Период после вторжений "народов моря" и новых семитских народов из степи и пустыни и до ассирийского завоевания был временем независимости палестинских и сирийских государств. К концу этого периода серьезной угрозой стала Ассирия, но до правления царя Тиглат-Паласара III (745–727 гг. до н. э.) она не ставила своей целью прямой захват сиро-палестинских государств, ограничившись по существу грабительскими походами. Сами эти государства в то время вступали в самые разнообразные отношения и между собой, и с вновь набирающими силы крупными державами, как та же Ассирия и Египет. Среди новых государств, возникших в Сиро-Палестинском регионе на рубеже II–I или в начале I тысячелетия до н. а, было Еврейское царство, позже разделившееся надвое.

Единое царство

Выше упоминалось тяжелое поражение, нанесенное евреям филистимлянами, в результате которого даже Ковчег Завета попал в руки врагов. Это поражение не только подчиняло израильтян филистимлянам, но из-за утраты религиозной святыни грозило полной потерей религиозно-национальной идентичности. Сокрушительное поражение резко усилило в народе монархические настроения, ибо казалось, что только могучий царь сможет спасти Израиль от покорения филистимлянами. Известную роль сыграл и пример соседей, ибо "монархисты" стремились к тому, чтобы и в Израиле был царь, как у других народов (I Sam., 8, 5). Антимонархические настроения тоже были сильны, и их выразителем стал пророк Самуил, который, к тому же, занимал пост "судьи" и успел передать свои полномочия сыновьям, так что был лично заинтересован в сохранении старых порядков. В Библии содержится красноречивая речь Самуила, пытавшегося отговорить народ от установления царской власти, перечисляя все виды насилия, которые царь обрушит на народ, который станет рабом царя (I Sam., 8, 11–18). Однако шок от поражения был столь велик, что попытки воспрепятствовать политической реформе провалились. И сам Самуил был вынужден совершить обряд помазания, признав первого законного царя Израиля. Им стал Саул, сын Киша, из племени Вениамина (I Sam., 9, 1—10, 1). Главной задачей нового царя стало спасение народа от внешних врагов (I Sam., 10, 1). Провозглашение Саула царем произошло на общесоюзном народном собрании (I Sam., 10, 20–24).

Дальнейший библейский рассказ изобилует противоречиями. Там говорится, что приблизительно через месяц после помазания Саула на царство на заиорданский город Иавис (Йавеш) в очередной раз напали аммонитяне, и жители Иависа обратились за помощью "во все пределы Израиля". Саул, находившийся в родном городе Гиве и занимавшийся в то время полевыми работами, узнав о нападении и требовании подчиниться аммонскому царю, призвал народ к бою, после чего, собрав армию, нанес аммонитянам страшное поражение. После этого народ, собравшийся в Галгале, "обновил" царство, т. е. вновь поставил Саула царем (I Sam., 11). Естественно, возникает вопрос, зачем было провозглашать Саула царем вторично, т. к. какова была действительная его роль в этих событиях. Многие ученые считают, что до победы над аммонитянами Саул был частным человеком, и уже в качестве победителя он был провозглашен царем (Tadmor, 1981, 116; Шифман, 1989, 68).

Однако этот рассказ дает основания и для другого толкования. Рассказывая об избрании Саула на народном собрании, Библия различает два вида людей: храбрых, которые пошли с Саулом в Гиву, и негодных, которые презрели новоизбранного царя. Видимо, несмотря на общий рост монархических настроений, противоположные взгляды были еще весьма сильны. Может быть, еще важнее было соперничество различных племен, и далеко не все племена были в восторге от возвышения вениаминятян, с которыми еще сравнительно недавно приходилось воевать. Как бы то ни было, Саула, вероятно, признали далеко не все израильтяне, что, может быть, и заставило его на первых порах не афишировать свою власть. Но уже опираясь на свое новое положение, он в начале конфликта с Аммоном приказал всем выступить на войну, угрожая конфискацией имущества. Победа принесла Саулу такую славу, что никто не посмел выступить против, что и было закреплено вторичным провозглашением. Не случаен и выбор Ешгала. По преданию, это был первое место, где израильтяне остановились после перехода через Иордан, здесь якобы были поставлены двенадцать камней со дна Иордана — по числу израильских племен (Jesus., 4, 19–24) и здесь же, на западном берегу Иордана, была отпразднована первая Пасха (Jesus., 5, 10). Здесь к тому же находилось одно из древнейших израильских святилищ (Vaux, 1967, 134–135). Так что это место было священным в глазах потомков, и вторичное провозглашение Саула царем именно здесь в известной степени сакрализировало его власть.

Поскольку важнейшей задачей царя была война с филистимлянами, то главный акцент Саул сделал на военной реформе. В войне с аммониятами участвовало все израильское ополчение, но для войны с филистимлянами, как показали недавние события, оно не годилось. Поэтому на втором году своего правления Саул начал проведение реформы. Он создал постоянное войско в количестве 3000 человек, разделив его на две части, одну из которой, большую, возглавил сам, а другую поставил под командование своего старшего сына Ионатана (I Sam., 13, 1–2). И это скоро дало свои плоды. Отряд Ионатана разбил филистимский гарнизон в Гиве и, видимо, освободил этот город. Победа была далеко не решающей, но она была первой после страшного поражения, и это подняло дух народа. После этого Саул снова собрал ополчение, с которым и выступил против филистимлян. В ожесточенном сражении, в котором значительная роль опять же принадлежала отряду Ионатана, израильтяне одержали победу (I Sam., 13, 3—14, 46).

После рассказа об этой войне библейский автор говорит, что Саул утвердил свое царство над Израилем (I Sam., 14, 47). Создается впечатление, что он был снова (фактически в третий раз) утвержден царем. Может быть, разгадка коренится в некоторых деталях предыдущего рассказа. Там упоминаются евреи, которые действовали заодно с филистимлянами, и те, которые прятались в горах, не участвуя в сражении; но узнав о победе Саула, те и другие примкнули к его армии (I Sam., 14, 21–22). По-видимому, и после победы над аммонитянами оставались люди, по тем или иным причинам не признававшие Саула царем и отказывавшиеся ему повиноваться. Победа же над филистимлянами привела к окончательному признанию Саула царем всего Израиля.

Это дало царю возможность провести второй этап военной реформы. Библия сообщает, что Саул, приметив какого-либо сильного и воинственного человека, брал его себе на службу (I Sam., 14, 52). Это ясно свидетельствует о введении им какого-то вида рекрутского набора и, следовательно, создания регулярной армии. Во главе ее он поставил своего двоюродного брата Авенира, или Абнера (I Sam., 14, 50–51). Армия, по-видимому, еще не заменила полностью общеплеменное ополчение, но стала важным шагом к такой замене. Сама армия еще строилась с учетом родо-племенной структуры израильского общества, но в ней уже были созданы новые единицы — сотни и тысячи во главе со своими командирами (I Sam., 22, 7), впрочем, в них включались люди одного "дома", рода, племени (Tadmor, 1981, 117). Создание новой армии позволило Саулу успешно воевать с соседями, в том числе с амалектянами. Последняя война являлась в известной степени оборонительной, ибо ее целью была защита от набегов амалектян (I Sam., 14, 48). Поскольку ближайшей к территории амалектян была земля племени Иуды, то ясно, что целью кампании Саула была защита именно этой земли, и, следовательно, это южное племя тоже подчинялось власти Саула (Eissfeldt, 1975а, 576).

Созданием новой армии нововведения Саула не ограничились. С появлением монархии создается и царский двор. Вокруг Саула собираются его слуги, т. е. практические исполнители его решений. В условиях сохранения племенной структуры более всего надеяться царь, разумеется, мог на своих соплеменников, поэтому и двор его состоял преимущественно из вениамитян. Им в первую очередь он давал поля и виноградники (I Sam., 22, 7). Поскольку в Библии, несмотря на отрицательное в целом отношение к Саулу, ничего не говорится о каких-либо конфискациях земель, то ясно, что земли для раздачи своим приближенным царь мог приобрести только в результате своих побед, отнимая их у побежденных, в частности у филистимлян (Tadmor, 1981, 117).

Таким образом, вне территорий отдельных племен, но в пределах государства создается царский сектор социально-экономической жизни. Однако ведение войн, содержание двора и армии требовали дополнительных средств. Единицей налогообложения был явно "дом отца". Согласно Библии, Саул обещал сделать свободным, т. е. освободить от всяких податей, тот "дом отца", член которого убил бы филистимского великана Голиафа (I Sam., 17, 25). А в уста тому же Голиафу библейский автор вкладывает упреки израильтянам, что они — рабы Саула (I Sam., 17, 8). Учитывая, что на Востоке в древности под словом "раб" понимали не только собственно раба, но и всякого зависимого человека — от настоящего раба до вельможи, это выражение свидетельствует о подлинной власти царя над народом. Косвенным доказательством обложения народа различными податями является сцена, разыгранная Самуилом, когда тот спросил у народа, отнял ли он когда-либо вола или осла, обидел ли он кого-либо или, взял ли у кого-либо дар, закрыв судебное дело. Народ с готовностью ответил, что ничего такого бывший "судья" не совершал (I Sam., 12, 3–4). Перед нами явное противопоставление ситуации, сложившейся после создания монархии.

О границах и структуре царства Саула что-либо определенное сказать трудно. Думается, что в его состав входили все израильские племена. Была высказана мысль, что племя Иуды занимало в нем особое место, поскольку его связи с царской властью были слабее, чем у других племен (Eissfeldt, 1975а, 574). Но разделение понятий "Израиль" и "Иуда" встречается только уже при описании более поздних событий. Так, упоминается, что после гибели Саула его наследник стал царем всего Израиля, а с Давидом осталось только его племя (I Sam., 2, 10). Однако это различие объясняется политическими обстоятельствами того времени. Во времена же Саула резких различий между Иудой и остальными израильскими племенами, как кажется, не было.

Саул, кроме войн с соседями, захватывал те ханаанские города, которые еще не были включены в территорию Израиля. Так, он лишил автономии Гаваон, причем это сопровождалось убийством значительного числа горожан (I Sam., 21, 1). Однако бывшие ханаанские анклавы не были включены в территории того или иного племени, а переходили в подчинение непосредственно царю. Возможно, земли подчиненных городов царь раздавал своим приближенным. Таким образом, внутри Израильского царства появлялись территории, не входившие в племенные структуры и прямо подчинявшиеся царю. Но и в этой политике могли быть исключения. Во II Книге Самуила (4, 2) упоминается, что город Беерот принадлежал племени Вениамина, в то время как в Книге Иисуса Навина (9, 17–18) он называется среди тех ханаанских городов, которые израильтяне не смогли захватить и с которыми заключили союз. Можно полагать, что Саул подчинил этот город, но включил его в территорию своего родного племени. Так что если и были исключения в территориально-завоевательной политике Саула в Палестине, то они делались в пользу соплеменников, а не всего Израиля.

В рассказе о первом призвании Саула на царство упоминается составленная Самуилом книга, в которой излагались права царства. Эта книга была положена перед Богом, т. е. в тот шатер, где, по мнению израильтян, Бог обитал, что придавало ей сакральный характер и гарантировало известную неприкосновенность и нерушимость (I Sam., 10, 25). К сожалению, ничего, кроме того, что такая "конституция" существовала, мы не знаем. Можно ли связать с ней ту антимонархическую речь, которую, по преданию, произнес Самуил, пытаясь отговорить народ от избрания царя (I Sam., 8, 11–18)? Вряд ли, ибо считается, что речь — более позднее тенденциозное сочинение, а не воспоминание о реальных фактах (Eissfeldt, 1975а, 574). Однако сопоставление описания царских прав в этой речи с положением в других монархиях, в том числе в Угарите, показывает, что оно вполне отражает реальность и времени Саула, и предыдущей эпохи (ср.: Шифман, 1989, 64–65). От чего же предостерегал Самуил народ, избравший царя? Царь, предсказывал Самуил, возьмет у народа его сыновей, сделав их своими всадниками, земледельцами и ремесленниками, отнимет поля, виноградники и сады и отдаст их своим слугам, возьмет десятину от доходов, юношей, рабов и ослов использует для своих надобностей, и сами израильтяне станут его рабами. Сопоставление предупреждений Самуила с реальным поведением Саула показывает, что кое-что из предсказания исполнилось: юноши были взяты в армию, какую-то часть своих доходов (не исключено, что действительно десятую) израильтяне выплачивали царю на содержание государственного аппарата, включая армию. Филистимляне после своей победы навязали израильтянам позорный мир, лишив их права изготовлять оружие и даже сельскохозяйственные орудия (I Sam., 13, 19–22). Однако успешные войны Саула показывают, что оружие у его армии появилось, а это говорит о создании новых ремесленных мастерских, так что и в этом пункте пророчество Самуила сбылось. Вспомним уже упомянутую похвальбу Голиафа, назвавшего израильтян рабами Саула. Все эти совпадения едва ли могут быть случайными. И если не все предсказания пророка исполнились, то только потому, что создаваемое государство еще не заявило в полную силу о своих правах. Видимо, значительная часть инвективы Самуила и составила содержание той книги, где излагались права царства.

Несмотря на существование книги прав, монархия Саула носила еще в значительной степени харизматический характер, ибо царь, как прежде "судьи", был якобы избран самим Йахве. То обстоятельство, что книга с изложением прав царя, была положена перед Богом, подчеркивает избранность царя. Но это решительно противоречит последующим событиям: поражению и гибели Саула и его сыновей, крушению его династии, о чем еще пойдет речь. Такой поворот дел необходимо было объяснить. И Библия тщательно фиксирует малейшие отступления Саула от предписаний, переданных Самуилом. Среди них и преждевременное жертвоприношение перед войной с филистимлянами, кстати совершенно оправданное сложившимися обстоятельствами (I Sam., 13, 8—13), и пощада амаликтянского царя и лучшей части его имущества (I Sam., 15). Любимец Библии, Давид, совершал гораздо большие прегрешения, но они ему прощались. Прегрешения же Саула стоили ему и его сыновьям и царства, и самой жизни. Тенденциозность библейского рассказа бросается в глаза. Конечно, Книги Самуила, как и другие исторические книги Библии, были составлены много позже описываемых событий, и на изображение более ранних правлений, в том числе Саула, оказало влияние более позднее умонастроение. Но в этих пассажах все же ясно отражается атмосфера времени самого Саула: бурные споры относительно дальнейшего общественного устройства, влияние оппозиционных настроений.

Эйфория начального периода правления царя прошла. Царь спас народ от врагов, однако наложил на него тяготы, которых ранее не было, создал постоянную армию и двор, которых надо было кормить. Монархия не отменила прежнее деление народа по племенам, и те сохранялись как вполне реальные единицы социального бытия. Но царь на первый план выдвигал свое племя — Вениамина, оттесняя другие. Особенно недовольно этим было племя Иуды, чьи земли с юга граничили с территорией Вениамина. Это племя сыграло значительную роль на первых этапах завоевания Палестины, о чем уже упоминалось. В Пятикнижии это племя и его предок всячески выдвигаются на первый план. Предку всего союза Иакову-Израилю приписывается особое выделение Иуды и предсказание, что ему поклонятся все его братья и будет он властвовать до конца времен (Gen. 49, 8—12). Пятикнижие возникло в Иудейском царстве, так что такое восхваление не удивляет, понятно, что оно выражает самосознание иудеев. Возникает вопрос, когда появилось такое самосознание — после разделения единого Еврейского царства или все же гораздо раньше? Как нам кажется, оно все же коренилось в представлениях более раннего времени. И оно могло проявиться именно тогда, когда соседнее племя, до этого, как представлялось иудеям, ничем, кроме сравнительной малочисленности и своими преступлениями против всего Израиля не выделявшееся, выдвинулось на первый план. В оппозиции оказалось и жречество, недовольное Саулом, II, естественно, прежний правящий слой, выразителем интересов которого стал все тот же Самуил. Но положение изменилось. Прошло уже значительное время после провозглашения Саула царем, и монархическая идеология успела пустить в массах глубокие корни. Поэтому целью оппозиции стала не ликвидация монархии как института, а противопоставление Саулу другой кандидатуры.

Рассказывается, что Самуил по повелению Бога, разочаровавшегося в Сауле, помазал на царство юного Давида, до этого ничем не примечательного младшего сына Иессея, пастуха овец (I Sam., 16, 1—12). Однако Давид выступит против Саула не сразу. До этого он будет призван ко двору Саула, дабы утешать царя игрой на древнем струнном музыкальном инструменте "кинноре"; убьет Голиафа; станет другом Ионатана и зятем Саула; возглавит какую-то часть царского войска и прославится своими победами; рассорится с царем и бежит (I Sam., 16, 18–19, 18). Возникает вопрос, почему должно было пройти столько времени и совершиться столько событий до выступления Давида, да и после этого он никак не проявит качества "помазанника"? Ответ однозначен: сам рассказ о помазании Давида на царство есть лишь объяснение и оправдание его дальнейшего поведения, а затем и воцарения. Но это не отменяет фактического союза между Давидом и Самуилом как представителями антисауйовских сил.

Ко времени разрыва с Саулом Давид уже прославился своими подвигами в войне с филистимлянами. Даже если рассказ об убийстве Голиафа чисто фольклорный (впрочем, само имя филистимского великана, напоминающее некоторые балканские топонимы, создает впечатление подлинности), другие эпизоды жизни Давида, хотя и походя упоминаемые, несомненно, исторические. По поручению Саула он успешно воевал с филистимлянами (I Sam., 18, 5), а затем стал другом наследника трона Ионатана и зятем самого царя (I Sam., 18, 1–4, 20–27). Популярная фигура, царский зять, не принадлежащий не только к роду и "дому" Саула, но и к племени Вениамина, Давид становился весьма опасным для династии (Eissfeldt, 1975а, 578). Саул попытался убить Давида, но тот сумел бежать. Вскоре вокруг него собрался отряд приблизительно из 400, а затем и 600 человек, что представляло собой значительную силу. Это были угнетенные, должники и "огорченные душой" (I Sam., 22, 2). Перед нами по существу низы общества, его изгои, потерявшие связь со своим "домом", родом, племенем, т. е. тс же социальные силы, которые ранее собирались вокруг Абимелеха и Иеффая и на которые те опирались в своем стремлении к власти. По существу отряд Давида был подобен отрядам хапиру предыдущего тысячелетия и рекрутировался из подобных же слоев населения (Na’aman, 2000, 622). Давиду оказал помощь жрец Ахимелех, за что тот и весь его род по приказу Саула были уничтожены (I Sam., 22, 9—20). Единственный уцелевший сын Ахимелеха, Афиа-фар, бежал и присоединился к Давиду, при котором осуществлял жреческие обязанности (I Sam., 20, 21; 23, 9). Можно, вероятно, говорить о создании своеобразного "единого фронта", направленного против Саула, в который вошли иудеи (недаром Давид называл иудейских старейшин своими друзьями (I Sam., 30, 26)), пророки, связанные с прежним правящим слоем, часть жречества, деклассированные элементы, оказавшиеся вне существующей родо-племенной структуры. Духовным его вождем выступал Самуил, военным — Давид.

Однако Саул был еще слишком силен, и действия Давида сводились, по существу, к чисто разбойничьим акциям. В конце концов ему с его отрядом пришлось перейти на сторону врага — перебраться к филистимлянам и поступить на службу к правителю Гата Анхусу (I Sam., 27, 2–3). От этого правителя Давид получил в удел небольшой город Циклаг, которым он управлял, явно получая доход, и который должен был защищать (I Sam., 27, 6; 30, 1—20). Сам Давид называл себя рабом Анхуса (I Sam., 219, 8), что означает, конечно, не потерю личной свободы, а признание власти татского царя. Еще до этого Давид со своим отрядом приходил на помощь городу Кейле, вероятнее всего, еще ханаанскому, когда тому угрожали те же филистимляне (Veijola, 1984, 81–84). Эти эпизоды из жизни будущего еврейского царя показывают, что отрядам, подобным отряду Давида, и их предводителям, в принципе, было безразлично, кому служить; это были типичные кондотьеры, готовые наняться на службу к кому угодно. Был ли отряд Давида единственным в таком роде в то время, неизвестно. Забегая вперед, можно сказать, что предводителем такого же отряда был будущий основатель Дамаскского царства. Видимо, существование таких отрядов разного размера и происхождения было характерной чертой того времени, времени государствообразования.

