Глава 3. Анонимных алкоголиков не бывает
Ложные доказательства истины
Начнем эту главу с ряда вопросов, имеющих косвенное отношение к психологической зависимости как таковой, а именно: умеем ли мы запрещать? Знаем ли мы, как действует разноголосица, звучащая в сознании каждого человека, когда чувства и разум твердят разные, а то и диаметрально противоположные вещи? Можем ли мы повлиять на нее таким образом, чтобы мозг — наш или чей-нибудь еще — принял верное решение? Скорее нет, чем да. В принципе, нам известен только один подход: чем страшнее обещанное наказание, тем меньше притяжение запретного плода. И это несмотря на все контраргументы искусства, в котором огромное количество сюжетов построено на обратном: вероятность ужасной кары порождает любопытство, азарт и искушение. А чем сильнее искушение, тем вероятнее падение. Значит, пока мы старательно апеллируем к рациональному восприятию, оно все слабее и слабее противостоит иррациональному чувству и ничем не оправданной вере «во все хорошее». Или, по крайней мере, в то, что «все обойдется».
Но можно ли заставить верить во что приказано? Напугать-то можно. Можно заставить. Можно достать. Но желание такими способами не искоренишь, и оно вырвется наружу из-под запретов, а потом натворит неописуемых бед. Или еще того лучше: так и останется в подавленном состоянии, пожирая личность изнутри.
Единственным средством избежать прессинга является формирование внутреннего оправдания. Сейчас мы объясним, что это такое и как его достичь.
Внешнее оправдание складывается при наличии достаточного внешнего стимула, положительного или отрицательного. Например, если человеку заплатили кругленькую сумму за то, чтобы он снялся в рекламе несимпатичного ему продукта, каких-нибудь консервированных жареных кузнечиков в собственном соку. И это вполне достаточное внешнее оправдание или, соответственно, положительный стимул. А вот если бы его стали шантажировать ошибками молодости, заставляя лопать в кадре кузнечиков прямо из банки, это был бы серьезный отрицательный стимул. Выполняя требование, предъявленное вкупе с основательным стимулом, личность не нуждается ни в каких внутренних оправданиях. И, естественно, не станет себя убеждать в том, что этот продукт, по большому счету, вкусный, пикантный и некалорийный. А если сумма недостаточная? Или ошибки молодости не так уж страшны, чтобы бояться разоблачения? Одно из двух — либо человек отказывается от выполнения требований, либо соглашается и начинает искать внутреннее оправдание своего согласия. Со стороны кажется, что он, вероятнее всего, откажется. Но на самом деле многие соглашаются на неприятные заказы и принимаются искать резоны для оправдания своего выбора. То есть стараются думать об этом мерзком месиве, отдающем прогорклыми орехами, как о покойнике, — либо хорошо, либо ничего.
Техники самоубеждения складываются еще в детстве. Психологи Э. Аронсон и Дж. Меррил Карлсмит провели эксперимент в детском саду Гарвардского университета. Сначала они попросили пятилетних детей оценить привлекательность нескольких игрушек. Затем выбрали одну, которую дети сочли весьма привлекательной и запретили с ней играть. Половине детей за нарушение запрета угрожали мягким наказанием: «Я немного рассержусь», а другой половине — суровым наказанием: «Я очень сильно рассержусь и заберу все игрушки, уйду домой и никогда больше не вернусь; я буду думать, что ты маленький неслух». После этого экспериментаторы уходили из комнаты, позволив детям играть в другие игрушки, но потребовав, чтобы никто не трогал запрещенную игрушку. Все дети последовали их требованию.
Вернувшись в комнату, психологи снова попросили детей оценить привлекательность всех игрушек. Результаты оказались поразительными: дети, подвергшиеся угрозе мягкого наказания, теперь находили запрещенную игрушку менее привлекательной, чем прежде. Получается, что в отсутствие адекватного внешнего оправдания отказа им удалось убедить себя в том, что они не будут с ней играть потому, что она им не нравится. Однако игрушка не казалась менее привлекательной детям, которым угрожали суровым наказанием. Они продолжали оценивать запрещенную игрушку как даже еще более желанную, чем до запрета. У детей из этой группы имелись вполне достаточные внешние причины для отказа, а потому у них не возникало потребности искать дополнительные обоснования своего поведения; в результате игрушка по-прежнему им нравилась.
Подводя итоги, можно сказать, что угроза сурового наказания оказалась неэффективным средством отучения детей от запрещенного поведения, а вот угроза мягкого наказания оставалась эффективной и спустя два месяца (!) после запрета. Все потому, что игрушка обесценилась в глазах детей из первой группы не в результате прессинга со стороны взрослых — дети сами себя убедили в нежелательности данного пристрастия. Не только в вопросах предпочтения игр и игрушек, но и в вопросах коррекции агрессивного поведения прослеживается та же закономерность: дети, на которых родители сильно давят, запрещая проявления агрессии, склонны воздерживаться от буйства в домашних условиях, но распускаются в школе и вообще за пределами отчего дома.
В первых главах уже затрагивалась проблема несогласованности рациональных и иррациональных (или попросту эмоциональных) рекомендаций к действию. Это явление называется когнитивным диссонансом.
Внутреннее оправдание — одно из средств уменьшения когнитивного диссонанса, «вилки» между нашими поступками и нашими убеждениями.
Не менее действенным средством является и отрицание неизбежности. Личность старательно преуменьшает негативный аспект ситуации: если индивиду не разрешают играть любимым плюшевым мишкой или кормят невкусными вареными овощами, причем он знает, что это безобразие — отлучение от мишки и приучение к овощам — будет продолжаться и дальше, то включается психология неизбежности. В сознание внедряется идея о том, что мишка уже старый, а индивид уже большой, чтобы играть в малышовые игры; что овощи не такие уж противные, а также способствуют вырастанию индивида в сильного-пресильного, большого-пребольшого. Но если негативный аспект слишком силен — что-нибудь вроде надвигающейся войны или стихийного бедствия — сознание просто отказывается обдумывать вероятное продолжение событий. Оно как бы отключает эту тему, чтобы не расходовать энергию.
В середине 1980-х годов в Лос-Анжелесе было проведено геологическое исследование, результаты которого показали, что с вероятностью в 90 % в ближайшие 20 лет произойдет как минимум одно сильное землетрясение. А в 1987 году два социальных психолога, работавших в Калифорнийском университете Лос-Анжелеса — Д. Леман и Ш. Тейлор — провели интервью со 120 студентами и выяснили, что те никаких мер по обеспечению безопасности на случай подземных толчков не принимают. Причем студенты, живущие в общежитиях, построенных без учета требований сейсмической безопасности, думали о вероятности землетрясения даже меньше, чем студенты, живущие в более безопасных зданиях. Можно сказать, люди, чья жизнь буквально висела на волоске, потрудились основательнее тех, у кого имелись приличные шансы выжить: психика первых сама себя стабилизировала, попросту отрицая вероятность землетрясения. Хотя в 1994 году землетрясение все-таки произошло, но, к счастью, унесло немного жизней. Между тем геологи продолжают утверждать, что главный катаклизм еще впереди, а жители Лос-Анжелеса старательно им не верят.
Если сознание может отыскать позитивный аспект неприятной ситуации (овощи полезны, поэтому я их ем; я уже большой, поэтому перестал играть в куклы), оно выдвигает эту сторону происходящего на передний план. А если в надвигающихся событиях нет ничего позитивного (нельзя же искать положительные стороны землетрясения и гибели тысяч людей), но избежать катастрофы нельзя, психика использует прием отрицания. Ведь никакие действия по обеспечению мер безопасности, вроде выяснения, где находится запасной выход, а где — огнетушитель, не являются гарантией спасения. И вдобавок в ходе превентивных мер может выясниться, что здание, в котором индивид проживает, рухнет в первую же секунду землетрясения, задолго до того, как его обитатели вспомнят о каких-то там выходах и огнетушителях. Выходит, что все меры безопасности только усиливают когнитивный диссонанс и, соответственно, обостряют чувство тревоги. Неудивительно, что в подобной ситуации люди предпочитают вовсе не верить в возможность катастрофы.
Но не только тревожное чувство заставляет человека поступать иррационально. Вторым таким «иррационализатором» может стать понижение самооценки. Не только серьезная деформация личности, о которой рассказывалась в главе, посвященной стыду и вине, но и кратковременное понижение самооценки у совершенно нормального человека — в результате ссоры с родными или критики со стороны начальства. Психологи Э. Аронсон и Д. Метти в ходе эксперимента доказали это явление: они провели тесты, после окончания которых половине тестируемых сообщили лестную оценку, а половине — отрицательную. После чего вся группа уселась играть в карты. Для каждого игрока была создана возможность плутовать, не боясь разоблачения. И те, кому «экзаменаторы» сказали: «Вы зрелые, интересные и серьезные личности!» оказались гораздо честнее, нежели те, кого огорошили противоположным высказыванием: «По результатам теста вы инфантильный, поверхностный и скучный тип!» — эти-то плутовали вовсю, не стесняясь в средствах. Шулерство неплохо сочеталось с упавшей самооценкой, с Я-концепцией типа «Я — ничтожество, способное на низость». Кстати, контрольная группа, которая тоже прошла тест, но не получила никакой информации, мошенничала средне, без вдохновения. Это что же, достаточно раз услышать: «Вы жалкая, ничтожная личность!» — и вероятность превращения вполне приличного человека в сына лейтенанта Шмидта, обирающего провинциальные исполкомы без соблюдения конвенции, вырастает многократно?
Увы, но человеку только кажется, что он неспособен изменить свои установки, что он верит в то, во что верит и поступает соответственно вере своей неизменной и непоколебимой, аминь.
На самом деле человек способен на удивительную психологическую эквилибристику: он может верить в один принцип, а поступать согласно противоположному; он может верить во взаимоисключающие идеи; он может уничтожить себя, пытаясь уменьшить когнитивный диссонанс.
Как сказал философ-экзистенциалист Альбер Камю: «Люди — существа, которые тратят свою жизнь на то, чтобы убедить себя, будто их существование не абсурдно». Поэтому будем действовать так, как подобает действовать в мире абсурда. Попытаемся исправить ошибки, сделанные теми, кто обращался к рациональной стороне человеческого «Я».
Вот один из примеров такой ошибки: курильщики, напуганные данными о последствиях курения, стараются уменьшить когнитивный диссонанс, называя себя «умеренными курильщиками» (хотя норма в 1–2 пачки в день, согласитесь, никак к этому определению не подходит) или отрицая вероятность возникновения рака легких в результате курения. При этом антиникотиновые кампании по-прежнему ведутся методами ужесточения прессинга: СМИ и популярная литература щедро сыплет названиями заболеваний, спровоцированных курением, обещает всем дымоглотателям геенну огненную и адские муки еще при жизни, пугают некурящих последствиями пассивного курения, а в подтверждение цифры, цифры, цифры… Прямо-таки предсказание личного апокалипсиса, грядущего в течение ближайшей четверти века с вероятностью никак не меньше 90 %. Естественно, многие курильщики ведут себя аналогично жителям Лос-Анжелеса: если это так страшно, я, скорее всего, ничего не смогу изменить, а значит, лучше не верить в нарисованную вами ужасную перспективу. А ну кыш, воронье!
И чего же добились эти воинствующие абстиненты? Только одного: некурящие, кому совершенно не требуется уменьшать когнитивный диссонанс, то есть отрицать опасность курения, становятся все более агрессивными в отношении собратьев, имеющих слабость (а согласно некоторым мнениям, не столько слабость, сколько наглость) потакать своим порокам. Получается, что антиникотиновая кампания не столько помогает бросить тем, кто курит, сколько портит характер тем, кто не курит! Бывает, лица без вредных привычек от большого ума начинают оскорблять обладателей этих самых привычек: вы же убийцы, вы отравляете окружающих ядовитыми испарениями, вы портите генофонд нации, вы развращаете молодежь, вы обогащаете табачные компании — в то время, как стране не хватает денег на социальные программы! А какова реакция? Да все та же: либо мощные стрессогены — стыд и вина, требующие немедленного принятия дозы аддиктивного агента; либо падение самооценки, сопряженное с выходом на первый план далеко не лучших качеств человеческой натуры. И как, господа пропагандисты здорового образа жизни, устраивает вас такой результат?
Аналогичным образом действуют и другие кампании, направленные против вредных привычек.
Люди, которых запугивают и которым в то же время ничего не предлагают, становятся агрессивными или неадекватными. Усиление прессинга только усугубляет воздействие вины и стыда и заставляет рассудок уходить в глухую оборону.
Понять всю необходимость отказа от излюбленной, но вредной привычки, — это полдела. Или даже четверть дела. То есть у сознания всегда найдутся аргументы в пользу здорового образа жизни, зато у подсознания на каждый аргумент сыщется три контраргумента в пользу нездоровых пристрастий. И решающим окажется нехитрый психологический ход вроде «Но это же так приятно!», на которую сознанию и ответить-то нечего.
«Истину нельзя объяснять так, чтобы ее поняли; надо, чтобы в нее поверили», — советовал английский поэт и художник Уильям Блейк. Между тем вере мешает все: и агрессивная манера изложения данных о вреде табака и алкоголя; и обещание скорого мучительного конца, содержащееся в указанных данных; и нелепое предложение категорически отказаться от всех радостей жизни ради продолжительности жизни. А чего ее продолжать, если ни выпить, ни закусить, ни закурить, ни… Кому нужна такая жизнь, да еще долгая-долгая?
Чтобы оправдать свой небезопасный гедонизм, любители табака и алкоголя рассуждают так: если бы курение неизбежно вызывало рак, а бутылка пива в день — алкоголизм, человечество бы состояло из ходячих алко- и онкопатологий. Но ведь это не так! И вдобавок каждый из нас может при желании вспомнить какого-нибудь двоюродного дедушку (вариант: троюродную бабушку), всю жизнь дымящего, словно паровоз, лихо опрокидывающего стопку за стопкой, тонкого ценителя горилки и самогонки, все еще бодрого мышиного жеребчика (вариант: старую эротоманку) лет этак девяноста… семи. Значит, все врут трезвенники-абстиненты. Денежку себе выбивают на расширение социальных программ. Или пытаются наполнить высшим смыслом свою безрадостную жизнь. Типичное заклинание, успокаивающее злых духов-стрессогенов: уйди, проклятый дискомфорт, за темные леса, за высокие горы, за подсознательные запоры…
Этот эффект определен психологией неизбежности. Если я не в силах отказаться от этой отравы, меня убивающей, я могу не думать о последствиях. И веселиться, пока живой. Как писал Джордж Бернард Шоу, тяжело страдавший от того, что его отец был алкоголиком: «Если вы не можете избавиться от фамильного скелета в шкафу, постарайтесь заставить его танцевать». Ну, а если скелет станцует сам, по доброй воле? Тогда придется обратить на него внимание и рассмотреть хорошенько, не страшась и не зажмуривая глаза.
Итак, перед нами задача: преодолеть побочные эффекты жесткого запрета — психологическую защиту в форме отказа и рационализации, уменьшить влияние психологии неизбежности.
То есть заставить скелет станцевать и разглядеть его во всей красе. Если человек не хочет осознавать реальность вреда, нанесенного организму алкоголизмом, наркоманией, курением, необходимо заставить его поверить в то, что эти пристрастия вредны: разрушить блокаду защиты и превратить ее в опыт. Но как?
