«10 апреля 2017 г. Первого же января этого же года мы, нижеподписавшиеся, в числе 20 человек вылетели на реактивном приборе из местности, находящейся в долине Гималайских гор (там — то).

Сейчас на своей ракете мы летаем вокруг Земли на расстоянии 1000 километров, делая полный оборот в 100 минут: устроили большую оранжерею, в которой насадили фрукты и овощи. Они нам давали уже несколько урожаев. Благодаря им мы хорошо питаемся, живы, здоровы и совершенно обеспечены на неопределенно долгое время. Кругом нас безграничное пространство, которое может прокормись бесчисленные миллиарды живых существ. Переселяйтесь к нам, если тяготит избыток населения и если земная жизнь обременяет. Здесь буквально райское существование, в особенности для больных и слабых.

За подробностями обратитесь к месту нашего вылета, куда доставлены подробные сведения о наших удачах. Там вы можете найти все указания для постройки необходимых для полета реактивных приборов».

Такую телеграмму послали на родину с космической орбиты известные всему миру ученые: Лаплас, Ньютон, Гельмгольц, Франклин, Галилей и никому не ведомый Иванов — герои повести К. Циолковского «Вне Земли». Обратим внимание на дату и заметим, что главная мысль послания— забота о человеке. Правда, космос представляется путешественникам местом легкой жизни, «райского существования», своеобразного воплощения идеала человека, его извечной мечты о полной гармонии с природой. Они полагают, что путь к ней поможет проложить техника — «реактивные приборы», и этим ограничиваются. Однако не будем забывать, в какое время жили названные гении математики, физики, химии, астрономии — творцы фундаментальной науки. Их имена — вехи громадного исторического пути.

Конечно, все происходившее в повести «Вне Земли» — фантазия, вымысел, но К. Циолковский, в то время мало кому известный ученый, внесший, однако, уже большой вклад в разработку теории космических полетов, справедливо считал, что смелость, оптимизм помогут восхождению к мечте.

С ним согласились и другие авторы включенных в наш сборник произведений — В. Итин, А. Платонов, А. Грин, Л. Леонов, Вс. Иванов. Их герои менее авторитетны в науке и даже не имеют к ней отношения, но они — современники писателей, современники революционного поколения нашей страны.

В отличие от К. Циолковского авторы взяли за точку отсчета для создания произведений год 1917—й, расширили и углубили, даже осуществили прогнозы своих предшественников.

Русская классика всегда обращалась к жизни человека. Лучшие фантастические произведения дореволюционной России, как мы знаем, не исключение. По — разному, конечно, но с «пользою величайшею» социальные утопии А. Радищева, В. Левшина, В. Кюхельбекера, Вл. Одоевского, А. Вельтмана, Н. Гоголя, И. Гончарова, Ф. Достоевского, Л. Толстого, Н. Федорова, Н. Чернышевского, научная фантастика В. Брюсова, А. Куприна, Н. Морозова, А. Богданова поднимали рост национального самосознания народа. Фантастические главы романа Н. Чернышевского «Что делать?», как известно, оказали мощное воздействие на читателей. Тысячи молодых русских людей подражали героям. Номера «Современника», где роман публиковался, передавали друг другу, целые главы переписывали от руки, в различных собраниях, особенно в студенческих, горячо обсуждали, спорили.

Прогрессивная Россия сразу заметила, что в первой русской социалистической утопии, обращенной к будущему, прогресс научно — технический не мыслится без прогресса социального. Роман Н. Чернышевского «Что делать?» во многом задал тон и определил главное направление русской фантастики. Она стремительно начала поворот от утопии к науке.

Издательства и журналы — от «толстых» литературных до сугубо специальных технических публиковали в последней четверти XIX — начале XX века множество научно — фантастических романов, повестей, рассказов. Можно отметить «электрическую» утопию В. Чиколева «Не быль, но и не выдумка», повесть П. Инфантьева «На другой планете», повесть о путешествии в Арктику на автомобиле «В стране полуночи» М. Волохова (М. Первухина), астрономический роман «По волнам эфира» Б. Красногорского и его продолжение «Острова эфирного океана» (в соавторстве с Д. Святским).

Наиболее талантливыми, актуальными, современными выглядели произведения А. Куприна «Жидкое солнце», «Тост», «Волшебный ковер»; В. Брюсова «Мятеж машин», «Восстание машин»; ученого и революционера Н. Морозова «На границе неведомого. Научные полуфантазии», «Звездные песни», «Поэзия в науке и наука в поэзии»; и, пожалуй, наиболее значительные романы «Красная звезда» и «Инженер Мэнни» ученого и революционера, члена РСДРП, одного из соратников В. И. Ленина, А. Богданова.

Общественный интерес к этим произведениям во многом объяснялся тем, что они продолжили линию на соединение утопических взглядов с естественнонаучными, преобразование воззрений на социальную действительность от утопии к науке. Читателей и критику привлек роман А. Богданова «Красная звезда».

