, когда наконец-то их поняла, цинично рассмеялась:

— Гарри никогда не изменится.

Гектор застонал:

— Он ведь извинился за то, что обидел Хьюго. Они протащили его через суд, отплатили ему сполна. Чего еще ты от него хочешь?

— Я не об этом. Ты понял, что я имела в виду.

— Боже, то было десять лет назад…

Она вспылила:

— Он ее избил. Этот гад избил свою жену. — Сердитая, настороженная, она сверлила его злым взглядом, готовая ужалить в любой момент.

Он молчал. Она знала, что он тоже вспоминает тот вечер. Она была беременна Адамом. Они услышали визг тормозов остановившейся у их дома машины, из которой с трудом выбралась Сэнди. На ее рубашке и брюках запеклась черная кровь. В первое мгновение они подумали, что она пьяна, а потом увидели, что нос у нее сломан, губы разбиты, челюсть вывихнута, она не могла говорить. Она повалилась на Гектора, на землю упали два выбитых зуба. Уходи от него, сказала ей Айша приказным тоном. Но Сэнди не ушла от мужа. Гектор отвез ее в больницу на Белл-стрит, где она сказала, что упала с лестницы на вокзале Фэйрфилд. С тех пор с Айшей она об этом никогда не разговаривала.

— С тех пор он и пальцем ее не тронул.

— Это он так говорит. — Айша вскинула голову и посмотрела мужу прямо в глаза. — Я навещу Сэнди, буду ей подругой. Но кузена твоего я никогда не прощу, ясно? Я его ненавижу. Мне противно, что этот человек есть в моей жизни.

Гектор первым моргнул, отвел глаза.

— Я все понял, — пробормотал он, и она ему поверила. Вздохнула с облегчением.

Ее гнев улегся, исчез под волнами усталости в глубинах ее существа. Она спокойно улыбнулась:

— Божественный вечер, да?

Она была сама не своя, пока не вернулась домой, пока не вошла в здание мельбурнского аэропорта, пока не увидела своих детей. Она сгребла их в объятия, стала вдыхать их запахи. От Адама исходил грубоватый бодрящий дух. Мелисса пахла по-девчоночьи — свежестью, медом и ароматом миндального мыла, которым пользовалась Коула. От обоих пахло чесноком, лимоном и домом родителей ее мужа. Ей хотелось поскорей их увезти, хотелось, чтобы они снова были вместе, как одна семья. Это и есть жизнь, думала Айша, самое главное в жизни, то, ради чего стоит идти на уступки, компромиссы и мириться с поражениями. Она не отпускала от себя детей. Держала дочь за руку в машине, ерошила волосы Адаму. Они без умолку трещали, спорили, перебивали и обзывали друг друга, рассказывая ей про школу и занятия спортом, про яя и nanny, про кошку и футбол, про уроки танцев и телеконкурс «Австралийский идол», про своих друзей и поход в кино. Она слушала, слушала, слушала, и готова была слушать их до бесконечности. Она пропустила целых две недели из жизни своих детей. Полнолуние в Амеде, аппетитные запахи сочных блюд, часы, проведенные в праздности под солнцем на берегу моря, — все это было несравнимо с тем, что две недели она отсутствовала в жизни своих детей. Она не могла сдержать своих чувств — то и дело сжимала их коленки, целовала их, гладила. Они мчались по скоростной автостраде к Мельбурну, и город, унылый и невзрачный, постепенно разворачивался перед ними. Безжизненный, ободранный, лишенный запаха, плоти и крови, он был похож на скелет, слишком долго простоявший под солнцем. Но когда Манолис высадил их перед домом, она с трудом сдержала слезы облегчения.

За несколько дней она благополучно вернулась в прежний ритм, окунулась в теплый водоворот повседневности обитателей пригорода «первого мира». Привыкла ходить по чистым улицам и дышать чистым воздухом. Бангкок, Бали, Азия в целом и все, что там произошло, — все это стало забываться. Она также осознала, что впервые за долгие годы испытывает воодушевление, находясь на работе. Она гордилась тем, что она — опытный, знающий ветеринар, обладает всеми необходимыми навыками обращения с животными. Конечно, случалось, ее по-прежнему мучили сомнения при постановке диагноза, но это было неизбежно, и главное, ее это больше не пугало. Страх терзает молодых, неопытных. А она — врач со стажем. Когда она в первый день после поездки вышла на работу, Трейси принесла пирог, который она испекла специально к ее возвращению, и даже Конни приехала на велосипеде из школы, чтобы пообедать вместе с ними. Айша раздала всем маленькие подарки и сувениры, которые купила для них на рынках Убуда и Бангкока. Позже в тот же день, когда у нее выдалась минутная передышка — постоянные клиенты Айши с нетерпением ждали ее возвращения, и ее приемные часы были плотно расписаны на всю неделю вперед, — к ней заглянул Брендан, принес из лаборатории результаты анализа крови и данные лабораторных методов исследования. Айша быстро просмотрела отчет, обратив внимание на кличку пациента — Зевс. Она знала это животное — бестолковую восточноевропейскую овчарку с грустными глазами. Результаты были вполне определенными. Брендан удалил две небольшие опухоли с правой ноги пса, и они оказались злокачественными. Но наблюдались аномалии и в крови. Интуиция ей подсказывала, что у овчарки рак поджелудочной железы. Это был пациент Брендана, но они оба лечили Зевса, их обоих встревожили повторяющиеся приступы боли в брюшной полости и рвота у собаки, изначально послужившие поводом для обращения за консультацией в их клинику. Хозяева Зевса были хорошие люди, греки, оба на пенсии. Они любили своего питомца, но по-своему, так, как любят домашних животных в Средиземноморье. Они не относились к нему как к члену семьи. Зевса они держали, чтобы он их защищал и охранял их дом.