В первую очередь, надо перейти со стороны психологической блокады на сторону рационального осознания. Преувеличивая опасность, мы сами толкаем человека (особенно молодого и импульсивного) в водоворот стыда и вины. Что с ним будет дальше, описано в предыдущей главе. Последствия возникновения спирали стыда могут оказаться самыми тяжелыми. Зато ужасающая перспектива употребления спиртных напитков… не столь неизбежна. Нет, мы не пытаемся реабилитировать пьянство. Мы пытаемся посмотреть в лицо реальности и честно ответить на вопрос: алкоголь — причина алкоголизма или только средство? В последнее время между спиртными напитками и аддиктивными расстройствами часто ставится знак равенства. Притом, что все знают: это всего лишь пропагандистский прием. Но многие из нас устали от пропаганды так же, как от рекламы. Откажемся на время от реклам и агиток и попытаемся быть объективными. Ну хотя бы адекватными.
Теперь подумайте сами: много вы знаете людей, вовсе не употребляющих? Таких, которые никогда, ни при каких обстоятельствах, ни грамма, нигде и ни с кем? И как они, симпатичные? Позвольте предположить, что не очень. Пусть эта антипатия процентов на пятьдесят состоит из предубеждения против жестоких трезвенников, она дает хорошие основания для того, чтобы свести общение к минимуму. Ведь с предметом нашего обсуждения, с алкоголем (как, впрочем, и с перееданием) в России (да и не только в России) связано множество традиционных и широко доступных радостей. Празднества никогда не обходятся без еды и выпивки, общественные и личные контакты налаживаются за едой и выпивкой, присоединение к любой социальной группе проходит под еду и выпивку, соединение и расставание близких людей отмечается едой и выпивкой.
Представьте себе человека, «всухую» сидящего на вечеринке и скучно потягивающего минералку, пока окружающие радостно хлещут пиво, вино, водку — ведь этот «каменный гость» портит своим воздержанием все удовольствие! Сотрапезники сидят и думают: вот мы сейчас согреемся, расслабимся, комплименты начнем говорить или анекдоты рассказывать… специфические, а там, глядишь, плясать пойдем и песни петь — такие народные, народней некуда. А он, гад, тем временем будет наблюдать, запоминать, усмехаться про себя. А может, и не только про себя. Не, нам свидетели нашей расслабухи не нужны. Нам нужны соучастники и собутыльники. Так что ну его с его аскетизмом. Пусть дома сидит, под минералку вегетарианствует.
С одной стороны, людей, собравшихся именно для того, чтобы оторваться по полной программе, можно понять — фигура «аскета» служит им ненужным напоминанием о здоровом образе жизни, связанном с ограничениями в еде и питье. Такой вот «живой укор» в разгар пиршества выглядит в два раза более укоризненным и в два раза менее живым. Мигом настроение понижается. Вроде как на пиру во время чумы встречаешь могильщика с телегой, полной мертвых тел, — и все, «страх живет в душе, страстьми томимой». Может, кто и выскажется в романтическом духе: мол,
«все, что гибелью грозит
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог» [35] ,
но и он не встанет из-за стола и не побежит следом за тележкой с покойниками, наслаждаясь неизъяснимо. Поэтому большинство людей предпочитает пировать с комфортом, без аскетических укоров и неаппетитного присутствия каменных гостей и мертвых тел.
С другой стороны, неужели алкоголь — это чистый яд? Выходит, человечество изобрело горячительные напитки в каком-то суицидальном помрачении? Конечно, подделки ядовиты, а спиртосодержащие средства для чистки стекол или авиационное топливо, принятые внутрь, — это вообще смерть в жидком виде, но как быть с нормальным, качественным продуктом? Разве не встречаем мы периодически робкие упоминания о том, что хорошее виноградное вино в умеренных дозах даже полезно? Что оно смывает холестериновые бляшки со стенок сосудов? Что спиртное — лучший антидепрессант, чем все медикаментозные средства, изобретенные за последнее столетие? Что…
Впрочем, нельзя об этом так, вскользь. Надо поподробнее. Итак, уважаемая публика, перед вами хит сезона! Лекция о пользе алкоголя!
Алкоголь с человеческим лицом
Для начала придется сообщить уважаемой публике парадоксальную информацию. Оказывается, существует… два алкоголя. Один нам хорошо знаком — это алкоголь в больших дозах, оказывающий на организм так называемое фармакологическое воздействие. То есть работающий как лекарство. Напомним: лекарство, полезное в случае болезни, может оказаться вредным в случае ее отсутствия. И, соответственно, при передозировке любые лекарственные средства становятся ядом. Итак, большие дозы алкоголя вредны тем, кому они не полезны. Позднее мы раскроем содержание этого удивительного сообщения. А сейчас поговорим об алкоголе, с которым народ русский почти не знаком. Это алкоголь, содержащийся в напитках хорошего качества, принимаемый в малых дозах.
Первый вопрос, мы предвидим, будет: что это за малые дозы такие? Честно говоря, единого ответа не существует: уж очень велика разница между индивидуальными параметрами потребителей алкоголя. Но если взять некую условную среднюю норму, то это будет от 10 до 60 грамм чистого алкоголя в день для мужчин и от 5 до 40 грамм — для женщин. В пересчете на алкогольные напитки 10 граммам алкоголя соответствует примерно 100 мл вина, 200 мл пива и 25 мл водки, виски или коньяка. Вот и считайте. Получается, что человек, выпивающий литр пива, или бутылку вина, или, как говорил товарищ Дынин, «что ни день — сто грамм, а то и сто пятьдесят!», может… не быть алкоголиком и даже не продвигаться легкою стопою прямиком к пьянству и потере образа человеческого.
Исследователи на западе пользуются куда более широкой шкалой определений, нежели наша отечественная «двоичная система» — есть алкоголики и трезвенники.
Там, у них, на западе существует целый ряд терминов, обозначающих степень потребления алкоголя: слегка пьющий, умеренно пьющий, пьющий в компании, излишне пьющий, много пьющий, злоупотребляющий алкоголем и, наконец, алкоголик, он же зависимый от алкоголя.
При одинаковых материальных и психологических условиях разные люди имеют разную подсознательно установленную планку потребления спиртного. Некоторые врачи даже считают, что личность, воспитанная родителями-неаддиктами, осознает свою «алкогольную норму» в возрасте до 30 лет и уже не переступает этой черты. При одном условии: если в жизни личности не происходит событий, сильно травмирующих психику. После психологической травмы, а также после резкой смены окружения и обстановки потребление алкоголя может существенно возрасти.
Значит, не существует никакой «эскалации доз», когда человек начинает с малого и планомерно идет к алкогольной зависимости, все увеличивая и увеличивая количество выпитого? Можно сказать, что так. Более того, алкоголики и люди, злоупотребляющие алкоголем (иными словами, пьющие изрядно), принципиально различаются между собой.
У алкоголика зависимость есть, а у злоупотребляющего неалкоголика ее нет. И следовательно, он способен снизить потребление до безвредных, контролируемых пределов.
Хотя неспециалист может не заметить никакой разницы между этими двумя. Он просто реагирует на «показания дозиметра»: мой Вася принял поллитра и сосед столько же. Мой Вася, скотина, напился «и качался, как спелая рожь», а потом и вовсе лег под стол, откуда жалобно просил спеть ему колыбельную или что-нибудь душевное из советской классики. Зато сосед ушел на своих двоих и даже самостоятельно надел ботинки. Правда, не свои, а Васины. Кто из них лучше, а кто хуже? Как говорится, оба хуже. Супруга Васи-меломана не рассматривает подноготную Васиного пьянства, ей не до того. Она лишь отмечает, сколько он пьет, с какой частотой, какие суммы пропивает, как ведет себя в пьяном виде… Бытовые подробности, с которыми она сталкивается постоянно, кажутся важнее глубинных различий.
Тем не менее, именно эти детали физиологических и психологических структур могут подарить или отнять надежду на излечение. Еще недавно считалось, что алкоголиком можно стать. Но выяснилось, что это неверная теория. Алкоголиком можно только родиться. Еще не установлены биохимические механизмы, лежащие в основе алкоголизма, хотя многочисленные исследования подтверждают: алкоголизм обусловлен изменениями в ряде генов, кодирующих белки, которые, в свою очередь, принимают непосредственное участие в биохимических реакциях нейронов мозга. В результате этой мутации меняется активность ферментов, а вместе с ферментами — и нейротрансмиттерных, сигнальных систем мозга.
В первой книге мы писали об этих системах, но сейчас все-таки напомним, что они собой представляют. Благодаря указанным системам происходит передача информации. Чувствительные клетки мозга — нейроны — передают нервный импульс друг другу. Между нейронами находятся микроскопические щели — синапсы. Когда импульс доходит до окончания нейрона, в синаптическую щель высвобождают свое содержимое передатчики информации — нейротрансмиттеры, они же нейромедиаторы. Попавшее в щель вещество раздражает принимающий участок следующего нейрона — и так далее. Сигнал идет по цепочке, возбуждая все новые клетки. Но если принимающая клетка мертва или заторможена, она не реагирует и сигнал затухает. Про нейротрансмиттеры вы наверняка слышали: лучше всего изучены серотонин, норадреналин, допамин, а также относительно недавно открытая гамма-аминомасляная кислота (ГАМК).
Люди, чей организм в силу генетических причин не может самостоятельно обеспечить своевременное возбуждение и затухание сигнала в клетках мозга, могут испытывать трудности с получением информации. Следовательно, они эмоционально обеднены и для полноценной, яркой жизни им требуется дополнительный переносчик информации и энергии. На эту роль вполне годится этанол, он же алкоголь. Потребность в «помощнике для нейронов мозга» может быть такой высокой, что приводит к зависимости. Но! Генетический материал не гарантирует возникновения зависимости. Даже среди монозиготных близнецов, чьи родители страдали алкоголизмом, встречаются неалкоголики.
Из одинакового генетического материала может выйти и алкоголик, и личность, свободная от психологической зависимости.
Следовательно, на человеческое мышление и поведение влияет не только генотип, но и условия жизни, и внешние факторы. Именно они модулируют алкогольную зависимость из склонности к повышенному потреблению алкоголя. С одной стороны, при благоприятных условиях — при отсутствии хронического стресса, морального прессинга и аддиктивной среды общения — человек обуздал бы свою тягу к спиртному, и аддиктивное расстройство не возникло бы. С другой стороны, если в организме человека отсутствуют необходимые генные изменения, алкоголизм не становится патологическим состоянием психики — даже в неблагоприятной обстановке. Вместо этого появляется привычка злоупотреблять алкоголем и соответствующие паттерны поведения. Но если личность вовремя перехватить и грамотно лечить, псевдо-алкоголизм отступит. Человек, в генотипе которого отсутствует «мусорный ген», даже сможет перейти к умеренному потреблению, в отличие от алкоголика, которому не следует прикасаться к спиртному, а также посещать питейные заведения или пьющие компании — невзирая на обострение физиологической тяги, на растущий дискомфорт, на регулярные депрессии.
Все потому, что только неалкоголик может испытывать нормальную потребность в спиртном. Да-да, есть такая потребность. Причем не патологическая, а совершенно естественная. Дело в том, что алкоголь — не чуждое организму вещество. И наше тело вырабатывает его… совершенно самостоятельно, без какой-либо помощи извне. Собственно, эндогенный (то есть буквально «образующийся внутри») алкоголь и называется этанолом. Было установлено, что в 100 мл плазмы крови человека, воздерживающегося от приема спиртных напитков, содержится в среднем 0,039 мг алкоголя. Впрочем, индивидуальные вариации шире — от полного отсутствия до 0,16 мг. И повторяем: это при полной трезвости поведения! Считается, что эндогенный алкоголь синтезируется при переработке ферментами сахара в нижнем отделе кишечника. Продукт этой переработки всасывается слизистой и поступает в кровь. Но зачем?
Затем, что этанол образуется не только в кишечнике и нужен не только для того, чтобы слизистой было что всасывать. Этанол также образуется в клетках организма, включая нейроны мозга. Он участвует в энергетическом обмене клетки, перенося энергию между митохондриями и цитозолем — двумя клеточными структурами, которые эту энергию вырабатывают. Каждая из них работает по-своему, они разделены мембраной, непосредственного сообщения между структурами нет. Нужен челнок, свободно проходящий через мембрану и координирующий процесс. Этанол — один из таких челноков. Второй челнок — ацетальдегид, в который этанол превращается путем обратимой реакции. Вот они и снуют туда-сюда, превращаясь друг в друга, чтобы передать или забрать энергию. Митохондрии, в отличие от цитозола, могут производить уникальный аккумулятор и переносчик энергии — аденозинтрифосфат (АТФ). По мнению А.Г. Антошечкина, исследователя молекулярной структуры метаболитов, внутриклеточное образование этанола является одним из механизмов, регулирующих производство АТФ в митохондриях.
И если «натуральное» производство энергии падает, организм пытается увеличить производство АТФ путем увеличения содержания этанола. Экзогенный (то есть попадающий извне) алкоголь вписывается в нормальный метаболизм, существующий в клетке, и успешно компенсирует потери энергии. К дефициту «жизненной силы» чувствительнее всего клетки центральной нервной системы и ее «руководящего органа» — головного мозга. Разумеется, они восприимчивее всего к этанолу. Хотя само действие алкоголя на мозг — это множество разных процессов, далеко не до конца изученных. Прогнозировать, какой будет реакция организма на прием одной или нескольких рюмок (бутылок) алкогольного напитка, — дело сложное. Если, конечно, вести речь о физиологии, а не о том, кто как себя ведет в подпитии. Вопрос в том, каков уровень восприимчивости организма к алкоголю, какой именно физиологический процесс окажется ведущим и какой дозой ограничится «принимающая сторона». Есть и другие параметры, но эти можно считать главными.
Хорошо изучен эффект увеличения выделения допамина под воздействием алкоголя. Допамин вызывает приятные ощущения, связанные с удовлетворением физиологических потребностей. Сами понимаете, чем грозит сознанию дефицит допамина в мозгу. Неудивительно, что повышение уровня допамина незаменимо для ценителя простых, но могучих радостей жизни. Также алкоголь в небольших дозах влияет на производство бета-эндорфина. Это вещество — опиоидный нейропептид, цепочка белка, которая, присоединяясь к «своему» рецептору, вызывает ощущение эйфории. Алкоголь стимулирует и выделение серотонина, влияющего на память и эмоции. Если уровень серотонина в некоторых областях мозга понижается, это может вызывать агрессивные проявления и депрессивные состояния. При возникновении тревожного чувства успокаивающее действие на мозг оказывает ГАМК. Популярные психоактивные препараты (например, валиум, либриум и более современный — ксанакс) стимулируют работу ГАМК в тех участках мозга, которые «раздувают» тревогу — и уровень тревожности падает. Алкоголь также обладает способностью связываться с ГАМК-рецепторами и вызывать тот же эффект, что и ГАМК, то есть гасить тревогу. Он также ослабляет действие глютамата — нейромедиатора, возбуждающего клетки мозга.
По мере увеличения дозы нормализующий эффект этанола, как мы уже упоминали, превращается в фармакологический. При больших дозах начинают работать механизмы, бездействующие при малых, а сам эффект определяется суммарным действием целого ряда процессов. Удовольствие, вызванное опьянением, сменяется отупением и сонливостью. Это начинают действовать седативные эффекты, нарушающие координацию движений, адекватность поведения и работу памяти. Так проявляет себя взаимодействие алкоголя с рецепторами ГАМК и глютамата.
Между тем дозы, принятые до возникновения седативного эффекта, можно считать не только безвредными, но и… полезными. Низкие и умеренные дозы, как ни странно, не калечат организм, а, наоборот, помогают ему справиться с некоторыми «достижениями прогресса». Мы живем в мире, резко отличном от того, для которого создавала нас матушка-природа. И вся центральная нервная система, и ее высший отдел эволюционируют слишком медленно, чтобы применяться к требованиям со стороны окружающей действительности без всяких трудностей, потерь и недомоганий.
Эволюция вообще, грубо говоря, есть непрерывная болезнь: условия жизни повреждают организм, и если организм выздоравливает, то не весь, а следы повреждений передаются потомкам и закрепляются в генотипе.
