— Инка, утопленница, — глухо ахнула баба Лена, хватаясь за сердце.

— Да какая утопленница, ее же маньяк порезал, — укоризненно покачала головой баба Оля. — Ох, ты ж, Господи…

— Да нет, машиной ее по дороге размазало, как масло по булке, — внедрилась в обсуждение моей кончины баба Тася и тоже спешно побледнела. — Восстала…

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я с женщинами у родительского подъезда.

— Здравствуй, Инночка, — сладким голосом ответила баба Лена. — И с мужиками, — зашипела она бабе Тасе на ухо. — Кувыркалась где-то, видать.

— Ага, а мать тут еле откачали, — кивнула баба Оля.

— Шалава, — вздохнула баба Тася.

Мои мужчины грозно взглянули на женщин, и те осклабились в счастливых оскалах.

— А кобелей-то себе каких отхватила…

— Неужто с двумя?..

— Шалава и есть…

Мама дорогая! Я прикрыла волосами пылающие уши. Вот тебе и первая радость от моего воскрешения. Но бабок я тут же выкинула из головы. Маме было плохо! Я взглянула злым взглядом на Рому, тот скромно потупился. Прибавив шагу, я взлетела на третий этаж, даже не запыхавшись. Встала перед дверями и помолилась, на всякий случай. Мальчики ободряюще погладили меня по плечам, и я решилась.

Звонок прозвучал оглушительно в тишине парадной. Послышались шаги, и дверь открылась. Мама посмотрела на меня, на аттарийцев. Дверь закрылась.

— Ма-а, — позвала я. — Ма, это я, живая.

Послышались удаляющиеся шаги, потом мама вернулась. Дверь открылась, меня, как пылесосом, втянуло в квартиру, дверь закрылась. Э-э-э… Я перевела взгляд на маму, которая в руках сжимала сковородку.

— Ма, ты это чего? — осторожно спросила я, отступая к стене.

Из кухни вышла бабуля, сжимая в руках скалку, как партизан гранату. Они молча оттеснили меня. Дверь снова раскрылась… Мои женщины совершили отчаянный марш-бросок, из парадной послышался ядреный мат в аттарийском исполнении. После этого все стихло.

— Кажись, наши, русские, — произнесла бабушка.

— Мама, бабуля, я вернулась! — воззвала я к ним, офигевая от отсутствия обмороков, счастливых криков и слез. — Хоть обнимите меня что ли!

Мама и бабушка обернулись, снова посмотрели на меня.

— Инулечик! — воскликнула мама.

— Козюля наша, — подвыла бабушка, и встреча воссоединившейся семьи состоялась.

После тройного плача, лобызаний, затрещин от старших женщин мне, опять объятий и звонка папе, нас с мальчиками провели в комнату для обмена информацией и знакомства. Оказалось, что в своем горе моя родня посетила двести тысяч гадалок и экстрасенсов. И вот некая Аделаида, выйдя из глубокого транса, сказала им, что меня удерживают в неволе где-то очень далеко. Вокруг сплошная ночь, и говорят не по-нашему, а вроде, как на немецкий похоже. И даже похитителей описала. Сказала, красавцы такие, что смотреть на них спокойно она не может, ибо женщина одинокая, и от разглядываний всякие ее искушения посещают. Мы с мальчиками переглянулись, и адресок Аделаиды я запомнила.

Родня моя ей поверила. Тем более, Аделаида обещала, что я объявлюсь, пока еще тепло будет. И приведут меня похитители. Стоящая тетка, в общем. Так что, уверившись в том, что я жива, мои поуспокоились и принялись ждать. Дождались. Вот и ринулись мама с бабушкой кровинушку отбивать у нехристей. А те матом отечественным, вроде как свои, не немчура. Это моих женщин и успокоило немного. Все-таки Сима молодец, правильным вещам аттарийцев учила, а то забили бы мне мужей на фиг. И так вон шишки у обоих на лбах красуются, а карманным регенератором пока воспользоваться нельзя, палево.

Мы тоже нашу историю рассказали, на ходу раскрашивая ее всякими подробностями. Причем, подробности лились из уст моих мужиков, оказавшихся еще теми фантазерами. Мама с бабушкой только охали и ахали, да ладошками рты прикрывали.

— Так что, Элеонора Игоревна, я смиренно прошу у вас руки вашей дочери, — закончил речь Дима, поднимаясь с дивана, на котором сидел.

Мама подошла к нему, пристально рассмотрела и выдала, глубокомысленно так:

— Так вот ты какой, северный олень, — ну да, зятя-то она давно ждала. Все гадала, кто их ягодку заграбастать захочет лапами своими порочными.

— Явился, значится, — произнесла бабушка, сурово сдвинув брови.

— Почему — олень? — опешил Ардэн.

— Любишь Инку? — продолжила допрос бабушка.