— Записать его на ампутацию или, может, пригласить Джека, чтобы сделал ему УЗИ?

Пес был хороший, но уже немолодой. Его хозяева, чтобы их не мучила совесть, могут согласиться на дополнительное обследование питомца, но прогноз был неутешительный.

Айша вернула Брендану результаты лабораторных исследований и покачала головой:

— Для них это дорого, а дальнейшее обследование и вовсе может вылиться в баснословную сумму. Думаю, пора его усыпить.

— Я скучал по тебе.

Удивленная, она покраснела. Они слаженно работали вместе, но никогда не демонстрировали свои симпатии друг к другу в клинике.

— Я тоже по тебе скучала, — ответила она. — Скучала по клинике, по дому.

И это была святая правда. Она не скучала по кому-то конкретно — кроме детей, конечно, да и то скучала не по дочери или сыну, а по своим детям, — но была рада вернуться к привычному укладу, к привычным ритмам, к привычному распорядку своей жизни. Семья, работа, друзья. Брендан был замечательный коллега, умный, знающий профессионал; она не боялась оставить на него клинику на целых две недели. Ей нравилась ее работа, нравилось ходить в местный бассейн три раза в неделю, нравилось злословить и пререкаться с Анук, с которой ее связывали честные дружеские отношения, нравилось быть женой мужчины, на которого до сих пор засматривались женщины, нравились — почти всегда — ссоры и озорство ее детей. Ей нравилась ее жизнь.

И все же что-то изменилось. В пятницу первой рабочей недели что-то в ней оборвалось. Домой она вернулась выдохшаяся, в виске ощущалась ноющая боль: день выдался тяжелый, у нее была полная запись, все клиенты как на подбор раздражительные, излишне требовательные. Бывают такие дни, когда со всех сторон — сплошное невезенье. Гектор оставил сообщение с просьбой забрать детей от родителей, сам он собрался посидеть немного в пабе возле работы. Он послал ей на автоответчик воздушный поцелуй и виноватым тоном быстро добавил: «Я тебя люблю, буду дома к ужину». Это означало, что она должна еще и ужин готовить. Айша со стуком захлопнула свой мобильник и выругалась. Вот сволочь.

Что-то изменилось для нее в Азии, и эта перемена вернулась с ними домой. Эта перемена, она была уверена, больше связана с ее мужем, чем с ней самой. Она привыкла считать, что брак — это состояние нейтралитета между ней и Гектором, что между ними достигнута определенная договоренность, все препятствия и сомнения устранены. Конечно, от несчастных случаев, болезней и трагедий никто не застрахован, всякое может быть. Но ей даже в голову не приходило, что может измениться само качество их брака. Она воспринимала мужа как должное. Она хотела иметь то, что у нее было, хотела, чтобы ее муж оставался молодым, обаятельным, привлекательным мужчиной. Хотела, чтобы он был доволен — ею, детьми, своей работой. И ее тревожило, что долгие ночи в Убуде и Амеде, со слезами и признаниями, не привели к разрешению проблемы.

Несколько дней назад, вечером, Гектор напугал ее, сказав, что подумывает уйти с государственной службы, найти новую работу, обрести новые навыки, что он хочет снова учиться. Она соглашалась с ним, а у самой на языке вертелось: «А как же ипотека? Неужели мы никогда не переедем в более просторный дом? У тебя замечательная работа, надежная, с фантастической зарплатой. Или ты ждешь, что я одна буду тащить на себе всю семью?» Но она не могла, не смела все это ему сказать. Его мучила бессонница, он был взвинчен. Редко шутил, редко ее смешил. После работы всегда выглядел изнуренным. И действительно, он стал плохо спать. Как она не замечала этого до поездки в Азию? Он почти не разговаривал с Адамом. Все их общение сводилось к угрюмому, подозрительному ворчанию. Ее это пугало. Во что выльется накопившаяся обида Адама в ближайшем будущем, когда он станет подростком?

Ее муж теперь почти не слушал музыку, и из всех перемен эта особенно сбивала с толку. Прежде в их доме всегда звучала музыка. Их кабинет, две стены в гостиной были от пола до потолка забиты компакт-дисками. Раньше ее возмущало, что он столько денег тратит на свое увлечение. А теперь она мечтала, чтобы он пришел домой с фирменным пакетом канареечно-желтого цвета из «JB Hi-Fi», или с бумажным пакетом из «Basement Discs», или с кричащим пластиковым пакетом из «Polyester». Гектор стал редко включать радио. Айша не верила, что он несчастлив, думала, он притворяется. Но не смела выразить свои сомнения. Вместо этого была с ним ласкова, старалась не вспылить на него. Буквально на днях, ознакомившись с обзором музыкальных новинок на страницах «Эйдж» — чего она сроду не делала! — улизнула с работы и пошла в небольшой музыкальный магазин в торговом центре, где купила для Гектора компакт-диск с записью песен «Yo La Tengo». Она была убеждена, что у него есть более ранние записи этой группы, а, если верить обозревателю, сейчас она приобрела один из альбомов «Йо ла тенго», выпущенных в этом году. Она принесла диск домой. Гектор обрадовался, тут же его поставил. Но только один тот раз. Диск остался в проигрывателе, пустая коробка от него одиноко пылилась на стеклянной крышке стереосистемы. Казалось, Гектор не способен поддерживать в доме атмосферу счастья. Вот что было необычно, вот что она раньше принимала как должное. Вот что она хотела вернуть в свою жизнь. Чтобы она могла принимать его как должное, а он — ее. Ведь это и есть брак.