Между тем, филистимляне снова начали войну с Израилем. На этот раз было собрано объединенное войско всего Пятиградья (I Sam., 29, 1–2). Характерно, что Давид был готов принять участие в войне против своих соотечественников, к чему, по-видимому, его обязывали условия подчинения Анхусу, но был отвергнут филистимлянами, опасавшимися с его стороны предательства (I Sam., 29, 3–6).

Филистимляне двинулись, по долине Изрееля, где находились сравнительно недавно подчиненные ханаанские города, и далее к горной цепи Гелвуй (Гилбоа), явно надеясь на то, что к ним присоединятся ханаанеяне, и стремясь разрезать царство Саула надвое (Tadmor, 1981, 118). В ожесточенном бою еврейская армия потерпела поражение, и сам Саул и его три сына, включая наследника Ионатана, погибли. Филистимляне захватили израильские города и поставили в них свои гарнизоны (I Sam., 31, 1–7). Израиль снова, как это было перед воцарением Саула, оказался под властью филистимлян. Пожалуй, только те израильтяне, которые жили за Иорданом, сумели сохранить свою независимость. Недаром именно жители заиорданского Иависа Галаадского похоронили останки Саула и его сыновей (I Sam., 31, 11–13).

Время правления Саула точно не определено. В Библии не содержится никаких указаний на это, хотя не исключено, что при составлении I Книги Самуила оно каким-то образом не было включено в текст, хотя в последующих Книгах говорится о продолжительности царствований Давида и Саломона. Иосиф Флавий (Ant. Iud., VI, 14, 9) пишет, что при жизни Самуила Саул царствовал 18 лет, а после его смерти — еще 22. Нам не известен источник знаний Иосифа. В остальном изложении этот историк просто следует библейскому тексту, повторяя не только факты, но и их оценки. Может быть, в его распоряжении был какой-то вариант I Книги Самуила, который позже не попал в канонический текст. Однако то, что в этом тексте сохранилось, не дает оснований для констатации такой продолжительности царствования Саула. После упоминания о смерти и погребении Самуила говорится о пребывании отряда Давида в южной части территории племени Иуды (I Sam., 25–26), а затем о его бегстве к филистимлянам, где он пробыл один год и четыре месяца (I Sam., 27, 7). Едва ли его блуждание по иудейской пустыне и прилегающим к ней местностям могло продолжаться двадцать с половиной лет, тем более, что, по И Книге Самуила (4, 4), Давиду было всего 30 лет, когда он сразу после смерти Саула укрепился в Хевроне. Поэтому, учитывая сообщение Иосифа о 18 годах царствования Саула при жизни Самуила, можно принять, что правил первый израильский царь около 20 лет, т. е примерно в 1023–1004 гт. до н. э.

Узнав о гибели Саула и его сыновей, Давид тотчас покинул Циклаг и перебрался в иудейский город Хеврон (II Sam., 2, 1–3). Трудно сказать, лелеял ли Давид при жизни Саула мысль о захвате власти над всем Израилем. В Библии дважды (I Sam., 24, 4–7; 26, 5— 12) рассказывается о том, как Давид мог убить Саула, но не сделал этого, ибо тот был помазанником Божиим. Эти нравоучительные рассказы явно составлены позже, чтобы снова подчеркнуть благородство и богобоязненность Давида. Но характерно, что во время своих приключений Давид, который, казалось бы, был тоже помазан на царство, никак не предъявлял претензий на власть. Однако при мощном филистимском наступлении, учитывая реальное соотношение сил, он мог попытаться подготовить почву для будущих действий, если не во всем Израиле, то на территории родного племени Иуды. Именно этим надо объяснить то, что еще во время своего пребывания у филистимлян он часть своей добычи отослал в иудейские города, включая Хеврон (I Sam., 30, 26–31). Избрание Хеврона было не случайным, как и выбор в свое время Галгала для вторичного провозглашения царем Саула. Этот город издавна выступал центром объединения различных племенных групп, в том числе еврейских патриархов (Rayney, 2001, 181). Именно в районе Хеврона, по преданию, кочевали когда-то предки израильтян Авраам, Исаак и Иаков-Израиль (Gen., 13, 18; 35, 27; 37, 14), там же в пещере все эти предки были похоронены вместе со своими женами (Gen., 23, 2—19; 25, 9—10; 49, 29–31; 50, 13). Когда бы ни возникла Книга Бытия в ее нынешнем виде, предания о патриархах явно уже ходили в народе, и они были связаны с определенными местами, среди которых выделялся район Хеврона. Утверждение в этом городе освящало деятельность Давида и подчеркивало его претензии быть наследником патриархов, т. е. принять власть над их потомками. Материальной основой этих претензий явилась дружина Давида, с которой он пришел из Циклага, ядро которой составлял его прежний отряд. Этих людей вместе с их семьями Давид поселил в самом Хевроне, чем обезопасил себя от каких-либо случайностей. Но сам по себе захват Хеврона еще не означал утверждения власти нового господина. Для превращения предводителя разношерстного отряда в законного царя нужна была особая процедура, которая вскоре и была проведена. Политика Давида, приобретавшего друзей в родном племени, дала свои плоды. "Мужи Иуды", по словам Библии, собрались в Хевроне и помазали его на царство над "домом Иудиным" (II Sam., 2, 2–4).

Этот эпизод чрезвычайно важен. Ни о какой роли Йахве в помазании нового царя здесь не говорится. Конечно, можно предположить, что автор помнил о предыдущем помазании Давида Самуилом по поручению Йахве. Но, как говорилось выше, это сообщение, вероятнее всего, является литературной фикцией. Помазание же в Хевроне было вполне реальным и означало признание Давида царем. Таким образом, Давид выступает уже не как харизматическая фигура, а как царь, чье правление основано на земной, правовой, основе. Переход от харизматической власти "судей" к нормальной монархии завершился. Второй важный элемент рассказа — активное участие в церемонии "мужей Иуды" (’аnse yebuda). Это не старейшины или какие-либо другие представители народа, это сам народ, точнее — его взрослая мужская часть. Речь идет об общеплеменном народном собрании, которое и избрало Давида царем. Но царем он был именно только над племенем Иуды. И это — третий важный элемент повествования. Царем же остальной част и Израиля стал оставшийся в живых младший сын Саула Эш-Бошет (II Sam., 2, 8—10), или, правильнее, Эш-Баал (I Chron., 8, 33). И именно его царство стало именоваться Израилем. Так, пожалуй, впервые появляется различие между Израилем и Иудой. И говоря о более позднем времени, библейский автор заявляет, что Давид царствовал над всем Израилем и Иудою (II Sam., 4, 5). Произошло раздвоение царства, и начало этому было положено разделением власти между Давидом и Эш-Баалом.

Учитывая разгром евреев филистимлянами и фактическое установление филистимской власти над землями к западу от Иордана, можно утверждать, что Давид захватил Хеврон и был там избран царем с согласия филистимлян, являясь фактически их вассалом (Eissfeldt, 1975а, 579, 582; Malamat, 1983, 11). Разделение Израильского царства на две части вполне их устраивало, ибо резко ослабляло это государство. Они не препятствовали ни воцарению Давида в Хевроне, ни восшествию на трон Эш-Баала. Решающую роль в возведении на израильский трон Эш-Баала сыграл военачальник Саула Авенир. Именно он доставил законного наследника Саула в заиорданский Маханаим и там провозгласил царем. Этот город, находившийся на территории племени Лада, принадлежал левитам (Jesus., 21, 38), и, может быть, выбирая его как место провозглашения нового царя, Авенир пытался привлечь на свою сторону и сторону опекаемого им царя израильское жречество, дабы исправить ошибку Саула. По-видимому, несколько позже Эш-Баала признали и другие израильские племена, кроме Иуды (II Sam. 2, 8-10).

Отношения между двумя частями разделенного царства, естественно, были враждебными. Дело дошло до открытой войны, в которой армии возглавляли соответственно Иоав, сын Церуи, то ли родной, то ли сводной сестры Давида, и Авенир. Во время этой войны был убит брат Иоава Асаэл, и это придало дальнейшим действиям Иоава характер кровной мести (II Sam., 2, 13—3, 1).

Царствование Эш-Баала продолжалось всего два года. Дело решила измена Авенира, поссорившегося со своим царем. Поводом к ссоре стал "вход" Авенира к бывшей наложнице Саула, что вызвало гнев Эш-Баала и ответную резкую реакцию полководца, подчеркнувшего свою роль в воцарении Эш-Баала (II Sam., 3, 7—10). Ссора не была пустяковой. "Вход" к царской (или бывшей царской, это безразлично) наложнице, как показывают более поздние события, по-видимому, играл в еврейской монархии большую роль, символизируя наследование не только женщину как таковой, но и власти (Шифмаи, 1989, 66). Так что Эш-Баал имел все основания возмутиться поступком Авенира, правомерно подозревая его в намерении узурпировать трон. В ответ Авенир завел переговоры с Давидом и в итоге перешел на его сторону, но затем был убит Иоавом (II Sam., 3, 12–27). В свое время, рассказывая о воцарении Эш-Баала, библейский автор упоминает только Авенира (II Sam., 2, 8–9). Ни о каком помазании или провозглашении народом, или каком-либо другом акте, который узаконивал бы власть Эш-Баала, речи нет. Династический принцип наследования власти, как кажется, еще не укоренился в народном сознании, чтобы сама принадлежность к "дому Саула" обеспечивала бы сохранение престола за ею сыном. Вероятно, поддержка Авенира и стоявшей за ним армии Саула была единственной опорой Эш-Баала (Bietenhard, 1998, 501–502). Поэтому не удивительно, что измена и последующая гибель Авенира произвели чрезвычайно негативное впечатление и на царя, и на его приближенных. Следствием этой измены стали резкое ослабление Израильского царства Эш-Баала и какие-то смуты, и в этих условиях другие командиры просто убили своего царя и принесли его голову в дар Давиду (II Sam. 4, 2–8).

Убийство Эш-Баала резко изменило ситуацию. Из дома Саула в живых остался только Мемфивосфей (Мемфившет, или Мемфибошет) сын Ионатана (Langlamet, 1979, 495–497), но он был хромым на обе ноги (II Sam., 4, 4), а царь был все же фигурой сакральной, и увечный человек не мог претендовать на трон. Так что династия Саула полностью сошла со сцены. В этих условиях старейшины израильских племен решили признать царем Давида. Они прибыли в Хеврон и предложили Давиду престол при условии заключения с ними специального договора. Затем старейшины помазали Давида на царство (II Sam., 5, 1–3). Помазание опять же предстает перед нами не как религиозный, а как светский акт. В рассказе подчеркивается роль заключенного при этом договора. Исследование показало, что речь идет о двусторонних обязательствах, а не только об одностороннем признании царской власти (Шифман, 1989, 68–70). Царь брался защищать народ и удовлетворять его требования, а тот — повиноваться при условии выполнения царем своих обязательств. Так что ни о какой деспотии не могло быть и речи. И надо согласиться с теми учеными, которые полагают, что акт в Хевроне означал создание не унии двух политических единиц, объединенных только личностью государя, а реального общеизраильского государства (Malamat, 1983, 12).

Восстановление единого государства изменило положение Давида, и это не могло не встревожить филистимлян. Став царем всего Израиля, Давид выскальзывал из-под их контроля. Библия выразительно связывает два события — воцарение Давида над Израилем и новое нападение филистимлян. Они вторглись во владения Давида, но тот в двух кампания разбил их. После этого ни о каком господстве филистимлян в Палестине не могло быть и речи (II Sam., 5, 17–25). Это была не последняя война с филистимлянами, но победа в ней означала освобождение Давида от вассалитета и превращение его в полноценного монарха.

Давид продолжил дело Саула, ликвидируя местные анклавы на израильской территории. На восьмом году своего правления он напал на Иерусалим, сохранявший еще независимость. Город был взят, и Давид перенес туда свою резиденцию. Упоминая об этом важном историческом факте, II Книга Самуила (5, 5–9) сообщает, что на этот город пошел царь и его люди, а далеко не весь Израиль, как говорится об этом же событии в составленной позже I Книге Хроник (11, 4). Это значит, что в нападении участвовала личная дружина царя, а не общеплеменное ополчение (Шифман, 1989, 71), что очень важно, поскольку в результате Иерусалим становился личным владением царя и его потомков. Уже Саул, завоевывая новые города и территории, вероятнее всего, не включал их в земли того или иного племени, но создавал там владения своих приближенных и, пожалуй, воинов. Но Иерусалим отличался от захваченных Саулом городов и размерами, и стратегическим положением, и экономической значимостью. Обладание Иерусалимом позволяло Давиду гораздо лучше контролировать остальные территории своего царства. Еще важнее было другое. Саул, хотя и захватывал города, но сам оставался, по-видимому, в Гиве, на территории племени Вениамина. Это в некоторой степени сковывало его и ставило под контроль племенных органов власти. Иерусалим, ставший личным владением Давида, не был включен ни в какую племенную территорию, и перенос сюда столицы делал царя в огромной степени (хотя и не стопроцентно) независимым, в том числе и от родного племени Иуды, органы власти которого остались в Хевроне. Царь реально становился главой над всеми израильскими племенами. В скором времени в новую столицу был торжественно перенесен Ковчег Завета, и Иерусалим стал, таким образом, не только светской, но и религиозной столицей всего Израиля, а не какого-либо одного племени (Tarragon, 1979, 523). Все это еще более укрепило власть Давида.

Изменил Давид и направление внешней политики. Израильтяне и прежде не раз воевали с соседями. Но это были либо оборонительные войны, либо грабительские походы. Теперь Давид начал проводить политику подчинения окрестных народов и территорий, создавая своеобразную мини-империю (Malamat, 1983, 5–6, 15–17). И на этом пути его соперником выступил Хадад-Эзер, создавший в это же время к северу от Палестины обширную державу, о которой подробнее речь пойдет ниже. В Библии рассказывается о нескольких войнах между Давидом и Хадад-Эзером. К сожалению, библейский рассказ не только не содержит никаких дат, но и не дает хронологической последовательности военных кампаний. Он начинается с похода Давида против Хадад-Эзера (II Sam. 8, 3–5), который явно был последним (Malamat, 1983, 32–33, п. 3). Первое же столкновение между армиями этих царей произошло в Заиорданье и было инициировано аммонитянами. Когда армия Давида вторглась в Аммон, его жители призвали на помощь арамеев, в том числе Хадад-Эзера. Через эти территории проходил очень важный торговый путь, обладание которым давало возможность контролировать значительную часть торговли с Аравией и Египтом (Lipinski, 1979, 65). Не только Давид стремился захватить его, Хадад-Эзер также, по-видимому, решил использовать просьбу аммонитян, чтобы укрепиться в этом районе. Однако арамеи и аммонитяне потерпели поражение от полководца Иоава (II Sam., 10, 6—14). Следом за этим выступил сам Давид во главе всего ополчения и окончательно разгромил аммонитян (II Sam., 12, 29). Это привело к установлению контроля Давида над Аммоном и, следовательно, над южной частью одного из важнейших торговых путей Передней Азии. Аммонитский царь Ханун, призвавший на помощь Хадад-Эзера, явно был свергнут, и на его место Давид посадил его брата Шови, как это видно из сравнения двух текстов II Книги Самуила (10, 2; 17, 27). Сохранил ли Шови царский титул, неизвестно (ср.: Thompson, Zayadine, 1973, 10; Cross, 1973, 14). Но в любом случае он не был независимым, ибо, согласно библейскому рассказу (II Sam., 17, 27), вместе с другими подчиненными Давиду правителями снабжал армию иерусалимского царя необходимыми припасами (Cross, 1973, 14). Знаком подчинения Аммона стала несколько странная на первый взгляд церемония, когда Давид снял венец с головы аммонитского царя и возложил его на свою голову (II Sam., 12, 30). Но, может быть, вместо слова "malkam" ("с царя") надо читать "Мilkфm", а это имя верховного бога аммонитян (Malamat, 1999, 39). И следовательно, возложение венца можно трактовать так: отныне протектором Аммона вместо его бога становится еврейский царь.

Хадад-Эзер не смирился с поражением. Он собрал армию за Евфратом и отправил ее под командованием Совака против еврейской армии, которую на этот раз возглавил сам Давид. Однако и в этом сражении армия Хадад-Эзера была разбита, а сам военачальник погиб (II Sam., 10, 16–18; I Chron., 19, 16–18). А когда Хадад-Эзер был вынужден вплотную заняться своими заевфратскими владениями, Давид вторгся в Сирию и нанес ему удар в тыл. Хадад-Эзер направил против него армию из Дамаска, но та была разгромлена. Давид догнал войска самого Хадад-Эзера и нанес им окончательное поражение (II Sam., 8, 3–5; I Chron., 18, 3–5).

Время этих событий также неизвестно. Ясно только, что окончательное поражение Хадад-Эзера произошло уже после захвата Давидом Иерусалима и перенесения туда столицы Израиля, т. е. после 997 или 996 г. до н. а, т. к. именно туда доставил Давид трофеи, полученные после разгрома врага (II Sam., 8, 7; I Chron., 18, 7). Как кажется, все-таки время этих событий, в рамках более чем тридцатилетия, следует отнести ближе к его концу или, во всяком случае, ко второй его половине. Как об этом будет сказано ниже, во времена Соломона Дамаск захватил некий Резон, который раньше служил Хадад-Эзеру. Некоторые соображения, о которых речь также пойдет ниже, позволяют отнести это событие ко второй половине царствования Соломона. Трудно себе представить, чтобы Резон со своим отрядом действовал в течение многих десятилетий. Поэтому кажется более обоснованным и ликвидацию державы Хадад-Эзера отнести ближе к концу правления Давида. Обе державы — Давида и Хадад-Эзера — претендовали на одну и ту же геополитическую нишу, и борьба между ними завершилась победой Давида.

Новая война с филистимлянами, происходившая уже в конце жизни Давида, снова завершилась его победой. В библейском рассказе об этой войне ничего не говорится о каком-либо действии филистимлян, которое дало бы израильскому царю повод для начала войны. Видимо, в этом случае Давид просто напал на своих бывших покровителей. Характерно, что одной из целей этого нападения был город Гат, где в свое время Давид нашел себе убежище (II Sam., 21, 15–22). Филистимляне не были ни изгнаны, ни покорены, но их города были низведены до второстепенных государств, и ни о каких филисгимских претензиях на господство в Палестине больше не было речи. Более того, северная часть Филистии была захвачена Давидом, который, таким образом, получил выход к Средиземному морю (Herr, 1997, 123, 129).