Один из современников, видимо, рецензент, вспоминает; «Был ноябрь 1907 года, когда появилась «Красная звезда»: реакция уже вступила в свои права, но у нас, рядовых работников большевизма, все еще не умирали надежды на близкое возрождение революции, и именно такую ласточку мы видели в этом романе. Интересно отметить, что для многих из нас прошла совершенно незамеченной основная мысль автора об организованном обществе и о принципе этой организации. Все же о романе много говорили в партийных кругах». В. И. Ленин с интересом прочитал «Красную звезду», и роман ему понравился. В беседе с автором он поставил перед ним более узкую, конкретную задачу: «Вот вы бы написали для рабочих роман на тему о том, как хищники капитализма ограбили землю, растратив всю нефть, все железо, дерево, весь уголь. Это была бы очень полезная книга, синьор махист!» В. И. Ленина всегда интересовали новые явления общественной жизни, литературы. Руководитель партии большевиков советовал воспитывать «романтиков», способных переустроить мир на научной основе. Таких романтиков В. И. Ленин видел прежде всего в рабочем классе. Между тем, как известно, буржуазно — демократическая революция 1905 года в России во главе с рабочим классом — «генеральная репетиция» Октября — закончилась поражением. Роман А. Богданова «Красная звезда», появившийся в 1907 году, рассказывал о победоносной социальной революции.

Писатель талантливо соединил оригинальную техническую утопию с научными представлениями о будущем человечества и идеей социальной революции. В первом номере «Вестника жизни» за 1918 год критик писал: «А. Богданов сумел свою утопию написать так, что она представила будущую жизнь человечества с точки зрения научного социализма и показала грядущий общественный строй сообразно тому, что намечается уже в настоящее время». «Красная звезда» прочно легла в фундамент советской научной фантастики.

С первых шагов наша литература, и особенно фантастика, вышла на «передовую» идейных сражений. Другого пути быть просто не могло. Политическое сопротивление внутренней реакции, экономический саботаж, переросший в гражданскую войну, международная блокада, вылившаяся в интервенцию Антанты, означали бескомпромиссное идейное размежевание. Среди оппонентов — откровенные враги Советской власти, скептики, сторонники иного пути.

В вышедшем в 1917 году романе Н. Чаадаева «Предтеча» выдвигалась идея возрождения общества через «научную» переделку духовного мира личности. Автор собрал воедино «всего понемногу: и от толстовской идеи самоусовершенствования, и от уэллсовского интеллектуального элитизма, и от народнического мессианства, и от мистического мещанства Крыжановской». Социальной революции противопоставлялась «инкубация элиты». В «Путешествии моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», вышедшей в 1920 году, И. Кремнев мечтал о контрреволюции с помощью «крестьянских пулеметов» и другой военной техники. А поскольку в созданной его фантазией кулацкой республике рабочего класса нет, то эти самые пулеметы чуть ли не росли в поле. Кулацкая Россия одерживала победу над врагом — советской (!) Германией— ливнями тропической силы. Воду подали гигантские «ветряки», а энергию — неизвестно.

Фантастический роман написал и бежавший за рубеж после разгрома своего мятежа небезызвестный генерал П. Краснов. Он назвал его «За чертополохом» и издал в Берлине в 1922 году. Ярый монархист представлял себе путь к возрождению России через «гуманное и справедливое» самодержавие, которое, например, спасает избяную Россию от пожаров. Оказывается, по приказу царя кулацкие избы покрыли негорючим составом. Краснов «изобрел» и воздушные корабли из листового железа, поднимаемые газом в 500 (!) раз легче воздуха. Ненависть к Советской власти переплеталась с махровой мистикой.

В своем романе «Мы» писатель из сомневающейся интеллигенции Е. Замятин объявил революционное учение «последним нумером», пределом общественного развития. Личность человека растворилась в некоем «интеграле» народа. Автор проявил непонимание соотношения «я» и «мы» при социализме. Роман вышел за рубежом в 1925 году. Был написан достаточно профессионально и сразу же замечен врагами нашей страны. Это одна из первых серьезных антиутопий — опровержений коммунизма XX века.

Даже прогрессивно настроенные зарубежные фантасты сомневались в «русском эксперименте». Г. Уэллс после встречи с В. И. Лениным сказал: «В какое бы волшебное зеркало я не глядел, я не могу увидеть эту Россию будущего…» Правда, тут же добавил: «…но невысокий человек в Кремле обладает этим даром». Реакционеры откровенно не принимали социализм и создавали «критические» антиутопии. В романе «Новый прекрасный мир», вышедшем в 1931 году, О. Хаксли изобразил мир жестокости и презрения к культуре, размывания личности. Он хотел подтвердить якобы бессмысленность борьбы за лучший общественный идеал. Д. Оруэлл (настоящее имя Э. Блэр) в повести 1946 года «Звероферма» объявлял коллективный труд причиной угнетения и уничтожения личности. В романе «1984» он нарисовал будущее как мрачное господство элиты, тотальную слежку, взаимную ненависть, духовную пустоту. Роман был опубликован в 1949 году и стал своеобразной «вершиной» творчества фантастов — антиутопистов того времени.

Важно, что многие «ученые» оппоненты считали идеи Октябрьской революции «чисто русским явлением». 16 декабря 1944 года газета «Нью — Йорк таймс» поместила отзыв Ф. Хекета на роман Л. Леонова «Дорога на Океан». Критик назвал его «манифестом русской экспансии». «Размах будущего безграничен, — писал автор, — и русское господство над ним посредством двух мировых войн даст возможность Советам дойти до Шанхая, где Океан станет идеальным современным городом». В ответ Л. Леонов справедливо заметил, что их прогнозы намерены «духовно разоружить нашу страну и затем под местной анестезией национального сомнения изготовить из нее питательное и безопасное блюдо на грядущие века».