Сволочь проклятая. В ее глазах стояли слезы, пока она ехала несколько коротких минут до дома родителей ее мужа. Коула не должна была заметить, что она плакала. Поэтому она, глядя в зеркало заднего обзора, привела в порядок свое лицо и медленно, глубоко вздохнула три раза. Все, она готова.

Она поцеловала свекровь в обе щеки. Мелисса потащила ее за кухонный стол. Она села вместе с дочерью, и та, с самодовольным видом склонив набок голову, стала с гордостью показывать ей свою домашнюю работу по математике. Девочка так была похожа на Гектора. Айша прошла в гостиную. Манолис спал в кресле, Адам смотрел по телевизору какое-то глупое реалити-шоу. Она присела рядом с ним на корточки, губами нежно потерлась о кончики его волос. От него пахло оливковым маслом, стряпней его бабушки, а еще чем-то вонючим, нечистым, плотским, мальчишеским. Айша поморщила нос. Адам не отпрянул от нее, но и никак не отреагировал на ее ласку. Он вырастал — вроде бы ребенок, но уже и не ребенок вовсе. У нее было такое ощущение, будто на нее обрушился весь мир. Все менялось. Манолис неожиданно всхрапнул, и Айша быстро обернулась. Он потягивался, зевая. Она его поцеловала. От Манолиса пахло как всегда — садом, лимоном, чесноком и ореганом: как и от ее детей, от него исходили ароматы стряпни его жены. Она ему улыбнулась. Он отвечал ей бесстрастным взглядом.

— Как дела, дорогая?

Ее кольнуло чувство вины. Она так и не позвонила Сэнди, хотя с ее возвращения прошло уже две недели. А ведь обещала мужу.

— Нормально… — С секунду поколебавшись, она солгала: — Я потеряла телефон Сэнди. А мне необходимо позвонить ей… и Гарри, — поспешно добавила она.

Глаза Манолиса по-прежнему не улыбались. Она помогла ему подняться с кресла.

— Я дам тебе номер.

Он записал телефон Сэнди на обороте разорванного конверта — цифры неровные, крупные, будто старательно выведенные рукой ребенка.

Манолис отдал ей конверт.

— Спасибо. — На этот раз он улыбнулся искренне, по-настоящему. Она снова едва не расплакалась. Больше ничего не должно измениться.

Она быстро нарезала овощи, на скорую руку приготовила простое карри. Гектор пришел домой пьяный, и она с трудом сдержалась, чтобы не вспылить. Пока он принимал душ, а дети ссорились из-за телевизора, она позвонила Сэнди. Она старалась не думать о Рози. Она стала листать телефонную записную книжку, пока не нашла номер Сэнди. Слава богу, Манолис не разбирался в мобильных телефонах, иначе он сразу раскусил бы ее обман с номером Сэнди. На дисплее высветился телефон Сэнди. Помедлив в нерешительности, Айша нажала кнопку вызова. В трубке зазвучали гудки. Ее не покидало чувство, что она предает свою подругу. Голос, раздавшийся на другом конце провода, застал ее врасплох.

— Алло, — повторила Сэнди. — Это ты, Айша?

Определитель номера. Айша взяла себя в руки. Она не повесит трубку. Раз набрала номер — значит, выбор сделан. Много что изменилось; как прежде, все равно уже не будет.

— Да. — Запинаясь, путаясь в словах, она поздравила Сэнди с беременностью, потом, быстро извинившись, выпалила: — Мне ужасно жаль, что мы так долго не общались. Обстоятельства складывались не лучшим образом.

Две эти фразы она заранее отрепетировала. Они пришли ей на ум в самолете, когда она летела с Бали. Она не лицемерила, но это было не оправдание, а просто констатация факта. Сэнди в ответ громко, радостно рассмеялась. Я приняла верное решение, подумала Айша, поступила правильно.

— Все ты верно говоришь, детка. Год действительно был ужасный, но теперь все хорошо. Я так счастлива.

— Я рада за тебя, очень рада… — И Айша не кривила душой. — Я понимаю, как это важно для тебя.

— Для нас обоих. — Айшу передернуло. Ей напомнили про Гарри. Разговор будет не такой уж простой. — Рокко тоже в восторге, — беспечно продолжала Сэнди. — Не может поверить, что у него наконец-то появится братик или сестренка.

— Как Рокко?

В голове вертелась строчка из песни, которую Гектор постоянно слушал в начале девяностых: «Новый день, прекрасный день».

— Замечательно. Приезжайте к нам с детьми.