Завоевательную политику Давид дополнял умелой дипломатией. Уже его поведение по отношению к филистимлянам свидетельствует о его дипломатическом искусстве. Он заключил союз с царем финикийского Тира Хирамом (II Sam., 4, 11; I Reg., 5, 1). Тир в это время был одним из важнейших экономических центров и богатейших городов Ближнего Востока и осуществлял прежде всего связь Востока со средиземноморскими странами. Союз с тирским царем имел для Давида не столько политическое, сколько экономическое значение, ибо давал возможность Израилю подключиться к сложной экономической системе Восток-Запад. Правда, в основном плоды этого союза пожинал уже сын Давида, Соломон, но основы заложил отец. Умело пользовался он и матримониальными союзами. Сам Давид имел много жен. С двумя из них он прибыл в Хеврон (II Sam., 2, 2). На остальных женился, уже став царем. К сожалению, происхождение всех жен Давида выяснить невозможно. Но известно, что одна из них была дочерью царя Гeccypa. Геccyp — племя, обитавшее в пустыне на юге Палестины. В Книге Иисуса Навина (13, 2) земля Гессурская упоминается среди территорий, которые не были захвачены израильтянами, а позже Давид, находясь на службе у татского правителя, воевал с гессурянами (I Sam., 27, 8). Заключив брак с гессурской царевной, он приобрел ценного союзника в борьбе с филистимлянами. После захвата Иерусалима Давид взял себе еще жен и наложниц из этого города, таким образом как бы породнившись с жителями своей новой столицы и обеспечив этим их лояльность. Возможно, женитьба на Бетсеве (Вирсавии), жене хетта Урии, жившего в том же Иерусалиме (II Sam., 11, 27), тоже объясняется не только неожиданно вспыхнувшей любовью, но и политическим расчетом — стремлением сблизиться и с этой частью иерусалимского (или вообще палестинского) населения. Став царем, Давид вернул себе свою первую жену, дочь Саула Мелхсшу (II Sam., 3, 13–16), явно показывая свое желание сохранить родство с прежним царем. И вообще он стремился подчеркнуть свое уважение к дому Саула, о чем свидетельствует его отношение к единственному оставшемуся в живых его представителю — сыну Ионатана Мемфивосфею, которого Давид фактически принял в свой дом (II Sam., 9). Все эти действия должны были подчеркнуть положение Давида как царя всего Израиля и в известной мере сплотить вокруг него народ. Своего сына от Бетсевы, Соломона, Давид женил на аммонитской принцессе Нааме, что, несомненно, должно было упрочить связь меэвду Израилем и Аммоном (Malamat, 1999, 39) и, может быть, примирить последний с утратой суверенитета.

Так создавалась держава Давида. Библия перечисляет народы, покоренные Давидом: арамеи, моавитяне, аммонитяне, амалектяне, эдомитяне (II Sam., 12–14). Границы его царства простирались от большой излучины Евфрата до побережья Акабского залива. Не все территории были непосредственно включены в царство Давида, над некоторыми, например Аммоном или Моавом, он осуществлял свой протееторат. Хамат в Сирии и Филистия в Палестине, сохранив свою независимость, оказались в сфере влияния Израильского царства. Зато бывшая держава Хадад-Эзера на севере и Эдом на юге стали прямыми владениями израильского царя (Malamat, 1983, 17–18). Во времена Давида Израиль превратился в сильнейшее государство Передней Азии. Надо подчеркнуть также, что в результате действий Саула и Давида в собственно Палестине, к западу от Иордана и к северу от Негева, не осталось никаких государств или самостоятельных племен, кроме Израиля и филистимских городов-государств.

Внутренняя политика Давида была не менее эффективна, чем внешняя. Его правление стало еще одним этапом в становлении древнееврейской государственности. Как и все цари древности, Давид большое внимание уделял армии. Основу его войска составила личная дружина, с которой он пришел из Циклага в Хеврон. Позже, по-видимому, ее размеры были увеличены С этим войском, зависевшим только от него, Давид захватил Иерусалим. Во главе его он поставил своего родственника Иоава. Наряду с дружиной существовало и старинное общеизраильское ополчение. Были ли равноправны два вида армии Израиля? Это красноречиво описано в рассказе о войне с аммонитянами. Армия под командованием Иоава одержала решающие победы и осадила аммонитскую столицу Раву. Вступивший в дело со "всем народом" Давид довершил разгром (II Sam., 12, 26–29). Всенародное ополчение, в отличие от царской армии, возглавляет сам царь. Интересен довод, который Библия вкладывает в уста Иоава, имевший целью побудить Давида лично во главе ополчения ввязаться в войну: иначе захваченная аммонитская столица будет названа по имени Иоава, т. е. вся слава победы достанется именно военачальнику. Полководец явно не решается на такой шаг, боясь противопоставить себя царю, ибо это явно чревато для него нехорошими последствиями. Видимо, власть царя над его личным войском была столь значительна, что даже командир не мог рассчитывать на лояльность воинов.

Во времена Давида существовал еще один вид войска: иностранные наемники. Это были критяне и филистимляне, среди которых выделяются жители Гата (II Sam., 8, 18; 15, 18; 20, 7, 23). Они не подчинялись Иоаву, а имели собственного командира — Ванею (Бен-Ягу), уроженца Кавцеила, города в южной части Иудеи (II Sam., 23, 20). Таким образом, наемники были поставлены под командование соплеменника Давида, но в то же время выведены из-под начала Иоава. Противопоставляя эти две части своей личной армии, царь обезопасил себя от возможной узурпации или вообще чрезмерного возвышения удачливого полководца. Видимо, и это соображение учитывал Иоав, уступая почти достигнутую победу над Аммоном царю.

Итак, армия состояла из трех частей — войска Иоава, сформированного, по-видимому, из израильтян, связанных непосредственно с царем и зависевших от него (Vaux, 1967, 18), отрядов иностранных наемников, имевших собственного командира из числа иудеев, и старинного общеплеменного ополчения, которым по традиции командовал сам царь. Такая структура армии вполне соответствовала новой форме правления, обеспечивая безопасность внешней и внутренней политики государства. В то же время надо отметить, что рассказы о войнах Давида отводят ополчению все меньшую роль. А в последней войне с филистимлянами оно вообще не упоминается, ибо воевали с ними "Давид и слуги его", т. е. только личная армия (II Sam., 21, 15).

Одновременно с армией происходит формирование и нового аппарата управления. Давид установил должности начальника над повинностями (или податями), письмоводителя, писца (II Sam., 8, 17; 20, 24–25; I Chron., 18, 15–16), т. е. создается царская канцелярия как важнейший элемент центрального бюрократического аппарата. Местом ее пребывания, естественно, — становится Иерусалим, где она подчиняется только царю, а не каким-либо племенным органам, унаследованным от прежних времен. Возникает царский сектор в управлении государством. Он сосуществует со старым родо-общинным, который осуществляет управление на уровне племени или отдельной общины, а в случае необходимости может ему и противопоставляться. Вновь созданный государственный аппарат функционирует не только как необходимое орудие управления на уровне всего государства, но и как важный рычаг власти наряду с личной армией. По-видимому, именно эти люди и подразумевались под тридцатью семью "сильными" царя Давида, которые перечисляются в Библии (II Sam., 23, 24–49). Среди них нет ни Ваней, командира наемников, ни Иоава, командующего личной армией царя, хотя числятся брат Иоава и его оруженосец. Видимо, речь идет о гражданских чиновниках, используемых в случае необходимости и на войне, как это сделал царь, послав Урию, одного из "сильных" на войну с Аммоном. Эти "сильные" происходили из разных еврейских племен, в том числе и из племени Вениамина, ранее связанного с Саулом. А были среди них и вообще не израильтяне, как тот же хетт Урия. Государственный аппарат явно создавался из людей, связанных только лично с царем, а не с каким-либо племенем.

Третьим элементом царской власти становится культ. Уже сам факт переноса Ковчега Завета в Иерусалим делал Давида главным распорядителем различных культовых действий. Библейский автор, перечисляя приближенных Давида, которым он доверил ту или иную отрасль управления, называет первосвященников Цадока и Афиафара и некоего Иру, который был, видимо, личным жрецом царя (II Sam., 20, 25–26; I Chron., 18, 16). Верхушка жречества, таким образом, включается в бюрократическую систему управления государством. И никакого противодействия ему со стороны религиозных властей, как это было при Сауле, уже не было и не могло быть. Вероятно, из среды придворного жречества распространилось представление об особом договоре, который сам Йахве заключил с Давидом, обещая сохранение власти не только ему, но и всем его потомкам (II Sam., 7, 4—16). Недаром сообщение об этом договоре приписано пророку Натану, одному из самых близких царю людей. Власть Давида и его династии получила религиозную санкцию (Eissfeldt, 1975а, 580). Союз с жречеством укрепил положение царя.

Военные командиры, в том числе наемников, высшие чиновники, верхушка жречества составляли царский двор. Но управление государством принимали участие лица, о которых мы еще не говорили, — сыновья Давида (II Sam., 8, 18; I Chron., 18, 17), названные "первыми при дворе". Об их роли в управлении государством при Давиде ничего не известно. А вот в рассказе о воцарении внука Давида, Ровоама, упоминается совет нового царя с молодыми людьми, которые выросли вместе с ним и дали ему роковую рекомендацию, повлекшую за собой разделение царства (I Reg., 12, 8–9). Видимо, это были члены многочисленной царской семьи, которые сами не достигли престола (Malamat, 1999, 36–37). Едва ли такой совет являлся каким-либо официально оформленным органом, но в случае необходимости он мог играть важную роль. Упоминание царских сыновей среди высших придворных Давида свидетельствует о существовании такого совета уже при этом царе. Все его члены имели свои участки земли. Во всяком случае, это точно зафиксировано для царевича Авессалома и полководца Иоава (II Sam., 14, 30).

Военные успехи Давида, добыча, захваченная в войнах, закрепление на важнейших торговых путях Передней Азии способствовали развитию Еврейского царства. К 1000 г. до н. э. происходит переход к новой экономической системе. Не отказываясь полностью от скотоводства, особенно в нагорной Иудее, евреи все больше переходят к земледелию и ремеслу. С этими изменениями в экономике связана и смена цивилизационной модели. Полукочевая скотоводческая цивилизация уходит в прошлое. Можно говорить лишь о ее пережитках, хотя и достаточно сильных. Ее место занимает земледельческо-городская цивилизация. Разумеется, большое влияние на переход к этой цивилизации оказали соседи евреев, в том числе старое ханаанское население. В Палестине начинается новое развитие городов, и этот процесс охватывает практически всю страну (Weippert, 1988, 425; RouIIIard-Bonraisin, 1995, 54). Новая цивилизация, неотъемлемой частью которой становится территориальное государство с сильной царской властью, входит в противоречие с сохраняющей еще силу и значение старой, важным признаком которой было родо-племенное деление. Этот цивилизационный конфликт совпадает с конфликтом социальным, порожденным новой общественной системой. Все это привело к восстаниям против Давида.

Известно о двух таких восстаниях. Инициатором первого стал царевич Авессалом. Он явно преследовал собственные честолюбивые цели, стремясь стать царем вместо престарелого отца, но использовал при этом популярные в народе идеи восстановления старых порядков. Центром восстания стал Хеврон, где Авессалом был провозглашен царем. Его активно поддержали "мужи Израиля" и "старейшины Израиля", т. е. основная масса населения и правящие круги родов и племен (Langlamet, 1977, 169–170; Tadmor, 1981, 126). Они официально помазали Авессалома на царство. Авессалом встал во главе всего "народа Израиля", т. е. всеплеменного ополчения, с его помощью овладел Иерусалимом, из которого Давиду пришлось бежать. На сторону мятежника перешли некоторые приближенные Давида, например, его ближайший советник Ахитофел. По его совету Авессалом на виду у всех "вошел" к оставшимся в столице царским наложницам, подчеркивая этим переход власти к нему. На стороне Давида остались его семья, слуги, наемники и, вероятно, армия (или, по крайней мере, ее часть) во главе с Иоавом. И это особенно ярко подчеркивает смысл произошедшего. На стороне Давида оказались деятели, связанные с новым порядком, на стороне Авессалома — со старым. Понимая это, сам Авессалом окружил себя советом из старейшин Израиля, подчеркивая свое намерение вернуться к прежнему политическому строю. На его сторону перешла вся страна к западу от Иордана, и Давиду пришлось бежать за Иордан. Перед решающим сражением Давид разделил свою армию на три части, поставив во главе их людей, лично ему преданных, — Иоава, его брата и филистимлянина Итая (Еффея) из Пата. Говоря об этом сражении, библейский автор выразительно противопоставляет народ Израиля и "рабов" Давида. Хорошо организованное и, может быть, лучше вооруженное войско царя одержало победу над племенным ополчением. Авессалом был убит во время бегства. После этого старейшины Израиля были вынуждены вновь признать царем Давида. Но старейшины Иуды, родного племени Давида, еще долго колебались с новым признанием царя (II Sam., 15, 9—19, 15).

Чтобы все-таки укрепить свое положение среди иудеев и не допустить повторения восстания, Давид, по-видимому, сделал какие-то шаги навстречу требованиям этого племени. В частности, он сместил Иоава и назначил на его место Амасу (Амессая), который недавно возглавлял армию Авессалома. Это, в свою очередь, вызвало недовольство других израильских племен Их возглавил некий Шева (Савей) из племени Вениамина. По его призыву все израильские племена, кроме Иуды, выступили против Давида. Амаса, который должен был собрать ополчение иудеев, промедлил, и против восставших выступили наемники и воины Иоава. По пути Иоав убил Амасу, устранив, таким образом, своего соперника. Именно его войска подавили восстание. Сам Шева был схвачен жителями города, где он укрылся, и казнен. Единство государства было восстановлено.

Восстания и их подавление стали толчком к дальнейшему совершенствованию нового государственного аппарата, ибо не оставалось сомнений, что на прежние институты царь опираться никак не мог, ибо они по природе своей противоположны новому политическому строю (Tadmor, 1981, 128–128; Шифман, 1989, 73). Только после этих восстаний государственный аппарат принял, по-видимому, тот окончательный вид, о котором уже говорилось.

Многочисленная царская семья тоже была частью государственного аппарата. Библия перечисляет шесть сыновей Давида, родившихся в Хевроне, и одиннадцать, родившихся в Иерусалиме. А если верить греческому тексту (Септуагинте), то к ним надо прибавить еще тринадцать сыновей (II Sam., 3, 2–5; 5, 14–16). Между ними, рожденными разными женами, естественно, шло соперничество. Одним из его проявлений стало убийство первородного сына Давида, Амнона, Авессаломом еще до его памятного мятежа против отца (II Sam., 13). Библия всячески подчеркивает личную причину этого убийства: месть Авессалома Амноиу за то, что тот обесчестил его родную сестру Тамар. Но в этом можно усомниться, если обратить внимание на положение сыновей. Авессалом был третьим сыном Давида после Амнона и Далуны, он же, вероятно, Даниил (Langlamet, 1982, 13). Но о последнем практически ничего не говорится, кроме упоминания его среди сыновей царя. В рассказе о последних днях Давида и воцарении Соломона, о чем речь пойдет ниже, старшим сыном Давида назван Адония, который в списке царевичей четвертый. Следовательно, к тому времени были мертвы не только Амнон и Авессалом, но и Даниил. Время его смерти неизвестно, но вполне можно предположить, что она произошла еще до убийства Амнона. В таком случае старшим сыном оказывается Авессалом, и тогда становится понятнее его акция. Что же касается мести за честь сестры, то это явно лишь повод, имеющий целью скрыть истинные мотивы преступления.

Соперничество царских сыновей обострилось перед смертью Давида. Права на трон имел самый старший из оставшихся сыновей царя — Адония. Его поддерживали способный и популярный полководец Иоав, за спиной которого стояла армия, первосвященник Авиафар II, по-видимому, некоторые другие придворные. На стороне Адонии были иудеи, находившиеся при дворе, и часть, по крайней мере, его сводных братьев. Вероятно, его поддерживал некий Шими (Семей) из рода Саула, в свое время поддержавший Авессалома, но затем помилованный Давидом, по-видимому, потому, что он был достаточно авторитетен среди своего племени Вениамина. Сам Адония позже говорил, что весь Израиль рассматривал его как будущего царя (I Reg., 2, 15). Вероятно, он имел в виду готовность всех израильских племен признать его. Таким образом, "партия" Адонии была довольно сильна; она могла рассчитывать и на обычай первородства, и на армию, и на жречество, и на два, по крайней мере, племени — Иуда и Вениамина. Однако против Адонии и его сторонников возникла сильная оппозиция, сплотившаяся вокруг Соломона. Тот юридически никаких прав на престол не имел, ибо был в списке сыновей Давида, составленном по старшинству, всего лишь десятым, и даже после смерти трех первых сыновей оказывался только седьмым. Правда, его матерью была любимая жена Давида, Бетсева, имевшая, по-видимому, значительное влияние на царя, и это облегчало Соломону путь к власти. Во всяком случае, его поддержали командир наемников Ванея, второй первосвященник Цадок и пророк Натан, пользовавшийся большим доверием Давида.

Борьба между обеими "партиями" обострялась по мере приближения кончины Давида. Противники Соломона, может быть, даже распускали слух, что тот в действительности не был сыном Давида (ср.: Vermeylen, 2000, 488–490). А когда стало ясно, что престарелый царь должен умереть со дня на день, Адония принял меры по обеспечению своего права на трон, собрав всех своих сторонников. Но он не учел влияния Бетсевы и Натана. Возможно, они убедили умирающего, что Адония уже якобы объявил себя царем, и добились от него провозглашения царем Соломона (I Reg., 1–2, 10). Но не исключен и другой вариант: сторонники Соломона, пользуясь доверием умирающего и возможностью входить в его спальню, ускорили смерть Давида, после чего объявили о его якобы завещании сделать царем Соломона (Vermeylen, 2000, 493–494). Независимо от того, какая версия событий правильна (как обычно бывает в таких случаях, доказать ничего невозможно), эта история свидетельствует о глубоких переменах не только в политическом строе, но и в менталитете израильтян. Завещание царя (не важно, было оно подлинным или подложным) оказалось важнее старинного родового принципа первородства. Царская власть окончательно оторвалась от своих родо-племенных корней и приобрела полную самостоятельность, а народ это принял. Никакого договора с народом, подобного тому, какой-заключали Саул и Давид, Соломону не потребовалось.

Став царем, Соломон в первую очередь расправился со своими противниками. Адония и Иоав были убиты, Афиа-фар отрешен от священства и сослан, через некоторое время под пустяковым предлогом был казнен Шими. "Партия" Адонии была полностью разгромлена. Командующим армией вместо Иоава стал Ванея. Верховное жречество было сосредоточено внуках одного Цадока. Этим Соломон обезопасил себя от возможной оппозиции со стороны армии и жречества. Верхушка государственного аппарата была очищена от сторонников его соперника. С Соломоном к власти пришли "новые люди", оттеснившие "старую гвардию" Давида (Langlamet, 1976, 526).

В наследство от Давида Соломон получил обширную державу. В той или иной степени под его властью или влиянием оказались почти все азиатские владения Египта времен Тутмоса III. Исключением были лишь финикийские города. С одним из них — Тиром — Соломон поддерживал самые тесные отношения. Он укрепил союз, возникший еще при Давиде, и наполнил его конкретным содержанием. Союз был выгоден обеим сторонам. Тир получал сельскохозяйственную продукцию, а Израиль — великолепный ливанский лес, необходимый для многочисленных построек Соломона, и умелых мастеровых (I Reg., 5–6; 7, 13–40; Ios. Ant. Iud., VIII, 5, 3). He менее важен был и другой аспект союза. Соломон и тирский царь Хирам создали "хубур" — торговое товарищество (Elat, 1979, 539), в результате чего тирийцы получили возможность использовать израильский порт Эцион-Лгбер на Красном море для торговли с Офиром, расположенным где-то при выходе из Красного моря в Индийский океан (Wissmann, 1970, 969–976; Elat, 1979, 533), откуда они привозили золото, драгоценные камни и красное дерево (I Reg., 10, 11). Соломон же подключался к западной торговле Тира, отправляя раз в три года свой корабль в составе тирской флотилии в далекий Таршиш, находившийся в Испании, за золотом, серебром, слоновой костью, диковинными зверями и птицами (I Reg. 10, 22). Это было очень важно для израильского царя, ибо, хотя Израиль и получил во времена Давида доступ к морю, морской державой он так и стал. Кончено, экономический вес Израиля и Тира был несравним, и Соломон в этом торговом товариществе выступал младшим партнером, но и это приносило ему баснословные прибыли. Автор I Книги Царей с восторгом сообщает, что при Соломоне серебро в Иерусалиме стало сравнимо с простыми камнями, а драгоценные ливанские кедры — с обычными деревьями (10, 21, 27). Это, конечно, преувеличение, но оно хорошо передает впечатление от обилия богатства, хлынувшего в еврейскую столицу во времена правления Соломона.