Лучшие произведения советских фантастов, как и советской литературы в целом, наполнялись оптимистической энергией созидания. Писатели проектировали «мировое будущее», размышляли о нем реальностями настоящего. И делали это не только с масштабом и пафосом, но и талантливо. Оппоненты вынуждены были считаться.

По свидетельству знатока жанра, французского писателя и ученого Ж. Бержье, в 20–40—х годах многочисленные американские журналы широко печатали произведения наших фантастов, письма читателей из Советского Союза. Часто под названием произведения делалась вставка от редакции типа: «Этот рассказ повествует о героических подвигах строителей пятилетнего плана». Примечательно, что большинство современных американских физиков заинтересовались наукой, читая фантастику в детстве. Об этом свидетельствуют их письма, найденные в архивах редакций.

Ж. Бержье пришел к любопытному выводу: «Если когда — нибудь можно будет написать историю либерального мышления в США между двумя войнами, то переводы советской научно — фантастической литературы сыграют в ней важную роль». Вдохновением антиутопистов повелевал инстинкт самосохранения. За «литературностью» скрывались, по выражению А. Беляева, «убогость мысли, низкое профессиональное мастерство, трусость научных и социальных концепций». С ним согласился сам Г. Уэллс: «Научная фантастика вырождается… вырождается особенно в Соединенных Штатах Америки… Внешне занимательная фабула, низкопробность научной первоосновы и отсутствие перспективы, безответственность издателей — вот что такое, по — моему, наша фантастическая литература сегодня». Еще раз подчеркнем, что это говорил лидер западной фантастики. Он верно полагал, что нужно «провидеть социальные и психологические сдвиги, порождаемые прогрессом цивилизации», «усовершенствовать человечество», но в силу классовой ограниченности не понимал, с чего начать.

Оппонентам хватило буйной фантазии придумать «космическую оперу» — межпланетные приключения, но выдумка лишила их возможности взглянуть на Землю, поинтересоваться человеком. Как заметил Уэллс, не хватало «подлинной науки и глубокой мысли».

Почти одновременно с А. Богдановым раскрывался талант писателя — фантаста К. Циолковского. Он создал повести «На Луне», «Изменение относительной тяжести на Земле», «Грезы о Земле и Небе» и, наконец, свое главное научно — фантастическое произведение — повесть «Вне Земли». «Хочу быть Чеховым в науке, — писал он, — в небольших очерках, доступных подготовленному или неподготовленному читателю, дать серьезное логическое познание наиболее достоверного учения о космосе».

В начале 1903 года автор посылает в редакцию журнала «Научное обозрение» рукопись. Статья была напечатана в пятом номере. Мало того, что цензура сильно ее выправила, но в довершение всего тираж конфисковали, а журнал закрыли. Полностью работа была опубликована в 1911–1912 годах. Для ее популяризации К. Циолковский и принял предложение редакции журнала «Природа и люди» написать научно — фантастическую повесть.

Это небезынтересное обстоятельство лишний раз подтверждает, что К. Э. Циолковский видел успех научной фантастики в тесной связи с жизнью. В юности, работая над повышением своего образования в Чертковской библиотеке в Москве, он познакомился с оригинальной космогонической теорией Н. Федорова. От этой высокогуманистической теории, изложенной затем в большом труде «Философия Общего дела», и начался для К. Циолковского путь к звездным мирам. Осмысление и развитие «Философии…» с позиций точного научного знания зримо прослеживается в повести «Вне Земли», вышедшей в свет в Калуге в 1920 году. Ученый внимательно следил за общественно — политической ситуацией в России накануне революции. Убедительное тому доказательство— глава «Состояние человечества в 2017 году». Она совсем небольшая, но словно ядро, сердцевина всей повести.

Вылетев с Земли на реактивном космическом корабле, интернациональный космический экипаж после напряженной творческой, технической и физической работы создал себе «беспечальное житье» в «эфирном пространстве». Между тем, на далекой Земле произошли изменения.

«Что представляла из себя Земля в 2017 году?» Отвечая, писатель дает свое понимание устройства жизни на Земле через сто лет. По его мнению, существовало одно начало: конгресс, решающий «все вопросы, касающиеся человечества», то есть нечто подобное ООН, только на более совершенном уровне. Войны стали невозможны. Конфликты решались мирно. Армии почти нет. «Довольно счастливые условия» повысили рождаемость, и население «утроилось». Экономика «достигла значительного успеха». С помощью дирижаблей и аэропланов решали транспортные проблемы. Мирно шествовало человечество по пути прогресса. Однако быстрый рост населения заставлял задумываться всех мыслящих людей)} правителей.

Идеи о возможности технического завоевания и использования мировых пустынь носились давно — еще более ста лет тому назад… Но эти идеи были почти забыты, и только наша компания ученых их воскресила и отчасти осуществила». Так заключил автор главу повести.