Представляете, какой это сложный, жестокий, а главное, неторопливый механизм? Особенно если учесть, что практически все задачи по приспособлению к окружающей среде у хомо сапиенс задаются мозгу, а не телу. Для тела у подавляющего большинства людей есть такое изобретение, как микроклимат. Его-то нам и обеспечивают дома с их отопительными и вентиляционными системами, водо- и газоснабжением, кондиционерами и обогревателями, а также одежда и средства передвижения. А вся тяжесть адаптационных проблем — как устроить себе наилучший микроклимат для жизни и работы? — падает именно на человеческую психику. И разумеется, эти проблемы становятся мощными стрессорами для каждого из хомо, вне зависимости от того, сапиенс он или не очень.
Легкий стресс вначале проявляет себя в вечерней усталости и увеличении продолжительности сна. Если после работы телу и мозгу предоставляется полноценный отдых, последствия стресса устраняются.
А теперь представим себе реальную домашнюю атмосферу, с которой сталкивается человек, придя с работы:
«Ревет сынок. Побит за двойку с плюсом,
Жена на локоны взяла последний рубль,
Супруг, убитый лавочкой и флюсом,
Подсчитывает месячную убыль» [40] .
Нормальная ситуация: ребенок принес двойку (и даже без плюса), но родительский укор принял без энтузиазма; жена ушла делать прическу, вернется недовольная; щеку раздуло и болит от виска до самой шеи, придется, видно, тащиться к стоматологу; а денег нет и непонятно, почему у нас столько уходит на еду, ведь ни ананасов в шампанском, ни рябчиков-перепелов с доставкой на дом мы себе не позволяем…
Ничего выдающегося, простая человеческая жизнь, простые человеческие проблемы. Хотя вряд ли «обстановочка а-ля Саша Черный» способствует избавлению от стресса. Более того, добавляет все новые стрессоры к уже имеющимся. А значит, у человека постоянно накапливается «стрессовый остаток». Он-то и становится основой для хронического стресса.
Так вот: прием небольшого количества алкоголя за ужином способствует устранению стресса, возникшего в течение дня.
Нельзя сказать навскидку, каким должно быть это «небольшое количество»: пять грамм чистого алкоголя или все пятьдесят. Конкретные цифры зависят от индивидуальной резистентности (сопротивляемости) нервной системы к стрессу. Люди очень разные существа. И то, что для одного стресс, для другого — так, психическая разминка. В предыдущей книге, посвященной эмоциональной зависимости, мы подробно рассказывали о природе стресса и о природе уязвимости перед стрессом, о том, как личность увеличивает собственную уязвимость созданием разрушительных установок и паттернов мышления, искажающих видение мира не в пользу видящего. Сейчас лишь отметим, что уровень сопротивляемости — свойство довольно пластичное. В течение жизни человек может его и повысить, и понизить.
Итак, индивидуальная активность целого ряда биохимических процессов, протекающих в мозгу, формирует потребность в алкоголе. Чем ниже резистентность, тем выше интеллектуальная утомляемость, тревожность, депрессия и, соответственно, потребность в алкоголе. Все потому, что алкоголь выступает как защита от стресса для тех, кто подвержен неврозам, остро переживает рядовые неприятности и предрасположен к депрессиям. И наоборот: чем выше прагматизм и способность к самоконтролю, тем ниже потребность в алкоголе. Отъявленные прагматики могут время от времени употреблять спиртное, но не ощущают в нем нужды. А в большинстве своем люди принадлежат к «среднему арифметическому» между теми, кто прекрасно себя контролирует, и теми, кто в этой жизни ничего не контролирует, а себя — в первую очередь.
Как помочь этой категории невротиков, мучительно страдающих от симптомов депрессии и в первую очередь от собственной беспомощности? И как помочь тем, кто к этой категории периодически «примыкает» под давлением хронического стресса? Врачи прописывают антидепрессанты, любезно умалчивая о том, что… не существует такого хорошего антидепрессанта, как алкоголь в умеренных (повторяем это снова и снова — в умеренных!) дозах.
Синтетические психотропные препараты — барбитураты и бензодиазепины — сами легко становятся причиной зависимости, поэтому длительное их использование противопоказано.
К тому же они действуют главным образом на ГАМК-систему, которая отвечает за понижение чувства тревоги, но, видимо, не затрагивают остальные механизмы, способствующие снижению стресса. А побочные эффекты? Нарушение определенной фазы сна и развитие депрессии — все это последствия приема седативных препаратов.
Другие антидепрессанты работают иначе, предотвращая возврат серотонина в тот нейрон, из которого он извергается в синаптическую щель. Препараты «притормаживают» нейротрансмиттер, несущий наслаждение, не давая ему слишком быстро втягиваться обратно — в ту самую клетку, из которой он проник в синапс. И серотонин «застаивается» у рецепторов следующей, принимающей клетки, отчего уровень удовлетворения резко повышается. К сожалению, клетки мозга довольно быстро привыкают к долгому контакту с серотонином (заметим: искусственно вызванному контакту), теряют чувствительность и уже требуют постоянного повышения дозы. Нормальное количество серотонина отупевший нейрон уже не радует. Представляете, что случится с этим мозгом, если человека «ссадят» с препарата, хотя бы на время? Абстиненция. И суицидальные настроения вдобавок.
Те же недостатки и у прочих антидепрессантов плюс возможность появления гипертонии, бессонницы, головных болей, повреждения клеток печени, нарушения ритмов сердца, инфаркта и т. д. Кроме того, антидепрессанты могут стать причиной понижения половой функции, которое возникает у 30–40 % принимающих эти препараты. В общем, до сих пор человечество не изобрело никаких средств от депрессии, более безопасных и менее чуждых естественным физиологическим процессам, чем алкоголь.
Основная проблема употребления этого незаменимого антидепрессанта — так рассчитать дозу, чтобы не перейти к фармакологическому эффекту.
Но ведь и синтетические препараты отличаются аналогичным действием: грань между лекарственным и токсичным эффектом узка и неопределенна. И вдобавок барбитураты, принятые в сочетании с алкоголем, оказываются в десятки раз более ядовитыми. И часто приводят к отравлениям. Среди всех регистрируемых отравлений лекарствами несчастные случаи (или попытки самоубийства) с участием барбитуратов занимают первое место.
Узкий дозовый диапазон — не исключение среди лекарственных препаратов. А если толерантность растет, дозы повышаются, легко однажды переступить черту, отделяющую лечение от болезни. Поэтому с дозировкой и лекарства, и алкоголя надо быть очень осторожным. Но эта особенность сильнодействующих средств не умаляет их заслуг перед человечеством. И у алкоголя такие заслуги есть! О некоторых мы узнали совсем недавно. В частности, считалось: алкоголь оказывает на сердечно-сосудистую систему безусловно отрицательное влияние. И вдруг выясняется, что это не так. Безусловная истина подверглась пересмотру из-за так называемого «французского парадокса»: несмотря на высокий уровень факторов риска — таких, как повышенный уровень холестерина в крови, высокое потребление жира, гипертонию и диабет, у французских мужчин самый низкий уровень смертности от сердечно-сосудистых заболеваний среди жителей западных индустриальных стран (на 36 % ниже, чем в США, и на 39 % ниже, чем в Англии). Исследователи пришли к выводу, что это обусловлено умеренным и длительным потреблением вина. Как выяснилось, такое потребление уменьшает риск ишемической болезни сердца.
А ведь это заболевание коронарных артерий — первая по частоте причина смерти в развитых странах, она составляет 25 % смертности от всех причин. В ее основе лежит атеросклероз: на внутренней поверхности артерий образуются атероматозные бляшки из тромбоцитов, фибрина и различных липопротеинов, содержащих холестерин. Умеренное потребление алкоголя снижает возможность образования тромбов. Причем столовые вина имеют определенное преимущество перед пивом и крепкими напитками за счет присутствия в винах полифенолов. Эти вещества обладают антиоксидантной активностью, что также защищает сосуды сердца от атеросклеротических изменений.
Если читателю покажется, что мы рекламируем столовые вина, поверьте, вы ошибаетесь: согласно оценке Американского Колледжа Кардиологии, умеренно потребляющие алкоголь «имеют на 40–50 % ниже риск возникновение болезни коронарных артерий по сравнению с трезвенниками». Притом в США любой фармацевтический препарат считается эффективным, если он оказывает заметное положительное воздействие на 5 % пациентов. Но по оценке экспертов Управления по контролю за лекарственными средствами США 83 % новых препаратов, выпущенных в 80-е годы, показали «ничтожный эффект или его отсутствие». Выходит, что синтезированные средства в сравнении с натуральными не слишком удачны.
Раньше считали, что алкоголь повышает кровяное давление у больных гипертонией. Но это тоже оказалось неверным предположением — по крайней мере, в отношении умеренного потребления. Артериальное давление не повышается от небольших порций вина.
Есть и другие серьезные заболевания, которые не усугубляет, а облегчает умеренное количество спиртного. При диабете второго типа биохимической основой болезни является нарушение усвоения клетками организма глюкозы. Поскольку глюкоза — основной материал для производства энергии в нейронах мозга, ее недостаток приводит к тому, что производство АТФ в митохондриях снижается. Алкоголь легко проникает в митохондии и восполняет эту недостачу. Поэтому ощущение недостатка энергии и депрессивные состояния, наблюдаемые при диабете, можно уменьшить с помощью спиртных напитков, принятых в точно рассчитанных количествах.
К тому же алкоголь обладает неоценимым свойством: он чрезвычайно калориен. Его энергетическая ценность выше, чем у углеводов и белков и лишь немного уступает жирам. И что в этом хорошего?!! — слышится возмущенный хор читателей, внимательно следящих за весом. Да, около двух третей дневных калорий можно удовлетворить за счет алкоголя. Но! Это будут «пустые» калории. Они используются только в энергетическом метаболизме и не откладываются в виде жира. Жировыми отложениями становятся те закуски и десерты, которые сопровождают прием спиртного. И еще тот сахар, которого более чем достаточно в сверхсладких напитках типа ликеров. Если контролировать «заедание» спиртного сладким и жирным, а также не налегать на всякие «Бейлисы» и «Айриш Кримы», можно существенно уменьшить свой объем, не уменьшая общего числа калорий, потребляемых с едой и питьем. Для диабетиков, в большинстве своем склонных к ожирению, способность алкоголя поставлять «пустые» калории незаменима.
Есть категории населения, особо уязвимые перед стрессом и болезнями. Наше сознание становится все менее резистентным к стрессу по мере старения организма. Иными словами, пожилые люди подвержены депрессиям и легко устают. Одна из причин этого — падение активности энергетического обмена в нейронах мозга. Хронический стресс подавляет иммунную систему, сокращая продолжительность жизни. А продолжительность — самый объективный показатель качества жизни пожилых людей. Кстати, 114-летняя англичанка Ева Моррис на вопрос, в чем секрет ее долголетия, отвечала, что живет так долго благодаря привычке ежедневно выпивать рюмку виски. Еще раз заметим: рюмку, а не бутылку. Той же привычкой отличается и 118-летняя жительница Калифорнии Кармен Ромеро. Правда, она предпочитает текилу. А 101-летняя королева Виктория перед обедом всегда выпивала коктейль джин-мартини «для поднятия тонуса». Ее тонусу и вправду можно было позавидовать. Психоэмоциональный статус людей в возрасте небольшие дозы алкоголя только улучшают.
К тому же наряду с атеросклерозом в старости появляются возрастные изменения психики. Эмоциональность и способность к познанию ослабевают. И нет исследований, доказывающих, что это связано с умеренным потреблением алкоголя. Более того, небольшие дозы спиртного уменьшают риск возникновения болезни Альцгеймера, при которой происходит гибель нейронов. Именно понижение уровня производства энергии в митохондриях вызывает рост болезни Альцгеймера. Начальным этапом генетически запрограммированной гибели клеток становится является падение выработки АТФ митохондриями. Можно сказать, алкоголь защищает нейроны от увядания, вызванного старением.
А как же цирроз печени? — спросят нас. Как же гибель людей в дорожных авариях по вине пьяных водителей? Да, у 8-16 % (по другим данным, у 15–30 %) алкоголиков случается цирроз печени. Но у людей, умеренно пьющих, частота возникновения цирроза печени такая же, как у людей, не пьющих ни капли. Что же касается ДТП, то попробуем разобраться, где здесь причина, а где следствие.
Возможно, сама готовность управлять автомобилем в нетрезвом виде является маркером асоциального поведения: человек, не желающий соблюдать правила и законы, нарушает их и в пьяном, и в трезвом состоянии.
Алкоголь, как и все психотропные препараты, замедляет реакции и ослабляет внимание. И только определенный тип людей садится за руль в состоянии, неподходящем для вождения.
Ряд исследований выявил так называемый «субтип водителя, склонного к вождению в нетрезвом состоянии». Представители этого субтипа и в трезвом виде отличаются высоким уровнем неприязненного отношения к людям, раздражительности, рискованного поведения и агрессивности. Часть из них, вероятно, имеет врожденное расстройство поведения, называемое «дефицит внимания и гиперактивность», которое наблюдается, например, у 5 % населения США. При этом расстройстве наблюдается пониженная продукция АТФ в нейронах, нервозность и симптомы депрессии. Подобное состояние может вызвать повышенную потребность в алкоголе. ДТП провоцирует не алкоголь, а индивид, не желающий или не умеющий контролировать свое поведение.
И, наконец, самое странное сообщение: в Дании рекомендацию «Не употреблять алкоголь во время беременности» изменили на «Воздержаться, по возможности, от алкоголя во время беременности; никогда не употреблять более одного бокала вина в день и не употреблять алкоголь каждый день». Есть разница, верно?
…И с нечеловеческим
Это как-то странно контрастирует с представлениями, которые нам внушают в ходе антиалкогольных проповедей: никто не должен пить нисколько, а если пьет, то неминуемо сопьется. Оказывается, не всегда правы родители, которые, как увидят в руках своего ребенка банку с энергосодержащим (и спиртосодержащим заодно) напитком, тут же набрасываются на чадо с кулаками (вариант: изводят его нытьем), причем без всяких скидок на возраст? Оказывается, великовозрастные дети (лет этак тридцати плюс-минут пятилетка) вполне могут испытывать естественную, пардон, физиологическую нужду в алкоголе?
Весь вопрос в том, насколько велика потребность организма в алкоголе. Чем она обусловлена? Положительным эффектом умеренного потребления. Но ведь существует и отрицательный эффект? Да. И выражается он, главным образом, в неподконтрольном потреблении алкоголя. Это когда выпивка принимает повторяющийся и навязчивый характер: человек думает исключительно об алкоголе, его настроение четко связано с возможностью или невозможностью выпить, он стремится к выпивке, несмотря ни на какие преграды, включая не только социальную, но и физическую опасность.
Индивида на грани зависимости не останавливает вероятность отравления некачественным спиртным, он забывает даже о том, что в данный момент лечится препаратами, несовместимыми с алкоголем. А значит, как предупреждал доктор Ливси: «Слово «ром» и слово «смерть» для вас означают одно и то же»!
Появление обсессивно-компульсивного желания выпить — симптом того, что в недрах сознания рождается зависимость.
Законный вопрос: у кого именно она рождается? Итак, пришло время упомянуть о тех, кто, в силу наследственных факторов, должен воздерживаться от алкоголя и до, и во время, и после беременности, и даже в том случае, если индивиду беременность не грозит в силу его принадлежности к мужскому полу.