Другим важным дипломатическим успехом Соломона стало заключение союза с Египтом. Египет в это время переживал далеко не лучшие времена. Страна была фактически разделена на две части. Юг находился во власти жрецов Амона, а на севере распоряжался фараон, резиденция которого находилась в Танисе. Но фараон Сиамун все же решил попытаться восстановить хотя бы часть азиатских владений и совершил поход в Палестину, в ходе которого захватил город Гезер, еще принадлежавший ханаанеям (Lance, 1967, 41). Этот город открывал дорогу на Иерусалим, и Соломону пришлось принять экстренные меры. Вот когда он проявил высокое дипломатическое искусство, сумев договориться с фараоном: тот выдал замуж за Соломона свою дочь, а в приданое ей отдал Гезер (I Reg., 3, 1; 9, 16). Таким образом, Соломон сумел без войны прибрести город, имевший как стратегическое, так и экономическое значение, ибо он господствовал над одним из важнейших и древнейших торговых путей всего Сиро-Палестинского региона, а также обладал обширной по палестинским масштабам плодородной округой (Lance, 1967, 35–36; Сету, 1975, 656–657; Reinhold, 1989, 94; Негг, 1997, 127). К тому же брак с дочерью фараона, который по традиции пользовался значительным авторитетом, увеличил международный престиж израильского царя (Malamat, 1983, 20–23). Существует предположение, что тестем Соломона был не Сиамун, а воинственный основатель следующей династии — Шешонк, о котором будет сказано ниже, поскольку захват и затем уступку Гезера не мог совершить один из самых бессильных фараонов XXI династии (Перепелкин, 2000, 387–388). Но в таком случае остается совершенно непонятным внезапное изменение политики Шешонка (см. ниже), к тому же такое предположение наталкивается на непреодолимые хронологические трудности.

В результате военных действий Давида и дипломатической активности Соломона Еврейское царство укрепилось на важнейших торговых путях Передней Азии (Elat, 1979, Tadmor, 1981, 131; Herr, 1997, 127). Не только Египет и Тир, а через него южный Офир и западный Таршиш, стали партнерами Израиля. Торговые контакты связывали его с арамейскими и "неохеттскими" государствами Сирии и с Куэ (Киликией) на юго-востоке Малой Азии, причем торговал он не только (а может быть, и не столько) своими продуктами, но и изделиями чужих стран, в частности Египта, осуществляя посреднические функции (I Reg., 10, 28–29).

В связи с этим заслуживает внимания библейский рассказ о приезде в Иерусалим царицы Савской (I Reg., 10, 1—13; II Chron., 9, 1—11). Он наполнен чисто фольклорными деталями и имеет целью новое прославление Соломона. Однако то значительное место, какое он занимает в библейском повествовании о правлении Соломона, свидетельствует о какой-то исторической основе (ср.: Лундин, 1971, 98; Eissfeldt, 1975а, 593; Malamat, 1983, 8–9). Южноаравийское государство Саба славилось в тогдашнем мире своим богатсвом, и можно говорить, по-видимому, о каких-то связях между ним и Израилем. В 72-м псалме, относящемся к VII в. до н. э. (Cintas, 1970, 251; ср.: Galling, 1972, 7), Саба упоминается как оконечность известной евреям вселенной (10). Поскольку к тому времени между ними и Южной Аравией активных (или даже вообще никаких) контактов уже не было, то можно датировать известия о далеком юге Аравийского полуострова временем Соломона. Археология доказывает, что в X в. до н. э. Саба уже, вероятно, являлась государством, а в целом сабейская цивилизация возникает в конце II тысячелетия до н. э. (Лундин, 1971, 100–103). Так что Саба вполне могла быть достойным партнером царства Соломона. Как и союз с тирским царем, контакты с сабейскими правителями были взаимовыгодны: Соломон получал с юга Аравии ценные пряности и благовония, а са-бейцы — выход на необходимые рынки благодаря покровительству царя, контролировавшего важнейшие торговые пути региона (Elat, 1979, 532–534).

Говоря о торговых предприятиях Соломона, библейский автор употребляет выражение "sohare ha-melek" ("торговцы царя"): именно они покупали ему коней в далекой Киликии (I Reg., 10, 28). Это явно были торговые агенты еврейского царя. Наряду с ними Библия упоминает также торговцев (ha-roklim) и неких "ha-tarim” (I Reg., 10, 15). Исследование показало, что последние — тоже торговые агенты (Elat, 1979, 530–531). Однако не царские, что ясно видно из сопоставления двух расположенных недалеко друг от друга библейских пассажей. В одном случае от своих агентов царь получал коней из Киликии, а в другом — получал золото от просто агентов и торговцев. В последнем случае перед нами, по-видимому, частные торговцы и их агенты, которые платили какой-то налог со своей деятельности. Они упоминаются в одном ряду с царскими чиновниками, главной задачей которых было добывать подати для царя, и с вождями арабских племен, с которых царь также взимал дань. Было ли возникновение царских торговых агентов нововведением Соломона, или такие люди существовали и раньше, неизвестно. О частных торговцах в более раннее время мы тоже ничего не знаем. Но общая обстановка говорит о том, что, скорее, и те, и другие появились в Израиле именно в правление Соломона. Можно думать, что именно тогда во внешней торговле стали развиваться два сектора — царский и частный (или общинный), как это было в городах Финикии.

Экономическое процветание Израиля во времена Соломона сопровождалось дальнейшим развитием государственных структур. Был усовершенствован центральный государственный аппарат, в котором появились новые должности, в том числе управление царским дворцом и двором (а по-видимому, и вообще царским хозяйством) и контроль за царским наместниками в округах, на которые было разделено царство (I Reg., 4, 2–6). При Соломоне произошла важная реформа местного управления. С целью упорядочить взимание податей царь разделил страну на двенадцать округов во главе с полновластными наместниками. Главной задачей каждого округа было снабжение царского двора всем необходимым в течение одного месяца (I Reg., 4, 7—19). Естественно, что потребителями получаемых продуктов была не только царская семья, но и весь двор, и высшее чиновничество, и армия, укрепляемая Соломоном. Библия, приводя список округов, в одних случаях упоминает то или иное еврейское племя, в других о нем умалчивает. По-видимому, в одних случаях, когда царь считал возможным, сохранялась целостность территории того или иного племени, например, Вениамина или Иссахара. В других на это не обращали внимания. Это свидетельствует о том, что введенная Соломоном территориально-административная структура была принципиально новой и могла совпадать, но могла и не совпадать со старой, племенной. При этом, как можно видеть из указаний Библии, в систему округов не входила территория племени Иуды, родного племени царя. Центрами управления округами были города, строительство которых широко развернулось при Соломоне.

Уже говорилось о баснословных прибылях, которые получал Соломон от торговли. Они, а также подати давали ему возможность развернуть обширное строительство. Прежде всего это коснулось Иерусалима, где началось возведение царского дворца. Еще Давид вскоре после захвата города построил себе дворец, причем помощь ему и материалами, и работниками оказал тирский царь Хирам (II Sam., 4, 11). Это, кстати, показывает, что ни каменщиков, ни плотников, способных построить дворец, в Израиле при Давиде (по крайней мере, в ранний период его правления) не было. Неизвестно, каков был дворец Давида, но он, видимо, не отличался тем размахом, какой был нужен его сыну для утверждения своего авторитета как внутри страны, так и на международной арене. Библия (I Reg., 7, 1 — 12; 10, 16–22) сообщает, что трехэтажный дворец Соломона был высотой в десять локтей, т. е. более 15 метров, длиною в 100 и шириною в 50 локтей, т. е. соответственно больше 52 и 26 метров. Библейский автор восторженно описывает дворец иерусалимского владыки: построен он был из драгоценного ливанского кедра, украшен дорогими тщательно обработанными камнями, царский трон был из позолоченной слоновой кости, сосуды во дворце все были из золота. Правда, в библейском описании больше эмоций, чем тщательности, так что точное представление об устройстве дворца составить довольно трудно. Ясно, что дворец имел три ряда прямоугольных окон, расположенных друг над другом, т. е. три этажа. Такие же прямоугольные двери с прямоугольными же косяками вели во дворец и в его внутренние помещения. Их было по крайней мере два, разделенных дворами и окруженных каменными стенами. Одно из таких помещений было официальным и предназначено для осуществления царских полномочий. Здесь, возможно, находились конюшни, сокровищница и арсенал. Важнейшим из царских обязанностей был суд, который вершился в особой палате. Там стоял трон, к которому вели шесть ступеней, а по бокам находились статуи львов. Второе помещение (или группа помещений) со своим двором и окружающей стеной было "частным", предназначалось для жилья самого царя и его семьи (Eissfeldt, 1975а, 596; Weippert, 1988, 474–476).

Трон с его ступенями и статуями заслуживает особого внимания. Недаром автор I Книги Царей (10, 18–21) особенно подробно его описывает, подчеркивая, что подобного не было ни в одном другом царстве. В западно-семитских религиозных представлениях трон всегда занимал особое место. Он не только был видимой резиденцией божества, но и в значительной степени представлял само божество, так что порой предметом поклонения или посвящения был сам трон без фигуры сидящего на нем бога или богини (WiII, 1995, 274–277). На саркофаге библского царя Ахирама изображен его трон с тремя ступенями и фигурами керубов по бокам (Parrot, Chehab, Moscati, 1975, 76 и рис. 78). Последнее очень важно, ибо эти фигуры вовсе не были простыми украшениями. Керубы, крылатые звери с человеческими головами, были непосредственно связаны с божеством. Представление о них было широко распространено в Финикии и Палестине еще во II тысячелетии до н. э. и сохранялось в I (Albright, 1951, 137 и табл. 16, 18, 24). Они выступали в качестве стражей и символов святости места (Jaros, 1980, 211–212). Появление керубов у трона библского царя подчеркивает его особое значение и даже святость. О керубах на троне Соломона ничего не говорится, но упоминаются статуи львов у подлокотников. Но именно фигуры керубов украшали подлокотники трона и библского царя Ахирама, и верховного карфагенского бога Баал-Хаммона (Циркин, 1987, 144–145). Поэтому представляется очень возможным, что и трон Соломона был украшен фигурами этих священных существ. Библейский же автор либо не знал точно, каковы были украшения трона, либо, что более вероятно, намеренно исказил описание. Ведь по Библии на керубах восседает не кто иной, как сам Йахве (I Sam., 4, 4; II Sam., 6, 2; Jes. 37, 16; Ps. 17, 11), а в монотеистическом обществе неуместно было приравнивать земного царя к Богу. Но до утверждения монотеизма ничего кощунственного в этом люди не видели.

Вообще постройка дворца была чрезвычайно важным делом, ибо если царь дворца не имел, то подлинность его власти могла ставиться под сомнение. Вот почему Давид стал строить дворец практически сразу после завоевания Иерусалима. Строя новый, явно более роскошный, чем у отца, дворец и восседая в нем на троне, подобном трону божества, Соломон утверждал свое величие, свой авторитет, свое положение, более высокое, чем остальных смертных людей. Соломон, еврейский царь, становился в один ряд с другими монархами Древнего Востока.

Недалеко от дворца был воздвигнут великолепный храм Йахве (I Reg., 6–7). Его сооружение подвело окончательную черту под предшествующим периодом израильской истории. Отныне местопребыванием Бога становится не богато украшенный шатер, который можно переносить с места на место, а постоянный храм в столице государства.

Впрочем, дворцом и храмом Соломон не ограничился. В Иерусалиме были проведены и другие работы, которые превратили его в значительный центр, сравнимый с другими столицами Сиро-Палестинского региона, в том числе построена городская стена (Weippert, 1988, 457–476).

Широкое строительство было развернуто и вне Иерусалима. Библия отмечает, что Соломон построил ряд городов во всех своих владениях (I Reg. 9, 15–19). Многие из них возводились на месте ранее существовавших, но к тому времени или полностью разрушенных, как Хазор, или превратившихся в сравнительно небольшие поселки, как Мегиддо (Weippert, 1988, 428—44; Kempinski, 1989, 13, 90, 198). Раскопки показали, что многие города строились по единому плану, хотя и с некоторыми различиями, обусловленными в основном особенностями места. Это свидетельствует о целеустремленной и планомерной деятельности, руководимой единым центром, каким, разумеется, был сам царь и его ближайшие помощники (Weippert, 1988, 427; Негг, 1997, 125–126). И краткие библейские сведения (I Reg., 9, 19), и исследования археологов показывают, что цели постройки городов были различны: одни города создавались как центры управления округами, другие для размещения гарнизонов для охраны границ и торговых путей, а также поддержания внутреннего спокойствия, третьи — для проживания и экономической деятельности населения (Weippert, 1988, 427). В ряде городов, особенно в административных центрах, создавались дворцы, которые зачастую с домами правящей элиты составляли комплексы, отделенные от остального города стеной (Herr, 1997, 124, 126). Это ясно свидетельствует о далеко зашедшем социальном и политическим разделении израильского общества.

В строительстве широко применялся подневольный труд. Правда, сами евреи в обычных условиях были от него освобождены. Лишь в случае необходимости их также привлекали к труду. Например, когда для строительства дворца и храма потребовались ливанский лес и камни тоже из гор Ливана, туда были направлены 30 тысяч человек, разделенных на три смены, по месяцу каждая. Библия прямо указывает, что этой повинностью был обложен весь Израиль (I Reg., 5, 13–14). О том, что речь идет не о регулярной повинности, а о чрезвычайном царском поручении, свидетельствует тот факт, что начальство над лесорубами было поручено Адонираму, который в обычное время занимался податями вообще, находясь, естественно, в столице. В отличие от лесорубов, каменотесы и носильщики (I Reg. 5, 15), ни на какие смены не делились и явно были должны работать все время. Видимо, это были остатки доизраильского населения, обязанного нести трудовую повинность (I Reg., 9, 20–21). Эти люди жили и на территориях округов: можно предполагать, что они платили и натуральные подати. Какую-то подать явно платили царю подчиненные территории вне основной земли Израиля, как, например, шейхи Северной Аравии (I Reg., 10, 15). Забота о своевременном получении всех необходимых продуктов и услуг была одной из главных в правительстве Соломона. Этими вопросами и занимался некий Адонирам, который занимал ту же должность еще при Давиде (II Sam., 20, 24).

Как и каждый царь, Соломон уделял большое внимание своей армии. В Библии упоминаются колесничии и всадники, которых царь набрал и разместил частично в самом Иерусалиме, а частично в специально созданных гарнизонных городах (I Reg., 9, 19; 10, 26). Отряды колесничих были созданы в израильской армии именно при Соломоне (Vaux, 1967, 22). Колесницы и кони стоили довольно дорого — 600 и 150 сиклей серебра соответственно (Eissfeldt, 1975а, 593), и уже одно это показывает, что только такое богатое государство, как царство Соломона, могло позволить себе иметь столь значительную силу. Эти отряды содержались на средства самого царя и явно противостояли ополчению, если оно еще сохранилось (Шифман, 1989, 73). Само ремесло колесничих было очень сложным и требовало долгой и упорной тренировки, так что на колесницах могли сражаться только профессиональные воины, служившие в армии много лет (Eissfeldt, 1975а, 590). Ничего не сказано о пехоте, необходимой в любой древней армии, и о принципах ее набора. В рассказе о более позднем событии, когда сын Соломона Ровоам пытался подавить восстание северных племен, говорится о наборе 180 тысяч отборных воинов из оставшихся под его властью племен Иуды и Вениамина (II Reg., 12, 21). Огромная цифра (даже если она преувеличена) означает, что речь шла явно об ополчении, а не о профессиональных воинах. Поэтому можно полагать, что ополчение сохранилось, а царские колесничии и всадники играли роль своеобразной гвардии, которую прежде исполняли иностранные наемники. Об этих наемниках во времена Соломона уже ничего не слышно, а бывший их командир Ванея теперь командует всей армией.

Можно утверждать, что именно при Соломоне завершилось формирование израильского государства. Но новые структуры (государственный аппарат, профессиональная армия, система податей и обязанностей, сама царская власть) все еще сосуществовали со старыми (ср.: Master, 2001, 130–131). Податные округа, созданные Соломоном вне племенной системы, эту последнюю не отменили. Для перенесения в храм Ковчега Завета Соломон созвал всех старейшин Израиля, всех глав племен и колен (I Reg., 8, 1). Это сообщение подтверждает мнение специалистов, что в культовой сфере старая система сохранилась полностью. И это вполне естественно, ибо религиозная сфера жизни всегда наиболее консервативна. Но последующие события показали, что и в других областях бытия эта система еще сохраняла свою силу.

В 945 г. до н. э. в Египте к власти пришел ливийский полководец Шешонк, основавший XXII династию (Kitchen, 1996, 12). Родственник Соломона, Псусеннес, был свергнут, и уже одно это обстоятельство обострило отношения между Израилем и Египтом. Шешонк поставил перед собой честолюбивую цель восстановить египетское господство в Азии, и царство Соломона, естественно, препятствовало этому. Отношения между двумя государствами стали враждебными, что привело к политическому кризису, разразившемуся во второй половине царствования Соломона (Tadmor, 1981, 133). Однако силы израильского царя были еще слишком велики, чтобы новый фараон, едва вступив на престол, сразу начал военные действия. Поэтому он до поры ограничился поддержкой или даже подстрекательством антисоломоновских сил в самом его царстве. Так, явно при египетской поддержке поднял восстание в Эдоме отпрыск изгнанного Давидом царского рода Адер, в свое время бежавший в Египет, а затем возвратившийся на родину и через несколько лет выступивший против Соломона (I Reg., 11, 14–22). Библия не сообщает об исходе этого восстания, но Иосиф Флавий (Ant. Iud., VIII, 7, 6) говорит, что попытка Адера свергнуть Соломона не удалась из-за наличия в Эдоме царских гарнизонов, Адер был вынужден снова бежать, на этот раз в Сирию, где он встретился с Резоном. Последний тоже выступил против Соломона, но гораздо удачнее: он захватил Дамаск и основал там свое царство (см. ниже). Почему Адер снова не направился в Египет, а предпочел более опасное путешествие на север, не совсем ясно. Может быть, это входило в планы фараона и эдомитский царевич стал лишь их исполнителем? То, что Соломон не сумел подавить восстание Резона, свидетельствует о его явном ослаблении. А потеря Дамаска сразу же отрезала от Израиля его сирийские владения, удержать которые он в этих условиях уже не мог (Mazar, 1962, 104; Tadmor, 1981, 134).

Не менее опасным было восстание в самом Израиле. Северные племена были недовольны политикой Соломона. Его явное предпочтение племени Иуды, земли которого не были включены в податные округа и, следовательно, в обычных условиях освобождены от натуральных провинностей, вызывало возмущение у остальных израильтян. Идеологом антисоломоновской борьбы выступил пророк Ахия. Он происходил из города Силома (Шило), в котором в свое время хранился Ковчег Завета и который, следовательно, был значительным культовым центром Израиля во времена "судей". В период монархии распространилось резко отрицательное отношение к этому городу, его стали считать проклятым Богом (Ps., 78, 60; Jer, 7, 12; 26, 6.9). По-видимому, Силом представлялся оплотом антимонархических сил, и то, что инициатива восстания исходила от пророка из Силома, свидетельствует, кажется, о стремлении вернуть старые родо-племенные порядки. Сам Ахия, очень вероятно, был потомком Илия (Эли), одного из последних "судей" Израиля, члены семьи которого принимали активное участие в политических событиях, связанных с воцарением Саула, Давида и Соломона. Возможно, что Ахия был близким родственником (сыном или братом) того самого Афиафара, который выступал на стороне Адонии против Соломона (Caquot, 1961, 22–26). Члены этой семьи, насколько видно по библейским рассказам, принимали существование царской власти, но выступали против всяких ее попыток ограничить старые племенные институты. Поэтому они поддерживали Давида против Саула, Авессалома против Давида, Адонию против Соломона и теперь Иеровоама против того же Соломона.