Как видим, социально — историческая мысль К. Циолковского на рубеже двух эпох была достаточно оптимистична. И пусть художественные достоинства произведения были «на уровне Чехова в науке», а не в литературе, стало очевидным, что создан прочный мост от стихийной мечты к точным расчетам. А это, в свою очередь, означало, что у фантастики появилась твердая научная основа, опираясь на которую можно и нужно исследовать в художественной форме самые серьезные, самые злободневные естественнонаучные и социальные проблемы.

Герои повести Циолковского действуют в космосе. Они оторваны от событий, происходящих на далекой Земле. Между тем «состояние человечества в 2017 году», как мы понимаем, не изменилось само собой. Единственно возможный путь к этому идеалу, которого не коснулся автор «Вне Земли», — это острейшая социальная борьба, схватка не на жизнь, а на смерть. События в стране со всей очевидностью подтверждали, сколь тернист путь восхождения к мечте. Поэтому не случайно, что фантастика еще смелее вступает в острейшие сражения за идеал.

О будущем прекрасном, справедливом мире Гонгури мечтает юный Гелий — герой повести В. Итина «Открытие Риэля». Он заточен в тюрьме белогвардейцами Колчака вместе с другим «государственным преступником» — старым врачом Митчем. Узников обвинили в большевизме и приговорили к расстрелу.

Врач Митч, участник революции 1905 года, жил в Америке. После Октября вернулся в Россию. Шестнадцатилетний Гелий — солдат Красной Армии. «…Хаос первоначальной власти. Сражения. Коммунистические отряды, скрывшиеся в тайге. Санитарная повозка под шкурой медведя. Ремень винтовки, прилипшей к плечу Гелия… В декабре их окружили. Несколько человек, по обычаю бандитских войн, были доставлены живьем… Это — они…»

Зрелое поколение первой русской революции встречается с юностью Октября в трагической ситуации. Но если Митч уже ничего не ждет от будущего и покорен, то Гелий страстно желает хоть на мгновение оказаться в «стране счастливых», за которую сознательно пойдет на смерть. Он даже говорит об этом стихами Митчу:

И просит усыпить его, чтобы побывать хоть во сне «в мире более совершенном». Во сне он перевоплощается в жителя далекой планеты — ученого Риэля. Перед взором проходят картины прекрасного, справедливого мира Гонгури…

Шел «1920 год после революции». В этом мире «вишни величиной с яблоко и персики величиной с арбуз». Он делился на страны по плодам их растений. Эта планета — сад с красивыми городами и совершенной техникой, позволяющей людям путешествовать на другие планеты, даже на последнюю планету перед солнцем — Паон. На ней жили не менее прекрасные люди: Везилет, Марг, Нолла, Пейрироль. Здесь герой встретил «свою Гонгури», девушку с «рубиновым» сердцем, его мечту. Вдохновение толкнуло Риэля на отчаянную мысль — «овладеть мельчайшими лучами энергии, претворить их в подобные им, видимые, световые волны и собственными глазами посмотреть, из чего состоит мир». Он открыл особое вещество — онтэ и тем самым помог людям освободиться от законов тяготения.

Гонгури говорит Риэлю: «Забудь о своем сне, о своей страшной земле, Риэль, — длилась далекая речь. — Утром мы полетим с тобой вместе в поля, где растут лилии долин, и в рощу Лоа. Мы будем смотреть на радугу в брызгах водопада и ловить голубых птиц. Потом мы войдем в мой корабль и улетим на острова Южного океана. Там, я знаю, в пустыне, есть одинокий атолл. Мы будем там одни. Долго…»

Риэль согласен, но когда Гонгури вдруг сообщает, что не может взять его с собой, потому что «он убил себя», сон исчезает. Разум Гелия восстает против мысли о своей напрасно загубленной юной жизни. Он покидает страну Гонгури и лишь жалеет, что «забыл такие простые вещи: как изготовляется онтэит, электрическое оружие? Я мог бы расплавить засовы, уничтожить тюремщиков, освободить человечество».

Заметим — «освободить человечество». Так с оптимизмом думал Гелий в тюрьме за час — другой до расстрела. Он совсем не завидовал Митчу, которого опознал советник американской миссии Мередит и, кажется, спас от гибели. Американцу «обещали показать ту породу существ, что во всех журналах изображается в виде орангутангов…», но он увидел в камере людей, не только назвавших его по имени на родном английском языке, но и с достоинством отнесшихся к предложению об освобождении.

Враги остались верными себе. Они решили «умело вывести красных в расход». Конвойные вели Гелия по красному бору к Красному Яру, среди ирисов, сараны и красных незнакомых цветов и потом, остановившись, «осторожно защелкали затворами и зашептались». Гелий погиб с мыслью о Гонгури, с верой в счастье людей.

Тесное переплетение фантастики с злободневной действительностью закономерно. Судьба Гелия, рядового солдата революции, была характерна для молодежи того времени, особенно комсомольцев. Многие из них искренне верили в восстание против мировой буржуазии буквально завтра, в крайнем случае на следующий день…

Молодой В. Итин, возможно, однополчанин Гелия, относился к поколению революционных романтиков, но в сражениях с белогвардейцами в Сибири писатель начал осознавать, что «последним и решительным боем безногого спрута капитализма» не уничтожить. Надо строить новый мир своими руками. Этим объяснялось стремление В. Итина соотнести философский образ будущего — коммунизма с борьбой за него в настоящем.