Дело в том, что психологическая зависимость — только одна сторона проблемы. Развитие пристрастия к психотропным веществам представляет собой сложный процесс, в который включаются многие элементы: личностная уязвимость и влияние окружающей среды, уникальные биохимические свойства различных психоактивных веществ и реакций организма. Роль, которую играет каждая из составляющих, до конца не выяснена. Вероятно, эти роли различны для каждого отдельного человека. Но для врожденных алкоголиков опасность неизменно составляет 100 % и ни на йоту меньше.
Врожденная предрасположенность к алкоголизму — не страшилка и не пропагандистский миф. Это хроническая, прогрессирующая, неизлечимая болезнь. Такая же, как диабет или гипертония. Притом, что никто в здравом уме и ясной памяти не пожелает стать ни диабетиком, ни гипертоником. А алкоголиком? Как ни странно, социокультурный фактор не дает на этот вопрос однозначно отрицательного ответа. Маясь в извечной путанице между причиной и следствием, общественное сознание ухитрилось поменять их местами: алкоголизм представляется залогом творческой натуры, а пьянство — верным спутником креатива. В предыдущей главе мы уже писали об этой идее, которая, как сказал журналист Акрам Муртазаев, «овладевает массами в извращенной форме». Благодаря этому гармоничному слиянию легковерия и предвзятости многие убеждены, что алкоголизм есть показатель таланта.
Тяга к спиртному — тяжелый побочный эффект, а отнюдь не первоисточник таланта. Этот эффект порождает чрезмерная сензитивность, амбициозность и импульсивность, присущая большинству талантливых людей.
К сожалению, эмоционально богатая натура также является и эмоционально уязвимой перед стрессом. А поскольку наилучшим (и самым популярным) средством от стресса в России является спиртное, чувствительная натура рано или поздно применяет это лекарство. Притом ничего не зная (!) о сущности действия алкоголя на мозг, не имея представления о различном эффекте, наступающем после умеренных и повышенных доз. И практически каждый из «начинающих» делает стандартный, но оттого еще более неверный вывод: чем больше спиртного, тем лучше самочувствие. Впрочем, даже если не принимать в расчет завтрашнее утро и всю гамму разновидностей похмельного синдрома («черный гоблин», «швейная машинка», «атомная бомба» и прочие утренние «бонусы»), все равно фармакологический эффект, неизбежный после большой дозы алкоголя, подъемом самоощущения не назовешь. Скорее уж наоборот. Безобразная болтанка, безобразное поведение, безобразные воспоминания и еще более безобразные повествования о том, как вчера погуляли… Почему же первый негативный опыт не заставляет раз и навсегда прекратить эти «эксперименты на человеке»?
Потому, что алкогольная зависимость, по сути своей — явление иррациональное. Она умело маскируется подо что-то другое и чаще всего — под общительность, бесконфликтность, обаяние. Словом, под все те качества, которые позволяют нам влиться в компанию и стать «своим» для некоторого числа людей, пусть даже равнодушных. Недаром итальянцы говорят: «Никто не хочет быть одиноким даже в раю». А уж в земной-то жизни и подавно.
Происходит это слияние с компанией (нередко чреватое формированием если не зависимости, то серьезного расстройства) приблизительно так:
1) после первого (как правило, не слишком удачного) употребления спиртного подсознание выдает на-гора рациональное (в плане психологической защиты) убеждение типа «нехорошо разрушать компанию»;
2) самоутверждение в компании требует повышенного конформизма, то есть следования некой общей традиции, а большинство подростково-юношеских традиций буквально простроено на так называемом «студенческом пьянстве»;
3) постепенно организм привыкает ко вкусу спиртного низкого качества и к побочным эффектам вроде похмелья;
4) оформившись, привычка топить стресс в морях спиртного приобретает четкий, однообразный, почти ритуальный вид;
5) психологические защиты — каждая по-своему — усугубляют положение, скрывая реальную ситуацию от сознания жертвы.
Да, личность превращается в жертву. Теперь не она контролирует тягу к спиртному (или наркотику), а, наоборот, тяга контролирует личность. И результаты этого контроля внесены в определители расстройств, связанных с химической зависимостью. Вот как выглядит последующая стадия формирования аддикции:
1) возникает толерантность, определяемая одним из следующих симптомов:
— имеет место потребность в заметно возросших количествах вещества, необходимого для наступления интоксикации или желаемого эффекта;
— имеет место значительное снижение эффекта при дальнейшем употреблении одного и того же количества вещества;
2) при отсутствии указанного вещества развивается абстиненция (она же ломка) со следующими симптомами:
— характерный синдром отмены препарата (выражается в моторном возбуждении, потливости, тревоге, напряжении, отсутствии аппетита, тошноте, рвоте, судорогах, бреде со слуховыми или зрительными галлюцинациями);
— во избежание или для облегчения синдрома отмены употребляется то же или близко родственное вещество;
— вещество часто употребляется в больших количествах или дольше, чем предполагалось изначально;
— существует настойчивое желание или безуспешные попытки снизить или проконтролировать употребление препарата;
— индивид тратит много времени на деятельность, необходимую для получения, употребления вещества или высвобождения от его воздействия;
— индивид полностью отказывается или сокращает объем важной социальной деятельности, в которой участвовал раньше.
3) употребление рокового вещества продолжается вопреки осведомленности индивида о наличии стойкого или периодически возвращающегося физического или психологического нарушения, которое наверняка было вызвано или усилено приемом этого вещества.
Повторение вышеперечисленных явлений на протяжении 12 месяцев означает, что возникла химическая зависимость.
В случае, если зависимость как таковая не сформировалась, но есть серьезное нарушение или мощный стресс, дело может ограничиться следующими признаками:
1) употребление «по случаю» химического вещества, которое препятствует выполнению важных ролевых обязанностей на работе, в учебе или в быту;
2) употребление упомянутого вещества в ситуациях, когда это представляет опасность;
3) возникновение трудностей юридического характера в связи с употреблением этого вещества;
4) продолжение употребления, несмотря на наличие постоянных или регулярно случающихся социальных или межличностных проблем, вызванных или усугубленных этой привычкой;
5) тем не менее, у индивида нет симптомов нарушений, соответствующих критериям химической зависимости от вещества данного класса.
Это состояние можно назвать тяжелым, опасным, но далеко не безнадежным.
Исход борьбы с этим расстройством определяется тем, что «противоположная сторона» (врачи, близкие, друзья) может предложить аддикту в качестве замены для вещества, приносящего «химическое удовольствие». Если отыщется что-нибудь ценное — социальные перспективы, близкие отношения, интересная работа и т. п. — войну может выиграть жизнь. И смерть, вполне узнаваемая под маской аддикции, будет вынуждена отступить.
Шансы на победу увеличивает непосредственное участие предмета спора — так называемой «алкогольной личности» (то есть индивида, который всем остальным паттернам защиты от стресса предпочел употребление алкоголя). Если аддикт не заинтересован в собственном выздоровлении и безучастен к попыткам его спасти, вряд ли эти попытки будут успешны. Чтобы переманить «алкогольную личность» на свою сторону, надо учесть некоторые сведения. В частности, помните: эмоциональные составляющие, из которых складывается индивидуальность такого типа, имеют много общего с «аддиктивной личностью» как таковой.
«Алкогольной» и «аддиктивной личности» одинаково свойственны эмоциональная незрелость, чрезмерные амбиции, обида на весь мир, ощущение собственной неполноценности в случае неудачи, неспособность переносить фрустрацию, импульсивность и агрессивность…
В общем, как пел Сережа Сыроежкин в фильме «Приключения Электроника»:
«Чтоб стать, говорят, человеком,
Шагать надо в ногу с веком.
А мы не хотим шагать,
Нам хочется гулять!»
В результате получается нехитрый, но чрезвычайно неприятный вывод: если человек входит в мир порывистым, нетерпеливым, жадным и беспокойным, а также неподготовленным ни к ожиданию, ни к отказам, ни к рутине — его шансы впасть в аддикцию существенно возрастают. На первый взгляд, молодежь — и нынешняя, и давешняя, и какая угодно — так или иначе обладает вышеперечисленными качествами. Но все-таки кому-то хватает сил справиться с собой и со своими проблемами, а кому-то — нет. И потребность в антидепрессанте растет и растет — до тех пор, пока не начнет разрушаться личностная сущность.
Кто заболеет, а кто уцелеет, решают не только паттерны сопротивления стрессу и фрустрации. Да, они помогают отстоять личность подростка в «минуту жизни трудную», когда взрослая жизнь испытывает молодого человека на прочность. Но психологический фактор — не единственное условие. Существуют еще и биологические параметры, которые не поддаются изменению. Наше тело может хранить в себе болезнь — и достаточно провокации, чтобы процесс разрушения пошел. А кстати, в чем он состоит, этот процесс?
При алкоголизме и наркомании параллельно психической зависимости обязательно формируется и зависимость химическая. В его основе лежит нейрохимическая реакция, связанная со способностью алкоголя и некоторых наркотиков активизировать нейротрансмиттеры — «проводники наслаждения».
Наркотические вещества влияют на так называемый мезокортиколимбический допаминовый проводящий путь (МКЛП), который состоит из нервных клеток, расположенных в среднем мозге и соединяющихся с другими мозговыми центрами, в частности с nucleus accumbens. Зачем все эти подробности? Затем же, зачем и всегда. Дабы вам, уважаемые читатели, не казалось, что мы вас попусту запугиваем.
Электрическая стимуляция упомянутой области мозга вызывает эйфорию такой силы, что не только крысы — люди доводили себя до смерти от истощения, снова и снова нажимая на кнопку электростимулятора. В свое время нескольким больным эпилепсией было решено вживить электроды в мозг (для снятия приближающегося припадка электрическим разрядом малой силы, а не для того, чтобы порадовать бедолаг). А вышло так, что операции прошли неудачно. Или удачно, но не в медицинском смысле. Обнаружив волшебные свойства заветной кнопки, прооперированные переставали следить за собой, заниматься делами и даже принимать пищу. Некоторым пришлось изъять электроды против их желания, чтобы предотвратить летальный исход.
Можно сказать, они подсели на самый чистый наркотик из всех существующих — на электрический ток. На самую стерильную смерть. Неужели же «электрические наркоманы» совсем не сопротивлялись? Ну, они все-таки были людьми, а не крысами. Они сетовали на свое состояние и даже просили их избавить от электрического наваждения. И постоянно просили перенести операцию — хоть на один день. Никак не решались отказаться от личной «кнопки счастья». Потому что бороться с собственным мозгом трудно.
Зоны, затронутые МКЛП, отвечают за такие функции, как контроль над эмоциями, память и получение удовлетворения. Всё, как нарочно, в одном клубке. Поэтому наркотик, влияя на МКЛП, сразу убивает трех зайцев и одного аддикта: вызывает огромное, буквально неземное наслаждение, активизирует мозговую систему вознаграждения и формирует подкрепление нового навыка. Короче, и увидел аддикт, что это хорошо. Так хорошо, что больше ничего и не надо. И пошел себе аддикт прямым путем к привыканию, толерантности, увеличению дозы и разрушению личности. Здесь никакой силы воли недостанет, чтобы воздержаться. К тому же потенциальные аддикты для воздержания попросту не созданы.
Люди, обладающие предрасположенностью к алкоголизму и наркомании, по многим параметрам отличаются от менее восприимчивых натур.
Генетический фактор влияет и на сам МКЛП, делая его более возбудимым. В этих случаях энцефалография выявляет разные типы альфа-волн, химические стимуляторы лучше снимают стресс, физиологические реакции более выражены, чем у лиц с низкой предрасположенностью. Поэтому представителям группы повышенного риска достаточно подвергнуться воздействию алкоголя и наркотиков, чтобы возникла непреодолимая тяга. Настолько мощная, что ее уже нельзя снять волевым усилием.
Существует еще одна теория относительно органической особенности, вызывающей предрасположенность к алкоголизму. 10 лет назад американскими учеными было выявлено вещество под названием тетрагидроизохинолин (сокращенно THIQ), которое формируется в организме из героина и иногда — из алкоголя. Как мы уже писали, у большинства людей алкоголь, попав в тело, постепенно превращается в ацетальдегид. Это очень токсичное вещество, но, к счастью, оно не накапливается, а преобразуется в уксусную кислоту и затем — в карбон диоксид и воду. Эти конечные продукты выводятся через почки и легкие. А у людей с врожденной предрасположенностью к алкоголизму часть ацетальдегида попадает в мозг, где он в результате сложного химического процесса преобразуется в THIQ. Чем это вещество опасно? Силой воздействия и трудностью обнаружения. Невозможно предсказать, в чьем организме THIQ может образоваться из алкоголя, а в чьем — нет.
Притом, что THIQ способен сделать алкоголиком даже крысу-трезвенницу, категорически отказывающуюся от спирта, растворенного в воде. После одной инъекции THIQ эти животные не только охотно пили алкоголь, но и сами его искали. Почему их вкусы поменялись так быстро — без постепенного научения, без длительного привыкания? Потому что теперь в мозгу крысы присутствовал THIQ. И это вещество неустанно требовало пополнения запасов. Аналогичные опыты были проведены на обезьянах, и выяснилось, что приматы, «не употреблявшие» по 5–7 лет, тем не менее не утратили своей «копилки» с THIQ. А значит, им было бы достаточно одной дозы спиртного, чтобы вернуться к прежнему аддиктивному поведению. Так же и алкоголику, чей мозг способен производить и накапливать «внутренний наркотик», не нужно долго разговляться, если критическая масса THIQ уже присутствует в клетках мозга.
Науке до сих пор не известно, какое именно количество тетрагидроизохинолина требуется человеку, чтобы впасть в алкогольную зависимость, по силе сравнимую с героиновой. Ведь поначалу обладатели роковой способности вырабатывать THIQ не преступают грани уже упомянутого выше (и весьма полезного — для неалкоголиков, конечно) умеренного потребления: банка пива перед телевизором, несколько рюмок на крестины-именины, а если и выпивают более основательно, то не больше двух-трех раз в год. По самым строгим медицинским меркам — ничего криминального. И все-таки однажды индивид, в чьем мозгу сформировалась бомба замедленного действия, почувствует тягу к спиртному с такой же силой, с какой героиноман чувствует тягу к «джонке». И уже не сможет сопротивляться. Но когда именно это случится — предугадать нельзя. В общем, все та же русская рулетка — только не с огнестрельным оружием, а с химическим.
Проповедовать легко, обосновать трудно
Из всего сказанного выше большинство читателей, вероятно, сделает вывод: предупреждать легче, чем лечить, поэтому надо своевременно заняться профилактикой возникновения психологической зависимости. Уберечь своего ребенка от этой напасти во что бы то ни стало! Что ж, профилактика — дело хорошее. Возразить против нее язык не повернется. Только бы социокультурный фактор не подгадил. Ведь он у нас в России вмешивается во всякое хорошее дело со своим негативным влиянием. Вот и сейчас тоже… Мы, россияне, не американцы, у которых по семь сеансов на неделе у семи психоаналитиков, а на вечер воскресенья — занятия йогой для полного примирения с жизнью. Мы все болезни, в том числе и неврозы-психозы привыкли не предупреждать и даже не лечить — до тех пор, пока совсем невмоготу не станет. Мы его, дискомфорт этот душевный, знаешь, как выводим?
Знаем. Именно поэтому и обращаемся к читателю: вспомните все сказанное выше по поводу психологии неизбежности. И то, что касается отрицания, и то, что касается внутреннего оправдания. А на базе этих сведений постарайтесь сделать соответствующие умозаключения. Например, о том, что ресурс времени не просто ограничен — он весьма невелик, поэтому убеждать себя, заметив признаки развивающейся аддикции: «С моим ребенком это случится не может! Почему? Потому, что не может!» — пустые хлопоты или, хуже того, опасные игры. Сделайте также вывод о том, что в психологической игре наш собственный разум может играть против нас. Особенно если играет в защите. Когда опасность оказывается слишком велика или слишком близка, подсознание включает режим экономии когнитивной энергии, задействовав лживые утешения, хрупкие иллюзии, лекарства пострашнее болезни и бессмысленные надежды типа «само пройдет».