Непосредственным главой восстания стал некий Иеровоам, сын Навата из племени Ефрема (Эфраима), который возглавлял в Иерусалиме строительный отряд, состоявший из его соплеменников. Позже он, может быть, был одним из офицеров армии Соломона. Так что в восстании могли принять участие как иерусалимские строители, так и какая-то часть армии (Bietenhard, 1998, 503–504). Судя по библейскому рассказу, восстание происходило в непосредственной близости от самого Иерусалима. Оно грозило распадом царства, но Соломон сумел своевременно принять меры и подавил его, по-видимому, в самом зародыше. Иеровоам бежал в Египет, где и нашел приют у Шешонка (I Reg., 11, 26–40).

Все эти восстания, и удачные, и неудачные, показали, что сил для поддержания такой большой державы, какая была создана Давидом, у израильского царства не хватало. Как только у его границ начал возрождать свое могущество Египет, начался упадок Израиля. Время его великодержавия шло к концу.

Разделенные царства

Соломон умер в 928 (Бикерман, 1975, 192; Tadmor, 1981, 134) или 926 г. до н. э. (Weippert, 1988, 580). Наследником стал его сын Ровоам, рожденный аммонитской принцессой Наамой. Но царствовать спокойно он не смог. Вслед за кратким сообщением о смерти Соломона и воцарении Ровоама библейский автор пишет о собрании всех израильтян в Сихеме, чтобы провозгласить нового царя (I Reg., 11, 43–12, 1). Сихем был расположен на территории племени Ефрема (Эфраима), и уже одно это было знаком недоверия к царю из племени Иуды, подозреваемого, по-видимому, в особом покровительстве именно этому племени, как это было при его отце. Дальнейшие события показывают, что иудеев на этом собрании не было. Вероятно, акт воцарения Ровоама, совершившийся в Иерусалиме, другие племена не признали и, созвав народное собрание, потребовали прихода туда Ровоама, что тому и пришлось сделать. Конечно, трудно себе представить, чтобы все взрослые мужчины неиудейских племен пришли в Сихем, но Библия подчеркивает, что это было именно всенародное собрание ("qahal"), так что ясно, что здесь собрались не только родовые старейшины и племенная аристократия, но и представители более широких слоев населения (Malamat, 1965, 37–38). Выбор Сихема явно был не случаен. Как уже отмечалось, во время поселения израильтян в Палестине и во времена судей этот город был значительным религиозно-политическим центром, а также был связан с преданиями о патриархах (Campbell and Ross, 1962, 3–4). Выбирая Сихем для созыва собрания, израильтяне подчеркивали свою приверженность к домонархической традиции и свое желание если не вернуться к прежним временам, то, во всяком случае, ликвидировать чрезмерные притязания монархии.

На собрании Ровоаму был предъявлен ультиматум. От него потребовали уменьшить трудовую повинность (видимо, меньше привлекать к ней при возникновении чрезвычайных ситуаций) и снизить подати, после чего обещали признать царем. Речь явно шла о заключении договора с царем, как это было при двух первых монархах. Соломон, пришедший к власти по существу в результате государственного переворота, обошелся без такого договора, но теперь дело обстояло иначе. Недовольные своим тяжелым положением и дискриминацией по сравнению с иудеями члены других племен попытались переменить ситуацию с помощью старинного договора. При этом они, по-видимому, опирались на древний обычай, согласно которому новый царь издавал "акт милости", как это делали вавилонские цари, снижая при своем восшествии на трон подати и прощая недоимки (Tadmor, 1981, 135; Mitchell, 1982, 453). Однако Ровоам после некоторых колебаний отказался пойти на компромисс. При этом "старцы", т. е. представители старой племенной традиции и прежних политических институтов, уговаривали царя уступить, в то время как лица, в большей степени связанные с царским двором, настаивали на отказе от уступок (Malamat, 1965, 41–47). Ровоам последовал совету последних, и собрание отказалось признать его царем.

Ровоам понял свою ошибку и попытался все же достичь соглашения с отложившимися племенами. Он послал к ним Адоранима для каких-то переговоров. Но это была явно не та фигура, ибо именно этот человек, отвечавший за сбор податей, представал перед народом главным виновником его тяжелого положения. Адоранима забросали камнями и он погиб, а Ровоаму пришлось бежать из Сихема. Вместо него был призван Иеровоам, к этому времени возвратившийся из Египта. Было созвано новое собрание, которое провозгласило его царем. Это ясно показывает, что за всеми событиями в значительной степени стоял новый фараон (Malamat, 1965, 60). Только вениамитяне отказались последовать за остальными и подчинились Ровоаму (I Reg., 12, 1—20). Единое царство распалось. За северным царством сохранилось старинное общеплеменное название "Израиль", ставшее официальным наименованием государства. Южное царство, по названию наиболее крупного из оставшихся двух племен, стало именоваться Иудой, или Иудеей (Israel, 1995, 39–41).

Поначалу Ровоам попытался предпринять меры для восстановления своей власти на севере. Трудно сказать, почему он не обратился к профессиональной армии своего отца, которая, казалось бы, именно для таких случаев и предназначалась. Но царь предпочел созвать ополчение. Однако начинать войну все же не стал. По-видимому, было ясно, что за спиной Иеровоама стоит Шешонк, а вступать в конфликт с фараоном иерусалимский царь не решился (Tadmor, 1981, 136). Отказавшись от попытки подавить восстание, Ровоам фактически признал разделение царства.

Образовавшиеся два новых государства были гораздо слабее единого, чего фараон и добивался. Через четыре года после раздела он предпринял поход в Азию. О масштабах этого предприятия судить трудно. Вряд ли соответствует исторической реальности претензия Шешонка обложить данью всю Сирию (ANET, р. 263–264). В Библии говорится только о захвате им Иерусалима и разграблении храма и дворца (I Reg., 14, 25–26). В помещенном на стене храма Амона в Фивах перечне городов, захваченных Шешонком, названо большое их количество; судя по этому перечню, Шешонк прошел и по Иудее, и по Израилю (ANET, р. 242–243). Это подтверждается и археологическими данными: было разрушено множество городов, а в Мегиддо победоносный фараон воздвиг свою победную стелу (Weippert, 1988, 425–426; Kempinski, 1989, 13, 95). Достичь же своей основной цели — восстановления египетского господства в Азии — Шешонк не сумел, ибо сил у Египта для этого не было, да и сам Шешонк умер вскоре после своего похода (Перепелкин, 2000, 394).

И все же Ровоам, по-видимому, признал верховную власть фараона (II Chron., 12, 8). И хотя после смерти Шешонка это признание, видимо, утратило значение, ущерб обоим еврейским царствам был нанесен громадный. Разрушение городов в значительной степени уничтожило экономическую инфраструктуру обоих царств. Характерен пример, приведенный в Библии: лишившись захваченных египтянами золотых щитов, которые полагалось нести в царской процессии, Ровоам был вынужден приказать изготовить медные (I Reg., 14, 27–28), так как средств для изготовления новых золотых щитов у иудейского царя уже не было. Контраст по сравнению с богатством отца поразителен. Оба еврейских государства были настолько ослаблены, что ни то, ни другое не могло претендовать на то, чтобы возглавить новое объединение.

Образование двух отдельных государств вместо единого потребовало определенной перестройки политических и даже религиозных структур. Новые государства были очень разными. Северное, Израиль, было гораздо больше по размеру и по населению, оно включало в себя израильтян из десяти племен (I Reg., 11, 30). Оно было расположено на пересечении важнейших торговых путей, и под властью северного царя оказались наиболее значительные города, являвшиеся ремесленно-торговыми центрами, что вело, с одной стороны, к более ускоренному экономическому развитию, а с другой, — к увеличивающейся в связи с этим социальной дифференциации общества. Но те же самые обстоятельства делали израильское общество менее сплоченным и как следствие — более конфликтным. Южное царство, Иудея, в экономическом отношении было более отсталым. Кроме Иерусалима, других значительных городских центров на ее территории не было, но и Иерусалим был, скорее, административным и религиозным центром, чем экономическим. В хозяйстве Иудеи большую роль играло традиционное скотоводство, главные торговые пути обходили ее стороной, а с потерей Эдома (после смерти Соломона) она утратила выход к Красному морю, что лишило ее важного козыря в отношениях с финикийцами. Однако все это нивелировало остроту социальных и политических конфликтов, что положительно отразилось на судьбе правящей династии. Очень важным обстоятельством было наличие в Иерусалиме храма Йахве, и хотя он был в то время далеко не единственным святилищем этого Бога, его значение для всех евреев было весьма велико и союз с его жрецами чрезвычайно укреплял авторитет иудейских царей. Эта различия нашли отражение в политической истории обоих царств.

На севере Иеровоам пришел к власти, опираясь на консервативные силы, стремившиеся восстановить "старые добрые правы", и должен был учитывать эти стремления (Tadmor, 1981, 144). Сохранил ли он созданные Соломоном административные округа, сказать трудно. Но подати явно были уменьшены. Израильским царям пришлось фактически заново создавать государство. Сын Иеровоама На-ват воевал с филистимлянами во главе "всех израильтян" (I Reg., 15, 27), т. е. общенародного ополчения. С другой стороны, несколько позже упоминается командир половины колесниц (I Reg., 16, 9), а это уже говорит о существовании какого-то профессионального войска. Видимо, роль ополчения в северном царстве выросла, но наряду с ним была создана и профессиональная армия.

Из других должностных лиц Израиля упоминается глава царского дворца (I Reg., 16, 9). Этот человек был довольно близок к царю, поскольку тот пировал в его доме. Такая же должность существовала и при дворе Соломона. К сожалению, другие подробности деятельности высшего государственного аппарата в Израиле до нас не дошли. Но и по этим отрывочным сведениям можно судить, что он, вероятно, копировал аппарат единого царства, хотя, может быть, и в меньших размерах. Поскольку Иеровоам царствовал довольно долго — 22 года, можно полагать, что основы государственного управления в Израиле были заложены именно им.

Ахия, в свое время призвавший Иеровоама к выступлению против Соломона, и сам Иеровоам происходили из племени Ефрема. На территории этого племени находился Сихем, где и произошло разделение царства. Во время завоевания и заселения евреями Палестины племя Ефрема оказалось в благоприятном положении. В последние годы "судей" оно играло ведущую роль в религиозной и политической жизни израильского союза, и поэтому в ходе создания единого царства Давидом, и особенно Соломоном, явно чувствовало себя ущемленным (Mitchell, 1982, 452). Это племя и стало на первых порах основной опорой Иеровоама, что нашло выражение в признании им Сихема своей первой столицей. Недаром позже пророки порой называли северное царство не Израилем, а Ефремом (Jes., 11, 13; Jen, 31, 20; Ez. 19; Hos. 6, 10). Однако Иеровоам избежал ошибки Соломона, который столь вызывающе покровительствовал своему родному племени Иуды. Через некоторое время Иеровоам (по-видимому, укрепившись) перенес свою резиденцию в Тирцу, расположенную, как кажется, на территории племени Манассии (I Reg., 14, 17). Ему приписывается постройка (точнее, перестройка) города Пенуэля в Заиорданье (I Reg., 12, 25), расположенного на важном торговом пути (Mitchell, 1982, 457), который некоторое время тоже был, вероятно, его столицей. Иеровоам явно стремился освободиться от контроля какого-либо одного племени, пусть даже своего собственного. Может быть, именно это стремление и стало причиной резкого противостояния ему со стороны того же пророка Ахии, по-видимому, выражавшего мнение наиболее консервативной части израильского общества, чьи надежды на восстановление старых порядков Иеровоам явно не оправдал. К тому же, по-видимому, обострились отношения между царем и пророком в религиозной сфере.

Для укрепления своего государства и освобождения от религиозного авторитета Иерусалима Иеровоам использовал старые представления. Для этого по его приказу были отлиты две золотые статуи тельцов и поставлены одна в Бетэле, другая в Дане, т. е. на южной и северной границах Израиля (RouIIIard-Bonraisin, 1995, 60). В семитских религиях бык издавна был символом высшего бога, покровительствующего данному сообществу. В угаритских сказаниях в виде быка часто предстает Балу-Цапану, главный бог Угарита, а в виде телицы — его сестра и возлюбленная Анату. Филон Библский (fr. I, 31) приписывает финикийской Астарте голову быка как знак ее царской власти. Культу быка как воплощения божественной силы не были чужды и евреи до утверждения монотеизма. Об этом свидетельствует известный эпизод с "золотым тельцом" (Ех., 32, 1–8). Если верить этому рассказу, то Аарон при этом заверил собравшихся. что изготовленный им телец и есть тот Бог, который вывел Израиль из Египта, т. е. тот же Йахве. Видимо, это отвечало каким-то очень древним представлениям о воплощении Бога в образе быка. Так что акт Иеровоама был не каким-то чрезвычайным нововведением, а скорее, обращением к наиболее древнему слою религиозных представлений. В иерусалимском храме такого изображения Бога не было. Значит, сооружение золотых статуй быков являлось знаком разрыва с иерусалимским жречеством и выражением создания собственного культа, вероятнее всего, того же Йахве, но в соответствии с другими (явно гораздо более древними) представлениями. Так что разрыв с Иудеей стал не только политическим, но и религиозным. Этот разрыв был подтвержден также установлением религиозного праздника в другое время, чем в Иудее, и набором жрецов для святилищ в Бетэле и Дане не из традиционного племени левитов, которые, вероятно, были слишком связаны с иерусалимским храмом, а из других племен (I Reg., 12, 31–33). Возможно, это тоже отвечало древним представлениям северных племен (Tadmor, 1981, 145).

Избрание в качестве главных святилищ Израиля Бетэля и Дана, стоявших на границах государства, отвечало политическим целям Иеровоама, но могло вызвать недовольство жречества Силома. Этот старинный культовый центр утратил свое значение после захвата его филистимлянами и постройки храма в Иерусалиме и теперь надеялся на восстановление своей прежней роли в новом государстве. Выразителем его интересов и выступил, по-видимому, Ахия, занявший по отношению к Иеровоаму и его дому резко отрицательную позицию (Caquot, 1961, 26).

Ровоам унаследовал от Соломона государственный аппарат, армию, храм и другие институты. Однако действовать ему приходилось уже в совершенно новой обстановке, в условиях сильно сократившегося царства. Сохранить унаследованные институты в неприкосновенности он не имел возможности. Уже его обращение к ополчению в момент раскола государства показало, что на старую армию он рассчитывать не может. Поход Шешонка нанес Иудее новый удар. Однако Шешонк вскоре умер, и это освободило иудейского царя от подчинения Египту. и, видимо, тогда Ровоам начал восстанавливать разрушенные города, в каждом из которых поставил свой гарнизон (II Chron., 11, 5— 12). Как уже говорилось, территория Иуды была исключена из деления страны на округа, так что теперь, говоря об округах, можно иметь в виду только территорию Вениамина. А это едва ли имело смысл. Окружное деление, по-видимому, было вовсе отменено; во всяком случае, о нем уже более нет упоминаний. Вместо этого царь направил в качестве наместников во все укрепленные города и земли Иудеи своих сыновей (II Chron., 11, 23), которые собирали доход с этих мест и выступали гарантами подчинения их царю. Может быть, укрепившись, Ровоам все же попытался восстановить свою власть над отложившимся Израилем (I Reg., 14, 30; II Chron., 12, 15), но явно неудачно. Противостояние двух государств продолжалось и позже. Политические расчеты царей оказались сильнее воспоминаний об общем происхождении.

Распад единого царства привел к утрате еврейскими государствами контроля над другими территориями. Все завоевания Давида были потеряны. Более того, филистимляне, которые, казалось бы, уже были не в силах претендовать на гегемонию в Палестине, перешли в новое наступление и захватили город Гаваон. Под его стены явился израильский царь Нават, сын Иеровоама, с израильским ополчением. Но во время осады некий Бааша (Вааса) из племени Иссахара убил его и провозгласил себя царем, а затем захватил столицу и истребил всех родственников своего предшественника (I Reg., 15, 27–30). Это был первый кровавый переворот в истории недавно образовавшегося царства, но далеко не последний. Какова была дальнейшая судьба Гаваона, неизвестно. Но и через много лет после переворота израильтяне все еще осаждали этот город (I Reg., 16, 15). Трудно себе представить, чтобы осада продолжалась столь долго; вероятно, после захвата власти Бааша покинул стены Гаваона, но, поскольку значение этого города было для израильтян слишком велико, они позже возобновили попытку овладеть им.

Для Бааши важнее оказалось противостояние с Иудеей. На дороге, соединявшей Иудею с остальным миром, недалеко от самого Иерусалима он начал строить крепость Раму, что приводило фактически к блокаде Иудеи. И иудейский царь Аса, не имея сил самостоятельно справиться с врагом, обратился за помощью к царю арамейского государства Арам Бар-Хададу, отправив ему богатые дары и прося разорвать союз с Израилем и заключить союз с Иудеей. Подношения сделали свое дело. Армия Бар-Хадада вторглась в Израиль с севера и захватила всю северную часть Галилеи (I Reg., 15, 17–20). Иудеи же, воспользовавшись этим, не только сняли блокаду со своей страны, но и, овладев Рамой, разрушили то, что успели построить израильтяне (Parker, 1996, 219). Однако справиться с Израилем и обезопасить свои северные границы Иудея могла только с помощью Арама, что ясно говорит о ее бессилии, а союз, вероятнее всего, просто прикрывал признание Иудеей верховенства Арама (Гельцер, 1958, 71).

А Израиль вскоре после войны с Арамом погрузился в гражданские раздоры. Полководец сына Бааши царя Элы (Илы) Зимри (Замврий) составил заговор и убил царя на втором году его правления. Но армия, которая в это время вела войну с филистимлянами, отказалась его признать и осадила израильскую столицу Тирцу. Зимри был вынужден покончить с собой, процарствовав всего семь дней, а вслед за этим сама израильская армия разделилась. Та ее часть, которая продолжала осаду филистимского Гаваона, выдвинула претендентом на трон своего командующего Омри (Амврия), а другая — Тимни (Фамния). Этот фактический раскол страны и противостояние ее двух частей продолжался четыре года, и только после смерти или убийства Тимни Омри был признан царем всего Израиля (I Sam., 16, 8—23). В Библии умалчивается, какая часть израильской армии поддерживала Тимни, но скорее всего та, что располагалась на севере и противостояла Араму (Tadmor, 1981, 147). Это дает основание сделать вывод что война с северным соседом после потери ряда галилейских городов не закончилась.

С приходом к власти Омри на израильском троне оказался умный, сильный, энергичный правитель (Mitchell, 1982, 466). По-видимому, его вдохновлял пример Давида, который тоже был военным командиром, но сумел создать мощную державу и стать царем. Важным актом Омри была постройка новой столицы. После шести лет царствования в Тирце он купил гору Самарию (Шомрон), на которой воздвиг одноименный город (I Reg., 16, 23–24). По преданию, его название напоминает имя прежнего владельца горы, но это сообщение справедливо расценивается исследователями как "народная этимология", более вероятно, что ранее здесь находилась какая-то деревня, название которой унаследовано городом (Tadmor, 1981, 149–150). Находки керамики доказывают, что на горе, действительно, было небольшое поселение (Weippert, 1988, 514–516; Негг, 1997, 137). Видимо, и в этом предприятии Омри следовал примеру Давида. Но главное было в другом. Все прежние столицы Израиля, в том числе Тирца, которая в этом качестве пребывала дольше всего, были городами старыми, со своими традициями и связями. Создавая совершенно новую столицу, Омри освобождался от наследия старины и мог действовать более свободно, не очень-то оглядываясь на обычаи. Хотя Самария находилась на территории племени Иссахара, покупка земли, на которой она была построена, делали ее личным владением царя.