Торжество мира славит в своем творчестве другой писатель молодого поколения революции, Андрей Платонов. Солдат Гелий сражается до последней возможности. Герои А. Платонова — фанатики труда. Сам писатель был очень трудолюбивым и разносторонним человеком. Высоко ценил в людях энтузиазм преобразований, способность идти впереди, универсальный интеллект. Обращение А. Платонова к фантастике в начале своего творчества очень понятно. Ему хотелось показать идеал трудолюбивого социалистического человека.

Рассказ «Потомки Солнца» — составная часть фантастической трилогии, в которую вошли также рассказ «Лунная бомба» и повесть «Эфирный тракт».

Инженер Вогулов «был когда — то нежным, печальным ребенком, любящим мать, родные плетни, и поле, и небо над всеми ими». Его влекла «песня звезд», он видел «чистые, голубые, радостные сны», рос и набирался сил.

И ничто, казалось, не нарушало покойного течения жизни, если бы не «великая эпоха электричества» и начавшаяся «перестройка земного шара». Руководителем этой перестройки «мировое совещание рабочих масс» назначило инженера Вогулова, «седого согнутого человека с блестящими всевидящими глазами, того самого нежного мальчика».

Согласно разработанному Вогуловым плану изменили климат на Земле. Затем с помощью специально изобретенного ультрасвета начали менять облик Земли. «Безумие работы охватило человечество», но ее становилось больше, «открывался океан труда». И тогда Вогулов пришел к мысли об изменении не только Земли, но и «миров»… Вогулов решил «родить для себя сатану сознания, дьявола мысли» и убить в себе все человеческое.

Переделав земной шар, он принялся за преодоление «сопротивления Вселенной» для создания с помощью ультрасвета иной Вселенной, заставил человечество «жить как в урагане», и сам погиб от этого. Идеал «новорожденного» социалистического человека оказался весьма далеким от совершенства.

Оказывается несостоятельной и технократическая жизненная позиция Петера Крейцкопфа. Изготовив «лунную бомбу» ценой больших жертв и достигнув Луны, он не видит цели, смысла своей дальнейшей жизни и срывается в неизвестность, в бездну. Безразличие к людям оборачивается забвением самого себя и неминуемой расплатой.

И все же именно романтика, фантазирование на основе реального опыта помогли А. Платонову отойти от наивного противопоставления природы и техники. Он внимательно всматривался в таких энтузиастов науки, как К. Циолковский, А. Богданов, В. Обручев, читал их произведения и убеждался, что считать природу враждебной стихией безнравственно. А. Платонов понял это не сразу.

Несколько лет он работал над повестью «Эфирный тракт». Ее герой — Михаил Кирпичников, очень похожий на самого писателя, случайно познакомился с работами деревенского мастера — самоучки Фаддея Попова. Ему понравилась идея («как случайную, нечаянную жизнь человека превратить в вечное господство над чудом Вселенной»), высказанная Поповым в неоконченной рукописи. Считая идею верной и вполне осуществимой, Михаил Кирпичников вступил в конфликт с инженером Матисеном, который «явно насиловал природу. И преступление было в том, что ни сам Мати — сен, ни все человечество еще не представляли из себя драгоценностей дороже природы. Напротив, природа все еще была глубже, больше, мудрее и разноцветнее человеков». Так считал и сам автор.

Заявленный с излишней пылкостью романтики «последнего и решительного боя», культ придатка машины рухнул. А. Платонов пришел к единственно верному: «Красота — все дни и все вещи, а не одна подземная и недоступная, гордая… она всегда в душе моей». Он не находился в «мире без происшествий», по выражению Ф. Достоевского. Фантастика помогла писателю найти верные ориентиры в литературе. Трилогия, рожденная «на заре туманной юности», стала прекрасным прологом ко всему творчеству А. Платонова, его «прекрасному и яростному миру».

Из земного гранита и инопланетных самоцветов сложил мир своих героев А. Грин. По воспоминаниям современников, он был еще нетерпеливее и категоричнее в установлении «сразу» равенства, честности, справедливости, красоты человеческих отношений для всех. Символом духовной и физической свободы человека стал поистине масштабный образ героя его первого крупного фантастического произведения — романа «Блистающий мир». Название говорит об особом романтическом понимании писателем пути достижения ранее невозможного «царства света». Друд, главный герой романа, — один из первых жителей этого мира, «в нем заложены гигантские силы… он определяет и разрешает случаи, по его воле начинающие сверкать скукой…». «Человек двойной звезды», «крупная душа», «его влияние огромно, связи бесчисленны».

Несмотря на божественное всемогущество, способность «парить в пространстве» и властвовать над всеми, он ближе к людям, чем, скажем, титанический Вогулов. Друд — простой человек, поднявшийся к вершинам знаний и полностью сознающий свою ответственность перед обществом.