На серьезную опасность (если, например, вы заметили у близкого человека аддиктивные проявления) нельзя реагировать спонтанно: это приведет вас и вашу семью к психологической игре.
Кстати, психологические игры среди аддиктов и соаддиктов весьма и весьма востребованы. В этих играх, как мы уже упоминали, задействованы не только психологически зависимые личности, но и родня, и лечащие врачи, и друзья, а то и коллеги по группе психотерапии. Каждый исполняет роль в спектакле, общая идея которого столь же несложна, сколь возмутительна: алкоголик убеждает всех и сам себя, что его поведение не только допустимо, но и… желательно. Ведь он такой важный человек, от него столько всего зависит: деятельность разных государственных учреждений, в основном вытрезвителей и «Скорой»; занятость милиции и медперсонала, барменов и психологов; бурная, увлекательная жизнь родных и близких — ну чем бы они заполнили свое время, кабы не мое пьянство? Померли бы от скуки или в летаргию впали. Мхом бы поросли. Зато я им расслабиться не дам! Они у меня жизнь проведут в вечном тонусе! И отвратительнее всего то, что алкоголик… прав.
Описанная в предыдущей главе игра «Алкоголик» (другое название — «Пьяница и Сука») предполагает бесконечное возобновление игры не только по требованию главного «персонажа» — Алкоголика, но и по желанию его «соучастников» — Спасителя и Преследователя. Те, в свою очередь, могут играть в собственные игры («Славный малый» и «Посмотри, что ты со мной сделал!» — содержание игр соответствует названиям). Чем дольше длится игра, тем основательнее становятся навыки участников. Они даже начинают находить в ужасающей атмосфере, созданной вокруг себя Алкоголиком, положительные черты. И в частности, некую иррациональную гармонию. Теперь, когда игроки обнаружили возможности для психологического и социального выигрыша, они встроены в структуру событий и не хотят радикальных перемен. Разве что по мелочи: чуть уменьшить затраты алкоголика на спиртное, чуть улучшить его настроение в моменты трезвости, чуть ослабить его агрессивные проявления… А в целом ничего менять не надо.
Мышление заядлых игроков в психологические игры отличается от мышления независимой личности, которая дорожит свободой выбора. В сущности, игрокам не требуется свобода, им требуется слегка прибавить фарту.
Неужели вы согласны на то, чтобы годами метаться от роли Спасителя к роли Преследователя, теряя время и все основательнее втягиваясь в круговорот запрограммированных действий и ситуаций? А ведь так и будет, если психологическую защиту не контролировать. Под влиянием требований защиты личность ведет себя стандартно. Поэтому действия и намерения защищающегося человека просчитать легко. И вскоре противник загоняет его в ловушку.
К вопросу о противнике: в психологической игре участвуют не только ваше окружение, в ней еще участвуете вы… и вы. Точнее, ваш разум и ваши эмоции. Но эмоции могут работать на подсознательные стремления, на подспудные желания, а тем дела нет до ваших осознанных планов и установок. Поэтому эмоции могут пренебречь очень важной целью ради сиюминутной разрядки. Так, собственно, и начинается любая психологическая игра: личность уверена, что решает одну задачу, а тем временем ее подсознание решает другую — и не одну. Разумеется, после заслуженной неудачи личность постарается переложить вину за свое фиаско на неблагоприятные обстоятельства или вредные влияния со стороны. Хотя главного противника стоит искать не во внешнем, а во внутреннем мире.
Итак, первый противник выявлен: эмоциональная сфера, преследующая цели, отличные от тех, которые поставлены и одобрены рациональным мышлением. Вторым противником может оказаться самый близкий человек, досконально знающий ваши привычки, страхи и желания. Противостоять ему очень трудно. Вот отчего, осознав, что родные вами манипулируют, постарайтесь не впадать в отчаяние. Поймите: ими тоже манипулируют. Их собственные неукротимые желания и все те же механизмы психологической защиты.
Сколь ни безжалостно это звучит, многие люди используют своих близких как живой щит (вариант: как золотую рыбку), если не могут (вариант: не хотят) решить проблему самостоятельно. Зависимый индивид не задумываясь идет на многие прегрешения не только против морали и нравственности, но и против любви и дружбы, лишь бы обеспечить себе необходимые условия существования: кров, пищу и средства для покупки алкоголя или наркотиков. И бесполезно возмущаться, задавать вопросы типа «Как ты мог?!!» Прав был Шопенгауэр: «Проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно».
Те, кто вступил на тропу зависимости, первым делом вычеркивает из своей системы ценностей само понятие о человеческих взаимоотношениях. Между ним и другими людьми теперь всегда будет стоять «волшебный помощник».
Притом, что «аморальный кодекс аддикта» не предполагает ни сочувствия чужим проблемам, ни уважения к чужой собственности. Даже если эти «чужие» для аддикта как раз свои: мамы-папы, сестры-братья, дяди-тети, друзья-приятели… Проповедуй — не проповедуй, его не убедишь, не растрогаешь, не исправишь, не пристыдишь.
А пристыдишь — только хуже будет, как показывают исследования, посвященные действию стыда и вины. Унижения, укоры и угрозы отправляют зависимую личность прямиком по маршруту, намеченному спиралью стыда. Может быть, он все это заслужил. И даже вероятнее всего заслужил. Но он не в силах контролировать свое поведение (или не верит, что это вообще можно контролировать). А потому он и не подумает исправляться. Зато выстроит еще одну «линию обороны» и отгородится от надоевших проповедей и проповедников очередным слоем ярости, бесстыдства, отрицания и т. п.
В общем, придется искать другие пути и другие методики. И лучше всего освоить азы профилактики.
Некоторым кажется, что профилактика похожа на прививку, которую следует сделать всем и забыть о проблеме как таковой. К сожалению, прививки от алкоголизма не существует. Но есть исследования, посвященные отличительным признакам «группы риска». Таких признаков несколько, и они уже описаны в предшествующих разделах. Сейчас мы повторим их, чтобы лучше запомнить:
1) наследственный фактор: при наличии одного родителя-алкоголика частота алкоголизма среди мужчин повышается с 11,4 % (среди детей непьющих родителей) до 29,5 %, а в случае алкоголизма обоих родителей этот показатель возрастает до 41,2 %; среди женщин, чьи родители не были алкоголиками, уровень пристрастившихся к алкоголю составляет всего 5 %, но если один из родителей алкоголик, уровень вырастает до 9,5 %, если оба — до 25 %; следовательно, тем, у кого имеются близкие родственники-алкоголики, лучше воздержаться от метода «проб и ошибок» в отношении спиртного и с юных лет жестко ограничить потребление алкоголя;
2) если с опасной наследственностью сочетается определенный рисунок личности, вероятность формирования алкоголизма растет; этот рисунок состоит из следующих черт: импульсивность, склонность к отчаянному риску, эмоциональная неустойчивость, затруднения при планировании и организации своих действий, проблемы с прогнозированием последствий своих поступков, ряд психологических проблем, связанных с инфантилизмом и уязвимостью;
3) отдельные психологические установки и физические особенности организма могут усилить тягу к алкоголю и укрепить веру в его всемогущество: врожденная повышенная потребность в алкоголе, склонность к депрессивным состояниям, представление о положительном воздействии алкоголя в периоды стресса, восприятие алкоголя как вознаграждения, более выраженные физиологические реакции на алкоголь, большая вероятность развития толерантности.
Последний пункт, вероятно, требует разъяснения. Приведем в качестве примера этнические особенности влияния алкоголя на человеческий организм. Для людей азиатского и эскимосского происхождения характерен феномен, получивший название «реакции алкогольного прилива»: после приема алкоголя у большинства представителей этих народов возникает реакция гиперчувствительности, выраженная в покраснении кожи, в падении артериального давления, в учащенном сердцебиении и тошноте. Это связано с мутацией фермента, который стимулирует расщепление молекул спирта в печени. Такая восприимчивость к алкоголю заставляет людей спиваться с космической скоростью. Но если социокультурный фактор — религиозный запрет на употребление спиртного — долгие века сдерживал алкоголизацию Востока и сдерживает ее сейчас, то северные народы серьезно пострадали от алкоголизма. То же происходит и с людьми, чей организм не по этническим, а по индивидуальным причинам особенно чутко реагирует на алкоголь: раз почувствовав это ощущение, им бывает очень трудно (а то и невозможно) избавиться от возникшей тяги.
Те, у кого имеется полный набор «базовых особенностей алкоголика», должны быть очень осторожны. Примерно так же, как осторожны аллергики, всю жизнь избегающие определенных продуктов, лекарств, растений и животных.
И так же, как не стоит комплексовать аллергику, вовек не евшему клубники, не стоит комплексовать и тем, чей организм гиперчувствителен к алкоголю. Ну нельзя мне этого и все! Это не слабость, это осмысленное поведение. Если кому непонятно, что такое «осмысленное», это его проблемы, а не мои. Примерно такую позицию следует занять подросткам из группы риска, чтобы не сдаться под прессингом окружения, уговаривающего «разок попробовать».
Вообще, среди психологических факторов, которые могут привести к употреблению психоактивных веществ, на первом месте стоит влияние значимых, авторитетных персон (как правило, из числа сверстников или людей ненамного старше). Вот список этих факторов:
1) зависимость личностного реагирования, межличностного общения и Я-концепции от влияния «авторитетных» сверстников;
2) стремление реализовать эмоции в непосредственное поведение, минуя процесс рационального осознания и принятия решения;
3) игнорирование системы социальных установок и ролей;
4) не соответствующая возрасту некомпетентность в вопросах общения, несформированная самооценка, зависимость ее от мнения окружающих;
5) отсутствие стремления к конструктивному разрешению проблемных и конфликтных ситуаций;
6) отсутствие определенного представления о жизненных целях;
7) размытость идеального и реального образа «Я»;
8) неосознанный, часто парадоксально проявляющийся в поведении «призыв о помощи», направленный к членам семьи и окружающим.
Проще говоря, желание общаться, быть спонтанным, действовать по наитию, подчиняться импульсам и все-таки нравиться окружающим — вот что заставляет человека совершать самые нелепые и опасные поступки. Проблема интеграции в общество себе подобных давит на сознание школьника, студента — словом, совсем молодого человека — с силой парового пресса. Именно эта проблема нередко ставит личность перед ужасной дилеммой: пробовать или не пробовать «средство интеграции», доказывать или не доказывать, что ты крутой и продвинутый.
Как правило, это происходит на рубеже между школьными и студенческими годами. А в целом традиции студенческого пьянства уходят корнями в средневековье. В процессе неумеренного потребления горячительного молодой организм методом тыка познает «свою меру» и свои предпочтения. Каждый подросток желает знать, чего и сколько он может выпить с максимальным прямым эффектом и с минимальным побочным. Но для кого-то этот опыт оказывается губительным. Потому что для него ответ один: «Ничего и нисколько». Для представителей группы повышенного риска это единственный правильный (хотя и очень неприятный) вариант.
Алкоголь вдвойне коварен с теми, кто к нему предрасположен. Он ненадолго дает индивиду почувствовать себя душой компании и славным малым, но довольно быстро превращает его в изгоя, в лузера и аутсайдера. И те же, кто еще недавно уговаривали его выпить «по маленькой», брезгливо морщась, замечают: «Не будем его звать, а то опять нажрется…»
Между тем проблема межличностных контактов в современном мире стоит настолько остро, что мы буквально голову теряем в попытках обрести надежный круг общения.
Когда Сережа был маленьким, то у многочисленной родни на семейных торжествах было любимым развлечением гадать насчет его будущего. Дядя говорил, что Сережа станет ученым, как дедушка-академик, их с Сережиным папой общий отец. А как же иначе? У парня несомненные математические способности. Мама с бабушкой уверяли, что мальчик станет музыкантом. Обе они, каждая в свое время, страстно и безрезультатно насиловали пианино и непременно желали, чтобы Сережа продолжил эту старинную семейную традицию. Тем более, что у ребенка подходящая рука и такая беглость пальцев. Сережин папа-физик, всю жизнь платонически любивший поэзию, в дискуссиях участия не принимал, но твердо вознамерился вырастить из сына лирического поэта. А дедушка-академик, мужчина маленького роста и крайне щуплого телосложения, восторженно глядя на внука, объявлял, что уж этот мальчик точно вырастет бугаем метра два ростом и любимцем женщин. Словом никто из любящей родни даже в самом страшном сне представить себе не мог, что этот чудесный ребенок вырастет и станет… обыкновенным алкоголиком.
Неприятности начались с первых шагов Сережиной самостоятельности. То есть после поступления в университет. Студенческая жизнь утянула юношу с головой. Ребята в группе попались веселые, отвязные, и Сергей, само собой, отставать не хотел. Ему не терпелось всем показать, что он нормальный пацан, свой в доску. Правда, он не знал как. Супермен в Сережином понимании рисовался смутно. В кино робкий задолбанный мальчик переодевался в специальный костюм и носился, как майский жук с реактивным двигателем, туда-сюда, норовя совершить что-нибудь общественно полезное. Неудачный пример для подражания. Настоящий мачо, по мнению Сережи, должен быть слегка асоциальным: пить как конь, ржать как два коня, привлекать внимание женщин и класть на все с прибором. Воплотить свою идею в жизнь Сережа попытался на дне рождения у однокурсника. Начал с водки, запил парой стаканов крепленого, на подъеме подвалил к девчонкам, те его отшили, обиделся, махнул еще пару стаканов, стало пофигу, добавил еще — захотелось возвестить о себе миру, но не смог, потому что стало тошнить, а потом уже Сережа ничего не помнил. Девочки после деликатно объяснили: «Изобразил Аннушку Вырубову». Друзьям пришлось звонить Сереже домой и предупреждать родителей, что их сын появится завтра. Со временем такие инциденты стали происходить с регулярной частотой. После вечеринок Сережа либо где-нибудь заночевывал, потому что уже мог передвигаться самостоятельно, либо друзья транспортировали его домой на себе и сдавали на руки папе с мамой.
Вскоре родители проанализировали ситуацию и сделали печальный вывод: их сын попал в плохую компанию, его спаивают. Вспоминался какой-то фольклор из их собственного детства: «Но мне, непьющему тогда еще, попались пьющие товарищи». Других объяснений для Сережиного поведения у мамы с папой не нашлось. Ведь в их большой дружной семье такого рода традиций и в помине не было. А Сережа не какой-нибудь отщепенец, он воспитанный, талантливый, и хорошо учится. Только девушки у него нет. Попробовали ненавязчиво знакомить сына с дочками своих знакомых. Но даже если у Сергея завязывались с девушками какие-то контакты, то дальше пары встреч они не продолжались. В отношениях с девушками Сережа оказывался совершенно беспомощен. Но это было бы не беда. Нередко среди юношей находятся такие беспомощные зайки, которых девушки с удовольствием опекают. Но Сережа был не тот случай. Он был беспомощен и неприятен. Отношения с противоположным полом оказались странной сферой, где хорошие отметки, спортивные успехи и примерное поведение ничего не значат. После каждого фиаско Сережа надирался. Надо же было как-то отметить очередной провал. А, придя домой, уединялся с отцом в своей комнате, где они заводили разговор по душам о женском коварстве, плавно переходящий в декламацию стихов любимых поэтов. «Все потому, что мальчик тонко чувствует и остро переживает, он не такой как все», — делал выводы отец, не желая понять элементарного: его отпрыску требовалось еще некоторое время побуйствовать спьяну, чтобы потом устать и отключиться. Отцу было тяжело представить, что сын им просто манипулирует, используя его слабости. Поэтому он находил версии, которые его больше устраивали, были ему эмоционально комфортней.