Айша ответила не сразу. Притворилась, будто бы прикрикивает на Мелиссу. Она предпочла бы, чтобы сначала они встретились с Сэнди вдвоем, без мужей, за чашечкой кофе, где-нибудь на нейтральной территории. Но Айша знала, что это невозможно. Голос Сэнди был дружелюбный, радостный, приветливый, но обиды не будут забыты, пока она не войдет в их дом и не поздоровается с Гарри. Ей придется пожать ему руку. Ей придется его поцеловать. Он будет небритый, колючий, будет возвышаться над ней. Она осознала, что он пугает ее. Ей было ненавистно, что она испытывает перед ним страх.

— Извини, Сэнди, — солгала она. — Мелисса с ножницами играет. О чем мы говорили?

— Когда вы с Гектором приедете к нам с детьми?

— Скоро. Скоро приедем.

— Когда?

Новый день, прекрасный день.

— Я поговорю с Гектором.

Сэнди снова рассмеялась:

— Да ему все равно… — Ее смех резко оборвался. — Так когда? — Тон у нее был жесткий.

Новый день, прекрасный день.

— Скажем, в следующее воскресенье, — живо предложила Айша. — Как ты на это смотришь? — Как ты можешь спать с этим уродом? После того, что он с тобой сделал? Я же тебя видела. Он сломал тебе челюсть. Как такое можно простить?

— Замечательно. Гарри сделает шашлыки.

— Замечательно, — лицемерно поддержала ее Айша. — Что ж, до встречи. — Она повесила трубку.

— Что я скажу Рози?

Они сидели за стойкой бара в пабе «Международный», ожидая, когда освободится столик в зале. Анук была в центре внимания толпы, состоявшей главным образом из мужчин. На ней были высокие, до самых бедер, черные ботфорты и потертая ковбойская замшевая куртка, надетая поверх старенькой футболки с символикой группы «Нью ордер», которую, помнила Айша, ее подруга приобрела еще в 1987 году. Футболка до сих пор сидела на ней идеально. Недавно Анук сделала радикально короткую стрижку, под мужской «ежик», и покрасила волосы в блестящий иссиня-черный цвет. Айша тоже принарядилась, пришла на встречу в элегантной двойке из мягкой хлопчатобумажной ткани бордового цвета, купленной по наитию, однако то, что выглядело стильно в витрине универмага «Дейвид Джоунс», на фоне Анук казалось невзрачным мещанским старушечьим тряпьем. А все потому, что у этой стервы нет детей, злобно подумала Айша, когда, войдя в паб, увидела подругу с сигаретой в руке у стойки баpa. Но когда Анук, заметив ее, расплылась в радостной, благодарной улыбке, Айша устыдилась своих порочных мыслей. Она была несправедлива к подруге. Анук, даже будь у нее дети, хоть полдюжины детей, все равно выглядела бы сногсшибательно.

Они заказали бутылку белого «Совиньона». Наблюдая, как бармен — щуплый, бледный паренек с неопрятными сальными волосами — наполняет их бокалы, она подумала: да он ведь почти ребенок. Его попытка отрастить бороду не увенчалась успехом: тонкие жидкие волосики на его щеках никак не дотягивали до пучков волос на подбородке. Он был красив и очень молод. Но его внимание было приковано к Анук, а та делала вид, будто его не замечает.

— За нас. — Они чокнулись. Анук закурила сигарету и шаловливо выпустила дым на Айшу. — Ты не обязана ей ничего говорить.

Айша рассматривала такой вариант, но потом решила, что это — не выход. Она не хотела лгать своей давней подруге и жить в страхе, что ее обман раскроется. А Рози рано или поздно все равно узнает, что Айша помирилась с семьей кузена Гектора, и сочтет, что ее предали. Айша гордилась тем, что они с Рози и Анук так долго дружат. Втроем они были как одна семья, но, в отличие от людей, связанных семейными узами, ничего не скрывали друг от друга.

— Я не хочу оказаться в таком положении, когда мне придется лгать Рози.

Анук удивленно, насмешливо вскинула брови:

— Ты уже ей солгала. Утаила от нее, что твой милый свояк лупит жену.

— Это было всего один раз.

Едва эти слова сорвались с ее языка, она тут же о них пожалела. Трусливое, хлипкое оправдание. Гектору такого она никогда бы не спустила.

— Это тебе известно про тот «раз», — ужалила ее Анук.

Айша, расстроенная, отвернулась. Анук взяла подругу за подбородок, заставляя смотреть прямо ей в лицо:

— Мне нет до этого дела, радость моя. Ты же знаешь, мне плевать на Рози с Гэри вместе с их вендеттой. Я, как тебе известно, считаю, что Хьюго получил по заслугам… — Айша хотела возразить, но сдержалась: Анук все равно не переубедить. — Я просто пытаюсь тебе втолковать, что ты уже лгала Рози и от еще одной маленькой лжи хуже не будет.

— Я ей не лгала. — Она искренне верила в это, почти негодовала на Анук за брошенное вскользь обвинение. — Сэнди стала бы отрицать, что тот случай имел место. Что бы это дало Рози? Она все равно не смогла бы использовать это в суде. — Анук оставалась непреклонной, по-прежнему смотрела на нее скептически. Айша от досады передернула плечами. — И потом, если б я сказала, Гектор никогда бы мне этого не простил.

— Вот-вот.