А.Грин сознательно усилил в романе столкновение добра со злом, чтобы показать, как еще сильны и опасны темные силы. Объясняя Руне свой приказ об аресте «Двойной Звезды», ее дядя — министр говорил: «Представим же, что произойдет, если в напряженно ожидающую пустоту современной души грянет этот образ, это потрясающее диво: человек, летящий над городом, и вопреки всем законам природы, уличая их в каком — то чудовищном, тысячелетнем вранье. Легко сказать, что ученый мир кинется в атаку и все объяснит. Никакое объяснение не уничтожит сверхъестественной картинности зрелища. Оно создаст легко воспламеняющуюся атмосферу мыслей и чувств…»

Министру страшно. Он не изменил своего решения и после того, как Руна, побывав в тюрьме у Друда, возражает: «Я увидела и узнала его. Нет ничего страшного. Не бойтесь: это мечтатель».

Сам Грин очень верил в торжество таких мечтателей. Не зря же он вложил в уста Друда романтически одержимый ответ властолюбивой и корыстной Руне: «Одно верно: стоит мне захотеть, а я знаю тот путь — и человечество пошло бы все разом в страну Цветущих Лучей, стряхивая прошлое с ног своих без единого вздоха».

Друду не суждено поделиться своей тайной. Он погиб. Но смерть означала не ошибочность его принципов, жизненной позиции, а многотрудность пути к совершенству в изменяющемся мире. От простого обозначения символики социалистического А. Грин перешел к сложностям психологии человека будущего. В этом, думается, не только особенность героев «гринландии», но и их тайна, благодаря которой «Блистающий мир» и другие фантастические произведения писателя воспринимались как правда.

В романе одного из основоположников советской литературы, J1. Леонова, «Дорога на Океан» фантастика стала важной частью большого реалистического полотна. Без нее произведение не стало цельным.

В отличие от уже известных героев Алексей Никитич Курилов — коммунист тридцатых годов XX века. Он занят конкретной работой на Дальнем Востоке, и в «Путешествиях за горизонт», совершаемых вместе с автором, думает о грядущем с позиций сделанного и планов на перспективу. Курилов озабочен будущим своих детей, своей страны, его волнует нравственность политических, военных, научно — технических проблем.

В «шахматной игре» на карте мира герои предполагают, как будет развиваться общество. Советский Союз, социализм существенно раздвинули свои границы. Образовалась Северная Федерация Социалистических Республик, но Москва осталась «Меккой научного социализма, подпольщицей всемирного возрождения». Новая столица давно передвинулась на восток, но люди по — прежнему «любили этот город». Столицу назвали Океаном: «исторически и географически это был величайший перекресток Земли».

Однако «старая эра умирала трудно». Несмотря на миролюбивые призывы правительства Северной Федерации Социалистических Республик, Старый Свет во главе с одной «могучей державой» стремился взять реванш за утраченные позиции: «надвигалась неотвратимо улыбающаяся ведьма войны».

Размышляя о военной угрозе, герои сожалели: «Но так же, как, создавая богов, дикарь наделял их человеческими свойствами, мы не сумели создать племени, отличного от наших современников». В фокусе столкновения двух нравственных начал, добра и зла, писатель заострял важнейшую проблему современности — войны и мира.

В решающем сражении Старый Свет потерпел поражение. Убеждение людей в правоте своего дела, их верность социалистическому Отечеству решили исход борьбы.

В другом «путешествии за горизонт» герои встречали в Океане «первого человека, совершившего межпланетное плавание». Люди гордились им прежде всего потому, что он творчески трудился в космосе. «Звание человека в ту пору, — подчеркивает автор, — окончательно совместилось с понятием действенного человека, то есть мастера». Одновременно стало известно о том, что из космического полета на Землю не вернулись двое других. Земляне оплакивали погибших, но не считали их ушедшими навсегда. «Не заключалась ли в этом самая совершенная форма бессмертия: считать живыми?» — как бы спрашивал герой романа.

Вопрос задавался не случайно. Алексей Курилов находился в безвыходно трагическом положении. Болезнь «на полном ходу» остановила его кипучую деятельность, но не отменила напряженную духовную жизнь. Он не хотел и думать о бренности жизни, отказывался от сострадания к самому себе, всматривался в человека будущего, сравнивал с ним современников. Воображение, рожденное разумом и силой духа, помогло ему выполнять заповедь славного поколения революции: «Умей жить и тогда, когда жизнь становится невыносимой! Сделай ее полезной!» Главная мысль романа — это размышление о двух мирах, создающих различную по качеству «человеческую породу». С помощью фантастики Л. Леонов не просто возвысил гармонию нового мира, социалистического, но и обнажил духовную нищету старого, капиталистического. «Путешествия за горизонт» высветили возможные повороты в историческом споре двух миров, одновременно наметили диалог между сторонниками «буквально райского существования» (вспомним «Вне Земли» К. Циолковского!) и теми, кто считал, что «комvунистическое далеко» должно быть сложным и героическим. Здесь фантастика нацеливала стрелу против современного мещанства — тихого и страшного врага социализма. В решении острых нравственных проблем заинтересован не только Алексей Курилов, но и все наше общество. Без этого труднее решались проблемы экономические. Герои «Путешествий за горизонт» размышляли: «Прикасаясь и радуясь, мы повидали многое там, на Океане. Порой бывало грустно возвращаться назад, как из нарядного жилого дома в незаконченную стройку, которая стоит еще без кровли, где еще протекает, и стропила чернеют над головой, и видна грубая кладка кирпича на неотштукатуренных стенах, и поджигатель зачастую копошится у фундамента».