Со временем ребята, с которыми Сережа начинал бурную студенческую жизнь, отдалились от него. Их развела разница в интересах. С прежними друзьями Сергею было как-то тягостно в общении, они мыслили совсем другими категориями и к Сереже относились снисходительно-иронически. К концу университета у Сергея были совсем другие «пьющие товарищи», хорошо проверенные. Правда, когда он надирался, они не заботились о том, чтобы Сережа не мотался пьяным по улице в бессознательном состоянии, они за себя-то отвечали с трудом и при случае могли по-особому подло подставить. Но Сергея это не смущало, напротив, ему было гораздо легче общаться с такими людьми, с ними он себя не стеснялся. О прежних друзьях сына в Сережиной семье говорили шепотом, поджав губы, как о разнузданной неверной бабе: «Совратила и бросила нашего мальчика».
Впрочем девушка у Сережи тоже появилась. Прилипла к нему на какой-то пьянке, да так и осталась. Парень, с которым Катюха пришла на выпивон, поначалу возражал, матерился и даже полез драться, но потом как-то быстро устал, обмяк и решил продемонстрировать широту своей души, отказавшись от дамы сердца, но физиономию Сергею все-таки успел попортить. Так Сергей и пришел в себя: с разбитой рожей и Катькой в обнимку. В общем, идеальный вариант — все сложилось само собой. В университете Катюха была личностью, можно сказать, исторической. Она лет семь училась на «сама уже не помнила каком» факультете, осилив его до третьего курса. Впрочем, учиться ей было некогда, потому что Катюха все время попадала в истории. Она часто увлекалась самыми разными вещами, стремилась познать себя и обрести истину, во всем хотела «дойти до самой сути», но по обыкновению дальше бутылки, койки, истерических излияний и потасовки дело не шло.
Сергею даже внимания на Катюху особо обращать не приходилось. Она сама таскалась за ним повсюду. Где-то качала права, что-то доказывала, несколько раз принародно поддержала словом и делом. И из бестолкового совместного времяпрепровождения нарисовались какие-то отношения. Во всяком случае, Сергей объявил родителям, что нашел женщину, которая его понимает. Он снял квартиру и зажил с Катюхой своим домом.
К этому времени Сергей уже закончил университет. Учился он хорошо, но аспирантуру ему так и не предложили. Родители восприняли это как пощечину, все-таки их сын — внук академика, а Сергею было все равно. Все попытки родни пристроить его на стажировку в европейские университеты, используя связи деда, провалились, Сергей никуда ехать не захотел. Пить дома с Катюхой оказалось очень удобно, гораздо комфортнее и безопаснее чем где-либо. Благодаря своим способностям он устроился в фирму программистом, зарплаты ему хватало на квартиру и жизнь с Катюхой, а больше ему ничего и не хотелось. Когда из-за очередного «инцидента» Сергея выгнали с работы, он довольно скоро устроился работать в другую фирму. Правда, зарплату дали пониже, но ему хватало. Когда вылетел со второй работы, устроился на третью, но пить не бросил. Повода нет. Жизнью своей Сергей доволен.
Мы готовы рисковать и даже подлизываться, чтобы нас признали и полюбили. Это всё издержки индустриального общества, общества индивидуалистов, на пороге которого человечество топчется уже давно, растерянное и нерешительное.
Другая разновидность общества, понемногу уходящая в прошлое — традиционная — предоставляла человеку друзей и знакомых буквально в момент его рождения. Правда, в соответствии с принятыми нормами и стандартами поведения, без всякого интереса к личным пожеланиям новорожденного. Поскольку с лицами «не своего круга» в традиционном социуме либо не общаются вовсе, либо видятся украдкой, втайне от бдительных взоров «общественности». Общество такого типа проводит жесткий кастинг знакомств, хотя личность и может повлиять на окончательный, детальный выбор друга, приятеля, собеседника. И все-таки «судьбоносный» выбор — в частности, выбор брачного партнера — доверяется людям более зрелым, опытным и хладнокровным.
Зато в индустриальном социуме оказывать подобную опеку не принято: четких принципов выбора друзей и знакомых не существует, изначально подходящей компании для представителей любого сословия — тоже. В общем, каждый сам по себе. И если не подсуетится вовремя, так сам по себе и останется.
В социальную среду со столь высоким уровнем бесконтрольности взаимоотношений мы вступили недавно. Всей страной. Мы уже растеряли остатки былых, практически бесполезных моделей общения в традиционном обществе. Хотя успели понять одно: отныне все проблемы придется решать самостоятельно. А это как-то нервирует, беспокоит, пугает. Вот почему мы одержимы желанием нравиться, внушать доверие, излучать обаяние и поражать шармом.
Тем более, что поиски идентичности в юности многих заводят в дебри так называемых истероидных, нарциссических и асоциальных личностных расстройств. О них опять-таки можно прочесть в первой книге, посвященной теме зависимости. Напомним: при таких расстройствах человеку свойственно импульсивное, эмоциональное, эксцентричное поведение, направленное на то, чтобы вызвать у окружающих интерес, а лучше восхищение, взять первенство, оказать давление, получить власть над аудиторией. При этом мнение «публики» игнорируется — демонстративно или даже грубо. Хотя по сути дела индивиды с перечисленными расстройствами весьма зависят от чужого мнения, от похвал, от поддержки со стороны окружения. Эта потребность заставляет их искать общения и манипулировать людьми ради удовлетворения своей потребности в одобрении.
Конечно, взрослый человек с личностным расстройством нуждается в помощи специалиста. Но для подростка такое состояние — лишь очередная «проба себя». Психиолог Вайян сделал следующее наблюдение: «Индивиды с личностными расстройствами нуждаются в уходе, который очень похож на тот, что требуется подросткам. В действительности подростки вообще не нуждаются в терапии: им нужны время и место, чтобы интернализировать (внедрить в сознание, усвоить — Е.К., И.Ц.) то ценное, что предлагают им родители и общество». Вот подростки и интернализируют кому что досталось, не особенно разбираясь — ценное оно или так себе, облико морале секонд хенд.
Что же до грандиозных планов относительно покорения всех сердец и завоевания всех призов, то подросткам сильно мешает застенчивость и неопытность, которая в юном возрасте свойственна всем, даже отъявленным нарциссам. В эти годы чувство достоинства довольно хрупко и неустойчиво. И все в этом возрасте зависят от чужого мнения, а потому боятся сделать что-то не так, нарушить неписаные (или писаные) правила, вызвать иронию, подвергнуться осуждению. Между тем опыта без ошибок не бывает. Попытки продемонстрировать себя и очаровать публику далеко не всегда заканчиваются победой. Значит, рано или поздно каждый человек оказывается предметом насмешек и пересудов. В этот момент и формируются внутренние барьеры, мешающие свободным и полноценным личностным контактам. Их-то и пытаются снять дети, вступающие во взрослую жизнь: растормозиться, расслабиться, снять зажим и хотя бы ненадолго забыть о своем стыде, вине, неловкости и некомпетентности в вопросах общения.
В состоянии опьянения индивид позволяет себе вольности или, хуже того, глупости, воспринимая любое свое безрассудство не просто как должное, а как единственно верное решение. Он чувствует себя храбрым, удачливым и счастливым. Как говорится, «хранит бог пьяных и влюбленных». Ну, насчет влюбленных ничего доподлинно не известно: мировая литература, кажется, поставила себе целью доказать обратное. Но что касается пьяных, то нельзя не заметить: им действительно везет (или везет иллюзорно). Все зависит от воздействия алкоголя на мозг. В малых дозах алкоголь воздействует на «центры наслаждения», которые высвобождают эндогенные опиаты. Возникает эйфория и другие приятные ощущения. В больших дозах алкоголь подавляет выработку глютамата. Поэтому восприимчивость сознания падает: до мозга просто не доходят сигналы о том, что телу неуютно, больно, холодно, как и сигнал о том, что окружающие лица — не самые приятные лица на свете. Ввиду отсутствия негативной информации растет чувство комфорта, а также ощущение собственной состоятельности, повышается самоуважение и даже самолюбование.
Вместе с тем алкоголь, принятый в больших дозах, расслабляет мышцы, притупляет чувства, замедляет реакции. Для водителя автотранспорта такое состояние — верная смерть. Но при «пешем хождении», как ни странно, эффект противоположный. Драки и падения реже заканчиваются переломами или повреждениями мышечной ткани, ссоры не влекут за собой разрыва отношений, опрометчивые поступки не вызывают чувства вины. Поэтому пьяный человек легче переносит травмоопасные обстоятельства — травмоопасные и физически, и морально. Пребывая в оглушенном состоянии, он наслаждается жизнью (поскольку не осознает ни опасностей, ни неудобств), а потому приходит к выводу, что алкоголь «хорошо снимает стресс». Формируется устойчивый паттерн, который, с большой вероятностью, повлечет возникновение зависимости. За такое «приобретение» благодарите свою жажду общения и самоутверждения.
Алкоголь не просто заглушает страхи и уменьшает психологические барьеры — он их растворяет. На время, но без следа.
Но рано или поздно все «положительные качества» опьянения исчезают: больше не возникает ни прилива сил, ни эйфории, ни подавления негативных ощущений. Наоборот, сильно пьющий человек обычно страдает от хронической усталости, сверхчувствительности и депрессии. Чувство собственной состоятельности и значимости ослабевает. Органические изменения накапливаются в мозгу, возникают алкогольные психозы. Человек становится грубым, раздражительным и вспыльчивым, а его поведение — безответственным. Личность распадается и деградирует. Так что алкоголь из стимулятора, «укрепляющего и поддерживающего», превращается в депрессант, угнетающий и психику, и соматику человека. Но потребность в алкоголе по-прежнему поддерживается иллюзиями, что употребление спиртного способно принести кайф, исправить настроение, устранить дискомфорт и вообще «все будет хорошо, я это зна-аю». Только если на ранних стадиях аддикции алкоголь воспринимался как средство, помогающее справиться с негативными переживаниями, то по мере развития психологической зависимости алкоголь превращается в хозяина, определяющего все поведение аддикта.
И представителям молодежи, и их родителям необходимо твердо запомнить ранние предупреждающие признаки проблемного пьянства. Именно они обозначают черту, переходить которую не следует:
1) частое желание — усиление желания выпить, нетерпеливое предвкушение выпивки после работы и пристальное внимание к пополнению «ресурсов»;
2) повышенное потребление — с каждым месяцем человек выпивает все больше и больше (на данном этапе у него может возникнуть беспокойство — тогда он начинает скрывать реальное количество выпитого);
3) экстремальное поведение — совершение необдуманных поступков, из-за которых на следующий день человек испытывает чувство вины и стыда;
4) провалы в памяти — неспособность вспомнить события, имевшие место в период запоя;
5) утреннее пьянство — либо как средство избавиться от похмелья, либо как способ взбодриться перед началом дня.
Это симптомы первой стадии. Надо признать: они рисуют картину, весьма далекую от поведения трезвенника. Но это еще только демонстрация повышенной потребности в алкоголе. И есть вероятность, что при своевременном и грамотном вмешательстве она не перерастет в зависимость.
Вторая стадия формирования аддиктивного расстройства, называемая стадией крушения, выглядит более удручающе: возникают классические симптомы социального плана — прогулы на работе, финансовые и семейные проблемы, изменения в моральном и этическом поведении. Это также начало и физических проблем алкоголика. Поэтому на второй стадии многие аддикты понимают: надо лечиться. А после стадии крушения наступает последняя, хроническая стадия — разрушение организма. Как правило, говоря об алкоголизме, описывают именно эту фазу — как деградацию физическую и психическую. Хотя до такого состояния доживают лишь 3–4 % (!) алкоголиков. Надо пережить слишком долгий срок — 20–25 лет беспробудного пьянства, — чтобы стать «ветераном». Подавляющее большинство аддиктов погибает раньше — в несчастных случаях, автокатастрофах, бытовых разборках и т. п.
На последних стадиях лечить фактически некого: химическая зависимость заставляет человека полностью переродиться. Вам наверняка доводилось смотреть фильмы про вампиров, в которых милый, любящий, вежливый и воспитанный молодой человек (да хоть Бред Питт) после укуса кровавого демона сам становится демоном ничуть не милосерднее своего совратителя. И уже никакие рефлексии, воспоминания о днях невинности вкупе с чувством стыда не возвратят ему утраченной сущности. На стадиях крушения и разрушения ситуация аналогичная.
Даже если процесс развития зависимости удастся остановить, человек никогда не будет прежним. Близким придется привыкать к другой личности, которая почему-то зовется до боли знакомым именем.
Скорее всего, это будет беспомощное, как грудной младенец, и боязливое, как ночной зверек, существо. Во всяком случае, первое время. Индивид, уцелевший в горниле аддикции, вряд ли быстро оправится и довольно долго будет вести себя так, словно с минуты на минуту ожидает вселенской катастрофы. И, вероятно, ему понадобится новый покровитель взамен «волшебного помощника» — алкоголя/наркотика, которого он утратил. Что выберет бывший аддикт в качестве защиты и опоры — веру в бога, в Общество Анонимных Алкоголиков или в голодание по Брэггу — предугадать нельзя. Также высока вероятность перехода с химической зависимости на эмоциональную: никто не гарантирует, что алкоголик в процессе излечения на время или насовсем не «переквалифицируется», например, в гневоголика.
Подробно о гневоголизме и других эмоциональных зависимостях вы можете узнать из книги «Психологическая зависимость: как не разориться, покупая счастье». А сейчас лишь напомним: гневоголизм — психологическая зависимость от агрессивной разрядки, то есть от возможности сорвать злость на близких людях, от скандалов, часто заканчивающихся рукоприкладством, от бытовых разборок на пьяную голову (или на трезвую, но оттого не менее буйных и страшных). Вот уж действительно, выбор так выбор: скандалист или пьяница? Пьяница или скандалист? Если учесть, что для некоторых алкоголиков развитие зависимости начиналось с… требования членов семьи: выпей, расслабься, успокойся, а то ты смурной какой-то, не говоришь, а рявкаешь. Близкие люди предпочитали пьяного, но добродушного родича трезвому, но злобному типу, с которым не хотелось дела иметь (а не то что в родстве состоять). И шаг за шагом, незаметно человек продвигался в сторону аддиктивного расстройства. Хотя окружающие и не понимали, что толкают его на погибель.
Позвольте! — скажет читатель, — Но как же это соотнести с информацией о пользе умеренного потребления алкоголя? Разве тот же потенциальный гневоголик, принимающий понемногу «по требованию семьи», не должен был избавиться от депрессии, от излишков веса, от опасности коронарных заболеваний, еще от каких-то там болячек, для которых умеренно потребляемый алкоголь служит профилактикой? Ведь родня, небось, и не требовала, чтобы он напивался в хлам, а просто предлагала стопочку «для сугреву», чтобы этот нервный тип успокоился и подобрел? Вот выпивал бы по стопочке — и все были бы довольны! Да, наш уважаемый (и памятливый) читатель. Так бы оно и было, если бы предмет обсуждения мог удовлетвориться этой самой стопочкой. Но ведь алкоголик тем и отличается от неалкоголика, что в его мозгу не работает контроллер: стоп, это моя норма. Превышать ее нельзя. Дальше будет только хуже.
Алкоголик — прирожденный охотник за удовольствием. И он не успокоится, пока в процессе этой погони не потеряет все, что у него есть — личные отношения, социальное положение, перспективы на будущее, полноценную личность и, наконец, саму жизнь.