Выбор места для новой столицы был не случаен. Она располагалась на довольно высокой горе, стоявшей между горной страной севера и менее высоким нагорьем юга, соединяя тем самым разные районы царства. С западной оконечности горы было видно даже Средиземное море (Weippert, 1988, 535). Не менее важно и то, что место было очень удобным для торговли с финикийским побережьем (Mitchell, 1982, 467).

Опять же подобно Давиду и Соломону, Омри стремился установить союзные отношения с Тиром, царь которого, Итобаал, тоже пришел к власти в результате переворота (Los. Contra Ар. 1, 18). И он добился этого. Между Тиром и Израилем был заключен союз, скрепленный браком дочери Итобаал а Иезавели с сыном Омри Ахавом (Tadmor, 1981, 149). Когда Ахав стал царем, Иезавель играла огромную роль при израильском дворе. Политический союз отразился в религиозной сфере распространением финикийских культов и особенно культа тирского "владыки" (I Reg., 16, 31–33), который стал чуть ли не официальным в Израиле. Как когда-то Соломону, так теперь Омри и Ахаву тирский царь оказал помощь в строительстве, в том числе в Самарии и в стратегически важном городе Мегиддо, укрепления которых аналогичны тем, что защищали финикийскую колонию Тосканос в далекой Испании (Parrot, Chehab, Moscati, 1975, 241; Harden, 1980, 49; Mitchell, 1982, 469–471).

Резко изменил Омри и политику в отношении Иудеи. Вместо продолжавшейся несколько десятилетий вражды, приводившей часто к открытым войнам, Омри предпочел союз с ней. По-видимому, новый царь сделал вывод из сравнительно недавней истории, когда союз Иудеи и Арама стоил Израилю поражения и потери ряда городов. Омри выдал свою дочь Гофолию (Аталию) замуж за Иорама, сына иудейского царя Иосафата (II Reg., 8, 26). Правда, в другом месте (II Reg., 8, 18) ее же называют дочерью Ахава и, следовательно, внучкой Омри; но, как отмечают исследователи, хронологические соображения делают первое утверждение более вероятным (Mitchell, 1982а, 488).

Союз с Тиром и Иудеей обеспечил Израилю безопасность северо-западных и южных границ, усилил торговые связи с финикийским побережьем, что давало возможность получать самые разнообразные товары. Израиль, сделавшись важным промежуточным пунктом торговли Тира с Иудеей и другими южными районами Сиро-Палестинского региона, сам стал играть важную роль в транзитной торговле. Свидетельством внешнеторговой активности израильтян является находка в Самарии египетских алебастровых сосудов с выгравированным на них именем фараона Осоркона II (Elat, 1979, 541).

Позже сын Омри Ахав выставил для войны с Ассирией 10 тысяч воинов и 2 тысячи колесниц. Это было очень большое для того времени войско, что само по себе свидетельствует о силе Израиля. Не менее важно и упоминание о количестве боевых колесниц. Кони не разводились в Палестине, и получить их можно было только в результате торговли, скорее всего, из Киликии, как это было при Соломоне (Elat, 1979, 541–542).

Все это, естественно, обогатило израильского царя, предоставив возможность приступить к активному строительству, продолженному его преемником. По-видимому, почти сразу после прихода к власти Омри начал строительство дворца в Тирце, но после создания новой столицы оно было оставлено (Weippert, 1988, 516). Зато была не только построена Самария, но и в значительной степени перестроен Мегиддо, ставший очень важным стратегическим и административным центром, а к востоку от него возведен зимний дворец израильских царей (Kempinski, 1989, 198). Был восстановлен и разрушенный Хазор (Weippert, 1988, 518). Существуют и другие примеры строительной активности Омри и его сына (ср.: I Reg. 22, 39).

Деятельность Омри создала политические и экономические возможности военной экспансии Израиля. Одной из главных его целей было закрепление на торговых путях. И если путь через Палестину шел непосредственно по территории Израиля (Faust, 2000а, 4), то другой путь, который проходил по Заиорданью, надо было еще захватить. Через некоторое время израильтяне вторглись в эту область, где господствовал Моав. Неизвестно, как разворачивались события, но в конечном счете моавитский царь Кемошиат был вынужден подчиниться. В непосредственное подчинение Израилю перешла область Медаба в северной части Моава. На остальной же территории сохранилась власть моавитского царя, но тот признавал в царе Израиля своего верховного суверена (ANET, р. 320) и выплачивал ему дань в виде огромного количества (по преданию, двухсот тысяч) овец и баранов (II Reg., 3, 4). Но главное было не в такой невероятной дани, а в утверждении на важнейшем торговом пути.

Менее удачно для Израиля сложились отношения с царством Арам у северных и северо-восточных границ. Война с Арамом закончилась победой последнего. Это с несомненностью вытекает из рассказа о том, как после поражения от Ахава дамаскский царь предложил победителю сделку: вернуть ему города и "площади" в израильской столице Самарии, которые отец Ахава был вынужден уступить отцу царя Арама (I Reg., 20, 34). Самария, как уже говорилось, была построена Омри через шесть лет после его воцарения. Следовательно, победоносная война Арама против Израиля происходила во второй половине царствования Омри, т. е. в 876–871 гг. до н. э. Кто был ее инициатором — израильский или дамаскский царь, неизвестно. С точки зрения исторической логики, обе возможности реальны. Можно полагать, что, заключив союз с Тиром и Иудеей, Омри попытался вернуть те города, которые арамеи отняли у Израиля в правление царя Бааши. Но не менее вероятно и то, что Арам, видя создание опасного союза у своих границ, предупредил нападение врагов и ударил по Израилю. Вполне возможно, что утверждение власти Израиля в Моаве наносило громадный ущерб дамаскской торговле, и это стало причиной конфликта (Tadmor, 1981, 150). Но поражение Омри не повлекло за собой потери Моава, и это тоже надо иметь в виду. Как бы то ни было, война между Арамом и Израилем закончилась победой первого. К городам, захваченным Бар-Хададом у Бааши, были прибавлены еще какие-то, а для дамаскских купцов была создана фактория непосредственно в израильской столице. Это поражение, однако, не слишком ослабило Израиль. Омри оставил своему сыну Ахаву сильную державу, которая спорила с Арамом за гегемонию в Южной Сирии и Палестине. В этом споре Израиль поддерживала Иудея, где на троне сидел Иосафат. свояк Ахава.

В отличие от Израиля, в Иудее не происходило смены правящей династии, там все время власть принадлежала дому Давида. И само царство иногда называли, по крайней мере иностранцы, "домом Давида", как это видно из надписей дамаскского и моавитского царей (Biran, Naveh, 1995, 12–13; Herr, 1997, 132). Ровоаму без всяких трудностей наследовал его сын Абия, а тому — Аса. Долгое время главной задачей иудейских царей было восстановление своей власти над отколовшимся северным царством и, таким образом, восстановление единого еврейскою государства. Войны меэвду ними происходили с переменным успехом. Иногда иудеи добивались впечатляющей победы, как победа Асы над Иеровоамом, в результате которой иудейский царь сумел отнять у Израиля ряд городов южной части царства, в том числе важный культовый центр Бетэль (II Chron., 13, 3-19), но своей основной цели Давидиды не достигли. И это в конце концов заставило царей обоих царств пойти на союз друг с другом. Во времена, когда на израильском троне сидели Омри и Ахав, а на иудейском — сын Асы Иосафат (Йехошафат), они выступали союзниками. Союз был выгоден и Иудее. Он обезопасил северную границу царства, в которое продолжали входить завоеванные в свое время Асой израильские города, (II Chron., 17, 2). Союз явно не предусматривал их возвращение Израилю, да Омри их и не требовал, ибо поддержка иудейского царя для него была гораздо важнее.

Иосафат предпринял ряд мер по укреплению государства. В городах были размещены гарнизоны, построены новые крепости, реорганизовано войско (II Chron., 17, 2, 12–19). Армия состояла из двух частей: гарнизонов в городах и крепостях и войска, набираемого на племенной основе из двух оставшихся под властью Давидидов племен — Иуды и Вениамина. Но как обстояло дело с ополчением? Цифры, которые сообщает Библия, как будто подтверждают его существование: 780 тысяч иудеев и 370 тысяч вениамитян. Но сами по себе они совершенно невероятны: небольшое царство просто физически не могло выставить армию в более миллиона боеспособных мужчин, тем более отборных, отличных воинов, как отзывается о них библейский автор.

Эти сведения содержатся в Книге Хроник. Обе Книги Хроник были созданы, вероятнее всего, в IV в. до н. э. (Tadmor, 1981, 199; Шифман, 1987, 158). К этому времени Иудейское царство уже давно не существовало, многие его жители были уведены в плен в Месопотамию. Часть из них позже возвратилась в Палестину, и, вероятнее всего, именно родовые воспоминания возвратившихся и стали основным источником знаний автора (или авторов) этих Книг. В этих воспоминаниях порой достаточно точно излагаются события, по тем или причинам опущенные авторами Книг Самуила и Царей. Но в то же время следует учитывать, что последующие события наложили свой отпечаток на память людей, и многое из того, что происходило до плена, уже виделось в искаженном свете представлений о прежней погибшей славе. И еще одно обстоятельство, без сомнения. наложило отпечаток на характер изложения в Книгах: торжество монотеизма. Иосафат, по словам хрониста, всегда ходил путями Йахве, и уже поэтому заслуживал всяческого прославления, и, как это бывает обычно в народной памяти, его деяния преувеличивались, как преувеличивались его богатства и число его воинов.

Обратившись снова к тексту соответствующего пассажа во II Книге Хроник, мы узнаем, что миллионная масса воинов была сосредоточена в Иерусалиме, в столице. Это была явно личная гвардия царя, набираемая, однако, с учетом племенного происхождения воинов. Об ополчении уже нет и речи. Оно явно кануло в прошлое. То, что сведения о двух частях иудейской армии содержатся в рассказе об Иосафате, позволяет говорить, что создание такой армейской структуры было делом именно этого царя, хотя размещение части армии по гарнизонам существовало и раньше.

Опираясь на эту армию, Иосафат, как и его родственник в Самарии, повел активную экспансионистскую политику. Его интересы были обращены на юг. Здесь он сумел восстановить власть еврейских царей над Эдомом, где был поставлен царский наместник, и снова, как во времена Соломона, получить доступ к Красному морю. На месте портового города, разрушенного Шешонком, был создан новый порт Эцион-Гебер (Gluek, 1965, 82). Был построен и флот, и Иосафат даже попытался возобновить экспедиции в золотоносный Офир, но потерпел неудачу, ибо иудеи не имели никакого морского опыта, и корабли погибли (I Reg., 22, 47–49). Неизвестны какие-либо акции Иосафата, направленные против филистимлян и арабов, но сообщается о серебре, которое преподносили ему филистимляне в дар и в виде дани (впрочем, дары тоже могли быть закамуфлированной формой дани), и о мелком скоте, пригоняемом к нему арабами (II Chron., 17, 10–11). Едва ли речь шла о добровольных дарах: недаром автор говорит о страхе соседей Иудеи перед Иосафатом. По-видимому, каким-то образом (скорее всего, в результате не известной нам войны) иудейский царь сумел навязать свое господство Филистии или хотя бы какой-то части ее и некоторым соседним арабским племенам.

Провел Иосафат и ряд важных внутренних реформ. В этой своей деятельности он опирался на жрецов Йахве, утверждая его культ и преследуя культы иных божеств (II Chron., 17, 4, 6). Различные категории жрецов привлекались им и к выполнению чисто гражданских обязанностей. Вместе со старейшинами они занимались юридическими вопросами. Были созданы, по-видимому, местные суды и высший суд в Иерусалиме, в которых опять же активную роль играли жрецы и левиты. Самые важные дела, по-видимому, разбирались в Иерусалиме. Целью этой реформы явно было стремление царя если и не ликвидировать племенные и гражданские суды, то все же создать наряду с ними стройную систему царской юриспруденции (Шифман, 1963, 26–27). При этом было, как кажется, произведено разделение функций: светские дела разбирал "правитель" ("nagid"), занимавший в царской иерархии очень высокое место, а религиозные — первосвященник (Mitchell, 1982, 474). В своей юридической деятельности они опирались на книгу учения Йахве (II Chron., 7–9). Это — первое известное нам упоминание о каком-то законодательном документе. Едва ли речь идет о строго фиксированном кодексе светских законов, но, скорее, об обобщении уже существующей правовой практики как в светской, так и в религиозной сфере (Tadmor, 1981, 148). Скорее всего, как показывает специальное исследование, это была та книга, которая затем вошла в Библию под названием "Второзакония" (Шифман, 1987, 128–129). Участие в юридической деятельности жречества и содержащаяся в законодательстве ссылка на божественную волю освящали навязываемые обществу законы и делали практически невозможным какое-либо сопротивление со стороны старых племенных институтов. В результате Иосафат сумел создать в Иудее относительно стройную юридическую систему, имеющую не только светскую, царскую, санкцию, но и религиозную.

В период правления Омридов в Самарии и Иосафата в Иерусалиме оба государства вышли за пределы своих этнических границ, пытаясь создать (или воссоздать) мини-империи. Но на этом пути столкнулись с ожесточенным сопротивлением Арама. В борьбе с этим царством Израиль и Иудея выступали союзниками. Однако в их союзе, несмотря на все достижения иудейского царя, первенство принадлежало Израилю, и инициатива войны с Арамом тоже исходила от израильского царя (I Reg., 22, 4; II Chron., 18, 3). Израильскому царю Ахаву пришлось столкнуться с Арамом еще до совместного выступления Израиля и Иудеи. Войска царя Арама Бар-Хадада вторглись в Израиль и двинулись к Самарии. Авторитет Арама был в то время столь велик, что Ахав предпочел повести с Бар-Хададом переговоры, будучи готов даже к капитуляции и признанию верховной власти дамаскского царя. Однако последний выставил такие жесткие условия, что израильский царь, опираясь на мнение старейшин, отказался их принять. Войска Бар-Хадада осадили Самарию. Но армия Ахава устроила вылазку и наголову разбила арамеев. Сам Бар-Хадад с трудом сумел спастись бегством (I Reg., 20, 1—21). Произошло это за четыре года до гибели Ахава, т. е. в 856 г. до н. э.

На следующий год уже с новым войском Бар-Хадад возобновил войну с Израилем, но в битве при Афеке потерпел новое поражение (I Reg., 20, 26–30). Библейский рассказ об этом поражении, естественно, чрезмерно приукрашен, а потери дамаскского царя преувеличены. Но это не отменяет самого факта — поражения Арама. Сам Бар-Хадад бежал в город Афек и затем сдался израильскому царю. Ахав поступил с побежденным весьма милосердно. Дамаскский царь пообещал Ахаву возвратить города, отнятые его отцом у Омри, и предоставить израильтянам "площади", т. е. торговую факторию, в Дамаске. По-видимому, на этих условиях и был заключен мир (I Reg., 20, 30–34). Такой договор вполне соответствует дипломатической практике древнего Ближнего Востока (Stipp, 1997, 489). Неизвестно, воспользовались ли израильтяне факторией в Дамаске, ибо она больше нигде не упоминается. Но сам факт ее предоставления был важной уступкой Арама. И это свидетельствует о росте влияния Израиля в регионе.

Библия объясняет сравнительную мягкость договора между Израилем и Арамом всем якобы известным милосердием израильских царей, хотя это противоречит самим же библейским рассказам. Разумеется, дело было не в особом их гуманизме, а в трезвом политическом расчете. Причина такой мягкости — становившаяся все более отчетливой ассирийская угроза. Как мы расскажем ниже, основные военные действия против Ассирии разворачивались на территории Сирии, пока же надо лишь отметить, что Ахав и Бар-Хадад на время забыли старинную вражду, и Израиль вступил в антиассирийскую коалицию, возглавляемую Арамом. В объединенное войско Ахав выставил 2 тысячи колесниц и 10 тысяч воинов. Коалиция одержала победу над ассирийцами в 853 г. до н. э. в битве при Каркаре. Это сражение было первым столкновением Израиля с Ассирией. В то время на израильском троне сидел Ахав, сын Омри, и ассирийцы назвали это государство "домом Омри". Это название закрепилось за Израилем в ассирийских анналах.

После битвы при Каркаре Израиль вышел из коалиции, и вскоре возобновилась его борьба с Арамом. Уже на следующий год после столкновения с ассирийцами Ахав вместе с Иосафатом решили напасть на принадлежавший Араму заиорданский город Рамот-Гилеад. Этот город располагался на важнейшем торговом пути, связывавшем Дамаск с Аравией (Lipinski, 1979, 56; Reinhold, 1989, 153–154), и обладание им в большой степени обеспечивало контроль над этим путем. В сражении около стен Рамот-Гилеада Ахав был смертельно ранен и вскоре умер. А объединенные израильско-иудейские войска отступили (I Reg., 22, 1—37).

Преемником Ахава стал его сын Охозия (Ахаз-Йагу). Но через два года он умер бездетным, и на израильский трон вступил его брат Иорам (I Reg., 22, 40, 51; II Reg., 1, 2—17). Сыновья Ахава пытались продолжать политику отца. Однако времена изменились. Победа арамеев и смерть Ахава обнаружили слабость той политической постройки, какую столь усердно создавали Омри и его сын. Даже Иосафат, верный союзник и родственник, отказался предоставить Охозии возможность плавать в Офир через Красное море (I Reg., 22, 40). Положение еще больше ухудшилось после смерти Охозии. Моавитский царь Меша, сын Кемошйата, отказался признавать власть царя Израиля. Более того, Меша начал войну с израильтянами и, хотя она шла с переменным успехом, в целом победа склонялась на сторону Моава. В частности, моавитяне захватили город Небо, один из опорных пунктов израильтян в Заиорданье. Там в качестве трофеев они взяли священные сосуды Йахве, которые Меша посвятил верховному богу моавитян Кемошу. Собственных сил для восстановления власти над отложившимся Моавом у Иорама явно не хватало, и он был вынужден обратиться за помощью к Иосафату. Соединенная армия обоих еврейских государств через пустыню вокруг южного берега Мертвого моря двинулась против Моава. Такой путь был очень труден, и долгое время войско чрезвычайно страдало от отсутствия воды. По-видимому, идти более легким путем вокруг северного берега Мертвого моря было невозможно из-за господства в этом районе арамеев. И все же объединенная армия преодолела этот путь и разбила моавитян. Но овладеть столицей Моава Кир-Моавом (Кир-Харешетом) она все же не смогла и отступила. Моав восстановил свою независимость (I Reg., 1, 1; 3, 4—27; ANET, р. 320–321).

В повествовании об этой войне Библия упоминает неудачную попытку Мешы прорваться за помощью к царю Эдома. Следовательно, в это время Эдом уже освободился от власти Иудеи. В другом месте Библии отпадение Эдома относится к правлению уже сына Иосафата Иорама (II Reg., 8, 20, II Chron., 21, 8). Рассказ об отпадении Эдома и мерах Иорама по его возвращению производит несколько странное впечатление. Сообщается, что иудеи наголову разгромили эдомитян, но те убежали в свои шатры и сделались независимыми. Такое сочетание сокрушительного поражения и освобождения от власти иудейского царя не очень понятно. С другой стороны, упоминание о попытке Меши получить помощь царя Эдома было сделано вскользь, в одном ряду с другими событиями войны, так что думать о фальсификации в данном месте неправомерно. Вероятнее все же, что Эдом освободился от иудейской власти еще при Иосафате, а его сын пытался лишь восстановить, хотя и неудачно, эту власть. Произошло это явно уже после смерти Охозии, ибо тогда иудейский царь еще обладал властью в Эдоме, через область которого только и можно было достигнуть Красного моря. Таким образом, и Израиль, и Иудея потеряли свои владения к югу и востоку от Мертвого моря, вернувшись в свои этнические границы. Век еврейских мини-империй оказался очень коротким.