— Люблю, — рванул на груди новую черную рубашку Дима.

— Паспорт покажи, — прищурилась мама.

Роман Андреич с видимым облегчением выдохнул. Понимаю. Попасть под каток нашей семейки — это, знаете ли, своеобразное удовольствие. Мне вдруг вспомнились мои свекрови. Только сейчас я поняла, что они очень милые, даже мама Ардэн.

— Инночка, что сейчас будет? — спросил шепотом Рома.

— Кирдык Горынычу, — мрачно ответила я.

Бабушка притащила стул, мама кивком велела Диме сесть на него. И понеслось. Образование? Родители? В разво-оде-е?! А как, молодой человек, вы относитесь к семенным ценностям? Ах, вы их уважаете, тогда как вы смотрите на родительский развод? Как долго длились прежние отношения? Не было долгих отношений? Ветреный? Непостоянный? Женщин любишь? Ах, Инну любишь? Вы ж знакомы всего ничего и уже жениться? Ах, жизни без нее не видишь? Чем докажешь?

— Ну мама-а-а, — заныла я, — бабуля-а, хвати-и-ит.

— Молчи, балбесина, о тебе радеем, — отмахнулись мама и бабушка, и допрос продолжился.

В этот момент открылась дверь, и в квартиру влетел папа с обрезком металлической трубы.

— Убью! — заревел он, бросаясь на Диму, просто он первый ему на глаза попался.

— Папа!

— Коля!

— Зятек!

— Охренеть, — выдохнул Рома, вжимаясь в спинку дивана.

Ардэн выразился крепче и пулей вылетел из комнаты. Я за ним. Мама повисла на папе, бабушка закрыла своим телом Рому. Рома вежливо поздоровался. Полный Армагеддон.

— Дим, — позвала я, стоя под захлопнувшейся дверью ванной. Похоже, рванул на удачу, — открой.

— Ты одна? — спросил он, и я расслышала шипящие звуки.

— Одна, открой.

Ардэн отодвинул защелку, и я просочилась в ванную. Тут же высунула наружу руку и включила свет.

— Вашу ж империю через коромысло, — выдала я, разглядывая чешуйки, проступившие на висках и скулах Ардэна.

— Переволновался, — виновато вздохнул Дима. — Меня так даже таруанцы не пытали. Твои мама и бабушка работают в спец. службах?

— Нет, — усмехнулась я. — Бабушка всю жизнь на швейной фабрике проработала, а мама диспетчером в автобусном парке вкалывает.

— А так и не скажешь, — вздохнул Дима, открыл холодную воду и ополоснул лицо.

Я подала ему полотенце, и Ардэн обтер лицо. После привлек меня к себе и уткнулся лицом в волосы, с наслаждением втягивая в себя их запах. Я чуть отодвинулась и заглянула в темнеющие глаза.

— Потерпи еще немного, — попросила я.

Дима кивнул и поймал мои губы.

— Инка, а ну, яви отцу жениха, — велел строгий отцовский голос.

— Это все не так страшно, — попробовала я успокоить Диму, и мы вышли из ванной.

Родня времени зря не теряла. Роман Андреич сидел на допросном стуле, взмокший и с шальными глазами. На Диминых губах заиграла злорадная ухмылка, но:

— О, а вот и Дима с Инной, прошу, — подскочил Грейн со стула.

— Ну… Гранин, — угрожающе ответил Ардэн.

— А давайте чай пить! — воскликнула я прежде, чем допрос пошел на второй виток.

Дамы мои оживились, папа отложил трубу и полез за настоечкой собственного изготовления. Я и мои мужчины облегченно вздохнули. Дальше знакомство перешло в мирное русло. Настоечка мальчикам понравилась, ага, а домой придется ехать теперь на метро!

— Радость, мы ж… — Дима пьяненько икнул и достал из кармана мини-регенератор, — того, упакованные. Нам все это… ме… мелочи.

— Инночка, — Рома выглядел не лучше, — все пучком.

— Сидите уже, простые русские парни, — усмехнулась я.

Домой мы в тот день так и не поехали. Дима уснул в обнимку с папой, просто у папы много настойки, и он умеет уговаривать. Рома раскинул диван вместе с ними, покачался и рухнул сверху. Мы с мамой его поправили, укладывая рядом, как смогли раздели наших мужиков, причем, Рому взялась раздевать бабушка. Смущаясь и краснея, она отчаянно косилась на крепкие мужские ягодицы.

— Хорош, — резюмировала бабуля, не удержавшись и шлепнув по этим самым ягодицам. — А что? Хоть молодость вспомню, — оправдывалась она под моим возмущенным взглядом.