Обычному человеку трудно поверить в подобное перерождение знакомого, друга, родственника. Как и в свое собственное превращение в соаддикта. Он постарается убедить себя, что «первое впечатление еще ничего не доказывает». И примется копить доказательства. Разумеется, неверие в случившееся плюс попытки отрицать неизбежное отнимут еще какое-то количество времени. А в деле лечения от психологической зависимости время представляет невосполнимую ценность. Потому что каждый день, проведенный по привычному «расписанию аддикта» (пробуждение, похмелье, новая доза спиртного, потребность добавить — и так до вечернего выпадения сознания) закрепляет в сознании паттерн аддиктивного поведения.
Со временем, разумеется, последствия станут более чем заметными и совершенно необратимыми. И тогда любящей, но отнюдь не самой проницательной родне придется довольствоваться тем, что от личности аддикта останется, — после того, как психологическая зависимость перестанет эту личность терзать и обгладывать. К тому же прекращение употребления алкоголя/наркотика — далеко не излечение. Человеку придется заново искать свое место в обществе, а главное, заново строить многие психологические схемы мышления, восприятия и поведения. Работа тяжелая, муторная, «хуже вышивания», но это единственный способ уменьшить вероятность срыва и возвращения алкоголика к прежнему образу жизни.
При наркомании события развиваются аналогичным образом, но с большей скоростью. Как говорила Эдит Пиаф: «Момент, когда колешься не для того, чтобы тебе стало хорошо, а чтобы не было плохо, наступает очень быстро». Что же толкает людей в эту пропасть? И есть ли возможность излечиться для того, кто попал в капкан зависимости?
«Вход воспрещен» или «Выхода нет»?
Как вы помните, обладателям наследственной склонности к аддиктивному поведению и в частности к алкоголизму лучше не будить в себе лихо, пока оно тихо. А тем, кому удалось «заклясть демона» алкогольной аддикции, не стоит пытаться вернуться к социально одобренному, контролируемому потреблению алкоголя. Психологи признают, что это мотивация огромной силы: алкоголики прилагают все свои силы, стараясь излечиться, в надежде на «нормированное» потребление алкоголя в будущем. Но они также признают и проблематичность такого подхода: только один из пяти излечившихся может вернуться к умеренному употреблению спиртного без риска сорваться. Уж лучше пожертвовать приятной возможностью понравиться сотрапезникам, чем принести на алтарь общения собственную личность — всю, без остатка.
От алкоголизма в большинстве случаев невозможно избавиться, его можно только остановить. Продолжительное воздержание от пьянства не решает проблемы.
К умеренному, контролируемому потреблению алкоголя может вернуться примерно 15–18 % «соскочивших» аддиктов. Для остальных достаточно одного «инцидента», как вся эта страшная карусель закрутится, увлекая за собой и псевдо-излечившегося, и всю его семью. Среди «Анонимных Алкоголиков» более половины участников в разные моменты жизни прошли через воздержание от алкоголя длительностью от трех месяцев до пяти лет. Некоторые аддикты на протяжении четверти века отказывались от выпивки. А потом, решив, что избавились от зависимости, позволяли себе «по чуть-чуть». И моментально соскальзывали обратно, в пропасть аддикции. Французская писательница Маргарет Дюра, когда ее спросили, как она излечилась от алкогольной зависимости, призналась: «Кто сказал, что я излечилась? Я алкоголик, который не пьет».
К сожалению, сама эта информация не способствует созданию мотивации для отказа от спиртного, а, наоборот, разрушает ее. Для алкоголика принять как данность то, что он не перестанет быть алкоголиком, но больше не сможет пить — самое трудное решение.
Не только сознательно, но и подсознательно личность алкоголика ищет возможности нарушить запрет, чтобы вернуться к особой системе взаимоотношений с миром и людьми — к системе, построенной алкогольной субкультурой.
Нормальному человеку аддикта не понять: ведь представление неаддикта об опьянении сильно обужено рамками нормальной системы ценностей. В ней просто не бывает сверхценных образований, то есть на всякое «хочу» найдется соответствующее «нельзя». И оказавшись лицом к лицу с проблемой выбора, адекватно мыслящий человек все-таки постарается уберечь свою жизнь от крушения.
«Да, — скажет он, — я люблю свою работу. Но если мне будет угрожать смертельная опасность именно из-за моей работы, я, наверное, либо работу поменяю, либо постараюсь эту опасность минимизировать. В общем, приму меры. Я люблю свою семью, но в жизни всякое бывает: если дойдет до развода, я не стану убивать жену и детей, чтобы «не достались никому». И даже не стану изводить их нытьем, что они бросили меня, бедного-одинокого. Ну разве что чуть-чуть… Я люблю своих родителей, но не стану приносить свою жизнь в жертву их прихотям: ах, мамочка, ты мечтала видеть меня скрипачом, и я, хоть и мечтал заниматься ресторанным бизнесом, исполнил твою волю! Фигу. Чем мечтал, тем и займусь. А мамочка повздыхает-повздыхает, да и успокоится. Ей же лучше, что я не скрипач». И далее в том же духе: на каждую ценность найдется обстоятельство, которое заставит от нее отказаться.
Да, это противоречит голливудскому, а также до- и постголливудскому идеалу героя, который, чертыхаясь, с риском для собственной жизни спасает каких-то совершенно левых граждан, взятых в заложники (застрявших в лифте, в падающем самолете, в горящем поезде, в заколдованном замке, в другом измерении, в приемной у дантиста). Хотя противоречие устраняется, как только начинаешь приглядываться к ставке, что на кону: ради жизней других людей можно и пожертвовать тем-сем, пятым-десятым, полазить по небоскребам, попрыгать по стенам, побить могучего противника и полюбить неземную красотку. В общем, порисковать собой. Но стоит ли рисковать собой — как организмом и личностью — ради так называемой компульсивной деятельности, чтобы всего-навсего сохранить привычный порядок существования? Пожалуй, что не стоит. Словом, ставка — первый важный фактор.
Второй важный фактор — инстинкт самосохранения. Он уравновешивает реакции, даже если это реакции героя. Чрезмерный, бесполезный риск не увеличивает, а уменьшает шансы на освобождение бедолаг, закупоренных в лифтах-самолетах. И пока баланс между самоотверженностью и самосохранением не нарушен, а «основной инстинкт» вежливо, но твердо уводит личность от деструктивных пристрастий, способность мыслить и поступать рационально не утрачена.
Но к сожалению, инстинкт самосохранения далеко не такая стойкая структура, как хотелось бы. И отчаянная погоня за удовольствием разрушает ее почти без остатка.
Во всяком случае, запущенное аддиктивное расстройство не позволяет надеяться на то, что помощь придет с этой стороны подсознания. Слишком уж оно (подсознание) деформировано.
Станислав Ежи Лец заметил в своих «Непричесанных мыслях»: «Фикции тоже действительность, ведь мы за них расплачиваемся». И в самом деле: стараясь спрятаться от трудностей и опасностей окружающей действительности, человек создает иллюзорный мир, в котором его не тревожат и не мучают никакие заботы, а потом этот мир ведет своего создателя к самоуничтожению. Не правда ли, странная закономерность вырисовывается? Впрочем, вся личность аддикта демонстрирует запредельный уровень странности.
Сверхценные образования в первую очередь искажают не поведение, а восприятие индивида. Чем ценнее для сознания какая-нибудь вещь или идея, тем труднее отыскать подходящее обстоятельство для отказа. Образно говоря, чем выше ставка, тем рисковее игра. Но у всякой игры должен быть предел риска. Иначе это не игра, а завуалированный суицид. И не надо кивать на Ромео с Джульеттой или на Остина Пауэрса с доктором Зло. Художественные (равно как и малохудожественные) образы не в счет. Поговорим о людях, а не о персонажах.
Нет, мы не утверждаем, что психически здоровым человеком может считаться лишь тот, у кого «драгоценных возлюбленных» нет и не было никогда. Речь не о способности или неспособности любить что-то или кого-то. Речь о способности убить. Себя или другого. Убить ради сохранения status quo. Если такая способность имеется в наличии, значит, сверхценное образование уже сформировалось. Следовательно, оно может сыграть свою коронную роль — роль бомбы замедленного действия. Предположим, обстоятельства сложатся таким образом, что личности придется выбирать между жизнью человека и этим проклятым статусом. И что произойдет?
Когда дело касается адекватного мышления, для беспокойства нет оснований. Разумная личность принимает суровую, но непреложную истину: когда течение жизни поворачивает и устремляется на дорогую тебе вещь или идею, то очевидно, вещь или идею смоет начисто. И придется искать новую ценность, новый источник радости, новый смысл жизни. Не умирать же, в конце концов? А вот для деформированного сознания подобные риторические вопросы отнюдь не являются риторическими. Оно всерьез решает: умирать ему за любимое пристрастие или не умирать?
Сверхценное образование легко заставляет человека пренебречь жизнью как таковой.
Нечто в этом роде и происходит с психологически зависимой личностью: ей больше не нужна жизнь и не интересен окружающий мир. Потому что упомянутая личность узрела иную реальность. Правда, романтично звучит?
Иная реальность, усовершенствованная воздействием алкоголя, воспринимается как бесконтрольное, безответственное, бесперспективное существование, ограниченное рамками одного-двух дней. Просто какой-то смертный приговор без суда и без права на апелляцию, да к тому же с ускоренным исполнением. Парадоксально, но именно эта краткость и хаотичность придает бытию своеобразное очарование.
«Птичка Божия не знает
Ни труда и ни забот:
Птичка сахар не скупает
И муку не бережет…
Птичка спрыгает в курятник,
Пару зернышек сопрет,
Птичка Божия — не ратник,
И на службу не пойдет» [48] .
Если добыть денег на очередную поллитровку (или хотя бы на пузырек с медицинским спиртом), то и жизнь сразу хороша, и жить хорошо. Никаких планов на будущее, никаких рефлексий по поводу настоящего. Разливное блаженство.
Естественно, реальное существование алкоголика выглядит иначе, но сознание абстинента изнемогает под прессингом жизни в отказе от спиртного и старательно вытесняет негативные воспоминания и предупреждения. В результате остается лишь образ «птички божией» с ее беспроблемными чистыми радостями. Почва для срыва подготовлена, аддикт к старту готов. И тогда на фоне полной трезвости личность начинает принимать губительные микрорешения: так же, как полная женщина заходит в кафе, намереваясь выпить чашечку кофе без сахара, а остальное «только понюхать», алкоголик идет закупать спиртное для семейного торжества. Или соглашается составить компанию товарищам, решившим глотнуть пивка.
Затем, рассматривая это отступление от полного воздержания как катастрофу, аддикт радостно говорит себе: «Ну все, я сорвался. Испортил, нарушил, выпил. Тогда, может, продолжим?» — и только его и видели! Утратив ощущение уверенности в себе и в эффективности лечения, необходимое для самоконтроля, алкоголик поддается пессимистическому настрою, которому давно хотел поддаться. Почему хотел? Да потому, что подсознательно его давно манила участь «птички божией». Хотя он и пытался подавить это желание, играя в психологические игры с собой и со своим окружением.
Чтобы скрыть свои реальные потребности (в первую очередь от себя самих), участники психологических игр создают разветвленную мифологию на тему алкоголизма. Алкоголизм сопровождает целая стая мифов и заблуждений, усугубляя и без того сложнейшую проблему.
Срабатывает описанный выше механизм психологической защиты: отрицая реальную опасность, легче оправдать саморазрушение.
Поэтому, соприкасаясь с опасностью, люди стараются ее отрицать или хотя бы уменьшить. Но рассмотрим ситуацию такой, какова она на самом деле. Рассмотрим соответственно миф и факт. Сначала миф — потом факт:
1) алкоголь действует как стимулятор нервной системы — на самом деле алкоголь одновременно и стимулятор, и депрессант нервной системы: каким будет действие, определяет доза;
2) всегда можно определить по запаху, выпивал человек или нет — присутствие алкоголя не всегда можно распознать «невооруженным нюхом», некоторые «конспираторы» годами успешно скрывают употребление спиртного;
3) алкоголь улучшает сон — не всегда, во многих случаях алкоголь, наоборот, вызывает нарушения сна;
4) рассудок не страдает до появления отчетливых признаков алкогольной интоксикации (до потери координации, например) — деятельность рассудка ухудшается задолго до видимых двигательных проявлений алкогольной интоксикации;
5) несколько чашек кофе способны ослабить опьянение и заставить человека протрезветь — кофе на степень интоксикации не влияет;
6) гимнастика или холодный душ помогают ускорить метаболизм алкоголя в организме — ни гимнастика, ни холодный душ на метаболизм не влияют;
7) нельзя стать алкоголиком, если пить только пиво — не забывайте, что пиво — алкогольный напиток (в четырех банках пива по 300 мл столько же алкоголя, что и в 100 мл спирта), а вот станет человек алкоголиком или нет, зависит не от количества алкоголя в употребляемом напитке, а исключительно от сочетания индивидуальной уязвимости с воздействием социальной среды;
8) люди с сильной волей никогда не станут алкоголиками — алкоголь способен победить любую волю, если необходимые, достаточные и поддерживающие факторы для возникновения алкоголизма сойдутся вместе и окажут на человека продолжительное и сильное воздействие;
9) алкоголь не приводит к подлинной зависимости наподобие той, которая развивается при употреблении героина — алкоголь обладает сильными аддиктивными свойствами и так же формирует неизлечимую зависимость;
10) алкоголь менее опасен, чем марихуана — в программах лечения от алкоголизма участвует значительно больше людей, чем в программах лечения от злоупотребления марихуаной;
11) при значительном потреблении алкоголя поражение печени проявляется задолго до проявления мозговой патологии — серьезное злоупотребление алкоголем может вызвать патологию мозга до того, как будет обнаружено поражение печени;
12) героиновая абстиненция в физиологическом плане опаснее алкогольной — отказ от алкоголя может стать для организма аддикта не менее тяжелым и даже гибельным испытанием, чем отмена приема опиатов.
Впрочем, последнее утверждение могут счесть не столько предупреждением, сколько оправданием пьянства. Хотя это скорее совет для начинающих: если вы зайдете слишком далеко, то отрежете себе все пути для отступления. Лучше не рисковать вовсе, чем смело ступить на тропу аддикции с верой в собственные силы: «Я всегда смогу бросить, когда захочу». Есть вероятность, что не сможете. И не только из страха перед муками абстинентного синдрома.
Сегодня транквилизаторы типа валиума произвели переворот в лечении симптомов отмены. Благодаря этим препаратам можно снять трясучку, тошноту и рвоту, предотвратить развитие судорог, делирия (бреда со слуховыми или зрительными галлюцинациями в виде мелких подвижных животных вроде змей, крыс, тараканов), снизить тревогу и напряжение, сопровождающие абстиненцию. Так что ломку можно пережить с минимальными затратами. Проблема в том, что на этой стадии аддикт, переживший абстиненцию, не освобождается от алкогольной зависимости, а попросту… меняет ее. На зависимость от транквилизаторов. Или начинает злоупотреблять и тем, и другим. Но повторяем: сочетание седативов со спиртным смертельно опасно. Тогда спрашивается: как лечится алкогольная зависимость? И лечится ли она вообще?
При выборе метода люди нередко хватаются за соломинку. И знаете, какие именно соломинки предпочтительны? В первую очередь, информация из первых (или почти первых) рук. В частности, узнав, что какая-нибудь подруга невестки двоюродной тетушки жены сводного брата повела своего мужа к ясновидящей госпоже Асфиксане и та его заговорила от пьянства, да так успешно, что он не пьет больше года, человек сразу приходит в возбуждение и просит дать ему координаты этой Асфиксии или как там ее. Ну, а если про Асфиксану та же весьма дальняя родня сказала бы нечто нелицеприятное? Например про то, как она деньги дерет неизвестно за что, устроила дурацкий спектакль — прыгала с бубном, выла, причитала, мазала моего Петю вонючей дрянью, вот он со страху дома и напился как никогда прежде! До сих пор не протрезвел, а уже третий месяц пошел… Что тогда? А тогда все слушатели хором заговорили бы о мошенниках-паранормалах, которых развелось немерено и которым государство позволяет людей безнаказанно дурачить, и куда только милиция смотрит, et cetera, et cetera.