Великодержавная политика царей обоих государств и обширное строительство требовали огромного напряжения сил, что не могло не сказаться на положении рядового населения. Израиль был более развитым государством, чем Иудея, социально-экономическое развитие в нем шло быстрее, поэтому имущественная и социальная дифференциация здесь была более значительной, чем в южном царстве. На севере Израиля еще сохранилось старое ханаанское население, продолжавшее старые традиции, но находившееся в подчиненном положении (Faust, 2000а, 17–21). В этой части Израиля этническое положение во многом совпадало с политическим: городское население было смешанным, но все же с преобладанием израильтян, занимавших, к тому же, более высокое положение, а сельское — ханаанским. Правда, в городах уже наблюдается процесс ассимиляции ханаанских "верхов" с израильскими, в то время как "низы" в большей степени сохраняли свои этнические характеристики (Faust, 2000а, 21). В остальной части страны население этнически было более однородным, но социальные различия стали довольно значительными. В городах выделяются кварталы богачей и бедняков, а в Тирце, например, богатые кварталы были даже отделены от бедных стеной (RouIIIard-Bonraisin, 1995, 61; Мерперт, 2000, 302–303). Причем роскошь богатых била в глаза. Например, дворец Ахава был украшен резной слоновой костью (I Reg., 22, 39), и примеру царя следовали вельможи (Am., 3, 15; 6, 4).

Союз с Тиром и женитьба Ахава на Иезавели привели к усилению культурного влияния финикийцев на израильтян. Царский дворец в Самарии в значительной степени воспроизводил традиции дворцовой архитектуры бронзового века (Weippert, 1988, 537). Эти традиции еще были живы в Финикии, так что наиболее вероятно, что в ханаанском облике дворца Омридов отразились именно финикийские влияния, а не память о палестинских дворцах прежних эпох. Финикийские изделия во множестве использовались во внутреннем убранстве дворца. Как уже упоминалось, Иезавель принесла с собой культ тирского верховного бога Мелькарта, и в Самарии был построен его храм. Причем не только царица, но и ее муж покровительствовали этому культу, и он быстро распространился среди высших слоев израильского общества (Tadmor, 1981, 152). Иезавель была дамой весьма энергичной, умной, властной, и в то же время чрезвычайно коварной (Moscati, 1972, 652). Она вовсе не была лишь тенью своего мужа. Создается впечатление, что Ахав, занимаясь больше войной, во внутренней политике следовал советам своей супруги. И естественно, что она стала объектом ненависти всех тех, кто счел себя несправедливо обиженными.

В этом плане привлекает внимание известная библейская история о винограднике Навуфея (I Reg., 21, 1—17). Ахав очень хотел завладеть виноградником некоего Навуфея (Набота), но тот никак не соглашался его продать. И тогда Иезавель отправила письма старейшинам и знатным горожанам города Изрееля (RouIIIard-Bonraisin, 1995, 56), где жил строптивый виноградарь, с требованием обвинить его в государственной измене и культовом преступлении, за что и казнить. Те послушались царицы, и после казни Навуфея его виноградник в качестве конфискованного имущества перешел к царю. Этот рассказ справедливо рассматривается как доказательство наличия в Израиле общинного сектора со своими законами и имуществом, в дела которого царь своевольно вмешиваться не мог, и приобрести какое-либо имущество общинника можно было только после его осуждения за конкретное преступление (Дьяконов, 1967а, 22). Этот поступок Иезавели вызвал страшное негодование. Библия донесла до нас ту жгучую ненависть, какую питали израильтяне к царице, и восторг по поводу ее страшной смерти, о чем речь пойдет позже. Но эта история, как кажется, раскрывает один важный аспект внутренней политики Омридов. Не решаясь нарушить установленные веками общинные порядки, цари этой династии, тем не менее, стремились укрепить царский сектор за счет общинного, используя для этого различные средства. Покупка земли для строительства Самарии и ложное обвинение Навуфея с последующей конфискацией его имущества — это лишь два известных нам примера, имевшие целью изменить соотношение между двумя секторами политической, экономической и социальной жизни Израиля в пользу царского. Обращает на себя внимание еще один аспект рассказа: полное подчинение горожан, во всяком случае городской верхушки, царице и их готовность пойти на самое неправедное дело, чтобы ей угодить, что ясно говорит о начавшемся вырождении общинных структур (Tadmor, 1981, 153). Правда, надо иметь в виду, что в Изрееле находилась летняя резиденция израильских царей, и это увеличивало их влияние на органы городского самоуправления, но сам по себе факт раболепного подчинения городских властей царской воле достаточно красноречиво свидетельствует о кризисе традиционных общинных отношений. А это как раз и не устраивало значительные слои израильского населения. Широкое распространение финикийской культуры, и особенно культов, в "верхах" израильского государства привело к культурному разрыву в израильском обществе, когда широкие массы населения стали видеть причину своего все более бедственного положения именно в "финикиизации" царя и его окружения и особенно в распространении чужеземных культов.

Выразителями оппозиционных настроений стали пророки. Были, конечно, и придворные пророки, которые старались всячески угодить царю. Таким, например, был некий Седекия, пророчествовавший об успехе Ахава и его союзника Иосафата в войне с Арамом (I Reg., 22, 6, 11–12). Но значительная группа пророков, никак не связанная с двором, резко выступала против Ахава, и в еще большей степени против Иезавели. В ненависти к царице и ее деятельности объединились значительные массы "рядового" населения и фанатичные поклонники Йахве, выступавшие против чужих жрецов, а также какая-то группа знати, недовольная засильем сторонников Иезавели и чрезмерно про-финикийской позицией власти. Выразителем настроения преобладающей части израильского населения стал пророк Илия, который, как кажется, впервые выдвинул идею монотеизма: Йахве — не один из богов, не верховный бог Израиля и даже не единственный бог, которому израильтяне должны поклоняться в силу заключенного их предками договора, а вообще единственный Бог мира, а все остальные, в том числе, конечно, и финикийские, столь в то время почитаемые израильскими аристократами, — лжебоги, поклонение которым является величайшим грехом. Конфликт, одновременно социальный и религиозный, стал неизбежным.

В борьбе против пророков царь и его жена использовали власть. Стоило пророку Михею предсказать царю поражение, как он был брошен в тюрьму (I Reg., 22, 26–27). Иезавель вообще приказала физически истребить всех пророков, разумеется, оппозиционных (I Reg., 18, 4). Но это не помогло. Даже среди израильской знати пророческое движение нашло сторонников, которые, как уже говорилось, были недовольны проводившейся политикой и, видимо, соперничали с окружением царицы. Таким, например, был Авдий, возглавлявший дворцовую администрацию, который приложил все усилия, чтобы пророков спасти (I Reg., 18, 1–4). Противники профиникийской политики существовали и в армии, как показали последующие события (Bietenhard, 1998, 505). И это также усиливало позицию пророков. Правда, сам Илия был, вероятно, все же убит царскими воинами. Авторитет этого бесстрашного противника ненавистной царицы был чрезвычайно велик в народе, распространялись рассказы о его чудесном спасении и взятии живым на небо. Во главе "пророческих сыновей" встал ученик Илии Елисей, перешедший от идейной борьбы к политической, целью которой стало свержение Ом-ридов и уничтожение Иезавели.

Политическая ситуация сложилась достаточно благоприятно для этих планов. Ни Охозия, ни Иорам не были столь же энергичными и сильными правителями, как Омри и Ахав. Попытка Иорама возвратить под израильскую власть Моав не удалась, и Израиль, потеряв свои позиции на торговых путях, проходивших за Иорданом, оказался чрезвычайно ослаблен. Видимо, решив воспользоваться этим ослаблением старинного врага, царь Арама Бар-Хадад начал новую войну. Его войска осадили Самарию, где начался жесточайший голод, так что дело доходило до людоедства. Однако израильтянам удалось организовать вылазку и отбить нападение арамеев, потерпевших в итоге под стенами израильской столицы жестокое поражение (II Reg., 6, 24—7, 16). Это вызвало кризис в Дамаске и свержение Бар-Хадада, которым Израиль и Иудея не преминули воспользоваться. Их соединенная армия, возглавляемая обоими царями, снова двинулась к Рамот-Гилеаду, обладание которым было, видимо, очень важным как для Арама, так и для его южных соседей. Однако под стенами города Иорам был ранен и уехал в свою летнюю резиденцию Изреель, куда затем отправился и Охозия. Воспользовавшись этим обстоятельством, оставшийся командовать израильскими войсками Ииуй (Йеху) поднял мятеж, захватил Изреель, убив и Иорама, и Охозию, а затем овладел Самарией, где был уничтожен весь род Ахава, включая его вдову Иезавель. Инициатором этого мятежа, вдохновившим Ииуя, был пророк Елисей (II Reg., 8, 28–10, 17; II Chron., 22, 5–9). Дамаскский царь, по-видимому, оказал поддержку мятежнику. Ииуй отплатил за эту поддержку уступкой Араму ряда городов, ранее захваченных израильтянами (см. ниже). В Израиле торжествовала "патриотическая" реакция, в значительной степени опиравшаяся на поддержку широких масс населения, ненавидевших царицу и ее "партию" (Mitchell, 1982, 486). Храм Мелькарта был разрушен, а его служители перебиты (II Reg., 9, 30–33; 10, 1—28). В материальной культуре Израиля ясно прослеживается резкий упадок финикийского влияния (Mitchell, 1982а, 488). Этот переворот явно привел и к разрыву союза с Тиром. Разорваны были, по-видимому, и отношения с Иудеей, где к власти пришла мать убитого царя Гофолия, тетка свергнутого и убитого израильского царя Иорама.

В Библии содержится душераздирающий рассказ о том, как Гофолия (Аталия), узнав о гибели сына, захватила власть и истребила при этом весь царский род (явно его мужскую часть), включая собственных внуков и правнуков. И только одного Иоаса, которому не было еще и года, сестра Охозии Иосавеф (Йошевет) спрятала вместе с кормилицей в своих покоях, где он и таился шесть лет, пока не пришла пора его явления народу. А Гофолия все эти годы царствовала в Иудее (II Reg., 11, 1–3; II Chron., 22, 10–12). Рассказ этот при всей своей краткости полон чисто фольклорных деталей. Здесь и злая бабка, и жалостливая тетка, и спрятанный царевич. К тому же, царское положение, приписываемое Гофолии библейскими авторами, противоречит общему политическому положению на Востоке, где женщина просто не может занять трон (Tadmor, 1981, 157). Гофолия, как и ее родственница Иезавель в Израиле, покровительствовала финикийским культам, и уже поэтому выступает в Библии как резко отрицательный персонаж, которому и приписали чудовищное злодеяние. Это не отрицает историчности самого факта захвата власти Гофолией. Вероятно, она, опираясь на каких-то своих сторонников, объявила себя регентшей при малолетнем внуке, подобно тому как несколько позже в Ассирии царица Шамурамат (Семирамида) правила в качестве регентши при своем сыне Адад-Нирари III.

Однако через шесть лет оппозиционные регентше силы, сначала, по-видимому, растерявшиеся, сумели организоваться. Был составлен заговор, возглавляемый первосвященником Иодаем, мужем Иосавеф. Может быть, именно тогда и возникла легенда о спасении малолетнего царя этой женщиной — ведь заговорщики действовали во имя законного царя против узурпаторши.

Заговор был достаточно широк. К нему примкнули вельможи и придворная гвардия, а также иерусалимское жречество. Как и в Израиле, в Иудее широкие массы населения связывали ухудшение своего положения с распространением финикийских культов и господствующим положением их жрецов, на которых опиралась Гофолия. И народ активно поддержал заговорщиков. С помощью телохранителей и придворной гвардии Иодай сумел перевести семилетнего Иоаса из дворца в храм Йахве, где и провозгласил его полноправным царем. Войско и народ радостно приветствовали Иоаса. От имени царя был заключен договор с народом. Возможно, при этом были удовлетворены какие-то народные требования (Шифман, 1989, 77). Народ активно участвовал во всех этих событиях, он не только приветствовал царя, но и разрушил храм и жертвенники финикийского бога и убил его жреца Маттана. По приказу явно Иодая была убита и Гофолия (II Reg., 11, 4—20). В параллельном рассказе II Книги Хроник (23) роль жречества и части военного командования выступает еще ярче. Там же совершенно ясно говорится о прибытии в Иерусалим по призыву Иодая глав иудейских родов, которые и составили собрание, провозгласившее Иоаса царем, а Иодай заключил трехсторонний договор между ним, царем и народом, чтобы всем быть народом Божьим, т. е. строго следовать предписаниям культа Йахве.

В рассказе об этих бурных событиях впервые встречается упоминание "народа земли" ("‘am ha-‘ares"). Он ясно противопоставлен "рабам" ("‘bdim") царя (Bietenhard, 1998, 510). Перед нами два коллектива, занимающих разное положение в обществе, что является отражением существования в Иудее двух секторов социально-политической жизни — царского и общинного. "Народ земли" составляют свободные полноправные общинники, обладающие земельной собственностью на правах членов иудейской гражданской общины (Амусин, 1993, 55–57, 66). На основании того, что в критической ситуации они собрались в Иерусалиме, можно предположить, что они представляют нестоличное население (Bietenhard, 1998, 512–514). И это понятно: Иерусалим был личным владением Давидидов, стоявшим вне традиционной общинноплеменной структуры и целиком принадлежавшим к царскому сектору. Иодай, выступая против царицы и ее окружения, опирался именно на этот сектор иудейского общества, вернувшись к традиционной форме народного собрания, на котором избирается царь и с ним заключается договор. Судя по рассказу, собрание было созвано в храме Йахве. Конечно, каким бы обширным этот храм ни был, вместить в себя весь народ Иудеи он не мог. Недаром в параллельном рассказе И Книги Хроник говорится не о народе, а о главах родов. Именно они представляли народ и заключали от его имени договор с царем и первосвященником, который теперь вместо Гофолии становился регентом.

Как в Израиле мятеж Ииуя, так в Иудее выступление Иодая и фактический захват им власти означал торжество "патриотической" реакции и, как следствие этого, "закрытие" общества и государства. И это вскоре сказалось на внешнеполитическом положении обоих царств. В 841 г. до н. э. ассирийский царь Салманасар III, разбив Арам, прорвался к горе Кармел. Израильский царь предпочел ему подчиниться; вместе с царями Тира и Сидона он преклонился к ногам Салманасара и заплатил ему дань (ANET, р. 280). Но этот поход Салманасара был единичным событием и особых последствий для Израиля не имел. Гораздо серьезнее было возвышение Арама, избавившегося от ассирийской угрозы и возобновившего свои попытки захватить гегемонию во всем Сиро-Палестинском регионе. В новой войне израильтяне были разбиты, после чего арамейские войска прошли в Филистию, а затем обрушились на Иудею. Иоас сумел откупиться от царя Арама Хазаэла, отдав ему все золото как из царской, так и из храмовой казны (II Reg., 10, 32–33; 12, 18). Иудея фактически признала верховную власть Арама.

Власть Хазаэла признал и Израиль. В правление израильского царя Иоахаза, сына Ииуя, власть Арама над Израилем упрочилась Возможно, поначалу молодой царь попытался освободиться от Арама, но потерпел поражение. Ареной борьбы был, видимо, все тот же Гилеад Это следует из слов Амоса (1, 3), который сообщал, что арамеи молотили эту область железными молотами. После этого поражения в распоряжении израильского царя оставалось всего 50 всадников, 10 колесниц и 10 тысяч пехотинцев (II Reg., 13, 7). Если это количество сравнить с 2 тысячами колесниц, которые еще менее полувека назад мог выставить Израиль при Каркаре, контраст будет разительным. Нельзя не согласиться с теми исследователями, которые считали, что в то время Израиль был вассалом Арама (Lipinski, 1979, 80; Klengel, 1992, 210, n. 130).

Вернувшись немного назад, надо сказать, что в Иудее в результате переворота власть на какое-то время оказалась в руках Иодая и сгруппировавшегося вокруг него жречества, чьим советам неукоснительно следовал молодой царь. Для укрепления своего положения Иодай даже сам выбирал царю жен (II Reg., 12, 2; II Chron., 24, 2–3). Но через какое-то время между царем и его советником начались трения. Судя по библейскому рассказу, они возникли из-за ремонта иерусалимского храма — собираемое для этого серебро, как предполагали, просто присваивалось жрецами. Царь, которому уже исполнилось 23 года, вмешался в это дело и заставил жрецов отказаться от собирания с населения этой дополнительной подати (II Reg., 12, 4—16). Вскоре после этого Иодай умер, а Иоас, опираясь на своих придворных, окончательно рассорился с жречеством. Последнее возглавил сын Иодая Захария, но он по приказу царя был казнен (II Chron., 24, 15–22).

Последовательность этих событий не совсем ясна. Во II Книге Царей ни о каком конфликте после смерти Иодая не говорится, но упоминается о походе Хазаэла на Иерусалим после спора о серебре, предназначенном для храма. Во II Книге Хроник поход арамейского царя и захват им Иеруслима рассматривается как кара за убийство сына Иодая, а бедственное положение храма, требующего ремонта, объясняется нечестивой политикой Гофолии и ее сыновей, строивших храмы финикийским и ханаанским богам за счет святилища Йахве. В соответствующем месте ничего о такой деятельности Гофолии не говорится, но рассказывается о захвате иерусалимского храма Баала, т. е. Мелькарта, и разрушении находившихся там жертвенников и статуй этого бога (II Reg., 11, 18). Но зато в рассказе о походе арамейского царя упоминается, что Иоас взял из храма все, что пожертвовали Иосафат, Иорам и Охозия, т. е. муж, сын и внук Гофолии. Так что ни о каком разорении храма сыновьями Гофолии нет речи. По-видимому, это объяснение тяжелого положения храма является еще одной отравленной стрелой, пущенной автором Книг Хроник в адрес ненавистной царицы. Гораздо логичнее предположить, что бедственное положение иерусалимского храма стало следствием того, что Иоас был вынужден откупиться от Хазаэла. Использование для этого храмовых сокровищ могло вызвать недовольство жрецов и, как следствие, начало конфликта между ними и царем, еще более обострившегося после смерти Иодая, когда Иоас решительно взял курс на ограничение власти жречества.

Реакция жречества не заставила себя долго ждать. Вскоре после казни Захарии слуги Иоаса составили заговор и убили царя (II Reg., 12, 20–21). Во II Книге Хроник (24, 25–26) содержится важное уточнение: заговорщики мстили за кровь сына Иодая. Иосиф Флавий (Ant. Iuci, IX, 8, 4) даже прямо заявляет, что заговорщики были друзьями убитого Захарии. Это ясно говорит о том, что за их спинами стояли жрецы. Ставший царем сын Иоаса Амасия в первое время не решался даже наказать убийц отца и сделал это, только когда укрепился у власти (II Reg., 14, 1–5; II Chron., 25, 1–3).

Амасия провел какую-то военную реформу. Библия сообщает, что царь поставил всех иудеев и вениамитян по их родам под власть тысячников и сотников (II Chron., 25, 5). Поскольку здесь ясно говорится о племенах, составлявших еврейское население Иудеи, можно полагать, что речь шла о реорганизации общенародного ополчения, основанного на старинном родо-племенном принципе. Оно было поставлено, по-видимому, под командование офицеров, назначенных царем. Одновременно Амасия набрал наемников из жителей северного царства, что вызвало недовольство жречества, заставившего царя отказаться от их услуг (II Chron., 25, 6—10). Наличие наемной армии наряду с ополчением, разумеется, укрепляло власть царя, и это могло вызвать подозрение жрецов, еще помнивших конфликт с Иоасом. Наемники представляли собой организм, в значительной степени противопоставленный традиционным институтам, которые в сравнительно отсталой Иудее были еще довольно сильны. Их сторонниками и носителями старинных традиций выступали жрецы и "народ земли". Видимо, давление этих сил и заставило Амасию отказаться от наемного войска. А с другой стороны, назначение царем командиров ополчения представляло, вероятно, компромисс между двумя принципами организации армии: традиционным ополчением и профессиональным войском.