Анук хотела стряхнуть пепел в пепельницу, но промахнулась, и пепел упал на пол. Айша нетерпеливо постукивала ногой. Вот почему Анук всегда предпочитает встречаться в пабе, а не в кафе или ресторане. Чтоб можно было курить. Айша мстительно улыбнулась про себя. Со дня на день примут закон о курении, и тогда Анук вообще не сможет курить ни в одном заведении. Может, хоть тогда бросит.

— Слушай, Айша, не заморачивайся. Рози незачем все знать про твои дела. И не помогай ей чувствовать себя потерпевшей. Этим ты ее только портишь.

Анук была права. Айша и впрямь потакала Рози. Хотя Анук тоже была хороша.

— Она узнает.

— Ладно, тогда сама ей скажи. — Анук решительно затушила окурок в пепельнице. — Правда, она сто лет будет на тебя дуться. Так что потом не жалуйся.

Да, терпимость не входит в число твоих добродетелей.

— У нее до сих пор душа кровоточит. Она никогда не простит Гарри.

— Ну и что? Тебе какое дело? — Анук замолчала.

Бармен наливал ей вино в бокал. Поблагодарила его Айша.

— У Рози с Гарри нет ничего общего, — продолжала Анук, глядя в спину удалявшемуся молодому бармену. — И твои отношения с кузеном Гектора ее ни в коей мере не касаются. — Анук пригубила бокал. — А сама-то ты простишь когда-нибудь Гарри?

Нет. Никогда. Айша допила вино и поставил пустой бокал на стойку. Интересно, мой бокал он наполнит? — уныло подумала она. Но бармен тут же вернулся к ним и подлил ей вина. У него были такие славные, мягкие черты лица. Борода как пушок — еще не волосы, но уже и не щетина. Совсем юнец. Бармен отошел от них на другой конец барной стойки, обслуживая двух бизнесменов.

Айша понизила голос и ближе придвинулась к подруге.

— Он в сыновья нам годится, — шепнула она с улыбкой. — Ужасно, правда?

— Что ж тут ужасного? — Анук подмигнула ей. — На вид ему столько же лет, сколько Рису.

— Как Рис? — Айше хотелось расспросить подругу про ее возлюбленного, про то, как она живет. Она приняла решение. Она поговорит с Рози. Она знала, что поговорит, просто хотела сообщить свое решение Анук. Ведь данное слово придется сдержать. Но ответ подруги ее ошеломил.

— К черту, Айша, пора с этим кончать.

— В чем дело? Что случилось?

Айше хотелось коснуться щеки подруги, погладить ее, но она не осмелилась. Анук бы это не понравилось. Она сочла бы, что ее жалеют, и оттого еще больше бы сконфузилась. Приуныв, Айша невольно подумала о Гекторе. Если б ей не приходилось все время думать о муже, она давно бы поняла, что ее подругу терзают какие-то проблемы.

— Он еще ребенок. Этим все сказано. — Позволив себе лишь минутную слабость, Анук вновь превратилась в язвительную, насмешливую женщину. — Думает, у нас все может быть. Дети, независимость, возможность путешествовать, мир во всем мире.

— Ты могла бы родить.

— С чего ты решила, что я хочу ребенка?

Две женщины смотрели друг на друга. Неужели это и есть та пропасть, что разделяет нас, думала Айша, препятствие, которое нам не преодолеть? Такой напряженности, такого противостояния, такого непонимания между ней и Рози не существовало. Для них обеих материнство — это свершившийся факт, а не повод для сомнений.

— Я не знаю, нужен ли тебе ребенок. Просто говорю, что ты могла бы родить.

— А я не хочу рожать. — Анук подозвала бармена. — Тот столик уже освободился?

Юноша, извинившись, принес им чашечку с орехами и снова наполнил их бокалы. Айша поднесла бокал ко рту и осознала, что пьянеет. Хорошо, что она не за рулем. Она покрутила плечами, постаралась держать спину прямо. На Анук вино, казалось, не действовало.

— У Риса есть хорошая подруга — Джессика. Милая девочка. — Анук сунула в рот орех, прожевала его, проглотила. — Она лесбиянка. Они подумывают о том, чтобы завести ребенка.

Айша резко втянула в себя воздух. Вон, оказывается, сколько бывает вариантов, уйма. И молодые так легко ими жонглируют. Айша им завидовала.

— Ну, по-моему, это здорово. — Какой ужас, ну что она мямлит? — Нет, правда, — торопливо продолжала она. — Они молодцы. — Она перевела дух. Как же глупо она себя ведет. Анук ведь ее не осудит. — Они-то, конечно, молодцы, — добавила она. — А ты сама как на это смотришь?

— Это их решение. При чем тут я? — Айша хотела перебить подругу, но Анук предвосхитила все ее возражения.

— Нормально смотрю. Ко мне это отношения не имеет. Мы не женаты, у нас с ним не так, как у тебя с Гектором. Вы вместе принимаете решения. — Анук провела пальцем по ободку бокала. — Я буду счастлива, если у Риса с Джессикой родится ребенок. С удовольствием буду играть роль тетушки по выходным и по праздникам. Но свободу я терять не хочу. Если у меня возникнет желание месяц посвятить исключительно работе над книгой, я сделаю так, как хочу. Матерью я не буду.

Айша не нашлась, что ответить на столь категоричное заявление подруги. Ее неприятно задела небрежная реплика Анук об ее отношениях с Гектором. Будто бы брак исключает авантюры, будто бы брак исключает риск.