Так произошло нефантастическое соединение фантастики, «реальной» коммунистической утопии с современностью. Эта связь стала зримее и крепче в преддверии грозных событий Великой Отечественной войны. Моделируя конфликт двух миров, Л. Леонов не стремился угодить любителям острых ощущений. До появления романа «Дорога на Океан», как мы знаем, было написано множество авантюрно — приключенческих и военных утопий. В середине тридцатых годов идеал мировой реакции, фашизм, объявил о начале похода против большевизма. В этом смысле рассказ о возможном конфликте был предупреждением о грозящей опасности, имел мобилизующее значение, но призывал людей быть оптимистами.

В военные годы неодолимой верой в торжество Добра над Злом, жизнью над смертью во имя будущего были проникнуты фантастические произведения другого основоположника советской литературы, Всеволода Иванова. Мы знали о нем больше по повестям «Партизаны», «Бронепоезд 14–69», на основе которой была затем создана всемирно известная пьеса о революции в России, «Цветные ветры», романам «Похождение факира», «Пархоменко» и другим, по замечательной военной публицистике, где писатель создавал образы героев фронта — современных витязей, «возвеличивал историю, их породившую, показывал, из чего выросли их характеры, из какой земли, из каких исторических традиций». И очень мало знали о Вс. Иванове — фантасте. Между тем «литература мечты» занимала в творчестве писателя видное место. Дарование «выдумщика» проявилось у Вс. Иванова с первых произведений и особенно ярко засверкало в его «фантастическом цикле». Недаром друзья шутливо называли этот дар «всеволодианством».

Бурная и смелая фантазия писателя раскрылась уже в автобиографическом романе тридцатых годов «Похождение факира». Как «выдумщик» он предстал в повести «Возвращение Будды», где легенды смело вторглись в жизнь. В этом содержался намек на замысел «фантастического цикла», появившегося через двадцать лет.

Свою фантастику Вс. Иванов создавал в тяжелое для страны время. Шла война. Погибал цвет русской нации, других народностей. Разруха и смерть казались беспредельными, но наш народ — богатырь упрямо и твердо шел к победе. Герой одного из рассказов «фантастического цикла», «Опаловая лента», говорил: «Война с фашизмом повышает и без того повышенный интерес к мощным шекспировским страстям. Мы воюем за гуманизм. Шекспир рожден гуманизмом, он высшее проявление его. Теперь воистину мы видим творца истории — человека, не по пояс, а во весь рост. Мы уподобились и даже превысили лучшие идеалы человечества…» Беспощадную, «народную священную войну» с «империей зла» — германским фашизмом писатель справедливо считал гуманизмом, а героизм советских солдат — высшим его проявлением. В этом же рассказе были знаменательные слова: «Русский человек, будучи едва ли не самым фантастичным в мире, предпочитает считать себя реалистом». Они исторически масштабны по своему смыслу. Писатель хотел подчеркнуть, что невиданный доселе героизм и самопожертвование русского народа не имеют равных в истории, но в его основе не слепая ненависть, а неукротимое желание верить в Добро и творить его. Корни этой особенности «русского характера» (как не вспомнить «здесь русский дух, здесь Русью пахнет» А. Пушкина), национального самосознания уходили в легенды о «невидимом граде Китеже» и мечты о «городе Солнца», в достижения отечественной и мировой культуры. «Фантастичность» русского человека представлялась таковой в его обычной жизни.

Мысль Вс. Иванова о фантастической реальности красной нитью проходит через весь «фантастический цикл».

Рассказ «Медная лампа» стал прологом «цикла» и со всей определенностью заявил об этом.

Писатель словно продолжал свою автобиографию из романа «Похождения факира» и в «волшебном» ключе описывал приключения молодого человека, который на все имеющиеся в наличии сбережения купил на рынке у босяка Васи Михнова старую «медную лампу на время». Насовсем лампа не продавалась. Она волшебная, как утверждал босяк. В ответ на сомнения героя Вася Михнов философски заметил: «Для дурака — все сказка, а для умного — везде найдется правда».

И вот герой на' берегу густо — синего Иртыша с заветной лампой в руках. «Ну что ж, попробуем, — сказал я сам себе, глядя на лампу. — Прокатимся в будущее и прошлое, растворимся в пространстве, разборчиво, без развязанности, разделим по пунктам все мечты и выберем лучшую, а затем уже осуществим ее ради любимой». Он думал о «своем» счастье и представлял себя императором, полководцем, банкиром, заводчиком, путешественником, ученым, героем, но отвергал все. И деньги тоже. Во имя чего? Для героя открылась высшая ценность: творчество, вдохновение, любовь. Он забыл, что «лампы Алладина» не существует, простил обман Васе, с искренним сожалением возвратил ему старую лампу и укрепился в правоте своего открытия. А спустя много лет почувствовал, что открытие юности стало убеждением.

Фашизм противоречил романтике личных открытий, убеждений. Он был несовместим с «русским духом» в его интернациональном, высокогуманистическом понимании. Вс. Иванов повел своего героя в смертную атаку на зло во имя своих убеждений в центральном произведении «фантастического цикла», повести «Агасфер».