Вероятно, это мероприятие царя явилось не только реорганизацией армии, но предполагало и определенную внутреннюю реформу. Известен один чрезвычайно интересный остракон, правда более позднего времени, с жалобой некоего жнеца на то, что у него отняли одежду явно в залог за невнесение какой-то платы. Адресатом жалобы является "лг", т. е. военный командир, находившийся в крепости недалеко от деревни, в которой работал жалобщик, и последний просил "офицера" разобраться в его деле, а в случае недостатка полномочий обратиться к более высокому начальству (Lemaire, 1971, 57–79). Получается, что военный командир, по-видимому, не очень высокого ранга осуществлял юстицию в округе поблизости от своей крепости. Напрашивается вывод, что определенные округа были поставлены под контроль военного командования, которое сосредоточило в своих руках и военные, и гражданские функции (Шифман, 1963, 25–26).

Со своей новой армией Амасия начал войну с эдомитянами и одержал победу (II Reg., 14, 7; II Chron., 25, 11–12). Его целью было, по-видимому, вновь выйти к Красному морю, вернув под свой контроль важный торговый путь. Но этой цели он не достиг, хотя, захватив северную часть Синайского полуострова и район к югу от Мертвого моря, создал плацдарм для будущею наступления в южном направлении (Mitchell, 1982а, 498–499). Но Амасия этим успехом не ограничился. Он затеял новую войну с Израилем (II Reg., 14, 8; II Chron., 25, 21). Существуют различные предположения относительно причин возобновления вражды между двумя еврейскими царствами, в их числе называется даже желание Амасии отомстить потомку Ииуя за убийство своего предка (Tadmor, 1981, 159). Но может быть, дело объясняется несколько иначе. Библия сообщает, что израильские наемники, отпущенные Амасией, разбрелись по городам Иудеи и принялись грабить и убивать жителей (II Chron., 25, 13). Амасия вполне мог усмотреть в этих действиях израильтян руку их царя, что и побудило его начать войну. Но война обернулась для Иудеи катастрофой. Иудейская армия была разбита, а сам Амасия попал в плен. Победоносная израильская армия вошла в Иерусалим, разрушила часть его стены и захватила все золото и серебро из царской казны и из храма Йахве, увела в плен заложников (II Reg., 14, 11–14; II Chron., 25, 22–24). Такого тяжелого поражения Иудея еще не испытывала. Многие обращают внимание на то, что Библия, говоря о последних годах Амасии, использует выражение "жил", а не "царствовал", как обычно, и это позволяет думать, что его соправителем и фактически правителем государства стал его сын Азария, или Осия (Узия), как он именуется в Книге Хроник (Tadmor, 1981, 159). В Библии отмечается, что Азария стал царем в 16 лет и правил 52 года (II Reg., 15, 2; II Chron., 26, 2). Если он взошел на трон только после смерти своего отца, то эти цифры не вписываются в хронологию того времени. Поэтому предположение о том, что какое-то время он был соправителем отца, кажется обоснованным. Может быть даже, что Амасия вообще много лет находился в плену в Самарии (Mitchell, 1982а, 500), так что Азария фактически правил без него. Однако позже царь явно вернулся в Иерусалим и, по-видимому, делил власть с сыном. Приход же Азарии к единоличной власти был связан с драматическими событиями в Иудее.

Против Амасии был составлен заговор. Амасия сумел избежать гибели и бежал в город Лахиш. Посланный против него вооруженный отряд захватил Лахиш и убил Амасию. И тогда весь народ Иудеи (kol 'amyebuda) провозгласил царем Азарию (II Reg., 14, 18–21; II Chron., 25, 27–26, 1). Нет оснований сомневаться в историчности этого рассказа, но многое в нем непонятно. Прежде всего, зачем было свергать Амасию и сажать на трон Азарию, если тот уже и так фактически правил государством? Неясна и роль самого Азарии. Обращает на себя внимание тот факт, что в отличие от описаний прежних переворотов, в данном случае не называются имена заговорщиков, на основании чего можно сделать вполне оправданный вывод, что это была не небольшая, а, наоборот, очень значительная, влиятельная и организованная группа (Bietenhard, 1998, 511). Может быть, сам заговор был следствием попытки (или даже просто намерений) Амасии вернуть себе единоличную власть. И тогда его противники, особенно жрецы, недовольные политикой царя, приведшей к потере сокровищ храма, и имеющие значительную общественную поддержку, организовали мятеж в столице (Vaux, 1967, 240). Выбор Амасией Лахиша как возможного убежища тоже не случаен. Лахиш был культовым центром еще до прихода в Палестину евреев, а находки там алтарей персидскою времени доказывают, что он сохранял религиозное значение и после еврейского завоевания (Vaux, 1967, 281, 286). Пророк Михей (1, 13) называет Лахиш родиной грехов, в которые ввели иудеев израильтяне. Хотя этот город находился довольно далеко от израильской границы, в нем, видимо, даже не собственно израильское, а скорее еще доеврейское религиозное влияние. Возможно, Амасия в отчаянии пытался противопоставить авторитету иерусалимского жречества старые религиозные традиции. Но эта попытка не удалась.

По-видимому, с целью легитимизации совершившегося переворота было созвано народное собрание. Существует мнение, что это собрание состоялось много раньше, когда 16-летнего Азарию признали царем наряду с находившимся в плену отцом (Mitchell, 1982, 500). Действительно, Библия дает основания и для того, и для другою мнения. С одной стороны, говорится, что народ поставил царем Азарию, когда тому было 16 лет и тот правил 52 года, а это возможно только в том случае, если считать началом царствования Азарии установление отправления с отцом. С другой, отмечается, что царем народ поставил его вместо отца, и само упоминание об этом событии помещено после рассказа о свержении и убийстве Амасии. Однако аналогия с более ранним событием (воцарение Иоаса и убийство Гофолии) и некоторыми более поздними (приход к власти Иосии), о чем будет сказано позже, показывает, что народное собрание собиралось в моменты насильственной смены лиц на престоле. Поэтому представляется более вероятным, что собрание, "поставившее" Азарию царем вместо отца, было созвано уже после убийства Амасии. Разумеется, трудно себе представить, чтобы весь народ реально участвовал в этом собрании (Tadmor, 1981, 159); это просто физически невозможно. Так что, вероятнее, как и при провозглашении царем Иоаса, речь шла о главах родов.

В связи с этим возникает еще один вопрос: аналогичен ли "весь народ Иудеи" упомянутому ранее (и позже тоже) "народу земли", или же это в какой-то степени отличающиеся друг от друга понятия? Исследователи обычно склоняются к первому ответу (Tadmor, 1981, 159; Шифман, 1989, 78). Но сомнения все-таки остаются. Как при рассказе о воцарении Иоаса, так и в сообщениях о приходе к власти Иосии и его сына Иоахаза говорится о "народе земли". Это становится как бы стандартной формулой. Так почему же в данном случае использована другая формула? Забегая вперед, надо сказать, что во II Книге Хроник (32, 33) говорится, что после смерти царя Езекии почести ему воздали все иудеи и жители Иерусалима (в соответствующем месте II Книги Царей это упоминание отсутствует). Здесь ясно прослеживается различие между всеми иудеями и иерусалимцами, и это объясняется, по-видимому, тем, что Иерусалим не входил в племенную структуру Иуды и Вениамина. А "народ земли" как раз был нестоличным полноправным населением Иудейского царства. Но может быть, все же не случайно в интересующем нас пассаже подчеркивается участие в собрании всего народа Иудеи. Это позволяет предположить, что в собрании участвовали руководители как свободных общинников, живших вне столицы, так и свободных жителей (разумеется, только иудеев) Иерусалима. Обстановка мятежа (а не просто дворцового заговора) способствовала созыву именно такого собрания. Может быть, отмеченное выше наделение военных командиров чисто гражданскими функциями вызвало недовольство какой-то части народа и особенно прежней родовой верхушки, что и привело к активной общественной поддержке заговорщиков и цареубийц. Чтобы закончить с этим вопросом, следует напомнить, что народное собрание (в каком бы виде оно ни созывалось) собиралось только в критические моменты. Вероятнее всего, при обычном легитимном наследовании одного царя другому нужды в нем не было.

Азария в целом продолжал политику отца. Он реорганизовал армию, разделив ее на отдельные воинские части и поставив командиром одного из своих приближенных Хананию; при этом сначала полномочные лица составили точные списки военнообязанных. Это говорит о том, что хотя при комплектовании армии еще сохранялся родовой принцип (командирами отдельных частей были главы родов), речь шла уже не об ополчении как таковом, а о войске, существующем на основе набора (Vaux, 1967, 26). Очень важно указание Библии, что царь вооружил армию, дав ей (явно из своих средств) и наступательное, и оборонительное оружие (II Chron., 26, 11–14). Следовательно, речь идет о единообразном вооружении, которым снабдили воинов за государственный счет. Таким образом, в Иудее создается постоянная армия, вполне сравнимая с самыми передовыми армиями того времени.

С этой армией Азария завершает начатое отцом подчинение Эдома и выходит к Красному морю, строя там порт Эйлат. Он подчиняет арабские племена Северного Синая (Zayadine, 1999, 85), распространяя свою власть до границ Египта (II Chron., 26, 2, 7). Это позволило ему взять под контроль караванные пути меэвду Египтом и Аравией (Tadmor, 1981, 163). Но этим Азария не ограничился. Пожалуй, впервые после Давида иудейский царь снова выступил против филистимлян (кажется, без всякого повода с их стороны). Он захватил часть филистимской территории, в том числе такие важные города, как Ямния, Гат, Ашдод, и вышел к средиземноморскому побережью (II Chron., 26, 5) взяв под контроль и приморские пути (Tadmor, 1981, 163). Распространил Азария свое господство и на Заиорданье, подчинив Аммон, который стал выплачивать ему дань (II Chron., 26, 8). Иудея в царствование Азарии становится одним из важнейших государств региона.

Не менее активна была и внутренняя политика Азарии. Он много занимался сельским хозяйством и фактически создал инфраструктуру этой отрасли экономики. Войны, по-видимому, принесли царю много богатств. Исайя (2, 7) гневно говорит, что заполнилась Иудея серебром и золотом, конями и колесницами. И это позволило Азарии активно заняться строительством. Первым делом царь восстановил разрушенные израильтянами укрепления Иерусалима, используя при этом новейшие достижения фортификации. Амос (2, 5) упоминает чертоги Иерусалима. Для упрочения влияния в завоеванных землях и охраны государства были построены различные укрепления и башни (II Chron., 26, 9—10). Описание богатств Иудеи во времена Азарии напоминает то, что написано о богатстве времен Соломона. Но если автор I Книги Царей, отделенный от царствования Соломона солидной исторической дистанцией, с восторгом говорит об этой роскоши, то пророки, либо бывшие современниками Азарии, либо жившие немногим позже него, его гневно осуждают. Дело, видимо, все же не только во временной дистанции, но и в самой роли пророков в тогдашнем обществе. Они, опираясь на традиционные понятия о справедливости, выступали выразителями недовольства народных масс, вызванным естественным социально-экономическим процессом, который они воспринимали как нарушение Божественной справедливости (Шифман, 1987, 27–28). И хотя ничего не известно о каких-либо народных выступлениях в Иудее, гневные тирады пророков свидетельствуют о глубоком недовольстве "рядового" населения страны концентрацией богатств в руках правящей верхушки во главе с царем.

Обострились и отношения Азарии со жречеством. Как царская власть в Иудее без перерыва принадлежала дому Давида, так высшая духовная власть находилась в руках дома Цадока, первосвященника времен Соломона, чьи потомки традиционно наследовали этот высокий религиозный пост. Отношения между этими двумя династиями — светской и духовной — в целом были партнерскими, но иногда это партнерство все же нарушалось (Vaux, 1967, 239–240). Так произошло и при Азарии. Успехи в войнах, приобретение больших богатств, укрепление на торговых путях, активное строительство — все это укрепило власть царя и позволило ему, по его мнению, не считаться с иерусалимскими жрецами и их главой. Исайя (2, 7) говорит, что Иудея наполнилась идолами, т. е. статуями иных богов, что представлялось и пророкам, и иерусалимским жрецам великим грехом. Упомянутое выше партнерство Давидидов и Цадокидов основывалось на невмешательстве в сферы деятельности друг друга. Это невмешательство было нарушено, когда Иодай стал регентом при Иоасе, но позже оно было восстановлено. Теперь Азария попытался нарушить его, принимая личное участие в совершении религиозного обряда, что и стало поводом для открытого выступления жрецов против царя (II Chron., 26, 16–20). И снова жречество победило. Азария то ли действительно заболел проказой, то ли был объявлен заболевшим, но в любом случае фактически попал под домашний арест, а реальная власть была передана его сыну Иотаму (II Reg., 15, 5; II Chron., 26, 21), который и стал царем после смерти отца. Он явно правил в согласии со жречеством; недаром Хронист столь благожелателен к нему (II Chron., 27, 2–6), чего нельзя сказать о его сыне Ахазе, при котором иудеи потерпели ряд поражений, в том числе от израильтян.

Вернувшись немного назад, надо сказать, что время, о котором идет речь, было периодом нового возвышения и Израиля. После мятежа Ииуя Израиль переживал полосу глубокого упадка и даже был вынужден признать себя вассалом Арама. Особенно значителен был упадок Израиля при сыне Ииуя Иоахазе. Но вскоре политическое положение в Передней Азии изменилось. Походы ассирийского царя Адад-Нирари III резко ослабили Арам. Израильский царь, как и некоторые другие монархи этого региона, поспешил признать себя вассалом Ассирии. Вероятно, именно Адад-Нирари Библия (II Reg., 13, 5) называет спасителем Израиля от Арама (Puech, 1981, 552–553; Tadmor, 1981, 156–157). Воспользовавшись резким ослаблением Арама, израильский царь Иоас напал на него (II Reg., 13, 25). При сыне Иоаса, Иеровоаме II, Израиль снова становится одним из сильнейших государств Сиро-Палестинского региона. Энергичный и умелый правитель, Иеровоам сумел полностью воспользоваться сложившейся политической ситуацией. Он далеко не был верным последователем иудейского монотеизма, и Библия не любит его. Поэтому и рассказ о его внешнеполитической и военной деятельности весьма краток и не детализирован. И все же известно, что он успешно воевал с Арамом и, по-видимому, Хаматом. Арам потерял часть своей территории, и оба арамейских государства, вероятно, на какое-то время признали верховную власть израильского царя (II Reg., 14, 25; 28; Tadmor, 1981, 161; Reinhold, 1989, 200; Klengel, 1992, 212). Скорее всего, именно в это время Амос (1, 2–5), живший в первой половине и середине VIII в. до н. э. (Шифман, 1987, 42), яростно предрекал полное уничтожение Дамаска.

До уничтожения Дамаска дело не дошло, но Иеровоам отнял у Арама значительные районы Заиорданья, которые ранее были житницей Израиля и через которые проходили важные торговые пути, что привело к экономическому подъему государства (Tadmor, 1981, 161). Свидетельством тому является масштабное строительство, развернутое Иеровоамом. В частности, он энергично перестраивал Самарию, возведя в ней еще более роскошный дворец (Tadmor, 1981, 161). Полагают, что изделия из слоновой кости, найденные в Самарии, относятся ко времени Иеровоама II, а не Ахава. Если это так, то они являются также свидетельством нового обращения израильского царя к финикийцам, ибо эти изделия изготовлены либо самими финикийскими мастерами, либо под их сильным влиянием. В период правления Иеровоама II укрепляются связи между Израилем и Тиром, что подтверждается появлением среди собственных имен израильтян довольно значительного количества таких, в которых упоминается Баал (Katzenstein, 1973, 195–198). О высоком благосостоянии израильской аристократии свидетельствуют яростные обличения Амоса, уроженца Иудеи, значительную часть своей деятельности проведшего в Израиле. Этим изнеженным вельможам, которые спят на ложах из слоновой кости, едят лучших овнов и тельцов, пьют вина из дорогих чаш, мажут себя лучшими благовониями, но не соболезнуют бедствиям народа, предрекает пророк грядущее уничтожение или пленение (6, 3–7). Он резко выступает против "сидящих на горе Самарийской", т. е. придворной знати и правительственного аппарата, которые притесняют бедняков и угнетают нищих (4, 1). Выступал Амос и против самого Иеровоама (6, 16–17), что ясно свидетельствуют об обострении социальных и религиозных противоречий в Израиле. Широкие массы никак не выиграли oт достижений Иеровоама. Характерно, что царь ничего не смог сделать с яростным пророком и только попытался убедить его снова уйти в Иудею (6, 12–13). Это говорит о том, что Амос пользовался поддержкой широких слоев народа, против которого царь не решился выступить (Tadmor, 1981, 162).

Вскоре после смерти Иеровоама И в Израиле произошел новый переворот. Его сын Захария царствовал всего шесть месяцев и был убит заговорщиками во главе с неким Шаллумом (Селлумом), которого, в свою очередь, всего лишь через месяц сверг Менахем (Менаим). Приход к власти последнего был, вероятно, следствием не дворцового переворота, как воцарение Шаллума, а подлинной гражданской войны, что следует из сообщения об уничтожении новым царем целого города, не пожелавшего открыть ему свои ворота (II Reg., 15, 8—15). Хотя Менахем правил достаточно долго — 10 лет, это не остановило череду государственных переворотов: уже его сын был свергнут после двух лет царствования (II Reg., 15, 23–25). Такая чехарда на израильском троне ясно говорит о внутренней слабости царства. Довольно скоро она воплотилась и во внешней слабости, в результате чего Израиль снова потерял заиорданские владения (Tadmor, 1981. 165).

Новый царь Израиля Факей (Пеха) сумел на какое-то время стабилизировать положение внутри страны. Он заключил союз с царем Арама Резоном, и они вместе обрушились на Иудею. Их целью было замещение на иудейском троне старинной династии Давидидов каким-то представителем рода Табиэла (Jes., 7, 6). Этот некий табиэлит даже не был иудеем, он был уроженцем то ли Заиорданья, то ли Эдома (Lipinski, 1979, 97—100). В случае успеха Иудея оказалась бы в полной зависимости от Израиля и Арама. Иудеи были разбиты, в руки израильтян и арамеев попало множество пленников. Враги осадили Иерусалим. Город они взять не смогли и конечной цели не достигли, но урон нанесли огромный. Причем не ясно, отказались ли они от своего стремления подчинить Иудею. Воспользовавшись тяжелым положением Иудеи, подняли голову филистимляне, вторгшиеся на юг страны и захватившие некоторые ее города, а с юга ударили эдомитяне (идумеи), разграбившие многие города и уведшие в плен жителей (II Chron., 28, 17–18). Эдомитяне захватили Эйлат, снова отрезав Иудею от Красного моря (II Reg., 16, 6). Трудно сказать, действовали ли все они в согласии с Израилем и Арамом, т. е. входили в антииудейскую коалицию, или выступали самостоятельно, просто воспользовавшись обстановкой. Но в любом случае иудейский царь Ахаз оказался со всех сторон окруженным врагами. И тогда он обратился с просьбой о помощи к ассирийскому царю Тиглат-Паласару III, послав пышные дары (II Reg., 16, 5–9; II Chron., 28, 5; Is., 7, 1–9; Ios. Ant. Iud., X, 12, 1). Ассирийский царь вмешался в конфликт. Так начался совершенно новый период еврейской истории — период подчинения Ассирии.