Хотя ясновидящая госпожа Как-ее-там действительно способна вылечить в среднем, скажем, одного алкоголика из ста. Ее методику эффективной не назовешь, но этот один-единственный излеченный будет относиться к Асфиксане с благоговейным уважением и (не дай-то бог!) назовет в ее честь свою дочку. Зато остальные девяносто девять потребуют вернуть деньги и всю жизнь будут гневно сопеть при виде рекламных объявлений магов-колдунов, излечивающих все и выводящих откуда угодно.
Поэтому надо учесть не только объективные данные, но и субъективное стремление найти хорошую методику «по знакомству». И все-таки, невзирая на серьезную конкуренцию со стороны подруги невестки двоюродной тетушки жены сводного брата, советуем вам прибегнуть к многостороннему методу лечения алкоголизма. Признаем: он довольно сложен и требует индивидуального подхода, а также немалого умения и… терпения со стороны окружения и со стороны лечащего врача.
Алкоголизм и наркомания недаром называются «болезнями отрицания»: больные упорно не желают признавать наличие проблемы и смертельно обижаются на тех, кто им докажет необходимость посещения врача.
Поэтому не ждите благодарности и укрепления взаимоотношений. Не ждите легких побед и скорых результатов. В общем, постарайтесь настроиться соответственно тяжелой и сложной задаче, которую нельзя решить путем кавалерийского наскока.
В комбинированную методику лечения алкогольной зависимости входит две разновидности лечения: медикаментозное и психологическое. Причем у каждой категории — своя роль. Психологическое лечение должно восстановить межличностное общение и социальное приспособление пациента. На что придется обратить особое внимание, зависит от расстройства, наблюдаемого в каждом конкретном случае. Лекарственные препараты тоже действуют по-разному. Они могут:
1) блокировать тягу к алкоголю;
2) снижать побочные эффекты острой абстиненции;
3) избавлять от сопутствующих алкоголизму расстройств.
Первые препараты — такие, как антабус (дисульфирам) — вызывают неукротимую рвоту при приеме алкоголя. Но ведь прекратить прием лекарства по выходу из клиники довольно легко. Так и поступают алкоголики, чье намерение излечиться нельзя назвать стойким и добровольным. После чего потребление спиртного возобновляется. Поэтому антабус не используется для окончательного излечения пьянства, а лишь того, чтобы временно прекратить употребление спиртного и дать возможности провести терапию в тот период, пока пациент не пьет. И налтрексон, который блокирует эйфорию, вызванную опьянением, применяется в тех же целях. Все, что меняет наши ощущения от приема алкоголя и тем самым заставляет нас механически отказаться от него, не дает длительного эффекта. Ведь потребность в эйфории никуда не делась и рано или поздно возьмет свое.
В свою очередь, препараты, которые снижают побочные эффекты острой абстиненции, применяются в больнице или клинике, под наблюдением врача. Главная задача — предупредить возникновение сердечных аритмий, судорог, делирия и других тяжелых осложнений. Менее опасные симптомы — мышечный тремор, желудочно-кишечные расстройства, бессонница, головные боли, тревожность — успешно снимаются транквилизаторами, препаратами типа валиума. А лекарства типа дезимпрамина применяются для лечения депрессивных расстройств, сопутствующих алкогольной зависимости. Однако и эта терапия не дает излечения или, что гораздо хуже, провоцирует возникновение зависимости от лекарственных препаратов. Не столько сознание, сколько подсознание требует от психоактивных веществ, чтобы те ослабляли тревожное и депрессивное состояние, а также усиливали полученное удовольствие. И если эта потребность достаточно сильна, пациенту наплевать, чем злоупотреблять — алкоголем, наркотиками, антидепрессантами… Он легко переключается с одного на другое и шагу не сделает к избавлению от зависимости.
Итак, немаловажная, а то и основная роль в лечении алкоголизма отводится психологическим методам. До сих пор неизвестно, какое именно сочетание неблагоприятных факторов делает человека алкоголиком или модулирует развитие аддиктивного поведения. Есть множество предположений, как и почему это происходит. Но одно можно сказать с уверенностью: как бы ни шел процесс «аддиктизации», он, извините за каламбур, не идет человеческой личности впрок. Начинается все с того, что некоторые разочарования и страхи заставляют ребенка искать утешения и, главное, надежного убежища от проблем окружающей действительности. А уж форму этого «убежища» каждый выбирает сам — под влиянием индивидуальных потребностей и условий жизни. Откуда берется страх перед жизнью? Из неспособности ставить перед собой долгосрочные задачи и выстраивать свое будущее — именно выстраивать, а не выдумывать? Из повреждения лобных долей мозга, отвечающих за формирование наших жизненных планов и за адекватную оценку своих возможностей? Из равнодушного или жестокого обращения со стороны окружающих? Из проявлений истероидной натуры, которая боится жестко поставленных ограничений реального мира и предпочитает иллюзорную свободу выдуманных миров? Из депрессивных расстройств, отнимающих у человека радость и даже самый смысл жизни? Перечислять возможные причины можно долго.
Любая из них могла оказать влияние на мозг ребенка в те годы, когда развитие идет с чудовищной скоростью и буквально с каждой минутой структура индивидуальности растет и усложняется.
Никогда больше человек не будет таким восприимчивым и опрометчивым, как в детстве. Мелкие и незначительные (по меркам взрослых) происшествия формируют выводы, которые показались бы чересчур глобальными даже обидчивому подростку.
Например, мама поссорилась с папой — наверное, потому, что я плохой, а значит, это моя вина. А для ребенка от 2 до 7 лет подобная «глобализация» — обычное дело.
На смутное чувство вины могут накладываться другие негативные факторы: переживания по поводу тревожных происшествий, индивидуальная уязвимость перед стрессом, особенности обмена веществ, вызывающие депрессию. Каждая новая составляющая вносит ряд изменений в схемы поведения и восприятия. Все это напоминает игру в бильярд с миллионом шаров, и луз, на столе площадью в километр, с извилистыми бортами и с пулеметом вместо кия. Уловить в подобной неразберихе хоть какие-то закономерности — задача не из легких. А если учесть, что все эти факторы могут комбинироваться между собой не только в разных сочетаниях, но и в разных пропорциях (на одного сильнее влияют детские переживания, на другого — сегодняшние стрессы, на третьего — биохимические особенности организма), то дать заочный ответ на вопрос о причине страха попросту не представляется возможным. Потому что это не ответ. Это диагноз.
Вот первое важное условие успеха — верный диагноз. Поскольку лечить симптомы алкоголизма бесполезно. Возвращение к прежнему образу жизни неизбежно, если для аддикта в реальной жизни по-прежнему не существует ни цели, ни ценности — только стыд, вина и страх. Вот почему так важно определить, от чего именно человек бежит в выдуманный мир. Лишь тогда вы узнаете, как остановить это непрерывное бегство.
Возможно, у индивида не сформирована полноценная система приспособления к действительности. И ее придется построить — сейчас, когда человек уже взрослый, а значит, закрепление любого навыка, любой модели, любой взаимосвязи требует огромных усилий.
Но у терапевта и у пациента нет другого выхода. Чтобы вернуться в реальный мир, личность должна обнаружить в происходящем вокруг радость, пользу и смысл. Но! Это не должны быть абстрактные идеалы, навязанные извне: ах, как прекрасна природа (творчество, спорт, дружба, любовь, семья — и все всухую, все всухую)! Это должны быть совершенно конкретные, индивидуальные ценности, по той или иной причине не замеченные индивидом в его далеком детстве.
Ведь ни один аддикт не оставит своего излюбленного занятия — погони за удовольствием, пока не получит сколько-нибудь равноценной замены. Или, по крайней мере, надежды на замену.
Пока алкоголик, или наркоман, или патологический игрок, или сексоголик не отыщет нового и притом подходящего способа получить удовольствие, он не откажется от своего «волшебного помощника». Задача психотерапевта в том и состоит, чтобы отыскать и предложить пациенту нечто, способное конкурировать со сверхценностью — с алкоголем, наркотиком, азартными играми, сексуальными наслаждениями и проч. Как вы понимаете, у любого человека имеются собственные предпочтения. И собственная система приспособления к действительности (пусть и дефектная). И собственная причина аддиктивного поведения (пусть и неявная). Все эти переменные до такой степени переменные, что число вероятных ответов не поддается даже приблизительному исчислению.
И это астрономическое число не выдерживает никакого сравнения с ограниченным количеством моральных догм, даже если не ограничиться библейскими заповедями, а обратить ищущий взор к Уголовному кодексу и Декларации прав человека. Поэтому многие «специалисты», чем бродить наугад по внутреннему космосу клиента, предпочитают пресловутого клиента ругать и пугать. Видимо, собираются наставить пациента на путь истинный способом древним, как ханжество. А другим кажется, что вся надежда — на интуицию, поэтому они самозабвенно предаются с пациентами в игры, призванные выключить сознание и раскрепостить подсознание. Третьи, не тратя времени на физические игры, сразу переходят к играм психологическим и заставляют пациента годами исповедоваться на тему: «А вот был еще такой случай». Но мы не собираемся заранее отрицать какой-либо метод. Предлагаем лишь проверить некоторые параметры.
Главный показатель беспорядочности (а зачастую и бессмысленности) терапии — отсутствие всякого подобия диагноза.
Нередко это выражается в том, что людей разного, грубо говоря, душевного склада, из разной социальной среды, с разной симптоматикой лечат одними и теми же средствами, расплывчато называя это «лечением природой (общением, трудом, искусством, верой и т. п.)», причем без малейшего улучшения. Одного курса, естественно, не хватает, врач рекомендует пройти три-четыре, прежде чем произойдет какая-то подвижка, и все эти месяцы (годы) родные-близкие должны собственными силами удерживать аддикта от срыва и одновременно оплачивать его времяпрепровождение в тесном кругу любимых товарищей по группе психотерапии.
Психотерапевтические методы сложны и не рассчитаны на быстрый результат. Но в наши дни появилось множество ноу-хау, построенных по самому что ни на есть аддиктивному принципу «Хоть день, да мой!»: врач доит клиента до тех пор, пока клиент не плюнет врачу в… ну, неважно. Естественно, не помышляя ни о какой рекламе (или антирекламе, что, в общем-то, одно и то же), хотим предупредить читателя: не будьте слишком доверчивы. Психотерапия — не пустые игры, а способ выявления важной информации: врач должен узнать о пациенте много, слишком много (особенно если учесть, что целый ряд необходимых сведений пациент скрывает даже от себя). Да и пациент не может паразитировать на враче, он должен сам включиться в процесс «лечебной перестройки сознания». И если на занятиях царит дух веселой неразберихи, но психолог не торопится делать выводы или ставить диагноз, месяц идет за месяцем, а зависимый индивид все в том же состоянии, то стоит задуматься о качестве лечения. И о профессионализме врача. Вполне вероятно, что и то, и другое сомнительно.
В целом психотерапевтические методики делятся на следующие разновидности:
1) групповая терапия, которая заставляет посмотреть в лицо существующей проблеме: как говорится в клятве юных пионеров, «перед лицом своих товарищей торжественно»… анализирую свою жизнь и вижу, сколь она несовершенна; в подобной аудитории трудно утаивать или отрицать свою зависимость, хотя для алкоголика это дело привычное — отрицать и утаивать, утаивать и отрицать; не всегда, но часто признание подготавливает к освоению более эффективных методов копинга, нежели бегство в воображаемые миры; в некоторых случаях на терапию приглашается вся семья — муж/жена, родители и даже дети алкоголика, поскольку есть семьи, в которых чье-либо пьянство скрыто провоцируется или поощряется (упреками, угрозами, унижениями и прочими формами прессинга, вызывающими неадекватное поведение);
2) терапия средой, которая предполагает удаление всех травмирующих моментов из жизни аддикта: простого научения тому, как понизить уровень стресса, бывает мало, если среда зависимой личности остается враждебной и угрожающей; поэтому в некоторых случаях больному показана госпитализация и прохождение лечения в реабилитационном учреждении; на некоторых аддиктов само улучшение психологической атмосферы оказывает мощное благотворное воздействие; нередко рецидивы и распад личности бывают связаны с отсутствием дружеских и семейных связей, а также с сохранением указанных негативных факторов после прохождения реабилитации; поэтому здесь также может применяться семейная терапия для улучшения взаимоотношений аддикта и его родных;
3) поведенческая терапия, существующая в нескольких вариантах, например, в форме аверсивного обусловливания: прием спиртного сочетается с негативными стимулами, вызывающими отвращение, — например, с электрошоком или внутримышечной инъекции рвотного средства, эметина гидрохлорида; принцип действия похож на методы лекарственной терапии; его предназначение — с помощью многократного повторения ослабить привычное чувство удовольствия от алкоголя; применяется в сочетании с формированием новых паттернов поведения и с облегчением депрессивных состояний.
Для неалкоголиков, испытывающих повышенную потребность в спиртном, эффективен дополняющий тренинг самоконтроля, позволяющий ограничить требуемую дозу и ввести неумеренное питье в рамки разумного и социально дозволенного. Как мы уже упоминали, от 15 до 18 % лиц, лечившихся от алкоголизма, могут выполнить программу и нормализовать свое поведение. Но успешное прохождение данной программы вероятны для людей с менее тяжелыми формами аддиктивного расстройства. Для запущенного, генетически обусловленного алкоголизма «социально приемлемое пристрастие к спиртному» — фикция. Причем опасная фикция.
Против нее категорически протестуют такие известные организации, как Общество Анонимных Алкоголиков. Это общество действует, главным образом, в рамках консультационной программы самопомощи. В ходе ее много внимания уделяется групповым отношениям, обсуждению проблем и достижений тех, кто лечится сейчас, и тех, кто уже вылечился. Не предусмотрены никакие сборы, взносы, возрастные ограничения, проверка документов и т. п. Вся философия Общества Анонимных Алкоголиков построена на том, чтобы снять с алкоголика груз личной ответственности и помочь ему принять тот факт, что проблема алкоголизма шире, чем он себе представлял.
Это позволяет человеку почувствовать себя не аморальным и безвольным мерзавцем, каким его характеризовали другие люди (да и он сам наверняка себя характеризовал так же), а больным, находящимся на пути к излечению. Многие из членов общества приобретают внутреннюю уверенность и круг общения, в котором их понимают и принимают. Тем не менее, методика Общества Анонимных Алкоголиков считается менее эффективной, чем профессиональная помощь, главным образом, из-за количества лиц, не закончивших лечение.
Когнитивно-поведенческая терапия, как ни странно, содержит в себе «зародыши» рецидивов: по мере укрепления и роста уверенности в себе, в своей способности контролировать свои «взаимоотношения» с алкоголем, аддикт теряет бдительность; в его подсознании нарастает количество микрорешений, исполнение которых ведет к срыву. Незначительное отступление от полного воздержания — несколько капель ликера в кофе или рюмочка коньячка, принятая в теплой компании по значимому поводу, — может закончиться возвращением персоны нон грата, вечно поддатой. Хотя, казалось бы, усилия психолога изгнали ее навсегда, и будущее казалось почти безоблачным.
Очень важно не только наложить запрет на потребление спиртного, но и научить аддикта распознавать эти шажки, совершённые бессознательно и часто ведущие обратно к привычному образу действий, к привычной психологической игре в «несчастного пропойцу».
И, наконец, надо помнить об опасности усугубления аддиктивного поведения — о возможности превращении алкоголика в наркомана, а также о возможности того, что ребенок алкоголика вырастет наркоманом.