— Арт прислал мне сообщение по электронке.

— Канадец?

Айша виновато кивнула, но не сумела сдержать торжествующей улыбки. Она не собиралась упоминать про сообщение от Арта. Оно пришло ей на работу вчера, всего пара строк: «Не могу тебя забыть. А ты?» Такое письмо требовало ответа. Она пока не ответила. Оставила его в папке полученных сообщений, но в течение дня до самого вечера периодически его перечитывала. Недвусмысленное, заманчивое, оно так приятно щекотало нервы.

— Что он хотел?

Айша повторила сообщение слово в слово.

— Не отвечай.

Анук произнесла это пылким, решительным тоном, будто на все сто была уверена, какое решение должна принять ее подруга. Анук немного сердится на нее или ей это только кажется? Айша молчала.

— Ты замужем, Айш. Не отвечай ему.

Какая традиционность, какой пафос. Айша предположила, что ее подруга шутит, и громко рассмеялась.

— Я серьезно, — прикрикнула на нее Анук. — Ты замужняя женщина.

А то я сама не знаю. Это же просто фантазия, игра. Арт — милое увлечение. Ишь раскричалась. Тоже мне защитница нравственности!

— Не тебе меня учить. — Господи, как хочется курить. Нет, она не попросит у Анук сигарету. Словно прочитав ее мысли, Анук закурила и выпустила дым в лицо Айши.

— Я тебя не учу, — суровая складка на лбу Анук расправилась. — И не думала. Просто ты приехала с Бали, обеспокоенная за Гектора и его душевное самочувствие. Постоянно твердишь мне, как ты за него тревожишься. — Анук облокотилась на стойку бара. — Мне плевать, даже если б ты в Бангкоке переспала с десятком мужиков. Переспала — и молодец. Это не в счет. На конференциях все отрываются, как могут. Поразвлекались — и забыли. А вот ваш брак с Гектором — это реальность. Ты хочешь быть с Гектором?

Айша не отвечала.

— Хочешь?

— Да. Пожалуй.

— Как-то неуверенно ты это говоришь.

— Уверенно.

Откуда мне знать? Вам, незамужним, этого никогда не понять. Разве можно в чем-то быть уверенной?

— Тогда не отвечай Арту.

— Не буду.

Может, и отвечу.

Они погрузились в молчание. Айша выхватила сигарету из руки Анук, быстро дважды затянулась. Вернула сигарету.

— Как твоя книга? — Все, больше никаких разговоров о мужчинах. Во всяком случае, об Арте.

Анук тяжело вздохнула:

— Пишу, пишу, пишу, уже столько написала. Только не знаю, выйдет ли из этого толк.

Айша была уверена, что толк выйдет. Анук была хороший литератор. Писала умно, талантливо, смешно, остро и вдохновенно. Разумеется, книга получится хорошая. Но ничего этого Айша не могла сказать подруге. Та бы ей голову оторвала.

— Дай почитать?

— Она же еще не закончена.

— Почитаю, что есть.

— Надо подчистить.

Может, проявить настойчивость? Да, пожалуй.

— Ты вечно будешь подчищать. Я хочу почитать.

Бармен пытался привлечь их внимание. Женщины соскользнули с табуретов. Анук затушила свою сигарету.

— Еще одну бутылку, — рявкнула она бармену.

— Прошу тебя, — не унималась Айша.

— Прошу тебя, — повторила Анук приторно-слащавым голоском. Она заглотнула остатки вина и со стуком поставила бокал на стойку. — Ладно, — буркнула она. — Так и быть, читай.

Гектор и дети спали, когда она вернулась домой. Немного опьяневшая, она быстренько почистила зубы, расчесала волосы, приготовилась ко сну. Скользнула под одеяло к мужу. Он тут же, неосознанно, обнял ее. Пожаловался: ты холодная. Согрей меня, попросила она, прижимаясь к нему задом. Отведя руку за спину, она нащупала его вялый член и стала мять его, потирать, теребить сморщенные складки крайней плоти. Он убрал ее ладонь. Пробормотал: «Я сплю». Она лежала, прислушиваясь к его дыханию. Ей хотелось сексуальной близости с ним. Тогда бы она закрыла глаза, воображая, что предается любовным утехам с Артом. Сон не шел. Через десять минут она встала, прошла в ванную, приняла темазепам и вернулась в постель.

На следующий день было воскресенье. Гектор встал раньше нее — большая редкость. Она с трудом поднялась с постели и первым делом позвонила Рози. Они договорились встретиться за чашечкой кофе на Квинз-парейд. Даже после душа ей не удавалось стряхнуть заторможенность — последствия принятия снотворного. Гектор приготовил завтрак для нее и для детей, и она с жадностью набросилась на сэндвичи с сыром и помидорами, наслаждаясь тостом со сливочным маслом и жирным вязким сыром. Он дал ей добавки, и она немного опоздала на встречу в кафе «Кью». Рози сидела за столиком, читала воскресную газету. Она вскочила на ноги и кинулась к Айше, крепко ее обняла, повторяя ее имя.

— Как я рада тебя видеть, как же я рада тебя видеть, — верещала она визгливым девчачьим голоском. Это было абсолютно в духе Рози, она всегда так себя вела, но Айше хотелось прервать ее возгласы. Она высвободилась из объятий подруги и села.