Шла война. Фашизм стремился приспособить древние мифы и легенды в своих интересах. Его идеологи представляли бесценные творения людского гения так, чтобы показать порочность человеческой природы, извечную склонность человека к насилию и злу. Фон Эйтцен — Агасфер для Ильи Ильича не просто герой из такого мифа, а лживое олицетворение ползучей хитрости, мракобесия, человеконенавистничества. Под маской Агасфера скрывался неумолимый и жестокий враг. Он замыслил убийство. Пользуясь слабостью, пытался «отстегнуть наглухо застегнутую душу». Начался поединок двух воль и чувств, убеждений, в ходе которого переосмысливалась «западная» легенда об Агасфере. В ней появились даже мотивы русской народной сказки о Кащее бессмертном. Тайну жизни Агасфера, с которым сражался Илья Ильич, по его мнению, хранит обитый медью сундук, где спрятан меч и сумочка с золотым яичком. Илья Ильич убежден в этом. Но как к нему добраться? Значит, надо выиграть поединок.

В поисках «обновления» на Востоке, на русской земле Агасфер и ему подобные старались получить новую жизнь за счет жизни и крови пожалевших его. После каждой встречи с ним герой слабел, его жизнь шла на «умаление». Наконец, отбросив ставшие ненужными жалость и сострадание, Илья Ильич Собрал в кулак все душевные силы и решил проникнуть в тайну жизни фон Эйтцена. Он узнал, где лежит медный сундук, и решительно повел в лес (заметим, в Подмосковье) фон Эйтцена, к заветному дереву. И вот уже золотое яичко в руках у Ильи Ильича, он чувствовал «медленное, еле ощутимое биение». Его воля непреклонна. Герой возродился.

«…Приятное, теплое чувство все росло и росло во мне. Казалось, прибавилось во мне сил, казалось, увидал я родные и широко знакомые места, казалось, встретил я ближайшего и любимого человека… даже рот был у меня окрашен каким — то невыразимо чудесным ощущением. Ух, хорошо! Ух, замечательно!»

Миг победы пришел. Новоявленный Агасфер в облике фон Эйтцена исчез в лиловато — нежной болотной водице. Романтически приподнятые нравственные откровения Ильи Ильича, проникнутые грозным патриотическим пафосом, звучали гимном родной земле, «фантастическому», но такому реальному русскому человеку.

Многие годы Вс. Иванов работал над большим историко — фантастическим романом «Сокровища Александра Македонского». Герой вел поиски частицы культурных сокровищ могущественной державы, которые, по преданию, не погибли и таились где — то в Семиречье, в Джунгарском Ала — Тау.

В 1962 году, составляя сборник для издательства «Советский писатель», Вс. Иванов включил в него роман, сделав примечание: «Сокровища Александра Македонского» — рассказ о мечтателях XX века». Отрывок был опубликован в № 53 журнала «Звезда Востока» в 1967 году, но роман остался незаконченным.

Вс. Иванов оставался «мечтателем» до последних дней жизни. Осенью 1961 года он ездил в родную Сибирь, на Иртыш. Под впечатлением свидания с родиной написал рассказ «Хмель». Восторгаясь красотой «лучистой, сияющей» природы, писатель высказал сокровенные мысли: «Не осень и не снег несут гуси — лебеди, а хмель, блистающий и заздравный хмель жизни.

Хмель, хмель, хмель творчества.

Кудрявый и пушистый пламень жизни».

Опубликованный в «Новом мире» в 1962 году, рассказ «Хмель» стал «лебединой песней» одного из азартных «мечтателей XX века».

Пристально вглядываясь в фантастику 20–40—х годов, мы обнаружили удивительное единство. «Калужский мечтатель», «первооткрыватель», «потомок Солнца», «романтик блистающего мира», «путешественник за горизонт», «мечтатель XX века». Так называли авторов нашего сборника — любовно — ласково, скептико — иронически, нередко излишне критически.

Но это единство не внешнее. Писателей роднит между собой общность помыслов и цели.

К сожалению, тогда их фантастику порой недооценивали. Считали, что по сравнению с А. Толстым, А. Беляевым,

В. Обручевым она менее привлекательна. Действительно, хитросплетения «Аэлиты», «Человека — амфибии», «Земли Санникова», некоторых пародийно — авантюрных романов и военных утопий казались занимательнее, будили воображение. И все — таки в большей мере они посвящались таинствам науки и техники. И это понятно. Страна остро нуждалась в открытиях.

К. Циолковский, сам творец нового, еще до «времени Аэлиты» составил план общественного устройства через сто лет — в 2017 году. А. Грин и В. Итин раскрыли многообразие свободного нравственного совершенствования человека. А. Платонов и Л. Леонов открыли новые источники возвышенного труда. Вс. Иванов воспел величие ратного подвига, верной любви, неувядающей красоты русских людей.

Им удалось глубже заглянуть в душу человека, открыть в его мире новые «прекрасные порывы». В непрерывающейся связи времен, в единении романтического и земного они воспитывали и учили жить современников. Замысливая «мировое будущее», сами воображением вдохновенно и наяву переплавляли сказочные Китежи в «голубые города» страны, которой тогда еще не было, и свято верили, что она будет. Светлый созидательный луч фантастики разгорался ярче.

Дмитрий Зиберов