Мы еще какое-то время посидели на кухне, болтая ни о чем, и разошлись по комнатам. Я к маме, бабушка к себе, квартира-то трехкомнатная. Проходя мимо гостиной, я взглянула на сладкую троицу, представила лица бравых аттарийцев утром, когда они узреют, с кем провели эту ночь, и прикрыла рот рукой, чтобы громко не рассмеяться. Сюрприз будет…

Сюрприз вышел на славу. Рассказываю. Я плавала в нирване сладкого сна, где мерила свадебное платье своей мечты, когда утреннюю тишину разорвал надрывный мужской крик:

— Насилуют!

Мы с мамой одновременно подскочили на кровати. За дверью раздался быстрое шлеп-шлеп-шлеп, это побежала бабушка, мы с мамой рванули следом. Мама, как борец за нравственность, умудрилась на ходу упаковать в халат себя, следом укутать меня, и мы влетели в гостиную, да так и застыли, рассматривая картину маслом.

На полу сидел Рома с огромными, больше, чем обычно, испуганными глазами. Дима стоял на диване, отчаянно вжимаясь в стену, а посреди дивана сидел мой папа, подтянув к груди колени и прикрываясь одеялом до глаз, сейчас мало уступавших в размере Ромкиным. Рядом с диваном стояла бабушка, пребывавшая в эстетическом экстазе. Она переводила взгляд с Ромы на Диму, хваталась за грудь, но валидолу не требовала. Напротив, глазки бабули сияли, щечки порозовели, и с губ срывалось:

— Мать моя женщина-а-а…

— Инка, ты кого в дом привела?! — вознегодовал отец, высовывая нос из-под одеяла. Взглянул на Диму, попытавшегося сойти с дивана, и снова спрятался. Дима опять вжался в стену. — Они меня… — папа понизил голос, — лапали!

— Так не специально же, — отозвался с пола Рома, Дима жарко закивал и беспомощно посмотрел на меня.

— Молчи, Колька, — подала голос бабуля, — пень ты корявый. Если бы ко мне такие пристали, я бы померла счастливой.

— Мама! — возмутился папа.

— Молчи, зятек. — Бабушка снова посмотрела на Рому, потом на Диму, опять на Рому. — Инка, дура, обоих брать надо было. Это ж красотища-то какая, прости Господи, чистый экстаз.

— Мама, чему ты учишь нашу дочь? — подала голос мама, кстати, тоже с интересом разглядывающая моих мужиков.

— Элка, дуреха, чтоб ты понимала. Счастье такое отдавать кому-то. Синеглазенький, тебе внучка моя нравится? — ласково спросила бабуля у Ромы, застенчиво поглаживая его по плечу.

Ответить Рома не успел, потому что папа сказал свое хозяйское слово:

— Всем молчать! — гаркнул он. Оценил габариты и рельефы аттарийцев и закутался в одеяло на манер римской тоги. — Мама, цыц! Нечего мне тут блуд разводить. Недоразумение прощаю, но один раз, потом буду руки ломать. Ферштейн?

— Так точно, — кивнул Рома.

— Батя, — Димка вдарил кулачищем в широкую грудь, — бес попутал! Больше никогда, — и он мотнул головой, ударился затылком о стену и зашипел.

— Иди, подую, сладенький, — тут же очнулась бабушка, намертво вцепившись в Ромино плечо.

— Эл, уводи маму. И пустырника ей, а лучше лимонов, больно лицо счастливое, — велел папа.

Мама тут же оторвала бабушку от Грейна, папа гордо удалился в свою комнату, а я… я заржала. Представить произошедшее было легко. У моих мужиков желание прижаться ко мне уже на уровне рефлексов. Они глаз не успевают открыть, а грабли тянут. Если один успел урвать мое тельце, второй тянет на себя ноги, еще и поглаживать начинают.

— Кому папины ноги достались? — похрюкивая от смеха, сдавленно простонала я.

— Мне, — мрачно ответил Рома. — Я глажу, а они волосатые. Думал, кажется. Стал щупать, за волосы подергал.

— А я грудь искал, — не менее мрачно произнес Дима, слезая с дивана. — Груди нет, а лицо в щетине.

— Целовал что ли? — обомлела я.

— Ничего смешного, — проворчал Ардэн и потер ладонью губы. Я согнулась пополам. — Хорошо, хоть в щеку поцеловал.

— А я дальше бедер не полез, — сказал Рома и передернулся. — Как неловко вышло.

— Ы-ы-ы, — рыдала я. — Бедный папа, а-а-а…

— А мы? — возмутился Дима.

— А вы извращенцы, — просипела я. Ржач перешел на ультразвук.

— Зато бабушке нравимся, — осклабился Рома.

Я кивнула и унеслась в туалет, потому что смех перешел в фазу, близкую к конфузу. Домой мы уезжали сразу после завтрака. Бабушка провожала нас, махая с балкона платочком, и на лице ее застыла маска обожания. А что будет, когда их увидят мои девки?