Вид у Рози был усталый. Под глазами сине-серые мешки, выглядевшие почти как синяки на ее бледной коже. Волосы немытые, одна длинная сальная белокурая прядь торчит как гребень, как недостроенный мост на ее голове. Айша боролась с желанием пригладить ей волосы и в конце концов уступила своему порыву. Рози рассмеялась, схватила Айшу за запястье:

— Не обращай внимания на эти чертовы волосы. Просто по выходным я душ не принимаю. Мы учим Хьюго экономить воду. — Она быстро пригладила непослушные волосы. — Расскажи еще про Бангкок и Бали. Я сто лет не была в Азии. Хорошо съездила?

Она не собиралась рассказывать ей про Арта. Наверно, с ее стороны это было предательством, но она считала, что поступает правильно. К концу встречи, когда они допьют кофе, Рози будет в ярости, будет бить по всем уязвимым точкам. Поэтому она умолчала про Арта — рассказала только про саму конференцию и бангкокские храмы. Описала Убуд и Амед, вытащила из сумочки два подарка: кошелек в виде слоника для Хьюго и маленькую позолоченную статуэтку Будды для Рози. Также поведала подруге про неожиданный эмоциональный срыв Гектора, про то, как он рыдал, и это повергло ее в ужас, ошеломило, тронуло до глубины души; сказала, что ее муж чувствует себя глубоко несчастным человеком.

Рози держала ее за руку.

— И что ты думаешь обо всем этом?

— Не знаю. — Айша предпочла бы, чтобы Рози выпустила ее руку. Она не заслуживала ее сочувствия. — Сэнди беременна, — выпалила она, одновременно убирая ладонь из-под руки подруги. Рози не сделала попытки ее удержать. Айша торопливо продолжала: — Я встречаюсь с ней на следующей неделе, в воскресенье. У нее дома. Мы идем всей семьей.

Рози смотрела куда-то вдаль, поверх ее плеча. Айша проследила за ее взглядом.

Ее подруга разглядывала свое отражение в окне кафе.

— Черт, какая же я страшила.

— Вовсе нет. — Айша говорила искренне. Рози просто не могла выглядеть ужасно. Она была красавицей. Всегда. Лицо, как у феи, колдовские голубые глаза, почти прозрачная кожа. Рози была безупречна.

— Да. — У Рози задрожали губы, но затем она резко втянула в себя воздух. — Не бойся, плакать я не буду, — заявила она. — Перед тобой плакать не собираюсь.

Было тяжело смотреть, как ее подруга сходит с ума от горя, обиды и изумления. Лучше б Рози отдалилась от нее.

— Прости, дорогая. Но я должна пойти — ради Гектора.

Рози смотрела на нее. Глаза сухие, во взгляде презрение, порицание.

— Должна ли?

— Конечно.

— Знаешь, что я сказала Хьюго после суда? — Рози сжала кулаки. — Сказала, что того плохого дядю, который его ударил, посадили в тюрьму. А судья заявила, что люди, которые обижают детей, самые последние негодяи на свете. — Рози повысила голос. — Дерьмо собачье. — Полная женщина за соседним столиком, с двойным подбородком, холодными глазами, как у школьной директрисы, и аккуратной старушечьей прической, неодобрительно покачала головой. — Как ты можешь разговаривать с этой тварью?

Айша пожалела, что не последовала совету Анук. Ей и раньше доводилось видеть Рози в гневе. Та всегда вспыхивала неожиданно, как огонь, жалила больно, как кобра. Но прежде Рози никогда не гневалась на нее, никогда не изливала на нее свою беспощадную ярость.

Ей оставалось только повторять про себя: это ее единственное средство защиты.

— Я должна пойти ради Гектора.

— Твой Гектор всегда был недоноском.

Какое безобразное, гадкое слово. Оно ошарашило ее, как удар по голове. Она даже рта не могла раскрыть, чтобы ответить.

— Он еще хуже Гарри. Заносчивая тварь. Зануда… — Рози заплакала, но Айша была уверена, что она получает удовольствие от своих истеричных воплей. — Он настроил против нас Шамиру и Билала, он всех настроил против нас, и тебя тоже. — Слезы ручьем лились по ее лицу, капая на стол. Айша коснулась руки подруги, но та отдернула ее, будто ужаленная.

— Прости, Рози.

Она хотела защитить Гектора, хотела сказать подруге, что ее муж не испытывает к ней ненависти, что он не желает зла ни ей, ни Гэри, ни Хьюго. Но ей что-то мешало. А так ли это? Да, Гектор заносчив, Гектор ревниво относился к ее дружбе с Рози с первых дней их знакомства. Что она разрушает? Айша вновь попыталась взять Рози за руку. Нет, она не может потерять свое прошлое и настоящее, свои воспоминания.

— Поверь, мне очень жаль. — На этот раз Рози не отдернула своей руки. Пальцы у нее были холодные. Айша стиснула их.

— Не ходи к ним. — Рози смягчилась. Злость исчезла из ее голоса, лицо больше не дышало испепеляющей ненавистью. — Если ты переступишь порог дома этого человека, я тебя никогда не прощу.

Казалось, вокруг все отступило на второй план, она видела только лицо Рози, ее требовательный взгляд. Она жалела, что приняла на ночь снотворное. В голове, перед глазами все расплывалось, будто в густом удушающем тумане.

— Но я обещала Гектору.

Рози отшвырнула руку Айши.

— Плевать мне на твои обещания, — крикнула она.

Теперь все, кто был в кафе, повернули головы в их сторону. Все смотрели на них. Айша уткнулась взглядом в свою почти пустую кофейную чашку. У нее было такое чувство, будто ее раздели догола и выставили на всеобщее обозрение. Она быстро оправилась от унижения, глянула на подругу. Та смотрела на нее немигающим гневным взглядом. Айша оказалась перед выбором. Она хотела одного — утешить подругу, расставить все по своим местам, вернуть все то, что было всегда. Она могла бы это сделать. Могла бы взять назад свое обещание, данное Гектору. После возвращения из Азии она поняла, что с ним ее ждет неопределенное будущее. А Рози, ее друзья — они олицетворяли жизнь и молодость, и, конечно, они были частью ее «я», частью того, что она собой представляла. Она могла бы предать Гектора и выбрать другую жизнь. Айша чувствовала, как в ней нарастает возбуждение. Это была бы другая жизнь в другом мире, с Артом, в другой стране, в другом городе, новый дом, новое место работы. Она создала бы для себя новую оболочку, новое прошлое, новое будущее. Она могла бы сотворить новую Айшу. Это было возможно, Рози предоставила ей шанс. Нужно было только произнести надлежащие слова. И она их произнесет. Непременно.

С одного из соседних столиков до нее донесся детский голосок. Маленькая девочка спрашивала отца — это был долговязый мужчина в джинсовом костюме, с седоватой козлиной бородкой, степенный, ничем не примечательный человек, читавший «Гардиан уикли», — приглушенным испуганным голоском, напомнившем ей Мелиссу: «Папа, а почему та тетя плачет?»

Это она про меня.

Айша не могла заставить себя произнести те слова. Рози ждала.

— Прости, — промолвила Айша невыразительным, неубедительным тоном. Потом, со страстью в голосе, добавила: — Я навещу Сэнди. Я обещала мужу. — Она устремила на Рози умоляющий взгляд: — Лапочка, забудь это, все уже в прошлом.

Рози была потрясена, смотрела на нее так, будто Айша дала ей пощечину. Сморгнув вновь выступившие на глазах слезы, она поднялась из-за стола, покопавшись в кошельке, достала десятку, бросила ее на стол. Айша порывалась заставить Рози забрать деньги, но воздержалась.

— Будь ты проклята, — крикнула Рози. — И ты, и твой недоносок муж, и твои дети, и все ваше чудненькое сволочное семейство. Я вас всех ненавижу.

Салфеткой вытирая со щеки брызги слюны Рози, Айша смотрела, как та вылетела на улицу.

К ней склонилась пожилая женщина:

— С вами все хорошо?

— Да, спасибо, — кивнула Айша.

На самом деле все ее существо переполняли самые невероятные впечатления и ощущения. Солнечный свет казался нестерпимо ярким. Квинз-парейд утопала в неестественно ослепительном сиянии. Сама она чувствовала себя обессиленной, выдохшейся, будто ее били и колотили несколько часов подряд. А еще она испытывала блаженство. Пьянящее облегчение.

Айша не отправилась сразу домой. Она приехала на работу, включила свет в клинике, запустила компьютер. Ожидая, пока компьютер загрузится, прошла в процедурную. Клетки были чисто убраны, все застелены газетами и свежими полотенцами. Пол тоже блестел. Должно быть, Конни или Трейси по окончании субботнего приема сделали влажную уборку помещения. Айша села на табурет и устремила взгляд на одну из капельниц. Она придумала одну игру, которую порой — не только когда была в смятении или в печали — вела сама с собой. Это был хороший способ успокоить нервы. Она представляла, как покончит с собой, если возникнет необходимость. Вот она входит в процедурную, набирает в шестидесятимиллиграммовый шприц летобарб. Вводит жидкое анестезирующее средство зеленого цвета в мешочек с соляным раствором, прикрепляет его к капельнице. Ставит каплемер на максимальную скорость. Потом вводит катетер в вену, вероятно на левой руке, и подсоединяет себя к капельнице. Изумрудная смерть. Она засыпает, она умирает. Айша до сих пор считала, что это самый гуманный способ умерщвления животных. А разве человек не животное? Она насмотрелась на смерть, ее работа со смертью связана в той же мере, что и с жизнью, и она не романтизировала страдания. Она знала, что всегда есть способ уйти из жизни, и это ее успокаивало. Она вышла из темной процедурной в кабинет.

Монитор светился пульсирующим серебристым сиянием в полутемной комнате. Она открыла свой почтовый ящик, вывела на экран сообщение от Арта. Еще раз прочитала его письмо — призыв к счастью. Не могу тебя забыть. А ты? В голове вертелись строчки песни, которые она напевала себе всю неделю. Новый день, прекрасный день. Нужно спросить у Гектора, что это за песня. Он наверняка знает.

Она нажала кнопку «удалить». Письмо, без ответа, исчезло с экрана. Она стерла его из памяти компьютера.

Айша выключила компьютер, включила сигнализацию, заперла клинику и поехала домой.

Гектор был на заднем дворе, сыпал удобрения на огородные грядки. Дети в гостиной смотрели DVD. Айша прошла на кухню и закрыла за собой дверь.